Читать онлайн Два мужа для ведьмы бесплатно

ПРОЛОГ

Теперь я — Милена де Суарже, для всех знакомых — мать полуторогодовалого Мишеля. Вдова барона Экберта де Суарже. Изнеженная блондинка, не знающая иных забот, как только гулять по саду, развлекаться рисованием, читать книги да играть на флейте. Но на самом деле все не совсем так. Два дня в неделю я вынуждена возвращаться в одно зловещее местечко, к которому приковала меня судьба — в избушку ведьмы; там я занимаюсь магическим ремеслом — общаюсь с потусторонними силами, изготавливаю амулеты, словно обычная аптекарша, торгую волшебными снадобьями, приготовленными мною, а еще каждое полнолуние летаю на шабаш.

А ведь от рождения я была обычной девушкой, но как уж получилось, что перед замужеством стала ведьмой.

ЧАСТЬ 1

Бабочки на свадебном платье ведьмы

А начиналось все вроде бы обычно…

Я давно уже вступила в пору юности, но это был мой самый первый выход в свет. Лиловое платье со шлейфом, расшитое золотом, небольшая диадема с лилиями, украшенная крохотными рубинами, атласные туфельки, пышная прическа со взбитых кудрей. У меня пока что даже не было подружек, ведь все свои дни я проводила дома, в огромном поместье моих родителей, которые, казалось, готовили меня в невесты наследному принцу — обучая разным искусствам, пению, танцам и музицированию.

Но вот — их надежды не сбылись. Отец скоропостижно умер. А маменька, боясь остаться в одиночестве, слишком быстро нашла себе жениха, меня же вывела в свет и отдала тому, кто первым предложил ей стать моим супругом.

Барон Экберт де Суарже. Тогда еще немыслимо богатый холостяк и к тому же отшельник, поговаривали, что он водится с нечистым и даже посвящен в какие-то тайные знания, очень странный человек. Одетый во все черное, сливающееся с прямыми смолянистыми волосами цвета воронова крыла, просто пронизывая меня таинственным взглядом из-под нахмуренных бровей, мужчина пригласил меня на танец, и когда я, невинная овечка, по наговору маменьки, ответила ему согласием, покружив по залу, подвел обратно.

— Графиня, я прошу руки вашей дочери, — даже не взглянув в мою сторону, низким баритоном пробасил он.

— Но Милена еще слишком молода… к тому же, это ее первый бал… и возможно, нужно спросить ее согласия?

— Десять мешочков золота завтра же, и Синий дворец возле озера — будет записан на ваше имя, графиня, — таковой была его цена.

— Ах… ну да, конечно же, я очень рада, — щеки моей матери запылали, словно розы. — Так мы завтра ждем вас у себя. Когда изволите приехать?

— Утром.

Сухой поцелуй руки, легкий кивок головой.

— Но маменька, — возмутилась я, когда этот человек-скала удалился на расстояние, что не мог слышать моих слов. — Зачем вы так? Он же старый. Я не хочу замуж.

— Доченька, — обмахиваясь веером, маменька села прямо, а руки ее дрожали. — Это блестящая партия. Подумай только — тебе не нужно будет годами ездить на все эти балы, которые, по своей сути есть не что иное, как обычные смотрины. Да тебе же все станут завидовать, что вот так — первый танец, и уже есть жених.

— Я хочу ездить на балы…

— И будешь. Но только под руку с законным мужем, а не как эти вот, — и она показала в сторону стайки девиц, со скучающим видом подпирающих стену. — Каждая из них с радостью оказалась бы на твоем месте, вот только местечко уже занято.

— Но он даже не посмотрел на меня, — я защищала свою свободу, как могла.

— Это успеется, — маменька победоносно вскинула подбородок вверх и повела по залу глазами. — Зато как бы возрадовался твой папа, будь он тут…

Потом глаза моей маменьки увлажнились, ей стало дурно — как всегда в моменты, когда она вспоминала о папе, и я бросилась ей на помощь.

— Ну не надо плакать, — попросила я, присев у ее ног. — Все будет хорошо, ведь у тебя есть я.

— Что толку? — всхлипывала мама. — Ты вот скоро выйдешь замуж, а я останусь одна в холодном и пустынном доме.

— Тогда… хочешь, я останусь жить тут, с тобой?

— Нет, ты что, — мама вскрикнула так громко, что ближайшие дамы и кавалеры с удивлением посмотрели в нашу сторону. — Для меня счастье моего ребенка превыше всего. Милена, поднимись, мы сейчас же едем домой, нам необходимо приготовиться к встрече с бароном.

— Но… — краем глаза я вдруг увидела, как в нашу сторону, просто пожирая меня глазами, бросилось сразу же три молодых красавца. "Наверное, они тоже хотят пригласить меня на танец?" — подумала я, где-то в глубине души надеясь, что это все-таки произойдет.

Но не тут-то было. Высокомерно и пренебрежительно смерив их своим строгим взглядом, маменька крепко взяла меня за руку, давая понять, что все намерения напрасны.

— Позвольте, графи… — все-таки осмелился заговорить один из парней — высокий голубоглазый блондин, склонив голову в полупоклоне и приложив к своей груди тонкую изящную ладонь.

Но маменька резко перебила его на полуслове.

— Нет, не позволяю, — воскликнула она. — Извините… молодые люди, но мы уже уезжаем.

* * *

Вот так и закончился мой первый бал, я только и успела, что протанцевать один-единственный танец. А потом карета привезла нас во дворец, и вся прислуга тут же была поднята на ноги. Горничные снимали и вытряхивали шторы, пучками перьев обмахивали гобелены, вытирали пыль из мебели. На птичнике кричали куры, заново топились печи, повсюду разносился запах горелого масла и теста, а в гардеробной летала вся одежда.

И утром, лишь только взошло солнце, мы с мамой уже сидели на террасе, словно сказочные принцессы, одетые во все самое лучшее, с красивыми прическами. В ушах и на шее у меня поблескивали бриллианты, а щеки были неестественно бледны от толстого слоя белил. Все вокруг благоухало от свежесрезанных цветов, и в начищенном до блеска паркете отражалась люстра, горящая множеством свечей, хоть на улице уже вовсю сияло солнце.

И барон Экберт де Суарже не заставил себя ждать.

Едва горничная подала чай, как на широкой подъездной дорожке послышался топот коней, и к крыльцу подкатила его карета, запряженная тройкой лошадей.

— Господи, поправь этот локон, — всполошилась маменька, в сотый раз вылизывая меня так, что я больше напоминала фарфоровую куклу, нежели живую девушку. — И отчего ты так бледна? Необходимо было бы больше подрумяниться.

— Да все хорошо, просто… я устала, — жаловалась я, потому что действительно этой ночью не смогла сомкнуть глаз от всего этого шума и бедлама.

— Ничего, жених уедет, поспишь.

— Хоть бы быстрей…

— Да что ты такое говоришь. Милена, улыбнись, что ты сидишь, как истукан. И ладони положи так, чтобы был виден маникюр и кольца. Ага, и кружевные манжеты подтяни до середины ладони, так намного красивей.

* * *

Я гордо выпрямила спину, когда дверь на террасу открылась, и на пороге перед нами предстал барон Экберт. В ту пору этому взрослому и вполне состоявшемуся мужчине исполнилось тридцать восемь лет. Но он еще ни разу не женился. Злые языки поговаривали, что барон имел постыдные наклонности, как будто бы зловещий аристократ посещал некоторые заведения, в которых вместо дам особенные услуги оказывались мужчинами. Иные же сплетничали о его физическом изъяне.

— Это все неправда, — когда, после бала, дома я намекнула маменьке, что, дескать, Экберт де Суарже немного не мужчина, и вряд ли я познаю с ним то самое женское счастье, о котором мечтают все девушки моего возраста, она с громким хохотом отбросила мои сомнения.

— Ох, Милена, все это чушь, — вытаскивая из волос шпильки, так что ее прекрасные золотистые волосы волнами рассыпались по плечам, убеждала меня маменька. — Можешь мне поверить, я то знаю, что говорю. Это судьба? Ведь надо же — буквально только вчера я узнала такую пикантную новость о бароне, как будто бы он спит со своими крестьянками перед тем, как выдать их замуж.

— Как это? — удивилась я, потому что это было неслыханно и мерзко.

— А что такого? Так многие делают, — ничуть не смутилась маменька. — Барон Экберт де Суарже холост, но вполне здоров, а мужчины имеют кой-какие потребности, так не к проституткам же ему ходить, право.

— А что те девушки-крестьянки?.. — переспросила я.

— Так вот, у барона есть деревенька, жители которой живут, словно в масле катаются. Они совершенно избавлены от обязанностей тяжело работать и платить налоги. Все мужчины там только тем и занимаются, что мастерят что-то из дерева, железа и золота, да еще рыбачат, а женщины — ткут, вышивают, ухаживают за цветами, в общем, наслаждаются жизнью. Вот какими привилегиями пользуются те счастливцы и счастливицы, да еще что — барон создал школы для их детей, а для взрослых — театры. И что у них за жизнь — сущий рай. Ни забот, ни принуждений, наказания также все отменены.

— Это что, какая-то забава? — спросила я. — Странно…

— У богатых свои причуды, вот ведь хочется барону развлекаться. Но — налоги они все-таки платят.

— И чем же? — спросила я.

— Конечно же, красивыми вещами, которые создают, а еще — девственницами.

— Уточни…

— Каждая невеста, готовящаяся пойти к венцу, вынуждена прежде недельку-другую покувыркаться в кровати со своим хозяином.

— И что, мужчины не противятся этому? — удивилась я.

— А кто же будет против? Если барин потом одаривает счастливицу дорогими украшениями да шелками.

— И за этого извращенца ты хочешь выдать меня замуж?

— А что такого? Главное, что он очень красив, не импотент и не мужеложец, а в остальном… Доченька, ты станешь самой богатой женщиной королевства. И если у тебя хватит смекалки, вполне можешь изменить некоторые правила и заставить всех тех крестьян работать. К тому же… барон Экберт… как бы не совсем молод, думаю, ему уже и самому в тягость все те невесты. А когда еще у него появится законная жена…

— Мама, я не хочу выходить замуж за этого зловещего барона.

— Он богат, имеет влияние в обществе, а потом… Я не хотела тебе говорить, но покойный папенька оставил нас без гроша, да еще и с огромными долгами.

— Ах…

— И пока кредиторы не начали стучаться в наши двери, а земли и все имущество не разобрали те, кому мы должны… Доченька, если ты сейчас же не выйдешь замуж за барона Экберта де Суарже, — вскричала маменька, заламывая руки, — то завтра мы вместе с тобой можем оказаться в одной из его деревень в качестве обычных крестьянок.

— О боже…

— Я не хотела тебя пугать, но раз уж так вышло. Да я просто счастлива; наверное, бог услышал мои молитвы и грехи наши не настолько велики, что все случилось именно так. Ты удачно выйдешь замуж, я же возвращу долги, и все будет хорошо.

— А как же любовь?..

— Это все предрассудки. И неопытная юность могла бы сыграть с тобой злую шутку, и если бы не предусмотрительность твоего папеньки, который раньше времени не позволил тебе выйти в свет или читать все эти ужасные обманчивые романы… Все вышло слишком хорошо, дитя мое, и ты будешь благословенна за то, что спасла свою семью от унижения бедностью и не пропала сама.

* * *

И вот я поправила то последнее, что, по мнению маменьки, могло бы испортить весь мой облик. Упрятав выбившийся локон под ободок диадемы и подтянув пониже восхитительны кружевные манжеты, я, подражая своей родительнице, приподняла подбородок и выпрямила спину; на подкрашенные персиковым бальзамом губы натянула скромную, но, тем не менее, вполне очаровательную улыбку.

— Ах, барон, — нарочито восторженно воскликнула маменька, когда мужчина, едва переступив порог, наполнил комнату благоуханьем живых роз. Их вносили слуги, поочередно ставя пять корзин прямо у наших ног. — Да что ж это такое? Вы что, уничтожили все розы в королевстве?

— Чтобы выразить мое восхищение вами, — поклонился мужчина, — мало цветов всего мира, не то что каких-то жалких стебельков из моего сада.

— Что за расцветки. А какие крупные головки, еще и в росе, — маменька подскочила со своего места и, словно это к ней пришли сваты, бросилась обнюхивать корзины, томно вздыхая и строя барону глазки.

Я невольно залюбовалась ее стройной фигуркой, фарфоровой кожей лица, нежным изгибом плеч. Да она и сама, если бы только захотела, могла бы соблазнить господина Экберта де Суарже и выйти за него замуж, зачем ему я? Ведь маменька была опытной женщиной, ей только недавно исполнилось тридцать семь лет (почти его ровесница), и она также могла бы родить ему наследников.

* * *

Вот только я знала, что планы у маменьки иные — мелкий помещик Серж Ковальский. Красивый юноша двадцати восьми лет, сын нашего соседа и лучшего друга семьи, буквально выросший у нас во дворце. И я всегда думала, что именно он станет моей судьбой. Папенька не раз намекал на то, как было бы здорово, чтобы я и Серж в будущем объединили свои судьбы.

Да, Ковальские не были богаты, они вели скромную жизнь разорившихся дворян, и то, что маменька так ласково относилась к парню, я всегда принимала за жалость, потому что знала — она не позволит мне выйти замуж за бедняка. Даже папа в последние годы изменил свое мнение, теперь-то я понимала почему. Бедный мой папа… Я не знаю, что произошло, что он вынужден был истратить все наши сбережения, вот только результат получился такой, что именно я должна буду расплачиваться за все его долги, а мама — наконец-то сможет устроить личную жизнь по своему собственному вкусу.

* * *

То, что ее и Сержа связывает любовь, я поняла недавно. Как раз была годовщина после смерти папы, и в нашем дворце собралось много народу. Я, как обычно, везде сопровождала маму, мило улыбалась гостям и принимала соболезнования. Как вдруг мама куда-то удалилась, и я пошла ее искать. Обойдя все комнаты, решила выйти в сад. Был месяц август, пышно цвели георгины, ночные скромницы-маттиолы распространяли повсюду свой сладкий пьянящий запах. И вдруг на одной из лужаек, в беседке, надежно спрятанной за кустами цветущих пеларгоний, в бледных отблесках луны я увидела целующуюся пару. Все еще не подозревая, кто же там может быть, я тихонечко подкралась, чтобы полюбопытствовать. То, что увидела и услышала, потрясло меня до глубины души.

— Мари, моя любимая, желанная, прекрасная Мари… — стонал Серж, стоя перед моей матерью на коленях. Своими дрожащими руками он приподнимал пышные юбки ее платья и, немного оттянув в сторону кружевные панталоны, покрывал отсвечивающие белизной ноги страстными поцелуями.

— Ах, Серж, мой милый мальчик, полно тебе меня мучить, я же сказала, еще не время… Да и, не знаю, наступить ли тот час, когда мы бы смогли соединиться душой и телом.

— Отдайся мне, Мари, — стонал юноша, интонация его голоса отчего-то разволновала меня настолько сильно, что я затрепетала. — А то я умру.

— Нет, нельзя, — моя мать запустила тонкие белые пальцы в его кудри и ворошила ими, как бы лаская, но на самом деле сдерживала от слишком смелых действий.

— Ну почему? Ты же вдова, Мари, а я уже достаточно взрослый и самостоятельный, чтобы обеспечивать нас обоих. После смерти графа миновал год, и все приличия будут соблюдены, если ты… если мы…

— Но общество… ты не понимаешь. К тому же мне нужно сначала устроить судьбу Милены, и уж потом…

— Так поспеши. Разве в королевстве нет женихов, готовых взять ее в жены?

— Вот в том-то и дело… Моя дочь еще дитя, и я не хочу действовать силой, принуждая ее к браку. К тому же, по условиям моего покойного мужа, я могу вывести дочь в свет, лишь когда ей исполнится полных девятнадцать лет, а пока…

— А пока отдайся мне, — стонал Серж. — Я не вынесу этой пытки и сойду с ума, но чего тебе стоит позволить мне обласкать твое тело, разве и тебе не хочется того же?

— Но это грех, мой мальчик… — позволяя юноше все выше задирать свои юбки и все глубже запускать руки под панталоны, мама, по всей видимости, лукавила, играя в какие-то свои женские игры.

— Грех отказываться от любви, — бросив низ и расстегивая мелкие перламутровые пуговицы лифа, пробурчал Серж. — Ведь ты набожна, Мари, и знаешь, что бог — это любовь, так не отвергай же меня.

— Но как я могу… Мне повсюду мерещатся глаза моего мужа…

— Я сотру этот призрак, этот ненужный фантом из твоих глаз, ведь место мертвецов — могила, а ты так молода и красива, что должна жить, наслаждаться жизнью.

— Ах… — простонала мать, так как ее грудь полностью оголилась, и Серж, взяв обе белые прелести в ладони, начал их страстно целовать. — Ах, что же ты творишь со мной, мой милый мальчик… ах…

Парень же действовал все смелее и напористей. В один момент он высвободил всю верхнюю часть тела полностью, расшнуровав также на маменьке корсет, а потом, взяв ее за талию, нежно склонил на бархатный диванчик. Последнее, что я увидела, были женские колени, бесстыже расставленные в стороны, а сверху над ними уже налегал Серж.

Понимая, что я невольно стала свидетелем чужой тайны и мне никак нельзя здесь больше находиться, я на цыпочках отошла в сторону, а потом, когда уже не боялась быть услышанной, рванула по дорожке к дому.

* * *

— Итак, графиня, — садясь в деревянное кресло, сидение которого было украшено плотной подушкой из вышитой золотом парчи, барон Экберт широко развел колени, а его миндалевидные глаза необычного темно-сливового цвета неожиданно сверкнули. — Так вы согласны выдать за меня Милену?

— А где мешочки… — заливаясь румянцем стыда, все-таки осмелилась спросить маменька, ведь главной наживкой для нее было все-таки золото, и если бы не острая потребность в деньгах, то, я думаю, она все-таки повременила бы со свадьбой.

— Они в карете, — сухо ответил мужчина. — Приказать слугам, пусть принесут их сюда?

— Конечно… — голос матери сорвался на полушепот.

— Эй, вы там, внесите сюда сундук, — немного повернув голову в сторону, позвал барон.

И через минуту посреди террасы стоял огромный, кованый железом ящик.

— Думаю, вы не сомневаетесь, что там внутри, — ухмыльнулся даритель, а потом бросил мимолетный взгляд в мою сторону. — А что мадмуазель Милена? Надеюсь, она хорошо воспитана?

— Ну а как же, — искрясь радостью, маменька не сводила своего восторженного взгляда с сундука, в котором было ее спасение и надежда на счастливую жизнь. Десять мешочков золота. Цена, за которую меня продали зловещему барону Экберту де Суарже.

— Тогда, свадьба должна состояться в следующее воскресенье, это мое условие, — сказал мужчина.

— И отчего же так быстро? — маменька наконец-то смогла оторваться от сундука и ее глаза запорхали по корзинам с цветами, потом, сощурясь, она стрельнула взглядом в сторону моего жениха. — Нужно ведь приготовиться и все такое…

— Я уже давно не мальчик, — пренебрежительным тоном ответил ей барон. — И у меня сложились кое-какие привычки, убеждения. Решения я принимаю быстро и не приемлю промедления хоть в чем-нибудь. Поэтому, увидев Милену и поняв, что именно эту девушку я хочу видеть своей невестой, решил на ней жениться.

— А если все-таки предположить, что ваше решение слишком уж скоропостижно, и потом вы передумаете? — маменька жеманно повела плечами.

— Вот тот сундук с золотом — он уже ваш. Так что еще нужно? Какое доказательство?

— Ах, простите… — и маменька кокетливо поправила свой воротник, расшитый россыпью жемчужин.

Я с удивлением заметила, что она открыто флиртует.

"Как странно, — думала я, — что никто из них не обмолвился со мной хоть словом. И зачем я вообще тут сижу?"

И словно услышав мои мысли, маменька вдруг всполошилась.

— Так что, Милена, ты согласна выйти замуж за этого достопочтенного господина, барона Экберта де Суарже?

Я все-таки решила выдержать паузу. Демонстративно поднявшись со своего места, я неспешно подошла к одной из корзин с розами, вытащила оттуда душистый цветок и, поднеся его к лицу, сказала:

— Согласна.

И все. Больше ни слова. Но матери и барону, казалось, этого было вполне достаточно.

— Значит, решено, — и мужчина тоже встал со своего места. — Все расходы по организации свадьбы я, разумеется, беру на себя. Я понимаю, графиня Мари, что вы вдова. Примите это как данность — мне так хочется.

— Но почему же вы встали? А завтрак? Сейчас слуги накроют на стол, и мы вместе поедим.

— Спасибо, в этом нет никакой необходимости, я давно сыт, — сухо бросил барон. — К тому же мне пора уезжать, дел по горло.

— Да ну как же… — подскочив с места, маменька зацепилась платьем за корзину, и та опрокинулась, несколько цветов упали к ее ногам. Безжалостно через них переступив, она бросилась в сторону дверей, чтобы позвать прислугу.

Но барон, слегка кивнув головой, обошел ее и, громко стуча сапогами, исчез в темноте коридора.

Подойдя к перилам, я наблюдала, как одетый во все черное мужчина садился в свою богатую карету. Его руки все еще были затянуты в инкрустированные драгоценными камнями перчатки, а на большом пальце отсвечивал огромный обсидиан — камень колдунов и магов, который, как я слышала, особенным образом заряжают при свете луны, чтобы потом использовать его силу по назначению — заглядывать в будущее, снимать порчу и сглаз, защищаться от черного колдовства.

— Да что ж это такое, Милена? — беспомощно заламывая руки, страдала маменька. — Всю ночь не спали, готовились — и так?

— Может, оно и к лучшему, — вздохнула я. — Хоть поедим спокойно, а то меня, знаешь ли, отчего-то пугает этот стремительный взгляд. Кстати, мама, ты заметила, какие необычные у барона зрачки? И как он одет…

— Очень красивые глаза. А его плащ… Эта накидка из дорогой ткани, что чернее ночи, к тому же подшита лиловым шелком — так красиво…

— Но я никогда прежде не видела настолько глубокого взгляда. Он словно какой-то колдун.

— Совсем не удивительно, — пыхнула маменька. — А где же еще ты видела мужчин? Да барон Экберт просто-таки красавец. Высокий, статный, уверенный в себе, таинственный, харизматичный. И какая страстность таиться в его движениях, а какой шлейф умопомрачительных ароматов он за собой оставил…

* * *

Хоть я и устала за предыдущую ночь ужасно, но спать мне как-то не хотелось. Позавтракав поистине царскими блюдами, мы с маменькой почти до вечера обговаривали предстоящую свадьбу. Она учила меня, как нужно вести себя с мужем, о чем я должна заботиться прежде всего, чего ни в коем случае нельзя было допускать.

— Самое главное, быть покорной, — расслабив корсет после сытной еды, маменька упала на кушетку и, запрокинув свои изящные ножки на ее спинку, говорила, казалось, сама с собой. — Понимать, какое у мужа настроение, не лезть на рожон. Если тебя что-то не устраивает — не истерить, не плакать, а сделать вид, что ты больна, опечалена. И потом, главное все же родить ребенка. Если ты подаришь барону наследника, многие твои грехи и изъяны как бы спишутся сами собой.

— Какие грехи? Какие изъяны? — удивилась я. Потому что до сих пор была набожной, послушной и непривередливой ни в чем.

— Да мало ли, доченька… Когда ты станешь женщиной и твое тело расцветет, как эти бутоны роз… Все может случиться, свет такой коварный, и тебе никуда не деться от общества всех этих дам и господ, помышляющих только об одном, как бы довести кого-нибудь до греха и, воспользовавшись слабостью, потом же и оклеветать беднягу.

— Но я ведь буду замужем, — я отрицательно покачала головой, — мой муж — опытный взрослый мужчина, и я думаю, он сможет защитить меня от всех этих нападок.

— Ну да, конечно же, — томно вздыхала мать. — Только ведь всякое бывает, а ты так невинна, так нежна и бесхитростна. И, знаешь, я даже рада, что у тебя будет настолько зрелый муж, он будет для тебя скорее как отец.

— Как отец?

— Ты вдвое моложе барона, и он станет оберегать тебя, словно нежное сокровище…

* * *

Все-таки события минувшего дня вымотали меня основательно. И как только солнце скрылось за горизонтом, приняв ванну, я легла в постель. Я думала, что тут же усну, и сон освежит мою голову, придаст сил и укрепит рассудок. Вот только тревожные мысли вихрями кружились вокруг меня, и я все думала о том, как же покину родительский дом, и не будет ли мне в тягость мое замужество. Все-таки барон Экберт де Суарже странный человек, действительно намного меня старше, и не будет ли он обижать меня, потом?

С такими мыслями я и уснула.

* * *

Проснулась от чувства, что кто-то смотрит на меня в упор. К тому же этот удушающий запах. "И что это так умопомрачительно пахнет? — подумала я. — Неужели кто-то разлил духи? Что-то они мне напоминают…"

И не успела я додумать свою мысль, как вдруг напротив окна увидела странный силуэт, как будто бы кто-то, распахнув ставни и отодвинув в сторону занавески, прокрадывается в мою спальню. Я вся оцепенела, дыхание мне перехватило, а взгляд испуганно застыл.

Меж тем незнакомец тихонько спрыгнул с подоконника и, крадучись, пошел в мою сторону. Я хотела крикнуть, но губы меня не слушались. И только когда мужчина низко согнулся над кроватью, я увидела этот знакомый блеск в его глазах. Поняв, кто это сюда пришел, я смогла выдавить вопрос:

— Барон де Суарже? Что вы тут делаете в столь поздний час?

— Дорогая Милена, — садясь на кровать, мужчина дотронулся рукой до одеяла, нежно его погладил. — Дело в том, что я плохо сплю по ночам.

— И что? — постепенно приходя в себя, я недоуменно захлопала длинными ресницами.

— А то, что я хотел еще раз убедиться в том, что сделал правильный выбор.

— Но… как вы сюда попали? Зачем?

— Мне нужно посмотреть на тебя вблизи, а вдруг все не так, как показалось на первый взгляд. Знаешь ли, у меня есть маленькая особенность — ночью я вижу лучше, нежели днем, и поэтому…

А потом, взявшись за край одеяла, он резким движением отбросил его в сторону. Я сразу же вся съежилась и, поджав под себя ноги, стыдливо прикрыла руками что смогла. На мне была длинная до пят ситцевая ночная рубашка, снежно-белая, вся в рюшах, застегивающаяся под самым горлом, с длинными рукавами, закрывающими мне даже кончики пальцев. Вот только ночью я все время ворочалась, поэтому подол не прикрывал больше моих ног, а свободные рукава закатались выше локтей. Слава богу, хоть ворот надежно прикрывал грудь.

— Да что ж такое, — с досадой прошипел барон, его, наверное, совсем не привлекал мой ночной наряд. — Что это, ты — юная девица, а спишь укутанная, словно столетняя бабка?

— Но мне так теплее, — сказала я. — К тому же, если одеяло сползет, все будет благопристойно.

— Благопристойно? — хохотнул мужчина. — Вот это уже перебор. И что — вместо трепетной и страстной прелестницы, я могу заполучить себе в жены кислую ханжу? Ану-ка проверим…

Следующие его действия меня шокировали. Навалившись на кровать, барон резко схватился за длинный подол моей рубашки и, не успела я глазом моргнуть, как осталась полностью голой, так как он немыслимо ловко стащил ее из моего тела через голову, чуть не вывернув мне руки.

— Мамочки… — прошептала я, страшась позора. — Зачем вы так? Это неприлично.

— Милочка, через неделю ты станешь моей женой, — гоготнул мужчина, а в его сливовых глазах замерцали зловещие огоньки, — и я не хочу получить неприятный сюрприз в виде какой-нибудь калеки или холодной жабы. Ляг на спину, расслабься.

— Ну это уж нет, — всполошилась я и, схватив край простыни, на которой лежала, хотела было замотаться в нее. Вот только барон меня опередил, вырвав ткань из рук, он схватил мои запястья и крепко прижал к постели.

— А теперь раздвинь пошире ноги, — рявкнул он. — Ну же.

Страшась, что кто-то может нас услышать, я покорилась его приказу.

— Вот так-то лучше, — сказал барон. — Лежи и не вздумай шевелиться, а не то сюда прибегут слуги, и у тебя возникнут серьезные проблемы.

— Так нельзя… — мои глаза увлажнились, а губы вовсю дрожали от безысходности.

— Я ничего не сделаю тебе плохого, обещаю, — сказал мужчина, отпуская мои руки. — Если ты будешь меня слушаться, Милена. Я просто проведу кое-какой осмотр, и если все нормально, тихонечко уйду. Но если твоя мама, мадам Мари, меня обманула и твое тело имеет существенные изъяны… тогда я завтра, как ни в чем ни бывало, расторгну помолвку, и все. И да — золото тоже останется вам, я не привык отбирать свои подарки.

Зажмурив глаза и замерев в таком постыдном положении, я позволила барону облапить себя. Сначала он исследовал мою грудь. Положив на нее теплые ладони, легонько сжал, и когда я тихонько всхлипнула, почувствовав надвигающуюся на меня волну постыдного возбуждения, довольно хохотнул.

— Ага, значит, живая, — прошептал мужчина, опуская руки вниз живота и дотрагиваясь пальцами до нежных складочек кожи.

Мне было невыносимо стыдно, все тело трепетало, но я побоялась сопротивляться, чтобы и вправду не прибежали слуги, а потом они подумают невесть что, и распространят обо мне неприличные слухи по всей округе. А тогда… если еще и барон Экберт — вот сейчас — передумает брать меня в жены?

Вот уверенные мужские пальцы раздвинули нежные складочки, и я ощутила его горячее дыхание внутри сокровенного. Я не понимала, что он делает, поэтому немного приподняла голову и посмотрела туда. И вдруг увидела, что мужчина, наклоняясь совсем близко, высунул изо рта свой длинный язык, отчего-то раздвоенный на конце, словно у змеи, и погрузил его между моих половых губ. Я не поняла, что он им там сделал, к чему дотронулся, но внезапно непроизвольный сильный рывок подбросил мое тело вверх, заставив изогнуться в талии. И я тихо застонала. Мне вдруг захотелось еще раз испытать подобное, это ощущение вспышки и сладкой боли, расползающейся от сокровенного по животу и выше… Но барон отстранился. Коснувшись горячей и крепкой рукой моего нежного лица, проведя по губам, прикушенным от сдерживаемых стонов, он прошептал:

— Ты хорошая девочка, Милена. Цветущая и живая.

Я же не могла ему хоть что-то ответить, только взволнованно дышала, а еще крепко сжимала бедра, потому что странное ощущение, появившееся после касания мужского языка, никуда не делось.

— Вот тебе, возьми, — и мужчина протянул ко мне широко расставленную ладонь. На ней стояла маленькая коробочка.

— Что это?.. — дрожащим голосом спросила я, а по щеке моей непроизвольно потекла слеза.

— Возьми и открой, — не ответил на мой вопрос мужчина.

И что мне было делать? Приподнявшись на локтях, я как могла, прикрылась хотя бы своими длинными волосами, и осторожно, двумя пальцами взяла предмет. Легонько щелкнула застежка, коробочка открылась, и внутри нее я увидела кольцо. Крохотный синий сапфир едва мерцал в свете луны, а вокруг него тускло поблескивали брильянты.

— Это мне? — спросила я.

— Ну да, — и мужчина, отобрав у меня кольцо обратно, надел его мне на палец. — Вот теперь помолка может считаться состоявшейся, — сказал он.

— А что раньше?

— Я все-таки не был до конца уверен. Теперь же можешь хвастать, говоря всем, что ты — законная невеста барона Экберта де Суарже. А теперь прощай…

С удивлением я наблюдала, как огромный мужской силуэт растворяется в окне. Широко разведя полы все того же черного плаща, он взмахнул ими — и словно взлетел, как птица. Да, я могла и ошибиться, возможно, мужчина просто спрыгнул из подоконника, а плащ своеобразно развеялся. Но было что-то таинственно загадочное в этом движении-полете.

Внезапно я ощутила свою наготу, прохладу ночного воздуха, и кожа моя покрылась мелкими пупырышками. Найдя свою сорочку, я быстро ее одела на себя, сильно сожалея о том, что именно в эту ночь (по причине жаркой удушливости воздуха) не облачилась также и в панталоны, а потом укуталась в одеяло. Но все равно меня знобило. Странное и постыдное чувство бушевало в моей груди, мне хотелось, чтобы мужчина снова возвратился и продолжил свой осмотр, чтобы он сделал со мной что-то подобное — как делал Серж с маменькой, чтобы он навалился на меня…

"Но что за мысли? — я постаралась прийти в себя и вспомнить о добродетели, которой учила меня гувернантка. — Это что же, барон только что совратил меня? Хотя… Вот же, на моем пальце золотое кольцо, а значит, наши отношения законны, и в его власти делать со мною все, что ему заблагорассудится. Ан нет. Ведь мужчина и женщина могут считаться одним целым разве только после свадьбы, после того, как священник прочитает над ними венчающие молитвы. И я ведь еще как бы девушка, не принадлежащая ему… Или это был только сон? Нет, где бы я взяла кольцо?"

А потом, вспомнив, что моя спальня находится на втором этаже, я встала и побрела к окну. К моему удивлению, ставни были закрыты, а в таком случае, как же барон Экберт попал в мою комнату, что — разве он просочился сквозь стекло?

И лишь только я легла в кровать, мое тело снова наполнилось томлением, мне нестерпимо захотелось погладить свою грудь… Поэтому, отбросив всякий стыд, я сделала то, чего мне хотелось больше всего — запустив руку между бедер, я накрыла ладонью нежные складочки, погрузив средний палец во влажные глубины, немного пошевелив им там, и сразу же стало немного легче. Так, с рукой, лежащей между ног, я и уснула. И снились мне ужасно постыдные сны, в которых барон Экберт де Суарже задирал на мне юбки и, словно Серж, тогда, в беседке, в годовщину по смерти папеньки, ласкал меня ТАМ, дотрагиваясь раздвоенным языком до особенного места, возрождающего всю мою женскую сущность и пробуждающего все тело. Это он, а не средний палец, копошился во вязкой влажности моего цветка, пробираясь все глубже вовнутрь, слово шмель, решивший оплодотворить его. И я тихонько постанывала, сжимая бедра и ягодицы, после чего чувствовала яркие вспышки света, просыпалась. Потом, разметавшись по кровати и закусывая до крови губы, старалась прийти в себя и успокоить разгоряченное тело, чтобы, наконец, хоть немного прийти в себя, забыться.

* * *

Утро я встретила с тяжелой головой. Обычно я вставала рано, но теперь не могла и не хотела ни открывать глаз, ни шевелиться. Веки мои щемило, словно туда насыпали песок, руки и ноги были тяжелыми, а в голове шумело.

— Эй, соня, что это ты до сих пор валяешься в постели? — маменька все-таки решила войти ко мне в спальню, обычно это я ее будила.

— Да что-то плохо спала, — сказала я, поплотнее кутаясь в одеяло.

— Я понимаю, — открывая окно, она с наслаждением вдохнула чистый воздух, напоенный ароматами утреннего сада. Я же залюбовалась ее нежной красотой.

"Не удивительно, что Серж в нее влюбился, — подумала я, стараясь вдыхать глубже, чтобы поскорей проснуться. — И теперь, когда у нее есть золото барона, они смогут пожениться. Ну и пускай… пускай моя мамочка будет счастлива, она этого заслуживает".

— А знаешь, к нам сегодня придет с визитом Серж, — поворачиваясь от окна, маменька произнесла эту новость будничным голосом.

— И отчего же? Что ему нужно?

— Напросился на чай, вчера мы с ним виделись в саду, я читала книгу, а мальчик проходил мимо.

— Никакой он уже не мальчик, — ухмыльнулась я. — Вполне взрослый парень, даже мужчина.

— Ты так считаешь? — лицо маменьки вдруг красиво зарумянилось. И мне тут же захотелось пощекотать ей нервы. Не знаю, что на меня нашло, ведь обычно я вела себя серьезно и правильно.

— Я вот не понимаю, отчего это Ковальский до сих пор не женится, — украдкой наблюдая за реакцией мамы, сказала я. — Он такой красивый, даже слишком. И вот если бы не этот ужасный барон Экберт… Вот если бы милашка-Серж предложил мне выйти за него замуж, то я бы с радостью.

— Милена, — хватаясь за грудь, маменька даже пошатнулась. — Тебе что, и вправду нравится наш сосед? Ты, возможно, имела на него какие-то романтические планы? Говори…

— Да не так чтобы, ну все же…

— Ах, но он же беден, как церковная мышь, — я понимала, что зря начала этот разговор, потому что маменьке, по всей видимости, становилось дурно, грудь ее начала сильно вздыматься, словно ей не хватало воздуха, а лицо внезапно побледнело. Но я уже не могла остановиться.

— Ну и что? — сказала я, нарочито закатив глаза. — А разве бедных нельзя любить? К тому же юноша молод, и вся жизнь впереди, возможно когда-то Серж разбогатеет, а если и нет, то все равно.

— Но ты ведь его не любишь? — и, подойдя к кушетке, маменька просто-таки свалилась на нее, ухватившись за лоб руками.

— Да нет же, успокойся, — улыбнулась я. — Я не совсем это имела ввиду. Просто… разве не странно, что парень до сих пор холост? А мог бы уже иметь жену, детей, он словно барон Экберт де Суарже, право. И что эти мужчины себе думают? А вдруг и он ведет тайную распутную жизнь? Посещает публичные дома, или забавляется по-тихому с какой-то хорошенькой служанкой?

— Милена. Я не понимаю, что с тобой произошло? — обмахиваясь вышитым платочком, маменька постепенно приходила в себя. — Что за подозрения? Где твоя девичья стыдливость? И вообще… а что это у тебя за кольцо на пальце? — спросила она, наконец-то увидев мой перстень, — что-то я раньше его не замечала…

— Подарок моего жениха, — дерзко вскинув подбородок, я выставила вперед руку и пошевелила пальчиками, демонстрируя поблескивающие в лучах утреннего солнца камешки. — У меня же вчера была помолвка.

— Но… я что-то не припоминаю, чтобы барон Экберт де Суарже дарил тебе этот перстень…

— Ты была слишком увлечена мыслями о мешочках с золотом, — ехидно бросила я, все больше удивляясь перемене своих нравов. Могла бы я раньше позволить себе столь фривольные фразы? Так откровенно обманывать маменьку, подленько шутить? Но — так уж получалось, что мой новый статус невесты барона Экберта де Суарже изменил и мой характер тоже.

— Не нужно меня в этом упрекать, — вздохнула маменька. — Я ведь не только ради себя стараюсь. Разве тебе было бы хорошо выслушивать мои бесконечные жалобы, видеть, как я постепенно состариваюсь и превращаюсь в злобную каргу, только от того лишь, что вынуждена терпеть постыдную нужду? Девочка моя, ничто так не убивает, как потребность считать каждую копейку и экономить. Да и — тебе и самой было бы неловко, став баронессой де Суарже, иметь мать-нищенку. И потом… после моей смерти все это и так достанется тебе, я же не заберу все золото с собой в могилу?

— Да что с тобой? — видя, как губы у маменьки трясутся, а на глаза наплывают слезы, я постаралась ее утешить. — Все нормально, а кольцо барон надел мне на палец, когда ты нюхала цветы.

— И все же… странно, что я не заметила этого волшебного момента, обычно мужчины делают этот жест пафосно, демонстративно. Знаешь, дочь, а это редкое качество — такая скромность.

— Ага, — вспоминая ночное посещение моей спальни, ухмыльнулась я. — Мой будущий муж слишком непритязателен и доверчив.

— Я думаю, он слишком влюблен, — глаза маменьки высохли, а на губах заиграла мечтательная улыбка.

* * *

— Я тоже так думаю, — сказала я, блаженно потягиваясь в кровати и бросая украдчивые взгляды в сторону открытого окна, за которым простирался парк, потом густой старый лес, глухая чащоба которого так часто манила меня посетить ее. Но я боялась. Теперь же, казалось, могла запросто побежать туда хоть босиком — вот к чему привела помолвка и мой новый статус невесты.

И вдруг мне захотелось сделать что-то такое, чего я не позволяла себе раньше. Спрыгнув на ковер и ухватившись пальцами за длинные края ночнушки, я затанцевала, словно снова была на балу, и неслышимая музыка играла только для меня. Я закрыла глаза, а незримые кавалеры, выстроившись в ряд, по очереди подавали мне руки, я же привлекала их к себе, сдавливая в объятиях и выгибаясь немного назад. Двигаясь по призрачному залу (по кругу против часовой стрелки, как и подобало вальсировать), я меняла кавалеров, словно перчатки, отбрасывая надоевших резким движением ноги.

— Что с тобой, Милена? — ужаснулась маменька, глядя на мнимую оргию. — Уж не сглазили ли тебя?

— Нет, напротив, — резвилась я, представляя полонез и сразу же переходя на котильон, которым обычно заканчивались королевские балы. Выстроив кавалеров в ряд, я приподняла свои "пышные юбки" и задрыгала ногами, подпрыгивая как можно выше, безудержно при этом хохоча.

— Господи… Нужно будет позвать священника, — стонала маменька, обмахиваясь платком. — Что здесь происходит? И прилично ли молодой девушке так себя вести?

— И как же?

— Настолько дерзко.

— Но я ведь уже невеста, а через неделю стану баронессой Миленой де Суарже, — отвешивая нижайший поклон в сторону "царствующих особ" (конечно же, тоже призрачных и сидящих, вместо трона, на моей кровати, прямо на подушках) все смеялась я. — Все хорошо, просто мне захотелось потанцевать.

— Вот, выпей холодной воды и успокойся, а не то…

Выхватив из маменькиных дрожащих пальцев стакан, я залпом осушила его до дна, а потом, послав ей воздушный поцелуй, бросилась вприпрыжку к зеркальной двери, отделяющей мою спальню от ванной.

Маменька же, стеная, удалилась ждать меня внизу.

Наспех помывшись, я позвала служанку. Мне просто необходима была ее помощь, чтобы одеть на себя сначала тонкую муслиновую сорочку с коротким рукавом и низким вырезом, отделанную лентами, кружевом и вышивкой. Потом девушка должна была напялить на меня корсет, чтобы, затянув его потуже сзади, и закрепить на бедрах панье. Но я отказалась от слишком тугой шнуровки и неудобной, нелепой конструкции, в основание которой был встроен китовый ус — надутые и смешно торчащие в стороны платья давно вышли из моды, но маменька все так же старалась придавать своей фигуре эту нелепую форму, заставляя и меня следовать ей.

— Подай вот тот легкий, — указала я служанке на мягкий бежевый топ, удобно облегающий мне талию и немного приподнимающий грудь.

Затем подошла очередь одеть на себя длинные шелковые чулки на подвязках. Один раз надев их, затем я дарила чулки служанкам, так как после стирки они теряли форму. Но мне всегда было невдомек: зачем такие изыски, если этого роскошного предмета гардероба все равно никому, кроме меня, не будет видно из-под множества длинных юбок, которые обязательно нужно было одеть поверх корсета. Панталоны одевать было не обязательно, но все-таки я решила облачиться в эту диковинную новинку, напоминающую мужские брюки. Только вот портниха, у которой мы заказывали белье и одежду, была просто волшебницей и ухитрилась придавать им форму юбки, делая длинные шелковые штанины, свободные и легкие. Так что когда я набросила сверху бледно-лиловое платье, оно красиво легло по формам, выгодно оттенив мою бледность.

— Вот, я готова, — выйдя в приемный покой, я степенно поклонилась маменьке, стараясь своим поведением и кротким выражением лица успокоить ее нервы.

— Обворожительно, — восхитилась маменька. — Вот это другое дело. Просто одно загляденье смотреть на тебя, а то… Думаю, к этому наряду следовало бы прицепить шатлен, а к нему — флакончик каких-нибудь духов, чтобы ты могла использовать их время от времени. Вот например, те, в темно-синем стекле, источающие аромат дамасской розы, хорошо бы подошли к твоему перстню, как думаешь?

— Думаю, и того, что на мне, вполне достаточно, чтобы произвести выгодное впечатление на нашего соседа. Но даже мне не сравниться с твоим нарядом, — похвалила я маменьку, разряженную в багровые шелка и все-таки одевшую на себя панье, так что в своем великолепной платье она еле помещалась на диване.

— Ты ничего не смыслишь в моде, — понимая намек, смутилась маменька, осторожно поднимаясь. — Я так чувствую себя более уверенной. И потом, куда бы я пристроила этот чудесный стомак, стоивший папеньке кучу денег, это ведь память о нем…

Маменька побледнела, из ее глаз вот-вот должны были пролиться слезы. Я даже сделала шаг навстречу: хотела броситься к ней, чтобы обнять и успокоить. Но моя помощь не понадобилась, потому что в этот момент в дверь постучались, и в комнату вошел наш сосед Серж Ковальский.

* * *

— Доброе утро, дорогая графиня, — галантно склонив голову, он подошел к маменьке и вручил ей крохотный букетик фиалок.

— Ах, Серж, мальчик мой, как же мило, — беря одной рукой цветы, а вторую протягивая для поцелуя, она снова зарумянилась, словно девочка. — Право, где же ты раздобыл такую красоту?

— Растут у нас в оранжерее, — легонько касаясь губами самих кончиков пальцев, парень украдкой бросил взгляд и в мою сторону тоже.

— Ты сам выращиваешь цветы? — нарочито громко воскликнула маменька.

— Ну да…

— Какая прелесть.

— Здравствуй, Милена, — и Серж, подойдя ко мне, взял мою руку в свои, легонько чмокнул. — Как твои дела?

— Да вот как-то так, — вздохнула я.

— Ах, Серж, ты же еще ничего не знаешь, — порхая по комнате, словно бабочка, маменька быстро поставила цветы в стакан с водой и плюхнулась на диван, утопая в волнах своих юбок. — Моя девочка, моя Милена, только вчера помолвлена. Она выходит замуж.

— И за кого? Когда? — удивление Сержа было слишком искренним, я бы даже подумала, что его это известие немного огорчило, если бы не знала их с маменькой тайну.

— За самого Экберта де Суарже. И представь себе — уже через неделю.

— А отчего так быстро?

— Таковы были требования барона.

— И что? Ты и вправду выходишь замуж? — руки Сержа нервно забарабанили по шифоньеру, возле которого он стоял.

— Ну да, а что мне было делать? Вот, кольцо уже на пальце, видишь? — и я протянула руку, ярко сверкнули камешки.

— Господи. Да ведь это же сапфир и бриллианты, — восторженно воскликнула маменька. — И какие чистые. Видно, что у моего зятя отменный вкус.

Бросив мимолетный взгляд в сторону Сержа, я заметила, как внезапно омрачилось его лицо.

"Наверное, парню неловко из-за того, что он-то не сможет подарить своей избраннице подобное украшение, — подумала я. — И отчего это маменька так старается расхваливать подарок? Могла бы и подумать".

Словно поняв свою оплошность, она взяла в руки колокольчик и громко позвонила. В комнату тут же вошла горничная, неся перед собой поднос с чайным сервизом.

— Пойдемте же пить чай, — виновато хлопая ресницами, сказала мама. — Самое время для чаепития, как ты думаешь, Серж?

— Думаю, что да.

* * *

А за столом я заметила, что с моей маменькой происходит что-то не то. Не стесняясь меня, она не отрывала восторженный взгляд от юноши, говорила всякие глупости и все время улыбалась. Я ее не узнавала.

— Ну что же, Милена, ты займись своими делами, а мы с Сержем немного прогуляемся по саду, — после того, как чай был выпит, сказала маменька, а потом, резво подскочила со стула, словно и не была важной дамой, а девочкой лет эдак десяти.

— Хорошо, погуляйте, — вздохнула я, так как мне и правду нужно было подумать, собраться с мыслями, отдохнуть.

— Тогда я мигом переоденусь во что-нибудь более удобное, — маменька все-таки оценила громоздкость конструкции и через несколько минут возвратилась без этих своих смешных "распорок".

* * *

Когда мама и Серж вышли во двор, мне вдруг стало скучно. Я возвратилась в свою комнату, взяла корзинку с вышивкой и снова вышла на террасу. Стол уже был убран, вместо сервиза на скатерти стояли цветы — те, что принес сосед. Охапки роз, подаренные бароном, мама приказала расставить в гостиной, и там теперь висел удушающий аромат. Утром было особенно хорошо на террасе, поэтому я расположилась тут. Вынула ткань, натянутую на пяльцы, положила перед собой рисунок, взяла в руки иглу (в нее уже была заправлена зеленая нить) и принялась вышивать нежные листики по краю будущей салфетки. Мне нравилось такое занятие, оно позволяло расслабиться и не замечать течение времени, и даже мысли успокаивались, в основном думалось о чем-то приятном.

Но в этот раз все пошло не так, я два раза уколола палец, потом нитка неудачно запуталась, и мне никак не удавалось развязать те несколько узлов, так что пришлось взять ножницы и попросту ее отрезать. Дальше я поняла, что нитки нужного цвета закончились, и если взять иной оттенок, то выйдет не совсем то, что я хотела. Я просто не находила себе места от раздражения, мне быстро наскучило вышивать, и я решила тоже пойти и прогуляться.

Набросив на плечи кофточку, я устремилась в сторону тенистой аллеи. Я решила не идти к яблоням и сливам, потому что могла бы застать там маменьку и Сержа, а мне этого совершенно не хотелось. Поэтому вместо сада я направилась к высоким зарослям деревьев. Окруженный невысокой изгородью, наш парк заканчивался у входа в чащобу королевского леса. И часто я любила подходить и туда тоже, но только к самому краю.

Вот я подошла к невысокой узорчатой калитке, отгораживающей наш ухоженный парк от леса и, немного подумав, прошла сквозь нее. Спустившись с невысокой горки, я хотела подойти к пруду. Как-то, проходя мимо кухни, я мельком услышала разговор служанки с поварихой, они говорили о том, что у старой дуплистой ивы кто-то из крестьян соорудил удобное сидение-кладку, конец которой уходит далеко в воду. Мне захотелось посидеть на этом мостике и поболтать ногами в теплых волнах. Но, подойдя поближе, я услышала характерные звуки, как будто бы кто-то стонал, но не от боли, а от наслаждения. Я сначала даже и не поняла, что это мама и Серж, но потом, увидев багровую ткань, мелькнувшую между желто-зеленых ветвей, решила обойти это местечко стороной.

"Но почему они не в своей беседке? — с досадой подумала я, стараясь идти очень осторожно, так как мне не хотелось, чтобы мама и Серж знали, что я посвящена в тайну их связи. — Вот ведь рискуют нарваться на кого-то, а потом по округе пойдут нехорошие слухи".

Возвращаться домой мне не хотелось. И, свернув на какую-то, ответвляющуюся в сторону, тропинку, я медленно побрела прочь от того места, где уединились незадачливые любовники.

Солнышко все выше поднималось в небо, вокруг зеленела листва, все благоухало и цвело, приятная полутень освежала мое разгоряченное ходьбой тело, и я, задумавшись, шла и шла, удивляясь тому, какими же огромными могу быть деревья. Ведь раньше я так далеко не погружалась в лес, в основном гуляла по саду, или бродила по парку. А тут вдруг мне захотелось окунуться в дикую природу. Внезапно до моего слуха донеслось журчание воды, и, вспомнив, что мне так и не довелось освежить свои уставшие ноги возле ивы, я бросилась бежать по еле видимой тропинке на этот звук. Миновав старую осину, я добежала до поваленной сосны, потом, раздвигая кусты, пролезла через заросли бузины, обогнула старый ветвистый дуб, а источник все не показывался, хотя звук становился четче.

— Да где же ты, холодный ручей? — словно дурачась, позвала я, и тут же, споткнувшись о какую-то ветку, полетела куда-то вниз, чуть не свернув себе шею.

* * *

А вышло так, что я не заметила небольшой склон, скрытый от меня зарослями густой травы. И когда наконец-то смогла остановиться, ухватившись рукой за молодое деревце, вскрикнула от перепуга — передо мной стояли три мужика. Это были сущие оборванцы, бродяги, разбойники. Одетые в какое-то тряпье, с всклокоченными бородами и грязными рожами, они таращились на меня и ехидно ухмылялись.

— Оп-па, какая птичка залетела в наши владения, — воскликнул один из них. — Вот это удача так удача, да, Генри?

— Ага, — гоготнул огромный толстяк, у него за поясом я увидела кривую саблю и пистолет. — А я-то думаю, что это мне всю ночь сняться всякие пирушки, а оно вот что.

— Так что же мы стоим? — пропищал ужасный уродец с черной повязкой на глазу, — тащите ее в избушку, порезвимся.

— А тебе, одноглазый Пипино, одно на уме, — гоготнул Генри. — А что если дама не захочет с нами пойти, может быть, мы не в ее вкусе, а, ваше сиятельство?

— Да кто же ее будет спрашивать? — тот, что заговорил первым, был одет в холщовую рубашку, напоминающую невод для ловли рыбы, столько на ней было дыр. — Как тебя зовут, красавица?

— Я… Милена… — поднимаясь с земли, я быстро отряхнула юбку и, оглянувшись по сторонам, уже решала, в какую сторону лучше бежать.

Но холщовый преградил мне путь. Широко расставив руки, он медленно посунул на меня. Я не стала ждать, пока окажусь в его объятиях, поэтому увидев небольшой просвет слева и решив, что именно в той стороне находится наша усадьба, со всех ног бросилась туда. Вот только я не рассчитала своих сил, да и разбойников было много. Они запросто меня окружили; громила Генри, схватив меня в охапку, перебросил себе через плечо и, не обращая внимания на отчаянные крики и удары кулаками по его спине, быстро пошел вперед. Те двое поспешили за ним.

Очень скоро мы оказались у старой замшелой избушки, вросшей в землю по самые окна. Забежав вперед, одноглазый Пипино открыл дверь, и Генри занес меня туда. Дверь со скрипом закрылась — и я оказалась в полутьме. На удивление, внутри место это было не слишком ужасным. Белые стены, огромная разрисованная печь, под ногами пестрые дорожки, широкая кровать в углу, полка с посудой, длинный стол. Повсюду по стенам висели связки сушеной травы, каких-то ягод, грибов, пучки перьев, на полках стояли бутыли со снадобьями, а еще в углу возле печки притаился огненно-рыжий кот.

— Ну что, Марлена, садись вон там, — сбросив меня из плеч, Генри встал у порога, те двое расположились рядом.

— И что, мы так вот и уйдем? — пропищал Пипино.

— Мы выполнили просьбу старухи, скоро получим расчет — и все дела, — ответил ему Генри.

— А порезвиться? — недовольно заныл холщовый. — Что с ней станется, если мы чуток… по разочку ее приласкаем, а, Генри, ты как?

— Девку портить нельзя, — рявкнул главарь, и его рука уверенно легла на пояс, холщовый и одноглазый стразу же скисли.

— Но хоть подрочить-то можно? — пропищал Пипино. — Что с ней станется?

— Ну ладно, давайте.

Я совершенно не понимала, что происходит — какая старуха, какой уговор? И даже имя мое эти ублюдки исказили: подумать только — Марлена. Но главное, что убивать меня они не будут, и насиловать, наверно, тоже.

Меж тем, выстроившись в ряд, разбойники вдруг разом приспустили штаны и, достав каждый свой отросток, начали мять их в руках, глядя на меня в упор и лыбясь. Мне вдруг стало так мерзко и противно, что я зажмурилась.

— Смотреть сюда, — рявкнул главарь. — А не то…

— А, может быть, ну ее, эту каргу, — пропищал Пипино. — Насадим девку, как следует, по очереди, а то она и глядеть в нашу сторону не хочет.

— Эй ты, подними юбку, — Генри, как я поняла, мое поведение совсем не нравилось.

— Отпустите меня, пожалуйста, — взмолилась я. — Если вы выкрали меня ради выкупа, так я вам тоже заплачу, у меня есть деньги.

— Зачем нам твои деньги? — захихикал холщовый, а его мерзкий отросток уже вовсю топорщился, целясь в меня своей уродливой розовой головкой. — Ты никогда нам не дашь того, что обещала ведьма.

— Какая ведьма? — прошептала я, меня уже вовсю мутило, и я боялась, чтобы не потерять сознание. "Ну и прогулку же я себе устроила, — корила я сама себя. — И зачем мне было идти в этот лес? Теперь прощай и замужество, и вообще, возможно, меня скоро убьют или сделают рабыней".

— А ты помалкивай, — член Пипино тоже стоял как надо, хоть и маленький, но это не мешало его владельцу закатывать глаза от похоти. — Выставь-ка лучше сиськи.

— Эй, тебе помочь? — угрожающе прошипел Генри. — Давай, оголяй дойки.

— Ну не надо… — простонала я.

— Так значит, тебе помочь? — и, сделав шаг в мою сторону, громила схватился руками за ворот платья, сильно рванул вниз. Ничем не удерживаемая, моя грудь полностью оголилась.

— Убери оттуда грабли, — пуская слюну и вовсю орудуя руками, завизжал Пипино, когда я хотела прикрыться ладонями.

— Ага, убери, а то хуже будет, — ревел холщовый, а из его желтоватого отростка уже вовсю хлестала сперма.

В глазах у меня потемнело, к горлу подкатывал клубок, но вместе с тем странное возбуждение — от вида трех мастурбирующих мужчин — сделало свое дело, и я ощутила странную пульсацию в том самом месте, которое проверял своим языком барон. Предательское возбуждение накрыло меня с головой. С одной стороны мне было противно смотреть на этих трех мужланов — грязных оборванцев, никчемных отбросов общества, забавляющихся раздрачиванием своих членов у меня на глазах, но с другой стороны — против природы не попрешь, и в моем теле пробудились звериные инстинкты молодой и здоровой самки.

— Ааааааа, — наконец-то заорал главарь, и из его огромного мужского естества пульсирующими плевками на пол полетела сперма.

За ним сразу же кончил и Пипино.

— Ух ты, — зачерпнув кружкой воды (деревянное ведро стояло на лавке у порога), Генри утолил жажду. — Ну все, до вечера, — сказал он. — И если карга не отдаст нам обещанное сокровище, ты расплатишься по полной.

— За что я расплачусь? И кто эта карга? — осиплым от страха и возбуждения голосом спросила я.

— Посиди здесь до вечера, Марлена, а там видно будет, — захихикал холщевый. — Только могу пообещать, что мы еще придем.

* * *

И вот дверь за оборванцами закрылась. Не имея сил стоять, я тут-таки осела на пол.

Посидев несколько минут, я подумала, что все-таки нужно попытаться как-то отсюда выбраться. Но дверь была слишком крепкой, к тому же надежно заперта на засов снаружи, и как бы я ни старалась, выбить мне ее самой не удастся. Я попробовала открыть окно, только оно было настолько крохотным, что если бы даже и удалось выбить стекло, все равно я бы в него не влезла. Подойдя к печи, я также заглянула в дымоход, но и там было слишком узко. Оставалось ждать.

Помыкавшись по дому, я ощутила жуткую усталость, поэтому подошла к кровати и упала сверху, закрыв глаза. В голове моей творилось черти-что, я вспоминала свой первый бал, сватовство барона, его ночное проникновение ко мне в комнату, утренний чай с Сержом, мое беспечное решение пойти прогуляться.

"Ну и в западню же я попала, — думала я, сильно сжимая виски, так как мне казалось, что голова моя вот-вот развалится от всех этих мыслей. — И что же теперь делать? А вдруг маменька спохватится, меня начнут искать… Хотя, я как-то не припомню, чтобы кто-то говорил об этой вот избушке. Я что, настолько далеко зашла в лес? И что это за старая женщина, о которой все время говорили разбойники? Зачем я ей понадобилась? Видно, что разбойники ее боятся, раз до сих пор не изнасиловали меня".

Внезапно ко мне на постель заскочил кот, он начал мурчать и тереться о ноги, это меня немного успокоило, я постепенно расслабилась. Но потом память быстро возвратила меня в действительность.

— Да что же я тут лежу, — воскликнула я и, отбросив от себя животное, бросилась к окну, с новой силой начала колотить в него кулаками, кричать и звать на помощь. Я вознамерилась его разбить. Ухватив в руки скалку, с силой лупанула ею по стеклу, но оно было настолько крепким, что даже не треснуло. Хаотично бегая по дому, я искала какой-то твердый и острый предмет.

"Начну долбить стену возле окна, пробью дыру и все-таки спасусь, — решила я. — До вечера еще есть время и, возможно, я успею удрать из этого проклятого места".

Но, как только, взяв в руки рогачи, я треснула ими по глиняной стене, дверь вдруг отворилась, и в комнату вошла древняя старуха, согбенная вдвое, так что носом она чуть не упиралась в землю. Из-под ярко-красного платка старой женщины торчали длинные седые космы, а в костлявых руках она держала крючковатую палицу.

— Здравствуй девица, — необычно сильным голосом поздоровалась бабка. — Чего буянишь? Хочешь избу мне развалять?

— Здравствуйте, — опешив, я осторожно поставила рогачи назад и, отойдя к стене, замерла, еле дыша от страха. — А вы кто?

— Я — ведьма Варвара, живу я здесь.

— Да? Ну, тогда я, наверное, пойду, — собравшись с силами, я так и ринулась к приоткрытым дверям. Но не тут-то было. Протяжно заскрипев, они захлопнулись сами собой, прямо перед моим носом; заскрежетал засов.

— И никуда ты не пойдешь, — мерзко захихикав, бабуля села на лавку у стола. — Ты мне нужна, красавица, а как тебя, кстати, зовут?

— Я Милена… — испуганно таращась то на бабулю, то на дверь, прошептала я. — Отпустите меня, бабушка, пожалуйста. Может быть, вы не знаете, но тут у вас недавно хозяйничали разбойники.

— Разбойники, говоришь? — взмахнув рукой, бабуля громко свистнула; тут же, оторвавшись лапками от потолочной балки, к ней подлетела летучая мышь и села на плечо. Мурлыча, к хозяйке так же подбежал и кот. — А я знаю, сама их позвала, — то гладя кота, то целуя мышь, говорила бабка. — Дело в том, что мне давно пора уж на тот свет, а я вот никак не могла найти себе преемницу. Поэтому и дала задание ушлым бродягам, подыскать мне какую-то девицу, пообещала им золото, мноооого золота. И вот — попалась ты. Так что не обессудь, Милена, но никуда ты теперь от меня не денешься. Я должна уйти в мира иные — а ты займешь мое место ведьмы.

— Ведьмы?.. — испугалась я. — Но я не хочу…

— Я тоже когда-то не хотела, — снимая с головы платок, бабка тряхнула седыми волосами, и они тут же пушистым облаком рассыпались по ее плечам. — Видишь, какие косы? И у тебя будут точно такие же, не успеешь оглянуться, эх…

— Не хочу… — прошептала я, потому что зрелище было то еще: старая высохшая карга с длинными седыми волосами почти до пяток.

— А никуда не денешься… разве что сама сможешь передать свой дар кому-то, но это будет позже, сейчас же…

— Нет. Я не согласна, — воскликнула я. — Лучше умру, но ведьмой я не стану.

* * *

И вдруг на улице послышались голоса уже знакомых мне разбойников.

— Хочешь смерти? Ну что же… — сощурясь, бабуля посмотрела за окно. — Лихие разбойнички. Вона они, уже идут. И если ты не хочешь перенимать мой дар, ну что ж, я исчезаю, а ты останешься наедине со злобными бродягами, расплатишься, думаю, сполна. А жалко, такая красивая была девица… и во что они тебе превратят потом…

— Нет. Ну пожалуйста, спасите меня, — взмолилась я.

— А отчего спасать? — хихикнула бабка. Она быстро собрала волосы, одела обратно свой платок, взяла в руки клюку, и я поняла, что сейчас еще секунда — и она сделает что-то свое волшебное, превратится в паука или вихрь и унесется прочь. Со мной же разбойники, по всей видимости, церемониться уже не будут. Как я понимала, бабка платить им не собиралась.

— Ага, ты все правильно поняла, — оскалилась ведьма. — Я ничего им не дам, так как ничего и не должна. Я сейчас улечу сквозь трубу, а ты… Ох, девица, и несладко же тебе придется. Если живой останешься, это будет чудом — одна на трое озверелых мужиков…

— Хорошо, я согласна, — хватая ведьму за широкий рукав, когда она уже начала что-то шептать у печи, взмолилась я, — только спасите меня.

— Ну и ладненько, — потерла руки бабка. — Сейчас я сделаю так, что разбойнички от удивления просто упадут, ведь домик превратится в старый пень, и вместо клада и девицы они получат кукиш. А-ха-ха.

От страха я вся тряслась, меня больше ничего не удивляло, в мыслях было одно — поскорей отсюда убраться, и чем мне потом расплачиваться — все равно, только бы не попасть в руки этих уродов.

Я выглянула в окно и резко отпрянула — оттуда на меня таращилась ужасная рожа Пипино.

— Эй, Варвара, карга старая, где наши сокровища, где золото и самоцветы? — орал позади него холщовый. А Генри, по всей видимости, уже вовсю выламывал дверь, так что даже стены ходили ходуном.

Я ошалело оглянулась назад, и увидела, что бабка отбросила в сторону деревянную ляду в полу, и за ней открылся широкий и темный лаз.

— Полезай туда, — скомандовала ведьма.

— Но я боюсь… — подойдя к краю, я замерла в страхе, так как внизу была сплошная темень, тянуло сыростью.

— Держись за вон ту веревку, не бойся, — и как только я ухватилась за ее край, карга с силой толкнула меня в спину.

* * *

А дальше, обдирая о стены локти, и ударяясь то плечом, то коленями, я все-таки приземлилась на твердую поверхность. Следом за мной сюда прыгнула старуха, за плечами ее топорщился огромный мешок.

— Ага, вот тута теперь мой дом, — щербато улыбнулась она… А потом, щелкнув пальцами, материализовала какой-то свет. — Пошли.

Спотыкаясь и таращась по сторонам, я шла за ведьмой по длинному коридору подземелья, удивляясь, как это у нее получалось освещать пространство, ведь в протянутой вперед руке по сути ничего и не было. Потолок здесь был слишком низкий, и мне все время приходилось пригибаться, чтобы к концу пути вся голова не была засыпана землей. То тут, то там из стен торчали корни, в одном месте даже сочилась влага, и я, вступив в небольшую лужицу, забрызгала себе подол платья. Наконец, миновав последний поворот, мы вышли в какое-то помещение, его стены были выложены из серого камня, красиво отсвечивающего, словно его покрывал иней.

— Ну вот мы и пришли, — указав мне на крепкую деревянную лестницу, ведущую куда-то вверх, сказала старуха. — Поднимайся.

Сама же ухнула мешком о землю, сквозь него в разные стороны сразу же заструились тонкие серебристые полоски света.

Взявшись руками за поручни, я быстро полезла к дощатой перегородке, наверное, за ней и был выход на поверхность. Легонько толкнув, я и вправду оказалась в ярко освещенной комнате. От непривычки зажмурившись, я уперлась руками в края и вылезла наверх. И о чудо — опять оказалась все в той же самой избушке, из которой только недавно сбежала.

— Что ты там замешкалась? — окликнула меня снизу старуха, — дай руку, помоги.

Нагнувшись над лазом, я вытащила ведьму в ее же жилище.

— Но как это? — проведя рукой по знакомой мне прежде обстановке, спросила я. — Мы что, возвратились обратно?

— Да, это мой дом, — хихикнула старуха. — Вот только теперь он находится в совершенно ином месте, там, где ему и положено быть. А на старом месте остался пень…

— Ага, я помню, — срывающимся от волнения голосом сказала я. — Но мне нужно домой, маменька будет беспокоиться. Куда вы меня привели?

— Ты пообещала, — напомнила мне старуха. — Сейчас я все тебе объясню, мы совершим обряд, и ты будешь свободна пойти туда, куда только захочешь.

— Правда? Вы меня не обманываете? — от волнения на моих глазах показались слезы, а губы задрожали.

— Ведьмы всегда держат свое слово, запомни это. В ином случае…

— Но бабушка, милая, я не хочу становиться ведьмой.

— Уже слишком поздно, — рявкнула старуха. — Или ты хочешь, чтобы я вернула тебя назад, к гнилому пню и рассвирепевшим разбойникам?

— Нет… — прошептала я.

— И учти, если что-то теперь пойдет не так, то сгинем мы обе, ты и я. Одно неверное движение, неточно слово — и мы превратимся в ослизлую грибницу, навсегда окажемся под землей, и лишь изредка сможем пробиться наверх плодовыми телами. Грибы будут собирать в лукошко, чтобы сварить из наших частей суп или высушить. А все остальное время мы будем гнить под землей, тонкими нитями расползаясь во все стороны.

— О нет… — от этих слов я задрожала, словно осиновый лист. Мне и вправду не хотелось становиться ведьмой, ведь в таком случае я навсегда утрачивала свою невинность, чистоту и становилась по ту сторону добра. Но и исчезать под землей, превращаясь в какой-то лишайник, тоже не желала. Поэтому из двух зол выбрала меньшее.

* * *

И пока я думала, ведьма подошла к печке, быстро разложила дрова и зажгла огонь.

— Тащи сюда ведро, — показала она крючковатым пальцем на деревянную кадушку, из которой совсем еще недавно пил воду разбойник.

Взявшись руками за дужку, я с силой оторвала ведро от лавки. Не привыкшая поднимать такие тяжести, я чуть не упала, перегнувшись пополам, но все-таки понесла воду к печи. Там уже вовсю хозяйничала ведьма. Вылив воду и ухватив рогачи, она засунула небольшой чугунок в задымленное отверстие плиты. Словно завороженная, я смотрела как Варвара, пришептывая и сплевывая, бросает туда какие-то сухие травы и семена. Потом протяжно замяукал кот, он будто бы материализовывался из воздуха, постепенно превращаясь из бледного пятна в ярко-рыжее животное.

— Эйфелль, подойди сюда, кыс-кыс-кыс, — позвала его хозяйка, присаживаясь возле вовсю пылающих челюстей, внутри которых кипело варево. — Смотри, вот твоя будущая госпожа, скоро ты будешь принадлежать ей.

— Мяууууу, — истошно завопил кот, запрыгивая на руки ведьмы.

Я тоже не была в восторге от такого хозяйства. Зачем мне кот?

— А, еще Лучик, — и ведьма свистнула. Вдруг прямо над моей головой хрустнула балка, на которой удерживался низкий потолок, и оттуда вниз полетел какой-то комок. Ударившись оземь, он жалобно запищал, забарахтался, так что от жалости я присела и, ухватив в ладони, подняла оттуда крохотного серенького зверька, он сразу же притих, мигая черными глазенками-бусинами.

— А зачем мне нетопырь? — спросила я, совершенно не брезгуя малышом. — Разве он может жить в неволе?

С детства я имела странность — любовь к мышам, жабам и ящерицам. Запросто могла брать их в руки, рассматривать, говорить с ними. Летучие ушаны вообще казались мне чем-то загадочным. Наблюдая, как они со свистом рассекают по ночному небу, я всегда хотела рассмотреть этих зверьков вблизи. И вот же — получилось.

— Эйфелль и Лучик будут твоими фамильярами, — пробубнела Варвара. Теперь в ее руках оказался костяной гребень, которым она принялась расчесывать свои длинные космы, бросая оторванные волоски в огонь, тот сразу и с треском пожирал их.

— Фамильярами?.. А что это? — озадаченно спросила я, пальцем лаская Лучика по брюшку. Он лежал, не шевелясь, свернувшись в маленький комочек.

— Вообще-то, они духи, твои помощники — в магии и по хозяйственным делам тоже, — закончив расчесывать волосы, ведьма принялась заплетать их в косу. — Ты не смотри на этих тварей, как на кота и мышь, фамильяры обладают разумом, как у человека. Так им удобней везде проникать, чтобы шпионить — для тебя же. А также Эйфелль и Лучик станут твоими лучшими друзьями.

— Но… а как же я смогу с ними общаться? — удивилась я, разглядывая мышонка, которому, по всей видимости, понравилась.

— Сможешь, — четко отчеканила ведьма. — А вот без них тебе не выжить. Ведь та сила, которую ты получишь, очень огромная, и найдутся охотники, желающие ее у тебя отобрать. Вот тут-то тебе и прислужатся эти, как ты думаешь, зверюшки.

— Как?..

— Когда ты примешь посвящение, именно в них отобразится частичка твоего духа — затем чтобы не выгорела твоя душа. Фамильяры позволят тебе исцелиться от любой болезни, а также защитят в случай опасности.

Меж тем в печи что-то зашипело, из чугунка повалил пар. Снова ухватив в руки рогачи, ведьма вытащила варево. Потом выволокла из-под печурки широкие деревянные ночвы и вылила в них кипяток. Сбросив с себя юбку, длинную рубашку и оставшись, в чем мать родила, Варвара громко хлопнула в ладоши — в руках ее тут же оказались ножницы. Клацнув ими за затылком, ведьма отчекрыжила свою длинную косу и резко бросила в огонь. Раздался громкий взрыв — и в избушку бухнуло россыпью искр.

Непроизвольно я сжала ладошку, в которой лежал мышонок, и он закопошился, запищал. Разжав пальцы, я выпустила нетопыря — и он упорхнул под потолок, снова уцепившись лапками за балку, закачался там, словно маятник.

Ведьма же (на обнаженное тело которой я побоялась даже взглянуть), по характерным звукам плещущейся воды, по-видимому, окунулась в ночвы.

— А ты, молодка, испеки-ка хлебца, — донеслось до меня ее старушечье кряхтение.

— Какого еще хлебца? — спросила я с удивлением, так как от роду не знала, как готовились все те блюда, которыми нас кормила прислуга. — Я не понимаю…

— А во-на на столе миска с тестом, вылепи колобок, положи его на лопату и всунь в печку, только и всего.

— Какой колобок?.. — не успела я спросить, как рыжий кот подбежал ко мне и, призывно замяукав, повел за собой. Увлекаемая им, я и вправду увидела глиняную миску, в которой зрело тесто. Так, не вынимая его из посуды, я и понесла тесто к печке, поставила все это на лопату и, взявшись за ручку и кряхтя от непосильной тяжести, попробовала попасть в пылающее огнем отверстие печи. Слава богу, у меня это получилось с первого раза.

В печи сразу же зашипело, громко треснула миска, и ведьма, сидящая невдалеке в своих ночевках, недовольно заворчала:

— И зачем только испортила посуду? Вот ведь недотепа. Угораздило же разбойников встретить именно тебя. Уж лучше бы они привели мне нормальную крестьянскую девушку, а лучше — взрослую женщину. И хлопот было бы поменьше.

— Так, может быть… я уйду? — с надеждой взглянув в ту сторону, где принимала своеобразную ванну ведьма, спросила я.

— Уж нет.

От удивления я даже отступила на полшага назад, так как вместо старой карги, погруженная в воду, в ночевках сидела девочка — почти ребенок, голенькая и беззащитная. Ее беленькие короткие кудряшки красиво обрамляли румяное личико.

— Что зыришь? — старушечьим голосом спросила девочка, и я аж задохнулась от страха, так этот голос не подходил к тому, что я сейчас видела.

— Да как-то странно… — проблеяла я.

— А ты не таращись, возьми вон на полке книгу и положи ее на стол.

Я покорно последовала к единственному в комнате подвесному шкафчику и действительно увидела там толстый фолиант. Взяв его в руки, отнесла к столу и положила на скатерть. В это же время в воздухе поплыл умопомрачительный аромат свежей выпечки, и я сглотнула слюну, вспомнив, что давно ничего не ела.

— И что? — спросила я, страшась смотреть на ведьму, кто его знает, какая еще метаморфоза могла с ней приключиться за то время, пока…

— Читай, — послышался булькающий голос.

И все-таки я не удержалась, повернув голову, в ночвах узрела нечто, все еще издали напоминающее человека, но то, что уже им не было.

— Ггггде читать, — застучала зубами я, дрожащими пальцами переворачивая страницу.

И тут мне на помощь пришел мышонок. Отцепившись от балки, пронзительно попискивая, он ринулся вниз. Упав на книгу, неуклюже заскребся по ней лапками, указывая мне, куда засунуть пальцы; перевернув страницу, я увидела, как на прежде совершенно чистом листе начинают проявляться письмена. Сначала они были бледными, словно рассыпанный песок, потом немного потемнели, обрели свой чернильный цвет, и я прочла первую строчку — пока что только мысленно: "Уми кари топи раскли сом-сом уи".

— Да тут же какая-то тарабарщина, — дрожа всем телом, сказала я, не глядя в ту сторону, где совершалась стремительная метаморфоза.

— Ничего, — голос был сильно булькающий и даже дребезжащий. — Потом все поймешь. А пока прочти вслух то, что там написано.

И я, сама не понимая, что творю, надрывая голосовые связки, вслух прокричала все то, что увидела на желтоватом листе пергамента.

Мир вокруг начал колыхаться, словно сделался текучим, заплескалась вода, замяукал кот, нетопырь запрыгал, отчаянно хлопая по столу кожаными перепонками крылышек, аромат хлеба стал нестерпимо сильным.

— Когда все кончится, — голос ведьмы был слабым, и я еле-еле смогла различать слова, — возьмешь ведро и отнесешь его к речке, выплеснешь все то, что находится внутри, в воду, ополоснешь… А потом возвращайся назад, покушаешь хлеб, покормишь фамильяров, а книга сообщит тебе, что делать дальше…

* * *

Пространство еще больше задрожало, не имея сил устоять на ногах, я свалилась на пол, стараясь не смотреть в тут сторону, где находилась ведьма. Прижавшись всем телом к более-менее твердой поверхности, я приготовилась к ужасной смерти, думая, что могу сгореть заживо — так как печка, по всей видимости, от такого движения лопнет, и огонь распространится по комнате, а тогда…

И вдруг все утихло, остановилось. Все-таки некоторое время полежав еще на полу, я осмелилась убрать от лица руки и огляделась. Комната была в порядке, ничто не поломалось, не упало, не пролилось. Кот сидел возле печи, усердно вылизывая шубу и бросая на меня украдчивые взгляды, мышонок лазил по столу, шурша страницами книги, в печи потрескивала расколотая миска и допекался хлеб, вместо же ночевок стоял небольшой деревянный ушат.

Встав из пола и отряхнув платье, я подошла к ведру и с опаской заглянула. Внутри была прозрачная вода, а на донышке плавала крохотная рыбка — с серебряной чешуей и длинным алым хвостом.

— Хух, — с облегчением выдохнула я и, ухватившись двумя руками за веревку, протянутую между ручек, потянула емкость на себя, решив как можно скорее покончить со всем этим.

Вот только не тут-то было. Как только я сделала два шага к двери, неся в руках ведро и расплескивая воду, ко мне подбежал кот.

— "Покорми ее прежде хлебом, поешь сама и угости нас", — возникшая у меня в голове мысль прозвучала чужим голосом и слишком четко. От неожиданности я грохнула ведром оземь и встала, как вкопанная, вытаращив глаза и хватая ртом воздух.

— "А не сошла ли я с ума?" — подумалось мне (уже моим голосом). И сразу же чужой голос мне ответил:

— "Это же я, Эйфелль".

— Это ты, да? — произнесла я вслух. И кот, встав на задние лапы и передними ухватившись за мою юбку, призывно и громко заурчал.

Тяжело и обреченно вздохнув, я возвратилась к печи. Взяв лопату, достала оттуда хлеб — он был красиво зарумянен, потемневшая корочка блестела, а аромат распространился такой, что я, не мешкая больше ни минуты, положив колобок на стол, отломила от него кусочек. Нежную кожу сразу же обожгло огнем.

— Шшшш… — прошипела я, дуя на свои пальцы, но во рту уже было полно слюны. Поэтому, изловчившись и постоянно дуя на хлеб, я отломила от него приличную краюху и принялась ею смаковать. Вкусней пищи я еще не пробовала. Вдоволь насытившись, я вытащила от остывшей уже буханки мякиш и положила его на пол — коту, потом покрошила краюху для мышонка. Для рыбки же насобирала несколько крошек и, подойдя к ведру, бросила их в воду. Потом снова ухватилась за веревку и, перегибаясь от тяжести на одну сторону, потащила ведро к двери.

В этот раз она открылась слишком просто — и, оказавшись на улице, я зажмурилась от яркого солнца, разливающегося повсюду.

Немного привыкнув к свету, я огляделась по сторонам — здесь повсюду были скалы. Никогда прежде я не была в этом странном месте. Постояв несколько минут, я с мольбой оглянулась назад, словно спрашивая своих фамильяров — что же мне делать дальше. И тут же услышала ответ:

— "Иди по дорожке, вперед, и она приведет тебя к пруду".

— "Спасибо", — мысленно ответила я.

И действительно, посмотрев себе под ноги, я заметила узенькую тропинку, убегающую куда-то в сторону скал. Вздохнув, я покрепче ухватилась за веревку, и, в который раз упрекая саму себя за то, что неосмотрительно забрела в старый лес и ввязалась во все это, кряхтя от тяжести, потащилась по ней, неся в руках ведро.

Обогнув гору, некоторое время я брела по зеленой лужайке, утопающей в цветах, но потом снова вынуждена была нырнуть под темень нависающих прямо над головой камней. Наконец-то впереди послышался плеск воды. Минуя жиденькие кустики, я вышла на широкую равнину, которая, сколько охватит глаз, была залита водой.

— И где же я нахожусь? — недоуменно хлопая глазами и напрягая память, я никак не могла вспомнить подобное местечко. Но потом, поразмыслив, что я все-таки как бы вообще стала колдуньей, и, пережив все то, что пережила, не должна больше ничему удивляться, поставила ушат возле самой кромки воды, а потом перевернула его. Вместе с содержимым рыбка булькнула в речку и, замерев на минуту, уплыла на волю. Я же, ополоснув ведро, а потом и умыв лицо и руки, вынуждена была возвращаться обратно в "свою" избушку, гадая, как же мне теперь жить и что со всем эти делать.

Дорога назад не заняла слишком много времени, да и иных дорог здесь не было. По пути я набрела на живой родник. Зачерпнув в ладошки кристально-чистой воды, с наслаждением напилась.

Войдя в дом, поставила ведро возле печки, и устало свалилась на кровать.

* * *

Не знаю, как долго я спала, но когда проснулась — за окном была сплошная темень.

— О нет, — завопила я, вмиг вспомнив все произошедшее со мною, как приснившийся кошмар, но постепенно понимая — что это все-таки реальность и нужно что-то делать.

"А как же маменька? А барон Экберт де Суарже? А свадьба?.. — запустив пальцы в разметавшиеся по подушке волосы, думала я. — Они что же, меня не ищут? Хотя… А где же им меня искать? В лесу, что ли? А даже если и в лесу — то что они там найдут? Ведьма же говорила, что на месте дома остался только замшелый пень… И если даже они встретят там разбойников, то…"

И тут в моей голове зазвучал знакомый уже голос:

— "Хочешь домой?"

— "Да, хочу", — мысленно ответила я.

— "Тогда тебе нужно спуститься в лаз, пройти по подземелью, и ты возвратишься на то самое место, откуда прибыла".

— "Точно? Да? Спасибо" — порадовалась я, немедленно вскакивая с постели и подбегая к деревянной крышке в полу. Схватившись за ручку, я уже готова была ее поднять. Как тут новые мысли просочились мне в голову:

— "Хорошо, сейчас иди. Но — каждую среду и пятницу ты вынуждена будешь возвращаться сюда обратно, чтобы похозяйничать, — угадывала я голос Эйфелля. — А еще — покормить нас с Лучиком, испечь хлеб, заварить зелье, отдавать его путникам, клиентам, плести волшебные амулеты…"

— "А из чего их плести? И как?" — возвращаясь обратно и таращась на кота, я все-таки удивлялась, что именно с ним веду этот мысленный разговор.

— "Об этом ты прочитаешь в Магической книге, Лучик подскажет тебе, какую открыть страницу".

— "А если я не вернусь?" — спросила я.

— "Ты не сможешь, — ответил голос. — Ах да, совсем забыл. Каждое полнолуние ты вынуждена будешь летать на шабаш, чтобы там пировать со своими новыми подругами".

— "Что? Куда летать?"

— "На шабаш, сборище ведьм", — ответил фамильяр.

— "А как я узнаю нужное мне место? И вообще… на чем лететь? Как?"

— "Вон, возле печи стоит метла, — урчал кот. — В печи — зола, которой ты воспользуешься. Произнесешь над ней заклинание из книги, сядешь на метлу, а она сама умчит тебя туда, куда нужно, поняла?"

— "Ага", — и я согласно закивала головой, прикидывая в уме, какой сегодня день. И если мне не изменяла память, а время все также текло по распорядку, к которому я привыкла, то получалось — что вечер вторника.

— "И что, мне завтра снова возвращаться в ведьмину избушку?" — мысленно спросила я у кота.

— "Нет, придешь в пятницу".

Отряхнув юбки, я по-быстрому заплела до невозможного всклокоченные волосы в косу, и снова взялась за ручку, чтобы приподнять деревянную крышку и нырнуть в лаз.

— "Постой, — остановил меня голос. — Одень специальный амулет, а не то тебе не сдобровать".

— "Какой амулет?" — оглядываясь назад, спросила я.

— "Тот, что лежит в книге. Иди и возьми его, одень себе на шею и прочитай заклятие".

Раздосадовано выдохнув, я отпустила ручку и выполнила все, как сообщил мне голос. В этот раз я не нуждалась в помощи Лучика, так как сама легко определила местонахождение амулета — по отверстию между пухлыми страницами. Открыв книгу посередине, я взяла в руки длинную цепочку, с конца которой свешивался кулон в виде золотого круга, внутри которого размещался серебряный знак в виде птичьей лапки. И тут же страница вспыхнула искорками света, которые, угасая, стали проявляться словами.

— Мем шом усу-паре-ом, — еле шевеля губами, но все-таки вслух прочитала я все ту же непонятную мне тарабарщину. А потом произошло что-то невероятное. Буквы вдруг запрыгали, меняясь местами, и сложились во вполне понятные слова.

— "Одену на себя амулет, — продолжила я чтение вслух, — стану невидимой врагам, умножу свою силу. Сниму из себя — превращусь в немощь и бессилие". О нет…

— "Одень амулет и читай дальше, — скомандовал голос. — Можешь молча".

Ощущая приятное тепло, льющееся от амулета, я осторожно надела его себе на шею. Неизвестный доселе трепет пробежал по всем моим членам, наполняя их силой, и я вздрогнула. Поворачивая взгляд к книге и, бегая глазами по ее странице, читала дальше: "Если забросишь амулет на спину — станешь невидимой. Снимешь из себя — тут же утратишь магическую силу и станешь обычным человеком. Делать такое можно только в том случае, если захочешь избавиться от дара ведьмы и найдешь способ передать его другой".

Дочитав до точки, я громко захлопнула толстый фолиант и даже чихнула от поднявшегося оттуда облачка пыли.

— Теперь все? Можно идти? — спросила я у кота. Тот согласно замотал головой. Теперь он лежал на кровати, растянувшись во всю длину. Ушастый мышонок висел под потолком, закутавшись в кожаные перепонки крыльев, словно в плащ, и превратившись в кожаный мешочек. — Тогда до пятницы.

* * *

И вот, наконец-то я смогла покинуть это место.

Спустившись по деревянной лестнице вниз, я удивленно огляделась вокруг — странный голубоватый свет лился от меня, освещая все пространство.

"Ах, это же от амулета" — поняла я его источник. Пробираясь наугад, я снова шла по знакомому мне прежде коридору.

Дойдя до его конца, подобрала изрядно истрепавшиеся юбки, полезла наверх — и очутилась все в том же лесу. Упираясь руками в полуистлевшие края огромного пня, я выбралась на поверхность, упав коленями в мокрую от росы траву. По всей видимости, здесь снова было утро, и я слишком долго пропадала в избушке ведьмы.

Схватившись дрожащими пальцами за свой ведьмовской амулет, я опрометью бросилась бежать туда, куда подсказывало мне сердце. Ведь теперь я не могла сбиться с пути, ошибиться и пойти не в ту сторону — со мною был дар и магическая сила, направляющая меня и оберегающая каждый мой шаг.

Добежав до калитки, ведущей в парк, я остановилась.

"Боже, и на кого же я теперь похожа? — подумала я, оглядывая свои юбки, превратившиеся в подобие тряпок, которыми наша прислуга драила полы. Вместо моей, прежде всегда такой аккуратной, прически во все стороны торчали выбившиеся из кое-как заплетенной мною косы нечесаные кудри. Взглянув на руки, я ужаснулась тому, во что превратились мои пальцы — грязные и сухие, они заканчивались не красивыми, отполированными до блеска ноготками, а — какими-то отросшими когтями с черной каемкой грязи. Шелковые чулки были изорваны в клочья…

— Ну что же… — пересохшими от волнения губами сказала я, обращаясь сама к себе, — чему быть, того не миновать. А куда же мне деваться, раз уж все так?

— "Иди, и ничего не бойся", — раздавшийся в голове голос кота Эйфелля заставил меня вздрогнуть.

— "Эй, ты что, и тут меня достал?" — спросила я.

— "Я всегда к твоим услугам, госпожа".

Дальше я пошла, все время оглядываясь назад.

И вот очутилась перед родным порогом. Где-то наверху всколыхнулась занавеска, потом послышался топот — и ко мне выбежала маменька.

— Милена, доченька, — расставив руки, она так и бросилась ко мне, обнимая за плечи и прижимая к себе, хоть я была растрепанной и грязной. — Где же ты пропадала все это время? Я как увидела, что тебя нет… А перстень лежит на ларчике с рукоделием.

— Заблудилась, — устало выдохнув, я потупила глаза, чтобы маменька не увидела отблесков неведомой силы, поселившейся там.

— Но как? И что… тебя же везде искали, и до сих пор еще ищут. В лесу при этом поймали троих разбойников, раскрыли их логово. Сейчас они в камере пыток, и их жестоко пытают… потому что все думают, будто это они тебя похитили…

— Нет, ну что ты, — я испуганно повела глазами, стараясь скрыть свое смущение и не выдать, что я, по сути, знаю тех мужиков. Но вот только я не хотела, чтобы об этом хоть кто-то догадался.

— Эти злодеи что-то мычали о том, что они заперли молоденькую девушку в какой-то лесной избушке, но никакой избушки не обнаружилось, поэтому… а что случилось на самом деле?

— Я же говорю, что заблудилась, — освобождаясь от объятий маменьки, я устало побрела по каменным ступенькам наверх, открыла дверь, вошла в прихожую, потом поднялась в свою комнату. Сбросив из себя одежду, превратившуюся за время странствий в сущие лохмотья, я набросила на плечи первую попавшуюся мне под руки простыню и приказала девушке наполнить ванну.

Потом, нежась в душистой пене, я вспоминала все, что произошло со мной в лесу. Глаза мои были закрыты, но я нащупала кулон, подтверждающий, что все случилось на самом деле.

— Милена, можно? — когда я, вымывшись, выбиралась из воды, маменька постучалась ко мне.

— Сейчас, минуточку.

Все-таки я не потеряла вовсе свою стыдливость, и пока не оделась с ног до головы, как это было положено юной леди, не позволила ей открыть зеркальную дверь.

— Доченька, — маска изумленной радости все еще не сошла с лица моей маменьки, когда она снова и снова прижимала меня к себе. — Я уже послала слугу известить о том, что ты нашлась. Но я хочу услышать все от начала и до конца.

— Да нечего слушать, — я позволила молодой горничной вытереть волосы полотенцем, а потом, вытягивая по одному локону, свободно раскладывать их по спинке кресла — чтобы скорей подсохли. — Я пошла прогуляться, спустилась по тропинке в лес, а там… упала в какую-то яму, больно ударилась головой и пролежала все это время без сознания…

— Два дня? Целых два дня? — изумилась маменька. — И что, ты совершенно ничего не ела и не пила? А как же ты выбралась оттуда? И что за бредни разбойников… Это ведь не тебя они похитили? Ты ведь с ними не встречалась?

— Нет, конечно, — не моргнув глазом, солгала я. — Никаких разбойников не было. Просто… я потом пришла в сознание и пошла по подземному тоннелю, и вышла к новой тропинке. Нашла ручей, попила воды, и вот — нашла дорогу назад.

— И где же, интересно, находится тот тоннель? — задумчиво глядя куда-то вдаль, спросила маменька.

— Даже не знаю.

* * *

После сытного обеда я завалилась в постель и проспала до вечера. Проснулась только для того, чтобы перекусить — и опять в постель.

— Доченька, а я ведь не сообщила твоему жениху о том, что произошло… не успела, — утром следующего дня сказала маменька.

— Вот и хорошо, — отдохнувшая и выспавшаяся, я имела столько сил, что казалось, взмахну руками — и улечу в небеса.

— Так что, если все уже позади, нужно готовиться к свадьбе?

— Ну да, конечно.

— А ты как-то изменилась, — маменьке было странно слышать мои ответы, да я и вправду ощущала себя совсем как-то по-иному, обрела смелость и характер.

— Наверное, пришла пора.

— Ты хоть не сильно испугалась? — в ее глазах блеснула тревога — о моем здоровье. — Ничего не ушибла?

— Как видишь, — я жеманно повела плечом, протягивая в ее сторону обе руки сразу.

— Ну, тогда необходимо поехать в город и выбрать для тебя свадебный наряд, шить-то уже некогда, разве что-то подправить да добавить в уже готовом платье.

И после завтрака кучер сразу же подогнал под крыльцо карету. Мы с маменькой уселись на ее мягкое сидение.

Денег у нас было довольно, чтобы позволить себе купить все самое лучшее, поэтому мы отправились в салон готовых платьев "Фрезия". Им заправляла Зузунда Минкус — как поговаривали злые языки, она была из "бывших", то есть — женщина легкого поведения, проститутка (впрочем, потом все же удачно вышедшая замуж за известного в городе лекаря). Но что кому до этого? Если платья мадам Зузу (хоть и стоили они подчас дороже молодого жеребца) были непревзойденными шедеврами.

Эпатажная хозяйка салона готовых платьев самолично вышла к нам, как только мы с маменькой открыли дверь.

— Ах, ну как же, я слышала новость, мадмуазель Милена скоропостижно выходит замуж за барона Экберта де Суарже. И что, вы решили приобрести наряд у меня? Отличный выбор. А мы вот как раз сегодня завершили новое платье, и знаете, оно очень подойдет такой красотке, самое то, что надо — и по стилю, и по размеру. Садитесь, а девушки сейчас вынесут это чудо, — тарахтела дама неопределенного возраста — высокая и тощая, с нежной молочной кожей, копной огненно-рыжих волос, слишком длинным носом, к тому же покрытым веснушками. На тонких пальчиках Зузунды красовались золотые перстни, а ноготки были покрыты алым лаком.

Раньше я бы не осмелилась сюда войти — в этот храм нежных тканей и причудливой фурнитуры, изысканных кружев и аппликаций, ярких вышивок, напоминающих живые розетки цветов, россыпи камней и бус, нарядных кукол, напоминающих миниатюрных барышень. Салон "Фрезия" посещали только очень богатые дамы. Но платья стоили тут целые состояния, поэтому каждая покупка сполна вознаграждала портних и вышивальщиц за их труды, а также неплохо кормила владелицу.

И вот, усевшись на низенький диванчик, мы с маменькой ждали "это чудо". И платье действительно оправдало наши надежды. Белое, с длинным подолом, усыпанное бабочками из ткани, которые словно и вправду сидели по нежнейшим кружевам юбки, готовые вспорхнуть оттуда в любую минуту.

— Ах… — я в умилении приложила к груди руки. — И вправду изумительное, вот только…

— Что? — мадам Зузу устремила свой острый нос в мою сторону.

— А вдруг оно мне не подойдет?

— Так давайте же примерим.

Через несколько минут, оставшись лишь в длинных льняных панталонах с шелковыми подвязками и укороченном корсете, я облачалась в свадебное платье, пошитое, словно для меня. Когда я, держа в пальцах юбку, встала на специальную подставку, а потом отпустила ткань, кружева мягко упали возле моих ног, а бабочки задрожали, поблескивая вышитыми злотыми нитями крылышками.

— Милена. Да ты просто сказочная фея, а не моя дочь, — воскликнула маменька. — И как же к наряду подошел кулон… а кстати, где ты его взяла?

Только теперь я вспомнила о ведьмовском амулете и, вздрогнув от неожиданности, инстинктивно прикрыла его рукой.

— Подарок жениха? — сузила лисьи глазки мадам Зузу.

— Ага, — я согласно закивала головой.

— Как-то странно, — хмыкнула маменька, — что я пропустила все те моменты, когда барон Экберт презентовал тебе все это (она намекала на кольцо и амулет).

— Да, маменька, как-то в последнее время ты стала не совсем внимательной, — и я удачно спрыгнула от объяснений.

— Возможно, — пробормотала она.

* * *

Итак, платье было почти готово. Оставалось немного подшить его в талии и доставить к нам домой. Фату и диадему я выбрала там же, в салоне Зузунды Минкус (как и нежнейшее белье к нему, туфли и перчатки).

Охая да ахая, мама расплачивалась за все эти невообразимо дорогущие приобретения, но попрекнуть меня в излишней расточительности не могла — за все платил жених, а денег барон Экберт де Суарже не считал.

— Я хотела бы еще вон ту куклу, — указала я маменьке на ряд пошитых из ткани ярких красавиц, стоящих на особенной полке, очень красивых, изготовленных мадам Зузу собственноручно и стоивших немалых денег.

— Нет, ну что ты, — смущенно оглядываясь по сторонам, пробормотала мама, — ты ведь уже не девочка, а молодым леди играть в куклы стыдно.

— Но я не играть… Просто, они мне очень нравятся, — взмолилась я.

— Нет. Вот когда у тебя родится ребенок, и это будет девочка, тогда сможешь удовлетворить свой мимолетный каприз, а пока я запрещаю тебе.

— Хорошо, как скажешь, — и я смиренно последовала за ней к выходу.

Когда мы возвратились домой, я просто падала от приятной усталости.

Маменька принялась хлопотать по хозяйству, отдавая распоряжения относительно уборки комнат и приготовления еды, я же, взяв в руки только что купленную в городе книгу "Домострой", пошла с нею в сад. Для чтения я выбрала ту самую беседку, в которой когда-то подсмотрела за запрещенным действом. Теперь тут было тихо и уютно. Ляг на диван, я подложила под голову подушку и открыла первую страницу. Я читала несколько часов кряду. Сюда же прислуга приносила мне чай и пирожки. Из книги я узнала множество невероятно интересных вещей, вот только главного, того, чего бы мне хотелось прочесть — о плотской любви, физической близости между мужчиной и женщиной, тут не было ни слова, и это огорчило меня невероятно.

"Ну ничего, — думала я, собираясь обратно в дом, так как сумерки начали сгущаться и повеяло прохладой, — выйду замуж, и мой будущий супруг всему меня обучит. И это даже хорошо, что он — опытный мужчина, и мне не придется его стыдиться, и что-нибудь выдумывать. Эх, как же все-таки жалко, что родители не позволяли мне читать любовные романы, в таком случае я бы хоть немного знала, что да как. А так…"

* * *

В таком расстроенном настроении я вошла в зал. Это был вечер четверга.

А в пятницу уже с самого утра я ощутила какую-то тревогу. Еще лежа в постели, крепко сжимала бедра, словно мне было жизненно необходимо это сделать, отбрасывала в сторону одеяло, потому что становилось душно, принималась заплетать волосы в косу, а затем снова их распускала.

Наконец, встав с кровати, я первым делом подошла к окну — там уже вовсю светило солнце. Я быстро оделась и даже не выпив чаю, опрометью побежала в сад, словно именно среди его деревьев и ждала меня разгадка. Там, не понимая, что делаю, я упала прямо на землю и с наслаждением вытянулась, вдыхая аромат травяного сока и прислушиваясь к окружающим меня звукам.

Вот треснула былинка, и я очень четко услышала, как капельки душистой жидкости просочились сквозь невидимые трубки, хлюпнули о землю, раздался чмок — сухой комочек грунта поглотил живительную влагу. Вот закопошился возле меня какой-то жук, расправил крылышки, зажужжал и унесся ввысь. Где-то в вышине пропела птичка, пролетая мимо, и многое другое. Да, я с малых лет обучалась музыке, но никогда не слышала такой слаженной симфонии — вокруг меня музицировала на доступных ей инструментах сама природа, и это было так здорово, так чудесно.

Поднявшись с травы, я ничуть не побеспокоилась о чистоте своего платья. Позволяя теплому ветерку расчесывать мне волосы, я вприпрыжку побежала в сторону леса. Минуя калитку, добралась до кладки, ступила на нее ногами, потянулась. Там же, у воды, я и умылась, смотрясь в ее поверхность, словно в зеркало. Потом еще несколько минут посидела на дощатой поверхности настила, болтая босыми ногами. Несколько рыбок подплыли ко мне, и я им приветливо помахала рукой.

Наконец, решив, что мне пора домой — как бы маменька снова не испугалась и не бросилась меня искать, я вприпрыжку побежала в сторону дворца.

— Милена, на кото ты стала похожа? — всплеснула руками маменька, как только я появилась перед ее очами. — Где же твоя всегдашняя сдержанность и аккуратность? Ты что, валялась по траве?

— Ага, — лукаво прищурилась я, ощущая, как неведомая сила просто брызжет из меня фонтаном, заставляя озорничать и веселиться. — Позавтракаем?

— Не понимаю… — маменька была сильно озабочена. — Давай поедим, ага. Потому что потом необходимо будет примерить платье и решить, что делать с гостями.

— А что с ними делать? — садясь за стол и хватая булку с маслом, я чуть не подавилась, жадно откусывая от нее огромный кусок, так как аппетит ощутила зверский.

— Просто до свадьбы осталось совсем ничего, а у нас, кроме свадебного наряда и жениха, как бы, ничего еще и не готово. Сегодня же уже пятница.

— Ну и что?.. — запивая свежую сдобу сладчайшим чаем, пробормотала я. — Разошлем пригласительные, и все дела.

— А список?.. Милена. Что за манеры? Ты вон вся измазалась, и хватаешь еду руками, словно какая-то крестьянка. Угомонись и приди в себя, ей-богу.

— Хорошо… — вытирая салфеткой губы, я быстро ее скомкала, бросив рядом, сама же потянулась к жареной перепелке и схватила ее пальцами, собираясь разорвать на части.

— Ах, — краем глаза я увидела, что маменьке и правда стало дурно. — С тобой, все-таки что-то случилось. И я думаю, нужно обратиться к врачу, и незамедлительно. Список гостей составим по дороге, купим открытки, по-быстрому где-нибудь подпишем, а вместе с тем и наймем посыльного, чтобы разослал их. Собирайся.

— Куда собираться? — наслаждаясь вкусом жареного мяса, спросила я.

— Ты совершенно невнимательна, Милена. Говорю: собирайся, едем к врачу, потом за открытками, потом за платьем.

— Ага, хорошо.

* * *

Так и получилось, что всю следующую половину дня мы мотались от одной двери к другой — словно побирушки, просящие милостыню. Но от них нас отличало наличие достаточного количества золота в кошельках, а еще — заботы-то были иные.

Сначала меня обследовал врач — городское светило медицинских наук и по совместительству химик-парфюмер.

— С вашей дочерью все нормально, — сообщил он маменьке. — Конечно, есть некоторые признаки излишнего возбуждения, но девицам в ее возрасте это свойственно. Я посоветовал бы вам выдать ее замуж, и все пройдет.

— Хух, — обрадовалась маменька. — Мы как раз этим и занимаемся, вот, готовимся к предстоящей свадьбе.

— Вот и хорошо. А не желаете ли в таком случае купить духов? У меня есть чудесная новинка — аромат белой лилии, как раз то, что нужно для невесты.

— Давайте, — расплачиваясь за услугу, маменька прикупила еще и флакончик парфюма.

Следующей нашей заботой было составления списка приглашенных на свадьбу гостей. По-быстрому составив его прямо на сидениях кареты, мы помчались в типографию и обрадовали служащих покупкой двадцати пяти самых дорогих и изысканных открыток. Так как торжество должно было проходить в доме жениха, мы решили не обременять его жилище лишними людьми, позвав только самых близких знакомых и родственников, которые могли бы получить пригласительные в столь короткие строки.

Уже в салоне мадам Зузу мы попросили чернильницу и перо и по-быстрому подписали открытки, поручив их отправку здешним курьерам, благо поблизости было подходящее почтовое бюро.

Наконец, примерив платье и все остальное, мы дождались, пока наши покупки завернули в лощеную бумагу и уложили в яркие пакеты с логотипом мадам Зузу; уставшие но довольные от проделанной работы, мы с маменькой поехали домой.

* * *

Наспех поужинав и приняв ванную, я замертво свалилась на кровать, забыв даже, какой сегодня день.

Но долго спать мне не пришлось.

Вдруг, словно повинуясь чьей-то воле, я села, отбросив в сторону покрывало и опустила ноги на мягкий прикроватный коврик.

Несколько минут я просто сидела, удивленно таращась на окна, а потом ощутила, как что-то словно обожгло мне грудь — и инстинктивно схватилась рукой за амулет. Действительно, от круга исходило настолько сильное тепло, что я сначала решила было его снять из себя. Но потом вспомнила о предостережении.

"И что мне делать?" — я постаралась представить себе кота и мысленно с ним поговорить. Но вместо него мне ответил Лучик. С удивлением я увидела, как что-то ударилось в стекло — и тут же побежала к окну и распахнула ставни, чтобы впустить внутрь комнаты летучую мышь. Влетев вовнутрь и покружившись под потолком, мой фамильяр нашел самое удобное для себя место — уцепившись лапками за ткань балдахина и, сложив крылышки, повис там вниз головой.

— Лучик, это ведь ты? — подойдя к мышонку, я легонько коснулась его пальцем. — Ты прилетел, чтобы проводить меня в каморку ведьмы?

— Пиииии… — пропищал фамильяр, амулет же внезапно замерцал ярко-лиловым цветом.

— Ну хорошо… вот только… как же я выйду отсюда, незамеченной?

"Перебрось ведьмовской амулет за спину, — посредством моих же мыслей напомнил мне то, что я уже знала, но забыла, мышонок, — и станешь невидимой".

— Точно, — я стукнула ладошкой сама себя по лбу. А потом, набросив на себя будничное платье — светло-серое, с узенькой каемкой бежевых кружев по подолу и лифу, обулась в атласные туфельки, зашнуровав их на лодыжках. Наконец, покрыв волосы легким шарфом, перебросила свой ведьмовской амулет себе за спину.

Как только я протянула руку, Лучик тут же вспорхнул с ткани и унесся куда-то сквозь открытое окно.

Понадеявшись на приобретенные способности, я тоже вышла из комнаты. Глаза мои быстро привыкли к полусумраку, и я хорошо различала все вокруг, поэтому уверенно устремилась по знакомой уже дорожке в сторону леса.

Найдя старый замшелый пень, я инстинктивно взяла в руки свой амулет — и тут же вниз посыпалась труха, явив моему взору широкое отверстие лаза. Обреченно вздохнув, я присела, ухватившись пальцами за неровные края открывшегося прохода. Потом опустила одну ногу вниз и нащупала ступеньку лестницы.

* * *

И снова я брела по подземному тоннелю, поднималась вверх. Когда же очутилась в некогда Варвариной избушке (а теперь моей), присела на широкой лавке возле стола и уперлась руками в подбородок.

— Ну и что же мне делать? — спросила я как бы саму себя.

— "Начинай хозяйничать", — донеслось до меня со стороны печки. Взглянув туда, я увидела Эйфелля, он сидел возле пустой миски и тщательно вылизывал шерстку.

— С чего начинать?

— "Для начала открой книгу", — последовала инструкция, и я принялась ее выполнять.

Дальнейшее увлекло меня с головой. Я полушепотом прочитала нужные заклинания, и каким-то невероятным образом по дому начала летать метла, сметая с углов паутину и подметая сор. Потом, громыхнув заслонкой (от одного только моего взгляды — после слов заклинания, конечно), открылась печь, туда влетело несколько поленьев, прежде удобно сложенных под печкой, вспыхнул огонь.

— Ах, а вода? — взвизгнула я, поглощенная и увлеченная процессом.

После следующего заклинания дверь с грохотом открылась — и деревянный ушат вылетел сквозь нее сам собой. Возвратился назад, полнехонький. Налив в котелок положенное количество воды, он тихонечко и аккуратно пристроился у печки. Я же сняла с колышка пучок нужной мне травы и бросила его туда, засунув в полыхающую огнем печку.

Потом мне необходимо было самой пойти за какими-то травами, чтобы собрать их и, сложив в пучок, подвесить на освободившееся место. И когда вода вскипела, вытащив варево, вместо него я погрузила в печь материализовавшиеся от моих заклинаний два горшочка — с молоком и кашей.

— Хух, — устало свалившись на лавку, я взялась выполнять последнее на сегодня задание — изготовление амулета, за которым должен был кто-то прийти. Точно следуя инструкции из ведьмовской книги, я взяла в руки несколько ивовых прутиков, насадила на них синие и зеленые бусины, и, скручивая все вместе, соорудила подобие птичьего гнездышка. Потом взялась сплетать в шнур яркие нити. В самом конце объединила все вместе — и вышло так даже ничего.

Когда, после произнесенного мною заклятия, каша и молоко вылетели из огня и, покружившись под потолком, грохнулись на стол — в дверь кто-то тихонько постучался.

— О нет… — простонала я, не желая никого видеть вот именно сейчас, когда хотела отдохнуть, покушать сама и накормить своих "зверей". Вот только стук не прекращался и становился все более настойчивым.

Встав из-за стола, я распрямила на себе платье, а волосы скрутила в тугой узел.

— Эй, Варвара, открывай, — интонации этого голоса были мне как бы уже знакомы, и я с интересом открыла дверь.

За ней стоял мужчина, облаченный во все черное, с покрытой головой. Лица я еще не видела, но уже смутно догадывалась, кто скрывался под низко опущенным капюшоном.

— Это вы?.. — подняв лицо и сверкнув глазами, барон Экберт был удивлен не менее, чем я. — А как?.. А где же хозяйка?

— Теперь я здесь хозяйка, — отчего-то мне вдруг стало смешно и, не сумев совладать с эмоциями, я громко расхохоталась, запрокинув назад голову. — Представьте себе, уважаемый барон, что я — ведьма. Ваша невеста — ведьма, вот так приключение, да?

— Хм… — мужчина, по всей видимости, был сильно озадачен. Он все еще стоял у порога, удивленно хлопая своими длинными и пушистыми ресницами.

— А впрочем… — я еле-еле успокоилась, — вы-то здесь зачем? По какому делу пришли в избушку к ведьме? Не за этим ли пойлом, и амулетом тоже?

— Ну как же, именно за всем этим, — наконец-то пришел в себя и барон Экберт. — Вот только не догадывался, что приготовит мне все это моя… будущая жена.

— Так значит, вы не передумали на мне жениться? — открывая дверь пошире, чтобы пропустить гостя вовнутрь, спросила я.

— А отчего бы это я передумывал? — уверенно стуча сапогами по дощатому полу, из глубины комнаты ответил мне барон. — Я же уже когда-то говорил, что решения принимаю быстро и почти никогда не отступаю.

— Почти никогда?..

— И в этом случае тоже. Хотя… как же это меня угораздило-то? Ведь когда я вас проверял, мадемуазель Милена, в ту ночь, тогда еще не было никаких признаков, по которым я мог бы определить, что вы…

— Что я что? — дерзко вскинув подбородок вверх, спросила я.

— Ну, что вы занимаетесь всем этим. Но это не проблема.

— Так получилось, — услышав последнюю фразу, я как будто сникла, понимая, что веду себя, словно взбалмошная девчонка. — Что я попала в ненужное мне место в самое неподходящее для этого время, и вот — вынуждена была перенять дар.

— Итак, где же в таком случае мой отвар? Где оберег? — словно не произошло ничего из ряда вон выходящего, будничным голосом спросил "клиент".

— Так вот же, — подойдя к столу, я прочитала нужную мне запись, по-быстрому шепотом произнесла заклятие и материализовала небольшой стеклянный пузырек. Отлив в него нужное количество темно-бурой жидкости, взяла из лавки амулет и протянула все это барону Экберту.

— Неплохо, — ухмыльнулся он, все время следящий за моими действиями со стороны. — И давно вы тут хозяйничаете, моя невеста?

— Это мой первый опыт, — призналась я, заливаясь краской до ушей, но внутри все-таки удивляясь тому — как же ловко у меня все это получилось, очень даже неплохо для первого раза.

— Признаюсь, я не мечтал о жене-колдунье, но раз уж так вышло…

— Я, знаете ли, тоже не хотела, — вздохнула я, упрямо глядя в эти темно-сливовые глаза и ощущая, как их взгляд просто-таки притягивает меня к себе, возбуждая в теле необычный трепет.

— Просто… понимаете, Милена, — все так же держа в руках пузырек и яркую веревочку, на которой свободно болталось "птичье гнездышко", вздохнул барон Экберт, — я тоже… как бы не совсем свободен в этом отношении, — признался он. — И мне иногда приходиться принимать участие в собраниях и делать кое-какие ритуалы…

— То есть? — спросила я, закрывая книгу, так как у меня вдруг возникло ощущения, что уже пора покинуть этот дом и возвращаться туда, где мне и положено было бы быть.

— Я — потомственный маг, — поглаживая рукой кота, который внезапно прыгнул ему под ноги, сказал мужчина. — Но мое предназначение и задачи несколько иные, я состою в Высшем магическом совете и принимаю решения столь важные, что даже не буду сейчас об этом. Я просто решил жениться — взять себе в жены обычную девушку, чтобы она родила мне наследника, занималась бы хозяйством, радовала бы меня… я поэтому-то и временил, чтобы иметь возможность… Только вот…

— Что, от судьбы не убежишь? — спросила я, наливая в две миски молоко и кашу и ставя их под стол — корм для кота и мыши.

— Наверное, так, — вздохнул мужчина. — Вы куда-то спешите?

— Я чувствую, что мне пора возвращаться, — сказала я. — Поэтому, барон, прощайте.

— И каким же способом вы возвращаетесь в родительский дом? — любопытно уставившись на меня, спросил мужчина.

— Каким и пришла сюда — сквозь вон тот лаз в полу, — показала я на дощатую крышку.

— Не нужно никуда лазать, — резко возразил мне барон Экберт. — Я покажу вам путь и короче, и намного приятней этого ползанья по мраку и сырости подземелья. Берите, что вам нужно, и пойдем.

А потом он сделал что-то странное — бросившись ко мне, обнял, крепко прижав к себе.

— Ах, ну что вы, — воскликнула я, заливаясь румянцем стыда, так как ощутила горячую ладонь чуть ниже спины, которой мужчина бесстыдно исследовал мое тело.

— А что? — ухмыльнулся барон Экберт. — Ведь мы как бы уже помолвлены, и что из того, если я хочу обнять свою невесту, тем более, что мы тут как бы наедине.

А потом его рука уверенно поползла еще ниже. Вот пальцы ухватились за край моей юбки, потянули ее вверх, оголив ноги.

— Не надо… — взмолилась я, стыдясь того, что могло произойти — мужчина мог увидеть мои панталоны, а это было запрещено до брака — я ведь читала в "Домострое".

— А что если мы не будем дожидаться свадьбы, — услышала я жаркий шепот мужчины прямо у своего уха, а его наглые пальцы сдирали с меня трусы.

"Амулет" — пронеслось у меня в голове. И я тут же ухватилась дрожащими пальцами за ставший почти горячим круг, сразу же мысленно об этом пожалев, потому что объятия и все, что делал со мной этот мужчина, было мне приятным. Я уже как бы и сомневалась — позволить ему обнимать меня, или необходимо прекратить все это. Задачу помог решить ведьмовской амулет.

Барон Экберт сразу же отскочил от меня, как будто его поразило молнией.

— Почему?.. — просипел он из отдаленного угла, потирая "ужаленную" руку, которой пытался достать до сокровенного.

— Не знаю… — стараясь не выдать своих истинных чувств, ответила я, дрожа всем телом и не понимая, что же со мной творится. На негнущихся ногах я подошла к ведру и, согнувшись пополам, жадно припала губами к поверхности воды, начала пить.

— Хорошо, так тому и быть. Все будет — но уже после свадьбы, — мужчина подошел к двери и рывком толкнул ее наружу. — Мадемуазель Милена, я жду вас, поторопитесь.

От настолько официального тона я вздрогнула, словно от той холодной воды, в которую погрузила свои пылающие губы. "Иди, не бойся, он ничего тебе не сделает плохого", — донеслось до меня из глубин моего сознания.

На улице тускло светила луна, тем не менее, освещая своими бледно-голубыми лучами серые камни гор и редкие кустики растений, цепляющихся по склонам. На изумрудном коврике травы мирно пасся седой конь, возле него стоял барон Экберт де Суарже.

— Мы поедем по горной тропинке, — сказал он мне, — так намного ближе.

Не промолвив больше ни слова, сгорая от стыда и страха, я все-таки решила довериться внутреннему голосу и этому мужчине.

И не ошиблась. Конь мчался так стремительно и быстро, что я вынуждена была крепко зажмуриться, прижавшись всем телом к широкой груди всадника, а иначе могла бы запросто слететь и расшибиться насмерть. Потому что, только разок взглянув на проносящийся мимо пейзаж, поняла, с какой сумасшедшей скоростью мы движемся — несемся уже по равнине, стремительно приближаясь к лесу.

* * *

Когда конь барона Экберта остановился возле калитки, ведущей в наш парк, я с облегчением вздохнула.

— Полночь, — отбрасывая с моего лица прядь волос, сказал мужчина. — Я довезу вас до центральной аллеи, а потом мне необходимо будет возвращаться назад.

— Хорошо…

— И как часто вас вынудили посещать избушку? — спросил Экберт.

— Дважды в неделю, по женским дням, кроме субботы, — сползая с коня на землю, пробормотала я. — Ах да, еще шабаши в полнолуние.

— Ну, нормально, — гарцуя на коне, бросил барон. — Значит, следующее посещение избушки будет после свадьбы?

— Ага, — вздохнула я.

— Отлично, — осаживая шпорами коня, так что тот буквально взмыл на дыбы, воскликнул мой жених. — Тогда — до воскресенья.

Конь умчался, увозя с собой всадника. Я же, не мешкая больше ни минуты, заторопилась к дому. Вот только забыла перебросить амулет, и была замечена прислугой — одна из горничных, по всей видимости, страдала бессонницей, и теперь сидела возле крыльца, оперевшись спиной о стену.

— Ой, госпожа Милена, — пискнула она, едва заметив мою, появляющуюся из-за деревьев фигуру. — Вы что… что-то случилось?

— Все нормально, Паша, — успокоила я девчонку, и чтобы она, не дай бог, чего не заподозрила, уточнила: — Вдруг вспомнила, что на прошлой неделе забыла золотое кольцо с брильянтом, сняла его из пальца возле куста сирени и положила просто в траву. И вот, посреди ночи вспомнила об этом, представляешь? Да так испугалась, что бросилась искать.

— И что, нашли? — с сомнением глядя на мою руку, спросила горничная.

— К сожалению, нет… — вздохнула я, стараясь придать голосу нужные мне интонации отчаяния. — Теперь вот думаю, как сказать об этом маменьке, ведь будет ругать. Ой… дорогая Пашенька, и зачем это я сдуру проболталась? Видно, не отошла от сна, или с перепугу… я ведь долго там лазила в траве. А ты, давно тут сидишь?

— Да нет, недавно вышла.

— Слушай, я вот что тебя попрошу, не говори никому о загубленном кольце, ладно?

— Ага, — девушка меж тем метнула быстрый взгляд в сторону сада.

— Пускай его.

"Уф, кажется, поверила, — мысленно порадовалась я. — Сейчас побежит искать, ну и пусть. Главное, что я — вне подозрения".

И вправду, забежав в свою спальню и выглянув в окно, я заметила неясный силуэт, спешащий в ту сторону, куда я указала.

— Ну что же, поищи, — вовсю улыбнулась я, сбрасывая на пол платье и снимая туфли. — Теперь-то уж точно будешь молчать.

* * *

Весь следующий день я отдыхала да прихорашивалась. После того, как искупалась в ванной, специально привезенная из города массажистка растирала все мое тело, умащивая его маслами. Потом мне сделали маникюр и педикюр, красиво накрасив ногти. Служанки специальным воском очистили мою кожу от излишней растительности и приложили к некоторым местам специальные примочки, ускоряющие процесс заживления.

Наконец, накрутив волосы на папилетки и облачившись в длинную до пят рубаху, я рухнула в постель, решив хорошенько выспаться, потому что следующий день должен был стать самым чудесным в моей жизни: я выходила замуж.

* * *

Утро встретило меня ароматом белой лилии и взволнованным голосом маменьки. Она стояла над моей кроватью, держа в руках полотенце.

— Подымайся, Милена, пора прихорашиваться, — говорила она, а пальцы ее дрожали. — Там для тебя приготовили розовую воду и специальный крем, который должен придать лицу сияние свежести.

— Да я и так, вроде бы, еще не старая, — вместо схватиться и бежать, я дерзко отшутилась.

— И на что это ты намекаешь? — маменькины брови взметнулись вверх, и, по темным кругам под ее глазами, я поняла, что этой ночью она вряд ли спала.

— Ни на что, — выдохнула я, отрывая голову от подушки и хватаясь за все эти узелки из волос и бумаги, здорово меня намучившие.

Потом началась бешеная гонка: умыться — намазаться — подмалеваться — облачиться в белье; еще — расчесывание, укладка волос, одевание платья и фаты…

Когда, поддерживаемая под руку моей мамой, я садилась в свадебную карету, чтобы ехать к венцу, внезапно обнаружила там Сержа. Он сидел, вжавшись спиной в спинку кресла и как-то странно улыбался.

— О, Серж, привет, — улыбнулась я. — Ты, что ли, будешь исполнять роль посаженного отца?

— Да, я, — ответил парень. — Твоя маменька меня об этом попросила.

— Хорошо.

* * *

Обряд венчания, к моему удивлению, проходил не в том месте, где я ожидала — не в главной городской церкви. Свернув на проселочную дорогу, мы долго ехали по лесу, минуя старые вековые дубы и липы, а потом оказались возле высоких железных ворот красивого одноэтажного здания.

Сквозь занавески я видела, как к узорчатой решетке подбежал привратник, лязгнул замок — и обе створки широко открылись, пропуская нашу карету внутрь уютного дворика, утопающего в цветущих кустах роз и лилий.

— А как же гости? — выходя их кареты, я удивилась тому, что двор, по сути, был пуст. Только небольшая группа людей (среди них был барон Экберт де Суарже) о чем-то переговаривалась, стоя возле дверей церквушки.

— По условиям твоего жениха, — объяснила мама, — венчание должно состояться именно тут и при таком количестве людей. Остальные же гости приедут в поместье графа, там и состоится свадьба — ее официальная часть, застолье и бал.

— И что, с нашей стороны больше никого не будет? — осторожно ставя туфельку на гравий, которым была усыпана дорожка, спросила я.

— Только мы с Сержем, таковы условия, — вздохнула мама, которой, по-моему, тоже хотелось чего-нибудь иного. Но…

Как только мы втроем приблизились, разговоры среди группы стоящих возле дверей церкви мужчин утихли вовсе. Отделившись от своей "черной стаи", барон Экберт де Суарже подал мне руку — и мы последовали с ним к открытым настежь дверям. Сразу же за нами (тоже держась под руку) вошли мама и Серж, затем — те несколько незнакомых мне господ.

Внутри церковь была обычной — иконостас, притвор, горящие свечи, возле главных врат — две вазы с цветами. Вот только, вместо креста в левом углу, — какой-то странный знак, отдаленно похожий на тот круг, что прятался под лифом моего свадебного платья. Да и на иконах святые словно улыбались…

Раздался слаженный хор, золоченые створки в центре зала распахнулись — и из них вышел священник. Одет он был в ослепительно-белый балахон, вышитый серебром и усыпанный каменьями, голову покрывала скуфья, а в руках мужчина держал жезл, заканчивающийся золотым кругом, в центре которого был треугольник и огромный зеленый камень, тускло мерцающий отблесками множества своих граней.

Вот священник открыл книгу, покоящуюся на подставке, и начал читать оттуда слова неизвестных мне молитв. Хор голосов зазвучал громче. Ощутив позади себя какое-то движение, я немного повернула голову, и увидела, что двое мужчин держат надо мной и бароном подобия венцов — высокие золотые короны.

Наконец, спросив нашего обоюдного согласия стать мужем и женой, священник захлопнул книгу, взял с алтаря подушечку, на которой покоились два кольца, и поднес их к нам.

— Ваш магический перстень с обсидианом следует на время поместить в сохранный ларец, — прорек священник, кивнув барону Экберту вправо, там я заметила, стоящую на высокой подставке, поблескивающую зеленым светом шкатулку, она была открыта. Со вздохом стянув из пальца украшение, так поразившее меня в то утро, когда он впервые нанес нам официальный визит, мой жених положил его вовнутрь. Крышка сразу же захлопнулась.

— А когда его можно будет забрать обратно? — шепнула маменька, стоящая позади нас.

— Когда у четы родится сын, виконт де Суарже, — даже не удостоив ее взгляда, все-таки ответил священник.

Когда же мы обменялись кольцами, я ждала, что новоиспеченный муж прикоснется к моим губам, закрепив обряд первым супружеским поцелуем. Но барон Экберт так не сделал. Бросив короткое: — Благодарю, — он дернул меня за руку, увлекая за собой, и направился к выходу из церкви.

Обратно, к замку барона, мы ехали в его карете — только вдвоем. Мама с Сержем катились в своей, иные гости завершали наш странный кортеж. Не такой я представляла свою свадьбу, особенно венчание, но и будущего мужа тоже не любила — а именно это условие, как я думала, должно было бы быть главным условием заключения брака.

* * *

Путь к замку занял много времени, но всю дорогу мы не обмолвились с бароном даже парой слов. Он молчал, сосредоточенно глядя сквозь занавески на проносящиеся мимо пейзажи, я же, откинувшись на мягкий бархат сидений, не решалась заговорить первой.

Так мы и въехали сквозь высокую каменную ограду, отделяющую замок барона Экберта де Суарже от остального мира.

Тут уже играла музыка, праздничный стол был накрыт прямо во дворе; гости разговаривали, стоя небольшими группами, повсюду сновала прислуга, разнося угощения и напитки.

Но как только мы вышли из кареты, барон Экберт подхватил меня на руки, так что многочисленные тканевые бабочки, сидящие на длинном подоле платья, как будто вспорхнули вверх, красиво заискрившись.

— Ураааа. Поздравляем, — как по команде, гости захлопали в ладоши, а из верхних окон вниз посыпались яркие конфетти и цветочные лепестки, усыпая собой траву.

Не обращая внимания на все это, легко взбежав по каменной лестнице наверх, мужчина устремился просто к широко распахнутым дверям. Я думала, что он поставит меня на террасе, откуда мы примем поздравления и потом продолжим праздновать вместе со всеми, вот только этого не случилось. Минуя главный вход, барон Экберт прошел по залу, устремляясь к широкой винтовой лестнице.

Только очутившись в огромной спальне, посреди которой стояла кровать, красиво убранная атласными лентами, я поняла, что вознамерился сделать этот мужчина дальше. Опустив меня на красные покрывала, барон Экберт затем начал расстегивать пуговицы на своем черном камзоле, я же только недоуменно хлопала ресницами.

— Мы что, так и не выйдем к гостям? — чтобы хоть что-то говорить, спросила я.

— Конечно же, выйдем, но потом.

— А как же…

— Мы выйдем к ним, но только как муж и жена, по-настоящему, — сбрасывая рубашку и просто-таки ослепляя меня видом своего красивого накачанного торса, прошептал Экберт.

— И что же, вы собираетесь?.. — как правильно назвать то, о чем я хотела бы спросить, я не знала — не могла придумать нужных слов, поэтому инстинктивно подобрала под себя ноги, спрятав их в длинной юбке.

— И что, моя пока еще невеста, вы даже не соизволите снять туфли? — расстегивая ремень, мужчина действовал как-то слишком непредсказуемо.

— Может быть, как-то потом? — отодвигаясь вглубь кровати, пробормотала я, опасаясь того, что было неизбежным.

— Отчего ж потом? Мы ведь как бы уже повенчаны, осталась самая малость.

— Но мне стыдно… может быть, дождемся ночи?

— И совершим все это в твоей ведьминой каморке?

Совершенно голый, мужчина сел на кровать и уверенно запустил обе своих руки под юбку моего свадебного платья, прикасаясь к совершенно гладкой коже ног.

— Но вы же его помнете, — от волнения у меня перехватило дыхание, а на глазах показались слезы.

— Больше того — я намерен порвать это платье на куски, — рыкнул барон, хватаясь пальцами за кружевные края панталон и стягивая их вниз. Вот только он, наверное, не знал, что этот предмет женского гардероба был закреплен к корсету, туго обтягивающему мою талию и подымающему грудь. — Что это?

— Вам не удастся, — проблеск надежды, что ВСЕ ЭТО возможно будет оттянуть куда-то на потом, позволил мне выдохнуть с облегчением.

— Вы так думаете? — хищно оскалился барон. И в следующую минуту пышная кружевная юбка была каким-то чудесным образом оторвана от лифа. От резкого броска взмыв в воздух, она затрепетала там множеством крылышек бабочек, и плавно опустилась на пол. Мои глаза расширились от ужаса — как же я теперь буду, без платья? Но следующим движением Экберт сорвал с меня панталоны, потом, орудуя также и зубами, разорвал лиф, стянул корсет, так что мне пришлось только удивляться, как же это ему удалось, ведь куча служанок утром едва управилась со всеми крючками да завязками.

И вот я осталась в одних шелковых чулках (туфли слетели сами собой) — их барон почему-то решил не снимать.

— А ваша маменька постаралась, — осматривая мое тело при дневном свете — красивое, гладкое, пахнущее маслами и парфюмом, грубым баритоном сказал мужчина. — Лягте на спину и расставьте (раздвиньте???) бедра.

— Что… — я же, напротив, сжалась, стыдливо прикрывая руками интимные места — розовые складочки между ногами и грудь.

— Разве вам не объяснили… хотя, почему я должен обращаться в столь пикантный момент к собственной жене на "вы", — ухмыльнулся барон Экберт. — Милена, маменька должна была объяснить тебе, как нужно вести себя с мужем, раскрыть кое-какие подробности, посвятить в секреты. Или она этого не сделала?

— Да, разговор был, — вспоминая те осторожные попытки рассказать об интимных отношениях между мужчиной и женщиной, призналась я. — Но если честно… то я не понимаю, что именно нужно делать… и еще…

— И еще? — уверенным движением рук опрокидывая меня на спину, склонился надо мной барон, так что от стыда я даже зажмурилась, перестала дышать, ожидая — что же дальше.

— И еще мне стыдно и очень страшно.

— Я — твой законный муж, и поэтому нечего стыдиться, — отчего-то охрипшим голосом сказал Экберт. — И бояться тебе не нужно, потому что я не какой-нибудь мальчишка. Все будет хорошо, ты только доверься мне и будь покорной.

— Ага, именно покорности маменька меня и учила, — выдохнула я, ощущая крепкие уверенные руки возле сокровенного.

— Расслабься, — прошептал барон, и его губы накрыли мои, так что я даже задохнулась, ощутив бешеное биение сердца.

А дальше я вздрогнула, так как почувствовала его внутри себя — умело орудуя пальцами, мужчина засунул их между моих нежных лепестков, откуда только вчера удалили все волосы, и теперь складочки кожи были выставлены напоказ, бесстыже предоставляя взору спрятанное внутри — алую бархатку, имя которой женская сокровенность.

Лаская меня там, второй рукой барон Экберт нежно поглаживал груди, оттягивал соски, легонечко сжимал. Неудержимое желание изведать неизведанное разлилось по моей крови, заставляя трепетать каждую клеточку, дыхание участилось, и я ощутила, как увлажнилась рука барона.

— Я не хотела… — всхлипнула я, думая, что непреднамеренно омочила его руку.

— А уже хочешь, — ответил мне мужчина; не прекращая движения пальцами внутри сокровенного и опустив лицо вниз, он покрыл поцелуями мою грудь, поочередно лаская ореолы языком. Я снова всхлипнула, но сказать уже ничего не могла. Бедра мои судорожно сжимались, руки потянулись куда-то вниз…

— Вот, посмотри, — немного отстранившись, мужчина меж тем не убрал руки, — ты должна увидеть.

— Что?.. — самыми губами прошептала я, опуская взгляд туда, куда предлагал мне барон. — О боже…

— Это мужской член, — объяснил мне Экберт, — и сейчас он проникнет внутрь тебя, лежи спокойно и постарайся не сопротивляться, в ином случае тебе будет немного больно.

— Хорошо… — я была не только согласна, но и изо всех сил жаждала этого проникновения, так как барон был умелым любовником и сделал все как надо, прежде распалив во мне неуемное желание близости.

А дальше был толчок, небольшая заминка, еще один — и вот я ощутила себя наполненной. Внутри меня было нечто, проникшее туда с моего позволения и по благословению высших сил. Замерев в таком положении на несколько мгновений, мужчина начал осторожные толчки, глядя прямо в мои распахнутые от новых ощущений глаза.

— Теперь уже мы по-настоящему муж и жена, — ласково промолвил Экберт, не переставая проникать в мое женское естество своим огромным членом.

Поначалу это приносило некоторый дискомфорт, но потом я совершенно потерялась в реальности. Закрыв глаза и ощущая на своих губах поцелуи, а внутри — проникновение, я испытывала ни с чем несравнимое удовольствие, граничащее с блаженством, которого я до сих пор не знала. И вдруг все мое тело как будто бы сжалось в комок, напряглось (я даже задохнулась, думая, что могу умереть или во мне что-то оборвется) — а потом последовала разрядка. Рассыпавшись мелкой дрожью, экстаз высвободил из моих губ гортанный возглас, кожу покрыла роса, а руки крепко сжали мужские плечи, с силой впиваясь ногтями в кожу. Не понимая, что творю, я с силой протянула пальцы вниз — оставляя за собой ярко-алые дорожки царапин.

— Такого у меня еще не было, — осторожно отстраняясь от меня и падая спиной на покрывало, выдохнул барон. — Ты что, хотела сорвать с меня кожу живьем?

— Я… я ничего не понимаю, — постепенно приходя в себя, пробормотала я, с удивлением разглядывая свои острые ноготки, под которыми было нечто похожее на грязь.

— Ну ладно, на этот раз прощаю, ведь и я тоже тебя только что поранил, — ухмыльнулся барон, — вот только впредь буду осторожней, кто его знает, что выкинет в следующий раз твоя ведьмовская сущность.

— А можно ли ведьме любить? — вдруг всполошилась я, приподнимаясь на локтях и отчего-то больше совершенно не стесняясь своей наготы.

— Можно, — барон Экберт встал с кровати, потянулся, и я невольно залюбовалась его упругим и крепким телом, смуглой кожей и красивым рельефом мускул.

* * *

— И во что же мне теперь одеться? — спросила я, когда, обработав раны от моих ногтей спиртом, барон начал одевать на себя сначала рубашку, потом жилетку, камзол…

— Сейчас, — дернув за шнурок, висящий возле кровати, Экберт вызвал прислугу.

Конечно же, мое подвенечное платье требовало починки, и я думала, что придется некоторое время сидеть и ждать, пока кто-то будет его штопать. Но вместо этого, тихо постучавшись и получив позволение войти, служанки внесли в комнату новый наряд. Одев на себя свое же белье, и облачившись в ярко-красное, с черными кружевными вставками платье, я с недоумением посмотрела на барона.

— А разве так должна выглядеть невеста? — спросила я, разглядывая себя в зеркало.

— Но ведь ты уже не невинная девица, а — молодая замужняя женщина, — ответил он, — поэтому этот наряд подойдет тебе намного лучше.

— А как же мои бабочки? — спросила я, с сожалением оглядываясь на гору белых кружев, покрытых золочеными крылышками из ткани. Ведь я так ни разу и не станцевала в этом шедевре — в качестве невесты.

— Если тебе так хочется… ну что ж, пришейте к подолу госпожи ее блестящих насекомых, — приказал он девушкам, и те опрометью бросились выполнять приказ своего хозяина. Стоя посреди комнаты, я добрых полчаса наблюдала за тем, как бедные служанки копошились вокруг меня, стараясь как можно лучше сделать свое дело. И когда, под руку с бароном, мы наконец-то вышли к гостям из дверей замка — как молодожены — все просто ахнули от восхищения, настолько необычно я выглядела в своем наряде. А главное — мое алое с черным платье красиво сочеталось по цвету с костюмом, в котором был одет мой муж (одну из бабочек барон Экберт приказал пришпилить на свой лацкан).

* * *

После свадьбы (когда немногочисленные гости сначала кружились в танцах, потом — угощались вкуснейшей едой и, наконец, забавлялись разными играми), мы с бароном Экбертом снова отправились в нашу спальню. Поцеловав мне руку, мой новоиспеченный муж отправился по каким-то своим делам, я же осталась одна.

С помощью служанок сбросив из себя платье, я пожелала принять ванну, как делала это дома. Вход был прямо из спальни, поэтому я пошла туда, как была — в одном лишь белье. Сев на покрытую бархатом скамейку, я оперлась спиной о стену, наблюдая за тем, как горничные копошатся возле небольшого мраморного бассейна, заполняя его водой. Ароматный пар поднимался к потолку и красивыми волнами опускался вниз, заполняя собою все пространство. Ощутив небольшое неудобство, я вытянула из волос шпильки, шелковистые пряди тут же упали мне на плечи, покрыв их, словно вуаль.

— Госпожа, позвольте вам помочь? — потупив взгляд, возле меня остановилась девушка.

— Позволяю, — устало выдохнула я.

А потом служанка расшнуровала мой корсет, сняла его из меня, и моя девственная белая грудь слегка всколыхнулась, высвобождаясь из тесных оков ткани и специальных костяных вставок. Панталоны я сняла из себя сама, слегка смутившись все-таки, когда увидела несколько капель крови, пролившейся из того места, которое теперь я стыдливо прикрыла ладошкой (хоть раньше мне было все равно, когда прислуга видела меня голой). Вот только раньше там были курчавые волосики, теперь же — только нежные розовые лепестки бутона. Шелковые, расшитые белыми лилиями чулки полетели в ту же кучу, где уже покоились платье, корсет и панталоны. Наконец, сняв из себя жемчужное ожерелье и серьги (ведьмовской кулон я все-таки решила на себе оставить), я резко встала.

— А волосы, госпожа? — несмело проблеяла служанка.

— А что с моими волосами не так? — хмыкнула я, уверенно направляясь к мраморной ванне, возле которой, услужливо держа в руках мочалки, стояли две девицы-мойщицы.

— Их нужно заколоть, вы же не собираетесь мыть волосы?

— Нет, — сказала я, — как-то не хочется спать с мокрой головой.

— Тогда позвольте прикрыть ваши волосы платком, прежде скрутив их в узел?

— Хорошо…

Оперевшись на руку девушки, я осторожно стала на одну из нескольких широких ступенек, спускающихся в купель. По дну там была разложена ткань — такого я еще не видела, но — это был иной дом, и порядки тоже иные. Поэтому я сначала села, а потом и легла в воду, свободно протянув ноги и оперевшись на специальную подставку, которую служанки погрузили в емкость. Несмотря на то, что ванна эта была из камня, вода в ней имела комфортную температуру. Закрыв глаза, я ощутила себя так, словно была погружена в теплое молоко. И вправду, через мгновение ощутила какие-то струйки, касающиеся моего тела, а также разливающиеся в купели, они были более теплые, и мне стало интересно.

— Ах, это и вправду молоко? — воскликнула я, наблюдая, как служанка, накренив над водой небольшую лохань, льет оттуда белую жидкость.

— Да, госпожа, молоко ослицы, — ответила девушка. — После него ваша кожа будет нежной и бархатистой.

— Вот и чудесно, — и я снова погрузилась в негу, ощущая, как руки служанок, сжимающие в пальцах мочалки, опустившись под воду, осторожно и бережно натирают мои колени, потом бедра, живот, почти невесомо кружатся вокруг белых полушарий…

Когда, завернутая в полотенце и утомленная купанием, я вошла в спальню, мой муж как раз сюда входил.

— Ну что, как вы, новоиспеченная баронесса Милена де Суарже? — спросил он, глядя на меня горящими от страсти глазами.

— Чудесно, — я улыбнулась ему в ответ. — Как там гости?

— Управляющий определил каждому спальню, и ваша маменька находится в самых лучших апартаментах.

— А что Серж? — отчего-то решила спросить я.

— Этот юноша, исполняющий роль посаженого отца? — хитро прищурясь, спросил Экберт.

— Ну да… — смутилась я.

— Я приказал поселить его в смежные комнаты, так что…

— Боже. Зачем? Уж не подозреваете ли вы, что моя мама и этот… Серж, что они… что между ними… — замялась я.

— Приличия соблюдены, — сбрасывая на землю плащ, которым были покрыты его плечи, мужчина прошел мимо меня, направляясь в сторону ванной. — А остальное… Знаете, Милена, ваша маменька — молодая и обворожительная дама, заслуживающая иметь если не мужа, то, по крайней мере, любовника. И этот Серж, как я успел заметить…

"Неужели барон Экберт де Суарже настолько чуткий человек?" — с удивлением провожая взглядом его крепкую мужскую фигуру, подумала я.

Дверь в ванную так и осталась приоткрытой, и я решила полюбопытствовать, как же именно будет мыться мой муж, ведь каменная емкость до сих пор была заполнена той купелью, из которой только недавно выбралась я. Заглянув в щелочку, я просто обомлела, а потом… Резко открыв дверь, вошла.

— Барон? — дрожащей рукой я показала на одну из служанок, склонившуюся над водой и погрузившую туда обе руки. — Как это понимать?

— Что именно? — с удивлением вскинув брови, мой новоиспеченный муж повернул ко мне лицо, его же пухлые бордовые губы были растянуты в блаженную улыбку.

— Это? Она… что эта девушка делает там… руками…

— Господи, достопочтенная сударыня, моя жена, теперь уже Милена де Суарже, — продолжил говорить мужчина, — ну конечно же, мыться мне помогают служанки, девушки, или вам было бы приятней, если бы вы застали за сим занятием кого-нибудь из юношей — конюшего, камергера, или посыльного?

— Нет, но… вы бы как бы уже женаты… — промямлила я, наблюдая, как бесстыжая девица наклоняется все ниже, а ее не в меру пышная грудь почти вываливается из мокрого лифа, глаза же мужа устремлены туда.

— И что? — хмыкнул барон де Суарже, поворачиваясь более удобно, позволяя служанке тереть свое тело под водой, меж тем его руки, словно сами собой потянулись к ее бесстыдно выставленным на показ прелестям, а на поверхности воды мелькнуло то, что я впервые видела сегодня во время исполнения им супружеских обязанностей.

— Но, — возмутилась я, указывая пальцем на девушку, которая, бросив тереть стопы моего мужа, вдруг припала губами к показавшейся головке члена и принялась его ласкать — прямо у меня на глазах.

— Вас это сильно смущает? — блаженно откинувшись спиной на свернутую валиком ткань, быстро подложенную туда другой мойщицей, почти что простонал мужчина.

— Да, — не сдержав эмоций, взвизгнула я. — Это просто что-то чудовищное.

— Хм… — и барон Экберт, притронувшись ладонью к волосам девушки, осторожно отстранил ее лицо от своего члена. — Я как-то не подумал. Понимаете, дражайшая моя жена, — и мужчина сел, удобно раскинув руки и оперевшись спиной о мраморный бортик, его черные глаза были сосредоточены и устремлены прямо на меня. — Мне уже как бы не шестнадцать, и даже не двадцать, — сказал он, — и я — нормальный мужчина, имеющий определенные потребности. До сих пор, как вы знаете, я не был женат, но все же… это не освобождало меня от низменных, как вы можете думать, страстей. Вот только это физиология, дорогая моя. И я не знаю, чему там вас учили родители, но вы должны бы уже понимать, что, дожив до этого дня, я приобрел кое-какие привычки, так что…

— Я не хочу мириться с этим вот, — дрожащей рукой я показала на поникшую девушку.

— Для начала, — поманив бесстыдницу пальцем, он кивнул головой, заставив ее продолжить свое занятие, а именно — натирать тело барона мочалкой, — с этой минуты я запрещаю вам входить без моего разрешения туда, где я могу и имею право уединяться — хоть бы с кем. Хотя… впрочем, Милена, возвращайся в спальню и жди меня на нашем супружеском ложе, я закончу мыться и мы с тобой обо всем поговорим, — голос барона вдруг снова приобрел недавнюю мягкость, и я расслабилась, — потому что я понимаю, что этого не избежать.

— Хорошо…

* * *

В спальне первым делом я сбросила из себя полотенце и, крепко сжав зубы, с исступлением принялась колотить кулаками ни в чем не повинную подушку, рыча, словно раненная волчица. Да, я была молодой и неопытной девушкой, отчего-то решившей, что как только войду в дом барона де Суарже, он тут же станет бегать вокруг меня, смотреть только на меня, одну меня любить… Но я как-то не учла, что, действительно, мужчина не может поменять весь свой уклад всего лишь за одни день — и ради меня. Приходилось смиряться, или… "Ну отчего же? — вспомнив только что оброненную им фразу о том, что после купания состоится беседа, где мы сможем обо всем спокойно и основательно поговорить, я выдохнула с облегчением. — Возможно, я зря только расстраиваюсь, обвиняя своего мужа в том, к чему он привык и не понимает моей реакции".

— Подайте мне ночную рубашку, — сделав глубокий вдох, я громко выдохнула и позвала служанку, испуганно косящуюся на меня из-за притемненного угла, — и чепчик.

А пока она бегала туда-сюда, я посмотрелась на себя в высокое напольное зеркало, оттуда на меня смотрела изящная и миловидная красавица, с тонкой талией и высокой грудью. Улыбнувшись своему отражению, я повернулась к горничной и подставила руки, позволяя надеть на себя шелковую длинную рубашку. Став сзади и осторожно приподняв рукой мои волосы, девушка накрыла мои плечи алым пеньюаром, мягкая белая опушка на котором ласково прикоснулась к коже, заставив снова улыбнуться.

— Сядьте на стульчик, госпожа, — показав рукой на невысокую скамейку у трюмо, девушка подошла туда, открыла ящик и извлекла оттуда гребень для расчесывания волос.

— А где мой чепчик? — спросила я, прикасаясь щекой к опушке.

— Я думаю… простите, госпожа баронесса, но все-таки лучше будет, если вы ляжете на ваше супружеское ложе с распущенными волосами, — бросив взгляд в мою сторону, несмело пролепетала девушка. — Они у вас такие красивые, что будет жалко, когда вы их спрячете…

— Ты думаешь? — ехидно сощурясь, я посмотрела на девушку в упор. — Как твое имя?

— Леонида… Леня… — выдохнула девушка, а щеки ее покрыл яркий румянец.

— Спасибо, Леня, — я все-таки последовала в ту сторону, куда указала мне красавица, — так ты хочешь меня расчесать?

— Да, мне очень нравится расчесывать чьи-то волосы, а тем более ваши.

— И отчего же?

— Потому что вы — наша госпожа, хозяйка, а еще — любимая женщина, жена нашего господина, барона Экберта.

— Ах, и только из-за этого? Послушай… — и, бросив мимолетный взгляд на дверь, я перешла на полушепот, — расскажи мне немного о своем хозяине.

— Что именно вы хотели бы услышать?

— Ну… а часто ли он забавляется с девушками, делая то… что… ну… — я не знала, как назвать то, о чем хотела спросить.

— А вам так уж необходимо об этом знать? Может быть, не надо?

— И отчего же?

— Госпожа баронесса, вы еще слишком юная и, как я заметила, не опытная в этом деле молодая дама, поэтому будет лучше, если вы успокоитесь тем, что этот мужчина — отныне ваш, и с этого дня именно вы имеете право спать в его постели и распоряжаться всеми нами.

— Да? Ах, тогда я даже боюсь подумать…

— Вы можете спросить меня о чем-то ином, — бережно расчесывая каждый мой локон, сказала Леонида, — и я охотно поделюсь с вами тем, чем смогу. Но только не заставляйте меня причинять вам боль.

— Какая ты умная, — улыбнулась я, глядя на девушку сквозь зеркало. — Тогда… я назначаю тебя своей помощницей, и отныне ты должна всегда быть возле меня. Ты будешь главной служанкой, моей камеристкой, Леня.

— Ах, спасибо… — девушка заулыбалась мне в ответ.

* * *

— Так вот, — возвратившись из ванной и застав меня в хорошем расположении духа, барон, казалось, приободрился, — уклад моей жизни предполагал, что я мог взять в свою постель любую из приглянувшихся мне девушек, — сказал он. — Но теперь, как я понимаю, их обязанности желаешь выполнять ты, Милена?

— Да, конечно… — нащупав кулон, я взялась за него пальцами, и от того почувствовала себя уверенней.

— Ну что ж, так тому и быть, — поправив парчовый халат, барон уселся на кровать возле меня, — я согласен. Вот только… если ты не сможешь этого делать — по любым причинам — месячные, беременность, головная боль, усталость, хандра… — мало ли какие причины могут помешать тебе отдаться мне так, как я хочу, и что тогда?

— Я… я не знаю, — мои пальцы задрожали, потому что я как-то не думала, что ЭТО может быть необходимо мужчинам настолько часто. — А что, один раз в неделю вам будет недостаточно?

— Хм… — на челе барона отобразилось недоумение. — Я ведь не старик… А потом, хочу признаться, иногда мне необходимо сближение с женщиной по несколько раз за день: обязательно утром, сразу же после пробуждения, желание может возникнуть и в течение дня, вечером, перед отходом ко сну — обязательно, ну и ночью, если возникнет потребность, я не намерен мучиться и страдать. Как тебе, выдержишь?

— Даже не знаю… — мои глаза округлились от удивления и страха.

— Вот то-то же, — хмыкнул барон. — Пойми, крошка, я не хочу мучать тебя, постоянно насаживая на свой стержень, ведь ты так долго не протянешь, от моего темпа начнешь болеть, чахнуть… А я хочу, чтобы ты цвела, словно одна из роз в моем саду. Поэтому давай сейчас же определимся: спать мы будем вместе, в одной кровати, если так желаешь, но… — и он наклонился ко мне слишком близко, так что его темно-фиолетовые глаза, казалось, проникли мне в самое сердце, — если я захочу быть с тобой, любить тебя, доставить удовольствие — только тогда наши тела соединятся в одно. А пока… одна из девушек постоянно будет дежурить возле дверей спальни, чтобы услышав условный знак, тут же прибежать.

— А что я? — всхлипнув, я немного отстранилась. — Ведь мне будет обидно смотреть на все это…

— Обидно, если ты не понимаешь, — обнимая меня за плечи и увлекая на ложе, прошептал барон, — но я ведь откровенен с тобой, как со своей женой и будущей матерью своих детей, в ином же случае… понимаешь, я не хочу ни ранить тебя, ни обманывать…

— Ах, — всхлипнула я, сама того не желая, так как внезапно почувствовала предательскую дрожь, возникшую где-то в глубинах моего женского естества.

Странное дело — барона Экберта я не любила — не было пока на то причины, но все же, при его прикосновениях, я таяла, словно восковая свечка. Ощутив капли росы, выступившие между лепестков потерявшего девственность бутона, я устыдилась такой реакции, не желая казаться слишком легкомысленной и даже извращенной. Но что было делать?

— Милена, ты ведь возбуждена уже… — нависая надо мной, муж околдовывал меня своим сливовым взглядом, проникал в мои мысли и ощущения, рукой же ласкал низ живота, осторожно проникая пальцами между лепестков. — Но возможно ли повторить то, чем мы занимались после венчания, еще раз?

— Я не знаю… — от накрывшей меня волны возбуждения дыхание участилось, грудь начала вздыматься.

— Как я понимаю, ты не против?

— А разве мне можно отказываться от исполнения супружеского долга? — превозмогая невидимый туман, словно наваждение, заставляющий позабыть о всякой морали и сдержанности, я вдруг вспомнила предписания: ни в чем не отказывать своему мужу, в особенности же в том, что относится к его физиологическим потребностям, а также — способствует зачатию ребенка.

— Я все понимаю, — освобождая меня от одежды, Экберт подложил свои ладони мне под попу, легонько стиснул, — не нужно ничего говорить.

А потом он сделал что-то такое, от чего я содрогнулась, решив, что мне это показалось: встав на колени, он раздвинул мои бедра в стороны, сам же приник ртом к бутону, сначала поцеловав, а потом нежно обласкивая каждый лепесток. Наконец, не обращая внимания на мое сопротивление, мужчина погрузил кончик языка внутрь моего женского естества…

— Не надо, — простонала я, хватаясь пальцами за простыню и с силой ее сжимая.

Но барон Экберт никак не отреагировал на мою просьбу, напротив, снова подложив свои крепкие ладони мне под попу, немного приподнял. Полулежа спиной на подушках, в тусклом свете свечей я наблюдала чудовищное действо — мужчина ласкал меня ртом там, куда я иногда стыдилась опустить руки, и если такое случалось, сразу же их мыла. Потому что, как говорил священник, это место — особенно грешное, и касание к нему оскверняет. А тут… Я не понимала, зачем мужчина так извратил сам процесс, но вместе с тем мне было приятно. От необычности происходящего я на несколько минут пришла в себя, словно отрезвев, но потом, наблюдая, как страстно и увлеченно барон Экберт целует мое женское естество, особенно же испытывая неведомые мне ощущения от постыдных прикосновений, млея от самого вида… я расслабилась настолько, что, положив свои ладони на крепкие мужские плечи, подалась как бы ему навстречу, пошире развела ноги, погрузилась в происходящее целиком. Я подумала, что если барон, мой муж, решил делать со мной такое — значит, это нормально, и я не вправе ни сопротивляться, ни быть неблагодарной, напротив.

Меж тем, обласкав мою плоть (так что я постанывала и таяла все больше), когда я уже достигла того состояния, что мне было все равно, и я совершенно себя не контролировала — он вошел в мое сокровенное, но на этот раз погрузив туда член. Всхлипнув от неожиданности и боли, я замерла, сдерживаемая его крепкими руками.

— И все-таки немного больно? — прошептал мне на ушко барон Экберт. — Я сильно разбередил твою рану? Не продолжать?

— Нет, продолжайте, — самим дыханием ответила ему я, потому что — что была боль против нестерпимого желания отдаться, принять в себя мужской член, наполнится им до отказа.

И барон услышал мой ответ. Покрывая лицо поцелуями, он медленно погружался в мою плоть, внимательно вглядываясь в глаза. Только что он мог в них увидеть, кроме животной страсти, руководящей теперь моим телом и совершенно отключившей разум. Я забыла все наставления о греховности происходящего, о необходимости не терять лицо вопреки всему, быть леди, достойной уважения, что бог и ангелы, возможно, наблюдают теперь за мной, а я… Я ни о чем таком больше не думала, всецело отдавшись на волю и в руки этого опытного мужчины, которому отныне, как моему мужу, и следовало заботиться всем этим. Он же, делая беспрестанные глубокие толчки, успевал гладить и ласкать мою грудь, бедра, пальцами оттягивать нижнюю губу, чтобы потом, низко согнувшись, ухватиться за нее зубами, легонько прикусить… Вдруг внутри меня как будто бы возник какой-то бурлящий поток, он завихрился, сжимая мое тело в комок, я напряглась, не имея сил даже вздохнуть и решив, что еще миг — и я могу попросту умереть. Но мне на помощь пришел мой муж, зарычав, он сделал три особенно длинных и глубоких толчка, потом застонал, напрягся — и сразу же живительная влага горячей волной хлынула из его члена в глубины моего женского естества. Ощутив ее, я задрожала, сделала непроизвольный вдох — а выдохнула с громким и истерическим смехом, который никак не смогла остановить. Я смеялась, сжимая пальцами ягодицы мужа, одновременно стыдясь и радуясь, что мне так хорошо. Он же смотрел на меня с некоторым недоумением, и в то же время не гневаясь и не осуждая.

Когда же мой приступ смеха прекратился, барон Экберт, поцеловав меня в губы, немного отстранился, извлекая из меня член.

— Странная реакция, — оперевшись на локоть, он поправил мои растрепанные волосы, — хотя… если ты ведьма, то все понятно.

— Ах да… — вспомнив вдруг о том, какой силой владею, я поникла. — И это все из-за моих способностей?

— Думаю, что не только из-за этого, — барон Экберт смотрел на меня изучающе, — но и сравнивать мне не с кем.

— А как же все ваши служанки?

— Поскольку я знаю, что ни одна из них не является ведьмой, так что…

— Но вы же не сердитесь на меня? — спросила я, и, приходя в себя, потянулась за одеждой, чтобы прикрыться.

— За что? — хмыкнул мужчина. — В некотором роде мне даже лестно, что я способен вызвать в даме такой восторг, тем более, если она — моя жена.

— И что, другие не смеялись?

— Иные даже плакали… Хотя, я не знаю, как будете вести себя вы — в некоторых случаях, ведь пока что я просто приласкал вас, как обычный мужчина.

— А что, все это может происходить еще как-то и по-иному? — ощущая, как от воспоминаний о низменных поцелуях мужчины щеки мои заливает румянец, прошептала я.

— Хм… Милена, да ты же сущее дитя, наивное и неосведомленное в том, что должна знать девица, готовящаяся к браку. Разве маменька не просветила тебя… А впрочем, о чем я говорю, — воскликнул барон, — Зачем мне упрекать свою тещу за то, за что я должен ее хвалить.

В следующее мгновение, встав с кровати, ничем не прикрывшись (так что я от стыда даже зажмурилась), мужчина начал расхаживать по комнате туда-обратно.

— Итак, дорогая моя женушка, — начал он, — во-первых, раз уж так получилось, что женился я на ведьме (да и в ином случае ничего бы не поменялось), вы должны знать, что я не буду (да и не могу) воспрепятствовать вам заниматься вашей колдовской практикой. Во-вторых, несмотря на это, вы обязаны родить мне ребенка, хотя бы одного.

— А почему только одного? — удивилась я, так как в голове мой все еще звучали слова маменьки о том, что я должна родить, по меньшей мере, троих.

— Даже так? — сощурился барон. — Что ж, похвально. Просто… я как бы немного знаю женский пол, и если женщина владеет искусством магии, то, конечно же, она способна будет изготовить себе снадобье, защищающее ее от нежелательно беременности.

— От нежелательной?.. — я просто изумилась, потому что с детства слышала стенания маменьки о невозможности забеременеть еще раз: то ли по болезни, то ли в связи с иными причинами, но я была единственным ребенком, и мои родители по этому поводу горевали.

— Действительно, дорогая моя женушка, в этом вопросе вы слишком наивны, но ничего, со временем вы приобретете кое-какой опыт, и ваши убеждения поменяются. Только вот надеюсь, что к тому времени вы успеете подарить мне сына.

— Я хочу мальчика и девочку, — сказала я, сразу же прикусив себя за язык, вспомнив, чем ради этого необходимо будет заниматься.

— Похвально. Очень даже похвально.

* * *

Подойдя к брошенному на пол халату, барон Экберт поднял его и, облачившись, сел на удобное кресло — прямо напротив кровати.

— Получается, что с выбором я не прогадал, — взяв со столика, стоящего рядом с диваном, графин с янтарной жидкостью, он налил себе немного в стакан, сделал глоток. — Так вот, дорогая женушка, в те дни, когда вам необходимо будет посещать ведьмину избушку, ездить туда вы будете на лошади.

— А как же я узнаю туда дорогу? — вдруг всполошилась я, вспомнив о том, что до сих пор попадала в потаенное местечко сквозь лаз, ну и — сидя в седле рядом с бароном Экбертом.

— Я прошепчу магическое заклятие, и ваша лошадь сама привезет вас туда, куда нужно, — хмыкнул барон, отпивая еще глоток. — И как же вас угораздило-то принять дар ведьмы? Что, старуха не могла подыскать себе более опытной и сильной девицы?

— Так получилось… — обреченно выдохнула я, так как и сама была не рада новым обязанностям, вот только избавиться от них пока что не могла и не умела.

— Что ж, не велика беда, — успокоил меня барон. Допив стакан, он поднялся и потянулся всем телом. — Да… я вот что думаю, — бросая недвусмысленные взгляды в мою сторону, так что я, испугавшись, как бы за всем этим не последовала новая "игра", быстро укуталась в одеяло, сказал он, — у меня возникло желание…

— Но… Возможно… только утром… хорошо? — просипела я, все-таки ощущая тянущую боль в промежности. А еще я успела заметить кровь, изливающуюся оттуда, поэтому мне как бы и не хотелось терзать свое измученное тело. Также я боялась за свое здоровье, как-никак, а такие непомерные усилия могли сказаться на моей способности стать матерью — не единожды.

— Вот в этом-то как раз и проблема, — доливая из графина, упрямо продолжил барон Экберт. — Я же вас предупредил — я и раньше не привык сдерживаться, и не намерен делать это в дальнейшем. Ваши права, Милена, как моей супруги, будут полностью удовлетворены по первому же вашему требованию, а вот мои… я как-то не совсем уверен, что одной вам это по силам.

— Так что же делать? — сползая по подушкам вглубь кровати, спросила я.

— По случаю того, что все-таки это наша первая брачная ночь, я предлагаю вам выбор: или вы облегчите мое состояние, лаская меня ртом, или…

— Или?.. — пугаясь первой фразы, я уже ужасалась услышать вторую: он что, намерен проникнуть в меня сквозь…

Конечно же, я была осведомлена в вопросах анатомии, и теперь понимала, что если мужчина не предлагает мне проникнуть в женское естество, то это может быть или рот, или отверстие в попе. А иначе что? Но если первое (в связи с моим положением супруги) было нормальным положением вещей, второе (в связи с тем, как действовал в отношении меня барон) — приемлемо, то третье…

"О боже, — мысли мои превратились в рой пчел, — это же грязно, узко, неестественно. Хотя… Я ничего не понимаю. Почему я никогда раньше не думала об этом? И что маменька? Разве она не могла просветить меня? Что ж… припоминаю… она говорила что-то о его опытности, и что такой мужчина способен сам… Но, у кого мне спросить? Приходиться разве что довериться своему мужу и… магу?"

— Или я позову служанку, — прервал мои боязливые размышления барон.

— Служанку… — это не могло прийти мне на ум — девушке, совершенно неискушенной в таких вопросах, к тому же даже не могущей себе представить — как это: в постели моего мужа будет лежать другая?

— Милена, дорогая, — барон Экберт двинулся в мою сторону, — ты действительно еще дитя, и я несказанно рад этому, но…

— Я согласна обласкать вас… губами, — потупив взор, простонала я, решив, что раз уж мой брак будет именно таким, так пускай хотя бы в первую брачную ночь наше ложе не осквернит другая женщина.

— А у вас получится? — сбрасывая из плеч халат, мужчина уверенной походкой подошел ко мне.

— Я… я не знаю…

Подняв взгляд от шелковых простыней, я устремила его туда, где должен была располагаться мужской член барона. А он уже приобрел свои формы, встал и дыбился, угрожающе устремившись головкой в мою сторону.

— Ну же, иди сюда, Милена, — протянул в мою сторону руки барон, — спускайся с ложа, так тебе будет удобней.

Покоряясь его приказу, я стала босыми ногами на ковер, низко согнув голову и потупив взгляд. Взяв меня рукой за подбородок, мужчина подвел мое лицо, несколько мгновений пытливо вглядывался в глаза, а потом оттянул большим пальцем нижнюю губу, обнажая зубы. Представив, чего именно от меня ожидают дальше, я неожиданно для самой себя возбудилась. Тело предавало меня раз за разом, наполняясь неведомой мне силой, а теперь — трепеща только от одной лишь мысли о том…

— Присядьте, так вам будет удобно, да и мне тоже, — приказал барон.

Я покорилась. Утонув коленями в мягком ворсе ковра, я сразу же ощутила крепкую руку мужа на своем затылке, другой он погладил мои губы, опять погружая туда палец, на сей раз указательный.

— А теперь ухватитесь за него, — прошептал барон, немного склонившись ко мне, — ну же…

Взяв палец губами, я легонько коснулась его кончиком языка, потом позволила ему проникнуть глубже.

— А теперь посмотрите, Милена, сюда, — убрав руку, мужчина взял ею свой член, — правда же, он красив?

Я не знала, что ему ответить, потому что впервые видела вблизи грешное тело мужчины, и мне было как-то совестно восхвалять его, но и промолчать я тоже не могла. Бросив украдкой взгляд, я ощутила ноющую боль в промежности, словно там снова оживал мой израненный бутон. Вот только я не могла позволить так немыслимо истерзать его в первый же день после свадьбы. Да, это тело было красивым — упругие узкие бедра, поблескивающая смуглая кожа, туго натянутая на животе… треугольник жестких волос, подбирающийся к пупку… Затем меня опьянил этот запах — аромат здорового и властного мужчины, распространяющийся от слегка темноватой и сморщенной мошонки, а также упругого ствола, нацелившегося мне прямо в…

— Он красивый, — простонала я, и вправду восхищаясь совершенству природных форм, сотворенных в этом мужчине высшими силами, самим творцом — ибо как должно было быть в ином случае? А также инстинктивно насаживаясь губами на мягкую головку, красиво изогнутую вверх — потому что мне этого хотелось.

Уже.

Нестерпимо.

Непреодолимо.

Пронзительно.

А дальше я принялась ласкать ее губами, скользя языком под венчиком, вдыхая преступный аромат страсти, закрыв глаза… позволила мужскому естеству погрузиться дальше, сжала это восхитительное орудие сладких пыток внутренней поверхностью своих щек, пропустила его дальше, в свою гортань, замерла…

— Просто обворожительно, — донеслось до меня откуда-то сверху. И уже, не понимая, что творю, совершенно себя не контролируя, я принялась совершать немыслимые движения — языком, губами, головой, лаская и обласкивая член — и единовременно ублажая саму себя. Мне казалось, что все тело мое пылает, и даже из-под век наружу просачивается огонь, освещая все пространство вокруг. Я действовала исступленно, обнажая всю себя и отбросив всякий стыд, наслаждаясь страстью сполна, полностью отдавшись на волю провидения и даже забыв, кто стоит за всем этим, кому принадлежит это волшебный жезл, это воплощение девичьих грез, эти открытые врата рая…

Когда сильная струя ударила мне в рот, я чуть было ею не захлебнулась, но ни на секунду не замешкалась — глотая раз за разом и наслаждаясь тем, что происходило со мной, вчера еще скромной девственницей. Так уж получилось, что у меня вышло довериться мужчине сполна — хоть знала я его всего неделю.

Когда, совершенно обессиленная всем этим, я упала прямо на пол, барон Экберт, склонясь, поднял меня на руки и уложил в постель. Потом он лег рядом и бережно укрыл меня мягким одеялом.

— Спите, дорогая Милена, — прошептал он, нежно целуя меня в ушко. — Можете быть спокойны: я сберегу для вас супружескую верность — но только до утра.

* * *

Утром же, едва открыв глаза, я поняла, что муж мой давно отсутствует, потому что даже то место, где он лежал, было холодным. Но, как я узнала потом, это было давно уже не утро. Потянувшись, я вспомнила все то, что произошло давеча в этой спальне, и снова покраснела, рухнув на подушку и зарывшись в ней лицом.

"И как же мне посмотреть теперь в глаза барону? — думала я, тяжело дыша. — Хотя… и не глупая ли я? Право… я же исполняла волю своего мужа, а она — священна".

Так успокоившись, я протянула руку и, нащупав шнурок, дернула за него. Тут же в комнату вошла девица — та, которую я определила себе за главную.

— Доброе утро, госпожа баронесса, — улыбаясь во весь рот, поприветствовала меня Леонида. — Смею вас спросить: как спалось?

— Хорошо спалось… Леня, — вспомнила я странное имя девушки. — Где барон?

— Господин барон находится вместе с гостями, поздний завтрак, — пояснила мне служанка.

— Завтрак? — удивилась я, и, подтянувшись повыше на подушки, села. — А как же я?

— Господин барон, ваш муж, приказал вас не тревожить, вот, мы все поэтому на цыпочках тут ходим, и стол накрыли в дальнем крыле — за галереей.

— Ого, — удивилась я, улыбаясь, искренне радуясь такой заботе. — А давно ли уже едят?

— Больше часа.

— Тогда… Леонида, быстро неси мне платье. А я пока сбегаю кое-куда.

Подпрыгнув на кровати, я было сорвалась с нее бежать, но потом сразу же и села обратно — ощутив, как рубашка липнет к ногам, а там ведь…

— Ах, госпожа баронесса, право, не смущайтесь, — предупредила мой порыв служанка, — все хорошо. У вас кровь? И еще, возможно, вы запачкали свою рубашку в мужских выделениях, в семенной жидкости мужа? Ничего страшного, вставайте.

— Хорошо… — просипела я, хоть и понимая, что все так и должно быть, и что не мне смущаться в присутствии прислуги. Но все-таки это был мой самый первый подобный опыт, поэтому я чувствовала себя как бы не в своей тарелке.

— Стефания. Катти, — как только я стала на ковер, позвала служанка, и в комнату вошли еще две девушки. Одна из них сразу же бросилась к кровати и принялась там хозяйничать. Другая последовала за мной в туалетную комнату, и пока я сидела на ночной вазе, наполняла ванну водой. Потому девушка помогла мне помыться, набросила на плечи халат.

Когда я возвратилась обратно в спальню, там уже вовсю хозяйничала Леонида, которую я опрометчиво назначила камеристкой, раскладывая по безупречно застеленной кровати предметы гардероба — белье, чулки и платья.

Облачившись в бежевый бархат, позволив соорудить на голове высокую прическу и обувшись в темно-вишневые туфельки на золотом каблучке, я вышла в коридор. Вслед за мной, указывая мне дорогу, двинулась моя свита, состоящая из четырех служанок (одна сторожила за дверью).

* * *

После несколько утомительного своей продолжительностью завтрака (все женщины на меня почему-то пялились), проводив гостей, я возвратилась в свою спальню, желая отдохнуть. Посмотреть замок, утопающие в цветущих розах сады и прелестные лужайки я планировала только завтра. Но мой муж решил все за меня. Поэтому, как только я переоделась в удобное платье и, решив вздремнуть, улеглась на постель (взяв в руки книгу, чтобы прежде немного почитать), войдя в дверь, он только ухмыльнулся.

— Что, Милена, — сказал барон Экберт, — разве тебе не хочется посмотреть на свои владения?

— Хочется, конечно, — вздохнула я, — но как же послеобеденный отдых?

— А моя женушка совсем не похожа на свою матушку, — что-то странное сказал мой муж.

— С чего вы это взяли? И… по чем именно судите?

— Просто, графиня Мария-Паулина, ваша маменька, соизволила тут же укатить в свой новый Синий дворец у озера, как только получила дарственную — она более любопытна, нежели вы, Милена.

(Так уж повелось между аристократами, что общаясь между собой, мы переходили то на "ты", то на "вы" — в зависимости от обстоятельств и характера беседы).

— Это ее право, — улыбнулась я. — А что, она поехала туда вместе с Сержем?

— Конечно же, — хитро сощурился барон. — Ну так что, идемте? Вы готовы исполнить свой долг супруги, или…

— И все-таки я попрошу вас повременить с этим… — прошептала я, чувствуя, как от усталости мои веки просто слипаются, а голова словно наливается свинцом.

— Хорошо, тогда оставляю вас наедине, Милена, отдыхайте.

— Хорошего дня, — открывая книгу, я тем самым положила конец нашему разговору.

* * *

И вот закрылась дверь, я свободно откинулась на подушки и принялась читать бессмертное творение Гомера "Илиаду" — изысканный томик стоял в книжном шкафчике, и рука сама собой потянулась к коричневой с золотом обложке.

Открыв первую страницу, я принялась рассматривать рисунок, изображающий Зевса во всем своем величии. Бог-громовержец стоял, оперевшись руками в небесный свод, ноги его касались земли, а из одежды — только набедренная повязка. На следующей странице была Гера — его жена, величественная богиня, покровительница брака, охраняющая мать во время родов.

При чтении первых же строчек бессмертной поэмы буквы запрыгали у меня перед глазами, взор помутнел, и, бросив книгу рядом, блаженно потянувшись, я провалилась в полудрему.

* * *

Со сна меня пробудил мелодичный женский хохот, раздающийся как будто бы где-то рядом. Встав с кровати, я подошла к окну и, выглянув наружу, залюбовалась фонтаном, чаша которого была сделана из белого мрамора. Струйки воды, подлетая вверх, мелодично позванивали, ударяясь в подвешенные над чашей бронзовые колокольчики, потом рассыпались дождем; его туман, попадая в яркие лучи заходящего солнца, создавали радугу. Вокруг фонтана стояли милые скамеечки, во все стороны разбегались желтые аллейки и цвели несколько розовых кустов. Поблуждав взглядом по яркой зелени газона, краем уха я снова уловила смех, он раздавался как будто бы из глубины коридора. Обувшись в атласные туфельки, я подошла к двери и выглянула наружу. Там не было никого, но смех все-таки долетал до моего слуха — наверное, из одной из комнат. И мне стало любопытно.

Выйдя из опочивальни, я пошла на звук. И вскоре очутилась возле белой с позолотой двери, которую поторопилась открыть. За ней оказалась одна из спален, но немного меньшего размера. Яркий свет проникал сюда из высокого окна, заливая стены и мебель, отбрасывая блики от зеркала в венецианской раме, под ним же стояла обычная кровать, без балдахина и хоть какой-нибудь завесы. На кровати лежал мой муж, барон Экберт де Суарже, совершенно голый, поверх него, в позе наездницы, сидела одна из девиц, прислуживающий мне утром. Бесстыжая не имела на себе никакой одежды, кроме кружевной косынки и крохотного передничка, которым был закрыт ее живот и то место, где они с бароном совершали греховничество.

— Ах, барон, — воскликнула я. — И что же…

Но потом, вспомнив наш вчерашний разговор, сразу же умолкла, поникнув лицом и опустив руки.

— Да, я слушаю вас, баронесса, моя жена, — ничуть не смутившись, мужчина продолжил уверенные и ритмичные толчки — снизу. Служанка же немного испугалась, потому что перестала смеяться, поняв, что попала в неловкую ситуацию, но, тем не менее, не поспешила спрыгнуть из члена моего мужа.

— Я просто хотела найти вас, чтобы… спросить о планах на вечер.

— Ради этого совершенно незачем было самой бродить по замку, — ровным голосом ответил мне барон, — позвали бы прислугу.

— Но… я как-то забыла… — прошипела я, — устремив в сторону миловидной девицы испепеляющий ревнивый взгляд, способный убить кого угодно.

— Дорогая, — перехватив "удар", муж решил разрядить обстановку, — простите, но не могли бы вы обождать меня в своей спальне? Я через несколько минут приду, и мы поговорим.

— А можно меня туда сопроводит вот эта служанка? — капризно надув губки, сказала я.

— Именно эта?

— Да, сделайте одолжение, именно эта, — у меня на глазах появились слезы, и я, кажется, даже топнула ногой, сразу же ощутив укол и ревности, и страха — как бы мне не досталось за эту дерзость. Хотя… Свидетелей моей выходки не наблюдалось (прислуга не в счет), поэтому гордость мужчины я не уязвила, напротив. Громко гоготнув, барон Экберт, ухватив бедняжку за талию, снял ее из себя. Я сразу же отвела взгляд, чтобы не любоваться тем, чем не положено.

— Ты слышишь, Кети? — поднимаясь с кровати, сказал барон, — быстро оденься и проводи свою госпожу в ее опочивальню.

— Слушаюсь, мой господин… — промямлила девушка, быстро облачаясь в серенькое платьице и обвязываясь фартучком. Потом, на ходу застегивая пуговки и обуваясь в тапки, служанка пошла в мою сторону и остановилась у двери.

— Так я жду? — спросила я, бросив прощальный взгляд в сторону изменника.

— Идите уже, идите, — взгляд барона был заинтересованно-лукавый.

И не зря; видно он что-то понял и ожидал моей следующей реакции. Потому что только за нами закрылась дверь, и мы с ней очутились в коридоре одни, я сразу же набросилась на несчастную, вцепилась пальцами в ее волосы и принялась дергать туда-обратно, пиная снизу ногами.

— Ах, госпожа… баронесса, — взмолилась девушка, — я ни в чем не виновата, отпустите меня, прошу вас, пощадите.

— Пощадить? — шипела я, словно застигнутая врасплох змея. — Да я тебя уничтожу. Я вырву все твои патлы, расцарапаю лицо, изуродую так, что больше никто и не глянет в твою сторону, за-ра-за.

— Господин барон мне приказал, — как могла, защищалась она, ловко изворачиваясь от моих пинков и ногтей, — что мне было делать? Не могла же я его ослушаться? Ну зачем вы так, мне же больно… отпустите…

— Приказал, говоришь? Больно? А мне разве не больно? — и я сделала контрольный удар в лицо, попав Кети прямо в нос, что-то хрустнуло, потекла кровь. И только это остановило меня от дальнейших истязаний, в принципе, ни в чем не повинной бедняжки.

Запыхавшаяся, я отпустила орущую служанку, и она тут же унеслась прочь, прикрывая израненное лицо руками.

— Что за крики? — в эту минуту дверь отворилась, и в коридор выглянул барон, мне показалось, что лицо его было довольным, он ухмылялся. — Вы что, наказывали служанку?

— Да, — рявкнула я, рассерженно отвернувшись, но уходить мне не хотелось.

— И за что же, позвольте спросить?

— За то… за то… зачем вы только что изменили мне с нею? — вдруг сорвавшись на крик, зарыдала я.

— Господи, Милена, — барон Экберт подошел ко мне и, нежно обняв за плечи, прижал к себе, стараясь успокоить, — мы же обо всем с вами вчера поговорили, разве нет? Отвечайте, был разговор?

— Да… — всхлипывала я. — Но я так не хочу, не могу.

— И я не могу, — ответил мне муж. — Но ничего не поделаешь, такова ситуация, и вам следует примиряться, или же… потерять свое здоровье, отдаваясь мне по десяти раз за день. Вы к этому готовы?

— Нет…

— Ну, тогда не обессудьте, уж такой у меня темперамент, — отстранив от своей груди, мужчина внимательно посмотрел мне в лицо. — И я ни за что не буду менять своих привычек, причиняя себе вред. Вы меня понимаете? И то, что вы стали свидетелем неприятной для себя сцены… в этом только ваша вина, Милена. Незачем за мной шпионить, вам же от этого будет только хуже. Обещаете больше так не делать?

— Обещаю… — постепенно приходя в себя и осознавая, что, по сути, поступила не совсем правильно, я громко шмыгнула носом.

— И еще, служанка ни в чем не повинна, и я впредь запрещаю вам протягивать руки и бить девушек, вы меня слышите?

— Слышу…

— И последнее, — прислонив меня к стене, барон Экберт отошел на несколько шагов, — отныне и навсегда во всем слушать меня, не нарушать мое пространство, и только в таком случае вы будете счастливы, Милена.

А потом, не сказав больше ни слова, мужчина резко развернулся и уверенно зашагав прочь, бросив меня одну.

* * *

Правда, через минуту я услышала торопливые шаги, и возле меня возникла Леонида. По ее глазам я поняла, что совершила чудовищный поступок — так жестоко избив Кети.

— Госпожа баронесса так неожиданно проснулись, — глядя как будто бы мимо меня, стараясь быть обходительной, но все-таки с холодком в голосе сказала девушка. — Я к вашим услугам.

— Боже, Леня, — отстраняясь от стены, пробормотала я, — и как это меня угораздило выйти замуж за… за такого человека.

Леонида на мои слова благоразумно промолчала.

— И как мне со всем этим жить дальше, скажи? Я просто в ужасе, в растерянности, мне плохо…

Вместо ответа служанка сделала выразительный жест рукой, давая мне понять, что нужно идти.

— И что? Разве другие жены вынуждены терпеть то же, что и я? И это что, нормально?

— Я слышала… — переводя дыхание, несмело начала служанка, — что говорят, будто бы некоторые господа посещают публичные дома, притом же очень часто. Наш господин барон никогда так не поступает, вот в этом можете быть уверены.

— Ну и что, что не посещает… публичные дома? — я сделала шаг в сторону опочивальни, а из моих глаз полились слезы. — Если все эти девицы живут здесь, прямо в его доме. А ты… ты, Леонида, ты тоже, что ли, одна из них?

— Дорогая госпожа баронесса, — поддерживая меня под локоть, девушка говорила со мной, как с капризным ребенком — тихо и смиренно, но в то же время с настойчивостью взрослого. — Раз уж вы выбрали меня главной, я не буду от вас скрывать, что да, я тоже иногда посещаю спальню барона Экберта, чтобы оказать ему кое-какие необходимые услуги. Но, если не я — то это будет делать кто-нибудь другой. И если откажется Кети, то ее тут же выдворят из замка, а на ее место возьмут кого-нибудь похитрей, да поизворотливей. Понимаете… все мы знаем свое место и прилежно исполняем обязанности. Так что смиритесь, госпожа. Мы все будем вас любить и уважать, как нашу госпожу, вот только поступайте с нами милосердно.

— Ах, прости, Леонида… — какой-то камень вины упал мне на сердце. — Я не хотела… я все поняла… Куда пошла бедняжка Кети? Я хочу успокоить ее и, если нужно, оказать необходимую помощь.

— Вам не обязательно этим заниматься.

— Но я хочу, — я упрямо топнула ногой. — Веди меня немедленно к обиженной мной девушке. Каким же чудовищем я стала. Нужно все исправить.

Моя камеристка только хмыкнула, но, тем не менее, выражение ее лица смягчилось, и на губах возникла снисходительная улыбка.

— Если уж так необходимо… Но, думаю, Кети будет неприятно видеть вас после всего, по крайней мере, прямо сейчас. Вы же можете напугать несчастную, а ей и так не поздоровилось.

— Я все исправлю, — повторяла я. — Просто… ведь я раньше не знала всего этого, и вообще.

* * *

Через месяц я совершенно обжилась и более-менее привыкла к здешним порядкам. По обоюдному согласию, спали мы теперь с бароном в разных спальнях, потому что первую неделю ни он, ни я не могли спокойно отдохнуть: барон будил меня чуть ли не ежечасно, или, забывшись, громко звал кого-нибудь из девушек к себе, я же нервничала, содрогалась, обижалась.

— Лучше будет, если наши ночи будут проходить порознь, — предложил барон в один из тех утренних часом, когда ему нестерпимо хотелось близости, я же из последних сил пыталась сопротивляться, желая доспать положенное время. От недосыпа и нервов у меня под глазами образовались синие круги, руки дрожали, я ощущала постоянную усталость.

— Хорошо, — согласилась я, — наверное, это и вправду будет лучшим выходом, потому что я просто падаю, сил никаких нет.

— Я обязательно буду навещать вас по вашему желанию, — улыбнулся барон Экберт, — утром или вечером, как захотите, но вы же сами видите — так дальше не может продолжаться, вы, Милена, уже походите на тень, и я боюсь, как бы меня не обвинили в том, что я хочу вас извести.

— Да ну, — улыбнулась я, ощущая облегчение, что смогу выспаться нормально. — Никто так не подумает, напротив. Все только и станут говорить о том, какой вы темпераментный мужчина.

— А разве не так?

— Так, так, уж кто-кто, а я в этом удостоверилась сполна.

— Когда наступят эти ваши лунные дни?.. — понизив голос, барон взял меня за руку, увлекая в сад. Обреченно вздохнув, я последовала за ним, понимая, чем все это кончится.

— Точно не знаю… — присаживаясь на мягкий ковер травы, прямо на брошенный поверх нее камзол моего мужа, ответила я. — А что?

— Уж не беременны ли вы, моя дорогая?

— Не знаю…

А потом мы занимались с ним любовью, просто посреди бела дня, возможно, что и на глазах многочисленной прислуги, незаметно следящей за нами из-за углов или неплотно прикрытых штор.

* * *

По средам и пятницам, сев верхом на красивую пегую лошадку, подаренную мне бароном, я отправлялась в ведьмину избушку.

Переступив ее порог, я сбрасывала из себя дорожную шляпку и плащ, облачалась в косынку и передник и принималась за хлопоты. Открыв книгу, я садилась за стол и некоторое время читала, мысленно разговаривая то с Лучиком, то с Эйфеллем. Потом, следуя указаниям книги, искала нужные травы, разжигала в печке огонь и принималась за магическую стряпню. Я кипятила молоко, чтобы потом добавлять его в разные составы, поила им кота и мышь, готовила мази. Если была в том необходимость, посылала за водой ушат. Сорвав с веревки нужный мне пучок трав, бросала в кипяток, ждала положенное время и разливала все это в бутылки, чтобы всунуть потом в руки того, кто постучится в мою дверь. Беря плату, мысленно ухмылялась, потому что, в сравнении с тем капиталом, которым я теперь владела, как баронесса, это были сущие гроши, копейки. Но все равно я вынуждена была брать монеты за свою работу и прятать их в сундук, а иначе мне бы не поздоровилось. Как извещала меня о том книга, такой взаимообмен был жизненно необходим — и для меня, и для моих клиентов, так как в ином случае я получила бы откат — мощный энергетический удар по ментальному телу, от которого могла не только сильно пострадать, но и погибнуть.

— Но мне незачем эти деньги, — как-то я обратилась за советов к Эйфелю, когда за целительной настойкой пришла нищая старушка, горбатая и одноглазая, ее юбка была в заплатках, а ноги — босые. — Возможно, бедная женщина отдала мне сейчас последнее, и у нее не будет за что хлеба купить, заплатить за кров. Я бы лучше ей помогла сама. Точно. В следующий раз возьму с собой кошель с золотом и буду раздавать тем, кто будет в нем нуждаться.

"Тогда умрешь, — прозвучало у меня в голове. — Не тебе нарушать уставленный порядок вещей, — вещал кот, — это незыблемый закон мироздания: за оказанную услугу платить, менять что-то одно на другое. Копейка нищенки, по энергетической ценности, равна чуть ли не твоему состоянию. Это то, чего она заслуживает, то, чего достигла, что имеет. И это ее ценность, которую женщина вправе и обязана отдать тебе здесь, в этой избушке, за оказанную ей услугу, за купленный товар. Все в этом мире имеет свою цену, и деньги — проявленная сила божья, поняла?"

— Не совсем, — пробормотала я, — но так и быть, послушаюсь совета. Эх, как же мне не хочется всем этим заниматься.

* * *

В первое полнолуние я металась, словно в меня всесился вихрь. С утра уже я не находила себе места, и лишь только край кроваво-красного ночного светила показался за горизонтом, я тут же прыгнула на свою пегую лошадку, умчавшись в горы.

Распахнув дверь, я вскочила в комнату и, на ходу сбрасывая из себя всю одежду (так как каждый лоскуток ткани, прикасающейся к моему телу, жег, словно огнем), побежала к Магической книге. Прочитав, что положено делать, я наспех распустила волосы, обсыпалась золой, вскочила на метлу и, не успев моргнуть, вылетела в трубу, так до конца и не поняв, как же мне удалось в нее протиснуться — при том же ощущала я себя естественно.

Словно впервые в жизни вырвавшись на свободу, повиснув в воздухе, я безудержно расхохоталась, с наслаждением вдыхая свежий ночной воздух и глядя в небо, усеянное мириадами мерцающих звезд. Но что делать дальше?

И тут мне на помощь пришел мой фамильяр.

"Твой кулон, — пропищав прямо возле уха, сообщил он мне мои дальнейшие инструкции, — смотри на него, зажги его взглядом"

Так я и сделала. В следующую минуту золотой круг вспыхнул, серебряная лапка сдвинулась с места, и кулон поднялся в воздух, легонько дернув меня за шею.

— А? Лететь за тобой? — завизжала я, нетерпеливо ерзая по метле.

"Прикажи ему указать путь", — подсказал Лучик.

— Показывай дорогу, вперед.

Метла резко дернулась, не удержавшись, я перевернулась вокруг ее оси, но немыслимым образом мне все-таки удалось удержаться руками и коленями. Оседлав метлу по новой, я наблюдала, как сначала мимо меня проносятся деревья, потом я взмыла еще выше. И вот — где-то далеко внизу уже мелькают ленты речушек, поблескивают огоньки в окнах деревенских домиков, сереют верхушки гор, темнеют прорези дорог… Когда впереди показалась степь — без единого деревца, только широкий простор да раздолье, рядом с собой я увидела таких же, как и я, летящих на метлах ведьм. Словно туча комаров, сосредоточенно глядя вперед или любопытно поворачивая головы, они все летели к виднеющейся на горизонте каменной громадине замка. Только подлетев поближе, я смогла оценить его немыслимые масштабы. Главная вершина здания устремлялась на такую высоту, что терялась среди облаков, спрятавшись за ними. Широты же не мог охватить мой изумленный взгляд. Ужаснувшись зловещей неизвестности, мощной силе, исходящей от невиданного доселе величия, меж тем я все ближе подлетала к замку. Приблизившись на достаточное расстояние, я приказала кулону:

— Помоги мне нормально достичь цели.

И тут же устремилась к глубокой нише-окну, проделанной в толстенной стене замка. Ощутив под ногами твердую поверхность, я оперлась одной рукой на метлу и наконец-то смогла вздохнуть спокойно. Оглядевшись по сторонам, увидела, что вниз от "посадочной полосы" спускается каменная лестница, и медленно двинулась по ней.

Ступеньки привели меня в широкий зал, наполненный не только такими же, как и я, голыми ведьмами, но и иными тварями, на которых мне-то и смотреть было боязно. Повсюду горели свечи из черного воска, колыхались небольшие масляные лампы, закопченные и подвешенные на золоченых цепях по стенам. Подняв глаза вверх, я чуть не задохнулась от осознания масштабов строения — потолок был настолько высок, что его не было видно снизу.

Гул множества голосов заполнял собой пространство. Внезапно зазвучала музыка, красивей которой я никогда прежде не слышала, и вся толпа сразу же отринула от центра, плотным кольцом приникнув к стенам. Я стояла сзади и только молча наблюдала за сим скопищем, не зная — зачем я здесь нахожусь, что мне дальше делать, нужно ли вообще здесь быть.

Вдруг музыка зазвучала немного громче, в центр выплыло несколько пар, кружащихся в странном танце — это было что-то среднее между вальсом и танго, а потом в глубине зала вспыхнуло голубоватое свечение — и оттуда показалась ужасная сущность. От мерзости увиденного я зажмурилась, отчего-то судорожно схватившись за живот. Лязгнули какие-то цепи, затем последовал звук разбившегося вдребезги стекла…

— Приветствую вас, — рыкнула сущность.

Гробовое молчание, давящее на перепонки, воцарилось вокруг, я даже услышала удары своего сердца и шум крови, бегущей по моим жилам; что-то противно квакнуло в животе, я не сдержалась и чихнула.

— Апчхи, — тысячеголосым эхом пронеслось под бездонными сводами зала, оглушая всех и меня в том числе. Я чуть было не умерла со страха. Но в следующую минуту снова послышался голос сущности.

— Среди нас беременная ведьма, — простонало оно, — как так? Как посмела.

Шепот, напоминающий шуршание осенних листьев, легким ветерком пролетел по залу, все начали недоуменно переглядываться, стараясь вычислить — кто же является этой нарушительницей. Я тоже повернула голову…

— Пусть нарушившая закон немедленно удалится — до положенного ей срока, — рявкнула сущность. — Амулет, вынеси вон свою хозяйку.

И тут я ощутила резкий рывок, слово кто-то дернул меня за шею или ударил сзади. А потом, следуя за поднявшимся в воздух кулоном, словно корова на привязи, я вынуждена была последовать туда, куда он меня увлекал — обратно к выходу.

"И что, это я? — внезапная догадка опалила мое нутро. — Я — беременна?"

В следующее мгновение, вскочив на метлу, я со скоростью ветра умчалась вон из крепости, так и не поняв, зачем мне вообще понадобилось туда переться.

* * *

Тогда домой, в свой замок, я добралась только под утро. Почти всю ночь я просидела в хижине ведьмы, сплетая амулеты и размышляя о том, как же переменится моя жизнь после того, как я рожу ребеночка.

"Вот, наверное, обрадуется барон Экберт", — улыбалась я, нежно поглаживая живот. А в следующую минуту хмурила чело: как же у меня получится, да и получится ли вообще — совмещать ведьмовство и материнство? И не помешает ли моему будущему ребеночку занятие магией?

"А что если крошка, еще не родившись, будет обречена стать ведьмой", — сокрушалась я, перебирая в руках нитяные шнуры и косточки, немыслимым образом сплетая их в узелки, фигурки животных или какие-то иные образы.

Как вдруг в дверь тихонько постучались.

— Кто там? — натягивая на голову платок, покрывая им чело и волосы, позвала я.

Книгу, по возвращению из полета, я больше не открывала, решив просто поразмыслить, и тут вдруг…

— Открой, хозяюшка-ведунья, — услышала я знакомый клич, которым ко мне обращались клиенты.

— Что нужно? — приоткрыв небольшую щелочку, спросила я. — Зачем пришел?

В свете полной луны я увидела за порогом старца. Без сомнения, это был пожилой мужчина — седая борода, согбенная спина, в руках костыль… Но ярко-зеленый, вышитый золочеными нитями плащ, наброшенный на его плечи, выглядел на этой старческой фигуре как-то странно, был великоват и слишком нарядный, словно носить его должен был человек молодой, а не такой доходяга, как этот.

— Мне бы зелье, заразрыв-траву, — прохрипел клиент, не поднимая головы, руки же его были сокрыты под черными перчатками.

— Две монеты, — сказала я, припоминая, готовила ли такое снадобье недавно. Обычно его заказывали хозяйки, для изгнания блох и мышей из дома, или же — для всяких своих злодеяний бродяги, еще — злые кумушки, чтобы навести на кого-то порчу. Да, я понимала, что зелье-то нехорошее, но таковой была моя работа — исполнять заказы, осуществлять помощь в намерениях, которые человек принимал сам, по собственному желанию. Не в моем праве было судить и рассуждать, поэтому…

— Впусти в дом, — вместо денег, протянул дедуля. — Шибко замерз, дай согреться возле печи…

— Хорошо, входите, — сжав в пальцах амулет, я открыла дверь. И пока старик устраивался на придверной скамейке, я нырнула в чулан и принялась искать там, на полках между бутылочек. Наконец, таки найдя заразрыв-траву, я вынесла ее клиенту.

— Вот, — протянула я снадобье. А потом, получив из необычно уверенных рук плату, проводила дедушку за дверь.

— Ах, чуть было не забыл, — уже стоя одной ногой по ту сторону, старик вдруг засунул руку под плащ и вытянул какой-то листочек, свернутый в трубку и перевязанный поверху черной веревочкой, протянул его мне: — Это нужно передать твоему мужу, обязательно, слышишь? — прохрипел он.

— Хорошо, — и я без всяких задних мыслей взяла послание.

Возвратившись обратно, я ощутила странную усталость. "Наверное, это от того, что я беременна", — подумала я.

Сбросив косынку и фартук, быстро переоделась в дорожное платье, засунула в карман письмо старика. Наконец, заперев дверь и наложив на нее специальное заклятие, я уселась на кобылу и умчалась сквозь горную тропу, а потом через лес, домой.

Начинало светать.

* * *

Утром, как только служанка сообщила мне, что барон Экберт проснулся, я тут же попросила позвать его ко мне. И когда муж вошел, сияющий и довольный, я сразу же огорошила его приятной новостью.

— Я беременна, — также сияя от счастья, хоть и утомленная до невозможно, сказала я. — У нас будет ребенок.

— Восхитительно. Чудесно, — воскликнул барон. — Я счастлив. Просите у меня все, что хотите, но только не переступая черту…

— Да у меня и так все есть, — в тон ему воскликнула я. — Вот если бы вы смогли освободить меня от обязанностей быть ведьмой…

— Нет, это даже не в моих силах, — помрачнел барон, но тут же чело его снова осветилось улыбкой: — Впрочем, теперь вы можете не ездить туда год и даже больше.

— Из-за беременности? — вздохнула я, вспомнив ночной полет и рык зловещего существа.

— Да, дорогая Милена, — подойдя ко мне, барон Экберт нежно взял меня за талию и притянул к себе. — Существует закон, по которому молодые ведьмы, только что принявшие дар, в случае беременности освобождаются от ведьмовских обязанностей до того самого момента, когда ребенок не начнет ходить. А также им запрещается летать на шабаш…

— Об этом я уже знаю… Ах, вот еще, — бросившись к прикроватной тумбочке, я извлекла оттуда свиток и преподнесла его барону, — это передали вам, сегодня ночью.

Взяв в руки послание, мой муж неожиданно вздрогнул, потом побледнел, взор его запылал, но бумагу он не бросил, и не развернул тоже.

— Что это? — косясь на письмо, спросила я. — Что-нибудь плохое?

— Будем надеяться, что и в этот раз я смогу одолеть злые чары. Вот только… у меня нет теперь моего перстня с обсидианом, а это плохо, очень плохо, — буркнул барон Экберт. — Что ж, такова судьба, от нее не убежишь…

Поняв, что принесла в дом что-то нехорошее, я ощутила укол вины. Но ведь откуда мне было знать, что этого нельзя было делать. Или все же — я ни в чем не виновата?

— Дорогой муж, — прошептала я, ощущая, как и меня силы покидают тоже. — Вы с этим справитесь, правда? Это ведь… порча?

— Черный магический пергамент, — простонал барон, — его ни в коем случае не нужно было брать… Я забыл предупредить… Но кто же знал, что я женюсь на ведьме, и что мои недоброжелатели пронюхают об этом… Что ж, Милена, будем надеяться… Думаю, что справлюсь…

Виновато косясь в его сторону, я проводила мужа взглядом до дверей, и когда его поникшая спина скрылась в проеме, я так и рухнула на постель.

Да, я была молодой и неопытной ведьмой, и откуда мне было знать все эти магические законы — похищение силы, порча, энергетические удары… Да, я начала было изучать все это, вот только времени, чтобы постичь неизвестную прежде науку досконально было недостаточно для того, чтобы оградить свою семью от вторжения зла.

* * *

К моему огромному сожалению, с того самого дня барон Экберт де Суарже, мой первый муж, начал постепенно чахнуть, угасать.

Сначала он отказался от посещения девиц (меня же избегал по причине моей беременности — чтобы не навредить ребенку), потом у него пропал аппетит.

Все реже он покидал замок, чтобы отправиться куда-то по делам, потом же и вовсе стал все дни напролет просиживать в своей опочивальне. И я вынуждена была, из жалости, брать в руки какую-нибудь книгу и читать ему вслух, сидя у постели.

Попасть в избушку ведьмы я больше не могла, мой амулет молчал, а кобылица отказывалась сдвинуться с места. Сквозь подземелье в лесу пробираться туда я не рискнула, и даже мои фамильяры больше не посылали мне своих мысленных ответов.

* * *

А живот мой меж тем рос, приближалось время родов.

И как-то утром, выйдя из своей опочивальни, под руку с верной Леонидой, сопровождающей меня повсюду, я услышала резкую боль в спине.

— Наверное, началось… — прошептала я, ощутив испуг.

— Что началось, госпожа баронесса? — не менее меня встревожилась служанка и подруга. — Неужто будете рожать?

— Да, Леня, — крикнула я. — Идем обратно. А потом опрометью мчись за повитухой.

В это время дверь мужниной спальни открылась — и оттуда появилась тень: от былого красавца барона Экберта де Суарже не осталось ничего, кроме его сияющего взгляда. Он постарел и высох — так действовал свиток, который он принял, взяв на себя проклятие. Я, да и все вокруг понимали, что дни его сочтены, но все-таки я надеялась, что отец моего будущего ребенка выживет вопреки всему. Потому что хоть я и не любила, по сути, навязанного мне мужа, но уже привыкла к нему — к его доброте, щедрости, чудачествам, и даже привычка спать со всеми своими служанками больше меня не угнетала. И вот…

— Что случилось, жена моя? — проскрипел некогда сильный и красивый мужчина.

— Барон Экберт, — воскликнула я, оперевшись на руку Лени и увлекаемая ею в опочивальню. — Я вот-вот рожу. У вас будет сын. И, возможно, через год… или даже раньше, я как-то смогу вам помочь.

Но в ответ мне барон только вздохнул. Поначалу я сильно удивлялась: отчего это такой сильный маг не может сам справиться с порчей? Почему не попросит помощи у иных чародеев. Но потом узнала, и это было особенно больно, — что снять проклятие могла только я — так как самолично преподнесла гибельное письмо своему супругу. Но действовать я могла лишь тогда, когда ко мне возвратится сила ведьмы — а до того момента муж мог бы и не дожить, и стоило только надеяться и верить, ждать.

Из моих глаз брызнули слезы, когда я в последний раз, перед тем, как закрылась дверь, взглянула на этого угасающего человека. Но потом новый приступ боли заставил позабыть обо всем, кроме того, что ожидало меня в следующие часы.

До полуночи я стонала от боли и билась головой о твердые подушки, принимала отвары и проваливалась в кратковременное забытье, позволяющее мне немного отдохнуть и приготовиться к следующей атаке. Наконец, при помощи опытной лекарши, мне посчастливилось произвести на свет младенца. И когда его громкий крик огласил стены замка, я вместе с ним громко и счастливо рассмеялась — от осознания того, что успела родить до того момента… мне даже не хотелось думать о том, что могло быть.

— У вас родился сын, — услышала я радостный возглас старухи, принимающей у меня роды. — Какой красавчик, просто глаз не отвести, вылитый отец. Иди, Леонида, порадуй своего хозяина хорошей новостью, а вдруг от этого он приободрится настолько, что здоровье снова к нему вернется.

— Уже бегу.

И пока служанка бегала туда-обратно, пока измученный бессилием барон добирался в опочивальню, я успела приложить сынишку к груди.

— Назовем его Мишель, — держась одной рукой за стену, вторую держа у груди, прошептал муж, которому таки посчастливилось увидеть своего отпрыска. — Береги его…

— Мы будем вместе воспитывать Мишеля, — превозмогая жуткую усталость, я кое-как приподнялась на локтях и устремила в сторону барона Экберта свой воспаленный взгляд.

— Ты ни в чем не виновата, Милена, — поняв, что я чувствую, напоследок сказал страдалец. Медленно, опираясь на трость, он подошел к родовому ложу и, с огромным трудом согнувшись, поцеловал сначала меня, а потом и своего сына.

* * *

Барон Экберт де Суарже умер этим же вечером, и мое материнское счастье переплелось с горем молодой вдовы.

Что ж, отныне я вынуждена буду нести эту двойную ношу — вины за непреднамеренное содействие в смерти мужа, и его благословение за то, что смогла произвести на свет его наследника, Мишеля де Суарже, будущего барона.

ЧАСТЬ 2

Ведьмы так просто не сдаются

И вот моя жизнь, несмотря на рождение сына, которого я так сильно ждала, отныне протекала одиноко и тоскливо. Все дни напролет я только тем и занималась, что прогуливалась в саду или читала книгу, иногда разговаривала с Леонидой, или бралась за вышивку. Мой мальчик рос, окруженный заботой многочисленных нянек и служанок, неусыпно дежурящих возле его постельки, так что если я и находила время прийти, чтобы приласкать его, то и тогда мы не оставались с ним наедине.

* * *

По завещанию моего мужа я не имела права покидать замок до тех пор, пока ко мне не возвратятся мои колдовские способности, а это не могло случиться скоро. Так что моя маменька вынуждена была приехать ко мне сама, чтобы навестить и посмотреть на своего внука.

— Ах, доченька, Милена, — восторженно глядя на малыша, унаследовавшего от барона Экберта сливовый цвет глаз, она все-таки опасалась брать его на руки. — До чего же красивый мальчик. И как же жаль, что его отец…

— Маменька, прошу, не напоминайте мне, — слезы мгновенно скатывались по моим бледным щекам, как только я начинала вспоминать о своем горе.

— Но как же, — удивлялась мама, — малыш немного подрастет, и ты вынуждена будешь рассказать ему, кто его родитель. Не думаешь ли ты всю жизнь молчать и сделать из слова "папа" табу?

— Нет, конечно, — вздыхала я, где-то в глубинах сознания понимая, что мне не избежать участи вдовы, то есть — каждый, с кем мне придется говорить, так или иначе, затронет эту тему. Но рана, от осознания именно моей причастности к трагедии, делала меня непримиримой ко всякому напоминанию, и я срывалась. — Но сейчас давай не будет говорить о грустном, хорошо? Рана немного заживет, и тогда… но не сейчас.

— Как знаешь, — манерно поправив кружевной рукавчик, маменька таки надула губки, красиво подрисованные алой краской, замешанной на норковом жире — новое веяние моды.

— А ты все хорошеешь, — смахивая слезу и стараясь улыбаться, сделала я комплимент маменьке, намекая на помаду на ее лице.

— Не надо мне завидовать, голубушка, — отчего-то ревниво напыжилась она, — вот отойдешь от родов, переживешь траур, и тоже сможешь выезжать в свет.

— Да я не о том, — мне и вправду стало совестно, — просто… ты как-то посвежела, ожила.

— Так я вырастила дочь, тебя, — воскликнула маменька, нервно теребя пальцы, украшенные красивыми перстнями. — И, между прочим, тоже побывала в роли вдовы… то есть, я и теперь еще вдова, хоть и прошло уже несколько лет с тех пор, и я думаю…

— Мамочка, родная, — поцеловав сыночка, я кивнула головой, давая няньке понять, что она может унести его в детскую, — я не понимаю, отчего ты злишься на меня? Да, ты еще молода, хороша собой и заслуживаешь на счастье, но так уж распорядилась судьба, что… мы обе с тобой стали вдовами. Только вот ты прожила с моим папой намного дольше, а я…

— Ну и что, если я на восемнадцать лет старше тебя? — с маменькой и вправду творилось что-то необычное, и я подозревала сглаз, если не нервное расстройство, она вела себя не как обычно, словно что-то от меня скрывала, и это меня встревожило.

— Я тебя чем-то обидела?.. — прошептала я, закусывая губы. — Что-то случилось, а я не знаю?

— Ничего не случилось, — взвизгнула маменька. — И ты не думай, я проживу еще долго… а деньги, которые я получила как приданое от барона Экберта… И Синий дворец… Ты не вправе меня им попрекать.

— Да что ж такое?.. — я просто была в шоке.

— Я знаю, что ты станешь меня осуждать, ты — первая, моя дочь, которую я взрастила. Но… мне что, так и доживать свой век затворницей? Превратиться в монашку, в рухлядь, в вечно ворчащую старуху? Я что — не имею права быть счастливой?

— Мама, — громко стукнув ладонью по столу, я постаралась вывести ее из этого непонятного мне состояния нервозности и паранойи. — Объясни мне, за что я должна тебя осуждать? А что до наследства, так если тебе нужны деньги, я дам тебе, сколько нужно. Право, не стоит из-за этого изводить себя и портить отношения. Ты — моя мать, и, после сына, у меня нет никого дороже тебя, так что никогда, запомни, чтобы ты ни совершила, никогда я не упрекну тебя хоть в чем-то, если только это не будет злодеяние, направленное против чьей-то безвинной жизни. Но, я уверенна, ты не способна на убийство. Так что прошу объяснить.

— Дочь… — и мама, схватившись рукой за лоб, так и рухнула на низкий диванчик, откинулась на его спинку и часто задышала, — у меня есть возлюбленный…

— И?..

— Я боюсь, что общество, узнав об этом, станет осуждать меня. Мне не позволят быть счастливой, а я люблю этого человека, и хочу быть с ним.

— Ну и будь, — понимая, к чему она клонит, улыбнулась я: бедная маменька, она-таки полюбила Сержа настолько, что готова ради него переступить через людскую молву, поссориться с единственной дочерью и даже сойти с ума???.. — Но кто же он? — лукаво спросила я, как будто бы еще не знала имени счастливца.

— Вот в том-то и проблема, — всхлипнула маменька, — заливаясь краской до ушей. — И я просто уверенна, что даже ты — моя дочь, ради которой я пожертвовала всем. И даже ты воспротивишься нашей любви, потому что он… Нет, я не могу позволить, чтобы хоть кто-то (будь это даже ты, дочь), запятнали это возвышенное чувство, подобного которому я не испытывала еще никогда в своей жизни…

— А как же папа? — удивилась я, вспомнив, настолько обожествлял ее мой отец и как они были счастливы вместе. Ведь очень часто, когда я была еще ребенком, могла наблюдать нежные взгляды, поцелуи, подарки, цветы, их взаимные ласки…

— Да, я любила твоего отца, — с хрипотцой в голосе сказала маменька, — и я надеялась остаться верной ему до гроба… Но… Но что же делать, если жестокая судьба распорядилась так, что я осталась одна, в том возрасте, когда еще можно любить… и полюбила… И что теперь?

— Маменька, моя родная, — поняв бушующие в душе родительницы чувства, я подошла и присела возле ее ног, обняв руками за колени, устремив свой преданный и кроткий взгляд в ее смущенное лицо, — я ни за что не стану осуждать вас, даже напротив, если это в моих силах, сделаю все от меня зависящее, чтобы посодействовать вашему счастью с… — и я пытливо умолкла, сделав паузу, позволившую маменьке произнести:

— Это Серж…

— Здорово, — улыбнулась я, чем немало удивила маменьку. — Достойный молодой человек и я, право, удивлена тому, что ты так волнуешься о мнении общества.

— Правда?.. И ты не против наших с ним отношений?

— А отчего бы мне быть против? — хмыкнула я.

— Но… просто я намного старше его… к тому же, юноша беден, и в обществе станут говорить, что он женится на мне из-за состояния… тем более, что получила я богатство только недавно, и все благодаря выгодному браку, к которому сама же тебя и принудила…

— Не кори себя…

— О Милена, — и маменька разрыдалась. Но теперь, как я понимала, ее слезы были слезами, облегчающими душу. — Как же я виновата перед тобой. А всему виной эта страсть, в которой я так неожиданно утонула. Я не должна была заставлять тебя выходить замуж за барона Экберта де Суарже, я могла бы предоставить тебе выбор, но… эти долги, а потом связь с Сержем… И теперь, именно из-за меня, ты осталась вдовой. Как же мне искупить свою вину перед тобой, дочь?

— И в чем же твоя вина, мама, — чело мое нахмурилось.

— Но как же? Как я могу быть счастлива, если ты несчастна?

— Маменька, — воскликнула я, порывисто поднимаясь с колен. — Да прекратите измываться надо мной. Если вы любите Сержа, так выходите за него замуж. И что вам до людской молвы и сплетен? Меня же перестаньте мучить, ради бога. Вы ни в чем не виноваты. Мало того, несказанно меня порадуете, если устроите свою жизнь. Меня же вполне устраивает моя, какой бы она ни была горькой — после смерти мужа. Я прошу вас только о том, чтобы мы и дальше оставались любящими друг друга матерью и дочерью, а в остальном… мне есть ради кого и ради чего жить, так что… я благословляю вас, маменька.

Потом я позвонила, и горничная принесла поднос с чаем. От прояснившейся ситуации буря чувств между нами постепенно улеглась, и мы начали говорить о погоде, о новых книгах и веяниях моды.

— Доченька, Милена, — снова зарумянившись, маменька испила чаю и с благодарностью посмотрела на меня. — Ты ведь не против, чтобы, после свадьбы, конечно, которая будет назначена не раньше того дня, когда ты снимаешь траур, чтобы мы с Сержем… переехали жить в Синий дворец… потому что в нынешнем все напоминает мне о твоем покойном отце, и это меня немного смущает. Знаешь, каждый раз, когда я принимаю у себя в гостях Сержа… я как будто бы изменяю своему бывшему мужу, а это невыносимо, я чувствую вину…

— Да ради бога, — улыбнулась я, — можешь переезжать туда хоть завтра. Ведь этот замок давно и по праву принадлежит тебе, барон Экберт подписал дарственную на твое имя, поэтому меня удивляет, что ты до сих пор еще сомневаешься.

— Уф, какое облегчение, — маменька взяла еще один эклер, — а то я… Доченька, не будь такой, как я.

— Какой именно?

— Будь более легкомысленной, цени себя по достоинству и не обращай внимания на мнение толпы.

— Хорошо, я запомню это.

И вот, после настолько откровенного разговора, вместо порадоваться счастью маменьки, я начала ощущать какую-то неясную тревогу, словно мне и вправду было завидно, или я сердилась на нее за то, что она позволила себе начать новую жизнь, которую сама же и выбрала, меня же прежде толкнув…

Нет, я не был несчастна в браке, напротив, со временем, я думаю, могла бы даже и полюбить своего мужа. Вот только что уже случилось.

Так прошло больше полгода, мой мальчик вырос, и, глядя на его попытки самостоятельно сидеть, я с содроганием в сердце ждала того момента, когда мне придется снова возвращаться в избушку ведьмы — я этого хотела и боялась одновременно.

Меж тем время шло, маменька готовилась к свадьбе. Навещая меня, она то впадала в безудержную веселость, то терзалась сомнениями и чувством вины, то беспричинно злилась. И я уже стала побаиваться ее приездов, потому что иногда она вела себя совсем уж неадекватно — словно была одержима чем-то, что не позволяло нам нормально общаться.

* * *

И вот в один из тех осенних дней, когда мир вокруг преображается до неузнаваемости — деревья в желто-красной листве, погода хорошая и солнце светит ярко, в ворота нашего замка кто-то постучался.

— Госпожа баронесса, — доложил мне управляющий, которого я послала узнать, кто приехал, — к нам пожаловал виконт Рауль де Альбе, внучатый племянник покойного вашего мужа барона Экберта де Суарже, офицер, он просит его принять.

— Хорошо, я приму его в парадном зале, — сказала я, удивляясь тому, зачем далекому родственнику понадобилось ехать ко мне, молодой вдове. "А вдруг у барона Экберта обнаружились какие-то давние долги, — испугалась я, вспомнив горький опыт своей маменьки, — и мне придется расплачиваться, а ведь я совершенно неопытна в финансовых делах".

Одевшись во все черное, как и положено вдове, в сопровождении своих служанок я вошла в мрачные стены парадного зала, в который не входила с тех самых пор, когда он был заполнен многочисленными гостями. Тогда посреди зала стоял гроб с телом мужа, и сейчас, вспомнив ту картину, я чуть было не упала в обморок. Из глубоких узких оконниц внутрь комнаты проникало немного света, который освещал роскошный балдахин, распростертый над креслом, в котором некогда сидел отец моего Мишеля, а перед этим — его дед. Воздух тут был прохладным, и даже камин, в котором успели разжечь огонь, не способен был его согреть. И еще и поэтому я вздрогнула, увидев перед собой молодого юношу, как две капли воды похожего на моего похожего мужа, но только намного моложе его.

После коротких приветствий, подойдя ко мне, молодой красавец низко согнул голову.

— Я — Виконт Рауль Альбе, достопочтимая баронесса Милена де Суарже, — уверенным звонким голосом сказал он, — приехал почтить память моего дяди, а также — чтобы вернуть долг, который моя семья задолжала несколько лет назад, но только сегодня я могу отдать деньги вам.

— Долг? — удивилась я, рассмотрев парня вблизи и от этого поражаясь еще больше — глаза у Рауля были насыщенного темно-сливового цвета, — И много же задолжали родственники моему покойному мужу? Признаюсь… я ничего об этом не знала…

— Соглашение было заключено только на словах, — ответил черноволосый парень, — дядюшка Экберт и мой папа, барон Филип де Альбе, доверяли друг другу, и поэтому… Но, лишь только собрав необходимую сумму, мы решили погасить долг, тяжким бременем висящий на нашей семье.

— Что ж, — улыбнулась я, польщенно наблюдая за тем, как пристально смотрит на меня виконт, — я буду рада освободить вас, господин Рауль, и ваших родителей, от непосильной ноши.

— Прошу, — и, кивнув головой, парень подозвал слугу, стоящего в сторонке. Тот тут же подошел ко мне, ставя возле ног небольшой кованный железом сундук. — Здесь все до последней монеты.

— Что ж, мне придется поверить вам на слово, виконт де Альбе, — сказала я, отчего-то вдруг охрипнув, словно мне не хватило воздуха, — я не знаю суммы.

— Но…

— Но я не сомневаюсь. Спасибо. И это все?

— Да, достопочтенная госпожа баронесса, — поклонился парень, — и я могу сейчас же отправиться в обратный путь, только…

— Нет, ну что вы, — поспешила возразить я, удивляясь той мысли, что мне ни за что не хочется отпускать от себя молодого виконта, словно вместе с ним я могла бы потерять что-то неимоверно дорогое. — Вам незачем вот так сразу же уезжать. А как же правила приличия? Здесь что, не найдется еды и свободных комнаты для вас и ваших людей? К тому же, если вы мой родственник, думаю, вам будет интересно взглянуть на своего… дядю.

— Ах, малыш Мишель, — взмахом головы отбросив назад длинные прямые волосы, улыбнулся виконт, а его взгляд, устремленный прямо на меня, заставил мое сердце вздрогнуть еще раз. — Конечно же, дорогая баронесса, если вы не против, я воспользуюсь вашим гостеприимством.

— Вот и хорошо, — внутри у меня все возликовало, — а то, знаете, иногда мне бывает невыносимо скучно — одной, в этих холодных и мрачных стенах.

— Да, здесь действительно немного мрачновато, — сказал Рауль, — давайте выйдем на галерею, там будет также потеплей, а то я весь продрог.

— Приготовьте господину Раулю де Альбе комнаты, а пока — быстро накройте стол в малой гостиной, — распорядилась я, — и закипятите побольше чаю.

* * *

Итак, до самого вечера мой день был заполнен приятными хлопотами, развлекшими меня от тягостных дум.

Пообедав, на правах хозяйки я проводила виконта до дверей выделенных ему апартаментов. Потом, возвратившись к себе, пока Рауль отдыхал с дороги, я приказала приготовить ванну, наполнив ее специальным составом, в котором когда-то купалась перед тем, как лечь в супружеское ложе с бароном Экбертом: отвар цветов белой акации, вересковый мед, горсть соли и добрая кружка коровьего парного молока. После купели я приказала приготовить мне сок из свежих яблок пополам с молодым вином. Потом загоняла служанок, сидя перед зеркалом и примеряя то одну, то другую диадему, решая, какая из них подойдет лучше всего — чтобы и не нарушить траурный наряд, и выглядеть как можно более соблазнительно. Сама не знаю, что на меня нашло, но вела я себя словно взбалмошная девчонка, собирающаяся на свидание с любимым.

— Простите, госпожа Милена, — когда я нарядилась в графитовые шелка и кружева — платье с глубоким декольте, длинные, выше локтя перчатки, а также украсила шею чудесным колье, под которым спрятался мой ведьмовской кулон, деликатно, но все-таки упрекнула меня Леонида. — Я думаю, корона сюда не подойдет.

— Это отчего же? — поворачиваясь к зеркалу то так, то эдак, спросила я, ощущая невероятный прилив сил. — Разве что… только серебряный ободок и эти чудесные сапфиры не сочетаются с камнем на колье, а так… Тогда, а что если я одену жемчужное ожерелье, а к нему — сережки, и… и это мрачное вдовье платье сменю на что-нибудь иное, а?

— Если вы позволите… — замялась служанка, — я бы посоветовала этого не делать, вы все-таки вдова, и еще не прошел год со дня смерти барона Экберта…

— Ну и что?

— Что подумает в таком случае ваш почтенный гость, виконт Рауль?

— И правда… — смутилась я, снимая диадему и распуская волосы. — Тогда… тогда пусть хоть локоны станут моим украшением, как считаешь?

— Думаю, этого вполне будет достаточно. Вы и так невообразимо прекрасны, госпожа баронесса.

— Да? Ну, спасибо, — улыбнулась я. — Впрочем… принеси-ка мне тот флакончик, с кисточкой.

— Какой именно? — уточнила Леня.

— Тот, что привезла мне в подарок маменька.

— Розовую краску для губ?

— Ага, именно ее. Знаешь, мне кажется, что наступил момент, когда я могу ею воспользоваться.

И вот, накрасив губы и свободно распустив волосы по плечам, я вышла к виконту Раулю де Альбе в сад — все-таки во вдовьем платье, но красивая безумно. Признаться, мне нестерпимо хотелось соблазнить этого юношу, произвести на него впечатление, а если повезет — даже влюбить в себя. Во-первых, я была слишком молода и красива, а во-вторых… я заметила, с каким нескрываемым восхищением парень смотрел на молодую вдову своего дяди — то есть, на меня.

Деревья полыхали яркостью расцветок, повсюду цвели розы — эти цветы особенно были красивы осенью, когда их листья, ударенные первыми заморозками, немного увядали, аромат же наполнял собою воздух, и так пьянящий.

— Позвольте сделать вам комплимент, — беря меня за руку и осторожно притрагиваясь губами к кончикам пальцем, сказал виконт, как только я приблизилась.

— Позволяю… — я инстинктивно поправила волосы.

— Вы очень, очень, просто ослепительно прекрасны. И я в жизни еще не видел никого, красивей вас. И это не просто комплимент…

— Вы преувеличиваете, — меж тем зарделась я.

— Совсем нет, — Рауль подошел вплотную, подставил мне локоть, я взялась за него, и мы вместе двинулись по тенистой аллее вглубь парка.

Разговаривать с этим молодым человеком для меня было одно удовольствие: виконт был почти моим ровесником (ему только недавно исполнилось двадцать пять лет), к тому же — успел попутешествовать, многое повидал, был начитан. Поэтому когда мы возвратились в замок, вечерело.

За ужином служанки принесли Мишеля, и Рауль несказанно удивил меня, играя и сюсюкая с ним, как заправский нянь.

— А вы умеете ладить с малышами, — похвалила я виконта, когда тот, ни мало не беспокоясь о чистоте своей одежды, принялся побрасывать малютку-Мишеля, тискать его и прижимать к себе, в то время когда ручки сынишки были испачканы вареньем.

— Я люблю детей, — заливисто хохоча, ответил мне барон, — к тому же этот мальчишка — просто красавчик, посмотрите, баронесса, какие у него кудряшки, словно у вас.

— Но… скорей, волосы моего сынишки по цвету напоминают ваши, — уточнила я, поражаясь сходству: Мишель был копией моего покойного мужа, а значит, и Рауля — такой же чернявый и смуглолицый.

— И я думаю, что если бы мы вот так, все вместе — я, маленький барон де Суарже и вы, баронесса, выехали бы в свет, все сразу же приняли бы нас за семью.

— Но мы и есть семья, — улыбнулась я.

— Нет, вы не поняли, — уточнил виконт, — все приняли бы нас за супружескую пару, а Мишеля бы посчитали моим сыном… Ой, простите…

— Прощаю, — вздохнула я, мгновенно погрустнев, потому что слишком призрачными были мои мечты. И — планы, которые, по всей видимости, опрометчиво озвучил этот человек. Во-первых, срок моего траура еще не истек, а во-вторых, он, Рауль, еще не подозревал о том, кем я являюсь на самом деле, и когда узнает, что я ведьма…

После ужина мы вдвоем с ним немного посидели возле фонтана, играя в модную в то время игру — шашки, а потом разошлись по своим комнатам.

Сбросив одежду, я не могла найти себе места. Кружась по спальне в одних только панталонах, дрожащими пальцами я сжимала свой ведьмовской амулет, прося у него совета — как же мне быть дальше. Ведь я понимала, что постепенно влюбляюсь в юношу, а позволительно ли мне было такое? И чтобы успокоиться, я приказала принести себе чашку какао с молоком и рюмочку коньяка — верное средство, а еще — снова наполнить ванну, в этот раз влить туда специальную эссенцию.

Погрузившись в буроватую воду, я с наслаждением вдохнула аромат хвои, закрыла глаза и поплыла по волнам мечтаний, представив себя снова свободной. Я размышляла о том, как было бы хорошо снова ощутить на своем теле ласкающие мужские руки. Мне нестерпимо хотелось поцелуев, нежных объятий, страстных проникновений…

— Леонида, — почувствовав нарастающее томление, позвала я свою служанку, — принесите-ка мне нефритовый стержень.

А потом, как только за девушкой закрылась дверь, воспользовавшись правом замужней женщины, а теперь — вдовы, я пошире развела ноги… Взяв в руки копию мужского естества, подаренную мне когда-то покойным бароном Экбертом, я намазала ее специальным составом и, приставив к женскому сокровенному, осторожно погрузила вовнутрь. Бедра мои инстинктивно сжались, из приоткрытых губ вырвался сладострастный стон. Я продолжала совершать движения даже тогда, когда в дверь тихонько постучались.

— Воооон, — взревела я, рассердившись на служанку, осмелившуюся нарушить мое уединение именно в тот момент, когда я уже была так близка к разрядке.

— Простите… госпожа баронесса, — скреблась в дверь Леонида, — тут пришла одна из нянек, она говорит, что вашему сыночку нездоровится, и позволите ли вы дать ему микстуру… У него жар.

— О нет… — распрощавшись с надеждой на экстаз (хоть я и ласкала саму себя, но все-таки со мной иногда это случалось), я вытащила шедевр срамного искусства из себя и, в последний раз вздохнув, положила его в продолговатый ящичек, инкрустированный изумрудами. Потом медленно встала во весь рост.

— Входи, Леонарда, — позвала я, — помоги мне одеться.

Но вышло, что я только зря переживала. Сыночек был здоров, просто вследствие игр с виконтом (а также продолжительной прогулки на солнце) он был немного перевозбужден и плакал, температура же тела его была нормальной. Поэтому, хоть и успокоенная здоровьем сына, но все-таки раздосадованная прерванной забавой, я возвратилась в свою опочивальню в мрачном настроении.

В эту комнату покойный барон Экберт переселил меня после того, как мы решили спать отдельно, и она просто блистала несказанной роскошью. Повсюду по стенам здесь висели прекрасные картины, на которых были изображены сцены любви, золоченные расписные медальоны и панно. А чего стоили изящные предметы меблировки. Мой покойный муж сполна компенсировал тот ущерб, который я понесла как супруга, вынужденная проводить ночи в одиночестве. Вот только это меня совсем не огорчало, а даже напротив — радовало, потому что с тех самых пор, как я стала спать отдельно, я могла хорошенько отдохнуть, его же любви мне и так было довольно.

Возвратившись в комнату, я приказала подать мне ночную одежду. Облаченная в белый пеньюар из необычно тонкой и прозрачной ткани, я легла в кровать, надеясь поскорей уснуть, чтобы дождаться утра, когда смогу снова увидеть своего рыцаря.

Но сон почему-то ко мне не шел, и от досады я начала грызть ногти, силясь вспомнить какие-то романтические стихотворения, чтобы отвлечься ими. И вдруг дверь в мою комнату тихонько скрипнула. Замерев от страха, я вжалась в постель, и даже перестала дышать — гадая, кто же это мог быть. Но вот немыслимым образом я почуяла знакомый аромат, без сомнения, принадлежащий…

— Виконт Рауль, — выдохнула я, дрожащими пальцами хватаясь за кулон, — это вы?

— Да, баронесса, — прошептал он, крадущимися шагами двигаясь в мою сторону, — простите ли вы мне мое вторжение, но…

— Прощаю, — в тон ему ответила я.

— Правда? — и вот он уже сел на край кровати. — Я просто не мог дождаться утра, мне было так невыносимо тоскливо без вас, что я запросто мог бы умереть. И вот… решил прийти к вам, таким образом спасая свою жизнь.

— Вы шутите? — прикрываясь краем одеяла, спросила я.

— Совсем нет, — подсовываясь поближе, сказал виконт. — Сам не знаю… какое-то наваждение, но… я соскучился по вас, графиня.

— И я тоже… — я не контролировала своих губ, произнесших это.

— О боже, спасибо тебе… — осторожно касаясь пальцами моих, укрытых одеялом, ног, взмолился Рауль. — Вы меня очаровали настолько, что я совсем потерял голову. Не подумайте обо мне ничего плохого, просто…

— Я вас понимаю…

А потом, разразившись горькими слезами, я отчего-то решила раскрыть перед этим человеком всю свою душу. Всхлипывая и сморкаясь, я взахлеб принялась рассказывать ему обо всех тех злоключениях, которые постигли меня после смерти моего папеньки. Я поделилась с ним историей первого в своей жизни бала, потом я говорила о супружеской жизни, о чудовищной темпераменте барона Экберта и того, как мне довелось свыкаться со всем этим.

— Я не любила своего мужа… не успела его полюбить, — в самом конце созналась я, принимая страстные поцелуи юноши, которыми он осыпал уже не только мои руки, но и шею, и лицо, подбираясь к губами, — но теперь я, кажется, ощущаю что-то подобное, хоть и не уверенна еще до конца.

— И кто же он, тот, кого вы полюбили? — немного отстранившись от меня, Рауль пылающим взглядом уставился мне в мокрое от слез лицо.

— А вы разве не понимаете? — всхлипнула я, в который раз поразившись сходству — этого юноши, и моего покойного мужа.

— Могу только догадываться… но… если услышу ответ, то, боюсь…

— Я полюбила вас, — простонала я, ощутив предательское возбуждение, возникшее от близости этого пышущего молодостью и страстью мужского тела.

Правильно поняв мое томление, виконт Рауль поступил благоразумно, так, что я даже не надеялась.

— Я прошу вашей руки, дорогая Милена, — вскочив с кровати, юноша опустился на колени, протягивая ко мне ладони. — Я тоже ощущаю подобное. И это то, что, по всей видимости, называется любовью с первого взгляда. Я люблю вас…

* * *

Поутру голова моя гудела, словно в то утро, когда я возвратилась из шабаша, так в нем и не поучаствовав. Только теперь ситуация была другая.

— И что же нам делать? — смущенно улыбаясь виконту Раулю де Альбе за завтраком, спросила я.

— Надеюсь, вы не передумали? — вполне серьезно ответил мне барон. — А то… я не переживу отказа…

— И все же немного странно, эти скоропалительные чувства, и все остальное… я так не могу.

— Не можете что?

— Хочу напомнить, что я — вдова, все еще пребывающая в трауре. К тому же — мать маленького сына… и не в моем праве самой решать.

— Но траур ваш вот-вот закончится, — отхлебнув немного из фарфоровой чашки, угрюмо промычал Рауль, — а сына вашего я уже люблю, как своего собственного, к тому же — он так на меня похож.

— Потому что является родственником, — сказала я.

— И это тоже веский предлог соединить наши судьбы. Вы — еще так молоды, я — никогда не был женат, поэтому кто нам может помешать?

— И все же… — стыдливо пряча взгляд, выдохнула я, — мне нужно посоветоваться с моей маменькой.

— Я охотно поддержу вас в этом, — воскликнул юноша, — и если вы соблаговолите, поеду вместе с вами, чтобы на коленях просить согласия на наш союз.

— Нет, вот этого-то как раз и не нужно делать, — всполошилась я, боясь маминой реакции. А что если она усомнится и примется отговаривать меня от брака? Все-таки один раз я уже попалась на крючок ее уговоров, и что из этого всего вышло? Теперь я хотела решения принимать сама, но мне необходимо было, по крайней мере, поставить свою родительницу в известность, и лучше всего было бы избежать присутствия жениха при всем при этом.

— Хорошо, но дайте мне слово, что не передумаете, — вскричал виконт, а его темно-сливовые глаза неестественно блеснули.

— Даю слово, — сказала я. — А пока я поеду к матери… хотя мой муж и запретил мне это делать, но… — (не могла же я сходу выдать свою самую страшную тайну). — Вы же, виконт Рауль, также возвращайтесь к себе домой и поговорите с родителями, вполне возможно, что именно они и станут самым большим препятствием, а не все остальное.

— Нет, вы даже не сомневайтесь, баронесса, — улыбнулся мой пока что только призрачный жених, — родители очень уважают каждое мое решение. К тому же… как только они узнают имя невесты, то тут же дадут согласие на наш брак.

— Вот и отлично, езжайте.

* * *

Следующее утро я встретила одна. Его сиятельство виконт Рауль де Альбе отбыл в свой замок, я же, приказав служанкам и нянькам собираться в дорогу, молча страдала, баюкая своего Мишеля и целуя эти миндалевидные глазки, напоминающие мне обеих своих мужчин сразу — моего уже бывшего, покойного, и будущего мужчину, если судьбе будет угодно, чтобы наши судьбы соединились. Целый день потом я бродила между цветущих кустов роз, садилась на знакомую скамейку, вспоминая взгляд Рауля, его лицо…

Только под вечер решилась возвратиться в свою опочивальню. Как только я увидела кровать, на которой Рауль обнимал меня, вспомнила его нежные касания и страстные поцелуи, постыдные желания сразу же заполонили меня, обрушившись лавиной чувств. Но хотя мое молодое тело и затрепетало, требуя воспользоваться нефритовым стержнем, я отказала себе в этом удовольствии, так как надеялась вскоре ощутить настоящее блаженство. А пока… следовало терпеть. Поэтому, приняв ванну, я выпила снотворное и погрузилась в сон, напоминающий забытье.

* * *

Конечно же, как только я въехала в родительское имение, маменька встретила меня с легким недоумением, если не сказать — тревогой.

— Что я вижу, дочь моя? — нахмурив брови, буркнула она, недовольно скривив губы. — Разве ваш покойный муж, барон Экберт де Суарже не запретил вам покидать замок до тех пор, пока маленький Мишель не будет способен ходить? И что, он уже ходит?

— Ну при чем тут это, мама, — я была поражена такому приему. "И вправду кто-то ее сглазил", — подумала я, сожалея о том, что у меня нет, по крайней мере, с собой ведьмовской книги, а то бы я быстро нашла выход. — Мне необходимо было тебя навестить, чтобы поговорить о серьезных вещах.

— О серьезных? — еще больше нахмурилась мать. — Уж не решила ты отобрать у меня свое богатство.

— Решительно я тебя не понимаю… — вздохнула я, но спорить дальше не хотела. — По крайней мере, мне можно войти во дворец?

— Можно, — прошипела маменька. — А что Мишель, он не укачался в дороге?

— С ним, как и со мной, все нормально. А вот насчет тебя… — последние слова я прошептала, но маменька все равно их расслышала.

— А что, со мной что-то не то? — сощурилась она. — Я что, стала плохо выглядеть, или потолстела?

— Нет, напротив, — примирительно улыбнулась я, подходя к маменьке и прикасаясь губами к щеке, ярко нарумяненной поверх белил, — ты молодеешь день ото дня, и совсем скоро мы будем выглядеть словно ровесницы.

В этот раз мама удовлетворенно улыбнулась.

— Ну ладно, со мной действительно что-то не то.

* * *

А за столом, когда я поведала ей о предложении виконта Рауля, мама обрадовалась еще сильнее.

— Конечно же, выходи, — воскликнула она, чуть не подпрыгнув от радости. — Какая хорошая партия, подумать только. Вот так повезло тебе дочь, да? И у нашего маленького Мишеля будет достойный его отец.

— Спасибо, — умильнулась я, так как не сдержав чувств, маменька подхватилась со стула и, бросившись в сторону кроватки, в которой играл мой мальчик, схватила его на руки и крепко прижала к себе.

И тут в комнату, даже не постучавшись, вошел Серж. Одет он был с иголочки и на редкость богато: атласный сиреневый кафтан с белыми прорезями, отделанный золотой вышивкой, плотно прилегающие к ногам черные рейтузы, высокие кожаные ботфорты, золотая цепь, свисающая с пояса…

— Какая приятная встреча, — воскликнул он, в первое мгновение замерев, а потом, расплываясь в улыбке двинулся в мою сторону, широко расставив руки, что я даже удивилась — вот как парень тут обжился, совсем осмелел. — Дай-ка я тебя обниму, дорогая Милена. Давненько мы не виделись?

— Да уже больше года, — наклоняясь для дружественного поцелуя, сказала я. Вот только вместо взять мою руку в свои, или чмокнуть меня в щеку, Ковальский неожиданно страстно приник к моим губам, так что я, опешив, инстинктивно оттолкнула его от себя, потом недоуменно посмотрев. Но парню, казалось, было все равно.

— Ого, — садясь на свободный стул, он учтиво кивнул моей маменьке (даже слишком учтиво, как отметила я, если принять во внимание то, что они решили пожениться, и вообще…). — Вот как быстро время бежит, да, Мари?

"Мари?" — еще больше изумилась я. Маменьке же было все равно до его слов, вот только и волнения своего она не смогла скрыть тоже: что, приревновала?

— И надолго ты к нам? — беря в руки чашку с чаем, просил меня Серж.

— Да нет… — вздохнула я, все больше тревожась тем, что здесь происходило. — Думаю, что уже завтра отправимся в обратный путь.

— Только один день? — словно изумился парень.

— Вполне достаточно, — вместо меня мрачно ответила ему маменька. — У баронессы Милены де Суарже, вдовы, есть дома кое-какие обязанности, если не сказать — приятные хлопоты.

— Да? И какие же? — развязно откинувшись на спинку и широко расставив ноги, спросил Ковальский. — Уж не замуж ли собралась?

— Оно самое, — снова вместо меня сказала мама.

— А что, от смерти барона уже миновал год?

— Почти, — на сей раз, я решила вмешаться в разговор и ответить сама. — Остался всего месяц, так что…

— И кто же претендент на твою руку и сердце, Милена? — громко отхлебывая из чашки и сверля меня глазами, не переставал развязничать парень. Я с удивлением посмотрела на маму, но она сидела, словно истукан, и только ее сердитые глаза метали молнии.

— Пока что рано говорить об этом… — угрюмо буркнула я. — Что ж, мне пора пойти и отдохнуть, что-то я слишком вымоталась в дороге.

После этих слов я встала и, подобрав юбки, устремилась в сторону своей спальни, чтобы проторчать там до самого вечера, перелистывая книжки и время от времени погружаясь в полудрему. Немудрено, что именно из-за этого я плохо спала ночью.

Зря только проворочавшись до полуночи в кровати, я все-таки решила встать и выйти на террасу, чтобы подышать там свежим воздухом. Но когда бледная полоска света упала на диванчик, стоящий там, я увидела сидящую на ней и целующуюся пару. Конечно же, это была моя маменька и Серж. Я не решилась вмешиваться и снова возвратилась в опочивальню.

Утром, ни свет, ни заря я разбудила своих служанок. Мой мальчик просыпался рано, поэтому я не боялась нарушить его режим.

— Мы уезжаем домой, — приказала я Леониде, — через час карета должна стоять у крыльца, а в ней — лежать все вещи.

— А как же ваша маменька? Она же еще спит. Неужто даже не попрощаетесь?

— Я оставлю ей записку, — сказала я. — Главное, ради чего я ехала сюда, мы уже обговорили, дольше оставаться не имеет смыла.

— Можно спросить? — хитро сощурилась лукавая служанка, общающаяся со мной на правах подруги. — Что, графиня Мари приревновала своего слишком юного кавалера к вам?

— А ты что, тоже это заметила? — удивилась я.

— А то как же, — хихикнула проныра, — об этом все уже шушукаются. Ох, госпожа, да тут и слепому все понятно: этот щеголь влюблен в вас по уши и, думаю, маменьку вашу он обхаживает только ради того, чтобы поближе подобраться к вам.

— Ты не понимаешь, о чем говоришь, — от досады закусив нижнюю губу, буркнула я. — Все совершенно не так…

— Ах, баронесса, мне ли не знать мужчин. Да когда покойный барон Экберт…

— Молчи.

— Вот только… клянусь вам, если он сегодня же не попросит вашей руки у графини, то я буду не я, и тогда можете плюнуть мне в лицо.

— Вот как? Тогда… тем более следует как можно быстрее уезжать отсюда, я не хочу никаких недоразумений. Вот еще что вздумали.

Наспех собрав свои драгоценности, я передала их Леониде, а потом села у секретера и написала маменьке слезное письмо, прося ее прощения за скоропалительный отъезд — якобы в связи с моим плохим самочувствием.

* * *

И вот, минуя главные ворота, мы проехали мимо живой изгороди, которую приказал устроить мой отец — низенькие кустики жасмина, полыхали ярко-красной листвой, а дальше покатили по темно-серой брусчатке в сторону леса. Утро выдалось с морозцом, и я куталась в подбитый мехом плащ, прислонившись плечом к Леониде. Две няньки сидели напротив нас, одна из них держала на руках моего мальчика, беззаботно играющего деревянной лошадкой, сделанной, как и все игрушки, искусным мастеровым из деревни Веселково.

"А не это ли Веселково, откуда мой покойный муж брал для утехи себе девиц?" — задумалась я, удивляясь тому, что как-то позабыла о разговоре с маменькой и ни разу не расспросила барона Экберта — правда ли то, что у него есть особенная деревня.

— Послушай, Леонида, — толкнула я служанку, — вот что хочу тебя спросить.

— А? Что?.. — словно очнулась та, наверное, успев, задремать.

— Говорю, как там деревня Веселково?

— Хорошо, госпожа баронесса, — встрепенулась Леня, — управляющий не докладывал ни о чем плохом. Женщины рукодельничают, мужчины исправно поставляют мебель, железные изделия и украшения… Торговля идет удачно, так что… А отчего вы полюбопытствовали?

— А ты сама-то откуда? — спросила я.

— Оттуда же, из деревеньки этой.

— Вот что… — взяв из рук Мишеньки лошадку, я сделала вид, что внимательно ее разглядываю (нянька же вместо этого одарила его пестрым петушком с золочеными лапками и гребешком из самоцветов). — А это правда, что в Веселково живут особенные люди?

— Ага. Все как на подбор, — похвасталась служанка, и горделиво приподняла подбородок вверх.

— И что налоги они не платят?

— Как не платят? — удивилась Леня. — Да от торговли платьем, шубами, кружевным бельишком, вышитыми полотнами, мебелью, оружием, украшениями и многим другим в нашу доходную книгу вписываются немалые суммы. От иных деревень и за год не получаем того, что веселковцы шлют изо дня на день. Там же что ни мужик — то мастеровой, что не баба — то искусница. Да на наш деревенский храм сама королева приезжает посмотреть, и картины у нас заказывают.

— Даже так? — хмыкнула я, решив, что мне непременно следует поехать в Веселково, чтобы самой все это увидеть.

— А баронский замок? А ваша одежда, госпожа Милена? Ведь все оттуда. Конечно, есть вещи, что приобретенные у купцов, но в основном… Золотые руки у наших, у деревенских.

— Я еще вот о чем, — нервно теребя в руках лошадку, таки осмелилась я спросить, — когда я еще не была замужем за бароном, то… до меня доходили слухи, что как будто бы в той деревне живут… бывшие любовницы покойного барона Экберта, это правда?

— Ну да, — внимательно посмотрела на меня девушка.

— Так это правда? И то, что бывший хозяин брал себе невест, чтобы переспать с ними до того, как те лягут в супружеское ложе с законным мужем?

— Он удостаивал такой чести только самых красивых, — лукаво сощурила глаза Леонида.

— И что, было такое, что от таких отношений рождались дети?.. — мой голос перешел на полушепот, а от страшной догадки кольнуло в сердце.

— Об этом не беспокойтесь, баронесса, если такое и случалось, то кто сознается? Будьте уверены: у барона Экберта де Суарже есть единственный законный наследник — и это ваш сыночек Мишель. Все остальные — дети своих отцов, вот и все.

— А я-то думала, что все это просто сказки, — отдав лошадку няньке, я откинулась спиной на мягкую спинку дивана и закрыла глаза.

"Целая деревня ремесленников, — думала я. — Счастливые люди; возможно, все они там хорошо образованны и живут, припеваючи. Ну что ж, так тому и быть, пусть все остается, как и было при прежнем хозяине. Потому что… наверняка среди них есть незаконнорожденные дети и даже внуки моего покойного мужа, барона. Как хорошо он все придумал"

* * *

Меж тем, миновав поле, мы въехали под сень деревьев, постепенно погружаясь в лесную чащобу. Время от времени теперь по бокам кареты слышались хлесткие удары веток, под колесами ломался какой-то сухой прутик, и этот неожиданный треск пугал меня. Сразу вспомнилась встреча с разбойниками, ведьмовская избушка, в которую мне вот-вот придется возвращаться (а я ведь так отвыкла от всего этого), и я, приложив к груди руки, нащупала амулет. Выглянув в окошко, заметила зяблика, пролетевшего мимо (наверное, его гнездышко было где-то рядом, и мы спугнули птичку), потом через дорогу пробежала лиса, вильнув рыжим хвостом, она скрылась среди глухих зарослей, закаркала ворона…

— Как же я устала, — простонала я, словно ощущая приближение какой-то опасности, — скорей бы уж выехать отсюда, хочу увидеть небо.

— Осталось совсем немного, — ответила мне Леонида, которая, как и я, ужасно боялась леса.

— Эй, няньки, а расскажите-ка маленькому барону Мишелю какую-то забавную сказку, — попросила я у дам, что, не выспавшись как следует, теперь вовсю клевали носами. К тому же мой мальчик от скуки начинал капризничать, а я не хотела терпеть еще и его хныканье.

— Хорошо, — встрепенулась одна из них, толстая Шарон, и принялась нараспев бубнеть: — В некотором царстве, в некотором государстве жили король с королевой, и у них была дочь-красавица…

Заслушавшись, я не заметила, как пролетело время, и через какой-то час и вправду увидела небо, вот только оно было не синим, и не голубым, как я мечтала, а сплошь затянуто серыми тучами.

— Неужто будет гроза? — вздохнула Леонида, и, отодвинув занавеску, выглянула наружу.

— Какая гроза осенью? — поправила ее нянька. — Разве дождик посыплется, а грозы не будет.

— Эх, жалко, потянутся серые дни, холод и слякоть, потом все заметет снегом…

— Брось навевать тоску, — одернула я служанку, — и без тебя тошно, лучше спой-ка что-нибудь, но только забавное.

— Хорошо…

Но Леонида так и не успела затянуть куплет, потому что, краем уха уловив какой-то подозрительный шум позади нас, я вскочила с места и, отодвинув няньку, выглянула в заднее окошко. По дороге во всю прыть несся всадник, на ходу ошпаривая лошадь плетью. Без сомнения, он догонял карету. Но что было нужно этому человеку, и почему он гнался за нами? Сквозь топот копыт и скрип колес я все-таки расслышала, как незнакомец кричал что-то кучеру, наверное, чтобы тот остановился.

И вот карета действительно стала. Всадник спрыгнул с коня и подбежал к окошку, схватившись за ручку дверцы, открыл ее.

— Серж? — с изумлением глядя на хорошо знакомый мне ярко-зеленый плащ, свисающий из его плеч, только и смогла вымолвить я.

— Госпожа баронесса, — сверля меня неестественно возбужденным взглядом, прохрипел Ковальский, — выйдите, пожалуйста, из кареты, мне необходимо кое-что сказать вам.

— А что? Вас послала матушка?

— Нет… То есть, да, — нервно выкрикнул парень. — Ну же, поторопитесь, я не задержу вас надолго.

— Тогда… говорите прямо сейчас, — оглядываясь на Леониду, попросила я.

— Не могу.

— Почему же?

— Потому что послание, которое я должен передать вам, несколько секретное, и я не могу говорить в присутствии посторонних.

— И что же такого секретного могла передать мне матушка? — любопытство мое пересилило. Я подумала: да мало ли есть на свете зеленых плащей, а что если и Серж, и незнакомый старик покупали его в одной и той же лавке?

Выйдя из кареты, я предусмотрительно закрыла дверцу, потому что воздух был холодный, и мне не хотелось простудить малыша.

— Ну что там, говорите, — кутаясь в меховую накидку, спросила я.

— Нет, давайте немного отойдем в сторону, прогуляемся воооон до тех кустов, — и парень показал на довольно густые заросли облепихи, покрытые седыми листиками и ярко-оранжевыми гроздьями мелких ягод, находящиеся на довольно приличном расстоянии.

— А почему так далеко?

— Далеко? — хмыкнул Серж. — Совсем нет, это вам просто кажется, на самом деле — рукой подать. А потом… привезу вашей маменьке подарочек — веточку эдакой диковины, ей будет приятно. И вы тоже можете себе сорвать, украсите потом комнату.

— Ну ладно, — вздохнула я, — пойдемте.

Кусты и вправду манили меня своей красотой, к тому же от продолжительной ходьбы ноги затекли, мне захотелось вдруг прогуляться, подышать свежим воздухом, да и интересно было услышать послание — а вдруг маменька передумала насчет виконта Рауля де Альбе? Хотя… это уже не имело никакого значения, и было делом времени. Я твердо решила, что как только влюбленный юноша возвратиться ко мне — с хорошими новостями — ответить ему согласием, и будь что будет. Действительно: что мне мнение общества, и почему я должна отказывать себе в праве быть счастливой, если так молода и красива. Вот об этом-то я и думала, медленно ступая рядом с Сержем, он же не отпускал поводья своей лошади.

Я настолько замечталась, что когда, поравнявшись с пышными кустами, юноша цепко ухватил меня за руку и, дернув, притянул к себе, так что я упала на его грудь, не сразу сообразила во что же вляпалась.

— Эй, ты что, Серж? — я попыталась его оттолкнуть от себя, но не тут-то было. Схватив за плечи, он потащил меня за кусты, так что со стороны кареты нас не смогли больше видеть.

— Милена, — впиваясь пальцами в мои предплечья, парень принялся меня отчего-то трясти.

— Что? Что ты хочешь? Отпусти немедленно, — закричала я. Ответом же послужил наглый поцелуй, которым Ковальский заткнул мой рот. Я зря только рвалась, брыкаясь коленями и стараясь освободиться от его крепких объятий, потому что в следующее мгновение парень буквально подмял меня под себя, бросив на землю и навалившись всем телом. Одной рукой он прижимал меня к земле, другой уже задирал юбки. Вспомнив, как ловко он управлялся тогда, в беседке, когда я застала их с мамой… я поняла, что мне пришел конец, и этот умалишенный меня изнасилует, а потом…

— Я люблю тебя, Милена, — его ярко-зеленый плащ закрыл мне глаза и нос, так что я могла бы задохнуться, а рот время от времени покрывали короткие поцелуи, — я сделаю тебя своей, я хочу тебя.

— Нет… — извиваясь, я зря только надеялась освободиться. — Не делай этого, Серж. А как же моя маменька? Ведь вы же любите друг друга? И…

— Замолчи, — прорычал парень, и я ощутила, как он буквально разрывает на мне панталоны.

— Ты не в себе, остановись.

— Ты будешь моей. Сейчас я быстро проникну в тебя, оплодотворю… а потом тебе никуда уже не деться.

— Ааааааа, — закричала я, но тщетно… его пальцы уже проникли в мое женское сокровенное, а на оголенном бедре я ощутила твердую мужскую плоть.

Еще миг — и я была бы навеки опозоренной. Конечно же, даже после такого я ни за чтобы не согласилась выйти замуж за Ковальского. Но действительно была вероятность того, что я могла забеременеть, и что тогда? Именно эта мысль придала мне сил, я смогла высвободить одну руку и, схватив дрожащими пальцами амулет, мысленно взмолилась: "Колдовская сила, вернись ко мне. Помоги мне избавиться от насильника. Образумь его, останови, ударь"

И случилось чудо. Вдруг грянул гром — и яркая вспышка опалила мне лицо, буквально ослепив ярчайшим светом, который я увидела даже сквозь плотную ткань плаща. Серж сразу же обмяк, его объятия раскрылись, и я смогла освободиться. Сбросив из себя ставшее невероятно тяжелым тело парня, я вскочила на ноги, судорожно поправляя на себе одежды.

Я вся тряслась, будто в лихорадке. Бросив последний взгляд на распростертого по траве злодея, я даже не удосужилась проверить, жив ли он, только заметила дымящийся в нескольких местах плащ, бросилась бежать прочь от гиблого и страшного места. Навстречу мне уже вовсю мчался кучер, что-то выкрикивая и размахивая плетью, но я не смогла разобрать его слов, так как в голове у меня гудело, а перед глазами плясали разноцветные круги.

— Госпожа баронесса, — Леонида стояла возле кареты, и по ее испуганным глазам я поняла, что она все видела и знает, но я ошиблась. — Это что там было? И где юноша, с которым вы пошли беседовать?

— Он… там… — еле-еле переводя дыхание, сказала я.

— Он что, умер? Его поразила молния? Я видела, как она ударила именно в то место, куда вы с ним отправились. Подумать только, это случилось осенью. Думаю, кучер ему поможет…

— Молния? Правда? — и я резко оглянулась. Возничий стоял возле кустов, растерянно разведя руки в стороны.

— Ну да. А что с вашим платьем? Вы упали?

— Мой амулет… — прошептала я, хватаясь пальцами за золотой круг, — он меня спас, но как…

И тут дверца кареты приоткрылась, и появилось румяное лицо няньки, к моему изумлению, она довольно улыбалась, даже не обращая внимания на мой ужасный вид и все, что только что произошло (хотя, видели ли все они хоть что-то, кроме удара молнии, я не знала).

— Молодой барон сделал первый шаг, — сказала довольная Шарон, — да так уверенно. Представляете, вскочил с дивана и пошел. Вы бы только видели эту потеху.

— Ах, так вот оно что, — поднеся кулон к глазам, я различала ожившее сияние "куриной лапки". Судьба смиловалась надо мной, или мне просто повезло, что мой сыночек сделал свой первый шаг именно тогда, когда это было необходимо, таким-вот образом возродив во мне ведьмовскую силу.

— Ничего не понимаю, — через какое-то время к нам возвратился кучер, его кустистые брови были подняты от удивления, — когда я подошел, молодой господин подскочил на месте и, прыгнув на лошадь, умчался прочь. Вот только… вид у него был страшный — одежда вся обгорелая, и лицо красное…

— Значит, говоришь, умчался? — нахмурилась я. — И лицо красное? Что ж, я тоже не совсем поняла, отчего все так, но… Сейчас нам нужно ехать домой, я слишком устала, а потом будет видно что да как.

* * *

И вдруг снова послышался конский топот, в этот раз всадник подъезжал к нам из обратной стороны дороги.

— Кого там черти несут? — ухмыльнулась я, хватаясь за свой кулон и решая, как поступить с насильником на этот раз, если он снова вздумает напасть. Но приглядевшись, я поняла, что, увы, это был не Серж. Да и не мог бы он так быстро оправиться от удара молнией, подлецу здорово не повезло.

Ехавший же к нам был одет в военный мундир, и на боку его блестела шпага.

— Виконт де Альбе? — воскликнула я, как только узнала путника.

— Баронесса Милена? А я выехал вам навстречу, как только узнал… Что это с вами?

— Ничего страшного… — поспешила успокоить я Рауля. — Так, решила немного прогуляться, и неожиданно упала, вот…

* * *

Возвратившись в свой замок, я распорядилась приготовить комнату для виконта, потом переоделась и спустилась в гостиную, где уже был накрыт стол.

— Дорогая Милена, — поцеловав мне руку, виконт занял почетное место напротив меня, — я буквально летел туда и обратно, так как каждая минута без вас причиняла мне немыслимую боль. Вы меня околдовали.

— Да?..

— Но мне приятны эти чары, и я ни за что не хотел бы от них освободиться. Я так рад, что мы снова вместе, а еще… Мои родители не против нашей свадьбы, поэтому мы можем объявлять официальную помолвку.

— Очень приятно все это слышать, — улыбнулась я, — и у меня тоже есть для вас не менее хорошая новость: моя маменька благословляет наш союз, вот только…

— Что? Какие-то препятствия?.. — встревожился Рауль.

— Да…

— Какие?

— Осталось дождаться конца траура, — выдохнула я, лукаво прищурясь, и не без удовольствия наблюдая вспыхнувшую тревогу в темно-сливовых глазах виконта.

— Ах, вы об этом, — и юноша с облегчением откинулся на спинку стула. — Конечно же, мы подождем. Все приличия будут соблюдены, и вам незачем переживать за свою честь. А где же маленький Мишель?

— Малыш спит, устал в дороге. Неужели вы и по нему соскучились, виконт?

— А то как же, — воскликнул тот. — Ребенок моей любимой дорог мне так же, как и она. И если вы не будете против этого, я хотел бы, чтобы он называл меня отцом, хотя…

— Маленький барон Мишель де Суарже — единственный наследник своего отца, — вдруг помрачнела я, — и будет лучше… хотя, я не знаю, я так неопытна во всех этих вопросах, виконт…

— Дадим же ему право самому выбирать, когда подрастет. А пока — я буду любить его, как сына, вашего сына, дорогая моя Милена.

— Это приятно слышать… Да, кстати, мальчик сегодня сделал свой первый шаг. И представляете — в карете, среди поля.

— О, он вырастет отважным малым.

Так мы проговорили до того времени, когда наступила пора укладываться в постель.

— Мы попрощаемся с вами до утра, — сказала я на прощание виконту, выразительно глядя прямо ему в глаза, — пожалуйста, не скучайте и тоже хорошенько отдохните. Поймите, я могла бы беседовать с вами еще нескончаемо долго, но… такова женская природа, что нам хоть иногда, но все же необходим полноценный отдых.

— Я все понимаю, графиня, — поклонился мне Рауль, и его черные смоляные волосы красиво упали на белый воротник, напомнив мне волосы другого. — До завтра. И если уж так получается, что нам невозможно встретиться этой ночью наяву, то… я уверен, что увижу вас хотя бы в своих снах.

— Сладких вам снов, Рауль.

— Люблю вас, моя дорогая Милена…

* * *

Когда наступила среда, я первым же делом решила побежать к своим конюшням, так как ощущала острую потребность съездить в ведьмину избушку, чтобы проверить, все ли там в порядке. А потом — мне нужно было спросить совет у книги: могу ли я снова выйти замуж, и не подействует ли страшное проклятие и на моего нового мужа.

— Куда вы? — как только, набросив на себя дорожный костюм, я выбежала из замка, вдогонку крикнула мне камергерша.

— Оставайся дома, Леня, — ответила ей я, — меня не нужно сопровождать. Присмотри за маленьким Мишелем, да и если что нужно будет господину виконту…

— Хорошо.

Мы так подружились с девушкой, что последнее время были почти что неразлучны, и между нами не осталось совершенно никаких тайн; Леонида была как бы моей тенью, и поэтому сильно волновалась, когда я шла куда-то без нее. Поэтому я только улыбнулась на все эти расспрашивания, приняв их за обыкновенную заботу обо мне.

Наконец, запрыгнув на спину кобылице, я до упора натянула вожжи и, ударив шпорами в бока, галопом понеслась в нужном мне направлении.

С замиранием сердца я приоткрыла дверь теперь уже своей избушки. "А как же все это время жили без меня Эйфелль и Лучик? — подумала я, снимая клочок запыленной паутины, нависшей мне на шляпу. — Неужто кто-то другой готовил им еду? Или… а что если бедняги погибли с голоду?"

В домике повсюду лежала пыль, и воздух был такой, словно тут сто лет никто не жил — затхлость и сквозняки.

— Эй… — прошептала я, подходя к печке и заглядывая в совершенно остывшую трубу. — Есть здесь кто?

Вместо ответа ко мне — прямо и з трубы — вылетела горсть золы, а затем, громко попискивая и клацая крохотными белыми зубами, появился Лучик.

— Ах ты мой маленький, — обрадовалась я, подставляя ему свою ладонь, на которой была одета кожаная перчатка для верховой езды. — Как вы тут без меня? А где кот?

"Он на чердаке, караулит серых хвостатых бескрылых мышей", — проник в мои мысли ответ фамильяра.

— А ты-то чем сам питался? — спросила я.

"Ловил мотыльков, комаров и мух, как обычно", — ответил крылатый зубастик.

Осторожно сняв с руки перчатку вместе с Лучиком, я положила ее на посудный шкаф, сама же переоделась и принялась за уборку. Конечно же, я не мыла собственноручно полы и не сметала пыль, и даже дрова в дом прилетали как бы собой, и печка разжигалась. Для этого мне больше не надо было листать Магическую книгу — все нужные по хозяйству заклинания я уже хорошо знала наизусть.

И теперь, сложа руки, я просто сидела на стульчике, бросая взгляды по сторонам и замечая, что нужно делать, выкрикивая магические приказы и наблюдая, все ли происходит правильно.

Кому-то со стороны могло бы показаться, что вещи перемещаются сами собой, но я была ведьмой и понимала, что ими орудуют невидимые духи, существа совсем не бестелесные, но мне совершенно не хотелось видеть их личину, подчас настолько ужасную, что в следующий раз побоялась бы их даже вызывать. Поэтому я обходилась тем, что просто использовала их труд во благо себе, а трудиться они могли и так.

Когда уборка была закончена, в печке горели дрова, а на широком подоконнике, под вышитой салфеткой, поспевало тесто, я наконец-то смогла взять в руки книгу.

— Итак, — перелистывая страницу, вздохнула я, — и какие же дела ждут меня, помощница?

Через минуту буквы начали проявляться. Прочитав написанное, я с головой погрузилась в ведьмовскую работу, уж которую-то никто не смог сделать вместо меня.

* * *

Возвратилась я домой уставшая до изнеможения, но лежать мне не хотелось. Поэтому, отдав в руки Леониде мешочек с целебными да молодильными травами, я приказала заварить их для меня: по прошествии времени я решилась использовать магические знания и себе на пользу.

— Где это вы были весь день, баронесса Милена? — внимательно меня разглядывая, спросил виконт Рауль.

— А что?

— И выглядите вы как-то по-иному…

— И что же такого во мне переменилось? — отхлебывая глоточек ведьмовского чая, я ощущала, как с каждым глотком силы буквально вливаются в меня.

— Даже не знаю… — хмыкнула Рауль. — Но ваши глаза… они как будто бы позеленели, и стали глубже.

— Вы настолько внимательны, — улыбнулась я, — что настолько хорошо успели изучить цвет моих глаз?

— Я бы желал… — голос виконта охрип, и он сглотнул, сделав паузу, во время которой я заметила охватившее его волнение, — …также хорошо познать вас всю, дорогая…

— Приятно слышать, — сердце мое и вправду вздрогнуло.

— Так что, вы позволите мне сегодня посетить вашу спальню?

— А не слишком ли рано? — внезапно помрачнела я, испугавшись, что парень может посчитать меня слишком уж доступной. Но потом, упрекнув сама себя, сразу же улыбнулась, поспешив отпить еще глоток.

— Простите… — темно-сливовые глаза виконта заволокло туманом. — Но я подумал, что между нами не должно быть никаких недоразумений. И потом… мое слово твердо, я все так же надеюсь вскоре назвать вас своей законной супругой. Не передумали ли вы, баронесса?

— Нет, конечно же, нет, — поспешила заверить я. — Просто… знаете, существуют некоторые правила приличия…

— Так пускай же сгинут все правила, если они настолько жестоки, что разлучают меня с любимой, — вскричал Рауль, внезапно вскочив из-за стола.

— Что с вами? — всполошилась я.

— Мне двадцать пять лет, я больше не мальчик, я испросил благословение у своих родителей… И что? Я нахожусь в доме своей любимой, которая дала мне свое согласие, уже все решено, а я все так же не могу обнять ее и поцеловать? Да что ж это за законы такие, запрещающее мне это сделать?

— Рауль?..

А уже в следующе мгновение воспылавший внезапной и безудержной страстью юноша упал возле меня на колени и дрожащими пальцами схватился за пышный подол юбки, поднося его к губам. Мне только и осталось, что с изумлением на все это смотреть.

— Не терзайте меня более, баронесса, — целуя ткань, так что я с удивлением оглянулась на Леониду, стоящую в сторонке и, кивнув ей, чтобы она удалилась, положила свою ладонь ему на голову.

— Что вы хотите? — спросила я, на всякий случай, другой рукой удерживая кулон.

— Я хочу прикасаться к вам, целовать вас, быть возле вас каждую минуту, спасть с вами в одной кровати.

— Да не заболели ли вы случайно? — я и вправду уже начала бояться столь безудержного проявления чувств.

— Да, я болен… — глядя на меня снизу вверх, прошептал виконт. — Смертельно… Безнадежно… Ужасно болен — любовью к вам. Я сгораю от страсти и нетерпения… Пощадите…

— Рауль, все это, конечно же, будет, но только после свадьбы, подождите немного.

— Как? Как мне ждать? — стонал тот, что мне становилось его жалко. — Я же мужчина, и плоть моя требует…

— Что?.. Плоть?.. Вы так просто говорите со мной о низменном?..

— Дорогая Милена, — уже садясь на пол возле меня, как верный пес, продолжил говорить юноша, — я хочу быть с вами предельно откровенным, как и вы должны поступать со мной.

— Я так и поступаю…

— Так вот, вы — вдова, к несчастью, но это также означает, что вы женщина, познавшая мужчину…

— … и вы меня в этом упрекаете?

— Нет, нисколько, вы ни в чем не виноваты. Вот только так случилось, так распорядилась судьба, что встретились мы с вами именно тогда, когда вы уже женщина. И если бы я имел счастье знать вас раньше.

— Что?..

— Прошу, не перебивайте, — умоляюще простонал Рауль, и я сразу же умолкла. — Если бы встретил вас немного раньше, только и тогда бы ползал на коленях у ваших ног, чтобы просить вас стать только моей. Потому что красивей вас, достойней вас, такой как вы — нет, и никогда больше не будет. Вы для меня единственная и неповторимая, и мне все равно, что было раньше, какие обязательства связывают вас теперь, я стану добиваться близости с вами.

— Ах…

— И в этом нет ничего пошлого, ничего низменного, плотская любовь — это прекрасно. Ведь именно от нее появляются плоды — родятся дети. Так что… Мне, право, всегда было странно читать и слышать, как люди стыдятся того, что делает их по-настоящему счастливыми, того, к чему мы все, в принципе, и стремимся. Да, можете считать меня сумасшедшим, как хотите, но я так думаю.

— И как же вы думаете…

— Думаю, что вы хотите того же, что и я, если только…

— Если только что?

— Если только испытываете ко мне то же, что и я к вам.

— Вы и вправду слишком горячий, — ощущая жар, исходящий от его тела, сказала я Раулю.

— Настолько горячий, что могу и не дожить до свадьбы, — вскричал парень, снова хватаясь пальцами за мои юбки. — Если вы не пощадите меня этой же ночью, то утром можете обнаружить в моей опочивальне только горстку пепла — вот все, что от меня останется, я вам клянусь…

"Это что же, — подумала я, — внучатый племянник моего покойного мужа, настолько же пылок и ненасытен в постели, как и он? Тот забавлялся со служанками, щадя меня, а этот? Виконт Рауль еще молод и неопытен, но я не могу поверить, что до сих пор он девственник. И если я выйду за него замуж, не придется ли мне жить с ним, как и с покойным Экбертом — быть замученной постоянными приставаниями, или же делить его с другими женщинами, специально подбирать служанок?"

Это была та еще задача, пренеприятнейшее открытие: темперамент моего будущего мужа был ужасающе велик, к тому же его нравы — вольнолюбивы и необузданные, и это сулило мне немалые хлопоты.

"И что, придется снова возобновлять традицию пользования деревенских девушек перед тем, как они пойдут к венцу?" — думала я, все больше и больше возбуждаясь сама — как-никак, а мужчины у меня тоже не было давно.

— "Но ты же ведьма", — прозвучавший в голове голос заставил меня вздрогнуть.

— "Ты, что ли, Эйфелль?" — мысленно спросила я.

— "Ну да, хозяйка".

— "И как там мыши? Всех выловил?" — пошутила я.

— "Я о том, что в ваших силах сделать так, чтобы мужчина стал поспокойней, — промурлыкал кот. — В следующий раз спросите об этом книгу".

— "А и правда, спасибо тебе, — обрадовалась я. — И как же я сразу не додумалась? Покойный Экберт был уже сформировавшимся мужчиной, а этот… Рауль, он же еще молод, и я смогу с ним управиться".

— "Конечно же сможете, госпожа", — ответил кот.

— "А что сейчас?" — ощущая на своих щиколотках трепещущие пальцы Рауля, понимая, что он может переживать в эти минуты, спросила я.

— "Да вы же ведьма, вам и решать".

— "Поняла…"

А в следующую минуту, глядя прямо в устремленные на меня, пылающие огнем страсти глаза любимого, ощущая прилив сил от волшебного напитка, я прошептала:

— Хорошо… Я согласна встретиться с вами сегодня ночью…

* * *

И вот, как только сумерки за окнами сгустились настолько, что даже те многочисленные свечи и светильники, горящие повсюду в замке, не могли достаточно развеять тьму, приказав наполнить ванну душистым отваром из трав, я сбросила из себя всю одежду и погрузилась в воду. Растянувшись по дну и блаженно закрыв глаза, я опиралась локтями на мраморные бортики, шевеля пальцами. Это создавало некоторое движение воды, еле ощутимыми волнами касающееся мне между ног. Но отчего-то в этот вечер все мои ощущения были обострены настолько, что мне казалось, как будто бы мощные струи водопада ударяются в мое женское естество, производя в нем бурю.

Не в силах удержать внезапно возникший порыв чувственности, я вытянулась под водой еще больше, закусив нижнюю губу, чтобы не застонать.

— Вам плохо, госпожа баронесса? — встревоженно спросила стоящая возле меня и следящая за моим купанием Леонида.

— Я сама не знаю, что со мной… — выдохнула я, открыв глаза. Взгляд мой устремился на огромное панно, висящее как раз напротив. На нем была изображена вакханка, лежащая в объятиях сатира. И он, и она были совершенно голыми, и только пышные листья винограда и тяжелые медовые гроздья прикрывали интимные места. Но все равно, даже из-под зелени и тени можно было при желании рассмотреть силуэты гениталий. Как-то раньше я не обращала внимания на эту картину, все время висящую у меня перед глазами, а вот сегодня каждая линия, каждый изгиб призрачных тел напоминал мне живых.

— Может быть, вам необходим массаж?

— Думаю, да…

— Эй, Катарина, — громко позвала камеристка, и в комнату тут же вбежала грузная и дородная женщина, пышущая здоровьем.

— Ты из Веселково? — неизвестно зачем спросила ее я.

— Да, госпожа баронесса, оттуда…

— А сколько тебе лет, Катя?

— Сорок два…

— И ты была любовницей моего покойного мужа?

— Была, — ни мало не смущаясь, глядя прямо мне в глаза ответила служанка.

— И что, тебе было хорошо в постели с бароном Экбертом?

— О да, — ухмыльнулась та, а ее бесстыжие губы распылись в довольно-таки слащавой улыбке, — покойный господин барон умели удовлетворить женщину…

— Да что ты говоришь, — возмутилась я. — Я же его жена, а ты…

— А что тут такого? — хмыкнула Катарина. — Это все природа, против нее не попрешь. И вот теперь, когда нашего благодетеля нет больше в живых… эх, тяжело-то как без мужика…

— Ты что же, не замужем?

— Нет. Как и вы, я вдова, — вздохнула черноволосая и черноглазая все еще красавица, румяная и полная, словно налитая ягода. Запустив руки в теплый отвар, в котором я лежала, женщина принялась умело разминать мои мышцы, отыскивая и нажимая невидимые мне зажимы. — И вам, вижу, тоже приходится несладко, вот как напряжены.

— Да, что-то со мной не то, — отдавшись в ее руки, я попробовала расслабиться.

— Вам-то что, госпожа, — "Ох и распустила же я своих служанок, что они позволяют со мной так фамильярничать", — вы вот скоро снова выйдете замуж, и будет у вас мужчина, сразу станет легче, поверьте мне, — все щебетала массажистка, — а я? Так и придется сгинуть в нестерпимых муках, потому как новый хозяин слишком для меня молод, и даже не взглянет в мою сторону, не то что позвать в постель…

— И много же ты позволяешь себе, Катарина, — постанывая от ее энергичных растираний и шлепков, сказала я. — Что, и вправду тебе так плохо быть одной?

— А то вы меня не понимаете? Сами ведь женщина.

— Тогда… Если хочешь, найди себе кого-то и выходи замуж.

— Кого найти? Все нормальные мужики давно женаты, а те, что холостые — или пьют по-черному, или больные все.

— А как же Филип? — отозвалась из своего угла Леонида. — Он на тебя, Кати, глаз давненько положил, только вот ты сама от него нос воротишь.

— Филип? — хмыкнула служанка и неожиданно так крепко стиснула мое колено, что я даже вскрикнула. — Да у него же пятеро детей, к тому же… он намного ниже меня росточком, не дотянется, куда надо.

— Ах ты бессовестная, — я легонько ляпнула ее по лицу мокрой ладошкой.

— Ой, простите… — виновато хлопая глазами, побагровела и так красная служанка. — Просто…

— А если у меня ребенок, так что, от этого я стала хуже? — спросила я.

— Вот ведь сравнили, — продолжая меня массировать, буркнула Катарина. — Вы — госпожа, молодая, красивая, богатая. А я?

— А у тебя что, есть дети?

— У меня нет.

— Ну так вот, — хлопнув по поверхности воды рукой, так что брызги разлетелись во все стороны и даже обляпали картину, взвизгнула я, — завтра же выйдешь замуж за Филипа. Это приказ. Будет тебе и муж, и детки, а то вздумала — дети ей помеха. А что мужчина ростом не вышел, так то не беда, сладится.

— Госпожа баронесса… — Катарина замерла, глядя на меня изумленными глазами. — Но как же — без любви?

— А что, моего покойного мужа ты крепко любила? Повторяю: это приказ, и если ты его ослушаешься — завтра же убирайся вон. И поедешь не в Веселково, а в иное место, куда подальше, поняла?

— Слушаюсь…

— Леонида, — позвала я камеристку, — чтобы завтра же сыграли свадьбу. На тебе и венчание, и платье молодой.

— Хорошо…

Таким способом выпустив пар (а вместе с тем как бы отомстив одной из своих прежних соперниц), я немного пришла в себя. И когда ложилась в постель, была уже спокойной настолько, что как только голова моя коснулась подушки — сразу же провалилась в крепкий и здоровый сон.

* * *

Проснулась я только утром. Повернув голову, увидела возле себя мирно спящего виконта Рауля, и сильно удивилась — как это настолько возжелавший меня парень не посмел разбудить меня ночью.

— Вы уже проснулись? — как только я попыталась осторожно встать с кровати, услышала его шепот.

— Ах, виконт, простите, я вчера настолько умаялась, что упала замертво. А почему вы меня не разбудили?

— Я любовался вами спящей, — протягивая ко мне руки и касаясь талии, ответил парень. — Никогда прежде не испытывал подобного наслаждения: видеть, как твоя любимая спит. Вы знаете, Милена, что у вас просто ангельские черты лица? И как же я мог потревожить сон моего ангела?

— На самом же деле я… — и я сразу же прикусила себя за губу, потому что чуть было не созналась, кем я являюсь на самом деле. Но виконт и тут меня опередил.

— Я знаю, кто вы, — привлекая меня к себе, улыбнулся он, — вы — ведьма, ведь так?

— А как… откуда вы узнали? Кто-то из прислуги рассказал? Или?..

— Все красивые женщины — ведьмы. А еще — вы ведь заколдовали меня с той первой минуты, как только я вас увидела.

— Ах, вот вы о чем… — выдохнула я, поняв, что это обычный, хоть и заслуженный комплимент моей красоте.

— И даже если бы вы по-настоящему были колдуньей, — меж тем продолжал разглагольствовать Рауль, а его пальцы уже вовсю скользили по моим ногам, — то я был бы только рад этому.

— И почему же? Что такого хорошего в колдуньях?

— Я был бы навеки защищен.

— И от чего же вас нужно защищать?

— От себя же самого…

— Уточните?.. — ощущая крепкие мужские руки у себя на бедрах, задохнулась я, даже без слов зная ответ.

Но юноша и не хотел ничего больше говорить, вместо этого он сжал меня всю, навалился, накрыл своим телом, а его страстные губы впились в мои. Понимая, что будет дальше, я покорно распласталась, разведя в стороны колени и позволяя Раулю более удобно совершить то, что он хотел. Но он не действовал стремительно, как я на то надеялась, а поступил несколько иначе.

Вот наши руки сцепились. Подняв их над головой, Рауль покрыл всю меня поцелуями, опускаясь все ниже.

— Что вы хотите делать? — прошептала я, стыдливо сведя колени, когда поцелуи почти достигли женского естества.

— Позвольте мне это, дорогая… — судорожно сжимая мои пальцы в своих, прошептал юноша. — Я так этого хочу…

— Так значит, вы опытный любовник? — грудь моя вздымалась — но не от гнева или подозрений, я была выше этого, мне было просто любопытно знать, но также я сгорала от желания, чтобы все произошло как можно быстрее — я уже ощущала трепет у себя внутри, и необходимо было унять его, а не то…

— Дорогая… — упрямо следуя к своей цели, виконт все-таки соизволил мне ответить, — конечно же, я давно не девственник, простите… Но я все-таки мужчина, так что…

— Понимаю, и прощаю… — простонала я, потому что в следующую минуту, уличив нужный момент, юноша сомкнул свои губы на моих нижних губках, одновременно погрузив внутрь язык и производя там умопомрачительные движения, от которых я завыла, словно волчица и забилась, словно рыба об лед, выброшенная умелой рукой на берег.

Безудержно лаская меня своим ртом, Рауль отпустил руки, сразу же сомкнув их на моей попе, притягивая к себе поближе, чтобы было удобней. Не имея сил контролировать сама себя, я схватила его пальцами за волосы, прогнулась в спине, делая непроизвольные рывки навстречу, ощущая, как пожар разгорается все больше.

— Там… там… — мотая головой по подушке, жарко шептала я, стараясь подсказать парню, что ему также необходимо прикоснуться к заветному бугорку, находящемуся между моими складочками, в основании их, потому что именно оттуда чаще всего распространялся импульс, позволяющий достичь желаемого экстаза. А иначе я могла биться в сладчайших муках нескончаемо долго, но так и не получив вспышки, что позволяла потом умиротворить и тело, и ум.

Но виконт меня не слышал, или не понимал, чего я хочу (все-таки он не был настолько опытен, как его дядя, покойный барон Экберт), поэтому я вынуждена, сильней потянув его за волосы, громко объяснить:

— Притроньтесь к моей жемчужине, поцелуйте ее, обласкайте — если хотите и вправду сделать меня счастливой.

На этот раз он сообразил, что к чему, но выводы, как и действия, следующие за ними, были слишком поспешны. Потому что как только обворожительно проворный язычок юноши заскользил вокруг моего "острова Буяна" — я сразу же взорвалась. Разметавшись по постели и выгнувшись дугой, я задрожала, исторгая из себя стоны и безудержный смех попеременно, сгребая ногами и пальцами рук простыни и роняя слезы…

Когда же буря утихла, открыв глаза, я встретилась с изумленным взглядом виконта.

— Что-то не так? — слащаво и довольно улыбнувшись, облизнула я свои опухшие от страсти губы. По моему телу струился пот, грудь сильно увеличилась, соски все еще были напряжены, ореолы вздуты, а между ног покоилась тайная липкость, которую я обычно промокала специально приготовленной салфеткой, но не теперь.

— Я поражен…

— ???

— … вашей страстностью, тем, как глубоко и сильно вы можете переживать экстаз, это что-то невероятное.

— Вы испуганы?

— Возможно, в некотором роде…

— ???? — постепенно приходя в себя, я удобно расположилась на подушках, поправила рукой взмокшие от пота и растрепавшиеся волосы и пытливо посмотрела на парня.

— Я восхищен… Вот только, — и он снова набросился на меня, на сей раз спеша завершить то, что вознамерился совершить еще в начале. Ему даже не пришлось долго искать — моя наполнившаяся соком плоть сразу же приняла его вздыбленное мужское естество в свои глубины, поглотив его и сросшись с ним, превратившись с ним в единое целое.

* * *

И вот миновал положенный срок моего траура.

Когда Мишелю исполнился год, я решилась на то, чего боялась больше всего — снова посетить с визитом свою маменьку, чтобы поставить ее в известность: наша с виконтом Раулем де Альбе свадьба состоится через месяц. А до тех пор мне следовало еще слетать на шабаш и все-таки выяснить для себя ситуацию с Сержем Ковальским, объясниться, что да как.

* * *

До шабаша оставались сутки, а я уже дрожала в предчувствии того, что меня может ожидать там. Ведь в свой самый первый раз я попала лишь только на самое начало "представления", меня, по сути, выставили за дверь, заставив возвратиться назад. Хотя, тогда, я и была рада этому.

Целый день промаявшись, вечером я запретила виконту заходить ко мне в спальню, сославшись на утомление и легкую мигрень. И как только солнце скрылось за небосклоном, а край кроваво-красной луны выплыл из-за деревьев, оседлав пегую лошадку, умчалась в сторону ведьминой избушки.

В этот раз все повторилось, как и прежде: сбросив из себя одежду и обсыпавшись золой, я вскочила на метлу и вихрем унеслась в ночное небо, там приказала кулону вести меня куда следует.

Когда мои босые ноги ступили на холодный камень оконной ниши, я уже была готова увидеть это скопище химер и ведьм, собравшееся в огромном зале, и страшное нечто, царственно вещавшее из своего трона.

— Приветствую вас, собравшиеся тут, — когда наступил определенный момент, в центр зала ступило нечто, напоминающее огромную птицу — с когтистыми лапами и крыльями, с толстым телом в черных перьях, голова же его была драконья, как и мерзкий хвост, извивающийся сзади кольцами.

— Приветствуем тебя, — громыхнуло эхом в ответ. Я же побоялась раскрыть рот и только покорно согнула голову.

— Ночь откровений, веселья и силы наступила. Я готов выслушать каждого из вас.

А потом заиграла музыка, в центре зала возник стол, полный всяких яств, и многие ведьмы (некоторые из них были сущими старухами), сразу же набросились на угощение, жадно хватая куски мяса, рыбу и овощи руками и тут же поглощая их. Молоденькие, как и я, принялись танцевать, хватая кого-то в пару, или просто кружась поодиночке. Я же просто стояла в сторонке, во все глаза наблюдая за сим весельем — так как не хотела ни есть, ни танцевать, да и поговорить мне тут было не с кем. Но вдруг я заметила, как перед троном дракона-птицы выстраивается очередь из таких же отстраненных тихонь, как я. Не зная чем себя занять, я решила полюбопытствовать и пристроилась в самом конце. За мной сразу же стали несколько ведьм, и каждая из них теребила в руках свой амулет.

— Что здесь будет? — спросила я ту, что стояла прямо за мной. — Почему мы тут стоим?

— А ты что, новенькая?

— Да…

— Понятно, — хмыкнула ведьма, подмигнув мне. — Есть в чем отчитаться перед господином?

— Не понимаю…

— Ты — ведьма?

— Да…

— Пускай новенькая, но чем-то ведь ты занималась все время после того, как получила свой дар?

— Занималась… — мямлила я, все ближе продвигаясь к чудовищу, которое моя "подруга" назвала господином и оглядываясь назад — там уже стояли десятка два или больше ведьм.

— Вот и расскажешь все, а вместе с тем — подзарядишь свой амулет.

— Поняла… — только и успела сказать я, как тут же предстала перед страшным ликом "господина".

— Милена? — громыхнуло надо мной, так что я вся сжалась.

— Да, я…

— Говори.

И тут их моих губ буквально хлынули потоки речей, я сама не понимала, откуда брались слова, но говорила я так быстро, как не смогла бы никогда в жизни — при иных обстоятельствах и в ином месте. Видно, здесь было так, и я смогла уложиться меньше чем в минуту, пересказав о всех заклинаниях, зельях, посетителях, и даже свои разговоры с фамильярами и то, когда и как я стала ведьмой.

— Хорошо, — рявкнула сущность, — а теперь погрузи свой амулет в котел и можешь развлекаться вместе с остальными.

Отойдя в сторону, я выдохнула с облегчением, но тут же глаза мои от удивления расширились опять, потому что прямо перед собой я увидела огромный котел. Он был подвешен на цепи к потолку, был весь черный от копоти и полыхал малиновым огнем, напоминающим туман. К нему-то и подходили ведьмы, снимали с себя амулеты и макали их в огонь, по всей видимости, именно так и происходила их зарядка.

Я поступила так же. И когда надела амулет обратно, ощутила такой прилив сил, что мне тут же захотелось безудержно плясать, визжать от счастья и резвиться вовсю. Где-то в отдаленных уголках сознания помня, что я — мать, и у меня есть жених, я все-таки не смогла удержаться и протанцевала подряд несколько танцев, меняя кавалеров как перчатки. Это были и вполне нормальные с виду мужчины, и клыкастые уроды с головой кабана, а телом человека, и даже крылатый упырь, у которого во время танца за спиной развевались перепончатые крылья, словно плащ. Наконец, немного утихомирившись, я еле-еле выскользнула из рук настойчивого вурдалака, предлагающего сделать ему минет.

Подбежав к столу, я ухватила первый попавшийся мне кубок и залпом осушила его. И тут заметила, что все больше пар, вместо танцевать, падают просто на пол, отдаваясь постыдной страсти. Одни просто обычно совокуплялись, иные принимали извращенные позы, или ласкали друг друга губами. Когда же я заметила, как пышную блондинку любили сразу трое — один внизу, один сзади, а еще одному она сосала член, я содрогнулась от преступной страсти, с ужасом ощущая, что начинаю хотеть того же. И тут, как по мановению, ко мне сразу ринулись несколько мужчин, глаза их горели от вожделения. Я поняла, что если не успею что-то предпринять, отдамся им тут же, потому что мое тело предательски возбудилось, и я даже принялась безудержно и непроизвольно ласкать себя сама, не понимая, что творю это на глазах у тысячи иных ведьм, ведьмаков, оборотней и иной нечисти…

— Домой, — ухватившись дрожащими пальцами за свой кулон, который словно обжег меня огнем, закричала я в последний момент, высвобождаясь от когтистых лап оборотня, сжимающего меня за талию.

— Но? — завопил он.

Только я уже во всю прыть неслась по каменной лестнице вверх, чтобы там, ухватив в руки свою метлу и запрыгнув на нее, взметнуть в небо.

Всю дорогу, когда летела обратно, я только то и делала, что елозила по ее древку, стараясь хоть как-то унять нестерпимый зуд, что мучил меня. Несколько раз, забывшись, я переворачивалась вниз головой и летела так, цепляясь распущенными волосами за кончики высоких деревьев. Мимо меня проносились птицы, я прорывалась сквозь тучи и выныривала из них совершенно мокрая. Наконец, поняв, как могу охладиться, я направила древко метлы вниз, лишь завидев русло реки. На восходе начинало сереть, и над гладью воды подымался холодный туман, в него-то я и окунулась, ощутив временное облегчение. В ближайшей деревеньке в каком-то доме зажегся огонь, я услышала, как запел петух, и тут же ужасная боль пронзила всю меня, словно кто-то больно ударил множеством прутьев по всему моему телу, живьем сдирая кожу. В ответ я неистово закричала, со всех сил дернула ногами, словно подгоняя лошадь — и в мгновение ока оказалась в своей избушке.

Наспех помывшись, я заплела волосы, одела костюм и, прыгнув на лошадь, помчалась обратно к замку. Конечно же, все это я проделала с амулетом, заброшенным мне на спину (и я, и лошадь становились совершенно невидимыми, хоть звук копыт можно было услышать — но кто его услышит в столь ранний час?).

* * *

— Дорогой виконт, — зевая за завтраком, я держалась из последних сил, потому что мне нужно было сообщить ему о своем решении поехать к маменьке. — Я решила, что мне нужно съездить к маменьке, чтобы поговорить.

— Конечно же, — с тревогой вглядываясь в мое лицо, на котором слишком явственно читались следы недосыпа, ответил Рауль. — Я тоже поеду с вами.

— Хотя… Может быть, мне просто пригласить их на свадьбу открыткой?

— Хорошо, как скажете. Давайте назначим день, чтобы я тоже послал приглашение своим родным.

— Вот только… У меня там с мамой небольшая проблема, — замялась я, решая, нужно ли мне сообщать будущему мужу о странном поведении Сержа, — жениха и, возможно, моего будущего отчима.

— И какая?

— Впрочем, возможно, все не совсем так, и я не так поняла…

— Тогда нам необходимо поехать.

— Я подумаю.

* * *

А в среду, как обычно, я снова оседлала лошадь. Перебросив кулон назад, вскочила в седло и унеслась в сторону леса.

В избушке, приготовив отвар, я принялась плести оберег для будущей роженицы, у которой подряд умерло трое детей. За ним должен был прийти ее муж, поэтому я не сильно удивилась, когда в дверь постучались.

— Сейчас открою, минуточку, — громко сказала я, продевая тонкий березовый прутик в последнее плетение, которым завершала процесс. А еще мне нужно было прикрепить хитросплетение к бечевке, чтобы оберег можно было носить на шее.

Но стук становился все настойчивей, что я даже разозлилась.

— Иду, — воскликнула я, на ходу заканчивая работу и удивляясь тому, что кто-то посмел настолько нахально себя вести. — Уже открываю.

Но едва я отбросила щеколду и ступила на порог, возглас удивления вырвался из моих губ. За ними стоял все тот же старик в своем длинном и слишком богатом зеленом плаще, глаза его хищно сверкали.

— Серж?.. — узнав этот взгляд, который, после происшествия в дороге, я не могла бы спутать ни с чьим иным, я попятилась назад.

— Что, ты узнала меня? — отбрасывая с головы не нужный теперь капюшон и выравнивая спину, Ковальский стремительно пошел на меня, заставив пятиться все дальше.

Наконец, я уперлась спиной в стол.

— Узнала… — стараясь действовать незаметно, я запрокинула одну руку назад, нащупывая книгу, вторую прислонила к груди, хватаясь за кулон, мысленно прося помощи у фамильяров.

Но она мне не понадобилась, я смогла действовать сама. Потому что как только злодей замешкался, решая, что же делать дальше (он был уличен, раскрыт), я резко схватила книгу, и, открыв перед собой, начала громко читать из нее все то, что появилось на странице, в то же время сжимая ведьмовской амулет, который стал настолько горячим что я, наверное, могла получить ожег. Но я не выпускала из рук подвески, продолжая выкрикивать в воздух, сделавшийся вдруг густым и мутным, сильнейшие слова и фразы, способные изменять пространство и преобразовывать энергетические субстанции, очищая и приводя в свой исконный порядок то, чтобы было заведомо нарушено, извращено кем-то.

И тут произошло нечто страшное, если бы я не была ведьмой, то могла бы и умереть от страха: все тело Сержа затряслось, черты лица исказились до неузнаваемости, рот широко открылся, словно для крика, но оттуда, вместо звуков, вдруг вырвалась черная струйка пара, потом его стало больше, и еще больше… Я вынуждена была выбежать вон из дома и, стоя на улице, во всю глотку орать заклинания, так как огромная черная туча постепенно вылезала наружу из дверей. В один момент, когда мне показалось, что силы оставили меня совершенно, я прокричала последние непонятные для меня слова — и тут же с ужасным воем и визгом туча умчалась в небо, вокруг же воцарилась необычная тишина, так что звенели перепонки в ушах. Рухнув на траву, я разразилась горькими и безудержными слезами.

Когда же немного успокоилась, увидела возле себя рыжего Эйфелля. — "Прочти объяснения, открой страницу", — моими же мыслями сказал он мне.

Открыв книгу и устремив свой помутневший от слез взгляд на ее пожелтевшую страницу, я прочла: "Снято стократное проклятие. Необходимо прочесть заговор, напоить освобожденого заговоренной водой и изготовить ему треугольный амулет для защиты".

— Так вот оно что… — прошептала я. — А что моя маменька? Она же была в отношениях с этим человеком?

"Для обоих партнеров необходимо приготовить обпойное зелье, — сложились буквы. — Принять не позднее, чем через три дня. Всю носимую одежду и постель сжечь".

— Хорошо…

И как только я дочитала до конца, сразу же бросилась в дом. Там на полу, приходя в себя и с удивлением разглядываясь по сторонам, сидел Серж.

— Милена?.. — спросил он.

Я же, набрав в ковш воды, молча сунула ему прямо в руки. А пока парень жадно ее хлебал, начала громко выговаривать над ним нужные слова.

— Серж, я не держу на тебя зла, — начала я, когда взгляд Ковальского стал более-менее осознанным, — но все равно, ты должен знать: это ты повинен в смерти моего мужа, барона Экберта де Суарже, отца моего ребенка… И… также должен знать, что чуть не изнасиловал меня.

— Как? Я?.. — Серж слушал ошеломленно.

— И это я еще не знаю, что стало с маменькой, графиней Мари, ведь она тоже вела себя слишком ненормально.

— Но я ничего не понимаю… Я не помню… — словно стряхивая из себя оцепенение, бормотал парень. — Разве я мог? Что со мной? Где я?

— Я тоже не до конца понимаю, — сказала я, — что, по сути, все это значит, но я только что сняла из тебя проклятие, у меня это получилось, а значит, все уже позади.

— А какое проклятие было наложено?

— Магический манкурт…

— Что это?

— Ты стал марионеткой в руках высших сил, пользующихся исключительно черной магией, ты умножал зло… — вспоминала я прочитанное мною из книги, — фактически ты был зомби.

— Но я же жил жизнью обычного человека, — возразил любовник моей мамы. — И ничего такого, по сути, не делал…

— Ты не замечал, — поправила его я. — Да, в повседневности ты вел себя, вроде бы нормально, вот только результат твоих деяний изо дня в день становился бы все более противоречивым, а последствия — обособленность, разруха, предательство, смерть… В определенный же, нужный для них момент, темные лорды и вовсе стирали твою память, превращая в злобное оружие своих деяний. И ты становился иной личностью: тебе давали в руки яд — и ты шел уничтожать безвинных, понимаешь?

— И что, я мог бы убить тебя?

— Я не знаю, что плохого сделал барон Экберт де Суарже, мой покойный муж. Но он ведь состоял в Высшем совете магии, и поэтому, возможно, перешел кому-то дорогу, или это происки конкурентов свели его в могилу. Но, что несомненно, ты напрямую причастен к его смерти. Хоть и недобровольно, но это ты убил его.

— Нет, это сон… — щипая себя за руку, шептал Серж. — Ведь это только сон, да, Милена?

— Возможно, что для тебя оно так и будет. Ведь былого не воротишь, а что сотворено, то не по твоей доброй воле. Так что, дорогой мой будущий отчим, сейчас я еще немного над тобой поколдую, чтобы ты не сошел с ума, мразь такая… — прошипела я, зная, что и эти слова останутся в его памяти лишь как фрагмент из сна — кошмара, в который я попытаюсь преобразовать прожитую им только что реальность.

Через несколько минут Серж уже громко храпел, лежа в ведьминой избушке прямо под столом, под голову, вместо подушки, я подложила ему мешок с сеном.

Управившись с запланированной работой — отдав безутешному мужу талисман для его жены, я заперла дверь на засов и еще час готовила обпойное зелье, потом плела защитный оберег для Сержа.

Наконец доколдовала парня. Потом, надев Ковальскому на шею оберег и усадив на лошадь, я ударила ее заговоренной плеткой по крупу, заставив понести своего хозяина точно по адресу — к себе домой. Сама же поспешила возвратиться в свой замок, чтобы тем же утром отправиться в гости к маменьке — мне ведь нужно было довести начатое дело до конца — завершить очистительный ритуал.

* * *

— Я поеду с вами, — как только я сообщила виконту Раулю о своем решении, подхватился он.

— Нет, — я резко остановила его порыв, подняв вверх правую руку, на ладони которой четко отпечатался круг с куриной лапкой — последствия ожога. — Мне необходимо самой решить некоторые проблемы. Вы же, дорогой друг, нужны здесь.

— В какой же роли? — виконт нахмурил брови, ожидая, по-видимому, какого-то подвоха.

— В роли моего жениха, будущего мужа, а также… опекуна моего сына, вас это устраивает?

— Вполне, вот только…

— Вот только что? — я сузила глаза, решив быть настойчивой до конца: наконец-то во мне проснулась взрослая женщина, умеющая принимать решения сама и действовать согласно своей воле.

— Я буду беспокоиться, и если вы, Милена, не возвратитесь домой через… два дня, то я…

— Три дня, три, — этой фразой я поставила точку в нашем разговоре. Затем поднялась и, приказав подать карету, в сопровождении камеристки ушла в свои покои, чтобы готовиться в дорогу.

С собой я, конечно же, взяла несколько необходимых мне предметов: два пучка трав, мешочек с пеплом из ведьмовской печи и платок, который каждый раз набрасывала на голову после того, как переступала порог избушки. А еще я одела на свою кисть браслет (сшитый мной из полотна и расчерченный при помощи острого уголька несколькими магическими символами), который мне необходимо было закончить в дороге.

Попрощавшись со всеми и сев в карету, первым же делом, после того как кони тронулись, я сняла с руки браслет и, положив его на колени, вытащила из корзинки для рукоделия иглу и несколько мотков шелковых нитей. А затем, превозмогая тряску, я принялась зашивать узоры разными цветами, чтобы в конечно счете получился оберег, обладающий мощной силой защиты. Я понимала, что поначалу маменька откажется мне верить, но что поделать, я должна была попытаться вернуть ее к нормальному состоянию.

* * *

И вот карета остановилась у крыльца. Открыв дверцу, я позволила подбежавшему дворецкому подать мне руку.

— Как дела? — спросила я мужчину, которого знала с детства.

— Маменьке вашей нездоровится, — печально выдохнул он.

— И давно?

— Вот пошли вторые сутки…

— Понятно, значит, тем лучше, не нужно будет ничего придумывать, — прошептала я про себя, но мажордом услышал.

— Простите, но… Вас что, радует нездоровье матушки? — на правах приближенного, давнего знакомого и преданного слуги вслух удивился старик. — Вы сильно изменились, госпожа, и не только внешне… как не прискорбно мне это говорить.

— Нет, ты ошибаешься, — улыбнулась я в ответ, — напротив. Я поэтому и приехала, чтобы излечить свою матушку от опасной болезни.

— А отчего же радуетесь? — дворецкий посмотрел на меня с сомнением.

— Радуюсь потому, что успела вовремя. И еще: что никто теперь не воспрепятствует моим действиям, так как процесс налицо.

— И что же, вы привезли с собою лекаря? — провожая меня до двери, все никак не мог успокоиться старик.

— Нет, сама буду лечить.

— Но, позвольте… У вашей матушки уже был лекарь, и он прописал ей микстуру, так что…

— Все, я больше не нуждаюсь в твоих наставлениях, уважаемый, — резко перебила я бормотание навязчивого слуги, войдя в роль взрослой женщины. — Уходи и не мешай мне.

— Слушаюсь… — и он, покорно согнув голову, удалился. Я же, напротив, еще выше задрала подбородок вверх и, снова водрузив на лицо уверенную улыбку ведьмы, пошла прямо в покои моей матушки.

* * *

Та стонала, лежа на многочисленных перинах и укрытая кучей одеял. В комнате были зашторены все окна, и только единственная свечка немного освещала затхлое пространство.

— Это ты, Милена? — простонала маменька, как только я сделала несколько шагов в ее сторону.

— Да, я.

— Вот, а я умираю, видишь? — и, блеснув в тусклом свете свечи, по ее щеке скатилась слеза. — Слава богу, ты поспела вовремя…

— Нет, не умираешь, — резко отбросив в сторону одно из одеял, я сразу же схватилась пальцами за следующее. — Я приехала не на похороны, а чтобы спасти тебя.

— Да что ж ты, доченька, — сжимаясь в позе эмбриона, маменька сильно испугалась, — мне и так плохо, а ты?

— Я не причиню тебе зла, родная, — беря маменьку за руку и поднимая так, чтобы она села, сказала я. — Напротив. Потерпи чуть-чуть, и станет легче. А потом мы еще погуляем на твоей свадьбе…

— Ах, ты об этом, прости… — зарыдала мама, закрывая осунувшееся лицо тонкими бледными пальцами, совершенно без колец — как она любила раньше. — Не произноси больше имя этого человека, он предал меня… А я…

— Никто ни в чем не виноват, — садясь рядом и обнимая маменьку за трясущиеся от плача плечи, сказала я. — Каждый поступал, как мог…

— … но как же?

— … потому что если бы мог иначе, делал бы по-другому, — закончила я фразу, понимание которой далось мне с таким трудом. — А теперь я попрошу служанок приготовить ванную для тебя, нечего тут валяться.

* * *

— Доченька, прости меня, я же хотела как лучше, — рыдала мама, еле бредя ослабленными ногами до бронзовой лохани, в которой она обычно купалась. Теперь над водой поднимался пар: я самолично проследила, чтобы волшебные травы были заварены как надо. — Я боялась за твое будущее, а барон Экберт де Суарже был настолько могуч… я же — бедная слабая вдова, боящаяся разорения, и поэтому я не позволила тебе сделать выбор, и вот теперь…

— Что ты там бормочешь? — улыбнулась я, зная, что через несколько часом от ее сожалений не останется и следа, уж я-то об этом позабочусь.

После своего взросления, я поняла, как крепко мы связаны воедино — я и мои родители, а также все те, кто меня окружал, и было бы грехом оставить хоть одного человека возле себя несчастным, особенно же такого родного и близкого, как мама. Мне же потом будет хуже: страдания матери перельются в мои. А еще — я ведь и сама была матерью и понимала, как трудно достаются дети, поэтому вынуждена была отдать свой дочерний долг.

Наконец, выпаренная и обновленная, графиня Мари восседала на высоком табурете, одетая в длинную белую рубаху из тончайшего льна. Я же, пробормотав слова специальной молитвы, набросила ей на голову ведьмовской платок, а потом, продолжая ходить кругами, все повышала голос, время от времени посыпая круг позади себя пеплом, пока на полу не образовалась седая колея. Резко выйдя из очерченной границы круга, я во весь голос прокричала последнее, особенно сильное заклинание. И вдруг отовсюду послышались шорохи, ужасный холод окутал всю меня, круг же, поднимаясь вверх, оставлял за собой след, так что мама оказалась как бы внутри конуса, остроконечная вершина которого уперлась в потолок.

— Сгиньте, темные чары, — устремив в сторону конуса амулет, закричала я. И тут же фигура рухнула, рассыпаясь прахом, который, на несколько мгновений повиснув в воздухе, начал опадать на пол, на стены, мебель и одежду, оставаясь там в виде серой пыли.

— Уберите здесь все, — выводя маму из комнаты, приказала я грозно трепещущим за дверью служанкам. — Чтобы нигде не осталось ни пылинки, поняли? Сама проверю, и не дай бог…

— Все будет сделано, госпожа, — поклонились мне девушки.

Усадив ничего не понимающую маму на ее кровать, уже полностью убранную и перестеленную, взяв за правую руку, я одела на ее запястье браслет, расшитый изумительными узорами, которым я научилась из ведьмовской книги. А потом, завязав нитяные шнурки в узлы, нежно улыбнулась.

— Ну вот и все, — сказала я, когда дело было сделано, — теперь, не снимая, носи ровно год. А потом — сожжешь на огне, а пепел пусть закопают в землю.

— Такую красоту, и сжечь? — любуясь вышитым браслетом, удивлялась маменька. — Нет, это невозможно. Я впервые вижу настолько красивый орнамент.

— Это не орнамент, а магические руны, — сказала я. — Ими запрещено забавляться просто так, поэтому, использовав, нужно отпустить. А для этого существует единственный способ — уничтожить их огнем, или закопать в землю — что едино.

— А что со мной было? — спросила мама, я же с радостью наблюдала, как щечки розовеют, да и вообще — былая красота начинает медленно возвращаться в ее тело.

— Даже не спрашивай. Главное, что отныне все будет хорошо.

* * *

Через месяц, уладив все формальности, мы сыграли двойную свадьбу — мою с виконтом Руалем де Альбе, и мамину — с Сержем Ковальским.

Праздновали в Синем дворце, щедро подаренным — в обмен на мою руку — покойным бароном Экбертом.

Вздымающиеся ввысь башенки, местами полукруглые стены, и даже оконные стекла в этом прелестном и диковинном на вид здании были окрашены в синие цвета. Как и огромный полукруглый фонтан, стреляющий в небо серебристыми струями воды, ночью подсвечивающийся снизу так, что казалось, будто в нем тонет луна, огромный диск которой напоминал мне о тех обязанностях, о которых я желала бы забыть навсегда, найдя какой-нибудь способ избавиться от них. Вот только пока что ничто не приходило мне на ум, и стоило собрать всю волю в кулак и проявлять немыслимую находчивость, чтобы мой новый муж, виконт де Альбе, как можно дольше оставался бы в неведении.

Сержа Ковальского я попросила молчать, кулон помогал мне стать невидимой, вот только как было объяснить будущему мужу причины моих внезапных исчезновений? Об этом я и думала, гостя у мамы, пребывая в специально отведенных для нас с Раулем покоях.

Голубые в серебряную звездочку тюли ниспадали до пола, позволяя не беспокоиться, что — а вдруг, — нас кто-то может увидеть из окна. Невероятно красивый темно-синий гобелен, изображающий сцену запретной любви (которая, конечно же, происходила ночью), висел прямо напротив кровати, укрытой тяжелым бархатным пологом из фиолетовой тафты. Пол был укрыт голубоватым персидским ковром, густая шерсть которого скрывала в себе ярко-бирюзовый витиеватый узор. Повсюду возле стен стояли напольные вазы с цветами — синий аконит, васильки, крупные шары гортензий и тяжелые ветки дельфиниума источали в воздух волшебный аромат.

Было раннее утро, но я уже не спала, и даже не лежала больше в нашей общей с Раулем кровати. Удобно расположившись на оттоманке, оббитой нежно-сиреневым атласом в графитовую полоску, совершенно голая, томно вздыхая, я принимала ласки своего мужа.

Рауль стоял возле меня, его толстый красивый член с оттянутой розовой головкой переливал бордово-красным. Вот луч света упал на его мошонку, осветив собой налитые спермой яички, заиграл на коротко стриженных волосах — внизу живота.

— Пожалуйста, Милена, стань на четвереньки, — проведя пальцами по нежному изгибу моих плеч, прошептал муж. И я сразу же ему покорилась, предвкушая, что будет дальше…

А дальше, встряхнув волосами, я изогнула спину, выпячивая вперед округлые ягодицы, к которым Рауль тут же приставил член. Нежно провел им по половинкам, скользнул в расщелинку — и внезапно отвел в сторону.

— Что случилось?.. — мое тело вздрогнуло: я уже хотела его ласк, изнемогала, жаждала проникновения.

Но Рауль властным жестом закрыл мне рот ладонью, заставив замолчать. Затем он начал водить членом, головка которого была мокрой от смазки, по моей спине, по попке, по ногам.

— Ах… — простонала я, дрожащими пальцами впиваясь в сиреневую обивку и от нетерпения закусывая нижнюю губу.

Рауль, меж тем, опустился на колени и, осторожно раздвинув пальцами мое сокровенное, прикоснулся языком к волшебному островку, нежно его лаская, потом опустился ниже, облизал внутреннюю часть моих бедер, легонько сжал руками. Я ощутила, как некая влага проступает между моими лепестками, внутри все трепещет, грудь стала слишком чувствительной, соски напряглись и стали твердыми… Став позади меня, муж медленно подвел член ко входу в мое женское естество, слегка в него вошел, затем замер.

Я томно выдохнула, облизала губы, ощутив, как головка члена медленно выскальзывает из меня (страшась, что на этом все может и закончиться), но вот член возвратился обратно. Легкий толчок, еще один — и вот Рауль утонул во мне по самые яйца.

С каждым движением наш темп становился все быстрее и быстрее, моя попка неистово билась о его бедра, внутри меня все хлюпало.

— Какая же ты горячая и страстная, — простонал муж, наклонившись к моему уху и легонько прикусив, а затем темп сделался еще быстрей. Не помня себя, я громко закричала, забившись в волшебном оргазме, чувствуя как, чуть придержав меня за попку, Рауль вогнал в меня член во весь упор. Одно мгновение — и сперма упругой струей выплеснулась из него внутрь моего лона. Но муж только этим не удовлетворился. Вытащив из меня все еще содрогающийся ствол, он направил его на спину, и я ощутила мощные шлепки на разгоряченной коже. Брызги летели во все стороны, их было много.

Наконец, испытав огромное облегчение и расслабленность, я упала на широкое ложе оттоманки, немного отодвигаясь в сторону. Рауль тут же рухнул рядом со мной, и мы, улыбаясь, нежно и доверительно посмотрели в глаза друг другу.

— Я хочу тебе кое в чем признаться, — не совладав со жгучим желанием быть откровенной до конца, прошептала я.

— Да, я слушаю тебя? — его бархатный взгляд меня завораживал, побуждая быть откровенной до конца, до самой своей глубочайшей сути. И я не сдержалась.

— Я — ведьма, — закрывая глаза, к которым мужчина сразу же прикоснулся мягким поцелуем своих губ, прошептала я.

— Знаю… подозревал.

— Как?

— А разве не странно, что я влюбился в тебя в ту же минуту, как только увидел?

— Нет, это не шутка, — понимая, что Рауль, возможно, принял мою откровенность за флирт, за мое желание вытянуть из него какой-то неожиданный комплимент, возразила я. — Это реальность, дорогой.

— А я и не шучу, — вставая из ложа любви и поднимая меня, прижимая к себе, ответил он. — Я и вправду знал это.

— Откуда? Как? — обвивая его руками за крепкую шею, спросила я. — Кто тебе сказал? Или ты как-то увидел, как я…

— Милена, во-первых, твой муж, а мой дядя — потомственный колдун, и его титул передается по наследству, как и знания, опыт и сила, которые, увы, никуда не делись…

— Нет.

— Не бойся, пока Мишель подрастет, многое может измениться.

— А во-вторых? — спросила я, боясь услышать еще о каком-то, неведомом мне сюрпризе.

— А во-вторых, твой амулет.

— Не понимаю…

— Не мне ли, внучатому племяннику покойного барона Экберта де Суарже, знать обо всех этих магических вещичках, — улыбнулся Рауль. — Я ведь тоже кое-что умею и могу. И если ноша ведьмы для тебя так уж нежеланна и непосильна…

— Я хочу избавиться от дара ведьмы, — воскликнула я. — Очень хочу.

— … тогда я на твоей стороне.

* * *

И вот наступило следующее полнолуние. К счастью или к несчастью, но пока что я не была беременна (хотя мы с моим мужем слишком старались, чтобы это произошло как можно быстрее), поэтому мне пришлось снова отправиться на шабаш.

В этот раз я не сидела, сложа руки. Дав отчет перед верховным существом, подзарядив свой амулет, превозмогая себя, чтобы тут-таки не пуститься в пляс, не начать жадно чревоугодничать или отдаться дикой оргии, метнулась по залу в поисках кого-то, кто мог бы объяснить мне — каким способом и кому я могла бы передать свою тяжкую ношу — силу ведьмы.

И, к моему счастью, такая особь быстро обнаружилась.

Случайно повернув голову, я заметила в темной нише одинокий силуэт женщины, которая, как и я, не предавалась общему веселью. Зорко рыская возбужденным взглядом по залу, она, казалось, кого-то выискивала.

— Привет, — незаметно подкравшись, я осторожно дотронулась трясущимися от переполняющей меня силы пальцами к руке незнакомки. Та вздрогнула и перевела взгляд на меня.

— Что надо? — буркнула она, угрюмо оглядывая меня с ног до головы. — Ты кто?

— Ведьма, как и ты… — выбрала я тактику, которая способна была помочь мне как можно быстрей втереться к ней в доверие.

— Это и так видно, — хмыкнула женщина. — А вообще? Не зря же ты подошла ко мне.

— Нет, не зря… — и, коснувшись пальцами своего амулета, что просто дергал меня за веревочку, вынуждая беспричинно двигаться и ужиматься, попросила, стараясь придать голосу жалобные нотки: — Я не хочу быть ведьмой, помоги мне, подскажи, как избавиться от дара?

— Не хочешь, хм… — и ведьма озадачено обошла вокруг меня, ухватилась пальцами за волосы, несильно дернула, потом отвесила ощутимый пинок чуть пониже спины, пробежалась пальцами по ее изгибу. Дрожа от страха и ужаса происходящего, я только и могла, что следить за тем как, присев на корточки, незнакомка стала разглядывать меня снизу; прикоснувшись к внутренней части бедра, она провела ладонью выше и погрузила два пальца мне между ног, прощупывая расщелину между двумя половинками попы.

— Что… ты делаешь? — заерзала я, когда нахалка посмела окунуть свой палец в мое женское естество.

— Просто проверяю, стой…

— Да пошла ты, — я резко оттолкнула ее рукой, когда ведьма просто-таки насадила меня на свой палец, что-то там бормоча. И она, не удержавшись на ногах, рухнула на спину, громко рассмеявшись. Так что на нас сразу же обратили внимание двое вурдалак, стоящих поблизости (пах одного плотно приставал к довольно пышным ягодицам другого, притом же они совершали характерные покачивания телами, что наводило на ужасно постыдную мысль о том, чем уродцы могли там заниматься).

— Чего ты? — хмыкнула поверженная, ни мало не рассердившись на меня. — Хоть я и Ивонна, которую все тут знают, как бывшую шлюху, продажную девку и самую похотливую из всех ведьмочек, но… Если тебе не хочется, я настаивать не буду. А вообще, я просто хотела проверить — родимая ли ты ведьма, или наученная.

— Ни та, ни другая, — отчего-то рефлексивно сплюнув в сторону извращенцев, прошипела я. — Меня наградили даром.

— Что, насильно? Этого не может быть, — подступая ко мне, ведьма мелко затрясла своими желтоватыми космами, торчащими на ее голове, как пакля. — И что, предшественница тебя прямо-таки снасильничала?..

— Вообще-то, нет, — вздохнула я, отступая вглубь ниши, потому что вурдалаки, продолжая шататься, все-таки довольно нахально разглядывали мою фигуру. Кроме ведьмовского амулета, служащего, впрочем, больше все-таки украшением, а не одеждой, мне совершенно нечем было прикрыться от их пытливых взглядов, и я боялась, как бы они не вздумали посягнуть на мое беззащитное тело.

— И что? Как было, говори. А не то…

— Понимаешь, я… тогда я убегала от разбойников, — стараясь говорить внятно (но все равно, у меня выходило скороговоркой), тараторила я, шумно вдыхая и глотая целые куски слов. — Я должна была выйти замуж… а эти грязные мужики… одна… в лесу… а их трое, или четверо, уже даже не помню…

— Покороче, — рявкнула ведьма.

— И я вынуждена была согласиться на условие старухи, которая же и приказала разбойникам меня похитить… Впрочем, не совсем меня, она просила их привести в ее избушку любую девушку, но попалась я…

— Все понятно, — став напротив меня и оперевшись обеими ладонями в сырой камень, просто-таки прижав меня к стене, подытожила Ивонна, — ты стала ведьмой случайно, и теперь тебя это тяготит настолько, что ты хочешь передать свой дар другой?

— Ну да, об этом я и говорила в самом начале, — огрызнулась я, а по моему телу сыпануло мурашками: вурдалаки, "расклеившись", слишком уверенно шли в нашу сторону.

— А ты не умничай. Если все так, как ты говоришь… Да пошли вы, — заверещала ведьма, как только заметила приближающихся типа мужиков. — Сгиньте.

И те сразу же отступили. Понурившись, они пошли бродить по залу, выискивая для себя новых партнерш (или партнеров), мы же с Ивонной продолжили беседу.

— Нужно тебя проверить, — ухмыльнулась она, хватая меня за руку и таща за собой куда-то.

— Мне не нужна никакая проверка, — как могла, я отбивалась от настырной женщины, в том числе и пиная ее ногами. Но та только гоготала, воспринимая мои удары как развлечение.

Наконец, пройдя по центру зала, мы подошли к какой-то арке. Миновав ее, приблизились к темному входу. Нырнув в него, очутились как бы в склепе. Я увидела перед собой сырые каменные стены, утыканные тонкими свечами, оплывающими гроздьями желтоватого воска, скапывающего на земляной пол. На котором, плотно примкнув к замшелым булыжникам, стояли разверстые гробы…

— Мне страшно, — дрожа от холода и ужаса того, что вынуждена была лицезреть, прошептала я, хватаясь за руку приведшей меня сюда Ивонны, чтобы потянуть ее обратно к выходу. Но не тут то было.

— Смотри сюда, — набрав в руку извивающихся червей, она метнула ими в сторону. И там, куда они ударились, я заметила огромный поблескивающий круг.

— Что это? — пятясь назад, прошептала я. — Не хочу… не буду.

— Это магическое зерцало, — сказала Ивонна. — Тебе всего лишь нужно взглянуть в него, а я — увижу, правду ли ты говоришь, или попросту оболгала бедную старушку. И если это так — тебе не поздоровится. Я отдам тебя на судилище, вот будет потеха.

— Хорошо… — стряхивая из себя остатки страха, я сделала насколько шагов вперед, мои ноги сразу же по щиколотки утонули в мягкой пыли.

— Ну тогда смотри, — и Ивонна, смахнув с зеркала паутину, которая клочьями свисала вниз, застилая собой всю его поверхность, повернула лицо в мою сторону и осклабилась.

А чего мне было бояться? Став напротив зеркала, я увидела в нем лишь свое отражение, правда, оно было, как мне показалось, много красивей оригинала.

— Да, призрака действительно нет, — озадаченно пробормотала ведьма. — А жаль, я уж было настроилась устроить развлечение, эх…

— Добрая же ты, — в унисон ей пробормотала я.

— Пришлось приспособиться… Но это уже не важно, пошли.

— А как же твой совет? — напомнила я Ивонне, когда мы снова вошли в зал, где почти все оставшиеся здесь ведьмы и химеры предавались постыдной оргии, сплетаясь телами или качаясь стоя. Тихо играла музыка, ужасное существо вовсю наслаждалось зрелищем разврата и едой, запихивая ее пригоршнями в рот и громко чавкая.

— Фуууу… — простонала я, сдерживая рвотные порывы при виде всего этого: как же мне не хотелось привыкать к этому зрелищу, быть одной из них, но что было поделать — одна надежда на то…

— Хорошо, — садясь на каменную ступеньку, выдохнула Ивонна. — Я подскажу тебе, но взамен этого пообещай, что исполнишь все так, как я тебе велю.

— И даже не сомневайся, — боязно оглядываясь по сторонам, нетерпеливо взвизгнула я, страшась того, что мое тело постепенно возбуждается от вида всех этих предающихся плотской любви тел (к тому же, совершенно голых).

— Так тому и быть, слушай.

— Я вся во внимании, — зажмурив глаза, я постаралась оставить себе только слух, да и то — ту малую часть, которая способна была уловить лишь голос ведьмы, все. Ахов да охов, стонов страсти и противных хлюпаний мне слышать не хотелось.

— Чтобы найти себе преемницу, ты должна уговорить пойти на это дело девушку или женщину, одного с тобой возраста.

— Да кто же согласиться? — простонала я.

— Нищая попрошайка или замученная проститутка из дешевого борделя будут не против поменять свое убогое и презренное существование на твой дар.

— ДА?

— Ага. Тебе только и нужно, что привести их в избушку и проделать с ними все то, что совершала твоя преемница.

— Но как же? Я что, стану рыбой?

— Нет, до этого не дойдет. Тебе незачем перевоплощаться для окончательного очищения духа — ведь ты же еще планируешь пожить на этом свете?

— Ну да, конечно, я только что вышла замуж, и у меня маленький ребенок… — трясущимися губами сказала я. — Я не хочу умирать и уходить со света…

— Не трепещи, — перебила мои стенания Ивонна. — Твой ритуал, конечно же, будет немного отличаться от того, что ты прошла в процессе посвящения в ведьму, но… Короче, что я тут распыляюсь. Тебе нужно найти преемницу, привести ее в домик ведьмы, потом откроешь книгу и прочтешь. И да — фамильяры тебе помогут тоже, так что не трясись.

— Все? Тогда я… пойду?

— Погоди, — остановила меня, по ее же словам, бывшая потаскунья, — мое условие.

— Говори быстрей.

— Тебе не придется слишком долго искать, вот только… Нужно будет поехать в другую страну, в город, — и она назвала мне не такое уж и отдаленное от моего замка место, — а там найти Квартал продажных дев, попроситься на прием к его управительнице и выкупить у нее одну несчастную крошку, которая стоит невероятных денег, а то бы я и сама… но вот…

— И как же ее имя? — спросила я, в нетерпении соскребая со стен ногтями мох и кусая губы. — Я все сделаю, не беспокойся…

— А я и не беспокоюсь, просто если ты не выкупишь из дома терпимости крошку Сицилию Амбр, и передашь свой дар другой, то я… я найду тебя из под земли, и тогда… разорву в клочья, испепелю, истреблю весь род… поняла?

— Не нужно меня пугать, — перебила я поток страшных угроз, изливающихся из губ Ивонны, — кто она тебе?

— Родная сестра… — угрюмо ответила та. — Трудно ей, болеет. Я не хотела прежде, но, видно, такая уж наша судьба, так что…

— Спасибо тебе, — и, не ожидая сама от себя, я бросилась в объятия к ведьме, крепко прижавшись к ее голой груди.

— Да не за что, услуга за услугу, — выдохнула та, пытливо вглядываясь в мои зрачки. — Я тоже на тебя надеюсь.

* * *

Возвратившись в замок, я первым делом поведала мужу о своем разговоре с Ивонной.

— Так что ж мы медлим? Едем сейчас же, — обрадовался он.

И, не успев даже, как следует, привести себя в порядок, наспех переодевшись и набросив на растрепанные волосы шаль, я прыгнула в карету. Перекусывая по пути жареной курочкой и оладушками, приготовленными в тот день к завтраку, запивая все компотом из фляги, мы почти сутки мчались к границе, чтобы там, предъявив документы, снова продолжить свой путь.

* * *

Наконец, прибыв в город Ла-Мало, чуть не загнав лошадей, мы остановились в шикарной отеле, решив передохнуть и прийти в себя. Еще сутки я отсыпалась, потом два часа отмокала в ванной, и когда вышла оттуда, освеженная и отдохнувшая, сразу же попала в крепкие объятия Рауля.

— Я хочу тебя, Милена, — простонал он, а его вздыбившийся орган красиво оттянул домашние штаны и упруго упирался мне в бедро, все еще мокрое после купания.

Не сказав ни слова, я решила сделать ему сюрприз. Ответив поцелуем на поцелуй, положила руки на голую грудь и, нежно лаская кожу, начала медленно сползать вниз, пока не стала у его ног на колени. Мое легкое платье, которое я одела после купания, картинно расплылось по всему полу, словно диковинный цветок. Глядя на мужа снизу вверх и томно постанывая, я стянула из него кальсоны.

— Я тебя просто обожаю, — прохрипел Рауль, а его глаза увлажнились. Как и член, к которому я приникла губами…

Медленно пройдясь своим острым язычком по нижней стороне ствола — от мошонки и обратно, я с наслаждением вобрала в рот головку и замерла. Муж при том издал вздох наслаждения, и его член налился с новой силой. Затем я сделала языком круг, обводя им головку, и резким движением насадилась на член, погрузив его в рот наполовину. Заработав язычком, я посасывала и лизала. Рауль же смотрел на меня с высоты своего роста, и в его взгляде пылала страсть и вожделение. В один момент, когда я ощутила, как невероятная твердость запульсировала у меня во рту, он выдернул член из моих губ и приставил к моей напрягшейся груди, возбудившиеся соски которой торчали, словно вершины скал.

Рауль вдруг задергался, а его напряженный член начал толчками выплескивать из себя белесые сгустки спермы. Они попадали прямо мне на грудь, в лицо, на губы, которыми я сразу же слизывала ароматную амброзию, слаще которой не было ничего в мире.

После этого, подняв на руки и расцеловав, муж понес меня к постели, на которую и уложил, сам же пристроился сбоку и продолжил ласки. Наконец, получив и свою разрядку, я снова погрузилась в полудрему.

Очнулась, когда был глубокий вечер.

— Ну что, родная моя, так зачем мы сюда приехали? — сидя напротив меня на кресле и собственноручно лаская свой член, спросил Рауль, что я даже смутилась от его свободной и самоуверенной развязности.

— Будем искать Сицилию Амбр, — неожиданно краснея, ответила я, ощущая вновь пробудившееся возбуждение и страшась того, настолько же похотливой я стала.

— И что? Прямо сейчас отправимся в Квартал? — спросил меня мужчина, его же темно-сливовые глаза говорили мне о совершенно иных намерениях.

— Даже не знаю… может и не совсем сейчас, но… надо пойти.

— Ночью? — медленно поднимаясь с кресла и не переставая теребить член, понизил тембр Рауль.

— А что?

— Но я-то могу туда пойти: для мужчины ночью будет даже как-то логичней. А вот ты?

— Я тоже… — ощущая, как его сильные руки уверенно стягивают из меня панталоны, простонала я, даже не пытаясь контролировать возбуждение, прорастающее внутри моего женского естества.

— Ну вот это уж нет, лучше-ка прежде я сам попробую удовлетворить тебя, — без всякого сопротивления проникая головкой члена внутрь моего росящегося цветка, простонал муж, делая медленные толчки, его же руки сжимали мою грудь.

— Ах… — я извивалась под ним змеей, ощущая приближение неотвратимого.

Мокрые и утомленные, через четверть часа мы лежали в объятиях друг друга, решив отложить посещение борделя в Ла-Мало на завтра.

* * *

Итак, ранним утром следующего дня (уже третьего по счету, и я прямо-таки дрожала от страха, потому что полнолуние было в пятницу, и мне оставалось всего лишь трое суток на дорогу обратно, чтобы поспеть в нужный строк посетить избушку ведьмы), когда рабочие спешили по своим делам, а важные господа еще спали, одевшись поприличней, мы вместе с моим мужем, виконтом Раулем де Альбе двинулись в сторону Квартала продажных девиц.

Без труда найдя нужное нам место, всю дорогу расспрашивая о нем у удивленных прохожих, мы попросили показать нам дом, в котором жила управительница.

— Вон там, — указав на милый двухэтажный домик, красиво увитый плющом, верхние стебли которого доставали до черепичной крыши, полусонная девица сомнительной наружности только хмыкнула, смерив при том меня с ног до головы. Я же не поленилась в ответ скорчить ей жуткую гримасу, какую видела на роже одной из ведьм, безудержно веселящихся на недавнем шабаше.

— Спасибо, — не подозревая, отчего это девица так удивленно на меня смотрит, вежливо сказал мой муж. — А как зовут госпожу?

— Вон у нее и спрашиваете, — изумленная моим поведением девица попросту указала на меня пальцем. — Должно быть, эта кикимора ее знает.

— Почему вы так о моей жене? — набычился Рауль.

— Да ладно тебе, — потянула я его за руку, чуть было не опрокинув, так как от невнимательной неожиданности он споткнулся, зацепившись носком туфля за бордюр. — Спросим у кого-нибудь другого. Разве не видишь, девушка не выспалась сегодня? Наверное, по той же причине, что и я, — и снова, незаметно для Рауля, я скорчила ей еще более жуткую гримасу, закатив под лоб глаза и изо всех сил высунув язык (которым выразительно провела по верхней губе).

Сама не знаю, что на меня нашло, но ведьмовской азарт, по всей видимости, таки успел пустить корни в мое сознание и теперь так вот давал о себе знать.

— Пойдем, — еще раз споткнувшись и чуть было и вправду не упав, мой муж был сильно удивлен странным поведением прохожей. Я же, зажав ладонью рот, безудержно расхохоталась, не успев вовремя подавить порыв.

— Ее зовут Ружалинда, — все-таки прокричала нам вдогонку девушка, по всей видимости, приняв нас с Раулем за ненормальных.

* * *

И вот, беспрепятственно миновав деревянную калитку, мы подошли к крыльцу дома и постучались.

Потом, представившись и сказав, что нам нужно повидать госпожу Ружалинду, в сопровождении высоченного худого очкарика, проследовали по коридору и вошли в комнату, ярко освещенную лучами солнца, прорывающимися внутрь сквозь белую кружевную занавеску.

Утопая в мягком кресле, посреди комнаты сидела толстая старуха. На голове ее был чепец, а в руках мелькали спицы: женщина плела шерстяной чулок.

— Здравствуйте, госпожа Ружалинда, — галантно поклонился виконт Рауль. — Нам необходимо с вами переговорить. Простите, что потревожили в столь ранний час, но дело не терпит отлагательств. К тому же ваш слуга сказал…

— Не стоит извиняться, — взглянув на нас испод круглых очков, торчащих у нее на переносице, хрипло ответила старуха. — Как видите, я не сплю. Говорите, что надо.

— Нам нужна девушка… — несмело вмешалась я, переступая с ноги на ногу и удивляясь, что это Ружалинда не приглашает нас присесть.

— Здесь всем нужна девушка, — хмыкнула хозяйка публичного дома, — а вам-то она зачем? И кто именно? Девиц у меня много. Да, кстати, проходите и садитесь, чувствую, разговор у нас получится интересный. Георг, принеси чаю и печенье.

Через несколько минут перед нами был поставлен красивый фарфоровый сервиз, вазочка с вареньем и горка сахарного печенья, присыпанного пудрой и орехами, источавшая невероятно вкусный аромат.

— Нам нужна Сицилия Амбр, — взяв в руки чашку с чаем и принюхиваясь к аромату трав, из которого он был сделан, сказала я.

— Только и всего лишь? — старуха от удивления чуть не выронила спицы. — Зачем вам эта доходяга? Странно.

— Дело в том, что… — приободрившись от пренебрежительного тона, с которым отозвалась о девушке Ружалинда (значит, многого не затребует), я решила говорить прямо: — Мы хотим забрать ее с собой.

— Как это? Куда забрать? И надолго?

— Навсегда.

— То есть?

— Мы приехали за Сицилией по просьбе ее сестры, — подхватил нить разговора виконт Рауль. — Поэтому нам с ней нужно поговорить.

— Так не пойдет, — хитро сощурилась старуха, поняв, чего мы от нее хотим. — Эта бледная поганка — моя собственность, у нее подписан контракт, и пока она его не отработает, отсюда ни ногой.

— И какую же сумму нам следует уплатить, чтобы девушка была свободной?

— Эх, а я так сходу и не скажу, — Ружалинда даже заерзала по креслу, предвкушая выгодную сделку.

— Мы подождем.

— Долго придется ждать, так как пока я посчитаю…

— Платим вдвое больше, — Рауль произнес эту фразу настолько уверенно, что бабуля оглянулась и, пальцем поманив к себе Георгия, шепнула ему что-то на ухо.

— Ну, если так…

Через минуту парень принес и подал ей довольно-таки потрепанную бухгалтерскую книгу, в которую госпожа Ружалинда, по всей видимости, записывала свои финансовые операции. Поправив очки, она обмакнула палец в стоящую рядом вазочку с водой, а затем перевернула им несколько страниц.

— Таааак… — протянула она, прильнув носом к желтоватой бумаге и внимательно буравя взглядом столбики каких-то цифр, стоящих рядом со списком имен. — Сицилия Амбр, говорите?

— Она самая, — выдохнула я, ожидая от старухи какого-то подвоха и готовая даже утроить сумму, если это будет необходимо.

— А вообще-то, хорошая девочка, — бросая пытливый взгляд в нашу сторону, слащаво улыбнулась та. — Совсем ведь еще молоденькая. И ничего что замухрышка, со временем бы оправилась, гляди, похорошела бы, и поэтому… даже не знаю.

— Говорите, — сказали мы в унисон с Раулем.

— Двадцать пять тысяч экреммов, — брызнула слюной в нашу сторону Ружалинда, а глаза ее хищно сверкнули.

— Хорошо, — мы снова, не сговариваясь, кивнули вместе. Хоть и заправила хозяйка борделя цену, равную той, за которую в нашей стране можно было бы купить красивое поместье, да еще и с садом, и с прудом в придачу. Но — это был ее товар, поэтому…

— Тогда по рукам.

* * *

Через час, когда мы расплатились с хозяйкой (послав ее слугу в ближайший местный банк, чтобы тот обменял наше золото на здешние экреммы), к нам в комнату вошла Сицилия Амбр. Без слез на эту тщедушную бедняжку нельзя было взглянуть — бледная рыжеволосая худышка тряслась от страха, а из ее огромных зеленых глаз вот-вот могли бы хлынуть целые потоки соленых вод. Губы Сицилии тряслись, руки же она спрятала в облезлую лисью муфточку, которую зачем-то взяла с собой, хотя на улице было тепло.

— Господи, и этот призрак мог когда-нибудь поправиться? — удивленно уставившись на вошедшую, пробормотал Рауль.

— Да забирайте уже, — отрезала старуха, отдавая деньги Георгию. Тот же, упрятав бумажки в портфель, быстро побежал с ним по лестнице наверх, прижимая к себе и все время оглядываясь, словно мы могли бы за ним погнаться и отобрать. — Она и вправду — ненужное бремя для меня, все дни напролет только тем и занята, что сидит и хнычет, одни убытки содержать такую…

— Да? Тогда, возможно, вы вернете нам часть той суммы?.. — хитро мне, подмигнув, начал было виконт. Но старуха тут же спохватилась.

— Нет, будет все так, как и договаривались: вы мне деньги — я же разрываю контракт, и можете забрать с собой вашу девчонку.

* * *

На обратной дороге мы несколько раз вынуждены были останавливаться в харчевнях, потому что того провианта, которым мы запаслись, было недостаточно — как оказалось, сестра Ивонны очень много ела.

— Значит, старуха Ружалинда нас не обманула, — гоготал Рауль, — и с такими темпами через месяц-другой из тебя получится приличная пышка.

— Ах, нет, ну что вы… — смущалась девушка, давясь булками и запивая их молоком. — Просто… я не могла там кушать, мне было невыносимо находиться среди всего этого… и я лучше пожелала бы и вовсе умереть, чем так жить… И надежды, что когда-нибудь смогу выкупиться, не было никакой…

— Но обрадуешься ли ты тому, что я предложу взамен, — поняв свободолюбивый характер Сицилии, сказала я. — Мы ведь не просто так отдали за тебя целое состояние, как ты думаешь?

— Ой, да… ведь я даже не спросила… А зачем я вам понадобилась? Чего вы от меня хотите? — и, словно маленький зверек, выпустив булку из рук, девушка забилась в угол кареты, поджав под себя ноги.

— Не бойся, — как можно более приветливо улыбнулась я, — за тебя просила твоя сестра.

— Ивонна?.. — выдох облегчения вырвался из губ Сицилии, а потом она снова замерла, напряглась. — Или… Зузу?

После этих слов лицо ее мгновенно осунулось, взгляд остекленел, а руками бедняжка ухватилась за стену, так что костяшки ее пальцев побелели.

— У тебя что, две сестры?

— Да, Ивонна и Зузу…

— Зузу? — удивилась я. — Знаю я одну даму под таким странным именем. Но, думаю, это не она. Хотя… а знаешь, ты очень похожа на одну знакомую мне портниху, хозяйку салона готовых платьев — она живет у нас в городе. У нее точно такие же волосы, и нос… Вот только мадам намного тебя старше. Хотя…

— Нет, это не она, — испуганно пробормотала Сицилия, и я решила не поднимать больше больную для нее тему.

— Если тебя это успокоит: за тебя просила именно Ивонна, она говорила, что когда-то тоже работала проституткой. На эту сестру ты возлагаешь надежды?

— Да, это может быть только она, — выдохнула обжорливая худышка. — И вы привезете меня к ней, правда?

— Не совсем к ней. Сначала ты попадешь в одно интересное местечко, и, если верить Ивонне, там тебе будет намного лучше, чем было прежде.

— И куда это я попаду? — напыжившись, словно воробушек, девушка окончательно пришла в себя, решив наконец-то выяснить причину своего выкупа. — Это ведь Ивонна дала вам деньги?

— Нет, деньги принадлежат нам, — страшась: а вдруг бывшая потаскунья передумает, и тогда что мне с нею делать? И вообще… — уверенным тоном сказала я. — Тебе же взамен, по совету твоей сестры, я предлагаю стать ведьмой.

— Ах, всего лишь такая малость, — и Сицилия наивно и радостно захлопала длинными ресницами. — Конечно же, я согласна. Говорите, что нужно делать.

— К тому же, у тебя будет свой собственный дом, деньги, свое хозяйство, в каком-то смысле — прислуга и множество чудесных возможностей, если они тебя, конечно же, устроят… я потом расскажу…

— Меня все устроит, — развеселилась будущая ведьма и, прильнув курносым носиком к окошку, начала радостно и с любопытством взирать на пробегающие мимо пейзажи. — Эх, поскорей бы уж…

* * *

Когда мы приехали в свой замок, Сицилия долго не хотела выходить с кареты, так как ей все казалось, что, поставь она ногу наземь, с ней тут же случится что-то нехорошее.

— А можно мне еще немножко посидеть здесь? — просилась худышка, грызя пирожок, который отчего-то припрятала в небольшую холщовую сумочку, в которой поместились все ее нехитрые пожитки. Мне было даже интересно туда заглянуть и узнать, что взяла с собой в новую жизнь сестра Ивонны, потому что когда я отправлялась в дорогу, то обычно грузила не меньше чем полный сундук одежды.

Сицилия Амбр давилась пирожком, одной рукой крепко ухватившись за поперечную планку, прибитую к дверце кареты, виконт Рауль де Альбе с улыбкой смотрел то на меня, то на нее, гадая, что будет дальше. Я же от нетерпения перешла на крик.

— Да пойми ты, дуреха, — орала я, все оглядываясь в сторону главных окон, за которыми меня выглядывал, наверное, мой сыночек. — Здесь у тебя будет все, что нужно. Притом — если уж ты так голодна, то на ужин я прикажу зарезать целого барана, чтобы ты насытилась вдоволь. Немедленно вылезай из кареты, а не то… я прикажу слугам вытащить тебя отсюда.

— Ну хорошо, ладно… — пробормотала обжора. Стряхнув с серенького платьица крошки, она наконец-то выползла на свет божий и, зажмурившись, присвистнула: — Ого, какая красотища.

— А ты думала, — хмыкнула я.

— И что же, мне тут доведется заниматься колдовством?

— Нет, не тут, — бросив пронизывающий, красноречивый взгляд на девушку, я развернулась к ней спиной и, оперевшись на руку своего мужа, поспешила в замок.

— Эй, Леонида, — бросила я на ходу камеристке, выбежавшей нас встречать, — позаботься о нищей оборванке, стоящей вон там, возле кареты. Прикажи, чтобы ее вымыли, переодели, а потом… да, покормите ее потом.

— Хорошо, — поклонилась Леня.

* * *

Вечером, после того, как я немного отошла от дороги, мы с Раулем решили прогуляться в сад. До среды были еще сутки, и я ни за что не хотела переживать и заботиться о том, что и так было неизбежным.

Забыв даже думать о Сицилии (у нее и так, по-видимому, все было в порядке), я медленно брела под руку со своим любимым мужчиной, разглядывая по сторонам и любуясь пышным цветением роз, которые так обожал мой первый муж. На мне было длинное клетчатое платье, отороченное по краю кружевом ручной работы. Широкий воротник, усыпанный крошечными речными жемчужинами, красиво оттенял бархатную кожу. Кроме ведьмовского амулета я не надела на себя никаких иных украшений, разве что вышитые шелком атласные туфельки, с золоченым каблучком и такой же пряжкой могли соперничать с ним по блеску. Правда, выходя из дома, в последний момент я решила надеть теплые чулки, связанные из тончайшей шерсти, а чтобы они не сползали, поверх них, вместо подвязок натянула не менее уютные панталоны изо льна, тоже тонкого, к тому же искусно украшенного причудливым орнаментом из цветов и переплетений. Мы предполагали гулять не менее часа, поэтому поверх платья я набросила на плечи еще и широкую накидку, черную, расшитую алыми полосками из шелка.

Дойдя до края посыпанной песком дорожки, мы остановились возле высоченной каменной стены, верх которой был зубчатым, так что казалось, словно там расположены бойницы.

— Красивое поместье, — срывая тонкую былинку, сказал Рауль.

— Да, это правда, я каждый раз, гуляя, нахожу какую-то интересную деталь и поражаюсь искусству архитектора, создавшего этот парк.

— И что, тебе нравится Туманный грот? — закусывая травинку белыми крепкими зубами, муж повернул ко мне лицо, и его глаза загадочно блеснули.

— Да, там особенно хорошо по ночам, когда слуги зажигают одинокую лампаду…

— А ты знаешь, почему они это делают?

— Кажется, таковой была воля покойного барона, — выдохнула я, отчего-то с грустью вспомнив своего первого мужчину: как-никак, но он ни разу меня не обидел. Да, Экберт де Суарже был своеобразной личностью, но — кто из нас не без странностей.

— И тебе никогда не интересовало, почему именно так нужно делать?

— Даже не знаю… А что? В этом есть какая-то загадка?

— Но, если тебе не интересно…

— Отчего же, — любопытство мое вдруг проснулось, так что я не могла больше терпеть. — Если ты знаешь, расскажи.

— Дело в том, — начал Рауль, — что грот является как бы входом в коридор, ведущий в одну из пещер, в которой покоится наш общий с бароном Экбертом де Суарже предок — прапрадед Александр. Вот он-то и завещал каждый день ровно в полночь зажигать у входа лампаду.

— А для чего?

— По преданиям нашего рода, туда приходят духи, коим и нужен этот свет…

— Еще одна связь с потусторонним миром? — вздрогнула я, ощутив легкое дуновение ветерка, забравшегося мне под подол платья. "Слава богу, что я одела панталоны, — похвалила я сама себя за предупредительность. — А то бы могла простудиться".

— Мой отец говорил, что как будто бы в склепе хранятся древние хроники нашего рода, из которых возможно прочесть все тайны, но…

— Но? — забирая из пальцев Рауля былинку, я с улыбкой перенесла ее к своим губам.

Мне одновременно и хотелось послушать о чем-то загадочном и таинственном, и просто забыться в объятиях мужа: не достаточно ли с меня ведьмовского дара (от которого я надеялась избавиться уже завтра) и зловещей угрозы, что мой малыш-Мишель также, возможно, вынужден будет принять на себя магические обязанности своего покойного отца, когда вырастет (а также я вспомнила о перстне с огромным обсидианом, до времени хранящемся в церквушке, где нас венчали).

— Но войти туда никак нельзя раньше времени, которое предопределено судьбой.

— И как же узнать о роковом часе? — игриво покусывая былинку, я тем временем, словно случайно, оперевшись спиной о нагретый камень стены, немного приподняла подол платья — ровно настолько, чтобы можно было увидеть кружевной край панталон.

— О нем написано в хрониках… рода… — поняв мой намек, муж приблизился ко мне, так что я ощутила на своем лице его возбужденно дыхание.

— А хроники сокрыты в склепе, — подытожила я, решив навсегда покончить с магической метафорой. — Так что…

В следующую минуту, прижав меня к стене, Рауль запустил свои дрожащие от нетерпения руки мне под юбки и, найдя верхний край панталон, стянул их из меня, целуя каждый освобождающийся сантиметр тела. Сам же, лихорадочно действуя пальцами, расстегнул свой дорогой пояс, инкрустированный камнями и украшенный золотой вышивкой, освободив бедра от одежды и таким способом — свой вздыбленный мужской орган тоже. Потом мужчина навалился на меня всем телом, обнимая и целуя ежесекундно, ища сладкого забвенья. Пальцы его проникли под нежный шелк лифа и, притронувшись к твердым горошинкам моих грудей, ласково их сжали. Продолжая ласкать чувствительную кожу, Рауль прижимался ко мне животом, и я ощущала на своем теле его мужское естество, дрожащее в нетерпении проникнуть в мои святая-святых. Но я не хотела торопить события и решила растянуть процесс.

— Присядь, — прошептала я, нежно притронувшись к его упругому и большому члену рукой.

— Что…

— Я хочу, чтобы ты кое-что сделал.

А затем, когда увидела темно-сливовые глаза у себя между колен, хохотнув, набросила на голову мужчине юбки.

— Ласкай меня так, — приказала я, сама же прижалась спиной к теплому камню, гадая, как же поступит Рауль.

Между ног у меня было мокро, я вся трепетала от возбуждения, но все-таки мне хотелось чего-то необычного, волнующе-трепетного. И муж исполнил мою волю. Вот я ощутила, как его руки прикоснулись к коленям, потом, стянув вниз шерстяные чулки, пальцы проследовали выше, добрались до нежных складочек, нырнули внутрь…

— Ах, — выдохнула я, — как же сладко.

Затем одна рука легла мне на мягкий бугорок, находящийся внизу живота, другой Рауль обхватил мою попку сзади, погружая пальцы в ее расщелинку. Надавливая ладонью спереди, он ласкал мои складочки другой рукой, доставая снизу, нежно шевеля пальцами и постепенно погружая их в истекающее соками сокровенное. Затем я почувствовала, как горячее дыхание Рауля подымается все выше. Он, наверное, также взопрел, укрытый юбками, находясь под ними. Но, словно шмель, громко дыша, приникнув к сладкому нектару губами, начал его слизывать, проникая языком туда, где я больше всего его желала. Легонько надавливая, водя кругами, облизывая, он щекотал то место, от прикосновения к которому мое сознание покидало тело и, улетев в неизведанные края, позволяло телу цвести, благоухая и взрываясь искрами радости и счастья.

Я металась спиной по шероховатой каменной кладке стены, обдирая руки до крови, так как, боясь прекратить чудесное действие, разворачивающееся у меня под юбкой, хваталась ими за что попало. Я до крови кусала губы, когда Рауль, задыхаясь от нехватки воздуха или же удушенный ароматами греховных страстей, продолжал ублажать меня, стоя коленями на траве, лицом же приникнув к расцветшему женскому естеству. Вот его действия стали настойчивей, агрессивней, на один миг мне даже сделалось больно, потому что мужчина, не сдержав порыв, легонько прикусил меня за одну из складочек, и я вскрикнула. Но кричала я не только из-за боли, неожиданная и резкая волна сладострастия, разбуженная безудержными ласками внизу, вызвала не менее низменный порыв и у меня. Повинуясь ей, я вырвалась из рук и губ Рауля и, ничего не говоря, молча сдернув с него юбки, запрокинув их себе на голову, повернулась спиной. Согнувшись и оперевшись о каменную стену ладонями, я выпятила свой задок, но потом, мгновенно передумав, ухватилась руками за оголенную плоть и, громко постанывая, развела в стороны половинки ягодиц, давая Раулю понять, что мне от него нужно.

И мужчина не мешкал. Погрузив палец одной руки мне в попку и шевеля им там, он резко насадил мое женское естество на свой торчащий орган, так что я только охнула. А дальше, продолжая действовать рукой, он делал медленные но глубокие проникновения, и пальцем, и членом, доводя меня до потери сознания. Я не понимала, что происходило, но слезы вдруг так и хлынули из моих глаз, все тело забилось в мелкой дрожи, которая все нарастала.

И вот, доведенная до изнеможения, я готова была упасть на землю, потому что от столь сладостной и невыносимой пытки можно было б и умереть. Я этого боялась остатками сознания, которое еще теплилось в моем теле. Я была на пределе, мне казалось, что еще мгновение — и я взорвусь, разлечусь в клочья. И в этот момент Рауль остановился. А потом, убрав руку, снова насадил меня на свой член до упора.

Разрядка наступила, экстаз ураганом обрушился на каждую клеточку моего тела, сметая всякие преграды, горячая сперма хлынула в мое нутро — и вдруг наступил штиль. Все произошло очень быстро, но, тем не менее, я громко огласила окрестности парка своим криком, возвещавшим о том, что наслаждение от плотской любви для меня, слабой женщины, превыше всяких там семейных тайн и зловещих гротов.

После всего я чувствовала себя настолько же опустошенной, как и переполненной. Поэтому, не стыдясь стоящего передо мной, все еще с приспущенными штанами мужчины, присела тут же, у его ног, и щедро помочилась на траву. Рауль все это время стоял и улыбался, а его член, подрагивая, начал постепенно приобретать волшебную форму моего нефритового стержня. Так что не успела я закончить процесс, как уже держала его во рту, с удовольствием лаская головку губами и языком, а мужчина производил движения взад-вперед, медленно проникая все глубже в мою глотку.

Я не сопротивлялась, напротив, мне было до одури приятно заниматься такими ласками, и, закрыв глаза, я отдалась этому волшебному занятию целиком, снова не контролируя ни чувств, ни эмоций, ни ощущений. А они, меж те, все нарастали, так что я снова ощутила пульсацию у себя между бедрами, в женском сокровенном. И, не в силах подавить порыв, запустила туда руки, сама себя лаская, притрагиваясь пальцами к волшебному бугорку. В этот раз брызги света, возвещавшие меня о наступлении экстаза, совпали с мощным выбросом спермы, которую я глотала, захлебываясь, так как ее было слишком много. Поэтому, выпустив из уголков губ, опухших от любовных ласк, две струйки, я с мольбой посмотрела вверх — там стоял мой повелитель, мой поработитель плоти и души, мой любимый муж Рауль де Альбе.

— Люблю тебя, — прошептал он. — Ты так обворожительно красива, когда стоишь на коленях, а из ротика вытекает сперма, что я…

Затем, присев и взяв меня двумя пальцами за подбородок, он поцеловал мои глаза, щеки, губы, выразительно их облизав — свою же сперму.

— Теперь я в Туманный грот — больше ни ногой, — прошептала я, позволяя мужу подтянуть на мне панталоны (уложив туда прежде свой шелковый платок) и расправить юбки.

— А знаешь, там когда-то рос клематис, — словно наш разговор и не был прерван ничем таким, продолжил Рауль, — у самого входа. Пышный такой огромный куст. А еще, говорят, лет сто назад внутри грота бил небольшой источник. Вот только со временем все это пришло в упадок…

— … и только осталась традиция каждую ночь зажигать лампадку, — закончила я фразу вместо него.

— Да, так и есть. И мне бы хотелось…

— … весной посадить новые цветы, а также, возможно, раскопать источник.

— Это будет настолько живописное место, Милена, что ты даже не представляешь.

— Ну что ж, дерзай, — наконец-то выплюнув изо рта изгрызенную в клочья былинку, вздохнула я. — А я тем временем займусь воспитанием сына. Малютка начал говорить, и, знаешь, каким было его первое слово?

— Конечно, "мама"?

— Нет, как ни странно, но — что-то похожее на "часы".

— Ах да. Старинные часы, наша фамильная реликвия, — вдруг снова окунулся в "архив" мой муж. — А интересно, где же они хранятся? Нужно будет как-то спросить о них у старого дворецкого.

— Вот уж никогда не думала, что вы, виконт Рауль де Альбе, настолько заядлый хронист.

— В свое время я увлекался историей и всем, что связано с…

— А вторым словом нашего мальчика было "тень", — перебила я Рауля.

— Просто восхитительно, — остановившись и, взяв мое лицо в обе руки, муж приник своими горячими губами к моим. — Тогда необходимо немедленно найти хорошую гувернантку. Играть в шахматы я обучу его сам.

* * *

Следующая наша прогулка в парк была запланирована мной не случайно: еще раньше я нашла одно красивое местечко, находящееся на небольшом островке посреди пруда. Там росли три толстенные ивы, желтые ветви которых тонули в воде, а густая крона создавала природный шатер над небольшой беседкой, внутри которой стояла тафта.

Полукруглый деревянный мостик с ажурными перилами соединял остров с "большой землей". Мне всегда раньше казалось, что покойный Экберт де Суарже специально соорудил и обустроил это уютное гнездышко для любовных наслаждений.

Но ни разу он не пригласил меня туда — не успел или не хотел? Это так и осталось навсегда загадкой. Иногда я заходила на островок одна. Стоя на мосту, я крошила хлеб, чтобы покормить жирных карпов, кишмя кишащих в воде. Два белых лебедя также облюбовали водную гладь, для них у берега было обустроено специальное место — небольшой деревянный домик, где они соорудили свое гнездо и вывели птенцов.

Вот только теперь лебеди улетели в теплые края, деревья стояли желтые, их трепещущие на ветру листья готовы были вот-вот сорваться на землю, устелив ее теплым ковром, который за зиму, под снегом, превратится в корм для корней, а также для грибов и травы, послужит убежищем для насекомых и мелких тварей.

В этот день было настолько тепло и солнечно, что казалось, будто бы лето возвратилось вспять, чтобы порадовать нас своей последней лаской. Поэтому, не одев даже панталон, я взяла в руки зонт от солнца, а также небольшую сумочку, в которую тайно положила коробочку с нефритовым дружком, и мы с виконтом Раулем пошли по залитым солнечным светом дорожкам вглубь парка. Направлялись мы к острову. Взойдя на мост, я вытащила из сумочки кулечек с хлебом и покормила рыб. Потом мы молча последовали к уютной беседке.

Я предполагала, что она станет для нас гнездышком любви, и не ошиблась.

— Что за волшебное местечко, — накручивая ивовый прутик себе на руку, сказал муж, выразительно глядя мне в глаза, когда мы уже стояли на пороге. Грудь моя от волнительных мыслей и представлений ходила ходуном, дышать было тяжело.

— Да, здесь вполне недурно.

— Недурно? Да тут просто райские кущи, — воскликнул Рауль, увлекая меня внутрь покоев. И тут его ждал еще больший сюрприз.

По моему приказу служанки все утро хлопотали внутри беседки, украшая ее тканевыми занавесками, повсюду развешивая тюль и кисею. Алый бархат покрывал поверхность тафты, ноги утопали в мягких коврах. Еще тут был поставлен круглый столик, на нем стояла ваза с фруктами и виноградом, а также бутылка вина и два бокала. Подвешенная под потолком на золоченых цепях, золотая курильница источала неимоверно интимный и возбуждающий чувственность ароматный дым (травы и мох для него я собирала сама, выискивая состав в Магической книге).

— Что за запах? — спросил Рауль, отпуская меня и с удивлением разглядывая внутреннее убранство.

По выражению неимоверного восхищения на его лице я поняла, что мой сюрприз вполне удался, у меня получилось создать чарующую обстановку, способствующую раскрепощению и страсти.

— Но я же ведьма… — прошептала я. — А колдуньям присуще удивлять своих избранников.

— Ты чудо, — прошептал Рауль, снова привлекая меня к себе и нежно обнимая.

— Это еще не все сюрпризы, — сказала я, проходя по мягкому ковру внутрь созданного мной тайного алькова и ставя на кровать сумочку, затем извлекая из нее коробочку, в которой лежал невинный соперник моего мужа.

— Я уже догадываюсь, что ты замыслила… — на ходу скидывая из плеч камзол, мужчина облизнул губы.

Я же, быстро изогнувшись и ухватив пальцами виноградную гроздь, плюхнулась на кровать и поднесла ее к губам, сорвала ягоду, поиграла ею во рту.

— Ты просто сводишь меня с ума, — Рауль все ближе подходил к ложу, от нетерпения его руки дрожали, он уже разрывал на себе одежду.

— Пока что нет, — загадочно улыбалась я. Откинувшись спиной на жесткие подушки, я подогнула ноги в коленях, широко разведя их в стороны.

Поняв мой намек, муж бросился ко мне и, задрав подол моего платья, задохнулся — я была без ничего. А дальше, отрывая зубами ягоды и смакуя ими, я наслаждалась кисло-сладким вкусом и видом того, как виконт ублажает меня губами, языком.

— Хочу вина, — когда пытки стали нестерпимы, простонала я, запуская руки в шевелюру мужа и легонько отстраняя его от занятия, которым он увлекся уже настолько, что я боялась слишком быстрого финала. Вот только не совсем это входило в мои планы, замыслы мои были куда покруче.

— Хорошо, — отстраняясь, виконт Рауль подполз на коленях к столику (я с ухмылкой заметила его торчащий мужской орган, пошло облизнулась), взял оттуда бутылку с вином и возвратился опять.

— А из чего мы будем пить?

— Ой, сейчас… — и он было бросился за бокалами.

— Нет, — остановила я его порыв и, забрав бутылку из рук, низко наклонилась. Затем, осторожно поливая вином его стержень, я начала слизывать из него рубиновый и сладкий напиток, отхлебывать из маленькой лужицы, что образовалась на животе.

Взбудораженный моим поведением, Рауль выхватил бутылку из моих рук и, приложив ее горлышко к своим губам, сделал несколько жадных глотков. Затем, набрав вина в ладошку, растер его по моему животу.

— Ты моя сладкая любовь, — прошептал он, словно уж, скользя губами по коже, слизывая из меня вино.

Понимая, что ему приходится терпеть, я ухватилась пальцами за призывно торчащий стержень и, немножко придавив у основания, склонила голову, погружая его в свой рот.

По-видимому, я полюбила правильно, потому что виконт де Альбе в следующий момент проявил недюжинную сообразительность. Коробочка с нефритовым стержнем стояла на кровати; открыв ее и извлекая "соперника", мужчина осторожно приставил щедро намазанный норковым жиром фаллос к моим нежным складочкам. Действуя умело и слажено, он удовлетворял меня сим волшебным произведением искусства, когда я ласкала его губами.

Пика мы достигли единовременно, щедро оросив простыни пролитым вином и семенем, извергающимся мне в рот, а потом в лицо и на грудь.

* * *

Уже в замке, в своей опочивальне, готовясь ко сну и неожиданно найдя среди вещей белую, поблескивающую мелкой золотой вышивкой бабочку со своего свадебного платья, я поднесла ее к губам и, поцеловав, вдруг вспомнила о том, где я покупала этот наряд.

— А ведь мадам Зузу несчастна, — сказала я, ложась в кровать рядом с мужем. — Хоть она и богатая, трудолюбивая и успешная женщина, но… У них с мужем нет детей, а это такое горе. Не даром же она шьет куклы…

— Отчего ты о ней вспомнила? — спросил Рауль.

— Но как же? Эта бедняжка, потаскунья Сицилия, она ведь что-то упоминала о своей старшей родной сестре, которую ей почему-то не хочется видеть, а звали ее Зузу.

— Ну и?..

— А что если это та самая Зузу?

— И что?.. — приобняв за талию, виконт Альбе нежно привлек меня к себе.

— Я вот что думаю… Раз уже завтра я смогу избавиться от дара ведьмы, не помочь ли мне напоследок бедняжке? Ведь отчего люди становятся злыми? От несчастья. Теперь я это знаю — мой жизненный опыт и опыт ведьмы научили меня разбираться в людях и в тех причинах, побуждающий их действовать так или эдак. И еще: приумножая добро, я получаю его взамен, и моя жизнь тоже становится счастливей. Так вот, прихвачу-ка я для Зузу особенную настойку и изготовлю амулет, а вдруг смогу помочь? Хоть она и не просила меня об этом…

— Помоги, — проваливаясь в глубокий сон, просто на ухо выдохнул мне муж.

— Значит, так тому и быть.

* * *

Итак, наступила среда. Дождавшись вечерних сумерек, я усадила на лошадь позади себя Сицилию Амбр, бывшую потаскунью, привезенную нами из Ла-Мало, и, даже не удосужившись в этот раз перебросить свой ведьмовской амулет за спину, пустилась вскачь.

Прибыв к избушке, я первым делом привязала свой четвероногий транспорт, а потом, подав руку напуганной до полусмерти и все еще худышке, я провела ее вовнутрь.

— Как же тут загадочно и уютно, — оглядываясь по сторонам, очарованно выдохнула будущая хозяйка этого дома.

— "Что, таки сумела найти способ освободиться от нас?" — услышала я ехидный смешок кота.

— Эйфелль, ты где, бродяга? — решив не секретничать, а говорить вслух (как-никак, а рядом со мной была та, которой я должна была все объяснить), позвала я. — Идите сюда.

Но ответом мне было молчание.

— Ну что ж, — вздохнула я. — Так тому и быть, значит, придется все делать самой.

— А с кем вы это тут говорите? — удивленно вскинула брови Сицилия. — Никого же нет.

— Ты ошибаешься, тут много того, что пока что для тебя невидимо, но потом…

— А вы и вправду подарите мне этот дом? — длинный нос девушки уже успел потыкаться во все уголки, в том числе и заглянуть в печь.

Как вдруг заслонка будто бы сама собой отъехала в сторону и, скрипнув дверью, в дом влетела связка дров. Громыхнув, дрова влетели прямо в печь, щелкнул кремень — и внутри зажглось яркое пламя, красные языки которого требовали пищи.

— А вот это уж… Ну ладно, — снова вздохнула я и, набросив на волосы платок, подошла к Магической книге. Послюнявив палец и открыв нужную страницу, я мысленно задала вопрос.

"Сначала необходимо изготовить куклу, твою заместительницу, — вещала книга, — потом провести ритуал на нее. Завершив обряд передачи ведьмовской силы от куклы на преемницу, ее необходимо сжечь".

— "Девушку или куклу?" — на всякий случай мысленно переспросила я: а мало ли что, я уже всякого здесь повидала и не хотела никаких неожиданностей.

— "Куклу после всего сжечь в печи, — продолжила разговор книга, — затем нужно выйти из дома и посыпать пеплом свои следы, садиться и уезжать. Дорога сюда для тебя с того момента будет навсегда закрыта".

— Вот так задача, — разглядывая схемы и инструкции, появившиеся на следующей странице, я поняла, что так запросто передать дар у меня не выйдет, и придется еще повозиться, сооружая свое подобие из лоскутков, веточек, высушенных трав и пакли.

Но материала у меня было и в доме предостаточно. Поэтому, сбегав только за веточками, я села прямо на пол, разложила вокруг себя тряпицы и принялась мотать, нашептывая заклинания. Сицилия же все это время возилась возле печки — приготовив по моему наставлению тесто, она налепила пирожков и засунула их в печь, теперь же сидела и следила, чтоб не пригорели.

Я же, сделав узелок из белого лоскутка и пучка трав, обвязала по основанию красной нитью, потом насадила "голову" на палку, снова закрепила. Насаживая одну на другую юбки, я подкладывала в нужные места паклю. Потом, скрутив ткань в трубочку, пристроила куколке ручки, одела на нее бархатную жилетку, оторвав нужный по размеру лоскуток от своего платья. В конце, немного сожалея, украсила прическу ляльки своей же бриллиантовой заколкой, понимая, что вынуждена буду попрощаться с ней навсегда, и, глубоко вдохнув и выдохнув, поставила готовое подобие человека напротив себя.

— Ну как? — спросила я у Сицилии, вынимающей готовые пирожки из печки.

Девушка при этом так красиво зарумянилась, что я невольно залюбовалась ее милым личиком. "А вовсе так ничего будет у меня преемница", — подумала я, привязывая к ручкам куколки узелочек с травами.

— Просто чудо, как хороша, — громыхнула будущая ведьма пирожками о стол. — Вылитая вы.

— Да?

— Ну не совсем уж так, да все-таки похожа.

— Главное, чтобы была пригодной к совершению обряда.

* * *

А дальше все пошло как по маслу. Передав кукле свою силу, я одела на нее свой ведьмовской амулет и усадила на почетное место за столом. Потом, совершив все в точности так, как было написано в Магической книге, помогла будущей ведьме Сицилии Амбр получить дар.

— Ну, вот и все, — выгребая горсточку пепла из печи, как было сказано, я собрала его в белый платочек. — Будем прощаться, сестрица?

— И как же я вам благодарна, — радовалась девушка, примеряя на себя бывший когда-то моим платок.

— Чего не будешь знать — посмотришь в книге, или спросишь вон у тех, — и я указала на сидящего на печке рыжего кота, громко урчащего от удовольствия: он только что скушал свою порцию колдовского хлеба, и черного мешочка, в который превратился мышь.

— И что, мне ведь можно будет отсюда уходить?

— Ах да… — спохватилась я. — Тебе тут постоянно жить не обязательно. Но я не знаю… Я вот, например, возвращалась в свой замок, а вот ты…

— У меня есть же сестра, Ивонна, — воскликнула новая ведьма. — Мы же сможем как-то свидеться с ней?

— Обязательно, — заверила я, — вот только дождешься следующего полнолуния, полетишь на шабаш, а уж там каждый укажет тебе на злюку-Ивонну.

— Вот и хорошо…

— А также, возможно, и Зузу.

— Нет, ее я видеть не хочу, — гневно воскликнула Сицилия Амбр.

— Это мы еще посмотрим.

— Все, мне пора, — одевая дорожный костюм, я не забыла прихватить крохотную бутылочку с настоем, наспех сплетенный мной нитяной браслетик, а также свой узелок с пеплом. Выйдя за порог, я щедро посыпала им свои следы. Затем, ударив лошадь по крупу, понеслась навстречу свободе — в свой замок, к ожидающим меня любимому мужу и сыну.

На пальце моем сиял перстень с турмалином — его я получила взамен диаманта, сожженного вместе с куклой: выгребая пепел, нашла его в печи. Не успела я притронуться к перстню, как он в момент, который я даже не успела заметить, потому что все произошло молниеносно, оделся мне на палец, сам. Да так ловко, что я сразу же поняла: мне он необходим.

В книге же прочла последнее "прости": "Перстень создаст вокруг себя незримую оболочку, отражающую от владельца ярость, злобу, ревность, наговоры, порчи, магическое воздействие; защитит от астральных нападений и магических атак".

— Спасибо, — прошептала я тогда, закрывая источник магических знаний и силы, надеясь, что если мне и придется когда-то воспользоваться силой ведовства, то только в качестве клиентки. Или же и вовсе, имея у себя камень, буду избавлена от такой необходимости навсегда.

Перстень лучился на моем пальце — хорошее предзнаменование для будущего счастья. Бездонная глубина синего неба у меня над головой напоминала мне об избавлении и надежде прожить спокойную и наполненную смыслом жизнь. Свежий и чистый воздух будоражил мне кровь. Проносящиеся мимо горы и поля, напоенные предрассветной тишиной, дышали миром и покоем. А величественное солнце, нежное и искрящееся, поднимающееся из-за розовой пелены тумана, над горизонтом, невольно приносило успокоение.

ЭПИЛОГ

Дальше наша семейная жизнь с виконтом Раулем де Альбе действительно протекала счастливо. Я наконец-то смогла прийти в себя после всех этих жизненных бурь и немыслимых испытаний, которые мне поневоле пришлось преодолеть.

Наблюдая за трогательной заботой, которую мой муж проявлял по отношению к сыну барона Экберта де Суарже, я внутренне радовалась, от всего сердца желая подарить ребенка и ему тоже

— И пусть это будет девочка, — молилась я богу.

И он услышал мои молитвы…

Конечно же, я потом купила ей куклу в салоне Зузунды Минкус. Прежде посетив эту даму с вышеупомянутой миссией — отнесла ей настойку и оберег. Вот только пусть она обо всем об этом расскажет вам сама.

Конец

01.04.2018

Следующая история будет о любви и приключениях мадам Зузу.

От автора: любимая моя читательница (или читатель), я много сил, эмоций и времени вложила в эту книгу. Но также (в основном я писала по ночам) мне было интересно создавать эту историю, как никакую иную.

Надеюсь, роман тебе понравился. Я искренне благодарю за покупку книги (так как такой своеобразный "обмен энергиями и ресурсами" позволит и мне, автору, получить от тебя подарок) Спасибо за твою денежную поддержку, за вложенную лепту в возможность существовать творцу физически. Это действительно важно. И я благодарю тебя за это.

А также мне необходима обратная связь: прошу написать несколько строчек — отзыв или комментарий на странице Книги. Только, пожалуйста, не пересказывай сюжет и не раскрывай концовку — остальным читателям тоже должно быть любопытно, чем закончится история.

Спасибо за понимание. До новых встреч.

Любящая тебя Любовь Сладкая.