Читать онлайн Царское наследство бесплатно

Пролог

Одетый во все черное, он украдкой пробирался к дому. Подумать только – он занимается этим в Англии! Если бы кто-то сказал ему двадцать лет назад, что он займется выполнением заказа по своей «специальности» где-то за границей, он бы рассмеялся этому человеку в лицо. А поди ж ты – вон как времена изменились! И ведь не исключено, что будут и другие заказы в Англии. Вон сюда сколько наших перебралось! Многие из них – его потенциальные «объекты», и среди них найдется и парочка бывших клиентов.

Вот только заказ оказался совсем необычным. Как правило, просили что-то вынести – и доставить заказчику. То есть всегда нужно было что-то украсть. Под заказ. Иногда он действовал сам по себе, а потом сбывал товар, но это всегда связано с определенными сложностями. Лучше уж иметь конкретного покупателя.

Но чтобы только фотографировать? И ни в коем случае ничего не брать? Ну, о том, чтобы не оставлять следов, его можно было не предупреждать.

Заказчик был старым другом, клиентом, почти братом. Они много работали вместе – каждый по своей «специальности», много вместе пережили. Он никогда не подводил, всегда платил исправно. Его слову можно верить. И невозможно не выполнить его просьбу! А это скорее была просьба, а не заказ. Хотя, конечно, половина денег уже получена, а вторая будет передана после предоставления результатов работы.

Заказчик вручил ему два специальных фотоаппарата (на всякий случай два) и точно объяснил, что и с каких ракурсов фотографировать. Даже заставил потренироваться в своем присутствии!

Нет, ну надо же…

Он без труда проник в английский особняк, вскрыл все замки и выполнил задание.

Может, на самом деле переквалифицироваться на зарубежные заказы? Их замки и сигнализация – тьфу по сравнению с тем, что ставят на Руси. Пожалуй, такой легкой работы у него еще никогда не было.

Но зачем кому-то понадобились эти фотографии?!

Хотя он знал, что, если хочешь дожить до старости, нельзя задавать лишних вопросов. Он и не задавал. И уже прожил долгую жизнь.

Но почему ни в коем случае ничего не брать?!

Глава 1

Мне позвонил дядя. «Дядя» – это, конечно, громко сказано. Ричард Воротынски – мой дальний родственник, предки которого, как и мои, жили в России и вовремя оттуда сбежали.

Моя прабабушка покинула родину еще до 1917 года и успела вывезти большую часть ценного имущества. Конечно, вся недвижимость в России пропала… Но недвижимость было никак не вывезти, даже по частям, иначе бы прабабушка точно все прихватила. Однако драгоценности, мебель, музыкальные инструменты, книги прибыли в Англию на теплоходе в конце 1916 года и до сих пор хранятся в объектах недвижимости нашей семьи на территории Великобритании.

Дедушка Ричарда был двоюродным братом моей прабабушки, то есть Ричард в некотором роде – мой дядя. Наша семья разрослась и расползлась по свету, и лишь немногие теперь проживают в Англии. С еще меньшим количеством родственников я поддерживаю связь. С Ричардом же мы всегда были в хороших отношениях.

Прабабушка учила русскому языку бабушку, та – маму, а бабушка с мамой совместными усилиями – меня, чему я очень благодарна. Иначе у меня не было бы моей нынешней работы. Как бы я специализировалась по России, не зная языка этой страны? Такой традиции в семье Ричарда не было, и он знает по-русски всего несколько слов. Я же регулярно бываю в России, собираю материал для газеты «Зарубежный репортер», в которой начала трудиться еще студенткой Лондонского университета. Я также много пишу о русских, проживающих в Англии. К ним (то есть к их выходкам) у англичан большой интерес. Забавно. Многое из того, что вытворяют русские, никогда бы не пришло в трезвомыслящие английские головы.

С дядей Ричардом мы встретились в Лондоне, куда он специально приехал из своего поместья, где проживает круглогодично. Дядя Ричард обожает лошадей, у него великолепная конюшня, и его животные участвуют во всех скачках, проводимых в Англии. У нас этот вид спорта очень популярен, правда, я не прониклась к нему душой, как многие мои знакомые.

После обмена любезностями дядя Ричард перешел к делу. Мне всегда нравилась в нем эта черта – никогда не ходит вокруг да около и сразу же говорит, что ему нужно.

На этот раз требовались деньги.

Я удивилась. Знала, что дядино финансовое положение всегда было стабильным и он не бедствовал никогда в жизни. Иначе не мог бы держать такое количество лошадей.

– Ты хочешь, чтобы я дала тебе в долг? – спросила я у Ричарда. – Скажи сколько.

У меня есть деньги – и заработанные лично, и оставленные в наследство мамой.

– Спасибо, Бонни, но я не собираюсь влезать в долги. Ни к кому. Я хочу продать одну коллекцию.

– Какую коллекцию? – сначала не поняла я. Дядя Ричард у меня всегда ассоциировался с конюшней и лошадьми, но не с коллекциями.

– Ту, которую мой предок вывез из России.

Я с удивлением посмотрела на Ричарда. Вывезенное моей прабабкой из России добро – это самое последнее, что я стала бы продавать. По-моему, это самые большие ценности, которые имеются в наших семьях. Это настоящие ценности.

Дядя Ричард тем временем объяснил, что стоит перед выбором – продавать или лошадей, или коллекцию. Он сделал свой выбор. Он также сообщил мне, что сложности возникли из-за травм нескольких самых породистых животных. Ричард не стал углубляться в детали, просто поставил перед фактом: лошади для него дороже всего на свете. Он хотел купить каких-то новых скакунов и как-то усовершенствовать конюшни. Детали повторить не могу, так как плохо в этом разбираюсь.

Дядя Ричард никогда не был женат, детей нет. Периодически у него появляются молодые дамы, обязательно интересующиеся лошадьми. С другими он просто не может иметь никаких отношений. Ему с ними не о чем говорить. По-моему, я единственное исключение, но я все-таки родственница, причем ни на что не претендующая из имущества Ричарда. К тому же, по его собственному признанию, он гордится родством со мной. У него в свое время был конфликт с моим отцом, у меня тоже был конфликт с отцом (и они периодически повторяются): отец грозился лишить меня наследства, я поехала в Чечню, участвовала в переговорах с террористами и стала известной на весь мир (и очень высокооплачиваемой) журналисткой. В общем, у нас с дядей Ричардом есть о чем поговорить, кроме лошадей.

– Ты хочешь, чтобы я купила у тебя коллекцию и она осталась в семье? – уточнила я.

– Навряд ли ты ее купишь, – усмехнулся Ричард. – Я ее оценил. Как мне сказали, на аукционе потянет на двадцать пять, а то и тридцать миллионов фунтов стерлингов. То есть где-то пятьдесят миллионов долларов. Ты готова выложить такую сумму?

Я была не готова, и ее у меня просто не было. У моего папочки, подозреваю, есть (нашей семье, то есть в данный момент моему родителю, принадлежит сеть известных ювелирных магазинов и мастерских), но станет ли он их выкладывать?

Или Ричард имеет в виду моего русского возлюбленного, алмазного короля Алексея? Тот точно наберет. Я спросила прямо.

– Нет, Бонни. Ты не поняла. То есть это я не сказал прямо. Я хочу, чтобы коллекция вернулась в Россию и стала частью национального достояния. Хочу, чтобы ее выставили в Эрмитаже и табличку повесили. Ну, что это от меня. Но не могу позволить себе ее подарить. Мне нужны деньги. На лошадей и на конюшни. В общем, как говорят русские, я хочу и на елку влезть, и не уколоться. И для этого мне нужна твоя помощь.

Ричард просил меня через моих русских знакомых организовать покупку коллекции государством Российская Федерация, причем широко распространять это через средства массовой информации. Это освещение в СМИ не позволит русским разворовать коллекцию. Ричард хотел, чтобы все, что он выставляет на продажу, оказалось в Эрмитаже и не ушло в частные руки.

Я не сомневалась, что мой шеф, главный редактор газеты «Зарубежный репортер», согласится освещать всю кампанию. Я также выступлю по английскому телевидению и радио. Русские друзья и знакомые организуют мое появление на российском телевидении и обеспечат перепечатку моих статей в русской прессе. Вот только не могла с ходу придумать, к кому обратиться с предложением покупки. Но считала, что это тоже решаемый вопрос.

Однако для конкретных разговоров с русскими мне требовалось точно знать, что предлагает Ричард.

Дядя пригласил меня провести следующие выходные у него в поместье, осмотреть и лично сфотографировать коллекцию.

– Лучше, если я приеду с фотографом из нашей редакции, – сказала я.

– Да, разумно, – согласился Ричард. – Должна быть профессиональная съемка.

* * *

Мой шеф в «Зарубежном репортере» тут же загорелся идеей, но так же, как и я, забеспокоился, что коллекцию могут растащить по пути к Эрмитажу и до музея она не дойдет или дойдет неполной. Поэтому будет очень важно освещать все этапы в СМИ.

У шефа возникла идея о предложении купить коллекцию русским олигархам (можно одному, можно нескольким в складчину), чтобы они потом сделали дар государству. И пусть службы безопасности олигархов обеспечивают доставку коллекции в Россию в целости и сохранности.

– Что русским олигархам пятьдесят миллионов долларов?! – воскликнул шеф. – Потратят и не заметят. А какой пиар! Должны быстро сообразить, что подобное отлично поработает на их имидж. Только нужно подумать, на кого именно выходить.

Первым мне на ум пришел опальный российский олигарх-диссидент Борис Сигизмундович Доброчинский.

Лет семь или восемь назад (сейчас уже сказать трудно), когда запахло жареным и Бориса Сигизмундовича возжелала видеть прокуратура, у него случился сердечный приступ. В сердечном приступе у пятидесятилетнего мужчины, ведущего не очень здоровый образ жизни и женатого на модели двадцати трех лет, конечно, ничего удивительного нет. Тем более если им вдруг начинает интересоваться прокуратура. Удивительным было течение болезни и выздоровление.

Врачи наотрез отказывались пустить представителей прокуратуры к одру. По их словам, это могло только ухудшить состояние больного, что, в общем, тоже не вызывает сомнений. Потом состояние больного ухудшилось до такой степени, что дальнейшее лечение в России не представлялось возможным даже в самой элитной клинике. В России нет необходимого оборудования, а завезти его вовремя даже с деньгами Бориса Сигизмундовича не успевали.

Нужное медицинское оборудование имелось в Англии.

Из Англии прилетел специальный санитарный самолет и обученный персонал, Бориса Сигизмундовича в самолет погрузили (без сотрудников прокуратуры и каких-либо других правоохранительных органов России) и переправили в Лондон, где он очень быстро пошел на поправку.

В дальнейшем Борис Сигизмундович очень активно рекламировал английскую медицину и во всех интервью (независимо от темы) выражал восторг ее уровнем.

С тех пор Борис Сигизмундович проживает в Англии и вроде бы лелеет мечту устроить в России переворот. По-моему, его совершенно не волнует, чьими силами он будет совершен. Это может быть революция геев и лесбиянок или футбольных фанатов – главное, чтобы была. Доброчинский постоянно спонсирует отряды русских лиц нетрадиционной сексуальной ориентации и каких-то политических неформалов, делая мелкие пакости русским властям.

И ведь еще ни в одной стране такой революции не было! Борис Сигизмундович – человек тщеславный, хочет войти в историю (скорее – пролезть) и ни в коем случае не хочет, чтобы его забывали на родине. Поэтому всеми силами старается о себе напоминать.

Меня жизнь сталкивала с его родным братом Сигизмундом Сигизмундовичем, который проживает в России, представляется серьезным бизнесменом, который платит налоги, а против властей никогда не шел. Этот Доброчинский как раз, наоборот, всячески демонстрирует свою лояльность при любой возможности (только никак не может уговорить брата-диссидента приехать для общения с представителями прокуратуры). Однако мое личное общение с Сигизмундом Сигизмундовичем показало, что этот «серьезный бизнесмен» будет еще почище диссидента. Просто он умнее и хитрее, а его бизнес не менее криминален.

Но я также знала, что олигарх-диссидент Борис Сигизмундович очень хочет вернуться на родину и никак не может придумать способ сделать это так, чтобы остаться жить в Питере, а не направиться в принудительном порядке за счет государства в северном или восточном направлении.

Почему бы мне не сделать доброе дело и не предложить ему такой способ?

Конечно, я не могла быть уверена, что все выгорит и удастся договориться со всеми сторонами, но почему бы не попробовать? По крайней мере, себе я обеспечу материал для статей. А это меня, естественно, волновало больше всего.

Однако вначале следовало посмотреть коллекцию, и в ближайшие выходные, то есть в пятницу вечером, мы с фотографом отправились в поместье дяди Ричарда.

Глава 2

Ужинали мы вчетвером – фотограф, я и дядя Ричард с некоей Дашей, очаровательной русской акулой, впившейся молодыми острыми зубками в англичанина средних лет. Правда, Дашенька еще, вероятно, не знала, что дядю Ричарда так просто не возьмешь и он ни одну женщину не любил так, как своих кобыл.

Дашенька прекрасно говорила на английском языке в дополнение к обворожительной внешности. У нее были длинные черные волосы, черные брови и при этом голубые, почти прозрачные глаза. Линзы имели бы другой цвет. Правда, губы, по-моему, были гелевыми. Но не может же все в человеке быть идеальным? Пышная грудь, осиная талия и умеренно широкие бедра делали девушку еще более привлекательной для мужчин. Я дала бы ей года двадцать три. Одета была на первый взгляд просто, на второй – очень дорого. О лошадях знала много.

Она заявила, что является моей коллегой и работает в одном русском женском журнале, где освещает театральные премьеры, выставки, вернисажи. А откуда тогда интерес к лошадям? – хотелось спросить мне, но я пока сдержалась.

Ричард познакомился с Дашенькой на скачках, куда она, по ее словам, не могла не сходить, оказавшись в Англии в командировке.

– А у нас вы что освещаете? – тут же спросила я.

– Так сейчас же у вас гастролируют два наших театра – балетный и драматический. К тому же я не только отправляю статьи в Россию, но и работаю на синхронном переводе в театре. Вы же знаете, что при гастролях иностранных театров зрителям выдают наушники, где идет перевод на язык страны, в которой проходят гастроли? Ведь наши артисты играют на русском.

Об этом я слышала впервые, вернее, никогда даже не задумывалась на эту тему, да и мысли пойти на гастроли русского драматического театра в Англии у меня не появлялось. Признаюсь честно: о русской драматургии имею весьма смутное представление, как о классической, так и о современной. Мои русские знакомые ею не интересуются. Моих английских читателей интересуют совсем другие новости о русских.

Я практически не сомневалась, что Дашенька приехала в Англию на личные гастроли, но также была уверена в благоразумии своего дяди.

За ужином коллекция не была упомянута ни разу, как и истинная цель нашего с фотографом визита.

Ее мы с фотографом осматривали на следующий день. Нас сопровождал один Ричард. Дашенька отбыла в Лондон, чему я радовалась. Не хотела при ней задавать Ричарду никакие вопросы. А они обязательно должны были возникнуть.

Мой дядя Ричард Воротынски является потомком русского стольника, князя Алексея Ивановича Воротынского – по крайней мере, с этого князя история семьи известна и записана. Моя ветвь к ним не имеет никакого отношения. Лучше всех из Воротынских известен князь, боярин и воевода Михаил Иванович, который в 1572 году нанес поражение крымским татарам в Молодинской битве, потом был обвинен в измене и умер от пыток. Правда, дядя Ричард не был уверен в родстве с именно этим Воротынским. Он даже нанимал какого-то русского историка для изучения архивных данных, и, к сожалению, точных подтверждений родства найти не удалось. Однако генеалогическое древо с Алексея Ивановича подтверждается.

Дедушка дяди Ричарда, бежавший из России примерно в одно время с моей прабабушкой, вывез, в частности, содержимое крестовой Алексея Ивановича, которое в их семье передавалось из поколения в поколение.

У нас с фотографом тут же возник вопрос, что такое «крестовая».

Дядя Ричард пояснил, что это комната во дворце или богатом доме, где самыми главными предметами поклонения были кресты (на что указывает название), то есть домашняя святыня. Кресты накапливались у каждого хозяина (речь, конечно, идет о богатых людях) на протяжении жизни, начиная с получаемых в подарок при крещении (такие подарки были приняты в те годы). То есть первый крест – тельник, ныне именуемый нательным, – носили на теле, остальные хранились в крестовой. Потом добавлялись кресты, которые родители, родственники и какие-то важные лица дарили в связи с различными праздниками и событиями жизни. В крестовую также помещались священные предметы, приносимые паломниками, дары попов и монахов, приезжавших в Москву и останавливавшихся в доме. Самые богатые крестовые, конечно, были у русских царей – там собиралось наибольшее количество подарков.

В крестовой держали и иконы, и мощи, и свечи, и воск, и просто камни со Святой земли. Некоторые предметы могли лечить от чего-то конкретного и в таких случаях возлагались на тело именно в крестовой. Например, Иван Грозный хранил в крестовой зуб Антипия Великого (святой Антипий считался исцелителем от зубной боли), и царь возлагал его на себя при молении вместе с крестами.

У моего дяди Ричарда никаких зубов не хранилось, только разнообразные кресты. Они были золотыми гладкими, золотыми с распятием, наведенным чернью, с литыми распятиями, с вырезанным образом Спаса, сапфировыми, украшенными жемчугами. Коллекция впечатляла. Я никогда ее раньше не видела.

– Цена определяется исторической ценностью, возрастом и, конечно, уникальной работой, – пояснил Ричард. – Признаться, я думал, что она потянет на десять миллионов долларов, а оказалось в пять раз больше. У меня есть документы, подтверждающие мое происхождение от Алексея Воротынского. Сохранилось описание его крестовой – не зря я тогда русского историка нанимал. Здесь, правда, больше крестов, чем в том описании. Вероятно, их добавили потомки. Нет двух икон, свечей…

– Свечи за столько лет могли ссохнуться, – заметила я. – Да и повез бы твой дед свечи из России? В особенности когда имелись более ценные предметы.

– А почему вы не хотите продать все это церкви? – спросил фотограф, введенный мною в курс дела.

– Во-первых, церкви не продают, во-вторых, я считаю это музейными ценностями и хочу, чтобы ими могли любоваться представители всех конфессий и атеисты, в-третьих, эти кресты всегда хранились в доме. Я же объяснял, что это содержимое крестовой. Да, у царей имелись крестовые попы и крестовые дьяки, которые служили у подобных крестов, но комната все-таки предназначалась для уединенного моления, для «домашней молитвы».

– Ты уверен, что хочешь продать всю коллекцию, а не часть? – уточнила я.

– Она стоит гораздо больше целиком, чем каждый предмет по отдельности. Вон, посмотри, в нее входят деревянные кресты. Они не имеют большой ценности сами по себе. Золотые, конечно, имеют, в особенности если учесть, сколько в них золота и какой пробы. Но… В общем, я принял решение, Бонни. И ведь у меня остаются еще кое-какие вещицы, вывезенные дедушкой.

Дядя Ричард мне хитро улыбнулся. Я тоже улыбнулась, вспоминая, сколько всего успела прихватить моя прабабушка.

– Даша видела коллекцию? – прямо спросила я у дяди.

– Ты меня идиотом считаешь? – посмотрел он на меня. – Она вообще не знает о ее существовании.

– А как вы объяснили наш приезд? – спросил фотограф.

– Зачем мне кому-то объяснять приезд племянницы? К тому же Дашенька скоро отбудет в Россию.

* * *

О Дашеньке я рассказала шефу. Он имеет связи в спецслужбах Великобритании, с которыми наша газета сотрудничает на взаимовыгодной основе. Я не исключала, что Дашенька – это просто хищница и ей нужен богатый англичанин для замужества, неважно – с коллекцией или без. Лошадей держат только богатые люди, и она направилась на скачки в поисках богатого английского лоха. Но требовалось проверить все аспекты. В самом ли деле она здесь только работает и ищет потенциального мужа или еще чем-то занимается?

Через некоторое время шеф получил очень интересный ответ. Он опять же в некотором роде касался нашей семьи.

У Ричарда имелась сводная сестра по матери. Он не поддерживает с ней отношений, они не складывались с самого детства. Сестра была старше Ричарда на пять лет и имела страсть к молодым мужским телам. У меня с этой сестрой не было никакой общей крови, то есть родственницами мы являлись только опосредованно, и вообще я ее ни разу в жизни не видела.

Примерно два года назад сестра Ричарда, Вики Фостер, вышла замуж за молодого русского артиста, играющего героев-любовников второго плана в том самом театре, который находился у нас на гастролях и где Даша работала синхронным переводчиком. Потом его пригласили в какой-то сериал, где он из героя второго плана примерно к десятой серии превратился в главного – по просьбе многочисленных зрительниц. Сериал показали и в Англии – и английские дамочки стали сходить с ума еще больше, чем русские. В связи с такой бешеной популярностью драматический театр, где Юрочка Свиридов числился в штате, приехал в Англию на гастроли, которые имели головокружительный успех, не то что в этот раз. Тогда английские дамочки валом валили на Юрочку, желая посмотреть его живьем.

Обратно театр в тот раз ехал уже без Юрочки. Он женился на Вики Фостер, которая годилась ему в матери.

– Он в России не мог себе богатую женщину найти? – спросила я у шефа. – И помоложе?

Шеф ответил, что этот вопрос пока выяснить не удалось – было мало времени, и в любом случае это будет проще сделать мне во время следующего вояжа в Россию, который состоится в самое ближайшее время.

Он же мог сообщить, что Юрочка ходил почти на все спектакли театра, в котором прозябал немало лет, и потом несколько раз ужинал с Дашей.

– Задача ясна? – посмотрел на меня шеф.

Она была не просто ясна. Мне было необходимо выяснить подоплеку этого знакомства, чтобы Ричард не оказался в какой-то неприятной ситуации.

Но первым на повестке дня все-таки стоял олигарх-диссидент Борис Сигизмундович Доброчинский.

Глава 3

– Бонни Тейлор? – откровенно поразился Доброчинский, услышав мой голос в трубке. – Вот уж не ожидал… Чем обязан?

Я сказала, что у меня есть к Борису Сигизмундовичу деловое предложение, которое мне не хотелось бы обсуждать по телефону. Он пригласил меня в свой лондонский дом и заявил, что также хочет дать мне интервью о суровой доле российского диссидента.

Первой в холле лондонского дома олигарха-диссидента в глаза бросалась красная рамочка, в которую была помещена копия милицейского протокола (русского). Как-то, когда Борису Сигизмундовичу было сорок девять лет, а его нынешней жене двадцать два, они отправились в ресторан. Обоим так захотелось секса, что удержаться они не смогли. А потом девушка слишком громко вскрикнула, подскакивая у Бориса Сигизмундовича на коленях. Народ стал оборачиваться. Администрация вызвала милицию. Парочку отвезли в отделение, составили протокол, Доброчинский заплатил штраф за нарушение общественного порядка. Мне он заявил, что никогда не платил штраф с таким удовольствием. Копию протокола он забрал с собой в Англию.

– Мне так приятно на него смотреть, когда я захожу в дом, – мечтательно произнес Доброчинский. – И такая гордость берет, когда гости читают, что тут написано… Больше никого из моих знакомых в сорок девять лет за это дело не штрафовали.

Я не могла не рассказать про этот протокол в рамочке читателям. Ведь не всем удается лично побывать в домах российских олигархов в Лондоне. Надо будет всем знакомым – и русским, и английским – загадку загадывать: что взял с собой олигарх, сбегая в Англию от российского правосудия? По-моему, даже в самую больную голову не придет правильный ответ.

Еще олигарх заявил мне, что у него только одна вредная привычка – жениться. Других нет.

– Я не поняла: вы меня сватаете? – спросила я. – Так я старше вашей последней жены. Вы же каждый раз женитесь на более молодой.

– Нет, это я так, к слову. Просто сообщите как-нибудь читателям. А то обо мне почему-то пишут только дурное.

«А на самом деле вы весь такой белый и пушистый», – добавила я про себя, глядя на покрытые черным густым волосом руки олигарха.

Потом мы приступили к обсуждению дела, с которым я и пришла в гости к Доброчинскому. Он очень внимательно меня выслушал, бегло просмотрел распечатанные фотографии, пачку которых я приготовила специально для него и в дальнейшем оставила в доме.

– То есть ни с кем из русских высокопоставленных чиновников вы проблему пока не обсуждали? – уточнил у меня Борис Сигизмундович.

– Нет. Вначале мне хотелось поговорить с вами. Вы же понимаете, что, если не согласитесь участвовать в проекте, я обращусь к кому-то еще. Но я посчитала вариант с вашим участием самым перспективным – для всех заинтересованных сторон.

Доброчинский хмыкнул. Он сидел в задумчивости, глаза напоминали работающий компьютер – в них в эти минуты явно просчитывались все возможные варианты развития событий лично для него.

– Пятьдесят миллионов долларов – многовато, – наконец выдал он. – И в любом случае стопроцентной гарантии не будет. Как скоро я должен дать вам ответ?

– Чем раньше, тем лучше.

* * *

Борис Сигизмундович позвонил через два дня и сделал мне встречное предложение. Для оплаты коллекции мне придется искать кого-то другого, он же за свое возвращение в Россию готов пожертвовать государству Российская Федерация девять серебряных ведер, которые должны быть также выставлены в Эрмитаже вместе с коллекцией Ричарда – и, естественно, с табличкой, оповещающей граждан о том, что дар сделал Борис Сигизмундович, патриот России, много лет проживший в изгнании.

– А вам не кажется, что ведра и кресты – это несколько разные вещи? И они не очень согласуются друг с другом?

– Бонни, вы не знаете, о каких ведрах идет речь.

Я попросила объяснить, потому что в самом деле даже предположить не могла, какие ведра, пусть и серебряные, могут иметь такую большую ценность.

Оказалось, что это ведра времен Ивана Грозного, то есть примерно того же периода, что и кресты. Они использовались на царских пирах. Обычно на царском пиру было девять подач – три подачи вин, три – красных медов и три – белых медов. Целью было напоить гостей допьяна. Комплект из девяти ведер, конечно, не содержимое крестовой, но тоже имеет историческую ценность. Экскурсоводы перед ними смогут рассказывать об организации царских пиров. Может, в современной России кто-то организует производство подобных ведер и гостям будут наливать не из бутылки, не из штофчика, а из ведра. Многим русским гражданам должно понравиться. Доброчинский предложил мне поспрашивать граждан на улицах Санкт-Петербурга, а потом опубликовать ответы в «Зарубежном репортере».

– Я могу спросить, откуда у вас эти ведра?

– Купил по случаю, – ответил Доброчинский.

«Валялись в кладовке за ненадобностью, а теперь патриот России о них вспомнил», – подумала я.

Борис Сигизмундович добавил, что также готов организовать доставку крестов и ведер в Россию – вместе с собственной персоной. Все организационные расходы он возьмет на себя.

Это было уже конкретное предложение, с которым я могла обращаться к русским чиновникам.

* * *

Следующим этапом моей работы был выход на высокопоставленных русских чиновников. Среди моих знакомых есть русские нефтяные короли, к которым я и обратилась.

Первым в моем списке был Павел Прокофьевич Криворогов, отец моей русской подруги Аньки, с которой мы вместе учились в элитной швейцарской школе для девочек. Павел Прокофьевич много раз меня консультировал, всегда готов ответить на вопросы по России и русским, и я всегда в Петербурге останавливаюсь в его доме.

Анька была старшей и любимой дочерью малого нефтяного короля, который уже успел обзавестись четырнадцатью детьми и был женат пять раз. Анька недавно вышла замуж за журналиста и, по крайней мере, от несчастной любви не страдала, что было для нее обычным делом. Однако страдала от диетической депрессии, хотя ее муж постоянно говорил ей, что любит пухленьких женщин и Ане совершенно не надо худеть. Но Анька все равно продолжала ограничивать себя в еде и из-за этих ограничительных диет пребывала в постоянном стрессе. В общем, Анька боролась с лишним весом, муж боролся с ее диетами. Уже за одно это я готова была его уважать. Может, он на самом деле ее любит и женился не только из-за того, что она дочь Криворогова? Пока я не знала точного ответа на этот вопрос. Хотя ведь одно другому не мешает. Но в этой истории Анька не будет играть никакой роли, поскольку ей сейчас не до приключений. Она наслаждается тихой семейной жизнью[1].

Я позвонила Павлу Прокофьевичу и изложила суть дела. При упоминании фамилии Доброчинского нефтяной король начал посмеиваться. В России многие граждане с интересом ждут, что олигарх-диссидент придумает новенького.

Павел Прокофьевич обещал поговорить со своим шефом, с которым я тоже была знакома, правда, не так хорошо, как с Кривороговым, и не могла запросто набрать номер и изложить проблему.

Но большой нефтяной король позвонил сам. Как я поняла, он не упускал возможности оказать какое-то содействие крупным московским чиновникам, переехавшим в столицу из Питера, и таким образом напомнить о себе, любимом. Он обещал организовать мне встречу с кем-то в Москве, правда, рекомендовал сразу же приезжать вместе с дядей Ричардом и просил не забыть упомянуть его фамилию в моих репортажах.

Нефтяник слово сдержал и организовал мне встречу с Очень Большим Чиновником, чего я, признаться, никак не ожидала.

Очень Большой Чиновник общался со мной и дядей Ричардом недолго, но в том кабинете, который часто показывают в программах новостей. Он явно подготовился к нашей встрече (или просто помощники хорошо поработали). Очень Большой Чиновник ввернул несколько слов про Чечню и мои репортажи оттуда, за которыми он, оказывается, в свое время внимательно следил, и высказал уверенность в моем объективном освещении процесса передачи ценностей России. Он также сообщил нам, что деньги согласились пожертвовать олигархи (которые хотят оставаться олигархами и дальше) и процесс упаковки коллекции в присутствии представителей государства Российского и дяди Ричарда начнется только после того, как вся требуемая сумма поступит на счета дяди Ричарда. Никаких торгов из-за суммы не было. Да и что торговаться? Не государство же платит! А олигархи, желающие оставаться олигархами, выложат столько, сколько сказано, как миленькие. Доставку и охрану обеспечит Борис Сигизмундович Доброчинский, который за свой дар (пустые ведра) и эту организацию получит прощение. Чего ж не простить, раз покаялся, да и срок давности по большинству прегрешений давно истек. Тем более в России от него может быть кое-какая польза. Я, признаться, даже не догадывалась, какая польза может быть от Доброчинского государству (любому), но спрашивать не стала.

В конце аудиенции мне было предложено с этой минуты контактировать с неким Петром Ильичом в Петербурге, который будет контролировать процесс приема даров русской стороной. Помощник тут же вручил мне визитку со всеми координатами чиновника. На прощание Очень Большой Чиновник заявил, что на открытие таблички с указанием дарителя приедет лично и надеется во время этого процесса снова увидеться со мной и дядей Ричардом, только теперь в Петербурге.

Глава 4

Во время командировок в Петербург я иногда не успеваю встретиться со всеми своими русскими знакомыми, которые там проживают. Однако есть люди, с которыми я стараюсь встретиться обязательно. Это, например, Клавдия Степановна, дама младшего пенсионного возраста, очень активная и энергичная, с которой нас неоднократно сталкивала жизнь. Рост Клавдии Степановны под метр восемьдесят, она не худая и не полная, светлые волосы обычно укладывает в кичку, красит только губы. Ее нельзя не заметить, но не из-за роста, а из-за кипучей активности. У Клавдии Степановны имеется один предрассудок – она считает, что все женщины обязательно должны побывать замужем, хотя бы один раз, хотя бы на один день, а потом уже можно жить спокойно. С теми, кто не побывал, она постоянно проводит воспитательную работу. Я подобному «воспитанию» не поддаюсь, а Клавдия Степановна не прекращает усилий. Это – единственное, что меня достает в общении с ней. Но я предпочту оказаться в экстремальной ситуации именно с этой русской дамой, хотя даже на краю гибели придется терпеть все ее наставления в плане замужества (или пропускать их мимо ушей, что обычно и делаю). На нее на самом деле можно положиться.

Перед поездкой в Петербург я связалась с Клавдией Степановной по электронной почте, которую она в отличие от многих российских пенсионеров легко освоила. Ответ пришел в тот же день, и я в очередной раз удивилась, какой маленький город Петербург – все всех знают или имеют знакомых, которые знают других знакомых.

Клавдия Степановна училась в институте в одной группе с Петром Ильичом. И он, и она недолго задержались в инженерах. Клавдия Степановна быстро переместилась в торговлю, что, по-моему, ей очень подходило, а Петр Ильич двинулся вначале по комсомольской, потом по партийной линии. Видимо, Петр Ильич всегда держал нос по ветру, раз и после кардинальных перемен в России остался на плаву и до сих пор занимает высокий чиновничий пост.

Клавдия Степановна просила меня взять ее с собой на встречу с Петром Ильичом. Я подумала, что мне лично от этого может быть только польза. Я не знала, что собой представляет Петр Ильич, я даже примерно не могла предугадать, что от него ждать, а отношение к русским чиновникам у меня предвзятое. С Клавдией Степановной же они знакомы с молодости. И она – русская пронырливая тетка, которая может уловить то, что не замечу я. В мою английскую голову не приходят такие вещи, которые появляются у русских, поэтому в России я предпочитаю иметь рядом с собой русских граждан, которым доверяю.

Я также знала отношение Клавдии Степановны к предметам искусства, которые, по ее мнению, должны являться достоянием всего народа. Клавдия Степановна любила кольца, серьги, браслеты, броши, но все остальное хотела видеть в музеях. Крупные кресты она не могла на себя надеть, серебряные ведра ей тем более не требовались, поэтому она заявила, что со своей стороны окажет всякое содействие в доставке коллекции в Эрмитаж. Несмотря на содействие, обещанное мне государством Российская Федерация (в лице Очень Большого Чиновника), я считала, что вполне может понадобиться и помощь одной гражданки, не занимающей никаких постов. На мой вопрос о подаче спиртного на стол в ведрах Клавдия Степановна ответила, что лично знает массу мужчин, которые проголосуют за это обеими руками. Но их жены будут против – и будут надевать ведра мужьям на головы.

Петр Ильич Клавдию прекрасно помнил («Такую женщину невозможно забыть!»), удивился нашему знакомству, но заявил, что будет рад видеть нас обеих в своем кабинете в такой-то день и такой-то час.

Мы прибыли в строгих деловых костюмах, Петр Ильич склонился над нашими ручками, потом они с Клавдией Степановной поцеловались трижды. При взгляде на них я решила, что у этих мужчины и женщины когда-то в прошлом была любовь. И так на самом деле и оказалось.

Петр Ильич выглядел на десять лет моложе, чем был на самом деле, явно захаживал в спортзал или бассейн (или и туда, и туда), выезжал на курорты, чтобы поддерживать здоровый загорелый цвет лица, и, вероятно, уже прекратил злоупотреблять спиртным и вкусной пищей (если вообще когда-то злоупотреблял). В общем, он выглядел здоровым человеком, что у русских мужчин, приближающихся к шестидесятилетнему юбилею, бывает не очень часто.

Несколько минут Петр Ильич с Клавдией Степановной вспоминали институт и общих знакомых. Кто-то уже покинул этот мир, кто-то спился, кто-то сидит с внуками. Так, как Петр Ильич, не взлетел никто.

– Дочку-то замуж выдала? – спросил Петр Ильич у бывшей сокурсницы. Как я заметила, подобные вопросы у русских возникают всегда – или почти всегда.

Клавдия Степановна махнула рукой и сообщила, что дочка никак не может выбрать между банкиром и нефтяником. Живет с банкиром, встречается с нефтяником, один день состояла в браке с аукционистом, потом тот отправился в психушку, а бедная девочка все так и остается неустроенной.

Я подозревала, что очень многие русские девочки хотели бы быть такими «бедными» и «неустроенными», как дочь Клавдии Степановны, но промолчала. Петр Ильич тем временем сообщил матери, беспокоящейся о судьбе дочери, что у него на примете есть один очень перспективный молодой человек, с которым можно было бы познакомить «бедную девочку».

Перспективный молодой человек как раз должен был выполнять всю подготовительную работу к приему коллекции, служить ногами Петра Ильича.

– Клава, ты помнишь Витьку Прохорова? Это его сын.

Мне пояснили, что упомянутый всуе Витька Прохоров еще в советские времена показал себя человеком очень оборотистым. В институте он занялся фарцовкой, потом продолжил это дело на базе НИИ, в который они отправились по распределению вместе с Петром Ильичом. Но Петр Ильич сразу же стал освобожденным комсомольским работником, а Прохоров быстро попросился в лабораторию, которую держали для сельскохозяйственных работ.

Мне, как англичанке, было очень трудно понять советскую специфику организации инженерного труда. Я знаю, что масса выходцев из России (вернее, Советского Союза) с высшим техническим образованием востребована во многих странах мира, где они сделали блестящую карьеру в университетах и институтах разной направленности. Но я, например, не знала, что в НИИ могла быть целая лаборатория, сотрудники которой постоянно выезжали на колхозные поля, овощебазы, пляжи Ленинградской области (они убирали их после окончания сезона), уборку каких-то объектов и прочие работы, не имеющие никакого отношения к тому, что во всем мире понимается под работой инженера. Но в институт постоянно поступали соответствующие разнарядки – и руководство было обязано выделять людей. И безработицы не было.

Витька Прохоров вскоре эту лабораторию возглавил, и эта должность помогала ему зарабатывать деньги. Ему не требовалось сидеть в НИИ от звонка до звонка, как другим сотрудникам, потому что он или занимался подготовкой к выполнению различных работ на местах, или участвовал в этих самых работах, иногда отлучаясь по своим собственным делам. Подчиненные его всегда прикрывали, потому что он не только сам хорошо жил, но и давал жить другим. Более того, в этой лаборатории собрались все те, кто никогда не думал быть инженером, а просто отправился в институт ради корочки и спасения от армии.

По словам Петра Ильича, Прохоров-младший унаследовал все лучшие папины черты, которые, несомненно, уже помогают ему в жизни и обязательно помогут в дальнейшем. В новые времена Игорюша посчитал, что для него будет лучше податься в чиновники, что и сделал. Специально для меня Петр Ильич заметил, что все его знакомые, оставшиеся на плаву, предпочитают брать себе в помощники людей, впитавших с молоком матери соответствующие полезные навыки. Например, в торговых организациях до сих пор очень помогает опыт общения с ОБХСС, полученный в советские времена. Если ребенок рос в семье, где каждый день говорили про угрозу конфискации, ему смело можно поручать общение с налоговыми органами.

Вскоре Игорь Прохоров был представлен нам с Клавдией Степановной. Он оказался довольно симпатичным молодым человеком лет двадцати пяти (то есть мой ровесник), правда, с излишним жирком на боках. Вероятно, он был склонен к полноте, и никакая физическая активность не могла избавить его от этой предрасположенности. К карим глазам и каштановым волосам добавлялись по-детски пухлые щечки, что располагало к нему. Я напомнила себе, что надо держать ухо востро. Я в России.

Мы с Прохоровым покинули кабинет Петра Ильича, в котором оставалась Клавдия Степановна, и отправились обговаривать технические аспекты передачи коллекции. Надо сказать, что Игорь был хорошо подготовлен – и к данному делу, и к организационной работе вообще. У меня появилась надежда, что все пройдет нормально и дядина коллекция окажется в Эрмитаже.

– Простите, мисс Тейлор, можно вопрос? – посмотрел на меня Прохоров в самом конце нашей беседы.

Я кивнула.

– Чем в России собирается заниматься Борис Сигизмундович? Мне просто интересно.

Насколько мне было известно, Доброчинский до сих пор владел пакетами акций нескольких предприятий и получал с них доход. Я не исключала, что он попытается как-то участвовать в деятельности этих предприятий, но это были мои личные предположения. Точно я не знала и сказала Прохорову, что спрошу об этом у Бориса Сигизмундовича при личной встрече.

– А революцию он не собирается делать? – с самым серьезным видом спросил меня Игорь.

– Что?! – воскликнула я. – Какую революцию?

– Ну уж точно не оранжевую и не революцию роз. На российской почве они не пройдут. Понимаете, у нас тут пошли слухи… Раз Доброчинский собрался в Россию… Раз ему зачем-то нужно здесь появиться лично, жди пакости. Значит, будет или какой-то переворот, или перестройка…

– Подождите-подождите! – перебила я молодого человека. – Перестройку не он делал, по-моему, даже в ней не участвовал.

Прохоров хмыкнул.

– Как не участвовал? А акции-то он когда хапнул? А приватизировал государственные предприятия?

– Но сейчас другие времена, – заметила я.

– Вы знаете, что у нас в обозримом будущем из тюрем и колоний должны выпустить большое количество людей, севших как раз в девяностые годы? Они отправлялись за решетку по вполне определенным статьям. Вы, думаю, в курсе, каким, раз столько лет занимаетесь Россией, даже хотя в те годы мы с вами только получали образование, – Прохоров легко улыбнулся. – Вы считаете, что эти люди не захотят поучаствовать в переделе пирога?

– И Доброчинский готов стать их вождем?!

– Я не знаю. Я вас спрашиваю.

Я задумалась. Я сама обратилась к Доброчинскому с предложением поучаствовать в акции. Но ведь он явно держит руку на пульсе. С другой стороны, насколько мне известно, никаким зэкам он никогда не помогал. Геям и лесбиянкам – да. Я неоднократно слышала от разных людей о том, что Борис Сигизмундович жаждет устроить переворот, но это всегда подавалось в виде шутки или анекдота. Никто, насколько мне известно, не воспринимал это серьезно. Все только об этом говорили. Сам Доброчинский никаких подобных заявлений не делал никогда. В серьезных средствах массовой информации никто никогда такого не говорил. Желтая пресса изгалялась, но это все опять же воспринимали как стеб. Боря, мол, сидя в Англии, переворот задумал. Не успокоиться ему, болезному.

Я пообещала Прохорову серьезно заняться этим вопросом. И займусь. Еще не хватало, чтобы я лично участвовала в организации возвращения Доброчинского на родину, а он тут потом учудил. Да меня тогда в Россию перестанут пускать! Оно мне надо?

На мой вопрос о подаче спиртного в ведрах Игорь Прохоров ответил, что пьет только виски и коньяк маленькими порциями. Ведра, по его мнению, подходили для «пролетариата». Но у его представителей нет денег для покупки старинного серебряного ведра, поэтому все останется по-старому.

Глава 5

На этот день у нас с Клавдией Степановной также был запланирован поход в драматический театр – тот самый, который гастролировал в Лондоне и только что вернулся на родную сцену. Мы не собирались ни на какой спектакль, мне просто требовалось поговорить с сотрудниками и актерами. Я не сомневалась, что завистники выльют на своего бывшего коллегу Юрочку Свиридова, ныне мужа английской баронессы и успешного сериального актера, немало помоев. В актерской среде всегда царит зависть, а тут какой-то второсортный актеришка вдруг прославился, да еще и женился на богатой и титулованной англичанке!

Но вначале я выслушала все, что о Юрочке думает Клавдия Степановна. Она, как и многие русские женщины ее возраста, любила смотреть сериалы, причем не про ментов, а а-ля латиноамериканские на русский лад. Юрочка, по ее мнению, с его внешними данными в них вписывался прекрасно. Клавдия Степановна также читала желтую прессу, повествующую о жизни звезд. О Юрочке писали очень много. Насколько я поняла, он пытался побить рекорд какой-то голливудской звезды по количеству опробованных постелей самок, желавших его туда затащить. Однако Юрочка предпочитал дам постарше себя. То ли это был какой-то комплекс, то ли желание получать от дам подарки и денежное вознаграждение. Ведь его гонорары стали приличными не так давно.

Насколько я знала, в Англии он не снимался даже в рекламе и ни в каком театре не работал.

– Бонни, ты что, не в курсе?! – пораженно посмотрела на меня Клавдия Степановна. – Он же снялся в трех фильмах в Голливуде.

Я открыла рот. Признаться, у меня пока не было времени детально заниматься Юрочкой – других проблем хватало. Ведь его личность не являлась предметом моих журналистских расследований, и статей о нем я писать не собиралась. Я решила им заняться по ходу дела из-за их встреч с Дашей, которая также встречалась с дядей Ричардом. Меня волновал мой дядя. Я не хотела, чтобы у него были какие-то неприятности. А тут выяснилось, что Юрочка женат на дядиной сводной сестре, с дядей на скачках познакомилась Даша, а потом Юрочка с Дашей вместе поужинали. Даша была моложе его лет на семь-восемь, следовательно, никак не попадала в разряд дам, с которыми обычно проводил время Юрочка.

То есть здесь должен быть какой-то другой интерес.

Клавдия Степановна тем временем поведала мне, что Юрочка в Голливуде показал себя не хуже, чем в России, и явно слупил там гораздо более высокие гонорары.

– То есть он не нуждается в баронессе Вики Фостер, сводной сестре моего дяди?

– В плане денег, думаю, нет, – сказала Клавдия Степановна. – Я видела все три фильма. Он играл друга главного героя, брата главной героини и администратора гостиницы, где останавливаются главные герои. То есть везде не главный герой, но важный персонаж. По-моему, это называется «вторая мужская роль». Он везде участвовал в любовных сценах, томно смотрел, искушающе целовался. В общем, делал все то, что и в нашем сериале, благодаря которому прославился.

– Зачем же ему тогда Вики? – задумчиво произнесла я.

Клавдия Степановна пожала плечами, потом высказала версию, что Юрочка благодаря сводной сестре Ричарда мог попасть в Голливуд. Я же очень сомневалась, что у Вики есть такие связи. Успела выяснить, что Вики очень успешно играет на бирже, была замужем один раз, муж погиб в автокатастрофе, она унаследовала деньги, акции и титул баронессы и раза в два, если не в три приумножила свое состояние умелыми капиталовложениями.

Возможно, Юрочку привлекли деньги. Их мало не бывает. Да и актерская карьера – одно дело, а деньги английской баронессы, мужем которой являешься, – совсем другое. Детей у Вики Фостер не было. Значит, Юрочка являлся единственным наследником. Навряд ли Вики оставит что-то сводному брату, с которым у нее всегда были плохие отношения.

* * *

Первую порцию информации мы с Клавдией Степановной получили уже на театральной вахте. Мы пошли в театр со входа для персонала, который охраняла бодрая старушенция со спицами.

– К кому? – строго спросила она. – Поклонницы?

Я представилась. Клавдия Степановна объявила, что она моя русская сопровождающая.

– Это ты в Чечне была с террористами? – прищурилась бабка.

Я кивнула и в очередной раз порадовалась, что тогда решилась отправиться в командировку. Моей целью было доказать отцу, что я что-то собой представляю, а в результате оказалось, что меня запомнили не только в Англии, но и в США, и в России.

– У нас теперь знаете что на случай террористов? Билеты со страховкой! – заявила бабка.

– С какой страховкой? – не поняла я.

– Это если как в Москве случится. Захватят террористы людей, а у них страховка.

– И это поможет их освобождению? – спросила я.

– Нет, будет кому компенсацию платить. А то у нас раньше не было определено, кто платит, сколько за что платить. А тут покупаешь страховку вместе с билетом – и там все прописано. Если захватят и не убьют – одна сумма. Захватят и ранят – другая. Захватят и убьют – третья.

– А если убьют, зачем страховка?

– Ну как же! Родственники деньги получат. Нужно же и о семье думать, а не только о себе.

Я подозревала, что больше всего о себе думают страховая компания и руководство театра, которое явно имеет свои проценты с этих страховок, но промолчала.

Я сказала, что хотела бы поговорить с рядовыми артистами и послушать их впечатления об Англии после возвращения домой. Может, уважаемая дама расскажет, что слышала? С ней же явно делились полученными эмоциями.

– Самое главное – Юрку-кобеля видели. Вот ведь прохвост! Здесь все время за счет женщин жил, и в Англии бабу быстро охмурил. Только с нашими он ни с кем официально не регистрировался, а за англичанку сразу замуж вышел.

– Женился, – автоматически поправила я.

– Э нет, девонька. Наш Юрка как раз вышел замуж. Если девка молодая за старого мужика выходит – это понятно. Так во все времена было. Девка хочет обеспеченности и себе, и детям. А мужик работать должен, а не за счет женщин жить. Но все бабы по нему сохли и готовы были содержать. И молодые, и старые. Но с молодыми он никогда не связывался. Ему лишние проблемы не нужны. Правда, прима наша травиться после него пыталась, но, по-моему, показательно, чтобы на жалость пробить. А вторая дура старая вешаться собралась, но как раз перед репетицией. Свет в зале зажгли – и она там на сцене с веревкой стоит и на табуретку влезть пытается. Но куда ей на табуретку – у нее такое пузо, что ногу не поднять. А если бы и залезла, табуретка бы проломилась. Но Юрке тогда выговор влепили. Но что ему этот выговор? Первый раз, что ли? Бабы тут всякие несколько раз приходили ему морду бить. Брошенные, как я понимаю. Гоняли его по театру, реквизит громили. Последняя мстительница тут много чего покрошила. Юрка все оплатил. Его как раз в сериал пригласили. Деньжищи знаете какие за сериал платят? Потом директор его слезно умолял на гастроли с театром в Англию поехать. Потому что кому другие-то наши в Англии нужны без Юрки? Под него и роли специально сделали, о которых Шекспир и не помышлял. Ну а там вы знаете – бабы английские понабежали, он и остался.

– А в этот раз как гастроли прошли? – спросила Клавдия Степановна.

– Да плохо прошли. На первых спектаклях народ еще был, а потом и половины зала не набиралось. Хотя есть у нас сейчас два смазливых мальчика, но до Юркиного обаяния им далеко. Я – старая уже, а и на меня Юрка действовал. Есть в нем что-то такое, что бабе нужно. Не знаю, как это определить. Альфонс, проходимец, но такой обаятельный! Вы его вживую видели?

Мы обе покачали головами.

– И лучше бы не надо, в особенности тебе, – бабка посмотрела на меня. – Покой потеряешь.

Я в этом сомневалась, но разубеждать ее не стала. Тут в коридоре как раз появилась дама в гриме, древнеримской тунике и сандалиях и спросила, не появлялся ли ее балбес.

– Нет, не приходил, Катерина. Ой, Катерина, ты с английской журналисткой не поговоришь? Расскажи ей про то, как вы съездили, и про Юрку-кобеля.

– Уже обчистил англичанку? – первым делом спросила Катерина.

– А должен был? – удивленно посмотрела на нее я.

Катерина пояснила, что у них в театре заключили пари. Кто-то поставил на то, что Юрочка обчистит свою английскую жену (законным или незаконным способом) и смотается, другие – на то, что она сама его выгонит, застав со служанкой, соседкой или еще с какой-то бабой.

– Он здесь кого-нибудь обчистил? – не отставала я.

– Нет, у нас бабы сами ему деньги давали, правда, некоторые потом вернуть хотели, когда он сбегал, но жена-то у него – англичанка. У вас ведь не принято мужиков содержать.

– Если выходят за смазливых мужчин значительно моложе себя… – заговорила Клавдия Степановна.

– Нет, этот брак добром не кончится, – перебила ее Катерина и посмотрела на меня. – Предупредите свою соотечественницу. Это мы привыкли к коварству мужиков, а у вас-то они выдрессированы. Такой избалованный женщинами кобель, как Юрка, просто не сможет вести себя так, как должен хороший муж.

Я подумала о том, что Юрочка состоит в браке с Вики Фостер уже два года и вроде бы никаких скандалов с его именем связано не было. Возможно, что-то имело место внутри семьи, но дядя Ричард про это не слышал, как и я сама. Хотя общаюсь совсем в других кругах, до меня дошел бы любой скандал, связанный с русским – раз я специализируюсь по этой тематике.

– А он мог остепениться? – спросила я.

Катерина расхохоталась.

– Юрка? Никогда. Но эта англичанка вполне могла как-то схватить его покрепче и держать так, что он и рыпнуться не может. И правильно! Так и надо этому кобелю!

Я спросила про Дашу, которая в Англии работала синхронным переводчиком на спектаклях.

– Как она в Англию с нами попала? Да по блату! – рявкнула Катерина. – Дашкин папаша нашему директору половину квартиры обставил.

Катерина пояснила, что Дашин отец – известный реставратор. Его часто привлекают различные антикварные салоны и частные лица. Он не гнушается ходить по помойкам и уже неоднократно находил там вещи, которые после соответствующей обработки оценивались в немыслимые суммы. В частности, он реставрировал часть мебели директора театра.

– Они знакомы с Юрочкой?

– Понятия не имею. Но она ему по возрасту не подходит. Хотя, может, теперь молоденького тела захотелось?

Я точно знала, что они знакомы и встречались. Вот только зачем?

– А в Россию Юрий приезжал за эти два года? – задала я последний вопрос.

– Нет, но теперь собирается, – сообщила Катерина. – Его в какой-то наш сериал позвали. Он долго упрямился, а тут согласился. Фактически только что. Мы вернулись и узнали, что и он вскоре пожалует. Где-то через месяц съемки начнутся.

Мы с Клавдией Степановной поблагодарили двух дам и здание театра покинули.

Глава 6

– Что ты обо всем этом думаешь, Бонни? – спросила Клавдия Степановна, когда мы с ней уже сидели в кафе и ели пирожные, которые не откладываются ни на моей, ни на ее фигуре.

Пока я не знала, что думать, но мне не нравилась складывающаяся ситуация. Мой дядя Ричард решает продать коллекцию в Россию. Тут же рядом с ним оказывается некая Дашенька, отец которой занимается восстановлением антиквариата и явно понимает в вещах, которые должны доставить в Россию. Дашенька в Англии встречается с альфонсом Юрочкой, который женился на сводной сестре Ричарда, причем точно мотивы женитьбы неизвестны. Юрочка дал согласие сниматься в сериале в России, съемки которого начнутся примерно тогда, когда привезут коллекцию.

Возможно, у меня паранойя. Но лучше перебдеть, чем недобдеть.

Я поделилась соображениями с Клавдией Степановной.

– Выкрасть коллекцию из дома твоего дяди Ричарда Юрочка никак не может? – спросила она.

Я покачала головой. Еще недавно про нее никто не знал. Я сама не знала, в прессе она никак не фигурировала. Более того, она хранится в потайной комнате с отдельной системой сигнализации. И кто же вообще пустит Юрочку в поместье дяди? Что ему там делать? И появление Юрочки именно сейчас точно вызовет подозрения у дяди Ричарда.

За упаковкой будут следить представители Российского государства, а заниматься ею – люди Доброчинского, которому исчезновение коллекции совершенно невыгодно. Можно ли будет ее украсть из Эрмитажа? Я очень сомневалась в этом. И уж точно это не смогут сделать какие-то Юра с Дашей.

Но что-то ведь эти двое задумали?

– А если Даша просто планирует выйти замуж за твоего дядю Ричарда? – посмотрела на меня Клавдия Степановна и завела свою любимую песню: – Бонни, и тебе бы надо про замужество подумать. А ты все бегаешь, расследованиями какими-то занимаешься. Вон твоя подруга Аня…

– Давайте это пропустим, – попросила я и заявила, что хотела бы еще встретиться с продюсером сериала, в котором планирует сниматься Юрочка, чтобы получить о нем всю возможную информацию. – Вы случайно не знаете, кто будет продюсировать этот сериал?

Клавдия Степановна обещала выяснить к завтрашнему дню. Это обязательно должно быть указано в желтой прессе, которую она читает. Я сама собиралась поискать информацию в Интернете.

И нашла. После нескольких телефонных звонков мне все-таки удалось связаться с продюсером, и, несмотря на занятость, он согласился уделить мне полчаса, с часу до половины второго. Мы приехали на встречу вместе с Клавдией Степановной, которая не могла оставаться в стороне и просто изнывала от безделья.

Продюсер жестко пожал мне руку и предложил задавать вопросы строго по делу. Я спросила, как именно удалось убедить Юрия Свиридова участвовать в съемках. Гонораром?

– Сам не знаю, почему он согласился, – признался продюсер. – Я его несколько раз приглашал – и не только в этот сериал. Он наотрез отказывался. Я считал, что он зазнался. Как же – звезда Голливуда, пусть и второго плана. Но гонорары там точно значительно выше наших. Я уже не чаял получить его согласие, но на всякий случай позвонил. Мне нужно было точно знать, что говорить сценаристам – расширять или сокращать роль. Возможно, он хочет, чтобы его не забывали на родине. Такой славы, как здесь, у него в других странах нет и не будет.

– То есть вы считаете, что дело в славе? – уточнила я.

– Да, – твердо ответил продюсер.

– Сколько времени он пробудет в России?

– Примерно месяц, может, полтора. Сейчас я не могу сказать точно.

– У него есть какие-то особые требования, которые вас удивили? Может…

– Я понял вопрос. Мы должны оплатить пребывание его жены в России на время съемок.

– Он хочет, чтобы его на съемках сопровождала жена? – поразилась Клавдия Степановна.

Продюсер кивнул.

– А почему, он не объяснял? – спросила я.

Продюсер усмехнулся.

– Может, не хочет, чтобы его бабы здесь доставали? Конечно, многих наших присутствие жены не остановит, но все-таки. У него будет веский повод для отказа в вечерних встречах.

– Бонни, ты что-нибудь понимаешь? – спросила меня Клавдия Степановна, когда мы расстались с продюсером, который произвел на меня самое благоприятное впечатление делового человека.

– Может, Юрочка наконец нашел свою любовь? Мало ли какие комплексы могут быть у человека… А в Вики Фостер он нашел то, что искал.

Я поняла одно: мне нужно быть в России через месяц, хотя и так собиралась снова приехать для встречи коллекции.

Глава 7

Но я не встречала коллекцию, а сопровождала ее. Об этом попросил Борис Сигизмундович, потом Петр Ильич с помощником Игорем Прохоровым, и еще мой шеф сказал, что я должна освещать весь процесс от и до.

Также коллекцию сопровождал Игорь Прохоров, который прилетел в Англию на процесс упаковки. Человек Доброчинского снимал процесс на камеру. Правильно. Все должно быть зафиксировано. Мало ли какие вопросы потом возникнут. Дядя Ричард присутствовал при упаковке, но в Россию собирался прилететь позже, непосредственно к церемонии открытия выставки в Эрмитаже. Деньги он получил полностью, документы подписал, коллекцию передал. Что ему в России болтаться? Тем более в Англии оставались любимые лошади, и дядя Ричард на вырученную сумму собирался купить еще каких-то элитных жеребцов. Работы в конюшнях уже шли полным ходом. В выходные опять планировались скачки, а это для дяди Ричарда гораздо важнее, чем какая-то экскурсионная программа в Петербурге, которую ему предлагал Игорь Прохоров от имени русских чиновников.

Борис Сигизмундович решил, что мы все полетим рейсовым самолетом «British Airways», а не частным, хотя все олигархи, пожертвовавшие на коллекцию, предлагали свои самолеты в наше распоряжение. Доброчинский сказал, что никаким олигархам не верит. Своего самолета у него не было, что меня, признаться, удивило.

– Проще фрахтовать. Каждый раз разные, – пояснил хитрый жук. – Ведь для разных целей нужны разные самолеты. Да и содержать дорого, в особенности в Англии.

– Я слышала, что русские самолеты теперь предпочитают заправляться в Англии, потому что у нас дешевле, – усмехнулась я. – Хотя нефти у нас отродясь не было.

– Ну, это особенности ведения бизнеса…

В результате Борис Сигизмундович выкупил на один рейс все билеты в бизнес-классе, где разместились он сам, Игорь Прохоров, я и целая куча охранников, которых специально прислал в Англию второй брат Доброчинский. Сигизмунд Сигизмундович часто пользуется услугами одной очень известной в Петербурге охранной фирмы. Фирма получила неплохую рекламу, а братья Доброчинские – подстраховку. Если что (надеюсь, этого «что» не будет!), во всем окажутся виноваты охранники.

Кресты были упакованы в три чемоданчика, которые держали на руках Борис Сигизмундович, Игорь Прохоров и я. Ведра в трех коробках тоже находились в бизнес-классе, на отдельных сиденьях.

Полет прошел нормально. Борис Сигизмундович в основном общался с охранниками и, по-моему, немного нервничал, несмотря на полученные с самого верха заверения об отпущении грехов перед государством. С меня он взял обещание, что я раздую огромный скандал в прессе, если российские чиновники обещание нарушат. Я в самом деле собиралась это сделать, но надеялась, что после такого активного освещения в русской и зарубежной прессе передачи даров и участия в этом Бориса Сигизмундовича русские власти не осмелятся встречать его с наручниками у трапа самолета.

Но у трапа нас встречали таможенники, и мы проходили процедуру досмотра не в общем зале с гражданами, летевшими тем же самолетом, а в отдельном помещении, в присутствии самого высокого начальства.

Торжественное открытие в Эрмитаже планировалось через пять дней. Я не понимала, зачем нужно целых пять дней для размещения коллекции, уместившейся в трех чемоданчиках, тем более если к ее приему готовились месяц и вполне могли успеть подготовить и помещение, и шкафы или столы, куда ее поместят под стекло. Но в России быстро ничего не делается.

При выходе из здания аэропорта нас ждали бронированный транспорт и машины сопровождения. Но до него еще требовалось добраться…

Нас встречало огромное количество журналистов с телекамерами, фотоаппаратами и микрофонами. У меня аж в глазах зарябило. Игорь Прохоров тихо выругался себе под нос.

– Как всегда, пронюхали, – буркнул он.

Наш прилет, как мне говорили, не афишировался. Но все всё узнали. Так тоже часто бывает в России.

Хотя я подозревала, что эту импровизированную пресс-конференцию организовал Борис Сигизмундович или его брат Сигизмунд Сигизмундович. Ребята из охранной фирмы окружили нас с трех сторон. Но одна сторона оставалась для журналистов открытой, и нам не менее получаса пришлось отвечать на вопросы.

Доброчинский аж расцвел от такого внимания к своей персоне. И на самом деле львиная доля вопросов предназначалась ему. Игорю Прохорову не задали ни одного, мне штуки четыре, да и то, пожалуй, из уважения, как иностранной коллеге.

Борис Сигизмундович также заявил, что всю известную историю крестов Воротынского он расскажет завтра во время пресс-конференции, которая будет длиться столько, сколько нужно – пока у последнего журналиста не иссякнут вопросы. Борису Сигизмундовичу вообще есть что сказать – и о коллекции, и о судьбе России. По-моему, в последнем никто не сомневался. Все с нетерпением ждали, что он учудит.

Но и в этот день народ не желал отпускать нас просто так. Все желали увидеть хотя бы один крест. Происходящее стало напоминать мне цирк. Или зоопарк.

– Покажите! – кричали одни.

– Ну пожалуйста! – канючили другие.

– Нам же репортаж сдавать, – добавляли третьи.

– Народ хочет видеть свои сокровища, – вторили им четвертые.

Я нагнулась к уху Бориса Сигизмундовича (он был ниже меня на полголовы и килограммов на пятьдесят тяжелее) и предложила показать ведра. Я подозревала, что иначе нам отсюда не вырваться.

Доброчинский повернулся к одному из охранников и что-то шепнул на ухо. Оказалось, что парни из охранной фирмы уже под шумок загрузили коробки с ведрами в багажник бронированного «Мерседеса» вместе с нашими сумками. Тащить ведра назад? Приглашать всю журналистскую компанию к машинам, на которых повезем коллекцию? Этого делать не следовало.

– Покажите один крест, – сказал старший охранник. – У кого из вас троих что-то лежит сверху?

Я понятия не имела, какие именно кресты лежат у меня в чемоданчике. Я взяла тот, который мне дали. И вообще, он был закрыт на кодовый замок, а кода я не знала. «Кстати, а почему не на цифровой?» – мелькнула мысль. Мог бы олигарх разориться и на более дорогие чемоданчики. Все-таки древняя коллекция, которая передается Эрмитажу…

Игорь Прохоров опять тихо выругался. Борис Сигизмундович поднял руку ладонью к народу и объявил, что сейчас кое-что покажет, только придется пару минут подождать и не беспокоиться. Ему придется повернуться к народу спиной, чтобы открыть чемоданчик и кое-что извлечь.

– Не надо этого делать, – сказал Прохоров, лоб которого покрылся испариной.

Мне тоже эта идея совсем не нравилась. Как можно открывать чемоданчик с коллекцией на улице?! Мало ли кто затесался в эту толпу? Ведь могут вырвать, начнется куча-мала… Что угодно может произойти! Могут убить, ранить, ограбить. Неужели Борис Сигизмундович не понимает, что это глупо?!

Но Доброчинский уже достал один крест и демонстрировал журналистам, держа над головой. К сожалению, он не мог по памяти сказать, откуда именно этот появился у русского князя Алексея Воротынского.

– Завтра скажу, – пообещал олигарх-диссидент. – У меня все записано.

Тут кто-то из журналистов обратил внимание на меня и уточнил, не осталось ли в моей семье крестов, вывезенных из России. Их не осталось. У моих предков никакой крестовой в доме не было – по крайней мере, у тех, про которых известно. Наш род не такой древний, как у дяди Ричарда. В смысле, с русской стороны. Я гораздо лучше знаю историю английской ветви, и она гораздо древнее.

Олигарх тем временем убрал крест в чемоданчик и объявил, что нам пора ехать. Нас ждут, чтобы принимать коллекцию. И снова пригласил всех журналистов и их коллег на завтрашнюю пресс-конференцию.

Охранники сомкнули вокруг нас троих кольцо и повели к машинам. Основная масса журналистов разошлась – требовалось передавать репортажи в редакции, но кое-кто последовал за нами к машинам и снимал процесс рассаживания.

Борис Сигизмундович, Игорь Прохоров, старший в группе охранников, водитель и я сели в бронированный «Мерседес» (охранник – на переднее место пассажира, мы втроем – сзади). Остальные парни расселись по двум машинам сопровождения. Одна из них поехала перед нами, вторая – за нами.

У меня было как-то неспокойно на душе. Я понимала, что не успокоюсь, пока не передам чемоданчик в руки принимающей стороны. Игорь Прохоров тоже явно пребывал в напряжении. Испарина теперь появилась и на верхней губе.

Внезапно с боковой улицы на огромной скорости вылетел «КамАЗ» и врезался в первую машину сопровождения. Водитель нашего бронированного «Мерседеса» резко нажал на тормоза. Я машинально выпустила чемоданчик из рук и успела схватиться за спинку переднего сиденья. Борис Сигизмундович и Игорь схватиться на успели, и Прохоров врезался лбом в место водителя сзади, а Доброчинский чуть не провалился между сиденьями. Водитель и охранник были пристегнуты, так что лбами никуда не врезались, но матерились почище олигарха и чиновника. Насколько я поняла, «Мерседес» во что-то врезался, несмотря на торможение.

А врезался он в первую машину сопровождения, от которой теперь мало что осталось… И произошло это не из-за аварии, вернее, не только из-за аварии.

Из кузова «КамАЗа» выскочили молодчики в масках и с автоматами и полили машину сопровождения свинцом. Я оглянулась назад – и в это мгновение прозвучал взрыв, и позади нас вверх взметнулся столб пламени. От второй машины сопровождения, подозреваю, ничего не осталось. Люди в таком огне точно не могли выжить.

Наш водитель и представитель охранного агентства что-то орали, кому-то звонили, Прохоров повторял слово «мама», Доброчинский завизжал, что нужно делать ноги, причем его голос в эту минуту напоминал крик свиньи, которую режут. Борис Сигизмундович вытянул руку вперед и стал трясти за плечо охранника, одновременно отдавая кучу дурацких приказов, выполнить которые не представлялось возможным.

А с двух сторон от нас затормозили два джипа… Подозреваю, что это были совсем не джипы дополнительной охраны… Из них высыпалась новая порция молодцев в камуфляже и масках и направилась к бронированному «Мерседесу». Другие машины пролетали мимо нас не останавливаясь, а только увеличивая скорость. Подозреваю, что никто из граждан в милицию звонить не станет. Сейчас не девяностые годы, и люди вполне могут решить, что это как раз милиция и проводит какую-то операцию. И вообще в России граждане предпочитают не высовываться. Себе дороже. То есть на помощь милиции рассчитывать не приходится.

А если это в самом деле государственные структуры?

Но разве государственные структуры могут так убивать людей?! Я же видела, что сделали с двумя машинами сопровождения!

Опять же сейчас не девяностые годы.

Однако коллекция…

Тем временем наш бронированный «Мерседес» уже окружили молодцы в камуфляже и масках. Двери у машины были заблокированы, но ведь у машин сопровождения, как я понимаю, тоже. Никакая блокировка не спасет от гранатомета.

– Открывайте двери, или подожжем машину! – рявкнули снаружи.

– А вот фиг вам! – в ответ заорал Доброчинский. – И не подожжете! Тогда ничего не получите! – И Борис Сигизмундович продемонстрировал фигу за стеклом, потом рявкнул на водителя: – Трогай, кретин! Что стоишь? Дави их всех на хрен! Ничего они нам не сделают! Коллекция-то у меня!

Трое молодцев сбоку подхватили «Мерседес» и почти поставили на бок. Я завалилась на Доброчинского, он – на Прохорова.

– Разблокируйте двери! – заорал чиновник. – Ведь погибнем же все!

Я молчала, ухватившись за спинку кресла перед собой. Чемоданчик валялся под ногами, вернее, полетел в том направлении, в котором переворачивали машину. Я поняла, что нас не пощадят. Если мы погибнем, с крестами ничего не сделается. Их все равно заберут.

Это понял и водитель – и двери разблокировал. Старший охранник, дверь которого можно было открыть, так как он находился над землей (а водителя уже прижало), ее распахнул.

Машину тут же опустили на землю, охранника выволокли, врезали ему так, что он отключился, потом выволокли водителя и поступили с ним точно так же. Затем открылись задние дверцы с двух сторон, и перед моим носом оказалось дуло автомата.

– Мы знаем, что вы – разумная англичанка, мисс Тейлор, – послышался насмешливый голос. – И международного конфликта не хотим. Отдайте чемоданчик и выйдите из машины.

– Чтобы получить по лбу?

– Если не будете делать глупости, не получите.

Я вышла из машины.

– А чемоданчик-то где? – рявкнул все тот же мужчина.

– Свалился вниз, когда вы стали машину переворачивать. Сами забирайте.

Меня не очень вежливо оттолкнули в сторону, но на землю не повалили, вытащили из машины Доброчинского, ему поддали и, к моему большому удивлению, затолкали в одну из машин, потом извлекли чемоданчики, загрузились по трем джипам (оказалось, что еще один стоял позади) и быстро уехали.

Все номера были заляпаны грязью.

Глава 8

Какое-то время я находилась в ступоре. Потом услышала стон на земле, повернула голову и поняла, что в себя приходит охранник, следовавший в нашей машине.

Я огляделась. Сзади фактически догорела машина сопровождения, и оттуда очень мерзко пахло. Машина спереди была изрешечена пулями. Там тоже никто не мог остаться в живых. «КамАЗ» был брошен посреди дороги, и это наводило на мысль, что в налете участвовали совсем не государственные структуры.

Из «Мерседеса» высунулся Прохоров с белым как мел лицом.

– Вы живы, Бонни? – задал он идиотский вопрос.

С земли опять прозвучал стон. Я кивнула Прохорову и направилась к представителю охранного агентства, который уже сидел на земле и тряс головой. Водитель пока не пришел в себя.

– Звоните в милицию, – сказал мне охранник. – И… Нет, начните с милиции.

Я еще в самолете поменяла лондонскую sim-карту на питерскую, поэтому проблем со звонком в питерскую милицию не возникло. То есть с набором номера.

Дежурный на том конце провода слегка прибалдел от полученной информации. Больше всего его поразило похищение Бориса Сигизмундовича.

– Да кому он нужен-то? – спросил милиционер.

Надо отдать должное, бригада прибыла очень быстро, потом приехали еще какие-то люди в форме и штатском, затем журналисты, еще сотрудники каких-то русских органов, новая порция журналистов. И проезжающие машины теперь проявляли интерес. Люди в форме стали регулировать движение, направляя машины в объезд. Потом приехала «Скорая» и занялась двумя пострадавшими, которым еще можно было оказать помощь.

Вскоре приехал еще и Петр Ильич, вызванный, как я поняла, Игорем Прохоровым.

Я рассказала о случившемся представителям органов (три раза), при последнем повторении присутствовали журналисты (которых подпустили). Потом мне вежливо предложили проехать в Управление, чтобы зафиксировать показания. Я сказала, что нужно забрать сумку с вещами из багажника «Мерседеса». Дамская сумочка так и висела у меня на плече.

Когда открыли багажник, я увидела коробки с ведрами. К ним коршуном бросился Петр Ильич и объявил милиции, что ведра забирает он. Милиция заявила, что ведра заберут они, как вещественные доказательства.

– Чего доказательства? – рявкнул чиновник. – Это дар нашему государству, который будет выставляться в Эрмитаже.

– Вот чтоб его тоже не украли, как кресты, дар будет храниться у нас в Управлении, – возразил милицейский чин.

Петр Ильич запустил набор номера самого главного питерского милиционера, о чем объявил собравшимся. Наличие его номера в записной книжке мобильного телефона впечатляло. Однако пока шел разговор, подъехал Сигизмунд Сигизмундович Доброчинский. Вначале его не хотели пускать к «Мерседесу», который стоял с открытыми дверцами и багажником, но тут водитель, приведенный в чувство врачами «Скорой», громко объявил, что «Мерседес» принадлежит Сигизмунду Сигизмундовичу.

Стали разбираться, и выяснилось, что это на самом деле так и он выделял машину для встречи брата с коллекцией. Он же нанимал охранное агентство, что подтвердил единственный выживший представитель этого самого агентства.

Петр Ильич продолжал ругаться со следственной бригадой, периодически названивая главному милицейскому начальнику. Вероятно, тот понял, что лучше ему самому появиться на месте, мелькнуть перед телекамерами, которых с каждой минутой становилось все больше и больше, и построить подчиненных. Дело-то на самом деле нешуточное и наверняка получит международный резонанс. И из Москвы питерскому милицейскому начальству могут хорошо поддать, если вообще не дать под зад коленом.

В общем, вскоре на месте оказалось еще больше народу. От звезд на погонах в глазах рябило. Подтянулись депутаты местного Законодательного собрания, чиновники городской администрации. Я все это время давала интервью иностранным журналистам, рекламируя себя, любимую. Сегодня вечером сама отправлю статью с личными впечатлениями в «Зарубежный репортер».

Во время моего выступления по-немецки перед представителями Германии рядом со мной возник Сигизмунд Сигизмундович с красным от гнева лицом и, не обращая внимания ни на каких журналистов и сотрудников органов, рявкнул:

– И ты уже здесь, сука английская!

– Оскорбление личности… – открыл рот мой немецкий коллега.

– Ты про оскорбления в своей Европе будешь рассказывать, и вообще нет никакого оскорбления. Я факт констатирую. Если вон эта где-то появилась, жди неприятностей, – и он кивнул на меня.

– Вы еще скажите, что я этот налет организовала, – спокойным тоном произнесла я.

– А кто ж еще?

– Вы в своем уме?! – Я начала выходить из себя.

К нам подтянулись милицейское начальство, чиновники и журналисты. Теперь мы с Сигизмундом Сигизмундовичем стояли в середине круга под прицелом множества глаз, телекамер и микрофонов.

– Мисс Тейлор, а что вы подумали, когда начался налет? – вдруг спросил один журналист.

Я помолчала мгновение, потом сказала, что какое-то время считала, что это действует какая-то государственная структура. Налетчики определенно были хорошо обучены и действовали очень слаженно. Они не понесли никаких потерь, вероятно, сделали все задуманное и сумели скрыться. Вся операция заняла не более трех минут.

Вокруг меня воцарилось молчание.

– Мисс Тейлор, государственные структуры не действуют подобным образом, – заговорило первым большое милицейское начальство. – Уж вы-то должны это знать.

– Действуют против террористов.

– Но тут-то…

– Меня уже неоднократно в частных беседах спрашивали, не задумал ли Борис Доброчинский какой-то государственный переворот. Я не знала и не знаю ответа на этот вопрос. Вообще не знаю, зачем ему так понадобилось возвращаться в Россию. Насколько мне известно, он очень неплохо устроился в Англии. А если он на самом деле задумал какой-то переворот и об этом стало известно государственным структурам, то они были просто обязаны предпринять какие-то превентивные меры. Разве не так?

Я посмотрела на милицейское начальство. Оно в задумчивости почесало щеку.

– Может, это ФСБ? – высказал версию какой-то чиновник. – У вас же всегда была конкуренция.

– И несогласованность, – добавил один депутат. – Терроризм – подследственность ФСБ. И стали бы они оповещать милицию о проведении мер по предотвращению государственного переворота?

– Мой брат не готовил никаких государственных переворотов! – рявкнул Сигизмунд Сигизмундович. – Это придумала эта английская… журналистка.

– Я ничего не придумывала, – спокойно заявила я. – Я отвечала представителям органов на заданные вопросы. Интересовались моим мнением.

– Да, у нас в газетах строились такие версии, – заявил один журналист. – И в Интернете шло бурное обсуждение. Большинство граждан склонялось к версии переворота, который планирует Доброчинский.

– Чтобы устроить переворот, нужна поддержка народа, – сказал депутат. – А откуда она у Доброчинского?

– Так он жил в Англии в мире иллюзий. Оторвался от российской действительности. Думал, что его тут все ждут с ведрами, – заявило милицейское начальство.

– Покажите, пожалуйста, ведра, – загалдели журналисты.

Сигизмунд Сигизмундович объявил, что ведра никому показывать не намерен и отвезет их к себе домой.

– Ведра – национальное достояние, и они отправятся в Эрмитаж! – встрял чиновник Петр Ильич.

– Нет, все-таки лучше в Управление, – решило милицейское начальство. – У нас сохраннее будет.

– Что? Частная собственность нашей семьи? – заорал Сигизмунд Сигизмундович.

– Ведра подарены государству Российская Федерация вашим братом, – напомнил Петр Ильич.

– Еще не подарены, – ехидным тоном сообщил Сигизмунд Сигизмундович. – Брат ожидал какой-нибудь подлянки и подстраховался. Да, он официально ввез их в страну – можете связаться с таможней и уточнить. Или мисс Тейлор подтвердит.

– Я не видела, какие документы он оформлял и подписывал в Пулково, – заявила я. – Слежка за вашим братом не входит в мои обязанности. Тем более я в это время сама заполняла декларацию. Но могу подтвердить, что в Англии присутствовала только при официальной передаче коллекции моего дяди Ричарда Воротынски. Она точно передана Российской Федерации. Все условия, поставленные моим дядей, государство Российская Федерация выполнило. Он передал коллекцию, и мы оба присутствовали при ее упаковке. Документы о передаче коллекции Ричардом Воротынски я видела и держала в руках. Во время той процедуры о ведрах Доброчинского даже не вспоминали. И паковали их отдельно. Я их вообще не видела, только коробки.

– То есть их могли пока и не передать? – тихим голосом спросил у меня Петр Ильич, бледневший на глазах.

– Могли, – кивнула я. – Я не знаю. Меня интересовала коллекция крестов. Именно из-за нее ко мне обратился дядя. Именно из-за нее я летала в Москву и встречалась с вашим Очень Большим Чиновником. Ее передачу я освещаю в «Зарубежном репортере» от и до. Ведра Доброчинского – побочная информация, и, насколько мне известно, ценность этих двух коллекций (если так можно именовать ведра) несоизмерима. Кстати, экспертиза ведер проводилась? Это вполне может быть новодел. И сплав какой-нибудь, а не серебро.

Кто-то из журналистов хихикнул. Потом хихикнул кто-то из представителей органов.

– Опять Борька всех надул, – послышался голос из чиновничьих рядов.

– И людей не пожалел, сволочь, – сказал голос из милицейских рядов. – Вон ребят сколько погибло.

– Вы что, обвиняете моего брата в организации этого налета? – Сигизмунд Сигизмундович обвел рукой участок дороги, на котором мы все стояли, и посмотрел почему-то на меня.

Вообще-то теперь я думала именно так. Зачем Борис Сигизмундович это сделал – другой вопрос. Ответа на него я не знаю. Хотя можно предположить, что ради коллекции. Она гораздо важнее, чем возвращение на родину, на которой ему совершенно нечего делать. Он остался в живых – и увезен в неизвестном направлении вместе с коллекцией. Если вспомнить, что происходило во время налета… Он орал, отдавал приказы. Показательно? Он… играл роль? Его вытащили из машины, причем даже не очень грубо, демонстративно поддали и быстро пересадили в другую. И уехали. В живых и в сознании оставались мы с молодым чиновником Прохоровым. Стали бы мы кидаться на автоматы ради спасения Доброчинского? Да никогда в жизни. Все, кто мог оказать сопротивление, были убиты или вырублены. Я могла только порадоваться, что меня оставили в живых. Хотя этому тоже можно найти объяснение.

Милицейское начальство тем временем ухватилось за высказанную версию. Она должна была устроить многих, если не всех. Насколько я знала, в России в очень многом обвиняли Бориса Сигизмундовича Доброчинского, олигарха-диссидента, даже в том, к чему он никак не мог приложить руку. Но эта версия может очень помочь милицейскому начальству удержаться на занимаемом посту и не лишиться погон.

Судя по тому, как приободрился Петр Ильич, его эта версия тоже очень устраивала, в особенности если ему было поручено курировать передачу коллекции государству. Ведь все должны понимать – раз в дело влез Борис Сигизмундович…

Сигизмунд Сигизмундович начал громко орать. Больше всех досталось мне, но у нас с ним старые счеты, хотя вообще-то обижаться на него стоило бы мне, а не наоборот. С другой стороны, из-за меня ему пришлось кое-что менять в налаженном бизнесе. Я не сомневалась, что эти два хитрых братца опять наладили свой незаконный бизнес с драгоценностями[2].

Но зачем им было допускать попадание коллекции в Россию? Им следовало ее украсть на территории Англии.

Или это не получалось никак, а в России кражу организовать проще? Я не могла представить налет, подобный случившемуся пару часов назад, на одной из английских дорог.

А значит, коллекция скоро отправится назад.

Или на нее в России есть покупатель? Например, один из олигархов, выложивших денежки по требованию государства?

Внезапно Сигизмунд Сигизмундович осекся на полуслове и стал оседать на землю. Удар хватил? Или сердце?

Его подхватили двое журналистов, сразу же прибежал врач «Скорой», которая пока не уезжала – возможно, из-за того, что медикам было интересно узнать, чем закончится дело, чтобы потом рассказывать друзьям и знакомым. Да и, пожалуй, выехать с этого участка было невозможно.

Однако с Сигизмундом Сигизмундовичем «Скорая» все-таки выехала и помчалась в какую-то больницу с мигалкой. Нельзя так нервничать немолодому мужчине, страдающему излишним весом.

Петр Ильич опять объявил, что забирает ведра. Тут встрял представитель охраны, которой больше не существовало, и заявил, что доставит ведра на «Мерседесе» нанимателя в дом нанимателя, раз они являются его собственностью. По его заявлению, квартира Сигизмунда Сигизмундовича охраняется получше Эрмитажа и Управления.

После долгих споров в «Мерседес» загрузились охранник с водителем, который тоже уже пришел в себя, Игорь Прохоров от чиновников и два представителя правоохранительных органов. Признаться, я так и не поняла, куда их повезли. Уточню позже.

Мне с багажом пришлось ехать в Управление и давать показания под протокол.

В доме Павла Прокофьевича Криворогова я оказалась уже за полночь, но все равно первым делом села за компьютер и отправила длинную статью шефу с описанием всего случившегося и своих версий.

Павел Прокофьевич сказал, что на спор выпьет ведро чего угодно. Его друзья-нефтяники уже обсуждали возвращение к традициям русских пиров. Может, кто-то даже купит у Доброчинского ведра, если их еще официально не передали государству Российская Федерация. Пусть служат людям.

Глава 9

На следующий день я внимательнейшим образом изучила русскую прессу, как серьезную, так и желтую. Основной версией была организация налета самим Борисом Сигизмундовичем. Я подумала, что в последние годы в России во многих бедах стало принято винить вполне определенных олигархов. В советские времена винили американцев. Например, в пятидесятые годы двадцатого века в СССР вдруг заявили, что американские спецслужбы запустили колорадского жука с целью загубить урожай советской картошки. Правительство СССР тех лет делало вид, что в его ошибках виноваты нехорошие дяди из-за океана. Теперь изменились антигерои, но принцип сваливания вины за свои провалы в политике остался тем же.

Мне звонил дядя Ричард, который очень переживал из-за случившегося, хотя коллекция уже ему не принадлежала. Он просил меня сделать все от меня зависящее для ее поисков – подключить знакомых из русских правоохранительных органов, журналистов, кого угодно. Коллекция должна служить людям, а не одному олигарху! Я не стала напоминать, что много лет коллекция хранилась в доме дяди Ричарда и люди (включая меня) о ее существовании не имели ни малейшего представления.

– Может, не стоило отдавать ее России? – печально спросил меня дядя Ричард. – Надо было просто выставить ее на «Сотби» или «Кристи»?

Но время не повернуть вспять.

Представители российских органов заявляли, что приложат все силы для поиска национального достояния и точно не позволят ему уйти за рубеж.

Я не думала, что коллекцию станут переправлять за рубеж прямо сейчас. Воры – кто бы они ни были – какое-то время переждут. Куда торопиться? Коллекция стала известна на весь мир, этот налет еще привлек к ней внимание. Следовательно, ее цена повысилась по сравнению с уплаченными пятьюдесятью миллионами долларов.

Признаться, я не ожидала звонка от Сигизмунда Сигизмундовича, с которым мы вчера, можно сказать, не очень хорошо расстались.

– Ты можешь приехать в больницу? – спросил он, сразу же приступая к делу. – Поговорить надо.

– Как вы? – только спросила я.

– Да вроде пока жить буду, – усмехнулся он. – В особенности если ты не будешь портить мне нервы.

Я поехала.

Внизу меня встретил охранник и проводил к палате Доброчинского, где он, естественно, лежал в одиночестве. В коридоре дежурил парень, к которому присоединился мой провожатый. В палате мы разговаривали без свидетелей.

– Я тебя терпеть не могу, но уважаю, – начал разговор Доброчинский. – Извини, что вчера сорвался. С тобой у меня связаны не самые лучшие воспоминания. Но я уверен, что ты коллекцию не воровала. И Борька тебе точно без надобности.

– Спасибо за доверие, – усмехнулась я.

Словно не слыша меня, Сигизмунд Сигизмундович продолжил выступление:

– Я уже нанял частных детективов, но хочу, чтобы и ты подключилась к расследованию. Если потребуется какая-то помощь – звони. Вот, я написал все телефоны – и свои, и детективов. Они в курсе, что ты тоже будешь искать коллекцию. Оплачу любые расходы. Как я понимаю, гонорар ты берешь эксклюзивными репортажами?

Я кивнула и спросила, кто, по мнению Сигизмунда Сигизмундовича, организовал налет и кражу коллекции.

– Петр Ильич, – отрезал он. – Очень хитрый жук. При всех режимах на плаву удерживался и становился только богаче. И его верного помощника не тронули. Это тоже подтверждает мою версию.

– Еще какие есть кандидатуры?

Сигизмунд Сигизмундович развел руками.

Я сказала, что сделаю все, что смогу, а при выходе из больницы позвонила Клавдии Степановне.

– Ой, Бонни, приезжай ко мне. Я сейчас смотрю интервью Юры Свиридова. Помнишь, он должен был приехать сниматься в сериале?

– И когда он приехал?

– Позавчера, – сообщила Клавдия Степановна и отключилась.

Я помчалась к ней.

* * *

Для начала пришлось рассказать о вчерашних приключениях, потом Клавдия Степановна включила запись интервью с Юрочкой, которую сделала специально для меня. Этот тип вызывал у меня большие подозрения, хотя, конечно, лично не мог участвовать в краже коллекции из-за того, что поклонницы не выпускали его из вида и постоянно дежурили у дверей гостиницы.

– Как бы он организовал эту кражу? – посмотрела на меня Клавдия Степановна.

– Были бы деньги – в России можно организовать все. И он же русский. При желании нашел бы, к кому обратиться. Организация налета стоит гораздо меньше коллекции. И за Доброчинского можно выкуп попросить у брата. Или его украли для вида – чтобы все свалить на него, тем более с вполне определенным отношением к нему в России.

Я уже знала, что Юрочка – редкостный проходимец. Вероятно, умен. Определенно, хитер и знает человеческую психологию – хотя бы на интуитивном уровне. Я решила, что должна познакомиться с Юрочкой лично. Тогда мне будет легче определиться – считать его одним из кандидатов в «негодяи» или нет.

– Нет, Бонни, это не Юрочка, – твердо заявила Клавдия Степановна. – А вот Дашенькой и ее папой-реставратором я бы поинтересовалась. Интересно, а Сигизмунд Сигизмундович мне заплатит, если я найду коллекцию?

– А вы ему позвоните, – предложила я.

И Клавдия Степановна позвонила и услышала стон Доброчинского после того, как представилась. Но он согласился на ее участие в деле. Сколько предложил – не знаю. Клава умолчала.

Не успела Клавдия Степановна закончить разговор с Доброчинским, как мне на мобильный позвонил чиновник Петр Ильич, очень обрадовался, что рядом со мной сидит его бывшая сокурсница, и пригласил нас обеих вечером к себе в гости для приватной беседы.

Меня это очень устраивало. Но до вечера еще оставалось время, и я решила позвонить продюсеру сериала, в котором собрался сниматься Юрочка, и попросить интервью с героем-любовником.

– Бонни, зачем он тебе? – спросила Клавдия Степановна.

– Мне статьи надо писать в родную газету, – напомнила я. – Ну и мало ли что…

Продюсер заявил, что я могу прямо сейчас приехать в гостиницу. Он соответствующим образом подготовит Юрочку. Я поняла, что продюсер понимает необходимость опубликования интервью в западной прессе, тем более если за них не нужно платить.

Клавдия Степановна объявила, что поедет со мной.

Глава 10

Юрочка остановился в очень дорогой гостинице в центре Петербурга. Перед входом дежурила стайка девушек с фотографиями Юрочки в руках. Мы с Клавдией Степановной сразу же устремились внутрь.

– Добрый день, мисс Тейлор! Рады видеть вас в нашем отеле! – слегка поклонился швейцар.

– Здравствуйте, – сказала я, не ожидавшая, что меня сразу узнают.

– Ваш багаж?..

– Я в гости к одному из ваших постояльцев.

Швейцар подозвал кого-то еще из сотрудников, тот позвонил в номер и сообщил, что прибыла мисс Тейлор.

– Да! Да! – раздался в трубке истерический вопль, который долетел и до наших с Клавдией Степановной ушей. – Пусть идет сюда! Немедленно! Я ее жду!

– Что это с ним? – спросила Клавдия Степановна у сотрудника гостиницы.

Тот неопределенно передернул плечами.

– В запое с самого приезда? – уточнила я.

Мне сказали, что не дают информации о постояльцах, показали, где лифт, и выразили надежду, что во время следующего приезда в Петербург я остановлюсь именно в этом отеле.

Я постучала в дверь, она распахнулась, и меня мгновенно затянули внутрь. Клавдия Степановна только собралась открыть рот, но вторая рука схватила и ее, и нас одновременно отшвырнули в центр комнаты. Потом дверь захлопнулась.

Я успела заметить развалившегося в кресле молодого мужчину в одних трусах-боксерах, вроде бы в отключке, и резко развернулась.

– Бонни? – спросил тот, кто не очень вежливо затягивал нас с Клавдией Степановной в номер.

– Семен?! – не меньше его поразилась я.

Семен являлся главным помощником некоего Николая Бодряну, гражданина США русско-румынского происхождения (мать – русская, отец – румын). Николай Бодряну представлялся потомком графа Дракулы и изображал из себя колдуна. Он ездил по разным странам, проводил сеансы, собирая полные залы, и вел индивидуальный прием граждан. Надо отдать ему должное: он был великолепным оратором и несомненно обладал харизмой. Я не исключала и какие-то гипнотические способности. После индивидуальных приемов к женам возвращались сбежавшие мужья. Бодряну колдовал в США, Англии, нескольких странах континентальной Европы и России. Мне доводилось встречаться с ним и его подручными в прошлом, мы вместе с Николаем побывали в плену, помогли друг другу и расстались друзьями[3]. У меня были все его телефоны, у него – мои, но до этой минуты жизнь меня больше не сталкивала ни с ним самим, ни с его помощниками.

Семен извинился за грубое обращение, потому что никак не мог предположить, что журналисткой, которую ждет «этот кретин», окажусь я.

– Бонни, тебе что, больше не у кого интервью взять? Возьми у шефа. Ты же вроде интервью с ним никогда не публиковала.

– Кто это? – встряла Клавдия Степановна, кивая на Семена.

Я представила их друг другу. Клавдия Степановна видела Бодряну в прошлом, он ее тоже, правда, они не общались так тесно, как я с каждым из них по отдельности. Клавдии Степановне его услуги по привораживанию и отвораживанию не требовались. Она действовала своими методами, не менее эффективными, чем колдун с международной репутацией.

Клавдия Степановна с Семеном пожали друг другу руки. Тут в кресле заворочался Юрочка и открыл большие карие глаза, прикрытые пушистыми, длинными ресницами. В первое мгновение взгляд его не был осмысленным, потом остановился на мне, он явно меня узнал, выпрыгнул из кресла, но неудачно, и рухнул на пол с воем.

Я бросила взгляд на Семена.

– Шеф направил меня с ним поговорить, – тихим голосом сообщил Семен, извлек из кармана трубку и запустил набор номера.

Мы с Клавдией Степановной пока ничего не предпринимали, Юрочка сидел на полу и рыдал. Семену ответили, он тихо сказал в трубку несколько слов, которые я не разобрала (может, на румынском?), потом протянул ее мне.

– Бонни, радость моя, я просто счастлив, что ты в Петербурге! – послышался знакомый мне голос Николая Бодряну. – Я собирался с тобой связаться, но не успел. Ты сама раньше оказалась… в поле моих интересов, – выдал несколько своеобразную фразу Бодряну.

Я усмехнулась. Бодряну пригласил меня поужинать, я ответила, что не одна. Он пригласил и Клавдию Степановну. Та зашипела мне в ухо, что мы сегодня идем к чиновнику Петру Ильичу. Я ответила, что у нас есть время до Петра Ильича и в любом случае мы можем ему позвонить и немного отложить время встречи. Я лично считала, что встретиться с Бодряну нужно как можно скорее. Тем более я могла доверять Бодряну, конечно, не абсолютно, но гораздо больше, чем Петру Ильичу. То есть Петру Ильичу я не могла доверять вообще.

– Сразу поедем или поговорите с ним? – кивая на Юрочку, спросил Семен после того, как я очень мило распрощалась с Бодряну.

Вообще-то с Юрочкой я могла поговорить и в другой раз, в особенности если он надолго приехал в Россию. Или теперь быстренько смоется? И Бодряну явно объяснит мне свой интерес к этому типу. Но пару вопросов задать Юрочке все-таки следовало.

– Когда я могу приехать к вам для подробного интервью? – спросила я. – Сейчас, как я вижу, вы не в состоянии отвечать на вопросы.

Юрочка поднял на меня большие печальные глаза, в которых стояли слезы, ухватился за журнальный столик, чтобы встать, столик завалил, Юрочка ударился ногой, взвыл, выматерился, но в конце концов все-таки встал. Семен спокойно стоял у двери, скрестив руки на груди. Мы с Клавдией Степановной так и торчали посреди комнаты.

Киношный герой-любовник внимательно осмотрел нас с Клавой, потом бросил взгляд на Семена и снова перевел на нас. Я обратила внимание на сытенькое пузцо, которое портило общий вид. По-моему, этому смазливому мужику стоило бы похудеть. И вообще камера полнит. Как он сниматься собирается? Или как раз такой типаж нужен?

– Завтра вечером. Часов в девять. И привезите, пожалуйста, поесть. Пирожков с капустой можно? – Он посмотрел на Клавдию Степановну.

– Испеку, – кивнула она. – Еще что?

– Холодца. Селедку под шубой. Только, пожалуйста, никому не говорите, что вы приедете с едой! И спрячьте ее как-нибудь, чтобы никто не видел! Если мой продюсер узнает… – Юрочка посмотрел на меня. – Я отвечу на все ваши вопросы, но только если вы меня накормите.

Семен хохотнул.

– Что вы смеетесь?! – закричал Юрочка. – Меня голодом морят! Продюсер сегодня два часа над душой в спортзале стоял! И отдал распоряжение, чтобы мне ничего не давали в гостинице! Меня не обслуживают в ресторане! У меня не принимают заказ в номер! Я должен похудеть за три дня!

– Если вы так хотите есть, то почему бы вам не выйти из гостиницы и не поесть где-то за ее пределами? – спросила я. – Ваш продюсер не мог отдать распоряжение всем ресторанам города.

– Так внизу же его церберы сидят! Я вышел – и они отправились вслед за мной. Пришлось вернуться. Правда, от девок спасли. Девки меня чуть не разорвали. Я не могу выйти из этой гостиницы!

– Но вы же должны понимать, что продюсер не просто так требует скинуть вес, – заметила Клавдия Степановна, как и я, поглядывавшая на сытенькое пузцо. – Ведь ваша внешность – это ваш капитал. Зрители привыкли к определенному образу и ждут его от вас.

– Не надо меня воспитывать! – завизжал Юрочка. – Хватит мне воспитателей! Достали все! – Внезапно он повернулся к Семену и спросил: – А вас можно нанять, чтобы вы моему продюсеру морду набили?

Семен опять хохотнул и спросил зачем.

– Мне так хочется, – ответил Юрочка. – Например, когда мне хочется пирожное, я иду в кондитерскую и покупаю его. Я не могу его испечь сам. Поэтому я плачу за него деньги. Морду я тоже никому сам набить не могу. Продюсеру точно не могу. Поэтому я должен кого-то нанять для этого. Вас можно?

– Я должен поговорить с шефом, – серьезно ответил Семен.

– Но в принципе можно?

– В принципе да, – сказал Семен. – Ты только не предпринимай ничего, пока я с шефом не посоветуюсь. Я тебе сегодня позвоню и скажу, будем мы бить твоему продюсеру морду или не будем.

– Спасибо, – вежливо поблагодарил Юрочка.

Мы распрощались и его номер покинули.

* * *

– В чем тут дело? – спросила Клавдия Степановна, когда мы втроем оказались на улице и подходили к машине Семена, вероятнее всего, арендованной на время пребывания Николая Бодряну с помощниками в Санкт-Петербурге. Правда, пока я не видела плакатов, приглашающих население на сеансы знаменитого колдуна. Но он вполне может колдовать в индивидуальном порядке.

Семен сказал, что шеф нам все объяснит сам. Клавдия Степановна хотела еще что-то спросить, но я ткнула ее локтем в бок, и она закрыла рот. Я прекрасно понимала, что больше Семен ничего не скажет.

На всем пути до ресторана, где ждал Бодряну, мы говорили о ничего не значащих вещах. Я только поняла, что Бодряну с помощниками прилетел в Петербург из Англии.

Наша встреча на самом деле оказалась радостной. И я была рада видеть Николая, и он меня. С Клавдией Степановной они пожали друг другу руки, и Бодряну поинтересовался, в каком статусе сейчас ее дочь – замужем или не замужем. Клава пожаловалась, что девочка никак не может выбрать между банкиром и нефтяным королем.

– Может, приворожить? – с самым невинным видом спросил Бодряну.

– Пока не надо, – ответила Клавдия Степановна. – Я попробую для нее еще кого-нибудь поискать. И вообще привораживать-то надо, если баба сама хочет, а моя девочка вроде ни того, ни другого не хочет, а просто держит при себе.

По-моему, Клавдия Степановна не совсем верно представляла ситуацию, но я не стала вмешиваться. Не мое дело. Бодряну предложил ей обращаться прямо к нему, если надумает.

Потом Николай обратил свой взор на меня и поинтересовался моим мнением о нынешнем местонахождении коллекции дяди Ричарда.

– Вы здесь из-за нее? – удивилась я. – Вроде бы не ваша специфика. Если я правильно помню, вы собираете старинные книги. Теперь на кресты переключились?

Бодряну сказал, что ему до коллекции как таковой нет никакого дела. Просто он опосредованно оказался связан с этой историей, и ему любопытно, кто же ее украл.

– А кто Бориса Сигизмундовича спер, вам неинтересно? – встряла Клавдия Степановна.

– Нисколько. Я вообще не исключаю, что тут были разные заказчики. То есть исполнители одни, а товар потом пошел по разным адресам. Или был заказ только на коллекцию, Бориса прихватили заодно, а потом предложили тем, кто им интересуется. Чего ж не заработать, если можно заработать?

Меня же заинтересовало, как Николай Бодряну связан с этой историей.

Оказалось, что моя родственница (в некотором роде) Вики Фостер является его давней клиенткой.

Николай Бодряну одновременно восхищался деловой хваткой сводной сестры моего дяди и поражался ее вере в гадалок, магов, астрологов и прочих типов, к которым причислял и себя. Но Бодряну-то занимался бизнесом, психическими отклонениями не страдал и со здравомыслящими людьми типа меня колдуна не изображал и лапшу на уши даже не пытался вешать. Я считаю его очень хорошим психологом. Он сразу же видит, кто есть кто и кому можно задурить голову, а кому нет. Он этим пользуется. Что ж – правильно делает. Не будет он – найдется кто-то другой.

С одной стороны, Вики Фостер очень успешно вкладывала деньги в акции, играла на бирже, прекрасно просчитывала перспективы различных компаний и удвоила, если не утроила состояние, которое унаследовала. С другой стороны, у нее не складывались отношения с мужчинами. Это неудивительно – с такими властными, целеустремленными женщинами рядом могут находиться только альфонсы и подкаблучники. Но она хотела совсем другого. Правда, если бы Вики нашла сильную личность, то, наверное, попыталась бы превратить мужчину в тряпку.

Она снимала венец безбрачия, порчу, сглаз, ей регулярно чистили карму, составляли гороскопы, гадали – но личная жизнь никак не устраивалась, несмотря на все пророчества гадалок. Бодряну считал, что в Вики Фостер будто уживаются два человека, причем очень сильно отличающиеся друг от друга. Вроде бы умная женщина, сколотившая немалое состояние, а влюблялась в киноартистов и звезд эстрады, как тринадцатилетняя девочка.

– И она влюбилась в Юрочку? – спросила Клавдия Степановна.

– Она влюбилась в образ, создаваемый им на экране, – пояснил Бодряну. – Юрочка в жизни очень отличается от своих киношных героев. Возможно, вы это уже заметили.

Семен, сидевший с нами за столом, хмыкнул.

– И как они познакомились? – спросила я.

Бодряну продолжил рассказ.

Когда этот известный колдун в очередной раз появился в Англии для проведения массовых сеансов и индивидуальных приемов, к нему пожаловала Вики Фостер, наслышанная о результатах работы Бодряну, и попросила помочь ей с устройством личной жизни.

Бодряну заявил, что может приворожить только конкретного человека, а ситуацией «вообще» он не занимается. Естественно, он наплел какой-то ахинеи про высшие силы, карму, воздействие на ментальном уровне, импульсы в стратосфере и прочее. Говорить на такие темы Бодряну наловчился за годы колдовской практики, хотя часто сам не понимал смысла сказанного. То есть сказанное вообще не имело смысла, но прекрасно воспринималось не совсем адекватными дамочками, которые ходили к нему толпами.

Конкретной кандидатуры на тот момент у Вики Фостер не было, и Бодряну предложил ей вначале определиться, кого она хочет видеть рядом, а потом уже обращаться к нему. Она получит того мужчину, которого захочет.

– Какую гарантию вы даете? – спросила Вики Фостер, в которой также жила и деловая дама.

– Девяносто девять процентов, – не моргнув глазом, ответил Николай. – Если возьму заказ.

Следующий визит Бодряну в Англию примерно совпал с гастролями Юрочкиного театра. Тогда герой-любовник был на пике славы, английские дамочки сходили по нему с ума. Вики Фостер тоже захотела Юрочку и также захотела утереть всем нос.

Она пришла к колдуну и заявила, что хочет Юрочку. Причем он должен на ней жениться.

Бодряну заключил с Вики Фостер договор (в письменном виде), в котором были указаны обязательства сторон и очень высокий гонорар – самый высокий за всю его колдовскую карьеру. Вики выплатила аванс.

– А как вы его приворожили? – пораженно спросила Клавдия Степановна, явно подумывая, не приворожить ли какого-нибудь нефтяника или члена правительства к ее дочери.

– У меня Семен и другие помощники занимаются привораживанием, – с невинным видом ответил Бодряну.

Я про это знала и переглянулась с Семеном, потом спросила у него, сложно ли было работать с Юрочкой.

– Ни с кем не было так легко, – признался помощник Бодряну.

– То есть на этом деле мы получили самый большой гонорар за самую легкую работу, – сообщил Бодряну.

До Клавдии Степановны наконец дошло, как этот колдун «привораживает», и она усмехнулась.

– Юрочка хотел остаться в Англии? – уточнила я.

– Да. Только не знал, какую дамочку выбрать. И не был уверен, что его возьмут в мужья.

– А зачем ему было оставаться в Англии? – спросила я. – Ведь, как я понимаю, ему и в России жилось неплохо. Гонорары за съемки в сериалах были высокими, также он активно снимался в рекламе, недостатка в женщинах не было. Причем, насколько я поняла, женщины его содержали всегда.

– Юрочка любит перекинуться в картишки, а Госпожа Удача в отличие от других женщин его не очень любит, – сообщил Бодряну.

Семен добавил, что когда с помощниками пришел «привораживать» Юрочку, тот думал, что их прислали кредиторы, и страшно обрадовался, когда понял, что его приглашают в мужья к английской даме. Юрочка обговорил все детали ухаживаний – чтобы Вики воспринимала его интерес как приворот, а потом изображал внезапно охватившую его страсть и неумолимое притяжение к одной конкретной женщине. Такие роли он всегда играл прекрасно.

– И что дальше? – спросила Клавдия Степановна.

– Юрочка стал ухаживать за Вики Фостер, другие англичанки рвали на себе волосы, как и россиянки, а он очень быстро женился – до окончания гастролей театра в Англии. Потом театр вернулся на родину, Юрочка остался в поместье Вики.

– Она заключила с ним брачный контракт? – поинтересовалась я.

– Конечно! Я же говорю, что в Вики одновременно как бы уживаются два человека. В случае развода Юрочка не получает ничего. Ему выдаются какие-то деньги на мелкие расходы, и Вики использует его по полной программе. Он у нее свое содержание полностью отрабатывает! Она умеет считать деньги – и уволила повара. Теперь готовит Юрочка. И сопровождает ее на все мероприятия, где она появляется.

– Он ее возненавидел за эти годы? – спросила Клавдия Степановна.

– Как раз наоборот, – усмехнулся Бодряну. Семен просто закатил глаза.

Я в непонимании уставилась на них обоих.

– Да-да, – кивнул Бодряну. – Вы знаете, о чем Вики попросила меня теперь? Немного отворожить Юрочку! А то он больно сильно ее любит! Надо, чтобы поменьше. Ей работать надо, а Юрочка со своей любовью мешает. Поэтому она, в частности, и отправила его в Россию сниматься. Скоро, правда, собиралась сюда, проверить мою работу.

– У него с головой-то, вообще, как? – Клавдия Степановна посмотрела на Семена.

– По-моему, не очень, – признался помощник Бодряну.

Я задумалась. Мог такой человек, как Юрочка, участвовать в краже коллекции? Я считала, что нет. Но, с другой стороны, он мог слить кому-то информацию, например, в счет карточного долга. Но какая информация у него была? Он ни разу не появлялся в доме дяди Ричарда и коллекцию не видел. Скорее всего, он вообще не знал о ее существовании – до того, как о продаже коллекции не заговорили в прессе.

Бодряну согласился с моим мнением, как и Семен. Юрочка не мог участвовать в краже коллекции – не хватило бы смелости и находчивости, и слить информацию тоже не мог, потому что, скорее всего, ее не имел.

Но могла Вики Фостер.

– Понимаете, дамы, если отбросить вечные проблемы Вики с мужчинами, то это очень решительная, смелая, рисковая женщина. Она неоднократно рисковала деньгами на рынке акций – и почти во всех случаях оказывалась в выигрыше. Если есть выбор: надежное капиталовложение с небольшим доходом или рискованное и с большим – для нее выбор однозначен. И даже не из-за денег, а из-за риска. Она постоянно должна проверять себя – сможет или не сможет, правильно ли все просчитала или нет. С одной стороны, я ею восхищаюсь, с другой – жалею. Но думаю, что для нее возможны отношения только с мужчинами типа Юрочки.

Могла ли Вики Фостер организовать кражу коллекции в России? По-моему, ей для этого обязательно нужен был русский партнер.

Я достала мобильный и позвонила дяде Ричарду в Англию. Я задала ему один вопрос: знала ли Вики о существовании коллекции до того, как о ней появилась информация в СМИ?

Вики знала и неоднократно ее видела. Они же в детстве и отрочестве жили в одном доме, и в нем же хранилась коллекция.

– Но Вики не имеет на нее никаких прав, – заявил дядя Ричард. – Коллекция передавалась в нашей семье по мужской линии, да и у нее совсем другой отец. И мой отец ее не удочерял. Претензий на коллекцию она тоже никогда не предъявляла.

Я поблагодарила дядю, обещала держать его в курсе дела, а потом спросила у Бодряну и Семена, не знают ли они, с кем из русских Вики Фостер поддерживает связь. И вообще, общается ли она с кем-то из русских, кроме своего драгоценного Юрочки?

Мужчины развели руками. Это их совершенно не интересовало. Это предстояло выяснить мне.

Мы расстались очень довольные друг другом. Я была рада, что Бодряну одновременно со мной находится в России.

Глава 11

Теперь нам с Клавдией Степановной предстояло ехать в гости к чиновнику Петру Ильичу. Взглянув на часы, мы поняли, что опаздываем. Клавдия Степановна позвонила своему давнему знакомому и предупредила об этом. Он сказал, что торопиться ему некуда и он нас ждет.

Мы поймали частника, по закону подлости застряли в пробке и прибыли к дому Петра Ильича на полтора часа позже, чем договаривались.

Жил он в панельном доме, правда, как сказала Клавдия Степановна, улучшенной планировки. Мы набрали на домофоне номер квартиры, и, к нашему удивлению, нам никто не ответил. Мы переглянулись. Клавдия Степановна набрала на мобильном номер Петра Ильича. Ей никто не ответил.

В этот момент дверь в подъезд распахнулась, и вышел мужчина с собакой. Он придержал нам с Клавдией Степановной дверь, и мы вошли.

– Поднимаемся или нет? – посмотрела на меня спутница.

– Поднимаемся, – решила я.

Дверь Петра Ильича оказалась заперта, на звонок никто не ответил, на звонок с мобильного тоже.

– Он всегда был очень обязательным человеком, – заявила Клавдия Степановна. – Он бы обязательно позвонил мне, если бы каким-то образом изменились планы. А если ему плохо? Ведь в случае инсульта очень важно как можно скорее получить медицинскую помощь!

Я набрала на мобильном номер помощника Петра Ильича Игоря Прохорова, с которым много общалась в последнее время, и обрисовала ситуацию.

– Он живет один, – сказал Прохоров. – Есть приходящая домработница, но я не знаю ее номера телефона. Если хотите, сейчас приеду.

Я не думала, что это поможет, и позвонила следователю, с которым беседовала и у развороченных машин на шоссе, и в Управлении. Тот заявил, что скоро будет, и просил нас никуда не уходить.

Мы остались ждать следователя, примостившись на подоконнике. Они в этом доме были широкими и удобными. На подоконнике стояла банка с окурками, так что им явно активно пользовались. Окно располагалось на расстоянии одного лестничного пролета от площадки с четырьмя дверьми в квартиры. Здесь же были лифт и мусоропровод.

Минут через десять дверь в одну из квартир распахнулась, и появилась тетка внушительных размеров с помойным ведром.

– Так, опять бомжи какие-то наш подоконник облюбовали! – заорала она зычным голосом. – Почему вы все прете на седьмой этаж? Ладно бы на первом сидели. Что вам здесь нужно?

– Это вы нас за бомжей приняли? – уточнила Клавдия Степановна, которая, как и я, была одета только в фирменные дорогие вещи.

– А кого ж еще? Ты еще кого-то здесь видишь? А ну-ка валите отсюда, или милицию вызову!

Я спокойно сказала, что милиция уже на пути сюда. Мы ее уже вызвали.

Тетка осеклась и стала приглядываться ко мне повнимательнее, потом позвала из квартиры какого-то Серегу. Появился мужик не меньших размеров, чем тетка.

– Серега, посмотри-ка на нее, – кивнула тетка на меня. – По-моему, по телевизору говорили, что ее милиция разыскивает. Вроде террористка какая-то. Что это она в нашем подъезде сидит?

– Да она ж блондинка, а терроризмом восточные бабы занимаются. Они все черные.

– Говорили как раз, что террористы наших баб сманивают. Наши дуры влюбляются в восточных мужиков, а они их используют.

– Эй, ты где прописана? – спросил Серега у меня. – Давай паспорт показывай.

– В русских паспортах указывают, что человек занимается террористической деятельностью? – с самым невинным видом спросила я у Клавдии Степановны. – Про обращение на «ты» и «эй» к незнакомым людям мне доводилось слышать…

– Я тебя сейчас отсюда вышвырну, бомжиха белобрысая! – заорала тетка и ринулась ко мне, не выпуская помойного ведра.

У меня были хорошие учителя, включая русских спецназовцев в Чечне, и вес тетки, превышающий мой раза в три, не имел для меня никакого значения. Не прошло и секунды, как она оказалась на площадке и в отключке.

– Точно террористка, – прошептал Серега, исчез в квартире и, судя по звукам, запер дверь. А как же супруга?

Она очнулась через пару минут, села с ошалелым видом и уставилась на свое полное помойное ведро, которое я специально поставила поблизости. Тетка обвела взглядом площадку и остановила его на нас с Клавдией Степановной, продолжавших спокойно сидеть на подоконнике.

– Кто в последнее время ходил к Петру Ильичу? – спросила я совершенно спокойно.

Тетка моргнула. Я повторила вопрос.

– Ты его новая любовница? – спросила тетка.

– Нет, я – журналистка.

– Так напиши, что у нас лестницу полгода не мыли! Двор не убирают! Стыки между панелями давно пора герметизировать, а ничего не делают! Я Петру Ильичу каждый день про это говорю, а ему все некогда заняться. Ты в какой газете работаешь?

Я сказала.

– Что-то я про такую не слышала.

– Я в Лондоне работаю, – сказала я.

– Ну точно террористка! – Тетка всплеснула руками. – Слышала я про ваш Лондон…

Тут, на мое счастье, появился следователь с двумя сопровождающими. Я начала объяснять ситуацию, а тетка, поняв, что это представители органов, тут же бросилась с обвинениями в мой адрес. По ее мнению, я пришла взрывать их подъезд, потому что «у них в Лондоне» все террористы.

Следователь переглянулся со мной. Я легко пожала плечами. Тут раскрылась дверь, и показался Серега, который потребовал, чтобы органы убрали террористов из Лондона. Раз Петр Ильич не успел их арестовать, как собирался.

– Кого собирался арестовывать Петр Ильич? – тут же встряла я.

– Да из Лондона тут должен был какой-то преступник прилететь, которого во многих странах за решеткой хотят видеть, а англичане у себя пригрели. Вот Петр Ильич нам и говорил, что скоро порадуемся.

– Может, он это про Бориса Доброчинского говорил? – тихо спросила Клавдия Степановна, ни к кому конкретно не обращаясь. – Но террористом он точно никогда не был.

– Я правильно понял, что Петр Ильич собирался арестовывать какого-то преступника, прилетающего из Лондона? – уточнил следователь.

И тетка, и ее муж уверенно кивнули.

– Он распоряжение получил с самого верха, из Москвы. Говорил нам, что скоро будет радость народу, у которого этот тип много всего наворовал. Мы вначале про Чубайса подумали и стали спрашивать, когда мы две наши «Волги» получим, то есть четыре, а Петр Ильич объяснил, что Чубайс никуда не сбегал, а этот тип много лет в Лондоне отсиживался на народные денежки. Но сколь веревочке ни виться…

– Так, я все понял, – перебил следователь. – Сегодня вы Петра Ильича видели?

Соседи чиновника не видели, но кто-то к нему точно приходил. Они слышали, как в квартире ругались.

– Голоса мужские, женские?

– С мужчиной он ругался, – уверенно заявили супруги. – Но не очень громко. Слов было не разобрать.

Следователь еще раз позвонил Петру Ильичу по домашнему телефону, по мобильному, не получив ответа, позвонил начальству и получил санкцию ломать дверь. Соседи выступили понятыми.

Мои самые худшие предчувствия оправдались.

Петр Ильич был мертв.

– Застрелился! – почти хором воскликнули Клавдия Степановна и соседка, зашедшие в квартиру вслед за бригадой. Я замыкала шествие.

Петр Ильич сидел перед включенным компьютером, под правой рукой у него валялся пистолет.

– Ой, а он же левша! – в следующую секунду воскликнула Клавдия Степановна.

– Точно! – подтвердила соседка. – Убили! – завопила она истошным голосом.

Вероятно, следователь пожалел о том, что прихватил с собой так мало народу, потому что его явно не хватало для оттаскивания мощной соседки от места совершения преступления.

– Вы следы все затопчете! – орал он, но это не очень помогало.

Помог муж.

После того как в комнате воцарилась относительная тишина, следователь один раз ударил по «пробелу» на клавиатуре, и на экране появился текст предсмертной записки.

Петр Ильич просил у всех прощения и признавался в краже коллекции, правда, не сообщал ее местонахождения.

– Убийца – какой-то кретин, – вздохнул следователь. – Не выяснить, что человек – левша. Напечатать этот бред на компьютере…

Мне хотелось предложить следователю поискать подброшенные улики, указывающие на какого-то конкретного человека. Убийца, конечно, мог быть кретином, но это может быть и хорошая инсценировка.

Вопрос – зачем?

Но я промолчала. Я только ответила на все вопросы под протокол, как и Клавдия Степановна. Убийство Петра Ильича волновало следственную бригаду гораздо больше, чем кража коллекции. Это был высокопоставленный чиновник, и за него начальство будет спрашивать в два, если не в три раза строже. Потому что на само начальство будут давить из Москвы.

– Нет чтобы кто-то кого-то в пьяной драке прирезал, – сокрушались члены следственной бригады, когда мы с Клавдией Степановной покидали квартиру Петра Ильича, так с ним и не побеседовав.

А он ведь на самом деле мог украсть коллекцию – то есть организовать ее кражу. Например, для конкретного покупателя. А покупатель решил не оставлять свидетелей. Русские правоохранительные органы вполне могут списать все грехи на мертвого. В России подобное часто практикуется. Живые останутся при своих должностях.

Глава 12

На следующий день, то есть вечер, мы с моей русской компаньонкой, из которой энергия била ключом, отправились в гостиницу к Юрочке со съестными дарами. Клавдия Степановна постаралась, и я сама с трудом оторвалась от пирожков с капустой. Но надо было оставить Юрочке.

Он принял нас радостно, хотя и опять в одних трусах (правда, фирменных и дорогих), а после поглощения даров вообще проникся к нам любовью.

– Спрашивайте что хотите, – сказал он мне.

Я спросила, знал ли он про существование коллекции моего дяди Ричарда.

Юрочка на мгновение замер, потом внимательно посмотрел на меня. Его явно посетила какая-то мысль. Мне хотелось, чтобы он высказал ее вслух, и побыстрее.

– Ой, так мы же с вами родственники, мисс Тейлор! Я так рад иметь вас в родственниках! Я их всегда терпеть не мог, но если это вы – прекрасно. Я теперь всем буду рассказывать, что нахожусь с вами в родстве, пусть и не кровном…

И Юрочка полез ко мне целоваться.

– Оставьте эти нежности! – резко сказала я. – И нас с вами едва ли можно считать родственниками.

Чтобы Юрочка навсегда оставил эту тему, я быстро начертила два генеалогических древа – своей семьи и семьи дяди Ричарда. Юрочка даже к Ричарду имел очень смутное отношение, не то что ко мне.

– Я все равно буду считать вас своей кузиной, – заявил Юрочка.

– Тогда уж племянницей.

– Я…

– Считайте кем хотите, только отвечайте на вопросы! Вы знали про коллекцию? Да или нет?

– Да. Моя жена очень возмущалась, что Ричард продал ее в Россию, даже не предложив ей.

– Она хотела ее купить?

– Вообще она считает, что имеет право на ее часть. Я не знаю. Это вам виднее. Но, по-моему, и купить была готова. Она богатая баба.

– У нее есть такие деньги? – уточнила Клавдия Степановна.

– Я не знаю, какие у нее есть деньги, – вздохнул Юрочка. – Она пресекает все разговоры на эту тему. Я несколько раз пытался ее расспросить, но ничего не получалось. По крайней мере, я в случае развода ничего не получу.

– А в случае смерти Вики?

Юрочка опять замер на месте, потом на его красивом челе отразилась напряженная работа мысли.

– Я об этом не думал, – признался он. – Не знаю. Вообще-то у них в Англии принято составлять завещание. И Вики уже немолодая баба. Спасибо, что подсказали. Я у нее выясню.

– Ты только убивать ее не вздумай. Ведь попадешься же, – заботливо предупредила Клавдия Степановна.

– Зачем убивать-то? Я просто точно выясню, надо мне ее терпеть до самой смерти или нет. Если она мне ничего не завещала, я другую бабу буду искать. Ой, кстати, мисс Тейлор, а вы не поможете мне кого-нибудь найти? По-родственному? Я в долгу не останусь.

– Послушай, а почему ты встретил нас в одних трусах? – вдруг спросила Клавдия Степановна. – Это неприлично. Или тебе твоя англичанка приказывает дома ходить в таком виде?

– Я хотел показать, что я – метросексуал.

– Как?! – воскликнула Клавдия Степановна.

Тут уже я пояснила, что по трусам легко отличить мачо, метросексуала и гея – по крайней мере в Англии. Мачо предпочитают просторные и свободные (в России один из вариантов именуют «семейными»), геи – стринги или танга, метросексуалы – боксеры или плавки, всегда – дорогие, фирменные. Также эти три категории мужчин можно отличить по тому, что они бреют: мачо – в лучшем случае лицо (но могут любить трехдневную щетину), метросексуал еще и подмышки, а гей – также волосы на ногах, но может еще и на всем теле, включая гениталии.

– А у нас в России? – спросила Клавдия Степановна. – По вашей классификации я знаю одних мачо. А мне же Ленку мою надо предупредить.

Насчет России мы с Юрочкой не знали.

– Мисс Тейлор, так как насчет новой английской титулованной бабы? Можно и не титулованной, главное – богатой.

– Не боитесь нового «приворота»? – спросила я.

– Так вы же знакомы с этими «колдунами». Может, вы все устроите? А? – И Юрочка обворожительно улыбнулся.

– Юра, почему вы с ней живете?

– Несколько причин. Во-первых, меня это устраивает. Меня кормят, поят, одевают. В Голливуде я снимался во многом благодаря Вики.

– Деньги за те съемки пошли вам? – перебила я.

– Двадцать процентов отдал Вики, которая выступала в роли моего агента. Но это я считаю нормальным. Во-вторых, этот «приворот». Знаете ли, не хочется лишний раз встречаться с этими «колдунами». В-третьих, у меня были проблемы в России. Я хотел остаться в Англии, а мне предложили сделку, которая меня в принципе устроила.

– Проблемы – карточные долги?

– Вы и это знаете, дорогая родственница? Да, долги. Я был молодой дурак.

– Юра, ты считаешь, что тебе те долги простили? – сурово посмотрела на красавчика Клавдия Степановна. – В России не принято прощать карточные долги. И их оплата считается делом чести. Ты не боишься, что к тебе придут теперь? Стены этой дорогой гостиницы не защитят. Вон Семен-то прошел.

– Так Вики заплатила мои долги! – радостно воскликнул Юрочка. – Я ей все рассказал. Предупредил, что русские головорезы могут приехать в Англию. Ваши статьи о России, мисс Тейлор, очень помогли. Ну и другая английская пресса. Вики о России была наслышана. И Вики очень хотела меня иметь.

– И в самом деле кто-то приехал? И Вики не заявила в полицию? – удивилась я.

– Я ее подготовил соответствующим образом. Я же говорю: помогли средства массовой информации. Ну и я каждый раз встревал со своими объяснениями происходящего. Со сгущением красок, конечно. А потом с ней в Лондоне встречался один русский бизнесмен, который перекупил мои карточные долги. Не головорез, а вполне представительный деловой мужчина. Вики тоже деловая женщина. Они заключили сделку. Она ему передала какие-то акции. Орала на меня сильно. Но, насколько я знаю, они с этим мужиком сотрудничают до сих пор, только, конечно, на других условиях.

Я спросила фамилию мужика и все данные, которые сможет назвать Юрочка. Он сообщил, что зовут партнера Вики Суравейкин Вячеслав Анатольевич, ему лет сорок пять. Его семья уже давно живет в Лондоне, а он сам курсирует между Англией и Россией. Жена у него с молодости, от нее двое взрослых детей – сын и дочь. Про любовниц Юрочка не знал, но подозревал, что они есть. В девяностые годы Суравейкин активно промышлял рэкетом, потом остепенился, накупил акций, поучаствовал в приватизации. Сейчас, насколько известно Юрочке, как и Вики, играет на бирже. Вячеслав Анатольевич иногда действует в тандеме с Вики Фостер. Они провернули несколько удачных сделок. Суравейкин покупал долги Юрочки, потому что посчитал их удачным вложением капитала – и не просчитался.

Юрочка также сообщил, что Суравейкин неоднократно бывал дома у Вики, но Юрочку на эти ужины не допускали. Гость приходил без жены или любовницы. Но любовных отношений между Вики и Вячеславом Анатольевичем точно нет. Они строго деловые партнеры.

– А с Дашей Байкаловой вы откуда знакомы?

– С Дашкой?! Да я с детства ее знаю. Мы в одном дворе росли. И я работать начал у ее папаши на побегушках.

– Ее отец – реставратор?

– Да. Высококлассный. Я помню, как мы с ним вместе по помойкам ходили… Он вроде бы выуживал из горы хлама такой же кусок хлама, а потом превращал его в конфетку. Я не знаю, как он определяет, что из этого куска дерьма можно сделать вещь, а из того нельзя. Я им всегда восхищался. Да и сейчас в Питере дядя Костя – единственный человек, которого я хочу видеть из своей прошлой жизни. Ну и Дашка, конечно. Она в такую красавицу выросла.

Юрочка мечтательно улыбнулся. Но вроде бы Даша еще не входит в ту возрастную категорию, по которой специализируется Юрочка? Или любви захотелось? И молодого тела? Или просто женщину, которая в постели не думает о котировках акций и утренней деловой встрече?

– Почему Даша в Англии отправилась на скачки и там специально познакомилась с моим дядей Ричардом?

– Я ей посоветовал, – заявил Юрочка.

– Почему?

– Что «почему»? Ричарда почему? Потому что холостой, богатый, приличный мужик. Немолодой, ни разу не был женат. Вики про него много говорит. А Дашка хочет в Англии остаться. Причем хочет замуж за англичанина, а не за русского олигарха. Я других, кроме Ричарда, не знаю – таких, чтобы ей подошел. А познакомиться с ним можно только на скачках. Он же повернут на лошадях. Мисс Тейлор, может, вы посодействуете? Поговорите со своим дядей? Даша на самом деле хорошая девушка. Ну подумайте, какие у нее перспективы в этой стране? За кого она здесь может выйти замуж? Приличные мужики бедные, а богатые, по-моему, все уроды. Моральные, в смысле. Она мне как младшая сестра. И если Дашка переедет в Англию, я буду счастлив. Родная душа будет рядом. Да мы еще и породнимся, если она за Ричарда замуж выйдет.

– С Дашей должна познакомиться я, – объявила Клавдия Степановна. – Я-то сразу пойму, что у нее на уме. И не позволю твоему дяде, Бонни, подложить свинью.

– Так познакомьтесь! – заорал Юрочка. – Я хоть сейчас ей позвоню.

Время уже близилось к полуночи, и я сказала, что общаться с Дашей мы сегодня точно не будем. Юрочка записал все ее телефоны. Потом я задала несколько вопросов о его профессиональной деятельности – мне же еще статью требовалось писать в «Зарубежный репортер».

Перед уходом я задала еще один, очень важный для меня вопрос:

– Почему Вики решила вас отвораживать? Вы так активно проявляете знаки внимания?

– Старая дура потому что, – рявкнул Юрочка, и лицо его исказилось. – Я ей работать мешаю, видите ли. Вначале захотела меня заполучить и заполучила, а теперь игрушка надоела.

– Как вы считаете, она может с вами развестись?

– Не думаю, – сказал красавчик. – Ей нужен статус замужней женщины. И также нужно быть замужем за звездой. Поэтому она меня и пристраивает на съемки. Я не хотел ехать в Россию, это она меня сюда почти пинком под зад выгнала. Теперь вот худеть еще приходится. Я ее раздражаю. Вот она и хочет меня поменьше видеть.

«Неужели нельзя было это сказать прямо? – задумалась я. – Неужели ради этого требовалось нанимать Бодряну с помощниками? Или у Вики на самом деле большие проблемы с головой?»

Мы распрощались с Юрочкой, довольные общением. После того как Юрочка спросил, можно ли ему обращаться ко мне за помощью, я дала ему свои телефоны с условием, что если до него дойдет какая-то информация, которая, по его мнению, заинтересует меня, он ее мне сообщит. Она необязательно должна быть связана с пропавшей коллекцией. Юрочка же знает, что я работаю в «Зарубежном репортере» и специализируюсь по России. Он должен догадаться, что заинтересует англичан.

Юрочка обещал звонить.

Глава 13

– Надо бы этого Суравейкина проверить, – сказала Клавдия Степановна, когда мы вышли из гостиницы и ловили машину. – И здесь, и у вас в Англии.

Я была с ней абсолютно согласна. В России мне поможет нефтяник Павел Прокофьевич Криворогов, в доме которого я, как обычно, остановилась, в Англии этим займется мой шеф. Сегодня ночью отправлю сообщение в Англию вместе со статьей о Юрочке.

– Какие планы на завтра? – спросила Клавдия Степановна.

Я считала, что все-таки нужно встретиться с Дашенькой. Хорошо бы расспросить соседей, которые с детства знают и ее, и звезду экрана. При таких расспросах мне была необходима помощь Клавдии Степановны. Я могу не понять каких-то реалий, да и со мной не будут так откровенны, как с ней. В России так и остается сдержанное, настороженное, а иногда и предвзятое отношение к иностранцам. Меня неоднократно именовали английской шпионкой, Джеймсом Бондом в юбке и просто Бондихой.

Однако утром пришлось менять планы.

Мне позвонил возбужденный следователь и уточнил, были ли в коллекции моего дяди Ричарда деревянные кресты или только золотые с драгоценными камнями. Я ответила, что были всякие – и деревянные, и серебряные, и золотые, и только позолоченные, и предложила незамедлительно переслать ему опись по электронной почте, если у него нет ее копии.

– Да у нас такой бардак… Перешлите, пожалуйста. Лично для меня.

Я заметила, что и фотографии делались, и неоднократно. Правда, сразу же я их переслать не могла. Для этого мне требовалось вначале связаться с Англией. Но у следственной бригады фотографии должны быть! И должны быть у чиновника Игоря Прохорова, который приезжал в Англию.

Следователь печально сообщил, что все фотографии забрали в ФСБ, и попросил переслать, когда получу их из Англии. Или прямо ему могут прислать.

– А что случилось? – спросила я.

Оказалось, что на финской таможне арестовали двух граждан Финляндии, которые пытались вывезти из России два крупных креста – деревянный и серебряный. Правда, у них на руках имеются все необходимые для вывоза документы, предоставленные одним антикварным магазином в Питере, и они эти кресты задекларировали. Но у таможенников, естественно, слышавших про кражу коллекции в Петербурге и получивших соответствующие разнарядки, любые кресты в эти дни вызывают вопросы. Они задержали финнов, следовавших на своей машине, и связались с Питером.

Финнами будет заниматься ФСБ, меня наверняка попросят кресты опознать, а следователь прокуратуры просил меня вместе с ним съездить в антикварный магазин, чтобы проверить покупку и, главное, поступление этих крестов в магазин. Вдруг они сделали фотографии?

Я сказала, что в магазин обязательно съезжу, но в своей способности точно опознать экспонаты коллекции сомневалась. Для этого надо будет приглашать из Англии дядю Ричарда.

– Вызывайте его из Англии, – вздохнул следователь. – Мы оповестим посольство, чтобы ему визу сделали побыстрее.

– У него уже есть виза. Он же собирался приезжать на открытие коллекции. И билет есть на самолет.

– А, ну тогда он все равно скоро будет… И, может, вы опознаете. Вдруг вы именно эти помните? А может, они вообще не из коллекции и нас тут всех зря на уши поставили. Мало ли в России крестов?

– Кстати, а из России вообще кресты можно вывозить? – уточнила я.

– Если вы покупаете в магазине деревянный или серебряный сувенир, да и золотой тоже – пожалуйста. Но если эти кресты являются национальным достоянием – а коллекция вашего дяди Ричарда им признана или будет признана в самое ближайшее время, я точно не знаю, – то, конечно, нет. А тут еще кресты проходят по уголовному делу.

Следователь также пояснил, что финны сами привлекли к себе внимание. Им в магазине сказали, что эти кресты на таможне нужно задекларировать. Законопослушные финны и задекларировали. Они же их официально купили в магазине. У них есть чек, свидетельство – все чин чинарем. Перед ними, скорее всего, извинятся, но получат ли они кресты назад – вопрос другой. Получат ли они назад деньги, если у них отберут кресты, – тоже под вопросом.

Дело в том, что это мог быть отвлекающий маневр. Чтобы все силы были брошены на финскую границу, все сотрудники, работающие по этому делу, поехали в Выборг и Торфяновку или трясли магазин, а в это время остальная коллекция тихо уйдет за границу.

В общем, могло быть все, что угодно. Мы же в России, где народ отличается очень своеобразной сообразительностью, в особенности в том, как обмануть государство. Но магазин проверить все равно следовало.

Перед тем как отправить по электронной почте опись коллекции, я нашла там несколько деревянных и несколько серебряных крестов. Но, конечно, требовалось сличать их с фотографиями.

* * *

Следователь уже нервно прохаживался перед магазином, когда я подъехала туда на частнике. Когда мы вошли внутрь, меня сразу же узнали, следователь вытащил удостоверение и объяснил причину нашего появления. Лица двух девушек-сотрудниц вытянулись, и они сказали, что нам лучше сразу же пройти к директору магазина.

– Вы сами, девушки, вчера что-то продавали финнам? Семейной паре средних лет?

Девушки объявили, что вчера была не их смена.

Директор магазина нас очень внимательно выслушал и уверенно заявил, что он лично не принимал на комиссию никаких крестов, и если бы их ему принесли, он тут же связался бы с компетентными органами. Он не только слышал про кражу коллекции, но и получил соответствующее уведомление от этих самых органов, как и все другие антикварные магазины города.

– Сейчас ни один магазин в городе не будет брать кресты. То есть, может, и возьмет, но только для того, чтобы сообщить куда следует. Зачем мне лишние проблемы? А финны утверждают, что купили их здесь?

– Документы из вашего магазина, – сказал следователь.

– Финны здесь были? Давайте проводить очную ставку. Кстати, я сейчас при вас позвоню вчерашней смене.

Он поставил телефон на громкую связь и позвонил. Обе девушки уверенно заявили, что никаким финнам вчера ничего не продавали, никаких крестов вообще не продавали и их в магазине не было и нет.

– Кто принимает вещи на комиссию? – спросил следователь.

– Я. У меня еще есть заместитель, но его сейчас нет в городе.

– Где он?

– На Кубе. Вторую неделю.

Мы вежливо попрощались, следователь сказал, что вернется.

Теперь предстояло доставить финнов в Петербург, чтобы они показали, где именно покупали кресты.

Моя следующая встреча со следователем прокуратуры произошла в присутствии большого количества представителей ФСБ и финнов, которых доставили в магазин, где мы со следователем уже успели побывать сегодня. Правда, для начала мне предъявили кресты для опознания. Я не могла сказать точно, входили ли они в коллекцию или нет. Дядя Ричард должен был прилететь послезавтра.

Но, судя по фотографиям, с которыми сличали изъятые предметы, кресты были из коллекции. Сами изъятые у финнов предметы тоже сфотографировали и переправили по электронной почте дяде Ричарду. Он сказал, что они из его коллекции. После предъявления крестов в магазине их собирались отправить на экспертизу.

Возможно, мне разрешили присутствовать при очередном посещении магазина из-за оказанного органам содействия. Ведь я сама связывалась с дядей Ричардом, не отказывалась помогать, когда просили, да и коллекция была от моего родственника.

Директор магазина уверенно заявил, что эти два креста в руках не держал и через его магазин они не проходили. После изучения фотографий, как специалист, сказал, что, похоже, это они и есть.

Чек был не из его магазина, в чем тут же убедились представители органов, а вот остальные документы – его, с его адресом и печатями.

– Как вы это объясните?

– Эти бумаги могли у меня украсть.

– Как? – тут же впился в директора магазина фээсбэшник.

– Из стола.

– Но здесь стоят печати! Вы держите заранее приготовленные бланки?

Директор магазина явно решил, что лучше признаться в меньшем прегрешении, чем быть обвиненным в большем, и стал объяснять, что он не всегда находится на месте, но доверяет своим сотрудникам и все такое прочее. В общем, русский бардак и разгильдяйство.

От него потребовали список тех, кто мог украсть у него из стола бумаги с печатями.

Он также заявил, что цена просто смехотворно маленькая – если это на самом деле кресты из коллекции.

Однако самым интересным было заявление семейной пары финнов.

Они в этом магазине никогда не были. Они не заходят в большие антикварные магазины на центральных улицах, потому что в них товар гораздо дороже. Более того, самые интересные вещички (и по меньшей цене) встречаются в маленьких лавчонках.

– И что вы от меня хотите? – спросил директор у фээсбэшников, с трудом скрывая свою радость.

– Список, – повторили ему, и мы все магазин покинули, чтобы отправиться в лавочку, где финны купили два креста.

Директор магазина сунул мне свою визитку и попросил позвонить и рассказать, чем закончится дело. Он подозревал, что ему сообщать ничего не будут, и сам не горел желанием общаться с органами.

– Бонни, если соберетесь писать про питерский рынок антиквариата, пожалуйста, ко мне. И если нужна будет консультация…

Я не исключала, что она мне как раз может понадобиться, и обещала позвонить, когда сама что-то узнаю.

Я ехала на машине прокурорского следователя, усталого затюканного мужика, который к тому же явно терпеть не мог фээсбэшников. Я была согласна с заявлением одного русского диссидента, перебравшегося в Англию, о том, что после общения с ФСБ начинаешь любить милицию. Представители ФСБ, с кем мне довелось пообщаться, вели себя нагло и самоуверенно и явно подозревали во мне английскую шпионку, представители прокуратуры и милиции были вежливы, предупредительны и рассчитывали на мою помощь. Они понимали, что я тоже хочу найти коллекцию – хотя бы ради того, чтобы имя нашей семьи никак не связывалось со скандалом. Фээсбэшники же, по-моему, не исключали, что я участвовала в краже коллекции, если вообще не сама ее организовала.

Служебные машины припарковали там, где парковка запрещена, и вся наша компания пошла пешком по набережной, где находилась маленькая антикварная лавка, в которой финская супружеская пара купила два креста.

Однако лавка отсутствовала.

Финны прошлись по набережной в сопровождении целой группы представителей русских органов и моей скромной персоны, повернули, еще раз прошлись, обеспокоенно переговариваясь друг с другом, остановились.

– В самом деле, что ли, контрабандисты? – задумчиво произнес следователь.

Его услышал один из фээсбэшников и заметил, что как раз вот такие вроде бы благонадежные на вид граждане обычно и являются контрабандистами и аферистами.

– Вот здесь была лавка, – финн ткнул пальцем в витрину, за которой шел ремонт. Там трудились трое мужчин какой-то восточной национальности, одетые в заляпанные краской комбинезоны.

– Вчера? – уточнили представители ФСБ.

Оба финна кивнули.

– А почему вы не проверили адрес на документах? – встрял один из фээсбэшников.

– Как они могли проверить адрес? – ответила я вместо финнов на английском языке, на котором шел разговор с ними. – Я тоже не знаю, как называется у вас большинство улиц, и далеко не всегда смотрю на таблички с названиями. К тому же, насколько мне известно, у вас могут не совпадать юридический и фактический адреса. В магазине дали документы с печатями, причем печати на русском языке. Также, как я понимаю, дали точные указания насчет того, что делать на таможне. Я правильно поняла?

– Да-да, – закивали финны. Они явно поняли, что я на их стороне, хотя бы как иностранка в России. – Нам сказали, что эти два креста обязательно нужно декларировать и предъявить чек и вот эти свидетельства, которые нам вручили. Мы не читаем по-русски. Только немного говорим.

Представители русских органов уверенно толкнули дверь в ремонтируемое помещение и вошли. Рабочие тут же потянулись за документами. Просто условный рефлекс какой-то! А ведь среди нас не было ни одного человека в форме. Однако такие рабочие, похоже, сразу определяют принадлежность человека к определенной организации.

Но фээсбэшники не стали смотреть у рабочих документы. Возможно, только пока.

– Ремонт давно идет? – спросили они.

– Должны закончить к первому числу.

– Я спрашиваю: когда начали?

Рабочие переглянулись.

– Вчера?

– Нет, что вы, начальник. Неделю уже тут. Или восемь дней? – говоривший посмотрел на товарищей. – Если нужно точно…

– Этого пока достаточно, – ответили фээсбэшники.

Финны начали доказывать, что были в этом помещении вчера и тут была лавка, заставленная антикварным товаром. Мне стало жалко финнов – хотя бы потому, что они, как и я, были иностранцами в России. А иностранцам тут не всегда бывает сладко. Более того, мне казалось, что они говорят искренне. Может, они набережную перепутали?

Я спросила у следователя, нет ли поблизости похожей набережной. Они же из машины показывали, куда заворачивать. А вдруг ошиблись? Как я поняла, они тут пешком ходили. Следователь пожал плечами. Фээсбэшник сказал, что до следующей речки, впадающей в Неву, довольно далеко. Так перепутать было нельзя.

– По этой стороне набережной шли от Невского? – уточнили у финнов.

– По этой, – ответили они.

– В эту сторону? К Неве?

Они прогуливались от Невы, по этой стороне и случайно увидели лавку, решили заглянуть. Их заинтересовали два креста, которые продавали очень дешево. Они их взяли. Про кражу коллекции, которую собирались выставлять в Эрмитаже, они не слышали.

– А если спросить в соседних магазинах? – предложила я.

– Здесь пустующие помещения рядом, если вы не заметили, мисс Тейлор, – ехидно ответили мне.

– Но какие-то организации находятся на этой набережной? И люди явно живут. Они же ходят каждый день по этой набережной от Невского проспекта. Никакого общественного транспорта и маршруток тут нет. Может, кто-то обратил внимание на лавку?

– Вы что, хотите сказать, что она открывалась на один день? – расхохотались представители ФСБ.

Я хотела сказать именно это, но промолчала. Финнов увезли, мы со следователем прокуратуры остались.

– Вы на самом деле считаете, что тут могли устроить шоу?

Я кивнула.

– Зачем?

Я пожала плечами и предложила прогуляться по набережной. Должны тут быть какие-то организации? Мы пошли в сторону Невы и набрели на маленькую гостиницу, на вид – довольно уютную.

Очень вежливый, очень приятный швейцар распахнул перед нами двери. Мы направились к стойке портье, где дежурила очаровательная девушка, моя ровесница, то есть лет двадцати пяти.

– Мисс Тейлор? – немного удивленно спросила она. – Вы хотели бы снять у нас номер?

– Возможно, я сделаю это в один из своих следующих приездов, – сказала я. – Не знала, что теперь здесь гостиница.

– Уже почти два года, – сказала девушка и вручила мне рекламную брошюру с ценами и предлагаемыми услугами.

Я объяснила, что меня интересует. Следователь молчал и удостоверений не предъявлял. Девушка сказала, что она сама работает в режиме сутки через трое, но сейчас позвонит горничным, которые ходят на работу каждый день.

Вскоре в холле появились две девушки в форме, и одна из них сказала нам со следователем, что удивлялась появлению и исчезновению антикварной лавки. Помещение долго пустовало, потом вдруг появилась вывеска «Антиквариат», лавка работала два дня, сегодня появились таджики, вывеска и весь товар исчезли. Вторая девушка призналась, что не обращала внимания – она с утра обычно бегом бежит на работу, так как постоянно опаздывает.

Мы поблагодарили всех девушек и ушли.

Следующей нашей остановкой стало таинственное помещение, в котором появляются и исчезают лавки. Но таджики твердо стояли на своем. Мы ушли.

– Кому вы верите, мисс Тейлор? – спросил у меня следователь.

– Горничной. И, думаю, можно еще кого-то найти, кто обращал внимание на лавку. Это поможет оправдать финнов. Но кто может сказать, зачем это делалось?

– А если толкнули все кресты? – посмотрел на меня следователь. – Лавку открыли под определенный товар. Сделали антураж из еще каких-то предметов. Но целью была быстрая продажа коллекции.

– По дешевке? Вы помните, во сколько она оценена?

– А если в пробитом чеке одна сумма, а на самом деле финны заплатили совсем другую? И были другие покупатели? Все продали – лавка закрылась. Не из-за этих же двух крестов ее открывали? Они, как я понимаю, одни из самых дешевых, и ценность представляют из-за старинной работы и истории, а не материала. Мне, кстати, очень интересно, где сейчас находится знаменитый олигарх-диссидент Борис Сигизмундович Доброчинский. Не его ли это детище? Появление и исчезновение фирм – как раз его стиль. Фирмы всегда исчезали с чужими деньгами.

– Вы считаете, что кражу коллекции и себя, любимого, организовал сам Борис Доброчинский?

– А кто еще? – посмотрел на меня следователь. – Вы можете предложить другие кандидатуры из людей, связанных с делом?

– Что-то про убийство Петра Ильича известно? – ответила я вопросом на вопрос.

Следователь вздохнул.

– Он мог организовать? Я понимаю, что о покойнике или хорошо, или никак, но он знал все организационные моменты. Был умен, оборотист, умел вертеться – раз столько лет просидел на высоких чиновничьих должностях.

– А Игорь Прохоров? – спросил у меня следователь. – Тоже все знал. Еще и в Англии находился при упаковке. Мог подать сигнал о приведении группы захвата в полную боеготовность.

– Слишком молод. Хотя… Не знаю. Но Петр Ильич явно что-то знал. И ведь просто так не убивают.

– Может, кто-то решил, что коллекция должна быть у него? Соседи же слышали, как он ругался с каким-то мужчиной. Оказалось, что у него ничего нет, и он даже не знает, где искать. Его и прикончили – потому что он видел человека, который задавал вопросы.

Следователь довез меня до дома, где я остановилась, распрощался и пообещал держать меня в курсе. Я отправила очередную статью в «Зарубежный репортер», потом созвонилась с Клавдией Степановной, изнывавшей от любопытства, и поведала ей о событиях прошедшего дня.

Глава 14

Ужинала я с Павлом Прокофьевичем Кривороговым, хозяином дома, в котором остановилась. Подавала еду его верная домработница, пережившая всех жен.

Павел Прокофьевич выполнил мою просьбу и разузнал все что мог о Вячеславе Анатольевиче Суравейкине, ныне большую часть времени проводящем в Англии.

Господин Суравейкин имел незаконченное высшее инженерное образование и вылетел из вуза за драку. Как сказал мой информатор, Суравейкин вообще обладает взрывным характером, а уж когда напьется, становится непредсказуемым и неуправляемым. Для опьянения хватает нескольких рюмок. Ведро просто не потянет. В общем, не нефтяник. Он очень хорошо вписался в рэкет в девяностые годы и состоял в одной известной в Петербурге группировке. Правда, одним из первых стал легализовывать бизнес. Потом решил перебраться в Англию. Однако в России остается несколько предприятий, где он является держателем крупного пакета акций, с которых ему капает неплохой доход. Он продолжает покупать и продавать акции в России и в Англии. Человек очень обеспеченный, хотя олигархом его назвать нельзя. У него нет ни своего самолета, ни своей яхты. Правда, имеется несколько объектов недвижимости в Петербурге и области, особняк в предместьях Лондона и квартира на Кипре.

Но у него большие проблемы в семье. Жена попивает, и это уже видно по ее лицу, дочь – наркоманка. Суравейкин несколько раз помещал ее в клинику, но она снова срывалась. Отец хочет, чтобы дочь жила в Лондоне и была под надзором, но она уже несколько раз сбегала в Петербург, где у нее остались друзья. Ей в Лондоне жить не нравится. В настоящее время дочь опять находится в Петербурге, как и Суравейкин, который прилетел вслед за ней, вытащил из какого-то притона, и она в настоящее время проживает в загородном особняке под присмотром медиков и охраны. Жена безвылазно живет в Лондоне.

Сын вроде бы не замечен ни в пьянстве, ни в наркомании. Парень учится в Лондонском университете и уже участвует в бизнесе отца. Конечно, как и все современные молодые люди, он не прочь потусоваться, ходит на дискотеки, встречается с девушками. Постоянной подружки нет. Но в сравнении с сестрой, которая всегда была дикой, – просто ангел с крылышками. В настоящее время находится в Англии и в Россию приезжает крайне редко.

Поздно вечером я получила сведения о Суравейкине из Англии – то, что смог раздобыть шеф по своим каналам. У нас в стране он вел себя очень пристойно, никаким криминалом не занимался, по крайней мере открыто. Шеф подтвердил, что его основной доход – с акций. В Англии Суравейкин также имеет молодую русскую любовницу, которую вытащил с подмостков кабаре и поселил в небольшой уютной квартирке. Но это законом не запрещено. У английских правоохранительных органов к нему не было никаких претензий.

Шеф также сообщал, что Суравейкин знаком с Борисом Доброчинским (правда, в русской колонии в Англии вроде все друг друга знают, хотя бы опосредованно) и даже один раз набил ему морду. Причина неизвестна.

Стал бы Суравейкин красть Бориса Сигизмундовича с привлечением таких мощных сил? Навряд ли. Если бы он ему требовался, он бы его в Англии прихватил. Это было бы гораздо проще. Насколько мне было известно, Борис Сигизмундович не передвигался по Англии в бронированном «Мерседесе» с двумя джипами охраны. Он часто бывал на различных мероприятиях – как с участием одних русских, так и с участием представителей различных национальностей, общался с чеченцами, арабами. Да и зачем Суравейкину Борис Сигизмундович?

Хотя ему могла быть нужна коллекция.

Он точно про нее слышал. Причем мог слышать до того, как о ней стали трубить все СМИ, – от Вики Фостер, с которой водит дружбу.

Кстати, Вики прилетает послезавтра, о чем мне сообщил дядя Ричард. Правда, по словам дяди, летит она в Россию совсем не из-за коллекции, а из-за драгоценного мужа. Она заявила моему дяде, что ее вызвал продюсер, потому что Юрочка без жены оказался неуправляемым.

Бедный Юрочка!

А не позвонить ли мне ему? Вероятно, он и без меня знает о скором появлении супруги, но я должна его побольше расположить к себе, а для этого сообщить то, что мне известно.

Я позвонила и сказала про продюсера и супругу.

– Я очень хочу есть! – зарыдал в трубку Юрочка. – Бонни, вы можете привезти мне поесть?

Мне было просто лень выходить из дома в этот поздний час, да и устала я за день, поэтому спросила, не устроит ли Юрочку мой приезд завтра в компании с Клавдией Степановной.

– Ну хоть завтра… Ой, Бонни, а вы не могли бы свезти меня за город?

– Куда именно? – тут же спросила я, уверенная, что Павел Прокофьевич выделит мне одну из запасных машин. Доверенность оформит на Клавдию Степановну, как на гражданку России.

Он назвал место, которое мне ничего не говорило, я же спросила, что Юрочка собирается там делать.

– Меня просила приехать одна знакомая девушка…

– Из вашего прошлого? – усмехнулась я.

– Нет, настоящего. Мы с ней в Англии несколько раз встречались. Нет-нет, Бонни, это совсем не то, что вы подумали!

– А откуда вы знаете, что я подумала?

– Ну… Что можно было подумать с моей репутацией? Но эта девушка – мой друг. И сейчас ей плохо. Я должен ей помочь. Но мне, как вы знаете, одному не выйти из гостиницы.

– А если вы выйдете со мной, те типы, которых приставил к вам ваш продюсер, за нами не последуют?

– Так я вас хочу попросить принести мне что-нибудь для изменения внешности! На ваше усмотрение! И выходить ведь можно не через главный вход! Но я все равно предпочту с вами. Лучше даже, если в гостиницу войдете только вы, а Клавдия Степановна подождет на улице. Эти типы видели вас вместе. И все равно, Бонни, если даже с вами одной рядом будет кто-то непонятный, то есть я в загримированном виде, они могут догадаться, что это я! Бонни, придумайте что-нибудь! А я вам – эксклюзивный репортаж.

– О чем?

– О девушке и ее папе. И о попрании свободы личности в России. На Западе же очень любят такие темы.

– Попираются свободы девушки?

– Да. Папой. Ее надо спасать. Да, кстати, у вас есть машина? В смысле, здесь?

Я заявила, что машину найду, и в течение десяти минут решила этот вопрос и с Павлом Прокофьевичем, и с Клавдией Степановной. Правда, я город знаю не очень хорошо, а область не знаю вообще, но будем надеяться, что за руль сядет Юрочка, по крайней мере, после выезда из города.

Клавдию Степановну я озадачила проблемой изменения внешности Юрочки.

– Оденем его женщиной, – сказала она.

Глава 15

На следующий день мы отправились с ней в тот двор, где, по словам Юрочки, прошло его и Дашино детство. Это был двор-колодец в старой части Петербурга с подобием японского сада камней в центре. Конечно, никакая растительность тут бы не прижилась – солнце сюда не попадало вообще. И как тут люди живут на нижних этажах?

Клавдия Степановна сказала, что мы, вероятно, рано приехали. В России получают информацию у бабушек, сидящих на скамейках. Единственная скамейка стояла как раз у «островка культуры». Моя компаньонка предложила пока купить для Юрочки парик, все остальное она уже прихватила, и это добро лежало в багажнике машины, предоставленной Павлом Прокофьевичем. Я специально выбрала русскую «девятку», которая нашлась у него в гараже и про которую он сам давно забыл. Я считала, что она будет меньше привлекать внимания, тем более с двумя женщинами в салоне. Мы с Клавдией Степановной вполне могли сойти за маму с дочкой.

Я в точности следовала указаниям Клавдии Степановны, и вскоре мы оказались у магазина париков. Там, конечно, были не только парики, и мы прикупили кое-что из других товаров для преображения Юрочкиной внешности. Потом мы попили кофе и вернулись в интересующий нас двор.

На этот раз нам повезло больше. На скамейке сидели две бабули. Возможно, они были одного возраста с Клавдией Степановной или лишь чуть-чуть ее старше, однако смотрелись старухами на фоне очень активной и энергичной Клавы, которая выглядит лет на десять моложе, чем на самом деле.

– Ой, ты посмотри, Петровна, кто к нам пришел! – воскликнула одна из бабок. – Ее же каждый вечер по телевизору показывают! Это ты из Англии, да? Тебя вместе с Борькой не украли, да?

– Нормальные мужчины взяли бы ее, а не Борьку, – заявила вторая бабка.

Мы с Клавдией Степановной присели рядом с ними на скамеечку.

– Слушай, а почему тебя не украли? – спросила первая.

Я пояснила, что крали в первую очередь коллекцию. Зачем прихватили Бориса Сигизмундовича, я не знаю. Возможно, за него хотят получить выкуп, а за меня его никто не заплатит. Папочка, с которым у меня весьма напряженные отношения, точно откажется.

– Его хотят заставить поделиться наворованным, – уверенно заявила Петровна. – Так и надо. Правильно. Я бы за этих ребят свечку поставила, только жаль, имен не знаю. Чубайса бы еще кто-нибудь взял. Тут бы вся страна праздновала.

– Да за него бы выкуп быстро насобирали из наших денежек!

– А Борька что, не на наших денежках нажился? – заорала Петровна. – Жен не на наши деньги меняет, одна моложе другой? – Петровна посмотрела на меня. – Ты в своей газете иностранной напиши, что у нас народ взятие Борьки в заложники полностью одобряет. Что коллекцию украли – плохо. Но это не первая коллекция, которую у нас воруют. А если Борьку никто никогда больше не увидит – это хорошо. Никто страдать из-за этого не будет. Деньги бы только, им наворованные, в Россию вернуть…

– Так ведь их другие разворуют, – заметила Клавдия Степановна.

Русские дамы немного поговорили про ворье на всех уровнях, потом Клавдия Степановна перевела разговор в нужное нам русло.

Бабки в этом дворе прожили всю жизнь и, естественно, знали всех старых жильцов и дворовые сплетни.

Они заявили, что очень гордятся Юрочкой, который из их двора выбился в люди. Больше никто из парней его возраста ничего не достиг. Большинство спились, продали комнаты, и коммуналки теперь остались только на первых этажах и частично на вторых. Бабки живут на первом этаже и, как я поняла, ведут наблюдение за всеми жильцами – кто, когда и с кем приехал. Да, в Англии таких бабушек на скамеечках нет. Просто бесценный источник информации!

Дашу тоже знали, но сказали, что теперь она живет где-то в другом месте, наверное у мужика. Ее отец выкупил остальные комнаты коммуналки и теперь проживает в одиночестве. Иногда у него бывает женщина, по виду – приличная, лет сорока.

– А Дашина мать? – спросила я.

– Тут темная история… – сказала Петровна и погрузилась в воспоминания. Я напряглась.

– Она жива или нет? – уточнила Клавдии Степановна.

– Неизвестно. Она пропала. Много лет назад. И ее так и не нашли. А Константин – Дашкин отец – так больше никогда и не женился. Дашку один растил. Дашка на мать очень похожа. Такая же красавица.

– А вообще, она с Юркой путалась, – сообщила первая бабка.

– Кто? – в первый момент не поняла я.

– Дашина мать. Только Дашка не от него, конечно. Он по возрасту не может быть ее отцом. Юрка же часто бывал у Константина. Его работой интересовался. У Константина золотые руки. Он всегда здесь всем все чинил. И сейчас к нему поток заказчиков идет. Только раньше простые люди бегали, а теперь все богатеи шастают. А мы, как на экскурсию, иногда заходим. Интересно посмотреть, как вещи преображаются. Главное – Костя с душой работает, не только из-за денег, а из-за самого процесса. Ему нравится восстанавливать вещи. Из музеев к нему обращаются. Он им почти задаром делает – у музеев-то денег нет. Потом с богатеев берет.

– И правильно делает! – воскликнула Петровна. – За такую работу платить надо. И не обеднеют эти новые хозяева жизни. Ты же видела, на каких машинах они приезжают?

– Что именно он реставрирует? Мебель? Вазы? Подсвечники?

– Мебель точно. Вазы? Петровна, ваз, по-моему, никогда не было?

– Не было ваз. А вот серебряная посуда была. Я не знаю, что Константин с ней делал. Но стояла у него точно. Вспомнила! Он делает еще чернение по серебру и по золоту.

– А по золоту разве делается? – удивилась я.

– Делается, то есть вроде теперь не делается, а раньше делалось. На Руси была какая-то специальная технология разработана. Но тебе об этом надо с самим Костей поговорить.

Я задумалась. Теперь мне казалось, что ряд крестов из коллекции дяди Ричарда был как раз с таким чернением. При демонстрации коллекции я подумала, что вещи почернели от старости, от условий хранения, а возможно, это и было чернение.

– То есть с ювелирными украшениями он работает? – встряла Клавдия Степановна.

– Да, конечно, – как само собой разумеющееся ответили бабки.

– Только вроде не со всякими, – добавила Петровна. – Но Людке-банкирше он какие-то серьги ремонтировал. Она мне сама говорила, когда я спросила ее, чего это она к Косте зачастила. А она говорила, что с такими вещами, как у нее, к незнакомому человеку не пойдешь. Обманут, подменят. А к Косте можно.

«Какой разносторонний специалист», – подумала я. Хотя на Руси много талантливых людей. Значит, этот человек вполне может реставрировать вещи, подобные крестам из коллекции моего дяди Ричарда.

Я уточнила, не помогал ли Юрочка Константину в работе, а если помогал, то как.

– К заказчикам бегал. Еще мальчишкой. И как-то с реставрацией помогал. Этого не знаю, – заявила Петровна. – Но Юрка там часто бывал. Дашка к нему тянулась. Влюблена в него была девчонкой. Да в него все девчонки были влюблены. А он, видишь ли, с Дашкиной матерью… Но у мальчиков так часто бывает – с женщиной старше себя, чтобы обучила всему…

Только другие мальчики потом переключаются на своих ровесниц, а Юрочка так и специализируется по дамам значительно старше себя.

– Константин знал про отношения Юрочки с его женой? – спросила Клавдия Степановна.

Первая бабка покачала головой.

– Муж всегда узнает последним, – заявила Петровна. – И он весь в творчестве. Не блаженный, но немного не от мира сего. Его все жалели. Бабу стыдили, а ему не говорили. Я сама Дашкиной матери говорила, что не делом занимается. Мужик работящий, рукастый, непьющий, по вечерам дома сидит, работает, а если выходит, то по помойкам вещи искать! Клад, а не мужик! А она… И если бы еще любовника своего возраста завела, так она мальчишку совратила! Хотя Юрочка в те годы был как херувимчик… С него икону писать можно было.

Далее пошли хвалебные речи Юрочке, знакомством с которым бабки явно гордились. Ведь всем рассказывать можно, что с детства знают эту звезду!

Я перебила и спросила про его родителей. Они живы? Проживают здесь? Бабки сообщили, что мать Юрочки родила его одна. Кто отец и где отец – неизвестно. Матери Юрочка купил квартиру с гонораров, и она съехала из комнаты в коммунальной квартире, но где находится квартира и жива ли Юрочкина мать, бабки не знали.

– Но у него с матерью всегда были плохие отношения, – сказала Петровна. – В детстве она его все время в спорт толкала, а он сбегал из секций и ходил в драмкружок. Она не хотела, чтобы он в артисты шел. А он пошел. Наш двор уже весь им гордился, а она недовольна была. Говорила, что мужик мужским делом заниматься должен. Интерес к Костиной работе она одобряла.

– Пожалуй, к Косте Юрочка из-за Дашкиной матери ходил, – задумчиво произнесла первая бабка. – Он в нее с детства был влюблен, как Дашка в него. И ласку он от нее видел, которую не видел от матери. Мать-то на двух работах работала. Уставала. Без мужика жила. Некогда ей было парнем заниматься.

– Кем работала Дашина мать?

– Ресторанной певичкой. В те времена тоже в ресторанах пели. Правда, всегда вживую. Голос у нее был хороший. И работала только в выходные, по вечерам. Времени у нее было много свободного. Иногда, конечно, на репетиции ходила, но так, как все тогда, по восемь часов, не работала. Ее у нас тунеядкой считали. Что за работа такая? Когда она пропала, все решили, что она сбежала с каким-то мужиком. И милиция так же посчитала. Поискали для виду и перестали.

Мы переглянулись с Клавдией Степановной. Пожалуй, эти две бабули рассказали нам все, что знали. Мы поблагодарили их и попрощались.

– Слушай, если про Борьку что-то узнаешь, позвони нам и расскажи, ладно? – попросила Петровна.

Я записала ее телефон. Мало ли мне самой придется что-то уточнить?

Глава 16

Мы поехали к Клавдии Степановне, чтобы перекусить и немного поспать. Мы не знали, когда удастся лечь – ведь планировалась поездка за город с Юрочкой.

– А может, он от жены сбегает? – спросила меня Клавдия Степановна. – Ведь Вики Фостер завтра прилетает вместе с твоим дядей.

Я пожала плечами. Могло быть и так.

– А твой дядя где будет жить?

И дядя Ричард, и Вики Фостер собирались жить в той же гостинице, что и Юрочка, только все – в разных номерах. Правда, дядя Ричард и Вики должны вернуться в Англию гораздо раньше. Кстати, а если Юрочка сбежит, то как же съемки в сериале? Или они не начнутся, пока он не похудеет? И вроде бы Вики здесь собиралась находиться в период съемок.

– Мы к этому реставратору Константину в гости будем напрашиваться?

По-моему, это пока не имело смысла. Мне хотелось бы поговорить с матерью Юрочки, а значит, нужно кого-то озадачить ее поисками. Павла Прокофьевича Криворогова? Нет, озадачу-ка я следователя. Скажу, что мне это нужно для статьи в «Зарубежный репортер».

– А я вам только сам звонить собирался! Вы как почувствовали! – возбужденно закричал он в трубку.

– Что случилось? – спросила я.

– Кресты – новодел, – сообщил мужчина.

– Которые?

– Те, которые у финнов изъяли. Точно не из коллекции вашего дяди Ричарда. Но делались явно под нее. Вы не знаете, он когда-нибудь заказывал копии?

– Насколько мне известно – нет. Но вы завтра сами у него спросите. Одно я вам могу совершенно определенно сказать: дядя Ричард – порядочный человек. Он не стал бы продавать одновременно подлинник и копии. Если бы у него имелись копии, он бы предупредил об этом, даже если бы собирался оставить их у себя.

– Я тоже так подумал… Но кто-то же их изготовил?

Я считала, что в любом случае нужно подождать до завтра и задавать вопросы уже лично дяде Ричарду, а не по телефону и электронной почте. Он скажет, у кого был доступ к коллекции. Может, она где-то выставлялась? Два, три, пять лет назад?

– Он заказывал экспертизу, – вдруг вспомнила я. – Перед тем, как продавать. Я не знаю, делалась ли экспертиза в доме или коллекцию куда-то вывозили. Ответ получим завтра.

Меня также интересовала судьба финнов. Им разрешили вернуться в Финляндию, но кресты не вернули. Вероятно, они были рады, что так легко отделались, и больше никогда не поедут в Россию.

Про местонахождение коллекции и Бориса Сигизмундовича так пока ничего и не было известно.

Я озадачила следователя проблемой поиска Юрочкиной матери, фамилии которой, к сожалению, не знала. Он обещал помочь.

* * *

Вечером мы с Клавдией Степановной и с очередной порцией съестных даров тронулись в направлении гостиницы.

Я в который раз убедилась, что Петербург – город маленький. У Клавдии Степановны нашлась знакомая, подруга которой работает в этой гостинице, и мы, к счастью, попали как раз на ее смену. С этой подругой созвонились, и она ждала меня с Юрочкой (только просила наши автографы), чтобы вывести через вход для персонала.

Клавдия Степановна осталась в машине, которую я припарковала недалеко от входа для персонала, а я с сумкой (но без еды) отправилась в гостиницу. В сумке лежал «маскарадный костюм» для Юрочки. Поест он в машине. Мне не хотелось привлекать к себе внимание слишком большой сумкой.

Вскоре я уже стучалась к Юрочке в номер. Он спросил «Кто?» и открыл. На этот раз он был в номере один и одет.

– А поесть? – жалобным голосом спросил кумир миллионов женщин, когда увидел, что я достала из сумки только одежду и парик.

Я объяснила, когда и где он будет есть и как мы будем покидать гостиницу.

– Отлично! – оживился Юрочка, потирая руки. – Я знал, к кому обращаться!

Вскоре Юрочка превратился в женщину. Я помогла с макияжем. Надо отдать ему должное: кожа у него на лице была нежной, и он, наверное, не мог бы носить бороду, только если жалкую бороденку. После наложения слоя тонального крема щеки вообще нельзя было принять за мужские.

Мы с Клавдией Степановной выбрали для Юрочки парик с темно-каштановыми волосами, ниспадающими на плечи. Я его еще немножко начесала – и волосы стали смотреться как свои. Клавдия Степановна выделила Юрочке свою блузку с жабо и кардиган. Однако Юрочке пришлось надеть свои джинсы и кроссовки – тут мы ничего предложить не могли. Размер не подходил. Ни Клавдия Степановна, ни я не отличаемся таким сытеньким пузцом, а точные Юрочкины размеры не спросили. Но, по-моему, он и в том, что есть, смотрелся женщиной. Как раз проверим на подруге Клавиной знакомой.

– Вот что значит артист! – воскликнула она, молитвенно сложив ручки на груди, и стала рассказывать, как восхищается Юрочкой.

Тот, конечно, расцвел, но я ущипнула его за бок, чтобы вернуть с небес на землю. Мне не хотелось всю ночь разъезжать по Ленинградской области. Я извинилась перед дамой, сказала, что Юрочка сейчас подпишет все фотографии, которые она приготовила, но мы торопимся. Она тут же всучила Юрочке не менее десяти штук, а мне почему-то новогоднюю открытку (хотя стоял конец апреля). Возможно, другой не нашлось.

– Напишите, пожалуйста, «От Бонни Тейлор с наилучшими пожеланиями».

Я написала, и дама проводила нас к служебному входу, через который мы выскользнули на улицу.

Клавдия Степановна тоже восхитилась способностью Юрочки к преображению, хотя сама приложила к этому руку. Я села за руль, Клава осталась на переднем месте пассажира, а Юрочка устроился на заднем сиденье рядом с пластиковыми контейнерами.

– Куда ехать? – спросила я.

В дальнейшем Юрочка очень толково указывал дорогу. Правда, мы не сразу выехали на областную трассу. Юрочке требовалось заехать в один дом на Садовой улице. Он показал мне, в какой двор завернуть. Это оказался очередной питерский «колодец», освещаемый лишь несколькими окнами. Белые ночи еще не начались, правда, все равно было светлее, чем в это время в Англии. Или мне так казалось.

Юрочка сказал, что будет отсутствовать недолго, и на самом деле вернулся минут через десять. Я запомнила дворик. Постараюсь выяснить, кто тут живет. Тем более я видела подъезд, в который заходил Юра. Вернулся он очень довольный.

– Теперь за город, – весело сказала звезда экрана.

Клавдия Степановна попросила пояснить, к кому мы все-таки едем и чего ждать. Я не говорила, что у меня в сумке лежат разные интересные вещи, кое-что даже из арсенала британских спецслужб (необходимое в работе журналистки, специализирующейся по России), но все равно следовало знать, к чему готовиться.

– Эта девушка – мой друг, – сказал Юрочка. – У нас никогда с ней ничего не было. Просто много общего. И она живет в клетке, и я.

– Она – у богатого старого мужа? – уточнила Клавдия Степановна.

– Нет, у отца.

– Не поняла, – призналась я.

– Ну чего тут непонятного?! Она родилась в богатой семье. Отец – самодур. Все должны делать только то, что он скажет. Учиться там, где он велит. Встречаться только с одобренными им мужчинами и подружками. А она не хочет! Она хочет жить своей жизнью.

– Так в чем проблема? – опять не поняла я.

– Бонни, она – не ты. У нее нет такой силы характера. Это ты могла бросить вызов отцу и наплевать на его богатство.

– А она хочет и на елку влезть, и попу не уколоть, – хмыкнула Клавдия Степановна.

– Вы ничего не понимаете! Все гораздо сложнее! Она готова подчиняться отцу – но в определенной мере, а не во всем. И я ее очень хорошо понимаю. Да, мы с ней оба согласны на золотую клетку, но с возможностью иногда полетать. У меня она, в общем, есть. Вики на меня не давит, в особенности теперь. Вон даже этого вашего знакомого прислала, чтобы я ее «поменьше любил». В общем, чтобы не приставал и не болтался под ногами! Это вначале она меня ревновала к каждому столбу. То есть к каждой юбке. А на Любочку отец давит. Постоянно, ежедневно.

– Где ты познакомился с этой Любочкой? – спросила я.

– В Лондоне. На одной вечеринке. Мы сразу поняли, что родственные души. Потом несколько раз встречались.

– И как ее отец отнесся к тебе? – поинтересовалась Клавдия Степановна.

– Одобрил. В особенности когда понял, что у нас нет никаких сексуальных отношений. И Вики про Любочку знает. И не возражает против наших встреч. Мы вместе ходим в церковь, в музеи, в кафе. У нее, кроме меня, нет друга для души. И мне в Лондоне одиноко.

– Что она сейчас делает в Питере? То есть в области? – уточнила я.

– Там находится особняк ее отца.

– Это я уже поняла. Зачем она приехала в Петербург? Она ведь постоянно проживает в Лондоне, если вы с ней там постоянно встречаетесь?

– Она знала, что я еду, и тоже приехала, но отец запер ее в особняке.

– Лет ей сколько? – спросила Клавдия Степановна.

– Восемнадцать.

«Уже лучше, – подумала я. – Совершеннолетняя по российскому законодательству».

– Ты хочешь ее выкрасть? – спросила я вслух.

– Может быть, – ответил Юрочка. – Вначале я должен с ней поговорить.

– А по телефону ты не мог с ней поговорить?

– Ее разговоры точно прослушиваются, мои – возможно. Правда, у нас есть кодовые фразы. И она меня ждет. Только не знает, что именно вы будете меня сопровождать. Этого я не мог объяснить заранее. Мы с ней поговорим с глазу на глаз, вы проследите, чтобы никто не подслушивал, а потом определимся.

Я уточнила, как мы будем проникать в дом – тайно или открыто.

– Открыто. По крайней мере, первый раз. Подъедем к воротам, представимся. Думаю, там никто не удивится, увидев меня в женской одежде. И тебя, Бонни, там знают. Клавдия Степановна представится твоей помощницей в России. Пожалуйста, осмотритесь на территории. Ты-то, Бонни, точно сообразишь, как лучше пробраться в дом незамеченными. Любочка проведет вам экскурсию по дому. Я попрошу. Задавайте любые вопросы, но только ей, не тем, кто еще будет в доме.

– Как я понимаю, ее охраняют?

Юрочка кивнул.

– Сколько человек?

– Не знаю. Даже примерно. А она не решилась сказать по телефону.

– Конечная цель?

– Чего? – удивленно спросил Юрочка с заднего сиденья.

– Всего дела, связанного с Любочкой. Ведь если ее выкрадывать, то ради чего-то. Ради ультиматума отцу? За выкуп? Просто, чтобы погуляла на свободе, потом вернулась? Юра, мы с Клавдией Степановной ни на какие противозаконные дела не пойдем. В особенности я. Я – гражданка другой страны и не хочу, чтобы мне закрыли въезд в Россию. Проникновение на чужую территорию…

– Это будет проникновение по приглашению Любочки. Она это где угодно подтвердит. И вместе со мной. Юноши к девушкам во все века проникали. Я, знаете, в скольких фильмах на эту тему снялся, причем в разных странах? Родители не дают влюбленным встречаться, но они находят способ…

– Ты же только что говорил, что вы друзья, а не любовники, – напомнила Клавдия Степановна.

– Это я вам говорил, а если у кого-то другого возникнут вопросы, то у меня готова легенда. Я проникал к возлюбленной, а вы помогали, потому что вам стало нас жалко. А к кому мне еще здесь обратиться? С тобой, Бонни, мы даже вроде бы как родственники и сейчас вместе проживаем в Англии. Продюсер мне бы не помог. Поклонницы? Смешно. К кому я могу обратиться в этом городе?

– К Даше Байкаловой.

– Дашку я очень люблю, но она с тобой рядом не стояла, Бонни. И с вами, Клавдия Степановна. Я не могу взять ее на такое дело. А ты, Бонни, потом статью напишешь про то, как русские богатеи держат дочерей взаперти. И про влюбленных русских мужчин можешь. Про то, на что они готовы пойти ради женщины. Проведешь сравнительный анализ с английскими. В общем, пиши что хочешь. Я под любой статьей подпишусь – что с моих слов записано верно и я разрешаю это публиковать.

У меня было нехорошее предчувствие, но любопытство и авантюрность пересиливали. Все-таки во мне довольно много русской крови. Или она просто сильнее английской?

– Вон тот поворот, – вытянул руку между передними сиденьями Юрочка. – Подъезжаем.

На меня очень большое впечатление произвело название придорожного магазинчика, стоявшего как раз на перекрестке. Он именовался «Коровино Плаза». Интересно, кто придумал это название? Или там, где поселились русские богатеи, обязательно должна быть «Плаза», пусть и «Свинорылово»?

Я решила, что нужно будет в него заглянуть на обратном пути, чтобы, возможно, описать ассортимент этой «Плазы» в «Зарубежном репортере».

Глава 17

– Посигналь, – попросил Юрочка, когда я притормозила у ворот. Сам он выбрался из машины.

Забор и ворота были внушительной высоты, и рассмотреть за ними что-либо не представлялось возможным. Все особняки в этом поселке стояли за высокими глухими заборами с системами видеонаблюдения. Иногда с двух сторон от ворот возвышались башенки, как при входе в старинные рыцарские замки. Правда, рва, окружающего дом, и перекидного подъемного моста я нигде не заметила. Но, судя по толщине стен, здесь готовились к длительной обороне. У меня создалось впечатление, будто я вдруг перенеслась в Средневековье (если не обращать внимания на глазки камер). За поселком возвышался хвойный лес, на его же территории все деревья были вырублены, возможно, чтобы где-то в кроне не притаился снайпер. За заборами деревья остались, но не очень высокие. Вероятно, все высокие вырубили. Безопасность превыше всего. А подъезжали мы к дому, словно по коридору. Ничего себе «загородные усадьбы»! Да ни один англичанин не стал бы жить в таком поселке.

– Кто вы? – спросил голос из переговорного устройства. Нас, вероятно, уже рассмотрели на мониторе. На охрану такого особняка «девятка» не должна была произвести впечатления, да и Юрочка в женской одежде тоже.

– Мы к Любочке, – объявил Юрочка своим обычным голосом, вроде бы забыв, что он в женской одежде. – Я – Юра Свиридов, вы меня должны знать.

– Кто? – спросил тот же голос и захохотал.

Юрочка стал объяснять, что он снимается в сериалах, сейчас ради этого приехал в Петербург и хочет встретиться с Любочкой, с которой знаком по Лондону.

– Кто с вами? – спросили в переговорное устройство.

– Бонни, выйди из машины! – прокричал Юрочка. Можно подумать, что я – глухая.

Но мне было любопытно, и я вышла.

– Бонни?! – пораженно спросил голос. – Это вы?

Я подтвердила. Тут вылезла Клавдия Степановна и представилась.

Мы услышали жужжание открываемых ворот, снова забрались в машину и въехали на территорию.

Из будки охраны вышел мужчина, показавшийся мне знакомым. Он меня помнил прекрасно. Оказался из того отряда русских спецназовцев, с которыми я столько времени прожила бок о бок в Чечне.

– Теперь работаете здесь? – спросила я, радуясь, что встретила знакомого, который, вероятно, предоставит мне кое-какую интересную информацию.

– Суравейкин платит несравненно больше. Семью надо кормить, вы же понимаете.

Я замерла на месте, продолжая мило улыбаться и не демонстрируя напряженной работы мысли. Значит, Любочка – дочь того самого Суравейкина, с которым активно общается Вики Фостер, жена Юрочки. А сам Юрочка, значит, сдружился с девушкой и даже хочет ее спасать.

Весьма интересно закручивается сюжет драмы. Или комедии? Трагедии? И не эта ли честная компания украла коллекцию?

– А вы знакомы с Любовью Вячеславовной по Лондону? – спросил у меня охранник.

Я покачала головой и пояснила, что просто помогаю Юре Свиридову. Тут взор всех охранников (а их было трое) упал на звезду экрана.

– Иначе ему не выйти из гостиницы. Поклонницы разорвут на части, – пояснила я. Юрочка благодарно посмотрел на меня и закивал.

– Я должен позвонить, – сказал мой знакомый охранник и взялся за рацию.

– К Любочке пойду только я, – тут же вставил Юрочка. – Бонни с Клавдией Степановной только любезно согласились меня привезти и спасать от поклонниц. Может, вы расскажете Бонни что-то интересное, что она сможет вставить в статью? Покажите ей дом… Напоите кофе.

– Иди, Юра, – сказала Клавдия Степановна. – Мы с ребятами сами разберемся.

Мой знакомый парень соединился с кем-то по рации и сообщил, что прибыл Юра Свиридов в женской одежде, выслушал ответ и кивнул Юрочке. Тот явно знал, куда идти, и поспешно направился к дому.

– Хотите кофе? – спросил второй охранник. – Начальство не скупится и обеспечивает нас хорошими продуктами.

Мы с Клавдией Степановной отправились в будку охраны, которая представляла собой довольно просторное помещение. Одна стена была покрыта мониторами, на которых отображалась территория и ряд комнат, на одном мониторе высвечивался участок перед воротами. Все комнаты особняка на мониторы было вывести нереально из-за их количества. Думаю, иногда на них просто переключают изображение. В самом доме, как я заметила, светилось только два окна. Возможно, остальные светящиеся выходили на другую сторону. Не знаю.

Мы уютно устроились за небольшим столиком с двумя парнями, один уселся за мониторы. Мне показалось странным, что тут дежурят целых три охранника. Одного было бы вполне достаточно, ну пусть двоих – чтобы меняться за мониторами, потому что глаза устают и внимание рассеивается. Но трое-то зачем?

Вначале мы немного поговорили о жизни и моей работе. Ребята, конечно, слышали про кражу коллекции, но их больше интересовало, кто забрал Бориса Сигизмундовича. Я спросила их мнение.

– Все это наверняка связано с его старыми делами в России, – заявил мой знакомый. – В Лондоне до него дотянуться не могли, а тут прихватили. Возможно, коллекцию взяли заодно – чтобы его подставить и он не рыпался. Ведь большинство людей – по крайней мере, среди моих знакомых – решили, что Доброчинский сам все организовал. Я думаю, что его заставят перевести часть акций на другое имя – и отпустят на все четыре стороны. Интересно только, что он будет делать потом.

«Коллекцию «заодно»? – подумала я. – Пятьдесят миллионов долларов?» Я была уверена, что воровали коллекцию и налет был устроен из-за нее. А если нет?

А тем временем спросили, что меня связывает с придурковатой звездой телесериалов.

– Так Бонни же писать про него приходится, раз она находится в России, и его сюда принесло! – воскликнула Клавдия Степановна. – Ведь английские же бабы по нему с ума сходят не меньше, чем русские. И в Голливуде он снимался. Женат на англичанке.

Я кивнула с печальным видом и поинтересовалась, часто ли ребята его видят.

– В смысле, у нас? – уточнил мой знакомый. – Здесь в первый раз, правда, нас предупреждали, что сегодня может припереться. Но сам шеф говорил, что в Лондоне он бывает у него в доме. Нас-то туда не берут. Да там и не нужна такая охрана, как здесь.

– А вы здесь ради статуса? – влезла Клавдия Степановна. – В этом поселке необходимо держать охрану, чтобы не посчитали парией?

Ребята усмехнулись. Тот, который сидел у мониторов, повернулся и сообщил, что дочь хозяина бывает буйной и дежурящих рядом с ней врача и медсестры иногда оказывается недостаточно.

– Буйной? – переспросила я. – Она что, сумасшедшая?

– Ну, с головой у нее, определенно, не все в порядке, – признал мой знакомый.

– Она родилась такой? – спросила Клавдия Степановна. – Отец пил?

Мой знакомый покачал головой и пояснил, что Люба – наркоманка со стажем. Я не призналась, что уже слышала об этом. Просто не знала, что она бывает настолько буйной.

Как выяснилось, Люба сейчас проходит очередной курс реабилитации, и при ней двадцать четыре часа в сутки находятся врач и медсестра.

– Сейчас не находятся, – сообщил парень от мониторов. – Кофе пьют. А Люба со Свиридовым пьют, то есть за ручки держатся. Вон, посмотрите сами. А-а, уже целуются.

Я встала и подошла к монитору. Голубки сидели на полу, на ворсистом ковре. В эти минуты камера выхватывала в основном спину Юрочки, навалившегося на девушку.

А потом мой взгляд скользнул еще на один монитор. Меня обучали хорошие специалисты, и в моей жизни было много неожиданностей. Я умею держать лицо и не демонстрировать никому своих эмоций.

По всей вероятности, переключение происходило автоматически, и на мониторе в эту минуту показывали подвал. Или частную одноместную тюрьму. Несколько лет назад один богатый русский, перебравшийся в Лондон на постоянное место жительства, сказал мне, что в России самой большой властью обладают те, у кого есть своя частная тюрьма. Однако, как я уже успела увидеть в России, подвалы есть у многих.

Но здесь в подвале сидел человек. Он сидел на полу, прислонившись спиной к стене, и не шевелился. Он был прикован к стене цепью, обхватывавшей одну его лодыжку.

– И часто к ней мужчины приезжают? – спросила я, не желая показывать, что заметила.

– Юрочка – первый. Никто даже не пытался и не интересовался, – сообщил мужик у мониторов. – Врач посчитал, что ей это будет полезно, согласовал кандидатуру с шефом. Юрочка – существо безобидное и глупое.

– Шеф все время поражается, как такая умная баба, как Вики Фостер, выбрала себе в мужья это ничтожество, – сообщил мой знакомый.

– Часто умные сильные женщины могут жить только с подкаблучником, – сообщила Клавдия Степановна.

– И брак с Юрочкой пошел на пользу ее репутации, – добавила я. – Все хотели за него замуж, а вышла Вики.

Мы еще попили кофе, меня опять расспрашивали о моей работе. Наконец Юрочка засобирался домой, о чем сообщил парень, дежуривший у монитора. Я подошла к нему. На этот раз на экране, где был пленник, демонстрировалась какая-то пустая комната с многочисленными картинами на стенах. Юрочка стоял над кроватью, на которой лежала девушка, и держал ее за ручку. За его спиной маячили врач с медсестрой. Потом Юрочка направился к выходу.

Мы тоже вышли к машине.

Глава 18

– Ты доволен поездкой? – спросила я Юрочку.

– Очень! – радостно воскликнул он. – Спасибо, Бонни. Спасибо, Клавдия Степановна! А вы завтра мне поесть привезете?

Я собиралась встретиться с дядей Ричардом, который должен остановиться как раз в Юрочкиной гостинице. В аэропорт я не поеду. Встречу организует чиновник Игорь Прохоров – о чем он сообщил мне сегодня днем. И дядю Ричарда, и Вики Фостер доставят в гостиницу без моей помощи. Правда, я не знала, кто встречает Вики. Возможно, дядя Ричард посадит ее с собой в чиновничью машину. Но вечером я буду в гостинице.

– Я тоже приеду в гостиницу и подожду тебя у Юры, – сказала мне Клавдия Степановна. – А ты зайдешь за мной, когда освободишься.

Я напомнила про Вики Фостер, жену Юрочки.

– Считаешь, что приревнует? Это для меня большой комплимент.

Я ответила, что Вики ненамного младше Клавдии Степановны.

– Но я не так богата, – вздохнула русская дама.

– Если вы станете тещей нефтяного короля, банкира и кого там еще вам удастся сосватать для вашей дочери… – открыла рот я.

– Бонни, я думаю, что нужно выдать ее замуж за англичанина, и прошу твоей помощи, – заявила Клавдия Степановна. – И твоей, Юра.

– Чем могу, помогу, – тут же откликнулся Юрочка.

Клавдия Степановна же пояснила, чем ее привлекают иностранные зятья. Во-первых, титул всегда к лицу (по выражению русской мамы незамужней дочери), а за простого англичанина «нам не надо». Во-вторых, английский герцог (граф, барон, виконт и кто там еще есть) на следующий день после свадьбы (если не в тот же) не побежит к любовнице и не позволит себе неделями не ночевать в родовом поместье (если только его отсутствие не объясняется интересами бизнеса). От русского же нефтяника и банкира следует ждать именно такого поведения. Англичанин не понимает словосочетания «двоюродная жена». (Я отметила про себя, что мне нужно посвятить объяснениям очередную статью в «Зарубежном репортере».) В Англии на вопрос «Где я могу приобрести посудомоечную машину?» никто никогда не даст ответ «В загсе». Более того, за такое можно заработать крупный штраф. С другой стороны, от прижимистого европейского мужа нельзя ждать таких подарков, как от русского, в особенности чувствующего себя виноватым.

Юрочка активно подключился к сравнению английских и русских мужиков, естественно, в пользу русских, с пояснением (для меня) иерархии баб в жизни богатого соотечественника Юрочки и Клавдии Степановны. Я узнала про основную любовницу, первую запасную, вторую запасную, знакомую известную женщину (только не политика, так как они не котируются) и любимое модельное агентство, с хозяйкой которого когда-то был лямур. Юрочка также выдал примерные расходы на содержание всей этой компании.

– А англичанин никогда не будет тратить столько денег на баб! – закончил он свою пламенную речь.

– Да, англичанин – и вообще европеец, и американец – вложит эти деньги в развитие бизнеса, – сказала я. – Хотя у многих есть любовницы. Но по одной. И теперь очень многие европейские и американские мужчины знают про доступность и дешевизну русских женщин. И в этом виноваты сами русские женщины. Западные женщины не позволяют так к себе относиться, как позволяют русские.

– И поэтому ваши мужики женятся на наших бабах! – закричал Юрочка.

– Чья бы корова мычала, – ответила я. – Немало ваших мужиков страстно желают жениться на европейских женщинах. И вообще я как-то не замечала проблем с мужчинами, по крайней мере в Англии. Их хватает всем англичанкам – которые их хотят. Но у нас также проживает много представителей других национальностей, которые стремятся в Англию. Это привлекательная для жизни страна, причем к нам едут люди с самым разным уровнем дохода. В континентальную Европу все-таки направляется больше бедноты – во Франции полно арабов, в Германии турок. А ваши олигархи едут в Англию. И деньги, которые могли бы работать на Россию, работают на Англию.

Юрочка с Клавдией Степановной замолчали, потом Клава спросила, за кого ей все-таки лучше выдавать дочь – за европейца или русского. Я считала, что за русского. С представителем другой страны и другой культуры всегда трудно уживаться. Слишком много различий, всяких и разных.

За этими разговорами мы въехали в город. Юрочка снова напялил парик. Я предложила Юрочке его снять, стереть остатки макияжа с лица и идти в гостиницу через главный вход, тем более девочки-поклонницы перед ним не дежурили. Стояла глубокая ночь.

– Ты хочешь, чтобы меня узнали?! – закричала звезда сериалов.

– Если ты хочешь заходить через вход для персонала, то тоже делай это в своем обычном облике, – невозмутимо заявила я. – Вход для персонала может быть уже закрыт. В любом случае тебя не пустят, если ты будешь в маскарадном костюме. И через главный в этом маскарадном костюме могут не пустить. Ты должен будешь предъявить карту гостя. Какую карту ты предъявишь?

Оказалось, что у Юрочки карты гостя с собой даже нет, есть только пластиковый ключ от номера.

– Бонни права. Швейцар может посчитать тебя воровкой или проституткой и службу безопасности вызовет, – заявила Клавдия Степановна. – Снимай парик.

– Но там дежурят люди продюсера!

– Я с тобой зайду в холл и сольюсь в долгом поцелуе. Для персонала гостиницы этого будет достаточно. И для этих твоих сторожей, думаю, тоже. Они не будут сообщать продюсеру, что тебя проглядели. И особо волноваться из-за того, что проглядели, не станут. Если спросят – скажешь, что сбежал (не объясняя, как), чтобы провести время со мной. Ты не хочешь, чтобы об этом донесли жене, которая прилетает завтра. То есть уже сегодня. И от девочек сбежал.

– Цени! Бонни своей репутацией готова пожертвовать ради тебя! – воскликнула Клавдия Степановна.

– Да масса женщин… – открыл рот Юрочка.

Мы как раз подъехали к гостинице, и я предложила Юрочке выметаться к «массе женщин».

Он соображал быстро, извинился, выразил мне огромную благодарность, сказал, что ждет нас с Клавдией Степановной завтра, и мы с ним вышли из машины.

Швейцар с легким поклоном и милой улыбкой распахнул перед нами дверь. Возможно, через пару минут будет звонить каким-то журналистам из желтой прессы. Пусть. Я не испорчу свою репутацию, возможно, вечер с Юрочкой даже пойдет мне на пользу… Не в плане внимания ко мне звезды сериалов, а в плане проведения вечера.

Мы слились в холле в поцелуе. Целоваться Юрочка на самом деле умел и неоднократно демонстрировал это перед телекамерами. Я подождала, пока он не скрылся в лифте. На прощание мы трепетно помахали друг другу ручками, я развернулась и тронулась к выходу.

В нескольких шагах от машины меня догнал незнакомый мужчина.

– Мисс Тейлор? Простите, пожалуйста…

Я повернулась. Этот мужчина сидел в холле. Я видела его и когда забирала Юрочку, и сейчас.

– Да, слушаю вас.

– Мисс Тейлор, простите, а где вы были?

– Представьтесь, пожалуйста, – сказала я холодным тоном. – И объясните, на каком основании вы задаете мне этот вопрос.

Мужчина смутился.

– Я – частный детектив, – сказал он наконец и достал из внутреннего кармана лицензию.

Я ее внимательно изучила и вернула владельцу.

– Я не обязана отвечать на вопросы частных детективов.

– Да, я понимаю… Но меня наняла Вики Фостер, супруга Юрия Свиридова.

«И кто же, интересно, из них врет?» – подумала я, а вслух заявила:

– Могу повторить, что все равно не обязана отвечать на ваши вопросы. Если вы хотите получить от меня взятку, чтобы не сообщать Вики о моих встречах с Юрочкой, то не получите. Сообщайте. Если вы еще не знаете, то мы с ней родственницы, хоть и дальние, и как-нибудь разберемся между собой. Что еще?

– Вы провели с ним весь вечер?

– Да.

– Вдвоем?

– Послушайте…

Тут из машины появилась Клавдия Степановна, подслушивавшая наш разговор сквозь чуть приспущенное стекло, и заявила, что если частному детективу так уж хочется знать, то Юрочка проводил время с ней, так как любит женщин в возрасте. Бонни же любезно согласилась прикрыть их адюльтер, так как давно знает Клавдию Степановну и является в некотором роде Юрочкиной родственницей.

Челюсть у частного детектива поползла вниз. Больше вопросов у него не было.

Я села в машину и тронулась с места.

– Бонни, что ты думаешь про сегодняшнюю поездку в особняк Суравейкина? – спросила меня Клавдия Степановна, когда мы наконец остались вдвоем.

Я сказала про человека в подвале.

– Юрочка ездил из-за него?!

Я думала, что Юрочка про него даже не знал, и зачем он ездил туда, я так и не поняла. В бескорыстие этой звезды сериалов я не верила. Что-то ему было надо от дочери Суравейкина. Но разве можно доверять наркоманке? Хотя наркоша сделает что угодно за дозу… Мог Юрочка привезти ей дозу? В их среде ее явно можно достать. Даже продюсер мог его снабдить, если бы Юрочка сказал, что ему нужно для остроты сексуальных ощущений с прибывающей супругой. Может, он способен заниматься сексом с супругой только под кайфом. Юрочка нужен продюсеру. Значит, тот вполне мог принести то, что он просил. А он сам уже доставил дозу по другому адресу.

Дочь Суравейкина что-то знает про Вики Фостер? Подслушала разговоры отца? А Юрочка хочет шантажировать супругу? Ради развода с денежной компенсацией?

Я поставила бы на это. Клавдия Степановна со мной согласилась.

– Бонни, но мужика-то спасть надо. Кем бы он ни был… – Клавдия Степановна посмотрела на меня.

– Я тоже об этом думаю, – призналась я, хотя моими мотивами были совсем не гуманные соображения.

– Тебе придется одной лезть через стену. Я буду ждать снаружи. Мне не перебраться, – вздохнула Клавдия Степановна.

– Вы о чем? Я не собираюсь лезть через стену. И в любом случае как я обратно-то полезу? С мужиком?

– Ах да… А что ты предлагаешь?

Я могла предложить только один вариант. Обратиться за помощью к Бодряну и его мальчикам. Мужик из подвала не может оказаться простым гастарбайтером или нищим с паперти. Он явно что-то не поделил с Суравейкиным. Поэтому сможет расплатиться за свое освобождение с Бодряну деньгами, со мной – информацией. Я как раз статью напишу в «Зарубежный репортер» про нравы в России и про то, как важно для статуса иметь частную тюрьму. Интересно, после этого наша полиция начнет проверку особняков русских, перебравшихся в Англию на постоянное место жительства?

– Будешь договариваться на завтрашнюю ночь? – загорелась идеей Клавдия Степановна. Ну почему она на работу не устроится? Хоть бы брачное агентство открыла! Хотя она дочь свою никак замуж выдать не может… С другой стороны, это может быть агентство по поиску любовников. У ее дочери, насколько мне известно, все любовники были завидные, и «двоюродной теще» от них от всех капало и продолжает капать. Работать ради денег Клаве точно не нужно. Я считала, что ей нужно работать ради того, чтобы себя чем-то занять, а не думать об освобождении каких-то незнакомых мужиков из подвалов опять же незнакомых мужиков, да еще и среди ночи.

Я сказала, что вообще буду звонить Бодряну только после встречи с дядей Ричардом, которая, вероятно, плавно перетечет во встречу с русскими правоохранительными органами, и завтра мне будет точно не до ночных вылазок. А там видно будет…

Глава 19

Ночью писала статью, даже целых две, утром спала долго и выспалась. Завтрак был скорее обедом. Дядя Ричард прилетал во второй половине дня и позвонил, как только разместился в гостинице. По его словам, чиновник Игорь Прохоров и представители ФСБ сидели внизу в холле. Вскоре должен был подъехать прокурорский следователь. Дядя Ричард просил и меня прибыть поскорее.

Я заехала за Клавдией Степановной, которая уже наполнила контейнеры питанием для голодающего Юрочки, и мы отправились в гостиницу. В холле я знакомых лиц не заметила. Также не заметила лиц вполне определенного типа, по которым сразу же можно определить принадлежность к органам. Вероятно, все были уже в номере у дяди Ричарда.

Вначале мы поднялись к Юрочке, который встретил нас объятиями и лобызаниями. Он также вручил Клавдии Степановне несколько купюр с портретом так горячо любимого русскими гражданами американского президента.

– Возьмите, возьмите, – сказал Юрочка. – Вы на меня тратитесь. Вы оказали мне столько любезностей.

Мне ничего не предлагал. Вероятно, понимал, что я не возьму и мне нужна информация.

Я тем временем набрала номер дяди Ричарда с гостиничного телефона и сообщила, что сейчас буду у него.

– Ты где? – уточнил дядя Ричард.

Я пояснила.

В это мгновение в дверь громко постучали.

Юрочка попросил Клавдию Степановну открыть дверь, так как сам не мог оторваться от ее стряпни, я же сказала дяде Ричарду, что к нам кто-то пришел и, не исключено, я немного задержусь.

– Who are you?[4] – заорала с порога Вики Фостер – и ураганом ворвалась в комнату.

Ворвалась она, потому что Клавдия Степановна ее впустила. Эту русскую даму никаким английским ураганом не сшибить. Она сама кого угодно повалит и в бараний рог скрутит. Я помню, как она однажды собиралась кастрировать потенциального зятя, и ведь кастрировала бы, если бы ситуация не разрешилась.

– И ты здесь? – наконец заметила меня Вики Фостер. – Что вы здесь обе делаете?

– Для начала здравствуй, дорогая родственница, – ответила я и уточнила, говорит ли Вики по-немецки.

– Говорю. А какое это имеет отношение к делу?

– Клавдия Степановна не говорит по-английски. А ты, насколько я знаю, не говоришь по-русски. По крайней мере, свободно. Поэтому давай перейдем на немецкий.

– Я не знаю немецкого! – встрял Юрочка.

– Тебя кто-то спрашивал? – гаркнула Вики на манер русской бабы, наставляющей мужа-подкаблучника. – Тебе кто-то позволил раскрыть пасть? С тобой кто-то разговаривать собирается?

Юрочка сразу же сник.

– Ты кушай, дорогой, а мы с твоей бабой сами разберемся, – мягко сказала по-русски Клавдия Степановна. Она явно поняла суть речи Вики, хотя по-английски знала всего несколько слов. – В крайнем случае я тебе хорошую русскую девушку найду. Или тетеньку. Или бабушку.

– Что она говорит? – спросила у меня Вики.

– Она – сваха. Предлагает твоему мужу новую жену.

Вики расхохоталась – и хохотала так, что у нее на глазах даже выступили слезы. Отсмеявшись, она перешла на немецкий.

Мы втроем устроились за столиком в гостиной, а Юрочку с контейнерами отправили в спальню (номер состоял из двух комнат). Вики достала из бара спиртные напитки и сок для меня, потому что я за рулем не пью никогда.

– Я так поняла, что вы обе занимаетесь поисками коллекции, – сразу же перешла к делу моя дальняя родственница.

– С чего ты взяла?

– На меня постоянно работают частные детективы. Я пользуюсь услугами одной очень серьезной конторы, которая имеет филиалы в разных странах и во всех этих странах нанимает толковых людей. Тобой я интересуюсь давно, Бонни. Я не исключала, что наши пути когда-нибудь пересекутся. Вами я заинтересовалась недавно, – посмотрела Вики на Клавдию Степановну. – Но теперь имею достаточно информации, чтобы понять: вы обе способны найти коллекцию. Если это вообще возможно.

– Вы считаете, что ее уже может не быть в России? – уточнила Клавдия Степановна.

– Нет, я как раз думаю, что она здесь. Русские должны были усилить бдительность на границах – и на самом деле сделали это, если судить по задержанным финнам.

– Но на русско-финской границе далеко не везде есть посты, – заметила я. – Можно перейти нелегально. Можно добраться по воде. Известны случаи, когда в Финляндию заходили русские грибники, и пьяницы попадали на финские корабли, а потом не могли ничего объяснить, так как на самом деле ничего не помнили из «рыбной ловли». Особенности национальной рыбалки, понимаешь.

– Границу должны сейчас патрулировать в усиленном режиме, – заявила Вики. – Да и воры не должны бы рисковать. Не стоит вывозить украденное сразу после кражи. То есть коллекция пока здесь. И, думаю, даже в Петербурге.

– Вики, тебе нужна сама коллекция? – уточнила я.

– Ну а что же еще?!

– Зачем? – спросила Клавдия Степановна.

– Дома у себя выставлю. В шкафу. Гостям буду показывать.

– Вики… – открыла рот русская дама.

– Вам, как я понимаю, нужны деньги, а Бонни – слава, – уверенно продолжала моя английская родственница.

– Мне нужно дочь удачно выдать замуж, – тут же вставила Клавдия Степановна, ни на минуту не забывавшая о своей материнской обязанности.

Вики только отмахнулась от этого заявления и сказала, что она имеет права на украденную коллекцию и ее юристами уже подготовлен иск к государству Российская Федерация.

– На каком основании? – спросила я, понимая, что это тема для очередной моей статьи в «Зарубежный репортер».

– Ричард должен был отдать мне двадцать пять процентов, причем по моему выбору – вещами или деньгами. Мой выбор – крестами. Но Ричард мне ничего не предлагал. Более того, он умолчал о существовании коллекции.

«А Ричард говорил, что Вики знала о коллекции и неоднократно ее видела», – вспомнила я. Почему Вики врет?

– Ничего не поняла, – призналась Клавдия Степановна.

Вики пояснила, что по завещанию отца Ричарда, который являлся ее отчимом, Вики должна получить двадцать пять процентов со всего его имущества – или имуществом, или деньгами. По ее выбору. Естественно, она не могла получить двадцать пять процентов дома, в котором живет Ричард, и он отдал ей долю деньгами. Коллекцию он скрывал. То есть не отдал ей положенные по завещанию двадцать пять процентов.

– Но ведь Ричард уже передал коллекцию государству Российская Федерация, – заметила Клавдия Степановна. – Даже если ее найдут…

– Сделка вообще может быть отменена, и Ричарду придется вернуть России полученные деньги.

– Но он может перечислить тебе двадцать пять процентов с этих денег, независимо от того, найдут коллекцию или нет, – заметила я.

– Ты помнишь, что я говорила про завещание? По моему выбору. Денег у меня достаточно. И я с него точно слуплю за моральный ущерб, за сокрытие факта наличия коллекции… Может, ему еще государству придется штраф платить. В смысле, Соединенному Королевству. Хотя и Россия тоже может потребовать компенсацию. А я подниму бучу. Надеюсь, ты осветишь это в «Зарубежном репортере», Бонни? Несмотря на родственные связи с Ричардом? Могу дать официальное интервью.

Я достала из сумки диктофон, который у меня всегда с собой, – и Вики повторила все сказанное в форме заявления на английском языке. Потом я задала несколько уточняющих вопросов. Вики на все очень аргументированно ответила.

– Ты будешь давать интервью русским средствам массовой информации? – уточнила я.

– После выхода твоей статьи в «Зарубежном репортере». Кстати, когда она может выйти?

Я посмотрела на часы. Могла и завтра. Гостиница должна предоставлять услуги Интернета.

Я отправилась вниз к администратору, Клавдия Степановна с Вики остались в номере. Юрочка, как мышь (жрущая мышь), тихо сидел в спальне, в гостиную только иногда доносилось чавканье.

Я связалась с шефом и объяснила ему ситуацию.

– Делай распечатку интервью и пересылай, – сказал он. – Ну у вас и семейка.

– Да я с Вики первый раз в жизни встретилась! И вообще у нас нет общей крови!

– Кстати, хорошо бы получить и комментарии Ричарда, – заметил шеф. – Но их мы дадим в следующем номере. Ох, какая будет драчка за наследство… – мечтательно добавил мой начальник. – Тиражи явно увеличатся. Народ страсть как любит такие громкие скандалы. Интересно, русские согласятся отдать назад четвертую часть коллекции?

Я считала, что русские (в смысле, государство Российская Федерация) коллекцию теперь не получат никогда. Ни целиком, ни три четверти, ни даже одну десятую. А Вики получит деньги – от Ричарда. Поскольку Ричарду также, вероятно, придется платить штрафы, он вполне может разориться. А если еще и государство Российская Федерация потребует деньги назад? Нет, не должно бы. Тут Ричард отвертится. Украли коллекцию в России, и Ричард тут ни при чем.

Или как раз наоборот?

А что мне говорил сам Ричард? Он утверждал, что Вики знала про коллекцию с детства. Так знала или нет? А если знала, почему сразу не потребовала за нее свои двадцать пять процентов? Когда получала за дом? Слово Ричарда против слова Вики, то есть все решат свидетельские показания.

Юрочкины? За хорошую материальную компенсацию?

Дядя Ричард также утверждал, что у Вики нет прав на коллекцию. Смогут ли это доказать его адвокаты? Что именно указано в завещании отца дяди Ричарда? Перечислены ли объекты и предметы, на которые может претендовать Вики? Или там все как-то по-иному сформулировано?

Так есть или нет у нее права на коллекцию?!

Глава 20

Я вернулась в номер, где мило беседовали Вики и Клавдия Степановна. Как я поняла, они нашли общий язык, и Вики даже приглашала русскую даму приехать в Англию, где та никогда не бывала.

– Бонни, почему ты до сих пор не пригласила Клаву? Познакомила бы ее со своим отцом…

Я поперхнулась.

– Ты не хочешь, чтобы Клава устроила личную жизнь?

– Я хочу, чтобы Клава и ее дочь устроили личную жизнь, но я не собираюсь подкладывать им свинью в виде своего папочки.

– Ну, знаешь ли, многие женщины считают твоего отца очень завидным женихом.

– Твоего мужа тоже.

Вики скривилась.

– Нет, за отца Бонни я замуж не выйду, – прервала наш спор Клавдия Степановна. – У меня о нем сложилось плохое впечатление. Как так можно относиться к единственной дочери? То он публично заявляет, что лишит ее наследства, так как она делает карьеру, а не скачет под его дудку, то он просит чеченцев взять ее в заложницы и прочистить ей мозги, потому что она не хочет замуж!

– Все было не совсем так. Про замужество речи не шло. Это вы нафантазировали, Клавдия Степановна!

– Может, твой отец про это открыто не говорил, но думал! Я-то знаю, что думают родители. Я каждую минуту размышляю о том, как выдать свою дочь замуж и за кого. Я всех мужчин, которые встречаются на моем пути, рассматриваю как потенциальных зятьев.

– Мой папа точно их так не рассматривает, – попыталась вставить я.

Клавдия Степановна только от меня отмахнулась и продолжила свою любимую тему. Может, в самом деле попытаться выдать ее замуж? Тогда она успокоится? Только вот за кого?

Я поняла, что мне пора покинуть номер, и сказала, что должна заглянуть к дяде Ричарду, который меня давно ждет, позвонила ему еще раз и направилась на следующий этаж.

Но до номера дяди Ричарда не дошла. Пока я спокойно шагала по коридору, в одном из номеров открылась дверь, в коридор выскочил незнакомый мне мужик, схватил меня в охапку и затащил в номер. Это произошло так быстро и так неожиданно, что я не успела применить никакой прием. Я глазом моргнуть не успела, как оказалась в чужом номере и за моей спиной захлопнулась дверь.

Я собралась заорать, но мне тут же закрыли рот рукой и сжали еще крепче. К первому подскочил второй мужик, и теперь они уже удерживали меня вместе. Я не могла ничего сделать! Я впервые в жизни оказалась в такой ситуации! И вообще, как кто-то посмел хватать свободного человека и… Ах да, я же в России.

– Если вы обещаете не дергаться, мисс Тейлор, не крушить номер, не ломать ничьих костей, то вас сейчас отпустят, – прозвучал незнакомый голос с американским акцентом. – Я приношу извинения за такое обращение, но мне необходимо срочно с вами поговорить. Я согласен выплатить вам любую названную вами компенсацию. Кивните, если согласны.

Я кивнула.

Меня выпустили из насильственных объятий, два мужика сделали по шагу назад, но явно были готовы в любую минуту меня снова нейтрализовать. Я повернула голову в ту сторону, откуда шел голос, и увидела пожилого белого мужчину в инвалидной коляске. Его возраст было сложно определить – то ли пятьдесят пять, то ли шестьдесят, то ли семьдесят, а может, и больше. Я его никогда в жизни не видела. Двое мужчин, которые меня только что держали, были мулатами, по возрасту – лет тридцати.

– Кто вы? – спросила я.

– Меня зовут Кевин, и этого, наверное, достаточно.

– Вы считаете меня полной дурой? Думаете, что я не смогу выяснить ваши паспортные данные, как говорят в России? Это может быть очень дорогая гостиница, в политику иностранных владельцев которой входит неразглашение данных о постояльцах, но гостиница-то находится в России, и работают в ней русские. Готовы поспорить, что я выясню, кто вы, в течение десяти минут? По крайней мере, под каким именем вы тут остановились.

– Если вы так хотите это знать, я и так вам скажу. Джек, мой паспорт. Покажи его мисс Тейлор. Хотя для наших дел это не имеет никакого значения.

Кевин оказался американцем из Техаса в возрасте шестидесяти двух лет.

– Присаживайтесь. Кофе? Чай? Сок? Я знаю, что вы приехали на машине.

Я предложила сразу же переходить к делу.

– Я – крупный коллекционер, мисс Тейлор. Вы можете провести свое расследование и получить этому подтверждение. Я приехал сюда, чтобы купить известную вам коллекцию.

– У кого? – спросила я.

– У государства Российская Федерация, хотя правильнее было бы сказать, у его определенных граждан.

– Чиновников?

– Не буду называть никаких фамилий. Я и дальше собираюсь покупать предметы искусства в России, поэтому моя репутация не должна быть запятнана.

Я усмехнулась.

– Вы прекрасно поняли, о чем я говорю, – невозмутимо продолжал Кевин. – Если я назову фамилии, да еще вам, то русские чиновники могут перестать иметь со мной дело. И их, кстати, все равно не посадят – даже если вы опубликуете фамилии в «Зарубежном репортере» и передадите ставшие известными вам сведения в русскую прокуратуру или ФСБ. Я думаю, что вы это и сами понимаете. Вы же не первый год работаете по России.

– У вас была договоренность? – спросила я.

Кевин кивнул.

– То есть ее вам собирались продавать официально? Ведь ее же надо было вывозить из России и ввозить в США. И если из России ее еще можно было вывезти через какое-нибудь специфическое «окно» на таможне, в США таких «окон» нет. Как бы вы ее ввозили?!

– Ее планировалось отправить на выставку – после настоятельных просьб бывших советских граждан. Просьбы я бы обеспечил.

– А потом она бы просто не вернулась в Россию, – закончила я.

– Примерно так. Но в детали я, естественно, вдаваться не буду.

«Не из-за этого ли убили Петра Ильича? – пронеслась мысль. – Не из-за того ли, что «упустил» коллекцию? Или, может, он хотел продать ее двум, а то и трем покупателям сразу, как в России продавали квартиры в строящихся домах? А потом сами разбирайтесь, кому достанется имущество».

– И что вы намерены делать теперь?

– Все то же самое. Мне нужна коллекция. Я хочу и готов ее купить.

– Но у меня ее нет! Зачем было меня хватать?

– Это я понимаю. И даже уверен, что если бы она у вас и была, вы бы мне ее не продали.

Я только усмехнулась. На самом деле стало интересно, чего этот техасец хочет от меня? Чтобы я нашла для него коллекцию?

Оказалось, он хочет упростить себе жизнь при приобретении коллекции, которую, как он считал, вскоре найдут, причем найдут русские правоохранительные органы, в которых служит немало толкового народа. Тем более в этом случае уже обещаны крупные государственные премии и дополнительные звездочки на погоны, а также продвижение по службе, награды и прочие блага.

Кевин хотел бы купить коллекцию у моего дяди Ричарда. Для этого дяде следовало потребовать аннуляции сделки. Кевин оплатит услуги адвокатов, которые все это обоснуют. Я обеспечу соответствующее покрытие в английских СМИ, Кевин поспособствует перепечатыванию моих статей в американских СМИ. Ричард хотел, чтобы его коллекция служила людям, а в России продажные граждане украли ее для личного обогащения. Кевин не сомневался, что эти граждане, к всеобщему удовлетворению, будут найдены русскими правоохранительными органами. На них повесят всех собак. Возможно, Ричарду даже не придется возвращать полученные деньги или потребуется отдать лишь часть. В любом случае он что-то отсудит за моральный ущерб.

После этого Ричард продаст коллекцию Кевину и получит за нее хорошие деньги, которые решат все его финансовые проблемы. Кевин может даже предложить бартер – коллекция на арабских скакунов и оплата всех сопутствующих расходов.

– Но вы же сами сказали, чего хотел Ричард! Коллекция должна служить людям.

– Она и будет служить людям, но не русским, а американским. У меня частный музей, мисс Тейлор. И после моей смерти он станет государственным – то есть перейдет в ведение правительства штата. Но уже сейчас все желающие смогут посмотреть коллекцию. Вы сами сможете приехать в Техас и все увидеть своими глазами, а потом описать в «Зарубежном репортере».

– Послушайте, если вы собирались организовывать невозвращение коллекции в Россию с выставки в США…

– То как бы я ее выставлял в музее? У меня разработана целая схема для подобных случаев. Я «купил» бы ее на аукционе.

– Но Россия могла бы потребовать ее вернуть! Президент России встретился бы с вашим президентом, и была бы достигнута договоренность на самом высоком уровне!

– Во-первых, это маловероятно. Во-вторых, экспертиза признала бы мою покупку копией коллекции вашего дяди Ричарда. А зачем России копии? Я бы выставил их у себя в музее, а после моей смерти выяснилось бы, что это подлинники. По прошествии срока давности. Я вам сразу могу выдать несколько вариантов развития событий. Но понимаете, дорогая мисс Тейлор, купить эту коллекцию у вашего дяди и оплатить его расходы по аннуляции сделки гораздо дешевле. Гораздо! Вы же, наверное, наслышаны про аппетиты русских чиновников. Ни в одной другой стране государственный чиновник после моей фразы о том, что я буду ему благодарен, если он сделает то-то и то-то, не спрашивал сразу же о размерах этой благодарности. К сожалению, в России я сталкивался с этим многократно. А ваш дядя Ричард должен бы уже понять, что не следовало отправлять сюда коллекцию. Я также прошу вас убедить его передать коллекцию мне. Вы сами будете освещать весь процесс. Обещаю вам эксклюзив. И рассказ о некоторых других экспонатах моей коллекции.

– Кстати, а серебряные ведра вас не интересуют? – спросила я.

– Какие еще ведра?! – воскликнул Кевин.

Я рассказала про ведра Доброчинского, которые он собирался подарить государству Российская Федерация, но не сделал этого. Кевин сказал, что, пожалуй, возьмет и ведра. Я позвонила другому брату Доброчинскому, Сигизмунду Сигизмундовичу, продолжающему лечение в больнице, и объяснила ситуацию, потом передала трубку Кевину. Они договорились о встрече после выхода Доброчинского из больницы. Кевину в инвалидной коляске было сложно туда приехать, и здоровье Сигизмунда Сигизмундовича пока не позволяло ему прибыть в гостиницу. Я как раз убедилась, что ведра все-таки остались у Доброчинского, а не отправились в виде вещественных доказательств в Управление, прокуратуру или еще какие-то официальные русские инстанции. Я так и предполагала.

Как только Кевин отключил связь, мой мобильный зазвонил. Это оказалась Клавдия Степановна.

– Тебя тут ФСБ разыскивает, – сообщила русская дама. – Твой дядя Ричард поднял переполох, но не сообразил позвонить тебе на мобильный.

Я пояснила, что у дяди Ричарда есть мой английский номер, а сейчас в мобильный вставлена питерская sim-карта. Клавдия Степановна не стала спрашивать, где я нахожусь (вероятно, чтобы не давать лишней информации сотрудникам ФСБ, к которым большинство русских относится настороженно), и рекомендовала мне проследовать к дяде Ричарду.

Помощник Кевина вручил мне список телефонов для связи, сам Кевин просил звонить. Я ведь поняла, чего он хочет. И вообще, если мне потребуется какая-то помощь, не исключено, что техасский миллионер и его помощники ее окажут.

Глава 21

Дядя Ричард радостно бросился мне навстречу.

– Бонни, дорогая, где ты была? Я думал, что тебя уже украли в этой кошмарной стране! Здесь крадут людей средь бела дня! Кражи происходят на оживленной трассе!

Возможно, дядя Ричард говорил бы еще очень долго, но у него за спиной прозвучало вежливое покашливание.

Я увидела, что в комнате собралось человек пять «незваных гостей», на небольшом столике лежали два креста, вероятно, изъятые у финнов. Мне задали несколько дежурных вопросов (вероятно, просто для отчетности), и вскоре все посторонние номер дяди Ричарда покинули. Конечно, если бы я была нужна сотрудникам русских органов, меня давно нашли бы в гостинице. Да и провела я в номере Кевина не так уж много времени. До этого находилась у Юрочки.

– Бонни, что делать? – рвал волосы на голове дядя Ричард, когда мы остались вдвоем.

– В смысле?

– Ну, вообще… Я же хотел как лучше…

«А получилось, как всегда в России», – добавила я про себя, а вслух пересказала предложение Кевина.

– Нет! Нет, ни в коем случае! Эта коллекция должна выставляться в России! Я категорически против! Никакой Америки!

– Ты уверен, что она в России дойдет до Эрмитажа в целости и сохранности? Сейчас вообще неизвестно, где она. Ее могут найти неполной. Потом ты должен будешь отдать четверть экспонатов Вики Фостер, или тебя ждет долгий судебный процесс, а Кевин вполне может договориться с ней и в дальнейшем выставлять коллекцию полностью.

– Он тебя купил!

– Нет, он меня не купил. Я просто передаю тебе деловое предложение. И на самом деле не знаю, что лучше – и для тебя, и для коллекции.

– А для тебя, Бонни?

Я задумалась, потом честно призналась, что мне все равно. Всегда стараюсь сохранять нейтралитет. Возможно, потому, что я – холодная, трезвомыслящая англичанка, хотя во мне и течет немало русской крови, толкающей меня на авантюры и расследования. Но всегда в журналистской работе стараюсь оставаться объективной, несмотря на мои собственные симпатии и антипатии. Читатели сами должны принимать решения и определяться со своим отношением к делу. Моя задача – констатировать факты. И я в самое ближайшее время займусь сбором информации о музее Кевина в Техасе. У нас в газете есть люди, специализирующиеся по США. Может, они сразу же ответят на мои вопросы. Может, через какое-то время. Может, сама слетаю в США.

Мне хотелось одного – найти коллекцию и узнать, кто провернул это дерзкое ограбление.

– Вики все-таки имеет право на двадцать пять процентов? – уточнила я у дяди Ричарда.

Он покачал головой и стал объяснять, как консультировался у юристов. Несмотря на его слова, стопроцентной уверенности у меня не появилось. Ни в чем. Я только поняла, что Вики вполне может осложнить дяде Ричарду жизнь и он заплатит, чтобы она от него отстала.

У меня снова зазвонил мобильный. И это снова оказалась Клавдия Степановна. Пока она говорила, фоном шли крики двух мужчин.

– Зайди к нам, и побыстрее, – попросила русская дама. – И своего Ричарда можешь прихватить.

Мы отправились в номер Юрочки.

Дверь открыла Клавдия Степановна – и тут же отступила в сторону. Вики продолжала невозмутимо сидеть в кресле с тонкой сигаретой. Посреди гостиной стояли Юрочка и какой-то незнакомый мне русский тучный, хотя и холеный мужик лет сорока пяти и кричали друг на друга. Юрочка потряхивал своим сытеньким пузцом, слегка нависавшим над голубыми спортивными трусами с завязочками.

При нашем появлении мужик повернулся и уставился на меня.

– А, наша английская героиня! Почему вы потакаете его желаниям? – и кивнул на Юрочку.

«Это что, режиссер? – прикидывала я, поскольку с продюсером встречалась лично. – Он недоволен Юрочкиным пузцом? И обвиняет нас с Клавдией Степановной или только меня в кормлении голодной звезды?»

– Худеть можно разными способами, и диета уже давно признана наименее эффективным, – заявила я.

– Он что, худеет? – пораженно спросил мужик, глядя на Юрочку.

– Да, – кивнула звезда сериалов и тряхнула сытеньким пузцом. – Мне для новой роли нужно.

– А моя дочь? – спросил мужик у Юрочки.

– Тоже, – сказал Юрочка. – Сейчас все худеют. Только не все могут добиться результата.

Тут решила вмешаться Клавдия Степановна и разъяснить ситуацию, чтобы все понимали друг друга.

– Вячеслав Анатольевич Суравейкин обвиняет Юрочку и нас с тобой, Бонни, в снабжении его дочери наркотиками.

– В чем?! – пораженно переспросила я. Дядя Ричард переводил взгляд с Юрочки на Суравейкина и на Клавдию Степановну. Русского языка он не понимал, и Вики перевести ему не могла.

– Я знаю, что привез он, – Суравейкин кивнул на Юрочку. – Вы обе даже не заходили в дом. Но зачем вы его привезли?!

– Юра же все объяснил, – вставила Клавдия Степановна.

– Правда? – вкрадчиво спросил Вячеслав Анатольевич.

– Вы держите дочь взаперти! Вы не даете ей жить своей жизнью! – завел знакомую песню Юрочка.

Потом они с Суравейкиным снова стали кричать друг на друга. Я перевела суть разговора дяде Ричарду. Вики тоже меня внимательно выслушала, потом встала, взяла Суравейкина под руку и предложила прогуляться к ней в номер.

– Послушай, Вики, твой муж привез моей дочери наркотики, и все лечение пошло насмарку!

– Твоя дочь – наркоманка, а наркомания не лечится, что бы тебе ни говорили нанимаемые тобой специалисты. И работнички у тебя дерьмовые, если не уследили. Ведь мог и не Юра доставить наркотик, не правда ли? Пойдем, нам есть о чем поговорить.

– Нет, вначале хочу поговорить с Бонни, раз наконец до нее добрался!

– Я не скрываюсь, – заметила я. – И с большим интересом встречусь с вами в другой обстановке и без зрителей. Если вы согласитесь дать мне интервью. Могу дать свои телефоны.

И дала.

– Ты хочешь спросить у нее совета? – хмыкнула Вики.

Суравейкин буркнул под нос что-то неопределенное. Я бы на самом деле посоветовала ему сходить к психоаналитику или просто невропатологу, а также ограничивать себя в спиртном – раз это русский мужчина.

Они ушли. Юрочка вздохнул с облегчением.

– Нам пора, – сказала я Клавдии Степановне.

– Ричард, давай напьемся, – предложил Юрочка. – Ну их на фиг, этих баб.

Дядя Ричард остался у мужа своей сводной сестры.

* * *

Когда мы с Клавдией Степановной вышли на улицу и сели в машину, я заявила, что прямо сейчас буду звонить Бодряну и просить помощи и его мальчиков в аренду.

– Ты же не хотела этой ночью лезть, – напомнила Клавдия Степановна.

– Я не думала, что принесет Суравейкина. И из-за чего он так завелся? Только из-за дочери? Или не только? Он может куда-то перевезти заложника, если уже не перевез. Он может его убить. Нужно действовать немедленно.

И я набрала номер Бодряну. Услышав, что мне нужно с ним срочно поговорить, Николай пригласил меня поужинать. Я сказала, что со мной Клавдия Степановна. Он и ее пригласил.

За ужином, на котором также присутствовал первый помощник Бодряну Семен, я изложила суть дела и пояснила, что не могу гарантировать прибыли. Семен тут же попросил нарисовать план усадьбы русского богатея. Я набросала план поселка, потом того, что видела за забором. К сожалению, я не знала расположения комнат.

– То есть трое охранников в сторожке, двое медиков в доме, наркоманка и, вероятно, какая-нибудь прислуга. Еще пара человек.

– И какой способ проникновения ты бы предложила сама, Бонни? – уточнил Бодряну.

– Газ. Я всегда против лишних убийств.

– Я бы тоже предложил газ при таком раскладе, – согласился со мной Семен. – Главное – нейтрализовать ребят в сторожке. Сразу. То есть газ из баллона, никаких там мудреных пистолетов, стреляющих стрелками с транквилизатором. Я переберусь через стену и все сделаю. Потом запущу остальных. В доме, думаю, будет проще.

– Сколько у нас противогазов? – спросил Бодряну.

– Три.

– В таком случае пойдешь ты, Семен, и мы с Бонни. А Клавдия Степановна будет ждать в машине. Если мы не вернемся через полчаса, звоните нефтяному королю, у которого живет Бонни. Тогда нам потребуется его помощь. Но надеюсь, что все пройдет хорошо.

– Разве вы не собираетесь подключать других своих помощников? – удивилась Клавдия Степановна.

– Зачем подключать лишних людей, если без этого можно обойтись? А я думаю, что можно. Семен прекрасно подготовлен. Бонни прекрасно подготовлена. Ну и я немного. Вы, Клавдия Степановна, как говорят в России, постоите на шухере. И мало ли что мы можем найти в этом доме? Зачем нам лишние глаза и уши? – Потом он повернулся ко мне: – Бонни, тебе нужно переодеться?

Я кивнула. Одеться следовало по-спортивному, а я одевалась для встречи с дядей Ричардом в дорогой гостинице и собиралась ужинать с ним в дорогом ресторане, куда в джинсах и кроссовках ходить не следует.

Мы договорились о месте и времени встречи и разъехались по местам жительства в Петербурге. Я очень обрадовалась, что Павел Прокофьевич, у которого жила я, уже был дома. Клавдия Степановна тут же взяла быка за рога и попросила его сегодня вечером не напиваться. Возможно, нам потребуется его помощь.

– Бонни, куда ты опять лезешь?! – заорал малый нефтяной король.

– Я ищу украденную коллекцию и собираю фактуру для своих статей, – пожала плечами я.

Павел Прокофьевич еще поорал, потом сказал, что горбатого только могила исправит, и пообещал ждать нашего звонка. Мы, в свою очередь, дали слово отзвониться в любом случае, независимо от того, потребуется нам его помощь или нет. Я взяла с собой сумку с кое-каким арсеналом, который, по моему мнению, мог пригодиться во время этой вылазки.

Потом заехали к Клавдии Степановне, она быстро переоделась, прихватила фонарик, термос с горячим чаем и пакет крекеров, и мы поехали на встречу с Бодряну. Мою машину оставили во дворе дома, где жил Бодряну, и вчетвером отправились на дело на той машине, на которой по Петербургу разъезжал Семен.

Припарковались на подъезде к поселку, чтобы не попасть в поле зрения ни одной видеокамеры. В «Коровино Плаза» мне так пока и не удалось побывать. Может, приехать специально, чтобы не мешали дела?

Клавдия Степановна, как и было запланировано изначально, осталась в машине, мы втроем стали огибать поселок по полю. Семен был экипирован альпинистским крюком, который умело закинул на забор, и в мгновение ока перебрался на другую сторону. Теперь оставалось только ждать. Я чувствовала исходившее от Бодряну напряжение и сама превратилась в комок нервов.

Однако мобильный в руке Бодряну пикнул не более чем через три минуты. Он бросил взгляд на экранчик, кивнул мне, и мы побежали в обход здания. Семен уже ждал у открытой калитки, которой мы в первый приезд не пользовались, так как были на машине.

Семен не надевал противогаз, держал его в руке. Наши с Бодряну висели на поясе.

– Я связал всех троих. Думаю, что мы уйдем до того, как они очнутся.

– А система видеонаблюдения? – уточнила я.

– Конечно, отключил. Никаких записей не останется.

Мы надели противогазы и рванули в дом.

Врач с медсестрой предавались греховным утехам, и им хватило малой дозы газа. Но на всякий случай Семен связал и их. Потом мы заглянули в комнату к Любочке. Она была привязана к кровати ремнями.

– Выпустите меня отсюда! – взмолилась она. – Я все скажу!

Бодряну жестом показал Семену, что ему следует идти в подвал, а мы остались в комнате дочери Суравейкина. Бодряну приподнял противогаз, чтобы открыть рот и задавать вопросы.

– Что ты знаешь, деточка? – спросил Бодряну.

– Вы меня отвяжете? Вы увезете меня отсюда?

– Насчет увезти не знаю, а отвязать – отвяжем. А дальше уж ты сама будешь действовать. Договорились? Но вначале скажи, что знаешь. Не просто же так нам тебя отвязывать?

– В этом доме спрятано несколько экспонатов коллекции, которую все ищут, – заявила девчонка. – Я могу показать где. Мне она не нужна. Я не смогу ее продать. Мне нужны деньги.

– Ты сама найдешь деньги в доме? Мы на деньги не претендуем, – быстро добавил Бодряну. – Нам коллекции хватит. Мы тебя отвяжем, ты покажешь нам экспонаты, а потом ищи деньги сколько хочешь.

– Покажу, – заявила Любочка. – Только отвяжите.

Меня учили никогда не верить наркоманам. Никогда и ни при каких условиях. Это люди с измененным сознанием. Я чуть отступила в сторону, чтобы освободить себе место для маневра – если потребуется, а Бодряну взялся за ремни. Кровать тут оказалась особенная, возможно, сделанная по спецзаказу, потому что Любочку к ней на самом деле не привязали особыми узлами, а пристегнули. Для ремней имелись специальные пазухи, но отстегнуть их тот, кто лежал на кровати, не мог. Для этого обязательно требовался посторонний человек. Возможно, это специальная разработка для элитных психушек? Или элитных нарколечебниц? В простых-то, даже в Англии, резиновыми ремнями привязывают.

Предчувствия меня не обманули. Любочка с диким ревом бросилась на Бодряну, и, если бы не моя реакция, он вполне мог бы лишиться глаза. Любочка метила как раз в него.

Я вырубила наркоманку – и она опять рухнула на кровать. Пока Бодряну приходил в себя, я снова пристегнула дочь Суравейкина. Бодряну с негодованием высказал свое мнение о наркоманке, потом спросил, вроде бы размышляя вслух:

– А на самом деле в этом доме может быть что-то из коллекции?

– Может. Везде, где угодно, может, но ей-то об этом откуда знать? – кивнула я на девицу, начавшую приходить в себя.

Тут в коридоре послышались тяжелые шаги и приглушенные голоса. Мы с Бодряну выскочили из комнаты и остолбенели.

Семен почти багажом тащил российского олигарха-диссидента Бориса Сигизмундовича Доброчинского.

Выглядел тот очень жалко и мало походил на холеного и лощеного мужчину, с которым я совсем недавно летела в самолете и позировала перед телекамерами в аэропорту Пулково.

– К-к-кто вы? – выдавил Доброчинский, глядя на нас с Бодряну.

Я вспомнила, что мы с ним еще в противогазах, и быстро стащила свой.

– Бонни! – выдавил Доброчинский. – Родная!

Слова были чем-то средним между стоном и вздохом облегчения.

– Давайте здесь не будем задерживаться, – сказал Семен.

Бодряну сообщил подчиненному, что говорила Любочка и что случилось. Семен соображал быстро.

– Так, возьмите его и тащите к машине, – подтолкнул он Доброчинского ко мне. – А я тут сам посмотрю. Быстрее будет.

Я подхватила Бориса Сигизмундовича с одной стороны, Бодряну – с другой, а Семен юркнул в комнату, в которой уже материлась Любочка.

Мы на всякий случай снова натянули противогазы, рванули к выходу из дома, потом, никем не остановленные, покинули территорию и успешно добрались до машины.

При нашем приближении из нее выскочила Клавдия Степановна и застыла соляным столбом. Пока она приходила в себя, мы затолкали Доброчинского на заднее сиденье, потом туда же забралась я и крикнула Клавдии Степановне, чтобы она садилась с другой стороны освобожденного узника. Бодряну плюхнулся на переднее место пассажира.

– Ой, Боря, ты же, наверное, голодный! – воскликнула Клавдия Степановна.

– Я мечтаю о горячем крепком чае… – простонал Доброчинский.

– У меня есть, – сказала Клавдия Степановна.

Пока мы ждали возвращения Семена, Борис Сигизмундович потребил все, прихваченное Клавдией Степановной на четверых.

– Можно в «Плаза» по пути домой остановиться, – задумчиво произнесла русская сердобольная женщина.

– Не стоит привлекать к себе внимание, – ответил Бодряну. – В особенности, учитывая, что у нас всех внешность запоминающаяся. А кое-кого еще неоднократно показывали по телевизору. И фотографии в газетах печатали. Да и Борису пока хватит. Нельзя сразу много есть.

– Мне кажется, что я бы сейчас съел зажаренного быка. Целиком, – признался Доброчинский.

«Интересно, а охрана знала, что в подвале сидит именно Доброчинский?» – раздумывала я. Они точно знали, что там находится какой-то пленник – он же появлялся на мониторах. Но что Доброчинский? Я думала, что знали и просто разыгрывали передо мной спектакль, когда мы с Клавдией Степановной пили кофе в будке. Вопросы задавали о Борисе Сигизмундовиче и о том, кто его украл… Теперь мне стало понятно, почему дежурили трое.

Тут появился Семен, прыгнул за руль, и мы понеслись в направлении города.

– Ну? – спросил Бодряну.

– Девка слышала звон, да не знает, откуда он. Просто вокруг нее много говорили про коллекцию, она и решила, что мы за ней.

– А вы что, за мной специально приехали? – подал голос с заднего сиденья Борис Сигизмундович. – Не за коллекцией?

«Значит, коллекция все-таки в доме Суравейкина?» – пронеслась мысль.

– Считаете, что вас спасать было незачем? – посмотрел через плечо Бодряну. – Низко оцениваете свою рыночную стоимость? Вы очень ошибаетесь, милейший.

– Вы выкуп за меня будете требовать? – по-деловому уточнил Доброчинский.

– А у вас будут какие-то конкретные предложения? Я вообще-то работаю только за деньги. С Бонни вы будете договариваться отдельно. Это она меня подбила на такую авантюру. Но ей нужны информация и слава. Будете ей давать эксклюзивные интервью.

– Будете? – тут же встряла я.

– Обязательно, – ответил Доброчинский. – А если вы меня еще в Лондон вывезете…

– За отдельную плату, – сказал Бодряну. – Хотя прямо сейчас не могу дать ответ. Я берусь за дело, только если могу гарантировать результат. В вашем случае – на настоящий момент – не могу.

– Можете предложить ему какие-нибудь редкие книги или просто подарить в дополнение к гонорару за ваше спасение. Господин Бодряну их собирает. Все технические средства обеспечивал он, – сообщила я.

Доброчинский заявил, что заплатит Бодряну любую названную им сумму, Бодряну ответил, что они это обсудят с глазу на глаз. Меня их финансовые расчеты нисколько не интересовали, я изначально ставила перед собой другие цели.

Борис Сигизмундович тем временем спросил, откуда мы узнали, что его держат в подвале дома Суравейкина.

– Это к Бонни, – сказал Бодряну.

Доброчинский повернулся ко мне.

– Я не знала, что это вы. Знала, что там держат какого-то мужчину. Но у меня были подозрения, что этим человеком можете быть вы. Я обратилась к Николаю Бодряну за помощью – потому что посчитала его самым подходящим кандидатом, а возможно, и единственным человеком, способным помочь в таком деле, – из моих знакомых, которые сейчас находятся в России. И он любезно согласился.

– И теперь вы отправитесь ко мне, – впервые подала голос Клавдия Степановна.

– Но… – открыл рот Бодряну.

– Обсуждать финансовые вопросы вы сможете и у меня дома. Пока я в магазин хожу. Подслушивать не собираюсь. Но подумайте сами – Бориса Сигизмундовича у меня в квартире искать точно никому не придет в голову.

Семен на водительском месте хмыкнул.

– А вы его куда собирались везти? – спросила Клавдия Степановна у Бодряну.

– Да я думал по ходу решать, когда выясним, кого и что нашли. Мы, конечно, остановились в надежном месте… Но вы правы. Скажите Семену адрес. Он проводит до квартиры, а завтра мы все встретимся у вас.

– Я обязательно расплачусь с вами за постой, многоуважаемая Клавдия Степановна, – вставил Доброчинский. – И скажите, пожалуйста, что я еще могу для вас сделать?

– Жениться на мне, – невозмутимо ответила русская дама.

Борис Сигизмундович замер с открытым ртом, Бодряну собирался что-то сказать, подавился слюной и закашлялся, Семен расхохотался. Я же подумала, что Клавдия Степановна все темы сводит к одной – замужество. Правда, на этот раз почему-то было замужество не единственной дочери, а ее собственное. Может, из-за возраста потенциального жениха? Хотя ведь Доброчинский женат далеко не первым браком, и жена даже моложе дочери Клавдии Степановны. Но ведь, если я правильно помню, у него одна вредная привычка – жениться. Так почему бы не использовать этот «вред» во благо?

Борис Сигизмундович немного пришел в себя и как раз сказал, что уже является счастливым обладателем жены и шести детей от разных браков.

– Разведетесь, женитесь на мне на годик, потом снова можете хоть на предыдущей жене, хоть на очередной молодухе.

– Я вообще-то холост, – подал голос с переднего сиденья Бодряну.

– Это предложение руки и сердца? – уточнила Клавдия Степановна.

– Это деловое предложение, – отозвался Бодряну. – Как и у вас к Борису Сигизмундовичу. Вы же не будете утверждать, что влюбились в него заочно по фотографии? Если вы мне представите веские аргументы, я с вами хоть завтра под венец прогуляюсь. Бонни возьмем в свидетельницы. И Семена.

– У нас с иностранцами так быстро не женят, – заметила Клавдия Степановна. – И вообще только в двух местах в городе. Вот в США, я слышала, все можно за один день оформить, правда, не во всех штатах. Но у меня визы нет. И туда сложно получить.

– За деньги в России делают все, что угодно, – встрял Доброчинский. – В принципе, если надо, я могу быстро развестись. Я – гражданин России. Жена – гражданка России. Хотя у нас есть несовершеннолетний ребенок. Но самая большая проблема состоит в том, что мне нужно как можно скорее покинуть пределы России и не засвечиваться здесь. Я вообще жалею, что согласился на эту авантюру.

И он посмотрел на меня. Но я на самом деле и предположить не могла, что так получится! И где же коллекция?

– Зачем вас выкрал Суравейкин? – спросила я. – Налет – его рук дело?

– У меня перед ним должок. Старый. Еще с девяностых годов. Но дело в том, что он меня не выкрадывал. Он меня перекупил.

– У кого? – воскликнули мы все хором.

Доброчинский развел руками.

– Значит, налет на кортеж организовывал не он? – задумчиво произнес Бодряну. – И у кого же тогда коллекция?

– Я сам хотел бы это знать, – хмыкнул Доброчинский.

– Но это явно знает Суравейкин, – заметила Клавдия Степановна.

– Не факт, – сказала я. – Смотря как он покупал Бориса Сигизмундовича. Может, на подпольном аукционе. Раньше предметами искусства и ювелирными украшениями торговали с не очень чистой историей, теперь гражданами. Брат Бориса Сигизмундовича – большой специалист по подпольным аукционам.

– Но он бы не стал торговать мной! – взревел олигарх-диссидент.

– Вы на сто процентов в этом уверены? – повернулся с переднего места пассажира Бодряну.

Доброчинский закрыл рот.

– Что вам говорил Суравейкин? – уточнила я.

– Требовал акции, которые я у него увел.

– И все?

– Упущенную прибыль. Оплату морального ущерба. Говорил, что просто так не отпустит. Не зря же он на меня столько денег угрохал.

– Что вы помните про налет? – спросила я. – Вас посадили в машину. Что было дальше – до вашего заключения в подвале?

– Не знаю. Мне в лицо ткнули какой-то мерзко пахнущей тряпкой. Очнулся в подвале. Потом туда пришел Суравейкин и объяснил ситуацию.

«Значит, он мог тебя и не перекупать, – подумала я. – Сказать можно что угодно. Да и ты можешь говорить что угодно, но знать правду».

Хотя теперь я считала, что Борис Сигизмундович – пострадавшая сторона. Однако нельзя было исключать варианта, что налет организовал Доброчинский, а потом его каким-то образом прихватил Суравейкин. Коллекция к этому времени была уже спрятана, и Суравейкин требовал ее у Доброчинского в обмен на освобождение.

– Но все-таки надо бы поговорить с Суравейкиным… – задумчиво произнесла Клавдия Степановна. – Он может знать, у кого коллекция.

– Я считаю, что коллекцию искать бессмысленно, – заявил Доброчинский. – Кстати, а где мои ведра? Их тоже забрали?

Я пояснила, что они у Сигизмунда Сигизмундовича, который наотрез отказался отдавать их государству.

– И правильно сделал. Обратно увезу.

– А сможете? – спросила я. – У вас же, как я поняла, у самого проблемы с выездом.

– Я на вас, Бонни, доверенность оформлю. В Англии. Кстати, если придумаете, как мне выехать из России без проблем, и обеспечите мне этот выезд, я вас интервью и фактурой обеспечу на год вперед. Отдельную колонку сможете в «Зарубежном репортере» открыть.

– Я не понимаю, почему у вас должны возникнуть проблемы с выездом. Ведь была же достигнута договоренность на самом высшем уровне. Я могу выступить свидетельницей и…

– Бонни, я же не выполнил поставленное условие! Я же должен был обеспечить доставку коллекции в целости и сохранности! А ее у меня украли! Если бы ее потом из Эрмитажа вынесли, меня бы это не волновало. Но ее сперли, пока я еще не передал ее музейным работникам. И ведь полстраны, если не три четверти, явно решили, что это я организовал налет. Но самое обидное, что это не я, и даже не представляю, где она находится! И кто налет организовал! Не знаю! И мне здесь оставаться нельзя, потому что меня в подвал может засадить не один Суравейкин! Я думал, что государство защиту обеспечит, а теперь фиг оно мне что-то обеспечит, кроме кормежки на казенный счет на северах. И еще тут полно всяких Суравейкиных!

– У которых к вам счеты с девяностых годов, – добавила Клавдия Степановна.

– Вот именно, – со вздохом признал Борис Сигизмундович.

Тут мы как раз подъехали к дому Клавдии Степановны, Семен приготовился провожать их с Доброчинским. Я обещала заехать завтра, когда высплюсь. Бодряну заявил, что тоже встретится с Борисом Сигизмундовичем, чтобы обговорить условия оплаты своих трудов. Известный маг никогда не занимался благотворительностью, правда, Доброчинскому наведением порчи не грозил, поскольку прекрасно понимал, с кем имеет дело.

Доброчинский задумался на мгновение, потом попросил прямо назвать сумму, так как не видит необходимости скрывать ее от меня и Клавдии Степановны. Зачем откладывать до завтра? Он сегодня отдаст распоряжение перевести ее на счет Бодряну. У потомка графа Дракулы были заготовлены все реквизиты – и он протянул листок Борису Сигизмундовичу. Доброчинский спросил, может ли он обратиться к Бодряну за помощью, если она ему потребуется. Тот любезно разрешил и заявил, что, если потребуется, обеспечит помощь и, так сказать, с магическим оформлением. На некоторых клиентов очень хорошо действует.

Потом ушли все, кроме нас с Бодряну.

– Я думаю за ним проследить, – заявил Бодряну. – Человека сюда пришлю. Пусть присматривает за квартирой. Раз предложил заплатить сегодня, значит, планирует сбежать завтра. Или сегодня ночью.

– Вы считаете, что Клавдия Степановна его из квартиры выпустит?

– Ну, мало ли что может случиться… Кстати, зачем ей за него замуж?

– Она зациклена на этом. Наверное, для статуса. То есть она считает, что для ее статуса и для статуса дочери на выданье нужно побывать замужем за олигархом, пусть и опальным. Ну и на приданое дочери, наверное, деньжат получить. Или особнячок какой-нибудь за пределами России. Опять же тогда можно претендовать на более высокопоставленного зятя. Может, еще и славы хочется. Если она выйдет за Бориса Сигизмундовича, эту новость будут освещать все газеты, журналы, радиостанции и телеканалы в России и многие за рубежом. Тут и дочь заодно можно будет пристроить. Ее фото в газетах помещать рядом с мамочкиным. Женихи табуном повалят.

Бодряну хмыкнул.

Вернулся Семен, отвез меня до машины, на которой я ездила по Петербургу, и мы с Бодряну расстались, как всегда, довольные друг другом.

Глава 22

На следующий день, когда я приехала к Клавдии Степановне, она как раз кормила Доброчинского завтраком. Он не сбежал. Или только пока?

– Как давно домашней кашки не ел! Просто вкус из детства. У меня мама точно так же манку варила.

И олигарх-диссидент с блаженством на лице облизал ложку.

– Бонни, мы тут спорим, сбривать Борису усы или нет. Я считаю, что нужно попробовать отрастить. Ты посмотри, как они ему идут.

Борис Сигизмундович побрился, но верхнюю губу не трогал. Как понимаю, Клавдия Степановна не дала.

В ответ на вопрос я пожала плечами. Мне, признаться, было все равно.

– Я где-то слышал, что историю Великобритании можно проследить по усам, – заявил Доброчинский. – В каждый период истории была своя мода. Это правда?

Я кивнула. Это на самом деле так, и мой дедушка по старинным портретам может определить, к какому периоду относится работа. Но я не такой знаток в этом деле, знаю только, что английская «история усов» заканчивается в 1916 году, когда король издал указ, позволяющий военнослужащим брить верхнюю губу (до этого усы были обязательными). Есть несколько версий появления этого указа. Самая распространенная – это проблемы с растительностью на лице у наследника престола, который по английским законам обязательно должен послужить в армии (и никакие отмазки не принимаются!).

Но также знаю, что усы могут сильно изменить внешность. Возможно, это сослужит хорошую службу Доброчинскому. Или граждане России начнут гадать, почему он вдруг решил отрастить усы, а не прикидывать, какую новую пакость готовит олигарх-диссидент.

Клавдия Степановна посмотрела на меня и спросила, какие у нас с ней на сегодня планы. Борис хотел просто отдохнуть. Глядя на него, я подумала, что в подвале у Суравейкина было бы неплохо посидеть Юрочке. Лишний вес сошел бы очень быстро. Может, посоветовать продюсеру?

Я предложила съездить к маме Юрочки. Мы давно собирались. Хотя сможет ли она нас сегодня принять? Следователь любезно обеспечил меня ее телефонами и адресом.

Я позвонила, представилась и сказала, что хотела бы взять интервью. Женщина сразу же согласилась, спросила, когда мне удобно, и заявила, что будет ждать меня с помощницей через полтора часа.

Пока мы ехали к Юрочкиной маме, позвонил Бодряну и сообщил, что деньги от Доброчинского уже поступили ему на счет.

– Так быстро? – поразилась я.

– При желании такой перевод можно провести за час, – сказал он. – Но, вероятно, я ему нужен. Он не сбежал? Поразительно…

Я попросила старого знакомого держать меня в курсе развития событий. Доброчинский попросит Бодряну помочь ему найти коллекцию? Или забрать? Кто еще, кроме Доброчинского, может знать, где она?

* * *

Мамаша оказалась удивительно похожей на Юрочку. В молодости она, вероятно, была очень красивой женщиной. Потеряв красоту, такие женщины обычно очень страдают и всеми силами стараются сохранить молодость. Хотя эта, похоже, не очень старалась. Она совсем не была ухоженной. И немного одутловатое лицо не вызывало симпатии. Юрочка же сразу располагал к себе.

Принимала она нас в красно-черном китайском шелковом халате, расшитом длиннохвостыми попугаями. В квартире в клетках проживало несколько настоящих попугаев разных размеров, которые на протяжении всего нашего разговора издавали громкие звуки. На человеческом языке говорил только один, оравший «Кошмар-р-р! Импотент!». Я подозревала, что мужчина, это услышавший, на самом деле мог им стать. Хозяйка на птиц не обращала никакого внимания, а мы с Клавдией Степановной все время дергались. В двух клетках попугаи лежали на дне и не шевелились. Спят, что ли? Или сдохли, а хозяйка не заметила? Хотя навряд ли… К тому же в квартире стояло множество фигурок попугаев из разных материалов (кроме чучел), на стенах висели тарелки с изображениями этих птиц, кровать была застелена покрывалом с вышитыми попугаями. Также имелось два портрета попугаев в черных рамках. Хозяйка сообщила, что их ее знакомый художник нарисовал по памяти – после кончины ее любимых питомцев.

Но нас не интересовали попугаи. А интересовал хозяйский сын.

Нас усадили на кухне, где на столе с четырьмя пластиковыми салфетками (с изображением попугаев) уже стояла открытая бутылка джина и пара банок с тоником. В одном высоком бокале был разведен коктейль. Из него торчала соломинка с пластиковым попугаем сверху.

– Будете? – спросила мать Юрочки.

Мы с Клавдией Степановной покачали головами. Я украдкой бросила взгляд на часы. Рановато для джина. Теперь мне была понятна одутловатость лица женщины. За время нашего разговора бутылка почти опустела.

Я спросила, давно ли мама виделась с Юрочкой. Оказалось, что со времени их последней встречи прошло больше двух лет, то есть они прекратили общаться до отъезда сына в Англию на постоянное место жительства.

– Но это все-таки мой сын, и я не хочу портить ему карьеру, поэтому и согласилась на интервью. Тем более если он сам будет зарабатывать деньги, то не будет тянуть их с меня. В его возрасте вообще-то дети должны родителям помогать. Хотя я знаю немало родителей в России, которые содержат великовозрастных деточек и при этом говорят, что дети – это святое. А то, что сыну тридцать пять лет и он ничего не может и не хочет…

– Но ваш-то… – перебила Клавдия Степановна.

«Ведь вроде бы он вам эту квартиру купил», – подумала я. По крайней мере, нам так говорили.

– Мой на бабах деньги делает. Пусть хоть так. Это я его направила в нужное русло, раз больше никак не умеет зарабатывать. Но сколько еще он будет жить за счет баб? Кто его будет содержать в пятьдесят лет? Но, к сожалению, такие дети часто рождаются у одаренных людей. Говорят же, что природа на детях отдыхает.

«Это она про себя, что ли? А в чем одаренность?» – подумала я.

Мать Юрочка словно прочитала мои мысли.

– Я не про себя, – сказала она. – Хотя меня родители в семнадцать лет прекратили содержать. И вообще я – женщина! Когда мужчины женщину содержат – это нормально, а вот наоборот… Но не будем об этом. У Юры очень талантливый отец. Просто Мастер – с большой буквы. Уникальный человек. Руки золотые, вкус потрясающий. Самоучка.

Дифирамбы в адрес отца Юрочки продолжались довольно долго. Признаться, я раньше никогда не слышала, чтобы женщина так говорила о мужчине, который на ней не женился. А я точно знала, что она родила и воспитывала Юрочку одна.

Этим уникальным человеком оказался Константин – реставратор с золотыми руками из того двора, где раньше жили Юрочка с мамой, он же – отец Дашки, которая теперь пасется вокруг моего дяди Ричарда. Но неужели русские бабки не знали, от кого родила молодая и незамужняя соседка? Оказалось – не знали. Женщина любила отца своего ребенка и не хотела ставить его в неловкое положение. Тем более Юрочка был похож на нее, а Константин с ребенком занимался, и немало. Этого и хотела мать. Только, к сожалению, Юрочка не смог освоить специальность отца.

И еще его совратила жена отца.

Про это мы с Клавдией Степановной уже слышали, но хотелось узнать версию Юрочкиной матери насчет исчезновения Дашиной.

Юрочкина мать думала, что жена Константина сбежала с любовником.

– Я надеялась, что мы поженимся с Костей… Я была готова принять Дашку. Ребенок-то ведь ни в чем не виноват. Хотя выросла такая же вертихвостка, как мамаша ее была. Это же надо – бросить ребенка! Мужика – ладно, хотя Костя-то – золото, а не мужчина. Но он больше не хотел ни на ком жениться. Дашку растил, Юрой моим занимался. Вину свою чувствовал…

– Перед вами? – уточнила я.

– Ну, он считал себя виноватым… Я – нет. Я сама его хотела. Или хотя бы ребенка от него. А потом он сам нам помогал, хотя я и работала на двух работах, чтобы и себя, и ребенка прокормить – на свои деньги. И не рассчитывала на его помощь. Только хотела, чтобы он Юрой занимался. И хотела во всем отличаться от его вертихвостки. Чтобы он понял – не сбегу. Я работаю, на меня можно положиться… Но, наверное, я была не права… Хотя Юре он много раз помогал. Сколько раз его долги оплачивал!

– Какие долги? – тут же встрепенулась я.

Мать Юрочки посмотрела на меня повлажневшими глазами пьяной женщины.

– А-а-а… все знать хочешь? – спросила она и погрозила мне пальцем.

Клавдия Степановна наступила мне под столом на ногу.

– Я хочу помочь вашему сыну, – сказала я.

– Влюбилась? – спросила его мать, растягивая гласные.

У меня создалось впечатление, что она опьянела почти мгновенно. То есть еще пару минут назад она разговаривала с нами совершенно нормально, хотя и потягивала джин с тоником, а потом у нее в голове (или в организме) словно что-то щелкнуло – и ее повело.

– А вы и попугаям наливаете? – вдруг спросила Клавдия Степановна. Может, хотела расположить мать Юрочку к себе? Ведь хозяева любят, когда с ними говорят об их любимцах.

– Ага, – рыгнула мать Юрочки. – Только не все пьют. Разборчивые, гады! Но я же не могу одна? И с зеркалом не могу. А с попугаями могу! Вот мы на троих и соображаем. Знаете, что на Руси положено на троих? А в Англии по одному пьют. Юрку это так поразило! Он мне рассказывал.

Это не совсем так, хотелось сказать мне, но я не стала встревать. Хотя согласна: в Англии многие пьют в одиночестве, по крайней мере, количество пьющих в одиночестве в Англии несравненно больше, чем это количество в России. И сейчас у нас стоит колоссальная проблема – женский алкоголизм. Женщины как раз пьют в одиночку (и в России передо мной сидел наглядный пример, попугаев я не могла считать собутыльниками). Мужики в Англии ходят в пабы и там надираются компаниями. Особенно этим славятся футбольные болельщики. Английские футбольные болельщики вообще прославились на весь мир своими пьяными дебошами. Мне московские знакомые рассказывали, какие меры предпринимались, когда в финале Лиги чемпионов играли «Челси» и «Манчестер Юнайтед». В особенности почему-то английские болельщики любят валить статуи и купаться в фонтанах, иногда голышом.

Но сейчас речь шла о Юрочке, и, как мне казалось, из пьяной женщины можно многое вытянуть – если правильно задавать вопросы.

– Константин и вам помогает? – спросила я про отца ее сына.

– А как же! – воскликнула мать Юрочки. – На что бы я жила, если бы не он? На пенсию?!

– Юра вообще денег не присылает? – встряла Клавдия Степановна.

– Нет у него денег. И никогда не было. Они от него всегда уходят – как песок сквозь пальцы, как вода утекает… В Англии хоть не играет. Костя говорил, что не играет. Английская баба его в ежовых рукавицах держит. И правильно. Я рада. Так и надо. Русская ни одна не могла. Да и нет там, в Англии, таких злачных мест, как здесь. Хотя, конечно, если наши туда поперли, то и там есть… Но английская баба против его общения с русскими. И больше она его карточные долги оплачивать не будет. Одного раза хватило. Но тогда она его в мужья покупала. Тогда – понятно. Но купила – и все. Правильно. Именно такая жена и нужна Юрику. Хотя – дура, что его в мужья взяла. Но с характером.

Я хотела заметить, что, по мнению британцев, характер значит больше, чем интеллект, но воздержалась. Тем более я не считала Вики дурой.

Клавдия Степановна опять наступила мне на ногу.

В это мгновение у меня зазвонил мобильник. Я взглянула на экран. Звонил Сигизмунд Сигизмундович Доброчинский. Интересно, еще из больницы или уже вылечился?

Я нажала на зеленую кнопочку, а мать Юрочки тем временем смешивала себе очередной коктейль – примерно десять частей джина на одну тоника.

– Бонни, твою мать! – заорал в трубке Сигизмунд Сигизмундович так, что дернулась даже сидевшая рядом Клавдия Степановна. В трубке тем временем звучала длинная и витиеватая матерная тирада.

– Успокойтесь, а то обширный инфаркт заработаете, – спокойно сказала я, врываясь в поток мата. – Или кондрашка хватит.

Сигизмунд Сигизмундович в трубке тяжело дышал.

– Ну что случилось? – спросила я. – Коллекция нашлась? Или ведра украли?

– Борька звонил, – выдохнул Сигизмунд Сигизмундович. – У него ваших телефонов нет. Ни твоего, ни Клавдии Степановны. В общем, он просил, чтобы вы немедленно ехали обратно.

– Что случилось?! – воскликнула я, вскакивая с места. Клавдия Степановна последовала моему примеру. Юрочкина мать тупо смотрела в высокий бокал.

– Всех деталей я не знаю, – вздохнул Доброчинский. – Но Борька сказал, что вы справитесь. Моих ребят не нужно посылать. Но срочно возвращайтесь. Бонни, почему ты мне не позвонила, что Борька жив? Ну неужели ты думала, что я брата предам? В общем, заезжай в больницу, когда сможешь. И говори, какая помощь нужна. Что бы ни потребовалось.

Глава 23

– Что могло случиться в моей квартире?! – недоумевала Клавдия Степановна, садясь в машину.

Я быстро тронулась с места.

– Бонни, я сейчас ему позвоню…

– Куда? На ваш домашний? Вы думаете, Борис Сигизмундович трубку снимет?

– Ах да… Но как же мы ему не оставили номера телефонов? И ведь его трубка где-то потеряна… Но кто же мог подумать, что в моей квартире что-то случится? Как ты думаешь, что?

– По-моему, вам лучше знать, что может случиться в вашей квартире, – заметила я. – Но наверное, пришла ваша дочь. Кстати, у кого есть ключи?

– У дочери. Но ты же знаешь мою Ленку! Ее появление не стало бы проблемой.

Я хмыкнула. Думала, как раз наоборот.

– Да Ленка бы за меня порадовалась! Мать олигарха прихватила. Его вся страна ищет, во всем мире гадают, куда подевался, а он у меня на кухне кашу ест. Ленка бы мной только гордилась!

– Он мог затопить соседей снизу. А у вас девятый этаж. Что, если вода дошла до первого?

– Ну как бы он кого-то затопил?! Подумай сама, Бонни.

– А если по закону подлости трубу прорвало? Мы же в России находимся. И Борис Сигизмундович ее сейчас рукой держит? Или телом дыру затыкает? Или воду с пола собирает всеми возможными тряпками? То есть вашей одеждой?

Мне, признаться, хотелось бы увидеть олигарха-диссидента за этим занятием.

– Вообще-то в этой стране кого угодно могло принести… – задумчиво произнесла Клавдия Степановна.

Я была с ней абсолютно согласна. Но не думала, что Борис Сигизмундович станет кому-то открывать дверь.

Наконец мы подъехали к дому моей русской знакомой, я быстро закрыла машину, и мы рванули в подъезд.

Клавдия Степановна открыла своим ключом дверь, мы ворвались в квартиру – и нам навстречу из кухни вышел Борис Сигизмундович.

У олигарха-диссидента тряслись руки.

– Что случилось?! – спросили мы в два голоса.

Он только безвольным жестом махнул в сторону комнаты.

Мы рванули туда.

На ковре под обеденным столом лежал мужик средних лет в одних трусах. В первое мгновение я не поняла, жив он или мертв.

– Так это Валерка из соседнего подъезда, – облегченно выдохнула Клавдия Степановна. – А я-то думала…

– А я что мог подумать, когда увидел на балконе босого мужика в одних трусах?! – завопил олигарх-диссидент. – Девятый же этаж!

– Ты просто в России давно не был, Боря, – невозмутимо заметила Клавдия Степановна и пояснила, что пьяного Валерку жена с тещей иногда запирают в комнате, чтобы под ногами не мешался, а он взял моду к Клавдии Степановне перебираться. Она его выпускает на улицу, и он идет дальше пьянствовать с друзьями. За такое содействие Валерка все чинит в квартире русской сердобольной дамы.

Я спросила у Бориса Сигизмундовича, что именно произошло.

По его словам, при виде босого и почти голого мужика на балконе девятого этажа Борис Сигизмундович чуть не получил сердечный приступ. В голове проносились разные мысли, и первой была: органы выследили. Потом он решил, что это человек Суравейкина. Потом – что это те, кто выкрал его изначально. В общем, мысль о соседе в голову пришла последней. Мужик тем временем жестами просил пустить его внутрь.

Борис Сигизмундович пустил.

– Ты не волнуйся, я не Клавин любовник, – первым делом сказал мужик и предложил выпить за знакомство. Он точно знал, где у Клавдии Степановны стоит.

Пил один мужик – и много говорил, в основном о жене и теще. О таких, как они, один русский классик очень точно сказал: «Коня на скаку остановит». Я подумала, что на Руси встречала много таких женщин, и в квартире одной из них находилась в эти минуты. Мне казалось, что при желании Клавдия Степановна могла бы остановить на скаку бешеного боевого слона, которого использовали в военных операциях в древности. Хотя могла бы и современный танк. Сосед Клавдии Степановны, правда, предлагал выставить своих женщин против братьев Кличко и заработать денег на тотализаторе. Он точно знал, на кого поставил бы в этих боях, и не сомневался в победе родственниц.

Правда, он не успел рассказать обо всех их талантах – и просто рухнул под стол.

– И что было паниковать? – посмотрела на Доброчинского Клавдия Степановна.

– Так проснуться же может – и меня узнает. Я же не в курсе, сколько ему времени нужно, чтобы проспаться и протрезветь. А если он потом своим жене и теще или собутыльникам будет рассказать, что я тут прячусь?

– А кто поверит-то? – Клавдия Степановна была абсолютно спокойна. – У нас во дворе всем известно, что у Валерки белая горячка.

– А если все-таки кто-то его послушает? – не унимался олигарх-диссидент.

– Что вы хотите, Борис Сигизмундович? – спросила я.

– Бонни, удали его из квартиры, – умоляюще посмотрел на меня Доброчинский.

– Вообще-то можно его домой проводить… – задумчиво произнесла Клавдия Степановна. – Бабы знают, что он ко мне иногда забирается. Скажем, что нашли спящим на балконе. Пошли, Бонни. Ты его с одной стороны подхватывай, я – с другой. Вдруг за русского замуж выйдешь? Надо заранее готовиться. У нас-то девочки мастерству обращения с пьяными отцами семейств с детства обучаются под руководством мамы и бабушки, а у тебя такой подготовки нет.

Мне ничего не оставалось делать, кроме как подставить плечо, на которое Клавдия Степановна ловко закинула руку пьяного соседа. Во всех ее действиях чувствовался немалый опыт. Правда, я помогала ей не из-за приобретения этого самого опыта, а потому, что считала, что Валерку на самом деле нужно удалить из квартиры, пока он не пришел в себя.

На лавочке перед подъездом уже сидели две бабули, которые, естественно, прекрасно знали и Клавдию Степановну, и Валерку.

– Опять?! – воскликнули они хором.

Клавдия Степановна кивнула с трагическим видом.

– И ведь ни разу не свалился! – пораженно покачала головой одна бабуля.

Вторая предложила нас проводить. Ведь нам неудобно с такой ношей дверь открывать. В результате к Валеркиной квартире в соседнем подъезде мы подходили делегацией из пяти человек, или четырех, и почти неодушевленного груза.

Одна из бабок надавила на звонок. Нам не открыли. Тогда она заявила, что запасной ключ имеется у соседки, которая сидит с маленьким ребенком, позвонила туда, ключ получила. Молодая соседка тоже вышла посмотреть на возвращение тела в квартиру.

Меня же интересовало, куда подевались жена с тещей.

Дверь открывала одна из бабок. Но она не успела ее распахнуть. Это сделали изнутри.

Расталкивая собравшихся на лестничной площадке женщин, из квартиры вылетело некое чудище и, издавая странные звуки, рвануло вниз по лестнице. Женщины истошно орали. Упали все, кроме меня и молодой мамаши, которая стояла с краю. Я же, бросив пьяного Валерку, успела отскочить в сторону.

Потом я рванула к лестничному окну, чтобы распахнуть его.

Из квартиры шел знакомый мне запах.

Дверь стояла нараспашку, и я, открыв окно на лестнице, бросилась оттягивать женщин.

– Помогай! – заорала я молодой мамаше, впавшей в ступор.

Клавдия Степановна сообразила сама и кубарем скатилась этажом ниже.

– Окно раскрывайте! – рявкнула я, и она тут же повиновалась.

Нервно-паралитический газ, запах которого я узнала, конечно, уже подвыветрился и сейчас уйдет вообще, но на площадке находились пожилые женщины, и на них он все еще мог оказать сильное действие.

Но бабки оказались крепкими. Они не потеряли сознание, только терли глаза и покашливали, сидя на бетонном полу.

Через пять минут мы все еще оставались на лестнице. Я решила, что можно войти в квартиру. Там пахло гораздо сильней, и у меня тоже начали немного слезиться глаза. Пробежала к окну в ближайшей комнате и распахнула его, потом принялась за исследование квартиры. В процессе у меня возникла мысль, что нужно будет перевести на русский язык брошюру «Как правильно расставить мебель, если вы алкоголик», которую я недавно видела в одном книжном магазине в Лондоне. Написана она одним излечившимся алкоголиком, у которого теперь, по его словам, появилась масса свободного времени, и он решил стать писателем. Как раз будет что в качестве подарков в Россию привозить. Советы простые, но толковые и помогут избежать травм. После посещения Валеркиной квартиры мне стало его искренне жаль – даже я едва избежала столкновения с острым углом. Хотя, возможно, Валерка тут получил хорошую тренировку и поэтому с такой легкостью перебирается с балкона на балкон? А вылетевшее из квартиры чудище издавало странные звуки как раз после «общения» с неудачно расставленной мебелью?

Две женщины, которые, по словам родственника мужского пола, должны были противостоять братьям Кличко, оказались маленькими и худенькими. Одна лежала в коридоре, вторая – на кухне. Клавдия Степановна, появившаяся в квартире вслед за мной, принялась звонить в милицию и «Скорую».

Я осматривала квартиру.

Балконная дверь в комнате, имеющей общую стену с квартирой Клавдии Степановны, была открыта. Я подошла к ней и услышала крики на улице внизу. Вышла на балкон и взглянула вниз.

Там лежало тело. Вокруг него собиралась толпа.

Глава 24

Вскоре приехали и милиция, и «Скорая». Родственниц Валерки привели в чувство, его самого пока не смогли. Но и жена с тещей, и соседки заявили, что очухается сам. Тем более он не наглотался никакого газа.

По словам тещи, к ним в дверь позвонил негр (а негров в этом доме отродясь не бывало) и заявил, что покупает предметы русской старины.

– И вы открыли дверь? – уточнил милиционер.

Женщине, по ее словам, стало интересно.

– Да впарить негру хотела какое-нибудь дерьмо, – влезла одна из бабок, которые провожали нас в эту квартиру. – Небось думала, что раз негр, то не поймет. Вот и получила!

Нужно отдать должное милиции, она быстро пресекла зарождающийся скандал и попросила продолжить рассказ.

Но рассказывать, в общем, было нечего. В тещу Валерки, которая открывала дверь, тут же прыснули из баллончика. Жена Валерки помнила только какое-то чудище, ворвавшееся на кухню. Потом она потеряла сознание.

Я поняла, почему убегавший из квартиры человек показался мне чудищем. Он был в противогазе, который я не успела толком рассмотреть за доли секунды, пока его видела, плюс из-под противогаза торчала черная шея, и перед собой он выставлял черные руки.

Внезапно очухался Валерка. Сам по себе. Бригада «Скорой помощи» с ним ничего не могла поделать, а тут, видимо, время пришло.

Валерка принял сидячее положение, обвел всех осоловевшим взглядом и остановил его на милиционере в форме.

– Что помните, гражданин? – тут же подскочил к нему следователь.

– Олигарха-диссидента, – родил Валерка. Я внутренне напряглась и быстро переглянулась с Клавдией Степановной. – Этого… Бориса Доброчинского. Только с усами.

– Где вы видели Доброчинского? – тут же оживился следователь, все члены бригады подались вперед, вероятно, ожидая повышения по службе. За нахождение пропавшего олигарха на него вполне можно было рассчитывать.

– Да по телевизору он его видел! – вставила жена.

– Э нет, – сказал Валерка. – Я с ним пил!

– Где? – спросили почти все граждане, находившиеся в квартире.

– Где обычно. Под березками, – пожал плечами Валерка.

– Да ты же с Петькой из первого подъезда пил, – вставила одна из бабок, провожавших нас в квартиру. – А он с усами. Но на Доброчинского нисколько не похож. От Чубайса что-то есть, это точно, но…

– Валера, я тебе давно говорю, что у тебя белая горячка! – заорала теща зычным голосом. – Только другим нечисть всякая мерещится, а тебе вдруг олигархи-диссиденты.

– У наших граждан с каждым годом все новые и новые видения появляются, – со знанием дела сообщил врач «Скорой». – А Доброчинского в последнее время много по телевизору показывали. Вот его образ и отложился в подсознании.

– Я с ним пил водку, – твердо заявил Валерка. – Я не сумасшедший.

– Ты просто алкаш! – рявкнула жена.

– А о чем вы разговаривали с олигархом? – вкрадчиво спросил следователь.

– О футболе, – без колебаний заявил Валерка.

– Точно, они с Петькой на весь двор орали, – опять влезла бабка. – Я вам лучше перескажу, о чем они говорили. Петька совсем сдурел. Сказал, что больше за «Челси» болеть не будет. Это ж надо! За нашу команду болеть не будет, а будет за «Тоттенхэм», потому что они Павлюченко купили. А ему Павлюченко всегда нравился. Мне тоже нравится. Очень симпатичный мальчик. Но я все равно буду болеть за «Челси».

– Мне Доброчинский признался, что втайне болеет за «Арсенал», хотя из соображений бизнеса вынужден ходить на матчи «Челси», – сообщил народу Валерка. – Но он там не футбол смотрит, а деловые вопросы решает.

– Все русские, проживающие в Лондоне, болеют только за «Челси», – уверенно заявила одна из бабок. Меня, признаться, очень поражает любовь и интерес к этой команде в России. В последнее время создалось впечатление, что в России ее знают лучше, чем в Англии. В Англии, правда, люди больше информированы о любимой марке трусов Дэвида Бекхэма, чем о его последних футбольных достижениях.

– Это не так, – сказала я. – Лично знаю русских, проживающих в Лондоне, которые болеют за «Арсенал».

Начался разговор об английском футболе. В нем активно участвовали и мужчины, и женщины, причем самых разных возрастов. Все что-то знали про «Челси». В Англии же масса футбольных болельщиков совершенно не знает русский футбол. Многие слышали про «Зенит», но точно не смогут назвать фамилии игроков.

Первым о причине встречи в этой квартире вспомнил следователь (после примерно двадцати минут разговоров об английском футболе), повернулся ко мне и спросил, за кого все-таки болеет Борис Доброчинский. Я развела руками. У меня никогда в мыслях не было его об этом спрашивать. И вообще, какое дело до этого следователю? Правда, в России, как я успела заметить, всем до всего есть дело, а про олигархов и их женщин знают столько, что сами «герои» об этом даже не догадываются. Валерка тем временем продолжал настаивать на своей встрече с олигархом-диссидентом, но его больше никто не слушал.

– Валера, если бы у нас во дворе появился Доброчинский, мы бы его никуда не отпустили, – наконец уверенно заявили бабки. – У нас к нему много вопросов накопилось. Как миленький бы рассказал, где все украденное у народа.

Представители русских правоохранительных органов начали умильно улыбаться. Они знали своих бабок. И теперь были уверены, что Доброчинского поблизости не было. Я мысленно вздохнула с облегчением.

– Был Доброчинский! – заорал Валера.

– Я не понимаю, как можно столько пить? – с укором глядя на Валеру, сказала одна из бабок.

– Вот и не рассуждайте о том, чего не понимаете! – рявкнул Валера.

Следователь попросил хозяек квартиры посмотреть, все ли на месте.

Насколько могли судить женщины, в квартире ничего не пропало. Ничего не было разгромлено, только открыта балконная дверь.

Однако они видели одного человека, но в квартире явно находились двое. Ведь один сбежал по лестнице – и его видело несколько человек, второй же пытался сбежать через балкон и сорвался.

– Он что, идиот? – спросила молодая мамаша.

Но спросить у него было нельзя. Человек, свалившийся с балкона девятого этажа на асфальт, был мертв.

Документов при нем не оказалось. Он сам был мулатом.

Возможно, и сбежавший по лестнице был мулатом. Точно я сказать не могла.

После ответа на множество вопросов и заполнения протоколов нас с Клавдией Степановной наконец отпустили. Мы вернулись в квартиру, где Борис Сигизмундович уже сходил с ума и даже успел приготовить себе место в большом платяном шкафу. Но он понимал, что позвонить мы ему не могли.

– Ты в последнее время видела каких-нибудь мулатов или негров? – спросил у меня Доброчинский.

Я видела. У американского коллекционера Кевина. Только не понимала, что тем мулатам (если это, конечно, были они) делать в квартире алкаша Валерки. Или они решили оттуда залезть к Клавдии Степановне, просчитав все варианты?

Хотя они же американцы. Слишком сложно.

И зачем им Клавдия Степановна?

Или они каким-то образом выследили Доброчинского? И увидели, как через балкон лезет Валерка?

Я поняла, что в самое ближайшее время необходимо наведаться к коллекционеру из Техаса. Клавдия Степановна объявила, что одну меня не отпустит. Тем более лезли-то к ней. Если, конечно, это были те мулаты.

– Кстати, за какую футбольную команду вы болеете? – спросила я у Доброчинского.

– За «Арсенал», – сказал он. – Но вообще-то я больше хоккей люблю.

Глава 25

Перед тем как отправиться в гостиницу на встречу с Кевином, мы с Клавдией Степановной решили заехать в больницу к Сигизмунду Сигизмундовичу Доброчинскому, который уже несколько раз звонил на мобильный и мне, и Клавдии Степановне. Но мы не могли разговаривать при милиции. Однако если его не успокоить, то у него вполне может случиться какое-то осложнение. Не хотелось брать грех на душу.

Вначале мы позвонили ему и предупредили о своем скором появлении, потом отправились в путь, оставив Борису Сигизмундовичу трубку Клавдии Степановны для связи на крайний случай. Я считала, что в гостиницу лучше ехать вечером, когда Кевин точно будет сидеть в номере. Как раз Юрочку проверим и укорим за то, что не открыл нам всей правды. Мог бы сразу же сказать, что Даша его сестра по отцу. Не мог он этого не знать!

Сигизмунд Сигизмундович встретил нас как давно забытых родственниц, или скорее блудных дочерей, вернувшихся к любящему отцу. Правда, они с Клавдией Степановной были почти ровесниками, возможно даже, русская дама была старше. Доброчинский сказал, чтобы мы говорили свободно – палата его мальчиками проверяется ежедневно на наличие «клопов» и прочих электронных насекомых, к тому же тут установлена соответствующая аппаратура, глушащая звуки для «считывания» извне.

Я решила, что вполне можно рассказать то, что мы знаем о Борисе Сигизмундовиче. Его брат нас внимательно выслушал.

– Зачем он все-таки Суравейкину? – спросила я после завершения рассказа. Клавдия Степановна подалась вперед, желая выслушать интересную информацию.

– Борька у него акции стырил. Суравейкин хочет вернуть их назад.

– А он мог их вернуть, сидя в подвале? – уточнила я.

– Бонни, у русского человека такого вопроса бы не возникло. То есть человека, постоянно проживающего в России. Или сбежавшего из России.

– У Суравейкина есть свой нотариус, который все бы оформил, – вставила Клавдия Степановна. – Когда Борис стал бы «тепленьким».

– Вот именно, – кивнул Сигизмунд Сигизмундович. – Но где же коллекция?

Мы пожали плечами. Сигизмунда Сигизмундовича также волновало будущее брата, вернее, то, как представить его белым и пушистым для общественности. Но для этого обязательно следовало вернуть коллекцию!

– Бонни, ты подтвердишь информацию о том, где находился Борис? – уточнил Доброчинский.

Я кивнула. Правда, проникновение на чужую собственность… Хотя я же в России. Одно дело «смоет» другое. Мы же человека спасали. Пусть даже этот человек – всенародно нелюбимый и подозреваемый во многих грехах олигарх-диссидент.

Но был и еще один вариант – на тот случай, если коллекцию найти не удастся. Тогда придется каким-то образом вывозить Бориса Сигизмундовича из России. Об этом думал и его брат, у которого, как и у меня, возникли сомнения насчет возможности обнаружения коллекции. Ведь без коллекции Борис вполне может оказаться в других застенках, теперь – на государственном обеспечении.

Я не знала, как можно вывезти Бориса Сигизмундовича нелегально, хотя потом буду рада описать эти способы для английских читателей. Он – очень известный в России человек, его фотографии на протяжении многих лет печатают всевозможные средства массовой информации, а уж в последнее время сколько их появлялось… И сколько его телевидение показывало! Я понимаю, что в России можно купить «окно» на границе, но не для такой личности. Слышала про то, что можно уйти через Финляндию – и проводники есть, которые водят через границу или водным путем. Можно через Норвегию, но тогда следует отправляться в Мурманск. Но для Доброчинского требовался какой-то иной способ.

– У вас есть идеи? – спросила я у Сигизмунда Сигизмундовича. Сама я могла посоветовать только обращение к Бодряну. Но возьмется ли он за вывоз Бориса Доброчинского? Есть ли у него такие возможности? После спасения Доброчинского из подвала Бодряну не мог дать точный ответ, способен он вывезти Бориса Сигизмундовича из России или нет.

– Лучше бы, конечно, коллекцию отыскать… – задумчиво произнес Сигизмунд Сигизмундович. – Это было бы проще. А ты станешь помогать, Бонни?

– В разумных пределах. За фактуру для статьи. Я опишу способ. И вы больше никогда не сможете им воспользоваться. Правда, у меня уже есть одно предложение.

Сигизмунд Сигизмундович даже привстал на одре. Клавдия Степановна посмотрела на меня крайне заинтересованно.

Я предложила обратиться к американскому миллионеру Кевину, который показался мне большим проходимцем. Правда, ему явно придется презентовать какой-то древний артефакт. Но я не сомневалась, что братья Доброчинские что-нибудь обеспечат. Может, у самих что-то завалялось, может, у кого-то из знакомых перекупят, может, купят по заказу Кевина на аукционе.

– Ведрами он заинтересовался, – сообщил Сигизмунд Сигизмундович. – Но, боюсь, придется что-то еще предлагать. Ты с ним поговоришь, Бонни? В принципе? Может ли он? Согласен ли?

Клавдия Степановна объявила, что у нас на сегодня запланирован еще визит к Кевину. Но мы все однозначно считали, что лучше бы найти коллекцию и того человека, который организовал ее кражу.

Мы мило распрощались с Доброчинским и покинули больницу. Клавдия Степановна оставила бумажку со своим номером, чтобы Сигизмунд Сигизмундович мог позвонить брату.

Когда мы вышли на улицу и уже сели в машину, Клавдия Степановна вдруг схватила меня за рукав.

– Бонни, мы ведь допустили ужасную оплошность! – воскликнула она. – Надо было вначале какой-нибудь магнитофон купить, чтобы записывать, о чем будет говорить Доброчинский у меня в квартире! Ведь с братом-то он явно будет более откровенен, чем с нами! А мы не узнаем, о чем они говорили!

– Узнаем, – ответила я и пояснила, что магнитофон – это вчерашний день. Я, признаться, даже не представляла, как бы мы его оставили. Ведь Борис Сигизмундович отнюдь не дурак. Но современная техника (и в частности, электроника) шагнула так далеко, что позволяет делать как раз то, чего хотела добиться Клавдия Степановна.

Мой шеф обеспечивает меня разными электронными приспособлениями, помогающими в работе журналистки. Использование некоторых из них в Англии незаконно, вероятно, и в России тоже. Но в этой же стране особая специфика! И кто будет возмущаться? Доброчинский? Да мы ему даже не скажем. А если узнает… Я уверена, что русские правоохранительные органы будут на моей стороне. Даже спасибо скажут!

– Когда мы сможем выяснить, о чем он разговаривал? – У Клавдии Степановны был взгляд ищейки, взявшей след.

– Вечером.

– А что ты установила в моей квартире, Бонни? Борька это не найдет?

Я считала, что и не найдет, и не поймет, что это такое, если вдруг случайно обнаружит. Вечером я планировала проводить Клавдию Степановну домой, забрать свой «арсенал» и слушать уже в доме Павла Прокофьевича, у которого проживала. Клавдии Степановне потом могу перезвонить. Или все расскажу завтра. Сама горела желанием послушать разговор братьев. Ведь на самом деле они могли украсть коллекцию и разыгрывать перед нами спектакль. И кто-то один из них мог.

Глава 26

У входа в гостиницу мы столкнулись с Вики Фостер.

– Как хорошо, что я вас встретила! И еще на машине! – радостно воскликнула моя недавно обретенная родственница.

– Вы куда-то собираетесь? – уточнила Клавдия Степановна.

– Да! Бить морду любовнице моего мужа! Поехали со мной! Бонни, я разрешаю тебе потом описать это в «Зарубежном репортере». Вы согласны стать моей группой поддержки?

– Согласны! – радостно воскликнула Клавдия Степановна и сообщила, что неоднократно помогала своим русским подругам в таких делах и готова поделиться опытом, а потом еще мне дать развернутое интервью для английских баб. – А то ведь у вас много наших появилось. Они ваших мужиков уводят, как козлов на длинной веревке. И ваши бабы ничего сделать не могут!

Мне невольно вспомнился Кипр, наша бывшая колония, где я, как и другие англичане, люблю отдыхать. Там «прибирание к рукам» местных мужиков русскими бабами (и другими из стран СНГ) стало массовым явлением. Туда проще переехать, чем в Англию. Кипрские женщины создали ассоциацию по борьбе за своих мужчин и против русских хищниц. Она даже имеет официальное название, в котором, конечно, прямо не указывается благородная цель, но суть именно та, которую я указала выше. Ассоциация добилась принятия закона, очень усложняющего брак с иностранцами для киприотов. Но русские женщины нашли «противоядие» – стали возить киприотов в Россию заключать брак и возвращаться на Кипр. Такой брак на Кипре признается и никаких справок и разрешений (как на Кипре теперь) собирать не приходится.

В Англии такой ассоциации пока нет. Сомневаюсь, что она появится. Да и английские женщины гораздо более самостоятельны и независимы, чем киприотки.

Вики уселась на заднее сиденье и протянула мне бумажку с адресом, написанным по-русски.

– В этой машине есть карта города? – спросила моя родственница.

Вместо ответа Клавдия Степановна забрала бумажку из моих рук и объявила, что она и без карты скажет, куда нужно ехать.

При приближении к месту у меня возникли подозрения насчет того, куда мы направляемся.

Именно в этот двор заезжал Юрочка перед тем, как поехать в загородный особняк Суравейкина, в котором держали освобожденного теперь Бориса Сигизмундовича Доброчинского.

– Откуда у тебя этот адрес? – спросила я у Вики, наблюдая за ней в зеркало заднего вида. Клавдия Степановна наполовину развернулась на переднем месте пассажира.

– От частных детективов, – хмыкнула она. – Неужели ты думаешь, что я могла своего муженька отправить в Россию без должного присмотра?

«А зачем было нанимать еще и Бодряну с помощниками? – подумала я. – То ей нужно немного отворожить Юрочку, поскольку слишком сильно ее любит, то детективов нанимает, чтобы к бабам не бегал? Где логика? Или она Юрочку воспринимает как собственность? Мое, пусть теперь и не очень нужное, поэтому никто не смей брать!»

Вики будто прочитала мои мысли.

– Вы не представляете, сколько денег я на него потратила, – со вздохом сообщила родственница.

– Модную одежду любит? – уточнила Клавдия Степановна. – Ест много, и всё деликатесы?

Вики расхохоталась такому предположению (хотя, по-моему, это тоже имело место быть), потом вдруг стала серьезной.

– Если бы… – вздохнула она еще тяжелее.

«За свои прихоти надо платить», – подумала я. А услуги Бодряну и частных детективов стоят дорого…

Но дело оказалось не только в них! Вики приобрела Юрочку за вполне определенную цену – она выплатила его карточные долги, о чем мы с Клавдией Степановной уже знали, хотя и версию Вики было интересно выслушать.

– Нужно отдать должное, он мне честно все рассказал. И брак у нас держится на честных отношениях. Он и хотел остаться в Англии из-за долгов. Надеялся, что там его не достанут. Но достали. И вышли прямо на меня. Я заплатила. Правда, потом решила найти Юрочке работу. Он стал сниматься в Голливуде, и с гонораров ему оставалось всего десять процентов на карманные расходы. У меня с ним официальный договор заключен.

«Юрочка говорил другое», – подумала я.

– То есть вы компенсировали свои расходы? – уточнила Клавдия Степановна, явно удивляясь таким семейным отношениям.

– За карточные долги? Да. Но ведь постоянно приходится тратиться на частных детективов, чтобы он новых не наделал! В особенности в России! Вот Юрочка на них и зарабатывает.

– А почему бы тогда не дать ему поразвлечься с любовницей? – уточнила я. – По-моему, лучше любовница, чем азартные игры. И, как я понимаю, ему на них тратиться не нужно. В России масса женщин и девушек, готовых отдаться Юрочке бесплатно, а то еще и приплатить за это. Как раз сэкономили бы на оплате шмоток. Можно ему подать идею, как заработать себе на новый гардероб.

– Бонни, ты не понимаешь… Если бы он путался с простыми поклонницами, которые дежурят у гостиницы, я бы только радовалась. Если бы он с тобой согрешил, я бы свечку за твое здоровье поставила. Но дело в том, что его охмуряют бабы, специально подосланные теми, кто организует игры у себя в специально оборудованных квартирах. Он не в казино играет. В России есть – и были еще в советские времена, как я выяснила, – такие квартиры…

– Знаю, – перебила я. – Но теперь же вроде на самом деле есть казино.

– Их у нас то закрывать собираются, то переносить в какие-то зоны, куда никто не поедет, – встряла Клавдия Степановна. – Не будет в России официального Лас-Вегаса. У нас народ играет в крупных городах, где живет. Недалеко от дома, от работы. А если казино все-таки закроют официально, то тут же расцветет пышным цветом подпольный бизнес. Он уже активизировался в последнее время – готовится к официальным закрытиям. Глупость делают наши правители. Ведь можно было бы, например, направить налоги, получаемые от деятельности казино, в оплату коммунальных услуг. Всем гражданам хорошо. Ведь все равно те, кто хочет играть, играть будут.

Но Юрочка ведь заезжал в эту квартиру ненадолго, вспомнила я. Или отдавал долг? Или договаривался о чем-то? С любовницей за такое время не встретиться (как с любовницей). И сыграть он бы точно не успел! И ведь если он азартный игрок, то планировал бы провести тут целый вечер. Или что-то не срослось? Нет, он, пожалуй, изначально планировал тут находиться недолго. Я еще раз прокрутила в голове тот вечер, когда мы ждали Юрочку в машине.

Но, значит, за нами следили? И я не заметила слежку? Высококлассные профессионалы?

– Он сюда неоднократно заезжал? – уточнила я у Вики, выбираясь из машины.

– Трижды, – сообщила она.

– Вы знаете номер квартиры? – спросила Клавдия Степановна.

– Конечно, – ответила Вики.

Квартира оказалась наркоманским притоном.

* * *

Дверь нам открыл страшно худой молодой человек с мутным взглядом, ничего не сказал, только сделал вялый приглашающий жест. Мы переглянулись, но все-таки прошли.

В квартире оказалось пять комнат и огромная кухня, метров сорок. Везде горел тусклый свет. В каждой комнате сидело по компании. Встречавший нас молодой человек удалился в первую, больше не обращая на нас никакого внимания.

– Ну и кто из них любовница твоего Юрочки? – спросила я, когда мы с Вики и Клавдией Степановной остановились на кухне для совещания.

– Здесь точно не играют, – уверенно заявила Клавдия Степановна. – Наверное, он покупал тут наркотики для дочери Суравейкина.

Вики напряженно думала. Неужели частные детективы не могли выяснить, что это за квартира? Или тут не каждый день наркоманский сходняк? Хотя я сама получила фактуру для очередной статьи о том, что происходит в центре Петербурга. Поскольку фотоаппарат у меня с собой, успела сделать несколько снимков. И куда смотрят русские правоохранительные органы?

Стоило мне об этом подумать, как я услышала звук выбиваемой двери, и в квартиру ворвалась целая толпа мужчин в камуфляже и масках и приказала всем лечь на пол.

Поскольку я не первый раз в России, то предпочла быстренько улечься и потянула за собой Вики. Клавдия Степановна сама рухнула рядом.

Когда наконец наступила наша очередь, представители русского ОБНОНа слегка обалдели при виде наших с Вики английских паспортов. Клавдия Степановна тоже на наркоманку никак не тянула.

– А что вы здесь делали, мисс Тейлор? – несколько неуверенно спросил представитель русских органов.

– Собирала материал для статьи в газету «Зарубежный репортер», в которой работаю в Лондоне, – честно ответила я. – Вы не согласитесь ответить на несколько вопросов? Я хотела бы получить комментарии с двух сторон закона.

– А у наркоторговцев вы их уже получили? – встрял второй представитель русских органов.

Я честно ответила, что никаких наркоторговцев мы тут не видели, только потребителей товара. Вики призналась, что отправилась сюда по наводке частных детективов, нанятых ею для слежки за мужем, и была уверена, что застанет тут его любовницу. Мы с Клавдией Степановной составляли группу поддержки. Я изначально собиралась писать на совсем другую тему, но наркоманский притон подойдет еще лучше.

– Почему вы выбрали для операции именно это время? – спросила я у русских мужчин. – Поступил какой-то сигнал?

Они кивнули и пояснили, что сигнал был о прибытии поставщиков с товаром. Вероятно, за поставщиков приняли нас троих. На наркоманок мы никак не тянули, так что нам было еще делать в этой квартире?

– Мисс Тейлор, вы только не думайте, что мы не ведем работу, – заговорил один из мужчин. – Такие точки у нас на контроле. Но ведь главное – взять истинных хозяев и поставщиков, не правда ли? Наркоманы-то нам зачем? Судите сами – нам поступил сигнал, и мы тут же приехали. Только зря… – Потом он резко повернулся к Вики и спросил: – Ваш муж – наркоман?

Она покачала головой.

– Никогда не балуется? Знаете, в творческой среде…

– Да если бы еще это за ним заметила, я бы голову ему оторвала! – заорала Вики, правда, про возможную покупку наркоты для дочери Суравейкина говорить не стала. Вроде бы в России и покупка карается законом?

А значит, Юрочку надо спасать!

– Ему здесь, наверное, просто кто-то назначал встречу, – высказала предположение я и легко толкнула в бок Клавдию Степановну.

– Он два года не был в России, – быстро поняла меня русская дама. – Мог не знать про наркоманский притон.

– А это мы спросим у него самого, – объявил один из мужчин. – Где он сейчас находится?

– Должен в гостинице, – объявила Вики Фостер с каменным лицом.

Мы втроем с двумя представителями русских органов поехали в гостиницу. Мы – в нашей машине, они – в своей. По пути мы втроем договорились о плане действий, то есть его цели. Детали, видимо, придется менять по ходу.

Глава 27

Юрочку мы застали в номере в весьма расхристанном виде в компании продюсера. Они скандалили, и Юрочка страшно обрадовался нашему появлению, пусть даже в сопровождении представителей органов. Он, правда, пока не знал, зачем они пожаловали.

– Спасите меня от него! Он меня оскорбляет! Применяет ко мне насилие! А оскорбление и насилие в России – это уголовно наказуемые дела! Я прав? – посмотрел он на мужчин в камуфляже.

– А я тебя неустойку заставлю платить, – рявкнул продюсер. – Ты договор читал?

– Мои юристы читали, – мгновенно встряла Вики, которой я все переводила на английский, и попросила говорить на этом языке. – Что там с неустойкой?

Я обратила внимание, что при одном упоминании денег Вики превращается совсем в другого человека, в какого-то робота, машину, с которой продюсеру явно будет сложно что-то получить.

– Итак, что вы хотите от моего мужа?

– Похудения, – ответил продюсер.

– Про похудение в договоре ничего не было, – отрезала Вики. – Это ваша личная инициатива.

– Он в кадр не влезает! – заорал продюсер.

– Сейчас существуют компьютерные технологии. При желании тело можно урезать и увеличить. Так? – посмотрела на меня Вики.

Я кивнула. Но обрабатывать все кадры фильма?..

– Значит, мне не нужно голодать?! – радостно воскликнул Юрочка.

– Тебе вообще похудеть не помешает, – отрезала жена. – Но я сама займусь этим вопросом. Вот посидишь немножко в русской тюрьме – быстро придешь в норму. Что ты делал в наркоманском притоне?

– Э… мы сами будем задавать вопросы, – попытался влезть представитель русских органов.

– После того, как я разберусь со своим мужем! Это моя собственность, а я умею защищать свою собственность!

– Собственность? – ошарашенно переспросил один из русских.

– Да, у них мужиков держат в черном теле, – встряла Клавдия Степановна. – Так что, ребята, женитесь на русских девушках.

«Ребята» как-то странно посмотрели на меня. Я стояла с самым невинным видом. Вики же грозно надвигалась на Юрочку. Тот, несмотря на сытенькое пузцо, очень ловко перемахнул через диван, спрятался за его спинкой и уже разговаривал с законной супругой оттуда.

– Так что ты делал в наркоманском притоне?! Только не вешай мне лапшу на уши, что ты стал наркоманом! Ты – алкаш и бабник, как все русские мужчины, которых я знаю. Я не знаю ни одного русского наркомана! Мои частные детективы сказали, что ты там встречался с любовницей. Так?

Вероятно, Вики, стоявшая спиной к остальным русским мужчинам, подала Юрочке какой-то знак.

– Да, дорогая. Я виноват! Больше не буду! Но ты была в Англии…

Юрочка нес полную ахинею, признаваясь в связи с какой-то своей старой знакомой, которая и организовывала встречи на съемной квартире. По крайней мере, она так ему сказала, а он не уточнял. Никаких наркоманов и наркоторговцев он не видел.

– Так, может, та квартира сдается всем желающим? – высказала предположение Клавдия Степановна и посмотрела на двух представителей органов. – Юра в самом деле не наркоман. И откуда ему взять наркотики для продажи? Не из Англии же везти?

– В той квартире прописано пятьсот шестьдесят четыре человека, – сообщил представитель русских органов и тяжело вздохнул.

– Как такое может быть? – воскликнула я, понимая, что получила тему для еще одной статьи о жизни русских.

– Это не рекорд для Петербурга, – пояснили мне. – Все делается за деньги. Люди из жилконтор занимаются такими делами. В основном прописывают кавказцев. В некоторых на самом деле живут целым аулом. В других… Вы сами видели, что происходит.

Юрочка с Вики скандалили, продюсер сидел в кресле за столиком и спокойно курил, иногда посматривая на меня и представителей русских органов. Последним явно надоел скандал, и они хотели поскорее уйти. Они поняли, что операция сорвалась, да и от Юрочки толку мало. К тому же что они могли ему предъявить? Да еще и с такой женой, как Вики, не желавшей отдавать свою собственность?

– Назовите координаты женщины, с которой там встречались, – встрял в перепалку супругов один из русских мужчин.

– Аня, – сказал Юрочка. – Фамилию не знаю. Зачем мне ее фамилия?

– Где живет?

– В Петербурге. Зачем мне адрес ее прописки? Где устроит встречу, там и встречаемся.

– Телефон этой Ани у вас есть?

– Мобильный. Бонни, дай мне мою трубку. Вот там лежит.

И Юрочка показал рукой. Но трубку взял один из представителей органов, переписал телефон Ани в блокнот, и мужчины нас покинули.

Вики тут же прекратила орать.

– Кто эта Аня? – спросила она ледяным тоном.

Юрочка бросил взгляд на продюсера.

– Какие у вас еще вопросы к моему мужу? – спросила у него Вики.

– Он должен похудеть, или мы не сможем его снимать.

– Снимайте таким, какой есть, потом обрабатывайте на компьютере, как я вам уже сказала. Проконсультируйтесь с юристами. Мой муж прибыл на съемки вовремя и готов приступить к работе в любой день. При заключении договора он был в том же весе. Ваша вина, что вы не обговорили этот вопрос в контракте. В любом случае вам придется выплатить ему гонорар и оплатить гостиницу. Это как раз обговаривается.

Продюсер схватился за голову и ушел, пообещав позвонить завтра.

– Ну? – тут же повернулась Вики к Юрочке.

– Я понятия не имею, телефон какой Ани записан у меня в памяти мобильного, – четко ответил Юрочка. – Он выключен. Вообще, sim-карта может валяться на дне какой-нибудь реки. Мне его дали для подстраховки.

– Кто?

– Я на самом деле покупал наркотики, Вики. Для Любочки Суравейкиной. Ты же ее знаешь… Вики, мне ее жалко! Ты не представляешь, как она мучается! Ее уже не вылечить, а облегчить страдания можно.

– Откуда ты узнал про притон? Он там был, пока ты жил в Петербурге?

– Понятия не имею, был он или нет. Мне Любочка про него рассказала и телефоны дала. Еще в Англии. На всякий случай. Если ей потребуется моя помощь. Ну, я позвонил, представился… Потом купил, что ей требовалось – там дилер в курсе, он же мне велел этот «телефон Ани» в память забить. Дилеры же – умные люди и всегда подстраховываются. Сами же убедились, что органы никого не взяли.

И кто-то попробовал подставить нас троих. Агент органов или, наоборот, представитель наркодельцов? Чтобы отвлечь от себя внимание, пока с нами будут разбираться? Я поставила бы на последний вариант. Если, конечно, и это дело не связано с коллекцией… Может, нас хотели вывести из игры из-за нее?

* * *

Мои дела в гостинице на этот вечер еще не были закончены. Еще требовалось пообщаться с американским коллекционером Кевином. Я попросила разрешения позвонить из номера Юрочки и его получила.

В номере Кевина трубку сняла какая-то женщина, как я поняла – француженка. Я перешла на этот язык и спросила того, кто мне был нужен. Она ответила, что Кевина там нет и она вселилась примерно час назад.

Мы с Клавдией Степановной покинули Юрочкин номер, спустились вниз к администратору и уточнили, съехал ли Кевин. Нам ответили, что это произошло сегодня утром, хотя номер был забронирован до конца недели.

– Запахло жареным? – спросила у меня Клавдия Степановна уже в машине. – Значит, мужики в моем доме были от него? Они ведь лезли ко мне, правда, Бонни? Как ты думаешь, почему?

Я попыталась поставить себя на место Кевина. Он вполне мог решить, что коллекция у меня. А где мне ее хранить в России? Не в банковском же сейфе? Я должна бы была хранить ее у кого-то из своих русских знакомых, кому доверяю и у кого никому не придет в голову ее искать. Клавдия Степановна на эту роль подходила идеально.

Но почему они избрали такой сложный путь для проникновения в квартиру? Может, не хотели копаться с замком на площадке? Может, случайно увидели, как сосед лезет через балкон? И это подало им соответствующую идею? Или произошла какая-то дурацкая ошибка, которая мне просто не приходит в голову? Ведь всякое же случается.

Или они каким-то образом выследили Бориса Сигизмундовича?

Я проводила Клавдию Степановну до квартиры, вошла вместе с ней и увидела известного олигарха-диссидента в передничке.

– Я суп сварил, – сообщил Доброчинский. – Помню, в молодости иногда любил готовить… Перекусите, дамы.

Суп на самом деле оказался неплохим. Ели, как и принято у русских, перед телевизором. Олигарх, ностальгирующий в Лондоне по России, выбрал для просмотра мультфильмы советских времен из серии «Ну, погоди!».

– В Лондоне же можно смотреть русские каналы, – заметила я.

– Не все, – покачал головой олигарх-диссидент. – И там мне некогда мультфильмы смотреть.

Клавдия Степановна поинтересовалась, что я думаю об этой так любимой русскими мультяшной серии.

– Пропаганда гомосексуализма с элементами педофилии. У нас могли бы запретить – из-за педофилии.

– А может быть, Волк хочет есть, – заметила Клавдия Степановна.

– Тогда почему он не обращает внимания на белочек? – спросила я.

Клавдия Степановна и Борис Сигизмундович не нашли что ответить и пришли к выводу, что представителям разных культур друг друга до конца не понять никогда.

За трапезой я также уточнила, не сможет ли брат нашего повара выяснить, покинул ли американский миллионер Кевин пределы России или нет. У меня не было доступа в эти базы данных. Конечно, можно обратиться к знакомым сотрудникам органов, но делать этого не хотелось.

Борис Сигизмундович тут же позвонил брату и его озадачил.

Вскоре мы знали, что Кевин сегодня вылетел в Швейцарию. То есть на его помощь по вывозу Бориса Сигизмундовича из страны теперь можно было не рассчитывать.

Если он, конечно, не вернется в ближайшее время.

* * *

Уже в доме Павла Прокофьевича, где жила, я прослушала все звуки, создававшиеся Доброчинским в квартире Клавдии Степановны в наше отсутствие. Установленная мной аппаратура реагировала на звук, причем, к сожалению, на любой – покашливание, спуск воды в туалете, включенный кран. Но записалось и то, что меня интересовало, – разговор Бориса и Сигизмунда Доброчинских, то есть, конечно, только то, что говорил Борис Сигизмундович.

Но и по этому разговору было понятно, что коллекции у него нет. Он нелицеприятно высказался о России, о том, что знал и раньше «все про эту страну», что сюда нельзя было ехать, что здесь «все получается как всегда». Правда, заметил, что в России можно заработать большие деньги. Только жить потом приходится в Англии.

Он ничего не помнил с момента его захвата до пробуждения в подвале. О том, что Суравейкин его выкупил, он знал от самого Суравейкина, то есть тот вполне мог быть организатором и заказчиком кражи и коллекции, и Доброчинского. Местонахождения коллекции он не знал. То есть брату Борис Сигизмундович говорил то же, что и мне. Или и ему врал?

Более того, сам Доброчинский считал, что он дороже коллекции. Может, был слишком большого мнения о себе, а может, это и соответствовало действительности. Акции ведь тоже бывают разными, как и их количество.

Глава 28

На следующее утро мне позвонил Игорь Прохоров, тот молодой чиновник, который приезжал в Англию, вместе со мной летел из Англии и находился на шоссе во время кражи коллекции и Бориса Сигизмундовича.

Игорь Прохоров хотел со мной встретиться в конфиденциальной обстановке и приглашал меня к себе в гости. Я сказала, что приеду с Клавдией Степановной. Он согласился.

Когда я забирала русскую даму из квартиры, где оставался в одиночестве олигарх-диссидент, я поняла, что их отношения изменились. Это было видно. Может, таким образом Доброчинский заработает несколько очков в свою пользу в глазах общественности? А то его «цыпочки» раздражали народ не меньше, чем его аферы.

Игорь Прохоров выглядел отвратительно – по сравнению с тем внешним видом, который я помнила. Его весьма симпатичную физиономию хорошо помассировали кулаком. Досталось и телу – судя по тому, как он кривился при каждом движении. Уютная квартирка разгромлена не была. Хотя, возможно, Игорь убрался к нашему приезду – если тут что-то покрушили по мелочи.

– У меня требуют коллекцию, – без каких-либо вступлений заявил молодой чиновник.

– Кто? – спросили мы хором с Клавдией Степановной.

– Какие-то иностранцы.

– Мулаты приходили? – уточнила я.

У Игоря округлились глаза, потом он сказал, что мулат был один, правда, неплохо говорящий по-русски. Как понял Игорь, у мулата – или того, кого он представлял, – имелась договоренность с ныне покойным начальником Игоря, Петром Ильичом. Но поскольку Петр Ильич по понятным причинам выполнить условия договоренности теперь не мог, мулат пришел к Игорю.

– Денег предлагал? – спросила Клавдия Степановна.

Молодой человек кивнул, но не уточнял, сколько.

– Он был уверен, что Петр Ильич ввел меня в курс дела – в смысле, этой тайной сделки. Но я на самом деле ничего не знал! Я не хочу в тюрьму! Не хочу слететь с должности! И не хочу, чтобы меня били!

– Почему ты позвонил мне, а не в милицию? – посмотрела я на Прохорова.

– Ты не знаешь нашу милицию, Бонни, – вздохнул Прохоров. – Прикинул и решил, что на меня повесят всех собак. Я на должность козла отпущения подхожу прекрасно…

Я заметила, что должность козла отпущения уготована Борису Доброчинскому.

– Вывернется, – уверенно заявил Игорь. – Он всегда выворачивался и на этот раз выскользнет. В худшем случае с ним переговоры будут вести – у него же полно акций всяких предприятий, а у меня ничего нет. Если надо будет кого-то посадить, посадят меня. Если Петр Ильич на самом деле собирался красть коллекцию – и возможно, украл, – то никто не поверит, что я ничего не знал.

Я глубоко задумалась. Петр Ильич очень много знал. У него уж точно имелись обширные связи в самых разных кругах. Он мог организовать налет. А потом от него избавились. Но забрали ли коллекцию?

И кто ее ему заказывал? Могли ведь несколько человек сделать один и тот же заказ. Или он для себя ее прибирал? Скорее, конечно, для Кевина… А Доброчинского продал Суравейкину – зная об их «отношениях». И вообще, почему не продать, если предлагают хорошую цену? От государства-то что бы он получил, если бы сдал Борю в руки органов? И самому Петру Ильичу, как я поняла, Доброчинский был не нужен.

Мог кто-то из мулатов убить Петра Ильича? Вполне. И на компьютере предсмертную записку напечатать – раз мулат, который приходил к Прохорову, владеет русским языком. Это со мной в номере Кевина разговор шел на английском. И они могли не знать, что он левша. Но почему убили? Потому что упустил коллекцию? Или продал другому покупателю, который дал больше?

Но кому?

– Что мне делать? – вырвал меня из размышлений голос Игоря Прохорова.

Я заявила, что сейчас позвоню следователю прокуратуры, с которым уже неоднократно имела дело. Он показался мне весьма разумным человеком. И про мулатов знает. Я считала, что Игорю не о чем беспокоиться – если он в самом деле не виноват. Молодой человек замотал головой.

Я позвонила. Следователь вскоре приехал и выслушал нас всех.

– Я так и думал, что налет организовывал Петр Ильич, – признался следователь. – Вот только интересно, где теперь коллекция?..

Мы все дружно вздохнули.

– Придется отрабатывать все его связи, – продолжал следователь. – А это практически нереально. Да и меня могут не подпустить к тем людям, с которыми общался Петр Ильич…

– Наверное, коллекцию заказал кто-то из олигархов, которые были вынуждены покупать ее для России, – высказала свое мнение Клавдия Степановна и предложила следователю предоставить эту версию своему начальству.

– Хорошо бы, конечно, олигархи… Вот если из московского начальства Петра Ильича – это кошмар, – еще печальнее вздохнул следователь.

У меня зазвонила трубка. Это был шеф из Англии, который велел проехаться в консульство, куда с дипломатической почтой мне доставили от него конверт. У шефа имеются потрясающие связи, и он такую пересылку легко мог организовать.

Я оставила троих опечаленных русских, обсуждавших возможное местонахождение коллекции и личность заказчика, и понеслась в консульство.

Мне передали конверт от шефа. Я вернулась в машину, подумала и решила, что лучше открою его в доме малого нефтяного короля Павла Прокофьевича, где я сейчас живу. Мало ли кто тут ходит по улицам Петербурга…

Из содержимого конверта меня больше всего заинтересовало письмо, адресованное лично мне (оно пришло на адрес нашей редакции) с указанием весьма оригинальных данных отправителя: «То ли рай, то ли ад, пока не знаю». Отправительницу звали Суравейкина Лариса. Адрес нашей редакции, естественно, был написан на английском языке, адрес отправительницы – на русском.

Я вскрыла письмо. Жена Вячеслава Суравейкина (если писала она, хотя я пришла к выводу, что, скорее всего, она) сообщала, что ее благоверный «спутался с английской старухой». Старуха владеет магией и Суравейкина приворожила. Его жена не может все это больше терпеть. Девок терпела и считала это нормальным, английскую старуху не будет.

Но главным было не это, а предупреждение: «Они планируют убить ее мужа. Я подслушивала. Они хотят пожениться. Старуха уже купила алюминиевые акции моего супруга. Общее дело. Теперь поженятся. Для дела. Мой получит гражданство, чего давно добивается. Чтобы он не убил меня, я ухожу сама! И делаю ему гадость!!!»

Последняя воля умершей была обращена ко мне. Она просила разоблачить ее мужа-негодяя и старуху-англичанку.

Сразу же после прочтения письма я связалась с шефом.

– Вы знаете его содержание? – уточнила у него.

– Нет, Бонни. Мне перевели только адрес отправительницы. Мне хотелось, чтобы ты сама прочитала. Кстати, она на самом деле покончила с собой.

«Знает ли Суравейкин?» – пронеслась мысль.

– Кому еще она отправила письма? – спросила я.

Этого шеф сказать не мог. Зато мог другое. Про Вики Фостер и того же Суравейкина.

После того как Суравейкин заявился требовать с молодого мужа Вики карточные долги, Вики в своем обычном стиле наняла частных детективов. Деньги-то Суравейкин требовал с Вики, понимая, что у Юрочки своих нет, по крайней мере в достаточном количестве. Вики платить не хотела.

Ее частные детективы собрали компромат – про нелегальную деятельность самого Суравейкина (такие грешки считаются мелочью в России, но в Англии к ним относятся серьезно), про дочь-наркоманку, жену-алкоголичку (а наличие таких родственников очень осложняет получение гражданства), а главное – про сына с дружками, веселящегося в форме Третьего рейха.

Это было серьезнее всего. Англичане могут закрыть глаза на алкоголичку и наркоманку (у нас самих таких полно), даже на мелкие грешки (основная масса которых связана с другими русскими, а не Соединенным Королевством), но сына-фашиста простить не могут и терпеть не будут. Как раз в тот период в британской прессе бурно обсуждались судебные процессы против американского правительства и международных корпораций США «в связи с соучастием в действиях или бездействии» во время Второй мировой войны. Например, фирма IBM продавала калькуляторы, которые использовались для управления фашистскими концентрационными лагерями. Также шла речь о провале американского и британского высшего командования, не разбомбившего железные дороги, которые вели к лагерям смерти. Компании, которым были предъявлены иски, предпочли заплатить.

На этой волне сынок русского бизнесмена, сбежавшего в Англию, помог бы папе быстро покинуть Англию или отправиться в английские места не столь отдаленные (они на самом деле «не столь» по сравнению с русскими, но тем не менее, а сроки значительно длиннее), и уж точно его бы никогда больше не пустили в Англию после выдворения в связи с таким делом. И в США могли бы больше не пустить, и в Израиль, и во все страны континентальной Европы, включая Германию.

Вики Фостер встретилась с Суравейкиным и предъявила собранный ею компромат. Папа-Суравейкин стал что-то говорить про игру сынка в Штирлица, но Вики очень доходчиво объяснила, где он будет рассказывать про Штирлица и во сколько ему обойдутся такие игры сына с русскими друзьями в Англии.

Суравейкин соображал быстро. Они оба с Вики были деловыми людьми и стали работать вместе. В совместных делах компромат, собранный друг на друга, часто помогает – по крайней мере, ни Вики, ни Суравейкин друг друга кинуть даже не пытались. Как сказал мой шеф, они, похоже, стали настоящими друзьями, хотя любовниками точно не были. Оба предпочитали молодых партнеров.

– Они на самом деле могут решить пожениться? – спросила я мнение шефа.

– Если нужно для дела – да, – уверенно ответил мой начальник. – Они будут вместе делать деньги – и уже очень успешно делают. Они здорово помогли друг другу. Но вот Юрочка…

Шеф многозначительно замолчал.

– Мне его перевезти в дом Павла Прокофьевича? – спросила у шефа. Я знала, что Криворогов согласится, если попрошу. – Юрочке угрожает опасность?

– Решай на месте, Бонни, – сказал шеф.

Я решила проехаться в гостиницу к Юрочке.

Глава 29

На этот раз я поехала одна, но, помня о том, что Юрочка мне нужен в благодушном настроении и испытывающий ко мне чувство благодарности, остановилась перед кондитерской и купила ему пакет даров.

Я позвонила, уже припарковав машину у гостиницы.

– А я тебе сам только что звонить собирался! – воскликнул Юрочка.

Оказалось, что он тоже получил письмо от Ларисы Суравейкиной.

– Каким образом?! – воскликнула я. У Юрочки не могло быть таких контактов, как у моего шефа.

Но все оказалось гораздо прозаичнее.

Юрочка регулярно получает множество писем от поклонниц – теперь уже со всего света. Поскольку такие письма сильно поднимают ему настроение, он их обязательно прочитывает. Английская супруга против них не возражает, ревность не демонстрирует. Последнюю партию прямо сегодня доставили из Англии вместе с какими-то бумагами для Вики. Супруга лично передала пакет Юрочке.

Я взглянула на большой конверт, где они все лежали. Письма доставила известная международная компания, осуществляющая быструю доставку корреспонденции и деловых бумаг по всему миру.

Юрочка вначале бегло просмотрел конверты и зацепился за фамилию Суравейкина. Лариса предупреждала, что Юрочку могут убить ее муж и его жена.

Я посмотрела на звезду экрана. По-моему, он не очень испугался.

– Можно опубликовать это письмо в твоей газете? – спросил он у меня. – В переводе, естественно. Бонни, я тебе любое интервью дам.

Я задумалась. Юрочка вызывал у меня неприязнь. Не люблю альфонсов, но дело было не только в этом. Я знаю много проходимцев, но они, если так можно выразиться, «серьезные» проходимцы. Они вызывают уважение своими аферами, своей сообразительностью, находчивостью. Да, они часто используют женщин, но не так, как Юрочка. Они – другие. Юрочка же был каким-то мутным, и мне было непонятно, что он еще выкинет. Но я однозначно считала, что он способен на подлость и доверять ему нельзя. Даже братья Доброчинские более открыты, а этот какой-то темный, непонятный…

– А что ты будешь с этого иметь? – уточнила я.

– Популярность, – улыбнулся Юрочка. – Можно же представить, что Вики сошла с ума от ревности, наняла русского бизнесмена с криминальным прошлым и…

– И она будет вынуждена выплатить тебе компенсацию за моральный ущерб, – закончила я.

– Ну, примерно так. Ты сама можешь составить мое интервью. У тебя это лучше получится. Правда, Бонни. И в Англии я буду давать интервью только тебе. Знаешь, как взлетит рейтинг вашего «Зарубежного репортера» и твой лично? А если хочешь… – Юрочка лукаво улыбнулся и потянулся к моей руке.

– Это пропустим.

– Ты можешь помочь мне найти какую-то другую старую англичанку? – тут же совершенно серьезно спросил Юрочка. – Я знаю, что не возьмешь деньги за услугу. Скажи, что ты хочешь. Кроме моих эксклюзивных интервью. Бонни, я серьезно!

Я задумалась.

В это мгновение в дверь постучали.

– Ты кого-то ждешь? – уточнила я у хозяина номера.

Юрочка неопределенно передернул плечами и пошел открывать.

В номер вихрем ворвались две дамы бальзаковского возраста, настроенные весьма решительно. Дамы нацелились бить Юрочке красивую морду. Юрочка мгновенно сиганул за диван (куда даже при мне прыгал не первый раз) и заверещал оттуда, умоляя меня его спасти.

Дамы к этому времени уже заперли дверь номера и тут обратили внимание на меня, невозмутимо сидящую в кресле.

– Вы – Бонни Тейлор, да? – спросила одна очень вежливо.

Я кивнула.

– Вам лучше покинуть номер, – сказала вторая. – Вам, наверное, не стоит слушать, как брошенные русские женщины разговаривают с покинувшим их по-английски русским мужчиной. Мы знаем, что вы хорошо говорите по-русски, но ряд слов нашего языка и нашим-то гражданам знать не следует, не говоря уже…

– Я их знаю, – спокойно сказала я. – Кстати, подобные слова из всех языков почему-то запоминаются легче всего. Я вам могу примеры привести из, по крайней мере, четырех.

– Но тем не менее…

– Бонни, не уходи! – заверещал Юрочка из-за дивана.

– И мне, и читателям «Зарубежного репортера» будет исключительно интересно выяснить, как в России брошенные женщины общаются с бросившими их мужчинами. Я уже опубликовала в нашей газете цикл статей о традициях и обычаях русских. Пожалуйста, начинайте. Полицию вызывать не собираюсь. Службу безопасности отеля тоже. Если они сами не прибегут. Я бы посоветовала вам не очень шуметь.

Демонстративно извлекла из сумки диктофон и поставила на журнальный столик.

Дамы переглянулись. Юрочка тихо сидел за диваном. Дамы проследовали к дивану и опустились на него. Одна заглянула за спинку и сказала Юрочке, что они из номера не уйдут, пока он не отдаст им то, что взял.

Юрочка начал вопить, что у него ничего нет, он ничего не брал, не знает, не слышит, не помнит…

– Он вас обокрал? – уточнила я у дам, врываясь в поток воплей Юрочки.

– Да, – кивнула одна из дам.

– Обеих?

– Да. Мы и сошлись на этой почве. Встретились, когда практически одновременно пришли бить Юрочке морду. Потом он сбежал в Англию. Вероятно, таких, как мы, тут много осталось. Запахло жареным – и он быстро женился на какой-то придурочной англичанке. Но мы все равно намерены получить свое.

Упомянутая англичанка как раз в это время решила навестить законного мужа.

Мне пришлось поработать переводчиком, но я с радостью выполнила эту роль, так как узнала много интересного.

Юрочка в свое время подменил дамам старинные украшения на новодел, правда, выполненный умелым мастером. Выяснилось это не сразу. Методом исключения дамы – каждая по отдельности – пришли к выводу, что подмену мог осуществить только молодой любовник.

– Но доказать вы этого не можете, – сделала вывод Вики Фостер, в голове которой работал компьютер. – И вообще у вас изначально мог быть новодел.

– Да мне эти броши от прабабушки перешли! – заорала одна из дам, багровея. – Какой новодел?!

– Вы свободны, дамы, – ледяным тоном заявила Вики Фостер. – Если хотите, можете обращаться в суд.

– Идите в баню, – пискнул из-за дивана осмелевший Юрочка, а я подумала, что в России людей, которые не нравятся, посылают в баню, а тех, которые нравятся, приглашают в сауну.

Дамы сдаваться не собирались. Вики невозмутимо вызвала службу безопасности отеля. Дамам напоследок разъяснила, какие она им может впаять иски – в смысле, оскорбления чести и достоинства. Гостиница тоже кое-что может предъявить, например нарушение общественного порядка.

Дам увели, Вики повернулась к Юрочке, который так и сидел за диваном.

– Где украшения, ублюдок? – спросила она.

– Все давно продано, – пискнул Юрочка. – Мне же жить на что-то надо было! Одну из этих баб я даже не помню! Знаешь, сколько их у меня было?!

– Знаю, – ледяным тоном сказала Вики. – И память у меня значительно лучше твоей.

– А кто изготавливал копии? – вклинилась я в разговор супругов.

– Этот человек мертв, – почти хором сказали Вики и Юрочка.

Потом Вики предложила Юрочке вылезать из-за дивана, сказала, что больше не сердится. У нее явно улучшилось настроение. Юрочка тоже был чем-то доволен. Я посмотрела на супругов и решила, что я здесь лишняя. Юрочка явно собирался выполнять свои обязанности мужа-альфонса.

Я покинула номер.

Считала, что Вики не собирается убивать Юрочку, по крайней мере пока. И уж в гостинице точно не убьет. Она не дура.

И вообще, зачем ей его убивать? По-моему, этот брак устраивал обе стороны. Мало ли что подслушала пьяная жена Суравейкина? И о Юрочке ли шла речь?

Глава 30

В холле столкнулась с продюсером, который как раз направлялся к Юрочке. Я объяснила, что придется немного подождать.

– А бабы приходили ему бить морду? – уточнил мужчина, пригласивший меня выпить кофе в баре гостиницы.

– Откуда вы про них знаете?

– Видел, как их отсюда выводили, и слышал, что они орали, – усмехнулся он. – Только не понял, побили или нет?

– Нет, Вики вовремя появилась. А много таких ходит?

– Ну насчет того, ходят ли сейчас, не могу сказать. Эти первые. А раньше Юрочке телохранителей приходилось нанимать. Или стравливать молодых поклонниц с тетками бальзаковского возраста, которых Юрка бросил.

Продюсер усмехнулся, явно вспоминая прошлые баталии.

– Они обвиняли его в краже каких-то драгоценностей, – сообщила я, решив сказать про кражу, а не подмену.

– Да все эти старые бабы его заваливали подарками. Деньги давали, шмотки покупали. А когда он перебирался в другую постель, хотели получить потраченное обратно. А он не отдавал. Кстати, правильно делал. Он же отрабатывал полученное? Он же с ними не из-за неземной любви связывался?

Я поняла, что от продюсера по интересующему меня вопросу изготовления копий драгоценностей я информации получить не могу. Он ею просто не владеет. Возможно, я чуть позже поговорю с Вики.

Вечером же я собиралась навестить Суравейкина в загородном особняке и обязательно взять с собой Клавдию Степановну.

* * *

Она была уже дома и потчевала олигарха-диссидента блюдами национальной русской кухни. Ехать со мной за город сразу согласилась.

– Бонни, это опасно! – тут же воскликнул Борис Сигизмундович. – Вы же знаете, что там есть подземная тюрьма…

– Если мы не вернемся вовремя, позвонишь брату, – заявила Клавдия Степановна. – Бонни предупредит Павла Прокофьевича, у которого проживает. Да и зачем мы Суравейкину? Бонни же едет просто поговорить. Кстати, можно и Бодряну предупредить. Он-то со своими подручными кого угодно откуда вызволит.

Но я считала, что братьев Доброчинских и малого нефтяного короля вполне достаточно.

По пути Клавдия Степановна вздохнула с ностальгической грустью и заявила, что Борис Сигизмундович очень напоминает ей ее покойного мужа. Судя по фотографиям, которые я видела, внешне ничего общего между ними не было.

– Чем? – спросила я.

– Он, когда телевизор смотрит, соль в пупок насыпает, огурец в него макает и ест…

Я вспомнила, как мой английский любовник, с которым мы жили во время учебы в Лондонском университете, заливал мне в пупок варенье и вылизывал. Но мне это не очень нравилось. Приходилось долго отмываться от варенья – и не только пупок.

При приближении к нужному повороту и «Коровино Плаза» я заметила, что с дорожки, ведущей в интересующий нас поселок, выруливает небольшая дамская машина. Я пригляделась.

– Интересно, это кто еще? – Клавдия Степановна также заметила машину.

За рулем сидела известная мне Дашенька Байкалова, рядом с ней на переднем месте пассажира – какой-то незнакомый старик.

– Это случайно не тот самый Константин с золотыми руками? – высказала предположение Клавдия Степановна. – Отец Юрочки и Даши?

Я пожала плечами и отметила про себя, что и к нему бы надо наведаться.

– Интересно, что они тут делали? – продолжала размышлять вслух Клавдия Степановна.

Я считала, что Даша зачем-то привозила папу в поселок богатых русских. К Суравейкину или нет – вопрос второй. Но папа уже человек немолодой, возможно, даже не умеет водить машину. У русских такое может быть. Наверное, кому-то требовалась его консультация. Или он получал заказ. Или отдавал работу.

– Бонни, а ведь он мог делать копии драгоценностей, – заметила Клавдия Степановна, которой я рассказала про дневное развитие событий.

– Чтобы Юрочка их подменял? Кстати, как я поняла, он специализируется по мебели. Возможно, шкатулкам, каким-то резным украшениям. Дерево и ювелирные изделия – совершенно разные вещи.

– Но бабки же вроде говорили, что он что-то чинит…

– Починить сережку – работа несложная, и мастер такого уровня уж точно способен ее выполнить. Но изготовить копию старинного ювелирного украшения… Как я поняла, сами тетки подмены не заметили. Наверное, это смогли определить только специалисты. Нет, должен был быть какой-то другой специалист. И вообще, зачем Юриному отцу этим заниматься? Как я поняла, у него полно работы и всегда было полно…

– Чтобы сына спасти. Юра мог поставить отца перед фактом – что уже украдено.

– И папа делал копию, а сын потом ее подкладывал? Бред.

– Ну, почему бред? Ради того, чтобы спасти своего ребенка… Чтобы не сразу догадались. Не предъявили обвинений.

Нет, я точно не понимаю этих русских!

В это время мы подъехали к дому Суравейкина. Спорить с Клавдией Степановной мне не хотелось, портить с ней отношения тоже, и я была рада, что сейчас мы будем разговаривать с другими людьми.

Охранная система не работала – то есть никакого сигнала переговорное устройство не издало.

– В тот раз лампочка горела, – сказала Клавдия Степановна. – Что-то у них сломалось.

Я направилась к воротам и толкнула их. Ворота открылись. Я не очень сильна в электронике, я только пользователь всяких электронных штучек, значительно облегчающих (а иногда и спасающих) жизнь, но мне казалось, что ворота должно было заблокировать – если произошел сбой системы. Значит, это не сбой. Значит, все сделано преднамеренно.

– Машину будем загонять внутрь? – спросила Клавдия Степановна.

– Ни в коем случае, – ответила я. – Наоборот, сейчас отъеду немного от этого дома. На всякий случай.

Клавдия Степановна осталась перед воротами, не желая (или не отваживаясь) заходить без меня. Правда, в дырочку все время заглядывала. Но двор был пуст.

Наконец я вернулась, и мы с Клавдией Степановной зашли на территорию. Вначале решили проверить будку охраны. Парни лежали связанные, но уже шевелились. Я обратила внимание, что у них также завязаны глаза. Отлично. Пока мы здесь, развязывать никого не будем. Не нужно, чтобы они нас видели. Клавдия Степановна, похоже, явно думала так же, как и я, и никаких попыток к спасению молодых людей не предпринимала. Возможно, потому, что никто из них не подходил на роль зятя. Вот если бы какие-нибудь нефтяные короли лежали связанные… Или, еще лучше, три человека из первой десятки списка «Форбс»… Благодарность Клава взяла бы не деньгами, а женитьбой на ее единственной дочери. Мониторы были отключены. Нигде не мигало никаких лампочек.

Парни явно услышали, что кто-то вошел, и стали просить их освободить, потом стали угрожать.

Мы переглянулись и вышли из будки.

– По-моему, там как-то странно пахло, – заметила Клавдия Степановна на свежем воздухе. – И глаза у меня чего-то немного слезятся.

Я пояснила, что парней, должно быть, отключали газом. И что же они так расслабились на непыльной службе? Ведь не первый же раз за последние дни! Да и Даша с папой – это не подручный мошенника международного класса Николая Бодряну! Почему-то я не сомневалась, что это сделали они. Кстати, судя по тому, что парни уже шевелятся и разговаривают, Даша с папой пробыли в доме какое-то время. Я сказала бы, что не меньше часа.

Мы проследовали в дом. Первым делом я заглянула в комнату наркоманки. Не стала туда заходить и Клавдии Степановне не позволила. Любочки там не было, а вот врач с медсестрой оказались привязаны к ножкам кровати. Однако глаза у них оставались не завязанными.

– Отвяжите нас! – закричали они, услышав, как кто-то ходит поблизости.

Клавдия Степановна посмотрела на меня вопросительно.

– После того, как все осмотрим.

В доме мы также обнаружили господина Суравейкина с дочерью, и если бы немного опоздали, то Вячеслав Анатольевич уже никогда не смог бы жениться ни на Вики Фостер, ни на какой-то другой женщине, потому что последовал бы за своей супругой Ларисой – то ли в рай, то ли в ад, то ли еще куда-нибудь.

Наркоманка Любочка поняла, что в доме кто-то появился, – и ждала нашего приближения. Она вылетела на нас с огромным окровавленным ножом в руке – и совершенно определенными намерениями. Но меня обучали хорошие специалисты – как в Англии, так и в России, да и моя физическая форма была несравненно лучше Любочкиной.

Я уложила ее одним ударом, быстро извлекла из сумки прихваченную с собой веревку, связала Любочке руки за спиной, и мы с Клавдией Степановной вошли в комнату, откуда выбегала девица.

Суравейкин лежал на полу связанный и весь в крови.

– Мамочки! – тихо воскликнула Клавдия Степановна и прикрыла рот рукой.

Я бросилась к хозяину дома. Он был в сознании.

– Порезы поверхностные, – прохрипел он. – Крови только много.

Это я и сама видела.

– Аптечка где? – спросила у него.

– В ванной…

Клавдия Степановна без указаний с моей стороны побежала за аптечкой и вернулась еще и с влажным полотенцем. Я тем временем разрезала веревки на Суравейкине. Стерев кровь, все-таки решила отвести его в ванную, там промыла и обработала порезы, потом залепила их пластырем. Клавдия Степановна уже нашла коньяк. Суравейкин припал к горлышку, как младенец к груди матери.

В комнату он уже шел сам.

– А… дом в каком состоянии? – спросил Суравейкин.

Мы любезно пояснили.

– Охрану уволю на хрен. Любку запру в психушке. Врача с медсестрой – вон. Больше никто из денежных клиентов их на работу не возьмет. Пойдут в государственную больницу.

Суравейкин еще немного поругался, потом резко замолчал и посмотрел на меня.

– Зачем вы приехали? Да, кстати, спасибо. Не успел поблагодарить. Еще плохо соображаю. Я на самом деле вам очень благодарен. Чем могу быть полезен?

– Я представляю интересы российского олигарха Бориса Сигизмундовича Доброчинского, – сказала я с самым невозмутимым видом. Это первое, что пришло мне в голову. Направляясь сюда, не имела определенного плана и собиралась действовать по ситуации. Она, как я считала, сложилась в мою пользу – мы с Клавдией Степановной спасли Суравейкина от безумной дочери. Клавдия Степановна хотела что-то вставить, но я многозначительно посмотрела на нее.

Суравейкин открыл рот, потом закрыл и заявил, что это – последнее, что он ожидал услышать.

– Но тем не менее. Что вы от него хотите?

– Он это и так знает, – хмыкнул Суравейкин. – Кстати, это вы его освободили? А я-то голову ломаю кто…

– Нет, не я. Но знаю, что он содержался у вас в подвале. Я не собираюсь ничего сообщать в полицию, Интерпол и другие инстанции. И давайте не будем тратить время. Вы можете вывезти Доброчинского из России в Англию?

– Могу, – сказал Суравейкин. – А вы лично что с этого будете иметь, мисс Тейлор?

– Эксклюзивный репортаж.

– О чем? – не сразу понял Суравейкин.

– О вывозе российских олигархов из России.

Я не стала добавлять, что шеф дал мне задание как раз попытаться выяснить способы подобного вывоза – и для нашей газеты, и для наших спецслужб. Может, сейчас удастся получить ответы на все вопросы?

– Но вы же, кажется, законопослушная англичанка? Или общение с русскими дурно сказывается? – прищурился Вячеслав Анатольевич.

– Борису Доброчинскому моей страной предоставлено политическое убежище. Он может в нее спокойно въезжать и выезжать. Когда захочет, без каких-либо ограничений. Наши правоохранительные органы не интересуются его въездами и выездами из России – как законным образом, так и незаконным. Требований об экстрадиции Бориса Доброчинского в Англию не поступало. Британских законов он не нарушал.

После произнесения мною последней фразы Суравейкин хмыкнул.

– Если вам известно о нарушении Борисом Доброчинским законов Соединенного Королевства, вы можете обратиться в нашу полицию…

– Нет, спасибо, – тут же выставил перед собой руки Вячеслав Анатольевич. – Мы как-нибудь без полиции разберемся. Тем более вашей.

– Наша полиция взяток не берет.

– Вот поэтому и будем разбираться без вашей! Значит, Борьке нужно в Англию? И как выехать, он не знает? Хорошо, вывезу. За акции. Он знает какие.

– Наговорите, пожалуйста, на диктофон.

– Нет уж! Ничего я на диктофон наговаривать не буду! Еще не хватало!

– Мне продиктуете? Я своим почерком запишу.

Достала блокнот и ручку. Суравейкин продиктовал. У меня по мере удлинения списка волосы вставали дыбом. Неужели у одного человека может быть столько акций, даже у российского олигарха? Оказалось – это только те, которые Борис Доброчинский украл у Суравейкина.

– Все не отдаст, – заметила Клавдия Степановна.

– Значит, не повезу.

– Он другой способ найдет, – заметила русская дама. – Вы что, Бориса первый день знаете? Давайте уж договариваться.

– А у вас, простите, какая основная цель? – спросил у Клавы Суравейкин.

– Дочь замуж выдать, – как само собой разумеющееся заявила моя русская знакомая, очень обеспокоенная вопросом замужества.

– За кого? – искренне заинтересовался Суравейкин.

– Вообще-то сейчас я вашу кандидатуру рассматриваю, – выдала Клава. – Если у вас будет хотя бы половина этих акций… Да еще и раньше кое-что имелось… И коллекцию вы стырили…

– Не крал я коллекцию! Мне Борька был нужен! Мне до него было никак не добраться! И вообще, я женат!

– Уже вдовец, – сообщила Клавдия Степановна.

Суравейкин открыл рот, потом перевел взгляд на меня. Я кивнула. Неужели еще не знает? Хотя вполне мог не знать…

– По пьяни? – спросил он у меня.

Я не знала, была ли Лариса пьяной, когда покончила с собой, но знала, что она отравилась. Каким именно ядом, во время нашего последнего разговора с шефом еще не было известно. И не факт, что определят. Это очень дорогие экспертизы. Деньги английских налогоплательщиков на определение яда, которым отравилась русская (если яд редкий и стандартный метод патологоанатомического исследования не дает определенного результата), никто тратить не будет.

– И записку оставила? – спросил Суравейкин.

Я пояснила, что не одну, и лично получила от его супруги письмо.

– Вы сейчас должны беречь Юрочку Свиридова как зеницу ока, – заметила я. – Если с ним что-то случится, вы – подозреваемый номер один.

– Вы на самом деле хотите жениться на Вики? – встряла Клавдия Степановна.

– На фига? – пораженно посмотрел на нее Суравейкин.

– Она хочет отделаться от Юрочки? – уточнила я.

– Нет вроде бы, – пожал плечами Суравейкин. – Юрка свое место знает. Содержание отрабатывает.

– Но ваша жена слышала…

– Да она же все время пьяная! То есть была пьяная! Мало ли что ей померещилось… Вики могла просто злиться на Юрку и сказать что-то типа «я этому козлу шею сверну». В запале сказать. И вообще, зачем убивать, если можно развестись? Она же англичанка.

– Дорого, – невозмутимо сказала я.

– У вас что?.. – открыл рот Суравейкин.

– Нет, у нас, конечно, не принято физически истреблять надоевшего спутника жизни, но Вики много общалась с русскими. Дурное влияние… Изменение менталитета…

Вячеслав Анатольевич только махнул рукой.

Я поняла, что нам пора откланяться, оставила Суравейкину свои телефоны, он записал мне свои. Я обещала позвонить после разговора с Доброчинским.

– Кстати, а вы знаете, кто вас связал? – спросила я напоследок. – И зачем?

– Стерва одна. По просьбе моей доченьки. Она ее вызвала. Охрана пустила. У доченьки моей с мозгами большая напряженка. Никогда их не было. А теперь и остатки разложились. Или растворились. Не знаю, в общем, что там у наркоманов в головах происходит.

– Это сделала одна девушка? – поразилась Клавдия Степановна, которая видела, что в машине Даша Байкалова была не одна, а с мужчиной, пусть и немолодым.

– Но ведь Бонни же подобное под силу, – посмотрел на меня хозяин дома.

Я поняла, что больше мы тут ничего не добьемся. По каким-то причинам Суравейкин не хотел называть Дашу. Возможно, потому, что ему требовались услуги ее папы.

Глава 31

– Ты ему веришь? – спросила Клавдия Степановна по дороге назад в город.

– Нет, конечно. И Вики не верю. И Юрочке. И Доброчинским. Каждый ведет свою игру. Интересно все-таки, с какой целью приезжала Даша?

– Коллекция? – высказала предположение Клавдия Степановна.

– В обмен на что?

Клавдия Степановна пожала плечами.

Я проводила ее до квартиры. Борис Сигизмундович, выслушав нас, сказал, что должен подумать. Но все акции, которые хотел получить Суравейкин, он ему точно отдавать не собирался. И вообще, он стащил у Суравейкина только одну треть из упомянутого. Остальное – у других граждан, правда, ныне покойных.

Я уже собиралась ехать в особняк Павла Прокофьевича и ложиться спать, но позвонил дядя Ричард, про которого я, признаться, забыла. Интересно, чем он занимался все это время?

– Бонни, давай немного посидим в баре? – предложил родственник. – Я завтра улетаю. Мне очень жаль, что все так получилось. А в выходные – скачки. Ты же понимаешь, как для меня это важно? Тем более только что купил двух скакунов… Надо попробовать их в деле…

Я поехала в гостиницу, где жили дядя Ричард, Вики Фостер и Юрочка. Свиридов тоже сидел в баре (с продюсером) и радостно мне помахал. Продюсер вежливо склонил голову. Дядя Ричард выпил уже немало виски, я попросила только кофе, потому что была за рулем.

– Как ты проводил время? – спросила я у дяди Ричарда, когда устроилась напротив него.

– Неплохо, – сказал родственник. – Хорошо. Даже очень хорошо.

– А что ты делал? – поинтересовалась я.

– Ну… – дядя Ричард как-то странно улыбнулся. Такой улыбки я у него никогда не видела. – Жалею, что раньше не приезжал в Россию. Надо будет теперь ездить почаще.

Тут дядя Ричард помахал проходившей мимо очаровательной и очень холеной девушке. Она ему улыбнулась профессионально-ласково. Девушка наверняка была дорогой валютной проституткой. Вот, значит, как дядя Ричард проводил свое время. Кстати, спецслужбы всегда использовали в работе женщин, и русский КГБ этим очень славился…

– И о чем ты говорил с русскими женщинами?

– Я поразился, как они хорошо говорят по-английски! – заявил мне дядя Ричард вместо ответа.

«И они тебя полностью «выдоили», – подумала я. – Хорошо, если ты на самом деле ничего не знаешь». А если знает? Если дядя Ричард решил быть самым умным?

Теперь я не верила никому. Меня вообще-то этому давно научила жизнь.

– Что ты знаешь про кражу коллекции? – спросила я прямо.

– Что и все, – пожал плечами дядя Ричард. – Бонни, ты можешь выяснить, деньги с меня назад точно не потребуют?

– Думаю, нет, – сказала я и на самом деле так считала. Деньги-то олигархов. Станет о них беспокоиться государство Российская Федерация?

Дядя Ричард был уже здорово пьян и заказывал все новые и новые порции виски. Пожалуй, мне придется тащить его на себе в номер. Или попрошу помочь кого-то из персонала гостиницы. Им явно будет не впервой.

Внезапно я заметила, как один из представителей этого самого персонала (похоже, службы безопасности) приближается к столику Юрочки и продюсера. После того как сотрудник гостиницы заговорил, лицо Юрочки стало меняться. Он повернул голову, встретился взглядом со мной и стал звать меня к себе.

– Я тебя покидаю, – сказала я дяде Ричарду. Он кивнул, но не уверена, понял ли он, что я сказала, или нет.

– Бонни, пойдем со мной наверх, – закричал Юрочка, как только я приблизилась к их столику. – Я без тебя не справлюсь.

– Что происходит? – посмотрела я на представителя службы безопасности.

Он мялся долю секунды, потом заявил, что супруга господина Свиридова очень шумно себя ведет и мешает другим постояльцам.

– Что она делает? Прямо скажите, – попросила я.

– Ругается с каким-то мужчиной. У себя в номере. Они крушат мебель.

– Пойдемте.

Я пошла первой, за мной последовал представитель службы безопасности, в холле к нему присоединился еще один. Шествие замыкали Юрочка с продюсером. Оба были навеселе.

Крики Вики и какого-то мужчины, голос которого показался мне знакомым, слышались и в коридоре. Почему у них такая плохая звукоизоляция?

Я громко постучала. Крики в номере стихли.

– Кто там? – через некоторое время спросил неуверенный голос Вики.

– Бонни Тейлор, – сказала я.

Вики открыла дверь и удивленно обвела взглядом четырех мужчин, стоявших за моей спиной. Заговорил один из сотрудников службы безопасности.

– Извините, – с хмурым видом сказала Вики. – Больше криков не будет.

– Как это не будет? – выступил вперед пьяный Юрочка. – Ты, моя законная жена, путаешься с каким-то мужиком…

И Юрочка ворвался в номер. За ним последовали я, продюсер, сотрудники службы безопасности тоже решили войти.

В номере находился раздетый по пояс Суравейкин. Налепленный мною несколько часов назад пластырь так и оставался у него на теле.

– Это как понимать? – заорал Юрочка.

Сотрудники службы безопасности смотрели на пластырь.

– У вас кровь течет, – внезапно сказал один из них Суравейкину.

– Я занимался экстремальным сексом, – невозмутимо заявил Вячеслав Анатольевич.

– Она еще и извращенка? – пораженно спросил Юрочка и повернулся к законной супруге.

– Она вообще-то твоя жена, – заметила я.

Продюсер захохотал и рухнул на диван. Сотрудники службы безопасности предпочли удалиться. Крики прекратились, Вики, Суравейкин и я – трезвые. Мужчины решили, что мы сами во всем разберемся, а им лучше при этом не присутствовать.

– Что здесь происходит? – спросила я и посмотрела на Суравейкина.

– Вики… – подал голос Юрочка.

– Пошел вон, – сказала Вики и пальцем показала на дверь. Потом по-русски добавила известное русское направление.

Юрочка открыл рот.

– Уведите его, – сказала я продюсеру, а сама опустилась в кресло.

Пьяный Юрочка попробовал возмущаться, но продюсер на самом деле его увел и сказал, что они будут в номере Свиридова. Суравейкин оделся и тоже сел в кресло. Вики какое-то время курсировала по номеру, потом достала из бара бутылку виски и стала пить прямо из горлышка.

– Что случилось? – посмотрела я на Вячеслава Анатольевича. – Вы орали так, что привлекли внимание службы безопасности гостиницы. Вы, насколько мне известно, не любите привлекать к себе внимание.

– Покажи ей, – сказала Вики.

Суравейкин крякнул что-то неопределенное, потом потянулся к сумке, извлек из нее довольно крупный крест (высотой сантиметров пятнадцать) и плюхнул на стол передо мной.

– Вы нашли коллекцию?!

– Это подделка, – сказал Суравейкин и стал объяснять, по каким признакам он это обнаружил.

Я не специалист, но мне стало понятно, что в данном случае подделку можно определить невооруженным глазом. У финнов изъяли хорошие копии, здесь была кустарная.

– Где вы ее взяли?

– У себя дома.

– ?!

– Незваные гости подкинули, – хмыкнул Вячеслав Анатольевич, и его перекосило. – Которые были до вас.

– Зачем? – спросила я вслух, а про себя подумала, что мне в самое ближайшее время надо наведаться в гости к Даше, возможно, даже сегодня ночью. Думаю, Клавдия Степановна оторвется от олигарха-диссидента ради такого дела.

– Чтобы меня подставить, – пожал плечами Суравейкин. – Только я еще не знаю, каким образом.

– И много их у вас? – Я кивнула на крест, лежавший на столе.

– Наверное, вся коллекция. Не знаю точно.

– Вам подкинули всю коллекцию? То есть копии всей коллекции? – Моему удивлению не было предела.

Суравейкин кивнул.

– В Россию точно привезли настоящие старинные кресты? – обратилась ко мне Вики.

Я кивнула. Такое количество экспертов не могло ошибиться.

– Что ты посоветуешь, Бонни? – спросила Вики.

– Обратиться в правоохранительные органы.

– Нежелательно, – сказал Суравейкин. – И надеюсь, что и вы, Бонни, будете молчать. Это же не настоящая коллекция.

– А вы что думали делать?

Суравейкин хмыкнул.

– Вы хотите тоже ее кому-нибудь подкинуть? Или толкнуть как настоящую?

– Мисс Тейлор, Россия и русские явно дурно на вас влияют. Вы начинаете думать как мои соотечественники. Но да, именно это я и собираюсь сделать. Мы с Вики как раз спорили, кому ее лучше подбросить.

– И кто какие предложения высказал? Что-то вы уж больно бурно спорили, – заметила я.

Вики с Суравейкиным переглянулись.

– А ты бы кому предложила? – спросила у меня Вики.

– Сдать государству Российская Федерация. Возможно, это поможет русским правоохранительным органам найти настоящую коллекцию и найти того, кто ее украл.

Вики заявила, что, по ее мнению, настоящую коллекцию не найдут никогда. Возможно, через несколько лет отдельные экземпляры будут всплывать на аукционах.

– Насколько я поняла, она имеет гораздо большее значение как единое целое, – заметила я. – Как набор крестов из одной, вполне определенной крестовой русского князя Воротынского. И если золотые кресты имеют ценность как вещи из драгоценного металла и их можно дорого продать сами по себе, то простые деревянные с резьбой и близко с ними не стояли. Да и золотые в коллекции будут стоить дороже, чем по отдельности. Ведь оценивалась вся коллекция как единое целое.

– Государство однозначно исключается, – заявил Суравейкин. – Никогда не предлагайте такое ни одному русскому, Бонни. Кстати, а как вы поддерживаете связь с Борькой Доброчинским?

– Ему хотите подкинуть? – усмехнулась я.

– Почему бы и нет? Прекрасная кандидатура. По крайней мере, в России все поверят в то, что коллекцию украл Борька. И уже так считают.

Вики заявила, что если подбрасывать, то чиновнику, который от России отвечал за прием коллекции.

– Он мертв, – напомнила я. – Или ты не знала?

– Знала. Поэтому в его квартиру проще проникнуть.

– Вики! Ты ли это говоришь?! – Я была откровенно поражена.

Суравейкин держался за живот от хохота.

– Тем более его квартиру наверняка всю обыскали, – заявила я.

– Можно найти какое-нибудь местечко и сорганизовать звонок в правоохранительные органы.

Вячеслав Анатольевич объяснил мне, что Юрочка обычно переводит Вики содержание сценариев, которые ему присылают из России. Поскольку в России популярна криминальная мелодрама, Вики получила много полезных советов по избавлению от трупов, соперниц, уничтожению и подбрасыванию улик и прочим вещам, необходимым в период пребывания в России.

– Я вообще за то, чтобы продать копии Борьке Доброчинскому, – серьезным тоном заявил Суравейкин. – Бонни, вы можете ему их предложить?

– И сказать, что копии?

– Конечно. Он же это быстро определит. Пусть знает, что я – честный человек, – и Суравейкин опять захохотал.

– И если он их купит, вы его вывезете из России?

Суравейкин кивнул.

– Я могу спросить, как вы его собираетесь вывозить? Для себя лично.

– Морем. Багажом, – Суравейкину было очень весело. – Нашей таможне будет заплачено, а ваша, как я понимаю, не посчитает Доброчинского контрабандным грузом? Раз ему разрешен въезд в неограниченном количестве раз?

Глава 32

Вскоре я покинула Вики и Суравейкина. Наконец до меня дошло, что Вячеслав Анатольевич сильно пьян. То есть когда я пришла, он еще не успел опьянеть. Вероятно, алкоголь на него подействовал не сразу. А сегодня еще был стресс и потеря крови. И возбудился он чрезмерно из-за всех дел… От русского мужчины в таком состоянии нужно держаться подальше.

Я размышляла, позвонить мне Борису Сигизмундовичу с Клавдией Степановной или повременить до завтра? Решать должен Доброчинский. Я не могу за него говорить. Но зачем ему поддельная коллекция? Причем плохие подделки, фальшивость которых определяется на глаз?! Хотя, если судить по его репутации, он вполне может впарить эти подделки кому-то по гораздо большей цене, чем заплатит Суравейкину. На аукционе типа «Сотби» и «Кристи» они, конечно, не пройдут. Но в частном порядке кому-то из русских, многие из которых в последние годы увлеклись православной тематикой… Мне у одного русского, приятеля Павла Прокофьевича, довелось на стене в гостиной увидеть огромное деревянное распятие, в человеческий рост, причем оно совершенно не вписывалось в интерьер. И иконы на стены вешают, как картины. И на той же стене вполне может оказаться какая-нибудь тарелка. Смотрится дико, но хозяин, «русский православный человек», уверен, что все делает правильно. И еще каждый год все больше и больше людей в России празднуют и католическое, и православное Рождество. Может, все они – сторонники движения за объединение христианских конфессий? Хотя я сомневаюсь, что большинство из них вообще слышали про такое движение.

Пока я раздумывала, направляясь по ночному городу к особняку Павла Прокофьевича, у меня зазвонил мобильный. Я бросила взгляд на экран. Сигизмунд Сигизмундович! Что ж не спится болезному? Или поправился и предается ночным увеселениям?

– Бонни, ты где? – спросил Доброчинский.

Я сказала.

– Ко мне в больницу можешь приехать? Тебя у входа встретит один из моих мальчиков.

Я поехала. Мне было очень интересно.

* * *

Когда мы остались в палате одни, Сигизмунд Сигизмундович не стал тратить время на расшаркивания.

– Я знаю, где находятся копии коллекции, – объявил он.

– Я тоже, – сказала я.

Доброчинский открыл рот.

– Ты не могла их найти, – процедил он через пару минут.

– Я этого и не утверждаю. И видела я всего один крест. Новодел, кстати, определяется на глаз. Плохие копии. Кустарная работа. Правда, у финнов изъяли очень хорошие копии. Возможно, часть – хорошие, часть – плохие?

Сигизмунд Сигизмундович глубоко задумался.

– И меня уже просили передать предложение вашему брату. – Я объяснила, что предлагает Суравейкин.

– Дурак он, – сказал Сигизмунд Сигизмундович. – Не понимает, какие перед нами открываются возможности.

Я вопросительно приподняла одну бровь.

– Бонни, ты на чьей стороне? – спросил Доброчинский.

– На своей, – сказала я. – Я хочу отмыть доброе имя моего дяди Ричарда. Ведь это же пятно на всю нашу семью! Сама участвовала в этом деле. Я ни в чем не виновата, но тем не менее. Дядя Ричард передал коллекцию государству Российская Федерация и получил за это деньги. Государство Российская Федерация должно ее получить, и она должна быть выставлена в Эрмитаже.

– Настоящей коллекции нет, и, вероятно, ее никто никогда больше не увидит, – жестко сказал Доброчинский. – Но вопрос можно решить – так, что это решение устроит всех. И посредником выступишь ты. Тебя будут слушать все стороны. Ты же имеешь вполне определенную репутацию. Наши-то прекрасно знают, что ты взяток не берешь, – Сигизмунд Сигизмундович усмехнулся.

– Что вы предлагаете? – Мне было просто интересно.

Сигизмунд Сигизмундович предложил мне встретиться с молодым чиновником Игорем Прохоровым, который теперь, после смерти Петра Ильича, стал главным в группе принимающих коллекцию в Российской Федерации и явно желает занять место Петра Ильича. Для этого от Игоря Прохорова требуется решение вопроса с коллекцией.

Также мне требовалось встретиться со следователем, который, конечно же, жаждет повышения по службе – и ему для этого тоже требуется решение вопроса с коллекцией.

При желании я могу выйти на Очень Большого Чиновника (хотя это скорее сделает Игорь Прохоров), который хочет смыть пятно с государства Российская Федерация, международная репутация которого была несколько подмочена наглой кражей коллекции. Очень Большой Чиновник тоже жаждет решения вопроса с коллекцией.

Борис Сигизмундович Доброчинский, известный в народе как олигарх-диссидент, мечтает восстановить свое честное имя и не иметь препятствий в своей деятельности на территории Российской Федерации – или, по крайней мере, спокойно вернуться в Лондон и продолжать там жизнь олигарха-диссидента.

Братья Доброчинские к тому же избавятся от давнего конкурента Суравейкина. Может, конечно, и не избавятся, но сделать гадость конкуренту всегда приятно. По крайней мере, он не станет больше требовать акции с Бориса.

Если я соответствующим образом поговорю с Игорем Прохоровым, следователем и желательно Очень Большим Чиновником, то Борису Доброчинскому удастся решить свои дела – и именно это интересует его брата. Я, в свою очередь, получу эксклюзивные интервью и еще большую известность. На репутации моей семьи не будет ни одного даже самого крошечного пятнышка. «Зарубежный репортер» еще увеличит тиражи, соответственно увеличатся мои гонорары. Конечно, все это возможно, только если я буду молчать по одному очень важному пункту.

– Я должна посоветоваться со своим шефом, – сказала я Доброчинскому. – Если он даст добро, завтра утром встречусь и с Прохоровым, и со следователем. Как вы считаете, Суравейкин до утра не перевезет копии коллекции из своего особняка?

– Мои люди следят за гостиницей, – усмехнулся Доброчинский. – Он напился и остался у Вики.

– Кстати, я могу узнать, кто вам сообщил о местонахождении копий?

Сигизмунд Сигизмундович немного помолчал, раздумывая, потом посмотрел мне в глаза и объявил:

– Юрочка. Проходимец недоделанный. А поведение Суравейкина и ты это подтвердили. Я ни в чем не был уверен до этого разговора с тобой… Но я не спрашиваю, откуда ты узнала про копии.

Глава 33

Шеф только усмехался, когда я излагала ему предложение Доброчинского.

– Это надо же, как у русских головы работают?! Впарить мировой общественности поддельную коллекцию! Кстати, а где, по-твоему, находится настоящая? Как я понял, это милая девушка Дашенька Байкалова подбросила Суравейкину фальшивки? Вероятно, их наспех по фотографиям изготовил талантливый родитель. Или у него имеются оригиналы?

Поездка к мастеру Константину стояла у меня следующей на повестке дня. Я считала, что Сигизмунд Доброчинский мог даже оплатить изготовление копий – тех самых, которые подбросили Суравейкину. Он мог разыграть передо мной спектакль. Фотографии у них с братом имелись. У братьев Доброчинских головы работают очень своеобразно, схемы там выстраиваются длинные и запутанные. Но этот план вполне подходил, чтобы «отмыть» Бориса Сигизмундовича. Если, конечно, согласятся все стороны. Он должен был точно знать, что копии лежат в особняке Суравейкина, перед тем как приглашать меня к себе в больницу среди ночи. Не может же он так верить Юрочке на слово? Но если он давно знает мастера Константина Байкалова, то не исключено…

Я сказала шефу, что о местонахождении настоящей коллекции не имею ни малейшего представления. В моей голове появились мысли о нескольких кандидатурах, которые могли ее прихватить, – и в каждом случае были довольно убедительные аргументы «за» и «против».

– А что насчет копий, Бонни? Поможем русским правоохранительным органам показать себя героями, нашедшими коллекцию?

– Вообще-то я и дальше собираюсь работать в России, – заметила я. – Будет очень хорошо, если русские правоохранительные органы и чиновники, включая одного Очень Большого, будут мне чем-то обязаны.

– Кстати, тебе будут обязаны еще и братья Доброчинские, а их тоже можно использовать, – хохотнул шеф. – Действуй, Бонни. Наверное, лучше встречаться с Прохоровым и следователем одновременно.

* * *

Я продумала версию, которую представлю чиновнику и следователю. Но их, как я быстро поняла, мало интересовали детали. Их волновало собственное продвижение по службе, и они быстро поняли, что если оно состоится, то им они будут обязаны мне.

– То есть экспертов к коллекции нельзя подпускать… – задумчиво произнес Игорь Прохоров.

– У нас есть эксперты, на которых висят кое-какие грешки, – сообщил следователь. – Дадут такую экспертизу, какую надо. Вот только в Эрмитаже я все-таки не стал бы выставлять эти экспонаты.

– У вас не найдется какого-нибудь небольшого особнячка, который можно было бы оформить под музей? – спросила я. – Одну комнату сделать крестовой, как и бывало раньше, а в других выставить предметы старины. Насколько мне известно, в запасниках ваших музеев пылится масса экспонатов, которые никогда не выставляются из-за отсутствия площадей. А тут подберете что-нибудь в одном стиле. Например, старинные подсвечники, вазы, часы, шкатулки…

– Отличная идея, Бонни! – воскликнул Игорь Прохоров. – У меня есть один такой особнячок на примете. И банкир есть, который соседнее здание под свой банк хочет получить. Он и получит с определенным условием. Я поговорю с кем надо и объясню ситуацию.

– Значит, я сейчас быстренько все оформлю, соберу людей, и поедем в особняк? – посмотрел на нас обоих следователь. – Только простите, Бонни, придется пригласить и кого-то из русских журналистов.

– Приглашайте, – сказала я.

Как я поняла, Очень Большому Чиновнику никто ничего сообщать не собирался. Только рапортовать о блестяще проведенной операции.

* * *

Уволить охрану Суравейкин еще не успел. Более того, парни так и лежали связанные, и их освободили сотрудники правоохранительных органов. Врач и медсестра тоже сидели там же, где я их видела, привязанные к кровати. Любочка лежала мертвая на полу в ванной. Вероятно, умерла от передозировки. Возможно, помог «любящий» папочка. Этого я не знала. Мы-то ведь с Клавдией Степановной оставили ее связанной. Развязаться сама она не могла. Это мог Суравейкин – и сделать ей укол.

Я не упоминала, что не так давно была здесь с Клавдией Степановной – меня об этом не спрашивали, я же сама не даю людям лишнюю информацию. Охрана во время последнего посещения меня не видела, как и врач с медсестрой. Да ведь и информация о наличии коллекции (то есть копий) в особняке Суравейкина поступила от Доброчинского, а не от меня.

Но самым удивительным оказалось то, что Суравейкин официально купил эти копии у Константина Байкалова, отца Даши и Юрочки. Никаких банковских документов не было, но имелись свидетели покупки. Одним таким выступил эксперт, которого брал с собой Суравейкин для оценки копий, потом был эксперт со стороны Константина, также при покупке присутствовала Даша Байкалова, а приезд Суравейкина в известный мне двор подтвердили две вездесущие бабки. Они, правда, при передаче ценностей не присутствовали.

Суравейкин заявил следствию, что хотел оформить у себя в особняке настоящую русскую крестовую, пусть он и не начинал собирать кресты с детства, так как родился в то время, когда царил атеизм, и не дарили ему крестов родители, друзья и знакомые. Но пусть лежит полный набор крестов, как было принято на Руси. Поэтому он и заказал мастеру копии, которые тот делал по фотографиям. Это законом не запрещено.

Самого же мастера было ни о чем не спросить и никаких обвинений не предъявить – Константин Байкалов скончался от сердечного приступа.

* * *

Я решила, что должна проехать в известный мне дворик и поговорить с бабками. Клавдия Степановна согласилась составить мне компанию.

– Ничего не понимаю, – призналась она, когда я подхватила ее на остановке рядом с домом.

– Суравейкин – тертый калач, – заметила я. – Вероятно, он предусмотрел различное развитие событий и подстраховался.

– А я думаю, что он купил у Константина настоящую коллекцию, а потом Дашка ее подменила, – вдруг сказала Клавдия Степановна. – Эксперты сейчас блеют про копии, чтобы статью какую-нибудь не впаяли, Дашка напугана смертью отца. Знаешь ли, сердечный приступ в России – это не сердечный приступ в Англии. У нас он всегда подозрителен – при таких-то сопутствующих обстоятельствах.

– Но откуда у Константина могла быть коллекция? Как он мог ее украсть?

– А группа захвата? У Константина были деньги, наверняка были связи – в кругах богатых людей. Ты же сама встречалась с частным спецназом, Бонни. Им заплатили, плюс дополнительным стимулом была гадость Борису Доброчинскому. Его у нас в стране не любят. Просто не любят. А правоохранительные органы ничего не могут сделать. Или кто-то этого очень не хочет – потому что всплывут другие делишки. Хотя в быту Боря – такой трогательный мужчина… – мечтательно вздохнула Клавдия Степановна.

– И видя его в передничке у плиты, вы представить не можете, как он прихватил столько акций самых различных предприятий.

– Примерно так, – согласилась Клавдия Степановна.

– Замуж-то за него пойдете?

– Не знаю, Бонни. Для меня главное – Ленку мою пристроить. А Борис обещал ее с Родионом Хитрюковичем познакомить. Он-то теперь холостой. Мало ли там какие бабы при нем болтаются. А Ленка моя и футболом интересуется, и статуи ей никакие дарить не надо, она – нормальная женщина, ей драгоценности и платья подавай. И голова у нее никогда не болит. Я хочу своей дочери другой жизни, не такой, какая была у меня. Ее главной проблемой должно быть – куда надеть платье, купленное во время последнего посещения французских бутиков. В общем, мы с ней скоро в Лондон приедем на смотрины. Хорошо бы ты, конечно, в это время тоже в Лондоне была. Ты тогда Ленкино знакомство с российским олигархом должным образом осветишь. Чтоб ему было уже не отвертеться.

Я сказала, что постараюсь ради такого дела находиться в Лондоне. Пусть только Клавдия Степановна заранее оповестит меня о сроках прибытия.

– А жить, кстати, где собираетесь?

– У Борьки, конечно, – как само собой разумеющееся заявила Клавдия Степановна. – Мне понравилось, как он готовит.

Глава 34

Наконец мы въехали во двор – и увидели похоронный автобус, множество людей в черном, венки, перетянутые черной лентой букеты…

– Мы не вовремя, – сказала Клавдия Степановна.

– Как раз вовремя, – заметила я. – Мы поедем за траурной процессией на кладбище.

– Зачем? – не поняла Клавдия Степановна.

– Во-первых, мне шеф заказывал статью о русских похоронных традициях, во-вторых, на похоронах, возможно, удастся с кем-то поговорить.

– С Дашей?

– Нет, с Дашей-то как раз как-нибудь в следующий раз. И с Юрочкой сейчас беседовать не будем. Надо посмотреть, кто еще пришел.

За похоронным автобусом следовало несколько легковых машин. Я пристроилась в хвост процессии. Вначале поехали в церковь, где мы с Клавдией Степановной держались в задних рядах, потом было долгое прощание на кладбище. Там же поставили сборные столы с бутербродами, киселем и водкой. Мы с Клавдией Степановной опять держались в сторонке и рассматривали собравшуюся публику.

Мне не доводилось видеть вместе настолько разных людей. Здесь были личности откровенно бомжового вида и очень респектабельные господа, бедные старушки и холеные дамы, верткие сомнительные личности и музейные работники с огромным стажем, как я узнала из их речей.

Еще из этих речей я узнала, что в музеях Петербурга было бы значительно меньше ценных экспонатов, если бы не Константин Байкалов. Он реставрировал вещи и отдавал в музеи. Он хотел, чтобы эту красоту видели все, в особенности те, кто не может себе позволить выставлять подобное дома. Щедро расплачивался со всеми, кто ему помогал. Он постоянно трудился – и надорвал сердце.

Юрочки на похоронах не было. Как я выяснила чуть позже, они с Вики Фостер улетели в Англию. Дядя Ричард тоже уже вернулся в родное поместье к любимым лошадям.

Внезапно у меня за спиной раздалось вежливое покашливание. Мы с Клавдией Степановной тут же обернулись. Рядом стоял невысокий, очень худой старик, на лице видны глубокие морщины. Глаза были какие-то водянистые и вроде бы бесцветные. Седые волосы напоминали пушок.

«Я его где-то видела», – мелькнула мысль, а потом вспомнила, что именно он сидел в машине с Дашей, когда она вырулила с боковой дорожки, ведущей к особняку Суравейкина.

– Здравствуйте, – слегка наклонил голову мужчина. – Вы – английская журналистка, да?

Я кивнула.

– Можно вас на пару слов? – Он посмотрел на Клавдию Степановну и сказал: – Извините.

– Я пойду помяну Константина, – сказала Клавдия Степановна и отправилась в гущу людей, где намеревалась собрать какие-то сведения.

Мы с мужчиной отошли немного в сторону и встали за высокой гранитной плитой.

– Я вас слушаю. Да, как вас зовут?

– Мое имя не имеет никакого значения, – ответил мужчина. – И я сам уже не имею никакого значения. Мне жить осталось от силы месяц. Рак. Я хочу облегчить душу.

– Передо мной?

– Да, я выбрал вас, потому что не вижу, кто еще может донести до людей правду. Может, кто-то из русских журналистов и захотел бы опубликовать все, что я скажу, но не дадут. Или потом уволят, если не убьют. А вы работаете в иностранном издании. Это я сделал фотографии крестов из коллекции вашего дяди Ричарда.

– Когда?

– Еще до того, как у него в голове возникла мысль ее продать. Изначально планировалась подмена у него в доме. Все прошло бы тихо. Никто бы не погиб. Не было бы всей этой истории. А потом он решил продавать…

– Но там же сигнализация, всякая электроника! – воскликнула я. – И даже я не знала про коллекцию!

– Вики Фостер знала. Она считала, что ваш дядя Ричард ее обделил. И что для меня иностранная электроника? – Мужчина пренебрежительно хмыкнул. – Я могу открыть любые двери. С любыми замками, будь они старыми или новомодными.

– Вас Вики Фостер наняла?! – Я искренне поразилась.

– Нет, я оказывал услугу моему другу Константину. На старости лет в Англии побывал, – он усмехнулся.

Мужчина объяснил, что Юра Свиридов, сын Константина, хотел развестись с Вики Фостер, причем так, чтобы получить с нее деньги. Не зря же он терпел старую бабу, да еще и английскую?

Константин изготовил две копии крестов, но подменить коллекцию старый вор не успел – дядя Ричард вдруг решил ее продать.

– Даша с какой целью с ним знакомилась? Он ведь вроде бы тогда еще не объявил официально о продаже.

– Он обратился к экспертам. А Юра держал руку на пульсе – и вдруг совсем не вовремя Ричард вспомнил о коллекции. Так часто случается. Лежит что-то в музейных запасниках годами, а как кто-то заказал – вдруг инвентаризация начинается или именно этот экспонат хотят куда-то выставить. А Даша должна была разведать обстановку. Зачем Ричард оценивал коллекцию? Нашелся покупатель? Тогда нам потребовалось бы действовать быстрее. Но мы все равно не успевали.

– Что планировалось изначально? Подменить и продать оригиналы?

– И поставить ультиматум Вики. Она быстро соображает. И ей дорога ее деловая репутация. Я не знаю точно, что именно ей собирался говорить Юра. Он ее лучше знает. То есть я ее совсем не знаю. Но ему нужен был развод и деньги. А отец – Константин – как всегда, согласился помочь.

Но ситуация изменилась. Во-первых, Константин еще не успел сделать копии крестов. Даже по одной копии всех. Со вторыми копиями он вообще сильно торопился, и поэтому они получились не очень качественными. Во-вторых, в связи с изменившейся ситуацией было бы сложно ввезти кресты в Англию. Планировалось-то везти их по частям, обходными путями… Но, как сказал мужчина, мне это знать незачем. Я хотела заметить, что мой шеф жаждет получить эту информацию, но промолчала. Следовало сперва узнать хотя бы ту информацию, которую давали.

Юра Свиридов услышал, как Вики возмущается действиями дяди Ричарда. Свои возмущения она выражала Вячеславу Анатольевичу Суравейкину, частому гостю в их доме. После ухода Суравейкина Юрочка сказал Вики, что он хочет и может предложить взамен. Но коллекцию теперь следовало подменять на территории России. Это было легче по многим причинам – и вывозить за границу ничего не надо, и бардака больше, и продажных личностей больше, да и расследование, наверное, будет проводиться не так, как в Англии, несмотря на то что кто-то из высокопоставленных особ возьмет дело «под личный контроль».

Вики согласилась на развод и на выплату Юрочке компенсации. Документы уже находятся у адвокатов. Ее письменное согласие о выплате Юрочке отступных имеется. Все расходы, связанные с разводом, на себя взяла Вики. Но Вики требовала себе часть коллекции вещами. Юрочка хотел только деньгами. И Вики сказала, что на территории России им потребуется помощь Суравейкина, который в девяностые годы начинал с рэкета.

Суравейкина привлекли к делу, но не раскрыли многих деталей. Он, как и Вики, считал, что лучше всего подойдет вооруженный налет. Зрелищно, впечатляюще, будет много шума и суеты. Суравейкин был уверен, что в конце концов все свалят на Бориса Доброчинского, с которого он сам хотел потребовать возвращения акций. Вики после получения краденых крестов окажется еще более крепко с ним связана. Возможно, Суравейкин хотел как-то шантажировать Вики в дальнейшем.

– То есть налет на пути из аэропорта организовал Суравейкин? – уточнила я.

– Да. И мужикам было строго приказано не трогать вас, Бонни, – чтобы вы подняли шумиху в западной прессе. С остальными – как получится. Борьку следовало забрать с собой.

– И оригиналы оказались у Суравейкина.

– Да. И он начал выпендриваться. Возможно, появился покупатель. Например, известный вам техасский миллионер Кевин. По крайней мере, с чиновником Петром Ильичом Кевин встречался. Я лично считаю, что его убил один из мулатов – после того как товар исчез. Петр Ильич явно планировал какую-то другую акцию. Но вернемся к выпендривающемуся Суравейкину. У Константина давно имелось небольшое ноу-хау с быстро возникающим и исчезающим магазином.

– Это вы про антикварную лавку, где финны купили два креста?

Мужчина кивнул и улыбнулся.

Он пояснил, что гастарбайтеры получили за свое молчание хорошие деньги, да их не в первый раз привлекали к таким делам. А Суравейкину было сказано: не станешь делиться, устроим тебе козу. Имеются копии, про которые он до изъятия их у финнов не знал. Тут ему объяснили, что изначально планировалась подмена в доме Ричарда в Англии. Суравейкин быстро сообразил, что можно продать копии как оригиналы, а потом еще и оригиналы… А вообще, трудно сказать, что он там сообразил.

Но все равно долго думал и держал коллекцию у себя. Он точно встречался с одним из мулатов Кевина.

– И они полезли к Клавдии Степановне в квартиру через соседний балкон?

– Я предполагаю, что туда людей Кевина отправил Суравейкин, – заявил старый вор.

– Но почему? И они-то почему полезли? Кто такая Клавдия Степановна?

– Очень интересная дама, – улыбнулся мужчина и посмотрел в гущу толпы, где Клавдия Степановна уже с кем-то общалась. – При желании Кевину можно было навешать лапши на уши – и приплести Клавдию Степановну, одновременно и как самую невероятную, и самую вероятную кандидатуру.

– Кандидатуру на что?

– Вам надо объяснять, Бонни? Я сам интересовался этой дамой. Ведь опальный олигарх поселился у нее! Точно так же Кевина можно было убедить, что коллекция находится у Клавдии Степановны – или она точно знает, у кого она находится. Какая деятельная дама! Интересно, удастся ей выдать дочь за кого-то из первой десятки списка «Форбс»? Жаль, не доживу, чтобы посмотреть.

Я молчала. Кевин определенно решил, что коллекции у меня нет, что я сама не стала бы ее красть. А рядом со мной постоянно находилась Клавдия Степановна. Для подруги она явно не подходит по возрасту. Переводчик мне в России не нужен. Что мог решить американский миллионер Кевин?

Клавдия Степановна определенно должна была показаться ему подозрительной. Главное – он заглотил наживку.

– Но почему мулаты-то полезли через соседний подъезд? – спросила я у старого вора.

– А кто их знает? Может, решили неожиданно появиться с балкона? Клавдия бы не открыла дверь. И Доброчинский бы не открыл. А с ее замками пришлось бы повозиться. Элемент неожиданности пропадал – в квартире услышали бы, что прибыли нежеланные гости. Кто знает, что держит у себя в квартире Клавдия Степановна? Дама она решительная и в лучшем случае огрела бы незваных гостей по голове какой-нибудь тяжелой вазой. Борьке Доброчинскому вообще терять нечего. А вообще точно не знаю. У вас больше шансов когда-нибудь встретиться с Кевином. Спросите его при личной встрече.

Я очень сомневалась, что эта встреча когда-нибудь состоится.

– А Вики зачем к Юрочке посылала «колдуна» Бодряну? О каком «отвороте» идет речь, если они обо всем договорились?

– Жалко было делиться, – усмехнулся мужчина. – Неужели не понятно? Хотела воздействовать на мужа магически, но не могла сказать «колдуну» всю правду. На это ума хватило. Юра ей все высказал – теперь-то у него имелись рычаги давления. Он объяснил, какой «магией» занимается Бодряну, как все происходило с самого начала – с «приворота». Вики закрыла рот.

«Возможно, больше не будет бегать по колдунам и гадалкам», – подумала я. Уже хорошо.

– Что в конце концов сделал Суравейкин? – спросила я.

– Нам с Дашей пришлось съездить к нему в особняк, – старый вор хитро посмотрел на меня.

– То есть настоящую коллекцию забрали вы?

– Да. Даша взяла меня с собой, чтобы помог найти тайник. Я-то на таких делах собаку съел. И на самом деле нашел, причем даже быстрее, чем думал. Мы оставили Суравейкину плохие копии – те, которые любой человек, мало-мальски смыслящий в этом, сразу же разоблачит как кустарную работу. Не было времени у Константина! – Старый вор усмехнулся. – Дашка ничего не хотела оставлять, а мы с Константином настояли. Нужно же было дать человеку какую-то компенсацию за труды? И было интересно посмотреть, что он станет делать. А потом Дашка Юрке позвонила, чтобы тот, в свою очередь, позвонил Сигизмунду Доброчинскому…

– Как вас пустила охрана?

– Мы с Любочкой договорились. То есть Юра договорился, что приедет его сестра – навестить бедную девочку. Вначале заходила одна Даша, пшикнула в расслабившихся мальчиков газом, впустила меня, я немного поработал с электроникой… Врача с медсестрой мы легко обезвредили, отвязали Любочку. Она была только рада сделать какую-нибудь гадость отцу… Дал бы ей жить, как она хотела… Надо же было понимать, что не вылечить ее. Так зачем было ее мучить, к кровати привязывать?

Я сказала, что он чуть не истек кровью, и если бы мы с Клавдией Степановной приехали чуть позже, Суравейкина сейчас, возможно, уже не было бы в живых.

– Ну тут уж у кого какая судьба, – философски заметил старый вор.

– А где сейчас коллекция? – задала я самый главный вопрос.

– Я не знаю, – вздохнул старый вор. – И предполагаю, что только вы в состоянии ее найти.

Он пояснил, что покойный Константин Байкалов хотел отдать ее в музей – как и планировал с самого начала. Такие коллекции должны служить людям. Он много вещей отдал в музеи, как я уже слышала. Юра бы получил копии, которые изготовил отец, и делал с ними все, что пожелает.

Тут я вспомнила теток, которые обвиняли Юрочку в краже драгоценностей – и замене их на подделки.

– Было дело. Юрка не только использовал женщин, но и обворовывал. Отец пару раз откупался, а потом сказал: все мне неси, раз удержаться не можешь. Просил только не побрякушки брать, а то, чем он сам занимается. Но если Юра прихватывал цацки, приходилось обращаться к одному знакомому – специалисту как раз по ювелирным украшениям. Он, кстати, недавно умер. Хороший был мастер, царствие ему небесное. И я его услугами неоднократно пользовался. Встречусь скоро с ними обоими…

Я напряженно думала.

– Но вы ведь взяли коллекцию из дома Суравейкина, да? Настоящую коллекцию? Ту, которая хранилась в доме моего дяди Ричарда?

Старый вор кивнул и пояснил, что они с Дашей привезли коллекцию ее отцу, как и договаривались. У него аж руки затряслись при виде оригиналов. Он же до этого работал по фотографиям. Потом старый вор уехал и о случившемся знает лишь со слов Даши.

Приехал Юрочка. Был дикий скандал – как и обычно при появлении сына. Отец схватился за сердце. Куда-то запропастилось лекарство, которое всегда снимало приступ. Даша не представляет куда. Может, закончилось. Она понеслась в аптеку – та находится в соседнем доме, и там все знали и Дашу, и Константина. Когда вернулась, отец был уже мертв. Потом началась суета, которая обычно бывает после смерти человека. Ведь нужно вызвать врачей, чтобы констатировать смерть, потом милицию для оформления протокола осмотра тела, потом спецтранспорт для перевозки тела в морг…

Старый вор появился в квартире только через день – его вызвала Даша. Она ему доверяла, знала с детства, знала, что это один из настоящих друзей отца.

Коллекция исчезла – причем и оригинал, и хорошая копия.

– Юрочка?!

– Неизвестно. Может, и Суравейкин. Он на самом деле приезжал, и его видели вездесущие бабки. Приезжал он несколько раз, причем и при жизни Константина. Мужчина он видный, машина приметная. Поэтому бабки и подтвердили, что он был. Я не знаю, бывал ли он у Константина с экспертом или нет, но эксперты же знают, с какой стороны их кусок хлеба намазан маслом? Суравейкин явно заплатил за нужные ему показания. Или он просто ценный клиент, на которого рассчитывают в дальнейшем. И ведь эксперты не знают, где коллекция. Вполне могут думать, что у Суравейкина, и на что-то рассчитывать. Дашу он припугнул. Оставшись без отца, девушка испугалась – и тоже подтвердила, что он купил копии. Даше Суравейкин сказал, что ее проникновение к нему в дом зафиксировано на камере слежения, которую я не смог отключить. Это не так. Я отключил все. Но Даша испугалась.

– А Суравейкин вас видел, когда вы приезжали к нему в дом?

– Видел. Я же объяснял ему, что он поступает неправильно. И я его связывал. Он наверняка очень удивился, когда обнаружил кресты на месте. Но хорошо смеется тот, кто смеется последним. Суравейкин только через некоторое время понял, что это новодел… – Старый вор хитро улыбнулся.

«И тут же понесся к Вики», – подумала я.

– Найдите коллекцию, Бонни. Пусть она служит людям.

Глава 35

Вскоре я вернулась в Англию, где уже находились мой дядя Ричард, Вики и Юрочка. Вики с Юрочкой довольно быстро развелись, и Свиридов переехал в уютный домик в пригороде Лондона. Вскоре он стал появляться в обществе с дочерью одного из российских олигархов. Вероятно, смог себе позволить переключиться на молодых. Вики продолжает успешно играть на бирже и умножать свое состояние. Интересно, кому она его завещает? Суравейкин тоже в Лондоне, и его бизнес процветает. Он появляется на людях с одной известной фотомоделью, годящейся ему в дочери.

Олигарха Бориса Доброчинского тихо выпустили из России, и помощь Суравейкина не потребовалась. Ничья не потребовалась. Как сообщил мне чиновник Игорь Прохоров, занявший место покойного Петра Ильича, олигарху-диссиденту рекомендовали сидеть в Лондоне и в Россию нос не совать. Говорят, он опять готовит какой-то переворот. Но об этом ходят слухи с тех самых пор, как я вообще узнала о существовании Бориса Доброчинского. Его брат вышел из больницы. Не представляю, чем он занимается теперь, но уверена – братья Доброчинские не пропадут и всегда будут на плаву. Да и пути наши, наверное, опять пересекутся.

О самоотверженной и доблестной работе русских правоохранительных органов говорили больше всего. Им удалось найти коллекцию. На вопросы западных журналистов представители русских органов многозначительно отвечали одной фразой: «Тайна следствия». Где ее отыскали и каким образом, не уточнялось. Суравейкин, естественно, молчал, как и братья Доброчинские и Вики с Юрочкой. Мой знакомый следователь пошел на повышение.

Даша унаследовала все имущество отца. Юрочка же не был признан официально. Никаких претензий на оставшееся от Константина добро он не предъявлял. Ведь потребовалось бы пройти долгую процедуру официального признания отцовства, опять привлекать к себе внимание… Возможно, Юрочка просто не хотел появляться в России. Ведь теперь у него достаточно денег в Англии, и вроде бы опять поступило предложение из Голливуда…

На открытие особнячка, где будет выставляться коллекция (то есть ее плохие копии, о чем знало ограниченное число лиц) и ведра Доброчинского, ездил мой дядя Ричард. Он был свято уверен, что там выставили настоящую коллекцию, которая столько лет хранилась в его доме. Но больше всего он радовался орловскому жеребцу, которого ему подарили от государства Российская Федерация. Подозреваю, что и жеребца оплатил кто-то из олигархов или презентовал государству, которое его передарило, так как в жеребце не нуждалось.

А потом на аукционе «Сотби» выставили очень хорошие копии коллекции – не всей, лишь отдельных экспонатов, примерно одной четверти. Продавец, пожелавший остаться неизвестным, не скрывал, что это копии. Вероятно, понимал, что английские эксперты это определят. Но они сказали, что копии на самом деле хороши. Государство Российская Федерация никаких претензий не предъявляло. Мало ли где какие копии всплывают…

Но мне позвонила Вики Фостер.

– Ну Юрка и мерзавец! – заорала она, едва успев представиться.

– А в чем дело-то?

Вики пригласила меня к себе в гости. Я поехала, так как никогда у нее не была.

У нее в доме в специальном стеклянном шкафчике оказалась выставлена четверть коллекции. Вики всегда считала, что четверть по праву принадлежит ей, и ее получила. На остальное она не желала тратиться. Вики сообщила мне, что Юра Свиридов отдал ей четверть коллекции при урегулировании вопроса расторжения брака. Естественно, об этом пункте договора адвокаты не знали. Одну четверть, насколько знала Вики, Юра продал Суравейкину, еще одну четверть – Борису Доброчинскому, а четверть оставил себе. Именно он и выставил свою часть на аукцион.

– Почему сейчас?

– Потому что жениться собрался, – рявкнула Вики. – Деньги нужны, чтобы пыль в глаза олигарху пустить. А уж когда вступит с его дочерью в официальный брак, начнет доить тестя. Но мне на это плевать! Он-то нам с Суравейкиным и Доброчинским говорил, что это оригиналы!

– Может, сам не знал, – пожала плечами я, хотя была уверена в обратном.

– Где оригиналы, Бонни?!

– А я-то откуда знаю?

Выходя от Вики, я почему-то подумала, что только в русском языке может быть такое количество синонимов слова «украсть» – и еще постоянно появляются новые. Во время своего последнего приезда в Россию я впервые услышала слово «странзитили» (использовалось в отношении газа). Да, язык на самом деле является отражением жизни общества.

Эпилог

А еще через полгода пришло сообщение из Америки. В автокатастрофе погиб известный техасский миллионер Кевин. Также сообщалось, что в самое ближайшее время его частный музей в соответствии с условиями завещания перейдет в собственность штата и будет расширен. В нем выставят экспонаты, которые не могли быть выставлены при жизни Кевина.

Среди этих экспонатов оказалась коллекция из крестовой русского князя Воротынского.

Грянул скандал. Русские утверждали, что у американца могут быть только копии. Американцы молчали. Я по заданию «Зарубежного репортера» отправилась в США. Там личный адвокат Кевина вручил мне запечатанный конверт. На нем значилось: «Передать Бонни Тейлор после моей смерти».

«Если вы читаете это письмо, мисс Тейлор, то меня уже нет в живых. Я сделал то, что хотел. Интересно, вы предполагали, что коллекция у меня? Ставили на меня? Или же на известного российского олигарха-диссидента? Но это сейчас уже неважно. Чтобы вы не мучились, скажу: ее мне продал Юрий Свиридов, который изначально собирался это сделать. На меня в разных странах работали частные детективы, собиравшие информацию о различных дельцах. Они и сообщили мне про отца Юрия, талантливого мастера Константина Байкалова, и про его непутевого сына. Я быстро понял, что собой представляет Юрий. Я лично встречался с ним в Лондоне и просил сообщать мне про вещи, которые могут меня заинтересовать. Ведь он же был вхож в дома немолодых богатых леди, о которых не забывал и в Лондоне. Теряюсь в догадках, как можно было дурить такую умную женщину, как Вики Фостер?

Юрий соображал быстро – и сразу же рассказал мне про необычную коллекцию вашего дяди Ричарда. До этого я про подобные коллекции никогда не слышал. Я захотел получить фотографии. Получил – и захотел иметь всю коллекцию. Из Лондона мне было бы, конечно, проще ее вывезти. Но… сложилось так, как сложилось. Я вывез ее и из России. Но ведь главная цель достигнута – коллекция будет служить людям. Ее смогут посмотреть все желающие. Ведь это неправильно, если произведения искусства заперты в чьем-то особняке. Вы согласны со мной, Бонни?»

Я сложила письмо и убрала обратно в конверт. Была согласна, и старый русский вор был согласен. Пусть на коллекцию смотрят все желающие – хотя и в США, а не в России.

* * *

В кабинет шефа я вошла в отвратительном настроении и протянула ему письмо Кевина.

– Тебя мучают угрызения совести? – спросил он. – Прекрати страдать, Бонни! Коллекция на самом деле выставлена в музее. Ты заключила сделку с русскими? Так в жизни все время приходится идти на сделки. И, кстати, ведь тогда я принимал решение, а не ты. Более того, в музее у русских выставлены интересные экспонаты, которые до этого пылились где-то в хранилищах. Разве это плохо? Иначе они никогда бы не увидели свет. Кстати, с Юрочкой Свиридовым провели беседу представители наших спецслужб – чтобы жизнь медом не казалась. Чтобы знал – все тайное когда-нибудь становится явным. По крайней мере, для спецслужб.

– И… что?

– Согласился работать на нас. Сразу же. Он – трус. А нам нужна информация о том, что замышляют русские. Англичане же часто даже предположить не могут. Не приходит это в наши английские головы! А тут Юрочка входит в семью одного известного олигарха… С другими олигархами будет общаться. Но ради собственного благополучия он потопит всех. Тем более отец, который всегда решал его проблемы, теперь мертв. Кстати, есть для тебя новое задание.

Я вскинула голову.

– Если оно связано с Юрочкой, дайте его кому-нибудь другому. Меня от него тошнит.

Шеф усмехнулся.

– Нет, не с Юрочкой. Пока ты была в Америке, звонила Клавдия Степановна. До тебя почему-то не могла дозвониться, так до меня добралась!

– И что?

– Через три дня привозит свою дочь в Англию. Хочет, чтобы ты освещала процесс завлечения в сети ее будущего зятя.

– А кому из российских олигархов не повезло? – улыбнулась я. – Вроде она на Родиона Хитрюковича нацелилась?

– Каких олигархов?! Она не может выбрать между нашим принцем Уильямом и этим шейхом, никак не могу запомнить, как там его, ну тот, который третий в списке богатейших людей планеты.

– Она согласна отдать дочь в гарем? – поразилась я.

– Да не будет у него никакого гарема с такой тещей! Она всех его баб разгонит! Бонни, твоя задача – спасти нашего принца Уильяма от этого мезальянса. А с шейхом пусть делает все, что хочет. Мы потом выступим посредниками в переговорах русских и американцев, когда они будут делить оставшиеся бесхозными нефтяные месторождения. Шейху-то ведь будет не до них.

– До них будет Клавдии Степановне, – уверенно сказала я, но согласилась спасать нашего английского принца. Против напора Клавдии Степановны ему точно не устоять.

И еще я представила, кто тогда будет править Англией. При всей моей любви и уважении к Клавдии Степановне я не могла этого допустить!