Читать онлайн Последний министр – 3 бесплатно

Глава 1

Глава 1

«Ну конечно я опасен. Я полицейский. Я могу делать ужасные вещи с людьми безнаказанно».

Настоящий детектив.

Год 1917, январь 17, после полудня,

Заячий остров, тюрьма в Петропавловской крепости, Петроград.

Ну что же, настало время для жёсткого разговора с задержанными. Первичная спесь с них была сбита, уверенность в собственных силах заметно убавилась, причём убавилось кратно. Попробуй-ка сохранить прежний настрой в тех условиях, в которых оказались господа депутаты.

То-то.

Ничего не получится.

Наш герой был почти уверен, что на начало допросов с пристрастием в душных и темных тюремных камерах, ни следа не останется от привычного для думцев пафоса и бравады.

И тем лучше, именно эта, скажем так «покорность», и требовалось Александру Дмитриевичу, чтобы поговорить с «красавцами» по душам с глазу на глаз. Конечно, насколько подобные ожидания министра совпадали с реальностью — все это лишь только предстояло узнать. Но Протопопов ехал к Петропавловской крепости в приподнятом настроении и с полной уверенностью в своих силах.

Петропавловская крепость располагалась на небезызвестном Заячьем острове в так называемом ядре исторического центра города, откуда собственно и пошла столица Российской Империи. Протопопов знал, что хоть это место и называется крепостью, оно ни разу за более чем двести лет с момента своей постройки, не участвовало в реальных боях. Зато «знаменита» эта крепость среди определенных кругов была тем, что там, на месте Трубецкого бастиона располагалась одна из самых суровых политических тюрьм России, если говорить о политических заключённых.

Вот туда и держал путь броневик Александра Дмитриевича.

Примерно через полчаса, как броневик Протопопова отъехал от Таврического дворца, Федя выехал к Иоанновскому мосту, который, собственно, вёл на заветный Заячий остров. Отсюда уже можно было разглядеть двухэтажное здание, имевшее форму правильного пятиугольника, которое и было пресловутой тюрьмой для политических заключённых.

Протопопов знал, что здесь работает специфическая и крайне жёсткая система заключения, основанная на том, что в каждой камере содержится ровно один человек. Заключённые целиком и полностью изолировались от внешней среды в любых проявлениях (книги, кофе, сигареты — все это было строго настрого запрещено), а заодно друг от дружки (потому как ввиду отсутствия вышеназванного, обычное человеческое общение было сродни спасению). В купе с рядом строжайших запретов, политические арестанты в таких условиях либо чокались и у них срывало кукушки напрочь, либо раскалывались следователям. Правила балом здесь так называемая «наблюдательная» команда от жандармерии.

Другими словами, Курлов был здесь как царь и бог.

Однако автомобиль, пусть и образца начала 20 века, передвигается гораздо быстрее, чем человек. Даже если этот человек замёрз, хочет побыстрее согреться и тому подобное.

Понятно, что речь идёт об арестованных думках, топтавших улицы предреволюционного Петрограда.

К тому моменту, как броневик министра подъехал к Иоанновскому мосту, господа думцы все ещё шли к месту своего конечного назначения. Как и договаривался с Курловым Александр Дмитриевич, весь путь от Таврического дворца к Заячьему острову, арестанты проделали пешком и налегке, выбирая для ходу самые оживлённые улицы. Отчего, во-первых, замёрзли как цуцики, а, во-вторых, собрали внушительную толпу зевак и небезразличных. Шли революционеры отнюдь не по революционному — от жуткого холода зуб не попадал на зуб, они дрожали и тщетно пытались согреться, растираясь руками. Все до одного они смотрели под ноги, боясь поднять взгляд, потому как уцепившаяся за шествием толпа в несколько сот человек, шумела и свистела, находились и умельцы, которые закидывали господ депутатов яйцами, как то разом забывая от том, что в столице царит кризис продовольствия.

Яйца чаще всего попадали господам в головы. Лопались тотчас и растекались по волосам. Ну а через минуту другую желтки и белки замерзали...

Понятно, что депутаты, мягко говоря, чувствовали себя не в своей тарелке. И, ещё до того, как сесть в камеры одной из самых жёстких тюрьм начала двадцатого века, большинство этих господ оказалось морально и в некотором роде физически сломлены (не были бы сломленные, так наверняка продолжили бы сопротивляться в Думском зале).

Замёрзшие.

Продрогшие.

В добавок униженные.

Со всех сторон на их головы сыпется брань.

Где революционный настрой? Нет его больше. Им бы вместо того чтобы речи в Думе с трибуны отжигать, чего-нибудь горячительного выпить... но не выйдет, господа хорошие.

В общем то, каждый из них прямо сейчас получал то, чего так долго выпрашивал.

Хорошего такого подсрачника.

Как говорится — напросился.

Понятно, что Протопопов приказал Феде чутка притормозить, дабы дождаться, когда красавцев заведут в здание тюрьмы. Но потом увидел Курлова.

— Федя, нагони ка Павла Григорьевича, — распорядился министр.

Федя кивнул, подъехал к Курлову.

Тот завидев знакомый броневик ту же приветственно вскинул руку.

— Александр Дмитриевич, я думал вы хоть на Набережную реки Мойка заедете, переодеться, — сказал генерал улыбаясь, когда Протопопов пригласил его сесть в машину.

— Дерьмово выгляжу, хочешь сказать?

— Ну-у-у, как как есть вроде бы говорю.

— Ты тоже не лучше выглянешь. Но ничего Павел Григорьевич, ради такого дела и в дранных тряпках походить не западло.

— Вот тоже так думаю, — согласился охотно Курлов, усаживаясь на твёрдом сиденье броневика.

— Вы мне лучше скажите, как народ этот парад на улицах встретил? — осведомился Протопопов.

— Ну как? Так. Сначала присматривались долго, шептались, удивлялись и даже изумлялись, а потом когда узнали в чем дело — пошло поехало... в общем то теперь вы сами видите, что происходит, Александр Дмитриевич. Сие господа народные избранники совершенно не оправдали возлагаемых на них надежд.

— Лихо подмечено, Павел Григорьевич, тебя хоть на цитаты разбирай.

— На самом деле, Александр Дмитриевич, я уже жду не дождусь, когда мы наших думцев в тюрьму спрячем, а то среди народа настроения больно неспокойные.

Народ, как уже видел Протопопов был действительно настроен к арестантам крайне недружелюбно и дело тут не только в бросаемых яйцах (это то само по себе не представляет реальных угроз). Нет, были среди толпы такие, кто оказался не прочь устроить свой самосуд над арестантами. Понятно, что от угроз к делу им перейти никто не даст, но господам арестованным об этом знать вовсе не обязательно.

— Такой вопрос, Александр Дмитриевич, — вернул внимание министра внутренних дел Курлов. — Как мы всю эту кодлу размещать в тюрьме будем?

— А какие проблемы с размещением? — Протопопов приподнял бровь. — Камер что ли мало? Не хватает на всех?

— В том то и дело, что мало и не хватает. Камер то в тюрьме всего шестьдесят девять и все одиночные, к тому же большинство камер заняты арестантами, которые уже сидят и ждут своего приговора, — заверил генерал. — А наших бедняг в три раза больше. Каюсь, Александр Дмитриевич, что я сразу на эту тему не подумал, а надо было, потому что сейчас больно неудобно получается.

— А сколько свободных камер? — уточнил министр.

— Камер то? Ну может пяток наберется.

— Мало...

— Ну так то времена нынче не шибко спокойные, как мы оба понимаем, поэтому это нам ещё повезло, что свободные места в принципе есть, — пожал плечами Курлов.

— Давай так делать — текущих арестантов — отпускай, остальных — сели в камеру по пять человек, — предложил Протопопов. -

— Уверен, Саш? — Курлов аж закашлялся от неожиданного предложения министра. — Я про то, чтобы вот так отпускать без суда? Надо ли?

— Выпускаем, Паша, что непонятного?

Говорить про то, что реальных виновных за решеткой тюрьмы днём с огнём не сыщешь (по крайней мере Протопопов был готов биться о заклад, что это так), министр не стал. Сам догадается Курлов — хорошо, а не догадается, то позже поймёт.

— Понятно, — согласился Павел Григорьевич на необычное распоряжение, пожимая плечами. — Амнистия министерская, так сказать, у нас получается.

— Гучкова, Керенского и Милюкова только отдельно посади, я их опрашивать стану. И мне одну камеру оставь. Под допросы.

— Кого первым на допрос готовить?

— Гучкова. Проследи, чтобы ему руку залечили, медики там в тюрьме имеются?

— Имеются.

— А то чего не хватает, окочурится. Нам это, как понимаешь, не нужно, — вздохнул Протопопов.

— Будет сделано, — снова пожал плечами Курлов.

На том сговорились и время больше терять не стали. Господа арестованные уже стояли возле тюрьмы длинной такой змейкой у самого входа. Что любопытно, они все дружно прыгали на месте, как зайчики, выпуская густой пар изо рта.

Федя остановил машину, Курлов вышел и двинулся выполнять министерские распоряжения. Вот за что Александру Дмитриевичу нравился генерал и за что министр его так ценил, так это за полное отсутсвие вопросов, когда доходило до сути дела.

Велел Протопопов — Курлов выполняет.

Жаль только не со всеми так.

Арестованных начали заводить в тюрьму и надо сказать, что по такому морозу, когда хороший минус бьет и щипает, они были только рады попасть поскорее в свои камеры. Ну что же, порадуются они недолго и наверняка эти господа не знают, что ждёт их внутри.

Протопопов отметил, что Курлов принял правильное решение, не пустив на Заячий остров толпу горожан и все это скопище теперь осталось стоять у Иоанновского моста, на подходе.

Дальше они не шли, по крайней мере пока, но люди выглядели крайне возбужденными. И, если рассудить и предположить чисто гипотетически, нескольким сотням горожан ничего не стоило продавить тонюсенькое оцепление из десятка полицейский, которые охраняли мост.

Обычно на таком морозе как сегодня терпения у народа хватало в лучшем случае на час, край на два — время за которое народ успевал отморозить себя пятые точки и носы. Но что особо не нравилось Александру Дмитриевичу так это то, что народ продолжал стягиваться к мосту. И получалось, что прибывало людей больше, чем убывало. Вот толпа и нарастала тихим сапом. Надо понимать, что причина прироста заключалась во многом в том, что среди народа по рукам ходил алкоголь — «дабы согреться». И подтягивались к мосту все больше те, кто не прочь намочить горло.

Но перед броневиком министра народ расступался более чем охотно. Люди хоть и были выпимши, но не настолько, чтобы лезть под многотонный грузовик (ровно по той же причине никто пока не пытался прорваться на Заячий остров).

Наконец, припарковались возле двухэтажного здания тюрьмы. Федя заглушил мотор.

Из здания уже начали выходить досрочно освобождённые господа, один за другим, всего несколько десятков человек. Все они совершенно не верили свалившемуся счастью.

Протопопова большинство этих людей знало в лицо, поэтому при виде министра, своей амнистией буквально снявшего их с каторжного крючка, они улыбались и кланялись.

Протопопов зашёл внутрь, где уже заканчивалось расселение арестантов по камерам. Никто не церемонился — камера открывалась, туда загоняли по пять человек, а тех, кто заходить не хотел или отказывался, таких впихивали силой, несмотря на недовольство и угрозы.

Последними на заселение остались стоять Гучков, Милюков и Керенский, каждый у своей камеры. Из обыскали предварительно и тоже завели внутрь. Как и просил Александр Дмитриевич, к Гучкову пришёл врач и из-за двери послышалось шипение Александра Ивановича.

Перелом у него был жуткий.

Судя по всему, некоторое время Гучков не сможет разговаривать. Ну пусть приходит в себя, начать любезный диалог можно и с Милюкова. Пусть расскажет, что такое Прогрессивный блок и с чем его едят.

Протопопов двинулся к камере отведённой для допросив, закатывая рукава.

— Ведите ко мне Павла Николаевича Милюкова, — распорядился он.

Господина Керенского министр собирался оставить на сладкое.

Чтобы потом его сожрать.

Глава 2

Глава 2

«Первое правило Бойцовского клуба: никому не рассказывать о Бойцовском клубе»

Бойцовский клуб.

Там же, допрос лидера Прогрессивного блока Милюкова в одной из тюремных камер.

В главе использованы реальные материалы показаний милостивого государя Милюкова П.Н., которые он давал следствию в оригинальной истории.

Милюкова завели в камеру.

Вернее как завели — кинули как провинившегося котёнка, который нагадил в хозяйские тапки. И вот теперь за шкодливость настала пора расплачиваться.

Павел Николаевич грузно упал на колени и несколько секунд стоял вот так на четвереньках, чувствуя унижение. Его, самого Милюкова и вот так вот, как какого-то задержанного алкоголика, нарушавшего общественный порядок на улицах Петрограда...

Понятное дело, что выглядел кадет подавленным, но надо отдать должное — Павел Николаевич держался молодцом.

Взял себя в руки.

Поднялся медленно — выпрямился.

Отряхнул ладони.

Гордо вскинул подбородок.

— Вы значит, Александр Дмитриевич, ну-ну, — прошептал он.

Правда, когда Милюков увидел в камере перед собой Протопопова и понял куда и зачем его привели, то побледнел пуще прежнего. Но, как и предполагал министр —виду, что как либо переживает о том, что предстоит, кадет не подал.

А меж тем ситуация действительно могла сложиться по разному. Скажем так, варианта, что кадет отмолчится — его не было.

Впрочем, на данную минуту Павлу Николаевичу ничего не угрожало и вроде как Протопопов готовил для кадета милое и вполне себе безобидное чаепитие, а значит и времяпрепровождение.

Для этого велел принести в камеру стол, даа стула и накрыть небольшую поляну — горячий крепкий чай, сушки. В общем, по хозяйски так, как надо встречать гостей. Тем более гостей с улицы и замёрзших.

Протопопов даже не счёл затруднительным подняться со своего стула, подошёл к стулу Павла Николаевича.

Отодвинул.

Жестом пригласил присаживаться.

Сопровождающий Милюкова жандарм (который вёл себя по хамски с милостивым государем) вышел и Павел Николаевич подошёл и сел на стул, положив руки на стол.

— Как я понимаю, господин Протопопов, вы затеяли проводить допрос? — холодно спросил лидер думской фракции. — К чему все эти любезности? Сначала ваш человек бросает меня в эту камеру, как какого-то бродягу, а вы теперь предлагаете чаю выпить? Лицемерие, Александр Дмитриевич.

— Хотите по другому? — изумился Протопопов, как могло показаться неподдельно. — Я устрою, достаточно вашего желания. Если ваша душа просит отношение как к бродяге, так почему бы не дать ей того, чего она ждёт?

Милюков промолчал.

Было видно, что «по другому» ему отнюдьне хочется и его душа совершенно ничего не просит (ну, по крайней мере, ничего из озвученного министром уж точно). Но одновременно кадету совсем не хотелось, чтобы потом «где-нибудь» вдруг всплыл факт, что после кровавой бойни, случившейся в Думе, лидер большинства как ни в чем не бывало пил чай и ел сушки в компании министра внутренних дел. Это же какой скандал поднимется, какой урон по репутации будет нанесён! Вон сколько людей полегло, скольких покалечили, тому же Гучкову руку сломали, а Милюков, как ни в чем не бывало, пьёт с вражиной чай...

— Пейте чай, пока пьётся, а то потом ведь меня в тюрьме не будет, а вы останетесь, опять же, если повезёт остаться, — улыбнулся Протопопов кончиками губ.

Милюков ещё несколько секунд поколебался, а затем, видимо решил, что выпитой кружкой чая приверженность делу не измеряется, а вот сам Павел Николаевич замёрз и трясся, как осиновый лист на ветру и без горячительного вполне возможно поляжет с температурой или чего хуже — подхватит воспаление легких. Поэтому трясущимися руками, кадет потянулся к своей чашке.

Одет он был в легкий пиджак, причём пуговицы оказались порваны после драки, и именно в таком виде ходил по улицам Петрограда.

— Ну, рассказывай Паша, как докатился до жизни такой? — спросил Александр Дмитриевич.

— Что хотите услышать, милостивый государь? — Милюков отставил от себя чашку, от которой едва не откусил кусок — зубы у Павла Николаевича ходуном ходили. — Давайте разговаривать откровенно и начистоту. Мы с вами давно знаем друг друга. Вы же понимаете, что играете с открытым огнём и максимум через час все это театрализованное представление закончится. Закончится в лучшем случае вашей отставкой, если вы сумеете доказать, что непричастны к деятельности правых террористов. Ну а если причастны... милостивый государь, полагаю, что в таком случае дело не ограничится даже каторгой.

Если Милюков отставил от себя чашку, то Протопопов, напротив, взял. Но только лишь для того чтобы отхлебнув чай, поставить его обратно.

Александр Дмитриевич взглянул на Милюкова, вытащил из-за пояса наган и навёл его на Милюкова, быстро смекнувшего, что происходит и вскинувшего руки.

— Так-так...

Не договорил.

Грохнуло ровно шесть раз.

Пули пролетели над головой Павла Николаевича и врезались в стену за его спиной.

Лидер кадетов, после того, как выстрелы стихли, так и остался сидеть с поднятыми руками,

Глаза закрыты.

Зубы стиснуты.

Губы превратились в две тонкие ленточки.

Лоб разрезает жирная капля холодного и липкого пота.

А голова втянута в плечи.

Через несколько секунд Милюков медленно открыл глаза, убедившись, что ему ничего не угрожает.

— Вы чего такое удумали...

— Просто хотел напомнить, Павел Николаевич, что ваши так называемые «друзья» придут через час, а до тех пор вы находитесь в моем полном распоряжение, — сказал Протопопов. — На всякий случай.

Милюков вздрогнул всем телом.

— Ублюдок, — прошипел лидер кадетов и съездил кулаком по столу. — Недолго тебе осталось! Ох недолго...

— Как скажете, — пожал плечами Протопопов. — Вижу, что вы не оценили мое гостеприимство... выбор ваш.

Протопопов энергично крутанул барабан револьвера, в котором остался один единственный патрон.

Положил револьвер на стол, при этом никак не комментируя свои действия. Причём, положил оружие ровно посередине стола, дулом к кадету.

Павел Николаевич наблюдал внимательно и глазами прилип к чёрному дулу револьвера, манящему такому.

— Вы предлагаете мне сыграть в русскую рулетку, я правильно понимаю? Лучше пристрелите меня сразу! — процедил он.

— Не совсем правильно понимаете, я предлагаю сыграть в «правда или действие», — сказал Протопопов.

— Хм, что будет, если я не отвечу на ваш вопрос? — спросил кадет.

— Полагаю, что действие? — министр кивнул на пистолет. — В нагане, как вам известно, семь патронов. Если вы считали, мой хороший, то патрон в барабане у нас остался один, потому что я выстрелил ровно шесть раз. Значит, Павел Николаевич, у вас в лучшем случае есть шесть попыток ответить на поставленные вопросы правильно. Все понятно, милый мой человечек?

Милюков облизал пересохшие губы.

— Но вы ведь даже не знаете совсем, где находится пуля? И выстрелить револьвер может уже сейчас...

— Я же сказал, что шесть попыток «в лучшем случае», — улыбнулся Протопопов. — А так вы правы и на вашем месте я бы не стал тянуть или врать.

— Ясно.

Милюков тяжёло вдохнул воздух и гулко выдохнул, собираясь в кучу.

— Насколько я понимаю, основная задача моего вам доклада, заключается в выяснении, прежде всего, того существенного момента, который сделал политическое положение в нашей стране шатким и постоянно меняющимся? Вы это хотите от меня услышать?

Протопопов молчал.

— Ладно, давайте попробуем разобраться, что к чему... это даже в определённой степени забавно и занимательно, что вам не безразлично, Александр Дмитриевич. А знаете почему? Все потому, что узнав все так, как есть на самом деле, не со слухов и не с домыслов, вам уже не удастся затем говорить в своё оправдание, что министерству внутренних дел не было известно реальное положение дел в стране. И оправдать своё положение, вам тоже не удастся. Хотя... кому как не вам то, о чем я стану говорить, должно быть известно достоверно.

Протопопов промолчал и на этот раз.

— Я считал всегда и теперь считаю, что основной причиной шаткости положения в нашей стране является неполнота и совершенная неискренность тех уступок, которые мы получаем от власти, — начал Милюков. — Причём я утверждаю со всей ответственностью, что все это тянется с первого же момента, когда народное движение привело к манифесту 17-го октября. Собственно, уже быстрый переход от первой уступки ко второй, от Думы законосовещательной к Думе законодательной, — сам по себе характеризует нерешимость уступающих и вынужденность уступки…

Протопопов кашлянул в кулак, выпил чай.

— Срать я хотел что вы считаете по этому поводу, Павел Николаевич, извините за нескромность. Так понятно?

Милюков снова уставился на Протопопова совершенно изумлённо.

— Что вас смутило больше — то, что я хочу срать или то, что извиняюсь за нескромность? — министр приподнял бровь, как будто удивлённо.

— Вы, пожалуйста, все же послушайте, — заявил Милюков.

— Слушаю, только учтите, что мне начинает надоедать, — министр снова потянулся к чашке чая. — Вы кстати чай пейте, остынет ведь.

— Если вы хотите конкретики, Александр Дмитриевич, то я могу с уверенностью сказать так — эти уступки были сделаны в состоянии лихорадки. А их неполнота и неопределенность, о которой я уже упомянул, заключаются в том, что никакой реальной связи с настоящим конституционным устройством они не имели. И иметь не собирались. Изначально.

Милюков коснулся одного края стола левой рукой и второго края стола правой.

— Вот здесь конституционное устройство, а вот здесь, совершенно с противоположенной стороны — уступки.Так я конкретно изъясняюсь, Александр Дмитриевич? Срать вам перехотелось?

— У нас с вами разное представление о конкретики, Павел Николаевич.

— Ладно, хотите слышать имена, значит. Ну будут вам имена, — пожал плечами Милюков, как будто бы с безразличием. — И Витте, и Столыпин указывали мне на то, что слово «конституция» не может быть употреблено, потому что оно не соответствует намерению дающего эту уступку… так конкретно? — сузил глаза лидер кадетов, легонько улыбаясь уголками губ.

— Более чем, продолжайте, пожалуйста.

— Так что совершенно ясно, что у руководящих людей была мысль, что можно ограничиться минимальной уступкой и, дав Думе законодательную власть, не делать из этого вывода, что власть монарха ограничена…

Было видно, что Милюков говоря все это, по всей видимости решил, что сумел взять Протопопова за яйца и перехватил инициативу. Однако Александр Дмитриевичочень быстро понял, к чему ведёт лидер кадетов.

— Первый прямой вопрос, господин Милюков — какое все вами сказанное имеет отношение к Государственной Думе и сформированному вами Прогрессивному блоку?

— Ну так разве можно узнать историю, если начать читать ее с конца? — философски рассудил Павел Николаевич. — Я к тому все это говорю, что началось все по моему разумению с того, что Витте в своё время убедил всех кое в чем. Что поддержку власти надо искать среди крестьянства, а не среди дворянского сословия. В тексте Петергофского совещания, если Вы не в курсе, относительно крестьян высказывалась надежда, что они будут новой опорой власти. Очевидно, это и содействовало изданию избирательного закона 12-го декабря, на основании которого состоялись первые выборы в Государственную Думу… Витте составил план борьбы с Думой в момент ее созыва и уже в это время было то совещание, под председательством государя, в котором Горемыкин брался распустить Думу на аграрном вопросе… Так что предвиделось, что аграрный вопрос встанет, что он примет нежелательное для власти направление и что Государственная Дума будет распущена на этом вопросе.

— Я верно понял, Павел Николаевич, что по вашим словам, план борьбы с Думой составили раньше, чем она начала функционировать? — уточнил министр внутренних дел.

Любопытная подробность, которую к своему стыду не знал ни нынешний Протопопов, ни прошлый. А ведь если это так, то крайне занятно получалось. Можно было понять и так, что созывом Думы власть хотела отнюдь не снять зреющие возражения и решить накапливающиеся проблемы. Нет, она выходит определённо хотела (и созывала Думу лишь для этого) убедить людей в бредовости самой идеи на практике. Мол, Вы можете мечтать сколько и о чем угодно, но все ваши мечтания не стоят и выеденного яйца, если пытаться все воплощать в жизнь. Теория без практики мертва, как говорится.

— Борьба шла не с самой Думой или народным представительством, она шла с самой идеей конституции, за монархическую власть, а народное представительство в славянофильском смысле этому нисколечко не мешало… — продолжил Милюков. — Так что это было идейное приспособление народного представительства к сохранению монархической власти в форме самодержавия. Исключение законодательного признака и замена его законосовещательным для Думы.

Задняя мысль нашей конституции при этом заключалась в том, что старая власть сохраняет за собой верховные права даже над законодательной властью.

Однако как вы знаете, Александр Дмитриевич, и знаете хорошо, хребет дворянству переломить не вышло и оно выиграло борьбу за доминирующее сословие. От того наша власть, как это часто бывает начала переобуваться на лету и отсюда последовало создание небезызвестных вам, милостивый государь, правых организаций, на которые выделялись огромные средства и которые готовы были плясать под дудку самодержавия. Это ваши Дубровины и Пуришкевичи должны сейчас сидеть на этом месте! — Милюков как будто бы распыляться начал. — Знаете из-за чего они не нашли общего знаменателя? Деньги не смогли переварить, те гигантские суммы, которые самодержавие выделяло...

Щелк.

Курок взвёлся при нажатии на спусковой крючок, провернулся барабан.

Удар.

Выстрела не последовала.

Тишина.

Патрона не оказалось.

Дуло смотрело на Павла Николаевича Милюкова, так и оставшегося сидеть с открытым ртом на другой стороне стола.

Лидер кадетов, казалось бы, поседел разом.

Протопопов аккуратно положил пистолет на стол.

— Мы разговариваем о вас Павел Николаевич, прошу простить за дерзость вам об этом напоминать.

Лидер кадетов покивал, потянулся к чашке с чаем, глотнул — протолкнул ком, вставший поперёк горла.

— Нет ли чего покрепче, может быть? — прошептал он. — Страх, как выпить хочется.

— Рассказывайте, — отрезал Александр Дмитриевич.

Глава 3

«Говори, да не заговаривайся! Ври, да не завирайся!»

Пословицы русского народа.

Там же. Допрос Милюкова продолжается.

Алкоголь таки принесли.

На столе оказалась бутылка водки. Тёплая правда, пить такую — без удовольствия, поперёк горло встанет. А тут ещё стопки не принесли — Протопопов не просил, а охранник с рожей кирпичом как-то не догадался, что водку откуда-то надо пить. Не официант таки, поэтому простительно.

Милюков взглянул на бутылку водки, затем пристально посмотрел на Протопопова и заговорил, цедя слова.

— Господин хороший, вы можете спустить курок во второй раз, но ваши запугивания, смею заверить, здесь не работают и совершенно не уместны. Я вам не мальчишка какой-то, чтобы вот так шугаться.

Лоб Павла Николаевича был покрыт глубокими, с палец толщиной, морщинами, в складках которых терялись мелкие бисеринки пота. Он держал руки под столом, не желая выдавать дрожь и хоть сколько-нибудь показывать, что методы Протопопова его беспокоят.

— Поэтому, Александр Дмитриевич, вы мне не закроете рот. Если вы хотите чтобы я продолжил говорить — слушайте. Я не могу ответить на ваш вопрос, потому что, повторяю, история не рассказывается с конца, — заключил он.

— Вы выпейте, Павел Николаевич, — сухо отреагировал Протопопов. — Расслабьтесь. Мне торопиться особо некуда, мой хороший.

Понятно, что Протопопов торопился и времени у министра внутренних дел было в обрез, но знать об этом Милюкову отнюдь не стоило. Пусть считает, что Протопопов не разделяет его точку зрения о том, что в ближайшие часы Петроград будет поднят на уши.

Пусть.

Милюков снова взглянул на водку, но притронуться — притрагиваться не стал. Хотя хотелось наверняка. Наверное, лидер кадетов возомнил, что выпей он водку сейчас и тем самым спляшет под дудку министра внутренних дел. Этого ему не хотелось делать ни в коем случае, пусть даже в таких незначительных на первый взгляд мелочах. Павел Николаевич хотел, во чтобы то ни стало, оставаться в зоне собственного комфорта. Справедливое желание, учитывая то, чем занимались сейчас лидер кадетов и министр внутренних дел.

— Так вот, Александр Дмитриевич, нравятся вам мои слова или нет, но я констатирую, что к моменту роспуска Второй Думы союз промонархических элементов с дворянскими организациями и, прежде всего, с советом объединенного дворянства, стоящим во главе их, совершенно окреп и занимался тем, что по моему сугубо личному мнению не имело отношения к реальным интересам нашего государства.

Говоря эти слова, кадет не отводил от Протопопова глаз. Да, по лбу Павла Николаевича струился холодный пот (и не только по лбу — подмышками чернело два тёмных пятнал воняло кислятиной), да его руки тряслись, а по щекам растёкся румянец. Однако все это были лишь проявления слабости физического тела, никак не духа. Духом Милюков оказался чрезвычайно крепок, на зависть многим. Особенно тогда, когда речь зашла на тему, которой он болел и за которую ратовал всю свою политическую жизнь. От того лидер кадетов был непоколебим и похоже, что он искренне верил, что на его стороне правда . Протопопов не отводил глаз и, так или иначе, чувствовал внутренний стержень своего собеседника.

Впрочем, если говорить откровенно, то таких упёртых (или упоротых?) ребят Александр Дмитриевич не раз и не два встречал в своей прошлой жизни. И чем они заканчивали — известно.

Потому что, как бы не был силён человеческий дух, он заключён в самое обыкновенное грешное тело из мяса и костей.

И у каждого тела имеется свой запас прочности.

Свой предел.

Все просто — любое тело, даже самое тренированное (чего не скажешь о Милюкове) подчиняется базовым природным инстинктам. Поэтому, глядя на пыжащегося кадета, Александр Дмитриевич понимал, что выбранная им тактика сработает. И наш герой не собирался от неё отступать.

Взвёл курок.

Положил револьвер перед собой.

Сухо улыбнулся в ответ на сказанные Милюковым слова.

— Продолжайте, — Протопопов всем своим видом давал понять, что ещё успеет выстрелить, когда настанет время «действия» и Павел Николаевич не ответит на очередной вопрос. — Крайне любопытно куда ведёт ваша история. Потому как, а мы оба это понимаем, любая история славится своим окончанием. И я полагаю к тому же, что у тех пакостей, о которых вы говорите, есть вполне конкретное имя? Ну или имена? Это мой следующий вопрос, Паша.

Милюков хмыкнул, понимая к чему клонит его собеседник.

Взял бутылку водки.

Вздохнул, когда понял, что водка тёплая.

— Столыпин, — крякнул он и, откручивая пробку с бутылки, медленно так откручивая, продолжил. — Понятия не имею какого вы о нем мнения, ведь у нас о мёртвых либо хорошо, либо никак, но этот человек стал продуктом этого союза. Помните, Александр Дмитриевич, с чем этот человек пришёл?

— Напомните. Запамятовал, Павел Николаевич.

— Ну-с, назовём это идеями этакого прогрессивного конституционализма, — лидер прогрессивного блока наконец открутил крышку с бутылки водки и положил ее на стол. — Он «рьяно» выступал за движение в сторону оного. На первых порах.

Протопопов обратил внимание, что Милюков, который охотно сыпал в общении оборотами типа «милостивый государь» или «государь» не называл Столыпина никак иначе, кроме «он», «этот человек», да по фамилии в лучшем случае.

— На первых порах этот «удивительный» человек сумел убедить в искренности своих намерений октябристов и, прежде всего, Александра Ивановича. А вам как никому известно, что Сашу не так просто убедить в чем либо в принципе.

— Гучкова? — уточнил министр. — Называйте фамилии, будьте так любезны.

— Его самого. Александр Иванович сперва выступил с горячей поддержкой инициатив этого человека, — Милюков вроде бы и улыбнулся, но на его лице застыло презрение. — Однако весь этот конституциолизм стал лишь ширмой истинных намерений. Я называю это нарицательно — столыпинская суть. Не хочу слишком уж преувеличивать свои заслуги, я просто констатирую факт. А факт в том, что именно я первым понял, что все действия этого человека так или иначе направлены на соблюдение интересов дворян, которые тесны связаны с чаяниями монархической власти.

— Конкретнее, — потребовал Протопопов. — Если вы предлагаете мне додумывать или догадываться, так дело не пойдёт.

— А что конкретнее? Как вы помните, господин министр, я на одном из первых думских заседаний третьего созыва прямо усказал Столыпину на очевидную связь политики правительства и деятельности дворянских организаций, — кадет пожал плечами, косясь на револьвер на столе. — После этого уже не нашлось идиотов, которые бы считали этого человека сторонником конституционализма. Помните чрезвычайный законодательный акт в порядке 87 статьи? Вот-вот. Столыпин мог сохранить себя у власти до той поры, пока в его услугах нуждались с обеих сторон. Вот этот человек и морочил всем голову. Причём делал это довольно успешно. Кстати, — Милюков поднял указательный палец. — Раз уж мы с вами сегодня так много говорим о дерьме, Александр Дмитриевич, то могу сказать, что Гучков, глядя на это, чувствовал себя полным куском дерьма, потому как оказался обманут, как мальчишка! Про борьбу Гучкова и Столыпина я полагаю вы знаете и я не буду останавливаться подробнее на этом. Как и про жалкую попытку найти новое думское большинство для националистов.

Милюков с довольной рожей, явно удовлетворённый сказанным, откинулся на спинку стула.

Взял чашку чая и не долго думая выплеснул остатки чая пол стол. В чашку плеснул водку, граммов сто пятьдесят.

Хлопнул разом.

Занюхал рукавом.

— Хорошо то как пошло...

Кадет был прав, желания слушать о стародавнем конфликте Столыпина и Гучкова, как и о попытке поиска новой опоры для думского большинства, у Протопопова отнюдь не было.

— Вернёмся к нашему разговору, — повелел министр.

— Пожалуйста, вернёмся, — кадет кивнул на заметно опустевшую бутылку. — Выпьете? А то как-то не очень нравится пить одному.

Протопопов промолчал. Пить он не собирался.

— Понятно. Я как то забываю, Саша, что мы с тобой отныне по разные стороны баррикад. Ты наверное хорошо понимаешь, что именно я называю столыпинской сутью?

После выпитого Милюков явно посмелел и также явно выводил Протопопова на эмоции. Однако и теперь наш герой ничего не ответил.

Между тем, Павел Николаевич налил себе ещё водку. Пить сразу не стал.

— С националистами вышел облом. — он закрутил пробку на бытулке. — Эта политика не дала большинства. Однако у Гучкова нашлись последователи в их желании обманываться властью. Я помню, что вы ждёте от меня фамилии и конкретики. Так вот, пожалуйста — таким последователем оказался мой тезка Крупенский, который образовал «группу центра» из националистов. Я не люблю давать оценку людям, но это тот ещё идиот, прости господи, что скажешь.

Милюков даже перекрестился.

Протопопов промолчал. Он понимал, что Милюков назвал фамилию депутата Крупенского только потому, что чуть больше года назад этого националиста с треском выперли из Прогрессивного блока за «сливы». Было время, когда Крупенский активно работал на Департамент полиции, как агент и кто-кто, а лидер прогрессивного блока Милюков это прекрасно знал. Не исключено, что озвучивая эту фамилию, Павел Николаевич попросту издевался над Протопоповым.

— Вот только оппозиция, господин министр, как вы помните оказалась в несколько большей численности, чем это предполагалось изначально… — продолжил кадет. — И план правительства стремительно рухнул в тартарары.

— В чем он состоял? — министр поднял пистолет. — Это второй вопрос, Павел Николаевич.

— Ясно, — Милюков сглотнул. — В горле пересохло. Давайте я сначала горло промочу...

Он выдохнул, поднял чашку и выпил залпом водку. Одним глотком.

Вздрогнул всем телом.

Продолжил.

— В чем он состоял, этот план, я не отвечу, пожалуй. Потому как прямых сведений на этот счёт я не имею, — сообщил Павел Николаевич и уставился на министра внутренних дел. — Стреляйте стало быть, милостивый государь. Если суждено мне помереть вот так — что же...

Просить себя дважды Протопопов не стал.

Выстрелил.

Однако и на этот раз самого выстрела не последовало — щелчок удара курка лишь нарушил повисшую тишину.

Повезло лидеру кадетов. Снова.

Было видно как Милюков, в который раз по ходу их содержательной беседы, изменился в лице. Теперь его румянец стал пятнистым, как шкура у леопарда.

— Следующий вопрос, стало быть, — заплетающимся языком сказал кадет.

— В чем состоял этот план? — повторил Протопопов, снова взводя курок револьвера.

— Так нечестно, милостивый...

Павел Николаевич недоговорил — снова послышался щелчок. И вот уже в третий раз подряд лидеру Прогрессивного блока чертовски повезло — удача в этот день осталась на его стороне. Однако в барабане осталось всего три «неосвоенные» секции. И в любой момент из дула револьвера могла вылететь пуля.

Все это Милюков понимал более, чем отчетливо и немалых трудов ему стоило держать себя в руках. Он заёрзал на стуле, схватился руками за столешницу.

-Отвечайте на вопрос, Павел Николаевич. Я могу его повторить, если вы вдруг не расслышали?

Револьвер Протопопов не опускал до сих пор.

— Ладно... — кадет помассировал виски. — Я скажу, что есть и то, что сам знаю, а устроит это вас или нет — решайте. В то время говорили, что этот так называемый план состоял в создании большинства, которое само бы выступало о превращении Думы из законодательной в законосовещательную. Вы ведь помните, Александр Дмитриевич, как тогда поднялась политическая температура на заседаниях...

— Фамилии называйте, господин Милюков, — перебил Протопопов.

— Родзянко. Вот вам фамилия? Он потребовал тогда конституции. Потребовал весьма определенно. Я говорил это или нет, не помню уже. Он заявил... уф-ф, — Милюков снова принялся растирать виски. — Коковцов тогда еще включил интересные пункты, ну вы наверняка помните про формулировки о необходимости противостояния беззаконию в стране.

Клац.

Снова раздался щелчок удара курка.

Милюков на этот раз аж подпрыгнул от неожиданности.

— Почему вы выстрелили?!

— А вот вы мне сами скажите — почему? Видать у меня аллергия возникает, когда меня водят за нос, — пояснил Протопопов, проскрежетав эти слова.

— Я рассказываю, подождите... господи, Павел Николаевич... одна попытка...

Наблюдая за блеянием Милюкова со стороны, Александр Дмитриевич отчетливо понимал, что кадет находится на точке слома. К нему наконец-то пришло отчетливое понимание, что следующий выстрел может стать последним. Это очень развязывает язык. Дух духом, а для любого духа должно быть тело. Сейчас же все указывало на то, что тела кадет лишится при следующем выстреле. А ещё духом единым ты больше не станешь проводить думские заседания и ту же водку ты тоже не сможешь жрать.

— Сейчас ещё чуть-чуть водочки, с вашего позволения горло промочить, Александр Дмитриевич. Тяжёлый у нас разговор.

Милюков плеснул себе новую порцию водяры и тут же выпил.

Глаза его помутнели.

— Коковцев тогда сказал мне в лицо примерно следующее: Слава Богу, у нас нет парламента. Так и сказал, представляете? Этот, как и Столыпин начал с декораций конституционализма. А по факту он вместе с демагогом Барком работал на придворные кружки и общественное настроение. Вот вам еще одна фамилия, Александр Дмитриевич. Это тот человек, который лишил бюджет поступлений с водки и вызвал увеличение акцизов на все товары.

Протопопов кивнул — с Барком, кстати, кадет попал в самую точку. Масон. И мудак, который держался на своём посту лишь благодаря политике раздвигания булок своей старой жопы. Человек, который погряз с ног до головы в финансовом капитале западных стран. Если бы у Протопопова имелся некий список «на истребление» то Барк оказался бы в нем отнюдь не на последних местах.

Милюков продолжил.

— Бог любит троицу, но когда произошла следующая перемена власти никто уже не попытался преследовать интересы дворян также скрытно, как прежде. И никто уже не заигрывал с думским большинством. Было решено давить Думу, чем и занялся Горемыкин. Он отказался отвечать на наш запрос с той удивительной формулировкой, что совет министров якобы есть совещание, учрежденное при государе. И следом он безапелляционно вторгся в нашу законодательную инициативу в проекте о женских учебных заведениях. Ну и... вы наверняка помните привлечение Чхеидзе по 129 статье, за которым последовала бюджетная борьба и наше стремление приступить к бюджету лишь после того, как Дума проведет закон о неприкосновенности депутатской свободы слова. Вы просите фамилии, Александр Дмитриевич и я называю вам фамилии истинных патриотов. Записывайте.

— Патриотов? — Протопопов приподнял бровь.

— Как ещё называть тех людей, которые несмотря на разницу во взглядах на внешнюю политику и на способы борьбы во внутренней политике, стали на точку зрения поддержки правительства? — прошипел Милюков, подавшись вперёд и обдав перегаром министра. — И я отмечу, что мы были обескуражены, узнав, что правительство хочет распустить Думу…

Протопопов снова закивал. Если то, что говорил Милюков было правдой, то выходит правительство наступило себе на хвост. И сделало оно это в тот момент, когда настала долгожданная идиллия.

— Кто выступал с инициативой роспуска Думы? — прорычал Протопопов.

— Маклаков, — ответил кадет после небольшой заминки.

— Понятно.

Александр Дмитриевич теперь уже знал, что бывший министр внутренних дел Маклаков был масоном, причём достаточно активным. Потому ничего удивительного в его инициативе по роспуску Думы не было. Стабильность масонам не нужна. Совсем. И если она наступает — ситуацию в обязательном порядке необходимо изменить со стабильной на нестабильную.

— Расскажите подробнее, — велел Протопопов.

— Вы полагаю итак знаете, как все произошло?

Возможно прежний Протопопов и знал подробности, но увы наш герой не мог припомнить деталей тех событий, хотя честно пытался сделать это. Однако не всегда память бывшего министра безотказно передавалась владельцу этого тела. Бывали и промахи. Сейчас вот настал один из них.

Поскольку Александр Дмитриевич промолчал, Милюков счёл лучшим для себя продолжить, чтобы от греха подальше министру не вздумалось выстрелить.

— Маклаков составил записку государю, в которой он выступал за примирение с Германией и указывал опасность сближения с нашими союзниками после войны…

— Но вы ведь знали об этой инициативе Маклакова заранее, до заседания, на котором выразили поддержку правительству? — Протопопов сузил глаза, не стоило забывать, что кое чего Александр Дмитриевич помнил по своей настоящей памяти. — И несмотря на это выразили полное доверие правительству и поддержали кабинет министров? Отчего тогда вы передумали поддерживать правительство в последствии?

Надо отдать должное — Павел Николаевич не растерялся нисколечко, хотя своим вопросом наш герой намеревался загнать Милюкова в тупик.

— Мне ли напоминать тебе, Саша, какие вести начали поступать от информаторов с фронта…

— Кто докладывал?! Фамилии! — Протопопов поднял пистолет тотчас. — Это уже вопрос.

Милюков взглянул на чёрное дуло пистолета, смотревшее ему в лицо.

— Демидов, Пуришкевич — эти зимой. А в мае, как ты помнишь, туда поехал сам Родзянко. Он хотел убедиться, что распускаемые служи преувеличены. Но Галицийский фронт, отступление…

Протопопов медленно опустил пистолет.

— Отсюда и последовало заявление о необходимости правительства общественного доверия. Такая формулировка наиболее обобщала и объединяла всех… за исключением «прогрессистов» и более левых, которые остались стоять за «ответственное министерство». Ты спрашивал как появился прогрессивный блок. Вокруг этой формулировки. Потому как ни левые, ни правые нас тогда не поддержали. Теперь понятно для чего я рассказывал тебе историю?

— Как блок нашёл поддержку в Госсовете? — вопрос Милюкова Протопопов пропустил мимо ушей. — Кто этому способствовал?

— Нам сочувствовал граф Олсуфьев. Небезызвестный вам, Александр Дмитриевич, — Милюков взял себя в руки и не преминул запустить шпильку Протопопову.

Графа прежний министр знал более чем хорошо, что правда, то правда. Достаточно сказать, что они вместе были членами делегации (Александр Дмитриевич Протопопов ее возглавил) от Государственной Думы, которая в 1916 году посетила Великобританию, Францию и Италию. А потом в Стокгольме, по инициативе этого самого Олсуфьева, Протопопов встретился с Варбургом... но это другая история, из которой, кстати, росли корни ненависти к министру внутренних дел.

— В Госсовете у большинства имелось требование создания сильной власти и прямое указание на нежелательные стороны внутренней политики: борьба с национальностями, преследование печати, сословное разъединение вместо объединения… Таким образом образовался прогрессивный блок Государственной Думы.

— Были ли в правительстве те, кто способствовал его созданию?

— Ну...

— Это вопрос, Павел Николаевич, лучше бы вам ответить.

— Кривошеин через посредничество Крупенского. Кривошеин ждал своего премьерства и он ведь был уверен, что разно или поздно возглавит правительство, я полагаю ты можешь припомнить об этих его чаяниях, много слухов ходило, — затараторил Милюков. — Самая первая попытка переговоров связана с этим… Его видели желательным премьером.

Протопопов впитывал. Именно Кривошеин в своё время по сути создал Особые совещания по транспорту и продовольствию. Сейчас он возглавлял Красный Крест...

— Ещё называли Гучкова Александра Ивановича, того же Хвостова на пост премьера… Но как ты знаешь, Саша прогрессивный блок это отнюдь не орудие для достижения политических целей в чьих либо руках. Нет, мы стали новой независимой силой. Во многом ввиду того, что наш блок был связан с Кривошеиным, Горемыкин принял крутые меры и распустил Думу. Ну ты помнишь тот конфликт между Горемыкиным и Кривошеиным? А ведь «министерство доверия» мыслилось без Горемыкина. Отсюда его категоричность ко всему.

— Если все было так хорошо и блок преследовал исключительно благие цели, отчего Государь подписал роспуск, уважаемый? — усмехнулся Протопопов. — Как то не бьется?

— Стало быть, ты... вы помните, что на первом же заседание, когда мы вели переговоры о блоке, стало известно, что Государь желает командовать армией? — Милюков от волнения переходил с «вы» на «ты» и обратно. — И вы стало быть помните, что занятие поста главнокомандующего подвергало опасности нашу страну?

— Это ещё почему?

— Хотя бы потому, что Государь не может быть ответственным лицом. И на это мы указали в своём письме Государю. Увы и ах, впоследствии царь воспринял это как личную обиду.

— Теперь то ты понимаешь, что вы ошиблись в своих оценках? — Протопопов приподнял бровь.

Милюков не ответил. Тогда Александр Дмитриевич задал свой следующий вопрос.

— Именно поэтому, поняв, что просчитались, вы решили устранить Государя? Кто был организатором, Павел Николаевич? Кому не нужен успех России?

Милюков молчал.

А потом, отчетливо понимая что молчание Протопопова не удовлетворит министра и за не ответом последует «действие», кадет бросился к револьверу на столе.

Сдали нервы.

У Павла Николаевича они тоже оказались не из железа.

Понятно, что у изрядно накачавшегося водкой Милюкова ничего не вышло. И в принципе затея его была обречена на полный провал с самого начала. Но осознал это лидер Прогрессивного блока только тогда, когда после хлесткого удара Протопопова ребром ладони в кадык, упал на пятую точку и схватившись за горло начал задыхаться. Павел Николаевич спешно отполз к стене, пытаясь спастись от настигающего его министра внутренних дел с револьвером в руках.

Однако от Протопопова было не уйти. Александр Дмитриевич настиг кадета, приставил дуло револьвера в лоб Милюкову и спустил курок, в котором по всей логике оставалась та самая последняя пуля. Однако и на этот раз от револьвера лишь раздался щелчок. Выстрела не последовало. Барабан был пуст, а все потому, что Протопопов предусмотрительно вытащил пулю прежде чем начать свою игру.

— Гучков... это Гучков... — зашептал кадет.

Протопопов наклонился над Милюковым, который с перепугу превратился в жалкое подобие самого себя и расплакался. Под Павлом Николаевичем растеклось пятно — штаны в районе промежности стали мокрыми.

— Пристрели меня... — зашипел Милюков. — Слышишь? Пристрели?! Я не вынесу такого позора!

Он схватил руку Протопопова, держащую пистолет и принялся судорожно нажимать на пальцы министра, дабы выстрелить. Но барабан револьвера лишь вращался, раздаивались глухие щелчки.

— Живи, по крайней мере пока, — Протопопов примирительно похлопал кадета по щеке.

Выпрямился, вырывая пистолет из скрюченных рук Павла Николаевича. Подошёл к двери, выходу из камеры и, открыв ее, бросил охраннику.

— Отведите этого господина в общую камеру.

Распорядившись, Протопопов уже собрался возвращаться к столу, дабы ожидать следующего думца на допрос. Но в этот момент случилось так, что к министру подбежал Курлов.

— Саша, Голицын приехал, — шепнул он.

— Чего ему надо?

— Хочет видеть тебя и трясёт бумагами.

— Что в них?

— Говорит, что покажет только тебе.

— Веди его сюда, потолкуем.

Протопопов задумался, пытаясь понять чего нужно здесь премьеру. А потом велел вести на допрос новых умельцев из камер. Понятно, что от премьера не стоило ожидать ничего хорошего. Но раз он хочет говорить — так тому и быть.

Глава 4

Глава 4

Как мы помним Николай Дмитриевич Голицын к моменту описываемых событий был человеком хорошо так потоптавшим Землю почти семь десятков лет. Однако обычно держался он бодрячком, не выдавая свой возраст и все видели в нем человека хорошо знающего себе цену, элегантно одевающегося и держащего осанку заправски и по военному. Но и на старуху бывает проруха — после событий в Думском зале Таврического дворца, Голицын сильно сдал и не был похож сам на себя образца сегодняшнего утра.

Глаза навыкат. Краснючие — полопались капилляры.

Усы (а усы к Николая Дмитриевича — это предмет отдельной гордости) растрепаны, не имеют былой формы. А рубаха не заправлена в штаны, что и вовсе непозволительно.

В таком непотребном для премьера российского правительства виде, Голицын влетел в коридор по которому тянулись двери в камеры и, завидев перед собой Протопопова, буквально запрыгал к нему.

— Александр Дмитриевич, батюшка! Я вас то как раз искал!

Сделав последний «прыжок», он застыл перед министром внутренних дел и взглянул Протопопову в глаза своим совершенно жалким взглядом.

— Извольте выслушать...

— Вы говорите, говорите, — Александр Дмитриевич почувствовал от Николая Дмитриевича лёгенький шлейф перегара.

Судя по всему, Голицын не терял время зря и успел угостится для успокоения души и судя по всему сделал это в одиночестве. Ну это на самом деле не мудрено, в другой ситуации Протопопов сам бы не отказался пропустить стопочку для профилактики.

Поняв, что министр учуял перегар, Голицын принялся расшаркиваться и оправдываться.

— Это я чтобы голова работала выпил, не обращайте внимания, Александр Дмитриевич, я трезвенький...

— Давайте к делу, мой хороший, опустим подробности, — перебил Протопопов. — Господин Курлов сообщил, что у вас ко мне есть некий серьёзный разговор. Я вас слушаю. О чем говорить будем?

Голицын подобрался, огляделся. Завидев, что в коридоре они с Протопоповым не одни, взял Александра Дмитриевича под локоть и потянул к аппендиксу, где располагалась дверь в уборную для сотрудников. Пахло там, мягко говоря, не очень (понятно, полагаю, что никто особо не задумывался о чистоте в тюрьме), но противиться Протопопов не стал — если так комфортнее премьеру, то ради Бога.

Спрятавшись в аппендиксе, Голицын ещё раз огляделся и убедившись, что их никто не подслушивает, коснулся обеими руками локтей Протопопова, который скрестил руки на груди.

— Ох и напугали вы меня, милостивый государь, ох и учудили вы... — начал Голицын. — Думал сердце не выдержит за всеми этими вашими разборками и перестрелками. Как же я признаться растерялся, когда все это завертелось в Думском зале! Кто? Где? За кого? Как? Как я заметался!

Протопопов внимательно слушал, смотря премьеру в глаза.

— Ну вы сами разобрались то за кого, кто и где, Николай Дмитриевич? — прямо спросил министр. — Пора бы определяться.

Никакого секрета не было в том, что Голицын, следуя своей природной сути, всегда занимал сторону сильного и от этого плясал, не имея четкой собственной позиции по вопросам, но выражая интересы большинства, как внутри кабинета министров, так и в любых других ситуациях, когда решение требовалось принимать. И вот эти слова о том, что Николай Дмитриевич «заметался» лишь подтверждали его привычную жизненную позицию — максимально обезопасить себя и сделать минимальной свою ответственность.

Проблема только в том, что теперь положиться Голицыну было не на кого, а какие-то решения принимать требовалось по-прежнему. Все эти «риттихи» (читай треповцы), «кригер-войновские», «феодосьевы» и «шаховские» с одной стороны и щегловитовцы «рейны», «раевы», «кульчицкие» и прочая, прочая, прочая — растерялись и прикинулись австралийскими страусами, не желая занимать ту или иную позицию по случившемуся, а соответсвенно формировать большинство, к которому бы Голицын мог благополучно примкнуть. То есть, вроде как события в Таврическом дворце четко обозначили расклад и показали на чей стороне мяч в игре в текущую минуту, а с другой никто не хотел рисковать и мириться с происходящим. Возможно предполагая, что мяч этот очень скоро у текущих лидеров насильно отберут... Как бы то ни было, но сейчас Голицын совершенно не понимал, что делать. Но понять он все таки был обязан, потому как премьер.

Ну а щегловитовцы и треповцы растеклись по Петрограду. Курлов доложил, что сразу в нескольких местах по столице начались секретные совещания, на которых как раз и предстояло выработать позицию большинства. Понятно, что Протопопов не знал теперешних истинных намерений ни одной из правительственных групп, но зато министр знал, что Голицын, не примкнувший ни к треповцам, ни к щегловитовцам, чувствует себя ничуть не лучше, чем говно в проруби, ожидающее своего часа и берега, к которому можно прибиться.

Одно было очевидно — старичок совершенно обескуражен и боится, что любое его решение выйдет боком. Не имея собственной политической воли и четкой программы действия, он хотел, чтобы вся эта ситуация замялась и в идеале не зацепила премьера.

Ну-ну.

Видя, что Голицын не спешит с ответом на поставленный вопрос, Протопопов задал его снова.

— Так что, разобрались за кого, кто и где, Николай Дмитриевич? — а потом добавил перцу. — Знаете ли, милостивый государь, очень странное желание быть политической амебой тогда, когда ты возглавляешь правительство огромной страны в столь непростые времена?

— Александр Дмитриевич...

— Я то Александр Дмитриевич. Ты сам то кто?

Голицын проглотил слова Протопопова, наконец, отпустил его руки, в которые вцепился, словно тисками. Закрыл глаза, запрокинул голову и гулко выдохнул, обдавая Протопопова перегаром.

— Что же вы натворили, Александр Дмитриевич, — прошептал он. — Я теперь могу сказать вам, причём с большой степени определённостью, что будет дальше.

Он вернул голову в исходное положение. Глаза правда не открыл, помассировал подушечками пальцев виски.

— Ну вы договаривайте, — предложил Протопопов.

— А что договаривать, — Голицын всплеснул руками. — Вам самому непонятно, что будет теперь из-за вашего безрассудства... ой-ой, что же делать...

Понимая, что упражнения Голицына в поиске решений вопросов на дне стакана, не прошли без следа и Николай Дмитриевич не до конца трезво соображает, Протопопов решил немножко выправить разговор.

Как?

Попросту схватил щуплого старикашку за шкирку и хорошенечко приложил его спиной о стену.

— Послушай меня, пора бы тебе понять — ты сам кто, я ведь неспроста спрашиваю? Николай Дмитриевич или какой-то безвольный пацан Коля?

— Я-йа... — Голицын закашлялся, Протопопов придавил его локтем.

Больно? Да. Зато премьер быстро трезвел, пуча на министра глаза.

— Отпустите...

— Не отпущу. Пора бы тебе иметь политическую ответственность. Все эти твои треповцы и щегловитовцы ни хрена не одупляют, что происходит в стране на самом деле. И без отмашки сами ничего не могут сделать.

Наверное, Протопопов продолжал бы такжепридушивать по свойски несчастного премьера и через минуту другую наверняка бы выбил из того признания по чью сторону баррикад Голицын находиться, однако Николай Дмитриевич вдруг потянулся за пазуху и достал оттуда лист бумаги.

Вытянул лист на дрожащих и ходящих ходуном руках, пытаясь его всучить Протопопову. Завидев лист и припомнив, что Курлов говорил будто Голицын требуя Протопопова тряс некими бумагами, Александр Дмитриевич отпустил старика. Взял лист из его рук, приподнял бровь, пробежавшись глазами по строкам, составлявшим его содержимое.

— Прокомментируйте, мой хороший, это что? — спросил он.

Голицын закашлялся, упираясь ладонями в колени и сплевывая мокроту.

— Телеграмма...

— Понятно, что вы мне не нотную грамоту принесли, — Александр Дмитриевич вновь пробежался глазами по листу, зачитывая содержание телеграммы вслух.

Мы же для удобства восприятия приведём полный текст телеграммы прямо тут:

«Телеграмма генерала М. В. Алексеева Государю императору

16 января 1917 г.

Телеграмма номер 237

Принял Кулаков.

Всеподданнейше доношу телеграмму генерал-адъютанта М.В. Алексеева из Ставки шестнадцатого сего января:

Сообщаю Государю Императору, что мне стало известно о бесчинствах и неправомочных действиях, которые были предприняты в столице в Петрограде группой заговорщиков во время возобновления сессии Думы.

Считаю необходимым немедленно отбыть к Вам на личную аудиенцию с предложениями лучших решений, которые возможны в столь непростой ситуации во избежании последующих эксцессов и во избежание повторения ситуации, которая без всякого сомнения грозит перекинуться в другие большие центры России и сим дестабилизирует ситуацию вокруг готовящегося весеннего наступления.

Вижу опасность окончательно расстроить и без того неудовлетворительное функционирование железных дорог. А так как армия почти ничего не имеет в своих базисных магазинах и живет только подвозом то нарушение правильного функционирования тыла будет для армии гибельно в ней начнется голод и возможны беспорядки

Если от Вашего императорского величества не последует акта способствующего общему успокоению власть завтра же перейдет в руки крайних элементов и Россия переживет все ужасы революции. Умоляю Ваше величество ради спасения России и династии поставить во главе правительства лицо, которому бы верила Россия и поручить ему образовать кабинет. В настоящую минуту это единственное спасение. Медлить невозможно и необходимо это провести безотлагательно. Докладывающие Вашему величеству противное бессознательно и преступно ведут Россию к гибели и позору и создают опасность для династии Вашего императорского величества.

Буду завтра к 12 часам дня 17 января, генерал-адъютант Алексеев.»

Зачитав содержание телеграммы, Протопопов несколько секунд молчал.

Переваривал эти строки от генерала Алексеева.

Понятно.

Борзенько так-то...

Голицын наконец пришёл в себя, выпрямился:

— Скажите спасибо, Александр Дмитриевич, что у меня свои возможности имеются и мне удалось эту телеграмму получить, — не без гордости сказал премьер. — Надеюсь теперь то вы понимаете отчего у меня такое дрянное настроение?

— Государь получил эту телеграмму? — спросил Протопопов, стараясь сохранять спокойствие.

— Увы... — Голицын только развёл руками. — Сделать так, чтоб Государь император ее не получил — мне не под силу, да вы и сами понимаете, что это ничего не изменит.

— Понимаю...

— Теперь то вам ясно, чего я к вам прибежал на всех порах? Вы своими действиями...

— Заткнитесь, а? — оборвал премьера Протопопов.

Он перечитал телеграмму Алексеева вот уже в третий раз подряд. Что и следовало ожидать, собственно. В ставку немедленно сообщили о случившемся Думском зале Таврического дворца, а Алексеев не преминул возможностью воспользоваться и ситуацией и вмешаться с пользой для себя. Особо исчерпывающей информации по тому каким образом Алексеев собрался исправлять ситуацию, ее не было. Но из телеграммы отчетливо следовало, что Алексеев не прочь перекроить нынешнее правительство, а судя по некоторым намёкам в телеграмме, то генерал вовсе не прочь пойти дальше в своих политических запросах. Тем более, что внешне случай для этого видится более чем подходящий и Александр Дмитриевич даже рискнул предположить — как будет строится завтрашний разговор генерала Алексеева с Государем. Министр внутренних дел сошёл с ума и своими действиями паразитирует работу общественных организаций. Ну а дальше по тексту — ставит под угрозу весеннее наступление армии и грядущую союзническую конференцию. И вообще сумасшедший Протопопов попросту выставляет Россию перед союзниками полными идиотами, у которой правая тука не ведает, что делает левая пятка.

— Я то может и помолчу, Александр Дмитриевич, но я надеюсь, что вам более чем понятно, что Алексеев настроен решительно и может так случится, что в скором времени и мне, и вам, милостивый государь, придётся замолчать навсегда? — оживился Голицын. — Ну или вешать в тех местах, где нас с вами никто уже и слушать не станет — я про каторгу, господин министр!

— Боитесь, Николай Дмитриевич? — Протопопов улыбнулся в ответ.

Сложил телеграмму, отдавать листок Голицыну не стал. Оставил себе — спрятал во внутреннем кармане пиджака.

— Боюсь, — честно признался премьер. — Когда Алексеев узнаёт, что сталось с некоторыми его дружками, как Гучков... страшно подумать, что будет тогда.

Голицын аж поёжился.

— Бойтесь. Но только учтите, что если вы хотите что-то исправить, то уже сейчас от слов на необходимо переходить к действиям, — заметил Протопопов.

— Что вы предлагаете делать? — тотчас откликнулся премьер. — Извольте обьяснить, я крайне туго соображаю сейчас, прошу простить.

В этот момент в допросную заводили господ Гучкова, Чхеидзе и Керенского. Протопопов кивнул в из сторону.

— Видите голубчиков? У меня на руках признание Милюкова, что эти твари надумали совершить цареубийство. И моя задача выбить из них это признание. Вы в деле?

— Но ведь Алексеев докладывает, что... ваша... деятельность является подрывной и парализует общественные организации, — шептал Голицын. — Господа руководители общественных организаций арестованы инаходятся в тюрьме в столь непростой момент, а Александр Иванович ещё и покалечен... прости господи. Вы ведь понимаете, Александр Дмитриевич, что в их отсутствие в общественных организациях начнётся передел власти, что опять таки все разрушит!

— Повторяю, Николай Дмитриевич — единственной целью Гучкова и ему подобных нелюдей является свержение самодержавия и если говорить о войне и союзниках, то они спят и видят, чтобы показать неумелость нашего Государя управлять Россией в столь непростое время. Итак — вы в деле?

Голицын ничего не ответил, но вздрогнул — из-за того же Гучкова, который был достаточно близок с Алексеевым, могли начаться самые серьёзные неприятности. Николай Дмитриевич слишком хорошо это понимал. Поэтому при виде Гучкова даже побледнел.

— Проблемы не будут решены, пока премьер тряпка, а вы, уж извините, Николай Дмитриевич, производите именно такое впечатление, — процедил Протопопов. И выдержав паузу, добавил. — Вот вам ещё вопрос на засыпку, мой хороший, как вы думаете — если показания Милюкова подтвердятся и выясниться, что эти господа готовили теракт... как в таком случае отреагирует Государь на подобные известия?

— Как... — выдавил из себя Голицын.

-Полагаю, что он задастся вопросом, почему его премьер, будучи в курсе готовящегося покушения, сидел на жопе ровно, сложив на коленках свои лапки?

— Так я знать о нем не знал...

— Теперь знаете, Николай Дмитриевич. И если все это правда, то ваше бездействие можно классифицировать, как государственную измену. Говорю вам это как министр внутренних дел.

Эти слова Протопопов произносил с улыбкой, но его улыбка буквально обжигала Голицына, который ровным счётом не знал куда себя деть и похоже, что уже сто пятьсот раз пожалел, что вообще сюда пришёл.

— Вы знаете, что отчизна в опасности, но ничего не делаете для того, чтобы исправить ситуацию...

Голицын колебался.

Да, премьер отчетливо понимал, что сейчас (и особенно после вступления в игру Алексеева) «большинство» отнюдь не на стороне министра внутренних дел. Однако будучи продуктом царского режима, назначенным по воли престола, Николай Дмитриевич не мог признать, что царь несостоятелен и не мог вот так вот переметнутся в другой лагерь. Это было бы равносильно тому, что признать собственную несостоятельность. А значит расписаться под всеми теми обвинениями, которые выдвигались правительству тем же генералом.

Что и говорить, выбор перед ним стоял более чем сложный. И если он хотел что-то изменить, Голицыну придётся идти против своего нутра и против своей природы.

Ну бывает и так.

Глава 5

Глава 5

День. Там же.

«Революция не постель из роз. Революция — это битва между будущим и прошлым».

сказал Фидель Кастро

Ну что сказать.

Понеслась коза по ипподрому.

По другому тут, наверное, не выразишься, чтобы точнее отразить те события, которые будут происходить в столице Российской Империи ближайшее время, а возможно даже — ближайшие часы. Ипподром здесь выступит сам Петроград, на права российской столицы, а козой... ну козой может стать тот же генерал-адъютант Алексеев, ибо по тону и духу его приведённой выше телеграммы Государю, становится понятным и очевидным, что настроен Михаил Васильевич крайне и крайне решительно.

На свершения настроен.

Ну и наверняка уверен в своих силах, раз телеграмма такая беспрецедентно безапелляционная. Смекнул генерал, что в Петрограде запахло жаренным и решил не оставаться в стороне, когда начнётся раздел пирога и закрутится основная часть событий. Понятное желание старого и опытного вояки, а в том, что Михаил Алексеевич — хваткий тип, так в этом сомнений ни у кого не может быть...

Более чем понятное желание, можно лишь снова повторить эти слова.

Как мы помним, курить Александр Дмитриевич не курил, но прямо сейчас стрельнул парочку папиросок у одного из тюремных сотрудников. Почувствовал прямо таки тягу к никотину, которую забило его прежнее тело. Ну и будет чем заняться, пока он дожидается, когда будут исполнены некоторые распоряжения, которые Протопопов отпустил сразу после разговора с Голицыным. Сам Николай Дмитриевич, кстати остался здесь, и всем своим видом давал понять, что не понимает направления дальнейших действий, а от того ничего не предпринимает.

Так вот, выйдя на свежий воздух, дабы во-первых табачком подымить, а во-вторых устаканить мысли на холоде, Протопопов вздохнул полной грудью и огляделся. Время хоть и перевалило давно уже за полдень (счёт времени Александр Дмитриевич, честно говоря потерял в суете, а часы тупо потерял где-то в Думе — вылетели во время всеобщего умопомешательства), но на улице все ещё был крепкий морозец, который хорошенько вправлял мозги на место и позволял сосредоточиться.

С места, на котором стоял Протопопов, он отчетливо видел, что народ, который собрался по ту сторону моста, не расходился до сих пор. Более того, как и думал господин министр, людей становилось все больше. Изначальное количество народа, бывшее на момент, когда арестанты только прибыли сюда, возросло примерно в два раза.

Что-то потаённое, лежащее глубоко в общественном сознании, оказалось подковырнуто резонансными событиями в Таврическом дворце. Что-то, что вылезло чирием на теле предреволюционного Петрограда. И за министерством внутренних дел было это потаённое засунуть обратно, куда подальше, но никаких распоряжений Александр Дмитриевич не отдавал — ни лично, ни через своих доверенных лиц. Во что это выльется — будем смотреть. Однако уже сейчас было понятно, что очень скоро полиция, которая не пропускает людей через мост, окажется бессильна и раступиться (ну... или получит такой приказ). Вместе с тем народ продолжал стекаться и некоторые из «заскучавших» расходились от моста большими такими группами по несколько десятков человек. Как и большинство присутствующих — подпитые, стихийно появившимися на улицах алкоголем.

Кстати алкоголь появился здесь в больших количествах отнюдь не с бухты барахты. Наливали водку и раздавали бутылки с десяток другой крепких ребят, пришедшие с сумками... между прочим, весьма знакомых ребят господину министру. А что следует отметить особо, алкоголь тот был довольно дорогим, бутилированным, такой до введения сухого закона охотно подавали в лучших питерских ресторанах. Потом же, последнее время, этот алкоголь также охотно конфисковывали, изымая у питейных заведений до проведения следствия и суда. Понятно, что не все бутылки оставались на хранении и многие из них оседали в карманах конфискантов, но большая часть спиртного хранилась на складе вещественных доказательств соответствующего ведомства.

Наблюдая за событиями у моста, Протопопов жадно выкурил в четыре полных затяжки первую папироску. Почувствовал, как приятно закружилась голова от порции никотина и смол. Закрыл глаза, находя в этом извращённое наслаждение. Потом достал вторую папироску и ее уже курил более размеренно.

Надо ли объяснять, видя все происходящее у моста, что Михаил Васильевич Алексеев вмешался не просто так? Вести о том, что случилось в столице сегодняшним утром, наверняка достигли генерала если не сразу же, то максимум через пол часа после того, как случился эпический думский погром Прогрессивного блока и левых радикалов. Однако как человек осторожный и стратегически грамотный (неожиданный удар можно нанести только один раз, а потом следует позиционная атака, требующая время), Алексеев взял некоторое паузу на то, чтобы оценить ситуацию со своей колокольни. Взвесить все риски, понять, что он получит, если сделанная ставка сыграет, а что получит, если его игра провалиться и станут искать виноватых. И видимо плюсы, которые генерал-адъютант выявил, перевесели минусы на виртуальной чаше весов. Сомневаться в том, что теперь Алексеев выступит всей своей мощью не приходится. Но и тут его не будут встречать хлебом и солью, это Протопопов мог гарантировать уже сейчас...

И что любопытно, «чудесного освобождения» господ депутатов так и не произошло, хотя с момента их задержания минуло порядка четырёх часов. Время достаточное для того, чтобы все кто не знал об арестах — узнал. Ну и поиграл политическими мышцами, чтобы тотчас высвободить арестантов. Но нет, ничего подобного не происходило. Протопопову не было известно даже о звонках, которые бы могли поступать на имя начальника тюрьмы, на имя Курлова или на его имя. Тишина была полная и по всем фронтам. Либо никто не хотел подставляться, видя какой общественный резонанс вызвало задержания членов Прогрессивного блока и радикалов. Либо Алексеев, как и любые другие политические (и экономические тяжеловесы Российской Империи) не считали это выгодным для себя. Учитывая, что дело семимильными шагами шло к переделу — второй вариант смотрелся более предпочтительным и понятным. Никто из «игроков» не хотел сам себе плодить конкурентов в час раздела.

Все они решали — пользоваться как им казалось выгодно подворачивающейся ситуацией, или продолжать сидеть сложа руки.

Когда Протопопов докуривал уже вторую сигарету, к нему на улицу вышел Курлов. В отличие от Александра Дмитриевича, который вышел на мороз на легке (как мы помним он хотел остудиться), Курлов оделся.

Встал рядом.

Тоже закурил.

С минутку помолчали, покурили, наблюдая за движением народа у моста. Там первые поддатые смельчаки пытались спрыгнуть на лёд реки (как бы они оттуда выбирались — другой вопрос, но по пьяни мало кто задумывается о подобном), а другие пытались перелезть через ограду из полицейских по самому мосту.

Не получалось.

Пока.

Потому как полицейские все менее проявляли рвение.

— Неожиданно, конечно, — наконец, Курлов нарушил тишину.

— Ты про что? — откликнулся Протопопов.

— Про Алексеева так то. Я не думал, что он так рано начнёт наглеть.

Протопопов почувствовал, что говоря эти слова, Курлов косится на него. Поворачиваться к Павлу Григорьевичу Александр Дмитриевич не стал.

— Я полагаю, что это твоя ошибка Саша, что ты наехал на послов, — продолжил Курлов. — Без них мы бы ещё выиграли время и смогли бы поработать с развязанными руками.

— Ну посмотрим, ошибка или нет, — Протопопов не стал спорить. Не к чему. Но ошибкой он свой поступок точно не считал.

— Посмотрим, — Павел Григорьевич докурил, выбросил папироску. Посмотрел несколько секунд на толпу по ту сторону моста. — Минут двадцать и мои ребята начнут их пропускать. Ты точно уверен, не переусердствуем?

— Уверен, Паш.

— Ладно, — Курлов поёжился на морозе. — Ты ещё долго здесь будешь стоять? Все трое уже в камере. Фотограф пришёл. Протоколы допроса подготовлены. Все как ты просил.

— Докурю и иду.

Павел Григорьевич кивнул и кутаясь в пальто, забежал обратно в помещение.

Протопопов не шелохнулся.

Может Курлов был и прав, до Алексеева наверняка дошло, как вконец обезумевший министр внутренних дел поступил с господами высокопоставленными послами из Англии и Франции. Тут легко предположить, что как только Палеолог и Бьюкенен окажутся в безопасном месте (подальше от Федьки Каланчи, державшего их на мушке в Петрограде ) они тотчас закатят жуткий политический скандал со всеми вытекающими.

Это опять же скажется на союзнической конференции, которая начнётся через пару дней тоже здесь в Петрограде. И возможно на пересмотре ряда ключевых моментов во взаимоотношении России и союзников, особенно в сфере финансовой. Кто и какой союзник нашей стране, Протопопов хорошо знал уже по прожитой жизни в своём настоящем теле. И подобная реакция Англии и Франции не будет удивительной от слова совсем.

Неизвестно, как происходило сейчас, но в оригинальной истории прямо в эти часы иностранные участники конференции пребывали в Петроград из замечательного города Мурманска, в эти годы называемого Романов-на-Мурмане. Не исключено, что на подъезде в город Палеолог и Бьюкенен уже нажаловались главе британской делегации лорду Милнеруи главе французской делегации — министру колоний Думергу.

Ну-ну.

Погоняв ещё с минутку мысли в своей голове, Протопопов пришёл лишь к тому выводу, что с подобными непростыми ситуациями он в своей прошлой жизни сталкивался не раз. И хорошо усвоил, что залог любого развития — предшествующий кризис. Одного кризис сажает на жопу, а другого, напротив, заставляет подниматься на ноги.

Поэтому ничего, выберемся.

Тут главное — отчетливо осознавать, что времени для манёвра остаётся все меньше, а значит действовать придётся быстрее и точечно. Учитывая нюансы, потому как,например, вполне может оказаться, что удержаться на должности министра получится в лучшем случае до завтрашнего вечера. Если его не снимут уже сегодня по требованию иностранных делегаций, то завтра это сделает Алексеев с пометкой о государственной измене.

Ну ничего, время Протопопов привык использовать рационально и ковыряться пальцем в носу он не станет ни за что.

Ну а начинать следует с самого простого — требовалось получить понятные обоснования своим действиям при Думском погроме, которые бы этот самый погром объясняли. Насколько это поможет далее — это уже другой вопрос, но постелить себе перину надо.

Как говорил один человек — Для того, чтобы высечь искру разума из барана, его надо высечь.

Вот этим Протопопов и планировал заняться прямо сейчас, заходя обратно в помещение тюрьмы.

Чуть ли не в дверях Протопопова встретил Голицын, весь мокрый, бледный.

— Прошу за мной, Николай Дмитриевич, наш выход, — бросил Протопопов, направляясь прямиком к камере.

— З-зачем? Вам плевать на то, что Алексеев послал Государю императору телеграмму? — изумился Голицын.

— Идёмте, мне нужен такой свидетель как вы, я задам уважаемым арестантам всего один вопрос, а вы засвидетельствуете ответ, чтобы потом им не удалось отказаться от своих слов, — продолжил Протопопов на ходу. — Все это нужно именно потому, что мне далеко не плевать.

Голицын не ответил, он был все ещё бледен и даже напуган, но за Протопоповым пошёл.

Зашли в камеру, куда накануне завели сразу троих горе-революционеров.

Гучков.

Чхеидзе.

Керенский.

Все трое сидели за столом с недовольными рожами. А Гучков к тому же держался за проломанную руку. Этому холод шёл только на пользу, потому что оказавшись в тепле, поломанная кость жутко разболелась и причиняла Александру Ивановичу дискомфорт.

Напротив стола за которым сидели арестанты, стоял фотограф с фотоаппаратом, который был вызван в камеру по распоряжению Протопопова. Надпись на шильдике фотика гласила: «Iосифъ Покорный. Петровка 5. Москва». У стены стояли полицейские, следившие за тем, чтобы высокопоставленным арестантам не вздумалось чудить.

А чудить Гучков, Керенский и Чхеидзе, похоже, были не прочь. По крайней мере при виде министра внутренних дел тотчас стали возмущаться:

— Заканчивайте этот театр!

— Вы что с Милюковым сделали?!

— И вы Голицын с этим мерзавцем заодно?!

Протопопов не счёл нужным отвечать (хотя Голицын при упоминании своей фамилии меньшевиком Чхеидзе изрядно напрягся) и остановился в центре камеры.

Покосился на полицейских, и кивком, не говоря лишних слов показал им на выход. Протоколы правда забрал.

Полицейские поспешно удалились. Фотограф остался, для него пришлось проговаривать вслух:

— Выйдите, когда в вас будет надобность, я дам знать.

Фотограф, который без того чувствовал себя не в своей тарелке, с радостью удалился.

Дверь в камеру плотно закрылась, оставляя Протопопова и Голицына один на один с революционерами.

— Уверены, что это лучшая идея вот так оставаться один на один с этими людьми? — зашепталась князь Голицын на ухо министру. — Может охрану все таки позвать?

— А мы надолго здесь задерживаться не будем. Сами говорите — Алексеев, неприятности, — отмахнулся Протопопов, улыбаясь и одновременно поворачиваясь к троим революционерам и добавляя так, чтобы было слышно всем в камере. — Мы допрос по ускоренной программе проведём. Никто не против, господа?

Все трое выглядели жалко.

— Мы не будем отвечать на ваши вопросы, —ответил Керенский со своей неизменной холодной гримасой на лице.

— Да и ответы вам уже не пригодятся, на том свете то, — прошипел Гучков, морщась от боли.

— Ясно, — Протопопов пожал плечами. — Знаете, вы вот про Милюкова спрашивали, а я, между прочим, Павлу Николаевичу честную сделку предложил — сыграть в игру правда или действие. Павел Николаевич вам многое об этой игре рассказал бы. Он, конечно, игрок так себе, но справился. Но теперь я вижу по вашему настрою, что вы заведомо выбираете действие и мне даже не придётся утруждать себя выдумкой?

Все трое сверлили Протопопова взглядом.

— Пошёл вон, сумасшедший ублюдок, — прошипел Гучков.

— Пойду... Собственно вопрос у меня только один, господа, — с лица Протопопова исчезла улыбка. — И вы сейчас мне на него ответите. Николай Дмитриевич, вас призываю стать свидетелем сего.

— Свидетельствую, — откликнулся премьер.

— Кто из вас троих педерастов считает, что имеет право за русский народ решить, что тому угодна парламентария и демократия?

Говоря эти слова, Протопопов подходил ближе к столу с арестантами революционерами.

— И кому из вас сук царская семья встала поперёк горло настолько, что вы собрались убить батюшку Государя и растоптать честь русского народа?

Протопопов положил на стол перед революционерами листы протокола допроса. Рядом положил карандаши.

— За чей лядский счёт вы собрались русский народ унижать? И кому плохо от того, чтобы наш русский народ жил в достатке?

-Ах ты...

Гучков, который из этой троицы отличался наибольшей импульсивностью, наверняка собирался ответить яркой тирадой. И по такому случаю даже попытался вскочить из-за стола. Однако Протопопов, не долго думая, заставил его заикнуться, крепко хватанув его пятерней за сломанную руку.

-Ай-й-й, отпусти, ублюдок...

Завопил Александр Иванович, однако и на этот раз Александр Дмитриевич не дал ему договорить. Схватил Гучкова за затылок и со всего маху врезал его лицом о стол. Будто печать поставил на листке протокола допроса. На белой бумаге остался кровавы отпечаток, на столешницу выпало пара выбитых передних зубов Гучкова. Протопопов с силой оттолкнул революционера, опустившегося обратно на стул и тот, размахивая руками, рухнул на пол.

Теперь Гучков сидел на полу прямо на заднице, прикрывая лицо единственной рабочей рукой. Кровь струилась из поломанного носа, в крови оказались перепачканы седая борода, пиджак и рубашка. Он смотрел на Протопопова ненавистным взглядом, было понятно, что в лице Александра Ивановича министр нажил себе смертельного врага. Впрочем, Протопопову было плевать на все эти косые взгляды.

— Пишите фамилии, иначе я перестреляю вас прямо тут, как собак, — процедил Александр Дмитриевич.

Глава 6

Глава 6

Там же, развязка описываемых событий.

«Если голоден враг твой, накорми его хлебом; и если он жаждет, напой его водою: ибо, делая сие, ты собираешь горящие угли на голову его».

Притчи Соломоновы. 25:21

— Пишем, пишем, не отвлекаемся, мои хорошие, — призвал Протопопов, обращаясь к революционерам и продолжил диктовать. —Итак, я, господин такой то, указываем свою имя и фамилию, настоящим сугубо добровольным и чистосердечным признанием, заверяю... Заверяю, что преследовал своей ключевой политической целью свержение самодержавия и последующее падение Российской Империи в том виде, в котором она существует сейчас. Делать я это собирался в нарушении действующих законодательных норм, причём осознанно.

Тут надо особо отметить, что все наши господа революционеры и провокаторы разом превратились в зайчиков. И как эти самые милые зайчики прилежно записывали со слов Протопопова, один в один, словно самые прилежные ученики начальных классов на годовом диктанте. При этом они ёрзали на стульях, кашляли, шмыгали носами, всячески показывая, что испытывают дискомфорт и противятся, но писали все таки. Не то, чтобы Чхеидзе, Керенский, а тем более Гучков, окончательно смирились с происходящим (а по их разумению Протопопов устраивал форменный беспредел, за который ему ещё предстоит ответить перед законом), но лишний раз получать министерского животворящего пенделя не хотел никто из всей незабвенной троицы. Поэтому все они единогласно решили далее поберечь своё здоровье и не нарываться.

Протопопов сделал небольшую паузу, чтобы революционеры успели записать вышесказанное.

Шуршали карандаши в тишине, повисшей внутри камеры.

— Совершить сиё преступление планировалось посредством подлого цареубийства, — продолжил министр.

— Так, уважаемый, а вот лишнее не надо приписывать то, чего не было и нет, — искренне так возмутился Керенский. — Не знаю как у других господ присутствующих здесь, но у меня и в мыслях нет и не было убивать Государя императора. Не путайте мух и котлеты. Недовольство политическим режимом и покушение на Государя — это две разные вещи так то.

— Так и у меня тоже не было и близко подобных мыслей... — всплеснул руками Чхеидзе, негодуя в колорите Кавказа. — Додумывать не надо.

Гучков только промолчал. Непонятно, связано ли это было с тем, что Александр Иваныч не отрицал вынашивание мыслей о вменяемом революционерам цареубийстве или с тем, что он все ещё не пришёл в себя. Но возражений от него не последовало никаких.

— В чем проблема, мои хорошие? Не было говорите? Так и записывайте значит, что мыслей о цареубийстве у вас не имелось, — заверил Протопопов. — Пишите, что я клевещу на законопослушных господ. А следствие разберётся, кто прав.

Подождал, пока каждый из этой троицы запишет, продолжил:

— Теперь записывайте так: в сим неблагородном мероприятии, помимо меня участвовали. Двоеточие. И пишем фамилии господа, активненько пишем своих подельников и соучастников, вспоминаем. Минимум пятерых пишет каждый. Начали.

— Для того чтобы называть соучастников, надо что-то нарушать, преступление совершить, это я вам как юрист говорю, — забубнил Керенский, который на самом деле долгое время работал юристом. — А если ты ничего не нарушил, то и соучастников нет, откуда им взяться. Вы стало быть это понимаете с высоты своей министерской должности? Поэтому попрошу использовать более точные формулировки.

— Я непонятно сказал, уважаемый? — насупился Протопопов. — Пять фамилий. Живых людей. Хотите друг дружку пишите, хоть кого, но не повторяйтесь, не переписывайте фамилии друг у дружки и мой совет вам от всей души — не пытайтесь морочить мне голову.

— А если повторюсь? — Керенский приподнял бровь, хоть его лицо и оставалось невозмутимым, было видно, что Александр Фёдорович раздражён и едва держит себя в руках.

— Колено прострелю, — спокойно ответил Протопопов, пожимая плечам, причём говорил он эти слова настолько безэмоционально, как будто речь шла о будничном пустяке. — По колену за каждый повтор или попытку меня обмануть. Так что можете попробовать, ради любопытства, колен то у вас два, мой хороший. Вдруг вам понравится?

— А если не стану писать... — Керенский сузил глаза до состояния двух едва различимых щёлок.

— А ты не стань — тогда и узнаешь про все «если», — Александр Дмитриевич подмигнул. — Или уже не узнаёшь.

Похоже, что каждый из присутствующих понял предупреждение верно.

Начали писать.

Долго.

Муторно.

Каждую фамилию рожали в муках.

Потому как даже если «притянуть за уши» кого-то в этот списочек, то кого именно, да так, чтобы министр внутренних дел ничего не заподозрил? Хотелось верить, что никто не станет рисковать и вписывать «пустые» фамилии людей незнакомых. По итогу каждый из присутствующих написал ровно пять пунктов, причём по два из них содержали фамилии и имена Гучкова, Керенского и Чхеидзе, что изначально было предсказуемо...

Что до остальных фамилий и имён — эти имена расходились и у каждого революционера были свои.

Тут и Крымов.

И Львов есть ...

И некоторые другие крайне любопытные фамилии, причём далеко не все — русские. Часть из которых Протопопов отнюдь не ожидал увидеть на листках революционеров.

— Закончили, господа, стало быть? А теперь пишем: сие написано собственноручно, ваши инициалы полностью, каким-либо бы вы векселя подписывали и сегодняшнее число ставим, — закончил Александр Дмитриевич свой диктант.

— Под-д-давись!

Гучков закончил писать и положил свой листок, перемазанный в крови на стол, подвинув тот ближе к Протопопову.

— Только дальше этих стен все эти твои протоколы и высеры не пойдут, а потом мы поменяемся местами, Саша. Недолог час, ой как недолог...

Протопопов хмыкнул. Понятно, что все трое, революционеры все ещё верили, что скоро этот «спектакль» закончится, (что этого не произойдёт окончательной уверенности у нашего героя тоже не существовало, если говорить откровенно) события перевернутся на сто восемьдесят градусов, а значит все эти писульки не уйдут дальше стен крепости на острове. Поэтому все трое куда больше рискуют, если воспротивятся хотелкам Протопопова, чем нежели выполнят его приказ.

Александр Дмитриевич заметил, что на листке Гучкова не стоит подписи, указал ему на это.

— Расписался, с расшифровкой.

Гучков что-то прошипел сквозь зубы, что-то неразборчивое, но расписался.

Расписались все остальные.

Протопопов подошёл к дверям камеры, за которыми дожидались фотограф и полицейские.

— Заходим, господа, прошу. Не надо стесняться, наша беседа в интимной обстановке завершена.

Пожалуй, отдельно стоило отметить, что у дверей уже не было Курлова, который быстренько учесал выполнять полученные от министра внутренних дел распоряжения. Александр Дмитриевич в который раз мог убедиться, что обзавёлся надежным сторонником и проводником своих идей.

Фотограф, зайдя внутрь камеры, увидел, что Гучков весь испачкан в крови, отчего едва заметно вздрогнул и даже растерялся. Протопопов похлопал бедолагу по плечу, поддерживая.

— Все, что мне от вас нужно, это несколько качественных фотографий этих господ. Не больше, но и не меньше. Справитесь?

— Какие снимки нужны? — выдавил фотограф.

— Мы попросим милостивых государей взять в руки протоколы своих допросов, встать спиной к стеночке по одному, ну а вы сфотографируете каждого по отдельности, — пояснил министр. — Только так, чтобы на фотографии было видно, что за листки у них в руках. Это возможно?

— Постараюсь, Александр Дмитриевич.

— Вы уж не старайтесь, а делайте, лады?

Фотограф, имени которого Протопопов не знал за ненадобностью, энергично почесал затылок, оценивая свою задачу.

— Мои хорошие, — обратился Протопопов к революционерам. — Берём свои листочки, идём к стеночке и будем фотографироваться. На память о том хорошем времени, что мы вместе с вами провели.

— Ты чего удумал? — прошипел Керенский, автоматически будто бы протягивая руку к своему протоколу допроса.

Ну а господин Гучков, похоже быстрее всех сообразивший чем может обернуться такая вот спонтанная фотосессия, не мудрствуя лукаво схватил листик, запхал себе в рот и попросту начал жрать, примеривая на себя роль шредера.

Правда вот не вышло ничего у Александра Ивановича. То, что это — дурацкая затея, Гучков понял в тот момент, когда грохнул выстрел. Пуля, выпущенная Протопоповым (револьвер он уже успел перезарядить) снесла колено революционеру, прям коленную чашечку. На этот раз Протопопов не стал делать никаких предупредительных выстрелов.

Гучков заорал благим матом, хватаясь за прострелянную коленную чашечку, упал. Покатился по полу. Изо рта революционера выпала помятая и пожёванная, но в целом ещё вполне пригодная бумажка, которую подобрал один из полицейских и, положив на стол, принялся разглаживать.

Протопопов захлопал в ладоши

— Работаем. На Александра Ивановича внимание не обращаем, он присоединится к фотографированию позже.

— А если откажутся делать снимки, господин министр? — спросил один из полицейских.

Александр Дмитриевич окинул взглядом революционеров.

— Расстреливайте, стало быть, и делайте фотографии с протоколами на фоне их тел, — распорядился он.

— А тела куда девать потом...

— Ребятам, которые собрались по ту сторону моста, — Протопопов подмигнул пялящемуся на него Керченскому. — Горожане разберутся, что с ними делать, в этом я вас заверяю.

Понятно, что все эти распоряжения слышали революционеры. Понятно, что никому не нравилось услышанное и даже пугало. Но после того, как Протопопов переступил черту и продырявил коленку Гучкову — Чхеидзе и Керенский будто повесили на рты замок. Озвучивать свои претензии никто из них не рискнул.

— Александр Дмитриевич, милостивый государь, разрешите обратиться...

Министра окликнул начальник крепости. Мужчина средних лет, но с сединой в висках — полковник Родов Аркадий Петрович.

— Весь внимание, обратиться разрешаю.

— Ещё пять минут и либо нам надо усиливать оцеплениелибо как-то внятно реагировать на попытки горожан проникнуть на остров через мост, в том числе с помощью оружия, — доложил полковник Родов. — Прорвутся.

— Я полагал, что Павел Григорьевич донёс вас, что мы делаем? — удивился Протопопов.

— Донёс то донёс... — полковник тяжело вздохнул. — А если люди эти на нас попрут, что будем делать тогда?

— Не попрут, — министр покачал головой и кивнул в сторону революционеров. — Разрешаю вам выдать этих вот господ, горожане да ними пришли.

Родов задумался, покосился на арестантов.

— Снимаю охрану через пять минут, значит?

— Давайте я выеду, а потом уже снимайте, Аркадий Петрович, а то потом отсюда не выехать будет до самого вечера. А мне здесь не с руки броневик бросать. Все понятно?

— Сделаем, как велено, — подтвердил полковник.

Керенский, ближе всех стоявший к Протопопову, слышал все эти слова и бледнел (хотя уж куда больше, итак цветом был как затасканная простыня).

— Не дури, Саша, пока ещё все исправить можно, потом обратно уже ничего не вернуть...

— Ты про что вообще? — обернулся Протопопов. — Боишься, что вместо флага на крепости вздернут твою жопу, милостивый государь? — министр приподнял бровь. — Могу подкинуть идею горожанам, не благодари.

— Ты не понимаешь, мы хотим как лучше для своей страны, среди нас нет тех, кто не любит Родину... — шипел Керенский.

Протопопов остался недвижим, с каменным лицом. А потом, не слушая, что будет говорить Александр Фёдорович дальше, развернулся и подошёл к Голицыну, все это время простоявшему чуть в сторонке.

— Ну что, Николай Дмитриевич. Готовы к экстренному совету министров? — спросил он.

— Когда? — изумился премьер, для которого новости о совете стали совершенно неожиданными. — Какому такому экстренному, Александр Дмитриевич? Можно поподробнее, а то я, как глава правительства ни о каких внеплановых советах не в курсе! Непорядок!

— Ну теперь ведь в курсе, мой хороший. Совет министров, полагаю, пройдёт прямо сейчас. Курлов уже известил господ из кабинета о срочном заседании глав министерств.

Голицын тяжело вздохнул.

— Чего так тяжело вздыхаете? Не хотите учавствовать? Так куда же мы бестолковые без вас?

— Вы не понимаете похоже, Александр Дмитриевич, чем вся...

Протопопов не дал старому князю договорить и перебил его, дабы Голицын не заводил старую шарманку на новый лад. Ни к чему это сейчас.

— Нет, это вы не понимаете, причём не похоже, а конкретно не врубаетесь, Николай Дмитриевич. Времена меняются. Если вы не хотите сначала уйти в отставку, а потом в лучшем случае провести остатки своих дней на каторге, то возьмите же, наконец, себя в руки.

Голицын задумался, потом кротко кивнул.

— Понятно, понятно, не надо сразу голос повышать! — он возмущённо замахал руками. — Оу а совет... Соберёте министров — что же, чудненько, хотя я право не понимаю смысла сего экстренного заседания...

Александр Дмитриевич уже не слушал. Главное здесь было — поставить старика в курс стремительно развивающихся событий.

Перед тем как уйти, Протопопов подошёл к Гучкову, который сидел у стены с полузакрытыми глазами и часто, но отрывисто дышал. Александр Иванович весь покрылся испариной, измазался в собственной крови и здоровой рукой держался за прострелянную ногу у колена. Выглядел он скверно. Как-то разом с Гучкова слетела былая спесь. Александр Дмитриевич, которому самому случалось в прошлой жизни получать пулю, понимал, что Гучкову сейчас ой как не сладко и он испытывает жуткую боль. И чем больше проходит времени с ранения, тем сильнее становится эта боль.

Вокруг Александра Ивановича растеклась внушительная лужа крови. Кровопотеря была более чем значительной и очевидно, что без срочной медицинской помощи, Гучков долго не протянет, по крайней мере в сознании. В лучшем случае ещё час (и это учитывая богатырское здоровье революционера), а потом Александра Ивановича начнёт рубить наглухо. Раны может и были не сколько незначительными, сколько в обычной ситуации не угрожающие жизни, но кровотечение следовало остановить незамедлительно, а в текущих условиях это было невозможно сделать при всем желании.

Однако кто-кто, а Гучков показал себя как настоящий мужчина. Это Александр Дмитриевич был готов признать и к подобной черте характера, пусть даже у врага, относился уважительно.

Протопопов, остановившись у истекающего кровью революционера, присел на корточки напротив Александра Ивановича. Положил руку ему на плечо, отчего Гучков вздрогнул и с трудом открыл глаза. Несколько секунд они смотрели друг на друга.

— Ты хоть и мудак, Саша, но в отличие от остальных мудаков, показал себя мужчиной и потому ты достоин умереть, как мужчина, — медленно, шепотом проговорил Протопопов так, чтобы его никто не услышал. Ни на миг не отводя глаза от революционера.

После Протопопов достал свой револьвер. Открыл барабан, вытащил оттуда патроны — все, кроме одной. Вернул барабан на место и протянул револьвер Гучкову.

— Один патрон. Один выстрел. Полагаю, что ты сможешь распорядиться патроном по уму.

Александр Иванович смотрел на министра все тем же пожирающим взглядом, пистолет взял.

Протопопов выпрямился, развернулся и зашагал прочь, к выходу из камеры, в которой проторчал без малого полдня.

Он знал, что Гучков не выстрелит ему в спину. Знал и все. Хотя Александру Ивановичу ничего не стоило это сделать.

Так и произошло.

Такие как Гучков не стреляют в спину.

А когда Протопопов и Голицын наконец-то вышли из камеры, грохнул выстрел...

Глава 7

Глава 7

Дело уверенно подходит к вечеру. У моста на Заячий остров и по дороге к Набережной реки Фонтанка.

«Чтобы постигнуть сущность народа, надо быть государем, а чтобы постигнуть природу государей, надо принадлежать к народу».

Никколо Макиавелли в своей книге «Государь».

Из здания тюрьмы Протопопов и Голицын выходили спешным шагом.

Все потому, что оставалось крайне мало времени на то, чтобы успеть проскочить через мост на бронеавтомобиле. В любой момент оцепление могли прорвать и тогда уже через мост не только не проехать, но и пройти будет весьма затруднительно. Понятно, что такого сценария развития событий Протопопову хотелось избежать всеми доступными возможностями. Но все же пока начальник тюрьмы не давал распоряжения убирать своих людей из оцепления, хотя и тянуть тоже было больше некуда. Судя по тому, что приходилось наблюдать Протопопову, сами ребята, стоявшие в оцеплении на мосту, были вот-вот готовы расступиться и пустить на Заячий остров людскую лавину. Оно и понятно, никто из них не хотел мигом оказаться затоптанным сотней другой сапог горожан просто потому, «что нужно». Вероятность этого существовала весьма высокая.

Федя, все это время торчавший возле бронеавтомобиля, завидев Протопопова тут же бросил уже десятую папиросу и плюхнулся на водительское сиденье, перед тем как закрыть дверь, выпуская дым оставшийся в лёгких. Охранник министра не без удивления взглянул на премьера Голицына, которого, похоже, совсем не ожидал увидеть в компании своего босса. Особенно помня о том, что Николай Дмитриевич не выразил поддержки инициативам министра внутренних дел на недавнем совете кабинета. Но как известно времена меняются, и все могло радикально измениться после думского погрома. Поэтому — мало ли...

Как бы то ни было, как и просил Протопопов, броневик был заведён и подготовлен заранее, потому Федя, собственно, торчал на улице, чтобы не глушить мотор и иметь возможность выдвинуться сразу (но справедливости ради, стоит отметить, что была у Феди и другая задача, куда более важная). Сейчас же, стоило Александру Дмитриевичу и князю Голицыну сесть внутрь, как Федя тотчас дал по газам. Правда перед этим, Протопопов подозвал охранника к себе и что-то шепнул, что кстати вызвало неприятие у Голицына, но тот благоразумно решил молчать. А уже только затем, когда бронеавтомобиль ехал к мосту, Федя поинтересовался куда следует держать путь, хотя можно было предположить, что ответ он без того знает.

— Адрес у нас какой, Александр Дмитриевич? Куда едем то? — спросил охранник.

— Набережная реки Фонтанки дом 57, — откликнулся Протопопов, называя адрес своего министерства внутренних дел. — Вы же не против Николай Дмитриевич?

— Едем на Фонтанку, — кивнул Федя. — Понятно. У меня все готово, как вы велели, забыл совершенно сказать, Александр Дмитриевич.

— Спасибо, — кивнул Протопопов и похлопал своего охранника по плечу.

Честно говоря, в том, что Федя выполнит полученное накануне распоряжение «от» и «до», министр внутренних дел нисколечко не сомневался. И даже не додумался его об этом спросить. Просто заранее держал в голове, что все будет сделано в лучшем виде, как было проведено. Так и получилось — Протопопов удовлетворенно взглянул на лежавшие под сиденьями бронеавтомобиля ящики. Всего два.

— Против! Почему мы едем именно туда, Александр Дмитриевич — извольте мне объяснить? — тотчас насторожился Голицын, насупился, когда услышал конечную точку назначения их небольшой группы и вопрос о своём к этому делу отношении. — С чего бы вдруг мы поедем в здание министерства внутренних дел средь бела дня? Вы же кажется сказали, что мы поедем на экстренный совет кабинета или я ослышался?

Понятно, что премьеру совершенно не могло понравиться, что один из его министров, пусть и довольно ловко поставивший себя и воспользовавшийся последними событиями, так нагло тянет одеяло на себя. Нагло и демонстративно, но что куда хуже — Александр Дмитриевич при том не считается с мнением Николая Дмитриевича и если интересовался им, то явно для галочки. Спрашивается, с чего бы вдруг заседание, пусть и экстренное, должно проходить в здании министерства внутренних дел. Почему не в любом другом министерстве и чем плоха идея провести совет кабинета там, где он обычно проходил? Что это вообще за фокусы? Ответы на свои вопросы, в том числе незаданные, князю Голицыну натерпелось узнать.

Ответ Протопопова не заставил себя ждать и при этом подтвердил худшие опасения Голицына и доставил ему несколько крайне неприятных секунд, во время которых он наверняка почувствовал себя полным идиотом.

— У вас возражения имеются, Николай Дмитриевич, как я понимаю? — Протопопов не стал ничего объяснять, ответил жестко и однозначно, сверля князя взглядом. — Так я могу попросить нашего уважаемого Федора остановить автомобиль вас высадить прямо сейчас, милостивый государь. Останетесь на Заячьем острове, пообщаетесь с народом, коли вы не хотите приглашаться в гости? Проблем то.

— Останавливаться, Александр Дмитриевич? Тормозить? — на всякий случай осведомился Федя и всерьёз уже вознамерился остановить бронеавтомобиль. Вдруг Протопопову и впрямь придёт в голову высаживать князя Голицына и оставить его на Заячьем острове. Почему бы и нет, спрашивается? Правительству подчас бывает крайне полезно общаться с народом, что не терять хватку и остроту в понимании разного рода общественных запросов.

Николай Дмитриевич было открыл рот, по всей видимости для того, чтобы ответить, но по итогу промолчал, заерзал на сиденье и отвернулся. Не обиделся, нет, хотя могло показаться на первый взгляд, зато тотчас понял, что угодил в совершенно нелепую ситуацию, из которой не выкрутиться вот так запросто. И при которой премьеру, с одной стороны, указали на его место, причём однозначно так указали. А с другой стороны, он при этом совершенно ничего не мог возразить министру внутренних дел. Ну не мог и все.

Николай Дмитриевич надулся, как шарик, и уставился в окно бронеавтомобиля, а посмотреть там право было на что. И увиденное, между прочим, объясняло, почему премьер отказался выходить из машины прямо сейчас (так может быть и вышел в другой ситуации, человек он все таки гордый и со своим понятием). А за окном разношёрстный народ уже вовсю попер через мост на Заячий остров, как сошедшая со склона снежная лавина. То ли оцепление таки не выдержало и расступилось. То ли начальник тюрьмы успел натурально понять, что больше ждать нет никакого смысла (формально Протопопов и Голицын выехали, а значит приказ данный министром не нарушен), потому как народ без особой на то нужды не стоит злить. И следовало отчётливо понимать, что настроение у этой толпы горожан — сплошной негатив. Им удачно подвернулась возможность «спросить» с тех, кто по разумению горожан, был одним из главных виновников жуткого кризиса. С депутатов.,

Тем не менее, Федя пер прямо на живую людскую волну, очень быстро заполонившую мост, как саранча поле с посевами. Голицын вряд ли догадывался, что по сути охранник выполнял ещё один приказ Протопопова. Тот самый, который он получил, когда садился в автомобиль и на тему которого Александр Дмитриевич перешёптывался со своим охранником около минуты.

— Вы что давить людей собрались, я что-то не пойму? — встрепенулся Голицын, вцепившись скрюченными пальцами в спинку водительского сиденья и наклоняясь вперёд. — Останавливайтесь, любезный, живо. Протопопов, я вам говорю! Я категорически против!

— Александр Дмитриевич, что скажете? Останавливаемся? — осведомился Федя.

Судя по его совершенно невозмутимой физиономии и интонации, с которой охранник задавал свой вопрос, можно было предположить, что если бы Протопопов сказал сейчас ехать дальше, он бы поехал, а если надо, то газу бы тоже нажал. По крайней мере именно такое впечатление сложилось о Феде в данную минуту у князя Голицына, лицо которого перекосилось от ужаса. Он отчётливо понимал, что сейчас может произойти ситуация, которую премьер не сможет исправить.

— Чего это останавливаться Федя? С какого это перепугу? Нам ехать надо, мой хороший, заседание на носу и нехорошо будет на него опоздать, — сказал Александр Дмитриевич и подмигнул своему охраннику.

— Принято господин министр. Довезу с ветерком, — Федя расплылся в улыбке.

— Что значит с ве-ве-ветерком... — Голицын, который снова побледнел до состояния цветамокрого асфальта, начал с перепугу заикаться. — Останавливайте! Мы ведь не проедем!И вообщем .?в этом не намерен учавствовать! Народ они давить собрались, совсем уже очумели!

Голицын уже буквально орал, не понимая как донести своё возмущение иначе. Ничего, пусть орет.

— Поздно, мой хороший, — Протопопов пожал плечами, в отличие от Голицына отвечая максимально спокойно и не повышая голос. — Тебе ведь было предложено выйти, а Коля, но ты отказался. Теперь сиди. Может научишься ответственность на себя принимать?

Голицын закатил глаза, с перепуга даже креститься начал. Протопопов же своими действиями преследовал одну единственную цель — как следует обработать князя психологически, сделать его готовым к грядущему заседанию в здании министерства внутренних дел.

— Бог вас накажет, Александр Дмитриевич... — выдавит Николай Дмитриевич.

С Богом у Протопопова были свои особые отношения, однако брать на душу грех министр отнюдь не собирался. Погрешить — оно успеется всегда, да и грешить надо с пользой делу...

Когда бронеавтомобиль уже подъезжал к толпе народа, Протопопов положил руку на плечо Феди и крепко сжал. Тот кивнул, сбавил ходу, но не остановился. Очевидно, что между Александром Дмитриевичем и Фёдором существовали какие-то ранее запланированные договорённости. И очевидно, что Голицын об оных был ни сном, ни духом.

Бронеавтомобиль, как не самая быстрая черепаха, подполз к мосту на скорости не более пяти километров в час. Горожане, ну по крайней мере те из них, кто дружил с головой, начали расступаться. Понятно, что давить народ в планы ни Александра Дмитриевича, ни Феди — не входило. Но увы и ах, к моменту отписываемых событий, как мы помним, нашлось немало народу, кто успел заложить водки за воротник и как следует расхрабриться. И вот такие «херои» отчего то поверили в то, что смогут остановить бронеавтомобиль, если сильно захотят. Ну и полезли прямо на колёса. Толпа была разгоряченная и первые индивиды начали цепляться за броневик, пластать намнём, а вторые вовсе пытались его остановить, понятно безрезультатно.

— Раздавите, раздавите ведь... — шептал сзади Голицын.

Но Федя (во многом понимая, что если будет ехать дальше, то непременно задавит людей уже на полной серьёзке) все же остановил броневик. Да, бронеавтомобилю ничего не стоило проехать прямиком сквозь толпу и проложить себе дорогу с острова. Ещё чуть-чуть и кто-либо из этих горе-смельчаков оказался бы по настоящему задавлен бронеавтомобилем.

Ну а потомПротопопов как ни в чем не бывало достал из под сидений ящик водки, который оказался там благодаря тому, что Федя выполнил одно из полученных министерских распоряжений. В руках у Александра Дмитриевича показались бутылки с водкой. Нет, это не было каким-то коктейлем Молотова, отнюдь — это были самые обыкновенные два пузыря водяры. Хоть и все до одной бутылки в ящике было зачем то перемотаны тряпками. Зачем — стадо понятно тогда, когда Протопопов приоткрыл дверцу и тупо начал бросать бутылки с водкой прямо в толпу горожан.

— Поможете, Николай Дмитриевич, ну ка?

Следом за ящиком с бутылками, Протопопов вытащил (теперь уже из под сиденья Голицына) ещё один ящик с колбасой, хлебом, сырами и некоторым другим провиантом).

— Что делать?

— А тоже самое, что и я. Не ошибётесь.

Вслед за водкой в толпу полетели палки колбасы, буханки хлеба и головки сыра. Разбрасывали по краям от кучковавшегося на мосте народа. Люди видели бутылки и еду, тотчас теряли интерес к бронеавтомобилю и одновременно забывали совершенно о цели, ради которой они собрались. Народ, а последние дни горожане были «слегка» обеспокоены обострившимся продовольственным кризисом, всей гурьбой набросился на водку и еду. Люди хватали «пайки», но недостаточно было завладеть так вот пайком первым. Не менее сложной задачей виделось все это удержать. Желающих же прикарманить лишнюю бутылку водки или полку колбасы, было много. Толпа начала разбиваться по кучкам, каждая из которых не могла поделить водку и еду.

Неприятно было осознавать, что подобный подход работает, но он работал. Протопопов рассчитал все верно... За людьми, которые как свора собак бросались на водку и еду выброшенную из бронеавтомобиля, было неприятно наблюдать. Но пусть видит Голицын к чему привела полная политическая импотенция.

«Херои» облюбовавшие броневик тоже отступили в первых рядах и всего за несколько минут проезд по мосту совершенно опустел. «Пайков» на мостовой попросту не оказалось.

Голицын сидел на своём сиденье совершенно шокированный увиденным. Он то с утра наверняка ел хлеб обильно намазанный чёрной икоркой.

— Не должно быть так...

Он качал головой из стороны в сторону. Ну а чтобы так не было — у него будет такой шанс все исправить.

Курлов должен пригласить на совет министров помимо самих руководителей ведомств, господ Хабарова и Балка. Пора было наводить порядок в стране.

Федя, поняв, что дорога свободна нажал по газам и бронеавтомобиль заехал на мостовую, а затем покатился по улицам Петрограда к зданию министерства внутренних дел.

Протопопов видел, что на улицах предреволюционного Петрограда действительно начал собираться народ. У горожан здесь словно была чуйка на то, что события в самое ближайшее время могут повернуть ход истории Российской Империи на все сто восемьдесят градусов.

Понятно, что горожане прямо сейчас выходили на улицы отнюдь не для того, чтобы устроить какие бы то ни было демонстрации. Никто не выдвигал требования, никто не координировал уличное движение и не вручал людям плакаты разного толка и содержания. Нет, народ вышел из своих домов просто потому, что хотел удовлетворить своё праздное любопытство, ну и не оказаться в случае чего на обочине истории.

Несколько раз бронеавтомобилю министра внутренних дел под управлением охранника Феди приходилось останавливаться или замедляться — там, где скопления людей были через чур большими. Однако народ был настроен в целом неагрессивно и пропускал бронеавтомобиль. Некоторые даже махали руками, то ли приветствуя, то ли провожая министерское авто... Протопопов несколько раз ловил себя на мысли, что дорого бы отдал за возможность понять — какие мысли в эти минуты крутятся в головах горожан.

И Александр Дмитриевич был с головой погружён в свои насущные размышления, когда их бронеавтомобиль наконец-то добрался до места назначения— улицу Набережной реки Фонтанка.

Министр внутренних дел отчего то был уверен, что все получившие предложение принять участие в экстренном совещании кабинета — прибыли на место. Ну а вместе с членами кабинета министров, на место прибыли милостивые государи Хабалов и Балк.

Что же, впереди ожидал тяжёлый совет, на котором предстоит сложные решения.

Конкретные решения.

Протопопов выйдя из бронеавтомобиля решительно двинулся к зданию на набережной реки Фонтанка. От того насколько его станут слушать, а главное насколько будут готовы внедрять предложенные инициативы, зависело очень много.

Глава 8

Глава 8

Год 1917, январь 17, поздний вечер. События происходят в здании министерства внутренних дел на улице Набережная реки Фонтанка.

«Людей вокруг мало. Работать не с кем — одни кретины. Оттого и бардак в стране».

К/ф «Бандитский Петербург».

Можно сказать, что настал час. Это было то самое время, когда уже не получится отыграть вспять и, как говорится, сделанного не воротить. Ну а логичным следствием предпринятых ранее шагов, мог стать совет министров, который собрался в кабинете Александра Дмитриевича благодаря хлопотам Курлова. К тому моменту, как в здание министерства внутренних дел прибыли Протопопов и премьер Голицын, на улицу Набережной реки Фонтанка успели прибыть все те, кто принял приглашение Курлова.

Ну, а те кто не принял и не важно на самом деле по каким причинам — что же, каждый делал свой выбор сам. Мальчики господа министры были взрослыми и самостоятельными, а следовательно — вполне осознанными.

Павел Григорьевич встретил Александра Дмитриевича у дверей министерского кабинета. Невыспавшийся, немного осунувшийся, но с появившимися в глазах хищническим блеском. У Курлова сейчас было то самое состояние, когда тебе кажется, что все ни по чем и море по колено. Оно и к лучшему, второе дыхание, как правило, открывается именно в такие моменты.

Протопопов протянул генералу руку, пожал крепко и похлопал Курлова по плечу, выражая свою искреннюю благодарность

— Балк и Хабалов? — спросил министр.

— На месте, — доложил Курлов.

Протопопов кивнул генералу и зашёл в двери своего кабинета. Федя шёл за Александром Дмитриевичем по пятам, держа руку рядом с пистолетом. Князь Голицын перед тем как зайти в кабинет замер по стойке смирно, приподнял плечи, а потом опустил их вместе с тяжелым выдохом.

Перекрестился.

Наблюдавший за ним Курлов улыбнулся, а когда их глаза встретились — подмигнул премьеру.

— Заходите, милостивый государь, как без премьера и на совет.

Голицын ничего не ответил.

Зашёл.

Следом зашёл Курлов, который закрыл за собой дверь на замок изнутри, дабы никому не удалось проникнуть следом, даже если сильно захочется. Ну а чтобы наверняка, так у двери со стороны коридора, стоило ей закрыться, тотчас выросла парочка крепких министерских охранников, с оружием наготове.

Мышь не проскочит.

Муха не пролетит.

Оказавшись внутри, Протопопов остановился, оглядел собравшихся. Если до того в кабинете стоял галдёж и шло обсуждение, то теперь все разом замолкли, а некоторые министры даже начали подниматься со своих мест, чтобы поприветствовать вошедших. Безусловно, всегда можно сказать, что приветствовали они своего премьера — князя Голицына, а не ненавистного многими министра внутренних дел. Только вот факт оставался на лицо — смотрел каждый из присутствующих (даже из тех, кто не поднялся со своих мест) на Протопопова и только на него. Это именно его ждали и именно у него были в гостях...

Надо ли говорить, что, как уже было отмечено выше, приглашение на совет приняли далеко не все. Теперь в своих догадках министр внутренних дел мог удостоверится лично. Так не пришёл государственный контроллер Феодосьев, министр торговли Шаховский, министр народного просвещения Кульчицкий, ну и обер-прокурора Раева здесь тоже не было. С чем связан отказ этих господ и был ли он вообще (возможно, хотя маловероятно, что Курлов не застал этих людей там, где рассчитывал их найти), Протопопову предстояло разобраться в будущем и возможно не самом обозримом. Однако в кабинете министра внутренних дел присутствовали все те, в руках которых оказалась сосредоточена судьба России. Министр земледелия Риттих, который поднялся и приветствовал Протопопова стоя. Министр путей сообщения Кригер-Войновский собственной персоной, который уже стоял, когда Александр Дмитриевич вошёл в кабинет. Ну и остальные тоже были здесь, будь то военный министр Беляев, министр финансов Барк или министр иностранных дел. А ещё... был здесь тот человек, кого Протопопов ожидал увидеть едва ли. Речь о председателе Государственного совета господине Щегловитове. Лидере части министерского кабинета из тех самых щегловитовцев, о которых мы уже не раз говорили в противовес к треповцам. Иван Григорьевич был человеком преклонного возраста, небольшого роста, сбитый крепко и седой. Он был одним из немногих, кто при появлении Протопопова остался сидеть за столом и не шелохнулся, не считая нужным и возможным удостаивать Адександра Дмитриевича подобной чести. Хотя, положа руку на сердце, оная Протопопову была не положена.

На утреннем заседании Думы Щегловитов кстати присутствовал, но так чтобы встретиться с ним лицом к лицу — это было впервые. Что ж, ничего против присутствия Щегловитова на экстренном совете кабинета, Александр Дмитриевич в принц ее не имел. Потому как сегодня, здесь и сейчас, в кабинете министра внутренних дел предстояло выработать конкретные решения и хотелось верить, что Иван Григорьевич пришёл сюда именно за этим.

Наш герой зайдя в свой кабинет пожал руки Хабалову и Балку, и не обратил внимание на остальные протянутые ему руки (опять же протянули руки далеко не все из присутствующих). Некоторых, как министра земледелия Риттиха, Протопопов лишь похлопал по плечу вместо настоящего приветствия. А вот некоторых господ, как того же Добровольского, даже не удостоил взглядом. Дело тут было не в том, что Протопопов проявлял к этим людям неуважение. А в том, что он отчётливо давал им понять, кто на сегодняшнем совете главный, как бы некоторые из присутствующих не хотели обратного.

Иван Григорьевич Щегловитов, видя это, медленно поднялся, предварительно потушив свою сигарету в пепельнице. Поправил свой пиджак, чтобы сидел лучше.

Впился глазами в Протопопова (Голицын, мявшийся за спиной Адександра Дмитриевича был ему совершенно не интересен) и протянул ему руку для рукопожатия.

— А вот и главный виновник торжества, я так понимаю? — спросил он сухо.

Своим обращением к Протопопову он явно показывал, что понял ситуацию верно, а заодно не собирается играть в дурацкие игрульки с полумерами. Не до того сейчас. Ну а протянутой рукой, похоже давал понять, что отнюдь не прочь обсудить с Александром Дмитриевичем насущные проблемы. Ну и конечно, Щегловитов обозначал, что вопросы в совете министров не могут быть решены без его участия.

Протопопов пожал руку, несколько секунд они держались за руки друг друга и смотрели друг другу в глаза.

— Вы присаживайтесь, Александр Дмитриевич, в ногах правды нет, — продолжил председатель Государственного совета, как могло показаться, улыбаясь ехидно.

Протопопов не особо любил использовать в жизни разного рода цитаты из фильмов и сериалов, но тут почему то не удержался — больно рожа у Щегловитова была наглая. Протопопов сжал руку Щегловитова, причём так, что послышался хруст костей.

— В жопе тоже, Александр Григорьевич, нет правды, — улыбнулся министр внутренних дел криво, сказав эти слова так, чтобы слышно было только господину Щегловитову. И добавил. — Сядь на место.

Понятно, что с последними словами улыбка как-то сразу пропала с лица Щегловитова, которому прямо указали, кто в доме гость, а кто хозяин. Непонятно, намеревался ли тот «задружить» Протопопова или хотел показать министру его место, но попытка провалилась.

Задумавшись лишь на несколько секунд, Александр Григорьевич присел за стол, вытащил вторую сигарету, собрался закурить. Протопопов, как человек не терпящий табачный дым даже прикинул в этот момент — а не стоит ли усилить нажим на председателя и попросту, мягко выражаясь, вытащить сигарету изо рта Щегловитова, чтобы засунуть тому в задницу, но сдержался. Равнодушно наблюдал за тем как с кончика сигареты Щегловитова пополз табачный дым, устремляясь вверх к потолку. Присел за свободное место у стола. Руки сложил на столешницу и затарабанил пальцами по дереву, дожидаясь, пока рассядутся остальные.

Видя, что Протопопов настроен серьезно, а Голицын (у кого-то таки сохранялась иллюзия, что главный здесь Николай Дмитриевич, которая впрочем быстро улетучилась) ищет пятый угол и обливается потом, члены кабинета рассаживались в полной тишине. Обескураживало их и то, что единственными людьми, с которыми Протопопов поздоровался за руку, были Балк и Хабалов, на а рукопожатие с председателем Государственного совета и рукопожатием не назовешь.

Впрочем, очаровывать кого бы то ни было, Александр Дмитриевич отнюдь не собирался. Собрались все здесь лишь для того, чтобы выработать конкретные решения и вряд ли эти решения станут популярными.

Потому совет и назывался экстренный, что решения на нем принимались аварийные и не терпели отлагательства.

Конкретные решения.

Понимая это, Протопопов пытался оценить обстановку и понять, с чем придётся ему работать в ближайший час. И обстановка была примерно следующая. Некоторые из присутствующих, как тот же господин Григорович и тершийся рядом с ним господин Риттих, были напуганы и подавлены. Каждый из них по пути сюда наверняка видел, как народ начал выходить на улицы в большом количестве и ничем хорошим это не могло обернуться по определению. Другие, как Кригер-Войновский или Беляев были обескуражены и похоже на то, что не до конца понимали, что происходит и как конкретно себя вести. Но были здесь и те, кто как Покровский или Барк похоже увидели в происходящем свой долгожданный шанс и напротив были настроены очень даже решительно. По крайне мере глаза у этих господ блестели, а экстренный совет был ими принят с большим воодушевлением, как откидывающий новые возможности.

Однако каждый из них, будь то напуганным, сомневающимся или настроеным по серьёзке, пришёл сюда потому, что отчётливо понимал — кабинет министров подвергся нападкам со стороны оппозиции, и их не будет ожидать ничего хорошего, если господа министры встретят новую реальность сложа ручки. Потому как если оппозиция одержит верх (а они уж точно не будут бездействовать, когда придут в себя), то каждого из присутствующих во-первых погонят из власти ссанными тряпками, а во-вторых поставят вопрос о наличие состава преступления в из действиях во время пребывания на государственном посту. Поэтому в сколыхнувшейся и перевёрнутой с ног на голову обстановке, а которой Протопопов нанёс по противнику превентивный удар сегодняшним утром, они видели свой шанс. Ввиду этого, перед тем как открыть экстренный министерский совет, Александр Дмитриевич оценивал сложившуюся обстановку и выбирал модель поведения, которая принесёт результат и заставит всех растерянных, испуганных и настроенных решительно господ, действовать одним политическим фронтом.

Когда ситуация стала для Протопопова более менее понятной, он прокашлялся в кулак и предложил перейти к сути дела.

— Ну что господа начнём, так сказать, наше экстренное заседание?

— Чего же не начать, — Риттих, нервничавший побольше остальных (что неудивительно — на него с утра обрушилась критика за неумение или нежелание решить продовольственный вопрос), откинулся на спинку своего стула.

— Перед тем, как мы откроем заседание, скажу следующее, — продолжил Протопопов говоря негромко, чтобы собравшиеся прислушивалась к каждому сказанному слову. — Сегодня наше государство подошло к поре сложных испытаний, когда страшные вещи потрясают империю как снаружи, так и изнутри. Мы стоим на пороге создания нового мирового порядка, основанного на совершенно новых ценностях и нам следует быть готовым к тому, что кому-то придётся брать на себя ответственность за принимаемые решения, если мы хотим, чтобы наша могучая страна процветала впредь в течение многих лет.

— Правильные слова, — откликнулся министр Беляев, когда Протопопов сделал паузу.

Александр Дмитриевич кивнул.

— Я благодарен вам уже за то, что вы неотказались от приглашения, которое я передал вам через господина Курлова и нашли в себе мужество прийти в мой кабинет, — говоря эти слова Протопопов обводил каждого из присутствующих министров взглядом, никто не отвёл глаз. — Однако теперь, когда все мы вместе и смотрим друг другу в глаза в моем кабинете, я обязан уведомить вас, что собрались мы ровно для того, чтобы принять те самые решения на благо нашей страны, о которых я говорил выше.

— Мы...

Покровский попытался встрять, но Протопопов не дал министру слова, поднял руку с выпрямлениям указательным пальцем.

— Не перебивайте, милостивый государь, у вас будет возможность высказаться, если почитаете нужным.

Покровский промолчал.

— Так вот господа. Считаю важным донести до вас, что любые решения, хорошие они или плохие, работают лишь тогда, когда подразумевают ответственность. Ни я, ни Вы не можем ручаться или гарантировать результат тех решений, которые будут приняты нами на сегодняшнем совете. Ни мне, ни вам неизвестно к чему все приведёт и непонятно, как будут развиваться события впредь. Они, эти самые решения, могут как навредить, так и принести искомый результат. Поэтому я спрашиваю — готовы ли вы брать на себя ответственность за принятые решения и идти до конца, каким бы он ни был для каждого из нас?

— Я, пожалуй, добавлю, что не приняв решения, мы с вами добровольно похороним свою страну, — сказал Курлов.

Протопопов никак не отреагировал на сказанное генералом, но его молчание казалось куда как более выразительным, чем любые слова. Он был абсолютно солидарен с Павлом Григорьевичем.

— Итак, — сказал Александр Дмитриевич. — Если готовы, то прошу выразить своё непоколебимое согласие в протоколе нашего сегодняшнего заседания.

Риттих закашлялся.

— Кто будет вести протокол? — осведомился Беляев, на его лице не дрогнул ни один мускул.

— Я сам, — ответил Александр Дмитриевич. — Никто из вас не против?

Несогласных не нашлось.

— Ясно... — Риттих вытирал платком с губ выступившую после кашля слюну. — Понятно, Александр Дмитриевич, дело говорите, спора нет. Вот только одно маленькое уточнение — вы сказали «если готовы»?

— Все так, — подтвердил Протопопов.

— А если не готовы. Как быть тогда? Я спрашиваю исключительно теоретически, в конце концов у нас заседание как бы неформальное, ну вы сами понимаете, милостивый государь...

— Напишите заявление, — неожиданно подключился Голицын, все это время бывший тише воды и ниже травы. — Я приму его незамедлительно.

— Что же сразу заявление то...

— Вам было сказано, что бездействие приравнивается к похоронам нашего государства? И если Вы безответственны, господин Риттих, то должность министра земледелия займёт другой человек, истинный патриот, который сможет принести нашей стране пользу.

— Не уверен, что это будет законно, господин Голицын, — Риттих смущённо покачал головой. — Снимать и назначать министров вы, милостивый государь не имеете никакого права — сия опция это прерогатива Императора, но не ваша.

— Это и есть ответственность за принятое решение, о которой мы говорим, — отрезал Протопопов. — И позвольте нам ее принять. Как и то, что последует за этим решением.

В кабинете повисла тишина. Все переваривали услышанное. Каждый беспокоился о своём, а заодно о той позиции, которую этим людям придётся занять в следующие несколько минут. Протопопов достал стопку чистых листов из ящика своего стола. Передал стопку Феде и попросил того распространить среди присутствующих. Федя охотно выполнил просьбу и вскоре чистый лист лежал напротив каждого из присутствующих вместе с ручкой.

— Прошу господа. Вы все ещё можете отказаться, если имеете на то причины.

Протопопов полагал, что сразу несколько человек во главе с Риттихом откажутся и напишут заявление, тем самым снимая с себя ту пресловутую ответственность о которой было сказано так много. И Риттих Александр Александрович действительно взял перьевую ручку и начал что-то писать на листе. Закончив, министр земледелия подвинул по столу к Протопопову свой лист. Александр Дмитриевич поднял лист и пробежался по строкам глазами.

— Читайте вслух, господин Протопопов, — попросил Риттих.

— Я, Риттих Александр Александрович, министр земледелия Российской Империи, назначенный по милости Государя Императора, уведомляю: в экстренном совете правительства я участвую сознательно и готов разделять ответственность за принятые решения, которые, по моему разумению, направлены на благо нашей страны, — прочитал Александр Дмитриевич.

Ниже стояли подпись и дата.

— Полагаю, что этого достаточно? — спросил министр земледелия.

Протопопов поднялся и протянул Риттиху руку для рукопожатия. Тот ответил. А потом зашуршали перьевые ручки по бумага. Писать начали остальные министры.

Отказавшихся не нашлось.

Ни одного.

Протопопов собрал в стопку все письменные заверения от присутствующих, передал листки с подписями Феди.

— Ну что же господа, заседание экстренного совета объявляется открытым.

Глава 9

Ближе к ночи, в кабинете Протопопова, здание министерства внутренних дел.

Слово «кризис», написанное по-китайски, состоит из двух иероглифов: один означает «опасность», другой — «благоприятная возможность». Джон Кеннеди

То, что на совете остались все министры, по крайней мере из тех, что пришли, стало для Протопопова приятной неожиданностью. Понятно, что подобного рода заседания в нынешней ситуации являлись, прямо скажем незаконными, а некоторыми умниками (такие наверняка найдутся среди антипатриотичных оппозиционеров) все будет интерпретировано шиворот навыворот. Например, в ключе подрывной деятельности террористической организации, которая карается самым жёстким образом.

Протопопов, конечно, был к этому готов, и, как хотелось верить после подписанных заявлений о добровольном участии в экстренном совете, остальные министры — тоже.

Ну а коли так, то следовало переходить к делу. Фора, которая имелась в наличие у Протопопова на решительные действия — таяла на глазах и времени оставалась совсем немного. Государь Император уже наверняка знал о случившемся в Петрограде, и надо полагать, что не только из телеграммы Алексеева. Потому вот-вот из Царского села последуют жесткие меры, направленные на решительную стабилизацию ситуации. Как мы помним, не в интересах Государя было допускать срыв союзнической конференции, на которую делалась большая ставка. Поэтому Протопопов, у которого с Николаем случилось личное знакомство, полагал, что в текущей ситуации Государь попытается отреагировать в духе «кровавого воскресенья». Стабилизирует ситуацию волевым решением, а возможно и скорее всего — силой пулемётных очередей. Ну а другими словами — сначала искоренит проблему на корню, а потом только будет разбираться и искать виноватых.

Царь, он такой царь, что ещё сказать.

Как происходил совет, пожалуй, нет смысла описывать в подробностях, с приведением всех диалогов, описаний и прочего, прочего, прочего. Наверное, без того понятно — напряжённо.

Крайне напряжённо и столь же эмоционально.

Дважды приходилось брать пятиминутныйперерыв, поскольку напряжение искрило в воздухе, а господам совмещающимся требовалось выдохнуть и перекурить на свежем воздухе.

Министры кричали наперебой, кричал градоначальник Балк, вышел из себя командующий Хабалов, да и сам Протопопов, что греха таить несколько раз хотел перейти от объяснений в разговорной форме к объяснениям в форме физического насилия. Ничего удивительного здесь нет — темы то были вынесены критичные и острые, какие раньше предпочитали сглаживать и зачастую обходить стороной. А решение по ним виделось отнюдь не таким прозрачным, как того хотели бы господа совещавшиеся. Оно и понятно, если бы все можно было решить просто, без надрыва и рядом последовательных действий, то никаких бы проблем и не возникло вовсе. Потому как в правительстве сидели кто угодно, но далеко не дураки.

Кстати, да — считать господ министров из последнего имперского кабинета лопухами и олухами (что вполне распространённая практика у историков) — виделось крайне опрометчивым. Подавляющее большинство из них было профессионалами своего дела высокого уровня. Но увы и ах, в политике далеко не всегда решающую роль играет голый профессионализм и глубина знаний на том направлении, которым тебе поручено заниматься. Бывает так, что люди глупые, но скажем так настойчивые, прущие на пролом и требовательные, достигают гораздо больших высот, чему наш герой знал немало примеров из прожитой прежней жизни. Ну а в непростое для государства время, у настойчивых твердолобов получается гораздо лучше управляться и во время кризиса они чувствуют себя как рыбы в воде.

На самом заседании, на котором тон задавал Александр Дмитриевич, были подняты основные животрепещущие вопросы. Как то продовольственный вопрос, кризис в котором все больше сказывался на социальной напряжённости и не только в столице. Стоит лишний раз напомнить, что продовольственная развёрстка в России в январе 1917 года не приносила не то чтобы ожидаемых результатов, а попросту зашла в тупик. И опять же дело здесь было отнюдь не в том, что господин Риттих не сумел предложить правильный план (план то был разработан «от» и «до») и не в том, что, к примеру, ведомство господина Кригер-Войновского вставляло палки в колёса начинаниям министерства земледелия. Нет, дело было в том, что на местах и в целом в цепочке плана развёрстки, присутствовали мудаки и педерасты, которые ставили свои личные интересы выше интересов государственных. И в тяжёлый военный год без зазрения совести они доили государство с ловкостью доярки Маньки, облюбовавшей лучшее вымя в коровнике. Все бы ничего, но в первую очередь от этого страдало мирное население из числа самых незащищенных слоев...

Отсюда главным в решении продовольственного вопроса было понять, как всю эту мудачье-пидарастическую шайку-лейку даже не устранить (кто ж тогда работать будет, если всех устранять налево и направо?), но как сделать их интересы равными интересам Российской Империи и мирняка. Сложная задачка и на первый взгляд невыполнимая, но некоторого рода решения были предложены. И предложил их сам Протопопов, который хоть и не знал вопрос глубоко и досконально, зато имел чёткое представление о «хотелках» причастного к развёрстке ворья и жулья. Благо такого сорта шушеры наш герой повидал за свою жизнь немало.

Предложил Александр Дмитриевич следующее.

— Касаемо остро стоящего кризиса продовольствия. Я предлагаю вам, господин Риттих, следующий механизм урегулирования сего животрепещущего вопроса, — говорил Протопопов с расстановкой. — Нам с вами следует создать и проработать некий дотационный фонд, который позволит с одной стороны регулировать цены на продовольствие для губерний, но при этом с другой стороны не даст выйти из рыночных регуляторов.

— Я стесняюсь спросить, как вы это себе видите, Александр Дмитриевич? — спросил Риттих. — Из государственного бюджета хотите вытащить средства? Так денег там нет, милостивый государь и полагаю, что они не скоро там появятся. Туда класть надо, а не изымать. Полагаю, что Пётр Львович подтвердит, чтобы я не пустословил.

Барк, министр финансов отрывисто кивнул.

— Не знаю о каком фонде вы говорите, но могу заверить, что такой возможности у бюджета нет. И вряд ли вот так по щелчку пальцев появится. Я конечно могу обещать, что изыщу средства, что предложу соответствующие решения, но это дело не одной недели.

—Так речи о государственном фонде, тем более бюджетном — речи нет, — возразил Протопопов.

— Подробнее поясните, — попросил Барк. — Я в таком случае ничего не понимаю.

— Я говорю о создании общественного фонда, финансируемого так сказать неравнодушными господами, — охотно пояснил Александр Дмитриевич. — Называться этот фонд будет «Динамо».

— Созвучно с новым спортивным обществом, — заметил Голицын.

— Так собственно господа члены спортивного общества этот фонд и организуют, — улыбнулся министр внутренних дел. — Директор «Динамо» намедни сообщил мне, что в сие спортивное общество охотно и в большом количестве вступают столичные банкиры, да промышленники, которые помимо обычных членских взносов, вносят пожертвования.

— Хотите сказать, что нам хватит пожертвований членов какого-то там «Динамо»? — усомнился Кригер-Войновский.

— Именно так я и сказал.

Протопопов ответил резко, причём настолько, что вмиг перебил желание у министра путей сообщения задавать новые вопросы. В своих словах Александр Дмитриевич был уверен — накануне ему поступило сообщение, что ночной обход динамовцев по квартирам господ буржуевпривёл к нужным результатам. «Пожертвования», которые выделяли господа банкиры, промышленники и прочие — исчислялись сотнями тысячи рублей за одно пожертвование. Сумма набралась весьма значительная. Предложение вступить в ряды «Динамо» воспринималосьгосподами с туго набитыми кошельками живо и с большим интересом. Все дело в том, что отказавшиеся, коих оказалось всего несколько человек,сейчас «думали» над своим отказом где-нибудь на дне Невы с прострелянными головами. Каланча выполнял свою часть сделки с блеском... Что до министерства внутренних дел в лиценачальника департамента полиции Васильева, то там также активно выполняли свою часть сделки и не давали заявлениям потерпевших ход.

— Ну допустим, Александр Дмитриевич, — к разговору подключился Балк, внимательно слушавший слова о фонде. — Допустим у некого спортивного общества, как вы Тома говорите — «Динамо», действительно имеются немалые средства в неком общественном фонде и допустим, что эти средства могут быть направлены на решение продовольственного кризиса. Как вы этими средствами планируете распоряжаться?

— Поясню охотно. Наша общая задача здесь — заинтересовать господ на всем протяжении цепочки реализации развёрстки и заинтересовать финансово. Им должно быть выгодно работать с государством и с предлагаемыми механизмами, а не воровать.

— Любопытно... но как Александр Дмитриевич?

— Федя, дай как мне листок и ручку, — попросил Протопопов своего охранника.

Тот положил перед министром все запрашиваемое и Александр Дмитриевич начал рисовать. Нарисовал несколько кругов, в которые вписал название губерний. Сами круги располагались вокруг нарисованного квадрата, внутри которого было написано — «регулятор».

— Смотрим сюда, мои хорошие. Я предлагаю сосредоточить все продовольствие в руках одного регулятора, коим вполне резонно может стать «Динамо». Этот регулятор откроет продовольственную биржу, на которую будут поступать сведения о продовольственных запасах одних губерний и сведения о мотивированных заявках по продовольствию других губерний. На основе этого будут формироваться лоты для продаж продовольствия, возможно с первоочерёдным правом выкупа и выставляться на торги...

—Подождите, Александр Дмитриевич, регулятор, биржа — это все прекрасно, — перебил Кригер-Войновский. — Но почему бы не решить вопрос с нечистыми на руку за счёт поднятия оклада, раз уж Вы изрыскали средства в достаточном количестве? Люди они от чего воровать начинают — когда им не доплачивают и они чувствуют себя так, как будто с ними поступили несправедливо. Стоит несправедливость устранить и все наладится.

Протопопов покачал головой. Возможно министр путей сообщения через чур верил в то, что люди — они порядочные по умолчанию. И стоит создать условия, при которых надобность в воровстве исчезнет, то и воровать они перестанут. Увы и ах, это не имело ничего общего с реальностью — в реальности же тот, кто украл однажды, в следующий раз украдёт снова. И доплата к окладу здесь играет последнюю роль, потому как всегда хочется ещё больше денег по сравнению с тем, что ты имеешь сейчас.

-Они и зарплату возьмут, и прежними делами будут заниматься, — за Протопопова ответил Барк. — Уж поверьте, это не самое лучшее решение.

— Ну так давайте ответственность за спекуляции усилим? Все ворье попересажаем и будет им? — предложил Риттих.

— И кто работать тогда будет? Вы хотите чтобы все окончательно встало?

— Как кто, мало ли желающих?

Риттих всплеснул руками.

— Желающих то может и не мало, но вы упускаете из виду, что каждому такому желающему сначала придётся раскачиваться и учиться, дабы разобраться что к чему, — терпеливо пояснил Александр Дмитриевич. — Только вот, господин министр, когда все эти желающие раскачаются, то точно также начнут греть руки и воровать. Или вы думаете, что не начнут?

Риттих промолчал — возразить тут было особо нечего.

— Предположим... — задумчиво протянул Голицын. — Будет биржа, будет регулятор, но как все это помешает педерастам, как вы выражаетесь, воровать? Не вижу причин, чтобы спекуляции прекратились и вы уж простите, Александр Дмитриевич, но где как не на бирже заниматься спекуляциями? Вы прямо им все условия создаёте.

— Как я говорил выше, Николай Дмитриевич, наша задача сделать так, чтобы воровать стало менее выгодно, нежели работать по уму.

— Прошу развить мысль. Как так воровать может быть невыгодно?

-Так, Николай Дмитриевич, если нам удастся перевести продразвёрстку в плоскость рыночных отношений. Вот смотрите.

Протопопов заново обвёл кружок, внутри которого было написано «Сибирь» и продолжил.

— Я выступаю за исключительно рыночные меры...

— Подождите, Александр Дмитриевич, — перебил Барк. — Если следовать рынку, то закупиться некоторым губерниям в Сибири просто будет невозможно из-за дороговизны логистики. Если губерния Покупатель расположена на удалении от губернии Продавца, то последует переплата. И такая сделка для отдалённой губернии станет неподъёмной. Тогда как для соседней губернии, где логистика простая, как облупленная яйцо, продовольствие будет доступно по низким ценам. Что имеем по итогу? Ну или богатые регионы смогут позволить себе зерно, а бедные — нет. Мы опять упираемся в невозможность равномерной реализации продовольствия по Империи, если перейдём на рельсы рынка! Я категорически против.

— Подождите вы! Для всех без исключения губерний на бирже будет одна и та же цена за продовольствие, за доставку и все связанное. Неважно, бедная это губерния или богатая, расположена она близко или далеко.

— Погодите вы, а в чем тогда смысл единой цены для продавца? Кто ж Вам в таком случае будет то же зерно на биржу поставлять, а не спекулировать им? — возмутился Риттих, завожусь. — Продавец будет умалчивать о реальном количестве зерна для торга! И мы тогда придём к тому, что начнём торговать остатками от остатков!

— Так для этого нам и понадобятся регулятор, мой хороший, — улыбнулся Протопопов, не обращая внимание на то, что Риттих завёлся. — Потолок цен будет использован только для губерний при покупке, а у продавцов зерно будет выкупаться по рыночной стоимости с компенсацией средствами из общественного фонда. Продавцы будут довольны, потому что получат за зерно реальные деньги, а покупатели останутся сыты. Вот так мы и вытащим залежи хлеба и мяса из Сибири, господа. Из просто будет выгодно продавать, чем ими спекулировать и наплавлять в ту же Финляндию.

Проголосовали единогласно. Но тут же встал вопрос злосчастной логистики — недостаточно продовольствие купить, его ещё надо каким-то образом доставить из пункта «а» в пункт «б». А как это сделать, спрашивается, когда после тотальной мобилизации имеется острый и незакрытый дефицит рабочих рук, который приводит в свою очередь к дефициту комплектующих для транспорта и далее по цепочке — к недостатку ГСМ и прочего, что формируют стабильные логистические цепочки. К тому же, Протопопов подтвердил, что средств из общественного фонда вряд ли хватит для закрытия бюджетных дыр по части министерства путей сообщения. Получалось опять двадцать пять. Однако и тут Александр Дмитриевич предложил решение.

— Субсидии для ведовства господина Кригера-Войновского мы будем брать из налога, который станет поступать в тот момент, когда промышленность заработает на прежних оборотах.

— Как же вы собираетесь это делать, если рабочие в большинстве своём подверглись всеобщей мобилизации?

Понятно, что никто из присутствующих министров не понял о чем говорит Протопопов. Зато понял это господин Хабалов, который и продолжил разъяснение после кивка Александра Дмитриевича.,

Он доложил, что на завтрашнее утро уже запланировано внедрение инициатив Протопопова по залатыванию дыр на промышленных предприятиях за счёт привлечения военных из гарнизона. По словам Хабалова, военные крайне позитивно восприняли инициативу министра, а все потому, что им при смене профориентации было обещано сохранить текущее жалованье в прежнем достатке. Ну и само собой разумеется, выбирая между фронтом и станком, они выбирали последнее. Получалось, что следствием подобной инициативы становилось решение вопроса выделения субсидий для министерства путей сообщения от налоговых отчислений. Ну и одновременно — запуск ряда простаивающих промышленных предприятий. Да, рабочих потребуется обучить, но вопрос этот решаемый.

— Как кстати отнеслись господа военные к тому, что производственные мастера у них будут из числа динамовцев? — уточнил Протопопов.

— Определенно положительно, Александр Дмитриевич. В армии ребятам нужны офицеры, а на заводах и фабриках — толковые мастера, которые позволят освоишься на производстве в кратчайший срок.

Протопопов удовлетворился ответом. Но тут следует отметить, что никакого отношения к производству «мастера» эти не имели. Протопопов просто попросил выделить Федьку Каланчу ребят, которые могли бы присмотреть за военными, чтобы те, не дай Боже, не попади под влияния тех же рабочих групп и не оказались по ту сторону баррикад.

Естественно, что озвученные меры способствовали какому никакому, но все таки разрешению кризиса по части проблем с железнодорожным транспортом и с топливным кризисом. Наладится производство и стабилизируется поставка комплектующих, запчастей и вот тебе — работающие логистические цепочки поставок продовольствия. И не только его, кстати.

На этом совещание в своей основной части подошло к концу. Министры, заряженные энергией отправились реализовывать озвученные и принятые инициативы, имея твёрдую уверенность, что все получится в лучшем виде. Тем более, что Протопопов, закрывая экстренное совещание, прямо сказал, что вопрос по урегулированию законности деятельности правительства и принимаемых решений, он возьмёт на себя. Для чего не откладывая направится к царю Николаю.

Однако прежде чем уйти (а Александр Дмитриевич действительно намеревался ехать в Царское село незамедлительно), у Протопопова состоялся короткий разговор с Хабаловым.

— Сергей Семёнович, удалось ли связаться с Фёдором Артуровичем? Нам надо «встретить» Алексеева, мой хороший, напоминаю.

— Фёдор Артурович будет в Петрограде завтра утром. Он принял вашу телеграмму с воодушевлением.

Спрашивал министр про генерала от кавалерии графа Келлера. Сейчас, когда беспорядки на улицах столицы усиливались кратно, бесконтрольность этого процесса могла привести к осязаемой беде. Регулировать беспорядки имеющимися частями петроградского гарнизона было равносильно тушению пожара бензином. Во-первых — все выработанные инициативы по урегулированию кризиса пойдут крахом. А во-вторых, военные из гарнизона в своей массе могли перейти на сторону бунтующих горожан. Ну и, наконец, в третьих, ситуацией мог воспользоваться Алексеев, который ссылаясь на очевидную надобность контроля беспорядков, возьмёт столицу под своё крыло и заведёт сюда части того же Крымова...

Этого ни коем случае нельзя было допустить и одним из немногих людей, кто мог трезво понять и осознать, что Россия оказалась на грани порасти, был генерал Келлер, без преувеличения легендарный вояка и «первая шашка России»... Протопопов хорошо помнил, что Келлер был одним из немногих, у кого хватило мужества не изменить присяге. А в ответ на депешу о временном правительстве, он послал Николаю телеграмму следующего содержания:

«Третий конный корпус не верит, что Ты, Государь, добровольно отрекся от престола. Прикажи, Царь, придем и защитим Тебя». Так вышло, что Протопопову удалось узнать, что прямо сейчас Келлер готовился к запоздалому отводу своего корпуса с Румынского фронта в Оргеев Бесорабской губернии. И хлопотать об этом поехал в ставку, где, кстати и был произведён из командира корпуса в генералы от кавалерии. Там, в Могилёве, Федора Артуровича и застала телеграмма Протопопова подробным объяснением ситуации и ее последствий.

Глава 10

«У всех есть план на бой до первого пропущенного удара». Майк Тайсон.

Год 1917, январь 18, ночь.

Ну начать следовало с того, что следующие часы Протопопов вывозил исключительно на жилах и выгребался благодаря своему спортивному духу победителя. Хотя было крайне сложно заставить работать не тренированное тело на износ. Время, которое имелось для приведения своего тела в должный тонус, все же пролетело незаметно. Да и что можно сделать за несколько дней с физической оболочкой, которая, как ни крути, но к моменту попадания нашего героя была «пожившей своё». В том то и дело, что особо не разбежишься, а разбежишься — так споткнёшься и кубарём полетишь. Однако Александр Дмитриевич выжимал из своего нового тела все до последней капли. Потом и этот недостаток исправится — усердно тренироваться то Протопопов уже начал.

В остальном, эффект первой неожиданности как раз и хорош тем, что на начальных порах ты горазд сделать максимально много и также максимально безнаказанно. Все от того, что ты застаёшь противника врасплох и ему надобно время, чтобы прийти в себяи осознать, что происходит. И одновременно эффект первой неожиданности плох тем, что у тебя на все про все крайне ограниченный тайминг и если хочешь добиться внятного результата — ускоряйся.

Больше суток без сна, перекусывая на ходу и по большей части чем попало, Александра Дмитриевича раззадоривало и не позволяло сомкнуть глаза лишь абсолютное и непоколебимое желание развить имеющийся к данной минуте успех. А успех был и это стоит признать. но для того, чтобы укрепить начинания, необходимо было ни в коем случае не останавливаться на достигнутом, не делать паузы, пусть даже незначительные, тактические, необходимые для корректировок. Нет, переть следовало напролом, любые корректировки и правки вносить предстояло на ходу, чтобы у противника до последнего не осталось шанса опомниться, пока все не произойдёт.

«Все» в понимании Александра Дмитриевича заключалось в том, чтобы если и не уничтожить антипатриотическую шваль целиком и полностью, чтобы на корню, то нанести ей чувствительный удар, от которого господа революционеры и им сочувствующие не смогли бы оправиться вот так скоро и сразу. Ну а потом — методично разбирать гадов и давить поголовно прямо в гадских логовах.

До сих пор допущенный риск оправдывался на все сто, во многом потому, что риск этот был целиком и полностью осознанным. Блицкриг имени министра внутренних дел теперь уже набрал стремительно обороты и его было не остановить, если не применять жесткие и непопулярные решения. По крайней мере сделать для реакции пришлось бы куда больше, чем сделал Александр Дмитриевич, когда начал разыгрывать свою партию. Просилась ассоциация со слепленным снежком, который скатываясь с вершины горы к подножью превращался в огромный снежный ком, сносящий все препятствия на своём пути.

Отдельно следует признать, что никто из министров, по крайней мере очно присутствовавших на последнем заседании, не стал отлынивать или уклоняться от вменённых каждому из них персональных задач. А что, пожалуй, ещё более шикарно — никто из них не проявил сомнений в правильности предпринимаемых мер, заявленных на экстренном совещании. Хотя Александр Дмитриевич, надо это признать, готовился к саботажу и по сути его ждал на первых порах, готовый жестко пресечь любые «кря-кря» возможной оппозиции. Но нет, все до одного, господа министры отправились прямиком в расположение своих министерств в бодром и приподнятом расположении духа, для того, чтобы начать тяжёлую, где-то рутинную, но необходимую работу в части глубокой стабилизации жуткого кризиса.

И, конечно, как любил говорить Протопопов, любой кризис — это вызов, потому как он открывает окно к новым уникальным возможностям. Да, пользоваться возможностями тоже надо уметь и работа над стабилизацией ситуации со всех сторон — процесс, мягко говоря, не быстрый, а напротив затяжной, тут никто и не спорит как бы.

И именно исходя из этого понимания, Александр Дмитриевич подготавливал свой план. Делая свою стратегию гибкой и способной допустить в себе корневые изменения, а ещё лучше — переориентацию под стремительно меняющиеся реалии. Имелось отчетливое понимание, что запланировать заранее, расписать и предугадать все — категорически невозможно. Даже если ты рассчитываешь возможные события на десять шагов вперёд и вместо мозгов в твоей голове помещён вычислительный компьютер.

В остальном, работа забурлила, закипела и задалась. Рутинная, последовательная и крайне насыщенная по своей принятой программе. И надо отдельно признать, что все, кто вступил на эту дорогу, были готовы к тушению пожаров, которые так или иначе начнут вспыхивать на местах тут и там. Как еще, решение продовольственного, топливного, кризиса снабжения и ряда других не воплощалось по щелчку пальцев и просто по большому желанию.

Исходя из всего изложенного выше, Александр Дмитриевич отдавал себе отчёт в том, что очень скоро этот удар будет нанесён, враг не станет сидеть сложа ручки и безмолвно наблюдать, как меняется обстановка. Понятно, что он попытается все исправить. Поэтому к ответке, когда она прилетит — к этому также следовало быть готовым на все сто.

Но все это потом и не сейчас.

Сейчас, когда задачи поставлены и делегированы, Александра Дмитриевича ждала новая встреча с Государем Николаем. Конечно, в любое другое время Протопопову было бы не видать этой встречи, как собственных ушей. С Императором не встречаются просто потому, что сильно хочется. Но теперь обстоятельства изменились и в Царское село министр внутренних дел отправлялся безо всякого на то августейшего приглашения. «Доавгустейшевал» Николай, пора было Государю Императору совсем немножечко политически протрезветь и спуститься с небес на землю. А ещё будет неплохо предупредить возможную (хотя правильнее тут закавычить это слово, потому как Николай наверняка отреагирует жестко и без всякого «возможно», но с «наверняка») реакцию Государя на вспыхнувшие в городе повсеместныебеспорядки, ставшие следствием беспрецедентного думского погрома и... попустительства тех, кому следовало следить за порядком.

Намеренного попустительства.

Ну и, в конце концов, настало время снова поговорить с Императором с глазу на глаз, чтобы без всяких кривотолков.

Протопопов верил в монархию, как таковую.

Не верил он в дураков на троне.

И ему очень хотелось верить, что в случае с Николаем все не так плохо, как могло показаться на первый взгляд.

Впрочем, все это должны определить ближайшие часы.

Настала пора поговорить с Государем по взрослому. А «по взрослому» в понимании Адександра Дмитриевича значило сделать так, чтобы Государь не просто слушал, а реагировал на услышанное по всей полноте своей монархической власти. И если Николайне хочет видеть или просто не видит того, что происходит — придётся открыть ему глаза.

Как?

Хороший вопрос.

Когда до тебя предпринимались многочисленные, но безуспешные попытки этого самого государева вразумления? И до настоящего момента не получалось ни у кого...

Разберёмся.

Благо ехал Александр Дмитриевич отнюдь не с пустыми руками. Новоявленный министр синематографии, который крайне органично вписался в занимаемую высокую должность, можно сказать подсунул Протопопову тузы в рукава, которые он вытащит в нужный момент. И Александр Дмитриевич крайне высоко оценивал рвение режиссера. Ведь за сумасшедше кратчайший срок (который измерялся фактически считанными часами) ребятам киношникам всеми правдами и неправдами удалось подготовить пленку, годную для показа на кинопроекторе и для разоблачения ряда прытких товарищей. Да, Протопопову пришлось изрядно раскошелиться за ускоренный производственный процесс, да министр был заране предупреждён, что качество у ленты в значительной степени пострадает ввиду спешки, да режиссёр обозначил, что никакой художественности ждать от ленты не следует, потому как у него совершенно нет времени на монтаж. Однако результат определённо стоил того — фильм с черновым названием «бойня в Думе» теперь был закончен и готов к просмотру.

Ну а полная версия, хорошо смонтированная и подготовленная для демонстрации «на всех экранах страны» займёт куда больше времени. Но и это — ничего страшного...

Потирая в предвкушении руки, Александр Дмитриевич положил пленку с фильмом в свой бронеавтомобиль. Туда же был загружен и кинопроектор, на котором в случае чего мог состоятся премьерный показ ленты. Конечно, Протопопов прекрасно помнил, что у Государя в Царском селе имелся собственный кинотеатр с лучшей аппаратурой, и вообще были созданы все условия для удовлетворения синематографической похоти императорской семьи. Однако в свете событий последнего дня, Протопопов был готов ко всем мелочам, отчетливо понимая, что вполне резонно предположить, что кинотеатр Государя Императора может в самый неподходящий момент «вдруг» выйти из строя, что разумеется сорвёт показ.

Теперь доверять нельзя было никому.

И значит исключать, что вражина может быть всюду — тоже.

Бережённого бог бережёт, как известно.

— Довольны, Александр Дмитриевич? — спросил министр синематографии широко улыбаясь и выпрашивая свою похвалу.

Надо особо отметить, что нравилось Протопопову в этом человеке прежде всего то, что он совершенно не задавал вопросов.

Никаких.

Но самое главное — не спрашивал лишнего.

И соответственно никак не отреагировал и не прокомментировал попавший в его руки «горячий» материал с думского заседания. Связано ли это было с тем, что Протопопов щедро спонсировал его деятельность или с тем, что новоявленный министр поддерживал то, что происходило в Петрограде — не столь важно. Куда важнее то, что все приказы он выполнял молча и с должной самоотдачей, что, собственно и требовалось.

Потому Александр Дмитриевич не задумывать ответил утвердительно на поставленный вопрос.

— Доволен, хорошо сработано, — Протопопов кивнул.

Впрочем расслаблять киношника тоже не хотелось, ввиду этого Александр Дмитриевич сразу спросил вслед:

— На производство фильмов для кинотеатров сколько у нас уйдёт времени?

— Неделя... ну это как минимум.

— А если ускориться?

— Так производственных мощностей не хватит. Я бы с удовольствием ускорился, господин Протопопов, вы же знаете — за нами не постоит.

— Нанимай людей, покупай аппаратуру, — заверил министра синематографии Александр Дмитриевич. — Средства выделит спортивное общество «Динамо». Ты главное выпиши ребятам, что требуется и все будет. И не стесняйся, финансовые возможности у нас есть.

Режиссёр почесал макушку, задумался, продолжил не сразу.

— Проблема в том, что из за рубежа сейчас аппаратуру целое дело заказывать, да и у нас направление такое прогрессивное, скажем так, что хорошие монтажники и прочие на дороге тоже не валяются, все устроены, — заверил он. — К тому же, даже если мы закажем, ждать придётся как минимум несколько месяцев. Война, сами понимаете. Поэтому дело тут не только в деньгах.

— Не вижу проблемы, повторяю мой хороший — оставьте заказ на нужное количество аппаратуры и рабочих рук. К вечеру все необходимое будет у министерства синематографии в полном распоряжении, — сказал Протопопов.

— Ладно... правда не знаю, где вы это все брать будете, да ещё и к вечеру, если только из под земли, ну или из других синематографических контор, так они не дадут, самим надо, — режиссёр пожал плечами. — Не подумайте ничего, я просто выражаю свои опасения и разговариваю с вами откровенно.

— Дорогой мой, — Протопопов похлопал его по плечу. — Придётся под землю лезть — полезем. Вы выполняйте свою часть. Адрес динамовцев знаете, идите прямиком к их директору, он все устроит... а за откровенность — отдельное вам спасибо.

— Мне кажется, что за сегодняшнюю ночь в Петрограде не осталось людей, которые бы не слышали об этом адресе... — самыми уголками губ улыбнулся министр, видимо знавший об источниках финансирования спортивного общества «Динамо». — Понял, выполняю, вопросов больше не задаю. Сделаем как велено, Александр Дмитриевич.

На этом короткий разговор был завершён. Режиссёр удалился, а Протопопов в компании Феди и ещё парочки крепких ребят охранников, сел в автомобиль и велел ехать прямиком к Царскому селу. Как мы помним, дорога из Питера в Царское село была сложной по погодной части, а броневик отнюдь не означает вездеход. Вероятность застрять где-нибудь между Царским селом и Петроградом, все ещё оставалось крайне высокой. И будь у Александра Дмитриевича хоть какой-то выбор, он отставил бы затею ехать в Царское село своим ходом, как не самую удачную. Но этого выбора у нашего героя попросту не оставалось. При всей доступности и скорости движения поезда, двигаться на нем было вовсе небезопасно. Риск оказаться заблокированным оценивался, как более чем вероятный исход — вполне возможно, что именно блокировка железной дороги станет одной из первых реакционных мер, к которой прибегнут антипатриоты в своём желании и стремлении вернуть утраченные позиции.

Опять же, ничего не оставалось, как принять риски автомобильного перехода.

Выехали.

Протопопов, уже соскучившийся по вождению сам сел за руль и дал хорошенечко просраться двигателю. Сделал это Александр Дмитриевич не потому, что забил откровенно на правила дорожного движения столицы, но потому что по другому по улицам Петрограда было проехать проблематично. Народ продолжал ломиться на улицы, как будто здесь было намазано мёдом и кучковался толпами по несколько десятков человек. И едь бронеавтомобиль с дозволенной правилами скорости, так нашлись бы умельцы, которые попытались бы его остановить. В принципе, понятная логика — если ты можешь себе позволить машину, то ты либо буржуй, либо вор. Ну или сразу одно и тоже. Поэтому вероятного конфликта следовало избежать.

Кстати, в усиливающихся народных волнениях (при всей их очевидной пользе для Александра Дмитриевича) крылся кое какой подвох. В частности, Протопопов не до конца понимал, как заставить Николая смотреть фильм, причём не самый короткий, когда вокруг на улицах по сути начала твориться настоящая революция... Вряд ли Государь станет слушать, что эти беспорядки, неорганизованные и не имеющие по своей сути никакой цели, выгодно отличаются от того, что могло случится короткое время спустя в феврале. И уж точно не поймёт, что волнения эти могут идти на пользу.

Ой как вряд ли.

Однако как известно бог располагает, а мы предполагаем.

Протопопов продолжал давить на газ.

Вот только далеко уехать не вышло. Враг ответил и произошло это куда раньше, чем рассчитывал министр внутренних дел, полагавший, что по крайней мере до встречи с Государем у него ещё есть время для тотальной активности.

Увы....

Не успел Протопопов отъехать от Петрограда и нырнуть в очередной поворот, как дорогу бронеавтомобилю перегородили. Министр нахмурился, пытаясь понять, что происходит. А происходило, собственно, вот что.

Сразу несколько десятков человек верхом на жеребцах, при полном вооружении и в военном обмундирований остановились посередине трассы. Ну а потом начали медленно рассекаться, окружая бронеавтомобиль министра, закрывая его в кольцо. Одеты они были в тёмно-зелёные мундиры, желтые лампасы а погоны носили жёлтые с зелёным кантом. На голове вояк сидели фуражки тёмно-зелёного цвета под стать мундирам и с жёлтым околышем.

Глава 11

Глава11

«Я как Чак Норрис

Я очень крутой

А ты не хочешь

Дружить со мной»

Песня Чак Норрис GalibriMavik

Год 1917, январь 18, ближе к утру, на выезде из Петрограда в сторону Царского села.

Казаки.

Судя по всему здесь их набралась целая сотня.

Казаков Протопопов узнал сразу. И не сколько по внешнему виду, сколько почувствовал — от них так и перло молодецкой удалью и отвагой, это чувствовалось.

Протопопов оценивал обстановку. Казаки взяли бронеавтомобиль в полукольцо, растянувшись подковой на расстоянии примерно в несколько сотен метров. То расстояние, которое бы понадобилось бронеавтомобилю для полной остановки.

Оружие они не доставали.

Однако и без этого было понятно — достанут, если Протопопов не остановит свой бронеавтомобиль.

Что выйдет из этого — другой вопрос. Впрочем, пороть горячку Александр Дмитриевич отнюдь не собирался.

Следовало обождать и разобраться получше в ситуации.

Казаки начали вскидывать руки, призывая водителя бронеавтомобиля остановиться. Откуда они взялись здесь и имели ли понятие о том, кто едет в автомобиле — большой вопрос.

В принципе Александру Дмитриевичу ничего не стоило прямо сейчас утопить педаль газа в пол, и протаранить достаточно хлипкий живой щит. Но делать этого Протопопов не стал.

Успеется.

Сначала следовало разобраться, что это за хлопцы, откуда они взялись и что, собственно хотят от министра. Поэтому Александр Дмитриевич нажал по тормозам и начал медленно останавливаться, подкатывая все ближе и ближе к живому казачьему заслону.

— Казаки, Александр Дмитриевич, — сказал Федя, пристально всматриваясь в ряды кавалеристов.

— Они самые, — подтвердил Протопопов. — Интересно знать, откуда только они здесь взялись. Хабалов ни о чем подобном мне не рассказывал.

— Полагаю, что если мы остановимся — непременно узнаём, но я если позволите, выскажу своё мнение?

— Говори.

— Притопить бы чутка, Александр Дмитриевич. А там кто разбежится, тот разбежится, а кто нет — сам виноват, — сказал Федя. — Не нравится мне все это.

Рука его лежала на поясе, на пистолете.

-Успеется, — озвучил свои мысли Протопопов. — Не дёргайся, думаю, что все хорошо и это какое-то недоразумение.

— Воля ваша, но чую я, что это все не к добру, господин министр, — Федя вздохнул. Откуда казачей сотне вдруг взяться здесь?

Руки с пистолета он не убрал.

На этом разговор закончился, потому что Протопопов не ответил. Сам бы он тоже хотел узнать — откуда под Петроградом возникла казачья сотня и какой у этих ребятприказ.

Бронеавтомобиль наконец остановился полностью. И теперь одиноко стоял внутри кольца, которое медленно сжималось, с заведённым двигателем.

Несколько человек из казачьей сотни выдвинулись к машине. Протопопов вновь отметил, что оружие доставать они не спешат. Определенно, это внушало оптимизм и некую надежду на то, что когда казаки узнают о том, что за рулём бронеавтомобиля министр внутренних дел собственной персоной, ситуация разрешится сама по себе и машину пропустят, признав недоразумение.

Возглавлял сотню офицер на голове которого была надета красивая тигровая папаха, а на поясе висела золотая сабля — отличительный знак «За храбрость». Это был мужчина преклонных лет, но жилистый и крепкий в плечах. Голова у него была выбрита начисто, чего папаха не могла скрыть. На коне он держался крайне умело. Стоило офицеру подскакать ближе, как Александр Дмитриевич узнал его.

К бронеавтомобилю собственной персоной скакал Губин Александр Иванович. Пока ещё полковник и, собственно, командир Уссурийского казачьего полка, который прямо сейчас возглавил сотню. Протопопов узнал его тут же потому, что помнил Александра Ивановича, как ветерана белого движения, доблестно сражавшегося на Юге России. Сейчас же, когда ещё не было ни Белого, ни Красного движения и Россия не была повергнута в пучину Гражданской войны, Губин возглавлял свой казачий полк. И если Александру Дмитриевичу не изменяла память (а историю казаков он хорошо знали и любил с особой теплотой), то в январе 1917 года Уссурийский казачий полк в составе Уссурийской конной дивизии был переброшен на Румынский фронт и располагался у селения Парканы, где и находилась их штаб-квартира. Ошибки быть не могло. Однако у Александра Дмитриевича тотчас возник вопрос — что делает здесь сотня казачьего полка, расквартированного за более чем полторы тысячи километров от места описываемых событий? Само собой, первым, что приходило в голову — обнаружить в появлении под Петроградом казаков реакцию Государя Николая на события столичной повестки. Было весьма похоже на правду, если бы не одно «но», причём довольно существенное. Для переброски сотни(и наверняка полка) из Парканы в Петроград понадобилось бы немало дней. И даже прибудь телеграмма от Государя в штаб полка сегодня утром, далеко бы казаки не ушли... Да и надо признать, что одной единственной казачьей сотней порядок в столице не наведёшь, даже если оная получит приказ стрелять на поражение.

Сгущал краски и тот факт, что Уссурийский казачий полк в составе одноимённой конной дивизии, находился в прямом подчинении у командира дивизии генерала Крымова.Ну а Александр Михайлович, как мы хорошо помним, был самым ближайшим соратником и пособником господина Гучкова. Ещё один редкостный масон педераст, непонятно за какие заслуги возглавлявший свою дивизию и носивший звание генерал-майора. Достаточно сказать, что этот человек самовольно отвёл свою дивизию на Румынский фронт, не спрашивая на то никакого разрешения. Захотелось. Потому что видите ли он потерял «всяческое доверие» к румынской армии. Он — это не Государь Император, как верховнокомандующий, он-это генерал Крымов. И срать он хотел на то, что выставляет своего Государя дураком перед Румынией, представители которой накануне как раз гостили в Царском селе. Но опять же, столица была отделена от Румынского фронта почти на две тысячи километров. Неужто Гучков, Крымов и прочие патриоты заранее стягивали к столице свои войска? Ничего подобного в оригинальной истории не происходило (хотя тот же Крымов то и дело наведывался в Петроград и скорее всего принимал живое участие в заседании масонских лож). Кстати в эти дни Крымов находился с очередным визитом в столице...

Что сказать, любопытно все складывалось. В то, что Хабалов ничего не знал об очередном самовольстве генерала Крымова, Протопопов был уверен почти на все сто.

Ну-с, стало быть будем разбираться.

Кстати забавно выходило, что Губин, будучи белым до мозга костей и по духу, сейчас выступал на стороне «зла» с которым он сам беспощадно боролся.

Ну поживём увидим.

Протопопов вышел из автомобиля, приказав Феди и остальным охранникам оставаться на своих местах. Не стоит провоцировать казаков без особой на то надобности, а вид министерских охранников явно не будет способствовать диалогу. Посмотрим какое впечатление произведёт сам министр. Вряд ли вояки, включая Губина, всю войну проторчавшие на фронте знали Протопопова в лицо, но так он представиться. Долго что ли?

Протопопов вышел из бронеавтомобиля, расправил плечи и сложил ладонь на ладонь у живота.

Судя по выражению лиц казаков, которые нисколечко не изменились при виде министра, они понятия не имели о том, что перед ними член правительства. Ну или имели, потому и не подали виду, поскольку знали с кем им предстоит иметь дело и ничуть по этому поводу не смущались.

Как бы то ни было, подскакав к бронеавтомобилю, Губин даже не стал спешиваться, чтобы говорить с Протопоповым не сверху вниз, а лицом к лицу.

— Господин Протопопов? — раздался вопрос, озвученный хриплым наверняка прокуренным голосом.

Таки узнали...

— Я, — отозвался Александр Дмитриевич. — Вы кто такие будете?

Понятно, что министр был прекрасно осведомлён кто перед ним, но будет неплохо, чтобы казачий полковник сам представился. Смотрели они друг другу в глаза. Долго, пристально. Полковник покрутил ус, хмыкнул и первым таки отвёл глаза. На мгновение отвёл, но этого было вполне достаточно, чтобы снять напряжение. Не то чтобы он испугался, но у Александра Дмитриевича был крайне тяжелый взгляд, выворачивающий наизнанку.

— Коли бы ты послужил, уважаемый и хотя бы разок пороху понюхал, то такие вопросы не задавал бы.

— Представься, — напомнил Протопопов вслед за полковником переходя на «ты».

Было видно, что Губин похоже из тех военных, которые твёрдо убеждены — место настоящего мужчины на фронте и в час, когда Родина подвергается опасности, никто не должен оставаться в стороне от боевых действий. Можно было предположить, что как раз из-за своей прямолинейности и неуступчивости дивизию в которую входил полк Губина возглавлял не он сам (чего безусловно заслужил) а «сопляк» Крымов. Тот то к своим годам и генерал-майорский чин имел, когда Губин в свои шестьдесят бегал полковником. При этом Крымов был младше Губина больше чем на десять лет.

— Командир Уссурийского казачьего полка, полковник Губин меня зовут, — отчеканил Александр Иванович сквозь зубы.

К Протопопову у него явно присутствовала неприязнь. Особо странная хотя бы по той причине, что видели они друг друга впервые, а Губин вряд ли производил впечатление человека, который ведётся на сплетни и кривотолки. Но факт был на лицо, смотрел Александр Иванович на министра с раздражением.

— Чем обязан, полковник? — сухо осведомился Александр Дмитриевич. — Если тебе известна моя фамилия, то стало быть известно и то, что я — государственный человек, член правительства и министр внутренних дел и останавливать меня у тебя, мой хороший, нет никакого права.

Губин снова хмыкнул и снова же подкрутил ус. Сабля на его поясе воинственно покачивалась.

— Куда едете?

Полковник кивком указал своим людям чтобы они осмотрели бронеавтомобиль. Те подойдя к машине завидели, что внутри сидят министерские охранники во главе с Федей.

— Выходим, — скомандовал один из казаков.

Федя переглянулся с Протопоповым. Министр кивнул — следовало избежать конфликт всеми доступными способами. Хотелось верить, что все происходящее — не более, чем ошибка и вопрос можно решить мирным путём.

Федя и остальные охранники нехотя вышли из бронеавтомобиля. Казаки заглянули внутрь. Протопопов эти несколько секунд молча наблюдал за происходящим.

Потом обернулся к Губину.

— Не тем вы братцы занимаетесь. Ой не тем.

— Стало быть по твоему как тебе жопу просиживать надо?

— Стало быть тебе, мой дорогой полковник, известно, что я обладаю неприкосновенностью для всякого рода посягательств и отчитываюсь только перед Государем Императором, на службе у которого состою? — грубо ответил министр.

Губин улыбнулся самыми краями губ.

— И еду я сейчас как раз к Государю в Царское село. Полагаю, что Император будет крайне недоволен поведением своих казаков по отношению к министру внутренних дел. Но я полагаю, что все это не более чем недоразумение и прямо сейчас вы расступитесь и дадите мне и моим людям проезд. А я забуду про данный инцидент, пусть он останется на твоей совести.

Последовало уже третье по счёту покручивание усов, сопровождаемое очередным хмыканьем.

— Разбежался. У меня есть четкий приказ от Крымова арестовать предателя.

Протопопов нахмурился.

— Государь в курсе произвола?

Губин не счёл нужным ответить и кивнул своим бойцам.

— Упаковывайте их. Только обезоружьте, распорядился полковник, бросив свои слова с тем же небрежным тоном.

— Ещё раз, — Протопопов сохранял спокойствие какое только возможно в сложившейся ситуации. — Я напоминаю, что являюсь министром внутренних дел Российской Империи...

— Пидар ты вонючий, а не министр, — перебил Губин.

Казаки с этими словами двинулись к министерским телохранителям.

Наверное, Протопопов в любой другой ситуации даже сейчас продолжил бы свои попытки решить вопрос с казаками миром. Казаков он уважал. Да и конфликт сейчас ни к чему, а учитывая, что Александр Дмитриевич и Александр Иванович вроде как придерживались схожих взглядов, то конфликт ни к чему вдвойне — всегда можно попытаться склонить или убедить человека в том, что сейчас он заблуждается. Однако последние слова, прозвучавшие изо рта Губина, перечеркнули все. Скорее даже Александр Дмитриевич среагировал на автомате — одним коротким движением выбросил апперкот прямёхонько в подбородок Губина. Клацнула челюсть и полковник мешком картошки рухнул наземь на глазах у малость прифигевших казаков. Глаза у полковника тотчас закатились.

Нокаут.

Следом сработали министерские телохранители, вихрем налетев на казаков. Тех нескольких тренировок, что прошли у ребят в «Динамо», хватило, чтобы в следующее мгновение удалые казаки торчали из запорошенной снегом земли кверху жопами.

Протопопов коротко переглянулся с Федей.

— В машину!

Все бросились к бронеавтомобилю и вовремя. Уже в следующий миг огонь открыла казацкая сотня. Пули щёлкали по броне автомобиля с противным щёлкающим звуком, сотни и сотни штук. Но броня с легкостью выдерживала попадания.

Когда Протопопов рванул с места, утопив газ в пол, кольцо казачьей сотни начало резко сжиматься. Понимая, что им не прострелить броню, казаки решили пойти в лобовую атаку и вытащить врага из бронеавтомобиля.

Не тут то было. Многотонная махина клином врезалась в то самое живое заграждение.

Удар.

И оцепление оказалось прорвано с той же лёгкостью, с которой рвётся лист бумаги. На землю упади лошади, задавливая своим немалым весом казаков. Остальные животные испугавшись схожей участи становились на дыбы, сбрасывая с себя всадников. Снова свистели пули и снова не причиняя особого вреда мощной броне. Правда теперь интенсивность выстрелов спала — казаки стали заложниками собственного оцепления кольцом, и боялись попасть в друг дружку.

Протопопов давил на газ, чтобы оторваться от казаков как можно скорее.

Глава 12

«Братва! Мы не хотим стрелять. Мы наблюдаем. Предупреждаю, кто будет дергаться — всех перемочим.»

К/ф Бригада

Год 1917, январь 18 утро, у Царского села.

— Александр Дмитриевич! — кашлянул Федя, перекладывая пистолет из руки в руку. — Разве нельзя было сразу их, так сказать, замочить... зачем мы так рисковали, чуть под пули не подставились? Зачем останавливались? Понятно ведь, что казаки не языками почесать прискакали. За малым не полегли...

Светало.

Федя держал наготове свой пистолет, а перекладывал его из руки в руку потому чтоладони у телохранителя потели.

Не то чтобы нервничал или особо переживал, но адреналин у парня скаканул дай Боже, боевое состояние. Просто непросто, Федя был отнюдь не прочь продолжить конфликт, а значит пустить в ход свою пушку. И численный перевес противника, при том многократный и значительный, его нисколечко не смущал. Федя, (и надо сказать, что вместе с ним и остальные охранники министра внутренних дел) не понимал отчего Протопопов предпочёл бою отступление. Тем более, как правильно заметил телохранитель, с самого начала было понятно к чему все приведёт.

Схожих с Федей настроений придерживались и остальные едущие в бронеавтомобиле бойцы, которые во многом остались разочарованы отступлением.

— Александр Дмитриевич, может прав Федька? — загундосил в нос Паша, который из-за сломанной некогда челюсти разговаривал будто с кашей во рту. — Развернёмся, пока не поздно? Остальных казачков если не перестреляем, так подавим к чертям, потом ведь проблем с ними не оберемся! Может стоит?

— Может и стоит, — задумчиво ответил Протопопов.

Александр Дмитриевич крепко держался обеими руками за руль и разминал поворотами головы затёкшую шею. Позвонки противно хрустели.

Сам то он тоже не был любителем сверкать пятками и любое отступление всегда воспринимал крайне болезненно.

Так и сейчас, хотя головой Протопопов понимал, что сделал все правильно.

От места успели отъехать на несколько километров и слава богу бронеавтомобиль ни разу не застрял в рыхлом снегу. Как теперь уже выяснилось, рулить машиной даже в достаточно сложных погодных условиях было одно удовольствие. Как и было не занимать бронеавтомобилю вездеходных качеств.

Понятное дело, что казачья сотня тотчас бросилась в погоню, не жалея ни себя, ни своих лошадей.

Мстить за командира, ну и за двоих братьев казаков.

Однако даже по снегу, тяжелый бронеавтомобиль ехал куда быстрее и куда увереннее лошадок, пусть даже хорошо приученных к тяжёлым условиям и переходам. И если машина Протопопова играючи прокладывала себе дорогу, выгрызая в мокром снегу колею, то копыта лошадей застревали в вязких сугробах. Сами животные теряли равновесие, некоторые падали, сбрасывая с себя всадников, а то и вовсе задавливая их массой своего тела.

Поэтому короткое время спустя, казаки начали заметно отставать, а бронеавтомобиль под управлением Протопопова продолжил отрываться от преследования. Другими словами, погоня у казачьей сотни не задалась как то сразу. Но тем лучше, далеко не факт, что бойня, на чей бы стороне по итогу не оказалась лихач удача, привела бы к лучшим результатам. Именно бойни Александр Дмитриевич хотел сейчас избежать всеми силами. И когда бронеавтомобиль оторвался от преследователей настолько, что на горизонте растворился последний казачий силуэт всадника, Александр Дмитриевич вздохнул с облегчением.

Что до понесённых казаками потерь, то, насколько Протопопов мог судить по увиденному, результат прорыва мог внушать министру внутренних дел некоторый сдержанный оптимизм.

Ни одного убитого.

Губин приходил в себя после пропущенного тяжёлого удара, а те двое казаков, с дуру попытавшиеся перекрыть ход бронеавтомобилю были только лишь ранены. Один, упав с лошади вовсе отделался испугом и вроде бы даже стоял на ногах. А вот второй... со вторым вышло не так аккуратно, как хотелось и как, в принципе, требовала ситуация. Ногу казака переехало передним колесом бронеавтомобиля, перемолов кости в труху. Впрочем, хотелось верить, что и он останется жив и при некотором благословении фортуны возможно даже продолжит свою службу.

Все это было важно лишь потому, что Александр Дмитриевич искренне верил, что из сложившейся крайне щекотливой ситуации все ещё можно выйти и отделаться малой кровью с обеих сторон. Опять же, форсировать дальнейший конфликт и в ближайшем будущем развязывать с удалыми молодцами казаками кровавую бойню, этого хотелось избежать всеми доступными способами.

Протопопов понимал, что должен изыскать для себя возможность урегулировать конфликт (и если не с Губиным, такие оскорбления министр не прощал без должных извинений) с теми, кто, если судить по оригинальной истории, являлся сторонником существующего политического режима, а значит законной власти. Хотя, конечно, в случае с казаками в поиск компромисса до того как за кровь будет оплачено кровью, верилось с трудом.

Казаки, они ведь как как мушкетёры у Дюма, имели девиз — один за всех и все за одного. Александр Дмитриевич хорошо понимал, что теперь казаки перевёрнут с ног на голову и поставят на уши весь Петроград в поисках своего обидчика.

На самом деле все эти мысли, которые прямо сейчас вертелись в голове Протопопова, заняли всего несколько секунд, поэтому пауза между сказанным министром выше и следующими словами, оказалась совершенно незначительной.

— Все о чем вы отворите мы можем сделать, мои хорошие. Только не сейчас, — продолжил Александр Дмитриевич. — Нельзя. Ни в коем случае нельзя. Если кто забыл, то я прямо сейчас напомню, что у Губина таких казачьих сотен не одна, а целых шесть. Полк. И ребята у него в полкувсе толковые, мыслят трезво.

-Так уж трезво... — пробурчал Федя, ерзая на сидушке. — Я бы так не сказал, Александр Дмитриевич.

— Поэтому, я надеюсь, что все образумится и у нас появится шанс все исправить, — Протопопов пропустил вполне уместное возмущение своего телохранителя мимо ушей.

— Александр Дмитриевич, я все таки скажу, — не унимался Федя. — Вы же видели как казачки были настроены изначально? Да они в следующий раз вместо разговоров сразу стрелять начнут без разбора, это уж вы поверьте моему опыту общения с таким контингентом...

— Начнут, — охотно согласился Протопопов. — Только ведь и мы, стало быть, в стороне не останемся, Фёдор?

— Не останемся, — подтвердил телохранитель.

— Постреляем стало быть чутка, пороху немного нюхнем, а заодно юшкой умоемся, только ведь потом, когда вдоволь постреляемся, все равно настанет черёд говорить и прятать пушки, — Александр Дмитриевич покосился на Федю и улыбнулся широко. — А договориться, мой хороший, можно только тогда и в том случае, когда уважаешь своего оппонента и не позволяешь грязи. Вразумим ребят, объясним, что на самом деле за чехарда творится вокруг. Ну а там и гляди, так в следующий раз стреляться будем плечом к плечу против общего врага. Понимаете?

— Понимаю, — задумчиво протянул Федя. — А из-за чего все происходит то? Давно хотелось полюбопытствовать.

Протопопов снова улыбнулся, но теперь одними кончиками губ. Ну вот, настал тот момент, когда и Феде стало интересно из-за чего весь сыр-бор творится вокруг. Раньше то он не задавал подобных вопросов. Неа. Ну а теперь задач и вопрос его разумный — правильный. Если у тебя есть своя башка на плечах, тебе следует понимать ради чего ты пачкаешь в крови руки. Кровь то она не смывается, как не старайся. Вот Александр Дмитриевич и ждал подобный вопрос, потому как верил, что Федя — не тупой бык. И если он спрашивал что по чем, это вовсе не значило, что Федя не доверяет своему шефу. Поэтому любопытство телохранителя следовало удовлетворить.

— Скажу так, чтобы и тебе понятно стало, и чтобы попусту воздух не сотрясать — не до того сейчас, чтобы заумные разговоры водить, — вздохнул Протопопов. — Есть такая одна хорошая поговорка: рыба гниет с головы. Так вот наша рыбка с гниющей головушкой попалась. Если ее не выловить из пруда, то скоро из-за трупного яда начнут заражаться другие рыбки и тоже гнить. А потом в нашем пруде станет невозможно жить. Понятно изъясняюсь, Фёдор?

Александр Дмитриевич полагал, что Федя начнёт уточнять про то, что за пруд имеет ввиду министр, о какой такой рыбке идёт речь, но тот лишь сказал:

— Вы о Крымове, господин Протопопов, я правильно понял?

Протопопов покосился на своего собеседника, задумался перед тем как ответить на этот вопрос.

— Не только о нем, — министр коротко кивнул.

Возникла пауза. Федя задумался, Протопопов вернул взгляд на дорогу. Ребята охранники, развесившие уши, напряжённо молчали и ожидали, когда крайне любопытный разговор возобновится.

— Ну-с, Александр Дмитриевич, я скажу так. Раз вы говорите, что наша рыбка с головы загнила и представляет угрозу другим рыбкам и всему пруду, то надо бы ее поймать, вытащить на бережок, да башку отрубить, — Федя ударил ребром ладони по своей коленке, будто бы обезглавливая эту самую рыбку, о которой шла речь. — Полагаю, что все со мной согласятся. Может тогда и мозги у казачков на место встанут.

Остальные одобрительно загудели, действительно поддерживая эти слова.

— Надо Федя. Так и надо, — охотно подтвердил Протопопов, разжигая пыл своих бойцов.

На этом разговор был прекращён.

Последующую часть дороги, вплоть до въезда в Царское село, ехали в тишине, слушая лишь раскатистую работу двигателя бронеавтомобиля. До конечного пункта оставалось всего несколько километров по прямой. Ну а там следовало также быть готовым ко всему и ожидать возможных сюрпризов. Протопопов прекрасно понимал, что в Царском селе они будут. Там наверняка придётся непросто. Очевидно же, что после новостей, которые поступили (и поступают до сих пор) из Петрограда, дворцовая полиция будет поднята на уши.

А значит пройти незамеченным мимо них попросту не получится. Хотя справедливости ради, незамеченным мимо них было не пройти и в более спокойные дни. Все потому, что в резиденции царской семьи, караульные посты дворцовой полиции располагались таким образом, что все внутренне пространство просматривалось «от» и «до». И дополнительным бонусом сих постов являлись хорошо и специально тренированные псы — доберманы и ротвейлеры. Ну и не лишним будет сказать, что в охране Государя состояли сплошь и рядом казаки из кубанских и терских станиц.

Это добавляло особой пикантности предстоящей встрече. Потому как Александр Дмитриевич не знал — продолжит ли погоню сотня из полка Губина до Царского села или предпочтёт дождаться министра внутренних дел в Петрограде, где вполне возможно соединиться с остальным полком...

Впрочем долго размышлять на эту тему не пришлось. Уже во второй раз за последний час, дорогу бронеавтомобилю перекрыли, только теперь это произошло на самом въезде в Царское село. Как выяснялось, дворцовая полиция была не только поднята на ноги и стояла на ушах, но и каким-то образом узнала о приближении Протопопова.

Как и следовало ожидать, сюда были стянуты караульные, действительно с собаками. Ну а во главе главе дворцовых стражников, теперь именующимися полицейскими надзирателями, стоял Герарди Борис Андреевич — жандармский подполковник, в подчинении которого находилось несколько десятков царских телохранителей. Протопопов прекрасно понимал, что все эти люди имеют боевой опыт и прошли тщательный отбор.

Идти на таран (что в принципе можно было сделать также легко, как в случае с казачьей сотней Губина) здесь не было никакого смысла. Если ты выступаешь и борешься за сохранение текущего государственного строя, то следует соблюдать его законы, даже если они работают против тебя, иначе все твои устремления и начинания не имеют под собой никакой почвы. Да и Государь должен четко понимать, что министр внутренних дел, как и любой другой министр, поддержавший поведение экстренного совета накануне, вовсе не ставит себе цель противопоставляться монархии и действовать вразрез ее исконным интересам.

Именно потому Протопопов остановил бронеавтомобиль, чтобы выйти и донести все сказанное выше до дворцового коменданта Войекова, стоявшего плечом к плечу с Герарди. Однако прежде Александр Дмитриевич обернулся к Феде и остальным телохранителям и сказал ровным спокойным голосом.

— Сидим в машине, оружие держим наготове, но без моей команды — не высовываемся. Стреляем только в случае крайней на то необходимости. Вам все понятно?

— А какая хоть команда, Александр Дмитриевич?

— А я затылок почешу.

— Все понятно!

— И ещё, ребят, пригнитесь, чтобы вас не было видно из окошек, мы подъезжаем.

Федя и остальные пригнулись тотчас. Протопопов подъехал к караульным.

Остановился, а перед тем как вылезти из автомобиля, он проверил — на месте ли «сюрприз» который он прихватил с собой из Петрограда.

На месте.

Ручная граната РГ-14 приятно отягощала карман.

Жуткая вещица.

Взрыв через четыре секунды, как дёрнешь чеку.

Прокашлявшись, Александр Дмитриевич открыл водительскую дверь, спрыгнул наземь, и, широко расставив руки, двинулся навстречу к царским телохранителям, ощетинившимся винтовками:

— Что за шум, а драки нету, — обращался Протопопов именно к коменданту.

Прежде чем Войеков успел ответить, Протопопов обратил внимание, что среди царских караульных стоит собственной персоной господин жандармский офицер подполковник Василий Васильевич Ратко. Этот господин самолично возглавлял Особый отдел в структурах Управления дворцового коменданта. Ратко смотрел на Протопопова хмуро и исподлобья, с явным недовольством. Появление Ратко прекрасно объясняло почему к встрече с Александром Дмитриевичем дворцовая полиция оказалась подготовлена заранее. Особый отдел регулярно поставлял Дворцовому коменданту доклады от полиции и жандармских спецслужб. Символично, что располагался особый отдел на реке Мойке, в здании министерства внутренних дел, координируя деятельность Дворцовой полиции и Департамента полиции. А значит Ратко был формально подчинён Протопопову... Только похоже, что Василий Васильевич оказался не впечатлён действиями своего начальства в свете последних событий. И начальник Департамента полиции Васильев не проследил, что Ратко поедет докладывать к Государю...

— Или вот так по особому теперь встречают министра, господа? — Протопопов окинул собравшихся взглядом.

— А вот это вам лучше знать, Александр Дмитриевич, что за шум, — холодно ответил комендант и оглянулся на Ратко. — Нам же донесено из столицы, что вы в тот момент, когда Петроградсотрясают беспорядки, решили, что можете себе позволить взять на себя функции самодержца, не спросив на то разрешения у самого Государя Императора.

Протопопов пожал плечами.

— Стало быть господа, я как раз за таким разрешением и приехал, не додумались видать? Так вот я вам говорю теперь — именно за этим я приехал к Государю.

Войеков и Ратко снова переглянулись и последний едва заметно покачал головой.

— В машине есть кто? — строго спросил комендант.

— Я один приехал, — соврал Протопопов.

— Проверьте, господин Герарди.

Герарди и ещё парочка караульных двинулись к бронеавтомобилю. Понятно, что на слово Александру Дмитриевичу никто не поверил. Ну ну.

— Господин Протопопов, — Войеков вернул взгляд на министра и во взгляде коменданта отчётливо читалось, что тот не собирается и дальше вступать в словесные пикировки. Это подтвердили его следующие слова. — Милостивый государь, сообщаю, что вы обвиняетесь в государственной измене и попытке государственного переворота. Уведомляю вас, что сейчас вы будете арестованы и лишены свободы...

— Может вы просто пропустите меня к Государю, уважаемый? — перебил Протопопов, боковым зрениям видя как Герарди уже подходит к бронеавтомобилю. Рука скользнула к внутреннему карману. — Дальше я буду в полном вашем распоряжении. Но сейчас мне необходимо поговорить с Николаем с глазу на глаз.

Войеков ничего не ответил, но дал отмашку и сразу двое караульных выдвинулись к министру внутренних дел, явно намереваясь выполнить прозвучавший чуть ранее приказ об аресте. Протопопову ничего не оставалось как одной рукой почесать затылок, подавая сигнал своим бойцам в бронеавтомобиле. Ну а другой вытащить из внутреннего кармана грозную гранату РГ-14. В следующий миг в окошках бронеавтомобиля ощетинились стволы пистолетов министерских охранников. На мушки взяли Герарди, сопровождающих его караульных, Ратко и Войекова. Последний смотрел на гранату в руках Протопопова. Палец министра внутренних дел лежал на чеке.

— Опускаем оружие. Или вас будут собирать по кусочкам, господа, — процедил Александр Дмитриевич, вдавливая пальцем в чеку.

Глава 13

«Я хочу жить полной жизнью, не считая оставшиеся у меня минуты».

К/ф «Время».

События происходят там же, раннее утро.

Часики тикали.

Секундная стрелка послушно огибала циферблат.

Как нельзя кстати, очередной напряженный предреволюционный день вступал в свои полноценные права. И обстановка для встречи этого нового дня сложилась как нельзя подобающая. Соответствующая.

Если говорить ещё конкретнее — обстановочка на въезде в Царское село складывалась напряженная и на грани нервного срыва. В такой ситуации зачастую утрачивается любая внятная логика и вместо этого включаются природные инстинкты.

Что тут ещё сказать...

Рассвет застал две противоборствующие стороны первыми лучами утреннего солнца. Солнце отчаянно слепило глаза, лучи игриво блестели по снегу, побликивая и преломляясь. Это определено ухудшало видимость и раздражало, но есть как есть.

Каждая из сторон заняла выжидательную позицию перед тем, как небольшой пятачок на въезде в Царское село окажется утоплен в крови. В том, что кровь прольётся, в больших количествах, обильно и при этом по обе стороны баррикад, у Александра Дмитриевича не было совершенно никаких сомнений.

Почему?

Ну хотя бы потому, что министерские охранники во главе с Федей стреляли очень хорошо, как заправские мастера своего дела. Все до одного. И это стоило признать. Конечно, в рублёвую монету, да ещё и со ста шагов им было не попасть, если только на полном везении. Однако и голова бойцов из дворцовой полиции размером серьезно отличалась от той же монеты. В такую, скажем прямо, «мишень» не промазать со ста шагов, даже если очень постараешься и немного смажешь свой выстрел. Тем более, что сейчас между министерскими охранниками и царскими телохранителями было от силы шагов двадцать или двадцать пять по прямой.

Как то так...

Правда, стоило признать, что элитные телохранители Государя Императора тоже отнюдь не были мальчиками для битья. И стреляли они ничуть не хуже любого министерского. А положа руку на сердце, Протопопов понимал, что как раз эти ребята из дворцовой полиции, будь у них поставлена такая задача от своего начальника, могут и в монету попасть...

Со ста шагов — вообще запросто.

Что уж говорить о двадцати или двадцати пяти шагах?

Казалось бы, понятно на чей стороне окажется итоговое преимущество, если перестрелка таки возымеет место быть.

Так то оно так, но существовало одно НО. И вот это самое «но» как раз таки путало все карты противоборствующим сторонам. Протопопов, за короткое время оценив ситуацию тактически, тут же понял, что действо разворачивалось на открытом пространстве. Соответственно, вокруг царских телохранителей не было ни подходящих заграждений, ни какого либо рода укрытий и каждый из них располагался перед противником, как на ладони на прямой линии огня.

Начнётся стрельба — не спрячешься и шансы уцелеть крайне низкие.

Того же самого нельзя было сказать про министерских телохранителей во главе с Федей, которые как раз таки прятались не просто за ограждением, а внутри хорошо так бронированного автомобиля. Сам бронеавтомобиль конструировал далеко не глупый человек, который одной из своих задач при проектировке ставил возможность относительно безопасного ведения огня с борта авто. И броня во многом защищала даже от самых лучших и метких стрелков.

Вот это самое озвученное НО по сути нивелировало внушительное численное большинство царских телохранителей над телохранителями министерскими. Ну а заодно перевешивало невидимую чашу весов огневого преимущества в пользу последних.

Однако там, где есть всякого рода «но» всегда присутствуют и другие «нюансы», тоже самые разнообразные. Так сам Александр Дмитриевич отнюдь не был защищён толстой броней автомобиля и перед дулами ружей противника (все же не поворачивался язык называть влагами дворцовую полицию) располагался будто мишень в тире. Добавь сюда ещё и то, что сейчас сразу несколько опытных царских стрелков направили на Протопопова свои ружья и тогда вовсе становилось понятно, что расстрелять министра внутренних дел было делом нескольких секунд.

Первая секунда на то чтобы нажать крючок спускового механизма.

И ещё одна секунда на то, чтобы выстрел сразил Александра Дмитриевича наповал (это если мерить с тем, как тело упадёт наземь — пуля то понятно, что прилетит гораздо быстрее).

Вот только незадача заключалась в ещё одном «нюансе», который собственно подвешивал и ставил на паузу всю эту ситуацию, переиначивая ее в другую сторону от изначальной.

Конкретней?

Пожалуйста, ниже конкретика.

Ровно столько же времени понадобилось бы и РГ-14 на то, чтобы несколько сотен смертельных осколков жадно поджарили живчикам из дворцовой полиции пятые точки. Считанные секунды отделяли гранату, которую держал Александр Дмитриевич в своих руках, от взрыва после ее активации. И именно потому до сих пор молчали ружья и пистолеты. Убивай Протопопова, стреляй по нему — РГ-14 все равно разлетится осколками.

Надо ли говорить, что холодный утренний воздух так и трещал от напряжения, которое в одно мгновение наэлектризовало окружающее пространство.

Чувство нависающий смерти в такие минуты становится осязаемым... и Протопопов буквально ощущал, как смерть подошла к нему сзади и положила на плечо свою руку.

Впрочем, рано умирать — мы поборемся ещё.

Мысленно Александр Дмитриевич дал себе именно такую установку. А потом, видя, что первое требование оказалось пропущено противником мимо ушей, Протопопов повторил его, немного переформатировав и сделав более удобоваримым для собеседника:

— Опускаем оружие, мои хорошие. Или граната, а вернее ее осколки будут торчать из твоей задницы, господин комендант, — Александр Дмитриевич чувствовал как РГ-14 приятно тяготила руку. — Неужто хочешь проверить, как все получится?

Понятно, что выполнять это требование министра и опускать ружья и на этот раз никто не собирался — снова не нашлось идиотов.

Впрочем, никто из присутствующих точно также не торопился стрелять. Ребята всем своим видом показывали, что хотят избежать горячки.

Хотелось бы особо отметить, что вряд ли царских телохранителей сковывал страх, потому как, положа руку на сердце, каждый из этих живчиков пусть и испытывал волнение, все же был готов отдать свою жизнь за правое дело не задумываясь. Скорее речь здесь шла о том, что каждая сторона хотела выйти из развязавшейся схватки победителем и проявляла осторожность.

На карту ныне было поставлено если не все, то очень и очень многое. И горячкой можно было это многое перечеркнуть.

Достаточно сказать, что если бойцы министра внутренних дел перестреляют царских телохранителей, то те не смогут выполнить свой главный долг и защитить Государя, а значит удержать Романовых на престоле у них тоже возможно не получится. А в том, что перед ними враг — в дворцовой полиции были уверены более чем. Никто не сомневался в незаконном посягательстве на престол господина министра Протопопова, особенно учитывая последние новости из столицы и проведённое им экстренное заседание совета российского правительства. В Царском селе министров быстро окрестили последними предателями, изменщиками, антимонархистами и в общем крайне нехорошими последними людьми. Ну а сам Александр Дмитриевич, сначала соврав (про то, что приехал на бронеавтомобиле один), потом вытащив из запазухи гранату, а затем и вовсе отдав распоряжение своим бойцам в бронеавтомобиле, лишь собственноручно расписался под всеми этими жесткими обвинениями. И только подтвердил все опасения дворцовой полиции.

Красная отделяющая линия оказалась стремительно пройдена.

И последствия этого критического шага могли стать самыми что ни на есть непредсказуемыми, как для одной, так и для другой стороны конфликта.

В оправдании Протопопова следует указать, что оказавшись насильно прижатым к стенке, у него не было другого внятного выхода для того, чтобы поступить иначе и спасти расклад.

А ещё Александр Дмитриевич, имевший за спиной колоссальный и уникальный опыт подобного рода «конфликтных ситуаций» слишком хорошо и на зубок знал золотое правило.

Если ты достаёшь пистолет — стреляй.

Не надо угрожать и пытаться показывать свою крутость. Это совершенно ни к чему.

Потому как у любой подобной демонстрации имеется обратная сторона медали. Так твой пистолет, которым ты с таким воодушевлением размачивал, вдруг чудесным образом окажется там, где, как обещал министр, предстояло оказаться гранате.

Поэтому доставая РГ-14, Протопопов был полон решимости привести ее в действие, понимая, что иначе — не сработает.

— Ты же не пройдёшь, Саша, — выдавил бледнея комендант. — Не дури. Мы тут все поляжем от взрыва — я, ты, ребята. А они ведь виноваты только в том, что служат... Не дури, убери гранату. Не с того мы с тобой начали, видит бог.

Голос у него было ровный, без тени намека на какую-либо нервозность — он прекрасно отдавал отчет всему происходящему и как мог пытался все это проконтролировать. Насколько получалось — так это другой вопрос.

Протопопов ничего ему не ответил, зато демонстративно сдвинул кольцо на РГ-14 вперёд, покусывая губы. Предохранительная чека сползла назад при помощи большого пальца министра.

В тишине было отчётливо слышно, как рычаг тотчас сжал до упора пружину и отвёл своим зацепом ударник. В этот момент сама боевая пружина максимально сжалась между муфтой и курком. Комендант, громко сглотнул, не справившись с собственными эмоциями и продолжил наблюдать за смертельно опасными манипуляциями министра внутренних дел. Он, имея боевой опыт хорошо знал, что при последующем броске РГ-14 рычаг отожмется.

Что произойдёт дальше в таком случае?

Все очень и очень просто — пружина вытолкнет ударник, который активирует капсюль-воспламенитель. Там дело мимолетного мгновенья, даже не секунд, чтобы в дело включился замедлительный состав, после чего уже сработает капсюля-детонатор, которая и подорвёт разрывной заряд гранаты. Собственно, то самое, что делает по итогамбум.

Ну а то, что произойдёт дальше...

РГ-14 этого образца выпустит без малого две с половиной сотни осколков, которые разлетятся вокруг на расстояние не меньше пятидесяти шагов от точки взрыва.

И если осколки гранаты не пробьют броню бронеавтомобиля, то точно накроют большинство царских телохранителей. Никто из них не успеет разбежаться, в лучшем случае — прячась от взрыва, они упадут лицом ниц и прикроют свои детородные органы, как предписано в рекомендациях. Это и будет их единственный шанс уцелеть. Ну а в этот момент, когда их тушки будут покорно лежать на земле ничком, как нашпигованные майонезом куриные окорочка на противне (только эти будут нашпигованы осколками гранаты — блюдо от шефа), царских телохранителей перестреляют министерские хлопчики.

Протопопов вполне отдавал себе отчёт в том, что противник все это понимал и в режиме реального времени анализировал ситуацию. Но даже понимая всю патовость расклада, ребята из дворцовой полиции держали себя в руках.

Министр продолжал стискивать гранату, чувствуя, как от напряжения и беспрерывной статики взмокла его ладонь. Сама граната оставалась такой же смертельно холодной, металл не желал согреваться ни в какую .

Как понимали представители дворцовой полиции свои нерадушные перспективы, так и Александр Дмитриевич прекрасно понимал, что если таки придётся реализовывать сценарий озвученный выше, самому ему вряд ли удастся спастись и уцелеть.

Ой как вряд ли.

Но одновременно ему до чертиков хотелось верить, что благоразумие противника возьмёт верх над неукоснительным следованием присяги.

На лбу Александра Дмитриевича выступила холодная испарина. Капельки пота блестели, несмотря на холодную погоду.

Не лучше выглядел и комендант, который смотрелся болезненно.

— Командуй опускать ружья, — рявкнул Протопопов, а потом, стиснув зубы до хруста, добавил. — Я считаю до трёх и взрываю гранату. Отсчёт пошёл. Один.

Министр вытянул РГ-14 перед собой на тот случай, чтобы граната точно приземлилась на землю, вздумай стрелять с той стороны.

Комендант поспешно переглянулся с Герарди. На последнего было направлено дуло пистолета Феди. У самого Герарди оружия в руках не было. Они поиграли в гляделки, а потом Герарди медленно покачал головой. Мини вербальное совещание подошло к концу и отнюдь не такому, как хотелось Александру Дмитриевичу. Пока враги пялились друг на дружку, сам Протопопов эмоционально зыркнул на Федю, но в отличие от Герарди, Александр Дмитриевич напротив коротко кивнул. Следовало дать понять своим ребятам, что их босс не блефует и говорит не ради красного словца. Он выпустит гранату. И бойцам следует быть готовым к этому.

Наконец, комендант вернул на Протопопова взгляд.

— Ты не пройдёшь. Точка.

— Два! — шипел Протопопов, пропуская отказ мимо ушей. — Я не враг тебе, не враг и моему Государю, одумайся, включи мозги, черт бы тебя побрал!

Речь по такому случаю Александр Дмитриевич не готовил, вот и говорил излишне эмоционально. Да и кто бы речь сейчас слушал. Оставалось уповать на везение.

— Нет, Саша я давал присягу Отечеству и Государю. И нарушать свою клятву не намерен.

Губы коменданта посинели от напряжения и превратились в две тонкие ленточки. Понятно, что эти слова дались ему непросто.

— Береги себя в таком случае.

Протопопов едва заметно пожал плечами. Он не собирался дурить со всеми этими «два на ниточке, два на иголочке...». Нет, за «два» шло «три».

Тут без вариантов.

Александр Дмитриевич видел, что прямо сейчас на него нацелены по крайней мере пять ружей. Стоит ещё раз открыть рот, чтобы сказать что либо (неважно будет это «три» или очередная попытка склонить противника опустить оружие) и из ружей полетит. А здесь станет горячо.

Внутри все опустилось разом.

Пальцы державшие гранату начали неметь и покалывать. Психика — дело тонкое.

Мелькнула снова мысль, совершенно ненужная сейчас, но все более отчетливая — не с теми они готовы перегрызть друг другу глотки. Ой как не с теми. И если Протопопов хотел выиграть свою войну, то все это необходимо было менять во чтобы то ни стало. В буквальном смысле переворачивать все с ног на голову.

Как только это сделать...

Но ведь можно как то?

Не бывает безвыходных ситуаций.

Не бывает. И Протопопов это прекрасно понимал.

— Три... видит бог, я не хотел этого, господа.

Далее же все происходило как в замедленной съемке.

Пальцы Адександра Дмитриевича начали разжиматься, чтобы выпустить гранату и устроить тот самый бум. Тело напряглось, готовое принять ружейный залп и Протопопов уже соображал, что делать дальше, когда РГ-14 выскользнет из его рук. Но как бы все это закончилось взаправду, достоверно точно теперь уже не будет известно. Ну а свершиться кровопролитию помешали вдруг прозвучавшие в следующий миг слова.

— Отсавить! — послышался властный голос привыкший отдавать приказы. — Прекратите это форменное безобразие!

Не обратить внимание на голос было вряд ли возможно в принципе. И обратили. Обескураженные, некоторые царские телохранители начали оборачиваться.

— Немедленно опустите оружие и дайте господину Протопопову прохода! А вы, господин министр, проходите, прошу прощения за сих оплошность. Такого больше не повториться.

Александр Дмитриевич, все также держа в руках наполовину активированную гранату, обернулся на звук голоса. И вздрогнул от неожиданности, когда понял кому принадлежат эти слова.

Глава 14

«А самолёт летит — колёса терлися, а вы не ждали нас, а мы припёрлися».

К/ф Сваты .

Там же.

На место вооружённого конфликта министерских и дворцовых подскакали несколько десятков лютых казаков. Все верхом на лошадях — судя по форме и обмундирований — из Губинского казачьего полка, но из другой сотни. Эти на данную минуту были к счастью министра ни сном, ни духом насчёт того, что произошло между Протопоповым и их однополчанами из другой сотни ранее.

Тем на самом деле лучше.

Знай, как закончился тот конфликт, и казаки бы не стали разговаривать.

Среди них был и сам говоривший.

Голос, который никто из дворцовой полиции не осмелился ослушаться. И этот голос принадлежал не кому-нибудь, а самому генералу-адъютанту, начальнику штаба Ставки главнокомандующего, участнику боевых действий ещё времён русско-турецкой войны и фактически самолично командующему абсолютно всеми военными операциями последних месяцев на всех фронтах боевых действий.

Позже этот человек станет известен, как верховный главнокомандующий армии Революции, как организатор контрреволюции и как верховный руководитель Добровольческой армии.

Как уже можно было понять, перед Александром Дмитриевичем стоял генерал-адъютант Алексеев Михаил Васильевич.

Собственной персоной.

Выглядел Алексеев известно как и Александр Дмитриевич узнал этого человека сразу, стоило только бросить на него беглый взгляд издалека.

Небольшого роста, косоглазый. Короткостриженные седые волосы, такие же седые, но пышные и длинные усы, причём особо выделяющиеся и запоминающиеся. Внушительная бородавка под правым глазом, такая же приметная. И совершенно жуткий, могучий показаться безумным взгляд. Взгляд решительного, жёсткого и бескомпромиссного человека, каким Алексеев являлся без всякого сомнения.

Лютый тип.

Михаил Васильевич был также верхом на коне, но приблизившись спешился.

Явился не запылился значит.

Протопопов обратил внимание, что генерал-адъютант выглядит довольно скверно, как будто бы даже болезненно, словно у него не было сил. И несмотря на всю свою офицерскую выправку и вышколенную осанку, Алексеев смотрелся явно осунувшимися — держать расправленными плечи ему было явно тяжело.

Собственно, так на самом деле и было, последние несколько недель Михаил Васильевич был в отъезде в Крыму, где восстанавливал своё заметно пошатнувшееся войной здоровье. Теперь, как видно, генерал-адъютант решил прервать своё лечение, не доведя нужные процедуры до конца...

Глядя в эти маленькие сверлящие глаза Алексеева, напоминающие поросячьи, Протопопов понимал следующее. Ровно как и полковник Губин, прибывший в столицу со своим казачьим полком, Алексеев выехал из Крыма за долго до того, как в Петрограде начались первые беспорядки. И похоже, что генерал-адъютант наверняка отбывал из Крыма с каким-либо намерением и собственным проработанным планом, причём куда как раньше намеченного срока. Можно ли было при этом расценивать текущую ситуацию, как вовремя нанесённый Протопоповым превентивный удар?

Вопрос безусловно любопытный.

Ответить на этот вопрос так, чтобы с полной уверенностью, Протопопов сходуне мог. Тут надо разбираться и получить чуточку больше вводных для последующих выводов. Ничего подобного в распоряжении Александра Дмитриевича в данную минуту не было. Поэтому работать следовало с тем, что есть.

Однако одно было ясно без сомнения — каким бы не был план Алексеева, Протопопову его удалось капитально сорвать.

Кстати, с Михаилом Алексеевичем министру не доводилось быть знакомым лично прежде. Ну или по крайней мере Александр Дмитриевич совершенно не припоминал, чтобы прежний Протопопов как-то пересекался с генерал-адъютантом, как по работе, так и по личной нужде. И соответственно министр не имел с ним какие-либо общие дела. Впрочем это было и не столь важно, потому что нынешний Протопопов знал, что можно ожидать от этого человека, оставившего заметный след в истории России и революционного движения первой четверти 20 века.

Александру Дмитриевичу, как мы теперь помним, было дополнено известно, что генерал-адъютант Алексеев охотно велсяна сладкие речи Александра ИвановичаГучкова. И Протопопов прекрасно понимал, что одна из задач прибывшего господина Алексеева — как раз таки спасти своего визави из той передряги, в которой оказался наглый и бескомпромиссный Гучков.

Обо всем этом министр внутренних дел размышлял, пока Алексеев, спешившись, шёл к нему.

Тут следовало добавить ещё вот что: в Царское село генерал-адъютант прибыл на несколько часов раньше срока, который он сам же наметил для прибытия в телеграмме Государю. Алексеев как никто другой знал, что подчас ни то что даже часы, а минуты могут решить исход любого противостояния. И он хотел этим воспользоваться сполна.

Резюмируя, Александр Дмитриевич прекрасно осознавал, что перед ним появился проженный и опытный враг, котелок которого варит ничуть не хуже министерского котелка. И вместо того, чтобы покончить с Протопоповым, Алексеев зачем-то ввязался в игру и примерил на себя роль «благородного» умиротворителя конфликта.

Как бы то ни было властью Алексеев обладал настолько широкой и неоспоримой, что дворцовая полиция (часть которой формально находилась в ведомстве Протопопова и подчинялась министерству внутренних дел), начала опускать ружья и выполнись озвученноетребование. И это несмотря на то, что у Протопопова в руках по прежнему была зажата боевая граната. Ну а министерские охранники во главе с Федей при этом отнюдь не спешили опускать пистолеты и в любой момент могли открыть повальную стрельбу на поражение.

Были настолько уверены стало быть, что Алексеев займёт их сторону в этом конфликте?

Были, раз ружья опускали.

Это очередное наблюдение Протопопов лишь принял как данность и констатацию факта. Правда сам Александр Дмитриевич, опять таки, зная историю и увлекаясь ей (ну а главное, имея недюжинный опыт прошлой жизни) вполне резонно считал, что дворцовые полицейские вели себя крайне опрометчиво и недальновидно.

Чем раньше люди, непосредственно охраняющие Государя сделают вывод, что доверять в это непростое время нельзя совсем никому, тем больше шансов удержаться на престоле и выжить будет у Императора Николая, да и вообще у Романовых.

Но, конечно, с численным большинством Алексеева было сложно не считаться.

Алексеев, покручивая ус, неспешно подошёл к Протопопову ничуть похоже не переживая, что в руках у министра находится боевая граната, самая что ни на есть настоящая. Подойдя, взглянул на РГ-14, как будто бы удивленно, поправляя свои очки в круглой оправе — мало ли показалось генералу. Зрение у него было так себе, Алексеев его успешно посадил во время войны, коптя над картами и схемаминочами напролёт.

Ни говоря ни слова, Михаил Васильевич нагнулся, поднял чеку. Покрутил ее в руках, рассматривая, а потом криво так улыбаясь кончиками губ, посмотрел на Протопопова.

— Стало быть вы обронили чеку, Александр Дмитриевич? — сухим шелушащимся голосом спросил он. Звучало так, будто тёрли две газеты друг о друга. — И стало быть, сделали это совершенно случайно, милостивый государь? Я вот лично в этом не сомневаюсь нисколечко.

Протопопов не ответил, понимал, что его ответа сейчас совершенно не требуется.Он анализировал ситуацию и пытался понять, как себя вести теперь. Весы в очередной раз качнулись и в очередной раз не в пользу министра.

Ситуация изменилась.

Он по прежнему мог легко взорвать с потрохами царских телохранителей (тем более теперь то министру никто не мог помешать, те опустили оружие), но перестрелка с казаками не закончится добром для Феди и его ребят. Казаков не заденет осколками РГ-14... а значит в перестрелке наверняка полягут все. Поэтому развязывать сейчас бойню для Александра Дмитриевича и его людей не было никакого смысла. Если говорить на языке, на котором говорил сам Протопопов, теперь риск бойни не был ничем не обоснован категорически и превращался в безумие, задумай Александр Дмитриевич его совершить.

Ещё раз — уцелеть в этой бойне не будет шансов ни у кого. А это уже не входило в планы министра внутренних дел. Не исключено, что риск осознавался и Алексеевым и именно ввиду этого генерал-адъютант решил не усугублять конфликт и начал диалог.

— Позвольте, Александр Дмитриевич.

Алексеев осторожно коснулся руки Протопопова, в которой тот держал гранату.

Неожиданно. Но стало понятно, что Алексеев взялся так, чтобы у Протопопова не было шанса отпустить гранату.

Ловко.

Министр руки не убрал.

Понятно, что будь у Александра Дмитриевича такое желание, и он бы попросту переломил руку генерала пополам. Но Протопопов сдержался.

— Это никому не нужно совершенно, я вас уверяю, — повторил Алексеев почти шёпотом.

Протопопов не стал сопротивляться, поддался, отдавая гранату Алексееву. Тот, судя по его умелым движениям, прекрасно понимал, что такое есть РГ-14 и с чем ее едят, потому также прекрасно знал как обращаться с такого вила оружием, чтобы граната не вдорвалась без чеки, даже случайно из-за неловкого движения.

Одновременно Александр Дмитриевич поднял вторую свободную руку и поводил указательным пальцем из стороны в сторону, давая отбой Феде и его ребятам, чтобы они «с перепугу» не открыли по Алексееву пальбу.

Оставалось надеется, что те воспримут приказ.

Гранату министр отдал и своё решение прокомментировал:

— Чуть было не обронил, вы совершенно правы, милостивый государь. Представьте какое бы тогда недоразумение произошло?

— Угу... представляю, — кивнул Алексеев сосредоточенно.

Михаил Васильевич умело вернул чеку обратно и улыбнулся, засунув РГ-14 за пазуху Протопопову. — Ну вот и хорошо, Александр Дмитриевич, что все у нас с вами обошлось без эксцессов.

Подобное поведение Алексеева одновременно насторожило и смутило. Генерал-адъютант вместо того чтобы попытаться забрать гранату — передать ее казакам или царских телохранителям попросту вернул ее Протопопову. Неужто был настолько уверен, что у министра не будет надобности доставать РГ-14 во второй раз? Или считал, что у Александра Дмитриевича душку не хватит? Ну любопытно вышло, что ещё сказать.

Алексеев по отечески так поправил пальто Протопопова и похлопал его к плечу, как будто Александр Дмитриевич был не министр внутренних дел, а солдат в строю.

Глядя на генерала, министр поймал себя на мысли, что, наверное, никогда бы и не подумал, что передним — один из самых обученных и умелых офицеров высшего звена современности. Но справедливости ради стоит отметить, что глядя на самого Протопопова в его нынешнем теле, тоже можно было сделать далеко идущие и неправильные выводы, отнюдь не отражающие реальное положение дел. И, разумеется, не имеющие никакого отношения к правде.

Впрочем, свой вывод про Алексеева наш герой все же сделал несмотря ни на что — мочить генерала следует при первой же подвернувшейся возможности.

Так чтобы наглухо.

Ну а пока следует понять, как Алексеев настроен действовать дальше.

— Спасибо за помощь, уважаемый, у нас и вправду с ребятами произошло некоторое недоразумение, — сказал Протопопов, пожимая плечами. — И вас видать они слушают куда более охотно, чем министра внутренних дел. В этом я успел убедиться также

— Ну-у, Александр Дмитриевич, — протянул Алексеев. С таким тоном как будто бы извиняющиеся. — Знаете ли как оно бывает? Одно дело, вы уж Бога ради простите, это на гражданке штаны протирать. А другое дело — быть в строю и пороху понюхать с лихвой. Поэтому все эти ребятки солдатики, они мне как родные, потому как в моем строю стояли. Не больше и не меньше. А в острых ситуациях у солдат солдатское чутьё просыпается. И слушают они лишь от того, что у них на подкорке мозга заложено — выполнят офицерскийприказ, значит выживут.

Намёк Алексеева был понят и оказался более чем прозрачным. В дворцовой полиции служили сплошь да рядом если не ветераны боевых, то люди служилые. Кстати вполне возможно, что часть состава дворцовой полиции рекомендовал Алексеев лично. А в армии оно ведь как — действительно сближаешься куда быстрее чем на гражданке...

Поэтому ничего удивительногов том, что присутствующие здесь куда больше прислуживались к старому и опытному боевому генералу, чем к министру, чья репутация к тому же висела на волоске.

Между тем Алексеев сразу перешёл к делу.

— Вы, полагаю, прибыли к Государю Императору нанести визит, господин министр? Наверняка доложить про то, что происходит в Петрограде? — спросил он, голос Алексеева при этом сделался ещё более шелушащимся, чем прежде.

— Предположим, — коротко ответил Протопопов.

Отсчитываться Алексееву Александр Дмитриевич ясное дело не собирался, незачем.

— Хех, так мы-с тоже предположим прибыли с казачками до Государя. Знаете ли наслушались всякого, что в столице и то, и это происходит, — не моргая отвечал генерал-адъютант. — Только ведь оно слухи все, а я не верю в болтовню и трепотню, пока не увижу все собственными глазами.

Алексеев подмигнул. Ну или просто закрыл и открыл левый глаз — настолько безэмоционально получилось это подмигивание.

— Вон как. И что говорят, позвольте поинтересоваться, уважаемый? — Протопопов отвечал той же монетой невозмутимого спокойствия на своём лице. — Видимо серьёзные разговоры ходят, раз вы Михаил Васильевич вот так сорвались. И из Крыма сам выехали, и с линии фронта войска отвели. Даже любопытно ей богу, милостивый государь. Поделитесь?

— Разное говорят, — изменившись в лице, ещё более похмурнев, ответил Алексеев.

— Понятно.

Помолчали.

Потом в глазах Алексеева начали расстраивать льдинки, которые появились у генерала. Через линзы очков заблестели искорки и снова появилась стартовая улыбочка. Михаил Васильевич будто бы опомнился, вспомнил, что вроде как настроен к министру внутренних дел весьма и весьма дружелюбно.

Протопопов в свою очередь отчётливо понимал, что Алексеев только что открылся перед ним на полную катушку. Это был тот самый зверь, который готов поглотить и перемолоть вместе с костями и кожей свою жертву.

Проблема (для Алексеева) заключалась в том, что Александр Дмитриевич жертвой не был и не собирался ей становиться ни в коем случае. Существовала высокая вероятность, что попытавшись проглотить Протопопова целиком, генерал-адъютант просто обламает зубы и подавится.

Знаете ли, даже самый большой и свирепыйЛев сломает зубы о панцирь спокойной и миролюбивой черепахи.

— Вы кстати не встречались с Губиным? — прищурив глаза спросил Алексеев, как бы между прочим.

— Встречался, — Протопопов не намеревался врать, однако как и Алексеев отнюдь не намеревался договаривать и рассказывать генералу о подробностях встречи с другой казачьей сотней.

Алексеев (а он ведь понятия не имел пока месть что между Протопоповым и казаками случился конфликт) остался удовлетворён ответом. Ну или увидел, что министр не намерен говорить больше, чем сказал уже.

Сам Александр Дмитриевич со своей стороны лишь убедился в лишний раз, что стало быть это именно Алексеев загодя привёл полк в Петроград. Либо что-то чувствовал, либо планировал...

Протопопов, глядя в маленькие поросячьих глазки, пытался понять, что хочет Алексеев прямо сейчас. Что виделось Александру Дмитриевичу очевидным — генерал-адъютант сделает все, чтобы воспрепятствовать встречи министра с Государем.

Почему?

Хотя бы по той причине, что вряд ли Алексееву будет комфортно в тот момент, когда Император Николай получит возможность осведомляться по происходящему с противоположной точки зрения. Там ведь и ситуация может сложиться так, как не надобно генералу.

Не удивительно, что Протопопов размышляя как решить новую проблему, можно сказать оказался ошарашен последующими словами генерал-адъютанта.

— Ну-с, Александр Дмитриевич, раз вы приехали к Государю докладывать о столичной обстановке, то пойдёмте, чего уж там. Мне признаться самому любопытно, что там и как. Вы же, я надеюсь, не против моего скромного присутствия, милостивый государь?

Глава 15

«Городовой в короне,

Он рёк, являя власть:

«Всю Русь держать в загоне,

Всю Русь отправить в часть!»

О горестная сага:

Посаженных не счесть!..

Теперь он «счёл за благо»

И сам в «кутузку» сесть».

Дмитрий Тигер. Русская эпиграмма.

Год 1917, январь 18, Александровский дворец. Утро.

Ну что ж, настало время второго захода к Государю Николаю. Хотелось верить, что вторая попытка окажется более удачной несложившегося первого раза, по сути закончившегося для Александра Дмитриевича ничем.

Увы, но второй визит к самодержцу сопровождался для Протопопова всякого рода неприятностями. Оные душили первоначальный сдержанный оптимизм по результатам новой встречи.

Однако Александр Дмитриевич был не из тех, кто мог вот так просто сломаться под гнетом свалившихся на голову проблем.

Поборемся.

Вешать нос уж точно никто не собирался.

Пусть враги и вставляли палки в колёса, но как убедился Протопопов — это происходило не всегда сознательно. А что ещё более любопытно, многие из этих самых врагов не были таковыми по своей идейной сути и очень часто оказывались монархистами и идеологами существующего политического режима. Однако подчас именно они творили откровенную дичь, которая не умещалась в голове, зато именно она могла на раз похоронить существующий политический строй.

Очень даже играючи.

Причём куда быстрее и вернее, чем самые отвратительные выходки заядлых революционеров, жаждущих паления самодержавия. Такие господа монархисты считали, что действуют во благо своему Отечеству, охраняя нынешний строй в неизменном виде, но увы и ах именно застойность тянула монархию ко дну. И распространённое среди отъявленных монархистов твёрдое и закоренелое убеждение, что нельзя ничего менять, а тем более во время войны — именно это помимо прочего набрасывало петлю на шею самодержавия. А самодержавие и без того превращалось в колоса на глиняных ножках...

Ну а если говорить о текущей минуте, и о противнике, который противостоял Протопопову прямо сейчас, то генерал-адъютант Алексеев наверняка подготовился к грядущей встрече с самодержцем. Что-что, а держался Михаил Васильевич более чем уверенно и расковано. Так будто бы ему предстояло очередная будничная встреча с Николаем, не имеющая под собой совершенно никакой подоплеки, коих между генералом и царем уже происходило великое множество.

У Протопопова вовсе складывалось некоторое впечатление (в том числе по тону и характеру телеграммы Михаила Васильевича) будто генерал-адъютант полагает, что и на этот раз Государь Император безо всяких колебаний примет все алексеевские предложения по урегулированию вспыхнувшего кризиса. Как кстати делал это не раз до того.

Но тут надо сказать, что у Александра Дмитриевича так то тоже были свои козыря, припрятанные в рукаве, и ничего не мешало воспользоваться ими в подходящий момент.

Впрочем, некоторые из припасённых козырей генералу Алексееву пришлось лицезреть собственными глазами. Так, министр внутренних дел тотчас распорядился доставать из бронеавтомобиля привезённые из Петрограда кинопроектор и пленку, которые следовало немедленно доставить к Государю в Александровский дворец.

Михаил Васильевич, наблюдавший за процессом, немало удивился, когда ребята Протопопова вытащили из бронеавтомобиля все необходимое для грядущего кинопоказа.

— Это что, позвольте полюбопытствовать? — спросил щуря глаза Алексеев.

Протопопов ответил охотно.

— А это, мой хороший то, что как раз позволит вам лично и Государю понять как на самом деле обстоят дела у нас в Петрограде. Если мне не изменяет память, вам интересно именно это?

Алексеев задумался, но не ответил ничего. И больше вопросов на этот счёт не задавал. Хотя можно было предположить, что идея с кинопоказом ему совершенно не понравилась. Впрочем, не настолько, чтобы развязывать только урегулированный конфликт между противоборствующими сторонами. О содержании кинопленки генерал не имел ни малейшего понятия.

— Сопроводите господ, — распорядился Михаил Васильевич, обращаясь к сотрудникам дворцовой полиции.

Двинулись.

Причём большинство казаков осталось стеречь кукурузу у въезда в Царское село, а ребята из дворцовой полиции начали расходиться по своим постам по территории. Алексеев всячески давал понять Протопопову, что относится к министру в крайней степени лояльно и видит в нем своего союзника.

Вместе с тем Александр Дмитриевич ощущал, как хотелось нарушить генеральский приказ с обеих сторон и продолжить утихшие разборки. Но и с той и с другой стороны чтили полученные распоряжения и все что происходило — лишь жалящие переглядывания друг с дружкой глазами полными ненависти и угроз.

Перед входом в Александровский дворец министерских охранников не стали обыскивать, хотя оружие попросили сдать. Но мало ли что могли пронести внутрь Федя и компания? Такое небрежное отношение несколько смутило Протопопова, который считал, что несмотря на напряжённость дворцовая полиция обязана сохранить прежнюю привычную бдительность. Дошло до того, что Алексеев первым не стал сдавать свой пистолет и его не остановили. Потому свой пистолет оставил и Александр Дмитриевич, как кстати так и оставшуюся лежать во внутреннем кармане гранату. Протопопова не остановили тоже, как будто бы так и надо.

Тем же составом, в окружении из министерских охранников, парочки казаков из сотни и нескольких служащих из дворцовой полиции, подошли к приемной. Ещё одной неожиданностью стало то, что в отличие от прошлого раза визитёров никто не встречал. Честно говоря, уже по первым минутам пребывания в Александровском дворце, Протопопов понял, что здесь очень чувствительно реагируют на любые беспорядки... Причём реагируют беспорядками собственного производства. Будь Александр Дмитриевич на месте Государя и он бы крепко задумался об организации собственной безопасности, что при первом же внешнем раздражителе трещала по швам вдоль и поперёк. Но на месте Николая Протопопову было не оказаться, да и свои мозги никому не вправишь, поэтому ничего не оставалось, как молча созерцать за всем происходящим. Ну и делать выводы.

Подошли к приёмной.

Федя с ребятами последовали дальше — кинопроектор решили отнести сразу в кинозал, чтобы подойти во всеоружии к тому моменту, как у Государя появится желание посетить премьеру.

— Не своди глаз с пленки, отвечаешь головой, — заверил Федю Александр Дмитриевич. — Ну и подготовьте все так, чтобы мне не пришлось в случае чего ждать.

Федя заверил в ответ, что справится. Внутри приёмной, той самой в которой министру внутренних дел уже приходилось бывать не так давно и в своём новом теле, обнаружилось ещё одно подтверждение того, что все в Александровском дворце стоят на ушах. Так внутри приемной вдруг оказалось сразу двое вооружённых царских телохранителя. Чему Алексеев, кстати, был крайне удивлён и даже приподнял бровь, не сумев сдержать эмоции.

Обычно все до одной встречи Государь предпочитал проводить с глазу на глаз, дабы говорить максимально открыто и без лишних свидетелей подобного рода аудиенций. В свою очередь два мордоворота в приемной указывали лишь на то, что Николай не чувствует себя в безопасности и не доверяет никому, даже Алексееву о визите которого он был заранее извещён.

Тем лучше... потому как хотелось верить, что это недоверие, вполне себе обоснованное кстати, станет не единственным благоразумным шагом Государя Императора сегодня.

Михаил Васильевич огляделся, прошёл в центр комнаты, к столу, там присел, закурил тотчас и густо закашлялся подавившись дымом.

Присел Протопопов.

Сложил руки на столешнице.

Александру Дмитриевичу все ещё хотелось верить, что несмотря на внешние неблагоприятные факторы, разговор с Николаем можно провести в конструктивном русле.

Ждали.

Алексеев курил, кашлял периодически в кулак, выхаркивая легкие.

Протопопов же сидел молча и не шевелясь.

Ни говорили ни слова и также не шевелились застывшие у дверей в кабинет Николая телохранители.

Примерно минут через пять, когда ожидание не успело стать утомительным, но стало затягиваться, появился сам Государь. Дверь его кабинета резко раскрылась и Николай вошёл в приёмную, даже не так — влетел.

Самодержец на этот раз был облачен в форму Собственного Его Величества конвоя и надо сказать, что его внешний вид в купе с отточенными движениями производил соответствующее впечатление. Алексеев, сам облачённый в униформу согласно имеющемуся у него генерал-адъютантскому чину, при виде Государя поднялся и резво отдал монарху честь. Протопопов остался недвижим.

Николай отдал честь в ответ Алексееву небрежно, как будто бы не хотя, и как будто бы не считая вовсе нужным приветствовать своего генерала. Что до Александра Дмитриевича, то министра самодержец не удостоил даже мимолетным взглядом.

Но это мы переживем.

Было видно по всему, что Николай пребывает в отвратительном расположении духа и крайне зол, о чем говорили помимо взгляда метающего молнии, выступившие на лице красные пятна пошедшие разводами.

Николай постукивая каблуками об пол подошёл к столу, дёрнул стул, да с такой силой, что едва не перевернул его. Резко присел и с таким же обескураживающим напором придвинулся к столу.

Потом, видимо для того чтобы успокоиться достал из кармана рассыпной табак, следуем извлёк курительную бумагу и начал делать самокрутку.

Терпеливо так.

При том, что Государь был явно не в себе и казался перевозбужденным, руки его оставалось твёрдыми, не тряслись. Хотя левый глаз Николая то и дело подёргивался, показывая наглядно, что Император давит бурлящий внутри него гнев.

Насколько мог судить Протопопов, Николай не был удивлён присутствием министра внутренних дел в приемной, хотя встречи Александру Дмитриевичу, как мы помним, никто не назначал и приезд был инициативой Протопопова от и до.

Но главное, что подметил Протопопов — Государь Император явился в приёмную вооружённым. На поясе Николая висел пистолет. Так вот, сев к столу, придвинувшись и начав крутить самокрутку, Государь прежде достал пистолет и положил его перед собой.

Было заметно, как побледнел Алексеев при подобных манипуляциях, но рука генерала и не думала тянуться к пистолету, даже инстинктивно.

Вот в такой обстановке, пока царь крутил самокрутку в полной тишине, прошло ещё несколько минут. Теперь каждая секунда казалась невероятно растянутой, вязкой и липкой.

Протопопов понимал, что в состоянии эмоционального подрыва, от Государя возможно ожидать самых решительных шагов.

Закурив, Государь наконец поднял глаза и медленно обвёл взглядом своих собеседников. Печали, которую видел Протопопов в глазах Николая при прошлой встрече, как след простыл. Теперь это был испепеляющий взгляд, который подавлял и напоминал — почему именно этот человек по праву носит корону. Глаза метали молнии.

Следом Государь заговорил тяжёлым, обволакивающим голосом под стать своему суровому взгляду. И голос его не дрожал, не вибрировал и вообще ни коим образом не отражал то, что творилось с самодержцем внутри.

— Как вам доподлинно известно, уже завтра в Петрограде состоятся многосторонние международные переговоры союзников по Антанте, в которых примут участие наша делегация, а также делегации наших союзников из Великобритании, Франции и Италии.

И Протопопов, и Алексеев молча кивнули, понимая, что царь будет говорить дальше, несмотря на сделанную паузу. Он действительно продолжил уже через несколько секунд.

— Вам также доподлинно известно, что накануне члены союзнических делегаций прибыли в нашу страну. И известно, что на сегодня назначен их приём в Александровском дворце. А уже завтра, на конференции, я намереваюсь лично обсудить с нашими замечательными союзниками координацию планов Антанты касаемо военной кампании нового года, касаемо материально-технического снабжения России, а также вопросы урегулирования российской задолженности перед кредиторами...

Николай стряхнул пепел в пепельницу со своей самокрутки, хотя до сих пор ни разу не затянулся. Тонкий сизый и ароматный дым устремлялся к потолку. Несмотря на растительность на лице, Александр Дмитриевич заметил, как ходят желваки на скулах Императора.

И на этот раз Протопопов и Алексеев молчали, понимая, что Государь не закончил свой монолог.

Только генерал-адъютант закурил вторую сигарету.

— Так вот, — продолжал Николай. — Члены союзнической делегации намедни посетили фронт, а вчера они в своей телеграмме заверяли меня прямо, что твёрдо намереваются иметь дела с представителями думского большинства и с теми членами правительства, которые отвечают напрямую за военные действия. И я их прекрасно понимаю. Почему? Да потому что наши союзники хотят быть целиком и полностью уверенными, что Россия способна продолжить войну и готова выполнять взятые на себя обязательства, прежде всего военного и финансового толка. Это возможно только в том случае, если политическая верхушка в различных ветвях власти смотрит на ситуацию одинаково с простым народом, если сама власть поддерживается своим народом. И это единство взглядов — жизненно необходимое условие для того, чтобы помощь России продолжилась и возможно даже увеличилась качественно и количественно.

Государь, выдав очередную часть своего монолога, наконец, затянулся и выпустил дым перед собой, исчезая на мгновение в сизом никотиновом облаке.

— Что имеем мы? — задался вопросом самодержец. — Думское большинство, какое бы то ни было, но способное в ответственный момент выступить единым фронтом с высшей властью, Александр Дмитриевич. Так вот, оно накануне конференции оказывается арестовано в полном составе. А члены правительства, ответственные за военные вопросы, занимаются откровенным беспределом! Больше того, — Николай говоря эти слова смотрел сначала на Протопопова, а теперь перевёл взгляд на Алексеева. — Гурко, которого я по вашей просьбе, Михаил Васильевич, назначал исполняющим обязанности начальника штаба, не явился на конференцию, где он обозначен докладчиком. И я, как понимаю, не явится, несмотря на то, что он представлен членам иностранных делегаций. Почему? Видимо потому что вы, Михаил Васильевич решили, что можете тасовать колоду ровно так, как вам вздумается и воспринимаете хорошее отношение за слабость!

Николай будто бы снова начал заводиться — по крайней мере пальцы его стиснули самокрутку так, что та расплющилась.

— А вы, Александр Дмитриевич, опять же. Не вы ли накануне клятвенно обещали мне лично, что союзническая конференция пройдёт без сучка и задоринок. И я, будучи в полной уверенности в крепости вашего слова и его нерушимости, вдруг получаю новости о погромах в Петрограде и арестах наших думцев спровоцированных лично вами! Теперь вместо тишины в столице и контроля над Государственной Думой, в Петроград съезжаются лидеры радикальных партий, охочущие воспользоваться подвернувшимся шансом. И именно с ними нашим союзникам придётся говорить и именно эти радикалы, сторонники пораженческих настроений, покажут тот настрой части общества, который отобьёт у союзников желание и дальше видеть в Российской Империи надежного сообщника, союзника и партнера в этой войне... А теперь вопрос, вам Михаил Васильевич и вам Александр Дмитриевич — кто из вас расскажет мне, что происходит?

Несмотря на то, что Государь был в крайней степени возбуждён и казалось, что он вот-вот перейдёт на крик, эти слова он говорил спокойным голосом все это время.

Выдержка у Николая была более чем железная, стоило это признать. Протопопов, пожалуй, давно бы поотрывал виновникам бошки.

— Позвольте мне, — Алексеев положил свой второй окурок в пепельницу, но тушить не стал. То от докурить собирался, то ли торопился высказаться. — Наберусь наглости напомнить своему Государю Императору, что именно я последние месяцы являюсь начальником штаба Ставки и именно мне довелось реализовывать на поле брани все те инициативы, которые были приняты Верховным Главнокомандующим и те инициативы, которые позволили нам так или иначе, но подготовить плацдарм для готовящегося весеннего наступления Российской армии, которое мы так ожидаем. И смею вас заверить, что если речь идёт о достижении тех задач, которые вы озвучили к достижению в пределах конференции, то именно мне следует следить за их воплощением в жизнь, никак иначе...

Алексеев говорил, дымок с его окурка рвано струился над пепельницей. Сигарета тлела и докуривать ее следовало сейчас. Но не до того было генералу.

— Вопрос мой был риторический, — отчеканил Николай. — Потому что на разговоры у нас с вами теперь попросту не остаётся времени. Вы у меня это самое время забрали наглым образом. По сему если те, кому я был склонен доверять не способны принимать взвешенных решений, то эти решения приму я. Отставка. Вам, Александр Дмитриевич. Я поставлю другого человека на ответственный министерский пост. А вы, Михаил Васильевич, немедленно возвращайтесь в Крым, заканчивайте лечение и ожидайте объявление трибунала... Пошшшли вон.

Последние слова Николай прошипел.

Алексеев опешил и Александр Дмитриевич впервые видел его таким растерянным, словно не верящим тому, что произошло. Как и впервые он видел Государя Николая таким жёстким и грубым.

Все просто — самодержец отчётливо почуял, что страна катится прямиком в болото и должен был среагировать стремительно. И среагировал он действительно жестко и довольно таки неожиданно. Но если так подумать, то это, возможно, был единственно правильный шаг в текущей ситуации.

Все происходящее будто оказалось сродни грому посереди ясного неба. Алексеев несколько секунд выглядел совершенно потерянным. Да, в голове у генерала-адьютанта ходили разные мысли, да он обвинялся в заговоре против своего Государя, но какая-то малая частичка его нутра все ещё помнила, что давала присягу и это частичка заставила генерал-адъютанта колебаться, переваривая услышанное. Алексеев явно не расчитывал на подобный исход настоящей встречи. Но надо отдать должное Михаилу Васильевичу, генерал быстро взял себя в руки, да и по другому не могло быть с человеком такого калибра. И также быстро он сориентировался, что сейчас нужно.

Пан или пропал.

Потому Алексеев пошёл в решительную атаку, желая вернуть вмиг утраченные позиции.

Вскочил со стола.

Очки сползли к носу и свисали.

— Отечество потеряем. Вы кого оставите — Гурко? Так он вам армию положит мигом в Румынии и на Балканах, а потом делать что...

Алексеев расходился, изо рта его летели слюни. Глаза выкатились.

Гурко, будучи монархистом, действительно выступал за более решительные действия и для этого активно занимался последовательным реформированием батальонных дивизий из шестнадцати батальонных в двенадцати батальонные, что давало на выходе 60 новых дивизий и более радикальный атакующий план на новую военную кампанию.

Протопопов помнил, что в оригинальной истории план Гурко так и не был принят на совещании главнокомандующих фронтами, а взамен его согласовали менее радикальный вариант, который устроил всех командующих армиями, желающих минимизировать свои потери...

И в этот момент Александра Дмитриевича как осенило. Если и избавляться от Алексеева, то делать это необходимо прямо сейчас. Александр Дмитриевич понял, что нужно пользоваться вдруг подвернувшейся возможностью. А когда понял, то попросту выключил Алексеева из игры, одним едва заметным движением локтя закрыв генералу рот.

Удар пришёлся в висок генерала и Михаил Васильевич благополучно стек под стол бесформенной субстанцией на глазах ошарашенного Николая.

— А теперь послушайте ка меня, Государь Император, — процедил Протопопов. — Довольно тебе в игры играть, Отечество потеряешь.

К этому моменту успели отреагировать царские охранники, в мгновение взявшие на мушку распоясавшегося министра внутренних дел. Где это видано! Ладно министр сдурел и напал на генерала, так он Государю «тыкать» вздумал.

Николай, ничуть не изменившись в лице, даже не обернулся на телохранителей. Только коротко сказал:

— Вышли...

Телохранители заколебались, но не ослушались. Опустили пистолеты. Вышли из приемной, как было велено.

Ну в когда они вышли и когда бессознательное тело Алексеева так и осталось лежать под столом, Николай сказал:

— Слушаю, говори...

Глава 16

«В день, когда мы «сделали революцию», мы поняли, что если не развалить старую армию, она раздавит революцию. Мы должны были выбирать между армией и революцией. Мы не колебались: мы приняли решение в пользу последней...»

Внефракционный социал-демократ Иосиф Г.

Год 1917, январь 18, Царское село, Александровский дворец.

Протопопов в который уже раз переворачивал все с ног на голову одним ловким движением заядлого авантюриста. Перетряхивал все так, чтобы сбить с толку и застать своего визави врасплох. Все это удалось и на этот раз. И сделано было без малейших колебаний.

Надо потому что.

Хочешь, не хочешь, а приходится рисковать.

А все дело в том, что оставшись наедине друг с другом, Протопопов тотчас предложил Государю последовать в одно из поседений Александровского дворца, специально оборудованных под кинозал.

Государь согласился.

Прошли.

Там, как и было поручено Феде, все было подготовлено к показу ленты. Потому когда Николай зашёл в кинозал и разместился, долго ждать не пришлось — показ начался сразу же.

Протопопов решил оставить в этот момент Государя наедине со своими мыслями, да и в целом хотел не портить впечатление Императора по увиденному на экране. Поэтому встал у противоположенной экрану стены, скрестил руки на груди и стал наблюдать за реакцией Императора. Николай внимательно смотрел за происходящим, застыв на кресле, как каменный истукан. Фильм длился считаные минуты, во время которых режиссёр уместил всю суть произошедшего в Таврическом дворце накануне. За это время Николай сидел как влитой, не отводя от экрана взгляд.

Александр Дмитриевич при этом готов был биться о заклад, что видит, как бледнеет лицо самодержца.

Потом, когда лента подошла к концу, Николай поднялся и зашагал к выходу из кинозала — обратно в приёмную.

Удручённый и шокированный.

— Пойдёмте, — окликнул он Протопопова, не оборачиваясь и едва слышно.

Александр Дмитриевич двинулся следом, лишь по пути отблагодарив Федю, стоявшего у экрана, похлопыванием по плечу.

Ребята справились со своей частью работы. Теперь Протопопову предстояло справиться со своей.

Пусть внешне Николай и не показывал своей растерянности, но чувствовалось, что поступок Протопопова произвёл на него сильное впечатление. Но реагировал самодержец очень достойно и соответствующе своему статусу. Как было поступать в том случае, поведи себя Государь иначе, Александр Дмитриевич не знал совершенно.

Зато вот теперь — работаем.

Захотелось даже потереть рука об руку от удовлетворения, но Александр Дмитриевич подавил в себе подобное желание. Тем более, что времени на то про все имелось крайне мало. Алексеев, кстати по прежнему лежавший в приемной, мог в любой момент очухаться и тогда пиши пропало. Однако если вопрос с Михаилом Васильевичем можно было если и не решить, то в определённой степени затянуть, влепив генералу нового тумака по другому виску, то проблема с полком Губина стояла крайне остро. Отчего-то к Александру Дмитриевичу закралось навязчивое подозрение, что казачки очень скоро прибудут в Царское село. Губин наверняка растерян и не выполнив прямой приказ по задержанию министра, захочет доложить об этом Алексееву. Который, как был уверен Протопопов почти на все сто, являлся автором приказа, ставшего в свою очередь результатом стремления генерала-адъютанта вызволить Гучкова из заточения. А это господин Алексеев ещё не знал какая участь настигла его горячо любимого Александра Ивановича.

В общем, если говорить другими словами, то когда сюда явится лично Губин со своей сотней, происходящее уже не удастся списать на недоразумение. Алексеев будет вынужден вскрываться или уйти на задворки творящейся истории.

Ну и, наконец, следовало разобраться, какое впечатление произвело на Государя только что просмотренное кино.

Вернулись в приёмную.

Уселись.

Николай странно взглянул на лежавшую пластом Алексеева и тяжело вздохнул.

Прежде чем перейти к делу напрямую, Протопопов все же решил поинтересоваться у Государя и выяснить один нюанс.

Не давала нашему герою покоя причина царского решения выслушать министра внутренних дел. Хотелось понимать его истинные мотивы — решение то казалось совершенно неожиданным и даже нелогичным, пусть Александр Дмитриевич и расчитывал на него с самого начала.

— Почему ты таки решил меня выслушать? — спросил Протопопов прямо, ни секунды не сомневаясь, что общение с самодержцем следует продолжать на ты.

Николай задумался прежде чем ответить. Исправлять «тыканья» не стал. Потом сказал, также оставляя стороне всяческий этикет и вот эти вот «выканья»:

— Потому что в твоей душе есть редкое для нашего времени качество, достойное христианина — сострадание и любовь к ближнему.

Видя, что Протопопов ничего из услышанного не понял, Государь охотно добавил более развёрнутое пояснение.

— Ты помог человеку и помог безвозмездно, ничего не попросив за это взамен и не ища никакой от того выгоды. Я решил тебя выслушать и вижу, что не ошибся. Аликс говорила, что ты чудесный человек. Чуткий и отзывчивый.

Вот оно что, Протопопов с трудом подавил в себе улыбку. Дошла таки посылочка до адресата.

Речь шла о электропроводной коляске для близкой подруги Императрицы. Той самой коляски, созданием которой Александр Дмитриевич озаботился и занялся накануне, наняв лучших столичных мастеров из автомастерской за бешеные деньги. И мастера справились надо признать, получился неплохой такой четырёхколёсный агрегат с электромотором с ручным управлением. Впору было ставить хештег «Как тебе такое Илон Маск?». Ну а доставить коляску в Царское село оказалось делом техники. Понятное дело конфиденциально и без указания адреса отправителя, как и без лишнего шума. Но с животрепещущей записочкой, вложенной на «пульте управления». Как покорить женское сердце Александр Дмитриевич знал точно. Ну и пользовался активно своим недюжинным опытом, приобретённым за годы прожитой жизни. Ну а говоря честно — Протопопов попросту скопипастил четверостишие одного популярного поэта родом из 21 века по имени Жюли Верс, чьи стихи приходилось слышать на одном из благотворительных вечеров. Присвоив, разумеется себе авторство стиха в 1917 году. Звучал стих так, ну или по крайней мере так его запомнил Александр Дмитриевич:

«Ты знаешь — больно уходить

Когда еще чуть-чуть, но любишь..

Безумно хочется забыть…

Но разве чувства те забудешь?»

И ниже подпись — Ваш А.П.

Вот эта вот записочка с четверостишием, надушенная лучшим парфюмом, она попала в руки Александры Фёдоровны и сделала своё нехитрое дело.

Аликс поплыла.

А вообще, возвращаясь к Николаю... забавно было говорить о сострадании и любви к ближнему когда под столом лежал вырубленный наглухо генерал Алексеев, из уха которого струилась струйка крови, теперь правда запекшейся на щеке. Как то не думал Государь, что Михаилу Васильевичу настало время посочувствовать по христианским канонам.

Протопопов поерзал на сиденье не отводя взгляд от глаз царя, который будто бы проверял его на крепость и твёрдость духа. Интересно кстати, знал ли Государь Николай о любовной записочке Протопопова для Императрицы? Вряд ли — знал бы и не пялился бы так беззаботно на министра.

Но что же это получалось?

Выходит блефовал самодержец, говоря о незамедлительной отставке министра внутренних дел и получается, что Николай с самого начала рассчитывал выслушать Протопопова...

Ну и забавно, что сыграла именно ставка на коляску, на тёплые чувства Императрицы и на человеколюбие царской четы. Александра Фёдоровна сделала свою часть работы, с блеском убедив своего муженька, что Александр Дмитриевич — человек готовый помогать своему ближнему, настоящий христианин и бла-бла-бла...

Обманывать Государя, конечно, не хорошо... потому как Протопопов давно не был никаким христианином. Нет, в церкви он бывал и не раз (даже было дело — построил парочку православных храмов), но от того грехов за душой нашего героя нисколечко не преуменьшилось. Как был там вагон и маленькая тележка всего набора «греховного», так и остался. Ну и изо дня на день этот груз только увеличивался, а с недавних пор — семимильными шагами. Поэтому, положи на одну чашу весов сердце министра, а на другую чашу пёрышко в канун великого суда и сердце перевесит настолько, что чашу впечатает в землю ко всем чертям.

От того ничего удивительного не было в том, что и теперь Александр Дмитриевич не брезговал чутка погрешить и не выбирал путей, а пользовался всеми доступными способами.

Независимо от морали.

Главный критерий тут — сработает или нет?

И, черт возьми, работало.

Теперь же, когда с помощью кинопленки Государю удалось открыть глаза, оставалось направить его вспыхнувшее буйство в конструктивное русло.

— Помог, — наконец, сказал Протопопов. — А теперь я хочу помочь тебе Государь и прошу тебя от моей помощи не отказываться.

Желая укрепить произведённое фильмом впечатление, министр достал из внутреннего кармана пальто, того самого кармана, где лежала граната РГ-14, протоколы допросов господ революционеров. Те, которыми Протопопову удалось обзавестись в тюрьме на Заячьем острове. Плотно свёрнутые, не так, конечно, следовало обращаться с документами, но и не до того сейчас.

Протоколы Александр Дмитриевич развернул, разгладил и положил на столешницу, буковками к Государю.

— Читайте, пожалуйста.

Николай взглянул на протоколы, особенно на допрос Гучкова, который был измазан в кровяных разводах. Допрос, как мы помним проходил с некоторым усердием и закончился известно чем.

— Почему они в крови? — сухо поинтересовался Николай.

Протопопов не стал отвечать на прямой вопрос.

— Ты помнится говорил, что рассчитываешь на думское большинство и отмечал, что можешь контролировать этих людей? — спросил Александр Дмитриевич.

— Я мог с ними договорится, это совершенно точно... — уточнил Император, но осекся и начал читать протокол допроса Гучкова.

К изложенному там Государь был морально подготовлен, тем более накануне посмотрел пленку из зала думских заседаний. Но даже при новых вводных и при собственной титанической выдержке, лицо Николая то хмурнело, то бледнело.

Он заерзал на стуле, как будто не находя себе место.

Закурил, дойдя до того самого момента, где речь шла о чистосердечном признании Гучкова в подготовке покушения на царствующую особу. И закончив читать, положил протокол допроса обратно на стол.

Принялся тереть подушечками пальцев левой руки друг о друга, то от снимая напряжение, то ли пытаясь от ощущения прикосновения к протоколу.

— Ты спрашивал почему он в крови? Протокол?

Николай не ответил, глубоко впечатленный прочитанным и медленно качая головой. Он прищурился, пытаясь сосредоточить и упорядочить свой мысленный поток в голове.

— Как же тут Крымов оказался, а остальные... — зашептал он одними губами, едва слышно.

Пальцы Императора скривились, снова сминая бумагу протокола допроса.

Александр Дмитриевич подался вперёд и немного приукрасил действительность, добавив щепотку драмы в разговор:

— Потому, Государь, листок оказался выпачкан в крови, что господин Гучков вышиб себе мозги наглухо из пистолета, — министр внутренних дел улыбнулся кончиками губ. — Переусердствовал малость Александр Иванович.

— Ясно, — кивнул Николай. — А что с... остальными? Из списка.

Он уже читал другие протоколы.

— Остальные либо растерзаны толпой, либо бегут из Петрограда, пока ходят пароходы, — министр пожал плечами. — Потому как народ более чем определённо показал своё волеизъявление и господам союзникам из Антанты теперь должно быть доподлинно известно, чего хочет реальное большинство в Российской Империи. Поэтому твои слова о том, что думское большинство отражает чаяния народа — это бред.

— Почему они все ещё живы? Отчего ты не застрелил их?

— Живыми они принесут гораздо больше пользы и выведут нас на тех гадов, которые пока не высовывают головы.

Николай не стал ничего возражать, слушал дальше. Протопопов же начал заводиться.

— Что до думского большинства, то оно отражает чаяния группки зажравшихся антипатриотов, которые нагибают твой народ, которые плевать хотели на войну и наживаются на ней, что привело к продовольственному, топливному и другим кризисам, всяким спекуляциям... И пока ты сидишь и куришь самокрутки, не видя или не хотя видеть проблем своего народа, твою страну разносят и разрывают на части. Ты говорил, что хозяин этой земли? Так ты ещё один жалкий монарх, которого свергнет собственная же мнимая опора. Именно поэтому, пока ты отсиживаешься здесь, я делаю за тебя всю твою работу и собираю экстренный правительственный совет безо всякого позволения! Потому что потом будет уже поздно.

Николай, пока министр говорил эти слова, потянулся к пистолету. Но рука только лишь застыла у пояса. Доставать оружие и тем более находить ему применение, Император не стал.

— Террористическая группировка, деятельность которой тебе удалось раскрыть — это выходит... — спокойным голосом, совершенного неспешно формулировал вопрос Николай, но Протопопов перебил.

— Это правда. К Отечеству присосался паразит, который высасывает из него все соки. И одному мне не справиться в этом неравном бою. Все что мог — я уже сделал.

Протопопов намерено опускал из своего повествования детали, да важные, но совершенно ненужные сейчас. Государю следовало во чтобы то ни стало донести то общее положение дел, которое сложилось в Империи в сложную военную годину. Следовало уколом адреналина заставить Николая снять с себя пресловутые шоры, заставить его действовать, а главное — по хорошему так разозлиться. А это было возможно только в том случае, если удастся убедить Императора в том, что опасность угрожает не лично ему, ни даже его семье и замечательным детям, но самой России и эта опасность легко подорвёт любые традиции и устои. На что был способен Государь тогда, когда на карту была поставлена судьба страны хозяином земли которой он называл себя сам? Хотелось верить, что на многое. Поэтому Протопопов продолжал свой натиск, планомерно усиливая его. К этому тяжёлому разговору он хорошо подготовился и не собирался упускать своего ни при каких обстоятельствах.

— Почему ты не сказал мне об этом при прошлой нашей встрече? — строго спросил Николай.

— Потому что ты, Государь Император, настоящий русский человек и до конца бы стоял за то, чтобы сохранить свою Империю в незыблемом виде, без веских оснований не позволяя вносить коррективы в текущие процессы внутри. Но прямо сейчас твоя консервативность утянула бы государство ко дну. Но я верю в то, что русские долго запрягают, но быстро едут и ты готов все исправить. Потому что теперь, когда я лопнул пузырь желчи, коррупции, гнили и предательства, ты сможешь убедиться, что страна пребывает в агонии и перемены России необходимы, как воздух. Теперь у тебя есть веские причины перестать запрягать и наконец поехать.

— Бисмарк, — впервые за все время разговора Николай едва заметно улыбнулся.

— Сейчас приняты радикальные меры по решению кризисов, прежде всего продовольственного и эти меры дают тебе уникальный шанс стать снова монархом, которого ценит и уважает собственный народ.

Протопопов взял бумаги со стола — пол протоколом допроса лежал протокол экстренного совещания министров, в котором были зафиксированы основные направления работы по урегулированию и стабилизации кризисов. Все то, что приняли министры на недавнем совете. Подвинул листок к Николаю. Тот теперь уже ничего не спрашивая взял его и принялся ознакамливаться.

Читал долго, возможно пересчитывал некоторые строки. Потом сказал.

— Эти инициативы не пройдут.

Удивительно как спокойно отреагировал Государь на предложенное, учитывая что меры были действительно радикальными и довольно таки всеобъемлющими.

Министр вопросительно приподнял бровь, требуя разъяснений вот этого вот «не пройдут». Любопытно — в ком Николай видел стопоры выработанному плану и отчего мыслил так категорично. Скажем так, с какой стороны исходила угроза?

-Алексеев, тот же Крымов... — начал называть Император фамилии хорошо известных министру персонажей.

Понятно, армия и некоторые ее генералы.

— Сюда едет генерал Келлер, Государь и он сообщил мне в своей телеграмме, что готов защитить своего Государя, — мягко проговорил Протопопов, корректируя вектор диалога.

Николай вздрогнул, наконец не справившись со своими эмоциями.

— Фёдор Александрович... он натворит бед, — Император шептал эти слова. Потом уже громче добавил. — Но ведь Гурко готовит наступление, из ставки докладывалось, что все в порядке. Именно это мы собирались сообщить нашим союзникам на грядущей конференции.

Николай как будто искал последние возможные зацепки, которые бы помогли ему выбраться из того болота, в котором он в один миг оказался.

— Наступление? — Протопопов покачал головой. — Ты сам видел, что твои генералы завязли по горло в фальше и спелись с масонами... В армии начинают укоренятся пораженческие настроения.

— Они давали присягу! И выполнят приказ, чего бы это не стоило.

— Срать они хотели на присягу, дадут новую, если понадобится. Скажу больше, мне доложено о том, что так называемые «оборонцы» готовят на обсуждение один любопытный пораженческий законопроект, который они намереваются протолкнуть в самое ближайшее время. А прямо сейчас текст гуляет по промышленным предприятиям, по гарнизонам, дополняется все более радикальными положениями...

— О каком тексте речь? — насторожился Государь, хмурясь и добавляя. — Ты же сам сказал, что предпринимаемые тобой меры позволят контролировать рабочих и солдат? Так?

Николай говорил о той части мер, которая касалась интеграции солдат Петроградского военного гарнизона на столичные промышленные предприятия.

— Людей не хватит, а те, что есть будут только тушить пожары и предупреждать возгорания, но не смогут решить проблему целиком, — ответил министр.

Говорил Александр Дмитриевич о нашумевшем скандальном приказе за номером 1, выданным на ура Петросоветом, который в оригинальной истории был принят только в марте, более чем через месяц от отписываемых событий. Да, упоминания сего приказа Александром Дмитриевичем было своего рода блефом и даже перевиранием, ведь фактически приказа ещё не существовало. И теперь вопрос — будет ли он принят в принципе, мир то менялся на глазах. При этом основной части текста в том виде, в котором он был опубликован в официальном выпуске «Известий» на данную минуту не существовало, он родился хаотично и безлико во время заседания Петросовета. Однако тот факт, что текст ещё не согласован и не опубликован вовсе не значило, что его основные положения уже не сформулированы на различного рода тайных заседаниях масонов и сочувствующих им лиц.

Тем более, что ноги у сего приказа росли от Керенского и Чхкидзе...

— Что о тексте, то его главный посыл — сделать армию нашего отечества недееспособной и безопасной для врага, — продолжил Протопопов. — Как следствие, капитуляция России со всеми вытекающими последствиями.

— Вздор, — не хотел соглашаться Император.

— А как иначе, если базисная идея этих кривотолков — лишить офицеров возможности отдавать приказы, — не отступал Протопопов.

Говорить о том, как звучало в оригинальной истории, где речь шла о выборных солдатских комитетах и прочее, прочее, прочее — министр не стал. Самих комитетов не существовало, но вот посыл был более, чем ясен — приказ нацеливался на отмену основополагающего армейского принципа единоначалия ввиду чего произошло повальные падение дисциплины и боеспособности воинских частей. Это была суть этого приказа и именно это должен был знать Николай.

— Если мы допустим, чтобы эти кривотолки оказались воплощены в жизнь, то это похоронит сначала всю армию, а следом и Отечество целиком, — настаивал Протопопов.

— Есть конкретные имена? — после небольшой паузы спросил Государь.

Протопопов вместо ответа снова нырнул за пазуху своего пальта и достал оттуда листки, содержащие материалы расследования о деятельности террористической группировки.

— У меня сейчас немало боевых ребят, которые контролируют Петроград. У нас хватит сил провести конференцию, даже если антипатриоты попытаются нам в этом начинании помешать. Но я отнюдь не исключаю штурма, Государь. Поэтому нам с вами жизненно необходимо подкрепление в лице генерала Келлера. Но Фёдор, чтобы перейти к активным действиям должен получить приказ...

Николай думал.

— Значит война, — наконец, вымолвил он. — Я немедленно распоряжусь выслать Алексеева в Крым и отдать вместе с ним под трибунал всех и каждого, кто находится в списке террористов.

— Ты видимо не понимаешь, — мягко перебил Протопопов. — У въезда в Царское село стоит целая казачья сотня, которая предана Алексееву. И они пойдут на штурм Александровского дворца, если твой приказ пойдёт вразрез их интересам и ожиданиям.

— Этого не будет.

— Я бы не стал проверять, а воспользовался возможностью все исправить. Новая реальность такова, что никому не нужен Государь, который принимает непопулярные решения.

— Предлагаешь выехать из Царского села? Мне, Государю, бежать... — Николай аж поёжился. — Это все неправильно.

— Бежать. Сверкая пятками, если ты не хочешь положить здесь ни в чем неповинных ребят из дворцовой полиции, которых казаки возьмут не умением так числом и всех перестреляют, — подтвердил Александр Дмитриевич. — И если ты не хочешь чтобы к завтрашнему утру по Петрограду зачитывали манифест о твоём отречении, также покрытый кровью. Только теперь твоей кровью. И кровью твоих близких.

Николай колебался.

Привычный для него мир разом рухнул.

Глава 17

«Есть лучшие стартеры, чем я, но я сильный финишер». Усэйн Болт

Год 1917, январь 18, Царское село, Александровский дворец, приёмная Государя. Ближе к полудню.

— Ты прав... — эти слова давались Государю с большим трудом и даже звучали особенно скрипуче, как будто на зубы у Николая попал песок. — Надо уходить отсюда. Нечего здесь более оставаться.

Николай с тяжёлым вздохом поднялся из-за стола и выверенными движениями расправил на себе одежду. Честно говоря, смотрелся Государь так, будто вырубился после знатной попойки, закончившейся позой «лицом в стол», а теперь вот пришёл в себя и хотел опохмелиться.

Помятый весь, лицо осунувшееся.

Так то Государь принял для себя, пожалуй, единственно верное решение на данную минуту, но ситуация определённо давила и доставляла дискомфорт.

С какой стороны здесь не заходи, а это была полная смена существующей главенствующей парадигмы, а заодно мировосприятия самого Николая. Поэтому ничего удивительного в таком «потрёпанном» виде августейшей особы — ничего удивительного не было. Другой окажись на его месте, так вовсе впал бы в отчаяние и потерял бы контроль над разумом, а там и над принимаемыми решениями тоже.

Так вот, Николай поднявшись взглянул на Алексеева, который в этот момент приглушенно застонал, приходя в себя после глубокого нокаута, но брезгливо отвёл взгляд. В генерале Государь разочаровался целиком, полностью и бесповоротно, отныне Алексеева для Государя больше не существовало. Поэтому, видя, что генерал-адъютант очнулся, Николай даже не стал звать в приёмную людей — настолько ему было наплевать по большому счёту. Тем более, что Алексееву понадобиться ещё немало времени, чтобы вернуться к активности и очухаться окончательно. Понимая это, Николай вовсе решил «скрыть» Алексеева подальше от своих глаз — снял со стола скатерть и попросту накрыл ей генерала. С таким видом, как будто Алексеев умер. И, похоже, так оно на самом деле и было. Старый вояка действительно умер для Императора.

Раз и навсегда.

Предательства царь не прощал никогда прежде, не простит и теперь.

— Я подпишу все указы о которых ты говорил сегодня же.

-Это будет крайне важный шаг, — подтвердил Протопопов.

Александр Дмитриевич отчётливо понимал, что принятые во время экстренного заседания Совета министров распоряжения все же не могут быть поддержана и иметь всей полноты и юрисдикции закона. Их будут выполнять, в этом у министра внутренних дел не было ни малейших сомнений. Однако околозаконность таких распоряжений может дать дополнительные козыря в руки противникам, потому что не имеющие под собой всей полноты законных оснований по выполнению, они очень скоро станут предметом провокаций, манипуляций и прочего. Если же Государь поддерживал эти распоряжения своим высочайшим повелением, то диаметр таких вот возможных вставок «палок в колеса» значительно уменьшиться. Может и не исчезнет вовсе (раньше ведь не исчезал), зато ту часть населения, которая верит во власть царя, провокацией уже не проймёшь. Разумеется, что держа в голове подобную возможность, Александр Дмитриевич счёл нужным и возможным подготовить текст документов заранее. Государю же останется только поставить на них подпись росчерком ручки.

Приказы находились у Феди, который прихватил их из бронеавтомобиля. Решив, что всучит приказы Николаю сразу по завершению разговора, Протопопов продолжил.

— Нам надо отвезти вас в безопасное место.

— Безопасное? — весьма заинтересовано уточнил Николай, уголки его губ чуть поднялись в грустной улыбке. — Я всегда считал, что моя страна — это и есть безопасное место?

— Увы, — Протопопов покачал головой. Добавлять о том, что сейчас изменились времена не стал. Все итак более чем очевидно.

Теперь уже покачал головой Государь и с той же грустной улыбкой сказал.

— Я не имею права отойти от дел. Тем болеев тот момент, когда моя страна, которую я дал клятву защищать, оказалась на грани краха. Кто тогда буду я и смогу ли тогда чувствовать спокойствие? Очень вряд ли.

Вопрос был скорее риторический, не подразумевающий ответа. Потому вместо этого самого ответа, Протопопов продолжил гнуть обозначенную линию:

— Полагаю, что это рискованно и может крайне печально закончится для Романовых.

— Разберёмся, — мягко и обволакивающе успокаивающе ответил Государь.

Ответ также оказался более чем предсказуемым — Романовы никогда не показывали спину врагу. И вот сейчас возможно последний Романов правящий на престоле, тоже не покажет.

В целом Протопопов отчётливо видел, что Николаю претит одна только мысль, что ему придётся бежать куда либо, хотя формально даже такое улепётывание из Царского села можно было обосновать как угодно и без обвинения Императора в трусости и малодушии. Но тем более Николай заслуживал ещё большего уважения у министра внутренних дел. Вряд ли во времена, откуда наш герой прибыл в 1917 год в мире нашлось бы много таких мужчин, стоявших у власти.

— Наверное, нам надо отвести детей и мою дорогую Аликс в безопасное место, им то точно здесь нечего делать, — продолжал Николай, мгновенно включаясь в рухнувшие на его голову проблемы. — Чем дальше, тем больше я понимаю, что эти люди ни перед чем не остановятся и будут идти до конца. Поэтому я велю позвать сюда мою супругу и мы все расскажем ей, как есть.

Впрочем, стоило Николаю произнести эти слова, как одна из дверей в приёмную (та, что кстати вела в рабочий кабинет Императора) распахнулась и оттуда выбежала Императрица Александра Фёдоровна. Как было не трудно догадаться, Аликс оказалась каким-то образом в кабинете своего мужа и наверняка подслушивала разговор, который состоялся между Протопоповым и Николаем. Ничего удивительного в этом не было, учитывая стремление Императрицы быть в курсе происходящих событий и в принципе пытаться на них влиять. Да и в целом, в этом не было ничего удивительного, потому что последние события разворачивались стремительно и пугали. Поэтому понять, почему Александра Фёдоровна решила вдруг послушать разговор, можно было более чем.

Кстати Николай даже не спросил у своей супруги, когда она появилась в приемной о том, что она делала. По всей видимости, что и раньше подобные манипуляции Александры Фёдоровны были в ходу.

— Мы никуда не поедем!

Взвизгнула Императрица с самого порога и наверняка хотела добавить что-то ещё, но на половине пути застыла и осеклась, увидев рядом со столом накрытого скатертью Алексеева. А тут ещё и скатерть в одном месте пропиталась кровью — точно труп.

— Ох...

Александра Фёдоровна вздрогнула всем телом и начала заваливаться в обморок, издав приглушённый всхлип. Не то чтобы Императрица была не приучена к виду крови, тел и чему либо подобному (опыт работы медсестрой с ранеными у неё все же имелся) но переругалась Аликс так, что душа ушла в пятки мигом. Тоже кстати неудивительно, ведь единственным возможным «телом», которое могло оказаться укрыто скатертью, был генерал-адъютант Алексеев. А это уже не раненый рядовой с фронта, здесь последствия грозят быть самыми серьёзными...

Как бы то ни было, Протопопов среагировал тотчас. И оказавшись рядом с Императрицей успел подхватить падающую Александру Федоровну, хватая ту за талию, будто в танце.

Аликс беспомощно повисла и Александр Дмитриевич ловко усадил Императрицу на стул. Слава богу, что ничего серьёзного с государыней не случилось — подурнело, да коленки подкосилось. Поэтому на стуле она уже сидела в сознании, часто-часто хлопая своими густыми ресницами и заливая своё лицо густым румянцем. Она снова посмотрела на Алексеева и когда тот под скатертью вдруг пошевелился и застонал, вскрикнула.

— Он воскрес!

Александра Фёдоровна попыталась теперь уже вскочить со стула, но Протопопов удержал.

— Успокойтесь, он жив и сегодня придёт в себя, я вас уверяю.

Министр внутренних дел все ещё держал Императрицу за руку, сев перед ней и смотря ей в глаза.

— Жив, Саша? — уточнила Александра Фёдоровна шёпотом. — Точно?

— Жив, мы никого не станем убивать без крайней на то надобности, — охотно подтвердил Протопопов.

— Это ведь Алексеев? Я слышала его голос!

— Он самый.

Пока Протопопов успокаивал Императрицу, Николай позвал своих телохранителей и слушал их донесение. Те видимо говорили Государю о том, как в эти минуты складывается ситуация снаружи. Надо отметить, что понадобилось совсем немного времени, чтобы Николай вернулся в своё привычное состояние полной невозмутимости, которое видимо позволяло ему воспринимать поступающую информацию с холодной головой. А заодно с холодной головой принимать решения.

Пока Государь Император общался со своими телохранителями, сам Протопопов продолжил разговор с Александрой Фёдоровной, желая ее хоть как-то успокоить.

— Все будет в порядке, — говорил он.

— Я слышала все о чем вы говорили с Ники... почти все... неужели это все правда? — зашептала Императрица, облизывая губы.

— К сожалению, вынужден констатировать, стоившее именно так и есть.

— Поверить не могу, что слышу это все собственными ушами. Но... — показалось на миг, что Императрица во второй раз подряд готова упасть в обморок, но на этот раз Александра Фёдоровна сумела удержаться. — Правда значит... таки предательство.

— Вы с детьми должны уехать отсюда в безопасное место, — Протопопов мягко вернул ее к реальности. — И сделать это в кратчайший срок.

Говоря до предела откровенно, он мог уже убрать свою руку от руки Александры Фёдоровны, но не делал этого — не хотелось. Бархатная кожа Аликс так и манила к себе не хуже, чем магнит.

— Мы доставим вас в самое безопасное место из тех, которые будут доступны и там вы будете надёжно защищены.

— От чего....

— От того, Александра Фёдоровна, что начнётся в Петрограде самое ближайшее время и возможно, что в самые ближайшие часы, — охотно пояснил министр внутренних дел.

Хотя в чем то он не договаривал — все это уже началось. Но хотелось, чтобы Адександра Фёдоровна наконец собралась.

— Понятно, — выдавила Императрица.

— Я совершенно не хочу, чтобы вы учавствовали в этом и не допущу этого.

— И я не хочу, — живо откликнулась Аликс.

— Будет здорово, если вы поможете уговорить Государя поехать в безопасное место с вами. Это правильно...

— Никки не поедет, — достаточно грубо и резко перебила Александра Фёдоровна. — Мой муж не станет перекладывать свою ответственность на плечи кого бы то ни было. Он не такой.

Протопопов понимающе закивал.

— Значит поедете вы и дети.

— Мне страшно.

— Я защищу вас, — Александр Дмитриевич с этими словами крепче сжал руку императрице. — И не позволю, чтобы случилось так, что мы с вами больше не увидимся.

Императрица кивнула в ответ.

Протопопов поднялся, нехотя отпуская руку Александры Фёдоровны. Та если и не взбодрилась, то в целом выглядела уже не такой подавленной.

Тем временем Николай дал несколько распоряжений своим телохранителям, выслушав их донесения до конца. В приёмную зашли ещё двое из дворцовой полиции, которые подошли к Алексееву и унесли его из кабинета. Его приподняли подмышки, поволокли к выходу. С ними же по всей видимости был третий — дворцовый врач, предварительно осмотревший генерала.

Как и в прошлый раз, Николай даже не повёл бровью, когда Алексеева проносили мимо него. Алексеев хоть и не пришёл в себя до конца, пытался оглядываться и в принципе понять, что с ним приключилось. Но пока попытки были крайне робки.

— Дела плохи, — Николай вернулся к Александру Дмитриевичу. — Сюда прибыл полковник Губин со второй сотней из своего знаменитого полка. Так вот он требует выдать всех вас, обвиняя в государственной измене. Единственное, что его ещё сдерживает, так это присутствие здесь Алексеева.

— Алексеева пока нельзя выпускать, — на всякий случай предупредил Протопопов.

-Не выпустят. Ему положен постельный режим. На ближайшие несколько часов — принудительно, — успокоил министра внутренних дел Государь. — Но долго дворцовая полиция не удержит казаков. Особенно, когда они узнают, чтопроизошло с Алексеевым, и что в этом конфликте я продержал вас... Вы вправду нанесли казакам смертельное оскорбление?

— Я ответил Губину ровно той монетой, какой он того заслужил, — заверил Протопопов. — Кто и как воспринял это среди других — не скажу.

— Понятно.

Уточнять причины Николай не стал. Но раз озвучивал появление сотни Губина в Царском селе как проблему, значит так он и было. После Федя по отмашке принёс на подпись Государю распоряжения принятые на совете и каждое из них оформленное отдельным приказом.

— Я вынужден вам сказать кое что важное и не сочтите мои слова, как проявленное неуважение, — сам для себя незаметно, Протопопов снова перешёл в общении с Государем на «Вы». Момент, когда было необходимо общаться на «доступном языке» и на равных теперь остался позади. И теперь требовалось вернуться к привычным канонам.

— Говорите, Саша.

— Так вот, Государь, ещё раз прошу простить за свои слова. Но я вынужден вам напомнить, что сейчас, возможно, последний шанс для вас принять другое решение, — отчеканил Александр Дмитриевич. — Я ни к чему вас не склоняю ни в коем случае, тем более ни отчего вас не собираюсь отговаривать, но вы должны это знать.

— Решение принято, — отрезал Государь, ни секунды не раздумывая. — Аликс и дети выезжают. Я остаюсь.

— Уверены, что вам лучше оставаться? Я не смогу гарантировать, что вы будете пребывать в безопасности, оставшись.

— Я не ищу безопасности, Саша. И это я должен гарантировать вам безопасность в моей стране.

Протопопову на это нечего было ответить. Мощно сказано, хотя, быть может, и безрассудно... что до безопасности августейшей особы, то Протопопов действительно не мог гарантировать царю полной защиты.

Разговор на этом оказался завершён.

Решение действительно казалось конечным. Не продуманным, вряд ли взвешенным, но непоколебимым.

В конце Государь подписал все необходимые бумаги.

В комнате появились дети императорской четы, которых Протопопов видел впервые, чтобы вживую.

Младших привели старшие дочери Николая — самая старшая Великая княжна Ольга Николаевна, которая сама была уже взрослой девушкой за двадцать. И вторая Татьяна Николаевна, тоже Великая Княжна. Обе девушки показались Протопопову чертовски красивыми в своей естественной красноте. Две другие дочери — Мария и Анастасия были чуть помладше, но тоже вполне взрослые и симпатичные девушки.

Дети были всерьёз перепуганы, наверняка им никто и ничего толком не объяснял. Не до того было. Ну а когда тебя с утра пораньше поднимают из тёплой кровати и заявляют, что надо уезжать и все это без должного объяснения причин — становится не по себе. В любом возрасте кстати.

Старшая Ольга держала за руку наследника — царевича Алексея, бледного и болезненного мальчика, к тому же довольно щуплого для своего возраста. Татьяна завидев мать бросилась к ней в объятия со слезами на глазах. Хорошо было известно, что она из всех дочерей была наиболее близка с Александрой Фёдоровной.

Обнялись.

Мария и Анастасия тоже едва не плакали. Слез не было лишь на лице у юного царевича.

— Ну надо ведь собраться, Ники, не поедем же мы вот так в чем есть, — Адександра Фёдоровна лихорадочно пыталась сообразить, что следует предпринять дальше.

И в ее понимании перед отъездом действительно требовалось собрать вещи и приготовиться к дороге. Всегда раньше она это делала, привыкши к комфорту абсолютно во всем и разумеется Императрица не хотела отказываться от своих привычек. Не потому что зажралась, а потому что комфорт было ее привычным состоянием.

— Куда мы поедем? — она продолжала задавать вопросы, видимо прикидывая как следует собрать свой гардероб.

— Вы узнаете, мои любимые, вас сопроводят телохранители. Я велел подавать поезд тут же. Время для того чтобы покинуть Царское село ещё есть. Но сделать это следует прямо сейчас.

— В таком виде...

Николай подошёл и вместо ответа поцеловал свою жену в лоб. Следом поцеловал своих дочерей, а сына потрепал по голове, взъерошив волосы мальчику.

— А вы куда? — спросила великая княжна Ольга Николаевна.

Протопопову показалось, что в этих словах старшей дочери затаилась обида на то, что отец в такой момент оставляет свою семью без себя. Вопрос «Вы оставите нас одних?» буквально повис в воздухе, но так и остался не задан.

— Мы с Александром Дмитриевичем сейчас же отправляемся в Петроград, у нас назначена союзническая конференция.

Снова начали обниматься, теперь уже прощаясь. Это было действительно необходимо сделать, потому как никто из присутствующих членов императорской семьи не понимал, когда они встретиться в следующий раз со своим мужем и отцом.

Протопопов решил не терять время и пока императорская семья прощалась, соьва подозвал к себе Федю, топчущегося у входа в приёмную и не спешившего заходить без разрешения.

— Как там дела? Что слышно, Федь? — спросил министр внутренних дел.

— Губин злится, — пожал плечами Федя. — Казаки его поддерживают. Все уверены, чтоАлексеев добьётся вашей отставки уже сейчас, Александр Дмитриевич. Ну а на выходе нас с вами арестуют и под белы ручки уведут. Ну а по пути в Петроград, сами понимаете, всякое может произойти. Вот такие настроения снаружи.

— Государь сказал, что их дворцовая полиция успокаивает? — уточнил Протопопов.

— Сдерживает, но это пока. Как будет дальше, не возьмусь судить, Александр Дмитриевич. Но как и сказал — настрой у казаков самый что ни на есть боевой. Поэтому если поинтересуетесь моим мнением — надо отсюда сваливать, пока ходят пароходы.

— Понятно. Сколько же у нас есть времени?

— Его так то нет, говорю же, если уходить, то прямо сейчас. Поэтому, я не спрашивая вашего позволения узнал, где в дворце находится ближайший запасный выход и велел подогнать туда наш бронеавтомобиль. Со всеми удобствами.

Телохранитель улыбнулся.

— Правильно, Федя.

Пытаться столкнуться лоб в лоб с двумя сотнями казаков, даже обзаведясь союзниками из дворцовой полиции, Протопопова видел никакого смысла. Как не видел смысла и в том, чтобы в принципе проливать чью бы то ни было кровь.

— Александр Дмитриевич, а Государь Император стало быть с нами поедет? — спросил Федя.

— С нами.

Глава 18

Не бойся, что не получится

Бойся, что не попробуешь.

Год 1917, январь 18, Царское село, Александровский дворец. Время за полдень.

Наконец Государь попрощался с Императрицей и детьми, которых тотчас забрали ребята из дворцовой полиции, чтобы, как и было условлено ранее, сопроводить детей и жену Николая к железнодорожным путям.

Государь проводил удаляющихся жену и детей грустным взглядом, как будто готовый к тому, что видит свою семью в последний раз. После тяжело выдохнул в усы и повернулся в Протопопову.

— Идемте, пожалуй, время не ждёт.

Протопопов на этот раз не стал переспрашивать и уточнять — уверен ли Николай целиком и полностью в том, что вместо безопасного укрытия, в которое сопроводили членов императорской семьи, самому Государю следует отправляться прямиком в столицу.

Все было решено.

А если сомневаться в крепости слова самого Государя Императора, кому тогдаостанется верить?

Вот то-то же.

Бронеавтомобиль, как доложил Федя, подогнали со стороны противоположной парадному взъезду в Александровский дворец. Но для того чтобы выйти туда понадобилось немало времени — через кабинет Государя, потом куча коридоров, залов, которые казались совершенно бесконечными.

Шли по меньшей мере пятнадцать минут. Все это время никто не обронил ни единого слова. Как указано выше, решение было принято окончательно. Теперь же настало время его тщательно переварить, чтобы, что называется, в самый неподходящий момент не дрогнула рука. В том плане, когда решение придётся не только озвучивать, но и последовательно воплощать в жизнь.

Государь выглядел напряженным, хмурился, громко сглатывал — явно анализировал информацию от Протопопова, свалившуюся комом.

По пути им встречалось не меньшее (чем число коридоров и задов) количество людей, в основном из дворцовой полиции...

Люди были не столько перепуганы, сколько растеряны. Мало кто из них понимал, что на самом деле происходит. При этом появившаяся как черт из под земли орава вооружённых казаков у входа во дворец, только нагоняла жути.

Протопопов всякий раз настораживался, понимая, что в данный момент неждануть может откуда угодно и с разной степенью интенсивности. И даже некогда самые преданные люди способны воткнуть нож в спину тогда, когда ты это меньше всего ожидаешь. Поэтому оружие Александр Дмитриевич держал наготове. Ну и был готов в любой момент пустить его в ход.

По заверению Феди казакам не пришло в голову попытаться оцепить Александровский дворец и как-то перегородить все возможные выходы по периметру. Федя, хоть и знал всю предысторию вспыхнувшего конфликта не хуже самого Александра Дмитриевича, отчего то полагал, что опасности как таковой на данную минуту нет и им дадут уйти из дворца беспрепятственно. В дворцовой же полиции, в которой вовсе не до конца понимали, что в принципе происходит, но выполняли все полученные распоряжения сразу же, так вовсе считали, что эвакуация Государя, как и членов императорской семье — это не более, чем вопиющая ошибка. Якобы, если Государю Императору и угрожает какая-либо серьезная опасность, и если Царское село приходится покидать в спешке и тотчас, то лучших конвоиров, чем сотни из полка Губина днём с огнём не сыщешь.

Вот такое убеждение ближайшего окружения Императора пугало министра внутренних дел больше всего.

Как бы то ни было, вскоре их небольшой отряд оказался у нужного выхода, где и был подан бронеавтомобиль.

Николай, открыв двери, резво сбежал по ступенькам, сел в машину. Протопопов, ступавший за Государем по пятам, вышел следом, внимательно оглядываясь.

Бережённого бог бережёт.

Впрочем, вокруг, кроме нескольких человек из царской охраны, да ребят Феди действительно не было ни души. Выход оказался пуст. Дворцовой полиции хватило мозгов держать язык за зубами и не сболтнуть лишнего.

Александр Дмитриевич тотчас поймал себя на мысли, что окажись он на месте губинских казаков из полка, то первое что бы он сделал — не медля оцепил периметр Александровского дворца. Так чтобы мышь не проскочила. Но условная пассивность бойцов Губина вселяла и подпитывала прежний осторожный оптимизм и позволяла с некоторой определенностью утверждать, что речь не шла об открытом мятеже полка против Государевой воли.

Пока не шла, разумеется.

Что будет потом, когда казаки узнают о судьбе генерала Алексеева, об эвакуации Николая, а вместе с ним и о бегстве (в их глазах это выглядело именно так) Протопопова и его людей, с Царского же попустительства — неизвестно.

Однако прямо сейчас выезд для бронеавтомобиля оказался открыт, никем не перегороженный и не блокированный. Конечно, памятуя о том, что ситуация может измениться стремительно и в любую минуту, время терять не стали. Протопопов самую малость поколебался — садиться ему за руль или сопроводить в пути Николая, но потом все же занял водительское сиденье, кивком показав, чтобы Федя позаботился о Государе, а в случае чего прикрыл.

Начальник дворцовой полиции, сопровождавший Николая до самого выхода, перекинулся с тем парой слов, они обменялись крепкими мужскими рукопожатиями. А потом начальник подошёл к Протопопову:

— Александр Дмитриевич, прошу прощения, не знал, что все... вот так обернётся. Моя ошибка.

— А я ведь за малым не подорвал вас на гранате, мой хороший, — криво улыбнулся министр. — Если мы с вами увидимся в следующий раз, с вас стало быть коньяком проставиться.

— Стыд теперь разбирает. А коньяк будет. То, что мы ещё с вами свидимся — слова офицера даю.

— Не прощаюсь, стало быть.

Протопопов хлопнул своего собеседника по плечу и начальник дворцовой охраны трижды похлопал по водительской двери бронеавтомобиля.

— Храни вас господь, господин министр, ну а вы сохраните для России нашего великого Государя.

Александр Дмитриевич перед тем как нажать на газ хотел ответить что-то в духе «мы то сохраним, за себя переживайте — потому как один на один с казаками останетесь», но сказать ничего не успел. До слуха министра донеслась стрельба. Сначала несколько одиночных выстрелов, а затем палить стали так, будто в дело вступил пулемёт. Выстрелы слышались отдалённо, по всему было понятно, что раздаются они с противоположной стороны Александровского дворца.

С парадного входа.

И стало быть казаки переступили последнюю черту. Бог их знает, что стало причиной вспыхнувшей пальбы. Удалось ли сотням Губина узнать о судьбе Алексеева, или они теперь уже поняли, что дворцовая полиция водит их за нос — не столь важно. Однако время, которое оставалось у Александра Дмитриевича на то, чтобы скрыться из Царского села незамеченным — время таяло на глазах, как будто то были последние крупинки в песочных часах. Казаки быстро смекнут, что происходит и не застав главные действующие лица в приемной Николая, начнут блокировать выезды из Царского села.

Протопопов прекрасно понимал, что по январю месяцу единственной доступной для выезда дорогой оставался главный выезд из Александровского дворца. Может от того и были уверены казаки в том, что взяли министерских людей за горло и им теперь отсюда никак не выбраться?

От того тянули с тем, чтобы зайти внутрь — уехать то мимо полков не выйдет — заметят...

— Прикроем, — заверил начальник дворцовой полиции. — Езжайте, господин Протопопов, только побыстрее Бога ради.

Протопопов резко нажал по газам, заканчивая разговор.

Выберемся.

Государь слышал стрельбу и было видно, как он поборол в себе желание схватиться обеими руками за голову.

— Аликс, дети... — прошипел он. — Я должен их защитить.

— Они уже отбывают с платформы, Государь, — ответил вместо Протопопова Федя. — А вот нам выбраться из Царского села в Петроград на моторе — та ещё задача.

Протопопов был готов подписаться под каждым сказанным телохранителем словом.

Снег у Александровского дворца чистили, поэтому бронеавтомобиль поехал резво и только набирал ход. Звуки стрельбы не стихали, но усиливались. А теперь через несколько сотен метров послышались крики.

— Вон они! — раздался чей то отчаянный вопль.

— Тормози! — поддержал кричавшего ещё один.

Это заметили министерских бронеавтомобиль. Протопопов опытным взглядом тут же вычислил, что преимущество в перестрелке находится на стороне будто бы взбеленившихся казаков. Беря во многом за счёт численного перевеса, они будто волнами накатывали на Александровский дворец в стенах которого укрылись бойцы дворцовой полиции. Вот так запросто казаком было не попасть внутрь, хотя они и бросались в решительный и отчаянный штурм из заведомо проигрышных позиций. Однако дворцовые, надо отдать им должное, штурм выдерживали — не пускали казаков внутрь. Ну и укладывали между делом полчан меткими выстрелами. Впрочем, парализовать казаков полностью, этого сделать дворцовые не могли. И хочешь не хочешь, но казаки тоже не кукурузу стерегли, потому им удавалось, пусть и с потерями, укреплять свои позиции.

Однако удивило Протопопова другое. Последовавшие выкрики принадлежали отнюдь не дворцовым.

— За царя батюшку!

— Освободим нашего монарха.

— За Отечество!

Кричали сами что ни на есть казаки. Стало быть в двух сотнях губинского полка твёрдо верили, что Государю Императору грозит опасность. Ну и идя на штурм рассчитывали помочь Государю, возможно полагая, что все происходящее идёт не от воли русского Императора, а вопреки ей. Если Протопопов ещё до начала штурма прекрасно осознавал, что казаки по большей части запутались и случившейся конфликт — скорее недоразумение. То для Государя Николая все эти «за царя батюшку» стали полной неожиданностью. Разве могли вот так голосить предатели? И Государь решил вмешаться, разумеется поняв происходящее по своему.

— Остановите машину! — велел Император.

Обращался он к Протопопову, бывшему за рулём.

— Нельзя, Государь! Беде быть, если остановимся, — бросил Александр Дмитриевич через плечо.

— Останавливайте!

Император перешёл на повышенный тон, казалось, что Николай готов подняться со своего места и вцепиться руками в руль, если Протопопов не выполнит приказ.

Одновременно, орущие за спасение Царя и Отечества казаки, попытались перегородить бронеавтомобилю дорогу своими лошадьми. Либо это были бойцы из второй сотни, прибывшие сюда вместе с генералом Алексеевым, либо казаки не усвоили содержательный урок, когда многотонную махину пытаешься остановить живым щитом. Но этот самый живой щит они пытались воздвигнуть снова. Кавалеристы выстраивались в плотную такую стену и по их совершенно безумным взглядам, Протопопов сразу понял — они не собираются отступаться будут стоять до конца.

Стрелять по подъезжающему бронеавтомобилю никто не стал и это ещё раз подчеркивало, что ради своего царя бойцы готовы на все. Даже на самые безумные поступки, граничащие с логикой и инстинктами самосохранения.

Перед Александром Дмитриевичем встал выбор — останавливаться ли, как того хотел царь? Или же превратить казаков вместе с лошадьми в отбивную на глазах правителя .

— Мне надо с ними поговорить! — продолжал наседать Николай, приподнимаясь со своего сиденья.

Боковым зрением Протопопов видел, что Федя наплевав на все запреты, нормы и приличия, готов посадить Императора на место силком.

— Федя не сметь! — рыкнул Александр Дмитриевич.

Вместе с тем министр начал останавливаться, отдавая по тормозам.

— Александр Дмитриевич, этого делать ни в коем случае нельзя...

— Федя, просто доверься мне и выполняй распоряжения.

Тормозя бронеавтомобиль, Протопопов начал поворачивать руль до упора вправо. Машина развернулась, останавливаясь бочиной к перегородившим дорогу казакам. Те тотчас поскакали к бронеавтомобилю, переходя с места на галоп. Позиция для того, чтобы открыть огонь оказалась для министерских самая что ни на есть удачная. Протопопову стоило только отдать команду и Федя со своими людьми утопят кавалеристов в крови прежде, чем те подберутся к машине.Но что если прав был Государь, возможно вот он шанс, которым грешно не воспользоваться?!

На размышления оставалось считаное мгновение. Протопопов осознавал, что отдай он команду на расстрел, решись он переехать казаков, и Государь может потерять только что обретённую веру. Да и слухи о том, что Николай наплюет на людей, готовых костьми лечь, защищая царя, очень быстро долетят до Петрограда, а затем разойдутся по всей необъятнойРоссии. Этого Протопопов никак не мог допустить.

Поэтому — решено.

Диалогу быть.

А что из этого выйдет — черт его знает.

Но объективно — другого пути у Александра Дмитриевича сейчас не было.

Изумлённые сидели министерские бойцы. Не понимал, что происходит сам Федя. Но Протопопов теперь уже отчётливо осознавал — следовало по максимуму выжать из шанса договориться.

Николай, стоило бронеавтомобилю остановиться, тотчас выпрыгнул из салона. Взмыленный, помятый, царь выглядел отнюдь не так величественно, как подобает царской особе при любых обстоятельствах. Однако Императора узнали сразу. А за тем, что происходило дальше, Протопопов наблюдал уже с отвисшей челюстью и выпучив от изумления глаза. Абсолютно сбитый с толку реальностью.

Все потому что выпрыгнув из бронеавтомобиля, Николай тяжёлым взглядом впился в мчавшихся галопом казаков. И следом втянулся по струнке — по военному, лихо, становясь по стойке смирно и отдавая подступавшим кавалеристам честь.

Государя узнали сразу и казаки один за другим вдруг начали останавливать своих коней и следом спешиваться. Далее вовсе происходило невероятное — казаки, все как один лихо вытягивались в струнку и отдавали Императору честь. Все до одного, несколько десятков человек стояли в полусотне метров от бронеавтомобиля, приветствуя своего Императора.

— Губина ко мне! — послышался громогласный голос Государя.

И эти слова звучали под выстрелы — большая часть казаков продолжала отчаянный штурм Александровского дворца.

Среди них похоже был и Губин. По крайней мере, среди молодцов казаков, взявших у бронеавтомобиля строй, полковника не наблюдалось. Вперёд, к Государю вышел лихой казак Иван Пичуев. Судя по его внешнему виду, Иван не был офицером, но явно пользовался уважением среди однополчан. Бросалось в глаза, что у Пичуева отсутствовали оба уха. Уже позже Протопопов узнает, что Пичуев, будучи бойцом 5-й сотни Уссурийского казачьего полка был взят в плен немцами на Нарвском фронте в ночь на 3 мая 1915 года. В плену казак подвергся страшной пытке, но ему удалось вырываться и вернуться к российским войскам, так и не выдав местоположения своего полка.

Это был тот самый человек, для которого лозунги в защиту Царя и Отечества не были пустым звуком и не произносились ради красного словца

— Отставить атаку, — проскрежетал Государь.

У Александра Дмитриевича на миг даже проскользнула мысль, что все будет именно так, как повелел Николай. И чем черт не шутит — с казаками удастся договориться.

Но увы и ах — даже Император иногда ошибался.

Будто ослеплённые, имея свою собственную правду, казаки снова перешли в решительное нападение.

— Мы спасём тебя, Государь, ложитесь! — выкрикнул Иван Пичуев.

Иван вскинул ружьё, за ним это сделали все остальные — и в бронеавтомобиль грохнул первый оружейный залп. Николай поначалу пытавшийся остановить это безумие, теперь совершенно растерялся. Ложиться наземь он не собирался, поэтому Феди пришлось затаскивать Государя обратно в машину едва ли не за шиворот. И во время — броня начало звенеть от выстрелов. В том числе в том месте, где только что стола Император.

Мешкать больше было нельзя.

Протопопов вспомнив о своей гранате, по прежнему надёжно спрятанной во внутреннем кармане, вытащил РГ-14 и выкинул ее в сторону казаков. Те поняли сразу, что через несколько секунд их пятые точки окажутся нашпигованы от взрыва. Начали заваливаться на землю, чтобы уберечься.

Ну а Протопопов недолго думая снова ударил по газам.

Рвануло!

РГ-14 разорвалась, на время, пусть и короткое деморализуя бойцов. Лошади от взрыва также бросились на утёк, теперь уже никем не контролируемые. И для Протопопова открылся «коридор» по которому, лавируя между лежащими на земле казаками, бронеавтомобиль выехал на дорогу.

Подальше из Царского села.

Прямиком к Петрограду.

Николай сидя позади Протопопова качал головой из стороны в сторону:

— Они не ведают, что творят...

Глава 19

«Такая вот армейская драма — Шекспир и племянники. Тут хоть вывернись, а всё идет по накатанному сюжету: и жизнь, и слёзы, и любовь. Не ко сну сказано». ДМБ

Год 1917, январь 18, на пути из Царского села в Петроград, ближе к вечеру.

Бронеавтомобиль ехал от Царского села к Петрограду на всех порах. Погони не было, да и толку то казачкам гнаться верхом на лошадях за бронированной машиной. Вряд ли угонятся. Ну догонят — а дальше что? В том, что Протопопов особо не станет церемониться и если понадобится — переедет живое препятствие, не раздумывая особо, так в этом у казаков наверняка не осталось сомнений. А Александр Дмитриевич теперь уже переехал бы, причём на самом деле не задумываясь особо.

Что сказать — довели.

Люди, обстоятельства — все вместе.

Потому бронеавтомобиль ехал к своей цели бодро и уверенным ходом — дорога благо была к этому моменту хорошо так вытоптана и можно сказать подготовлена чуточку заранее. Не так давно по ней скакали казаки десятками копыт. Ну а нового снега не предвиделось, день выдался погожий, что безусловно играло на руку. Хотя вздыбленная копытами лошадей грязь подмёрзла и тряску внутри кузова вряд ли можно было отнести к разряду удовольствия.

Но если за бортом автомобиля сложилась располагающая атмосфера (светило солнце и на небе не было видно ни одной тучи), то того же самого отнюдь нельзя было сказать об атмосфере внутри самого авто. Там настало не самое приятное время тяжелых и изнуряющих дум о насущном. И таких же выматывающих разговоров о положении дел, от которых появляется изжога, как от пирожков пожаренных на несвежем подсолнечном масле. Да и, положа руку на сердце, следовало признать, что Протопопову сейчас было самую малость не до разговоров. А ну ка — Александр Дмитриевич провёл больше суток без сна, на ногах, подчас не в самой приятной компании негодяев и от того вытрепал все нервы без остатка. Тут каким бы железным и подготовленным ты не был, а у всего есть собственный предел. У министра внутренних дел такой предел был тоже, хотел этого Протопопов или нет. И на данную минуту Александр Дмитриевич вполне себе ощущал, что даже самые «последние силы» на исходе и процесс самовосстановления тоже перестал работать. Поэтому — если ничего не изменить в кратчайший срок, то срубит так, что затем придётся отлёживаться без задних ног и отсыпаться. Неделю как минимум. А такой роскоши Протопопов позволить себе никак не мог. Только не сейчас.

Уже сейчас, хотел министр того или нет, но его знатно рубило, глаза закрывались. Для порядка, чтобы хоть как-то держать себя в тонусе, пришлось даже пару раз чувствительно ущипнуть себя за ногу. Помогло конечно так себе, но зато не клюнул лицом в руль.

Заснуть не давал и Государь Император, который то и дело задавал уточняющие вопросы министру. Причём вопросы весьма острые и объёмные, такие при которых не получится отвертется дежурными «да» или «нет». Приходилось отвечать развёрнуто, чтобы Николай не имел нужды переспрашивать. Ну и надо ли говорить, что от качества и содержательности ответов зависели дальнейшие решения Императора.вот Протопопов и старался.

Что до Государя Николая, тот, по всей видимости он занимал себя тем, что расставлял фигурки на своей невидимой шахматной доске. Будучи отменным стратегом и хорошим тактиком, самодержец, как опытный гроссмейстер, заранее готовился к розыгрышу своей следующей партии. Ну и прикидывал свои шансы, исходя из новых обстоятельств. А может быть даже готовил первый шаг.

— Гучков мёртв? — это был один из вопросов Государя.

Несмотря на формальный знак вопроса в конце, Император отнюдь не спрашивал. Впрочем, он и не утверждал. Нет, он как будто пробовал вот эту новую реальность, в которой ему довелось теперь оказаться, на вкус. Так что постановка вопроса виделась Александру Дмитриевичу весьма любопытной.

— Насколько я могу доверять этой информации господин министр? — добавил Император ледяным голосом.

Про Гучкова Протопопов подробно рассказывал Государю чуть раньше в приемной (собственно оттуда Николай и узнал о смерти своего злейшего врага, и отреагировал, кстати, весьма сдержанно). Потому нынешний ответ по сути повторил слово в слово прежние слова Александра Дмитриевича.

— Я лично вручил ему в руки пистолет, когда понял, что он готов, как бы так сказать, готов уйти...

— И как это стало понятно? — Николай приподнял бровь, что Протопопов увидел в зеркале заднего обзора. — Никогда бы не подумал, что у такого человека, как Александр Иванович хватит духу расстаться с жизнью... не скажу, что как подобает мужчине, но самовольно. Всегда думал, что он кончит немножечко по другому, с его то нравом и вспыльчивостью.

— Я это понял, когда посмотрел ему в глаза, — охотно ответил Протопопов, не став комментировать слова Государя о вспыльчивости опытного дуэлянта. — А потом раздался выстрел. Звук я узнаю из тысячи.

— Однако вы не видели его тела, господин министр?

— Не видел, — согласился Александр Дмитриевич. — Не было возможности знаете ли проверять, пустил ли Александр Иванович себе в лоб пулю.

— Понятно, — Николай вздохнул.

Просто вздохнул, как будто ему не хватало воздуха, а вовсе не потому что он казался разочарован полученным ответом.

Но и верить в то, что Гучков действительно застрелился Император похоже не хотел.

Или не мог.

Человек, который сидел занозой в заднице самодержца не мог по разумению Николая вот так запросто исчезнуть с политических радаров. Тем более такой фартовый, как Александр Иванович, не раз и охотно проставлявшийся под пулю и при этом каждый раз выбиравшийся сухим из воды. Чего нельзя сказать о его оппонентах. Они то заканчивали известно где. И известно как.

Николай задумался, формулируя новый вопрос. А потом неожиданно сказал, уставившись в одну точку перед собой, что последнее время он делал все чаще.

— Послов, я говорю о сэре Бьюкенене и господине Палеологе, нельзя было оставлять в живых, —заявил он.

Теперь уже бровь приподнял Протопопов — услышать подобное от русского Императора было по крайней мере неожиданно.

— Неожиданно слышать это от вас, — изумился министр..

— Отнюдь. Если вы изложили мне ситуацию с этими господами максимально исчерпывающе, то вы допустили серьёзную оплошность, — продолжил Государь. — Оба посла имеют серьёзный политический вес, как в своих странах, так и в России. К тому же оба потомственные дворяне и своими действиями вы нанесли им глубочайшее оскорбление. Мало того, вам наверняка известно, что в Петрограде у них широкие знакомства в аристократических, правительственных и общественных кругах. И отбытие Бьюкенена и Палеолога будет воспринято крайне в негативном ключе с какой стороны на это не посмотри.

— Я лишь хотел показать в предверии союзнической конференции, что ничего не стоит на месте и привычный для Англии и Франции военный мир больше не будет прежним, — пояснил Протопопов чуть более развёрнуто. — Как следствие мир станет другим и для нашего Отечества. Прежде всего для него.

— Тогда попрошу ещё подробнее. Каким же вы видите этот мир теперь? — настоял Николай, заинтересовавшись.

—Таким, где мое Отечество вновь будет иметь решающее слово, которое за последние годы Россия утратила практически безвозвратно, — честно ответил Протопопов, не пытаясь подбирать слова и хоть сколечки осторожничать.

Николай отреагировал весьма сдержанно. Особенно учитывая тот факт, что хочешь или не хочешь, но утрата влияния во многом была завязана на фигуре самодержца. И таким образом, своими словами Протопопов колол Государя в самое больное место. Запретное.

— Понятно. Ваши бы слова, да богу в уши, Александр Дмитриевич, что я ещё могу сказать в ответ.

Истинного впечатления по лицу Государя, больше напоминающему каменную маску, было не узнать. Государь подобрался, чуть подался вперёд и оперся локтями о колени. Как будто бы занял выжидательную позицию.

Оно и понятно, черт с ним с послами, с Англией и Францией вместе взятыми, а заодно с теми элементами, которые поддерживают их внутри России. Но так можно сказать лишь в том случае, когда у самодержавия есть надёжная опора, которая бы позволяла говорить с другими великими державами как минимум на равных, не говоря о лидирующей позиции. Но как поступать, если эта самая опора теперь начала отворачиваться от престола на сто восемьдесят градусов. И как быть тогда, когда собственные генералы повелись на «чары», навеянные западным миром. И готовы отвернуться от данной присяги.

— И сколько их таких... Генералов, — задал очередной вопрос Николай. — Таких как Алексеев? Вам это известно, господин министр?

— Не могу знать конкретное количество, но в армии все не так гладко. Смутные настроения у части высших офицеров. Вот это я могу сказать наверняка уже сейчас.

— Есть одна старая хорошая поговорка, которую говорили ещё наши пращуры. Рыба гниет с головы... — коротко пожал плечами Государь. Задумался ненадолго, а потом добавил. — А что известно по Николаю Николаевичу?

Судя по тому что Государь задал этот вопрос несколько поколебавшись и после паузы, у Николая были сформированы вполне очерченные опасения на счёт своего ближайшего родственника и бывшего главнокомандующего Российской Армией на первых этапах войны. И как понимал Александр Дмитриевич, благодаря своему неплохому знанию истории этих лет, опасения Императора были отнюдь небезосновательны. Как мы помним именно великим князем Николаем Николаевичем было получено одно любопытное предложение накануне. От князя Львова, который набрался наглости и предложил великому князю сместить Государя и занять на престоле его место. По сути — совершить государственный переворот и цареубийство, потому как понятно, что добровольно царь не отдаст престол просто так.

Причём получено это предложение было совсем недавно — всего несколько недель назад, в декабре 1916 года, когда в Москве, дышащей революционными кривотолками состоялось тайное совещание заговорщиков. Да, после некоторых раздумий Николай Николаевич отказался с формулировкой, что «мужик» и «солдат» не поймут насильственного переворота (эти слова ещё раз доказывают, что Николай Николаевич прекрасно отдавал отчёт тому, что станет с Государем и как будет проистекать переворот на практике). Но ведь великий князь встретился с заговорщиками и не поставил о том в известность своего брата Государя. Одного этого по сути было достаточно для обвинения великого князя в государственной измене.

Однако где сейчас находится великий князь, Протопопов не знал. Вполне возможно, что на юге, но не менее вероятно, что получив известия о происходящем в имперской столице, Николай Николаевич примет решение выехать в Петроград незамедлительно. А заодно изменит своё прежнее мнение по насильственному свержению монарха.

Ничего нельзя было исключать.

Время то непростое.

— Не могу сказать, где он и чем занят, — Протопопов решил не щекотать Императору нервы, которые без того были оголены, как зачищенные провода.

Хотя, конечно, любопытно было бы узнать — знает ли о измене Николая Николаевича Государь.

— Понятно, — в который уже раз повторил Государь и строго добавил. — Тогда не будем о нем, сейчас это ни к чему. Но у меня к вам другой вопрос. Как мы узнаем, что моя семья будет находиться в безопасности? Ведь, если задуматься, то мятеж готовили отнюдь не с того момента, как вы развернули бойню в думе. Вынужден признать, что у меня есть определённые опасения, господин министр, связанные с обеспечением мер безопасности. И я буду крайне признателен, если вам удастся эти опасения развеять прямо сейчас, как незначительные и недостойные моего внимания.

— Так точно, Государь, вы проявляете разумное беспокойство, — согласился Протопопов. — Напомню, что я говорил о расследовании, которое я поручилдепартаменту полиции. Так вот, опираясь на результаты следственных действий, могу сказать, что вы абсолютно правы. Планы, в том числе по свержению вас с престола не исключая цареубийство, вынашивались достаточно много времени, а в последние месяцы едва ли не открыто. Однако вместе с тем, смею вас заверить, мы все ещё опережаем своих оппонентов на шаг. И на данный момент ваша семья находится в полной безопасности. А дальше все будет зависеть от характера предпринимаемых вами действий. Я надеюсь, что это ясно без разъяснений.

Государь снова ответил вот этим вот «понятно». Хотелось спросить конечно, что именно понятно Государю, но Протопопов не стал.

Несколько минут пути ехали молча, потом Николай задал новый вопрос.

— Расскажите, как реализуются названные вами инициативы?

Теперь уже Протопопов ответил не сразу. Думал, как лучше сказать — все таки Александр Дмитриевич понятия не имел насколько удалось продвинуться министрам в реализации намеченного нового плана. Но Государю об этом знать вовсе не обязательно. Поэтому Александр Дмитриевич ответил примерно следующее:

— Полагаю, что с официальной подписью самодержца на соответствующих указах, мы сможем ждать результатов намеченных шагов в самый кратчайший срок.

Протопопову захотелось подбодрить Николая, поэтому он добавил следом.

— И полагаю, что как только нам удастся прийти ко всем намеченным целям, Россия матушка снова станет той страной, с которой начнут считаться, независимо от собственного желания.

Николай только кивнул. Похоже, что на этом вопросы Императора подошли к концу. Он опять выпрямился, прислонялся спиной к спинке своей сидушки, руки убрал с колен.

— Может нам необходимо перенести начало конференции уже на сегодня? — этот вопрос задал Федя, вдруг включившийся в разговор, а до того безмолвствующий всю дорогу. — Так у нас по крайней мере появиться гораздо более веские основания открыть конференцию внезависимости от внешних угроз. На улицах Петрограда ныне не спокойно. Александр Дмитриевич наверняка рассказывал, что там происходит...

Предложение Феди действительно могло показаться вполне резонным, потому как на сегодняшний вечер в Александровский дворец в Царское село должна была прибыть иностранная делегация, чтобы перед началом основной части, которая планировалась на завтра, обсудить основные положения конференции с русским Государем с глазу на глаз. Делегацию можно было перехватить, перенаправить на место новой локации Императора и соответсвенно начать союзническую конференцию тут же и не дожидаясь завтрашнего утра. В целом — более чем практично и дельно.

Николай однако не колебался ни минуты:

— Разумные слова, но я этого делать не стану, — медленно покачал головой он, а следом осветил свою позицию более развёрнуто. — Те союзники, которые верны мне... даже те кто не верны, пусть знают что в России у Государя все находится под полным контролем и им незачем переживать, да и не к чему. Потому что Государю нет надобности бояться кого либо или что либо, тем более собственный народ в собственной стране. Правильно сказал господин министр, нам надо снова заставить их себя уважать и наши желания вновь должны начать определять политическую карту мира.

— А если это не так?- не сдержался Федя. — Что если все не под контролем? Что тогда делать?

Протопопов частично понимал почему Николай отказывается от предложение министерского телохранителя и сам действительно считал, что аргументы Феди резонны лишь на первый взгляд, пока не копнёшь чуточку глубже. Однако министр внутренних дел хотел узнать причину этого решения от самого самодержца, хотя сам такое очевидноерешение (лежавшее казалось бы на поверхности и оно там действительно лежало), некоторое время назад отбросил.

— Потому, что заставить себя уважать мы сможем только тогда, когда покажем, что данное Россией слово нерушимо, — сверкнул глазами Государь. — Что будут думать о России наши с вами союзники, я не говорю сейчас о Милнерах, Вильсонах и иже с ними, если какие то уличные беспорядки и... бунт смогут влиять на принимаемые русским самодержцем решения, когда на карте стоит судьба Отечества?! Подумают, что нами легко управлять, а Россия — не более чем колос на глиняных ножках.

Николай быстро завёлся, но также быстро взял себя в руки и продолжил уже куда более спокойно.

— Да и что подумают он нас союзники, если мы вдруг начнём двигать дату и время конференции? В каком настроении они подойдут к заседанию и какие решения смогут принять, получив осознание, что Россия не в состоянии обеспечить безопасность конференции, а следовательно и ее участникам? Полагаю вам не надо объяснять, что первый же вывод, который будет сделан резюмирует беспомощность нынешнего политического строя России и подтвердит опасения таких господ как Бьюкенен и Палолог. — Николай пожал плечами. — Стало быть возникнет вполне резонный вопрос — зачем нашим союзникам поддерживать такого беспомощного царя... ну по крайней мере такой вопрос возникнет у тех союзников, которые остались верны данному некогда слову и не плетут козни за моей спиной, — поправился Император.

— Объяснение более чем исчерпывающее, — вмешался Протопопов, желая закончить этот разговор. — Мы проведём анонсированную конференцию в назначенный срок и с обеспечением всех необходимых мер безопасности. Я гарантирую это.

— Благодарю, господин министр, что вы понимаете меня с первых же слов.

Воспользовавшись новой паузой и поняв, что на этом вопросы Государя иссякли, Александр Дмитриевич остановил бронеавтомобиль, чувствуя, что его начало вырубать прямо за рулём. За тем, чтобы попросить Федю подмениться — сил не осталось совершенно. Чувствовал себя Протопопов абсолютно выжатым и сейчас бы его нынешнему состоянию не позавидовала даже выжатая до последней капли сока долька лимона.

— Поведи ты, — обратился Протопопов к своему телохранителю. — И смотри в оба глаза, мой хороший.

— Куда едем? — Федя спокойно воспринял приказ, хотя сам устал едва ли меньше министра.

Протопопов понял, что до сих пор не озвучил никому из присутствующих конечную точку. Петроград и Петроград.

— Едем в наше министерство.

— Доедем, — подтвердил Федя.

Пошатываясь, Александр Дмитриевич уселся в кузов.На секунду встретился глазами с Императором, но сам первый отвёл взгляд. Не до гляделок сейчас. Пока ещё есть полчасика до приезда, следовало восстановить силы.

Министр поерзал на сиденье, усаживаясь удобнее. Хотя конечно о удобстве в трясущемся по кочкам автомобиле, можно было только мечтать. Бронеавтомобиль — это не машина бизнес класса, а размытая и замёрзшая дорога из Царского села в Петроград — отнюдь не немецкий автобан.

Однако не прошло и минуты, как Протопопов уже спал, закинув голову на пассажирском сиденье. Спал крепко и наплевал на внешние обстоятельства и неудобства.

Спать на ходу Александр Дмитриевич умел и сейчас самое время применить свой давний навык, который охотно отозвался в новом теле.

Послушно так.

Впереди ожидали куда более серьёзные дела, чем все то с чем Александр Дмитриевич сталкивался прежде, в новом для себя теле уж точно. И для их свершения Протопопову требовалось куда больше сил, чем когда либо.

Ну а во сне министру внутренних дел снилось то, что происходило в Петрограде...

Что тут скажешь, сон в руку, что называется, потому что события в столице разворачивались самым решительным образом. И понятное дело, что не всегда так как мог предположить Александр Дмитриевич, как мог предугадать. Поэтому по событиям в Петрограде и из развитию, планов министров не строил.

Неблагодарное это дело.

Тяжело контролировать большой город и Протопопов, понятное дело, был готов к тому, что по приезду его могут ожидать разного толка сюрпризы.

И сюрпризы не заставили себя ждать. Пусть Александр Дмитриевич, в данную минуту спавший крепким сном, был о них ни сном, ни духом.

Так казачьи сотни полка Губина, целых четыре, накануне въехали в Петроград и приступили к самым решительным действиям, имея на то «приказ свыше». Казаки стали давить волнения горожан на корню. Протесты на улицах не были организованы, толпа не была вооружена, не имела цели, и в принципе, что пожалуй самое главное, не дошла ещё до той точки кипения, когда бросаешься навстречу опасности с открытым забралом. Поэтому всего трёх сотен казаков, вооружённых, хорошо организованных, вполне хватило для того, чтобы успешно разгонять люд с улиц. Ну и загонять их обратно в дома. А поскольку в большей части Петрограда горожане бродили бесцельно и малыми группами, то и разогнать их не составило особого труда. А подчас вовсе хватало быстро прокатившихся по городу слухов о начале подавления волнений силой. Казалось бы, такие новости должны были подстегнуть народ, заставить его взяться за оружие, чтобы прекратить несправедливость. Но нет, гнойник давно появился на тебе Империи, но до взрыва, как в феврале, он ещё не созрел.

Пока три сотни наводили порядок в городе, четвёртая выдвинулась к Заячьему острову, где обезумевшие горожане пошли на штурм тюрьмы с господами депутатами. Неизвестно, что наплели казакам и как для них был озвучен этот самый «приказ выше», но четвёртая казачья сотня открыла по осаждавшим крепость горожанам стрельбу.

Безо всякого предупреждения.

Как известно бойцами казаки слыли отменными и очень скоро пространство перед крепость оказалось усыпано трупами. Люди, жаждавшие отмщения, жаждавшие справедливого возмездия для тех, кто по из разумению был виновен в творящемся в стране хаосе, оказались перебиты. От казаков, слаженных в бою, ещё никому не удавалось сбежать. Ну а Прогрессивный блок, по велению судьбы уцелел.

Ловушка Протопопова, которая казалось бы должна сработать наверняка, неожиданно дала осечку.

Нельзя было сказать, что с голов депутатов не упал ни один волос, но дать у них осталось самое ценное, что только может быть — сама жизнь. И, как парадоксально это не выглядело, жизнь революционерам подарили самые ярые сторонники монархического строя.

Как так произошло и что делать со всем этим дальше, с этим Протопопову только предстоит разобраться...

Но столица Империи на то и столица, что не казаками и волнениями едиными. В разных местах Петрограда продолжала бурлить жизнь. А кое где о событиях в районе Заячьей губы, как в принципе и о волнениях (они охватили далеко не весь город) ничего не знали. Например, не знал о случае на остове Келлер, который как раз в то время пока казаки отстреливали горожан, заезжал в город со своими бойцами.

Только доходили слухи, да отрывочные сведения до членов делегаций стран, прибывших на союзническую конференцию. Те готовились отбыть в Царское село и не понимали отчего отправление поезда с вокзала запаздывало.

Ну а по разным улицам и домам спешно собирались революционеры, чтобы обсудить свою реакцию.

Как и собирались те, кто хотел воспользоваться плодами начавшейся чехарды в своих целях и как-то возвыситься, а может и заработать.

А ещё первые весточки о событиях вспыхнувших в Петрограде начали доставляться военным...

Наконец, не покладая рук начали работать министры, разбежавшиеся каждый по своим министерствам, чтобы незамедлительно начать воплощать в жизнь принятые на экстренном совете новые правительства директивы.

Тут стоило понимать, что все эти достаточно изощрённые построения министра внутренних дел в виде вот так разом усилившегося спортивного общества «Динамо», роста влияния правых, выплеска на производственные предприятия огромного количества резервистов (но все же обученных в достаточной степени и способных держать оружие в руках) — все это также создавало дополнительные риски.

Костяк «Динамо» так или иначе состоял из бандитов, которые преследовали вполне понятные цели усиления собственных позиций в столице. И пока задачи Протопопова бились с их интересами, сотрудничество продолжалось. Но никаких иллюзий насчёт политической осознанности бандитов, Александр Дмитриевич отнюдь не питал. Он помог Каланче и его последователям разобраться со старой бандитской верхушкой. Каланча помог в ответ зачистить Думу.

Тоже самое можно было сказать о правых, которые были солидарны с Протопоповым лишь до тех пор, пока из союз приносил правым искомые плоды.

Ну и наконец вчерашних солдат, попавших на производство, вовсе нельзя было контролировать. Эти пойдут туда, где предложат лучшие условия. Просто пока такие условия предлагал министр внутренних дел.

Весы раскачивались.

Полагать, что Протопопов контролирует это твёрдой рукой было бы неправильно. Стоило ожидать, что кто-то из групп, перечисленных выше, может поверить в себя и попытаться забрать власть в свои руки — этого вовсе нельзя было исключать ни в коем случае.

Но это потом, все потом.

Сначала Александру Дмитриевичу предстояло немножко перевести дух, поспать, а затем только возвращаться в дело.

Глава 20

«Только 2% разговоров заканчиваются тогда, когда мы этого действительно хотим». Данные исследований из открытых источников.

Год 1917, январь 18, вечер, здание министерства внутренних дел.

— Александр Дмитриевич... — послышалось шепотом.

Протопопов почувствовал на своей руке чью-то тяжёлую ладонь. Ну и на автомате, даже не продрав толком глаза, схватил чьё-то запястье повыше кисти и вывернул так, что заставил будившего со стоном сквозь стиснутые зубы опуститься на присядки.

— Оф... — раздалось сдавленное болью шипение.

Уже окончательно просыпаясь, Александр Дмитриевич было насторожился, что будившим его человеком мог оказаться сам Государь Николай, но благо — пронесло. А то наворотил бы ненужных дел.

Напротив министра, сидя на присядках и потирая вывернутое запястье, оказался охранник Федя, явно смущённый произошедшим. Фёдор растирал запястье, которое Протопопов за малым не сломал. Но кто ж знал.

Несмотря на достаточную обученность бойца, должных навыков среагировать у него не оказалось. И предотвратить приём, пусть и сонного, но обученного самбиста, Федя не смог.

— Мы приехали... — сказал он. — Вы заснули в дороге. Ну и за малым не оторвали мне руку.

— Извини, Федь — рефлексы, — пояснил Протопопов, протирая глаза. — Ты в следующий раз так не рискуй только. А то я ведь и не только руку могу оторвать. Договорились?

Федя в ответ закивал, Александр Дмитриевич резко поднялся со своего места, тут же как рукой сняло остатки сна. Их бронеавтомобиль действительно остановился и теперь стоял у здания министерства внутренних дел. Протопопов спешно выглянул из салона, понял, что у Феди хватило мозгов припарковаться не у главного входа, а с противоположной стороны, где находился запасный выход. Уже это радует. Здесь в качестве оцепления находилось несколько десятков вооружённых полицейских, которые обеспечивали прибытию бронеавтомобиля с ценными пассажирами полную безопасность.

Ну хорошо, что так — распоряжений то Протопопов не давал. У самого, если признаться, из головы вылетело.

Вырубило.

А теперь ещё и проспал приезд совершенно некстати. То, что наш герой проспал стало неприятной неожиданностью для самого министра. Но, как и говорилось выше, сказалась накопившаяся усталость.

Полицейские провожали Государя внутрь здания, сам Николай, похоже тоже изрядно вымотавшийся, не стал никого ожидать и удалился. Да и время теперь имело такое нехорошее свойство — пролетать совершенно незаметно.

На улице кстати начало смеркаться, вечерело. И тяжелый затянувшийся день теперь подходил к концу. Самого Александра Дмитриевича у автомобиля тоже встречали — явился генерал Курлов, с которым как казалось Протопопову они не вделись уже целую вечность. Они посмотрели друг на дружку и крепко обнялись.

— Не могу до сих пор поверить, что ты все это провернул, — усмехнулся Павел Григорьевич, чуть отстранился и снова вымерил Протопопова взглядом построже. — Дерьмово выглядишь, Александр Дмитриевич. Как из могилы живой труп встал.

— Ты не лучше, — хмыкнул министр, добро улыбаясь.

Курлов действительно выглядел отвратно. Мешки под глазами заметно увеличились, полопанных капилляров тоже прибавилось. Да и в целом вид у него был такой, будто вот-вот развалится генерал.

— Докладывай, не тяни.

Павел Григорьевич тотчас доложил министру, что было известно по обстановке в Петрограде на данную минуту. Ну и подробно рассказал Александру Дмитриевичу о внутренних делах, согласно вверенных генералу поручений.

Большая часть генеральского рассказа, кстати, прямиком билась с тем, что предоставлял Протопопов, когда думал о рисках сложившейся в столице ситуации.

Начал генерал с того, что народ, вышедший на улицы, действительно удалось разогнать силами не пойми откуда взявшегося губинского полка.

— Казаки нам как снег на голову упали, — разводил руками Курлов. — К их офицерью и Хабалов выезжал и Балк испрашивать, что вообще и происходит и с какого перепугу боевые части вошли в столицу. Гурко даже ездил, который о происходящем ни сном, ни духом. А казаки на прямой приказ своего командования ссылаются — мол там все спрашивайте, а мы приказов не обсуждаем, мы их выполняем... Для нас в твоё отсутсвие, Александр Дмитриевич, конечно была дилемма ещё та. Голову поломать изрядно пришлось как быть и что делать...

— Правильно сделали, что вмешиваться не стали и не нарушили свой приказ, — заверил Александр Дмитриевич. — И вообще, Паша, сейчас поменьше самоуправства.

Далее Курлов сообщил, что хорошо организованным мобильным казачьим сотням довольно быстро удалось разогнать штурмующих крепость на Заячьем острове. Штурмовали то кто — обычные горожане, по большей части даже пороха не понюхавшие. И разогнать таких — много талантов не надо.

— Что сказать, в воздух постреляли чутка, гранату одну бросили, вторую бросили, как мне докладывают...

— Выжил кто? — перебил Александр Дмитриевич. — Из Прогрессивного блока? Что известно?

— На данную минуту мне ничего неизвестно о последствиях штурма. Работаем, Саша, выясняю. Думаю час-два и отчёт будет лежать на твоём столе.

— Хреново Павел Григорьевич, что неизвестно ничего, — пожурил Курлова Протопопов. — Работать надо лучше. Напрягитесь.

— Хреново, но я уже отправил туда ребят, чтобы разорались что к чему. Результат гарантирую.

Пожурить Курлова, Протопопов пожурил, однако возможное спасение части членов Прогрессивного блока, Александр Дмитриевич не считал за катастрофу и даже провал. И положа руку на сердце, вовсе полагал, что такое спасение в принципе даёт куда большее преимущество для дела, чем смерть радикалов.

Объяснялось все просто. Выжившие члены Прогрессивного блока, оскорбленные и униженные действиями министра внутренних дел, перейдут к самым решительным ответным шагам. И именно это может сыграть с ними злую шутку. Если проводить параллель со спортом — то можно было представить отправленного в нокдаун соперника, который до боя чрезмерно верил в собственные силы и начал хорохориться. Толком не оправившись, такой соперник пытается незамедлительно реваншироваться и бежит «с шашками наголо», открываясь под ещё один удар. Ну а по итогу отправляется в нокаут вместо нокдауна. Так и здесь, осклабившись, веря безоговорочно в собственные силы, члены Прогрессивного блока, толком не придя в себя, попытаются отквитаться за нанесённое им оскорбление. Начнут принимать необдуманные и не взвешенные решения, а в ответ с большой долей вероятности пропустят акцентированный удар, который может стоить им поражения. Этот удар по принципу домино завалит все те силы, которые сейчас стояли на ногах крепко и являлись стороной «А» в разворачивающимся конфликте.

— Что любопытно, Александр Дмитриевич, так это то, что агентура докладывает о слухах, активно просачивающихся в массы в последние часы.

— Так? — нахмурился Протопопов. — Подробности давай.

— Утверждается, причём из разных и не пересекающихся источников, что вслед за полком Губина к Петрограду подошли другие части. Якобы генерал Алексеев перестраховывается. И если что-то пойдёт не по плану, он отдаст приказ ввести войска в столицу незамедлительно.

— Да уж, — вздохнул Александр Дмитриевич.

Эта новость точно была неожиданной. И очень не хотелось верить, что Михаил Васильевич действительно подвёл к столице другие военные части. Однако Протопопов поймал себя на мысли, что на месте Алексеева сам поступил бы точно также. Развязывая большую партию, будь готов к тому, что ситуация в любой момент может обернуться так, как ты того не ждёшь. И опытнейший стратег Алексеев наверняка это понимал. Поэтому вряд ли сказанное Курловым было слухом, скорее всего под Петроградом действительно стояли новые военные части. Михаил Васильевич перестраховывался, что понятно.

— О каких частях идёт речь? — уточнил министр.

— Полагаю, что это Уссурийская дивизия.

— Ясненько... Приказ, положим, Алексеев вряд ли отдаст раньше следующего утра, — заявил министр.

— Почему? — Курлов приподнял бровь. — Вы виделись с ним?

— Что-то типа того, — в ответ Александр Дмитриевич криво улыбнулся. — Но то, что в Петроград в любую минуту могут зайти новые войска, это то с чем придётся считаться. Смотрите в оба и не прохлопай этот момент.

— Я пошлю людей на подъезды к городу, — отреагировал Павел Григорьевич. — Возьмём ситуацию с вводом войск под контроль. Это я тоже гарантирую.

— Твой прогноз от чего может зависеть ввод войск?

— Ну-у, по всему Петрограду сейчас проходят совещания разного толка. Вся гниль полезла наружу и господа оппозиционеры хотят выработать единую линию поведения в новых условиях. Мое личное мнение — они пытаются создать коалицию на остатках Прогрессивного блока. И я могу сказать на таких встречках уже отнюдь не стесняются говорить о том, что оппозиции следует воспользоваться моментом и забирать власть в свои руки. Все настроены крайне по боевому.

— Куй железо пока горячо, все правильно, — заполнил паузу Протопопов, пока Павел Григорьевич переводил дыхание, прежде чем продолжить. — О чем речь, собственно?

— Их первые инициативы — назначение нового главнокомандующего, созыв нового и якобы временного правительства, а ещё введение военного положения в столице до стабилизации ситуации.

— Понятно. Какое из этих инициатив уже приняты — известно?

— Достоверно неизвестно, — Курлов покачал головой.

Протопопов задумался. Характер озвученных Курловым инициатив, которые выдвигались революционерами указывал на то, что те желали сменить так называемое «ЛПР» в разрезе законодательной власти. И сделать так, чтобы лицо принимающее решение отныне находилось в их лагере. Причём формально они хотели подойти к вопросу, обставив все это «законными» основаниями и сиюминутной надобностью. Ну а вводя военное положение они по сути давали себе полную неограниченную власть, чем и собирались воспользоваться сполна. Тут важно было понимать ещё вот что — убери с улиц простых людей, горожан, сделай столицу большим безлюдным пустырём и ты останешься один на один с теми, кто не согласен с изменениями.

Остальные то разойдутся по домам, следуя спущенному приказу.

Ну а несогласными оставались прежде всего нынешнее правительство, формальным лидером которого оставался князь Голицын, как его премьер, а фактическим — министр внутренних дел Протопопов.

Ситуация непростая.

Александр Дмитриевич чувствовал, что его пытаются поймать на крючок, чтобы потом подсечь и выудить из игры. Бросить на берег и обезвредить. Как заправский рыбак вылавливает из пруда рыбу, так хотели поступить и с Протопоповым, чувствуя в министре внутренних дел реальную угрозу.Оппозиционеры понимали, что после приказа Протопопова о роспуске резервистов из Петроградского гарнизона у них появиться подавляющее численное большинство. В министерстве не наберется должного числа бойцов, чтобы противостоять военным частям, поэтому ничего не остановит вояк генерала Алексеева учинить расправу и организовать государственный переворот. Тем более, что формально именно Протопопов первый организовал переворот в Думе, а действия Михаила Васильевича — это вроде как понятная и обоснованная реакция...

Хотя, говоря до конца откровенно, Александр Дмитриевич понимал и другое. Не прозвучи из его уст приказ о переводе резервистов на промышленные предприятия, то ничего бы не изменилось. Несколько тысяч слабо обученных и совершенно неорганизованных резервистов ничего не смогли бы противопоставить частям генерала Алексеева, напротив закалённым в бою. А того хуже — при первом же конфликте все эти тысячи перебежали бы на сторону врага немедля.

Несмотря ни на что, доклад Курлова звучал крайне удручающе и не вселял в министра оптимизм.

— Какие новости по Келлеру? — вздохнул Протопопов.

— Будет к началу завтрашнего дня.

— А какие новости от министров?

— Работают, но если введут военное положение — пиши пропало. Все инициативы полетят.

Александр Дмитриевич медленно покивал.

— Ещё из важного, что тебе надо знать, Саш. Агентура докладывает, что в город начинают стекаться революционеры со всей Империи. В том числе бегут ссыльные. Как ты понимаешь, именно эти подонки представляют самую большую опасность. Брезговать террористическими способами борьбы они не станут. Поэтому нам надо иметь это в виду.

Протопопов снова кивнул — да, так и есть. Ссыльным не понадобятся формальности в виде «законных» оснований, чтобы взять власть в свои руки. Они уже как будто бы преданы существующей властью (потому что считают свои обвинения не стоящими и выеденного яйца) и борьба с оной радикальными методами — более чем нормально.

— Их местоположение известно?

— Нет.

— Выясни, надо ударить на опережение и перерезать им глотки. Допустить, чтобы ссыльные вклинились в события мы не имеем права.

— Выполним. Ещё распоряжения? — осведомился Курлов.

— Завтра начнётся союзническая конференция и наша задача сделать так, чтобы она не сорвалась до приезда Келлера. Понятно изъясняюсь? Господ делегатов оповестите о том, что царь прибыл в Петроград и готов их предварительно принять завтра с утра.

— Почему не сегодня? — уточнил Павел Григорьевич, озадаченно почёсывая макушку.

— Нам надо самую малость подготовится к этой встрече, Паша.

— Будет сделано.

— Выполняй. Члены нашей делегации оповещены о том, что я просил их явиться в здание министерства?

— Прибудут к вечеру, я почему и спрашивал о целесообразности приглашать иностранцев на утро. Переназначить наших на завтра, чтобы все прибыли в одно время?

— Не надо. Есть отказавшиеся? — уточнил министр.

— Таких нет, прибудут в полном составе.

— Хорошо, — Протопопову явно пришлись по вкусу эти слова. — А хорошо, Паша потому, что завтрашняя конференция пройдёт здесь.

— В министерстве в смысле? — искренне удивился генерал. — Это чревато нападением на министерство, ты ведь должен это...

— Выстоим, — нетерпеливо перебил Александр Дмитриевич. — И ещё, сколько у нас есть реально времени до того, если все же прозвучит приказ о вводе в столицу новых частей?

— Несколько часов, полагаю, — прикинул Курлов. — В лучшем случае — до завтрашнего утра. И попрут.

Министр тотчас отдал новое распоряжение генералу.

— Связывайся с Каланчой и его людьми и озвучивай им задачу, что все попытки революционно настроенной оппозиции должны быть пресечены на корню в кратчайший срок. Способы пусть не выбирают. Это все.

— Сделаем, — отозвался Курлов.

И тотчас развернулся и зашагал прочь — выполнять полученные распоряжения.

Пока шёл разговор, к зданию министерства внутренних дел безостановочно подъезжали автомобили.

Здесь последние несколько часов кипела работа. Министерские не покладали рук.

Спортивное общество «Динамо» в лице директора выполняла свой полученныйнакануне приказ.

По адресу свозили мешки с песком, лес, а главное — вооружение из Петроградского гарнизона.

Уже отдавая приказы Курлову, выезжая к Государю в Царское село, задолго до описываемых событий, Александр Дмитриевич отчетливо понимал, что его министерству следует быть готовым к полноценному штурму. Не Алексеев, так обязательно кто-нибудь другой попер бы испытывать свою удачу.

Договариваться Протопопов отныне ни с кем не собирался.

Оставшиеся часы вечера Протопопов занял тем, что встретил членов российской делегации. Тех самых, что были заявлены к участию в союзнической конференции в оригинальной истории. Подъехали бывший и нынешний министры иностранных дел Сазонов (с недавних пор бывший послом в Лондоне) и Покровский, министр финансов Барк, военный министр Беляев. А вместе с ними представляющие Ставку великий князь Сергей Михайлович и Гурко, бывший к настоящему моменту исполняющим обязанности начальника штаба Ставки Верховного главнокомандующего. Если члены правительства были воодушевлены, полны решимости и имели полное представление о происходящем, то того же нельзя было сказать о представителях Ставки. Эти выглядели напряжёнными, озадаченными и по большей части совершенно не понимали, что происходит. Похоже, что Алексеев не поставил в курс дела ни одного, ни другого. И Гурко действительно не знал какого черта в Петроград заведены полки. Как не знал он и то, почему Государь, особенно на фоне столичных беспорядков вдруг решил прибыть в Петроград, и пригласил членов своей делегации не куда-нибудь, а в министерство внутренних дел.

Потому министры по большей части тепло приветствовали Протопопова, который провёл их в свой кабинет и приказал подать чай. А военные тотчас с порога начали высказывать беспокойство о происходящем.

— Что происходит, Александр Дмитриевич? — спрашивал Гурко. — Никто не может мне по человечески обьяснить какого беса здесь творится!

— Где Государь? — вторил великий князь. — Мне необходимо говорить с ним прямо сейчас!

— Спокойствие, господа, — Александр Дмитриевич взял обоих под локти и проводил в свой кабинет. — Проявите выдержку и вы все узнаете. Всему своё время.

Уже в кабинете Протопопов рассадил гостей за столом. Подали чай. А потом пришёл Император.

Разговаривали долго.

Звучало множество вопросов.

Разошлись когда время перевалило за полночь.

Было принято решение оставаться в здании министерства внутренних дел до утра. Ведь именно сюда по итогу оказалась перенесено место проведения союзнической конференции.

Протопопов, когда тяжелый день подошёл к концу, выслушал ещё несколько донесений, которые приносили агенты от Курлова. Докладывали Глобачев и Васильев.

Город внешне стих, потому что ночью ударил крепкий морозец. Но скрытая жизнь внутри Петрограда кипела и набирала обороты. Так Александру Дмитриевичу стало известно, что в городе начали появляться первые листовки, которые содержали некоторые директивы стихийно возникающих новых органов власти или по крайней мере неких группок, которые пытались взять на себя такую роль. В глаза листовок министр пока не видел, но догадаться об их содержании было несложно.

При этом не покладая рук работали динамовцы, начались облавы и зачистки, но людей для того чтобы контролировать ситуациюкатастрофически не хватало.

А потом было сообщено что в нескольких километрах от Петрограда замечена Уссурийская конная дивизия небезызвестного генерала, прихвостня Гучкова и заговорщика — Александра Михайловича Крымова. Ничего удивительного так то, очевидно это стало уже в тот момент, когда в Петроград подошёл казачий полк Губина.

Ну а окончательно все стало понятно тогда, когда Протопопов убедился, что о действиях Алексеева ничего не знали в Ставке и Гурко, заменяющий Алексеева лишь широко хлопал глазами, узнав о присутствии Губина в столице. Для этого Протопопов говорил с ним отдельно и подальше от посторонних глаз.

Как так? Измена?

Хлопал глазами Гурко, не веря своим ушам.

Вот так, господин хороший...

Отвечал военному Протопопов.

Штурма раньше следующего утра ожидать не стоило. Крымову следовало переговорить с Алексеевым и только потом будет принято непростое решение. Но то, что штурм теперь будет, в этом не было никаких сомнений.

Ну а приготовления к штурму не останавливались ни на мгновение. Работа кипела.

Наконец, поняв, что все налажено, не требует дополнительного контроля, а до утра вряд ли произойдёт что-то и ряба вон, Протопопов заставил себя улечься спать.

Глава 21

«Объединение России великое дело, — писал Келлер, но такой лозунг слишком неопределенный. Объявите, что Вы идете за законного Государя, и за Вами пойдет без колебаний всё лучшее, что осталось в России, и весь народ, истосковавшийся по твердой власти», граф Келлер.

Год 1917, январь 19, утро, у здания Министерства внутренних дел.

О переносе конференции в здание министерства внутренних дел, прибывающие утром члены союзнических делегаций узнавали перед на встречей с Государем Императором. Как узнавали они и о том, что ранее анонсированный формат конференции будет несколько видоизменён. А ещё на нем прозвучат новые вопросы, которые раньше никак не анонсировались.

Так, помимо заявленной со стороны России делегации, в конференции теперь будут учавствовать министр внутренних дел, а также остальные члены правительства. Ну и сам Государь, под председательством которого конференция отныне пройдёт.

По логике вещей новость должна была всех воодушевить — когда на столь ответственной встрече присутствует сам самодержец, то все вопросы можно решить «не отходя от кассы» и без «взятия на карандаш» для дальнейшего рассмотрения компетентными органами. Следовательно — значительно сокращается время принятия решения. Со стороны выглядит отлично, так ведь?

Однако нашлись те, кто воспринял новость о переносе и о новом составе делегации довольно сдержанно и начали негативить. Прежде всего, речь шла об Англии и Франции, члены делегации которых быстро смекнули, что конференция будет происходить без ведома и учёта тех политических кругов, на которые вот эти вот западные «партнеры» рассчитывали больше всего. А у самих делегаций сих государств не заготовлено при себе позиции по новым выносимым вопросам. Не зря столько времени тратили послы Палеолог и Бьюкенен на нахождение поддержки среди революционно настроенных масс в столице Российской Империи.

Больше всех возмущались господа англичане во главе с членом нынешнего британского «Военного кабинета» лордом Альфредом Милнером, подначиваемым другими британскими делегатами в лице лорда Ревелстока. Глава французской делегации Гастон Думерг выглядел куда более сдержанным, но также показывал недовольство.

Прямо сейчас Милнер, который играл заметную роль в военном кабинете графа Ллойда-Джорджа, наседал на Николая, требуя немедленной отставки министра внутренних дел Протопопова. Начал он с донесения Государю о том, как «этот мерзавец, собак и последний человек за спиной Николая» поступил с сэром Бьюкененом в Таврическом дворце во время возобновленной думской сессии.

Протопопов краем уха слышал разговор Николая с Альфредом, который происходил на английском языке в кабинете министра внутренних дел.

— Если вы чтите интересы и уважаете своих союзников в лице его величества монарха Георга, а также признаёте ту колоссальную и умопомрачительную работу, которую проводит наш кабинет во главе с сэром Ллойд-Джорджем, то этого человека здесь быть не должно! — говорил Милнер. — Я, от лица всего английского народа, требую немедленной отставки Протопопова с поста министра внутренних дел и уголовного преследования!

Англичанин говорил распыляясь и явно нервничая, потому как он понятия не имел, куда могут завести Россию происходящие события в Петрограде. Но при этом всерьёз считал, что русский министр внутренних дел является виновником начавшегося бардака. Вместе с тем лично Милнер был ответственен перед своим премьером за результат переговоров и его политическая карьера могла оказаться на волоске.

— Вынужден отказать в вашей просьбе, — отвечал Государь и Протопопов слышал лязг металла в его голосе. — Англия, при всем моем глубоком уважении к английскому народу и к названным вами господам, не может диктовать России то, что делать.

— То есть этот человек, оскорбивший британского посла, остаётся в вашем правительстве?

— Я вам все сказал, Альфред. Слушайте внимательней.

Повисла пауза, видимо Милнер пытался понять как реагировать на отказ царя. Однако, по сути выдвигая ультиматум русскому царю, английский политик должен был приготовиться к возможному отказу. Но когда отказ прозвучал, он все таки вогнал англичанина в ступор. Не привык Милнер к такому вот обращению. Пусть привыкает.

— Уведомляю вас, что я поставлю перед своей делегацией вопрос о целесообразности нашего присутствия на конференции. Для моей страны оскорбительно и унизительно учавствовать в подобном, — наконец, заявил Милнер после затянувшейся паузы.

— Покидайте, — ответил коротко и без промедления Государь.

— Вы пожалеете, что приняли такое решение! — англичанин вновь распалялся и затарахтел. — Вы не подумали о последствиях для русской армии и для себя!

Николай ничего не ответил. Все, что требовалось сказать — он сказал и повторять не собирался. А через несколько секунд дверь кабинета хлопнула. Милнер столкнулся у выхода с Протопоповым и зыркнул на Александра Дмитриевича взглядом полным ненависти и пренебрежения.

— Пожалеете... — прошептал он, переходя на русский.

Протопопов только улыбнулся в ответ. Он знал, что при всей внешней браваде, Милнер не отзовёт свою делегацию от участия. У него на то нет полномочий, а заручиться на этот счёт поддержкой в Лондоне Альфред попросту не успеет. Поэтому британцы останутся. Никто никуда не уйдёт.

Далее выяснилось, что конференцию собрались покидать французы. Глава их делегации также заходил к Николаю, но теперь ввиду того, что разговор проходил на более сдержанных тонах, Александр Дмитриевич не расслышал содержание. Впрочем, когда француз вышел на его лицо можно было разглядеть полнейшее разочарование.

Судя по всему, этого французского товарища тоже никто не стал держать — пусть уходят, если на то хватит душку.

Протопопов понимал, что Государь рисковал, но рисковал осознанно...

Затем происходили и другие встречи, но куда менее напряжённые и после них никто никуда не уходил. Когда к Государю пришли представителя итальянского Правительства сенатор Шалойя и генерал Руджери–Ладерки, Протопопов позвал ввернувшийся Курлов. Времени было без пятнадцати девять. Ровно пятнадцать минут до начала союзнической конференции, которая пройдёт прямо в кабинете Протопопова. Да, делегациям придётся потесниться, но ничего страшного.

— Наступают... — сразу сказал генерал Курлов в лоб.

Протопопов кивнул и отправился осмотреть возведённые к утру укрепления вокруг здания министерства внутренних дел.

Ров вокруг здания рыть не стали. Это было лишнее. Во-первых земля была хорошо промерзлая и пришлось бы изрядно помучиться иизрасходовать сид, а во вторых Протопопов не счёл нужным тратить на это время. Зато укрепления из мешков с песком и рогатин возвели на совесть. Так просто в министерство внутренних дел отныне не проберешься, а кто попытается — наткнётся на шквальный огонь орудий — благодаря Хабалову Протопопов получил в своё распоряжение новенькие стволы из Петроградского орудийного завода. И то, как Александр Дмитриевич расставил их — в этом тоже был определенный сюрприз и крайне неприятный... Но сюрприз хорош лишь тогда, когда он до момента вручения остаётся неожиданным. Поэтому детали своего сюрприза Александр Дмитриевич не спешил раскрывать.

Глядя на возведённые укрепления, Александр Дмитриевич понимал, что теперь у него был реальный шанс дождаться прихода генерала от кавалерии Келлера...

Тем более, что в крайнем докладе Глобачева значилось, что накануне генерал Алексеев таки был назначен главнокомандующим Русской армии, благодаря воле нового стихийно возникшего правительственного органа взамен «изменников».

Вот такие начали происходить дела.

Подойдя к Феде, который отвечал за контроль возведения укреплений вокруг здания министерства и за расстановку бойцов, Протопопов положил руку на плечо своему верному телохранителю и крепко сжал.

— Готовы?

— Да, Александр Дмитриевич, более чем.

Федя с улыбкой погладил ствол пулемета.

Полицейские, имеющие боевой опыт и приведённые директором департамента полиции Васильевым — все стояли на своих позициях.

А потом началось...

Части Уссурийской конной дивизии начали появляться отовсюду. Здесь были части одной из бригад — второй. Протопопов узнавал форму первого Амурского казачьего полка имени генерал-адъютанта Муравьева-Амурского, возглавлял который полковник Сычев. Форму Уссурийского конного дивизиона и, уже знакомую — форму губинского казачьего полка.

Впереди бригады скакал лично генерал Крымов Александр Михайлович. Небольшого роста, как можно было судить и коренастый вояка с завышенным самомнением.

Скакали шагом, и к удивлению Протопопова — без оружия на изготовке. Сам Крымов нёс какую-то тряпицу, который держал над головой.

Белый «флаг».

Имея подавляющее преимущество в силе, Александр Михайлович натурально давал понять противной стороне, что перед тем как будет решительный штурм, он хочет провести переговоры.

Протопопов осмотрел вновь свои позиции — в принципе чего-то подобного от Алексееваон ожидал. Не сделай этого генерал и его не поймут другие. А так Михаил Васильевич сможет отсчитаться, что пытался решить конфликт и вразумить Государя. То, что Крымов действует по распоряжению на то Алексеева — Александр Дмитриевич не сомневался.

Ну что же...

Наверное, в любой другой ситуации Протопопов бы приказал уведомить Николая о запросе переговоров. В любой другой ситуации — не сейчас.

Просто потому что подчас слова уже ничего не значат.

Протопопов поднял руку над головой, подержал ее так несколько секунд, а потом резко опустил. Александр Дмитриевич отчётливо понимал, что порой ему следует принимать важные решения, которую могут быть непопулярными. И только так можно изменить ситуацию, которая складывается не в твою пользу. Вот такое решение было принято министром внутренних дел сейчас.

Сложно.

Непросто.

Точно будет непопулярно.

Но так надо.

— Огонь!

Полицейские за автоматами начали пальбу.

«Максимы» косили кавалеристов, как траву на лужайке. Десятки и сотни кавалеристов падали на землю, падали лошади.

Началась давка.

Поднимался дым, глушило и закладывало уши. В стороны летели кровь и плоть. Атака, предпринятая Протопоповым застала кавалеристов врасплох и явно дала понять Крымову, а заодно и Алексееву, что разговаривать здесь отныне не будут. Все шансы договориться остались позади. А теперь разговаривать будут пули.

Надо отдать должное, на фронте казаки не кукурузу стерегли. Им понадобилось совсем немного времени, чтобы организоваться и начать своё наступление — прямо сквозь пулемётный огонь, к укреплениям у здания министерства. Казаки понимали, что стоит прорваться через пулемётный шквальный огонь и у обороняющихся не останется шансов устоять.

Но Протопопов, развязавший кровавую бойню, предвидел это.

Сработал тот самый сюрприз, который Александр Дмитриевич готовил для алексеевцев. Для этого министр вдохновился ранее выполненным трюком, который в самом начале его пребывания в этом времени и теле сработал безотказно т показал результат выше всяких похвал. Справа и слева улицыначали подъезжать грузовики, имеющие на борту пулемёты. Водители по сути брали Уссурийскую дивизию в коробочку, накидывая на казаков смертельную петлю. Ещё даже не остановившись, пулеметчики с грузовиков открыли огонь, теперь уже скашивая кавалеристов с флангов.

Протопопов наблюдал за всем происходящим лёжа за мешками с песком, зажав ладонями уши. Поскольку летело с разных сторон, в том числе со стороны казаков, можно было очень легко схлопотать шальную пулю.

Для бригады это был очень чувствительный удар.

Но главное — война отныне была объявлена в открытую. И стороны теперь не скоро сядут за стол переговоров.

Однако, как бы не косили пулеметчики «газон» у здания министерства внутренних дел, убить всех и за один раз было не реально. Патроны у пулемётчиков таяли на глазах. Протопопов рассчитывал, что ему удастся сломить казаков столь неожиданной атакой и специально оставлял«окно» в виде одной из сторон, на который не были поставлены пулеметчики, чтобы казаки могли начать отступление. Но патроны таяли, запасы которые удалось раздобыть Хабалову, стремительно кончались, тогда как казаки не собиралась отступать — что-что, а из боевой дух в отличие от патронов только рос и укреплялся!

Сквозь мясорубку казаки натужно прорывались к укреплениям, упирались в рогатки, насаживались на них, но перли вперёд. Слева и справа, по флангам, теряя десятки и десятки людей, казаки прорвались к грузовикам и ценой собственных жизней принялись переворачивать автомобили и рубить водителей с пулемётчиками...

Протопопов отчётливо понял, что когда из пулемёта вылетит последний патрон, полицейским придётся сдерживать казаков, сталкиваясь кость в кость.

А ещё Александр Дмитриевич понимал и то, что совсем через короткий промежуток времени к зданию министерства окажутся подведены силы ещё одной бригады Уссурийской дивизии. Та тоже подведена в город и наверняка успела получить сигнал о необходимости подмоги.

Шквальный огонь пулемета стал утихать. И вот первые казаки, спешившись, бросились на укрепления министерских.

Секунда.

Другая.

Прозвучал последний выстрел. Причём как с одной, так и с другой стороны.

Настало время рукопашной и в этой схватке казаки по прежнему имели внушительное численное большинство.

Протопопов, не пожелавший оставаться в стороне, бросился в самую гущу событий, сражаясь плечом к плечу с Федей и Курловым.

На смерть.

Он знал, что в эти минуты уже началась конференция. Знал, что внутри министерства прекрасно слышат грохот и крики с улицы. Но Протопопов верил, что у Государя и других делегатов хватит мужества провести непростые переговоры в новых реалиях. И его задача заключалась в том, чтобы дать Николаю эти переговоры провести от начала и до конца. Со всеми вытекающими

Поэтому сегодня Протопопов сражался наиболее отчаянно, не жалея ни себя, ни тех кто бился с ним плечом к плечу. И уж тем более не жалея врага, которого ждал ещё один сюрприз.

Начали открываться окна здания министерства внутренних дел и оттуда в самую гущу казачьих построений полетели ручные гранаты. Гранаты оставляли заметные плеши в построениях частей Уссурийской дивизии, вводили наступающих в ступор, гасили наступательный порыв, заставляя атаку захлебнуться.

Ещё чуть-чуть, самую малость следовало перетерпеть и одна из бригад будет смята и отброшена, потеряв в бою большую часть личного состава.

Но увы и ах, Бог располагает, а Протопопов мог лишь только предполагать. Когда ситуацию почти удалось переломить и по крайней мере наступление казаков оказалось остановлено, на улицу, ведущую в министерство, выкатила первая дивизионная бригада...

— С-сука, — Александр Дмитриевич выручался сквозь зубы.

Кончились пули.

Кончились гранаты.

А всего через несколько минут казаки таки прорвут укрепления полицейский и хлынут внутрь ничем и никем не сдерживаемой лавиной.

Ломались рогатки, разбрасывались мешки, сыпался песок, в который впитывалась кровь.

Но когда Александру Дмитриевичу показалось, что все кончено и его ставка не сыграла, в конце улицы появились силуэты кавалеристов. Свиты Его Императорского Величества генерала от кавалерии графа Келлера Фёдора Артуровича.

На всех порах полк 12-й кавалерийской дивизии во главе с первой шашкой России летел к зданию министерства внутренних дел. А там, как было известно Фёдору Артуровичу пребывал Государь, ожидавший своего верного генерала в Петрограде. Старому генералу, монархисту до мозга костей, не надо было ничего объяснять. Достаточно было того, что кто-то, пусть и в форме русской армии посмел атаковать место локации Его Императорского Величества. Как так произошло и почему Фёдор Артурович разбираться не стал. А для начала решил натянуть глаз на жопу царским обидчикам, как бы они себя не называли и какие бы прежние заслуги у них не были...

Келлер ударил решительно и неотвратимо. Сминая неожиданной атакой в тыл ряды бригады Уссурийской дивизии. Кавалеристы Фёдора Артуровича стремительно разили похлеще самых мощных пулемётов. Были потери, когда ты стараешься с не менее сильным оппонентом, потерь не избежать. Но размен ввиду неожиданности атаки генерала от кавалерии, был совершено неравнозначный...

Не прошло и десяти минут, как Уссурийская дивизия оказалась разгромлена практически в полном составе. Пытаясь уберечь хотя бы часть личного состава, Крымов скомандовал отступление. Сам генерал предатель был ранен и с трудом держался на седле. Протопопов подавил в себе желание броситься за ним следом и добить. Может и подучилось бы, но тогда пришлось бы полечь с Крымовым рядышком.

Кавалеристы Келлера праздновали победу. Сам Фёдор Артурович спешился со своего коня и двинулся к входу здания министерства внутренних дел. Выпачканный в крови, принимавший с бою самое деятельное участие. Грозный и высокий богатырь, рыцарь от христианства, как называли его современники и как он представал на страницах исторических монографий много лет спустя.

Полицейские у министерства опускали оружие. Безумие прекратилось. Протопопов встретил графа Келлера лицом к лицу. Генерал от кавалерии остановился перед министром и вернул в ножны именную шашку, дарованную накануне Государем. И сразу Фёдор Артурович перешёл к делу.

— Я получил депешу от вас, что Отечество нуждается в защите, и я немедленно отреагировал на угрозу!

Келлер, который был выше Протопопова сразу на две головы, сплюнул под ноги и вытер тыльной стороной ладони губы, заодно размазав кровь противотока по лицу. Он хищно улыбнулся.

— Теперь, зайдя в Петроград, я слышу разговоры о скором отречении Государя и о провозглашении какого-то нового правительства. Вот телеграмма, которую я послал Царю перед самым своим незамедлительным выездом.

Келлер достал из за пазухи скомканный листик и зачитал вслух:

— Третий конный корпус не верит, что Ты, Государь, добровольно отречёшься от престола и дашь добро на формирование какого-то нового правительства. Прикажи, Царь, придём и защитим Тебя.

В строках этой телеграммы, Александр Дмитриевич легко узнал знакомые слова из текста отправленного Келлером Государю после отречения последнего.

Келлер, закончив читать свою депешу, поднял взгляд и уставился на Протопопова.

— Ответ мной не был получен до сих пор. А значит у Государя проблемы. Но мне казалось всегда отвратительным и достойным презрения, когда люди для личного блага, наживы или личной безопасности готовы менять свои убеждения, а таких людей громадное большинство. Я хочу видеть Царя!

Протопопов, сам едва стоявший на ногах, вдруг понял, что светится от счастья, как будто мальчишка. В ответ на слова Фёдора Александровича, он протянул генералу от кавалерии руку и крепко пожал.

И это рукопожатие стоило куда больше любого сказанного слова.

Это было рукопожатие надежды и веры в лучшее.

Конец.

Уважаемые читатели, на этом третья книга истории про попадание нашего героя в тело Протопопова закончена. Спасибо, что Вы до сих пор со мной и моим героем.

Теперь мне надо отвлечься от этой истории, чтобы она не скисала. Следующая книга будет на другую тему, жду Вас и там. А потом продолжим наблюдать за Протопоповым дальше.

Nota bene

Опубликовано Telegram-каналом «Цокольный этаж», на котором есть книги. Ищущий да обрящет!

Понравилась книга?

Не забудьте наградить автора донатом. Копейка рубль бережет:

Последний министр. Книга 3

Продолжить чтение