Читать онлайн Дневник законченной оптимистки бесплатно

Глава 1

Недоброе утро (воспоминаний)

«Моя жизнь – легка и радостна» – такая надпись встречает меня утром в ванной. Желтые клеенчатые буквы налеплены прямо на зеркало и расположены так, что, если захочешь разглядеть собственное лицо, придется встать на цыпочки. Я невольно и резко отшатываюсь от лимонного слогана, но на автомате перечитываю его снова и снова.

Паста, соленый, как море, «Парадонтакс» валится из рук и по закону подлости улетает за стиральную машину. Но мне не до спасательных работ. Довольно сносное настроение, будто сорвавшийся с канатов лифт, ухает вниз.

– Мама! – кричу я, распахнув дверь ванной. – Что это за фигня на зеркале?

Неторопливо, словно облако, мама выплывает из кухни и, сняв фартук, поднимает на меня задумчивые глаза:

– Ты о чем, Майя?

– Об этом! – Я делаю страшное лицо и тычу зубной щеткой в клеенчатую надпись.

– А-а, это аффирмация, – моментально расцветает мама. – Не обращай на нее внимания. Она незаметно действует на подсознание и настраивает на позитивный лад.

– И зачем она здесь? – Мой голос обманчиво мягок.

– Я по всему дому такие расклеила. Чем чаще они попадаются на глаза, тем быстрей подействуют.

Отодвинув родительницу, я протискиваюсь на кухню и кручу головой. Ну, точно! Моя маман обклеила странными фразами всё вокруг.

«Жизнь любит меня!» – возвещает огромное сердце из цветной бумаги на холодильнике. «С каждым днем мои дела идут все лучше и лучше!» – заверяет растяжка над столом, за которым веселая Алёнка, обставив тарелку игрушками, жует драники. «Я излучаю оптимизм и радость» – убеждает плакат на шкафчике с посудой.

Видимо, мама опять начиталась в Интернете какой-то ерунды. Она у нас настоящая мечта спамера: не только внимательно изучает каждую рассылку, неизвестно как угодившую в почтовый ящик, но и добросовестно выполняет все бредовые советы сетевых гуру.

– Гав-гав, мы нашли домик, – Алёнка засовывает в кармашек моей пижамы сразу трех резиновых собачек.

Кармашек трещит по швам, но дочь не останавливается – пихает к собакам пластмассовую семью лисят и керамическую кошку.

– Ура! Теремок! Будем жить дружно.

Я отпрыгиваю и торопливо выковыриваю из кармана игрушечный зверинец. Да елки-палки! Карман теперь болтается на нитках. А ведь пижама почти новая: я ношу ее только второй год. В отчаянии отрываю карман совсем.

– О, одеялко! – радостно кричит Алёнка и тигром выхватывает получившийся лоскуток.

Я поворачиваюсь к маме.

– Ты что, правда, веришь, что всякие там аффирмации улучшат твое настроение?

– Верю, – с фанатичным видом кивает мать. – Самогипноз – великая вещь.

Я мысленно считаю до пяти, чмокаю Алёнку в щеку и незаметно стаскиваю с ее тарелки пару драников. Они такие вкусные, что настроение почти сразу приходит в норму. Что ни говори, драникотерапия – великая вещь. Особенно для людей с белорусскими корнями.

– А ты не могла бы заниматься самогипнозом исключительно в своей комнате? – с набитым ртом бормочу я. – Зачем ты эти транспаранты по всей квартире расклеила?

Мамин взгляд мгновенно леденеет. Она уже тридцать лет работает музыкальным педагогом в детском саду, и за это время научилась делать такой вид, от которого цепенеют даже самые наглые. Я поневоле отвожу глаза.

– Психологи рекомендуют вешать аффирмации там, где проводишь больше всего времени, – мама с любовью поглаживает стол. – А я на кухне в основном и торчу: у нас ведь некоторые почти без остановки трескают. Прям хоть от плиты не отходи.

Мои щеки предательски вспыхивают. Мама наливает себе сока, осушает стакан залпом:

– К тому же тебе самовнушение тоже полезно. В последнее время ты просто сосредоточие негатива.

– Да что ты говоришь? – Во мне снова подымается волна раздражения. – А с чего я, по-твоему, должна позитивом-то фонтанировать? Я, между прочим, второй месяц работу найти не могу. И личная жизнь у меня, кстати, тоже схлопнулась.

– По-моему, ты путаешь причину и следствие. – Мама забирает у Алёнки пустую тарелку и быстро ополаскивает ее под краном. – Может, дела у тебя не ладятся именно из-за того, что ты такая пессимистка? И мужчины, и работодатели любят жизнерадостных, тех, кто идет по жизни с улыбкой. – Выключив воду, она вытирает руки полотенцем. – А у тебя же постоянно такое лицо, будто ты только что любимую корову схоронила. Неудивительно, что люди шарахаются.

– Ну, спасибо. – Я до боли в пальцах сжимаю щетку, а глаза наливаются слезами. – Спасибо за поддержку.

Через секунду я пячусь обратно в ванную с твердым намерением включить воду и немного всплакнуть, но, споткнувшись о порог, растягиваюсь в коридоре.

Мать теребит ухо и задумчиво кивает своим мыслям.

– Нужен еще один плакат. Про внимательность.

– Ушиблась, да? Бедненькая… – Дочь с сочувственным видом бросается на меня, ее острые колени больно врезаются мне в живот, прямо в район мочевого пузыря.

Мгновенно забыв о ванной, я выбираюсь из-под Алёнки и стремительно отползаю в туалет.

Мама недавно купила новый освежитель воздуха, и в туалете у нас теперь пахнет шарлоткой с корицей. Ощутив запах печеных яблок, я как-то сразу успокаиваюсь и погружаюсь в мечты. Вот бы мне сейчас шарлотку. Или круассан. Или хотя бы кекс, а лучше все сразу.

С мечтательным видом я присаживаюсь на унитаз, а потом почти сразу подпрыгиваю: на двери туалета налеплена еще одна аффирмация. Да какая! «Я привлекаю в свою жизнь лучшего из мужчин». Ну, это уж слишком!

– С чего ты взяла, что мне нужен мужчина?! – выскочив в коридор, кричу я; мама и Алёнка уже в прихожей – обуваются. – Мне и одной неплохо. Я, чтоб ты знала, в ближайшие годы вообще не планирую заводить отношения!

– Ну и славно. – Мама застегивает молнию на Алёнкиных сапогах и выпрямляется. – А вот я хочу замуж. И выйду. Самогипноз – великая вещь.

* * *

Мама и Алёнка отправляются в садик, я возвращаюсь в ванную и трубкой от пылесоса вызволяю зубную пасту из-за машины. Тюбик облепился паутиной и напоминает кокон, на нем, словно брошка, восседает огромный паук. Меня передергивает. Я тычу в тюбик трубкой, надеясь, что паук свалит подобру-поздорову, но тот крепко вцепился в ошметки своих сетей и не шевелится. Может, дохлый?

Я решаю бросить «Парадонтакс» в ванну и смыть паутину водой. Набрав полную грудь воздуха, осторожно подцепляю тюбик пальцами, и паук, конечно, тут же оживает и начинает ползти в сторону моей руки. Мгновение, и крохотные лапки щекочут кожу.

– А-а-а! – Я пытаюсь стряхнуть насекомое с ладони, но цепкий паучище шустро заползает мне в рукав.

– Спасите! – Я молниеносно стягиваю кофту и оглядываю руку.

Паука не видно. Выворачиваю кофту наизнанку, трясу над ванной: ничего, восьмилапая зараза как сквозь землю провалилась.

Вымыв тюбик, выдавливаю розовую полоску «Парадонтакса» на щетку и поворачиваюсь к зеркалу. Блин, тут же эта бредовая надпись про легкую жизнь! Сунув щетку в рот, быстро отклеиваю буквы и складываю их на край ванны. Спасибо, мама, но я, пожалуй, обойдусь без твоих внушений.

Из зеркала на меня смотрит несчастная моська в ореоле наэлектризованных светлых волос. Я чищу зубы и мысленно протоколирую свои несовершенства.

Пункт первый – морщины. Пара волн на лбу, две параллельные линии на переносице и несчетное количество мелких, как паучьи ножки, черточек вокруг глаз. А ведь мне всего двадцать девять. Помнится, год назад кожа у меня казалась безупречно гладкой, и все вокруг давали мне не больше двадцати. И тут бац! – сразу полный набор начинающей клюшки.

Пункт второй – волосы. Несколько месяцев назад они стали тусклыми и ломкими, а так как я эталон мнительности, то сразу понеслась в поликлинику, к терапевту. Тот отправил меня к эндокринологу, эндокринолог – на анализы и УЗИ, и спустя каких-то пару недель паломничества по кабинетам, в карточке наконец появился диагноз – гипертиреоз. Он означает, что моя щитовидная железа впрыскивает в кровь слишком много гормонов. Того количества, которое она производит, хватит примерно на двух средних тетенек.

Эндокринолог выписала мне лекарство, и как только я начала принимать его, волосы прекратили ломаться. Да-да, сразу прекратили ломаться и стали вываливаться целиком. Пучками. Теперь по всей квартире перекати-поле из моих волос. Я, конечно, сразу постриглась до каре, но все равно, когда принимаю ванну, волоски-предатели сплетают на поверхности воды настоящий ковер.

Когда я пожаловалась на редеющую шевелюру эндокринологу, врач заявила, что выпадение волос – побочное действие моего лекарства.

– И как долго мне его пить? – спросила я, пытаясь понять, стоит ли подыскивать шиньон.

Врач сжала мое запястье, чтобы посчитать пульс.

– Обычно лечение занимает года полтора. Иногда дольше.

– Сколько-сколько? – У меня даже руки задрожали от ужаса. – Полтора года? Да за это время я стану абсолютно лысой.

– Не надо так волноваться, со временем вырастут новые волосы, – отводя глаза, пробубнила врач. – И вообще, шевелюра не самое важное в жизни. У вас, между прочим, сердце колотится как ненормальное, и тремор сильный. Без лекарств вам нельзя.

– Да, черт с ним, с тремором! – Я сбросила ее руку. – Не буду эти таблетки пить. Выписывайте мне что-нибудь другое или я к вам больше не приду.

Врачиха позеленела.

– Не будете лечиться – через несколько месяцев начнутся проблемы с иммунитетом, печенью, сердцем…

Я скрестила руки на груди, приготовившись стоять до последнего.

– К тому же глаза станут выпученными, как у лягушки, – брякнула доктор. – Вы погуглите дома картинки больных с вашим диагнозом, погуглите.

Мой боевой настрой мигом улетучился. Все-таки дефицит волос можно прикрыть париком, а как спрятать вытаращенные глаза? Перманентно носить солнечные очки? В нашем климате это не вариант. Взвесив все «за» и «против», решила пить таблетки. Только теперь стараюсь пореже касаться волос: каждый раз, когда ощущаю как мало их осталось, меня накрывает маленькая паническая атака.

Третий пункт в моем списке недостатков – грудь. Я всегда была худенькой, а из-за гипертиреоза еще похудела, теперь при росте сто семьдесят вешу сорок девять килограммов, и моя грудь напоминает два обвисших мешочка. «Срочно поправляться! – гаркнула на меня эндокринолог во время последнего приема. – Старайтесь меньше двигаться и больше есть». Я и рада стараться, только все равно ничего не откладывается.

Четвертый пункт в моем топе несовершенств – длинный нос. Вот от кого мне так прилетело? У обоих родителей, у всех моих бабушек и дедушек – миниатюрные носики, а я на Новый год запросто могу снеговиком наряжаться. Закрасила нос оранжевым фломастером – и готово. В детстве мама ласково звала меня Буратинка. Правда, когда мне исполнилось пятнадцать, она переименовала меня в Пьеро и объявила мой трезвый взгляд на жизнь пессимизмом.

Пятым пунктом сегодня у меня фигура. Она совершенно неженственная и напоминает перевернутую трапецию: попа худая, зато плечи широкие.

Чтобы лучше оценить масштабы бедствия, отхожу от зеркала и привстаю на цыпочки. Кажется, я стала еще худей. Только этого не хватало – одежда и так висит мешком, а на новую денег нет и не предвидится.

От того что чистка зубов продолжается дольше пяти минут, десны начинает щипать – через силу останавливаю подсчет ошибок природы и споласкиваю рот. Потом ноги сами несут меня на кухню.

Сделав огромный бутерброд с говяжьим языком, пытаюсь настроиться на очередное собеседование. Не хочу, чтобы меня опять колбасило, как в прошлый раз. На той неделе я договорилась о сотрудничестве с репетиторским агентством, но через пару дней его администратор перезвонила мне и сказала, что в моих услугах не нуждаются. А я только расслабилась, решила, что черная полоса наконец-то кончилась, даже пообещала Алёнке купить надувную ватрушку для горки. Что со мной творилось после неожиданного отказа – не передать. По-моему, когда на что-то надеешься, а потом обламываешься, у души отмирает кусок размером с оладью. Больше никаких надежд! Буду готовить себя исключительно к неприятностям.

С улицы доносятся женские крики – я кидаюсь к окну, надеясь разузнать из-за чего сыр-бор. Напротив палисадника машет руками оранжевогрудая стайка работниц ЖКХ, кажется, тетушки выясняют, кто из них ленивая скотина, а кто Золушка. Я почти сразу теряю к скандалу интерес, потому что замечаю у дома автомобиль Андрея. Сам Андрей стоит, опершись о капот, и сверлит взглядом мои окна. Наши глаза встречаются, и я точно ошпаренная отшатываюсь от окна, сердце мгновенно разгоняется так, как моему эндокринологу и не снилось.

Зачем он приехал? Мириться? Интересно, мне показалось, или взгляд у него слегка виноватый?

Я несусь в комнату и в считаные секунды переодеваюсь из пижамы в деловой костюм, подкрашиваю ресницы и губы. Руки, конечно, трясутся, но макияж выходит довольно сносным. Причесавшись, я сажусь на диван в гостиной и мучительно жду, когда заверещит дверной звонок; от волнения ломит затылок и потеют ладони – приходится то и дело вытирать их о плюшевый подлокотник.

Андрей Лаптев – мой бывший работодатель и бойфренд. В неполные тридцать он уже владеет одной из лучших школ иностранных языков в нашем городе и центром по подготовке к ЕГЭ. В последнем я отработала почти два года, ежемесячно получая от Андрея предложение сходить поужинать или в кино. Полтора года я отнекивалась, уверенная, что служебные романы до добра не доводят, но летом моя оборона рухнула.

В июне моя лучшая подруга вышла замуж и укатила жить в Ирландию – фото с ее медового месяца чуть не довели меня до истерики. Мне вдруг обрыдла жизнь матери-одиночки: работа – дом, дом – работа, в качестве единственного развлечения – походы в «Магнит» за продуктами. До дрожи в коленях захотелось романтики и приключений. Целыми выходными я смотрела мелодрамы, представляя себя на месте главных героинь. В конце концов передозировка мечтами сказалась на моей вменяемости, и на очередное шутливое приглашение Андрея на шашлыки я ответила: «А давай лучше к тебе?» Не ожидавший такого Лаптев даже айфон выронил. Хорошо, что мне на колени.

То, что случилось у нас потом, трудно назвать романом. Раза три в неделю после работы я отправлялась к Лаптеву, готовила что-нибудь вкусное, мы ужинали и занимались сексом. А потом я ехала домой. Иногда Андрей уговаривал меня остаться с ночевкой, но я отказывалась: не могу заснуть вне дома.

Никаких планов совместной жизни с Лаптевым я не строила: плыла по течению, наслаждалась моментом. Потому-то, когда Андрей предложил выйти за него замуж, меня будто током ударило.

– Вот уж не думала, что ты из тех, кто готов жениться на женщине с ребенком, – призналась я, натягивая колготки.

Брови Андрея взлетели вверх.

– У тебя есть ребенок?

– Дочь, – кивнула я. – Недавно ей исполнилось пять. Странно, что ты забыл. Я упоминала о ней и в резюме, и во время собеседования.

Мне показалось, что у Лаптева дернулся глаз. Он тут же потянулся за сигаретами, хотя пять минут назад пообещал не курить в постели.

– Наверное, твоя дочь – настоящий ангелочек, – с надеждой проговорил он, щелкая зажигалкой. – Такая же скромная и тихая, как ее мама.

Я непроизвольно вжала голову в плечи.

– О, временами она тише воды. – «Например, когда рисует на обоях или мастерит панно из штор» – мысленно добавила я, а вслух предложила: – Хочешь, я вас познакомлю?

– Ну, у меня как бы сейчас нет времени совсем, – Андрей заерзал. – Можно ведь и после свадьбы познакомиться, да?

Я одарила его взглядом, полным сомнений, а он тут же отвел глаза.

– Да не волнуйся ты! Свожу твою ляльку в парк аттракционов, куплю ей мороженое, и она будет от меня пищать.

«Боже ж мой, он даже не спросил, как зовут мою дочь!» – загудел здравый смысл. «Святые угодники, он готов на тебе жениться!» – разрыдалось от умиления наивное, как щенок, сердце.

Андрей стряхнул пепел в пепельницу и заложил свободную руку за голову – ни дать ни взять герой американской мелодрамы:

– Я так понимаю, ты согласна?

– Мне нужно подумать. – Я натянула водолазку и взялась за брюки. – Подобные решения с бухты-барахты не принимают.

– Чего тут думать-то? – надулся Андрей. – Ты учти: такие мужики, как я, на дороге не валяются.

Напрасно он переживал. Уже через неделю мое сердце нокаутировало здравый смысл, и в воскресенье вечером я решила, что хочу замуж. Телефон у Андрея не отвечал, а я боялась, что до понедельника могу и передумать, поэтому купила в магазине торт и отправилась к Лаптеву домой.

Обычно после девяти маршрутку в нашем городе не дождешься, но в тот вечер мне повезло: газелька подползла к остановке сразу, как я начала замерзать. Я посчитала это знаком свыше: «Долой сомнения! Впереди – счастливая семейная жизнь», – и воспряла духом.

Когда я вылезла из маршрутки напротив Андреевой девятиэтажки, энтузиазма стало еще больше. Окна спальни Лаптева мерцали слабым светом, и это значило, что Андрей дома, а не свалил куда-то с друзьями, как я боялась. Вот она – рука судьбы! С улыбкой до ушей я ринулась в подъезд. Там было темно, и я, кажется, наступила на кота, по крайней мере вопль, внезапно огласивший округу, походил на кошачий. Оправившись от шока, я нащупала кнопку лифта, и подъезд огласило равномерное гудение. Еще один добрый знак! Лифт у Лаптева работал не часто.

«Ну и пусть Андрей пока не интересуется моей дочерью, это легко исправить, – думала я, по пути наверх разглядывая себя в зеркальные стены лифта. – Я ведь не просто училка иностранного, у меня дополнительная специальность – психолог, правда школьный, но ничего, психология-то у всех одинаковая. Дайте мне две недели, и отношения у меня в семье будут – залюбуешься».

Как только я вышла из лифта на пятом этаже, до моих ушей донеслись отчетливые женские стоны. Кому-то плохо? Я огляделась, судорожно припоминая, как оказывать первую помощь при травмах. На площадке никого не было, а странные звуки вроде бы доносились из квартиры Андрея. Я подошла к двери Лаптева и прижалась ухом к ледяному металлу – сомнений не осталось: стонали именно у Андрея. Я несколько растерялась. На этаже пахло тушеной капустой и старыми носками, тускло мигала, потрескивала старая лампочка, а я переминалась с ноги на ногу и теребила ворот джинсовой куртки. А потом меня осенило: «Наверное, Андрей смотрит кино! Эротическое!»

Я сунула торт под мышку и дважды нажала на кнопку звонка. Ничего. Я постучала по косяку. Потом снова позвонила. Звуки за дверью стихли, но открывать Андрей не спешил. Я прижала звонок ладонью и одновременно стала пинать дверь ногой. Мне надо было немедленно узнать происхождение стонов, чтобы успокоиться.

Через полторы минуты непрекращающейся звуковой атаки в коридоре квартиры послышались шаги, и дверь распахнулась.

– Какого черта? – На пороге в одних трусах стоял Андрей и смотрел на меня удивленно. – Майя? А я тебя не ждал.

– Решила сделать тебе сюрприз. – Я помахала тортом и попыталась заглянуть в квартиру. – Чего делаешь?

– Я? – Андрей поспешно заслонил мне обзор плечом. – Телек смотрю, а что?

– Можно к тебе?

– Ой, у меня такой срач! – Глаза у него забегали. – Давай лучше сходим куда-нибудь? Подожди меня на улице, я оденусь и спущусь.

– Может, я хотя бы в прихожей подожду? На улице холодно.

Андрей налился зеленцой:

– Говорю же: у меня бардак…

– Ну, бардаком меня не удивишь, – я попыталась отодвинуть его в сторону.

– Андрюш, ты скоро? – пропел из глубины квартиры женский голос.

Мой начальник (тире бойфренд) аж подпрыгнул. Я встала на цыпочки и заглянула через его плечо в прихожую: в дверях спальни стояла и дула губки молоденькая блондинка, обернутая полотенцем.

– Это кто?

– Никто, – Лаптев смотрел на меня так, словно пытался загипнотизировать. – Я сейчас ее выпровожу.

– Не надо, я уже ухожу. – Я повернулась, чтобы идти к лифту.

– Майя, не надо истерить, – Андрей схватил меня за руку и втащил в квартиру. – Я сейчас от нее избавлюсь, ты даже воду вскипятить не успеешь.

– Чего?

Он впихнул меня в кухню.

– Ставь пока чайник и режь торт, а я сейчас приду.

– Но…

– Давай-давай! – Андрей повязал на меня фартук и, прикрыв за собой дверь, удалился.

Наверное, у меня было что-то вроде состояния шока, потому что я действительно налила в чайник воды и лишь потом, опомнившись, швырнула его на пол и выскочила из квартиры. Даже передник не сняла – так и плелась в нем до самого дома.

Ночь прошла ужасно. Я чувствовала себя последней идиоткой, насмотревшейся сериалов. Вот с чего я вдруг размечталась о счастливой семейной жизни? Как будто прошлый раз меня ничему не научил…

В понедельник, когда я пришла на работу, Андрей, словно ничего не случилось, полез целоваться. Я его оттолкнула, а он сделал вид, словно не понимает из-за чего я психую. От злости у меня снесло крышу, и я заявила, что ухожу не только от него, но и из его шарашки. Вот ведь дурында! Хоть бы объявления о работе почитала, прежде чем такие громкие заявления делать.

Андрей, конечно, уговаривал меня остаться, обещал золотые горы и пугал ужасами безработицы. Но я ведь человек слова. Отработала положенные две недели и отчалила. А теперь локти кусаю: обошла и обычные школы, и языковые – работы нет, и не предвидится.

Глава 2

Работа мечты. Собеседование

Я сижу на диване уже десять минут, и подлокотник от моих ладоней сырой, как губка. Звонок упорно молчит. Может, Андрей передумал мириться? Или вообще приезжал не ко мне? Наш городок так тесен, что не удивлюсь, если его новая пассия проживает в моем доме.

Спина начинает ныть – я встаю и несколько раз прохожусь вокруг дивана. Тут же вспоминается недоеденный бутерброд, а душа требует какао или шоколадку. Я отправляюсь на кухню, но по дороге сердце вдруг ёкает, а в голове рисуется такая картина: Андрей ждет меня на лестнице с букетом роз. Красных или розовых. Но лучше белых. Он протягивает мне цветы и говорит: «Майя, прости меня. Я понял, что, кроме тебя, мне никто больше не нужен. Обещаю: больше никаких измен». Воображение так красноречиво, что я не выдерживаю – на цыпочках крадусь к входной двери и выглядываю в глазок. Никого. Из груди вырывается тяжелый вздох. Вот, блин! А я ведь была готова простить.

На всякий случай отпираю дверь и, высунув голову на лестничную клетку, прислушиваюсь: на лестнице тихо, будто в склепе. Хотя нет, если напрячь уши, можно уловить, как булькает вода в батареях. Я собираюсь закрыть дверь, но что-то мягко трется о мою ногу, заставляя волосы по всему телу подняться дыбом. К счастью, за пару секунд до инфаркта успеваю понять, что это соседская кошка, она частенько пытается нанести нам визит.

Запихнув в рот остатки бутерброда и сделав горячего шоколада, начинаю поисковую операцию. Изредка прихлебывая из кружки, я исследую каждую комнату по два раза, но противная животинка как сквозь землю провалилась. А время уже половина девятого – еще немного, и я опоздаю на собеседование.

Внезапно меня осеняет. Подбежав к холодильнику, достаю из него пакет замороженного минтая и помахиваю им туда-сюда, чтобы шуршал.

– Кис-кис-кис, смотри, что у меня есть.

И в тот же миг чокнутая кошка прыгает мне на голову с посудного шкафчика. От неожиданности я визжу и опрокидываю на себя кружку с оставшимся шоколадом. Кошка соскакивает на пол и, бодро подпрыгивая, пытается лапами выбить у меня пакет с рыбой. У нее получается. Вот же наглое создание! Разъярившись, будто подрезанный «Окой» водитель маршрутки, я хватаю гостью за шкирку и тащу к двери, но, как только оказываюсь в прихожей, квартиру оглашает трель дверного звонка. Кошка вываливается у меня из рук и тут же убегает, а я несусь переодеваться, ведь пиджак и блузка теперь покрыты коричневыми пятнами.

Как назло, оба любимых платья в стирке. Я выкидываю на диван всю одежду, что есть в шкафу и чуть не плачу. Звонок стихает.

– Нет-нет, не вздумай уйти! – причитаю я, натягивая старые водолазку и джинсы.

Забыв причесаться, подлетаю к двери и торопливо отпираю замок. На площадке стоит дед в кепке «FBI», кажется, он наш сосед снизу, но точно сказать не могу: у меня ужасная память на лица.

– Маечка, как хорошо, что ты дома. Мы тут подписи собираем, чтобы нам перед домом каток залили. – Дед сует мне в руки мятые, исписанные разноцветными чернилами листы. – Поставишь свою закорючку?

Не глядя, я подписываю, где просят, и, забыв попрощаться, захлопываю дверь. Часы в прихожей показывают без двадцати девять. Наплевав на кошку, я обуваюсь, натягиваю пуховик и шапку и, подхватив папку с документами, выбегаю из квартиры. Мне предстоит собеседование на должность переводчика в крупной машиностроительной фирме – опоздать я не имею права.

Несясь по лестнице сломя голову, я одновременно пытаюсь сочинить убедительную ложь об уходе с последнего места работы. Вот только в голову совсем ничего не лезет. Ну почему, почему я не придумала красивую легенду заранее? Вечно оставляю все на потом. От волнения я перескакиваю через ступеньки, а сердце слегка сбивается с ритма.

Между вторым и первым этажами решаю сказать, что меня не устраивал график работы: звучит весомо и никак меня не компрометирует.

Выскочив из дома, я врезаюсь в Андрея.

– Ой!

– Ну наконец-то! – Мой бывший отлепляет меня от своей широкой груди и внимательно оглядывает. – Я уж думал не дождусь.

– Кого? – Я наивно хлопаю ресницами.

– Тебя, конечно, – Андрей хмурится, складывает руки на груди. – Куда собралась?

– На собеседование.

– Что, так и не нашла работу мечты?

– Пока нет. Но обязательно найду, – с достоинством парирую я.

На его лице проступает злорадство и самодовольство.

– Вот уж вряд ли.

Я вздергиваю подбородок.

– Это еще почему?

– Потому что я хочу, чтобы ты работала у меня. И я сделаю все, чтобы в другое место тебя не взяли.

– И каким же образом?

Он ухмыляется:

– А тебе не приходило в голову, что каждый, к кому ты относишь резюме, обязательно звонит мне и интересуется, что ты за человек? Мне достаточно пары слов, чтобы тебя навсегда вычеркнули из списка соискателей.

Мне становится нечем дышать, тело заливает липкая волна жара; пытаясь справиться с неприятными ощущениями, я расстегиваю пуховик.

– И что же ты рассказываешь обо мне потенциальным работодателям?

– Когда как. – Экс-бойфренд заботливо снимает перышко с моего рукава. – Иногда говорю, что ты косноязычна и не умеешь найти подход к детям. А иногда предупреждаю, что ты торгуешь собой за деньги и уходишь в запои.

– Что? Что? – Я обмахиваюсь папкой с документами, но воздуха отчаянно не хватает. – Ты шутишь, да?

Он делает грустный вид, точь-в-точь как у котят на популярных демотиваторах.

– Майя, я хочу, чтобы ты вернулась ко мне. В мой центр и в мою жизнь. Ради этого я готов на все, даже на подлость.

– Я не вернусь.

– Ну, это мы еще посмотрим. – Глаза у него сужаются, а в лице проступает что-то хищное. – Я привык добиваться всего, чего хочу.

Вот так: ни цветов, ни извинений, ни заискивающих интонаций. Только угрозы и шантаж.

– Извини, мне надо спешить, – поспешно бросаю я вместо прощания и двигаю прочь от дома.

К счастью, Андрей не пытается меня догнать: видимо, сказал все, что собирался. Я делаю пару глубоких вдохов и чувствую себя почти нормально: руки перестают трястись, сердце – метаться по грудной клетке.

Седьмое декабря, а на улице тепло и пахнет, как в колодце: щекотной сыростью, размокшим деревом. Спины сугробов переплавлены оттепелью в тонкий лед, а тот, ну точь-в-точь – сахарная корочка шарлотки: сияет, переливается, трескается на солнце. Нечаянная капель барабанит по козырькам балконов. Крыши, будто деревья листья, поспешно сбрасывают липкие сосульки.

Приятный сюрприз от погоды заставляет встрепенуться: расправив плечи, я иду к остановке, изображая походку уверенного, довольного жизнью человека. На меня даже засматривается мужчина с собачкой. На вид ему, правда, лет семьдесят, но ничего – любви все возрасты покорны. Я благодарно улыбаюсь потенциальному воздыхателю, и походка моя становится еще воздушней и радостней. Вот только через мгновение нога проваливается в присыпанную снегом лужу, сапог под завязку наполняется ледяной водой, и все: ростки хорошего настроения скукоживаются и чернеют. Хотя мне не привыкать, настроение у меня почти всегда где-то в районе плинтуса. Мой эндокринолог говорит, что это из-за гормонов. Гипертиреоз частенько вызывает стойкую депрессию, которую не перешибешь никакими антидепрессантами.

В маршрутке у меня жутко мерзнет промоченная нога и начинает течь из носа. «Только простуды сейчас не хватало!» – думаю я, и тут же женщина, сидящая справа, заходится истошным кашлем. Она даже не пытается прикрыть рот, и я почти вижу, как мой пуховик обрастает коконом заразной слюны. Фу! Наступив на горло врожденной тактичности, встаю со своего места и ухожу в другой конец маршрутки. Гриппозная тетка обиженно пыхтит и пытается спалить меня взглядом – я закрываю глаза и, чтобы скоротать время, устраиваю сеанс аутогенной тренировки. Представляю, как босиком шлепаю по нагретому солнцем песку у реки, и мысленно бормочу: «Моя ступня стремительно нагревается, пальцы ноги становятся все горячей и горячей».

Самовнушение, конечно, ни капли не действует, и из маршрутки я выхожу, стуча зубами. Офис фирмы, где у меня запланировано собеседование, находится прямо напротив остановки; я понимаю, что согреться по дороге к нему не удастся, поэтому, спрятавшись от прохожих за небольшой продуктовый павильон, энергично подпрыгиваю и машу руками. Минуты через две подобной зарядки зубы наконец перестают выдавать чечетку, а на щеках даже появляется румянец. Довольная собой спешу на встречу.

Менеджер по персоналу предупреждала, что собеседование будет проходить на втором этаже, поэтому, войдя в здание фирмы, я сразу топаю к лестнице. Наперерез мне с перекошенным лицом кидается охранник – лысый парень лет двадцати пяти в черной облегающей форме.

– Куда прешь?! – орет он так, что плафоны в огромной люстре холла подозрительно звякают.

Не то от неожиданности, не то от волнения у меня пропадает голос; застыв на месте, я таращусь на охранника, как олененок, ослепленный фарами.

– Думаешь, у нас тут бесплатный туалет? – Охранник с ненавистью оглядывает меня сверху вниз. – Задолбали уже – прутся, как к себе домой.

С огромным трудом мне удается выдавить что-то похожее на сиплый шепот:

– Я на собеседование.

– Сегодня у нас нет никаких собеседований, так что давай – топай отсюда. – Парень хватает меня за рукав и тянет к выходу. – Если тебе нужна работа, шли резюме на электронный ящик. Понадобишься – позовут.

– Э-э-э, но я правда на собеседование, – сиплю я, пытаясь высвободить пуховик из цепких мужских пальцев. – Мне назначено на девять двадцать.

– Если б тебя ждали, меня бы предупредили. – Охранник распахивает дверь и толкает меня на улицу.

Да что ж такое-то? Может, Лаптев не шутил, когда сказал, что распространяет обо мне грязные слухи? Может, меня именно поэтому на порог не пускают?

Я растопыриваюсь в дверном проеме, как кошка, которую пихают в таз с водой, и сдавленным шепотом ору:

– Мне надо на собеседование, я никуда отсюда не уйду!

Лысый парень обалдевает от моего упрямства и на мгновение ослабляет хватку. Я выворачиваюсь и бегу в сторону лестницы. Вообще-то я быстро бегаю и вполне могла бы влететь на второй этаж, пока охранник осмысливает сложившуюся ситуацию. Но через три метра от входа я спотыкаюсь о какой-то провод и растягиваюсь на полу. Охранник тут же нагоняет меня и прыгает сверху:

– Попалась!

От удара рухнувшей на меня туши я прикусываю губу, и во рту моментально появляется вкус крови.

– Вы с ума сошли! – кричу я, пытаясь выбраться из-под центнера живой массы, от стресса мои голосовые возможности моментально возвращаются. – Вы чего творите-то! Я, по-вашему, кто? Террористка? Я всего лишь пришла на собеседование и готова поспорить, вас предупреждали о моем приходе. Вы просто забыли.

Мужчина наконец встает и рывком ставит на ноги меня.

– Давайте, напрягите память, – умоляю я, безуспешно пытаясь очистить от грязи испачкавшийся пуховик. – Меня зовут Майя Пирожкова, я хочу устроиться на должность переводчика.

Парень несколько секунд разглядывает меня с головы до ног, а потом криво усмехается:

– Я никогда ничего не забываю. И переводчик у нас уже есть.

Я сразу же опускаю плечи: ну вот, как всегда, не успела к раздаче тепленьких местечек, остается только на рынок – продавать капусту и шпинат (хотя откуда в нашей глуши шпинат?).

Внезапно меня осеняет.

– А давайте я позвоню менеджеру по персоналу и спрошу, ждут меня на собеседование или нет?

На лице охранника отражается ожесточенная борьба лени и жалости.

– Может, менеджер заработалась и забыла предупредить вас о моем приходе? – добавляю я, решительно вытаскивая из кармана мобильный.

– Ладно, звони, – говорит охранник и отходит за стойку с ноутбуком.

Я торопливо нахожу нужный номер в контактах, нажимаю кнопку вызова. Сердце опять разгоняется так, будто ему нужно пахать за двоих. Один гудок, второй, третий… Трубку никто не снимает.

Охранник поглаживает лысину и смотрит на меня как кот на мышонка:

– Ну?

– Не берет чего-то. – Я вытираю вспотевшие ладони о пуховик. – Можно я еще раз наберу?

Лысый вздыхает.

– Ладно, не дергайся, сейчас сам позвоню. – Он берет со стола огромную черную бандуру, больше похожую на ласту, чем на телефон, и неуклюже тыкает в кнопки.

Когда трубка оказывается у его уха, от волнения у меня начинает дергаться веко, чтобы замаскировать тик, я делаю вид, будто в глаз попала пылинка: тру веко рукой и чертыхаюсь.

– Даша, к вам тут девушка. – Охранник вальяжно откидывается на спинку стула и складывает ноги на стойку. – Какая-то Беляшова. Говорит, что хочет к нам переводчиком устроиться. – Несколько секунд он выслушивает ответ, а потом интонация его вдруг меняется – в голосе появляются заискивающие нотки: – Дашуль, а ты уже строила планы на пятницу? Нет? Как удачно! Знаешь, мне тут подогнали пару билетов на хороший фильм, а сходить не с кем. Не хочешь со мной? Пойдешь? О, класс! Давай я за тобой часиков в семь заеду.

– Кхе-кхе, – напоминаю о своем существовании я.

Охранник смотрит куда-то повыше моего плеча, наверное, в свое радужное будущее.

– Слушай, а может, после кино где-нибудь посидим? Мне брат такой крутой ресторанчик присоветовал, там шеф-повар из Франции, прикинь? С ним, кстати, после ужина сфотографироваться можно. – Лицо парня так и лучится обаянием. – Чего ты хихикаешь? Я серьезно, этот повар обязательно пару раз за вечер выходит в зал, чтобы пообщаться с гостями. У брательника с ним целая куча селфи. Хороший, говорят, мужик. Простой. Тока по-русски вообще ни фига не понимает.

Я подхожу к стойке и, чтобы привлечь внимание, легонько постукиваю по ней пальцами. Охранник отворачивается в сторону.

– Чего ты сказала, Даш? Не расслышал. Ты знаешь французский? В школе учила? Обалдеть! Слушай, так ты с этим поваром даже пообщаться можешь. – Серые глаза парня вспыхивают нездоровым энтузиазмом. – О, я придумал: давай, ты спросишь у него рецепт какого-нибудь салатика, и мы его на новогодний фуршет сготовим. А то каждый год оливье да селедка под шубой – надоело!

Набравшись наглости, похлопываю парня по плечу.

– Эй! Что там насчет собеседования?

Охранник нехотя отнимает трубку от уха и смотрит на меня так, словно забыл, кто я и откуда взялась.

– Меня ждут или нет? – Я показываю взглядом вверх.

Наконец к парню возвращается память, он кивает.

– Да-да, подымайся в двести десятый.

– Вот видите! – радостно кричу я, вприпрыжку несясь к лестнице. – Вас просто забыли обо мне предупредить.

Ко мне моментально возвращается хорошее расположение духа, и всё, что попадается на глаза по дороге к нужному кабинету, кажется чрезвычайно милым: и кованые перила, и белые вазоны с мандариновыми деревьями, и морские пейзажи на стенах. Не фирма, а санаторий какой-то! Даже сердце замирает от мысли, что я буду работать среди такой красоты.

За пару секунд очутившись на втором этаже, я вдруг вспоминаю, что суетливость не красит, сбавляю шаг, расправляю плечи и придаю лицу выражение степенности и деловитости. Вокруг тихо и пахнет виноградом, наверное, это освежитель воздуха – уж слишком приторный аромат. Плывя по коридору, я неожиданно ощущаю себя отличным профессионалом, способным осчастливить любого работодателя. У меня иногда бывают такие приступы ни чем не мотивированной уверенности в себе, к счастью, сейчас всплеск самоуважения мне только на руку.

Двести десятый кабинет обнаруживается в конце коридора. Легонько стучу и тут же толкаю дверь. Меня прямо распирает от энтузиазма: я так и вижу, как менеджер по персоналу сообщает мне, что я – именно та, кто им нужен. Ведь я ответственная. Умная. Готова работать сверхурочно.

– Добрый день, – говорю я, зайдя в кабинет, и даже голос звучит так гордо, словно мое фото недавно повесили на городскую Доску почета.

– А-а-апчхи! – раздается из-за монитора компьютера, скрывающего от меня хозяйку кабинета.

Я с трудом прячу улыбку.

– Будьте здоровы!

– Спасибо. – Из-за стола подымается миниатюрная куколка в кипенно-белой блузке. – Присаживайтесь, пожалуйста.

Я расстегиваю пуховик и, устроившись на стуле, мельком оглядываюсь, надеюсь по окружающей обстановке определить психотип менеджера и ее «слабые» места. Одну из стен кабинета полностью занимает огромный стеллаж с папками, аккуратно подписанными и пронумерованными. На столе у «куклы» идеальный порядок: ручки аккуратно сложены в карандашницу, документы – в стопку. Рядом с монитором стоит тарелка с диетическими хлебцами и кусочками яблока, а на подоконнике красуется фигурка лягушки с монеткой во рту. Я радостно выдыхаю: кажется, передо мной типичная педантка, одержимая порядком и правилами. Такие меня любят.

Девушка молчит, теребит кончик русой косы и о чем-то напряженно думает, ей это не идет: лоб перерезает целая вереница кошмарных морщин.

– Я Майя Пирожкова, – напоминаю я, слегка ерзая от нетерпения. – По поводу вакансии переводчика.

– Да-да… – Менеджер нехотя выходит из прострации и складывает руки на груди. – Я помню.

Я расстегиваю папку, выуживаю из нее красный диплом и трудовую книжку, торопливо припоминаю важные цифры моей профессиональной биографии. Менеджер смотрит на мои приготовления с неприязнью.

– Тут вот какое дело… – Ее кукольные губки еле шевелятся, и мне приходится напрячься, чтобы разобрать сказанное. – Вчера директор распорядился принять на должность переводчика другую девушку.

– Что?

– Для меня это тоже стало неожиданностью, – куколка делает большие глаза. – Когда я показывала директору лучшие резюме, он велел пригласить на собеседование только вас. Я думала ваше трудоустройство – вопрос решенный. – Она театрально вздыхает. – Даже не представляю, почему Сергей Аркадьевич так резко передумал. И поверьте, мне очень жаль, что я не успела отменить ваше собеседование.

– Понятно. – Я медленно собираю документы обратно в папку, встаю и с высоко поднятым подбородком иду к выходу. – Тогда до свидания.

– До свидания, – с нескрываемым облегчением говорит куколка и задорно хрустит кусочком яблока.

Закрыв за собой дверь, прислоняюсь к стене и медленно сползаю на корточки. Мне нечем дышать, грудь сдавливает, будто тисками. «Это все из-за Лаптева, – гудит внутренний голос. – Он действительно промывает мозги любому, кто думает взять меня на работу».

Я готова расплакаться от обиды и тоски. Некстати вспоминается, что меньше чем через месяц Новый год, а у меня нет денег на подарок Алёнке.

Через пару секунд гнев вытесняет печаль. Нет, нельзя это так оставлять. Я подскакиваю и несусь по коридору, внимательно читая позолоченные таблички на дверях.

Ага, вот и приемная директора. За столом сидит немолодая коротко стриженная брюнетка, видимо, секретарша, бодро стучит по клавиатуре компьютера.

– Директор у себя? – Я чувствую, как душа превращается в кипящий котел с подпрыгивающей от пара крышкой.

– Да, но к нему сейчас нельзя, – бормочет женщина, не поднимая головы. – У него совещание.

Хмыкнув, я толкаю дверь начальственного кабинета и вваливаюсь к директору. Там действительно какое-то собрание: длинный стол буквой «Т» плотно утыкан людьми, половина из которых истошно горланит, перебивая друг друга и яростно жестикулируя. Правда, с моим появлением спор моментально обрывается, все поворачиваются к пожилому бородатому мужчине во главе стола, наверное, ожидая, что он как-то объяснит мое внезапное появление.

– Кто вас сюда пустил? – спрашивает бородач, и его глаза цвета кофе наливаются гневом.

– Она сама ворвалась, я говорила, что нельзя, – испуганно пищит из-за моей спины секретарша. – Вызвать охрану?

– Не надо никого вызывать! – Я подхожу вплотную к столу и смело смотрю в глаза бородатому. – Просто ответьте на один вопрос, и я сразу уйду.

– Вы журналистка?

– Нет, я хотела устроиться к вам переводчиком, но вы отклонили мою кандидатуру, не дождавшись собеседования. Я хочу знать – почему? Вы звонили Лаптеву, да? Вы звонили, и он сказал, что я веду аморальный образ жизни, не так ли?

Все присутствующие таращатся на меня с нескрываемым любопытством, а лицо мужчины во главе стола напоминает непроницаемую маску.

– Это неправда! – восклицаю я, не дождавшись ответа. – Неправда! Я не пью и никогда не занималась проституцией. Лаптев распускает обо мне гнусные сплетни, потому что мы были любовниками, и я его бросила.

Бородач берет со стола стакан с водой, делает несколько глотков и только потом отвечает:

– Милая девушка, я не знаю никакого Лаптева.

Мой боевой задор моментально облетает, и я готова провалиться сквозь землю.

– Правда?

На лицах некоторых мужчин и почти всех женщин, сидящих за столом, проскакивают мерзкие улыбочки.

Бородач возвращает стакан на место и откидывается на спинку кресла.

– Я отклонил вашу кандидатуру, потому что мой заместитель уговорил взять на место переводчика свою племянницу.

– Очень хорошая девочка, – поддакивает слащавый задохлик, сидящий справа от директора. – Еще учится, но по-английски лопочет только так.

Мои щеки становятся пунцовыми, ехидные взгляды сотрудников фирмы прожигают насквозь.

– Извините, я всё не так поняла, – через силу бормочу я и вылетаю из кабинета.

Глава 3

В активном поиске работы

Выйдя из здания фирмы, я сажусь на первую попавшуюся скамейку с намерением немного всплакнуть. А что? У меня гормоны – мне можно. Нахмурившееся небо и промокшая нога замечательно настраивают на депрессивный лад.

«Я невезучая, – мысленно констатирую я, и внутри всё сжимается. – Моя жизнь катится в тартарары».

Хлюп! В носу противно пощипывает, и первые слезинки бодро сбегают по щекам и капают за воротник.

«Похоже, мне придется торговать семечками на остановках», – немного подумав, добавляю я, и в этот исполненный трагизма момент рядом со мной, прямо на папку с документами, приземляется проспиртовавшийся дядечка в засаленном женском пуховике. Правый глаз у незнакомца слегка заплыл, а левый обведен черным застарелым синяком. Впрочем, взгляд у господина бодрый и даже слегка радостный, наверное, потому что сейчас у него ланч: в одной руке джентльмен бережно держит бутылочку боярышниковой настойки, в другой – пирожок.

– Извините, но вы сели на мои документы! – с откровенным возмущением говорю я.

– Серьезно? – Мужчина слегка ёрзает, сосредоточенно прислушиваясь к ощущениям. – Действительно. – Он еще раз откусывает пирожок и только после этого, не вставая, вытягивает папку из-под себя. – Держи.

– Спасибо. – Я бережно прижимаю пластиковый конверт к себе. Кажется, от него теперь несет закисшими картофельными очистками. Я по-прежнему намерена дать волю слезам, ведь мне всегда становится легче, если удается выплакаться.

Так, и на чем я остановилась? Закусываю губу, пытаясь вспомнить свои грустные прогнозы. Ага, я думала, что работа по специальности мне не светит и придется торговать на остановке. Буду сидеть такая в платочке, в валенках, на старом деревянном ящике и голосить: «Семечки! Кому семечки!» А мимо меня на дорогих иномарках будут проноситься одноклассники, однокурсники, соседи всякие.

– Отличная погодка сегодня, да? – Дядечка с пирожком по-дружески пихает меня локтем. – Самое то, чтобы гулять, дышать свежим воздухом, кормить лебедей на пруду…

– У нас в городе нет пруда, – бурчу я и поспешно отодвигаюсь на самый край скамьи. – И лебедей тоже нет.

– А погода хорошая есть! – радостно восклицает мужчина и залпом осушает свою стекляшку.

Мне хочется ляпнуть что-нибудь грубое, но нос учуивает запах жареного теста, и раздражение тут же улетучивается. Живот многозначительно бурчит, а рот наливается слюной. Я ведь с детства без ума от покупных пирожков! Каждый раз, когда родители брали меня маленькую на базар, я обязательно клянчила у них беляш или пирожок с ливером. Правда, соглашался на мои уговоры только папа. Мама всегда потчевала меня страшилками, уверяла, что все продающееся на улице – с начинкой из бродячих кошек и собак. К тому же, о ужас, пожарено на старом масле. Для мамы это было во сто крат хуже фарша из дворняжек.

– Это у вас с ливером пирожок? – требовательно спрашиваю я у соседа по скамье.

– Ага.

– Где взяли?

– А вон за тем ларьком. – Мужчина доброжелательно тычет в сторону павильона «Евросети». – Их моя сестра продает. Скажи ей, что ты от Семена, она тебе скидку сделает.

Ноги сами несут меня в указанное место, и там я легко обнаруживаю пропахшую перегаром тетку в грязном фартуке поверх пальто. У нее красные обветренные руки и темно-зеленые кромки ногтей. Она то и дело шмыгает носом так, что в горле хлюпает и клокочет.

Кошмар! Готова поспорить, эта милая дама и слыхом не слыхивала ни о какой санкнижке. Но это, с одной стороны. А с другой – эндокринолог велела мне хорошо питаться. И у меня, кажется, уже голова кружится от голода. Так и до обморока недалеко…

Наплевав на чувство самосохранения, я покупаю у продавщицы сразу два пирожка и, едва отойдя в сторону, вгрызаюсь в первый золотистый комочек. Он восхитителен: горячее тесто так и тает во рту, а начинка сочная и остренькая, почти без хрящиков. Всего минута, и пирожки уже приятно греют меня изнутри.

«А теперь в аптеку – за таблетками от изжоги, боли в желудке и кишечной инфекции», – бубнит внутренний голос. Но душа настоятельно требует добавки. Немного подумав, набираю в кошельке мелочи на еще один пирожок и возвращаюсь к торговке.

– Подожди-ка, – бормочет обладательница чумазого фартука и, отойдя на шаг от бочонка с пирожками, сморкается прямо на землю. Пальцами.

«Все-таки, лучше не переедать, – решаю я и прячу деньги обратно в карман. – К тому же много жареного и правда вредно для здоровья». Я делаю вид, что у меня появились срочные дела и пячусь от бочонка прочь. Почти сразу налетаю на какого-то сурового дядечку.

– Такая рань, а она уже набралась, – ворчит он, отлепляя меня от своей серой куртёшки.

– Это для вас рань, – обиженно огрызаюсь я и отплевываюсь от выбившихся из-под шапки волос. – А кое-кто уже и на собеседовании был, и с охранником подрался.

Он закатывает глаза и поспешно удаляется. Подумаешь, какие важные! Ну, врезалась. Так нечего одеваться в маскировочные цвета. Сольются тут с окружающим миром, а потом ворчат на прохожих. Тьфу! Я гордо вскидываю подбородок и с независимым видом шагаю к остановке.

* * *

Я еду домой на маршрутке, мозг тарахтит так, что ломит в висках. Куда бы мне еще сходить в поисках работы? Куда? От дорожной тряски мысли все время перепутываются. Каждые пять минут кажется: вот оно! – я нащупала чудесную идею по собственной занятости, а потом – бум! Маршрутка подпрыгивает на какой-нибудь кочке, и идея улетучивается без следа. К концу поездки я совершенно без сил, и мне очень хочется позвонить Андрею и попросить взять меня обратно.

К счастью, когда я вылезаю в родном микрорайоне, свежий воздух приводит меня в чувства. Я зеброй прыгаю через лужи и каменею. Всё! Хватит таскаться по городу в поисках Эльдорадо, ну, то есть работы по специальности. Пойду в первое место, куда меня захотят взять. Например, в магазин «Магнит»; позавчера мама говорила, что видела на входе объявление о наборе продавцов. «Магнит», конечно, не предел мечтаний, но там вроде разрешают забирать себе просроченные творожки, а творожки – это очень полезно, особенно для тех, у кого из-за гипертиреоза из костей вымывается кальций. Кто знает, может, окрепну на творожках и через год-другой смогу найти себе что-нибудь действительно стоящее?

Я довольно энергично добираюсь до дома, но, когда подхожу к крыльцу, на меня вновь накатывает невыносимая слабость. Наверное, это гормоны, стресс и моральная неудовлетворенность. Юркнув в дом, я кое-как подымаюсь на третий этаж, после чего плюхаюсь прямо на ступеньки и расстегиваю пуховик. Мне опять не хватает воздуха, а сердце стучит так, что, того и гляди, разукрасит грудную клетку узором из художественных вмятин.

Очень кстати вспоминаю, как на днях мама уверяла меня, что самое безопасное лекарство от стресса – медитация. Закрываю глаза и пытаюсь представить какую-нибудь позитивную картинку. Психологи считают, что на психику лучше всего действуют морские берега, луга и леса. На море я ни разу не была, а лес – ну его, там клещи. Решаю представить луг.

Воображение и радо стараться: секунда – и я уже сижу не на грязной ступеньке, а посреди высокой изумрудной травы. Солнце светит в лицо, ветер гладит плечи, пташки и кузнечики услаждают слух. Слева от меня куст цикория с небесно-голубыми цветами. Справа сладкой булочкой благоухает тимьян. Я только наклоняюсь к нему, чтобы понюхать, как в кармане верещит телефон. По рингтону понимаю, что звонит мама.

– Тебя можно поздравить? – Ее голос полон сарказма.

– Нет.

– А я говорила! Кому нужен работник с такой душераздирающей физиономией, как у тебя?

– Дело не в физиономии. Просто на место переводчика взяли…

– Тебе надо активно заниматься самовнушением, – перебивает мать. – Как придешь домой, возьми лист бумаги и сто раз напиши на нем: «Я – оптимистка. Я излучаю жизнерадостность».

– Чего?

– Потом подойди к зеркалу и, глядя себе в глаза, повтори эту же фразу вслух. Раз двадцать. – Мама ненадолго задумывается. – Хотя нет, двадцать – мало, повторяй раз пятьдесят. В твоем случае чем больше, тем лучше. Только старайся, чтобы голос звучал уверенно.

Я в ужасе хватаюсь незанятой рукой за голову:

– Ты это серьезно?

– Так, всё. Хватит отвлекать меня от работы.

В трубке идут гудки. Я снова закрываю глаза, но всей энергии моего буйного воображения не хватает для регенерации кузнечиков и тимьяна. Делать нечего, собрав в кулак остатки силенок, плетусь на пятый этаж. Мысли только о диване.

– Разденусь и сразу лягу, – обещаю я себе, отпирая замок. – Мне, в конце концов, надо выполнять советы эндокринолога: меньше двигаться, больше лопать.

Я открываю дверь, и из квартиры, чуть не сбив меня с ног, вылетает соседская кошка. Хоть одной проблемой меньше!

Радость моя, впрочем, длится не долго: разувшись, я сразу наступаю в лужу кошачьей мочи. Теперь мокрые у меня обе ноги. Ох! Я быстро стягиваю джинсы и колготки и шлепаю в ванную за тряпкой.

Мытье полов дается мне с трудом: кружится голова, шумит в ушах, а правую ногу то и дело скручивает судорогой. Когда следы лужи наконец исчезают, я бросаю тряпку у двери и на четвереньках ползу в гостиную, надеясь растянуться на ковре: сил идти до дивана уже нет. Вот только в гостиной меня ожидает очередной сюрприз: выводок маминых алоэ сброшен с подоконника, а на ковре комья земли и куски минтая. Сразу видно: кошка замечательно порезвилась, пока меня не было дома.

Я утыкаюсь лицом в ковер и хнычу. Ну почему я такая тетеря? Почему пожалела пару минут на то, чтобы выгнать вредную животинку из квартиры?

* * *

О том, что собиралась поискать вакансии, я вспоминаю только после ужина. Озарение приходит одновременно с желанием вздремнуть. Я устраиваюсь на диване с ноутбуком и на пару минут прикрываю глаза, чтобы настроиться на рабочий лад. Через полчаса в комнату заглядывает мама:

– Ты не знаешь, что случилось с моими алоэ?

– А? – Я тру глаза и с трудом припоминаю, какой сегодня день. – В смысле?

– Их всех как будто перекосило, ты что, не видела?

– Нет.

– Ну так посмотри!

Я нехотя сползаю с дивана и шлепаю в гостиную, с показной тщательностью инспектирую подоконник.

– По-моему, нормальные алоэ…

– Да нет же! – Мама встревожено теребит листья и выражает лицом глубокое смятение. – Они все набекрень.

Я пожимаю плечами.

– Наверное, в водопровод попали какие-то едкие примеси. Лучше в ближайшие дни покупай воду в магазине, а то у нас тоже что-нибудь станет набекрень.

Мама испуганно таращит глаза, а я торопливо ретируюсь в свою комнату.

За несколько секунд моего отсутствия Алёнка успела соорудить на диване крепость из кубиков и заселила ее резиновыми мишками и хрюшками. Пытаюсь незаметно отодвинуть одну из крепостных стен, чтобы втиснуться рядом с ноутбуком…

– Мама! – тут же визжит дочь. – Не трогай ничего – сломаешь!

– Но мне надо…

– Какой милый диванчик, – Алёнка вмиг раскладывает на клавиатуре бука весь свой зверинец и укутывает его краем покрывала. – Тихий час. Все закрываем глазки.

– Компьютер не игрушка. – Я торопливо спихиваю зверят и сползаю с ноутбуком на пол, пока дочь и из меня не сделала мебель или дерево – она это любит.

Через пару секунд что-то больно врезается мне в затылок. Оглядываюсь и вижу рядом с собой резинового тигра. Подымаю глаза на дочь.

– Давай ты будешь играть за котика? – заискивающе улыбается она и наклоняет голову набок. – Говори: «Пустите переночевать».

– Мне некогда.

– «Пустите меня переночевать! – повышает тон Алёнка. – Замерзли ушки, намокли перышки».

– Мне надо искать работу.

– Пустите переночевать!!!

– Алёна, я тебе сказала: мне некогда!

– Тебе всегда некогда. – Дочь набирает полную грудь воздуха, чтобы от души зарыдать, но, к счастью, в комнату вновь врывается мама:

– Зачем ты отклеила аффирмацию от зеркала?

– Я ничего не отклеивала, – с оскорбленным видом парирую я. – Она сама отвалилась. От сырости.

Алёна забывает о своих обидах и с интересом следит за развитием событий. Мать складывает руки на груди и смотрит на меня как на двухвостку.

– Прямо-таки сама? Прямо каждая буковка взяла и отвалилась?

– А что ты хотела? – Мое недоумение звучит довольно искренне. – В ванной совсем не работает вытяжка. Еще немного, и там всё будет в плесени.

Мама подходит к Алёне и с каким-то остервенением подтягивает ей колготки.

– Я всё равно приклею аффирмацию обратно.

– Как хочешь. Главное, чтобы она снова не отвалилась.

– Я ей отвалюсь! Я ей так отвалюсь – мало не покажется!

Я демонстративно вздыхаю, а потом, сунув «напавшего» на меня тигра в карман маминой кофты, медовым голосом сообщаю:

– Алёнушка, бабуля с удовольствием с тобой поиграет.

Мама, как ошпаренная, кидается к выходу.

– Нет-нет, я не могу. У меня еще борщ не сваренный.

Алёна сигает с дивана и проворно семенит за любимой бабулей.

– Ну, баб! Ну, один разочек.

Я быстро проверяю аккаунты в соцсетях, после чего набираюсь смелости и открываю любимый городской портал, судорожно вчитываюсь в столбец объявлений о работе. Вакансий немного, и все какие-то однотипные. Большинство объявлений, если перевести с высокопарного языка на обычный, звучат примерно так:

«Где ты, победительница конкурса «Мисс Вселенная»? Айда ко мне в официантки. Сможешь сутками торчать на свежем воздухе, ведь моя забегаловка – шалаш из соломы, с туалетом на улице. Твои обязанности: непрестанно скалиться, маскировать прокисшие салаты укропчиком и воодушевлять упавших духом (под стол) посетителей».

Или так:

«В зоомагазин за три копейки требуется продавец-кассир-уборщица-сторож. Обязанности: намывать аквариумы и клетки, выводить на месте новые породы кроликов, развлекать хомячков, изредка забредающих в магазин, вязать на продажу варежки из шерсти морских свинок».

Каждое третье объявление – вербовка в проститутки, каждое четвертое – предложение вступить в секту какой-нибудь косметической фирмы.

В раздражении захлопываю ноутбук. Кажется, мне срочно нужны антидепрессанты. Печеньки подойдут.

Только подумала – глядь, я уже на кухне – вскрываю пачку курабье.

– Я тоже хочу печеньку, – требует Алёнка, не отрываясь от выкладываемого на столе панно из сахара и чайных ложек.

Перебарываю жадность и аккуратно прилаживаю к ее картине несколько курабьешек. Получается очень красиво.

– Майя, куда ты дела минтая? – голосом опытного следака интересуется мама, елозя по старой терке ярко-оранжевой морковью.

– Какого минтая?

– Мороженого. Которого мы два дня назад купили.

– Никуда не дела, – бормочу я. Не выкладывать же про кошку, уничтожившую пакет с минтаем почти полностью. – Я вообще не помню, чтобы мы рыбу покупали.

Мама отправляет «обмылок» морковки в рот и, бодро похрустывая, взглядом выжигает на мне затейливые узоры.

Я дергаю плечами.

– И чего ты так на меня смотришь? Куда бы я дела твоего минтая? В ванну выпустила? Или съела?

Мать пожимает плечами и с обиженным видом принимается за рубку лука.

«Дозу антидепрессантов надо повышать», – решаю я и запихиваю в рот еще несколько печенюшек. На душе заметно легчает, меня даже тянет на светские разговоры. Я несколько раз перекатываюсь с пяток на мыски и обратно и глубокомысленно констатирую:

– С работой тухляк.

С маминых ресниц срываются две симметричных слезинки, трогательно скользят по щекам. Я внутренне сжимаюсь.

– Мамочка, ты чего? Расстроилась? – Я подскакиваю к матери и осторожно глажу ее по спине. – Не переживай ты так, я обязательно что-нибудь найду.

Она шмыгает носом.

– Вот ведь зараза! Как глаза-то ест. Не лук, а какое-то химическое оружие. – Мама неуклюже утирается рукавом и поворачивается ко мне. – Чего ты там сейчас бормотала, я прослушала?

Молча забираю у нее нож и доску и быстро дорезаю остатки лука; на душе скребут кошки.

К девяти часам вечера, после еще одной вылазки в Интернет, на федеральные сайты поиска работы, чувствую себя совершенно вымотанной и мечтаю о спячке. Как у медведя. По закону подлости Алёна бодра и весела, перевоплотившись в ромашку, скачет на одной ноге и отказывается ложиться.

Я решаю «купить» себе сон. Чтобы родная мать не подвергла меня остракизму за педагогическую несостоятельность, закрываю дверь в комнату, после чего говорю:

– Алёна, зайка, если ты прямо сейчас угомонишься, я разрешу тебе лечь со мной.

Дочь аж пищит от радости. Она, в отличие от своей бабушки, не считает, что сон с мамой превратит ее в инфантильного заморыша. Мы быстро переодеваемся в пижамы и устраиваемся в обнимку под верблюжьим одеялом.

– Спокойной ночи, – приказным тоном говорю я и с восторгом закрываю глаза.

Минуту Алена честно пытается уснуть, потом начинает ерзать.

– Ты не спишь?

– Сплю.

Она складывает из пальцев ручки человечка и, хихикая, шагает им по мне.

– Смотри, по тебе кто-то ползет.

– Я сплю, – бурчу я, стряхивая с себя маленькую ручку.

Дочь вздыхает, несколько секунд лежит спокойно, потом начинает спихивать с себя одеяло:

– Фу! Мне что-то жарко…

Я старательно игнорирую ее брыкания, надеясь, что, сочтя меня спящей, Алена проявит сознательность и по-быстренькому уснет.

Но нет, дочь закидывает ноги на стенку и начинает пятками рисовать на обоях непонятные загогулины.

– Не балуйся, – не выдерживаю я и сталкиваю ее ноги со стены.

Дочь оживляется.

– А Настя с родителями на Новый год поедет в Сочи.

– Очень хорошо. Спи.

– А правда, что в Сочи зимой нет снега? И трава растет? И пальмы зеленые?

– Правда.

– А давай тоже на Новый год в Сочи поедем? – В Алёнином голосе слышится столько надежды, что мне становится больно.

Я разлепляю глаза и глажу дочь по спине.

– Котенок, у нас пока нет на это денег. Может, через год или два.

Обещаю, а сама не верю, что когда-то мы сможем позволить себе отдых на море.

Дочь переворачивается на спинку и поспешно задирает на себе кофту:

– Животик еще погладь.

Я глажу. Ее кожа покрывается забавными крохотными мурашками, и хочется расцеловать каждую.

– А летом? – чуть не подпрыгивает Алёнка. – Давай летом поедем в Сочи? Лиза и Матвей рассказывали, что там можно плавать с дельфинами.

Мое самоуважение обваливается до нуля: похоже, у моего ребенка самое обездоленное детство во всей садовской группе.

– А может, заведем котика? – не унимается дочь. – Соне бабушка подарила котика. А у Кати есть сумка в виде мишки. Может, ты купишь мне сумку в виде мишки?

Виш-лист обновляется еще минут десять, а потом дочь наконец засыпает. На меня же, как назло, обрушивается бессонница. Я таращусь в темноту и кусаю губы. В голове тяжелым молотом бухает вопрос: где? Где найти работу, на которой я смогу заработать хотя бы на сумку в виде мишки?

Глава 4

Козерог в шкурке Водолея

На следующий день ударил мороз: дворы, помятые оттепелью, застывают в один сплошной каток; поднимается ветрище, небо плюется мелким колючим снегом. Даже мама, для которой нет плохой погоды, глянув в окно, предлагает мне отложить поиски работы и посидеть пару дней дома.

– Ты у нас такая раззява – возле крыльца сразу и навернешься, – заботливо говорит она, попивая кофе. – Носись с тобой потом загипсованной.

Я торжественно обещаю не высовывать носа из квартиры. Мама на радостях выдает мне с десяток хозяйственных поручений, после чего утаскивает Алёнку в сад. Выжидаю минут пять после их ухода и начинаю одеваться. Сегодня я решила наведаться в центр занятости; надежд на него мало, но сидеть сложа руки выше моих сил.

По дороге к остановке начинаю подозревать, что я подкидыш: родители у меня русские, морозостойкие, а я как в теплице росла. Каждый порыв ледяного ветра для меня словно удар под дых: я задыхаюсь, слезятся глаза, а пальцы вмиг становятся деревянными.

На остановке толпа, значит, маршрутки ходят еле-еле. Вместе с другими ожидающими я прячусь в ссутуленную коробку из жести и, сунув руки в карманы, морально настраиваюсь на долгое ожидание.

– Ой, а я вас знаю, – радостно сообщает розовощекий молодец, притопывающий в углу, залепленном объявлениями. – Вы к нам вчера на фирму приходили.

Скучающие люди мгновенно поворачиваются в нашу сторону и с интересом следят за развитием событий.

– А вы точно не занимаетесь проституцией? – весело любопытствует розовощекий, поправляя засаленный кепарик. – А то я бы с вами не прочь. Но только если не дорого.

– Молодой человек, вы обознались, – промерзшими губами шепчу я и выскакиваю обратно на ветер – пусть уж меня лучше сдует к чертовой матери, чем еще секунда позора.

Шутник выходит следом и игриво толкает меня плечом так, что я чуть не наворачиваюсь в окаменелый сугроб.

– Эй, да не обижайся ты. Я же просто познакомиться хочу.

Я делаю вид, что не слышу, отворачиваюсь в сторону и мысленно призываю маршрутку, как медиум духов.

– Телефончик-то дашь? – Розовощекий изловчается и игриво щиплет меня за щеку. – Или так и будешь ломаться?

Люди в павильоне остановки вытягивают шеи, чтобы уловить мой ответ. Я набираю полную грудь воздуха и, скукожившись, шагаю прочь. Благо до центра занятости недалеко, пара остановок.

* * *

– Снегурка, паспорт! – тормозит меня в холле мекки безработных охранник.

Я растерянно хлопаю заиндевевшими ресницами и изо всех сил пытаюсь не дрожать.

– У меня нет с собой паспорта.

– Без документов не пущу. – Пожилой мужчина грозно сводит на переносице кустистые, тронутые сединой брови. – Требования безопасности.

Когда я понимаю, что через секунду мне опять придется нырнуть в буран, на глаза наворачиваются слезы:

– Ну, пожалуйста! Я ведь ненадолго. Мне только вакансии глянуть на доске объявлений.

– А из дома никак? – удивляется охранник. – Интернета нету?

Сразу понимаю, что я тупица. Ведь и правда: зачем я тащилась сюда в мороз, если все вакансии центра есть на его сайте?

Глядя на мое несчастное лицо, охранник вдруг смягчается:

– Ладно, иди, одна нога здесь, другая там.

Я прохожу в просторный зал, где сидят инспекторши и выставлены стенды с объявлениями, и первым делом кидаюсь к батарее. Одновременно со мной к ней подлетает молоденькая девушка в шапке с кошачьими ушками. С вежливой улыбкой уступаю незнакомке половину «гармошки».

– Ну и погода сегодня, правда? – говорит она, прижимаясь к батарее синеватыми ногами в тонком капроне.

Я вежливо киваю. Некоторое время мы молча отогреваем конечности, а потом девушка-кошка начинает плакаться мне на жизнь. Не знаю почему, но незнакомые люди частенько выбирают меня своей жилеткой. То ли вид у меня жалостливый, то ли глаза добрые. Девушка-кошка неторопливо рассказывает, что она – Рита, бухгалтер, что без опыта работы ее никуда не берут. Я делаю сочувствующее лицо и начинаю бормотать про то, что рано или поздно она найдет свое место под солнцем…

– А ты кто по профессии? – перебивает меня соседка по батарее.

– Учительница английского.

– Да уж, – скривившись, Рита поправляет цветастый шарф с бахромой. – Ты еще больший неликвид, чем я.

Мы солидарно вздыхаем от тяжести бытия, а потом я начинаю бродить вдоль стендов, внимательно вчитываясь в объявления.

– Да нет там ничего, – бурчит новая знакомая, доставая смартфон и вытягивая губки для селфи. – Я уже смотрела.

Но мне надо лично убедиться, что надежды напрасны. Только проглядев список вакансий раза три, я возвращаюсь к батарее – подкопить тепла на дорожку.

– Слушай, а администратором в доме культуры не хочешь поработать? – вдруг предлагает Рита, постя свежие фото в Инстаграм.

– В каком доме культуры?

– В «Салюте». Он негосударственный, так что платят нормально.

У меня екает сердце: после месячных мытарств без работы, вакансия администратора кажется мне манной небесной.

– А с чего ты решила, что в «Салюте» требуется администратор? – осипнув от нахлынувших надежд, интересуюсь я.

– Да у меня тетка там директор. Позавчера звонила, зазывала к себе. Но я не хочу. В этом «Салюте» одни пенсионеры кучкуются – скучища!

Чтобы не запрыгать от радости, мне приходится изрядно поднапрячь самообладание.

– Если ты не против, я прямо сейчас туда наведаюсь.

– Давай, – кивает Рита, не отрывая взгляда от телефона. – Тёть Оле от меня привет.

Несмотря на то что из документов с собой у меня только резюме, я сразу отправляюсь в дом культуры, он в десяти минутах езды от центра занятости. Мне кажется, что любое промедление приведет к тому, что вакансию уведут у меня из-под носа.

«Салют» – двухэтажный детеныш советского минимализма; у него панельные стены, огромные окна, крыльцо с квадратными колоннами. Сколько себя помню, здание напоминало чахнущую дворняжку: на стенах разрастались лишаи отколовшейся штукатурки, язвы-трещины и грязные потеки. А старая черепица по весне сходила вместе со снегом. Но не так давно у дома культуры сменился владелец – здание отремонтировали и выкрасили в белый цвет, над входом прилепили помпезную надпись. По ночам она подсвечивается красным.

На мое счастье, вместо охранника в доме культуры – жизнерадостная бабушка-гардеробщица в огромном, как одеяло, шерстяном платке. Я сдаю ей свой пуховик и спрашиваю, как найти директора.

– Ой, дочка, она где-то на втором этаже ходит. – Бабуля подает мне пластмассовый номерок и машет рукой в сторону лестницы. – Поднимись и поищи.

– А как я ее узнаю?

Бабуля весело подмигивает.

– У ней голосище командирский. Мимо не пройдешь.

И правда, еще ковыляя к лестнице, я слышу крик, сотрясающий стены:

– Зойка, курица ты неощипанная, ты почему до сих пор пятую аудиторию не вымыла?! Я еще позавчера просила, чтоб к утру все блестело!

Только не это! Мои ноги мгновенно деревенеют и отказываются идти дальше: у меня с детства фобия скандальных женщин, рядом с ними я впадаю в ступор и теряю способность соображать. «Сумка в виде мишки, – затравленно напоминает внутренний голос. – К Новому году нам нужна сумка в виде мишки». Я делаю несколько глубоких вдохов, и способность двигаться потихоньку возвращается. Спотыкаюсь, но тащусь наверх.

Вот и второй этаж. Посреди коридора, уперев руки в бока, стоит полная женщина в красном платье и с перекошенным лицом заглядывает в один из кабинетов.

– Сейчас сексолог приедет, куда его сажать? Куда мне его сажать, я спрашиваю?!

Из кабинета раздается вялое бормотание – обладательница командирского голоса и копны осветленных волос в придачу недовольно морщится.

– Так, Зоя, хватит блеять тут! Тряпку в руки – и в пятую. Если через полчаса там будет всё тот же срач, уволю к чертям!

Она поворачивается и с разъяренной физиономией прёт на меня. Я отпрыгиваю в сторону и вжимаюсь в стену, моля провидение сделать меня незаметной. Ко мне сразу приходит понимание, что работа администратора – не мое. Я человек мягкий, ранимый…

– Кто такая? – Женщина в красном останавливается рядом со мной и глядит так, будто я только что предала родину. – Из пожарки? Из санэпидемстанции? Вы заколебали уже своими проверками! – Она вырывает из моих рук прозрачную папку и внимательно вглядывается в содержимое. – Что это?

– Ре… Резюме. – Голос слушается меня с трудом. – Я по поводу работы. Мне Рита сказала, что вам требуется администратор.

Женщина достает из папки листок с моими данными, быстро-быстро пробегает его глазами, после чего холодно интересуется:

– А кто такая Рита?

– Ваша племянница.

– У меня нет племянниц. – Густо накрашенные серые глаза угрожающе сужаются.

– Простите, наверное, обозналась. – Я умираю от желания бежать из «Салюта», сверкая пятками. – Мне нужна Ольга Викторовна, директор.

– Это я и есть.

– Странно, – говорю я и пячусь к лестнице. – Я, наверное, лучше пойду.

– Стоять! – гаркает директорша и, схватив меня под руку, втаскивает в один из кабинетов.

Обстановка там напоминает школьный класс: ряды парт, доска, на стенах какие-то плакаты. Директорша толкает меня на один из стульев, возвращает мне папку и резюме.

– Администраторы мне не нужны, зато нужны руководители кружков. Я смотрю, ты английский преподавала. – Она садится на край стола, вытягивает ноги в проход, столешница угрожающе прогибается. – Могу предложить тебе кружок по языку. Только у нас тут исключительно взрослый контингент. Всякое там страноведение нам не надо. Нам надо, чтобы женщины после занятий могли анкету на сайте знакомств заполнить. Ну и письма иностранных ухажеров разобрать. Сможешь такому научить?

Я киваю. Внутренний голос подсказывает, что лучше не отказываться: расплата за непослушание будет горькой.

– Только у меня все по два кружка ведут, – поспешно предупреждает директриса. – Так что в нагрузку к английскому дам тебе клуб позитивного мышления. У тебя же дополнительная специальность – психолог?

Меня передергивает.

– Нет-нет, я не могу. Позитивное мышление – это не мое. Вы мне лучше кружок кройки и шитья дайте. Или там вязания.

– А ты что, хорошо шьешь?

– Нет, но могу научиться. Прямо сейчас приду домой – накачаю себе обучающих видеороликов…

Ольга Викторовна прерывает мою тираду оглушительным шлепком по столу.

– Слушай, мне тут с тобой некогда препираться. Если я сказала, что надо вести клуб позитивного мышления, значит, именно его ты и будешь вести.

– Ну не знаю, – нервно ерзаю я. – Не уверена, что у меня получится.

Директриса внимательно оглядывает меня с ног до головы и качает головой.

– Я что-то тоже уже не уверена. Мне в коллектив нужны люди энергичные, жизнерадостные… Ты кто по гороскопу?

– Козерог.

– Серьезно? – Женщина мрачнеет. – Ужас какой! Самый тяжелый знак. Я надеялась, ты хотя бы Дева.

Разочарованно вздохнув, она встает и, шагнув к зеркалу, висящему у дверей, начинает вертеться перед ним, оглядывая длинное, до пола, платье:

– Очень жаль, что ты Козерог. Мне ведь для этой работы нужен Водолей. Легкий, веселый человечек. Такой, чтобы людей тормошил и заряжал.

Я не верю своим ушам. Она что, не хочет меня брать? Из-за гороскопа? Обалдеть! Хорошо хоть не из-за цвета глаз. Уязвленное самолюбие заставляет меня воспрянуть духом. Из головы мгновенно выветривается то, что я ненавижу всевозможные тренинги позитивного мышления. Всё мое существо сосредоточивается на борьбе с дискриминацией. И на желании купить сумку в виде мишки. Я напускаю на себя уверенный вид: откидываюсь на спинку стула и кладу ногу на ногу.

– А вы знаете, что многие астрологи определяют знак зодиака не по дню рождения, а по дате зачатия?

Ольга Викторовна равнодушно пожимает плечами, покончив с досмотром платья, начинает взбивать волосы.

– Дело в том, что по дате зачатия, я как раз Водолей, – весело щебечу я, покачивая ногой. – У мамы из-за проблем с почками случились преждевременные роды. Вот и получилось, что день рождения у меня аккурат после Нового года. А так-то меня только в феврале ждали.

Щеки у меня наливаются огнем, все-таки не привыкла я с уверенным видом нести такую чушь.

Директриса наконец отворачивается от зеркала и, вернувшись к столу, несколько секунд буравит меня взглядом.

– Преждевременные роды, говоришь?

Я молчу, но изо всех сил излучаю легкость и веселье. И по-видимому, убедительно, потому что Ольга Викторовна бухает свою ручищу мне на плечо и проникновенно спрашивает:

– В понедельник сможешь приступить к работе?

Я улыбаюсь так, что скулы сводит:

– Легко!

Глава 5

Прокрастинация восьмидесятого уровня

Дома я, конечно, возвращаюсь во вменяемое состояние и, осознав, во что ввязалась, рву на себе остатки волос. О-хо-хо, мне придется вешать на уши людям какую-то лапшу. Внушать доверчивым тетенькам, что они изменят свою жизнь, если будут ходить по улице с улыбочками и писáть на стенах странные лозунги. Более того, мне самой придется постоянно скалиться, как в рекламе зубной пасты! От открывающихся перспектив меня начинает трясти. Чтобы хоть немного успокоиться, съедаю тарелку борща, миску жареной картошки, полбуханки черного хлеба с тмином и полбанки домашней кабачковой икры. От еды внутри немного теплеет.

А может, не всё так страшно? Ну, правда? Я ведь не БАДы пенсионерам втюхивать буду. Пару месяцев перекантуюсь в доме культуры, а потом найду работу поприличнее. Или буду так вести клуб позитива, чтобы участники быстрей разбежались.

Говорят, неприятные дела категорически нельзя откладывать на потом: чем больше времени они простаивают, тем тяжелей за них взяться. Я задумчиво стряхиваю коричневые крошки в пустую тарелку и торжественно клянусь приняться за программу тренинга позитивного мышления немедленно. В принципе разработать цикл занятий на какую угодно тему – мне раз плюнуть: у меня красный диплом и многолетний педагогический опыт. Я подымаюсь из-за кухонного стола с лицом, полным решимости. Быстрей, быстрей к ноутбуку!

Делаю пару шагов в сторону коридора и вспоминаю, что забыла выпить чаю. Нет, так дело не пойдет. Я выуживаю из холодильника банку с клубничным вареньем и наливаю себе огромную чашку «Дилмы». Незаметно пролетает минут сорок. В голове одна за другой рождаются десятки гениальных мыслей – не зря говорят, что сладкое полезно для мозгов. И вот я снова подскакиваю из-за стола и тороплюсь из кухни, чтобы записать все свои педагогические находки. Но взгляд натыкается на огромную гору грязной посуды на столе… Боже, откуда она здесь? Кастрюля с половником, сковородка с лопаткой, куча тарелок, банок. Если я немедленно всё не вымою, мать отправит меня в ссылку. Трагически вздыхаю и понуро перетаскиваю утварь в раковину.

Вообще-то, я терпеть не могу драить посуду. Еще в детстве предлагала родителям перейти на одноразовые тарелки, но эти ретрограды оказались категорически против. Еще и лентяйкой меня окрестили. Хотя дело не в лени, а в неудобной мойке. Когда я мою тарелки, приходится так сильно наклоняться вперед, что спина превращается в один комок боли.

Свалив посуду в раковину, я открываю кран и долго пялюсь на воду – обычно это хорошо помогает настроиться на предстоящую пытку. Примерно через минуту в голову приходит спасительная мысль: «Какая посуда? Мне же ужин готовить надо».

Нахожу в холодильнике фарш. Обжариваю его, делаю подливку со сметаной, варю макароны… Пахнет так вкусно, что снова хочется есть. Но я отважно пытаюсь побороть аппетит самоистязанием, ну, то есть мытьем посуды. Не помогает. Поясница отстегивается, а есть хочется даже сильней. Бросив намыленную кастрюлю, наливаю себе большую миску подливки и достаю из хлебницы оставшуюся половину буханки.

Наконец (уже смеркается) оказываюсь в своей комнате. На автомате заваливаюсь на диван и закрываю глаза. Какая-то смутная мысль не дает покоя. Внутренний голос уверяет, что я забыла о чем-то важном. А я человек ответственный, поэтому изо всех сил напрягаю память. И от перенапряжения мгновенно проваливаюсь в сон.

* * *

– Почему ты выросла такой эгоисткой? – будит меня рассерженный мамин голос. – Почему? Я ведь ночей не спала, сил не жалела, чтобы вырастить тебя приличным человеком.

Я не успеваю разлепить глаза, как на спину мне приземляется что-то тяжелое.

– Скачи-скачи, мой поник! – кричит дочь и весело подпрыгивает у меня на пояснице.

– Наверное, это всё гены, – подытоживает мать таким тоном, словно выступает на педагогическом консилиуме. – Ты вся в бабушку, та тоже только о себе и думала.

Я с огромным трудом сбрасываю с себя маленькую наездницу и, перевернувшись, сажусь.

– Мам, ты чего?

– Я «чего»? – еще сильней разъяряется маман. – Это я «чего»? Посмотрите, какая наглость!

Дочь обхватывает меня за шею руками, а ноги заплетает на моей талии.

– Покатай меня, большая черепаха! – орет она прямо мне в ухо.

– Что случилось-то? – Я отчаянно пытаюсь избежать удушения и одновременно разобраться в маминых претензиях.

– Зачем ты весь хлеб стрескала, хрюшенция?

– Так это ты из-за хлеба так причитаешь?

Мать качает головой и с несчастным лицом выходит из комнаты. Я скачу за ней с Алёнкой на спине:

– Мам, я случайно. Даже не заметила, как это получилось. Если хочешь, я прямо сейчас схожу за хлебом.

– Не надо. Перебьюсь. – Мать с треском захлопывает дверь в свою комнату.

А я вдруг вспоминаю, что должна готовить программы занятий для дома культуры. Вернувшись к себе, сбрасываю Алёнку на диван и сажусь к ноутбуку. Так… С кружком английского всё просто: достаточно только немного скорректировать свои старые поурочные планы, рассчитанные на детей. А вот что делать с клубом позитива?

Дочь пытается вскарабкаться мне на колени.

– Поиграй со мной. Давай я буду котик, а ты меня гладь.

Я прижимаю колени к груди и показываю «котейке» язык.

– Попозже, сейчас мне некогда.

– Поиграй. – Дочь притаскивает из угла комнаты коробку с настольными играми. – Хотя бы в ходилку, один разочек.

У нас много всякого добра, но она выбирает именно ту ходилку, которую я ненавижу – «Прогулку с динозаврами». В этой игре так много всяких ловушек, что играть нужно минимум час.

– Какую тебе дать фишку: красную или желтую? – заботливо спрашивает дочь, раскладывая на полу игровое поле.

– Алёна, мне некогда!

– Я же сказала: один раз поиграем и всё.

– Потом. Завтра. Или…

Дочь делает трогательные глаза.

– А в лото?

– Алёна, милая, пожалуйста, дай мне поработать.

Моя девочка в сердцах отшвыривает коробку и смотрит на меня с вызовом:

– Тогда я хочу кушать.

Я судорожно вздыхаю, но вытаскиваю себя из-за стола: кушать – это святое.

Пока миска с макаронами для дочери кружится в микроволновке, мой мозг продолжает размышлять над программой занятий.

Так! Мне следует немедленно раздобыть хотя бы пару книг об оптимизме. Но где? У мамы точно есть, но теперь, после ссоры, она не даст. Будет дуться и бойкотировать меня как раз до понедельника.

Микроволновка весело тренькает, и я выставляю миску на стол.

– Макароны не хочу. – Дочь увлеченно шкрябает край стола вилкой. – Хочу просто яблочко.

Внутри меня взрываются снаряды и свистят пули. В кухню заглядывает мать.

– Ну что? Ждешь, пока все магазины закроются?

– А?

– Ты же за хлебом собиралась. – Тяжелый родительский взгляд превращает меня в пепел.

– Но ты ведь сказала «не надо».

– Нет, это не ребенок, это какое-то наказание! – восклицает мать и с оскорбленным видом удаляется обратно в свои покои.

Считаю до пяти. Потом делаю пару глубоких вдохов. Потом старательно рисую в воображении зеленый листик – спортивные психологи уверяют, что это успокаивает. Рука сама находит вилку. Сажусь за стол и с остервенением накидываюсь на дочкины макароны. И пусть весь мир подождет.

Несколько секунд Алёна разглядывает мое лицо так, словно пытается опознать во мне контрабандиста, а потом резко выдергивает у меня миску и придвигает к себе.

Естественно, после ссоры с мамой никаких сил на педагогические подвиги у меня нет. Минут сорок я смотрю с дочерью мультики, после чего мы заваливаемся спать. Утро вечера мудренее! – уверяю я причитающую совесть. В конце концов, у меня еще два дня на то, чтобы создать что-нибудь шедевральное.

* * *

И вот суббота. Просыпаюсь в половине восьмого от того, что Алёнина пятка упорно ерзает по моей щеке. Спать хочется невероятно, но пятка острая, а я человек мнительный – страх за сохранность собственной челюсти упорно не пускает меня в объятия Морфея. Промаявшись минут десять, решаюсь на отчаянный шаг: сантиметр за сантиметром выползаю из-под «остроконечной» девочки, словно спецназовец из окружения. Я почти вывожу зубы из-под угрозы, как диван вдруг заканчивается, и онемевшее со сна тело шлепается на пол. Челюсть угрожающе лязгает, а душа замирает. О нет, пожалуйста, только не зубы! Мой список несовершенств и так трещит по швам.

Я торопливо ощупываю пальцами верхние и нижние резцы. Кажется, всё цело. И чего я так перепугалась? Паникерша. Секунд десять я таращусь в темноту и беззвучно хихикаю над собой, а потом снова пихаю пальцы в рот, чтобы перепроверить сохранность красоты.

Душа успокаивается только после четвертой инспекции. Я, конечно, пытаюсь влезть обратно на диван, но Алёна поспешно раскидывается поперек него звездочкой. Вздохнув, делаю марш-бросок к столу, а включив ноутбук, даже приободряюсь: возможно, столь раннее пробуждение – знак свыше. В кои-то веки у меня есть возможность поработать в тишине.

Я создаю новый документ и, открыв его, уверенно вбиваю заголовок: «Программа тренинга позитивного мышления». Внимательно перечитываю. Мне кажется или название звучит немного коряво? Тщательно взвесив все за и против, стираю слово «программа». После чего минут десять сосредоточенно ерзаю на стуле в поисках идей. Наконец меня осеняет. Я выделяю заголовок красным цветом и отодвигаюсь от монитора. Да! Так гораздо, гораздо лучше.

В ёрзаниях и созерцании проходит еще минут десять. Потом я записываю на листочке план работы. Пункт А – надергать из Интернета каких-нибудь упражнений по развитию оптимизма. Пункт Б – приписать к ним парочку маминых рассуждений о жизни. Я кликаю мышкой по ярлыку браузера, и в этот миг дом оглашает ужасный визг перфоратора.

– Мамочка! – чуть ли не до потолка подпрыгивает Алёнка. – Ты где?

Я кидаюсь к дивану и сгребаю малышку в объятия.

– Зайка моя, ты испугалась?

Алёнка раздражается:

– Я не зайка, я котик.

* * *

После пробуждения дочери мечта поработать тает, как утренний туман; я помогаю Алёне переодеться из пижамы в лосины и футболку, и мы перемещаемся на кухню. Я варю манную кашу, а Алёнка цепляет за край штанов поясок от платья и, виляя попой, дефилирует по коридору туда-сюда.

Дочь противно мяукает, дом то и дело сотрясают «трели» перфоратора, а из маминой комнаты почему-то не доносится ни звука. Из-за этого мне тревожно. Разложив кашу по тарелкам, подхожу к двери в мамину спальню и тихонько стучу:

– Мам, у тебя всё нормально?

Дверь моментально распахивается, и на пороге появляется пришелец, вооруженный пилочкой для ногтей. У него зеленое лицо, а на голове какие-то красно-желтые загогулины.

– Как у меня может быть всё нормально, если собственная дочь относится ко мне наплевательски? – с надрывом в голосе вопрошает инопланетянин, и я узнаю в нем свою мать.

Наверное, на днях она опять получила спам-рассылку с бьюти-сайта. А может, в садик заглянул член косметической секты с тюбиками масок и наборами инновационных бигуди.

– Хорошо папа не дожил до этого момента, – цедит мать, ожесточенно орудуя пилкой. – Он бы умер со стыда, увидев в какую дармоедку ты превратилась.

Я замечаю на дверном косяке парочку застывших капель обойного клея и старательно пытаюсь их отскоблить.

– Я манку сварила, – бубню я. – Будешь?

Мама аж подскакивает.

– Нет, вы только посмотрите на нее! Ни одного проблеска совести. Как будто и не в курсе, что на завтрак я всегда ограничиваюсь бутербродом.

Она захлопывает дверь, а я возвращаюсь на кухню. Усаживаю за стол дочь. Алёна ковыряет манку ложкой и тараторит о чем-то своем, а я старательно киваю, не вникая в смысл сказанного. Каша стоит у меня поперек горла. В конце концов отодвигаю тарелку и внимательно смотрю на дочь:

– Солнышко, мне надо в магазин.

– Я не солнышко! – оскорбляется малышка. – Я котик. Неужели трудно запомнить?

Поспешно киваю.

– Хорошо, доченька.

Алёна хлопает ладонью по столу так, что тарелки подпрыгивают.

– Я не доченька. Я котик. Котик!

Я скриплю зубами и добросовестно пытаюсь представить зеленый листок. Воображение подсовывает мне кленовую ладошку, усыпанную бисером росы. Внимательно разглядываю тонкие прожилки листа – и по мышцам прокатывается волна расслабления.

Да я просто гений саморегуляции! – приятно удивляюсь я, но потом на листе возникает гусеница и начинает хряпать его с молниеносной скоростью. Брр! Вздрагиваю и поспешно отвлекаюсь от фантазий: я терпеть не могу насекомых.

Алёна случайно залезает пальцами в кашу, после чего торопливо вытирает руку о футболку. Придвигаю к дочери стакан с салфетками.

– Нельзя вытирать руки об одежду.

– Я не вытираю, я чешусь, – огрызается дочь. – Может, у меня блохи?

Вздохнув, подымаюсь из-за стола.

– Так, котик, я пошла в магазин. Ты когда поешь, поставь тарелку в мойку и немного поиграй. Я скоро приду.

Алёна тут же вскакивает на ноги.

– Я пойду с тобой.

Окно сотрясает порыв ветра. Кошу глазом на улицу, и по коже бегут мурашки: во дворе что-то вроде метели, белые хлопья свивают воронки, а люди перемещаются перебежками.

– Нет, котик, ты останешься дома, – бормочу я и иду в свою комнату.

Алёна кидается за мной и легко обходит на финише. То есть на пороге. Вбежав в комнату, она сразу несется к шкафу и вываливает на пол все футболки и свитера со своей полки.

– Эй, ты чего творишь! – успеваю крикнуть я, как она уже находит то, что нужно и, плюхнувшись на ковер, начинает стягивать лосины.

– Я тоже хочу гулять, – приговаривает Алёна, раздраженно дергая ногами, запутавшимися в штанинах.

– Дочь… Тьфу, котик, – я пытаюсь сделать авторитетное лицо. – В такую погоду маленьким надо сидеть дома.

С возмущенным кряхтением Алена втискивается в колготки и берется за кофту. Я снова кидаюсь к родительской двери и, не дождавшись ответа на свой стук, просовываю нос в комнату. Мама сидит на кровати и навертывает на стопы какие-то водоросли.

– Мам, я иду за хлебом.

– Угу.

– Ты могла бы немного поиграть с Алёной, пока меня нет?

Она надевает на стопы целлофановые пакеты и только потом подымает на меня глаза:

– Может, хватит уже сваливать на меня свои родительские обязанности? Дай мне хотя бы в субботу уделить время самой себе.

Я затворяю дверь и возвращаюсь в свою комнату. Алёны и след простыл.

– Кот, ты где?

Я торопливо собираю разбросанные на ковре вещи и запихивают их в шкаф. Из прихожей доносится сосредоточенное сопение. Я выглядываю в коридор и обнаруживаю, что Алёна уже натянула синтепоновый комбинезон. В голове у меня тут же вспыхивает тревожная кнопка: если дочь сейчас вспотеет, ее легко продует. Чтобы не допустить этого, я натягиваю на себя пуховик – прямо поверх домашней футболки и лосин – и выскакиваю с малышкой на лестницу. «Магнит» через два дома – авось не замерзну.

На мое счастье у пуховика теплый капюшон, а в карманах находятся варежки.

Глава 6

Подножки судьбы

Пока мы спускаемся по лестнице, Алёна всё время бормочет какие-то стишки. Перед тем как выйти на улицу, я поворачиваю дочь к себе и проникновенно смотрю ей в глаза.

– Так, кот, давай договоримся: на улице рот должен быть заперт на замочек. Если будешь болтать на ветру, у тебя заболит горло. Ты же не хочешь в больницу?

В Алёниных глазах вспыхивает ужас.

– Нет.

– Вот и отлично. Тогда играем в молчанку. Если не услышу от тебя ни звука, куплю пирожное.

Выйдя на крыльцо, я замечаю на рекламном щите, прикрепленном слева от двери, ярко-розовый лист бумаги. Наверное, у работников ЖКХ опять важное сообщение.

– Постой немного спокойно, мне надо кое-что посмотреть, – говорю я дочери и сосредотачиваюсь на новом объявлении:

«Двенадцатого декабря, в связи с ремонтными работами, будет отключен газ. С восьми утра до девяти вечера».

Так, а двенадцатое у нас что? Среда?

Мое внимание вдруг привлекает странный звук, вроде хлопка. Я нехотя отрываюсь от подсчетов и оглядываюсь: мой ребенок словно сквозь землю провалился.

– Алёна, ты где?! – кричу я, отплевываясь от снега. – Доченька? Котик?!

В ответ ни звука. Душу сковывает ледяной ужас. Я выбегаю на дорогу, вплотную прилегающую к нашему дому, и, не помня себя, оглядываюсь по сторонам.

– Алёна!

За стеной метели почти ничего не видно. Куда бежать? Где искать?

– Алёнушка, котенька! – голосю я, бестолково озираясь и балансируя на грани обморока. Как это возможно? Куда может деться ребенок за пару секунд?

Наконец мой взгляд привлекает какое-то копошение справа от крыльца. Кидаюсь туда и обнаруживаю кремово-бежевое пятно, смахивающее на комбинезон дочери.

– Алёна, милая, что случилось? – Я проворно выуживаю малышку из сугроба и поворачиваю к себе. – Ты упала?

Дочь только ресницами хлопает.

Ушиб? Сотрясение? Перелом? Мой мозг отчаянно перелистывает заархивированный в памяти медицинский справочник.

– Ты сильно ударилась?

Алёна молчит.

– Больно где-нибудь?

Взгляд дочки рассеянно блуждает по моему лицу, а губы некрасиво кривятся.

– Доченька, ну скажи хоть что-нибудь, – умоляю я голосом заправской истерички. – Тебе больно? Почему ты молчишь?

Малышка чешет нос облепленной снегом варежкой и чуть не плачет.

– Ты что, забыла? У меня рот – на замке. Мне пирожное надо.

От радости, что к ребенку вернулся дар речи, я готова запрыгать, как ошалелый кузнечик в летний зной, торопливо отряхиваю с детского комбинезона снег и уточняю:

– А какое пирожное ты хочешь?

– Трубочку с кремом.

– Можешь не волноваться: мы обязательно купим тебе трубочку, – я беру дочь за руку и тащу в сторону магазина. – Обещаю, солнышко.

– Э! Я не солнышко, я котик, – напоминает Алёна и украдкой высовывает язык, чтобы поймать им снежинку – на язык тут же наметает небольшой сугробик.

Холод на улице жуткий. Ветер почти сбивает с ног. Нос у меня стремительно краснеет, а колени перестают гнуться: похоже, Северный полюс решил мигрировать в наши края. С большим трудом мы с Алёной достигаем «Магнита» и юркаем в тепло.

Магазин уже украсили к Новому году: с потолка свешиваются «дождинки», а кассы облеплены золотыми гирляндами. Я беру корзину и нарочно неторопливо иду к полкам с хлебом: коплю тепло перед обратной дорогой. Алёна семенит рядом и невозмутимо сгребает со стоек всё, что приглянется: апельсин, бутылку сока, пакет сушек, шоколадку. На шоколадке моя толерантность к детскому шопоголизму лопается. Я сдвигаю брови и пытаюсь придать голосу строгости. Получается, кстати, плохо, потому что губы замерзли и едва шевелятся.

– Немедленно отнеси всё на место. Мы договаривались только на пирожное.

– Ну, мам…

– Никаких «мам».

Алёна надувается, но послушно выгребает свои запасы из моей корзинки. А я застываю напротив хлебных полок: они девственно пусты. Смятение. Ужас. Отчаяние.

– На трассе заносы, – заметив выражение моего лица, комментирует продавец, тасуя баночки на полке с детским питанием. – Фуры с хлебом не могут проехать в наш район.

Я зажмуриваюсь, чтобы отогнать оцепенение. Ничего-ничего, можно ведь испечь хлеб самой. Я, кажется, умею. Да и что там уметь? Смешала ингредиенты – и в духовку. Я проворно нахожу муку, сухие дрожжи и плотно загружаю ими корзинку.

Алёна тянет меня к витрине с кондитеркой. Фух, хоть сюда не проникло запустение, пирожных столько, что глаза разбегаются: корзиночки с кремом, чизкейки, «птичье молоко» и «картошка», эклеры…

– А-а-а! – разражается слезами Алёна. – А-а-а!

– Что такое? – У меня внутри снова активизируется курица-наседка. – Ударилась обо что-то? Язык прикусила?

– Трубочек, трубочек нет! – на весь магазин страдает дочь.

Мой взгляд несколько секунд мечется между ее лицом и витриной, и в сердце разливается противный холодок: точно, трубочек и правда нет.

– Зайка…

– Не зайка.

– Котик, – мгновенно поправляюсь я. – Купим трубочку в следующий раз, а сейчас выбери что-нибудь другое.

– Не хочу я другое! – Для убедительности ребенок даже пару раз топает ногами. – Мне нужна трубочка.

– Ой, смотри, какие корзиночки симпатичные. – Мои свежемороженые губы старательно складываются в слащавую улыбку. – Давай купим тебе вон ту – с вишенкой?

– Нет. – Дочь всхлипывает и с гордым видом размазывает сопли по рукаву пуховика.

– Тогда, может, купить тебе шоколадку и сушки? Апельсинчик?

– Нет. Ненавижу сушки! Ненавижу апельсинчики! Я же сказала, что хочу трубочку!

На нас начинают оглядываться другие покупатели – мне сразу становится не по себе, прямо как на диктанте в пятом классе. Ноги наливаются тяжестью. Почему, ну почему я не умею утихомирить собственного ребенка?

– Хорошо, пойдем в другой магазин, – шиплю я, проклиная свои недоразвитые педагогические способности.

Расплатившись за авоську с мукой и дрожжами, мы вновь бухаемся в буран. На улице, кажется, стало еще холоднее, еще ветренее. Мимо нас с дочерью то и дело пролетают целлофановые пакеты, жестяные банки, куски шифера. Из-за снега видимость нулевая, потому одной рукой я держусь за заборчик палисадника, чтобы не сбиться с дороги.

Минут через пятнадцать методичного обветривания и обмерзания мы находим еще один продуктовый. И там даже есть пирожные. Корзиночки и эклеры.

– Может, все-таки купим вон ту корзиночку? – блею я, тыча одеревеневшим пальцем в стекло витрины. – Смотри, какой на ней милый цыпленок из крема. Ты же любишь цыплят.

– Не люблю, – угрюмо бухает Алёна. – И я хочу трубочку. Тру-боч-ку. Неужели так тяжело запомнить?

Мы снова блуждаем по улице минут пятнадцать, снова натыкаемся на продуктовый. Только и там одни корзиночки. С вишней, со сливками, с кусочками ананаса. Прямо заговор какой-то.

– Алёна, – я еле шевелю замерзшими губами, – ты же котик. Где ты видела котиков, поедающих трубочки с кремом? Давай я тебе лучше молока куплю? Все коты любят молоко.

Дочь на мгновение задумывается, а потом расцветает.

– Нет, коты любят сосиски. Я буду играть, как будто трубочка – это сосиска.

Продавщица, женщина лет пятидесяти, в два слоя обмотанная клетчатым пледом, смотрит на меня с сочувствием.

– В мясном отделе есть вкусные сосиски с сыром, – вкрадчиво сообщает она и показывает глазами путь к спасению.

В душе у меня рождается надежда.

– А что, может, правда, обычных сосисок возьмем? Сладкое вообще для зубов вредно.

В глазах Алёны мгновенно наливаются огромные, кинематографические слезищи.

– Мама, ты же обещала мне пирожное.

Я и дочь снова возвращаемся в объятия бурана. Неожиданно я понимаю, что не знаю, где мы и в какой стороне наш дом. Меня охватывает паника. Но Алёна упрямо тянет меня вперед. А может, назад. Или вбок. Совершенно невозможно разобрать. Закусив губу, я покоряюсь судьбе и дочери.

Спустя пару минут мы оказываемся на автобусной остановке. От нее как раз собирается тронуться колонна маршруток, возглавляемая красной снегоуборочной машиной. Алёна втаскивает меня в один из микроавтобусов и старательно вглядывается в лица пассажиров. Как на допросе. Какой-то парень не выдерживает давления и уступает ей свое место – дочь проворно забирается на сиденье и светится от счастья.

Через полчаса мы стоим у витрины с пирожными в самом большом гипермаркете нашего города. Да, тут есть трубочки. Целых три вида: с шоколадным кремом, со сливками и с вареной сгущенкой.

– Выбирай, – устало командую я и сама пугаюсь своего голоса: он осипший и скрипучий, да и в горле какие-то странные ощущения, будто наждачкой прошлись.

Алёна, не раздумывая, берет с полки пластиковый контейнер с корзиночкой.

– Это хочу. Оно похоже на миску со сметаной. Котики любят сметану.

* * *

Мы возвращаемся домой после полудня. Всё, о чем я мечтаю, – это чашка горячего чая и плед. Или два пледа. Да, два пледа, шерстяные носки и пуховый платок в придачу. Мой рабочий энтузиазм уже не подает признаков жизни, но я не паникую. Немного вареньица, вафель – и мы его реанимируем. Главное, все-таки усадить себя за ноутбук; минут сорок мозги будут скрипеть, а потом дело пойдет.

Я отпираю дверь в квартиру и сразу чувствую: что-то не так. Сначала в нос бьет какая-то ужасная вонь, а потом я замечаю, что из гостиной валит синий дым.

– Ух, ты! Пожар! – вопит Алёнка и почти подпрыгивает от счастья.

«Надо срочно хватать ценные вещи и эвакуироваться», – думаю я, но вместо того, чтобы развить бурную деятельность, прирастаю к полу. Синие клубы дыма словно гипнотизируют меня. Еще мгновение – и я бухнусь в обморок.

– Сейчас мы всё потушим, – уверенно обещает Алёнка и чешет на кухню. – Тили бом, тили бом…

– Куда в обуви-то? – Мое оцепенение мгновенно смывает волна раздражения. – Мало нам пожара – давайте еще ковры затопчем.

Я скидываю сапоги и тоже несусь на кухню. Из туалета раздается шум смываемого бочка.

– Мама, мы горим! – ору я, нагоняя дочь у плиты. – Немедленно покиньте квартиру!

Алёна стаскивает с плиты ковш и силится пробиться к мойке, к воде. Я пытаюсь забрать у нее ковш. Пара секунд борьбы, потом я хватаю дочь на руки и бегу в прихожую – в коридоре мы врезаемся в мою мать.

– Что вы топочете, как две кобылицы? – возмущенно вопрошает маман. – Внизу люди, между прочим, живут. У них там, наверное, люстра ходуном ходит.

– Мама, у нас пожар вообще-то, какие люстры?

– Пожар? Где? – В глазах мамы вспыхивает оживление. – На каком этаже?

– На нашем. У нас в квартире. Вон, из гостиной дым валит.

Мать оглядывается и понуро опускает плечи.

– А-а, вон ты про что… Это не пожар, это я ароматические палочки зажгла. Для фэн-шуя.

– Для чего? – Я заглядываю в гостиную и тут же захожусь кашлем: посреди комнаты в миске тлеет какой-то хворост.

– Я чищу ауру нашего дома. – Мама забирает у меня Алёнку и расторопно стаскивает с нее теплые одежки.

– Лучше бы ты картошки начистила. К обеду.

– Смейся-смейся. Потом еще мне спасибо скажешь. Хорошая энергетика дома, между прочим, благоприятно сказывается на энергетике жильцов. – Мама кидает Алёнины вещи в кресло и ворошит свой хворост рожком для обуви.

Я стягиваю пуховик и заматываюсь в шерстяной платок. Пальцы еще не гнутся, но колени уже пощипывает от тепла.

– Мам, а давай чайку выпьем, горячего?

– Давай, – кивает мать, – но только сначала нам надо переставить мебель. У нас зона любви просто ужасно захламлена. И не только она.

Я хватаюсь за голову. Мама опускается на корточки перед диваном, засовывает под днище руки.

– Чего стоишь? Помогай. Мне одной, что ли, на благо семьи горбатиться? Нет, это ж надо: посреди зоны карьеры диван. Неудивительно, что у тебя с работой не клеится, лежебока.

Естественно, после перестановки в гостиной мама решает подлатать энергетику и в моей комнате. Я пытаюсь возражать. Аргументированно. Говорю, что в фэн-шуй могут верить только совсем безголовые личности, что аура моего шкафа никак не может угрожать карьере, ведь шкаф достался от бабушки, а та плохого не завещает. Всё бесполезно.

– Ты просто лентяйка, да-да, – отбривает маман. – Не хочешь палец о палец ударить ради своего счастья. Иди, пей свой пакостный чай, порти цвет лица. Я сама всё переставлю. Одна.

В чем в чем, а в эмоциональном шантаже маме нет равных. Конечно, никуда я не иду, двигаю мебель, как миленькая. Мой диван воцаряется по диагонали, шкаф отодвигается от стены на полметра, шторы объявляются слишком мрачными и переезжают жить на антресоли.

Мама оглядывает преображенную комнату и в восторге размахивает руками.

– Даже дышать легче стало, верно?

Я горестно киваю, а мой живот издает пронзительный, похожий на крик гиены вой.

– Может, поужинаем уже? – запинаясь, предлагаю я.

Мама задумывается. Ее губы выделывают странные фигуры.

– Алёне надо соблюдать режим. – Я незаметно пытаюсь запихнуть под диван огромный клок пыли. Ох, как бы меня еще и убираться не запрягли!

Мама еще раз оглядывает дело рук своих и кивает.

– Ладно, сейчас воду поставлю – пельмени сварим.

От упоминания пельменей в моей душе разливается умиротворение: наконец-то, эта пытка фэн-шуем закончилась, и очень может быть, что после еды я смогу немного поработать.

– Только, чур, не обжираться, – добавляет мать и, пританцовывая, плывет в сторону кухни. – Нам еще мою спальню в порядок приводить, а там, в зоне денег, комод со всяким хламом. Надо обязательно его разобрать. Короче, работы еще непочатый край.

* * *

Воскресным утром я ощущаю себя старой развалиной. Точнее, старой развалиной с совестью-истеричкой. У меня адски болят плечи, шея, поясница и попа. Двигать мебель – это явно не мое и тем не менее мне хочется бегать по стенам. Потому что уже воскресенье! Воскресенье, елки зеленые! А у меня конь не валялся.

Из-за нервного напряжения я, как обычно, становлюсь немного рассеянной и в ванной вместо зубной пасты мажу на щетку мамин скраб для лица. К счастью, вовремя спохватываюсь: уж больно аппетитно пахнет тюбик – настоящим абрикосовым вареньем.

Мама, в отличие от меня, сегодня в хорошем настроении, должно быть, фэн-шуй и правда творит чудеса. На завтрак она великодушно жарит нам блинчики. А вот Алёнка подозрительно тихая, видимо, что-то замышляет. Ну да ладно, мне не до разгадывания ее замыслов: за завтраком я мысленно формулирую цели и задачи тренинга позитивного мышления, старательно стимулируя мозговые процессы цветочным медом.

– Ты помнишь, что к понедельнику вам с Алёной надо сделать поделку на конкурс? – как бы между делом спрашивает мать, незаметно придвигая вазочку с медом к себе.

– Какую еще поделку? – Я тут же возвращаю вазочку на место и с остервенением вкручиваю в нее очередной блин.

– А то ты не знаешь? Каждую зиму в саду перед Новым годом проводится конкурс поделок. В этом году он называется «Сказки зимнего леса». – Маман дожидается, пока я зазеваюсь, и опять придвигает мед к себе.

– Я не могу сейчас заниматься поделками. Я нашла работу, завтра у меня первый рабочий день, и мне надо подготовиться.

– Подготовишься. Но сначала выполнишь родительский долг и смастеришь поделку. – Мама сосредоточенно помешивает мед ложечкой. – Там работы на пятнадцать минут. Соорудишь рощицу из шишек, ватой припорошишь – и готово.

– Почему бы тебе самой не сделать с внучкой рощицу? – Я пытаюсь опять умыкнуть вазочку, но мама бьет меня ложкой по пальцам.

– Потому что я делала с ней поделки на Яблочный Спас и на праздник осени. Теперь твоя очередь.

Несколько секунд я тщательно облизываю испачканные медом пальцы, а потом делаю самый жалостный вид, на который способна.

– Ну, мам!

– Никаких «мам». Пакет с шишками – в гостиной, в верхнем ящике шкафа.

Проглотив еще пару блинов, я погружаюсь в муки творчества. Вообще-то, поделки – мое слабое место: с детства у меня огромные проблемы с мелкой моторикой, и в школьные годы чудесные задания по труду за меня делал папа. Он надеялся, что со временем я перерасту свою криворукость, но вышло по-другому: с возрастом к ней добавилась расшатанная нервная система, и теперь даже какая-нибудь простецкая аппликация доводит меня до белого каления.

Обещанные мамой пятнадцать минут работы оказываются рекламной уловкой. У меня не меньше часа уходит только на то, чтобы отыскать шишки. Само собой, в шкафу их нет, потому что мама в запарке убрала пакет в кладовку. Об этом она вспоминает, только когда я, вконец отчаявшись и устав от поисков, порываюсь отправиться в парк – выковыривать новые шишки из-под сугробов.

Еще минут сорок я шастаю по квартире в поисках картона и пластилина. Пластилин находится довольно быстро (в волосах моей любимой куклы), но только красного цвета. Сначала я гляжу на алую колбаску с сомнением, но, безрезультатно пошарив по шкафам еще минут пятнадцать, решаю: не стоит бояться ярких цветов. К тому же все равно я буду облеплять пластилин ватой.

С картоном, к сожалению, в доме напряженка. Мне приходится незаметно вырезать необходимый кусок из коробки для принтера. Мама в ней хранит пустые банки из-под солений, но это ничего, до февраля она прорехи не заметит, а там, гляди, мы еще какой-нибудь коробкой обзаведемся.

Наконец рабочее место организовано, материалы раздобыты, и я со спокойной совестью зависаю на диване минут на сорок – пытаюсь придумать что-нибудь гениальное. Гениальное, само собой, не придумывается, и, скрипя сердце (терпеть не могу воплощать чужие идеи), я начинаю ваять рощицу. Алёнка пытается помочь, но всё, что у нее получается, – это бегать вокруг и размахивать от воодушевления руками. Мне ужасно холодно от поднятого ею сквозняка, но я стараюсь игнорировать неприятные ощущения и сосредоточенно прилаживаю к картону собранные мамой дары леса (всякие там желуди, сучки и шишки). Вот только картон противно прогибается, а шишки всё время ломаются, падают и пачкаются в пластилине.

Мама бродит по гостиной с лейкой, поливает любимые растеньица и поглядывает на мои старания с ухмылкой.

– Майя, тема конкурса: «Сказки зимнего леса», а не «Кошмары глухой чащи». У тебя слишком много красного – складывается ощущение, что в твоем лесу кого-то прирезали.

Я отшвыриваю «рощицу» в сторону и иду на кухню. Блин. Еще блин. Две ложки меда… Раздражение потихоньку сходит на нет. Добавляем к блинам чашку горячего чая – и вот ноги сами несут меня обратно в гостиную, где я начинаю всё сначала: пластилин, шишки, вата.

Мой «урок труда» заканчивается лишь к обеду, а получившаяся рощица немного смахивает на лесоповал, но мне уже по барабану. Да и Алёнке нравится. Мы лопаем борщ, а потом я мою посуду, полушепотом бубня цели и задачи тренинга позитивного мышления. И в этот момент, конечно, раздается звонок в дверь. Я вздрагиваю: неужели Андрей? На всякий случай изображаю глубокую сосредоточенность на намыливании ложек, и открывать дверь идет мама.

– Ой, Мариночка, привет! – тут же голосит она из прихожей, звонко расцеловываясь с любимой подругой. – А я думала, ты про меня забыла.

– Нет, милая, я всё помню, – в ответ верещит гостья. – Твое счастье – для меня святое.

Я бросаю посуду и поспешно ретируюсь в свою комнату, пока мамина приятельница не устроила мне допрос по поводу житья-бытья. Дело в том, что у Марины Анатольевны весьма специфическое хобби – психоанализ. В свой прошлый визит она мучила меня часа полтора, заставляя пересказывать детские воспоминания. А потом нашла у меня комплекс неполноценности, проблемы слияния и инфантилизм. Кажется, я пока не готова к новым диагнозам.

Стоит мне включить ноутбук, как Алёна немедленно требует, чтобы я почитала ей книгу с вредными советами. Какие советы, доченька? Ты уже и так достаточно вредная. Впору самой мастер-классы давать. Немного подумав, я распечатываю найденные в Интернете раскраски с Винни-Пухом и вручаю их дочери вместе с пачкой карандашей. Она вроде проникается: отползает в уголок и остервенело шаркает карандашами по листочкам. А я наконец открываю заветный документ с программой тренинга.

– Майя, ты должна, просто обязана в этом поучаствовать! – врывается в комнату мама.

– В чем «в этом»?

– Мы с Мариной делаем фото для сайтов знакомств, и нам нужна твоя помощь: экранчик подержать, лампу…

– Мам, мне надо работать.

– Работа – не волк. Неужели ты не хочешь, чтобы твоя мать наконец обрела свое женское счастье?

Сказать по правде, меня совсем не греет мысль о том, что в нашей квартире может поселиться какой-то мужик – мамин бойфренд. Небось, будет тут командовать: заставит маму снять со стены папины фото, заклюет придирками Алёнку. Но признаваться в этом как-то неудобно. Я откашливаюсь.

– А зачем сразу лезть на сайты знакомств? Может, подождем, пока фэн-шуй подействует?

– Майя, чтобы достичь успеха нужно работать одновременно в разных направлениях. – Мама пытается стащить меня со стула. – Пойдем, тебе пару смазливых фото тоже не помешают.

– И я! И я хочу фотографироваться! – Алёнка, выуживает из шкафа мою коробку с украшениями и начинает последовательно нанизывать на себя все бусы, браслеты и кольца разом.

Я обеими руками цепляюсь за стол.

– Но я сейчас и правда не могу – давай сделаем фото в следующий выходной. Понимаешь, мне до завтра нужно подготовить программы сразу по двум направлениям.

– У тебя постоянно какие-то отмазки, – не отстает мать. – Разве ты забыла правило: ты – мне, я – тебе? Не станешь мне помогать – всю следующую неделю будешь сама собирать и водить Алёнку в сад.

Что? Собирать Алёнку? О нет! Это же мне каждый день придется вытерпеть минимум три истерики за утро: сначала из-за раннего подъема, потом из-за чистки зубов и колючей кофты. Моя нервная система еще ослаблена гипертиреозом и такого не перенесет. Я смотрю на часы: уже половина пятого. В принципе, кого я обманываю? Никакой программы до понедельника мне не написать, так зачем себя изводить?

Я медленно поднимаюсь из-за стола.

– Чего, ты там говорила, надо подержать?

Глава 7

Это еще цветочки (на навозной куче)

На следующее утро я чувствую себя подозрительно спокойно. Подумаешь, не написала программу занятий, точнее, две программы, с кем не бывает? Может, у меня все выходные электричества не было? Или живот болел? Даже идеальные работники не застрахованы от форс-мажорных обстоятельств.

Я уплетаю на завтрак тарелку борща с фрикадельками, и мир вокруг переливается красками. Ура! У меня теперь снова есть работа. Да еще и по специальности. Главное, с первых дней хорошо себя зарекомендовать и лучше прямо сейчас определиться, с чем у меня на выходных были проблемы – со светом или с пищеварением. В последний момент такие решения не принимаются.

Я чищу зубы в глубокой задумчивости: живот или свет, свет или живот? А может быть, компьютерный вирус, болезнь любимой кошки? Стоп, у меня же нет кошки. Хотя кто про это знает? Хм, какой трудный, однако, выбор. Хм…

Нет, все-таки лучше свалить на электричество. Только бы не накаркать. Я задираю голову и с подозрением смотрю на потемневшую у основания лампочку: проводка в квартире у нас старая, того и гляди, прикажет долго жить, а сбережений на ремонт нет. Впрочем, о чем это я? Мнительность – это симптом обсессивно-компульсивного расстройства личности, с ней надо бороться.

Я сплевываю пасту в раковину, а потом взгляд невольно цепляется за аффирмацию на зеркале. Мама приклеила ее обратно. «Моя жизнь – легка и радостна». Бр-р, так и хочется дописать: «Спасибо санитарам» или «Респект коньяку». Разве может вменяемый трезвый человек считать жизнь легкой? Да никогда. Тут даже, чтобы наряд для работы подобрать, сил надо немерено.

Я иду к сушилке и обнаруживаю очередную шпильку от жизни: мой любимый пуловер не просох после стирки, а на белом свитере образовалась отвратительная зацепка. Конечно, есть еще серая водолазка, но она мне совсем не к лицу. Я несколько раз перекапываю шкаф и от безысходности натягиваю красную толстовку с Микки-Маусом. Потом накидываю сверху палантин. А что? Очень даже ничего. Буду делать вид, что мерзну, и Мауса никто и не заметит.

Дополняю свой наряд чудной папкой малинового цвета, потому что идти на работу с пустыми руками как-то грустно. Чтобы папка выглядела весомей, запихиваю туда охапку детских рисунков и конспект по философии.

* * *

Дом культуры встречает меня необычайным оживлением: в холле играет музыка, пахнет беляшами, женщины всех возрастов и размеров лепят на стены гирлянды и веселенькие плакатики. Я торопливо сдаю пуховик в гардероб и поглядываю на громадную сосну, прислоненную к одной из стен. Наверное, ее только привезли: меж колючих ветвей еще не растаяли кусочки сугроба, и хвойный аромат необычайно силен.

– Пирожкова? А тебя-то чего сегодня принесло? – громыхает позади меня голос директорши.

Боже, как ее зовут? Совершенно вылетело из головы.

Я оборачиваюсь и старательно улыбаюсь.

– Доброе утро! Вы же просили подойти в понедельник, разве нет?

– Я? Просила? – не верит начальница. – С чего бы вдруг?

Она нависает надо мной, подобно туче, и, кажется, принюхивается. Интересно, зачем? Моя голова сама собой втягивается в плечи, а руки начинают дрожать. Проклятая фобия!

– Какая же ты у меня рассеянная! – внезапно добреет директорша и звонко хлопает себя по обтянутому легинсами бедру. – Настоящий Водолей! – Она по-матерински обхватывает меня за плечи и тащит к стендам у входа. – Вот, гляди, расписание! Занятия у тебя по вторникам, четвергам и в выходные. Лучше запиши себе куда-нибудь, чтобы опять не запутаться.

Я фотографирую расписание на телефон и заметно веселею.

– Хм… Ну, тогда я пойду, да? Мне как раз еще методические материалы не мешает доработать.

– Не-не-не! – вопит начальница, как оглашенная. – Чего туда-сюда ходить? Раз уж пришла, давай-ка проведи хоть одно занятие, я тебе его дополнительно оплачу.

– Занятие? – Я невольно ежусь. – А на какую тему? С кем?

– С нашим дружным коллективом, конечно! – Начальница кивает в сторону сотрудниц, украшающих холл.

Я слежу за ее взглядом и вижу, что увитые гирляндами женщины застыли, словно статуи, в самых причудливых позах и исподлобья глядят на меня.

– Нашему коллективу тоже не помешает поднабраться позитивного мышления, правда, девочки?

Мне кажется, или в ее голосе прорезываются угрожающие нотки? Сотрудницы бледнеют и переглядываются: встревоженно и обреченно.

– В общем, чтобы через десять минут все были в двести восьмом кабинете, – лицо начальницы озаряется улыбкой злого гения. – У нас будет тренинг! Тренинг!

Одно мгновение, и женщины торопливо расползаются из холла, будто тараканы. Музыка стихает, вокруг воцаряется угрожающая тишина.

– Пойдем, Пирожкова! Покажу тебе твою обитель. – Начальница так трескает меня по спине, что почти отбивает легкое.

– Ой, а можно я сначала в туалет забегу? – запинаясь, бормочу я и поплотнее укутываю «Мауса» на толстовке в палантин.

На лице начальницы вспыхивает мрачное подозрение.

– Беременная, что ли?

– Нет, просто чаю много выпила дома. – Я так смущаюсь, что, по-видимому, становлюсь такой же малиновой, как и моя папка.

– Смотри у меня! – Начальница грозит мне пальцем и с царственным видом удаляется по коридору.

В туалете тоже уже царит дух Нового года: на дверях кабинок приклеены вырезанные из бумаги снежинки, с потолка свешивается какая-то фиговина из фольги, а над раковинами висят флажки. Я кладу папку на подоконник и плещу в лицо водой. Без паники! Только без паники! И не из таких передряг выбирались. Подумаешь – тренинг! Неужели я не придумаю пару упражнений, развивающих оптимизм? Сейчас. Мигом. При желании любое задание можно объявить тренировкой позитивного мышления.

Горло чертовски пересохло и немного побаливает. Не найдя ничего лучшего, припадаю к крану.

– Нездоровится? – У соседней раковины словно из ниоткуда возникает молодой мужчина. – Выходные прошли на ура?

Тут же выпрямляюсь и смотрю на незнакомца через зеркало. Он такой симпатичный! Синие глаза, темные волосы, волевой подбородок – всё, прямо как я люблю. И смотрит, главное, так участливо. Почти с нежностью. На меня так уже сто лет никто не смотрел.

Я быстро проглатываю воду и пытаюсь поправить наэлектризовавшиеся после шапки волосы, пригладить отчего-то ужасно лохматые брови.

– С чего это я должна отчитываться перед вами, как прошли мои выходные?

– О! Не сочтите мой вопрос за нахальство. Просто меня всегда интересовало, чем живут девушки, которым чужды социальные условности. – Мужчина открывает воду и неторопливо споласкивает руки.

– С чего вы взяли, что мне чужды эти ваши условности? – Я невольно подбочениваюсь, обнажая Микки-Мауса.

Где-то далеко начинает играть ритмичная музыка. Наверное, это мои подопечные: уже собрались и жаждут позитива.

Незнакомец с интересом оглядывает мою кофту через зеркало и одобрительно вскидывает большой палец.

– Так что там насчет условностей? – не отстаю я.

Со стороны одной из кабинок доносится шум сливаемой воды. Щелкает замок, и из-за двери вываливается полный дядечка лет шестидесяти. Несколько секунд он косится на меня со странным недоумением, а потом деловито кивает:

– С наступающим!

– И вас! – отвечаем я и незнакомец почти одновременно.

Когда дядечка откланивается, меня наконец озаряет догадка:

– Это что, мужской туалет?

– Вроде того. – Незнакомец выключает воду и сует руки под сушилку, она тихо гудит.

– Я здесь в первый раз! – оправдываюсь я и нервно тереблю палантин.

Мужчина улыбается.

– Надеюсь, вам понравилось. Тут атмосферно, не правда ли?

– Я имею в виду, что первый раз в доме культуры, а не в этом туалете, – пытаюсь пояснить я, но получается еще глупее. – Впрочем, зачем я перед вами оправдываюсь?

Он кивает.

– Действительно! Вам не за что оправдываться. Ваше общество доставило мне огромное удовольствие.

Мы несколько секунд глядим друг на друга, как парочка влюбленных из какого-нибудь слезливого фильма, а потом я сгребаю папку с подоконника и тихо ретируюсь.

* * *

Двести восьмой встречает меня напряженным молчанием. В кабинете только два стола, и оба они плотно задвинуты к стене, все остальное место занимают стулья: часть из них стоит у окон, часть составлена в круг в центре.

– Ой, вы уже расселись! – нервно хихикаю я, с тяжелым сердцем оглядывая хмурые лица работниц дома культуры. – Как замечательно!

Группа отвечает мне тихим единодушным вздохом. Интересно, почему это они все такие напряженные?

Я тоже беру стул и втискиваю его в круг.

– Что же, начнем? Давайте сперва познакомимся. – Я изо всех сил стараюсь звучать бодро и весело, ведь моя начальница тоже тут, и не дай бог, она заподозрит во мне дефицит водолейских качеств. – Пусть каждый назовет свое имя и парочку своих положительных качеств. У нас с вами тренинг позитивного мышления – поучимся говорить о себе в позитивном ключе.

– Ой, как замечательно! – восклицает моя начальница, разваливаясь на стуле, словно в шезлонге. – Хорошее отношение к себе – самое важное в жизни.

– И не говорите, Ольга Викторовна, – гнусаво поддакивает одна из женщин и громко сморкается в платок.

Мне хочется приосаниться.

– Что ж, начнем с меня. Я – Майя Дмитриевна Пирожкова, мои яркие качества: жизнерадостность и энергичность. – Я с гордым видом поворачиваюсь к полноватой брюнетке, сидящей от меня по левую руку. – Вы следующая!

У нее становится такой вид, словно я предложила ей утопиться.

– Я? Почему я? – Она кладет руку на грудь и старательно прислушивается к ощущениям в области сердца.

– Будем отвечать по кругу, по часовой стрелке, – поясняю я. – Чтобы не запутаться.

– Ой, я не могу. Я не готова… Кажется, мне надо валерьянки. – Она, как ошпаренная, вскакивает со стула и пытается попятиться к двери.

– А ну села! – Начальница мгновенно багровеет. – Ты мне тут это брось, Маша! Шиш тебе, а не валерьянка. Пока не отчитаешься о своих положительных качествах, никуда не пойдешь.

Маша истошно хватает воздух ртом и чуть покачивается.

– Ну, хотя бы воды можно выпить? Глоточек?

Начальница непреклонна:

– Села на место, я сказала! Тебе, Маша, первой нужно учиться любить себя! Может, хоть после тренинга этого выгонишь своего Петьку наконец-то: всю кровь уже у тебя выпил.

Я чувствую, что краснею, а Маша неуверенной походкой возвращается на место. Кто-то скрипит стулом.

– А давайте против часовой стрелки отвечать? – поспешно предлагаю я и поворачиваюсь к соседке справа.

Та вытаращивает глаза, открывает рот и застывает: ни дать ни взять, привидение увидела. Я одергиваю палантин и жду. Проходит секунд пятнадцать, а дама так и сидит каменным изваянием, только ресницами хлопает.

– Ну? – против воли вырывается у меня.

– Что «ну»? – Соседка отводит глаза и пытается грызть ногти.

– Как вас зовут?

– Ира. То есть Света.

– Отлично! Светлана, за какие качества вы цените себя в первую очередь?

Света опять приоткрывает рот и нервно шарит взглядом по лицам коллег.

– За скромность! – подсказывает кто-то шепотом.

– За скромность! – вторит подсказчику Света. – Я ценю себя за скромность.

– А еще за что? – сияю я, радуясь, что дело пошло. – Какими еще качествами вы гордитесь?

Лицо Светы превращается в злую маску.

– Всеми. У меня все качества очень хорошие.

– Ладно, – вздыхаю я и перевожу взгляд на Светину соседку – сероглазую блондинку с нарисованными бровями. – Вы следующая!

– Ой, правда? – Блондинка, на вид ей лет сорок пять, счастливо улыбается. – Так приятно. Меня зовут Аделаида. А можно я больше двух качеств назову?

Я киваю. Женщина даже глаза закатывает от удовольствия.

– Ах, мне кажется, я такая разная. Веселая. Иногда серьезная. Добрая. Сексапильная. Еще я умная, у меня, кстати, два высших образования. И курсы выжигания по ткани. Иногда я бываю инициативной, а иногда нет. Ну, когда не высплюсь там, или простужусь…

Я торопливо потираю ладонью губы, чтобы замаскировать зевок. Так! Мне нельзя расслабляться. Нужно уже сейчас придумывать следующее упражнение. Чтобы такое замутить? Помнится, на практике в школе мы просили детей нарисовать сад своей души. Можно как-то это задание привязать к оптимизму или нет? Хотя о чем я? Где мои тети возьмут сейчас листочки и карандаши?

– Мужчины говорят, что я нежная и страстная, а мой старший сын считает меня смелой, – продолжает ворковать блондинка с двумя высшими. – Еще я очень ответственная и добросовестная…

– Вот про добросовестность тут не надо заливать, – сердито вмешивается начальница, покачивая ногой. – С добросовестностью у тебя тухляк полный.

Аделаида замолкает и делает обиженное лицо.

– Ну и что ты надулась? – слегка досадует Ольга Викторовна. – Скажешь, я вру? А кто в пятницу два занятия отменил, а мне ничего не сказал?

– Так! – Я даже привстаю со своего места. – Давайте-ка оставим все разборки до конца тренинга. Кто следующий готов огласить свои достоинства?

Женщина с красивой гулькой на голове уверенно вскидывает руку и смотрит на меня умоляюще.

Я киваю.

– Давайте вы!

Она складывает руки на груди в почти молитвенном жесте.

– Можно я прям на минутку отлучусь? Просто там сметану должны привезти.

– Точно! – спохватывается начальница и начинает шумно рыться в сумке в поисках кошелька. – Кать, ты мне тоже баночку возьми.

– И мне! И мне! – вторят остальные члены коллектива.

– Раз так, давайте ненадолго прервемся, – великодушно бормочу я и отхожу к окну. – Закупайтесь сметаной и возвращайтесь.

Женщины разбегаются, а я мучительно ломаю голову над тем, какое упражнение провести следующим. Может, предложить всем разыграть сценки из сказок? Вот только как это привязать к позитивному мышлению?

В отчаянии набираю маму.

– Говори быстро, потому что у меня сейчас занятие, – тараторит она и одной рукой бренчит на пианино.

– Мамулечка, любимая, я всё осознала! Я поняла, что мне и правда нужно бороться с пессимизмом. Жизнь так легка и радостна, а я этого не замечаю. Это проходит мимо меня, – я так убедительна, что у самой – мурашки по коже. – Подскажи мне, пожалуйста, какое-нибудь упражнение, с помощью которого я смогу тренировать оптимизм. Мне прям очень надо.

– А до вечера это не может подождать?

– Нет, конечно, – почти обижаюсь я. – Я и так слишком долго откладывала работу над собой.

– Ладно, дай-ка немного подумать, – мама еще пару раз тренькает клавишами, а потом замолкает.

– Мама, ты где? – нетерпеливо окликаю я секунд через пятнадцать.

– Во! Вспомнила! В книге «Радость жизни для чайников» предлагают очень хорошее упражнение. Нужно составить список самых неприятных происшествий за последний год, а потом его переосмыслить: найти во всех событиях какое-то позитивное зерно.

– Позитивное зерно?

– Ага. Любая неприятность всегда содержит в себе какую-то удачу. К примеру, промахнулась с размером платья – получила отличный стимул похудеть. Не успела на последний автобус – вот тебе и возможность хорошенько размять мышцы по дороге домой. Всё в таком духе.

– Спасибо, мама, – с сомнением говорю я и нервно тереблю палантин.

– Всегда, пожалуйста. Не трогай кактус!

Я вздрагиваю:

– Какой еще кактус?

– Да это я не тебе! – говорит мама и бросает трубку.

Я задумчиво смотрю на улицу: за окном опять метет, а это значит, что я, как обычно, продрогну до костей, пока доберусь до дома. Бр-р!

После сметанного шопинга мои подопечные возвращаются в заметно лучшем настроении, чем были до этого. Некоторые даже улыбаются. Отлично!

– Сейчас мы сделаем с вами еще одно упражнение! – энергично вещаю я после того, как все рассаживаются. – Называется «Позитивное зерно». Оно тренирует нашу способность мыслить позитивно, видеть в жизни светлые стороны…

– Ой, как замечательно! – бесцеремонно перебивает начальница. – Умение видеть светлые стороны – самое важное в жизни. Ну, после любви к себе.

Я прикладываю массу усилий, чтобы улыбка случайно не сползла с лица, киваю и тут же тараторю дальше:

– За последний месяц с кем-нибудь из вас случались серьезные неприятности? Расскажите! Давайте вместе найдем в них светлую сторону.

Некоторое время мои дамы нерешительно переглядываются, а потом на меня обрушивается поток негатива.

– Я разругалась со свекровью: эта старая кошелка заявила, что я плохая хозяйка…

– Я поправилась на три килограмма. И это за две недели!..

– А я узнала, что, когда меня нет дома, муж смотрит порно с участием пожилых женщин.

– А у нас дача сгорела. Что в этом событии может быть хорошего? Вот что?..

Мне хочется зажмуриться. Они издеваются, да? Каким образом я сейчас найду светлую сторону во всех этих проблемах? Сгоревшая дача и муж-извращенец – какой ужас!

– Кхе-кхе, – неожиданно вмешивается моя начальница. – Лапоньки мои! Даже на навозной куче растут цветочки. И ваша задача – научиться смотреть на них, а не на говно. Вот у меня четыре года назад инфаркт случился. Так себе ситуация. Зато я наконец отважилась бросить ненавистную работу в банке. Долгие годы говорила себе: «Не сейчас, Оля! Не сейчас. Надо еще немного потерпеть, надо подождать до лучших времен». А в больнице я словно очнулась. Хватит терпеть. Время – жить, как нравится, прямо сейчас.

Мы некоторое время молчим, а потом Аделаида глубокомысленно выводит:

– По-моему, Кать, не стоит тебе из-за мужа заморачиваться. Ну, нравятся ему пожилые. Так это ж отлично! Ты ведь тоже не молодеешь, но теперь можешь быть спокойна, что тебя на студентку какую-нибудь не променяют.

– А я в принципе рада, что со свекровкой поцапалась, – подхватывает Маша. – Теперь новогоднюю ночь можно праздновать дома так, как мне нравится. До этого мы ведь всё время у свекрови отмечали. И из года в год один сценарий: умереть, но настрогать пару тазов оливье и корыто селедки под шубой.

– Ой, девочки, а я нашу дачу последние годы просто ненавидела, – признается дама с красивой гулькой. – Наконец-то смогу провести лето как белый человек: не на грядках, пятой точкой кверху, а на пляже. – Она кладет ногу на ногу и мечтательно прикрывает глаза. – Может, даже на море съезжу…

Глава 8

Дополнение к списку несовершенств

По дороге домой я мечтаю о чашечке горячего… Борща! И размышляю о том, что моя жизнь не так уж и тяжела, как может показаться на первый взгляд. У меня дурацкая работа, зато, как выяснилось, мне не придется оформлять кипы бумаг. После тренинга я посетовала начальнице на то, что еще не закончила (ха-ха) работу над методическими материалами, и Ольга Викторовна сказала: не парься! Да, прямо так: «Не парься, мне не нужны твои писульки». Какая все-таки хорошая женщина! А еще она похвалила меня за занятие, попросила продолжать в том же духе.

На радостях я пораньше забираю Алёнку из сада. Впрочем, минут через сорок ее пребывания дома, понимаю, что погорячилась. Моя голова просто не выдерживает такого количества новостей, которое дочь успела накопить за последние несколько часов.

– Алёна, ты можешь хотя бы полчаса посидеть молча? – умоляю я, включая ноутбук.

– Могу! – отвечает она и зачем-то начинает пересказывать мне энциклопедию о животных.

– Зайка, тс-с! У мамы болит голова.

– Ух, ты! – Алёнка прямо подскакивает от радости. – Давай я буду тебя лечить?

Несмотря на мои робкие возражения, она быстро повязывает мне на голову наволочку и сует под мышку игрушечный градусник:

– А теперь ложись в постельку – я расскажу тебе сказку.

– Доченька, мне надо работать.

– Нет, тебе надо поспать. И поесть кашу. Она специальная, лечебная, – Алёна притаскивает игрушечные кастрюлю и ложку и заставляет меня артистично пережевывать воображаемую гречку. – Если ты не хочешь сказку, я расскажу тебе стих.

– Не надо, пожалуйста.

– Надо-надо! – Дочь ободряюще похлопывает меня по плечу (где научилась?) и неторопливо пересказывает томик Барто.

Моя голова кипит. Я изо всех сил стараюсь абстрагироваться от детского голоса и найти в Интернете что-нибудь полезное для следующего тренинга.

– Мама, я красиво танцую?

– Красиво-красиво.

– Нет, ты хорошо посмотри, – Алёнка больно щипает меня за спину и топочет, как маленький слоненок.

Конец! Моему терпению конец!

– Алёна! Это же просто невыносимо. Оставь меня в покое.

У меня даже бровь слегка дергается от напряжения. Дочь несколько секунд смотрит на меня удивленно, а потом пускает слезу.

Я, конечно, смягчаюсь:

– Малыш, не плачь. Займись чем-нибудь интересным: порисуй, поиграй с куклами.

Алёна отходит к зеркалу и, не отводя глаз от своего отражения, начинает раскатисто завывать:

– А-а-а! Мне нужна другая мама! А-а-а!

Я вздыхаю, стягиваю с головы наволочку и включаю дочери «Пепу». На английском – дабы утешать себя, что ребенок не просто втыкается в монитор, а развивается.

Наконец домой возвращается мама. Мне кажется, или она постриглась? Да и этих бежевых теней на ее веках я еще не видела.

– Как твоя работа над собой? – спрашивает мама, разгружая пакет с продуктами.

– Какая работа?

– По взращиванию оптимизма.

– О! Взращивание идет полным ходом. Разве не заметно? – Я делаю максимально жизнерадостный вид и расправляю плечи. – Кстати, раз зашел разговор: одолжи мне парочку книг о позитивном мышлении.

– Не могу, я их все только на днях раздала.

– Раздала? Надолго?

– Кое-что на пару недель, а некоторые книги вообще подарила девочкам с работы.

Вот засада! Хотя чему я удивляюсь? Со мной всегда так: если что-то неприятное может случиться – оно случится.

– Положишь в хлебницу? – Мама подает мне батон, и я непроизвольно откусываю от него здоровый кусок.

– Так жаль, что ты всё раздала.

– Да я эти книги уже наизусть помню. Зачем они мне? К тому же следовало освободить зону любви.

– Я хотела подыскать для себя еще парочку упражнений, – мямлю я с набитым ртом.

Мамины глаза вспыхивают энтузиазмом.

– Так бы сразу и сказала. Я тебе прямо сейчас покажу свои любимые упражнения, только переоденусь.

* * *

– Самое главное занятие для человека, отращивающего оптимизм, – это медитация осознанности, – глубокомысленно заявляет мама, а я старательно записываю ее слова в блокнот. – Неприятные эмоции возникают из-за мыслей, от мыслей надо избавляться.

– Совсем?

– Категорически! Мы ведь постоянно изводим себя дурацкими размышлениями: а что будет в будущем? А не допустили ли мы ошибку в прошлом? Сравниваем себя с другими, подсчитываем потери. А нужно просто расслабиться и прислушаться к ощущениям, переместить свое внимание на «здесь и сейчас».

– Куда-куда переместить внимание?

– На «здесь и сейчас».

Я киваю.

– Угу. Записала.

– В обычной жизни все мы как зомби, двигаемся на автопилоте, витаем где-то далеко, игнорируем настоящее. А медитация осознанности – это такая остановка, пробуждение для жизни.

– Пробуждение для чего?

– Для жизни, блин! – Мама глядит на меня с недовольством, но тем не менее продолжает: – Медитация помогает нам отвлечься от себя любимых и заметить мир.

– Подожди-подожди! – бормочу я, пытаясь расписать вдруг пересохшую ручку.

– Дай сюда! – с перекошенным лицом мама отбирает у меня блокнот и закидывает его куда-то на шкаф. – Так ты ничего не поймешь. Это надо чувствовать! – Она больно хлопает меня по спине и командует: – Давай-ка выпрямись, что ты свернулась буквой зю? Или это у тебя поза эмбриона? Впрочем, неважно: выпрямись и закрой глаза.

Я невольно морщусь. Ох, как мне не нравятся эти практические занятия! Никогда не знаешь, чего от них ждать. Тяжело вздохнув, я исполняю неприятную команду и тут же получаю чем-то острым в бок.

– Ай!

– Алёна, не тыкай в маму книжкой, – строго требует моя «духовная учительница». – Она вообще-то медитирует. Ты уже взрослая девка: должна понимать.

– А можно я у нее пока на коленях посижу? – канючит дочь и тут же пытается на меня вскарабкаться.

Мои печень и почки почти одновременно получают пару чувствительных тычков.

– Ох, наказание ты мое! – Маман силой отрывает Алёну от меня, попутно прореживая мою и без того редкую шевелюру. – Детка, я же сказала: мама медитирует.

– И что мне тогда делать?

– Ну, не знаю. Можешь тоже немного помедитировать в уголке.

– Я не умею.

– Тогда поешь печеньки. Они в холодильнике. Сегодня я купила твои любимые – с джемом.

Дочь радостно взвизгивает и убегает на кухню.

– А можно мне тоже печеньку? – робко интересуюсь я, а мой живот одобрительно бурчит.

– Нет! – как-то слишком агрессивно рявкает мать. Интересно, чего это она? – Твоя задача сейчас слушать свои ощущения.

– Ладно, – сникаю я и снова закрываю глаза.

– Прислушайся к своему телу, пройдись по нему мысленным взором. Понаблюдай за дыханием. Позволь ему стать легким, спокойным и расслабленным.

Мама ненадолго затихает. В кухне что-то звякает, стукает, а потом оттуда доносятся шуршание бумажного пакета и веселый хруст. Интересно, Алёна успеет слопать все печеньки, пока мне тут приходится обшаривать себя мысленным взором? Уж больно энергично она чавкает. Как будто уже неделю не ела. А я ведь тоже очень, очень люблю сладости с клубничным джемом.

– Ну? – требовательно интересуется мама.

– Что «ну»?

– Что ты чувствуешь?

– М-м-м… Кажется, ухо чешется. Правое.

– А еще что?

– Больше ничего не чешется, только ухо.

– Да я не о том. Что ты еще чувствуешь?

Я открываю глаза и заискивающе улыбаюсь.

– Кушать хочется. Прям сильно-сильно. Может, прервемся на перекус?

– Нет, ты совершенно невыносима! – Мать делает страшные глаза и как будто даже бледнеет. – Оптимизм – это не твое. У тебя к нему совсем нет способностей.

Секунда – и она уже скрывается в своей комнате, а я остаюсь одна, удрученная и со стойкой неприязнью к медитациям. Минут пять я сижу в задумчивости, а потом в комнату вваливается Алена.

– Мам, а можно я на этой бумажке порисую?

– На какой?

Дочь достает из кармана платья тысячную купюру и делает просительное выражение лица.

Что? Я мгновенно выхватываю денежку у нее из рук и внимательно разглядываю. Кажется, не сувенир. Настоящая.

– Ты где это взяла?

– Она в твоей книжке лежала. В английской.

Мне хочется прыгать от радости. Ну, надо же! Вот так подарок! Теперь можно не ломать голову над тренингом. Завтра же пойду в книжный, напротив дома культуры как раз есть один, очень уютный, куплю какую-нибудь «Радость жизни для чайников» и буду проводить занятия по ней.

* * *

Во вторник мне ужасно везет (к чему бы это?): в книжном обнаруживается огромная распродажа. Я покупаю сразу два пособия по счастливой жизни, и у меня еще остается около двухсот рублей. Почти мгновенно приходит осознание, что их надо немедленно проесть. Но вот где? В кулинарии? Или у того ларька с шаурмой?

Кажется, вчера кто-то обронил, что в доме культуры – отличная столовая. Может быть, туда и наведаться? Закажу чего-нибудь горячего и прямо за обедом посмотрю купленные книги. Это же прелестно: постигать азы оптимизма за тарелочкой харчо.

Поворачивая к дому культуры, я улыбаюсь от предвкушения и надежды: авось, помимо харчо, мне и на плов хватит. Или хотя бы на компот с булочкой. До начала занятий еще два часа, так что я не тороплюсь: с удовольствием глазею на сугробы и наслаждаюсь пилингом из снежного крошева, щедро рассыпаемого небом. Погода сегодня, конечно, странная, зато я выспалась и ни разу не поскользнулась.

Шмяк! Я растягиваюсь прямо у крыльца и пару секунд не понимаю, что случилось. Снег торопится превратить меня в маленький сугроб. Какой-то рыжий кот, только что умывавшийся на ступенях, немедленно прекращает гигиенические мероприятия и поглядывает на меня с любопытством.

– И чего уставился? – огрызаюсь я, с отвращением отплевываюсь от белого крошева.

Кажется, нога как-то подозрительно завернулась. Мне только перелома не хватало в моей такой легкой и радостной жизни! Я нерешительно шевелю пальцами на ноге, чтобы проверить, всё ли цело.

Кота вдруг озаряет, что меня не мешает пометить, он бодро подскакивает к моему распластанному на снегу телу и дергает хвостом. Я взвизгиваю и в одно мгновение подскакиваю на ноги:

– Фу! Брысь! Я тебе что – дерево?

Кот нехотя отходит на пару шагов и замирает, как маленькая статуя. Вот ведь мерзавец! А с виду такой милый, воспитанный. Не зря говорят, что внешность обманчива.

Из груди вырывается тяжелый вздох. Хорошо хоть только на сапог брызнуло. Я засовываю ногу в ближайший сугроб и неторопливо еложу там, чтобы убрать кошачий дух. Редкие прохожие поглядывают на меня с недоумением – глупо улыбаюсь и делаю вид, будто я регулярно ковыряю ногой встречные сугробы.

Кот снова пытается сократить дистанцию.

– Да отстань ты от меня, – скрежещу я и, в конец разъярившись, скрываюсь в доме культуры.

Нет, что за денек? А так хорошо все начиналось…

Столовая встречает меня ароматом котлет с чесноком, уютным жаром и какофонией голосов. Народу очень много! Прям жуть. Я оглядываюсь в недоумении: мне что, стоя есть, что ли? Как жирафу? У меня так ничего не усвоится вообще-то.

Я неторопливо прогуливаюсь между столами туда-сюда и тихонько негодую. Нет, ты погляди: почти каждый понабрал себе по три тарелки, ну куда им столько? Они тут до вечера планируют трапезничать? Или что?

Взгляд падает на длинную витрину с блюдами, и под ложечкой сразу начинает посасывать. Голубцы, котлеты по-киевски, бефстроганов… Прямо глаза разбегаются. Я вздыхаю и еще раз прохожусь вдоль столов. Господи, как же медленно жуют все эти люди, невероятно просто! Может, у них тут соревнование по самому медленному жеванию?

Наконец у окна освобождается маленький, на одного, столик. Я со всех ног кидаюсь к нему – и вот удача! – на целую секунду успеваю опередить какого-то плотненького дядечку с подносом пирожков.

– Ах, ты ж… – Толстячок злобно щелкает челюстями, но я старательно делаю вид, что ничего не замечаю. Видимо, у меня неплохо получается: дядечка резко машет рукой и отступает. Вот и славно!

Чтобы мое место никто не занял, кладу на стол пакет с книгами, а на стул – палантин, и только потом отправляюсь делать заказ.

Как причудливо все-таки устроена моя психика: сто`ит харчо и плову оказаться у меня на подносе – мир перестает казаться несправедливым и серым. По всему телу разливаются приятное тепло и энергия, а голова свежеет. Хотя чего я удивляюсь: аромат у еды по-настоящему волшебный, а вид такой, что хоть сейчас пости в Инстаграм.

Я встаю в очередь к кассе и неторопливо оглядываю окружающих. Мой взгляд неожиданно выцарапывает из толпы темноволосого мужика, уверенно движущегося к выходу с моим пакетом из книжного. Что?

– Эй! – в ужасе кричу я. – Ты что творишь-то, морда бесстыжая! А ну, верни мои книги!

Мужик даже не оборачивается. Секунда – и он пропадает за дверью, унося с собой мои путеводители по счастливой жизни. Естественно, я бросаю поднос на произвол судьбы и бросаюсь за вором.

– Стоять! Отдай пакет, нелюдь! Отдай немедленно!

Почувствовав мою решимость, люди расступаются передо мной, как волны перед Моисеем. Я бегу по образовавшемуся живому коридору изо всех сил и от злости размахиваю руками.

– Стоять, я сказала! Стоять, изверг!

Наконец я настигаю воришку и выдергиваю свой пакет. Меня трясет от злости, а в ушах даже слегка шумит.

– Совсем ничего святого у людей не осталось, – задыхаясь, причитаю я и демонстрирую окружающим свою добычу. – Грабят среди бела дня. Покушаются на самое дорогое.

Окружающие понимающе кивают. Я поворачиваюсь к вору, чтобы пристыдить его от всей души, и замираю. Передо мной красавчик из туалета, с которым мы так мило беседовали день назад. Как же жесток мир!

– Женщина, вы о чем вообще? – сквозь зубы цедит красавчик, и глаза его чернеют от ярости. – Я вашего ничего не брал.

На мгновение у меня даже дар речи пропадает от такой наглости.

– А это что же? – Я помахиваю пакетом и еще раз обвожу взглядом окружающих, чтобы заручиться поддержкой.

– Это мое. Я только что купил пару книг в книжном через дорогу. На логотипе, кстати, название магазина.

– Да что ты говоришь? – Меня захлестывает очередная волна ярости. – Ты купил эти книги? Да ты вообще знаешь, что там внутри?

– Конечно, знаю! – не задумываясь, чеканит красавчик. – Два тома по истории Америки.

– Ха-ха! – Я даже подпрыгиваю от мрачного восторга. – А вот и нет! На самом деле, там «Азбука оптимиста» и «Позитивное мышление для чайников».

Я решительно выуживаю книги из пакета, и земля чуть не уходит у меня из-под ног.

– Ну? – довольным голосом интересуется «вор». – Убедились?

Я медленно киваю: в руках у меня действительно какая-то история Америки. Вот черт!

По толпе вокруг нас проносится разочарованный гул; мое сердце пару раз спотыкается, а потом начинает скакать и подпрыгивать.

– Извините, – говорю я и медленно пячусь назад. – Я подумала, что это мой пакет. Просто я тоже только что из книжного…

– Ничего, – отвечает красавчик и многозначительно подмигивает. – Бывает. Я не сержусь, только книги, пожалуйста, верните.

– Ах да, конечно! – опомнившись, бормочу я, но от пережитого только что потрясения не могу сдвинуться с места.

Красавчик выжидает несколько секунд, а потом сам подходит ко мне. Осторожно забирает книги и кладет их в пакет.

– А вы, значит, купили что-то про чайники?

Из толпы слышатся одобрительные смешки и ехидный шепот. Боже, я бы отдала всё на свете за то, чтобы немедленно оказаться в паре километров от этого места, от этих насмешливых взглядом.

– Еще раз извините, – говорю я еле слышно и опускаю глаза.

– Не стоит так переживать из-за досадного недоразумения. Вы вообще могли огреть меня чем-нибудь тяжелым, творя правосудие. Но удержались ведь. Меня, кстати, Артёмом зовут. А вас?

Я встречаюсь взглядом с красавчиком и слегка вздрагиваю. Все-таки он очень хорош собой. Осознание этого факта неожиданно возвращает мне способность двигаться.

– Извините, меня ждет харчо, – поспешно бормочу я и удаляюсь с самым гордым видом, на который способна.

Вот только следующий час просто ужасен: я медленно умираю со стыда и последними словами корю себя за паникерский характер. Приду домой – внесу его в список несовершенств. Лицо пылает, еда, столь аппетитная десять минут назад, вызывает отвращение, а еще мне беспрестанно кажется, что все вокруг шушукаются обо мне. Шушукаются и смеются.

Я пытаюсь сосредоточиться на книгах, но от этого становится только хуже. Разве кому-то могут помочь все эти нелепые советы, что льются на меня из пухлых томиков?

«Составь перед сном список удач, случившихся с тобою за день».

«Напиши благодарственное письмо кому-то из знакомых».

«Придумай для своей проблемы позитивное название».

Вот правда: ничего абсурднее не слышала! Неужели кто-то действительно верит, что упражнения с ручкой и бумагой помогут ему соскочить с черной полосы?

Я убираю книги в пакет и гляжу в окно: снег идет стеной, и на мгновение я чувствую себя отрезанной от всего мира. Отрезанной и ужасно одинокой.

Глава 9

Вдохновляя бабушек (и не только)

– Так, Пирожкова, я не поняла: что у тебя с лицом? – зычно вопрошает Ольга Викторовна, перехватив меня на подходе к двести восьмому.

– А? – не совсем понимаю я. – В смысле?

– В смысле: что это за постная рожа? У нас тут вроде не почта и не пенсионный фонд, чтобы расхаживать с подобным видом. Где улыбка? Где сияющие глаза?

Я изо всех сил стараюсь изобразить жизнерадостный оскал, но начальница почему-то остается недовольной.

– У тебя что, зуб болит? Или челюстно-лицевая невралгия развилась за ночь? Ты мне тут это брось, болеть некогда: надо срочно нести оптимизм в массы, ведь впереди Новый год.

Я закусываю губу. Вот подстава! Но ничего-ничего, сейчас я как-нибудь отвлеку начальницу от опасной темы натуральности моих улыбок. Что там Карнеги советовал в таких случаях? Комплименты?

Я заламываю руки и бормочу с довольно искренним придыханием:

– Боже, какое на вас сегодня чудесное платье! Вам очень идет.

Пухлые щеки начальницы стремительно розовеют от удовольствия.

– Да, мне самой оно тоже очень нравится, – она нежно оглаживает юбку в цветастый горох и чуть притопывает. – Я его с моря привезла – напоминает об отдыхе. Чудесно же?

Я киваю.

– Тебе бы тоже не мешало одеваться поярче. – Она критически оглядывает мои серые брюки и кофту и явно остается недовольной.

– С первой зарплаты обязательно обновлю гардероб, – почему-то смущаюсь я.

Ольга Викторовна задумывается.

– Если с одеждой совсем беда, могу принести тебе чего-нибудь из дочкиного. У нее куча классных вещей просто пылится на вешалках.

– Нет-нет, что вы, не надо! – с ужасом отзываюсь я.

– Да мне не трудно! И потом, когда же еще делать добрые дела, как не перед Новым годом? Думаю, я прямо сегодня вечером устрою рейд по шкафам, а через пару дней принесу всё отобранное на работу.

Я улыбаюсь из последних сил. Ох, мало мне неприятностей, так еще и принудительная благотворительность! И ведь не отвертишься.

– Так это… Я чего пришла-то? – Ольга Викторовна наконец вспоминает о деле. – Сейчас у тебя будут бабушки. Ты уж с ними не церемонься: встряхни старых кошелок как следует. Жизнерадостные бабули – это ведь основа основ хорошего микроклимата в поликлиниках. И продуктовых. Ну, сама понимаешь.

– Слушайте, – вдруг вспоминаю я странное, – а почему у меня в расписании сегодня исчезли все занятия по английскому и остались одни тренинги? Вчера еще всё было по-другому.

Мне кажется, или начальница слегка меняется в лице? Я начинаю волноваться:

– Мы же договаривались, что я буду вести два кружка: один по психологии, другой по языку.

Она несколько секунд напряженно о чем-то размышляет, а потом отводит глаза:

– Понимаешь, на язык народ пока записывается неохотно. Но ты не волнуйся: рано или поздно группы наберутся, и я сразу поставлю тебе занятия.

– А когда это примерно будет?

– О! Скоро, очень скоро. Ты, главное, не нервничай.

Это ее «не нервничай» только поднимает градус моего волнения.

– Быть может, мне самой расклеить где-нибудь объявления о занятиях? Добавить их на пару городских сайтов?

– Нет-нет, – заметно напрягается Ольга Викторовна. – У нас для этого есть специально обученный человек. А ты давай, иди, вдохновляй бабушек. Каждый должен заниматься тем, для чего рожден.

* * *

– Батареи чуть теплые вторую неделю! Совсем озверели, эти коммунальщики: за людей не считают, хотят, чтоб нас кондрашка хватила от холода!

– А у нас наоборот, как в бане! Форточки не закрываем, а потом счета приходят такие, что караул. Я уже два раза ходила в мэрию жаловаться и один раз в поликлинику, а дома всё равно дышать нечем.

Я деликатно кашляю.

– Милые дамы! Напоминаю: задание состоит в том, чтобы вспомнить пару радостей, случившихся за эту неделю. Радостей, а не проблем с отоплением.

Пенсионерки (а их у меня на занятии аж пятнадцать штук) несколько секунд угрюмо переглядываются.

– Да какие могут быть радости, когда в квартире дубак? – наконец брякает одна из женщин – та, что беспрестанно кутается в огромную пушистую «паутинку».

– Не примерзла к кровати – вот тебе и радость, – щедро подсказывает бабуля в тонком летнем платье, из-под которого торчат совершенно голые ноги. – Холод – это тебе не жара, от которой голова пухнет. Кстати, давайте откроем окошечко: тут один в один, как у меня дома, дышать нечем.

– Какое окно? – взвивается Миссис Паутинка. – На улице декабрь, между прочим. Хотите, чтобы мы тут все в ледышки превратились?

Миссис Летнее Платье глядит на нее с неожиданным любопытством.

– Слушай, какое-то у тебя лицо знакомое. Ты случайно не на Ялтинской живешь?

– На Ялтинской, – кивает Паутинка. – В восьмом доме.

– Так и я в восьмом! – почти подпрыгивает Летнее Платье. – И ты говоришь, у вас плохо топят? Странно.

– Надо нам квартирами поменяться, – с раздражением предлагает Паутинка и придвигается ближе к батарее. – Или ходить друг к другу в гости: я к тебе – греться, ты ко мне – остужаться.

Участницы тихонько хихикают.

– Давайте все-таки вернемся к нашим радостям, – нарочито весело напоминаю я. – Ведь у каждой из вас обязательно было на прошлой неделе что-нибудь хорошее.

– Не было, – бурчит Паутинка и злорадно посмеивается.

– Было, – настаиваю я.

– Не было!

Я невольно складываю руки на груди (проклятая закрытая поза!) и натянуто улыбаюсь:

– Было. Нужно только немного напрячь память, чтобы припомнить.

– Да нечего уже напрягать-то. Какая память в нашем возрасте? – сурово вклинивается Миссис Летнее Платье и энергично обмахивается ладонью. – К тому же в такой духоте, как здесь, голова вообще не соображает.

– А чаепитие когда будет? – внезапно интересуется самая старенькая из участниц, на вид ей лет восемьдесят, а еще она такая белая и пушистая, что похожа на облачко. – Скоро чаепитие?

– Господи, какое еще чаепитие? – искренне не понимаю я. – У нас просто тренинг.

– Ой, а я сушки принесла – думала, чаевничать будем. – Бабушка-Облачко делает жалостные глаза. – Может, все-таки попросим Оленьку самовар поставить? Она нас раньше, когда собирала, всегда чаем поила.

Я незаметно смотрю на часы. Караул! Еще целых десять минут этой экзекуции. А потом придет новая группа – и всё с начала. Из груди невольно вырывается легкий вздох.

– Понимаете, у Ольги Викторовны сейчас тоже мероприятие. Мы можем устроить чаепитие, но в следующий раз.

– А что, давайте и правда устроим! – неожиданно поддерживает Миссис Паутинка. – Я тоже очень чаепития люблю.

– И я! И я! – несется на меня со всех сторон.

– Решено, – киваю я и хлопаю себя по колену. – На следующее занятие закатим чаепитие. Будем создавать радости своими руками, раз у нас с ними такая напряженка.

* * *

Вслед за бабушками приходят подростки. Немного. Двенадцать человек. Но бесить начинают уже с порога.

Девочки быстро сколачивают шайку и единодушно перемывают мне кости:

– Почему у вас волосы такие прилизанные? Не хотите им придать немного объема? И ресницы вам тоже не мешало бы нарастить. Ведь это же ужас – ходить без ресниц.

Мальчишки (их только трое) держатся особняком. Номер один: «А можно просто тихо посидеть в уголке, полазать в смартфоне? Мне это ваш тренинг совсем не упал». Номер два: «Слушайте, я вам ща такой анекдот расскажу, закачаетесь. Тока он пошлый». Номер три: «А что вы думаете о философии иррационализма? А Ницше читали?»

От гомона, воцаряющегося в кабинете, у меня просто ум за разум заходит. Но мне приходится побороть раздражение: в конце концов, сумка в виде мишки сама на себя не заработает. Я прошу всех взять стулья и сесть в круг. Подростки, пусть и неохотно, но выполняют команду. Я тоже присаживаюсь с ними.

– Ребята, наша с вами цель на сегодня – сформировать положительный образ самих себя. Но сначала поговорим о недостатках, с которыми вы не прочь распрощаться. Назовите по одному качеству, которое вам в себе не нравится, а потом решим, можно ли превратить его в достоинство. Начинай, – я поворачиваюсь к мальчику номер три, сидящему справа от меня, и ободряюще киваю.

– Если ты долго смотришь в бездну, то бездна тоже смотрит в тебя, – глубокомысленно заявляет он, красивым жестом отбрасывая со лба длинную челку.

– Чего? – переспрашивает кто-то из девочек. – Антон, ты хоть сам-то понял, что сказал?

– Я-то понял, а вот у тебя мозги уже в конец разжижались от сопливых сериальчиков, – огрызается мальчик. – Ницше читать надо, а не в «Дом-два» втыкать целыми днями!

Девчонка швыряет в Антона варежкой, он уклоняется, и та – влетает мне в лицо.

– Упс!

Я с отвращением отлепляю от губ налипшие пушинки:

– Господа, прекратите ругаться. У нас тренинг. Тренинг! Мы говорим сейчас о недостатках. Антон, что тебя больше всего бесит в себе?

Он нахохливается:

– Много говорить о себе – тоже способ себя скрывать.

– Чего? – На этот раз уже недоумеваю я. – Опять цитата?

Он с победоносным видом откидывается на спинку стула и закатывает глаза:

– Идешь к женщине – бери плетку.

– Какая женщина? Какая плетка? – Я чувствую, что по-настоящему закипаю. – Антон, мы говорим о недостатках. О твоих недостатках.

– О! Я еще один анекдот вспомнил, – вклинивается мальчик номер два. – Про патологоанатомов и гречку. Знаете такой?

Все поворачиваются к нему.

– Тока от этого анекдота может стошнить: он мерзкий, – сияя, предупреждает паренек номер два. – Короче, три патологоанатома проводят вскрытие, и обнаруживают у трупака в желудке кашу с мясом…

Я подскакиваю со стула.

– Хватит! Хватит кривляться. Я дала вам задание – начните уже его выполнять.

– Ой, а эту кофточку вам бабушка вязала? – Девочка, попавшая в меня варежкой, оглядывает меня с презрительным скепсисом. – А вы в курсе, что такое уже лет десять никто не носит?

Я шумно выдыхаю. Ну что ж, сами напросились! Сейчас я им столько позитива выпишу – не унесут. Обвожу всех тяжелым взглядом и командую:

– Так! Быстро достаем листочки и ручки.

– Это еще зачем? – Мальчик номер один наконец отлипает от смартфона и глядит на меня с ненавистью.

– Проверочную работу будем писать! По основам позитивного мышления.

– Не, ну ваще! – переполняется возмущением Номер Два. – И тут эта бадяга. А говорили будет весело.

Когда все обзаводятся листами, и обиженное сопение чуток притихает, я опускаюсь обратно на стул и снова безмятежно улыбаюсь.

– У нас следующее упражнение: напишем письмо родителям. Вспомните всё, за что вы благодарны маме или папе, и напишите об этом на листочке. И уж постарайтесь сочинить что-то сносное: вечером придется отдать послание семье.

Минут пятнадцать в кабинете тихо. Какое блаженство! Вот только тишина слишком благотворно действует на тараканов в моей голове. Я невольно начинаю прокручивать в памяти последнюю встречу с Артёмом, смаковать свои промахи. А потом меня прямо подбрасывает: Артём назвал меня женщиной! Женщиной! Какой ужас! Неужели я так плохо выгляжу? Я думала, меня перестанут называть девушкой только после сорока. А оно вон как. Прямо удар под дых.

Я начинаю нервно ерзать на стуле. Может, девочки правы, и пора нарастить ресницы? Купить парик?

– А ничего, если с ошибками? – перебивает мои мучительные размышления мальчик номер один.

– Ничего-ничего, – киваю я и с тоской поглядываю на свое отражение в окне. Когда же волосы перестанут выпадать? Мне так хочется сделать красивую прическу! А еще ужасно надоело выковыривать волосы из слива ванны.

– А можно еще и бабушке написать письмо?

Я выхожу из ступора.

– Нет-нет, заканчиваем упражнение.

Девчонки и мальчишки поспешно убирают ручки, и мы начинаем обсуждать сочинения. Каждый подошел с душой.

«Спасибо за то, что по выходным отправляете мелкого к бабушке. Он так достал меня, что уже глаз дергается».

«Предки! Респект, что не сдали в детдом, когда я развел костер из дедушкиной пенсии. Нервы у вас железные».

«Папуля, ты молодец, что подарил маме сережки: она теперь такая радостная, что почти не ругается».

«Мамочка, спасибо, что ты есть».

У меня почему-то щиплет в глазах, я пару раз шмыгаю носом, а потом начинаю искать в сумке платок:

– Друзья мои, это так трогательно…

– А вы? – Мальчик номер один глядит на меня с укором.

– Что, я?

– За что вы благодарны своим родителям? Почему вы ничего не написали?

Во взглядах остальных вспыхивает любопытство. Я виновато развожу руками.

– Действительно! Про себя и не подумала. Что ж, мне тоже есть за что сказать «спасибо». Я благодарна родителям за счастливое детство. За прогулки в парке по воскресеньям. За сказки на ночь. За крепкие объятия в те минуты, когда мне было трудно. А еще я очень признательна маме за то, что она сейчас помогает мне с дочкой. Даже не представляю, как бы я справилась без ее помощи.

Пока я говорю всё это, в груди у меня вспыхивает мягкое, бархатное тепло. Даже немного странно. Я ставлю на запястье крестик, чтобы не забыть: вечером надо обязательно сказать маме, что я ее очень сильно люблю.

– А может, поиграем в «Мафию»? – неожиданно предлагает мальчик номер два, тот, что обожает анекдоты.

Я киваю и улыбаюсь, и впервые за день моя улыбка и правда искренняя.

* * *

После подростков у меня группа молодых женщин (от тридцати до сорока пяти лет). В основном участницы – одинокие, уставшие, почти все после работы, и раздраженные. А еще они как одна недовольны своим внешним видом: кто-то хочет поправиться, кто-то грезит о красивой груди, а кому-то тошно из-за растяжек и плоской попы.

Молодых женщин я тоже усаживаю в круг.

– Слушайте, пора уже отвлечься от недостатков, – говорю я с сомнением. У меня тоже плоская попа и грудь – так себе. – Может, лучше будем фокусировать внимание на том, чем можно гордиться?

– Ну, не знаю, – печально вздыхает одна из участниц – чернобровая брюнетка в маленьком черном платье. – У меня, куда не глянь, всюду одни изъяны.

– И у меня! И у меня! – вторят ей остальные участницы.

Я свожу брови: надо же! Симпатичные, ухоженные девчонки, и такие комплексы! Инстаграм, что ли, пересмотрели?

В надежде найти какое-нибудь поднимающее самооценку упражнение, перелистываю «Азбуку оптимиста». Как назло, в ней нет ничего подходящего. Заглядываю в «Позитивное мышление для чайников», и аж подскакиваю:

– А знаете что? Пожалуй, сейчас самое время для упражнения под названием «Душ»!

Участницы слегка оживают. Я притаскиваю от окна еще один стул, ставлю его в центр круга и поясняю:

– Задание такое: по одной выходим в центр и выслушиваем комплименты от окружающих. Кто первый?

Мои девочки поглядывают на стул с опаской.

– А может, вы и будете первой? – немного подумав, предлагает чернобровая.

– Хорошо. – Я с наигранной уверенностью пересаживаюсь в центр.

Все замирают. Секунда, вторая… Третья… Женщины сверлят меня тяжелыми взглядами, но не говорят ни слова. Мне становится не по себе. Неужели со мной всё так плохо, что целая куча людей не может найти у меня ни одной изюминки? Какой ужас! А я-то еще удивлялась, что Артём назвал меня женщиной.

Я начинаю ерзать, потому что не знаю, как выйти из этой глупой ситуации. Устроила, понимаешь ли, упражнение! Наобещала позитива…

– А что, уже можно комплименты говорить? – нерешительно спрашивает чернобровая.

Я робко киваю.

– У вас красивая фигура.

– И глаза красивые! Такие большие и выразительные. Прямо как у героинь аниме.

– А мне очень нравится ваше лицо, оно такое нежное и одновременно запоминающееся.

– А пальцы-то какие, вы только посмотрите, девочки! Будто с картин венецианских мастеров.

– И шея, как у балерины…

У меня второй раз за день щиплет глаза (ой-ой, как неловко!). Я поспешно утираю их рукавом и подымаюсь со стула:

– Вот видите? Ничего сложного. Кто следующий?

Глава 10

Сюрприз-сюрприз

Я возвращаюсь домой в половине десятого. Голова гудит, а мышцы лица болят от улыбок. Вот уж не думала, что несколько тренингов подряд настолько меня вымотают! Я так устала, что даже есть не хочу – впервые за последние пару месяцев. Подымаясь на свой этаж, я мечтаю лишь о горячем душе и лежачем положении. Только бы Алёна не вспомнила про мое недавнее обещание читать ей перед сном новую книгу сказок. У меня нет сил что-либо читать. Мне даже говорить лень.

Остатки энергии трачу на то, чтобы отпереть дверь. Наконец-то я дома, в тишине! Наконец-то новые лица закончились, и можно больше ни с кем не расшаркиваться. Я лениво дергаю застежку пуховика.

В прихожую выпархивает веселая мама. На ней ее любимое платье в сиреневый цветочек и ярко-красные бусы. Мне кажется, или она теребит их в какой-то флиртующей манере?

– Ты чего это так вырядилась? – сразу напрягаюсь я. – Опять фотографируешься для сайта знакомств?

– У нас гости, Маечка, мы пьем чай с тортом. Мой руки и присоединяйся.

Внутри меня всё обмирает. Гости? Кто? Неужели Лаптев? Руки сами собой начинают дрожать, а сердце отбивать чечетку. Я кое-как стягиваю пуховик и кидаю его на пуфик. Эх, мама! Могла бы предупредить меня по телефону. Разувшись, я сразу крадусь к узкому коридорчику, ведущему на кухню, осторожно выглядываю из-за угла.

Фух! Конечно, это не Лаптев. На кухне сидит какой-то незнакомый лысый мужик лет шестидесяти и с интересом разглядывает мамины аффирмации.

– Боже, кто это? – Я поворачиваюсь к маме.

– Мой одноклассник, пойдем я вас познакомлю.

– Нет-нет, – я отшатываюсь, – вот только не надо меня ни с кем знакомить. Я за сегодня назнакомилась уже выше крыши. Пока твой лысик не отчалит, я, пожалуй, посижу в своей комнате.

– Майя, где твое гостеприимство? – тут же переходит в режим злобного шипения мама. – Немедленно иди за стол, или завтра сама поведешь Алёну в садик.

– Что это еще за гнусные, бесчеловечные манипуляции? – почти обижаюсь я.

– Считай, я предупредила. Не заставляй меня краснеть! Иди и познакомься с гостем.

Меня передергивает, но через силу я следую за мамой на кухню.

– Вот, Толя, дочка моя – Майя! – щебечет мамуля, стреляя глазками. – Я тебе о ней рассказывала.

Лысик неуклюже выбирается из-за стола и протягивает мне руку:

– Анатолий Иваныч, однокашник вашей матушки.

Я через силу пожимаю его влажную, слишком горячую ладонь и незаметно вытираю руку о брюки. Интересно, как долго мне придется терпеть общество этого типа?

– Наденька, никогда бы не подумал, что у тебя такая взрослая дочь, – чересчур наигранно улыбается лысик. – Вы с ней просто как сестры. И даже не сразу поймешь, кто младшая.

– Спасибо, – говорю я, – за комплиментик. У меня просто жизнь была тяжелая. Полная лишений и выгоняний.

– Ой, Майя, не обижайся, – игриво хихикает мама. – Анатолий Иваныч всего лишь имеет в виду, что мы обе отлично выглядим.

– Да-да, – кивает лысик, косясь на меня с затаенной неприязнью.

– А где Алёнка? – спохватываюсь я.

– Наелась торта и ушла спать. – Мама заботливо подливает лысику еще чаю, а про меня даже и не вспоминает.

Я смотрю на часы:

– Так рано ушла спать? А ты ей зубы почистила?

– Забыла. Вот растяпа! Ну, думаю, ничего страшного не произойдет из-за одного пропущенного раза.

– Конечно, Наденька! – подхватывает лысик. – Излишняя гигиена вообще вредна! Она изнеживает организм ребенка. Ученые давно доказали.

Скрипя зубами, наливаю себе чаю и сажусь за стол. Ладно, потерплю маминого одноклассника минут пять и свалю в свою комнату. Хотя нет. Надо сначала выяснить по какому поводу он тут нарисовался.

– Значит, вы, Анатоль Иваныч, учились вместе с мамой?

– До девятого класса, – жизнерадостно кивает лысик. – Потом моя семья уехала в деревню. В Кочкино. Знаете такую?

– Никогда не слышала.

– А зря! – почти обижается дядька. – У нас грибы – во! – Он показывает что-то размером со стол и улыбается, как ребенок. – За час можно целую телегу насобирать.

– Анатолий Иваныч – моя первая любовь, – весело признается мама, и я чуть не падаю со стула.

– Серьезно?

Лысик накрывает мамину ладошку своей лапищей и ухмыляется.

– Эх, Наденька, до сих пор не могу простить себе, что упустил такую красавицу!

Мамины щеки слегка розовеют от удовольствия. Какой ужас! Может быть, этот лысик ее чем-нибудь опоил? Я смотрю по сторонам, выискивая признаки опасных бутылок и скляночек.

Мама вздыхает:

– Эх, Толенька, я ведь тебе тогда почти полгода писала.

Лысик театрально мрачнеет.

– Наверное, мать жгла письма. Ты уж прости ее: она просто не хотела, чтобы я страдал.

Ох, ты ж как трогательно! Я даже глаза закатываю. Нет, почему мама не выдергивает руку из-под лапищи этого Толеньки? Совсем не думает о приличиях.

Я с раздражением грохаю чашкой о стол.

– И какими судьбами вы у нас в городе, Анатолий Иваныч?

Его глазки тут же начинают бегать.

– По делам.

– По каким?

– Майя, невежливо приставать к людям, – одергивает мама. – Это не наше дело.

– Ну почему же?

– Майя! – Мать больно пихает меня ногой под столом. – Помни о нашем уговоре.

Я раздраженно выдыхаю:

– Помню. Просто мне интересно, как вы встретились.

Она наконец освобождает руку из капкана первой любви и неторопливо помешивает чай.

– Здесь нет никакой интриги. Анатолий Иваныч написал мне накануне, что будет в городе, вот я и пригласила его к нам в гости.

– Очень мило с твоей стороны, Наденька! – кивает лысик и сёрбает чаем.

Я тихонько морщусь. Да уж! Мило. Хоть бы меня предупредила сначала.

– Майя, ну что ты как не родная? – вдруг спохватывается мама. – Отрежь себе кусочек тортика. Анатолий Иваныч его сам испек, специально для нас.

Я кошусь на гостинец, похожий на раскисшую булку в луже сгущенки, и крохотные ростки аппетита моментально чахнут.

– Давай-давай, лопай! – поддакивает лысик и неуклюже плюхает мне на тарелку здоровенный кусок своего «шедевра». – Вон какая тощая! Неудивительно, что никто замуж не берет. Мужики, они, знаешь ли, не собаки: на кости не бросаются…

Я возмущенно смотрю на маму, но вместо того, чтобы вступиться за единственную кровиночку, она делает мне страшные глаза. Что ж, придется помалкивать. В конце концов, завтра, в свой законный выходной я хочу выспаться, а не бегать в потемках по сугробам с ребенком наперевес.

Я долго ковыряю «торт» ложкой, а потом-таки решаюсь попробовать.

Фу! Вот это гадость! И вафельные коржи однозначно покупные.

– Очень вкусно, Толенька! – бормочет мама и снова довольно чувствительно пинает меня под столом по ноге. – Правда, Майя?

– Вообще, отпад, – мрачно соглашаюсь я. – А вы и правда его сами испекли?

– Конечно, – Анатолий Иваныч гордо расправляет плечи. – Я вообще готовить люблю. Пока жена не померла, кухня на мне была.

«Видимо, от ваших кулинарных шедевров она и скончалась», – мысленно ехидничаю я, а вслух уточняю:

– А сейчас вам кто готовит? Или вы стали адептом голодания?

– Ну, по-разному бывает, – с умным видом начинает рассуждать лысик. – Иногда мать готовит, но чаще всего сестра или племянницы.

– Мать, сестра и племянницы? Они что, все с вами живут?

– А то! В деревне один пропадешь. У нас большая дружная семья: я, мама моя, дедушка. Ну, и сестра с детишками. Их у нее пятеро – за ними пригляд нужен.

– Ах, Толенька! – Мама придвигается ближе к лысику и легонько поглаживает рукав его растянутого свитера. – Я совсем забыла спросить, есть ли у тебя самого дети?

– Есть, – кивает лысик. – Не беспокойся. Сынок у меня.

– Как хорошо! – шепчет мама и глядит на своего Толеньку с такой нежностью, что я чуть не давлюсь чаем.

– Кхе-кхе, – я демонстративно поглядываю на часы. – Анатолий Иваныч, а вы на последнюю электричку-то успеете? Или как там в ваше Кочкино можно добраться?

Мать взвивается:

– Доченька, разве мы можем отпустить гостя в ночь? Нет-нет! Пусть переночует у нас. Я уже постелила ему в гостиной.

У меня отваливается челюсть. Что-что?

* * *

Когда Анатолий Иваныч наконец доедает свой торт и укладывается в гостиной, я пробираюсь в мамину комнату. Мне прямо нехорошо от мысли, что у нас в квартире какой-то левый мужик.

– Мама, ты не боишься, что этот твой Толенька ночью нас ограбит?

– Чего? У нас же брать нечего. – Мама неторопливо мажется кремом перед зеркалом и поигрывает бровями.

– А телевизор? Микроволновка? Может, у них в Кочкино такие вещи – это признак роскоши?

Мама только хмыкает.

– Ты как будто никогда криминальные новости не смотрела, – с нажимом добавляю я. – Микроволновки тырят только так. К тому же у тебя еще цепочка золотая есть. И сережки с изумрудиками.

– Майя, где твоя логика? Зачем Толику нас грабить, мы же знаем его в лицо?

– Так это же еще хуже! – Я без сил опускаюсь на ее кровать. – Значит, твой Анатоль вообще может нас прирезать, чтоб мы его в итоге не сдали в полицию.

– А-ха-ха, как смешно! – сурово говорит мама, закрывает тюбик с кремом и поворачивается ко мне. – Майя, иди спать. По-моему, ты сегодня слегка перенапряглась.

Мое лицо превращается в обиженную маску, но мама ее откровенно игнорирует.

– Иди-иди. Спокойной ночи.

Я нехотя подымаюсь с кровати и подхожу к двери.

– Ну, может, хотя бы забаррикадируем дверь в гостиную столом?

– Чего? Это еще зачем?

– Если твой Толик решит ночью устроить кровавую бойню, мы услышим и проснемся.

– Майя, прекрати действовать мне на нервы! Если у тебя приступ паранойи, можешь забаррикадировать дверь в свою комнату.

– Не вариант.

– Почему?

– Утром ты не сможешь забрать от меня Алёнку.

Мама несколько секунд глядит на меня с недоумением, потом машет рукой:

– Ой, всё! Иди.

Почему она никогда меня не слушает? Надо в отместку тоже привести какого-нибудь мужика и на пару дней поселить в нашей гостиной. Интересно, с Анатолием Иванычем на диване поместится еще одна туша? Комплекция у него приличная, но ничего – потеснится…

Злобно похихикивая, я почти сразу проваливаюсь в сон. Мне снится наша квартира в желтом свете встающего солнца. Аппетитно пахнет пирожками и жареной картошкой, тихо урчит холодильник. На кухне вовсю хозяйничает Миссис Летнее Платье.

– Почему у вас так душно? – недоумевает она, обмахиваясь «Азбукой оптимиста» и попутно заваривая чай.

– Душно? – слегка удивляюсь я. – Мне кажется, нормально.

– Нет-нет, у вас просто адова жара, – Летнее Платье распахивает окно, и в кухне почти сразу наметает небольшой сугроб. – Посмотри на меня: я совсем вареная. Вареная!

Мне становится жутко холодно, ноги и руки превращаются в ледышки, а зубы начинают стучать. Я бросаюсь к сугробу, пытаюсь вычерпывать снег ковшиком и выбрасывать обратно на улицу, но вьюга сильней меня. Сугроб становится всё больше и больше, пока полностью не заваливает окно.

– Ну вот, опять ни ветерка! – вздыхает Миссис Летнее Платье и снова берется за «Азбуку оптимиста».

Я резко просыпаюсь. Вот только мне по-прежнему жутко холодно. Что за чертовщина? Я обхватываю себя руками, чтобы перестать дрожать, и несколько секунд внимательно прислушиваюсь к ощущениям. Мне кажется, или из-под двери сквозит? Нет, ну точно сквозит.

Собрав волю в кулак, я выползаю из-под одеяла и выхожу в коридор. Порыв ледяного, пропахшего морозом ветра почти сбивает меня с ног. Такое чувство, что метелью выдуло все окна в квартире, но как это возможно?

Я вздыхаю и начинаю осторожно двигаться в сторону кухни. Кухонная дверь вдруг распахивается, и в коридор проскальзывает огромная черная тень. Я почти вжимаюсь в стену, но тень всё равно меня замечает.

– Никак не могу уснуть, – жалуется она мне голосом Анатолия Иваныча. – Вот решил немного проветрить.

– Проветрить? Да у нас тут морозилка уже.

– Чтобы хорошо спалось, в комнате должно быть не больше восемнадцати градусов.

– С минусом? – Я чувствую желание убивать. – Немедленно закройте окна: я уже ног от холода не чувствую.

– Это у тебя с непривычки. Через часок пройдет, когда активизируются внутренние резервы.

От такой наглости у меня даже дар речи на несколько секунд пропадает.

– Мы в Кочкине иногда и дверь на ночь приоткрываем, чтоб всё хорошо проветрилось, – дружелюбно делится Анатоль Иваныч. – Закаливание – это ж основа здоровья.

Я кидаюсь к входной двери и на всякий случай проверяю, заперта ли она. Потом возвращаюсь к гостю.

– Так! Тут вам не Кочкино. Сейчас же закройте окна или отправляйтесь ночевать на балкон.

Анатоль Иваныч даже с места не трогается.

– Какая ж ты все-таки злюка. И не скажешь, что Надина дочка.

Вот ведь хам, а? Я долго пытаюсь подобрать хлесткий ответ, а потом молча протискиваюсь на кухню. Ну и холодина! Интересно, давно окна открыты? Я почти слышу, как мамины алоэ на подоконнике проклинают гостя наравне со мной. Бедняги!

Я закрываю окно, а потом шествую в гостиную. Стеклопакеты у нас старые, их слегка повело, потому запереть – целая проблема. Я налегаю на створки всем своим весом и чертыхаюсь.

– Ну хоть форточку-то оставь, будь человеком, – оскорбленно бубнит Анатоль Иваныч, маяча за моей спиной, будто вредное привидение. – Я же старый, больной человек. У меня слабое сердце. Вот окочурюсь тут сейчас от жарищи, будешь знать.

Последняя створка наконец поддается, и я потираю ладони.

– Если так любите холод, могу предложить компресс из замороженных овощей. Есть цветная капуста, лечо и мексиканская смесь, хотите?

– Спасибо, не надо, – фырчит гость с нескрываемым презрением. – Это ж всё магазинное, с ГМО.

– Значит, вопрос закрыт.

Я возвращаюсь в комнату и с удовольствием зарываюсь под одеяло. Эх, принесло же этого Иваныча на мою голову! Как-то мне слабо верится, что у него и правда дела в наших местах. Небось, прослышал, что маман занялась поисками жениха, вот и прискакал. А что, мама – завидная невеста: хорошо готовит, симпатичная, да еще и с квартирой. Иванычу-то, вероятно, надоело уже ютиться с дедушкой и племянницами в одной избушке, вот он и включил на полную мощь свое кочкинское обаяние.

От мысли о том, что мама может связать свою жизнь с Иванычем, мне становится совсем плохо. Там ведь и оглянуться не успеешь, а у нас дома уже сушится телега грибов, и дверь на ночь распахнута для проветривания.

Из-под двери опять начинает тянуть морозцем. Нет, он издевается, что ли?

Я выскакиваю из комнаты и врываюсь в гостиную, словно фурия. Там пусто. Створки распахнутых окон зловеще постукивают, на подоконники сыплет белое крошево.

Бывают же такие наглые беспардонные гости! Я снова кое-как всё запираю и на всякий случай иду проверить кухню. Лучше бы я этого не делала! В кухне опять натыкаюсь на Иваныча, он сидит за столом и пьет чай, закусывая его килькой в томате.

– Вот, что-то кушать захотелось. – Он макает в банку хлеб и почти причмокивает от удовольствия. – А ты чего встала? Тоже любишь ночью похомячить?

Осознание того, что Иваныч уже роется у нас в холодильнике, доводит меня до белого каления. Я, между прочим, эту кильку для себя покупала. Хотела с ней суп сварить.

Чтобы немного успокоиться, выпиваю стакан воды и делаю пару глубоких вдохов.

– Пожалуйста, прекратите открывать окна, или я за себя не ручаюсь.

– Я ничего не открывал, – искренне удивляется Иваныч. – Может, сквозняком распахнуло?

«Это всё ненадолго. Ненадолго! – напоминаю я себе, трясясь от ярости. – Утром он уедет, и кошмар закончится. А там уж обработаю маму так, чтобы больше она никого в дом не приглашала».

Ухожу в комнату и сворачиваюсь под одеялом клубком. Эх, как же я замерзла! Проходит минут пятнадцать, пока мои ноги и руки наконец отогреваются, а зубы перестают стучать. Потом я слышу, как Иваныч выключает на кухне свет, и секунд через десять жалобно поскрипывает диван в гостиной.

Не могу поверить: этот изверг все же отстал от окон. Радостно улыбаюсь и вытягиваюсь во всю длину. Наконец-то покой! Наконец-то этот адский день закончился! Мышцы тяжелеют, мысли нежно заволакивает легкой дымкой дремоты, и я будто парю над сегодняшними впечатлениями, переплавляющимися в сон.

А потом вдруг как гром среди ясного неба:

– Хрр-псс! Хрр-псс!

Я подскакиваю и хватаюсь за сердце. О нет! Этот выходец из Кочкино еще и храпит как бегемот. И за что мне такое счастье?

Глава 11

Море Лаптева

На следующее утро просыпаюсь из-за настойчивой трели звонка. Интересно, кого это принесло в такую рань? С трудом разлепляю глаза, нахожу мобильник. Ого! Оказывается, уже почти одиннадцать. Я пытаюсь подскочить с дивана трепетной ланью, но тут же ойкаю и хватаюсь за голову: виски сдавливает, словно щипцами, а в затылке начинает противно пульсировать. Мигрень, будь она неладна! Мигрень из-за мерзкого Иваныча! Из-за его храпа уснуть мне удалось только под утро, да и переживания из-за кильки дали о себе знать.

Несколько секунд я отчаянно надеюсь, что незваный гость уйдет, но он продолжает трезвонить, как ненормальный. Наверное, это опять сосед собирает подписи на какую-нибудь ерунду. Что ж, мигрень не повод для того, чтобы перестать демонстрировать гражданскую сознательность. Обхватив голову руками, сползаю с дивана и тащусь к дверям. Мне так плохо, что даже и мысли нет о том, что стоило бы причесаться и поправить помятую пижаму. Я распахиваю дверь и замираю.

– Андрей?

– Надо поговорить, – заявляет Лаптев и, отодвинув меня в сторону, просачивается в прихожую.

Выглядит он, по-моему, не лучше меня: волосы взъерошены, лицо опухло, глаза отдают нездоровым блеском. Не иначе заехал ко мне сразу после ночной гулянки.

– Поговорить? О чем? – Я закрываю дверь и облокачиваюсь на косяк, чтобы меня перестало шатать.

– О нас.

– Э-э… Хорошо. – Я изо всех сил стараюсь не делать лишних движений, чтобы не усиливать пульсацию в голове.

– Майя, ты должна ко мне вернуться. Хватит уже меня наказывать! Мой проступок не настолько велик, чтобы злиться так долго.

– Проступок?

– О’кей, не проступок. Маленькая шалость. Ты же прогрессивная девушка и должна понимать, что у любого мужика до свадьбы случаются некоторые хулиганства. Все мы такие. Природа время от времени берет свое. Я тебе, кстати, вот… – Он лезет в карман и вытаскивает оттуда маленькую бархатную коробочку. – Сережки купил.

– Сережки? Но у меня даже уши не проколоты.

– Ничего, проколем. Я умею! Я всем своим сестрам уши сам прокалывал. У тебя есть шприц с иглой?

От ужаса я вжимаюсь в косяк: только пыток мне тут не хватало!

– Андрей, давай ты прямо сейчас пойдешь домой, а мы потом как-нибудь поговорим. Когда протрезвеешь.

Он кладет коробочку с серьгами на столик и хватает меня за руки.

– Просто скажи, что больше не сердишься. Что мы снова вместе. Я последние дни места себе не нахожу: так плохо без тебя – ужас. Я даже к психологу ходил.

– И что он тебе сказал?

– Ну, разное всякое.

– Например?

– Что в изменах виноваты оба, сечешь?

– Так в изменах или маленьких шалостях? – не удерживаюсь от подколки я.

Он морщится.

– Майя, не придирайся к словам. Ты задела мое самолюбие тем, что сразу не согласилась выйти за меня. И когда Катюха на меня набросилась, я не смог устоять. Понимаешь?

– Ага. Ты морально неустойчивый.

– Нет. Я обычный. И обещаю: после свадьбы ни-ни.

– То есть до свадьбы на верность можно не надеяться?

Из туалета вдруг раздается громкий шум смываемого бачка – я и Лаптев дружно вздрагиваем и прислушиваемся.

– Ты не одна?

– Видимо, да.

Андрей мгновенно превращается из плюшевого мишки в разъяренного льва:

– Вот уж не ожидал, что ты водишь к себе мужиков. А с виду такая скромная, правильная.

– В тихом омуте черти водятся… – зачем-то говорю я.

Из туалета с царственным видом выплывает Иваныч в клетчатой папиной пижаме; заметив Лаптева, он на глазах мрачнеет.

– О! А это еще что за хмырь? Папаша твоей Алёнки, что ли?

Я чувствую желание убежать из дома босиком по снегу. Почему мамин одноклассник всё еще здесь? Что за наказание такое?

– Значит, это ты, козлина, дите свое бросил? – Иваныч начинает наступать на Лаптева, попутно закатывая рукава рубахи. – Сейчас я быстро научу тебя уму-разуму. У нас в Кочкино с такими, как ты, не церемонятся.

– Майя, что это за мужик? – Лаптев медленно пятится от Иваныча и как будто даже слегка трезвеет. – Чего ему от меня надо?

– Не знаю, – бормочу я.

– Сейчас я тебе рыло твое свинское-то начищу, кобель паршивый, – Иваныч хватает Лаптева за грудки и чуть встряхивает. – Ты почто девку обрюхатил, а не женишься?

– Мужчина, вы что себе позволяете? – Лаптев безуспешно пытается высвободиться из цепких пальцев Иваныча. – Никого я не брюхатил.

Я отлепляюсь от косяка и пытаюсь втиснуться между мужчинами:

– Анатолий Иваныч, успокойтесь. Андрей никакого отношения к моему ребенку не имеет.

– Конечно-конечно! – злобно пыхтит Иваныч и трясет Андрея всё сильнее. – Не надо его покрывать. Кто-то должен выбить дурь из этого нелюдя.

– Да отпустите же вы его!

Не додумавшись ни до чего более хитрого, больно наступаю Иванычу на ногу. Он тихо ойкает, но еще крепче сжимает ворот Андреевой куртки.

– Майя, немедленно убери от меня этого ненормального! – почти взвизгивает Лаптев, и лицо его идет пятнами.

– Анатолий Иванович, прекратите! Если хотите я вам Алёнкино свидетельство о рождении покажу. Марковна она у нас. Не Андреевна.

– Ты не Марк? – недоверчиво уточняет Иваныч у Лаптева и слегка смущается.

– Нет.

– Точно?

– В правом нагрудном кармане – водительские права. Можете сами убедиться.

Иваныч наконец отпускает Лаптева и тут же начинает обшаривать его куртку, выуживает водительское удостоверение. Несколько секунд он внимательно изучает фото, а потом пару раз сличает его с оригиналом.

– Действительно, не Марк. А где тогда Марк?

– Понятия не имею, – злобно огрызается Лаптев и поправляет куртку.

– За границей, – зачем-то поясняю я. – Эмигрировал.

Иваныч закатывает глаза.

– Вот мужики-то пошли! Куда угодно готовы слинять от ответственности.

Мне почему-то становится жутко обидно за свою первую любовь:

– Да Марк и не знает, что у него ребенок есть.

– Это еще почему?

Пожимаю плечами.

– Я не стала ему сообщать: не люблю навязываться.

Лаптев демонстративно глядит на часы.

– Ладно, я, пожалуй, пойду. Мы с тобой, Майя, попозже поговорим.

– Конечно-конечно, – киваю я и даже открываю ему дверь. – Поговорить – это я всегда пожалуйста.

Он выходит на лестничную площадку и застывает, как истукан:

– Мне кажется, я тебя люблю.

Я зачем-то пожимаю плечами, захлопываю дверь и прислоняюсь к ней спиной.

– Только этого мне и не хватало

– Чего? – уточняет Иваныч.

– Это я не вам.

Он некоторое время переминается с ноги на ногу, а потом вздыхает:

– Неловко как-то получилось…

– Да уж точно.

– Но ты тоже хороша: даже чаю гостю не предложила.

Меня вновь накрывает раздражением, да так, что и мигрень отходит на второй план.

– Анатолий Иваныч, вы почему до сих пор не в Кочкине, а?

– Твоя мама разрешила мне остаться у вас до обеда. У меня просто еще кое-какие дела в городе есть.

Я бросаю взгляд на настенные часы и чуть приободряюсь: осталось подождать совсем чуть-чуть, и этот кошмар закончится. Подхожу к зеркалу и берусь за расческу.

– Есть хочешь? – Иваныч с любопытством разглядывает коробочку с серьгами, оставленную Лаптевым на столике. – Мы с твоей мамой утром борщ сварили. С салом – самое то.

– Нет, спасибо.

– А я поем! – радостно сообщает он и уходит на кухню.

Ох, время, беги быстрей, а?

* * *

После ухода Анатолия Ивановича я разворачиваю бурную хозяйственную деятельность: стираю, мою пол, готовлю рагу. Хозяюшка из меня не очень, но простые дела по дому всегда меня успокаивали. Часа через три уверенного шуршания по углам и на кухне, мои нервы как канаты. К тому же квартира наполняется ароматом тушеных овощей, а мышцы приятной усталостью.

А не забрать ли мне Алёнку пораньше? Я смотрю в Интернете погоду и чувствую прилив энтузиазма. На улице сегодня тепло, всего минус два, безветренно, за окном валит красивый пушистый снег. Я хорошенько одеваюсь, беру с собой санки и отправляюсь за дочерью.

При виде меня Алёна впадает в эйфорию, пытается целовать мне руки (на нее иногда находит) и называет меня «моя королева». Мне кажется, или воспитательница глядит на меня с осуждением? Я быстро одеваю дочь и увлекаю ее на улицу.

Декабрьский воздух пропитан влагой и немного пахнет арбузом. Алёна отрывает от скамейки сосульку и незаметно пытается ее лизнуть. Я угрожающе хмурю брови, но на самом деле мне тоже жутко интересно узнать, какой же у сосульки вкус. Незаметно толкаю Алёну в сугроб. Она визжит и хохочет, перебирает руками-ногами, как опрокинутая на спину божья коровка.

Потом мы долго катаемся с горки, играем в снежки и даже лепим здоровенного снеговика. Снег податливый, мягкий и липкий, лепить из него что бы то ни было, – одно удовольствие. Нам с дочерью так весело, что мы долго не замечаем сгустившуюся вокруг ночь. Потом звонит мама.

– Майя, вы домой-то собираетесь? Ребенку нужно ужинать.

Вздохнув, пытаюсь отряхнуть Алёну от налипших комьев снега, но те уже давно превратились в ледышки и прочно вмерзли в шарф, капюшон и варежки. Что же, видимо, божеский вид нам вернуть не удастся. Ну и ладно! Я сажаю Алёнку на санки и волоку домой. По дороге дочь поет какую-то незнакомую мне песню, что-то вроде: «Мама Люба, давай-давай». Наверное, в садике что-то новое разучивали. Надо будет потом уточнить у мамы.

Затаскивание санок с одеялом на пятый этаж дается мне нелегко. Я вдруг понимаю, что устала, что у меня даже нет сил искать по карманам ключи. Давлю на звонок. Дверь почти сразу распахивается, и на пороге появляется Иваныч.

Что? У меня, кажется, начинается нервный тик. Мамин одноклассник прижимает обе руки к груди и вдруг умоляет:

– Майя, милая, пожалуйста, только не злись! Тут так неловко получилось. Пожалуйста, не говори ничего маме – я тебе потом деньгами отдам. Вот прям честно-честно.

Я совершенно не понимаю, о чем он. Кое-как разуваюсь, сдергиваю с Алёнки шапку и бегу на кухню, где маман уже греет утренний борщ.

– И как это понимать?

– Ты о чем, золотко? – Мама, как ни в чем не бывало, достает тарелки и ложки, раскладывает всё на столе.

– Почему твой Толенька до сих пор не отбыл в Кочкино?

– Ах, ты про нашего гостя! Что ж, я пригласила Анатолия Ивановича погостить у нас еще пару дней. Даже взяла на завтра отгул, чтобы показать ему город.

– Какой ужас! – Я падаю на табурет и хватаюсь за голову. – Пару дней? Ты уверена?

Мама пожимает плечами.

– Посмотрим, может, он и до воскресенья останется. Кстати… – она вдруг жеманно поводит плечами и хитро улыбается. – Анатолий Иваныч сделал мне очень дорогой подарок, гляди!

Она аккуратно заправляет волосы за уши и демонстрирует новые сережки. Те самые, что утром мне притащил Лаптев!

– Ну как? Нравится?

Я сначала цепенею на пару секунд, а потом, придя в себя, сразу несусь в коридор. Анатолий Иваныч все еще там: заботливо помогает Алёне освободиться от теплой кофты и штанов.

Я отпихиваю его от ребенка и с остервенением трясу за плечо.

– Вы что творите-то? Совсем уже того?

– Но ведь кофта насквозь мокрая, – бубнит Иваныч, вжимая голову в плечи. – Я просто хотел помочь, чтобы ребенок не простудился.

– Хватит косить под дурачка! Я сейчас про сережки, а не про кофту. Вы зачем подарили маме чужую вещь?

Иваныч делает шаг назад и торопится ослабить ворот рубашки, будто тот его душит:

– Я не виноват. Твоя мама сама нашла эти дурацкие сережки и решила, что они подарок. Ведь у тебя даже уши не проколоты!

– Невероятно! – Я медленно стягиваю пуховик и роняю его на пуф.

– Майя, пожалуйста, не выдавай меня: твоя мама сейчас такая радостная. Зачем мы будем портить ей настроение? – Иваныч смотрит на меня побитой собакой и то и дело идет красными пятнами. – Я отдам тебе деньги за сережки. Сколько они стоят? Тысяч пять? Шесть? У меня просто сейчас немного туго с финансами, но на следующей неделе, обещаю, я отдам всё до копейки.

Мне слегка нехорошо.

– Я понятия не имею, сколько они стоят. Я хотела их вернуть.

– Вернуть? – Он слегка напрягается, но, немного подумав, отбрасывает прочь любые волнения. – Этому хмырю? Делать нечего! Дареное назад не возвращают.

Ярость накрывает меня плотной удушливой волной.

– Знаете что?

– Что?

Я набираю полную грудь воздуха и возвращаюсь на кухню.

– Мама, я должна тебе кое-что сказать.

– Подожди минутку. – Мама осторожно разливает борщ по тарелкам и лишь потом поворачивается ко мне, лицо ее сияет, как медный тазик. – Ну?

– Эти серьги… Они… – мне почему-то мучительно не хватает слов, я облизываю губы, пытаясь собраться с мыслями, но те всё равно куда-то разбегаются. – Эти серьги тебе очень идут.

– Правда? – Мама улыбается, как ребенок. – Спасибо. Мне они тоже сразу понравились. У Толика отличный вкус, именно этим он меня когда-то и привлек.

* * *

Ночью Анатолий Иваныч ведет себя достаточно смирно: окна не распахивает, по холодильнику не лазит. Наверное, и правда чувствует себя виноватым. Еще бы не храпел – было бы вообще отлично.

Прямо на рассвете мама утаскивает его и Алёнку в неизвестном направлении, а я остаюсь дома одна. Само собой, решаю сполна насладиться тишиной и покоем, накопить силы на послеобеденные тренинги, их сегодня опять три! Плотно завтракаю, долго нежусь под душем, а потом распечатываю себе раскраску для взрослых.

Пару щелчков по клавиатуре ноутбука – и вот комната тонет в шуме волн и крике чаек. Я одобрительно киваю морю и растягиваюсь на диване с пачкой дочкиных карандашей. Почти сразу где-то в глубине души начинают копошиться добрые предчувствия. Прямо как в детстве. Кто знает, может, сегодня меня и правда ждет нечто потрясающее?

Я неторопливо, с прочувствованным наслаждением раскрашиваю на картинке цветок и откладываю голубой карандаш. Так, теперь возьмемся за стебель.

– Др! Др! Дррррр! – Дом сотрясает рев перфоратора, громкий, затяжной, больно ввинчивающийся в барабанные перепонки.

Я зажимаю уши руками и пытаюсь стойко переждать напасть. Но звуки не стихают. Более того, через минуту в мелодию вступает перфоратор номер два. У них там что, съезд любителей крушить стены? Моя голова буквально дребезжит от грохота. Я пытаюсь закрыть уши подушками, но для чудной трели перфораторов они совсем не помехи.

У меня снова начинается мигрень, даже в глазах слегка темнеет. Я несколько раз обхожу квартиру, пытаясь найти тихое место, только это бесполезно. Видимо, ремонт прямо под нами, потому что каждая комната сотрясается в звуковых конвульсиях.

Немного пострадав из-за несправедливости мира, напихиваю в уши ваты и снова прикладываю к ним подушки. Становится намного лучше, вот только руки теперь заняты и нельзя докрасить цветочек. Но неужели я брошу начатое на полдороге? Да никогда! Я нахожу в шкафу пояс от летнего платья и изящно привязываю подушки к голове. Теперь я похожа на чебурашку, но какая мне разница, если всё равно никто не видит?

Стакан чая с мятой, и я снова падаю на диван к карандашам. Мой телефон, что валяется рядом с раскраской, вдруг мигает, и на нем появляется сообщение от Лаптева. Оу! Как вовремя. Может, сделать вид, что ничего не приходило? Хотя кого я обманываю: мое хорошее воспитание никогда мне этого не позволит. Скрепя сердце, лезу в Вайбер.

«Я так соскучился, что нет сил. Целый день на работе только о тебе и думаю. Представляю, как снимаю с тебя ту самую пижаму с цыплятами, в которой ты была вчера».

И что мне на это ответить? Что у него невроз навязчивости? Что на работе надо думать о работе, а не про всякую ерунду?

Немного подумав, отправляю Лаптеву смущенный смайлик. В конце концов, мне неловко от того, что в ближайшее время я не могу вернуть ему сережки.

Он почти сразу пишет снова:

«Что на тебе сейчас надето? Мне почему-то кажется, что ты в шелковом халатике, под которым нет ничего. Пришли мне селфи, а?»

Меня прямо передергивает от его предложения. Похоже, Андрей совершенно уверен, что я его простила. Но это не так. Наоборот, вчера я поняла, что совсем не хочу с ним мириться, что он однозначно не мой человек.

«Извини, но мне надо собираться на работу», – строчу я в ответ и замираю.

«Куда ты устроилась? Давай заберу тебя вечером, и поедем ко мне?»

Он что, теперь не отстанет? Я сминаю раскраску и отшвыриваю в сторону. Меня прямо распирает от неприязни. Елки зеленые! Я больше не хочу встречаться с Андреем. Никогда. В принципе, у меня и раньше к нему никаких сильных чувств не было, а теперь внутри лишь раздражение. Вот только как мне сказать ему, что между нами всё кончено, и не получить в ответ вполне законное требование вернуть сережки?

Немного помявшись, я наставляю печальных эмодзи и пишу:

«Сегодня не могу. У нас гости. И завтра тоже не могу, и послезавтра. В общем, я тебе на следующей неделе звякну – пересечемся».

Мне кажется, что, если тянуть время, рано или поздно Лаптев отвлечется на какую-нибудь новую девушку и выкинет меня из головы вместе с последним презентом.

Я успеваю только убрать карандаши в коробку, как Андрей присылает очередное сообщение:

«Но, Майя, я просто изнемогаю от любви к тебе. Давай встретимся хотя бы минут на двадцать?»

Вот ведь прицепился! И всё из-за мерзкого Иваныча. Если б не он, я бы с удовольствием швырнула коробочку с серьгами Лаптеву в лицо, а теперь приходится расшаркиваться. Я кое-как превозмогаю отвращение и старательно вру:

«Извини, но мне не спасти тебя от изнеможения. У меня эти дни».

«Пошлячка! – тут же пишет Лаптев в ответ. – Я просто хочу побыть рядом с тобой. Хотя, помнится, мы и в твои критические неплохо зажигали».

Он сопровождает свое сообщение пошлой картинкой из Интернета. Из моей груди вырывается злобный стон: и я еще собиралась за него замуж? У меня точно было временное помутнение рассудка.

Я набираю полную грудь воздуха и тороплюсь поставить точку в нашей переписке:

«Всё, мне пора на работу. Попозже напишу».

После этого я сразу выключаю телефон и гляжу на часы. А что? Может, и правда поехать на работу прямо сейчас? Поброжу немного по дому культуры, настроюсь на позитив. А то ведь Лаптеву хватит ума притащиться ко мне домой.

Глава 12

Феи-крестные атакуют

К тому времени, как я добираюсь до дома культуры, у меня вновь разыгрывается аппетит. К тому же в холле так волнительно пахнет беляшами, что мой живот немедленно заводит песню раненого кита. Я сдаю пуховик в гардероб и скрываюсь от снующего повсюду народа за елкой, та (вот жалость!) уже не пахнет, зато красиво переливается в свете ламп. Вывернув карманы и сумку, я кое-как наскребаю на пирожок.

– Что? Опять шары тырим? – раздается сзади зычный глас Ольги Викторовны. – Эх, какие же вы люди – свиньи! Для вас праздник делаешь, стараешься, а вам только бы шевельнуть чего-нибудь.

Я краснею и оборачиваюсь.

– Ой, Пирожкова, это ты? – Начальница чуть смущается, но, впрочем, быстро берет себя в руки и дружески хлопает меня по плечу. – И чего ты тут заныкалась?

– Да вот, любуюсь. – Я быстро убираю деньги в карман и натягиваю на лицо жизнерадостную улыбку. – Впитываю дух Нового года.

– А-а, ну да, ну да… – Она слегка морщит лоб, а потом вдруг спохватывается: – Слушай, я ж тебе шмоток принесла полную сумку. Пойдем!

Я пытаюсь сопротивляться, но она сгребает меня в охапку и тащит в свой кабинет. Там, кстати, довольно уютно: у окна – стол из некрашеного дерева, вдоль одной из стен – светлые шкафы с разноцветными папками, вдоль другой – бирюзовый диван. Ольга Викторовна вываливает на него разноцветные одежки из огромного ашановского пакета и буквально лучится предвкушением:

– Давай. Примеряй.

– Что? Прямо сейчас? – Я с тревогой смотрю на короткую прозрачную шторку, занавешивающую окно. За ним постоянно кто-то мелькает, ведь кабинет начальницы на первом этаже.

– А чего откладывать? – Ольга Викторовна резво выуживает из вороха тряпок пышное ярко-оранжевое платье. – Вот с этого и начни. Ноги у тебя прекрасные, надо только уметь их подчеркнуть.

Ее лицо полно решимости, и я понимаю: от примерки не отвертеться. Ну и ладно. Отворачиваюсь от окна, сдергиваю кофту и втискиваюсь в платье.

– Отпад! – хлопает в ладоши начальница. – Как на тебя шили.

Я подхожу к зеркалу у дверей и замираю. Ох, мама дорогая, я похожа на апельсин. Но мне почему-то идет: лицо словно оживает безо всякой косметики.

Начальница снова зарывается в тряпки и выуживает алую шелковую блузку с глубоким декольте.

– Теперь вот это.

– Ольга Викторовна, вы что? – почти пугаюсь я. – У меня же подростки на занятиях, куда мне такой вырез?

Она смотрит на меня как на ненормальную.

– Что твои подростки сисек не видели, что ли? Давай-давай! Пошевеливайся.

Вздохнув, я послушно переодеваюсь и прямо вздрагиваю. Из зеркала на меня глядит сексапильная роковая женщина. Только глаза испуганные, на пол-лица. Я внимательно оглядываю искрящийся от ламп шелк и замираю. Интересно, как можно носить такие яркие вызывающие вещи? На меня же все будут пялиться. Особенно мужчины.

– Отлично! – кивает мне начальница и сует в руки новую тряпочку.

В следующие десять минут я примеряю еще с пяток нарядов. Все сидят как влитые, и у всех такие ядерные расцветки, словно их купили для карнавала.

Когда я стягиваю последнее, лимонно-желтое платье, Ольга Викторовна чуть ли не подпрыгивает от удовольствия.

– А я знала, знала, что всё подойдет.

Я благодарно киваю и тянусь за своей кофточкой.

– Куда? – Начальница от души стегает мою руку пояском от одного из платьев. – Красную надевай.

– За-зачем?

– Тут всё постирано, ты не думай, – бормочет она и почти силой напяливает на меня ту самую шелковую блузку с глубоким декольте. – Я ж вас девок знаю: сколько вам обновок не подкидывай, вечно отложите все на особый случай и продолжаете таскать старье. – Она проворно достает из ящика стола огромные ножницы. – Поэтому, чтобы у тебя не было соблазна напялить свое серое убожество, я его изымаю.

– Что?

– Да-да! – Ольга Викторовна сгребает мою старую кофточку и в секунду разрезает ее на несколько кусков.

От ужаса я словно каменею, несколько раз открываю-закрываю рот, а сказать ничего не могу.

– Прощай, старая жизнь! – с пафосом заявляет начальница и впихивает остатки кофты в ведро для бумаг. Потом она быстро складывает мои обновки обратно в пакет и вручает его мне: – Носи на здоровье.

– Спасибо, – кое-как бормочу я.

Мне так не по себе от новой кофточки, что хочется немедленно забрать в гардеробе свой пуховик и закутаться в него. Но это же глупо.

– Ладно, иди работай. – Начальница выпроваживает меня из кабинета, запирает дверь и скрывается в одном из коридоров.

* * *

Я сдаю пакет с новой одеждой в гардероб и, стараясь не смотреть вниз (в вырез), шагаю в столовую. Мне кажется, или встречные мужчины улыбаются с большим энтузиазмом, чем раньше? Хотя, может, дело и не в моем декольте, просто скоро Новый год, и у людей праздничное настроение.

Оказавшись у витрины с едой, я немного успокаиваюсь. Запахи еды напоминают о доме, а дома ведь не пристало волноваться из-за того, как выглядишь. Я покупаю беляш и чашку чая и внимательно оглядываю зал, чтобы найти свободное местечко. Мой взгляд упирается в Артёма. Только его мне и не хватало!

Артём сидит прямо передо мной и с интересом читает какую-то газету. Мне так не хочется, чтобы он меня заметил! Я поворачиваюсь и быстро-быстро семеню к выходу, надеясь перекусить где-нибудь на лестнице.

– Девушка! Девушка!

Сначала я даже не понимаю, что это мне. Потом за спиной раздаются топот, раздраженное сопение, и через секунду наперерез мне кидается одна из кухонных работниц.

– Девушка! – с перекошенным лицом вопит она на весь зал. – У нас нельзя выносить посуду из столовой!

– Да? – мне хочется провалиться сквозь землю. – Извините.

Оглядываюсь и вижу, что почти все посетители перестали жевать и с любопытством глазеют на меня. В том числе и Артём.

– Вот же свободное место, – работница довольно грубо подталкивает меня к ближайшему столику. – Нечего крошить по углам: тараканы заведутся.

Я сажусь на предложенное место и пытаюсь слиться с местностью. Алая кофточка жутко этому мешает.

– Приветик! – машет мне из-за соседнего столика паренек лет двадцати. – Познакомимся?

Я делаю вид, что не слышу, чуть отворачиваюсь и искоса гляжу на Артёма. Надо же! Оказывается, тот и не смотрит в мою сторону. Он с той же сосредоточенностью, что и раньше, читает газету и прихлебывает кофе. Мне почему-то становится обидно. Я думала, Артём посмеется надо мной, может быть, попробует заговорить, а, оказывается, ему на меня плевать.

Тихо вздыхаю. От расстройства, у меня даже аппетит пропадает, и столь желанный пирожок кажется невкусным. Я кое-как запихиваю его в себя и незаметно наблюдаю за Артёмом. Он быстро дочитывает газету и, сложив ее, относит посуду на специальный столик. Быть может, он заметит меня по дороге к выходу, поздоровается? Я выпрямляюсь и гляжу на него во все глаза. Артём медленно проходит мимо всё с тем же выражением вселенского равнодушия. Может, у него плохое зрение? Или кофточка так меня преобразила, что не узнать?

Чпок! Что-то мелкое заваливается мне в вырез.

– Попал! – весело констатирует тот самый паренек, что раньше подавал мне знаки.

Я лезу в вырез и выуживаю оттуда крекер в виде рыбки, рука по привычке отправляет его в рот. А вкусно, кстати.

– Может, все-таки познакомимся? – Паренек вовсю раздевает меня глазами.

– Может быть… – Я подхожу к его столику и как бы случайно опрокидываю на паренька свой чай. – Ах, какая я неловкая!

Чай остыл, но парень всё равно визжит, как девчонка. Люди за соседними столами начинают оглядываться.

– Так жаль! Так жаль! – Я старательно изображаю глубокую скорбь. – Ну ничего, он был без сахара – высохнет, и следа не останется.

В ответ парень шипит что-то обидное, но я не слушаю, убираю за собой посуду и ретируюсь из столовой.

* * *

На первом тренинге у меня снова бабушки, но не те, что были во вторник, а новые. Хотя эти тоже постоянно сбиваются на обсуждение отопления и цен на гречку, а в конце занятия требуют чаепития. Договариваемся, что на следующий тренинг все принесут чашки и сладости, и расстаемся довольные друг другом.

Второй тренинг – у подростков. Хоть здесь знакомые лица: Любитель Ницше, Знаток Анекдотов и Синьор Смартфон. А вот девочки как будто другие. Или те же самые? На прошлом занятии у меня точно не было никого с синими волосами, а сегодня таких аж четыре штуки.

– Слушайте, вы в курсе, что под такую яркую кофточку и макияж нужен соответствующий? – спрашивает меня одна из мальвин, и я выдыхаю: нет, все-таки девочки те же самые, просто перекрашенные.

– Давайте хотя бы сегодня не будем отвлекаться на мою внешность. Лучше расскажите, какого цвета у вас сегодня настроение?

– У меня фиолетовое, – говорит Синьор Смартфон, не отрывая взгляда от экрана своего гаджета. – Мне всё фиолетово.

– А у меня серо-буро-козявчатое, – вворачивает Знаток Анекдотов. – Кстати, слышали анекдот про минимализм? Девушка говорит парню: люблю минимализм. А он: у нас много общего, мне нравится твоя грудь.

Все взгляды прилипают к моему декольте, и я кое-как перебарываю желание закрыть вырез руками.

– Ой, а вы слышали про лифчики пуш-ап? – одновременно спрашивают сразу несколько мальвин.

Я киваю:

– Конечно, я сегодня сразу два таких надела: один под другой. Кто-нибудь еще хочет рассказать о своем настроении?

– Мое сегодня коричневое, – говорит одна из девочек. Кажется, ее зовут Света, хотя может и Вероника. – Коричневое, как… э… шоколад. Терпеть его не могу.

– Коричневое настроение? А почему?

– У мамы новый хахаль, и он меня жутко бесит.

– Ты его тоже бесишь, можешь не сомневаться, – глубокомысленно заявляет Синьор Смартфон. – Считай, вы квиты.

Света тире Вероника слегка розовеет.

– Вы даже не представляете, какой он придурок! Он не разрешает нам с мамой покупать еду в «Макдоналдс», потому что у нас, типа, будет гастрит. А еще он запретил мне общаться с моим парнем.

– Да?

– Он считает, что у нас слишком большая разница в возрасте. Капец!

– А какая у вас разница?

– Да всего четырнадцать лет. Это разве много?

– Ни фига ты, Светик, даешь! – присвистывает одна из девочек. – Где ты такое старичье подцепить умудрилась? На слете филателистов?

– Тебе-то какое дело, Марин? Где подцепила, там уже нет.

– Умерли от старости? – изо всех сил ехидничает Маринка.

– Девочки, девочки, не ссорьтесь, – встревает Любитель Ницше. – У нас тут не «Пусть говорят», а тренинг. Что вы, как хабалки какие-то?

– Сам ты хабалка! – огрызается Света.

– Вообще-то хабалка – это слово женского рода, – приосанивается Любитель Ницше. – Когда у тебя день рождения? Я подарю тебе словарь русского языка.

– Да ты достал уже! – кричит Светик и кидается на парня.

Вместе со стулом они с грохотом заваливаются на пол, а потом пару раз перекатываются по линолеуму.

Караул!

– Света, Антон, немедленно прекратите! – Я подскакиваю к парочке, чтобы разнять. Почти сразу получаю локтем в лицо, а чьим-то коленом – под дых.

Меня скрючивает от боли, но я всё равно пытаюсь остановить вакханалию.

– Ребята, успокойтесь! Не стоит так убиваться из-за русского языка.

На помощь мне приходят мальчишки. Синьор Смартфон скручивает Свету, Знаток Анекдотов – Антона. Кое-как мы растаскиваем противников по разным углам комнаты.

– О! У вас шишка! – восклицает одна из мальвин. – Надо приложить что-нибудь холодное.

Я смотрю в зеркало: у правой брови прорезывается что-то типа малинового рога. Какой ужас!

– Может, вам ненадолго прижаться лицом к окну? – предлагает Знаток Анекдотов. – Оно точно холодное.

– Видишь, что ты наделал? – шипит Света, посылая Антону сердитые взгляды.

Тот краснеет.

– Чего это сразу я? Может, это твоих рук дело.

– Да хватит уже! – беззлобно рявкает Синьор Смартфон и, распахнув окошко, нагребает с карниза снега. Потом паренек быстро лепит большущий снежок и подает его мне.

– Спасибо! – Я прикладываю снежок к «рогу» и поворачиваюсь к драчунам. – Так, быстро нашли друг в друге по три положительных качества.

– У Антона столько нет, – Светка топает на место, в круг, и делает отсутствующее лицо.

Антон чуть бледнеет.

– А я назову! Мне не трудно. У меня язык не отсохнет, как у некоторых.

Мы все возвращаемся в круг и ждем. Антон поднимает свой стул и неторопливо усаживается.

– Ну?

– Света честная и классно дерется!

Светка демонстративно закатывает глаза.

– Это только два качества, философ! Что, головой ударился, теперь калькулятор барахлит?

– А еще она очень красивая, – добавляет Антон чуть погодя.

Светка краснеет до корней волос. Дверь в кабинет вдруг приоткрывается, в проем просовывается голова Ольги Викторовны.

– Ребят, у вас тут что творится? Что за грохот и крики? Мне люди с первого этажа жалуются.

Я быстро прячу снежок за спину и прикрываю «рог» прядью волос.

– Это не у нас, – вежливо отвечает Синьор Смартфон. – Мы тут просто тихо беседуем в кругу, какой может быть шум?

– Ага-ага, – поддакивают остальные участники, и начальница, пожав плечами, уходит.

– Теперь твоя очередь, Светик, – говорит Знаток Анекдотов и кивает на Антона. – Давай, напряги мозг на парочку встречных комплиментов.

Света медленно встает со стула и смущенно покашливает. Несколько секунд она мучительно о чем-то размышляет, потом быстро подходит к Антону и чмокает его в щеку.

* * *

В перерыве девочки делают мне новую прическу: закалывают волосы набок, чтобы хоть как-то закрыть шишку. Еще мы немного замазываем синяк вокруг нее тональником. Света отходит от меня на пару шагов и вздыхает:

– Нет, тут нужны смоки айс.

– Чего?

Она выворачивает наизнанку сумку, и на подоконник высыпается гора всяких тюбиков и коробочек.

– Короче, стойте и не шевелитесь.

Я стою. Не шевелюсь. Света и одна из мальвин вооружаются кисточками и начинают колдовать над моими глазами в четыре руки. Подводка, тушь, темно-серые тени… Надеюсь, я узнаю себя после чудесного превращения.

Наконец девчонки заканчивают работу и переглядываются.

– Что? – слегка волнуюсь я.

– Ничё так, – кивает Света и улыбается. – Правда немного непривычно.

Я заглядываю в зеркало и слегка пугаюсь: из отражения на меня глядит порнодива с ресницами, цепляющимися за брови.

– Девочки, по-моему, это слишком ярко.

– Нормально, – уверяет Света и выуживает из кучи баночек ярко-алый лак для ногтей. – Давайте еще ногти накрасим, а?

– Нет-нет-нет, – я пытаюсь убежать от нее в противоположный угол комнаты.

– Майя Дмитриевна, ну что вы как маленькая! – Знаток Анекдотов подхватывает меня на руки и тут же относит обратно к моим феям-крестным.

Кошмар! Я совершенно не умею поддерживать субординацию. Из моей груди, которая так и норовит выскользнуть из выреза, вырывается тяжелый вздох.

Через минуту мои ногти, впрочем, как и смущенное лицо, обретают алый цвет.

– Минут пять старайтесь ничего не трогать, чтобы лак не смазался, – делает последнее наставление Света.

Подростки уходят по домам, а я остаюсь ждать новую группу.

На улице давно темно. Я подхожу к окну и смотрю на фонари, под которыми, словно мотыльки, пляшут пушистые снежинки. Все-таки, что не говори, а зима – это красиво.

Глава 13

Искра (оптимизма?)

Тук-тук!

– Это здесь будет тренинг позитивного мышления?

Я оборачиваюсь и замираю: в дверях стоит Артём и внимательно оглядывает расставленные в центре кабинета стулья.

– Здесь.

Он поднимает на меня глаза.

– Боже! Опять вы?

– Я.

Артём проходит в кабинет и садится на один из стульев.

– Что, тоже решили настроиться к Новому году на позитив? – Он оценивающе скользит по мне взглядом, и голос наполняется неприкрытым ехидством. – Хотя, если судить по макияжу и вашему наряду, вы пришли сюда не за этим.

Я оскорбляюсь.

– И зачем, по-вашему, я сюда пришла?

– Подцепить мужика? Нет?

– Вот еще! У меня с мужиками всё нормально. Не нуждаюсь. А вы, видимо, судите людей по себе.

В дверях появляется Ольга Викторовна с огромным пакетом, из которого торчит золотисто-синяя мишура:

– О! Что, больше пока никого нет?

Мы киваем.

– Ничего, сейчас подойдут. А вы, ребятки, без дела не сидите. Давайте, украсьте кабинет немного. А то как-то совсем не празднично. – Она сует Артёму пакет с мишурой, моток скотча и тут же убегает. И откуда в ней столько энергии?

Артём достает из пакета две огромные мохнатые гирлянды и глядит на меня вопросительно.

– И куда их?

Пожимаю плечами.

– Можно прилепить на окно.

– Думаете?

Эх, мужчины! Совсем бедно с фантазией. Снисходительно улыбаясь, забираю у Артёма скотч и одну из гирлянд и карабкаюсь на стул у окна. Надеюсь, лак высох: не хочется ходить потом с ободранным.

Артём наблюдает за мной с тревогой.

– Может, лучше я эту гирлянду приклею? Ваша координация оставляет желать лучшего.

Мне хочется запулить в него скотчем, но удается сдержаться.

Сначала я цепляю к стеклу центр гирлянды, потом, оторвав новый кусок липкой ленты, тянусь к левому краю окна. Почему-то ужасно лень слезать со стула, чтобы немного подвинуть его, и мне приходится встать на цыпочки, чтобы дотянуться до нужного места. Стул чуть накреняется. Ой, мамочки! Я пытаюсь за что-нибудь ухватиться. Бум! Артём прижимает стул коленом, его руки ложатся мне на бедра.

– По-моему, вы сейчас брякнетесь.

– Ничего подобного! Я тысячу раз так делала.

Меня бросает в жар, даже ладони становятся горячими-горячими. Интересно, это мужские прикосновения на меня так действуют или проблема с щитовидкой? Готова поспорить, что последнее, ведь мне давно не семнадцать лет, чтобы расплываться сиропной лужицей от близости малознакомого мужчины.

– И всё равно лучше вас подстраховать, – говорит Артём, и его голос переливается приятной хрипотцой.

Я кое-как закрепляю гирлянду по краям, и мы переходим к следующему окну. Артём снова меня страхует. Дыхание у меня становится каким-то рваным, и почему-то всё время хочется облизывать губы. Кошмар! Надо попросить эндокринолога, чтобы увеличил дозу лекарства или назначил что-нибудь другое.

Стараясь не показывать своего непонятного возбуждения, быстро налепляю на окно вторую гирлянду и поворачиваюсь лицом к Артёму. Он и не думает убирать руки с моих бедер. А еще смотрит на меня так странно, что мне становится совсем не по себе: в его глазах будто легкая поволока, таинственный туман.

– Я всё, – говорю я, намекая, что неплохо бы убрать от меня свои клешни.

Губы Артёма кривятся в усмешке.

– Я рад…

До меня доходит вся пошлость нашего диалога, но вместо того, чтобы ощутить смущение, я чувствую желание сползти в его объятия. Всё тело будто покалывает от жажды прикосновений.

– Раз уж мы с вами так сблизились, может быть, скажете, как вас зовут? – Пальцы Артёма чуть скользят вперед-назад, и это похоже на легкое поглаживание.

– Меня зовут Майя.

– Красивое имя. В мае родились?

– Почему вы так решили?

Он ухмыляется.

– Интуиция подсказывает.

Мне хочется показать ему язык, но, немного подумав, я ограничиваюсь одной скорченной рожицей:

– Ваша интуиция хромает на обе лапы. Я родилась зимой, просто мама во время беременности любила смотреть балет.

Артём опять чуть поглаживает мои бедра. Вот наглец! Я отталкиваю его руки и киваю на пакет.

– Что там еще имеется?

– Не знаю. – Он отступает на шаг и помогает мне слезть со стула.

Лицо у меня пылает. Да и уши, кстати, тоже. Я чуть ли не с головой зарываюсь в пакет, чтобы скрыть волнение:

– Ух ты! Дождик! Даже два. Можно на зеркало нацепить.

– Извините, а тренинг тут проводится? – В кабинет вплывает стайка женщин среднего возраста и замирает в смущении.

– Здесь-здесь, – киваю я, нацепляя на лицо профессиональную улыбочку. – Садитесь, пожалуйста.

– А еще ничего не началось, да? – спрашивает одна из вошедших, красивая, ухоженная брюнетка, устраиваясь на стуле поудобнее.

– Нет, – отвечает Артём, забирая у меня дождики. – Ведущая пришла, велела тут всё украсить и куда-то умчалась.

У меня вырывается нервный смешок. Артём глядит вопросительно.

– Что?

– Ничего.

Он отходит к зеркалу, а я вытряхиваю на стул остатки мишуры. Так, что тут у нас? С десяток снежинок, венок из еловых веток и маленькая елочка из проволоки, обмотанной блестящими нитями. Немного подумав, ставлю елку на один из подоконников и начинаю лепить снежинки на оконные стекла.

– Дайте и мне немного скотча, – Артём подкрадывается так тихо, что я вздрагиваю при звуке его голоса. – Хочу прикрепить венок над дверью; кажется, он там будет неплохо смотреться.

Я, недолго думая, отдаю ему весь моток.

– И как вы его отрываете?

– Зубами.

– В смысле? – От удивления лицо Артёма становится таким забавным, что мне трудно удержать улыбку.

– Сейчас покажу. – Я пару раз надкусываю скотч и прилепляю получившиеся кусочки на край подоконника.

– Просто нанотехнологии какие-то.

– А то!

Он отгрызает кусок липкой ленты и возвращает моток мне, наши пальцы на мгновение соприкасаются, и я напрягаю все силы, чтобы не дернуться.

– Я на тренинг! Это сюда? – В кабинет вваливается мужчина лет сорока и затравленно озирается по сторонам.

– Сюда-сюда! – Из стайки женщин раздается кокетливое хихиканье.

– Вот видите, Майя, один кандидат для вас уже нарисовался, – с ехидным видом констатирует Артём. – Не зря наряжались.

– Почему только один? А вы что, совсем не вариант? – деланно удивляюсь я.

– Я думал, вы меня даже не рассматриваете, раз однажды уже предпочли моему обществу харчо.

– Считаете, стоит рассмотреть?

– Конечно. Я весьма неплох: умен, красив, свободен. И кстати, значительно моложе другого кандидата.

– А сколько вам?

– Тридцать два.

– Неплохо.

В дверях появляются еще двое мужчин. Откуда их столько? Где Ольга Викторовна вообще берет такую кучу людей для тренингов?

В женской части аудитории наблюдается заметное оживление: дамы поправляют прически, подкрашивают губы. Я смотрю на часы: кажется, пора начинать занятие. Быстро доклеиваю оставшиеся снежинки и сажусь в круг. Артём втискивает свой стул рядом с моим.

– Надеюсь, вы не возражаете против моего соседства?

– Что вы, что вы! У меня нет никаких гендерных предрассудков.

В кабинет влетают еще две женщины.

– Мы опоздали? Уже начинается?

– Почти. – Я стараюсь расслабиться и настроиться на работу. – Берите стулья и подсаживайтесь к остальным.

Женщины следуют моим указаниям, и мы несколько секунд сидим молча. Потом я делаю глубокий вдох и включаю жизнерадостность на полную мощность.

– Ну что, друзья! Начнем! Сегодня у нас первое занятие тренинга позитивного мышления. Его тема: «Список удач как основа оптимизма».

Бах! Это Артём роняет на пол скотч. Оказывается, до этого он зачем-то держал его в руках. Прозрачный моток закатывается под мой стул, стукается о ножку и замирает.

– Пусть лежит, потом достанем, – говорю я, не переставая улыбаться.

У Артёма такие глаза, будто он увидел всадника Апокалипсиса.

– А вот челюсть лучше поднять, – добавляю я полушепотом.

Признаться, его удивление меня даже забавляет. Оно так далеко от того равнодушия, которым меня одарили в столовой!

Артём чуть хмурится, складывает руки на груди.

– Могли бы и предупредить.

– Не в моих принципах рушить чужие надежды…

Я быстро представляюсь, провожу пару игр на знакомство, а потом перехожу к теоретической части:

– А вы знаете, чем в первую очередь отличается пессимист от оптимиста?

– Умом? – с серьезным видом предполагает Артём. – Лучшей способностью к прогнозированию?

– Нет! Пессимист постоянно сосредотачивает внимание на том, чего ему не хватает, на том, что идет не так. А оптимист наоборот подсчитывает именно те вещи, которыми ему посчастливилось обладать. Потому-то и настроение у них разное. Пессимист постоянно куксится, оптимист радуется жизни. Понимаете? Наше настроение зависит от привычек мышления, от способности управлять своим вниманием. Вот только привычки можно менять, а способности развивать. Этим мы с вами и займемся. – Я достаю из сумки листочки и раздаю их участникам. – Давайте потренируемся составлять список удач? Вспомните, что хорошего у вас было сегодня и запишите на листке, а потом мы всё обсудим.

Я чуть подаюсь вперед, чтобы поза стала более включенной и заинтересованной. Артём придвигается ближе и шепотом уточняет:

– А то, что у меня открывается чудесный обзор на вашу грудь, можно считать удачей?

Вот черт! Глубокий вырез новой кофточки совсем вылетел у меня из головы. Щеки мгновенно вспыхивают, и я с трудом удерживаюсь от того, чтобы тут же не сменить позу: не хочу показывать Артёму, что он меня смущает.

– А вам самому как кажется?

– Если подумать, ваша грудь настраивает меня на пессимистический лад.

– Серьезно? Почему?

– Вы же сами сейчас сказали: оптимист – это тот, кому посчастливилось обладать. А мне приходится довольствоваться только видом.

Во мне вновь подымается волна жара. Обычно я ненавижу пошлые шуточки, но Артём шутит с таким меланхоличным видом, что они даже доставляют мне удовольствие.

Я невольно обвожу взглядом его фигуру и мысленно стягиваю с Артема футболку. Готова поспорить, он частый гость в тренажерке: плечи, руки, узкие бедра… Ох, о чем я вообще думаю? Я откидываюсь на спинку стула и чуть подтягиваю вырез кофты. Артём демонстративно вздыхает, а потом погружается в записи.

Так, мне тоже надо чего-нибудь написать. Что там сегодня было хорошего? Я зажмуриваюсь и старательно перебираю утренние воспоминания: Иваныч, перфорасты, Лаптев… Нет, это не подойдет. Это совсем не то. Может быть, днем меня что-то порадовало?

В кабинет заглядывает Ольга Викторовна.

– Занимаетесь? Ну, занимайтесь, занимайтесь…

Я вспоминаю, как начальница уничтожила мою кофту, и настроение еще больше ухудшается. Да уж, сегодня ничего хорошего со мной не случилось, даже наоборот – денек выдался просто ужасный. Но говорить об этом я не могу. У нас же тут не клуб анонимных пессимистов. Я складываю руки на груди и чуть закусываю губу: надо срочно придумать себе какие-нибудь радостные события. Вот только какие? Выигрыш в лотерею?

Мои размышления прерывает соседка по стулу – вылитая Фрекен Бок из советского мультика.

– Слушайте, а если я думала, что у сына перелом, а оказалось просто растяжение, – это удача?

– Конечно! – в один голос отзываются другие женщины.

– Да, но ведь он мог вообще не прыгать с гаража в сугроб, и с ногой всё было бы в порядке. – На лице копии Фрекен Бок появляется занудное выражение. Терпеть такое не могу. – Разве травма, пусть и легкая, может быть поводом для радости?

– Поводом для радости может быть всё, что угодно! – глубокомысленно заявляю я. – Даже перелом. Достаточно представить, что ваш сын мог получить черепно-мозговую травму, и вот проблемы с ногой уже не такие ужасные.

Копия Фрекен Бок судорожно вздыхает.

– Так головой он тоже треснулся. Очень неудачно приземлился: и нога, и голова пострадали. Да еще и губу рассек.

Я мысленно чертыхаюсь: вот везет же мне на участников! Прямо какие-то магниты для несчастий. Но делать нечего – остается гнуть свою линию. Я подаюсь вперед с участливым выражением лица.

– А травма головы открытая?

– Ой, типун вам на язык, – заметно пугается копия Фрекен Бок. – Закрытая, конечно.

– Вот видите! Повезло.

– Ну да, – говорит она с сомнением и утыкается в записи.

Я кошусь на Артёма: тот смотрит на меня с мягкой, но очень обидной усмешкой.

– Что?

– Ничего.

Мне почему-то ужасно хочется убедить его в своих словах. Не потому, что я сама в них верю, просто не хочется, чтобы он считал меня дурой. Я мысленно перебираю аргументы за оптимизм и нахожу тот, который кажется мне самым убедительным.

– Знаете, наше настроение больше зависит от образа мыслей, чем от реальных событий. Я это на своей дочери однажды заметила. Когда она была крошкой, ужасно капризничала в транспорте: то ей пить хотелось, то на ручки к незнакомой тете. Не получив желаемого, она жутко орала на всю маршрутку. А потом я нашла способ быстро ее успокоить. Я давала ей в поездку ее любимый совок. Такой зеленый, большой, очень красивый.

– Моим никакие совки не помогают, – шмыгает носом одна из женщин. – Орут, как поросята, всю дорогу.

Я понимающе улыбаюсь и поясняю:

– У меня совок работал так: когда дочь пыталась вредничать, я его отбирала. А возвращала секунд через десять, после того, как истерика становилась громче раза в три. Получив любимую игрушку обратно, дочь всегда успокаивалась и забывала про другие свои требования.

В глазах Артёма появляется интерес. Я продолжаю с большим энтузиазмом:

– Подобное и с собственной психикой можно проделывать. Потеряли сто рублей – представьте, что потеряли пятьсот, побудьте в этой фантазии секунд пятнадцать, а потом вернитесь к реальности. Сразу полегчает! Или, допустим, вы узнали, что муж тайно смотрит порно. Представьте, что могли вообще застать его с другой женщиной.

– А если уже застала с другой? – меланхолично уточняет миловидная брюнетка с грустными глазами. – Что представлять, чтобы отделаться от желания убивать?

Ох, ну и занятие! Всё идет наперекосяк. Я откидываюсь на спинку стула и задумываюсь.

– Для меня было бы страшнее не поймать изменщика с поличным, – неожиданно встревает копия Фрекен Бок. – Ведь когда муж гуляет, ты чувствуешь, что что-то не так, а предъявить нечего. Нервничаешь, подозреваешь, теряешь лучшие годы… Вот тебе сейчас сколько?

– Двадцать четыре, – немного помявшись, признается брюнетка.

Ха! Готова поспорить: ей тридцать два.

Копия Фрекен Бок кивает.

– Такая молоденькая! Можешь еще раза три встретить свое счастье. А ведь могла дожить до пятидесяти и только потом обнаружить, что муж – козел.

Обаятельная толстушка напротив нее вдруг заливается слезами.

– Девочки, у меня так! Я прямо накануне своего пятидесятилетия застукала мужа с подругой. Представляете, отпросилась пораньше с работы, чтобы забрать в кафе торт, домой прихожу, а там они. Кувыркаются. Прямо на моей кровати, на белье, которое мне мама, как обычно, заранее подарила.

Какой ужас! Внутри меня всё холодеет. Я достаю из сумки пачку бумажных платочков и подаю рыдающей женщине. Она громко сморкается, но всё равно продолжает плакать.

– А вы представьте, что муженек вообще мог умереть – там, на подруге, – предлагает брюнетка и игриво стреляет глазками в сторону Артёма. – А так у детей отец есть, пусть и кобель.

– Да лучше бы он сдох, собака! – кричит копия Фрекен Бок и грохает стулом. – Что за мужики-то пошли, а? Куда мир катится?

Присутствующие мужчины насупливаются, подбираются, и я чувствую, что через мгновение тренинг полетит в тартарары. От страха мне становится холодно, я обхватываю плечи руками и вся сжимаюсь. Боже, зачем я в это ввязалась? Зачем позволила себе отступление от программы? Сейчас я самым ужасным образом опозорюсь перед Артёмом.

– Эх, девочки-девочки! – внезапно вмешивается в спор элегантная блондинка, сидящая напротив меня. – Из всего-то вы трагедию делаете. Ну изменил муж, ну с подругой. Чего страдать-то? Вы используйте его левак с выгодой. Муж же теперь от чувства вины сам не свой, вот и вейте из него веревки. Ремонт в квартире сделайте по своему вкусу, шубу с благоверного вытрясите, маму пожить позовите. Вот честно, не понимаю я вас: муж, который не косячит, это же тиран!

Женщины глядят на блондинку с изумлением.

– А еще и самой на сторону сходить можно, – добавляет та, немного подумав. – Вообще красота!

– Самой на сторону сходить? – саркастично уточняет толстушка, подбочениваясь и возводя глаза к потолку. – И как это я сама не догадалась? Как будто у меня тут очередь из мужиков. Да мне же и изменить-то не с кем.

Один из мужчин быстро подымает руку.

– Вам выйти?

– Нет, я это… Готов! – Он смотрит на толстушку с интересом. – В смысле, если захотите мужу изменить, можете на меня рассчитывать. Я вам сейчас телефончик напишу, – под всеобщими взглядами мужчина слегка тушуется. – Тока вы не подумайте ничего плохого. Просто я это… За справедливость.

– Давайте-ка вернемся к нашим спискам удач, – весело вмешиваюсь я. – Следующий этап нашего упражнения такой: мы разобьемся на пары и обсудим всё то хорошее, чем сегодня порадовал нас день. Как говорится, поделимся радостью. Ведь радость – такое чувство, которое только больше становится, когда его делишь с кем-то.

Я надеюсь, что в пару мне достанется Артём, но его захапывает та брюнетка, что врала про возраст. Вот зараза! Приходится серьезно напрячься, чтобы моя жизнерадостная улыбка не переросла в злобный оскал.

Копия Фрекен Бок предлагает делать упражнение с ней. Я вполуха слушаю ее болтовню о трех сыновьях, кошке и хомяке, а сама поглядываю на Артёма. Его беседа с брюнеткой выглядит довольно теплой: они то и дело наклоняются друг к другу, шепчутся и хохочут. Меня охватывает кошмарная ревность. Неужели брюнетка и правда такая юморная? Вот уж не думала. С виду тихоня-тихоней.

Брюнетка вплотную придвигается к Артёму и почти вдавливает в него свою внушительную грудь. Меня прямо передергивает. Нормально, да? Еще бы отдалась ему тут, на стуле.

– А у вас что? – щиплет меня за колено копия Фрекен Бок.

Я вздрагиваю и с огромным трудом отвлекаюсь от флиртующей парочки.

– Что, простите?

– У вас что сегодня было хорошего?

– О! У меня? – Я не сразу вспоминаю про собственное задание. – Так много всего… Даже не знаю, с чего начать. Сегодня у меня просто какой-то фонтан удач.

– Да вы что?

– Ага, – киваю я, улыбаясь даже шире обычного. Оказывается, во мне скрыты огромные резервы улыбчивости. – Во-первых, я выспалась. Во-вторых, обновила гардероб. Вот кофточку приобрела.

– Вам очень идет, – поддакивает копия Фрекен Бок, внимательно меня разглядывая. – И лифчик симпатичный, прям такие кружавчики!

Я опускаю глаза в вырез. Ого! Действительно, лифчик прилично вылез. Ну ничего-ничего, другие вообще грудь на незнакомых мужиков складывают и не смущаются. Я подтягиваю кофту повыше и продолжаю:

– Еще у меня сегодня один тренинг удивительнее другого. Столько людей чудесных приходит, аж сердце радуется.

– Ой, правда, – розовеет копия Фрекен Бок. – У нас такая приятная компания подобралась. И главное, столько мужчин интересных. Может, кто-то из девочек даже устроит свое счастье. Вот, к примеру, эти двое так здорово смотрятся друг с другом, – она показывает на Артёма с брюнеткой и подмигивает мне заговорщицки. – Готова поклясться: между ними уже проскочила искра.

Мне хочется запустить в брюнетку чем-нибудь тяжелым. Как же она меня бесит! Такое чувство, что еще секунда, и она начнет раздеваться. Ну нельзя же так.

Я резко встаю и громко хлопаю в ладоши:

– Заканчиваем упражнение.

Народ разочарованно гудит, но я непреклонна:

– Заканчиваем и возвращаемся на свои места.

Глава 14

Брюнетка, обои и вафельница

Чтобы участники моего тренинга не заскучали, сразу подкидываю им новое упражнение, называется «Мое комфортное место». Прошу всех закрыть глаза и представить себя в каком-нибудь чудесном уголке. Объясняю, что это поможет расслабиться и наполниться энергией.

– Почувствуйте, как солнце ласкает вашу кожу. Оно такое приятное, не горячее, – воркую я, стараясь, чтобы голос звучал успокаивающе. – Сосредоточьтесь на запахах…

Артём аккуратно вкладывает мне в руку клочок бумаги. Я смотрю на него вопросительно.

– Записка, – шепотом поясняет Артем и показывает жестами, что надо развернуть.

Я быстро расправляю свернутый листок и продолжаю бормотать:

– Почувствуйте запах травы… А может, рядом с вами есть какой-то водоем?

Хм, а у Артёма прикольный почерк.

«Признайтесь, что скучали по мне, – написано в записке печатными буквами. – Вы так на меня смотрели!»

Лицо у меня вспыхивает. Вот нахал! Э-э-э… О чем я только что говорила? Я обвожу взглядом расслабленные лица участников и добавляю с сомнением:

– Представьте, что вы ложитесь на землю и смотрите на небо…

– Ой, а без этого никак? – почему-то начинает волноваться копия Фрекен Бок. – Просто я не могу прямо сейчас лечь на землю.

– Почему?

– Я представила, будто плыву по озеру на надувном матраце.

– Ничего страшного, – успокаиваю я. – Оставайтесь на матраце, просто мысленно поглядите на небо. Все поглядите на небо. Видите, какие красивые над вами облака? Большие и пушистые. Побудьте с ними несколько секунд…

Пользуясь паузой, я быстро строчу послание для Артёма:

«Я гляжу, вы просто гений коммуникабельности! За одно упражнение завели себе новую подружку».

«Да вы ревнуете? Отлично! Это значит, что я вам нравлюсь», – почти сразу пишет Артём в ответ.

«Не обольщайтесь. Просто тренинг не то место, где надо клеить девушек. Это не этично».

– И долго нам на облака пялиться? – с раздражением любопытствует брюнетка и вытягивает длиннющие ноги.

Готова поспорить, она подсматривала за Артёмом и просекла нашу переписку. Я тороплюсь дать участникам еще одну команду:

– Обратите внимание на звуки, которые есть в вашем комфортном месте. Наверное, это пение птиц, шум моря, шорох деревьев. Насладитесь этими звуками.

– У меня шея затекла, – с раздражением заявляет обаятельная толстушка. – А еще у меня спина больная, я не могу долго лежать на земле.

– Но это же только фантазия, – удивляюсь я.

– У меня очень яркое воображение, потому спину уже начинает ломить.

– А ты, как я, – плюхнись на матрац, – советует копия Фрекен Бок и зевает. – Только выбирай потолще.

Толстушка несколько секунд ерзает, а потом расслабляется.

– О да! Так намного лучше.

Я приосаниваюсь и чуть понижаю голос, чтобы он обволакивал и убаюкивал:

– Прислушайтесь к собственным мышцам. Ощутите, как они расслабляются, тяжелеют… Почувствуйте, как каждая клеточка наполняется теплом и энергией…

– Хрр-псс! Хрр-псс!

Участники по очереди открывают глаза и удивленно переглядываются.

– Хрр-псс! – вовсю похрапывает копия Фрекен Бок, уронив голову на грудь. – Хрр-псс!

Бедная! Все-таки три сына – это еще та нагрузка для нервной системы. Да и для бюджета накладно.

– Хрр-псс!

Народ начинает хихикать. Копия Фрекен Бок чуть хмурит брови, морщит переносицу и бубнит сквозь сон:

– Нет, не надо стирать хомячка. Немедленно вытащи его из машинки…

Легкие смешки переходят в громогласный хохот, наша соня дергает головой и просыпается.

– А? Что? Коленька уже вернулся из школы?

* * *

После «Комфортного места» я провожу еще пару упражнений на сплочение и распускаю всех по домам. В душе теплится глупенькая надежда, что Артём задержится дольше остальных и пофлиртует со мной еще немного, но на нем почти сразу повисает брюнетка:

– Ой, ты не рассказал мне, чем кончился тот поход.

Она почти силой волочет Артема из кабинета, а тот очень вяло сопротивляется. В дверях он немного медлит, оборачивается и глядит на меня с немым вопросом, но я делаю вид, что не замечаю его взгляда. Неужели он серьезно думает, что я буду биться за него с какой-то вертихвосткой? Делать мне больше нечего! У меня вообще-то гордость есть и чувство собственного достоинства.

Кабинет быстро пустеет, и я неторопливо собираю разбросанные повсюду клочки бумаг, выбрасываю их в ведро. Ох, чего это мне так грустно? Вроде сейчас домой пойду, наоборот надо радоваться.

Я выключаю свет и запираю кабинет, спускаюсь в гардероб. Дом культуры уже готов погрузиться в сон: почти везде темно, очень тихо и пахнет мандаринами.

– Майя, ну где же ты ходишь? – негодует старенькая гардеробщица. – Я только из-за твоих вещей домой и не иду.

– Извините, – бормочу я и быстро выскакиваю на улицу, даже не застегнувшись.

На крыльце меня накрывает разочарованием. Надо же… Оказывается, я все-таки надеялась, что Артём отделается от брюнетки и подождет меня снаружи. Но так бывает только в кино, а не в реальности. Я еще раз оглядываю пустое крыльцо, и из груди сам собой вырывается несчастный вздох.

Как же меня бесит эта гадкая надежда! Только зазеваешься – она соорудит башню на песке, а ты потом корчишься от боли, налетев на реальность. Вот с чего я решила, что действительно нравлюсь Артёму? С чего? Он, возможно, каждой девушке втирает то же, что и мне.

Я медленно застегиваю пуховик и оглядываюсь. А вдруг Артём и хотел меня подкараулить, но где-то задержался? Например, в туалет заскочил. Может, мне стоит немного побродить у крыльца?

Минут пять я с беспечным видом прохаживаюсь вдоль ступенек и глазею по сторонам. Мороз ощутимо крепчает. У меня жутко замерзают щеки и пальцы, и под ложечкой начинает посасывать от голода. Наконец в голову приходит очередная светлая идея: Артём вполне может дожидаться меня за воротами. Я беру ноги в руки и резво добегаю до калитки. Никого. Только снег – одной белой непроглядной стеной.

Ну почему? Почему со мной никогда не случается чудес? Я с унылым видом шкондыбаю к остановке и в красках представляю, как топлю Артёма в харчо.

* * *

Дверь нашей квартиры мне снова открывает Анатолий Иваныч, при виде него меня передергивает. Когда он уже вернется в свое Кочкино, а? У меня ощущение, что он гостит у нас целый год.

Лысик замечает мой битком набитый одеждой пакет и прямо руки потирает:

– А вот и наша Майя с маргарином, сейчас пирог забабахаем!

– Каким еще маргарином? Вы о чем? – Скинув сапоги, я всовываю ноги в теплые тапки и дергаю застежку пуховика.

В прихожую выглядывает мама.

– Дорогая, ты забыла купить маргарин?

– Какой еще маргарин? – начинаю раздражаться я. – Ты меня ни о чем таком не просила.

– Ну как же? – Мама задумчиво трет переносицу. – Я отправила тебе эсэмэску с просьбой купить маргарин и какао.

– У меня батарея сдохла, – вру я и, скинув пуховик, пытаюсь скрыться в комнате.

– Стоять! – командует мама, и я застываю с поднятой для очередного шага ногой. – Быстро за маргарином! «Магнит» работает до десяти.

– Мам, я вообще-то устала. Я с работы. Подождет ваш пирог до завтра.

Мать угрожающе сводит брови.

– Либо ты топаешь за маргарином, либо рисуешь два плаката для садика на тему «Праздник к нам приходит».

– Опять два плаката? А прошлогодние куда делись?

– Думаю, нянечки сожгли их под какое-нибудь заклинание, – серьезно отвечает мать. – Дед Мороз в том году тебе не удался.

Мне становится обидно.

– Если никому не нравится, как я рисую, почему газеты и плакаты постоянно поручают мне?

– Так от тебя меньше всего вреда. Помнится, когда тебе поручили пирог…

– Всё-всё! – перебиваю я. – Иду за маргарином.

Мама и Анатолий Иваныч счастливо улыбаются, а потом даже берутся за руки. Фу! Мое лицо кривится, как от лимона. Я быстро натягиваю пуховик и выбегаю из квартиры. Надо уже что-то делать с этими голубками. Такое чувство, что в следующий раз, придя с работы, я обнаружу, что они уже празднуют бракосочетание.

От мысли, что Анатолий Иваныч может стать мне новым «папочкой», становится совсем невесело. Да еще и на улице холод собачий. У меня прямо ноги немеют от мороза. Я опускаю глаза на свои оледеневшие ноги и останавливаюсь. Елки-зеленые! Переобуться забыла. Неудивительно, что пятки уже покалывает от холода. Я бью себя по лбу и оглядываюсь по сторонам: и ведь половину пути уже прошла, стоит ли возвращаться? Немного подумав, решаю, что нет.

В «Магните» довольно людно, и кажется, что на мои тапки никто не обращает внимания. Я слегка расслабляюсь и некоторое время изучаю желтые ценники: авось подвернется что-нибудь интересное по акции. Потом случайно вспоминаю про маргарин (эх, будь он неладен), иду к стойке с разноцветными пачками. Справа что-то грохает. Поворачиваюсь и вижу, что девушка поднимает с пола банку горошка. Мне кажется, или незнакомка кого-то мне напоминает? Я останавливаюсь, делаю вид, что заинтересовалась ананасами. Девушка наконец встает с корточек и кладет горошек в тележку. О боже! Это же брюнетка с моего тренинга.

Я отпрыгиваю за стойку с сухариками. Сердце у меня колотится так, словно за ближайшие полчаса ему нужно выполнить годовой план. Интересно, Артём тоже здесь? Только этого мне не хватало. Я не могу предстать перед ним в таком дурацком виде: в заснеженных тапках и старых носках с уточками. Ой, а вдруг он где-то в соседнем отделе? Я озираюсь, как последний параноик, но рядом трутся только замордованные жизнью тети.

Отряхиваю тапки и потихоньку выглядываю в проход. Брюнетка по-прежнему там, изучает надписи на банке с шампиньонами. Неожиданно к ней подходит пухленький мужчинка с огромной пачкой туалетной бумаги.

– Жень, такая подойдет?

Брюнетка некрасиво кривится.

– У тебя склероз, что ли? Сто раз говорила: мы берем трехслойную.

– Ладно, не бузи. Сейчас найду трехслойную. – Пухляк щиплет брюнетку за попу и весело гогочет на весь магазин. – Ты Костяну пюрехи не забудь, мама сказала: он последнюю сегодня доел.

Пухляк скрывается из виду. Я хватаю первую попавшуюся пачку маргарина и пробираюсь к кассе.

По дороге домой мне хочется подпрыгивать от радости: надо же, Артём не ушел с брюнеткой! Не повез ее к себе домой. Может, когда он придет на следующий тренинг, у нас даже что-нибудь завяжется…

– А какао где? – недоумевает мама, когда я, вернувшись домой, протягиваю ей маргарин. – Я же еще и какао просила.

– Вы издеваетесь?

– Да ладно, Наденька! – внезапно встает на мою сторону Иваныч. – Совсем мы девчонку загоняли. Ничего страшного, завтра пирог сделаю.

Мама глядит на него сияющими глазами.

– Как скажешь, Толенька. В принципе мы еще плов не доели, – она поворачивается ко мне. – Но ты, Майя, не раздевайся. Тебе еще нужно сбегать мусор выкинуть.

– Мусор?

Пока я надеваю сапоги, мама притаскивает из гостиной два огромных пакета с чем-то бумажным.

– Что это?

– Обои! – счастливым голосом комментирует Иваныч.

– Да, – не менее радостно поддакивает мать. – Мы с Толей посовещались и решили, что в гостиную нужны более светлые обои. Вот, пока оторвали старые. А завтра поедем в магазин выбирать что-нибудь новенькое.

* * *

Ночью я опять не могу заснуть. Иваныч, как всегда, храпит. А еще мне очень тревожно из-за собственного будущего, ведь ухажер из Кочкина хозяйничает у нас как у себя дома, а мать готова глядеть ему в рот. Что же будет дальше? Иваныч перевезет к нам свою сестру и племянников? Или снесет в нашей квартире пару стен, чтобы стало «уютней»? Нет, ну откуда он свалился на мою голову? Я верчусь с боку на бок, но тело всё равно затекает. А может, это фэн-шуй проклятый виноват? Я, конечно, в такое не верю, но ведь странное совпадение: мама сделала перестановку, и тут же нарисовался Иваныч. Может, завтра, когда останусь дома одна, попробовать поставить мебель на старые места?

– Майя, ты спишь?

Я чуть не подпрыгиваю до потолка.

– Мама?

От приоткрытой двери отделяется фигура в белой сорочке и плывет по комнате.

– Я хочу с тобой посоветоваться.

– Ночью? О чем?

Мама подсаживается ко мне и тараторит сдавленным шепотом:

– Хочу сделать Анатолию Ивановичу ответный подарок. За сережки. Вот только я уже голову сломала: никак не могу придумать, что же ему подарить.

Я собираю в кулак всю свою решимость:

– Мама, эти сережки…

– Может, коллекционный коньяк? – тут же перебивает мать. – Или собрание сочинений какого-нибудь классика? Ой, а может, купить Толе хорошие часы?

Наверное, мне стоит порадоваться, что в ее списке подарков хотя бы нет ночи любви. Но на радость сил почему-то нет.

– Майя, не молчи, – мама требовательно трясет меня за плечо. – Ты бы чего ему подарила?

«Обратный билет до Кочкина», – мысленно отвечаю я и вздыхаю.

– Майя?

Я обнимаю ее за плечи и сообщаю доверительно:

– Знаешь, мама, лучший подарок – это подарок, сделанный своими руками. Свяжи ему какой-нибудь свитер. Мужчины это любят. Только пряжу выбери повеселее: оранжевую, салатовую…

– Салатовую? – с сомнением переспрашивает мать.

– Конечно! Анатолий Иваныч заслуживает того, чтобы выделяться из толпы.

– Эх, Майя, что бы я без тебя делала? – Мама чмокает меня в лоб и быстро уходит.

* * *

На следующий день, в пятницу, у меня снова выходной. У меня вообще прикольный график: вторник-четверг я веду тренинги с четырех до девяти вечера, а в субботу и воскресенье рабочий день – четыре часа, с десяти утра до двух. Впрочем, свой выходной я провожу довольно глупо: прокручиваю в голове все свои встречи с Артёмом и мечтаю о том, как он в меня влюбится и решит соблазнить.

Наконец с шопинга возвращаются мама и Иваныч. Никаких обоев они, естественно, не купили, зато притаскивают домой какую-то странную вафельницу.

– В одном из супермаркетов была скидка, – поясняет мама, с гордостью демонстрируя приобретение. – Эх, заживем теперь! Будем делать трубочки с разной начинкой.

– Ты же терпеть не можешь вафли! – Я пытаюсь прикинуть, сколько может стоить новый кухонный гаджет, и мне становится нехорошо.

Интересно, хватит ли нам теперь денег, чтобы дожить до моей зарплаты?

– Не говори глупости, – мама с тревогой оглядывается на своего кавалера. – Я очень даже люблю вафли. И Толя их тоже очень любит. Я прямо сейчас замешу тесто и…

– А с обоями-то что? – перебиваю я. – Нам что, теперь до лета жить с ободранными стенами?

Маман оскорбленно фыркает:

– Какая же ты приземленная! На улице, вон, погода отличная, солнышко, потеплело до минус семнадцати, а ты про всякую ерунду думаешь. Со следующей зарплаты купим обои. Анатолий Иваныч уже обещал приехать помочь с ремонтом.

– Так он скоро уезжает? – От нахлынувшей радости я чуть в обморок не падаю. – Серьезно?

– Да, в воскресенье вечером Толенька едет в Кочкино.

Вау! Я даже согласна не сдавать обратно в магазин эту ужасную вафельницу! Я делаю пару движений из танца маленьких утят, а потом сгребаю маму в объятия. Она добавляет:

– Но в следующие выходные он обещал снова приехать к нам в гости.

– Зачем?

– Я пригласила его отметить с нами Новый год, и на следующий выходной он приедет, чтобы помочь мне купить продукты для новогоднего стола.

Глава 15

Жестокий мир искусства

В субботу я сама не своя от волнения. Почти час провожу у зеркала, пытаясь придать объем своим жиденьким волосам и замазать злосчастный синяк. Потом наряжаюсь в пожертвованное мне начальницей желтое платье. Крашу ресницы. Мне так хочется предстать перед Артёмом красавицей, что руки от избытка мотивации ходят ходуном. Тушь размазывается, ресницы слипаются. Чертыхаясь, я иду умываться, а потом снова берусь за кисточку.

– Мама, у меня шарик под диван закатился! – орет Алёнка так, словно начинается землетрясение.

– Попробуй достать его шваброй.

– Пробовала. Не получается. Он туда закатился, куда швабра не лезет.

– Значит, поиграй с чем-нибудь другим.

– Мама, помоги! – Алёнка начинает рыдать так громко, что звенит в батареях.

– Ладно-ладно, сейчас достану. – Я откладываю тушь и вооружаюсь рожком для обуви.

Но миссия не так уж и проста. Для того чтобы добраться до злосчастной игрушки, мне приходится серьезно раскорячиться рядом с диваном.

– Шарик мой любименький! – завывает Алёнка, бегая по комнате взад-вперед.

– Майя, немедленно прекрати мучить ребенка! – кричит из кухни мама.

Что за сумасшедший дом? Мне так никогда не собраться на свидание… Тьфу, ты! Я хотела сказать – на тренинг.

Мне удается подцепить шарик лишь с третьей попытки, он выкатывается из-под дивана, толкая перед собой огромный клок пыли. Этого еще не хватало! Я быстро оглядываюсь, чтобы выяснить, не прибежала ли из кухни мама. Ее нет, потому легким движением ноги пыль загоняется обратно под диван.

Я возвращаюсь к зеркалу. Так, а это что? У моего отражения на подоле какое-то красное уродливое пятно. Я перевожу взгляд с зеркала на платье, и сердце улетает в пятки: пластилин! Видимо, Алёна с утра снова лепила пельмени для своих кукол, и забыла остатки «теста» на полу. И что мне делать? Как очистить платье?

Немного подумав, решаю посмотреть в Интернете. Загружаю несколько страниц, читаю. Почти все хозяюшки рекомендуют заморозить платье, чтобы пластилин отстал сам. Но у меня ведь совсем нет на это времени!

Скрепя сердце я переодеваюсь в оранжевое и вывешиваю желтое платье на балкон.

– Мама! У меня опять шарик закатился под диван! – кричит Алёнка, когда я уже стаскиваю с вешалки свой пуховик. Просто ужасная черная полоса какая-то…

– Приду с работы – достану, – обещаю я и почти впрыгиваю в сапоги.

Так! Сумку взяла, кошелек взяла, ключи – вот они.

Я бросаю последний взгляд на себя в зеркале. Постойте! Один глаз-то я так и не докрасила. Мой взгляд цепляется за часы: без двадцати десять. Елки зеленые!

– Мама, достань мне шарик, или ты мне не друг! – причитает Алёнка из комнаты. – Если ты любишь свою дочь, ты должна выручить ее из беды.

Я сгребаю тушь со столика и выбегаю из квартиры: подумаешь, глаз не накрашен, на остановке докрашу, я так тысячу раз делала.

* * *

Дом культуры, как обычно, встречает меня праздничной атмосферой. В холле на табуретке сидит какой-то задорный дедушка, играет на баяне. Или это гармонь? Мелодия очень веселая, потому рядом с дедушкой куча народу, часть из которого весело приплясывает и даже посвистывает. Гардеробщица тоже бултыхается в общей толпе и даже строит дедушке-музыканту глазки. Я жду почти минуту, пока она вспомнит о своих обязанностях, потом не выдерживаю, машу пуховиком, как флагом.

– Зоя Михайловна! Возьмите у меня вещи.

Пожилая женщина машет на меня руками.

– Сама повесь! Повесь и айда к нам.

Я не любительница танцев, но справа от дедушки, кажется, стоит стол с какими-то яствами. И несмотря на то, что мне очень хочется увидеть Артёма, ноги сами несут меня к столу. Так, что тут у нас?

– Промоакция пирожкового цеха «Милый друг», – поясняют мне две молоденьких девочки в костюмах котиков. – Попробуете нашу продукцию?

– А давайте! – киваю я, потому что от тарелок с пирожками пахнет просто божественно.

Девочки вручают мне сразу три маленьких пирожка в пластиковой миске, и я отхожу в сторону, чтобы не мешать другим приобщиться к прекрасному.

– Красивое платье! – через минуту толкает меня в бок гардеробщица.

Старательно улыбаюсь.

– Ольга Викторовна отдала, это платье ее дочки.

– Какой дочки? – Зоя Михайловна таращится на меня с глубоким изумлением. – У Олечки же одни сыновья.

– Наверное, вы не поняли, – тороплюсь пояснить я, запихав в рот последний пирожок. – Я про директоршу, про ее дочку.

– Так и я про нее. У нашей Оли отродясь не было никаких дочерей.

– Да? – Я энергично жую. – Ничего не понимаю…

Дедушка-баянист затягивает новую бодрую песню.

– Айда плясать! – Гардеробщица хватает меня за руку и тащит в толпу.

В этой старой и худосочной с виду женщине столько силы, что вырваться у меня не получается. Хорошо хоть на бегу удается выбросить в ведро миску. Зоя Михайловна подтаскивает меня к дедушке и начинает хлопать в ладоши.

– Веселей, Коля! Веселей!

Мне кажется, что все вокруг глазеют на нас. Для приличия делаю пару движений плечом и переминаюсь с ноги на ногу.

– Не стоим столбом! Присоединяемся! – горланит гардеробщица и притопывает вокруг меня, а мне остается только махать руками с глупейшей улыбочкой на лице. – Веселей, народ!

Вокруг нас постепенно образуется хоровод, люди с удивленными лицами, видимо, сами от себя не ожидали, начинают притопывать по кругу, а дедушка с баяном только ускоряется.

Гардеробщица хватает меня под руку и начинает изображать что-то вроде канкана. Я пару секунд бестолково мотаюсь из стороны в сторону, но потом смиряюсь со своим положением и тоже пытаюсь задирать ноги.

– Веселей, народ! – подзадоривает гардеробщица и смеется. – Один раз живем.

Хоровод тоже включается в канкан. Топот стоит такой, что баяна почти не слыхать, а стены ощутимо содрогаются. Потом кто-то запевает:

– Калинка, калинка, калинка моя!

Толпа подхватывает песню и я тоже, хотя слов не знаю совершенно. Пару минут мы все кричим, и хохочем, и топаем. Признаться, я даже проникаюсь всеобщим весельем, хотя скакать с тремя пирожками внутри – это еще то удовольствие.

Наконец мелодия обрывается, и дедушка встает с табуретки, чтобы насладиться овациями. Все хлопают. Я тоже бью в ладоши и быстро-быстро пячусь прочь.

Несколько минут мне приходится отсиживаться в туалете, чтобы прошел нездоровый румянец от танца, а дыхание выровнялось. Неудивительно, что я опаздываю на занятие: когда врываюсь в двести восьмой на часах уже пятнадцать минут одиннадцатого.

– Доброе утро! – с улыбкой восклицаю я и тут же скольжу взглядом по головам. Внутри всё сжимается. А где Артём? Почему его нет? Может, он увидел мои буйные пляски в холле и решил, что с такой чокнутой девицей, как я, лучше не связываться?

– Мы думали, вы про нас забыли, – противным тоном замечает брюнетка. – Даже собирались расходиться.

– Жизнь иногда грубо вмешивается в наши планы, – бормочу я и быстро стряхиваю крошки от пирожков с воротника. – Но сейчас я научу вас одной вещи, которая поможет скрасить любое ожидание. Медитация осознанности называется. Для того чтобы ею заняться, закройте, пожалуйста, глаза.

– А? – копия Фрекен Бок глядит на меня с тревогой. – Опять глаза закрывать?

Я вспоминаю прошлое занятие и тут же вношу корректировки:

– Вам не надо. Вы и так отлично справитесь.

* * *

В перерыве между тренингами кое-как превозмогаю накатившую из-за отсутствия Артёма меланхолию и тащусь в кабинет начальницы. Завтра у меня два занятия у бабушек и надо организовать чаепития.

Я с огромным сомнением начинаю переговоры с Ольгой Викторовной, но стоит мне заикнуться о своих планах, она радуется, как ребенок. Вместе с самоваром выдает мне набор пластиковой посуды, две пачки заварки и огромный пакет каких-то дорогущих с виду конфет. Так странно!

– Слушайте, а кто финансирует наши кружки? – совершенно неожиданно вырывается у меня. – Я так поняла, люди за занятия не платят.

– Не платят, – с гордостью подтверждает начальница. – Наш дом культуры существует за счет денег частных инвесторов, благотворителей.

Она так гордо поводит плечами, словно лично охотилась на спонсоров по всему городу. Хотя кто знает…

Я удивленно качаю головой:

– Вот уж бы не подумала, что кто-то будет платить за то, чтобы другие пили чай.

Ольга Викторовна аж подпрыгивает от моей наглости, потом хмурит брови.

– Вокруг нас много людей, готовых вкладываться в культуру.

– И в тренинги позитивного мышления?

– Позитивное мышление сейчас особенно востребовано, ты же видишь по своей посещаемости.

– Мне этого не понять.

– Почему?

– Какая разница: оптимист ты или пессимист? Реальность от этого не меняется.

– Меняется, еще как меняется! Когда ты – оптимист, людям с тобой хорошо.

Я гляжу на начальницу с сомнением. Она кивает.

– Да-да, позитивное мышление, оно же как этот… Татуаж бровей! Ага! Оно делает тебя привлекательнее. Люди ходят на твой тренинг, чтобы улучшиться. Чтобы перестать отравлять жизнь другим своей кислой физиономией и нытьем. – Начальница вдруг хлопает себя по бедру: – У меня ж еще и вафли где-то были, с недавней промоакции. Сейчас поищу. – Она методично инспектирует ящики своих огромных шкафов и параллельно разглагольствует: – Вкладываться в тренинги очень даже полезно. Ведь оптимизм заразен. Люди, подцепившие его, принесут позитив на почту, в магазины, в трамваи…

– Слушайте, а что там с моими занятиями по английскому? – вспоминаю я. – Неужели группа так и не набралась?

– Не набралась, – не отворачиваясь от шкафа, бурчит начальница.

Я вздыхаю: почему люди не хотят учить языки? Английский мог бы помочь им найти новую работу или любовь.

– О, вот какая-то коробка! – Ольга Викторовна ненадолго прерывает свои поиски и внимательно изучает находку. – А нет, это презервативы. С еще одной промоакции.

Мой взгляд скользит по окну: на улице снова идет крупный пушистый снег. Гулять под таким, наверное, одно удовольствие, особенно под руку с каким-нибудь красивым мужчиной вроде Артёма. Ой, о чем это я?

– Может, вот это вафли? – Начальница вытаскивает из шкафа еще одну коробку, завернутую в потертую темную бумагу. – Хотя что-то не похоже.

Она быстро освобождает коробку от шуршащей обертки и вглядывается в надписи.

– Чай для похудения. У тебя там, на тренинге, никому не надо?

– Нет.

– Ну ладно, пущай еще полежит, – Ольга Викторовна заталкивает чай обратно в шкаф и наконец натыкается на вафли. – Ага, все-таки не съела…

Она осторожно, словно хрустальную вазу, передает мне большую желтую пачку.

Хм, я таких вафель раньше никогда не видела. На всякий случай проверяю срок годности (с ним – порядок), а потом изучаю упаковку.

– Безглютеновые?

– Чего? – Начальница выхватывает у меня пачку и несколько секунд бестолково вертит в руках. – Нет, нормальные.

– Тут написано «глютен фри».

– Ох ты ж господи! Теперь что, и вафли-фри бывают? – Начальница возводит глаза к потолку, а потом обнадеживающе похлопывает меня по плечу. – Ничего страшного, бабушки у нас неприхотливые, за раз всё стрескают.

* * *

Вернувшись с работы домой, застаю возмутительную картину: маман и Иваныч смотрят в гостиной какую-то советскую комедию, а мой ребенок, преступно оставленный без присмотра, наклеивает на обои в кухне аппликацию из конфетных оберток. Я хватаюсь сначала за голову, потом за сердце, потом снова за голову.

– Алёна, ты чего творишь-то? Ты что, сожрала все конфеты, что есть дома?

– Нет, это деда Толя, – не отрываясь от творчества, рапортует дочь. – Он сказал, что когда мозгами работаешь, сладкое требуется.

– А он что, сегодня мозгами работал? – Голос у меня как-то сам собой наполняется сарказмом. – Интересно, над чем. Программу передач изучал?

– Он и бабушка сегодня кроссворд разгадывали, – Алёна смотрит на меня как на глупышку, а потом раздраженно швыряет в сторону какой-то тюбик. – Тьфу, опять клей закончился, на эту стену не хватило.

Я оглядываюсь и цепенею: в кухне, оказывается, целых три стены залеплены какими-то цветастыми обрезками. Нет, это совершенно невозможно! Это какое-то преступление против человечества.

Сердце пускается в карьер, а ноги сами несут меня в гостиную. При моем появлении Иваныч и мать отшатываются друг от друга и пытаются сделать нарочито невозмутимый вид. Я вырубаю телевизор.

– Мама! Вы почему не следите за ребенком? Вы чем тут вообще занимаетесь?

Иваныч подозрительно краснеет, а у мамы начинают бегать глаза. Я снова хватаюсь за голову: да что, черт возьми, происходит? Моя мать запала на какого-то деревенщину?

– Доченька, ты сегодня рано… – пространно говорит маман и, нервно сглотнув, поправляет волосы.

Внутри меня всё клокочет.

– Вы хоть видели, во что Алёна превратила кухню? Вы зачем дали ей клей?

– А что случилось-то? – Иваныч встает с дивана и незаметно одергивает рубашку.

– Сходите и посмотрите!

«Ромео» и «Джульетта» пару секунд недоуменно переглядываются, а потом с церемонным видом шествуют на кухню. Там моя дочь уже вовсю дорисовывает фломастерами недостающие элементы своего панно.

– Алёнушка, да как же это? – Мама оседает на табуретку и незаметно поглаживает пальцами одну из новых сережек. – Ты же обещала не шалить.

– Я и не шалю. Я украшаю наш дом.

– А, по-моему, очень даже ничего получилось, – говорит Иваныч и с преувеличенным усердием ерошит Алёнкины волосы. – Такие миленькие цыплята.

– Чего? – оскорбляется дочь. – Какие цыплята? Это вообще-то цветочки!

Иваныч обиженно хмурится, а потом тыкает пальцем в один из цветных элементов.

– Вот это точно цыпленок.

– У тебя проблемы со зрением? Это гладиолус.

– Алёна, нельзя так с взрослыми разговаривать, – спешит одернуть маман, а потом смотрит на меня. – Это всё твое дурное влияние, Майя. Ты вконец избаловала девочку.

– Да что вы говорите? – Я прямо обалдеваю от такой наглости. – При мне ребенок хотя бы не портит обои.

Иваныч потирает лысину и глядит на меня с осуждением.

– Твоя мать права, деточка. Это всё твой дурной пример. Ты же сама всякую ерунду по дому расклеиваешь, а хочешь, чтобы ребенок за тобой не повторял.

– Ерунду по дому? Вы о чем вообще?

– Вот об этом, – Иваныч показывает на мамины плакаты с аффирмациями и покачивает головой. – Об этих вот растяжках про мужиков и счастливую жизнь.

– Что? Да это вообще не…

Мать подскакивает со стула и зажимает мне рот рукой.

– Майя, не спорь со старшими! Немедленно сними свои идиотские плакаты.

– Амгхм-гхм, – пытаюсь возразить я сквозь ее ладонь.

Мама становится белее мела, а потом на ее щеках проступают нездоровые алые пятна. Ох, как бы у нее давление не подскочило! Она изо всех сил подмигивает мне то одним, то другим глазом.

– Будь человеком, доча. Тебе ведь не трудно.

Я умираю от бешенства, но заставляю себя кивнуть: мамино здоровье – это все-таки святое, да и мою тягу к самопожертвованию еще никто не отменял. Наконец она меня отпускает и еле различимо шепчет:

– С меня шоколадка.

– Две, – отвечаю я и иду сдирать ненавистные аффирмации.

Глава 16

Ай эм хеппи вэри мач

В воскресенье просыпаюсь в ужасном настроении. Куда мы катимся? Скоро Новый год, а квартира напоминает обитель чокнутого: в гостиной ободранные стены, в кухне – аппликации, мебель стоит черти как. А еще у меня нет штор. Интересно, среди соседей есть извращенцы с биноклем?

– Мам, а когда мы будем писать письмо Деду Морозу? – выводит меня из задумчивости голос дочери.

– Э-э… Скоро.

Алёнка забирается на мой диван и начинает бодро подпрыгивать, как на батуте.

– Хочу мешок конфет. И много платьев. Еще мне надо куклу, которая поет песни. И клипсики. И бусы, как у Каринки. И…

Я пытаюсь чуть сгруппироваться, чтобы очередной прыжок дочери не закончился приземлением на мои конечности.

– Алёна, нельзя требовать от Деда Мороза такую кучу всего! У него не так много денег, чтобы дарить каждому ребенку горы подарков.

Она начинает смеяться.

– Ты глупая? Дед Мороз – волшебник, ему не нужны деньги, он может подарки просто наколдовать.

– Он подумает, что ты жадная, если так много попросишь. И ничего не подарит.

– Тогда мы на него нажалуемся, – веселится Алёна. – Бабушка говорит, если кто-то плохо делает свою работу, на него надо жаловаться.

Она еще раз подпрыгивает, но зацепляется за одеяло и обрушивается на меня.

– Ай! – Я подпрыгиваю от боли, как кошка.

Алёна сваливается в сторону и мгновенно делает сострадательное лицо.

– Ты ушиблась, моя маленькая? Дай пожалею.

Я соскакиваю с дивана и отбегаю на безопасное расстояние.

– Не надо! Не надо меня жалеть.

– Но я же так тебя люблю, мамулечка! – Алёна тянет ко мне вытянутые губки.

От страха я вываливаюсь в коридор и натыкаюсь на маму и Иваныча. Они целуются в прихожей. Целуются!

– Очень доброе утро! – выкрикиваю я, хватаясь за стену, чтобы не упасть из-за глубокого потрясения.

Мама отшатывается от Иваныча и бледнеет.

– Ой, вы уже проснулись? А мы тут по магазинам собрались.

– Я заметила.

– Толе соринка в глаз попала, – поспешно оправдывается мать, непроизвольно вытирая пальцами губы. – Никак не можем достать.

Анатолий Иваныч демонстративно моргает.

– Да, соринка. Я бы даже сказал, целое бревно.

– А водой промыть не пробовали?

– Сейчас попробую, – гость из Кочкина быстро скрывается в ванной.

Я складываю руки на груди и гляжу на мать с осуждением. Она вздергивает подбородок.

– Это всё случилось, потому что кое-кто плохо убирается. Да-да! Сколько раз говорила: протирай шкафы, собирай паутину под потолком. Скоро нам всем тут придется ходить зажмурившись из-за тонн пыли в воздухе.

* * *

Дурацкое начало дня серьезно меня подкашивает, и на работу я являюсь уже без сил. На мне любимая кофточка с Микки-Маусом (в пику вчерашним попыткам нарядиться), под мышкой – ненавистная «Азбука оптимиста». Я медленно плыву по коридору и мечтаю о том, чтобы рабочий день быстрей закончился. Мечтаю о диване и каком-нибудь веселом фильме, который можно посмотреть под попкорн, а лучше под бутерброд с чесноком и салом.

– Хау а ю, Таня? – доносится из открытой двери незнакомого кабинета на первом этаже.

Что? Я застываю на месте и вся обращаюсь в слух.

– Ай эм файн, Федор Николаич, – отзывается женский голосок. – Ай эм хеппи вэри мач. И вэва из файн. И люди вокруг… Тьфу! Пипл вокруг файн ту.

Ноги сами несут меня к открытым дверям, а любопытство почти рвет на тряпки. Не успев смутиться, я заглядываю в кабинет и изумляюсь. За партами сидит с десяток разновозрастных тетенек, а у доски мнется какой-то очкастый дохляк в голубом свитере с оленями.

– Помилуйте, что это у вас тут происходит? – В душе у меня все медленно переворачивается.

– Гуд морнин, – поворачивается ко мне очкастый и кивает на одну из парт. – Присаживайтесь. Вы новенькая, да? Вот из ер нэйм?

– Что? – У меня даже в голове не укладывается происходящее.

– Как зовут, спрашиваю, – приосанивается очкастый и улыбается. – Сит даун, плис.

– Сит даун? – Меня начинает мелко потряхивать от накатившего бешенства. – Я сейчас тебе такой сит даун устрою! Мало не покажется. Ты кто такой вообще? Откуда взялся?

Очкастый немного тушуется и предусмотрительно отходит от меня на пару шагов:

– Я преподаватель английского, девушка. Чего вы на меня наезжаете? Не понимаете английского языка, так бы сразу и сказали.

Я поворачиваюсь к аудитории и даже нахожу среди нее пару знакомых лиц.

– У вас что, кружок английского языка?

– Ну не пения же, – вякает очкастый и что-то роняет.

– И давно это у вас?

– Со среды занимаемся, – отвечает женщина в первом ряду. – Уже двадцать фраз выучили. Скоро письма будем иностранцам писать. Я себе, кстати, уже одного приглядела. В этом… как его? Тындере!

– Вот как? – У меня такое чувство, что земля готова уйти из-под ног.

– Там такой выбор мужиков! – счастливо улыбается женщина. – Глаза разбегаются.

Я поворачиваюсь и пулей вылетаю из кабинета. Мне даже дышать тяжело из-за своего открытия. Вот ведь как оно, оказывается! Ольга Викторовна меня подло обманула, объегорила, как наперсточник доверчивого гражданина. На самом деле вокруг полно людей, которые хотят заниматься иностранным языком. Вокруг полно людей, которые хотят менять жизнь, а не учиться принимать гадости за радости.

Но зачем начальница так поступила со мной? Почему? На глаза наворачиваются слезы. Смахиваю их рукавом. Нет, я больше не могу здесь работать, не могу бултыхаться в болоте вранья и грубых подстав. Я перекладываю «Азбуку оптимиста» из одной подмышки в другую и топаю к начальнице – увольняться.

К несчастью, кабинет Ольги Викторовны закрыт. Я несколько раз дергаю за ручку, а потом с ожесточением стучу в дверь целую минуту. Ничего. Кажется, начальница опять где-то лазает. Немного подумав, иду к гардеробу.

– Зоя Михайловна, вы не видели Ольгу Викторовну?

Гардеробщица пьет чай с баранками, почитывая Донцову. Она крайне неохотно отрывается от своего занятия и глядит на меня с недоумением.

– Где Ольга Викторовна? – повторяю я с раздражением.

Зоя Михайловна откладывает баранку и несколько секунд сосредоточенно чешет затылок. Потом вдруг спохватывается:

– Так у нее ж сегодня выходной. Должен же человек хоть иногда отдыхать.

– Да? Жалко, – мне становится совсем грустно. – А баранкой не угостите?

Гардеробщица с сомнением косится на пакет с баранками, а потом, вздохнув целых два раза, все же подает мне одну.

– На, а то совсем тощая.

– Благодарю! – киваю я и тут же вгрызаюсь в угощение. Вот ничего не могу с собой поделать: на нервной почве всегда жутко хочется есть.

Немного пострадав у гардероба, я плетусь к своему кабинету. По дороге изо всех сил пытаюсь себя подбодрить. Всего три тренинга, мне надо провести всего три тренинга! А уволиться я смогу хоть завтра – специально приеду в дом культуры, несмотря на выходной.

– Доброе утро, – доносится из-за моего плеча знакомый голос.

От неожиданности я вдыхаю кусочек баранки и начинаю истошно кашлять.

– Но-но! – говорит Артём, а это именно он подкрался ко мне сзади. – Не надо так пугаться.

Он несколько раз бьет меня по спине, после чего злосчастная баранковая, или бараночья? крошка наконец выскакивает обратно.

– Признаться, я ожидал немного другой реакции.

– Какой? – Я неуклюже пытаюсь спрятать баранку за спину и роняю «Азбуку оптимиста» Артёму на ногу.

– Ох ты ж… – Он закусывает губу, а потом с любопытством глядит под ноги.

Я быстрее наклоняюсь, чтобы поднять книгу.

– Что это у вас?

– Где?

– Что вы там едите?

Кажется, я краснею.

– Баранку.

– Поделитесь?

– Самой мало, – сердито отвечаю я и запихиваю баранку в карман джинсов.

– О, да вы опять в этой милой кофточке, – Артём одобряюще кивает, а потом обнимает меня за талию.

Я чуть вздрагиваю, но почему-то не отстраняюсь. Мы так и идем в обнимку в сторону двести восьмого.

– Какими судьбами в нашем оплоте культуры? – немного подумав, спрашиваю я.

– Пришел на ваш тренинг.

– Кажется, вы немного промахнулись. Ваша группа занимается по четвергам и субботам, а сейчас у меня занятие с пожилыми людьми.

– А может, я стар душой? – не сдается Артём. – Может, мне комфортней в обществе старшего поколения?

– У нас будут чаепитие и беседа о тонкостях отопления.

– Здорово! Как раз то, что мне сейчас действительно нужно.

Мы останавливаемся у дверей в кабинет.

– Вы хорошо подумали? – уточняю я, стараясь не выдавать внезапно нахлынувшей радости.

– Ой, у вас синяк, – Артём нежно касается моего виска, и от его прикосновения по телу бежит приятная волна. – Как вас так угораздило?

Я невольно облизываю губы и задерживаю взгляд на его красивых глазах.

– Профессиональная травма.

– Кто-то не хотел мыслить позитивно?

– Вроде того, – киваю я и, улыбаясь, шагаю к своим бабушкам.

* * *

– Ну наконец-то! – раздраженно восклицает при виде меня Миссис Летнее Платье, она возводит глаза к потолку и старательно обмахивается огромным испанским веером. – Мы уже начали думать, что вы схватили кишечный грипп, и чаепитие отменяется.

– Нет-нет, самочувствие у меня великолепное! – Я излучаю жизнерадостность и задорно трясу безглютеновыми вафлями. – Сейчас оторвемся по полной.

– О! Значит, я правильно магнитофон взяла! – радостно отзывается одна из бабулек, та, что похожа на облачко.

Она включает в розетку какую-то странную бандуру и вставляет в нее видавшую виды кассету. Через секунду из динамиков бандуры раздается песня «Тату» «Я сошла с ума».

Бабушки глядят на Облачко с изумлением.

– Внук подогнал, – объясняет та и чуть пританцовывает. – А что? По-моему, ничего.

Я бросаюсь к столам в углу комнаты и пытаюсь развернуть их так, чтобы образовалась буква «П». Мои «силовые упражнения» почти сразу прерывает Артём: он подкрадывается ко мне со спины и сгребает в объятия, после чего почти прижимается губами к моему уху:

– Майя, позвольте я сам всё сделаю. Просто объясните мне, чего вам хочется?

На ум почему-то приходят исключительно пошлости. Я, кажется, даже краснею. А еще у меня подгибаются колени от его близости.

– Я вот скатерки принесла, – словно из-под земли рядом с нами вырастает Миссис Паутинка. – Для уюта.

Я благодарно киваю пожилой женщине и отстраняюсь от Артёма. Потом объясняю ему, как составить столы.

– Слушай, милок, а мы с тобой нигде не встречались? – Миссис Паутинка напяливает очки и сосредоточенно вглядывается в Артёма. – Ты случайно не Клавдии Анисиной сын?

– Нет, – недоуменно хмыкает он, а потом принимается за перестановку.

– Странно! – Миссис Паутинка чуть ежится и даже дышит на пальцы. – Значит, обозналась.

Она подсаживается к батарее, но и оттуда с неприкрытым подозрением косится на Артёма. Выглядит это весьма забавно.

Песня «Тату» сменяется «Ручьем» Кадышевой, бабушки одобрительно гудят и пытаются подпевать. Миссис Летнее Платье начинает кружиться со своим веером, как самая настоящая испанка. Подол ее алого сарафана так и взвивается, так и надувается ярким колоколом.

– Никитична, ты бы прыть-то свою умерила, – ревнивым тоном замечает Паутинка. – В нашем возрасте такие пляски до добра не доведут.

Летнее Платье только улыбается и кокетливо поводит плечами.

Расставив столы, Артём уходит с электрическим самоваром на поиски воды, а я быстро расстилаю скатерти. Они чуть потертые, но с забавными рисунками – с котиками. Кое-кто из бабушек выставляет на стол принесенные сладости. Я раскладываю их по пластиковым тарелочкам вместе со своими конфетами и вафлями.

Через пару минут стол ломится от угощений. У нас есть: корябушки с творогом, подгоревшие блинчики с вишней, сморщенные пирожки с повидлом и много-много карамели. Как же я ее ненавижу!

Миссис Паутинка несколько раз обходит стол, а потом, тяжело вздохнув, достает из пакета свое кулинарное творение. Только я никак не пойму, что это. Выглядит как странная лепешка в белых разводах.

– Рулет, – горестно признается Паутинка. – Со сливочным кремом.

– Дорогая, ты использовала его вместо подушки? – хохочет чуть запыхавшаяся Миссис Летнее Платье, не переставая кружиться.

– Нет, это я поскользнулась. Прямо у самого крыльца. Куда только дворник смотрит…

– Ничего-ничего, уверена, что вкусовые качества не пострадали, – тороплюсь утешить я и пилю рулет-лепешку пластиковой вилкой.

Когда Артём возвращается с водой и все мы дружно ждем закипания самовара, в мою головушку приходит мысль о том, что не мешало бы изобразить бурную деятельность.

– А давайте-ка выполним небольшое упражнение, – бодрым тоном предлагаю я и достаю с подоконника стопку листочков и ручки. – Опишите, пожалуйста, хотя бы одно хорошее событие, которое случилось с вами на этой неделе. Потом мы сложим бумажки в мешок и будем вытягивать по одной. Я буду зачитывать написанное, а вы попробуете отгадать автора каждой записки.

Бабушки делают страдальческий вид, а кое-кто даже начинает жаловаться, что забыл дома очки. Я хмурю брови и складываю руки на груди. Кажется, это действует. Мои бабули рассаживаются по углам и погружаются в задумчивость.

Почти сразу Артём передает мне очередную записку: «Вы выглядите такой счастливой! Признайтесь, вы рады меня видеть?»

Я непроизвольно показываю ему язык, а потом царапаю ручкой ответ: «Вы всегда так зациклены на собственной персоне? Мое настроение никак не зависит от вашего присутствия. Просто удалось хорошо выспаться».

«Я вам завидую. А меня последние ночи мучила бессонница: мысли о вас не давали уснуть».

«Надо просто меньше пить кофе, – сухо отвечаю я. – Тогда со сном не будет никаких проблем».

«Если б дело было только в кофе…»

– Долго не думаем, бабуленьки! Пишем первое, что придет в голову, – подгоняю я своих подопечных, потому что из самовара уже валит пар.

Артём вручает мне очередную записку: «Может, дадите мне свой номер телефона? Я буду звонить вам каждый раз, когда мне будет остро не хватать позитива».

«По-моему, вы спутали меня с телефоном доверия, – парирую я. – Его номер, кстати, висит внизу, на стенде с расписанием».

Я подымаюсь из-за стола и вытряхиваю крошки из черного пакета от творожных корябушек.

– Так, всё! Сдаем листочки.

Все бросают в пакет свои записки, и мы рассаживаемся за столами. Я наливаю в чашки кипяток и передаю их по живой цепочке. Бабушки оживленно гудят:

– Девоньки, не транжирим заварку… Завариваем один пакетик на четыре чашки… Заботимся о цвете лица…

Артём достает откуда-то мандарины, бодро чистит их и тоже передает по цепочке. В воздухе воцаряется аромат Нового года.

– Ну что? Готовы отгадывать? – спрашиваю я, когда убеждаюсь, что никто не остался без чашки.

– Готовы.

– Тогда начнем. – Я достаю из пакета первую записку и бодро читаю: – «Во вторник внучка прислала нам посылку из-за границы. Полный мешок сладостей. Мы с дедом своими вставными зубами такое не угрызем, но всё равно приятно. Можно соседских детей угощать. Какая-никакая, а экономия!»

Сразу несколько пожилых женщин поворачиваются к бабушке-облачку, которая в этот момент энергично замачивает вафлю в чае.

– Таисия, это не ты ли настрочила? У тебя же внучка пару лет назад в Америку замуж вышла.

Облачко довольно краснеет.

– Угадали.

– Ого! А я никогда заморских сладостей не пробовала, – с завистью цедит Миссис Паутинка. – Ты на следующее чаепитие сюда их неси. У меня вот импланты, я всё прекрасно угрызу.

Я невольно закатываю глаза: неужели бабули думают, что у нас теперь каждый раз будет чаепитие? Воспользовавшись моим замешательством, Артём достает из пакета другую записку и читает:

– «На этой неделе я познакомилась с мужчиной своей мечты. Теперь всё время думаю о нем. Всё время. У него тело греческого бога, а глаза как два бездонных озера».

Кажется, я перестаю дышать. Вот идиот! Нашел время прикалываться. Артём глядит на меня со счастливой улыбкой, а потом даже подмигивает:

– Кажется, я догадываюсь, кто это написал…

– Не смешно, – шепчу я и из мстительных побуждений больно пинаю его ногой по голени.

Все бабушки дружно поворачиваются ко мне.

– Маечка, это ты написала, да? Как чудесно! Но кто же этот прекрасный рыцарь?

Щеки у меня превращаются в два пунцовых яблочка.

– Я ничего подобного не писала. Кажется, у кого-то проблемы со зрением… – Я несколько раз пытаюсь выхватить у Артёма записку, но ничего не выходит.

Вот невезуха! У меня прямо кулаки сжимаются от злости. Секунд пять я старательно делаю вид, что потеряла к записке всякий интерес, а потом резко соскакиваю со стула и снова пытаюсь сцапать злосчастную бумажку. Артём сначала упорно прячет руки за спину, а потом каким-то неведомым образом усаживает меня к себе на колени. Я впадаю в легкое оцепенение.

– Да я это написала! Я! – начинает хохотать Миссис Летнее Платье. – Вчера водила внуков в бассейн и там познакомилась с новым кавалером. Иннокентием зовут. Уже звонил мне утром, приглашал в ресторан.

– Везет же некоторым! – опять с завистью бормочет Миссис Паутинка. – А меня вот в ресторан никто что-то не зовет. Наверное, рылом не вышла.

– Танюша, тебе ли жаловаться? – непонимающе глядит на нее Летнее Платье. – Я-то уже лет десять как вдова, а у тебя муж жив-здоров, не кашляет.

Миссис Паутинка вздыхает и тянет руку к пирожку.

– Так от моего Коленьки ресторана разве дождешься? Хорошо, если холодец сам сварит – уже праздник!

Кажется, щеки становятся еще краснее, чем до этого.

– Извините, – шепчу я так тихо, чтобы слышал только Артём. – Я подумала, что вы всё выдумали.

Он отвечает мне странным взглядом, а потом легонько убирает прядь волос с моего лица.

– Надо признать, что последствия вашей ошибки весьма приятны…

Мое оцепенение как рукой снимает. Я отлепляю себя от мужских колен и возвращаюсь на свое место. Сердце так и бухает, так и норовит выскочить из груди. Чтобы не выдать своего волнения, оставшиеся записки дочитываю, стараясь не встречаться с Артёмом взглядом. Бабушки довольно ловко всё отгадывают, а потом, как обычно, начинают обсуждать всякую ерунду: оценки внуков, уход за помидорами и целительные свойства травяных отваров.

Когда моя чашка пустеет, из магнитофона начинает литься: «Сегодня в белом танце кружимся…» На меня накатывает ностальгия: эх, помнится в школьные годы под эту песню…

Артём тихонько трогает меня за руку.

– Потанцуем?

– Вообще-то у нас тут тренинг, а не вечер танцев, – слабо огрызаюсь я.

– А я и обращаюсь к вам как к психологу. У меня, может быть, гештальт не закрыт. На школьной дискотеке я хотел потанцевать под эту песню с девочкой, которая мне нравилась, но проклятая стеснительность помешала мне ее пригласить.

– Не могу представить, что когда-то вы были стеснительным, – бормочу я, но встаю со стула. – По-моему, самомнение у вас до небес.

– Я научился маскироваться, – Артём выводит меня на свободную половину кабинета и с удовольствием прижимает к себе.

Мне так уютно и тепло в его объятиях, что я мгновенно начинаю злиться. Подумать только: еще неделю назад я ратовала за независимость и феминизм, а сейчас готова растаять в объятиях малознакомого мужика. Наверное, это все фэн-шуй проклятый виноват: мама запала на первого встречного лысика и меня неудержимо влечет к случайному знакомому.

– Может, все-таки признаете, что неравнодушны ко мне? – спрашивает Артём, когда мы начинаем перетаптываться с ноги на ногу под заунывное пение. – Конечно, мне далеко до Иннокентия с его телом греческого бога, но я тоже стараюсь держать себя в форме.

Его дыхание столь приятно щекочет мой висок, что по шее бегут мурашки. Я судорожно вздыхаю.

– А вы не могли бы помолчать? Ваша глупая болтовня мешает мне наслаждаться песней.

– Помолчать? Ради вашего удовольствия я готов на всё. – Он еще крепче прижимает меня к себе и замолкает.

Вот только секунд через двадцать его ладони неторопливо сползают с моей талии на попу. Елки-палки! Почему мне так приятно? У меня прямо ноги подкашиваются от удовольствия. Мои пальцы на мужских плечах чуть вздрагивают. К счастью, через мгновение я все-таки беру себя в руки и долго-долго смотрю Артёму в глаза, вкладывая во взгляд тонну негодования.

В ответ этот наглец еле заметно улыбается.

– У вас такой обворожительный взгляд…

– Верните, пожалуйста, свои лапы на талию.

– Лапы? У меня – лапы?

– Конечно! Вы же ими лапаете, значит, это лапы.

Его зрачки расширяются от удовольствия.

– А если я не смогу с собой справиться и убрать руки?

– Вы будете удалены с тренинга на неопределенное время. Возможно, навсегда, – я стараюсь звучать строго, но голос предательски дрожит.

Артём на мгновение касается моей щеки своей, а потом резко отодвигается.

– Ладно, не буду рисковать возможностью наслаждаться вашим обществом.

Руки Артёма медленно скользят вверх по моей пояснице, вызывая очередную волну удовольствия. Какие же нежные у Артёма пальцы! А еще от него удивительно пахнет морем и весенним ветром.

Мы танцуем еще минуту, а потом песня обрывается. В груди подымается легкая волна сожаления.

– Молодой человек, а со мной потанцуете? – сверкая глазами, к нам спешит Миссис Летнее Платье.

– Конечно, потанцует, – стараясь не выдавать своего волнения, я выскальзываю из мужских объятий и спешу к столу: мне нужно заканчивать чаепитие, ведь минут через пятнадцать подойдет другая группа.

Кое-как я уговариваю своих бабушек закруглиться и помогаю им собраться домой. Наконец все расходятся, только Артём остается. Я смотрю на него с любопытством.

– Что?

– А можно мне поучаствовать в следующем тренинге? Боюсь, я пропитан негативом с головы до ног, и мне нужно больше занятий, чтобы вырастить в себе хоть маленький росточек оптимизма.

Я отрицательно мотаю головой.

– Почему?

– Вы и так слопали килограмм сладостей, еще немного – и ваша хваленая фигура начнет превращаться в бесформенную тушку.

Он улыбается.

– Значит, вы все-таки неравнодушны к моей фигуре.

Вот ведь зазнайка! А в глазах его наглых, кстати, вовсю пляшут чертики.

Я делаю строгое лицо.

– Я неравнодушна к лицемерию: оно меня бесит. Вы говорите, что хотите научиться мыслить позитивно, а сами даже поленились поучаствовать в упражнении с записками.

– Ах, да… – Он достает из кармана джинсов клочок бумаги и внимательно вглядывается в мое лицо. – Не рискнул положить в мешок.

– Опять природная скромность помешала?

– Вроде того. – Он осторожно вкладывает записку мне в руку и нежно зажимает мои пальцы. – Ладно, не стану надоедать.

Я вдруг пугаюсь, что он может вообще больше не прийти, и невольно удерживаю его за плечо.

– До вторника?

Артём слегка щурится, словно от яркого света.

– Может быть.

Когда он выходит за дверь, я быстро разворачиваю записку и, убрав за ухо мешающую прядь волос, вчитываюсь в чуть кривые строчки:

«Эта неделя была волшебной, потому что я познакомился с самой необычной девушкой в своей жизни. У нее даже имя невероятное – Майя».

Глава 17

Прекрасный принц, две штуки

Следующие два тренинга даются мне нелегко. Я всё время думаю об Артёме, о том, что мне стоило быть повежливее. К счастью, безглютеновые вафли помогают снять стресс. К концу рабочего дня я даже немного веселею и приободряюсь. Он придет, обязательно придет на следующее занятие! Ведь я – просто прелесть, да и с именем повезло.

Когда все расходятся, я быстро запираю кабинет и, громко напевая песню из «Бременских музыкантов», спускаюсь к гардеробу.

– Ну наконец-то! – из-за колонны выступает Артём. – Я уже замучился вас ждать.

От неожиданности я слегка подпрыгиваю, а потом на меня вдруг нападает икота: очень вовремя!

Ик! Я быстрей зажимаю нос рукой, проклиная дурацкие вафли. Вот почему я не запила их чаем, а? Ик! Это просто черная полоса какая-то! Ик! Прекрасный принц дожидался меня несколько часов, а теперь видит в таком нелепом свете. Ик! Да что ты будешь делать? Я сейчас умру от удушья, а эта дурацкая икота никуда не девается.

Артём сначала глядит на меня с недоумением, а потом начинает смеяться. Почему-то хочется его стукнуть. Ик!

– Интересно, кто это вас вспоминает? – Он демонстративно хмурит брови и лоб. – У меня есть соперник?

Я делаю быстрый вдох, а потом снова зажимаю нос рукой. Ик! Больше никогда не притронусь к вафлям, даже не посмотрю в их сторону! Ик!

– Какая вы забавная, когда икаете! – Мой прекрасный принц слегка поглаживает меня по плечу.

Ик! Нет, это просто невозможно! Я поворачиваюсь и бегу прочь.

Ну ладно, не прочь, а в туалет. Кажется, снова в мужской. Впрочем, это неважно: я откручиваю на всю первый попавшийся кран и припадаю к воде. Глотка через четыре икота наконец затихает. Я выпрямляюсь и с довольным видом гляжу в зеркало. Улыбка медленно сползает с лица: оказывается, моя кофта теперь чудовищно мокрая из-за брызг. Я пытаюсь отряхнуть воду, но только больше втираю ее в ткань. Да что за невезуха такая?

С губ срывается протяжный стон, но почти сразу в голову приходит гениальная идея. Сворачиваюсь буквой «зю» и подсовываю грудь под сушилку для рук, горячий воздух скользит по кофте. Хм, а это даже приятно.

– А я думаю, куда это вы пропали? – Артём снова появляется, словно из ниоткуда.

Я отпрыгиваю от сушилки и больно стукаюсь о край раковины: ай! Нет, это точно черная полоса! Взгляд Артёма чиркает по мне, и глаза его слегка округляются.

– Боже, Майя, вы что, собираетесь участвовать в конкурсе мокрых маек?

Снова хочется его стукнуть. И вполне, кстати, обоснованно, ведь все мои беды из-за него. Тем не менее держу себя в руках и сосредоточенно ковыряю напольную плитку мыском сапога.

– Не надо преувеличивать, просто слегка облилась, когда пила.

– Облились, когда пили? Такое чувство, что вы в раковину для этого залезали. Прямо, как котик. Ну-ка, снимайте быстро мокрую кофту, пока не замерзли, – Артём стягивает с себя куртку и подает ее мне. – А пока наденьте это.

– Зачем? – Я делаю шаг назад и упираюсь в стену.

– Я подержу вашу кофту под сушилкой, чтобы она просохла.

Мне почти смешно.

– Не надо так за меня переживать, я и в мокрой кофте домой доберусь.

– Так, Майя, хватит пререкаться! – Артём вешает куртку на крючок. – Вы хотите простудиться?

Я мотаю головой.

– Нет.

– Значит, раздевайтесь.

– Нет.

Он поддевает мою кофту пальцами и решительно тянет ее вверх. Глупо, но я почему-то не сопротивляюсь. Наоборот, задираю руки вверх, чтобы ему помочь. Секунда – и я остаюсь перед Артемом в одном бюстгальтере. Его это, кажется, нисколько не смущает. Словно в задумчивости, он скользит пальцами по краю одной из кружевных чашечек и серьезным тоном констатирует:

– Симпатичный лифчик. И на ощупь приятный…

Я, кажется, перестаю дышать.

Артём медленно отрывает взгляд от моей груди и смотрит мне в глаза.

– Бабушка подарила?

– Что? – Щеки у меня молниеносно наливаются жаром, а потом вспыхивают и уши. Вот угораздило же меня именно сегодня надеть свой самый старый бюстгальтер! Какой позор! Мне хочется сию секунду выскочить из туалета и побежать, куда глаза глядят. Я даже делаю шажок в сторону, но потом понимаю всю глупость побега. Из груди вырывается легкий вздох.

– Черт! – Артём, словно сдается невидимому противнику, притягивает меня к себе и накрывает мои губы требовательным поцелуем.

Почти мгновенно у меня подкашиваются ноги, а в голове появляется легкий, словно от бокала вина, туман. Чтобы не упасть, обнимаю Артёма за шею. Он прижимает меня к себе еще крепче, а его губы становятся бесцеремонней. Как же классно он целуется! Я закрываю глаза, чтобы отдаться ощущениям. Всё тело словно покалывает и чуть плавится. Пальцы Артёма медленно скользят по моей спине, и я чуть вздрагиваю, прогибаюсь под этим прикосновением.

А потом из ближайшей кабинки раздается звук смываемой воды. О нет! Я впадаю в легкий ступор и испуганно хлопаю ресницами. К счастью, Артём не теряется: сдергивает с крючка куртку и заворачивает меня в нее.

– Сейчас-сейчас, – обещает он, подсовывая мою кофту под сушилку. – Одна минута – и мы приведем вашего Микки-Мауса в чувство.

Из кабинки выходит щупленький мужичок и смотрит на меня с подозрительной усмешкой. Сто процентов, подсматривал за нами через какую-нибудь щелочку, а может, и на телефон снимал.

– Не забудьте вымыть руки после туалета, – зачем-то брякаю я вместо того, чтобы смутиться. – Кишечные инфекции не дремлют.

Мужичок вопросительно смотрит на Артёма. Тот делает серьезное лицо и скорбно констатирует:

– Санэпидемконтроль. Говорят, постоянно теперь будет тут дежурить. Для предотвращения эпидемий.

Мужичок кое-как споласкивает ладони и собирается закрыть воду.

– С мылом мойте! – требую я с интонацией школьной учительницы. – Неужели не видите, что у вас руки как у трубочиста?

Сортирный вуайерист злобно зыркает в мою сторону, но все же выдавливает в ладони мыло.

– Вот так! Правильно. Каждый палец намыливайте, – не отстаю я, а Артём тихо давится от смеха.

Мужичок покорно обмазывает свои клешни лимонным мылом, а потом тщательно их споласкивает. Вода брызжет из раковины во все стороны.

– Сойдет? – Судя по интонации мужичка, я уже порядком его достала.

– Сойдет, – отвечаю я, изо всех сил хмуря брови. – И дома не забудьте подстричь ногти. Ходить с такими когтями, как у вас, не гигиенично.

– Да что вы говорите! – Мужичок в сердцах хлопает дверью туалета и улепетывает по коридору.

– Кажется, все, – Артём встряхивает мою кофту и демонстрирует мне. – Можете переодеваться.

– Отвернитесь, – требую я, стараясь не встречаться с ним взглядом.

– Что? – Он чуть кривит губы. – Зачем?

– Затем! – Я и сама не знаю, почему больше не хочу, чтобы он видел меня полуголой. Наверное, успела прийти в себя, пока воспитывала незнакомого мужика. И хорошо! А то ведь растеклась лужицей перед первым встречным, чуть было в туалете ему не отдалась. Бр-р!

Артём медленно отворачивается к зеркалу и смотрит на меня через отражение.

– Ну? Вы довольны?

Его глаза кажутся даже синее, чем обычно. Они словно подернуты поволокой. А может, это освещение в туалете такое – нечеткое. Впрочем, не стоит отвлекаться. Я поворачиваюсь к зеркалу спиной и быстро переодеваюсь:

– Зачем вы меня ждали?

– Хочу отвезти вас домой.

– Рассчитываете, что приглашу на чашечку кофе?

– Что? – Он, кажется, начинает злиться. – Ни на что я не рассчитываю. Просто хочу сделать вам приятное, отблагодарить за зерна позитива, зароненные в мою полную мрака и негатива душу.

– Понятно, – киваю я и возвращаю Артёму куртку. – Тогда поехали.

* * *

Сначала я долго и мучительно поясняю Артёму, как пробраться к моему дому, а потом мы ведем пространный разговор о погоде. Зачем? Почему? Когда мы подъезжаем к моей хрущевке, уже даже не верится, что какие-то пятнадцать минут назад мы целовались. Между нами какая-то дистанция, недосказанность и холодок.

– Первый подъезд? – уточняет Артём, поворачивая во двор.

– Ага, – говорю я, и лениво нахожу взглядом свое крыльцо.

Кажется, рядом с ним какая-то знакомая фигура. Меня словно молнией пронзает.

– Ай!

– Что такое?

– Ничего. – Я быстро сползаю по сиденью вниз, чтобы меня не было видно из окна. – Просто у меня немножко планы изменились. Высадите меня, пожалуйста, с другой стороны дома.

– Зачем?

Я прикрываю лицо ладонью и посылаю Артёму рассерженный взгляд.

– Какая разница? Просто быстрей выезжайте со двора!

Он недоуменно хмыкает, но покорно сворачивает за дом.

– И что это за конспирация? От кого скрываемся: от бывшего мужа? Коллекторов? Мафии?

– Ни от кого я не скрываюсь, – огрызаюсь я, снова устраиваясь на сиденье нормально. – Говорю же, просто планы поменялись.

Он чуть подается ко мне.

– Майя, если у вас проблемы, просто расскажите мне. Возможно, я смогу помочь.

– У меня всё в порядке, правда. – Я кладу ладонь на ручку двери. – Спасибо, что подвезли.

– Подождите… – Он удерживает меня за плечо, и от его прикосновения по руке растекается колкий приятный жар.

– Что?

– Быть может, все-таки дадите мне свой номер телефона? Я бы позвонил вечером поболтать.

Я закусываю губу, чтобы не застонать от разочарования. Черт бы побрал этого Лаптева! Из-за него мой телефон уже несколько дней в хронической отключке. Я теперь даже пофлиртовать как следует не могу.

– Обещаю не грузить проблемами, – добавляет Артём и смотрит на меня просительно.

Если я и сейчас ему откажу, вряд ли он придет на следующее занятие. Из груди вырывается тяжелый вздох.

– Хорошо! Я дам вам свой номер телефона, но предупреждаю: до меня очень сложно дозвониться. Телефон старый, часто глючит.

– Я дозвонюсь, – обещает Артём, улыбаясь. – Я настырный.

Быстро диктую ему заветные цифры, после чего он подается вперед и легонько целует меня в висок.

– До вечера.

Я слегка вздрагиваю. Почему он так странно на меня действует? Прямо как вискас на кота.

– Пока-пока! – натянуто улыбаясь, киваю и выскакиваю из машины.

Морозный воздух мгновенно пробирается под пуховик и приводит меня в чувства. Ощущение зачарованности тихонько тает. Вот и славно!

Когда автомобиль Артёма скрывается из виду, я обхожу дом и заглядываю за угол. Лаптев, а именно его фигуру минуту назад я заметила у крыльца, по-прежнему торчит у моего дома с разъяренной физиономией. Его автомобиль припаркован неподалеку и уже слегка припорошен снегом, значит, Андрей тут давно. Интересно, как скоро он отправится восвояси? Ведь не будет же он караулить меня до ночи? Или будет?

Я несколько раз прохожусь вдоль дома туда-сюда, чтобы не замерзнуть. Сегодня довольно ветрено, и у меня неприятно пощипывают щеки. Глаза противно слезятся. Эх, с такой слабой морозоустойчивостью, как у меня, долго не продержаться! Я натягиваю на голову капюшон и делаю пару упражнений с высоким подыманием бедра.

Над головой раздается треск открываемого окна.

– Майя, дочка, ты что-то потеряла?

Я задираю голову и вижу тетю Нюру – соседку с первого этажа, высунувшуюся на улицу почти по пояс. Она подслеповато щурится и быстро оглядывает снег вокруг. Наконец ее взгляд застывает на моем лице.

– Ты плачешь? Детка, что случилось?

Сама того не ожидая, я вдруг выкладываю ей про то, что меня караулит надоевший ухажер. Дикая история вкупе с моим заплаканным, из-за ветра, лицом удивительно ее трогает. Она распахивает окно пошире и командует:

– Так, деточка, хватит терпеть бедствия и лишения из-за тупого мужика. Залезай ко мне.

Я с тоской смотрю на ее подоконник.

– Да как же я заберусь? Тут высоко.

– А я тебе сейчас стул принесу, а потом, когда залезешь, сама за ним схожу. – Соседка скрывается за шторой почти на минуту, а потом возвращается со старым венским стулом, аккуратно подает его мне через окно.

Я снимаю пуховик, чтобы не сковывал движений, закидываю его соседке и карабкаюсь на стул. Эх, все равно слишком высоко! А свобода была так близко…

– Знаешь, а ведь у меня еще где-то детский стульчик был, – с сомнением говорит соседка и снова исчезает за шторой.

Мне везет, и через десять секунд у меня имеется уже двухъярусная башня для лазания по окнам. Я держусь за стену, чтобы не упасть, и карабкаюсь к подоконнику. Да что за ерунда! Не хватает буквально десяти сантиметров. Можно, конечно, попробовать чуть подтянуться на руках, но крайне не хотелось бы оторвать тете Нюре карниз. Чертыхаюсь. После чего вдруг замечаю, что в соседских окнах уже торчит куча заинтригованных лиц. Ох, уж эти любители зрелищ!

Тетя Нюра задумчиво чешет затылок.

– Знаешь, Майя, я, пожалуй, к Машке схожу. У нее есть такая милая скамеечка для ног, вот ее нам прям очень не хватает.

До того как я успеваю возразить, соседка убегает. Ладно, подожду. Я прислоняюсь к стене и с задумчивым видом оглядываю окружающий меня пейзаж. Почему-то вспоминается Артём. Какой же он все-таки красивый! Жаль, я не догадалась предложить ему сходить в кафе вместо того, чтобы мерзнуть на улице. Сейчас бы сидела себе в теплом месте, попивала кофе…

– Держи! – Тетя Нюра пихает мне в грудь маленькую деревянную скамейку.

Мне приходится изрядно помахать руками, чтобы помочь телу удержать равновесие.

– Давай-давай, пока совсем не окоченела, – поторапливает соседка.

Я забираю у нее скамейку и пристраиваю ее в ногах, потом начинаю медленно выпрямляться, дабы продолжить «восхождение».

Трах! Бах! Я и моя башня обрушиваемся в снег.

– О господи! Маечка, ты цела? – Испуганная тетя Нюра чуть не прыгает в сугроб вслед за мной.

– Вроде цела, – сиплю я, перекатываясь на живот.

Снег бодро сыпется за шиворот. Фу! Я подскакиваю на ноги, как ужаленная.

– Какое чудо, что нынешняя зима такая снежная, правда? – замечает тетя Нюра, одергивая халат. – Иначе без переломов бы не обошлось.

– Наверное. – Я кое-как вытряхиваю снег из одежды и вновь сооружаю башню из стульев.

Несколько секунд позора, и я наконец забираюсь в квартиру к соседке. Ура! Через минуту я уже подымаюсь на свой этаж.

– Дорогая, ты не знаешь, что это за упырь там сигналит второй час? – вместо приветствия спрашивает мать. – На черном автомобиле?

– Понятия не имею, – кидаю я и делаю пару шагов по направлению к своей комнате.

– Дзынь! Дзынь-дзынь! Дзы-ы-ынь! – разражается чудовищной трелью дверной звонок.

Мама направляется к дверям.

– Стой! – шепотом кричу я и машу на нее руками. – Стой! Назад!

– Что происходит, Майя? Может, объяснишь?

Я оттесняю ее от двери и заглядываю в глазок. На лестничной площадке стоит Лаптев, и лицо у него такое, словно он готов вцепиться кому-нибудь в горло. Я отшатываюсь от дверей и увлекаю маму на кухню.

– Пожалуйста, давай не будем открывать.

– Дзынь! Дзынь! Дзынь! – Похоже, Лаптев готов терзать наш звонок бесконечно.

– Мне не нравится этот звук! – вопит Алёнка так, что слышно во всем доме. – Мам…

Я зажимаю ей рот ладонью.

– Тихо! Мы должны сделать вид, будто никого нет дома.

– Майя, это просто смешно! – Мама крутит пальцем у виска.

– Девочки, откройте уже кто-нибудь входную дверь! – доносится из гостиной голос Анатолия Иваныча.

Меня прямо подбрасывает от злости, я прожигаю мать разъяренным взглядом.

– Почему твой лысик всё еще здесь? Он же должен был уехать в Кочкино?

– Лысик? – Мамино лицо перекашивает. – Что это еще за выражения? Слышал бы тебя папа!

Звонок продолжает разрываться. Алёнка вырывается из моей хватки и злобно топает ногами.

– Противный звук! Противный!

– Девочки, почему вы не открываете? – На пороге кухни появляется смущенный Иваныч.

– Вот вы-то и будете всё расхлебывать! – Я хватаю его за грудки и тихонько трясу. – Сейчас откроете дверь и скажете моему бывшему, что я уехала в командировку.

– В командировку?

– Да! Вернусь не скоро.

– Хорошо, – миролюбиво улыбается Иваныч. – Мне нетрудно. С тебя шоколадка.

Он уходит в прихожую, а я закрываю дверь на кухню.

– Так! Сидим тихо!

– А можно я тебе стишок расскажу? – тут же канючит Алёнка.

– Нет.

– Но почему? Он совсем маленький…

Я хватаю со стола какую-то печеньку и почти запихиваю дочери в рот.

– Лучше поешь!

– Ладно, – кивает она и бодро жует.

– А не проще ли объясниться с бывшим по-человечески? – менторским тоном вопрошает мать.

Я кошусь на сережки в ее ушах и мрачнею.

– Нет.

Она недоуменно фыркает, но больше ничего не предлагает, сосредоточенно перебирает столовые приборы в ящике.

Минуты через две в кухню возвращается Иваныч.

– Ну, всё! Отделался.

Я без сил падаю на табуретку.

– Чаю мне! Чаю!

Глава 18

Слишком хорошо – тоже плохо

Как не удивительно, но Анатолий Иваныч вечером отчаливает на вокзал. Я специально мою после его ухода полы, надеясь на народные приметы. Чем черт не шутит? Может, неприятный гость, правда, больше не вернется? Покончив с уборкой, несколько раз обхожу квартиру, наслаждаясь отсутствием признаков деревенского мужика. Какая все-таки красота! Никаких тебе носков на ковре, никаких треников на стульях. Да и в ду´ше теперь можно сидеть сколько захочется, а после выпорхнуть в одном полотенце.

Уложив Алёну в постель, я вдруг изнемогаю от любопытства: звонил ли мне Артём или нет? Даже заснуть не могу: ворочаюсь и ворочаюсь, прокручивая в голове поцелуй в туалете ДК. Около полуночи решаюсь ненадолго включить телефон, проверить эсэмэски. На меня обрушивается волна сообщений о десятках звонков с разных номеров. И какой из них принадлежит Артёму? Эх, почему я не догадалась спросить его номер?

Телефон вдруг начинает вибрировать, на экране появляется фото Лаптева. Фу! Отчего я не замечала раньше, что у него противное выражение лица? Да и характер не сахар. Это ж надо быть таким упрямым! Только получил от мобильного оператора уведомление, что я снова в Сети, и давай сразу трезвонить.

– Вот и чего ты ко мне привязался, любезный? Мало девушек вокруг? – я показываю фотке бывшего язык и торопливо выключаю телефон. – Эх, плакал мой роман с красавчиком!

* * *

В понедельник вечером мама бродит по квартире темнее тучи. Кажись, скучает по своему Иванычу. Да еще и с телефоном не расстается, строчит какие-то эсэмэски. Нет, так дело не пойдет! Нужно срочно заняться черным пиаром. Нужно убедить маму порвать с лысиком, пока он не приволок в нашу квартиру вагон племянников.

Для начала, пожалуй, соберу на него досье. К счастью, в наш век это нетрудно. Я включаю ноутбук и секунд за двадцать нахожу в «Одноклассниках» мамину страницу. Так-так, посмотрим в друзьях. Ага, вот и Иваныч! Я радостно потираю руки и перехожу к его профилю.

О боже! У него в родственниках отмечено около ста тридцати фамилий. Как это возможно? Разве у вменяемого человека может быть столько родственников? А друзей-то, погляди! Почти полторы тысячи. Он себе всё Кочкино, что ли, добавил? И откуда только берутся такие коммуникабельные?

На нервной почве у меня даже бровь слегка дергается. Надо что-то делать, надо срочно что-то делать! Если Иваныч охмурит мать, наша милая квартирка превратится в проходной двор.

Я быстро прокручиваю страничку туда-сюда, а потом залезаю в папку с фото. Как мило! Кочкинские пейзажи: засохшие поля, грязища и речка-вонючка. Интересно, кто это снимал трясущейся рукой? Если сам Иваныч, то, возможно, он алкоголик. Было бы очень кстати, ведь мама на дух не переносит выпивох.

Я опускаю взгляд ниже. Так, а это что за тетка у Иваныча в объятьях? Может, он бабник? От вспыхнувшей вдруг надежды я даже начинаю ерзать. Ну-ка, ну-ка… Я тыкаю в фото счастливой парочки и вчитываюсь в комментарии. Эх, не повезло – сестра! Всего лишь сестра.

Поникнув, я тем не менее прокручиваю альбом дальше. Иваныч с удочкой. Иваныч копает грядки. Иваныч рубит дрова. Неужели совсем ничего компрометирующего?

– Чем это ты занимаешься? – бухает над головой суровый мамин голос.

Я тут же пытаюсь захлопнуть ноутбук, но мамина рука не дает этого сделать. Ну ладно! Я приосаниваюсь и складываю руки на груди.

– Вот, изучаю, что за человека ты приволокла к нам в дом. Ей-богу, лучше бы ты котенка притащила с улицы, чем этого тунеядца.

– С чего ты решила, что Толя тунеядец? – оскорбляется мать.

– Ну а кто еще может неделями торчать у доверчивых женщин?

– У него просто отпуск.

Я демонстративно ухмыляюсь.

– Отпуск? Посреди зимы? Ну-ну…

– Не у всех отпуск летом, – с сомнением бормочет мать.

– А ты хоть удосужилась узнать, кем он работает?

Она садится на диван и задумывается.

– Кажется, Толя говорил, что вместе с другом делает мебель…

– Ха! Да я тоже самое могу говорить! Где доказательства?

Лицо у мамы чуть бледнеет.

– Какие доказательства? Он что, должен был с собой диван припереть?

– Нет, – я хмурюсь, – но он мог бы показать фотки из мастерской. Сейчас уже к каждому телефону камеры прикручивают. Щелк – и готово, демонстрируй любой свои чудесные диваны.

– Хорошо, когда Толя приедет к нам в следующий выходной, я обязательно спрошу у него про фото.

– А вот не надо ждать следующего приезда, – горячусь я. – Ты ему в «Одноклассниках» прямо сегодня напиши. А заодно поинтересуйся, не уходит ли он время от времени в запои. Что-то у него лицо на некоторых снимках подозрительно красное.

– Где?

Я открываю одну из фотографий.

– Вот здесь, например.

– Это просто загар!

– Как бы эти загары у него на недели не растягивались!

Мама подскакивает с дивана с видом нашкодившей кошки.

– Вот уж не думала, что ты вырастешь злюкой. А в детстве такая милая девочка была.

– Ха! В отличие от некоторых, я хотя бы не приглашаю к нам погостить запойных тунеядцев и лгунов.

– Ну, знаешь ли… – Мама хлопает дверью и на некоторое время запирается у себя.

Я даже немного нервничаю: все-таки черному пиарщику надо действовать мягче, тоньше, иначе можно вконец все испортить. К счастью, через пару часов мать забывает обиды и зовет меня к своему компьютеру. Лицо ее сияет как начищенная серебряная ложка.

– Толя прислал фото. Оказывается, он делает кухонную мебель и шкафы.

Я заглядываю в монитор, и настроение еще больше портится: передо мной пафосные снимки из какого-то каталога, Иваныч даже не догадался затереть на них логотип фотостудии. Думает, мы совершенные простофили.

– Какая красота! – Любуясь, мать наклоняет голову то в одну, то в другую сторону. – Я всегда знала, что у Толи великолепный вкус и золотые руки.

Я не верю своим ушам.

– Ты, правда, веришь, что все эти шкафчики делают в Кочкине?

В ее глазах вспыхивает недоумение.

– А почему нет?

* * *

Придя на работу во вторник, я уже в холле натыкаюсь на мерзкого очкарика в свитере с оленями. Ой, хотела сказать: на преподавателя английского, хотя – не суть. И без того чахлое настроение медленно и мучительно окочуривается. Внутренний голос вопит, как пожарная сигнализация: нельзя оставлять зло безнаказанным! Один раз стерпишь – о тебя всю жизнь будут вытирать ноги. Я прожигаю очкарика суровым взглядом, а он делает вид, будто в упор меня не видит. Так, всё! Нужно немедленно донести до Ольги Викторовны, что мне стало известно об ее обмане. Увольняться я, конечно, передумала, но от извинений и моральной компенсации не откажусь. Может, еще не поздно выставить очкарика и отдать его уроки мне?

Я сдаю пуховик в гардероб и сразу подымаюсь в кабинет начальницы.

– Моя хорошая! – как ребенок, радуется мне Ольга Викторовна. – Я только о тебе вспоминала.

Почему-то я сразу напрягаюсь.

– В смысле?

Она достает из ящика стола конверт и весело им помахивает.

– Зарплата!

Ох, уж эти бытовые вопросы! Что ж, восстановление справедливости может и подождать, не страшно. С гордым видом забираю конверт и заглядываю внутрь. Ого! Так много?

– Это аванс?

– Это твой заработок за неделю, – поясняет начальница, взбивая пальцами тщательно накрученный блонд. – Руководители кружков получают у нас зарплату еженедельно. Тренинг позитивного мышления – самый посещаемый, потому твой заработок выше, чем у многих других.

Не верю ушам.

– То есть и на следующей неделе я получу столько же?

– Конечно.

Я быстро убираю деньги в сумочку и таращусь на начальницу с глупой улыбочкой.

– Ты хотела о чем-то со мной поговорить? – спрашивает она, расслабленно откидываясь на спинку стула.

– Я? – Я нервно тереблю ворот огненно-оранжевого платья. – Поговорить? Нет, что вы…

– Тогда хорошего дня!

– И вам! – подобострастно киваю я и вылетаю в коридор.

О боже! Я богачка! Почти олигарх. Мне уже сейчас хватит и на квартплату, и на новогодний стол, и на подарки родным, а ведь я только неделю отработала. От переполняющих меня чувств начинаю тихонько напевать и вальсировать…

Бух! Совершенно ожидаемо врезаюсь в не вовремя выскочившее из-за угла тело.

– Простите!

– Ничего. – Тело мгновенно сгребает меня в объятия и поворачивает лицом к себе.

– Ой, Артём, это вы? – Я совсем ничего не могу поделать со своим счастливым лицом: глаза предательски сияют, а губы растягиваются, как резиночки.

– Привет! – нежно говорит он и быстро чмокает меня в губы. – Как дела?

От неожиданности я зависаю секунд на пять, а потом все же нахожу в себе силы отстраниться.

– Давайте-ка обойдемся без фамильярностей. Вы на тренинг?

На его лице проступает легкая тень.

– К сожалению, сегодняшнее ваше занятие я вынужден пропустить: работа. Даже нормально пообедать времени нет: один пирожок зажевал и надо ехать.

Я напрягаю весь свой артистизм, чтобы не выказать разочарования.

– О! Поверьте, не стоит посвящать меня в свой рацион.

– Майя! – Он снова притягивает меня к себе и пытливо всматривается в мои черты. – Я мог бы и вообще без пирожка обойтись, но мне очень надо было вас увидеть.

Сердце сладко замирает, а в животе просыпаются бабочки.

– Правда?

– Здрасьте, молодежь! – бодро приветствует нас выплывшая из-за угла Миссис Паутинка.

Я снова отстраняюсь от Артёма и пытаюсь изобразить деловой вид.

– Добрый день! Проходите в кабинет, скоро начнем.

Миссис Паутинка застывает на месте и сосредоточенно изучает Артёма.

– Слушай, милок, ну откуда я знаю твое лицо, а? Ты случайно не в Пенсионном фонде работаешь?

– Нет.

– А может, тогда на почте?

– Нет, – Артём слегка раздражается. – Поверьте, лично я вас вижу в первый раз.

Она расстроенно качает головой.

– Нет-нет, твои брови мне отчетливо знакомы.

Артём поворачивается ко мне в поисках поддержки.

– Так бывает, – признаю я и легонько подталкиваю Миссис Паутинку в сторону кабинета. – Иногда незнакомые вещи кажутся знакомыми. Это явление называется дежавю.

Миссис Паутинка чертыхается, но уходит.

– У меня для вас небольшой подарок, – Артём протягивает мне красивый бумажный пакет с узором из смешных котов.

– По какому поводу?

– Будем считать, что это на Новый год.

Я польщенно улыбаюсь и с любопытством заглядываю в пакет: хм, на дне какая-то маленькая, обернутая блестящей шелухой коробочка.

– А что это?

– Новый телефон.

– Зачем?

Артём многозначительно улыбается.

– С вашим старым совсем беда, а я очень хочу дозвониться до вас вечером. – Голос у него звучит мягко и нежно, а глаза лучатся как два маленьких солнца.

– Вы действительно настырный, – признаю я, раздумывая, стоит ли принимать от малознакомого парня явно недешевый подарок.

– Я еще и симку новую вам купил, она уже в телефоне, – добавляет он и чуть прищуривается. – Ведь проблемы могут быть в симке, а не в мобильнике, верно?

– Наверное… – Я даже нервничать начинаю от того, что одна часть меня безумно радуется подарку, а другая требует немедленно вернуть его дарителю.

Кажется, Артём замечает мои сомнения.

– Ну, всё, я побежал, – говорит он и быстро целует меня в висок.

Я открываю рот, чтобы возмутиться, но Артем уже исчезает за углом. Наверное, правда, торопится на работу. Еще раз оглядываю коробочку с телефоном и пожимаю плечами. Ладно! В конце концов, это же не просто так, а на Новый год. Я потом тоже чего-нибудь куплю в качестве ответного презента. Да и вообще, плевать на правила приличия. Главное, Артём позвонит мне вечером!

* * *

Рабочий день тянется мучительно долго. Зато излучать оптимизм мне намного проще, чем обычно. Настроение такое чудесное, что все проблемы кажутся мелкими, и хочется лезть с обнимашками к каждому, кто пришел на занятие. Как ни странно, мне удается заразить жизнерадостностью почти всех своих подопечных. Даже подростки, хоть и подтрунивают надо мной, мол, Майя Дмитриевна влюбилась, а резвятся, забыв о смартфонах и Ницше.

Сегодня я, кстати, не усердствую с заданиями. В каждой группе провожу лишь по паре упражнений на тренировку легкого отношения к жизни, а потом устраиваю всякие веселые игры типа: «Угадай по коленям других участников». И мне отчетливо кажется, что игры заряжают позитивом даже лучше упражнений.

Наконец занятия заканчиваются, и я на всех парах мчусь домой. Мне даже ужинать не хочется: не терпится посмотреть подарок Артёма. Переодевшись в домашнее, я тут же усаживаюсь на диван и медленно-медленно отковыриваю от заветной коробочки мишуру. Так, посмотрим, что тут у нас. Мне кажется, или телефон выглядит неприлично дорого и круто? Я с минуту задумчиво верчу его в руках, а потом начинаю перебирать высыпавшиеся из коробки бумажки.

Ой, мамочки! Этого просто не может быть! Артём подарил мне айфон последней модели. Зачем? Он же стоит сумасшедших денег. Внутри всё неприятно холодеет и дрожит, словно желе. Я аккуратно кладу телефон обратно в коробочку и включаю ноутбук, чтобы узнать точную цену своего подарка. Лучше бы я этого не делала! То, что выдает мне Гугл, по-настоящему шокирует.

Так! Надо срочно вернуть этот дурацкий телефон его дарителю. Я уже научена горьким опытом и больше не хочу ввязываться в истории с дорогими подарками. Хватит! Мне бы еще с сережками разобраться… Вот только, чтобы вернуть телефон, надо сначала дождаться звонка от Артёма. Но как? Ведь мне даже прикасаться к его подарку не хочется: с моей координацией я обязательно грохну его через пару минут. Или это сделает за меня Алёнка.

Немного подумав, трясущимися руками достаю из айфона симку и переставляю в свой телефон. Фух! Кажется, проблема решена. Осталось только спрятать куда-нибудь это средоточие роскоши и понтов, пока Алёна о нем не прознала.

Я несколько секунд топчусь у шкафа, а потом засовываю коробку с телефоном в ящик с полотенцами.

– Что ты там делаешь? – раздается сзади голос дочери.

От неожиданности я подпрыгиваю почти до потолка.

– Ничего! Ничего я там не делаю.

Хитрая мордочка Алёнки заостряется от любопытства.

– Ты купила бабуле подарок на Новый год, да? Покажи! Обещаю, я ей ничего не скажу.

– Алёна, тебе показалось! И тебе давно пора чистить зубы. Попроси бабушку помочь.

Дочь раздраженно кривится, но уходит из комнаты. Я вздыхаю и быстро перекладываю айфон из ящика с полотенцами в ящик с нижним бельем. Да! Пожалуй, так будет надежней.

Весь вечер я сама не своя и не расстаюсь с телефоном: и в туалет хожу с ним, и душ принимаю, пристроив мобильник на стиралку. Вот только Артём, хоть и обещал, но не звонит. Не звонит! И как это понимать?

Глава 19

То, что творит чудеса

– Привет! Чем занимаетесь? Составляете список удач или пишете благодарственное письмо? – Голос Артёма словно искрится от еле сдерживаемого смеха.

Я зачем-то корчу рожицу, хотя он не может меня видеть. Смотрю на часы: семь часов. Наверное, Артём только приехал с работы и таки вспомнил, что хотел позвонить. Ага, через сутки после обещанного времени. Впрочем, при звуке его голоса накопившиеся у меня раздражение почти моментально рассеивается.

– Я хочу с вами увидеться, – говорю я, зачем-то поправляя волосы. – Сегодня. Может, пересечемся где-нибудь: в кафе или в торговом центре?

– Я только «за», – Артём, кажется, слегка удивлен, но соображает довольно быстро. – Совсем недалеко от вашего дома есть милая кондитерская «Крендель против человека». Слышали о такой? Можем там посидеть…

– Отлично! Подъезжайте туда прямо сейчас.

– Ого, какая вы нетерпеливая, – бормочет он, видимо, что-то дожевывая.

Я накручиваю на палец краешек футболки и наклоняю голову набок.

– Мне не терпится вернуть вам ваш подарок. Для меня он слишком дорог.

Короткая пауза, а потом:

– Так! Это что еще за глупости?

– Извините, но я правда не могу его принять.

Артем несколько секунд молчит, а потом до меня доносится крайне ненатуральный стон.

– Эй? – заботливо окликаю я. – Вы в порядке?

– Нет.

– Что случилось?

– Я подвернул ногу. Наверное, у меня растяжение или даже что-нибудь похуже.

– Вы серьезно? – Я не верю своим ушам.

– Конечно. Разве про такое шутят? – Голос Артёма полон откровенной иронии, но звучит безумно, до мурашек, сексуально. – Извините, но придется перенести наше свидание на неопределенный срок.

– Вы издеваетесь?

– В смысле?

– Хватит прикалываться! Хотите вы того или нет, но я верну сегодня ваш подарок.

Артём демонстративно вздыхает:

– Майя, я действительно был бы рад вас увидеть, но судьба распорядилась иначе. Скорей всего ближайшие несколько дней мне придется оставаться в постели наедине с холодным компрессом.

Я подскакиваю с дивана и делаю круг по комнате.

– Не можете выйти из дома? Хорошо! Я приеду к вам сама. Давайте, диктуйте адрес!

До меня доносится сдавленный смешок, а потом Артём говорит с любимой интонацией моей классной руководительницы:

– Майя, Майя! У вас совсем нет чувства самосохранения. Неужели вы и правда хотите притащиться домой к малознакомому мужчине? А вдруг я маньяк?

– Мне всё равно! – с вызовом отвечаю я и выуживаю из ящика стола блокнот и ручку. – Диктуйте адрес!

* * *

Дом Артёма выглядит совсем новым, дорогим и стильным, да и притулился он прямо за главным кинотеатром нашего города. Я прохожу консьержку (оказывается, они существуют не только в кино!), и с некоторым трепетом оглядываю мраморный холл. А тут точно люди живут? Как-то сильно смахивает на дворец бракосочетаний.

Дин-дон! Огромный сверкающий лифт распахивает для меня свои двери. Вхожу внутрь и невольно заглядываю в массивное зеркало в золоченой раме: и чего я так раскраснелась? День сегодня не такой уж и морозный.

Я нажимаю на кнопку восьмого этажа и сразу достаю из сумки коробку с телефоном. Надо быстрее со всем покончить, пока маршрутки еще ходят. Сердце пару раз дает сбой. Делаю пару глубоких вдохов и натянуто улыбаюсь своему отражению. Да уж! Возвращать подарки, как и покупки, довольно волнительно.

Артём отпирает дверь прямо в тот момент, как мой палец касается его звонка.

– Не ожидал, что вы так быстро доберетесь, – говорит он и увлекает меня в квартиру. – Замерзли? Сейчас напою вас чаем с вареньем.

Я пытаюсь возражать, но он ловко стягивает с меня пуховик и отправляет мыть руки.

Его ванная комната недалеко ушла от холла: вокруг мрамор, роскошь и блеск. Интересно, как вообще можно мыться в такой обстановке? Лично у меня такое чувство, что сейчас заиграет гимн и войдет президент.

Я возвращаюсь на кухню слегка ошарашенной.

– Что-то не так?

– Кажется, в вашей ванной можно проводить торжественные линейки.

– Да, – соглашает он. – Слегка пафосно. Ремонт от застройщика. Как будет время, обязательно сделаю интерьер уютней.

– А вы снимаете или купили?

– Купил.

Артём осторожно подает мне кружку с чаем, пахнущим медом и чабрецом. Я делаю пару глотков, после чего во мне окончательно просыпается любопытная Варвара:

– Интересно, на какой такой работе можно заработать на подобную квартирку? Вы программист?

Его губы трогает улыбка.

– О нет! Я гуманитарий. Пишу, редактирую, всё такое… Тем не менее моей скромной зарплаты вполне хватает на то, чтобы подарить понравившейся девушке телефон. Для меня это не затруднительно.

– К сожалению, это затруднительно для меня: принимать такие подарки, – я делаю еще несколько глотков и обвожу ободок кружки пальцем. – Не хочу чувствовать себя обязанной.

Артём чуть морщится:

– Не стоит искать двойное дно у каждого знака внимания. Мне просто захотелось сделать вам приятный сюрприз.

Я откидываюсь на спинку стула и внимательно оглядываю огромную кухню-гостиную. Кажется, стиль, в котором она обставлена, называется «Прованс». Мебель пастельных тонов, много дерева, на шторах – мелкие цветы.

– Сколько у вас комнат?

– Кроме этой, есть еще две спальни и кабинет. Хотите экскурсию?

Я киваю. Обожаю экскурсии! Они повышают общий культурный уровень и заряжают положительными эмоциями.

Артём помогает мне выбраться из-за стола и, выйдя в коридор, толкает ближайшую к кухне дверь:

– Вот здесь я работаю. Отсюда, кстати, неплохой вид во двор.

Я прохожу по пушистому белому ковру к окну и выглядываю на улицу. Под фонарями кружит снег, а заснеженные дома вокруг похожи на кукольные.

Артём подходит ко мне и легонько проводит пальцами по моей шее. По телу пробегает маленькая приятная судорога. Он прижимает меня к себе.

– Мы же договаривались обходиться без фамильярностей, – бормочу я не в силах отстраниться.

– Но должен же я сделать вам хоть что-то приятное, раз подарки вы брать отказываетесь. – Голос Артёма звучит чуть хрипло и глухо. – Говорят, массаж воротниковой зоны снимает нервное напряжение.

– О! Так это массаж?

– Конечно.

Пальцы Артёма несколько секунд рисуют на моей коже причудливые узоры, а потом он касается моей шеи губами. Какая-то странная слабость. Я даже хватаюсь руками за подоконник, чтобы не упасть. И без того суетное сердце еще больше разгоняется. Может, я забыла принять утром таблетки, выписанные эндокринологом? Рука Артема проскальзывает под мою кофту и мягко сжимает грудь.

– По-моему, вам пора остановиться, – говорю я, но голос звучит не слишком уверенно.

– Пообещайте, что примете от меня этот чертов телефон, и я сразу остановлюсь.

– Я не могу. Это противоречит моим принципам.

Он стягивает с меня кофту и поворачивает к себе.

– Майя, вы сами вынуждаете меня прибегнуть к радикальным мерам.

Я несколько секунд изучаю его глаза, глубоко-синие, подернутые чувственной поволокой, а потом виновато улыбаюсь.

– Вот такой уж у меня принципиальный характер, ничего не поделаешь.

Несколько секунд мы целуемся, а потом опускаемся на ковер. Он мягкий и теплый, как кошачья спина, и пахнет чем-то хвойным. Руки Артёма несколько раз пробегают по моему телу, и я остаюсь в одних трусиках.

– Майя, прошу в последний раз: примите телефон, или я за себя не ручаюсь. – В его словах такая искренняя мольба, что под ложечкой тихо екает.

Я провожу рукой по его мускулистой спине и делаю скорбную рожицу.

– Ну не могу я. Не могу. Сколько еще раз мне надо это повторить?

В квартире так тихо, что слышно, как на улице завывает ветер. Где-то у соседей лает собака. Пальцы Артёма легонько скользят по моей коже у края трусиков, и я чуть прогибаюсь навстречу прикосновениям:

– И потом… Какие могут быть подарки, если мы едва знакомы?

– Едва знакомы? – Артём решительно избавляет меня от последней детали одежды. – Что ж, сейчас мы это исправим.

* * *

– Боже, сколько времени? – шепчу я, после того как третий презерватив летит на угол ковра.

– Сейчас посмотрю. – Обнаженный Артём подымается на ноги и, подойдя к столу, «оживляет» прикосновением ноутбук. – Половина одиннадцатого.

– Кошмар! – Я резко сажусь, и перед глазами слегка темнеет. – Мне надо домой.

– Я думал, ты останешься с ночевкой.

– Не могу. У меня тревожная дочь, и маму еще спать укладывать… Ой, то есть наоборот.

Я смущенно оглядываюсь в поисках одежды. Артём достает из-под стола мои трусики и кидает их мне.

– Я тебя отвезу.

– Не надо: уже поздно. Я доберусь на такси.

Он молча выходит из комнаты, а я начинаю одеваться. Трусики, колготки, джинсы… Так, а где бюстгальтер? Где мой любимый и единственно приличный в гардеробе бюстгальтер?

Я несколько раз обхожу кабинет, обшариваю взглядом пол и мебель, но мое бельишко словно сквозь землю провалилось. Не иначе домовой прикарманил в качестве сувенира. Домовой, привыкший к помпезности и хай-теку. Чертыхнувшись, натягиваю кофточку на голое тело.

– Готова? – Артём заглядывает в кабинет уже полностью одетым, подает мне пуховик

Я снова оглядываю комнату. А может, это и к лучшему? Может, оставленный лифчик побудит меня еще раз сюда вернуться? Есть же такая примета.

– Поехали? – Артём быстро натягивает куртку и шапку.

– Я же сказала, что поеду на такси.

– Исключено.

Наши взгляды на несколько секунд скрещиваются, и мне отчетливо хочется уступить.

Мы выходим из квартиры, и я не удерживаюсь от подколки:

– Гляжу, твоя нога уже в норме. Наверное, подорожник прикладывал?

– Какая нога? – Артём смотрит на меня с недоумением.

– У тебя же было растяжение.

– Точно! – В его взгляде проскакивают смешинки. – Не зря говорят, что секс творит чудеса.

– Вообще-то так говорят про любовь.

– Серьезно?

Я отворачиваюсь. Почему-то становится неловко. За пределами комнаты с ковром былая моя раскованность кажется неприличной и неуместной. Я ведь правда совсем не знаю Артёма. Кто он? Чем занимается? А может, он вообще женат и имеет кучу детей.

Мы проходим к лифтам, и Артём привычным движением нажимает на кнопку вызова.

– Можно я заберу тебя завтра после работы?

Я мотаю головой.

– Не надо. Я поздно заканчиваю и хочу посвятить вечер ребенку.

– А что насчет пятницы? Может, найдешь для меня окошечко в расписании? Я так остро нуждаюсь в индивидуальных занятиях по развитию оптимизма, что сам не свой.

– А по виду не скажешь. Лицо такое довольное-довольное.

Он улыбается.

Дин-дон! Лифт распахивает массивные двери, и мы заходим внутрь.

– Ладно, – внезапно для себя соглашаюсь я. – Приеду к тебе в пятницу после восьми.

Артём сгребает меня в объятия и чмокает в нос.

– С ночевкой? Учти, в следующий раз я вряд ли смогу отпустить тебя так легко, как сегодня.

– Прикуешь к батарее?

– Может быть…

* * *

В четверг на работе дико хочется есть. Наверное, мозг уже привык к чаепитиям, и заставляет мой организм вырабатывать слюнки при виде знакомых стен. Первый тренинг я еще борюсь с собой, но после второго бегу в столовую, чтобы перехватить какую-нибудь булочку. Вот только по дороге в «храм вкусной и здоровой пищи» мой взгляд выхватывает знакомый профиль – профиль Лаптева.

Я резко сдаю назад и юркаю за спину какого-то дядечки в красном свитере, в задумчивости подпирающего стену. А может, мне показалось? Может, там – у окна – не Лаптев, а просто кто-то похожий на него? Я немного выжидаю, а потом потихоньку высовываю голову из-за укрытия: нет, к сожалению, не показалось.

Аппетит сразу пропадает.

– Вы что-то хотели? – Дядечка в свитере поворачивается ко мне и плотнее прижимает к себе увесистую черную сумку.

Стараясь быть незаметнее, я вжимаю голову в плечи и ляпаю первое, что приходит в голову:

– Здрасьте. Скажите, вы верите в бога?

– Чего?

Лаптев вдруг начинает идти в нашу сторону, к счастью, не отрываясь от телефона. Сердце невольно уходит в пятки. Я почти вплотную придвигаюсь к обладателю красного свитера и сипло, для маскировки, бормочу:

– Вы знаете, я участвую в тренинге, и мне дали задание обнять за день двадцать незнакомцев. Вы не против, если я обниму и вас?

Он краснеет и озирается.

– Э… Боюсь, моя жена может не так всё понять.

– Да бросьте! – Я падаю ему на грудь и утыкаю лицо в красный свитер. Пряжа, из которой он связан, до удивления щекотная, и мне почти сразу хочется чихнуть. Изо всех сил борюсь с собой.

Проходит несколько секунд, и дядечка пытается отстраниться. Нет! Нельзя этого допустить: судя по шагам, Лаптев только поравнялся с нами. Я вцепляюсь в незнакомца изо всех сил и скриплю:

– Еще не всё! Нам надо как следует обменяться энергией чакр.

– А?

– Вы что не в курсе, что нормальное объятие должно длиться не менее минуты?

Дядька напрягается, но стоически терпит мою голову на груди.

– Апчхи! – Щекотная пряжа таки доводит мой бедный нос. – Апчхи!

Я чихаю прямо в переплетенные жгуты красного свитера. Как неудобно! Дядька отшатывается и нервно промакивает грудь платочком.

– Не боись, не заразная! – говорю я и от волнения чуть подмигиваю, а потом быстро-быстро семеню в сторону туалета.

Интересно, что Лаптев забыл в доме культуры? Хочет записаться в кружок английского? Из моей груди непроизвольно вырывается легкий смешок. Наверное, это нервное. Нет, конечно, мне хочется верить, что Андрей прослышал о нашей классной столовой и заскочил поесть, вот только зачем он сейчас потащился к лестнице на второй этаж? Заблудился?

Бух! Задумавшись, я влетаю в Ольгу Викторовну.

– Пирожкова, у тебя всё нормально? – Начальница смотрит на меня встревоженно и с неприкрытой заботой. – Ты чего такая бледная? Не заболела?

О! А это мысль! Я тяжко вздыхаю и делаю измученные глаза.

– Кажется, у меня температура. Даже не представляю, как вести последний тренинг: голова просто раскалывается.

– Тебе срочно надо в медпункт, – кивает начальница, поправляя ярко-фиолетовую юбку. – Наверное, схватила где-то простуду.

– А может, вы меня лучше домой отпустите?

– Как же ты поедешь в таком состоянии? – Она чуть прищуривается и гладит меня по плечу. – Нет-нет, надо сначала хоть немного сбить температуру, а потом вызовем тебе такси.

– Ну, хорошо, – соглашаюсь я, прикидывая, как можно провести медсестру.

Ольга Викторовна берет меня под руку и тащит к лестнице. О нет! Неужели медпункт на том же этаже, что и мой кабинет? В животе разливается мерзкий холодок, а ноги почти подкашиваются. Мы подымаемся на второй этаж и входим в совершенно пустой коридор. Ну вот! Оказывается, я зря себя накрутила. Наверное, Лаптев явился в дом культуры совсем не ради меня.

– А вы знаете, я вспомнила, что у меня в сумочке есть парацетамол, – говорю я, высвобождая руку из жесткой хватки начальницы. – Да и вообще, мне будто полегчало. Вот что простое сочувствие делает, да?

Начальница смотрит на меня с недоверием.

– Какая-то ты сегодня странная, Пирожкова. Может, все-таки лучше к медсестре?

– Нет! – старательно улыбаюсь я. – Говорю же: мне намного лучше. Вот потрогайте мой лоб – совершенно негорячий.

Ольга Викторовна касается моего лица ладонью и слегка хмурится.

– Ладно, иди, работай. Но через полчаса я зайду тебя проведать, мало ли что.

– Конечно-конечно! – Я открываю дверь в свой кабинет и быстро юркую внутрь. Фух!

– Добрый вечер! – весело восклицает при виде меня взрослая группа.

– Добрый! – Я поворачиваюсь к ним, и улыбка медленно сползает с лица: у окна стоит Лаптев и ехидно глядит на меня.

Глава 20

Сюрпризы всех мастей (и гостинцы)

Интересно, моя жизнь когда-нибудь войдет в спокойную колею? Или неприятные сюрпризы никогда не перестанут меня преследовать?

Я несколько секунд разглядываю самодовольную физиономию непонятно как отыскавшего меня Лаптева, а потом решаю сделать вид, будто его здесь нет. С улыбкой прохожу в круг и усаживаюсь на приготовленный кем-то стул.

– Дорогие друзья, тема нашего сегодняшнего занятия «Отношение к ошибкам». Иногда мы делаем что-то, о чем потом жалеем, и чувство вины разъедает наше душевное спокойствие. Очень важно отслеживать такие ситуации и менять отношение к своим промахам.

– А к чужим промахам менять отношение ты их тоже учишь? – Лаптев берет стул и втискивает его в круг прямо напротив меня. – Или всепрощение – это только для себя любимой?

Я откидываю с лица враз взмокшие волосы и оглядываю ошарашенные лица участников:

– Мы сегодня сделаем несколько упражнений, которые помогут пересмотреть прошлое и перестать «пилить опилки».

– Перестать «пилить опилки»? – едко уточняет Лаптев. – Хорошая цель! Мне нравится. Почему бы тебе, правда, не перестать «пилить опилки»?

Я вздыхаю, а потом твердо встречаю его взгляд.

– Чего ты хочешь?

– Чтобы ты прекратила издеваться и делать из меня дурака.

Участники многозначительно переглядываются, а я молчу, потому что совершенно не знаю, что сказать.

– Та девушка, с которой ты меня застукала, – Лаптев чуть подается вперед и с наслаждением

чешет щиколотку. – Я же признал, что это ошибка. Чего тебе еще надо?

– Мне надо, чтобы ты ушел и оставил меня в покое.

– Май, ну хватит набивать себе цену! Я раскаялся. Раскаялся!

Мне почему-то жутко стыдно и противно.

– Андрей, пожалуйста, иди домой. Между нами всё кончено.

Глаза Лаптева вспыхивают бешенством.

– Я уйду отсюда только вместе с тобой. Мне надоело, что ты водишь меня за нос. Сначала принимаешь мои подарки, а потом динамишь.

– Не, ну принимать подарки от мужика, которого собираешься бросить, это как-то не красиво, – вставляет свои пять копеек копия Фрекен Бок, – та, что как-то заснула на моем занятии.

Меня захлестывает ярость.

– Некрасиво? А то, что за всё время наших отношений, он подарил мне одни сережки и даже ни разу не сводил в кафе – это красиво?

– Жмот! – понимающе кивает элегантная блондинка справа от меня. – Правильно ты его бросила. У меня однажды такой же любовник был, все нервы вытрепал за полтора года.

Лаптев злобно вращает глазами.

– Если между нами правда всё кончено, верни мне мои сережки! Я на их покупку, между прочим, кредит взял. На четыре месяца.

– Твои проблемы! – припечатывает брюнетка, к которой я раньше ревновала Артёма. – Ишь моду завели – обратно подарки требовать. Перетопчешься!

– Точно! – киваю я, ободренная поддержкой.

Лаптев тяжело подымается со стула и с угрюмым видом покачивает головой.

– И все-таки это некрасиво. Не ожидал от тебя такого. Я-то думал, ты нормальная, хорошая девушка, а, оказывается, ты такая же расчетливая сволочь, как и все.

Я отвожу взгляд и сосредоточенно собираю с джинсов несуществующие катышки. Андрей подходит к дверям и, перед тем как выйти в коридор, демонстративно вздыхает:

– Прощай, Майя. Думаю, через год-другой ты осознаешь, какого мужика упустила, но будет поздно.

* * *

Через час рабочий день наконец заканчивается, и я спускаюсь к гардеробу. Если честно, у меня такое чувство, будто по мне проехал «КамАЗ». Я с большим трудом вспоминаю, куда заныкала номерок и даже чуть пошатываюсь от усталости. Зоя Михайловна глядит на меня с сочувствием и угощает помятой карамелькой. Благодарю и быстро натягиваю пуховик.

Из-за колонны выходит Артём.

– Привет. Я за тобой!

Его уверенное лицо вызывает во мне раздражение.

– Я же говорила, что вечер четверга хочу провести дома с ребенком.

– И проведешь. Я просто подвезу тебя до дома. На улице гололед и темно – никакого оптимизма не хватит дотащиться до твоего микрорайона целой и невредимой.

– Это называется тревожность, – с сарказмом парирую я. – Купи себе в аптеке пустырник и заваривай вместо чая. Я уже сто раз одна добиралась в темноте домой и, как видишь, жива.

– Странно… – Он берет меня под руку и ведет к машине. – Впрочем, в мире полно чудес.

– И как часто ты собираешься подвозить меня с работы?

Он пожимает плечами.

– Понятия не имею. Но после того, как мы прикончили пачку презервативов, я, кажется, привязался к тебе и теперь вот чувствую странную ответственность за твою сохранность.

– Это была маленькая пачка.

Артём чуть улыбается.

– Намек понял, завтра куплю побольше.

По дороге к моему дому мы молчим, только время от времени смотрим друг на друга и улыбаемся. (Как же я люблю людей, с которыми легко молчать!) За окном кружат снежинки, и блики фонарей наполняют город сказочной таинственностью.

Припарковавшись у моей хрущёвки, Артём достает с заднего сиденья какой-то пакет и протягивает мне.

– Что это?

– Вкусняшки.

– Не надо.

– Это не тебе.

Я гляжу на него с удивлением:

– А кому?

– Тревожной дочери и маме, которую надо укладывать спать.

Я покорно забираю пакет, и Артём тут же начинает меня целовать, целовать и шептать всякие глупости. Впрочем, я от него тоже не отстаю: во-первых, соскучилась за целый день, во-вторых, мужская заботливость – мой фетиш и ужасно заводит.

Минут через десять у меня звонит телефон.

– Да, мамуль?

Мать деловито сёрбает чаем:

– Ну, вы бы хоть свет в салоне выключили, что ли. У некоторых, между прочим, еще дети не спят, а тут такая горячая киношка.

Я гляжу на окна нашей квартиры. В желтом прямоугольнике балкона – темный силуэт мамы, она несколько раз машет мне рукой. Ох, как неудобно!

Быстро отодвигаюсь от Артёма и поправляю одежду.

– Мне надо идти.

– Я понимаю.

* * *

В пятницу около трех часов в нашу маленькую уютную квартирку опять заваливается Анатолий Иваныч.

– А что, мамы еще нет? – спрашивает он, втаскивая в прихожую два огромных баула.

Глаза у меня лезут на лоб: зачем ему столько вещей, он же только на выходные? Или нет?

Иваныч разгибается и деловито щиплет меня за щеку.

– Да ты, я гляжу, чуток поправилась за неделю-то. Правильно-правильно, к черту эти ваши диеты.

Я невольно пячусь назад и быстро дожевываю кусок пирожка, до прихода Иваныча засунутый в рот.

– Ты это… – Мамин кавалер снова выходит на лестницу, задорно похрустывая суставами. – Дверь пока не запирай, я еще вниз за одной сумкой сбегаю и вернусь.

Мне становится совсем нехорошо. Наверное, теперь Иваныч будет торчать у нас до конца новогодних каникул. Я падаю на пуф и нервно тереблю край футболки. Дыши, Майя, дыши. Тебе ведь категорически запретили нервничать.

Закрываю глаза и пытаюсь расслабить вмиг напрягшиеся плечи. Так! Если я не хочу, чтобы выпали остатки волос, самое время припомнить то, что я втираю на работе своим подопечным: главное – везде искать плюсы. Плюсы! Ну-ка, какие могут быть светлые моменты в визите Иваныча? Я закусываю губу и напрягаю каждую клеточку мозга. В затылке от усердия возникает пульсирующая боль. Тем не менее я кое-как наскребаю на маленький список.

Итак, светлые стороны приезда Иваныча:

1. У мамы будет хорошее настроение.

2. На Иваныча можно спихнуть Алёнку, чьей кипучей энергии требуется выход.

3. По крайней мере, мамин кавалер не притащил с собой племянников. А ведь мог, еще как мог!

– Гляди, что я твоей маме в подарок на Новый год привез! – довольный Иваныч, вернувшись, взгромождает мне на колени небольшую корзину, обвязанную платком.

О боже! Мне кажется, или внутри что-то шевелится? Хотя, может, у меня просто легкие галлюцинации из-за нервного потрясения.

Гость торопливо скидывает куртку и гигантские, облепленные снегом сапожищи. Я кошусь на них, и из груди вырывается обреченный вздох: неужели трудно отряхнуть обувь на крыльце? Минут через пятнадцать в нашей прихожей образуется целое озеро.

– Смелей! – приободряет гость, с удовольствием оглядывая себя в зеркале. – Оцени подарок.

Я тихо фыркаю, а потом сдвигаю с корзины платок. Из корзинки выскакивает маленькое черное существо.

– А-а! Что это? – В одно мгновение я забираюсь на пуф с ногами.

Иваныч подхватывает пришельца на руки и заботливо прижимает к груди.

– Я думаю его Васькой назвать. Но это уж пусть твоя мать решает.

Я не верю своим ушам.

– Это что, кот?

На лице маминого кавалера появляется мерзкая улыбочка.

– Ну, не собака точно.

– Но зачем? Для чего? – У меня такое чувство, будто по голове огрели мешком.

– Твоя мама жаловалась на одинокие вечера, вот я и подумал…

Кот выворачивается из рук Иваныча и, спрыгнув на пол, деловито чешет в мою комнату.

– Стой! – кричу я. – Не ходи туда!

– Да пусть осваивается! – по-доброму усмехается Иваныч.

Мне хочется стукнуть его чем-нибудь тяжелым, но под рукой, как назло, нет ничего подходящего. Чертыхнувшись, спешу в свою комнату: котенок уже запрыгнул на диван и с подозрительным видом его обнюхивает. Я с раздражением смотрю то на кота, то на Иваныча:

– Ну а лоток-то вы ему купили?

– А зачем? Надо его сразу к улице приучать. У нас в Кочкине все коты на улицу ходят.

Иваныч достает из кармана пачку купюр и кладет на стол:

– Вот, кстати. За сережки. Мы с ребятами посмотрели в Интернете, такие цацки аж пятнадцать тысяч стоят.

– Не надо, – мотаю головой я. – Заберите.

А сама даже чуть волнуюсь: Иваныч ограбил кочкинский банк? Отнял пенсию у дедушки? А может, у сестры занял? Она же, наверное, нехилое детское пособие на пятерых получает.

– Как это не надо? – почти обижается Иваныч. – Долг платежом красен. К тому же, ты ж хотела вернуть серьги тому расфуфыренному хмырю.

– А я передумала возвращать.

Он пожимает плечами.

– Ну, это твое дело. Не хочешь возвращать – ребенку чего-нибудь купи. Мое дело отдать.

Он собирается выйти из комнаты, но я крепко вцепляюсь в его рукав.

– Эй! А кот?

– Что, кот?

– Заберите его с собой, пожалуйста.

– Зачем? Пусть тут лежит. Есть же не просит…

В прихожей щелкает дверной звонок, и квартира наполняется Алёнкиными воплями:

– Мама! Ты где?! Мы снегирей видели! А Мишка Сидоров меня дурой обозвал! Ты мне купила булку с изюмом, нет? Можно я вечером зубы чистить не буду?

Обычно такой словесный поток меня полностью деморализует, но сегодня я даже приободряюсь.

– Алёна, мама, идите скорей сюда! Поглядите, что учудил Анатолий Иванович.

– Толенька, ты уже приехал? Как хорошо! – Мама вмиг превращается во влюбленную школьницу.

Алёнка вваливается в комнату в шапке набекрень.

– Что?

Я показываю на диван.

– А-а! Счастье привалило! – кричит дочь, бросаясь на кота.

* * *

Бурная радость по поводу новых жильцов стихает, и я отправляюсь по магазинам. Мне не терпится покинуть сумасшедший дом, в который снова превратилась квартира. У нас теперь кот – какой ужас! Хотя, нет. У нас теперь Иваныч – это намного страшнее.

За покупкой лотка, мисок и коврика я чуть вообще не забываю про то, что у меня сегодня свидание. К счастью, звонит Артём, напоминает, спрашивает, не изменились ли у меня планы. Я клятвенно уверяю его, что скоро буду. На улице опять снегопад. Сугробы похожи на горы аппетитного мороженого, и почти не холодно.

Вернувшись домой, я вытираю все подозрительные лужи и быстро делаю макияж.

– Майя, доченька, идем сало пробовать! – зовет мать, которая за последние пару часов, кажется, скинула с десяток лет. – Толенька такое сало привез, пальчики оближешь.

– Нет, спасибо, – фыркаю я, пытаясь придать объем вредным волосам. – Вы лучше кота, вон, со шторы снимите. Он уже минут двадцать на ней болтается.

– Пускай! – крякает Иваныч, заплетая Алёнке восемнадцатую косичку. – У него ж должна координация развиваться.

Я захожу на кухню, чтобы попить, и чуть не влетаю в длиннющую стену из банок.

– Это что?

– Гостинцы! – радостно сверкает глазами мать. – Помидоры, огурцы.

– Всё свое, кочкинское! – гордо рекламирует Иваныч. – Никакой тебе химии.

– А оно так и будет всё здесь стоять?

– Ну а куда девать-то? – насупливается мать. – В холодильник больше не лезет.

– Ладно, – говорю я и осторожно переступаю через банки, чтобы пробраться к раковине.

Пока я наливаю и пью воду, мой взгляд тщательно ощупывает Алёнку. Я сто лет не оставалась ни у кого с ночевкой, и мне немного не по себе. Почему-то кажется, что за время моего отсутствия у дочери обязательно поднимется температура, случится приступ аппендицита или вообще что-нибудь сломается. Вид у дочери, скажем так, уже не очень. Руки и ноги все исчерчены длинными царапинами, ведь кот нам, конечно, достался с характером.

– Мама, следите, пожалуйста, за зверьем: у Алёнки скоро утренник, а она уже вся покоцанная.

– Ничего страшного, – утешает меня Иваныч, откладывая расческу. – Пускай ребенок резвится. Если что, нарядим ее во Франкенштейна.

Невольно закатываю глаза.

– Майя, а может, хотя бы холодец попробуешь? – всплескивает руками мать. – Такой вкусный! С чесноком, с хреном…

– Его еще с горчичкой хорошо, с горчичкой! – подхватывает Иваныч.

О нет! Подобно лани, перескакиваю через банки и несусь прочь из кухни.

* * *

Дин-дон! Лифт Артёма с заученной приветливостью распахивает мне свои объятия. Делаю шаг вперед и теряюсь перед своим отражением. Такие встревоженные, смущенные глаза, побелевшие от напряжения губы! Я опять маленькая потерянная девочка, которая очень хочет понравиться.

Быстрее отворачиваюсь от зеркала, чтобы еще сильнее не разволноваться: из-за волос, из-за нездоровой худобы и неудачного носа. Так, Майя, не обольщайся! Тебе всё равно ничего не светит. У вас просто секс и ничего более. Разве ты забыла? Стоит на что-то понадеяться, и ты обречена на несколько месяцев душевной агонии.

Аутотренинг работает: когда я выхожу из лифта, сердце уже почти не пытается сделать себе харакири о ребра. Отлично! Теперь главное – перестать дрожать.

Мой палец еще только тянется к звонку, как дверь распахивается. Это знак? Или я опять пытаюсь размечтаться?

– Наконец-то! – вместо приветствия говорит Артём и нежно чмокает меня в нос. – Я боялся, что дороги так заметет, что ты не сможешь до меня добраться. Уже собирался поискать в Интернете какое-нибудь заклинание против непогоды. – Он убирает мой пуховик в шкаф и кивает: – Проходи на кухню, я сейчас.

– Как-то это неправильно, – корчу рожицу я. – Я рассчитывала, что ты уже в прихожей на меня набросишься. Может, ты опять купил маленькую пачку презервативов и экономишь?

Он вдруг краснеет.

– Так! Иди, давай.

Я прохожу в кухню-гостиную и замираю в немом восхищении: почти половину комнаты теперь занимает огромная пышная сосна. И она даже пахнет: тягуче, крепко, пьяняще.

Артём втаскивает на кухню огромную коробку с игрушками:

– Что-то я нахватал разного. В магазинах нынче чего только нет, глаза разбегаются.

Впервые со дня нашей встречи он выглядит смущенным. И елки зеленые, как же ему это идет! Я упираю руки в бока и делаю самый нахальный вид, на который способна.

– Ты что, меня эксплуатировать собрался?

– А как же! – кивает он, выуживая из коробки пакет с огромной блестящей звездой. – А ты думала, буду пряниками кормить?

Ох, до чего же он сексуальный в этой белой маечке! Я демонстративно вздыхаю и достаю из коробки упаковку красных шаров.

– Да уж! Так нагло меня еще никогда не разводили.

Глава 21

Перевертыши

Когда елка почти наряжена, в квартире раздается протяжная трель звонка. Я мгновенно напрягаюсь. Кто это пожаловал посреди ночи и метели? Подружка? Старая знакомая? Жена?

– Я сейчас, – говорит Артём, откладывая в сторону только что освобожденную из упаковки золоченую шишку.

Он выходит из кухни, а я сажусь на диван и вся обращаюсь в слух. К сожалению, из прихожей почти ничего не слышно, только какое-то невнятное бормотание. Под ложечкой разливается неприятный холодок. А вдруг это вообще Лаптев притащился? Проследил за мной и решил донести до Артёма, какая я расчетливая сволочь. Мне становится совсем не по себе.

Проходит минута, и Артём возвращается на кухню с целой горой каких-то коробок.

– Ты чего такая испуганная?

– Испуганная? – Я пытаюсь принять беспечный вид: закидываю ногу на ногу и откидываюсь на спинку дивана. – Тебе кажется.

Он пожимает плечами, а потом составляет коробки на стол.

– Кто это был?

– Доставка из ресторана. Давай-ка немного поднажмем – быстрей закончим с украшениями и будем ужинать.

Я возвращаюсь к сосне и цепляю на ветку еще один шар. Потом с любопытством смотрю на Артёма. Все-таки не мешает хоть немного прощупать почву и узнать о нем больше.

– Слушай, ты когда-нибудь был женат?

– Давно, – отзывается он, распаковывая очередную шишку. – Мой брак изначально был ошибкой и долго не протянул.

– А дети у тебя есть?

– Нет. Я же говорил тебе, я завидный холостяк, не обремененный никакими обязательствами.

Я почти обижаюсь:

– То есть я, по-твоему, второй сорт, раз у меня есть дочь?

До него, кажется, только сейчас доходит двойное дно случайной фразы.

– Конечно, нет. Но ты уже не можешь так легко нырнуть в роман, как я. Тебе нужно думать, с кем оставить ребенка, и всё такое.

Настроение портится. Конечно, я знаю, что моя дочь никому не нужна, кроме меня, но бесит, что все мои мужчины то и дело намекают, что ее нужно где-то оставить, чтобы не мешала наслаждаться жизнью.

Артём достает из коробки электрическую гирлянду.

– Сейчас прицепим фонарики, и готово!

Я забираюсь на диван с ногами и наблюдаю за тем, как паутина из проводов оплетает пушистые ветви. А ничего так получается. Красиво!

– Как ее зовут? – спрашивает Артём, делая второй круг вокруг сосны.

– Кого?

– Твою дочь.

– Алёна.

– Я надеюсь, она хулиганка? Вся в мать?

– Само собой.

Он улыбается.

– Мне хочется с ней познакомиться.

– Сначала нужно пропить курс седативных препаратов, иначе твоя нервная система не справится с нагрузкой.

– Моя – справится. У меня нервы, как канаты. Четыре года на руководящей должности, знаешь ли, закаляют.

– Ладно, – киваю я, ощущая в груди огромную теплоту. – Я поговорю с ней, возможно, она выделит для тебя окошко в расписании.

– Не тяни, хорошо? Я собирался позвать вас обеих в воскресенье на каток.

Мне так хочется обнять его, что даже дыхание перехватывает. Борюсь с собой. Еще не хватало, чтобы Артём решил, будто я надеюсь на серьезные отношения. А я ведь уже надеюсь. Вот черт!

Закончив с декором, мы тихо, по-семейному, ужинаем в разноцветном свете маленьких новогодних лампочек. Я рассказываю о том, какой сумасшедший дом творится у нас из-за Иваныча и его кота, а Артём делится со мной всякими воспоминаниями из детства.

Еда – жареное мясо и салаты – такая вкусная, что я наедаюсь по самое не могу. И где мои манеры, спрашивается?

Артём убирает со стола и моет посуду.

– Мне кажется, ты напрасно столько всего заказал, – жалуюсь я, и опять перебираюсь на диван. – Теперь мне точно не до постельных утех.

– Давай посмотрим какую-нибудь киношку?

Кажется, разочарованным он не выглядит.

– Давай.

Артём находит для нас старую советскую комедию, и мы вытягиваемся на диване, будто супружеская чета пенсионеров. Мне так тепло и уютно рядом с ним, что даже не верится. Артём чуть поглаживает меня по бедру.

– Я сейчас немного переведу дух и ка-ак наброшусь на тебя! – клятвенно обещаю я, а потом зеваю.

– О’кей! – смеется он. – Уже готовлюсь морально.

Мы поворачиваемся к экрану телевизора и пытаемся следить за сюжетом. Но почти сразу, вот так подстава! я проваливаюсь в глубокий-глубокий сон.

* * *

Просыпаюсь я только под утро. Огоньки на елке всё так же медленно подмигивают, а Артём сладко посапывает рядом.

– Нет, так дело не пойдет! – бормочу я, деловито расстегивая его джинсы. – Я сюда не отсыпаться ехала.

– А? Что? – сквозь сон бормочет Артём.

Мои руки уже добираются до его белья. Я сползаю немного вниз, и губы скользят по мужскому животу всё ниже, ниже…

– Майя, ты чего не спишь?

Я медленно стаскиваю вниз сначала джинсы Артёма, а потом его скучные серые труселя. Так! Сейчас самое время – пустить в ход язык.

Артём широко раскрывает глаза, дремотная поволока в них моментально тает.

– Эй, ты чего там задумала? – шокированно шепчет он, а потом: – О-о-о! Ну, ладно…

До рассвета мы наверстываем все упущенные возможности.

* * *

Артём сам отвозит меня на работу. Мы договариваемся, что вечер субботы я посвящу семье, а вот воскресенье я и дочь проведем с Артёмом: сходим на каток, посидим где-нибудь в кафе. Мне очень-очень радостно, что всё так складывается: очень неприятно разрываться между ребенком и любимым мужчиной. Ой, я сказала – любимым? Я имела в виду – новым. Новым мужчиной, конечно!

На радостях рабочий день пролетает вмиг, и я счастливая приезжаю домой.

– Майя, ты только не пугайся! – вместо приветствия говорит мама и весьма нервно накручивает на палец пояс халата.

– В каком смысле? – Душа почти сразу улетает в пятки.

– Алёна и Василий вчера немного разыгрались и…

В прихожую выбегает мой ребенок с лицом, исчерченным зелеными полосами.

– Ну и вот… – заканчивает мама и тут же добавляет: – Мы все царапины тщательно зеленкой обработали, чтоб инфекция не попала.

– Зеленкой? А что, перекись в этом доме закончилась? – от бешенства у меня почти темнеет в глазах.

– Я ее не нашел, – бубнит Иваныч из гостиной.

Вбегаю туда, достаю из шкафа аптечку и выуживаю перекись водорода:

– Вот она! Вот! Целая бутылка.

– Да ладно тебе раздувать из мухи слона, – щебечет мать, а Алёнка пританцовывает и поет:

– Я водяной, я водяной! Никто не водится со мной!

Ох, представляю, что подумает Артём, если познакомится с моей семейкой.

– А что? Давайте, правда, на утренник нарядим Алёну Водяным или Кикиморой? – предлагает Иваныч, сажая мою дочь на колени. – Почему, если девочка, надо обязательно делать из нее снежинку или принцессу?

У него такое добродушное лицо, что я почти успокаиваюсь, но потом что-то больно впивается мне в щиколотку.

– А-а! – В ужасе трясу ногой, и с нее сваливается наш новый котенок.

– Ой, Васька у нас такой игривый! – радостно поясняет мать и подхватывает живность на руки. – За ним глаз да глаз!

– Так! Всё! – Я всплескиваю руками и поворачиваюсь, чтобы уйти. – Я в свою комнату, и, пожалуйста, постарайтесь, чтобы хоть один час обошелся без катаклизмов.

Мама хватает меня за руку.

– Подожди. У нас с Анатолием Ивановичем для тебя новость.

Что? Только не это! Я в ужасе перевожу взгляд с мамы на ее кавалера и обратно. Неужели они подали заявление в ЗАГС? Это просто конец света!

Мама складывает руки на груди и выдыхает:

– Анатолий Иванович открыл в нашем городе свой мебельный салон! Представляешь?

– А?

– Именно для этого он и приезжал на той неделе: утрясать оставшиеся формальности.

Я поворачиваюсь к гостю.

– Серьезно?

Он кивает.

– Хотел еще утром сводить туда твою маму, но она просила дождаться тебя.

– Ну так собираемся! – поторапливаю я, потому что любопытство буквально распирает.

Через час я уже знаю, что у Иваныча целая сеть мебельных салонов, что он довольно талантливый дизайнер, чьи работы известны даже за рубежом. А еще мамин кавалер показывает нам снятый на телефон дом в Кочкине. Оказывается, это гигантский трехэтажный коттедж с бассейном, сауной и зимним садом. Вот ведь как бывает! Первое впечатление может и подвести.

Я внимательно приглядываюсь к маминому Толеньке и понимаю, что вовсе он и не грубый. Всего лишь простой, без понтов. И добрый, раз приютил у себя маму, дедушку и сестру с детьми.

Иваныч настойчиво приглашает нас в Кочкино на зимние праздники. Обещает нам насыщенную программу: шашлыки, лыжи, покатушки на снегоходах. Я уверяю, что маму и дочь обязательно к нему пришлю, а насчет себя отмалчиваюсь. Внутри теплится надежда, что праздники захочет провести со мной Артём.

* * *

Воскресное утро начинается со звонка Артёма:

– Я уже соскучился и не могу дождаться вечера. Можно я отвезу тебя на работу?

– Давай! – соглашаюсь я и улыбаюсь: тоже соскучилась до чертиков.

Интуиция нашептывает мне, что день сегодня будет по-настоящему волшебным. Да что скрывать – я завтракаю и делаю макияж с тем настроением, которое бывает только накануне большого праздника.

Когда я выпархиваю на улицу, моя «карета» уже у подъезда. Я забираюсь внутрь, и следующие минут десять мы целуемся с Артёмом с таким неистовством, что соседи почти вываливаются из окон. Ну и пусть!

Наконец машина трогается, но всю дорогу до дома культуры Артём откровенно ест меня глазами.

– Смотри за дорогой, – прошу я, слегка тревожась, ведь обстановка на улицах так себе: за субботу немного подтаяло, а сейчас опять ударил мороз.

– Можно я посижу у тебя на тренинге? – просит Артём, выискивая место на парковке «Салюта».

– Зачем?

– Совершенно не знаю чем заняться, дожидаясь, пока ты освободишься.

– У меня сейчас опять будут бабушки.

– Те самые?

Я киваю. Он улыбается:

– Класс! Мне не терпится узнать, что там с пенсиями и отоплением.

Конечно, у меня нет желания ему возражать. Мы выходим из машины и идем к крыльцу.

– Поклянись, что будешь участвовать во всех упражнениях, – требую я, расстегивая пуховик.

Артём кладет руку на грудь и делает торжественный вид:

– Клянусь.

Через пару минут мы уже подымаемся в двести восьмой. Почти сразу набегают мои бабушки, и я прошу всех садиться в круг. Миссис Паутинка несколько секунд разглядывает Артёма с выражением высочайшего презрения на лице, а потом заявляет:

– А я ведь тебя вспомнила, дружочек. Вспомнила!

Артём поворачивается к ней с преувеличенным вниманием:

– Серьезно?

– Ты главный редактор журнала «Особое мнение», – Миссис Паутинка подается вперед и сверлит Артема глазами. – Мне внучка иногда этот журнал притаскивает.

На лице Артёма проскальзывает еле уловимое удивление.

– Вы правы.

Пожилая женщина открывает сумку и выуживает оттуда красивый глянцевый журнал с размалеванной блондинкой на обложке.

– Я тут полистала ваш новый номер…

– Давайте обсудим его после тренинга, – просит Артём, и мне кажется, что он серьезно напрягся. – Сейчас нам нужно делать упражнения.

– Да что ты говоришь? – Миссис Паутинка злобно кривит губы. – А мне кажется, наша Маечка имеет право знать, чего ты там пишешь про ее замечательный во всех смыслах тренинг. Я вообще не понимаю, как после такой статьи, что ты тут накатал, у тебя хватает наглости приходить сюда и сидеть рядом с ней с такой довольной рожей.

Лицо Артёма идет красными пятнами. Я совсем ничего не понимаю.

– В этом журнале статья про мой тренинг?

– А то! – У Миссис Паутинки такой вид, будто она сейчас начнет колошматить Артёма сумкой.

– Вы только не нервничайте, пожалуйста, – прошу я и забираю у нее журнал. – А на какой странице смотреть?

– На седьмой.

Я быстро нахожу нужный материал.

– «Кто последний за позитивом?» Какое необычное название.

– Майя, я не хочу, чтобы ты сейчас это читала, – говорит Артём, глядя на меня с мольбой. – Я потом тебе всё объясню.

Во мне подымается волна раздражения.

– Артём, у нас на тренинге принято обращаться друг к другу на «вы». Не забывайтесь, пожалуйста.

– Маечка, милая, читайте вслух! – просит Миссис Летнее Платье. – Нам тоже очень интересно, что же там написано.

– Хорошо! – Я быстро разглаживаю страницы и откашливаюсь.

– «Здравствуйте, дорогие читатели, сегодня в рубрике «Личный опыт» – тренинг позитивного мышления. Вам интересно, что это такое? Объясняю, тренинг – это когда вчерашний выпускник психологических курсов глумится над вами, а потом выставляет счет. Мишени для глумления обычно разные, но вот на тренинге позитивного мышления вас гнобят преимущественно за критическое отношение к действительности. И за недостаточно счастливое выражение лица. Сегодня тренинги оптимизма проводят на каждом углу, и ради повышения общей эрудиции я решил испытать на себе волшебные эффекты подобного мероприятия. Дело было так. Сначала в небольшую комнатку набилась большая куча людей и стала бодро жаловаться на жизнь. Это, впрочем, и не удивительно: у нас, русских, жалобы на жизнь – основа смол-тока и благополучной атмосферы в коллективе. Англичане при случайной встрече обсуждают погоду, а мы предпочитаем немного поныть. Однако в этот раз сеанс нытья был грубо и бесцеремонно прерван. Ведь в беседу вступила она – главная ведьма нашего шабаша и по совместительству ведущая. Признаться, сначала я подумал, что девушка, взявшая руководить нашим сборищем, – всего лишь ночная бабочка, которая тоже жаждет приобщиться к позитиву. Одежды на ней было умопомрачительно мало, а улыбка обещала непозволительно много. Но потом-то я понял, что подобный образ – это оружие против мужской критичности. В самые напряженные моменты занятия грудь ведущей вываливалась из кофточки, и все присутствующие мужчины теряли охоту спорить. Кстати, ваш покорный слуга тоже чуть не забыл, зачем пришел. К счастью, его профессионализм в итоге победил, и он смог сосредоточиться на репортаже. Занятие началось с того, что нам предложили рассказать о себе. Удивительно, но люди охотно делились паролями и явками с первыми встречными. В общем, если вы домушник, подобный тренинг однозначно будет представлять для вас профессиональный интерес. Если же вы зарабатываете на жизнь по-другому, вряд ли вы легко выдержите такой поток информации о совершенно чужих вам людях. Чтобы душевный стриптиз переносился легче, рекомендую в процессе перемножать трехзначные числа. Именно так делал я, чтобы окончательно не сдохнуть от скуки. Для следующего упражнения мы разбились на пары. Наша обольстительная ведущая попросила нас найти друг у друга по три отличительные особенности. Мне для изысканий досталась сорокалетняя блондинка. Вот только вместо того, чтобы расспрашивать меня о моем характере, она стала зазывать к себе в гости. Я отказался, за что был прозван снобом и грубияном. Что ж, уровень моего самосознания однозначно вырос. Спасибо, тренинг! От радости самопознания мы перешли к теории позитивного мышления. Ведущая минут пятнадцать уверяла нас, что для поднятия настроения полезно представлять себе всякие ужасы. Начальник задерживает вам зарплату? Представляйте, что он мог еще и бить вас, когда сильно бесите. Нерадивый водитель по дороге на работу облил грязью? А вы вообразите, что вас вдобавок могли изнасиловать в ближайшей подворотне. Чувствуете, как на душе сразу легчает? Это всё оно – позитивное мышление. После лекции о пользе мазохистских фантазий опять была работа в парах. В этот раз мне выдали брюнетку. Она понравилась мне куда больше блондинки, но в гости не позвала. Обидно! Дальше всё шло как в тумане. Ведущая подсела ко мне ближе, и ваш покорный слуга снова выпал из реальности. Кажется, была какая-то медитация или что-то на нее похожее, а потом мы играли в путаницу. Я был не прочь спутаться с ведущей, но она, к сожалению, в игре не участвовала. Пришлось путаться с кем попало. Надеюсь, никто из присутствующих не вел скрытую видеосъемку и не станет меня шантажировать. Наверное, вам интересно, чем все закончилось? Ничем. Ни ведущая, ни смазливая брюнетка не дали мне свой номер. Я получил только напутствие чаще улыбаться и подсчитывать удачные моменты дня. Какая тоска! Продолжение следует…»

– Какая отвратительна ложь! – выдыхает Миссис Летнее Платье. – Наша Майя совсем не похожа на ночную бабочку. Скромнее девушку еще поискать.

– И представлять гадости она никому не предлагает, – поддакивает бабушка-облачко. – Наоборот, учит нас обращать внимание на приятные моменты.

Пожилая женщина выглядит такой расстроенный, что я всерьез опасаюсь за ее здоровье.

Миссис Паутинка грохает стулом, а потом прожигает Артёма взглядом:

– Я думаю, вам лучше уйти!

Он несколько раз переводит виноватый взгляд с нее на меня.

– Это же всего лишь шуточный текст. Не стоит воспринимать его слишком серьезно.

– Вам правда лучше уйти, – говорю я и показываю на дверь.

Глава 22

Праздник к нам приходит

Артём резко встает со стула, но потом медлит.

– Хорошо, я уйду, но дай мне возможность объясниться.

– Валяй.

– Не здесь.

– Почему это? – ожесточенно скрипит Миссис Паутинка. – Мы бы тоже послушали.

Во взгляде Артёма снова проступает мольба.

– Майя, пожалуйста!

В кабинете становится так тихо, что, кажется, слышно, как за окном падает снег. Несколько секунд я мнусь, но потом киваю.

– Ладно.

Мы выходим в коридор, и Артём поворачивает меня к себе. Я отстраняюсь:

– Не трогай меня, пожалуйста. Мне неприятно.

– Майя, это же всего лишь глупая заметка. Не обижайся! Просто я тот еще циник и пессимист, мне нелегко проникнуться всей этой позитивной психологией…

Мои губы кривятся в подобии улыбки. Я стараюсь выглядеть уверенной и спокойной, хотя в душе все кровоточит.

– А что там в продолжении? Ты все подробности отношений с ведущей описал, ни о чем не умолчал?

– Да не было никакого продолжения! – Артём яростно трясет головой. – Не было!

Чтобы не выдать своих чувств, отворачиваюсь к окну.

– Когда ты сегодня захотел побыть у меня на занятии, я так обрадовалась. Подумала, что ты хочешь лучше узнать меня. А оно вон как оказывается: тебе не хватало вдохновения на новую статью.

– Неправда! Я пошел на занятие, чтобы побыть с тобой. А эту дурацкую заметку написал, когда еще не знал, что у нас с тобой что-то будет.

Я чувствую легкий озноб. Обхватываю плечи руками, чтобы не начать дрожать.

– А что, брюнетка, правда, не дала свой номер? Или ее ты потом тоже уломал?

– Майя, не надо…

Внутри меня всё сжимается. Все-таки это больно – оказаться для кого-то лишь музой, когда хотела быть любимой. Я опять пытаюсь улыбнуться:

– Прощайте, мистер Главный Редактор! Надеюсь, мы больше не увидимся.

Артём хватает меня за плечо, но я так смотрю на него, что он тут же убирает свою руку. Три мучительных шага до кабинета – и моя очередная неудачная влюбленность оказывается в прошлом.

– Майя, вы только не расстраивайтесь, – пытается подбодрить меня Миссис Летнее Платье. – Чем бы мы ни занимались, всегда найдутся люди, которые извратят наши слова и помыслы. Ваши занятия – замечательные. Лично я ради них даже любимый сериал забросила.

– Спасибо за поддержку! – тихо говорю я и выкидываю злосчастный журнал в мусорное ведро. Потом сажусь на стул, делаю пару глубоких вдохов и привычно улыбаюсь. – А давайте начнем сегодняшнее занятие с одного знакомого вам упражнения…

* * *

Ехать домой после работы ужасно грустно. Но неожиданно для себя я вовсю ищу плюсы в том, что мой роман оказался обманкой, сбором материала для заметок. Во-первых, теперь я смогу по-прежнему уделять много времени ребенку. Во-вторых, не надо объяснять новому любовнику, почему у меня лезут волосы и что за таблетки я пью каждое утро. В-третьих, появилось время съездить в Кочкино. Кстати, а куда на время поездки девать кота? Неужели нам придется тащить его с собой? Брр!

Хотя, подождите, чего я опять включаю панику? Кот – это отлично, возня с ним не даст мне времени затосковать.

Подойдя к дому, неожиданно обнаруживаю на скамье у подъезда Артёма. Он смотрит на меня с видом нашкодившего щенка и греет дыханием озябшие пальцы. Ха! Значит, замучила совесть? Я вздергиваю нос и с демонстративным равнодушием прохожу мимо. Пусть звонит брюнетке и о ней потом кропает свои мерзопакостные статейки.

Я неторопливо подымаюсь в квартиру. Дома – никого. В прихожей на зеркале записка о том, что все уехали по магазинам искать обои в гостиную. Медленно разуваюсь, медленно стягиваю пуховик… А потом ноги быстро-быстро несут меня к окну. Осторожно выглядываю из-за шторы. Сидит! Ждет чего-то. Спина понуро сгорблена, шапка в снегу.

– Да и плевать! – говорю я вслух, но голос звучит как-то неуверенно.

Завариваю себе чай и сажусь за стол. В голове всё время вертятся фразочки из Артёмовой статейки. В принципе, если подумать, не такая уж она и обидная. Видок у меня в тот день был еще тот, а нападки на позитивное мышление меня вообще не смущают: сама пессимистка восьмидесятого уровня.

Я сгрызаю пару печений и вновь подкрадываюсь к окну. Сердце радостно ёкает: Артём сидит на прежнем месте и медленно превращается в небольшой сугроб. Интересно, он правда больше не писал обо мне или врет? Хотя когда бы он успел: журнал выходит раз в месяц.

У меня появляется сомнение в собственной правоте. Чтобы немного развеяться, несколько раз обхожу квартиру. Да, возможно, Артём ничего не писал обо мне, хотя посмотреть в Интернете не мешало бы, но явно собирался посвятить моей персоне еще пару заметок. Я откровенно передразниваю:

– Рубрика «Личный опыт»: в этот раз я расскажу вам, как охмурял тетку с «прицепом»…

Хм, а может тот айфон он подарил мне, потому что хотел загладить вину? Непонятно как, но я вновь оказываюсь у окна. Почему Артём не уходит? Он же простудится. Погода сегодня отвратная: снег колючий, как осколки стекол, мороз пробирает до костей. Я снова натягиваю пуховик и сапоги и галопом несусь по лестнице вниз. Секунд десять – и вот я уже на крыльце:

– И долго ты собираешься тут сидеть?

Артём поворачивает ко мне бордовое от мороза лицо, его замерзшие губы едва шевелятся:

– Пока ты меня не простишь.

Подхожу к нему и прикладываю ладони к его щекам. Боже, какие же они ледяные! Артём чуть поворачивает голову и осторожно целует мои пальцы. Ого! Да у него и губы, и нос уже как кусочки льда.

– Пошли чаем напою, – говорю я и стягиваю его со скамьи. – А потом мы обсудим, как нехорошо писать ироничные статьи о матери-одиночке. О матери, которая, между прочим, в поте лица зарабатывает на хлеб насущный.

* * *

Следующая неделя пролетает молниеносно. На работе у меня постоянно праздничные чаепития, а в свободное от нее время приходится носиться по городу в поисках подарков. В итоге я нахожу всё, что хочу.

Ольге Викторовне покупаю записную книжку с оптимистичными высказываниями великих людей, а любимой гардеробщице – набор шоколадок.

Для Анатолия Ивановича приобретаю огромную книгу с рецептами солений. Дело в том, что привезенные им из Кочкина огурцы-помидоры, мягко говоря, не очень. Мы, конечно, едим их из вежливости и даже хвалим, но потом периодически мучаемся животами. Когда мама и Иваныч уходят гулять, я сливаю по паре кочкинских банок в унитаз, чтобы закатки быстрее кончились. Но, похоже, надо сливать в бóльших количествах, потому как консервов еще на целый полк.

Маму я осчастливливаю корзиной косметики, а Ваську игрушкой из перышек. Больше всего подарков от меня получает Алёнка. Для нее под елку запихиваются: сумка в виде мишки, мешок сладостей, говорящая кукла, клипсы, плюшка для катания с горки и три новых принцессовых платья.

Артёму я вручаю читалку. Он выглядит довольным.

– Я тебе туда уже и книг бросила, – хитро улыбаюсь я и жду, пока он посмотрит.

Он быстро находит список загруженных произведений и начинает читать его вслух:

– «Азбука оптимиста», «Радость жизни для чайников-2», «Позитив и я», «Жизнь, я люблю тебя», «Я привлекаю успех»…

Глаза его лезут на лоб. Я делаю серьезный вид и глажу Артёма по голове, как маленького.

– Начнешь с Нового года новую, полную оптимизма жизнь. Это же здорово?

Он вымученно кивает. Я продолжаю с еще большим энтузиазмом:

– Будешь каждую неделю читать по одной книге, а потом пересказывать мне понравившиеся места. Договорились?

Артём вздыхает:

– Договорились!

Боже, почему он такой наивный? Я падаю на кровать и хохочу, как ненормальная.

* * *

Наконец наступает тридцать первое декабря. Дома царит настоящий гвалт. Артём, которого я уже представила семье, дрессирует кота. Алёнка учится делать колесо, чтобы после полуночи поразить нас акробатическим этюдом. Анатолий Иванович спешно доклеивает в гостиной обои, а мама строгает второй таз оливье.

За окном настоящая зимняя сказка. Огромные хлопья снега в свете фонарей кажутся золотыми. Все деревья облеплены этим снегом и напоминают причудливые коралловые рифы. Кое-кто из наших соседей уже запускает фейерверки, расцвечивая небо в разные оттенки: зеленые, сиреневые, розовые.

Я решаю, что самое время накрывать на стол и устраиваю паломничество по шкафам в поисках праздничной скатерти. Вот где она, где? Куда мама могла ее запихнуть?

Артём бросает на произвол нашего дикого кота и зажимает меня в уголке.

– Майя, ты чувствуешь, что мешаешь маме строить личную жизнь?

– В смысле?

– Ей и Иванычу даже и не уединиться толком, потому что вы с Алёной постоянно трётесь рядом.

Я долго-долго его целую, а потом все-таки любопытствую:

– И что ты предлагаешь?

– Предлагаю переехать ко мне.

– Неожиданно.

Он легонько поглаживает меня по спине.

– Обещаю переделать свою пафосную ванную во что-то более приятное, а одну из спален мы легко превратим в детскую.

– Ты хорошо подумал?

– Не спал всю ночь, до утра строил планы нашего счастливого будущего.

Делаю строгое лицо.

– Я тебе уже говорила: ты пьешь слишком много кофе, поэтому страдаешь бессонницей.

– Я просто люблю тебя, – возражает он с такой интонацией, как будто любить меня – наказание.

– Хм, я тоже тебя люблю, но на моем сне это никак не сказывается.

Артём коварно улыбается:

– Ничего, когда переедешь ко мне, ты разделишь со мной все мои бессонные ночи. А ты ведь переедешь?

Я специально выдерживаю паузу подольше:

– Перееду, куда деваться.