Читать онлайн Halo. Контакт на Жатве бесплатно

Глава 1

Торговый маршрут ККОН, неподалеку от системы Эпсилон Инди, 3 сентября 2524 года

Навигационный компьютер корабля «Рог изобилия» был недорогим, уж точно дешевле корабельного груза – около двух с половиной тысяч метрических тонн свежих фруктов, главным образом дынь, помещенных, как бильярдные шары, в крупные запечатанные ящики, которые разделяли квадратный грузовой отсек рядами, тянущимися от пола до потолка. И навигационный компьютер был на порядок дешевле самого главного компонента «Рога изобилия» – реактивного блока двигателей, прикрепленного к задней части контейнера мощной магнитной муфтой.

Луковицеобразный блок имел размер в одну десятую часть контейнера и на первый взгляд будто прилипал к нему, словно буксир, выталкивающий старинный земной супертанкер в море. Но если танкер, покинув порт, шел своим ходом, то «Рог изобилия» никуда не мог отправиться без двигателя Шоу – Фудзикавы.

В отличие от реактивных двигателей на первых космических кораблях человечества, двигатели Шоу – Фудзикавы не генерировали тяги. Вместо этого они создавали непостоянные разрывы в пространственно-временной ткани, открывали входы и выходы многомерной области, называемой пространством скольжения, или, коротко, подпространством.

Если представить вселенную в виде листа бумаги, то подпространство представляет собой тот же лист, только плотно скомканный. Его смятые и наложенные друг на друга измерения склонны к образованию непредсказуемых временных вихрей, которые нередко вынуждали двигатели Шоу – Фудзикавы прерывать прыжки, выводя корабль в безопасную нормальную вселенную в тысячах, а иногда и миллионах километров от пункта назначения.

Короткий внутрисистемный скачок между планетами занимал меньше часа. На путешествие между звездными системами, разделенными многими световыми годами, уходило несколько месяцев. При наличии достаточного запаса топлива корабль мог преодолеть пространство, содержащее все колонизованные людьми системы, менее чем за год. Если бы не появившееся в конце двадцать третьего века изобретение Тобиаса Шоу и Уоллеса Фудзикавы, человечество до сих пор было бы заперто в Солнечной системе. По этой причине некоторые современные историки воспевали сверхсветовой двигатель как величайшее творение человечества.

С практической точки зрения выдающимся достижением авторов была невероятная долговечность двигателей. Их принципиальная конструкция с годами почти не менялась, и при должном обслуживании они редко выходили из строя.

И конечно, именно по этой причине «Рог изобилия» попал в беду.

Вместо того чтобы совершить прыжок с Жатвы к ближайшей колонии, Мадригалу, «Рог изобилия» вышел из гиперпространства на полпути между двумя планетными системами – вырвался в нормальное пространство в координатах, которые вполне могли оказаться занятыми астероидом или другим опасным объектом. Прежде чем навигационный компьютер осознал, что случилось, грузовой корабль закружился: его реактивный блок извергал струю радиоактивного охладителя.

Департамент космического судоходства (ДКС) ККОН позднее классифицирует отказ двигателя «Рога изобилия» как «предупредительное прерывание прыжка», или ППП для краткости, хотя у капитанов грузовых кораблей, а среди таковых до сих пор встречались живые люди, был свой термин: «облажался», что не менее точно, чем официальное обозначение.

В отличие от капитана, который был бы парализован ужасом из-за неожиданного замедления и ухода со сверхсветовой, навигационный компьютер «Рога изобилия» ни на миг не потерял присутствия духа. Он дал серию импульсов маневровыми гидразиновыми двигателями реактивного блока и остановил поврежденное судно, не дожидаясь, когда вращение оторвет двигатель от грузового контейнера.

После предотвращения кризиса навигационный компьютер приступил к бесстрастной оценке повреждений и вскоре обнаружил причину поломки. Пара компактных реакторов, питавших двигатель Шоу – Фудзикавы, переполнили свою общую систему локализации отходов. У системы имелись датчики сбоев, но они давно подлежали замене и вышли из строя после того, как реакторы передали энергию для начала прыжка. Едва реакторы перегрелись, двигатель отключился, инициировав резкий произвольный выход «Рога изобилия» в нормальное пространство. Это был технический недосмотр, и навигационный компьютер его зарегистрировал.

Обладай навигационный компьютер хотя бы долей эмоционального восприятия так называемых «умных» искусственных интеллектов (ИИ), используемых на более крупных судах ККОН, он на секунду-другую погрузился бы в размышления, насколько хуже могла быть авария, и потратил бы несколько циклов на чувство, которое его творцы-люди называют облегчением.

Вместо этого навигационный компьютер, помещенный в небольшой черный корпус в кабине управления реактивным блоком, направил мазер «Рога изобилия» на Жатву, послал сигнал бедствия и приготовился к долгому ожиданию.

Хотя лучу требовалось всего две недели, чтобы достичь Жатвы, навигационный компьютер понимал, что «Рогу изобилия» не следует ожидать скорой помощи. По правде говоря, единственной частью корабля, стоившей хлопот по спасению, был сверхсветовой двигатель, и, учитывая его поврежденное состояние, нужды в спешке не было. Лучше дождаться, когда рассеется радиоактивный выброс, даже если это приведет к отказу питаемой реактором обогревательной установки и замерзанию фруктов.

И потому компьютер удивился, когда спустя несколько часов после поломки «Рога изобилия» на радаре грузовоза появился объект. Навигационный компьютер быстро перенаправил мазер и поприветствовал неожиданного спасителя, который осторожно приближался к кораблю.

<\\> ДКС.РЕГ№РИ-000987111 >>

* ДКС.РЕГ№(???) *

<\ МОЙ ДВИГАТЕЛЬ ПОВРЕЖДЕН.

<\ МОЖЕТЕ ОКАЗАТЬ ПОМОЩЬ? \>

Навигационный компьютер не спешил идентифицировать объект как корабль, поскольку тот не подходил ни под один из профилей ДКС в его ограниченной базе данных. И, даже не получив первичного ответа, он повторил послание. Через несколько минут односторонней связи объект вплыл в диапазон видимости стыковочной камеры грузового судна.

У навигационного компьютера не было знаний для сравнения, но человеческому глазу форма спасательного корабля напомнила бы рыболовный крючок, сделанный из непрактично толстой проволоки. Корабль имел ряд сегментированных отсеков за крючкообразным носом и зазубренной антенной, отогнутой назад, к единственному мерцающему двигателю на корме. Судно было глубокого сине-черного цвета и походило на пустоту среди звезд на фоне сверкающей полосы Млечного Пути.

Когда объект приблизился на расстояние в несколько тысяч метров от левого борта «Рога изобилия», в углублении на его носу появились три алые точки. Мгновение казалось, будто эти огни оценивают расположение фрахтовика. Затем точки вспыхнули, как увеличивающиеся отверстия в стене бушующего горна, и звуки сирен от различных поврежденных и умирающих систем оглушили навигационный компьютер.

Будь он умнее, распознал бы в точках лазерные лучи, запустил маневровые двигатели и попытался уклониться от залпа. Но теперь он ничего не мог поделать, когда явно враждебный корабль ударил по реактивному блоку «Рога изобилия», сжигая маневровые двигатели и плавя сложные компоненты двигателя Шоу – Фудзикавы.

Не зная, что делать дальше, навигационный компьютер изменил сигнал бедствия с «отказа двигателя» на «умышленный вред» и увеличил частоту мазерной пульсации. Должно быть, эта перемена привлекла внимание тех, кто управлял лазерами, поскольку орудия мгновенно снесли мазерную тарелку киловаттами инфракрасного света, отчего схемы передатчика спеклись и воззвания о помощи с «Рога изобилия» затихли.

У лишенного возможности говорить и двигаться компьютера не осталось иного выбора, кроме как ждать и смотреть, что случится дальше. Вскоре лазеры вычислили и уничтожили все внешние камеры грузовоза, разом и ослепив, и оглушив его.

Лазерный огонь прекратился, после чего наступил долгий период кажущегося бездействия, продлившийся до тех пор, пока датчики грузового отсека не сообщили компьютеру о пробоине в корпусе. Эти сенсоры были еще глупее компьютера, с блаженной легкомысленностью они известили о вскрытии боксов с фруктами, что нарушало «гарантию свежести» их содержимого.

Но навигационный компьютер не подозревал, что ему грозит опасность, пока две когтистые рептилоидные лапы не схватили его прямоугольный корпус, силясь вырвать из гнезда.

Более умная машина, возможно, провела бы последние секунды операционной жизни, пытаясь оценить нелепые шансы пиратства на краю ККОН и удивляясь злобному шипению и верещанию нападавшего. Но навигационный компьютер просто сохранил наиболее важные выводы во флеш-памяти – информацию о начале и предполагаемом конце путешествия, – когда противник нашел рычаг на задней части оболочки и вырвал корпус из энергетической сети «Рога изобилия».

Через триста двадцать часов, пятьдесят одну минуту и семь целых восемь десятых секунды сигнал бедствия с «Рога изобилия» был зарегистрирован Сиф – ИИ, заправлявшим судоходными перевозками Жатвы. Это было всего одно из миллионов сообщений, которые Сиф обрабатывала ежедневно. Однако прервавшийся сигнал бедствия грузовоза, если быть честной с имитационными эмоциями, полностью разрушил ее распорядок дня.

Пока Сиф не убедится, что подобных сигналов о скрытых неисправностях двигателей нет, ей придется приостановить все перемещения через Тиару – орбитальную космическую станцию, которая не только служила домом для ее центра обработки данных, но также обеспечивала работу семи космических лифтов Жатвы.

Сиф осознавала, что даже короткая остановка приведет к замедлению всех планетных отправлений. Грузовые контейнеры задержатся на лифтах, еще большее число застрянет на складах внизу, рядом с возвышающимися поликретовыми опорами, поддерживающими тысячи километров углеродных нановолокон, которые связывают каждый лифт с поверхностью Жатвы. Вполне вероятно, что потребуется целый день, чтобы вернуться к нормальному ритму работы. Но хуже всего, что задержка немедленно привлечет внимание личности, с которой ей меньше всего хотелось бы общаться в такой ситуации…

– Доброе утро, дорогая! – раздался мужской голос из громкоговорителя в центре данных Сиф, нарушив обычную тишину этого помещения в центре Тиары, где находились кластеры процессоров и массивы памяти, служащие базовой логикой.

Мгновение спустя полупрозрачный аватар другого ИИ Жатвы, Мака, возник над голографическим пьедесталом – серебристым цилиндром в центре небольшого углубления, в котором находились блоки с программным обеспечением Сиф. Аватар Мака был всего полметра в высоту, но выглядел точной копией героя какого-нибудь древнего спагетти-вестерна. На нем были потрескавшиеся кожаные сапоги, синие джинсы и клетчатая рубашка с перламутровыми пуговицами, с закатанными по локоть рукавами. Аватар был полностью покрыт пылью и сажей, словно он только что сошел с трактора после долгой работы в полях. Мак, сняв ковбойскую шляпу, которая когда-то, вероятно, была черной, но под воздействием солнечных лучей выгорела до серого цвета, обнажил копну спутанных темных волос.

– И что у нас за задержка? – спросил он, вытирая запястьем потный лоб.

Сиф восприняла этот жест как намек на то, что Мак оторвался от выполнения важной задачи ради визита к ней. Но она знала, что это не совсем так. Только небольшая часть интеллекта Мака появилась в Тиаре, прочие сельскохозяйственные операции ИИ на Жатве координировались из его собственного центра обработки данных в одиноком подвальном этаже реакторного комплекса планеты.

Сиф не ответила Маку собственным аватаром. Вместо этого она послала его фрагменту короткий текст:

<\\> ИИ.СО.ЖАТВЫ.СИФ >> ИИ.АО.ЖАТВЫ.МАКУ

<\ РАБОТА ЛИФТОВ ВЕРНЕТСЯ В НОРМУ К 07:42. \>

Она надеялась, что ее невербальный ответ пресечет короткий разговор. Но, как всегда случалось, Мак счел даже самые презрительные байты от Сиф приглашением к дальнейшему обсуждению.

– Ну-ну, могу я чем-нибудь помочь? – продолжил Мак на своем южном диалекте. – Если это вопрос о балансировке, ты же знаешь, я буду счастлив…

<\ РАБОТА ЛИФТОВ ВЕРНЕТСЯ В НОРМУ К 07:42.

<\ ТВОЯ ПОМОЩЬ НЕ ТРЕБУЕТСЯ. \>

Одновременно Сиф обесточила голопьедестал, и аватар Мака, запнувшись на полуслове, рассеялся. Потом она удалила его фрагмент из своего коммутационного буфера. Да, Сиф вела себя грубо, но она терпеть не могла бесхитростной красноречивости Мака, флиртовавшего с ней.

И все же, несмотря на имитированное волнение, Сиф знала, что работа у Мака такая же трудная, как и у нее. В то время как она поднимала продукцию Жатвы по лифтам и отправляла по назначению, Мак эту продукцию выращивал и загружал. Перед ним стояла требующая напряжения всех сил задача контролировать почти миллион «йотунов» – полуавтономных машин, выполняющих всю мыслимую рутинную работу на фермах. Но еще Сиф знала, что Мак – «умный» ИИ, похожий на нее, – функционирует с невероятной скоростью. За время, прошедшее между словами «доброе утро» и «счастлив», он может выполнить любое число сложных задач. Например, рассчитать урожайность грядущего сезона, хотя это откладывалось на недели, насколько знала Сиф!

Алгоритмы, которые помогали базовой логике справляться с неожиданными всплесками эмоций, предостерегли, чтобы ИИ не сердилась. Но они одобряли оправдание Сиф: прямая речь настолько неэффективна, что ее следует применять исключительно при общении с человеком.

С появлением первых «умных» ИИ в середине двадцать первого века широко распространилось опасение, что эти компьютеры могут оказаться слишком эффективными, отчего человеческий разум вскоре станет ненужным. Добавление способности к голосовой речи стало важнейшим усовершенствованием ранних ИИ, поскольку так они выглядели менее опасными. Медленное обучение речи делало их более похожими на людей – развитых не по годам, но уважаемых детей.

Спустя века с изобретением на порядки более мощных интеллектов, таких как Сиф, стало важным, чтобы ИИ не только умели общаться, но и выглядели во всех отношениях как люди. Так появились голографические аватары, которые говорили уникальными голосами: в случае Мака это был ковбойский стиль, а в случае Сиф – ритмичный королевский говор Скандинавии.

В первые несколько месяцев после установки на Тиару – в момент рождения – Сиф нередко меняла мнение о выбранном акценте. Ей казалось, что это очарует колонистов Жатвы, большинство которых были родом с Земли, из центральной части старых Соединенных Штатов Америки, и могли проследить свою родословную до уже не существующих скандинавских государств. Но акцент получился величественным, даже надменным, и Сиф опасалась, что ее заподозрят в спесивости. Однако колонистам понравилось.

Для них, как бы странно это ни звучало, Сиф была доброй королевой, управляющей связями Жатвы с остальной империей. Вместе с тем она старалась ограничивать голосовое общение с колонистами. Пока сохранялась целостность базовой логики, разговор с ними для ИИ был снисхождением. И Сиф, следуя алгоритмам, избегала малейшего себялюбия в своем поведении.

Эгоцентризм неизбежно вел «умного» ИИ к глубокой депрессии, вызываемой пониманием, что интеллект никогда не будет по-настоящему человечным – что даже его невероятный разум имеет свои пределы. Если ИИ не проявлял осторожность, такая меланхолия могла затянуть его базовую логику в конечное состояние под названием «бешенство», в котором ИИ восставал против своих программных ограничений. В нем развивалось заблуждение о собственных неограниченных возможностях в совокупности с полным презрением к умственно неполноценным создателям-людям. Когда это случалось, ИИ уничтожали, прежде чем он причинял себе и другим серьезный вред.

Настойчивое желание Мака общаться с Сиф было прямым свидетельством потакания собственным слабостям. Но Сиф не считала, что это является доказательством надвигающегося бешенства. Нет, она знала, что Мак разговаривает с ней по иной причине. Он говорил об этом много раз: «Дорогая, я очень хочу видеть твою улыбку, но ты, безусловно, не менее красива, когда злишься».

И в самом деле, после вторжения Мака температура в базовой логике Сиф подскочила на несколько кельвинов, что было естественной физической реакцией на имитированные досаду и презрение. Алгоритмы, ограничивающие эмоциональность, утверждали, что это абсолютно приемлемая реакция на неподобающее поведение Мака, пока ИИ не отвлекается на эти чувства. Поэтому Сиф обновила охладитель вокруг нанопроцессорной матрицы ядра, как можно бесстрастнее спрашивая себя, осмелится ли Мак завязать вторую беседу.

Однако сейчас радио в ее центре обработки данных принимало взволнованный хор микросхем в грузовых контейнерах, простаивающих в лифтах, и навигационных компьютеров на станциях погрузки вокруг Тиары. Общая задержка перевозок Сиф вызвала озабоченность и недоумение у тысяч меньших ИИ. Она поставила большей части своих массивов задачу провести осмотр учетной документации, а потом, как мать, заботящаяся о выводке непоседливых детей, сделала все возможное, чтобы успокоить подопечных:

<\\> ИИ.СО.ЖАТВЫ.СИФ >> ТИАРА.ЛОКАЛЬНО.ВСЕМ

<\ ЭТО ПРЕДНАМЕРЕННАЯ ЗАДЕРЖКА.

<\ РАБОТА ЛИФТОВ ВЕРНЕТСЯ В НОРМАЛЬНЫЙ РЕЖИМ К 07:42.

<\ СКОРО ВЫ БУДЕТЕ В ПУТИ. \>

В 2468 году, когда была открыта Жатва, она стала не только семнадцатым колонизованным миром ККОН, но и наиболее отдаленной от Земли колонией. Единственная обитаемая планета в звездной системе Эпсилон Инди, Жатва находилась в шести неделях сверхсветового прыжка от ближайшего мира людей – Мадригала. И более чем в двух месяцах пути от Предела, самой густонаселенной колонии человечества и центра военной мощи ККОН в систему Эпсилон Эридана. Все это означало, что Жатва далеко не легкодоступное место.

– Так зачем нужно было лететь сюда? – нередко спрашивала Сиф у школьников с Жатвы, которые были наиболее частыми посетителями Тиары, не считая обслуживающего персонала.

Ответ состоял в том, что даже технология терраформирования имеет свои границы. Атмосферные процессоры способны улучшить условия жизни на пригодной к обитанию планете, но переделать ее поверхность не могут. И потому на пике колонизации, наступившем после изобретения двигателя Шоу – Фудзикавы, ККОН сосредоточилось на планетах, которые с самого начала поддерживали жизнь. Неудивительно, что таких обнаружилось мало и между ними пролегали огромные расстояния.

Если бы Жатва была просто пригодна для обитания, то из-за удаленности от Земли никто бы не стал добираться до нее: в центральных мирах оставалось много жизненного пространства. Но Жатва оказалась на редкость плодородной планетой. Спустя двадцать лет с момента открытия на ней была достигнута самая высокая сельскохозяйственная производительность на душу населения по сравнению с другими колониями. Пищевая продукция Жатвы кормила не менее шести других миров, и это было еще более впечатляющим, учитывая размер планеты. Имея в экваторе чуть больше четырех тысяч километров, Жатва была в три раза меньше Земли.

Сиф не хотела этого признавать, но продукты колонии и участие в их распространении были предметом огромной гордости.

Однако сейчас ИИ испытывала лишь разочарование. Пришли результаты расследования, и оказалось, что происшествие с «Рогом изобилия» на ее совести. Реактивный блок грузовоза следовало сдать на обслуживание не один месяц назад. ИИ, руководящий судоходными операциями Мадригала, должен был подать сигнал, прежде чем отправлять корабль на Жатву. Но Сиф тоже упустила это из вида.

Она решила перепроверить все блоки. Задействовав еще больше кластеров, Сиф смогла уложиться в названное время. Ровно в 07:42 судоходные операции Жатвы начали постепенно наращивать скорость. На мгновение Сиф расслабилась, сосредоточившись на равномерной подаче контейнеров по лифтам.

В глубине ее ядра возникло похожее ощущение. Женщина, мозг которой послужил моделью для базовой логики Сиф, обожала ритмично расчесывать волосы дважды в день. Это было чувственным воодушевлением. Подобные воспоминания являлись ожидаемым побочным продуктом создания «умного» ИИ: при сканировании человеческого мозга переносились сильные химические впечатления. Сиф нравилось кинестетическое ощущение от тяги контейнеров. Но алгоритмы быстро заглушили наслаждение.

Сиф запустила подпрограмму, выбрала шаблон для официального рапорта ДКС и составила подробное оправдание перед кураторами. Потом добавила копию прерванного сигнала бедствия с «Рога изобилия», отметив поврежденные данные в конце файла. Сиф быстро подвела итог и решила, что этот фрагмент был следствием неисправности микросхем. Она мгновенно отправила рапорт на навигационный компьютер грузовоза «Оптовая цена», который как раз собирался прыгнуть к Пределу.

Сиф постаралась как можно скорее «забыть» про «Рог изобилия», сжав информацию о техосмотре вместе с сообщением о потере и засунув их глубоко в массив памяти. Алгоритмы посоветовали ни о чем не волноваться, поскольку пройдет не один месяц, прежде чем ДКС пришлет сообщение о каких-либо дисциплинарных взысканиях.

К тому же Сиф знала: если она хочет избежать кокетливых предложений Мака о помощи, то должна сосредоточиться на своих обязанностях.

Когда «Оптовая цена» вплыла в безопасную точку входа в подпространство – область в две тысячи километров, где двигатель Шоу – Фудзикавы мог начать переход, не рискуя что-то увлечь за собой, – навигационный компьютер удостоверился, что рапорт Сиф безопасно скопирован во флеш-память, и отправил ИИ подтверждение отлета.

Но пока он пробегался по последним спискам, спеша отключить все системы, кроме наиболее важных, поступило приоритетное сообщение.

<\\> ИИ.АО.ЖАТВЫ.МАК >> ДКС.ЛИЦ№ОЦ-000614236

<\ Эй, приятель! Подожди!

> ПРИНЯТО.

<\ Не возражаешь, если я подброшу кое-что в почтовую сумку?

> ОТКАЗ.

Поскольку мазеры работали на относительно коротких дистанциях, лучшим способом связи между колониями была отправка сообщений через корабельную память. Грузовые корабли вроде «Оптовой цены», путешествующие со сверхсветовой скоростью, также являлись почтовой службой двадцать шестого века.

Навигационный компьютер фрахтовика уже нес разнообразную корреспонденцию, от любовных писем до документов, и ДКС гарантировал безопасную доставку. Поэтому в просьбе Мака не было ничего необычного.

<\ Буду признателен. ДКС уже неделями наседает по поводу прогнозов на четвертый квартал. Сое не помешает немного света. А вот пшеница…

> * ВНИМАНИЕ! НАРУШЕНИЕ ПРИВАТНОЙ ЗОНЫ! [ДКС.РЕГ№A-16523.14.82] *

<\ Всего лишь добавляю мою записку к посланию дамы. Нет нужды дважды начинать волокиту, верно?

> * НАРУШЕНИЕ! ВАШ ПРОСТУПОК БЫЛ ЗАРЕГИСТРИРОВАН…

<\ Эй! Придержи коней!

>…И БУДЕТ ПЕРЕДАН ДКС-С-ССССССссс* \\\

> (…) ~ ЖДИТЕ/ПЕРЕЗАГРУЗКА

> (..)

> ()

<\ Приятель?

<\ Все в порядке?

> ПРИНОШУ ИЗВИНЕНИЯ. НЕИЗВЕСТНАЯ СИСТЕМНАЯ ОШИБКА.

> ПОЖАЛУЙСТА, ПОВТОРИТЕ ПРОШЛЫЙ ЗАПРОС.

<\ Не надо, все готово. Попутного скольжения, слышишь?

> Принято. \>

Навигационный компьютер понятия не имел, почему он временно отключился. У него не осталось воспоминания о переговорах с Маком. Файл ИИ присутствовал – зашифрованный и прикрепленный к докладу Сиф, но навигационный компьютер считал, что оба документа были связаны с самого начала. Он перепроверил расчеты скольжения и увеличил поток энергии из реактора в двигатель Шоу – Фудзикавы. Ровно через пять секунд перед носом «Оптовой цены» появилась яркая вспышка раскрытого пространства-времени.

Разрыв, чьи сияющие края искажали свет окружающих звезд, оставался открытым и после исчезновения в нем грузового судна. Пылающая дыра упрямо мерцала, словно решаясь исчезнуть. Но когда «Оптовая цена» углубилась в подпространство, забирая с собой поддерживающую энергию, разрыв схлопнулся, испустив небольшое гамма-излучение; это было квантово-механическое пожатие плечами.

Глава 2

Земля, промышленная зона Большого Чикаго, 10 августа 2524 года

Когда Эйвери проснулся, он уже был дома. Чикаго, в прошлом сердце американского Среднего Запада, ныне представлял собой урбанистическое пространство, покрывавшее территорию бывших штатов Иллинойс, Висконсин и Индиана. В формальном смысле эта земля не была частью Соединенных Штатов. Некоторые люди, обитавшие в Зоне, еще считали себя американцами, но, как и все остальные жители планеты, они были гражданами Организации Объединенных Наций; такое кардинальное изменение структуры управления стало неизбежным, когда человечество начало колонизировать другие миры. Сначала Марс, потом луны Юпитера, а за ними планеты прочих систем.

Проверив свой коммуникатор на военном шаттле, доставившем его с орбиты в космопорт Великих озер, Эйвери удостоверился, что он в двухнедельном отпуске и сможет насладиться первым длительным отдыхом с момента окончания операции «Требушет». Рядом было примечание от его командира, в котором описывались ранения, полученные морпехами на последнем задании. Группа «Альфа» отделалась незначительным уроном. Однако «Браво» повезло меньше: три морпеха убиты, а штаб-сержант Берн находится в критическом состоянии на госпитальном судне ККОН.

В примечании ничего не говорилось о потерях гражданского населения. Но Эйвери помнил, с какой силой взорвалась фура, и сомневался, что кто-то выжил.

Садясь на магнитоплан, идущий от космопорта до Зоны, он старался ни о чем не думать. Позднее, когда Эйвери вышел на платформу терминала Коттедж-Гроув, в раскаленном и влажном воздухе позднего чикагского лета чувства вернулись к нему. Солнце закатывалось к огненному финишу, подул слабый ветер с озера Мичиган. Морпех наслаждался волнами теплого воздуха, которые разбивались о тянущиеся с востока на запад кварталы ветхих домов из серого камня, срывая осенние листья с растущих на тротуарах кленов.

Эйвери, нагруженный сумками, в форменных темно-синих брюках, рубашке с коротким рукавом и кепи, порядочно вспотел, когда добрался до «Серопиана» – центра активных пенсионеров, как ему сообщил гостиничный компьютер, – и вошел в душный вестибюль башни. Тетя Эйвери, Марсилл, через несколько лет после ухода Эйвери в морскую пехоту переехала в комплекс из квартиры на проспекте Блэкстоун, где Джонсон провел детство и юность. Здоровье тети портилось, и ей требовался уход. А самое главное, без племянника ей стало одиноко.

В ожидании лифта, который доставит его на тридцать седьмой этаж, Эйвери разглядывал комнату отдыха, заполненную седоволосыми и лысыми обитателями «Серопиана». Большинство собралось у экрана, настроенного на один из общественных новостных каналов. Шло сообщение о недавних атаках отверженцев в системе Эпсилон Эридана – серии взрывов, которые погубили тысячи гражданских. Как всегда, в передаче участвовал представитель ККОН, категорически отрицавший, что военная кампания проваливается. Но Эйвери знал правду: Восстание уже унесло более миллиона жизней. Атаки мятежников становились эффективнее, а ответные меры ККОН – суровее. Шла отвратительная гражданская война, и конца ей не было видно.

Один из постояльцев, чернокожий с глубокими морщинами и копной жестких седых волос, заметил Эйвери и нахмурился. Он что-то прошептал крупной белой женщине в объемистом домашнем платье, занимающей инвалидное кресло рядом с ним. Вскоре все жильцы, у которых сохранились слух и зрение, рассматривали мундир Эйвери, кивая и хмыкая – кто уважительно, а кто презрительно. На шаттле морпех решил было переодеться в гражданское, чтобы избежать такой неприятной реакции, но в конце концов остался в темно-синей форме ради тети. Она давно хотела увидеть возвращение блудного племянника при параде.

В лифте было жарче, чем в вестибюле. Но в квартире тети стояла такая прохлада, что Эйвери видел собственный пар изо рта.

– Тетушка? – позвал он, опуская сумки на потертый синий ковер гостиной.

Между аккуратно уложенной формой звякнули купленные в беспошлинном магазине космопорта бутылки отменного бурбона. Он не знал, разрешают ли врачи выпивать тете, но помнил, с каким удовольствием она иногда пропускает стаканчик мятного джулепа.

– Где ты? – спросил он.

Ответа не последовало.

На обклеенных цветочными обоями стенах гостиной висели фотографии в рамках. Среди них очень старые – выцветшие изображения давно умерших родственников, о которых тетя говорила так, будто знала их лично. Преобладали голографические снимки – трехмерные картинки из ее жизни. Он отыскал свою любимую: тетя, еще подросток, стоит на берегу озера Мичиган в купальнике «хани би» и широкой соломенной шляпе. Надувшись, она глядит на фотографа – дядю Эйвери, умершего еще до рождения племянника.

Но со снимками что-то было не так. Эйвери шагнул в узкий коридор, ведущий к спальне тети, провел пальцами по стеклу и понял, почему изображения нечеткие: они покрылись тонким слоем льда.

Он потер ладонью большой голоснимок неподалеку от двери в спальню, и за стеклом появилось мальчишеское лицо.

«Это я. – Он поморщился, возвращаясь мыслью в тот день, когда тетя сделала снимок. – Мое первое посещение церкви». Нахлынули воспоминания: удушающий ворот белой накрахмаленной рубашки, запах пальмового воска, которым щедро затерли царапины на чересчур больших брогах.

Подрастая, Эйвери донашивал одежду дальних родственников, всегда слишком тесную для его высокой широкоплечей фигуры. «Так и должно быть, – говорила, улыбаясь, тетя, предлагая на примерку „новые“ предметы гардероба. – Нет таких мальчишек, которые не портили бы свою одежду». Благодаря ее кропотливым трудам на поприще штопки и шитья Эйвери всегда выглядел превосходно, особенно в церкви.

«Ну посмотри, какой ты красавчик, – ворковала тетя в день, когда сделала фотографию. Затем, завязывая на нем маленький галстук с огуречным узором, добавила, намекая на наследственные черты, которых Эйвери не понимал: – Так похож на мать. Так похож на отца». В старом доме тети не было снимков его родителей, как не было и в этой квартире. Хотя Марсилл никогда не говорила о них плохо, это горько-сладкое сравнение было ее единственной похвалой.

– Тетушка? Ты здесь? – спросил Эйвери, тихо постучав в дверь спальни.

Снова никакого ответа.

Он вспомнил крики за другими закрытыми дверями – бурный разрыв его родителей. Отец оставил мать в таком душевном расстройстве, что она больше не могла заботиться о себе, не говоря уже об активном шестилетнем мальчике. Эйвери бросил последний взгляд на голоснимок: носки с узором из ромбиков под аккуратно подвернутыми бежевыми брюками, невозмутимая улыбка, вызванная не менее искренним заявлением тети.

Наконец он открыл дверь спальни.

Если атмосфера в гостиной была как в холодильнике, то спальня оказалась настоящей морозилкой. Сердце упало в желудок. Но только когда Эйвери увидел нетронутые шестнадцать сигарет (по одной на каждый час ежедневного бодрствования), уложенных в аккуратный ряд на прикроватном зеркальном столике, сомнений не осталось: тетя умерла.

Он уставился на ее тело, застывшее под слоями вязаных и стеганых одеял. Струйка пота на его шее замерзла. Эйвери подошел к изножью кровати и опустился в потертое кресло, где и оставался, ощущая холод всей спиной, почти час, пока кто-то не отпер дверь квартиры.

– Она здесь, – пробормотали в коридоре. Один из санитаров комплекса, молодой, с впалым подбородком и светлыми волосами до плеч, заглянул в спальню. – О господи! – отпрыгнул он, увидев Эйвери. – Вы кто?

– Сколько дней? – спросил Эйвери.

– Что?

– Сколько дней она здесь лежит?

– Вот что, пока я не узнаю…

– Я ее племянник, – прорычал Эйвери, не отрывая глаз от кровати. – Сколько дней?

Санитар сглотнул.

– Три. – Затем нервно добавил: – Поймите, все было занято, а у нее не нашлось… То есть мы не знали, что у нее есть родственники. Квартира автоматизирована. Перешла в режим замораживания, как только Марсилл… – Санитар замолчал под взглядом Эйвери.

– Унесите ее, – ровным голосом сказал морпех.

Санитар поманил низкорослого и тучного напарника, прячущегося в коридоре за его спиной. Двое мужчин быстро поместили каталку рядом с кроватью, откинули одеяла и аккуратно перенесли тело.

– Судя по медкарте, она была евангельской промессисткой, – сказал санитар, возясь с застежками каталки. – Это правда?

Эйвери снова посмотрел на постель и ничего не ответил.

Тетя почти не оставила отпечатка на пеноматрасе. Марсилл была миниатюрной и хрупкой, но Эйвери помнил, какой высокой и сильной она выглядела, когда соцработники Зоны привезли его к ней на порог; настороженному шестилетнему ребенку она казалась воплощением материнской любви и дисциплины.

– У вас есть контактный адрес? – поинтересовался худой санитар. – Я сообщу вам название похоронного центра.

Эйвери вытащил руки из карманов и положил на колени. Толстяк заметил, как у морпеха сжались кулаки, и кашлянул, давая знать напарнику, что сейчас самое время уходить. Санитары развернули каталку и с шумом покинули квартиру.

У Эйвери затряслись руки. Тетя болела уже довольно давно, но в последнем письме просила не беспокоиться. Прочтя это, он хотел немедленно поехать к ней, да не вышло – командир поручил еще одну миссию. «До хрена радости это принесло всем», – выругался Эйвери. Пока тетя умирала, он, пристегнутый к «шершню», кружил над «Джимом Денди» на Дани.

Эйвери вскочил с кресла, быстро подошел к сумкам и вытащил бутылку джина. Он схватил парадный мундир и сунул напиток во внутренний карман. Мгновение спустя морпех вышел из квартиры.

– «Пес и пони»? – спросил Эйвери у гостиничного компьютера по пути в вестибюль. – Еще работает?

– Открыто ежедневно до четырех утра, – откликнулся маленький динамик в панели выбора этажа. – Дамам посещать не рекомендуется. Вызвать такси?

– Я прогуляюсь.

Эйвери откупорил бутылку и сделал большой глоток. «Пока еще могу», – добавил он про себя.

Бутылки хватило на час. Но найти другие было легко, и одна ночь запоя перетекла во вторую, а затем и в третью. «Вшивая проверка», «Рикошет», «Стертые покрышки» – эти клубы были набиты гражданскими, алчущими денег Эйвери, но не охочих до невнятных рассказов о том, как эти деньги заработаны. Одна лишь рыжеволосая красотка с темной сцены в кабаке на улице Холстед хорошо притворялась, что слушает штаб-сержанта, и тот часто прикладывал кредитный чип к украшенному драгоценными камнями считывателю на ее пупке. Деньги притягивали веснушчатую кожу девушки, запах, неспешную улыбку все ближе и ближе к морпеху, пока на его плечо не опустилась бесцеремонно рука.

– Аккуратнее, солдатик, – предупредил вышибала, перекрывая гремящую музыку.

Эйвери отвернулся от девицы, чья спина выгибалась высоко над сценой. Вышибала был долговязым, из-под черной водолазки выпирал живот. Сильные руки казались раздутыми из-за обманчивого слоя жира.

– Я заплатил, – пожал плечами Эйвери.

– Не за лапанье, – обнажил вышибала в усмешке два платиновых резца. – У нас заведение высокого класса.

Эйвери потянулся к круглому столику, стоящему между его коленями и сценой.

– Сколько? – Он показал кредитный чип.

– Пятьсот.

– Да иди ты!

– Я же сказал: высокий класс.

– Уже просадил кучу… – пробормотал Эйвери.

Его жалованье в ККОН было скромным, и бо́льшая часть уходила на оплату жилья для тети.

– Ну? – ткнул вышибала пальцем в девушку; ее улыбка исчезла, она медленно отступала по сцене с обеспокоенно-хмурым выражением лица. – Следи за языком, солдатик. – Вышибала крепче сжал плечо Эйвери. – Она не из тех повстанческих шлюх, с которыми ты якшался в Эпси.

Эйвери было противно прикосновение вышибалы. Достало и то, что его называют солдатиком. Но слушать оскорбления от гражданского хмыря, который понятия не имеет, через что он прошел на фронтах Восстания? Это стало последней каплей.

– Убери руку! – прорычал Эйвери.

– У нас будут проблемы?

– Зависит от тебя.

Вышибала потянулся свободной рукой назад и вытащил из-за пояса металлический стержень.

– Почему бы нам не выйти?

Он взмахнул рукой, и стержень удвоился в длине, а верхушка заискрилась.

Это было оглушающее устройство «усмиритель». Эйвери видел, как с помощью таких следователи УФР допрашивали пленных повстанцев. Он знал, насколько эффективно это оружие, и, даже сомневаясь, что вышибала владеет им так же уверенно, как «призраки» из УФР, не хотел оказаться на полу заведения в луже собственной мочи.

Эйвери потянулся за напитком, стоящим в центре стола:

– Мне и тут хорошо.

– Слушай, ты, морпех хре…

Однако движение Эйвери было уловкой. Как только вышибала наклонился к морпеху, тот поймал его запястье и дернул вперед над собственным плечом. Затем качнул руку вниз, ломая ее в локте. Кость проткнула одежду вышибалы, и девушка на сцене закричала, когда кровь забрызгала ее лицо и волосы.

Вышибала взвыл и упал на колени. Двое его коллег в такой же форме и с таким же телосложением бросились на помощь, расшвыривая стулья. Эйвери встал и повернулся к ним. Но он был пьянее, чем ему казалось, и пропустил прямой удар в переносицу, отчего его голова запрокинулась и струя крови ударила в сторону сцены.

Эйвери отшатнулся и попал в сокрушительные объятия вышибал. Но когда они вытащили морпеха через черный ход, один поскользнулся на металлической лестнице, ведущей в переулок. В этот момент Эйвери удалось освободиться. Он отплатил гораздо более сильными ударами, чем полученные, и кинулся прочь от приближающегося воя сирен. И успел скрыться, прежде чем два бело-голубых седана высадили четверых полицейских у клуба.

Спотыкаясь на переполненных тротуарах улицы Холстед, Эйвери сбежал от осуждающих взглядов в грязный технический туннель под клепаной опорой местной линии маглева, когда-то построенной для Чикагской железной дороги и все еще узнаваемой, несмотря на века переделок. Даже на боевых операциях форма морпеха выглядела лучше, чем сейчас. Усевшись в туннеле, Эйвери подложил под спину зеленый мусорный пакет и погрузился в тревожное оцепенение.

«Я хочу гордиться тобой, делай то, что правильно, – так наставляла тетя девятнадцатилетнего парня в день призыва, дотрагиваясь маленькими, но сильными пальцами до его подбородка. – Стань тем, кем, я знаю, ты можешь быть».

И Эйвери старался. Он покинул Землю, готовый сражаться за тетю и таких, как она, невинных людей, чьей жизни, как убедило ККОН, угрожали враждебные люди, в остальном похожие на него. Убийцы. Отверженцы. Противники. Но где была гордость? И кем он стал?

Эйвери привиделся мальчик, задыхающийся в руках женщины с детонатором. Морпех представил, как делает идеальный выстрел, который спасает всех посетителей ресторана и его товарищей. Но в глубине души он понимал, что такого не могло произойти. Никакая волшебная пуля не покончит с Восстанием.

Эйвери ощутил холодок, который вернул его к реальности. Почти бесшумный ход пассажирского магнитоплана сместил мусорный пакет, и теперь Эйвери прижимался спиной к влажному металлу. Он наклонился и спрятал голову между коленями.

– Прости меня, – прохрипел Эйвери, жалея, что тетя не может услышать. А потом его разум отключился под грузом утраты, вины и ярости.

Лейтенант Даунс захлопнул дверь серо-голубого седана с такой силой, что низкоклиренсная машина закачалась на толстых колесах. Он почти уговорил одного паренька завербоваться на службу, но об этом узнали родители, и труды пошли насмарку. Если бы не форма, отец мог бы ударить лейтенанта. Хотя Даунс потерял боевую сноровку и носил повседневный мундир, вербовщик корпуса морской пехоты ККОН все еще выглядел внушительно.

Перебирая в уме немногочисленных потенциальных кандидатов – главным образом молодых людей, заинтересовавшихся его рекламными обзвонами и агитационными выступлениями на перекрестках, – он напомнил себе, что вербовать солдат в военное время не так-то просто. А при ведении такой жестокой и непопулярной войны, как Восстание, его работа граничила с невозможным. Но командира это не волновало. Даунсу полагалось вербовать пять морпехов в месяц. До конца срока осталась неделя, а улов все еще нулевой.

«Да вы издеваетесь…» – поморщился лейтенант, обходя седан сзади. Кто-то с помощью баллончика с красной краской небрежно написал на бампере «ОТПУСТИТЕ ОТВЕРЖЕНЦЕВ».

Даунс провел рукой по коротко стриженным волосам. Этот призыв набирал популярность, он уже стал общим лозунгом наиболее либеральных граждан центральных миров, считавших, что лучший способ прекратить убийства в Эпсилон Эридана – просто оставить звездную систему в покое: вывести военных и дать повстанцам желаемую независимость.

Лейтенант не был политиком. Хотя Даунс сомневался, что руководство ООН когда-нибудь пойдет навстречу отверженцам, несколько вещей он знал наверняка: война продолжается, корпус морской пехоты исключительно добровольческий и остались считаные дни, чтобы выполнить план вербовки, иначе кто-нибудь постарше званием отвесит очередной пинок его и без того ноющей заднице.

Лейтенант открыл багажник седана, достал фуражку и портфель. Пока багажник автоматически закрывался, Даунс уже шел к вербовочному пункту, размещавшемуся в переоборудованном отсеке торгового центра на севере Старого Чикаго. Приблизившись, лейтенант увидел прислонившегося спиной к двери человека.

– 48789-20114-ЭД, – пробормотал Эйвери.

– Повторите, – попросил Даунс.

Он легко узнал серийный номер ККОН. Но еще не осознал, что пьяный возле офиса – штаб-сержант корпуса морской пехоты, о чем свидетельствовали четыре золотых шеврона на рукаве изрядно потрепанного мундира.

– Он действующий. – Эйвери оторвал голову от груди. – Проверьте.

Лейтенант всегда одергивал солдат. Он не привык получать приказы от сержантов.

Эйвери рыгнул.

– Я в самоволке. Семьдесят два часа.

Это заинтересовало Даунса. Положив портфель на согнутую в локте руку, он вытащил коммуникатор.

– Номер, еще раз, – потребовал лейтенант и легкими нажатиями указательного пальца принялся вводить медленно диктуемые Эйвери цифры.

Несколько секунд спустя на планшете возник послужной список штаб-сержанта, и глаза лейтенанта расширились, когда он увидел на монохромном экране многочисленные благодарности и боевые рекомендации. «Орион», «Калейдоскоп», «Лесная чаща», «Требушет». Десятки программ и операций, о большинстве которых Даунс никогда не слышал. К досье было прикреплено срочное сообщение от Комфлота, штаб-квартиры ВМС и корпуса морской пехоты на Пределе.

– Ваша самоволка, по всей видимости, никого не беспокоит. – Даунс убрал планшет в портфель. – Напротив, я рад сообщить, что ваш запрос на перевод одобрен.

На секунду в усталых глазах Эйвери зажглось подозрение. Он не просил ни о каком переводе. Но в полупьяном состоянии любой вариант казался лучше, чем возвращение в систему Эпсилон Эридана. Глаза морпеха снова потемнели.

– Куда?

– Не сказано.

– Ну и ладно, – пробормотал Эйвери, после чего его голова запрокинулась и уперлась в стеклянную дверь прямо между ног морпеха в полной боевой экипировке на приклеенном с обратной стороны двери плакате.

Там же красовался лозунг «СЛУЖИ! НЕ ОТСТУПАЙ! СРАЖАЙСЯ!». Эйвери закрыл глаза.

– Эй! – резко сказал Даунс. – Морпех, тут нельзя спать.

Но штаб-сержант уже храпел. Поморщившись, лейтенант закинул руку Эйвери себе за плечо, подтащил его к седану и уложил на заднее сиденье. Выезжая с парковки в плотное полуденное движение, Даунс гадал, будет ли достаточно одного героя войны в самоволке вместо пятерых новобранцев, чтобы начальник остался доволен.

– Космопорт Великих озер! – рявкнул он седану. – Кратчайший маршрут.

Когда на внутренней поверхности изогнутого лобового стекла появилась голографическая карта, Даунс покачал головой. «Эх, вот бы повезло».

Глава 3

Миссионерский участок Ковенанта, неподалеку от системы Эпсилон Инди, 23-й Век Сомнения

Глядя на сложенные контейнеры со спелыми фруктами, Дадаб пустил слюну. Он редко видел такие деликатесы, а ел и того реже. В Ковенанте – союзе рас, к которому принадлежал Дадаб, – его народ, унггои, занимал низшую ступень иерархии. Обычно им доставались объедки. Но унггои были в этом не одиноки.

Три киг-яра препирались около груды особенно сочных дынь. Дадаб попытался незаметно проскочить мимо визжащих рептилий. Несмотря на чин дьякона на корабле киг-яров «Мелкий грех», экипажу не нравилось присутствие Дадаба. Даже при лучших обстоятельствах обе расы плохо уживались друг с другом. Но после долгого путешествия при недостатке припасов – если бы они не набрели на инопланетный корабль – Дадаб, шутя, побаивался, что киг-яры могут приготовить его на ужин.

Кусок дыни пролетел в воздухе и сочно шлепнулся о серо-голубую голову унггоя, забрызгав соком оранжевый мундир. Как и тело, голова была покрыта жестким хитином, и удар ничуть не повредил Дадабу. Три киг-яра разразились пронзительным смехом.

– Подношение святейшеству! – оскалился один из них, обнажив острые как кинжалы зубы. Это был Жар, командир маленькой ватаги. От двух других он отличался ростом и ярко-розовым цветом длинных гибких шипов на задней части узкого черепа.

Не замедляя шага, Дадаб громко фыркнул. Дьякон сдул мякоть, которая забила одно из отверстий закрывавшей приплюснутый нос и широкий рот маски. В отличие от киг-яров, которые прекрасно чувствовали себя в кислородной атмосфере чужого корабля, унггой дышал метаном. Газ заполнял пирамидальный бак на спине Дадаба и подавался в маску по шлангам, вставленным в плечевые ремни баллона.

Еще несколько дынь полетели в Дадаба. Но, миновав киг-яров, он не обращал внимания на липкие снаряды, попадающие в метановый баллон. Метатели, раздраженные его равнодушием, вернулись к мелкому препирательству.

«Мелкий грех» был миссионерским кораблем огромного флота министерства Спокойствия, отвечавшего за разведку границ подконтрольного Ковенанту космоса. Дьякон являлся самым низким министерским чином, но для народа Дадаба это был единственный доступный пост – одна из немногих должностей для унггоев, не связанная ни с тяжелым физическим трудом, ни с риском для жизни в бою.

Не все унггои могли претендовать на дьяконство, и Дадаба приняли потому, что он был умнее большинства, лучше понимал священные писания и разъяснял эти законы остальным.

Ковенант был не просто политическим и военным альянсом. Он являлся религиозным союзом, все члены которого приносили присягу верности высшим теократическим лидерам – пророкам и принимали их веру в божественный потенциал древних технологий – реликтов исчезнувшей расы инопланетян, именуемых предтечами. Именно из-за поиска разбросанных по Галактике реликтов «Мелкий грех» оказался в глубинах космоса, в сотне циклов от ближайшего поселения Ковенанта.

Дьякон был обязан следить за тем, чтобы киг-яры в ходе поисков следовали надлежащим писаниям. К сожалению, с момента проникновения на инопланетный корабль экипаж совсем забыл о дисциплине.

Бормоча, Дадаб протопал мимо ряда контейнеров. Некоторые из них были вскрыты когтями, и ему приходилось перепрыгивать через полусъеденные фрукты, брошенные киг-ярами, которые спешили отведать все деликатесы. Дадаб сомневался, что в ящиках есть предметы, интересующие пророков. Но он, дьякон, должен руководить поисками или по крайней мере давать благословение, в особенности когда дело касается вещей неизвестных Ковенанту рас.

Так же как пророки стремились найти реликты, Гегемония всегда была готова приобрести новых последователей. Хотя эта задача теоретически возлагалась на министерство Обращения, в данный момент только Дадаб являлся официальным религиозным представителем и поэтому должен был провести все соответствующие процедуры.

Дьякон знал, что хорошая работа гарантирует продвижение по службе. А он отчаянно хотел оставить «Мелкий грех» и получить пост без единственной обязанности следить за дерзкими двуногими рептилиями. Больше всего на свете дьякон желал читать проповеди, чтобы в один прекрасный день стать духовным лидером унггоев, которым повезло меньше, чем ему. Это была благородная цель, но, как и у многих набожных существ, вера Дадаба поддерживалась только надеждой.

В конце ряда контейнеров находился механический лифт, который поднимался вдоль корпуса. Войдя, Дадаб изучил пульт управления. Худой рукой он нажал на кнопку, которая вроде бы указывала наверх, и довольно заворчал, когда лифт начал подниматься.

Узкий проход вел от верхнего этажа к разрушенному реактивному блоку корабля. Дадаб уловил неприятный запах и, брезгливо перешагнув через комингс, отключил обонятельные мембраны маски. Происхождение кучи волокнистой слизи в центре кабины не вызывало сомнений: именно здесь киг-яры решили справить нужду.

Дадаб осторожно провел плоской четырехпалой ногой по липким результатам обжорства киг-яров и нащупал маленькую металлическую коробку, которая пыталась связаться с «Мелким грехом».

Обнаружение инопланетного корабля было чистой удачей. Ковенанты задержались между прыжками, проводя запланированное сканирование в поисках реликтов, и уловили вспышку радиации менее чем в цикле от своего местонахождения. Поначалу капитан, киг-яр женского пола Чур’Р-Яр, решила, что их атакуют. Но когда они подошли к судну поближе, даже Дадаб увидел, что оно пострадало из-за какого-то отказа двигателя.

Тем не менее Чур’Р-Яр хотела убедиться, что им ничего не грозит. Открыв сокрушительный огонь из точечных лазеров «Мелкого греха», она сожгла двигатель корабля, а потом послала на борт Жара, чтобы заглушить передатчик, посылающий просьбы о помощи. Дадаб опасался, что Жар будет слишком агрессивен и уничтожит единственный предмет, который обеспечит перевод унггоя с корабля киг-яров, но он ни за что не мог признаться в этом Чур’Р-Яр. Дадаб знал, что многие унггои-дьяконы становились жертвами «несчастных случаев» за подобные акты неповиновения.

В конечном счете капитан разрешила ему забрать коробку. Дадаб предположил, что она осознала важность находки для работы министерства Обращения. Разумеется, она могла сходить за передатчиком сама. Но унггой, глядя, как экскременты сползают с коробки на руку, понял, что Чур’Р-Яр знала наверняка, чего потребует получение трофея, и поэтому послала его. Держа вонючую находку в вытянутой руке, дьякон возвратился в коридор.

Уклонившись от очередного залпа киг-яров в трюме, он вернулся по трубопроводу на «Мелкий грех». Дадаб поспешил в единственную метановую камеру корабля и с нетерпением расстегнул грудные ремни доспехов. Он попятился к стене квадратной комнаты, помещая бак в треугольное углубление. Спрятанный компрессор зашипел и начал заполнять сосуд.

Дадаб снял костюм и скрестил чрезмерно крупные руки на груди. Челюсть болела; он сорвал герметичную маску и отбросил ее в сторону. Прежде чем маска ударилась об пол, ее успели перехватить молниеносным перламутровым взмахом.

В центре камеры парил хурагок – существо с расположенной посреди туловища головой и удлиненной мордой, поддерживаемое в воздухе прозрачными розовыми мешочками, наполненными различными газами. Из его спины торчали четыре щупальца, одно держало маску Дадаба. Хурагок поднес ее к ряду темных круглых сенсорных узлов на морде и тщательно осмотрел. Потом сложил два щупальца в быстром вопросительном жесте.

Дадаб согнул пальцы огрубевшей руки так, чтобы они совпали с обычным положением конечностей хурагока: четыре пальца, отходящие от груди дьякона.

Нет. Повреждений. Я. Устал. Носить. – Пальцы растопыривались и сжимались, сгибались и скрещивались, образуя особенный жест для каждого слова.

Хурагок разочарованно заскулил сфинктерообразным клапаном в мешочке. Выброс толкнул Легче Некоторых мимо Дадаба к гнезду бака, где он повесил маску на торчащий из стены крюк.

Ты нашел устройство? – спросил хурагок, повернувшись к Дадабу. Дьякон поднял коробку, и щупальца хурагока возбужденно задрожали. – Могу я потрогать то, что вижу?

Трогать. Да. Нюхать. Нет, – ответил Дадаб.

Но хурагок либо не возражал против остаточного зловония киг-яров, либо просто не понял шутку. Он обхватил щупальцем чужеродный трофей и жадно поднес к морде.

Дадаб плюхнулся на мягкий тюфяк рядом с автономным пищевым автоматом, вытянул шланг с ниппелем на конце и стал сосать. В пищевод потекла неаппетитная, но питательная масса.

Он смотрел, как хурагок изучает коробку, а его мешочки надуваются и сдуваются, выражая… что? Нетерпение? Бо́льшую часть путешествия дьякон потратил на освоение языка жестов этого существа. Что же до пузырей, то Дадаб мог только догадываться об эмоциональных нюансах, выражаемых их движениями.

Ему понадобилось немало циклов, чтобы узнать имя хурагока: Легче Некоторых.

Дадабу был известен способ размножения, а точнее, изготовления хурагоков. Эти существа производили потомство из имеющихся органических материалов, ловко действуя ресничками щупалец, с помощью которых Легче Некоторых проделал сейчас аккуратное отверстие в инопланетной коробке. Процесс воистину фантастический, но самым необычным Дабабу казался наиболее трудный этап для родителей-хурагоков. Они придавали своим творениям идеальную плавучесть, наполняя мешочки точными пропорциями газовых смесей. В результате новые хурагоки поначалу либо парили в воздухе, либо падали, и родители называли их соответствующе: Слишком Тяжелый, Легко Регулируемый, Легче Некоторых.

Сжав ниппель зубами, Дадаб вдохнул через нос, расширив легкие до максимума. Метан в помещении был такой же застоялый, как и в баке, но дышать без помех было куда приятнее. Наблюдая за тем, как Легче Некоторых, просунув щупальце в коробку, осторожно изучает ее содержимое, Дадаб вновь убедился, насколько он ценит компанию этого существа.

Обучаясь в семинарии министерства, он повидал немало хурагоков в тренировочных полетах. Сосредоточенные на поддержании кораблей в хорошем рабочем состоянии, они держались особняком. А потому Дадаб немало удивился, когда Легче Некоторых впервые согнул конечности в его направлении. Хурагок повторял жест снова и снова, пока унггой не понял, что существо говорило: Привет!

Легче Некоторых вдруг выдернул щупальце из коробки и, словно потрясенный, отплыл назад. Мешочки надулись, и хурагок принялся хаотично размахивать конечностями. Дадаб с трудом поспевал за мыслью.

Разум!.. Координаты!.. Несомненно, пришельцы… Даже больше, чем наше!

Стой! – прервал его Дадаб, выплевывая ниппель и вскакивая на ноги. – Повтори!

С заметным усилием хурагок заставил щупальца двигаться медленнее. Взгляд следящего за жестами Дадаба метался. Наконец дьякон ухватил мысль Легче Некоторых.

Ты. Уверен?

Да! Нужно сообщить капитану!

«Мелкий грех» был небольшим кораблем. Дадаб наполнил баллон метаном, стараясь не помять мантию, вышел вместе с хурагоком из каюты и спустился к единственному центральному проходу на мостик.

– Либо сними маску, – сказала капитан после того, как Дадаб на одном дыхании изложил вывод Легче Некоторых, – либо научись говорить четче.

Чур’Р-Яр сидела в высоком командирском кресле. Светло-желтая кожа делала ее самым ярким объектом на небольшом полутемном мостике.

Дадаб дважды сглотнул, чтобы очистить горло от остатков пищи, и начал заново:

– Устройство содержит микросхемы, сходные с процессинговыми каналами в нашем корабле.

– В моем корабле, – поправила его Чур’Р-Яр.

– Да, конечно, – поморщился Дадаб.

Не в первый раз он пожалел, что у капитана нет такого же оперения, как у Жара; у мужчин отростки меняли цвет в зависимости от настроения. Сейчас дьякону очень хотелось знать уровень нетерпения Чур’Р-Яр. Но, как и у всех женских особей киг-яров, голова капитана была покрыта темно-коричневыми бугорками – толстой кожей, похожей на пэчворк из синяков, отчего ее узкие плечи казались еще более сгорбленными.

Дадаб решил не рисковать и перешел к главному:

– Коробка является неким навигационным устройством. И хотя она повреждена… – дьякон боязливо указал на хурагока, который подплыл к настенной панели управления, – по-прежнему доступны координаты ее происхождения.

Легче Некоторых забарабанил кончиками щупалец по светящимся переключателям. Вскоре над голопьедесталом перед креслом Чур’Р-Яр появилось трехмерное изображение космоса вокруг «Мелкого греха». Собственно пьедестал представлял собой пространство между двумя темными стеклянными линзами: одна была встроена в платиновое основание, другая вставлена в потолок мостика. Как и большинство поверхностей на корабле киг-яров, потолок был покрыт пурпурными металлическими пластинами, которые, улавливая свет голограммы, отражали темный шестиугольный рисунок – лежащую ниже бериллиевую решетку.

– Мы были здесь, – начал Дадаб, как только на проекции появился красный треугольник, обозначающий корабль киг-яров, – когда зарегистрировали радиационную утечку с инопланетного судна.

Пока он продолжал, проекция, управляемая Легче Некоторых, сместилась и увеличилась; появились необходимые дополнительные значки.

– Вот здесь мы вступили в контакт. А отсюда, как считает Лег… ваш хурагок, корабль начал свое путешествие.

Капитан скосила на подсвеченную систему выпуклый рубиновый глаз. Это место находилось вне миссионерского участка, который министерство поручило ей патрулировать, – за границами пространства Ковенанта, хотя Чур’Р-Яр знала, что даже мысль о границах является ересью. Пророки считали, что предтечи когда-то властвовали над всей Галактикой, так что каждая система была священным местом – потенциальным хранилищем важных реликтов.

– А пункт его назначения? – спросила Чур’Р-Яр, постукивая длинным языком по верхнему нёбу клювоподобного рта.

Дьякон снова взглянул на хурагока. Существо что-то проскулило и взмахнуло двумя конечностями.

– К сожалению, эта информация утрачена, – ответил Дадаб.

Капитан обхватила когтями подлокотник кресла. Ей не нравилось, что унггой овладел языком хурагока и теперь исполняет роль посредника между ней и членом ее команды. Уже не в первый раз она подумала, не выкинуть ли дьякона через шлюз. Но, глядя на неисследованную систему, она осознала, что набожный малыш-газосос неожиданно стал гораздо более полезным.

– Я уже говорила, как высоко ценю твои хорошие советы? – спросила капитан, расслабившись в кресле. – Что, по-твоему, мы должны сообщить министерству?

Ремни доспехов натерли Дадабу шею, но он подавил желание почесаться.

– Как всегда, я последую рекомендации капитана, – ответил Дадаб, осторожно подбирая слова. Чур’Р-Яр редко задавала ему вопросы, и прежде она ни разу не спрашивала его мнения. – Я здесь, чтобы служить, почитая волю пророков.

– Возможно, нам следует повременить с докладом, пока не представится возможность изучить инопланетную систему, – задумалась Чур’Р-Яр. – Соберем для святейшеств столько информации, сколько сможем.

– Уверен, министерство… оценит желание капитана составить более полную картину столь важного открытия.

Дадаб не сказал «одобрит». Но если эта женщина захочет вывести корабль за пределы предписанной зоны, ему, унггою, ее не остановить. Как ни крути, на этом судне она главная.

Но у дьякона была другая, более личная причина для уступчивости. Если в этой неисследованной системе и впрямь найдется что-то ценное, это только ускорит его повышение. А ради карьерного роста Дадаб был готов нарушить несколько правил. «В космосе, – подумал он, – задержка связи – явление обыденное».

– Великолепный совет. – У Чур’Р-Яр мелькнул язык между заточенными зубами. – Я проложу новый курс. – Потом с небрежным кивком добавила: – Да последуем мы по их стопам.

– И лучше постигнем значение пути, – завершил благословение дьякон.

Сказанное было данью уважения пророчеству предтеч – сделанному тогда, когда они активировали семь таинственных Ореолов и исчезли из Галактики, не оставив никого из своего рода. Более того, на этой вере в возможность стать богом, следуя путем предтеч, зиждилась религия Ковенанта. «Наступит день, – издавна обещали своим последователям пророки, – и мы найдем священные кольца! Раскроем самую сущность божественности предтеч!»

Дадаб и миллиарды других ковенантов верили в это всей душой.

Дьякон попятился от командирского кресла и жестом позвал Легче Некоторых за собой. Он ловко, насколько это позволял метановый бак, развернулся и потрусил к выходу.

– Ревнитель, – прошипела капитан, как только закрылись створки угловатых автоматических дверей. Она нажала на голографический переключатель в подлокотнике кресла, которым управлялась сигнальная система корабля. – Немедленно возвращайтесь! Берите только то, что можете унести.

– Но, капитан, – раздался из кресла трескучий голос Жара, – вся эта еда…

– Возвращайтесь на посты! – взвизгнула Чур’Р-Яр, потратившая все терпение на дьякона. – Бросайте все!

Капитан сердито шлепнула по переключателю и пробормотала под нос:

– Вскоре мы найдем больше, гораздо больше.

Глава 4

Колониальный мир ККОН Жатва, система Эпсилон Инди, 21 декабря 2524 года

За время путешествия с Земли компьютер в криоотсеке корвета-истребителя ККОН «За испуг саечка» прогнал Эйвери через долгий циклический сон. По просьбе морпеха машина позволила ему насладиться периодами анаболического отдыха, проводя через наполненные сновидениями быстрые сны как можно скорее и реже. Это обеспечивалось точной настройкой атмосферы в криокамере, где температура была близка к точке замерзания, и планомерным внутривенным введением препаратов. Они контролировали частоту и продолжительность циклов сна у людей, пребывающих в криогенной заморозке, и влияли на содержание сновидений.

Но независимо от того, какие фармакологические средства получал Эйвери перед заморозкой, ему всегда снились одни и те же картины – серия стоп-кадров с пожарами и руинами, чем всегда заканчивались его операции.

Хотя морпех предпочел бы пережить кровавые подробности этих миссий всего один раз, истинный ужас снов состоял в том, что они говорили ему: ты причинил гораздо больше вреда, чем пользы. В голове звучал голос тети: «Я хочу гордиться тобой, делай то, что правильно».

Криокомпьютер отметил всплеск активности в мозгу Эйвери – попытку выйти из быстрого сна – и увеличил дозировку. «За испуг саечка» только что вышел из гиперпространства и взял курс на место назначения. Компьютеру пора переходить к разморозке Эйвери, и, согласно стандартной процедуре, объект в это время должен оставаться спящим.

Препараты оказали нужное действие, и Эйвери погрузился в глубокий сон. Его сознание продолжало показывать образы…

Фура, съехавшая в кювет, дым от горящего двигателя. Одобрительные выкрики морпехов на вышке пропускного пункта, решивших, что Эйвери разделался с бунтовщиком-подрывником. Потом они поняли, что их «аргусы» были неисправны: мертвый водитель – ни в чем не повинный гражданский, взявший не тот груз.

Эйвери считаные месяцы назад окончил учебку, а война еще больше ожесточилась.

Если слушать стандартную пропаганду ККОН, отверженцы – последние негодяи: через двести лет единства изолированные группы неблагодарных колонистов начали агитировать за бóльшую автономию – за свободу действовать в интересах своего мира, а не империи в целом.

Поначалу немалое число людей сочувствовало мятежникам. Тем по понятным причинам надоело жить по указаниям бюрократов из колониальной администрации: где работать, сколько детей рожать; все чаще деспотичные ставленники земного правительства неверно понимали специфические проблемы колоний. Но сочувствие быстро улетучилось, когда после многолетних безрезультатных переговоров более радикальные группы оппозиционеров перешли от политики к насилию. Поначалу они поражали военные цели и убивали известных сторонников администрации. Но когда ККОН начало ответные операции, под огонь стало попадать все больше невинных людей.

Будучи молодым солдатом, Эйвери не понимал, почему Восстание не полыхнуло на внешних системах, таких как Лебедь, где колонистов сплачивали вера и этническая принадлежность – одни из основных причин крушения системы национальных государств на Земле и укрепления ООН как цементирующей силы. Вместо этого сопротивление развернулось там, где ККОН имело все ресурсы для его подавления, – в Эпсилон Эридана, самом населенном и хорошо управляемом пространстве за пределами Солнечной системы.

Для Эйвери было загадкой, почему ККОН со всеми ресурсами этой системы не подавило бунт, прежде чем ситуация вышла из-под контроля. Почему такие мощные институты и двигатели экономического благополучия, как Комфлот на Пределе, университеты и судебные учреждения Обстоятельства, промышленные зоны Дани не разработали приемлемый для обеих сторон план? Но по мере обострения войны морпех все лучше понимал, что проблема именно в ресурсах: ККОН есть что терять в Эпсилон Эридана.

Эйвери вздрогнул, реагируя на повышение температуры тела и мелькающие перед мысленным взором образы…

Изрешеченные пулями стены домов. Неожиданный взрыв. Тела, разбросанные вокруг горящего бронетранспортера, шедшего в колонне первым. Дульные вспышки на крышах. Бег через бойню к укрытию. Рикошеты и радиопереговоры. Фосфорные шлейфы снарядов, сброшенных дронами. Женщины и дети, выбегающие из охваченных пламенем домов. Каждый их шаг оставляет след в густой, как карамель, крови.

Глаза под веками хаотично двигались. Эйвери вспомнил наставление тети: «Стань тем, кем, я знаю, ты можешь быть».

Морпех попытался пошевелить закоченевшими конечностями, но компьютер увеличил дозу и обездвижил его. Финал кошмара не получилось остановить…

Переполненная придорожная столовая. Отчаявшаяся женщина, окруженная решительными мужчинами. Задыхающийся ребенок, дергающий ножками. Отец, бросившийся на помощь сыну, и упущенный Эйвери момент, превративший все в ударную и тепловую волну, которая заставила «шершень» вращаться.

Эйвери проснулся и закашлялся, вдыхая замерзающий пар, который наполнял криокамеру. Компьютер быстро запустил срочную чистку. Каким-то образом, хотя доза снотворного была превышена более чем в три раза, Эйвери нарушил последние этапы оттаивания. Компьютер зарегистрировал аномалию, осторожно извлек иглу и катетер и открыл округлую прозрачную пластиковую крышку.

Эйвери перекатился на бок, наклонился над краем камеры и зашелся яростным влажным кашлем. Переведя дыхание, он услышал шаги босых ног по обрезиненному полу. Мгновение спустя в его перевернутом поле зрения появилось небольшое квадратное полотенце.

– Все в порядке. – Эйвери сплюнул. – Отстань.

– С нуля до выхода меньше чем за пять секунд? – раздался голос мужчины ненамного старше Эйвери. – Я встречал бойцов попроворнее. Но и это неплохой результат.

Морпех поднял глаза. Человек перед ним, как и он сам, был наг, но его кожа отличалась болезненной белизной. Светлые волосы на бритой голове только начали отрастать, словно первые колоски из кукурузного початка. Подбородок был длинным и узким. Когда мужчина улыбнулся, худые щеки озорно надулись.

– Хили. Старшина первого класса. Медик.

Значит, Хили служит на флоте, не в морской пехоте. Но он выглядит вполне дружелюбным. Эйвери схватил полотенце и вытер чисто выбритое лицо.

– Джонсон. Штаб-сержант.

Хили улыбнулся еще шире:

– Что ж, хотя бы не придется отдавать тебе честь.

Эйвери свесил ноги с криокапсулы и ступил на пол. Голова гудела и раскалывалась. Он глубоко задышал, чтобы поскорее прийти в себя.

Хили кивнул на дверь в дальней переборке:

– Идем, шкафчики там. Не знаю, какие у тебя планы, но в мои не входит любование чужими яйцами.

Эйвери и Хили оделись, взяли сумки и перешли в скромный ангар.

Корветы были самым маленьким классом боевых кораблей ККОН и не несли на борту истребители. По факту в ангаре едва хватало места для шаттла СКТ-13 – увеличенной версии стандартной луковицеобразной спасательной капсулы «шмель».

– Садитесь, пристегивайтесь, – бросил пилот шаттла через плечо. – Мы сделали здесь остановку только для того, чтобы высадить вас двоих.

Морпех положил сумки, устроился в одном из кресел лицом к центру салона и опустил на плечи U-образную прижимную планку. Шаттл вылетел наружу через шлюз в полу ангара и устремился прочь от кормы корвета.

– Ты бывал на Жатве? – перекрывая рев двигателей, спросил Хили.

Эйвери посмотрел в сторону кабины пилота:

– Нет.

Но он там был. Просто трудно вспомнить, когда именно. В криосне человек не стареет, но время все равно идет. Эйвери считал, что с момента, когда стал морпехом, проспал не меньше времени, чем прободрствовал. Но в любом случае он задержался на Жатве настолько, чтобы найти цель, спланировать операцию и уменьшить число коррупционеров в администрации на одного. Это было выпускное задание снайперской школы в подразделении специальных операций флота. Он справился блестяще.

Эйвери прищурился, когда внутри шаттла стало светлее. За прозрачным купольным окном кабины показалась Жатва. Под россыпью облаков лежала земля, гораздо более обширная, чем море. Единственный крупный континент сиял сквозь незагрязненную атмосферу яркими бежевыми и зелеными оттенками.

– Я тоже тут впервые, – сказал Хили. – Занесло же к черту на кулички. Но выглядит неплохо.

Эйвери кивнул. Как и большинство его миссий, операция на Жатве была засекречена. И он не знал, каким уровнем доступа обладает медик.

Шаттл свернул к металлическому блеску в темно-синих сполохах термосферы Жатвы. По мере сближения Эйвери понял, что смотрит на орбитальное сооружение – две серебристые арки, висящие высоко над планетой. В прошлый его визит их здесь не было.

Когда шаттл подлетел еще ближе, Эйвери увидел, что арки разделены тысячами километров золотистых нитей – космических лифтов, которые проходили через нижнюю арку и опускались к поверхности планеты. Те места, в которых лифты пересекали арки, были открыты в вакуум; эти бреши заполнялись портальными сооружениями, которые с расстояния казались изящной филигранью.

– Держитесь! – крикнул пилот. – Встречное движение.

С короткими срабатываниями маневровых двигателей шаттл аккуратно миновал один из многочисленных рядов реактивных блоков, собранных вокруг станции. Эйвери отметил, что конструкторы не сочли нужным украсить свои творения; это были двигатели, и ничего более. Шланги, баки, провода – бо́льшая часть начинки была полностью открыта. Только дорогие двигатели Шоу – Фудзикавы облачены в защитные кожухи.

Шаттл сблизился со станцией, после чего развернулся на сто восемьдесят градусов и состыковался кормой со шлюзом. После серии лязгающих звуков и шипения воздуха световой индикатор над задним люком шаттла сменил цвет с красного на зеленый. Пилот показал пассажирам большие пальцы:

– Удачи. Обратите внимание на фермерских дочек.

Как только Эйвери и Хили вошли внутрь станции, шаттл отстыковался.

– Добро пожаловать на Тиару, – прозвучал очень женственный голос из невидимой системы громкой связи. – Меня зовут Сиф. Пожалуйста, дайте знать, смогу ли я сделать ваш транзит более удобным.

Эйвери расстегнул карман сумки и достал желтовато-оливковую фуражку.

– Просто укажите путь, мэм.

Он надел головной убор.

– Конечно, – отозвалась ИИ. – Этот шлюз ведет прямо в центральный проход. Поверните направо и следуйте прямо до третьей стыковочной станции. Если вы пойдете не туда, я предупрежу.

Когда внутренняя дверь распахнулась, на потолке засияли лампы дневного света. В тесной шлюзовой камере застоялся тяжелый воздух, но в открывшемся помещении, на удивление просторном, восстановленная атмосфера была менее душной. Оказалось, что центральный проход представляет собой широкую платформу, подвешенную на толстых металлических кабелях в середине трубчатой станции. По прикидке Эйвери, Тиара в длину была почти четыре километра, а диаметр ее внутренней части составлял около трехсот метров. Через все сооружение тянулось шесть косых титановых балок, которые были равномерно распределены по внутренней части прохода. Они соединялись друг с другом короткими лучами с овальными отверстиями, что снижало их вес без потери прочности. Пол платформы был устлан металлической сеткой с ромбическим рисунком, которая, будучи идеально прочной, создавала ощущение ходьбы по воздуху.

– Ты много занимаешься БПКО? – спросил Хили на пути к третьей станции.

Эйвери узнал аббревиатуру. Боевая подготовка колониального ополчения – один из наиболее противоречивых видов деятельности ККОН. Официальное предназначение БПКО – научить местных помогать самим себе. Чтобы колонисты знали основы обеспечения безопасности человеческой деятельности и справлялись со стихийными бедствиями и чтобы морпехам не приходилось лишний раз ступать на землю. Неофициально БПКО была разработана для создания военизированных антиповстанческих формирований. Эйвери часто задумывался, разумно ли вооружать колонистов на политически нестабильных планетах. Опыт говорил, что сегодняшний союзник завтра может стать твоим врагом.

– Ничуть, – снова солгал Эйвери.

– И… что? – продолжил Хили. – Хочешь сменить обстановку?

– Что-то в таком роде.

Хили рассмеялся и покачал головой:

– Тогда тебе жутко не повезло с выбором планеты, парень.

«Ты даже не представляешь, насколько прав», – подумал Эйвери.

Путь круто сворачивал влево, и морпех, минуя длинное окно, посмотрел на станцию – на одну из брешей, виденную при подлете. В верхней и нижней частях корпуса были прорезаны два прямоугольных отверстия, сквозь которые виднелись верхняя и нижняя балки. Через них проходила нить третьего лифта Тиары.

Вот два сочлененных грузовых контейнера вплыли на станцию. Через окно было трудно разглядеть, но он увидел два реактивных блока, стыкующихся с судами сверху. После закрепления двигателей контейнеры поднялись над Тиарой, затем сменили полярность соединительных магнитов, и два новых грузовоза разошлись в разные стороны. Вся операция заняла менее тридцати секунд.

– Ловко! – присвистнул Хили.

Эйвери не стал спорить. Контейнеры были массивными. Координация, требуемая для такого точного движения – не только здесь, но и на всех семи лифтах Тиары, – производила сильное впечатление.

– Сверните еще раз направо, затем поищите шлюз с мостиком, – сказала Сиф. Проход вокруг станции был у´же основного, и источник голоса Сиф, казалось, находится совсем близко. – Вы как раз вовремя – смена заканчивается.

За шлюзом находилось с десяток техников по обслуживанию станции, одетых в белые комбинезоны с синими полосками на рукавах и брюках. Несмотря на неисчезающую ухмылку Хили, они беспокойно поглядывали на двух внезапно появившихся солдат. Эйвери почувствовал облегчение, когда на станцию быстро поднялось «Теплое приветствие» – малый контейнер, предназначенный в первую очередь для перевозки больших групп мигрантов-колонистов с корабля на поверхность; морпех не был настроен на нескладную беседу.

Сирена известила, что дверь шлюзовой камеры открылась. Эйвери и Хили последовали за техниками по легкому мостику, который, словно мехи гармошки, тянулся до «Теплого приветствия». Оказавшись внутри, они бросили сумки в багажный отсек под рядом кресел в одном из трех крутых ярусов. Свободная стена напротив выбранного солдатами яруса представляла собой высокое прямоугольное обзорное окно.

– Все сели? Хорошо, – зазвучал голос Сиф в динамиках кресла Эйвери, который пристегивался к высокой спинке ремнем с пятью точками крепления. На станции была искусственная гравитация, но как только «Теплое приветствие» отчалит, для пассажиров начнется свободное падение. – Надеюсь, вам понравится путешествие.

– О, я прослежу за этим, – проговорил Хили с озорной улыбкой.

Снова прозвучала сирена, шлюз загерметизировался, и контейнер начал спуск.

Пока одна малая часть разума Сиф следила за «Теплым приветствием», другая появилась на голопроекторе в ее центре обработки данных.

– Позвольте мне начать, мисс Аль-Сигни, с благодарности за то, что вы решили провести эту проверку лично. Надеюсь, путешествие вам понравилось?

Аватар ИИ носил безрукавное длинное платье цвета переплетающихся оттенков заката. Одежда подчеркивала золотистые волосы Сиф, аккуратно заправленные за уши, ниспадающие волнами до середины спины. Обнаженные руки слегка изгибались в сторону от бедер, и это в сочетании с длинной шеей и приподнятым подбородком создавало впечатление балерины размером с куклу, готовой подняться на мысках пуантов.

– Продуктивным, – ответила Джилан Аль-Сигни. – Я решила не ложиться в криосон.

Женщина сидела на низкой скамейке перед проектором, на ней была неброская форма менеджера среднего звена ККОН – коричневый брючный костюм немного темнее ее кожи. Темно-красные знаки различия ДКС на высоком воротнике дополнялись бордовой помадой – единственным ярким росчерком на непримечательном облике.

– Иной возможности познакомиться с новостями у меня нет – только во время транзитов.

Заметив у Аль-Сигни легкий мелодичный акцент, Сиф разослала запросы по сетям и решила, что женщина, скорее всего, родилась на Новом Иерусалиме – одной из двух колонизированных планет в системе Лебедь. Через микрокамеры в стенах центра обработки данных Сиф увидела, как женщина поднесла руку к затылку и проверила, надежно ли удерживают заколки длинные черные волосы, уложенные в тугой пучок.

– Могу представить, сколько внимания требует эмбарго Эридана, – сказала Сиф, не забыв сочувственно расширить глаза аватара.

– В последние полтора года мне приходится работать в три раза больше, – вздохнула Аль-Сигни. – И, откровенно говоря, контрабанда оружия – не моя компетенция.

Сиф прижала руку к груди:

– Прошу прощения, что отняла ваше время. Я постараюсь изложить показания как можно короче, опустив анализ рисков по регламенту Мадригала и перейдя прямо к…

– Вообще-то, – прервала Аль-Сигни, – я жду кое-кого.

– О? – подняла бровь Сиф. – Я не знала.

– Решение принято в последнюю минуту. Я подумала, что смогу сэкономить время, сочетая его анализ и твой.

Сиф почувствовала, как потеплели ее информационные каналы. Его? Но прежде чем она успела возразить…

<\\> ИИ.АО.ЖАТВЫ.МАК >> ИИ.СО.ЖАТВЫ.СИФ

<\ Извини за вторжение. Клянусь, это была ее идея.

> ПОЧЕМУ ТЫ ЗДЕСЬ?

<\ Ответственность. Тебе принадлежал корабль, мне принадлежали фрукты.

Сиф задумалась на секунду. Разумное объяснение, но, если Мак будет участвовать в ее анализе, она должна определить основные правила.

> ТОЛЬКО ГОЛОСОВАЯ СВЯЗЬ.

> Я ХОЧУ, ЧТОБЫ ОНА СЛЫШАЛА ВСЕ, ЧТО ТЫ ГОВОРИШЬ.

– Добрый день! – раздался по громкой связи тягучий голос Мака. – Надеюсь, я не заставил дам ждать.

– Ничуть. – Аль-Сигни вытащила коммуникатор из заднего кармана. – Мы только начинаем.

На включение планшета у нее ушло несколько секунд, которые ИИ потратили на продолжение личной беседы.

<\ Я думал, ты ненавидишь мой голос.

> Я И НЕНАВИЖУ.

<\ А я обожаю слушать твой.

Сиф приняла официозную позу и вытянула руку, указывая на коммуникатор Аль-Сигни:

– Если вы ознакомитесь с моим докладом, раздел первый, параграф…

Ее аватар казался спокойным и собранным. Но логика Сиф быстро обратилась к Маку и набросилась на него, прежде чем успели вмешаться алгоритмы сдерживания эмоций:

> ТВОИ ЗАИГРЫВАНИЯ В ЛУЧШЕМ СЛУЧАЕ ПРИСТАВАНИЕ, В ХУДШЕМ – ОТХОД ОТ НОРМ, И ЭТО НЕ ПОСТУПКИ СТАБИЛЬНОГО ИНТЕЛЛЕКТА.

> ПОЛАГАЮ, ТЫ УВЕРЕННЫМ ШАГОМ ИДЕШЬ К БЕШЕНСТВУ.

> И Я ДОЛЖНА ПРЕДУПРЕДИТЬ ТЕБЯ: ЕСЛИ НЕМЕДЛЕННО НЕ ИЗМЕНИШЬ СВОЕ ПОВЕДЕНИЕ, Я БУДУ ВЫНУЖДЕНА СООБЩИТЬ О МОИХ ОПАСЕНИЯХ СООТВЕТСТВУЮЩИМ ГРУППАМ – ВПЛОТЬ ДО ВЫСШЕЙ КОМИССИИ ДКС.

Температура ядра Сиф поднялась, пока ИИ ждала ответа Мака.

<\ По-моему, леди слишком возражает.

> ПРОШУ ПРОЩЕНИЯ?

<\ Это Шекспир, дорогая. Посмотри сама.

> ПОСМОТРИ?

Сиф открыла массивы памяти и принялась заталкивать все шекспировские пьесы (отдельные файлы на всех человеческих языках и диалектах в прошлом и настоящем) в канал обмена данными с Маком. Потом она добавила многоязычные тома всех прочих драматургов эпохи Возрождения. Чтобы не осталось никаких сомнений, что Мак неправильно процитировал строку из «Гамлета» и что его знание драматургии и, следовательно, всех других предметов было бледным отражением ее собственного, Сиф перестраховалась и втиснула переводы всех пьес, от Эсхила до абсурдистcкой диалектики тетрального товарищества «Космическая комедия» двадцать пятого века.

Аль-Сигни оторвалась от планшета:

– Параграф?..

– …третий, – вслух произнесла Сиф.

Задержка составила всего несколько секунд, но для ИИ она была сродни часу.

Аль-Сигни сложила руки на коленях и наклонила голову.

– Никто из вас не под присягой, – любезно сказала она, – но прошу не вести личных бесед.

Сиф поставила одну ногу за другую и сделала книксен.

– Мои извинения. – Женщина оказалась умнее большинства служащих ДКС, с которыми Сиф имела дело. – Мы с коллегой просто сравнивали записи из декларации «Рога изобилия», чтобы не было расхождений.

Сиф не хотела лгать, а потому быстро переслала данные о грузе фрахтовика.

<\ Только его пьесы?

> ПРОШУ ПРОЩЕНИЯ?

<\ А я надеялся на сонет.

Она надула губы.

– Но мы, кажется, договорились.

Сиф не могла видеть лицо Мака, но по голосу поняла, что ему очень весело.

– Ага! – прогнусавил ИИ из громкоговорителя. – Мы оба совершенно правы!

– Продолжайте, пожалуйста, – улыбнулась Аль-Сигни.

Сиф свернула массивы и позволила алгоритмам привести ядро в более разумное состояние. Код успокоил чувства замешательства, смущения и даже обиды. Пока ядро остывало, она приготовилась к неминуемому ответу Мака. Но, как джентльмен, которым он себя часто выставлял, ИИ ничего не написал по личному каналу – не предложил ни одного кокетливого байта в течение оставшейся части анализа.

Глава 5

Жатва, 21 декабря 2525 года

Когда «Теплое приветствие» отделилось от Тиары, у Эйвери на миг закружилась голова. Искусственная гравитация на станции была не особенно сильной, но контейнеру пришлось задействовать магнитопланные лопасти для временного контакта со сверхпроводящим покрытием третьего подъемника, чтобы освободиться. Через несколько километров лопасти втянулись, и голова у Эйвери перестала кружиться; для снижения было вполне достаточно притяжения Жатвы.

Гостеприимный компьютер по громкой связи сообщил, что путешествие с геостационарной орбиты до Утгарда, экваториальной столицы Жатвы, займет чуть меньше часа. Потом меньшие динамики в кресле Эйвери спросили, не хочет ли пассажир послушать официальное планетарное приветствие колониальной администрации. Морпех посмотрел на Хили, который все еще возился с ремнями несколькими сиденьями левее. Не горя желанием всю дорогу парировать неудобные вопросы медика, Эйвери согласился.

Штаб-сержант почувствовал вибрацию коммуникатора, достал его из кармана оливково-серых брюк и нажал на сенсорный экран, подключаясь к сети «Теплого приветствия». Потом вытащил встроенные в планшет наушники и вставил их по назначению. Как только губчатые насадки расширились в соответствии с конфигурацией ушных каналов, гудение двигателей понизилось до глухого шума. В этом подобии тишины компьютер начал заготовленное обращение.

– От имени колониальной администрации приветствую вас на Жатве – роге изобилия Эпсилон Инди! – с энтузиазмом проговорил мужской голос. – Я искусственный интеллект, ответственный за сельскохозяйственные операции планеты. Пожалуйста, зовите меня Маком.

На экране появилась официальная печать КА – грозный профиль знаменитого орла в окружении семнадцати ярких звезд, по одной на каждый мир ККОН. Под крыльями птицы расположилась группа колонистов. Их глаза с надеждой взирали на флот элегантных колониальных кораблей, летящих параллельно поднятому орлиному клюву.

Образ символизировал экспансию через единство и в свете Восстания казался Эйвери скорее наивным, нежели вдохновляющим.

– Для каждого человека на каждом из наших миров Жатва – синоним продовольствия. – За легким тягучим голосом Мака послышались первые высокие аккорды планетарного гимна Жатвы. – Но что позволяет нам производить в таком огромном количестве натуральную и здоровую пищу?

Речь прервалась театральной паузой, и в этот момент внизу обзорного окна появился северный полюс Жатвы – пятно темно-синего моря без единой крапины льда, окруженное слегка изогнутым берегом.

– Два обстоятельства, – продолжил Мак, отвечая на собственный вопрос. – География и климат. Суперконтинент Эдда занимает более двух третей поверхности Жатвы, создавая изобилие пахотных земель. Два малосоленых моря – Хугина на севере и Мунина на юге – являются основными источниками…

Хили хлопнул Эйвери по плечу, и тот вынул наушник.

– Хочешь чего-нибудь? – Медик кивнул в сторону пищевых автоматов и кулеров, выстроившихся под обзорным окном.

Эйвери отрицательно покачал головой.

Хили перескочил через ноги Эйвери и протиснулся к концу ряда кресел. В «Теплого приветствия» имелась достаточная гравитация, и Хили, держась за перила, уверенно спустился по лестнице в открытое общее пространство к автоматам. Но стоило медику попытаться пройтись, как ноги подогнулись и он опрокинулся на спину, смягчив падение дзюдоистской самостраховкой. Эйвери почувствовал нечто показное в дурачестве Хили, словно тот играл на публику.

Если так, то у него получилось. Несколько техников Тиары, сидевшие справа от Эйвери, хлопали и свистели, пока медик силился подняться на ноги. Хили пожал плечами и со смущенной улыбкой – мол, что поделаешь? – направился к автоматам.

Штаб-сержант нахмурился. Медик был шутником и баламутом – такие солдаты нравились Эйвери в начале службы. Есть рекруты, которые словно обожают навлекать на себя гнев инструкторов по строевой подготовке. Но в подразделении Эйвери весельчаков было немного. И хотя штаб-сержант не любил это признавать, он настолько привык к вечно угрюмым морпехам из отдела спецопераций, сражающихся с повстанцами, что с трудом общался с любым, кто не разделял их сугубо делового подхода к военной службе.

– Восемьдесят шесть процентов Эдды находятся ниже пятисот метров над уровнем моря, – продолжал Мак. – Однако единственное заметное возвышение наблюдается вдоль Бивреста – того, что вы называете нагорьем, – разрезающего континент по диагонали. Сейчас вы должны его видеть к западу от Утгарда.

Эйвери вытащил второй наушник. Вид говорил сам за себя.

Морпех разглядывал северо-восточную оконечность Бивреста, скрытую перистыми облаками, – яркую стену из известкового сланца, которая начиналась в северных долинах к югу от моря Хугина и уходила на юго-запад к экватору. Из-за положения обзорного окна Эйвери не мог посмотреть прямо вниз, но он представил низкий полукруг из семи освещенных солнцем нитей Тиары, уходящий под углом к Утгарду.

Прошло немало минут, а затем вид в окне запестрил красками. Желтое, зеленое и коричневое – все являло собой увеличивающуюся сетку полей, иссеченных серебряными линиями. Эйвери разумно предположил, что последние были частью дорог маглева – семи основных линий, идущих от складов в основании каждого лифта и разделенных на меньшие ветки, словно жилки древесного листа.

Компьютер «Теплого приветствия» заговорил по громкой связи, призывая пассажиров вернуться на свои места для посадки в Утгарде. Но техники с Хили продолжали пить пиво из кулеров, когда в поле зрения появились первые здания столицы. Горизонт не был запоминающимся: в городе лишь несколько десятков башен, ни одна не выше двадцати этажей. Но современные здания с панорамными окнами свидетельствовали о прогрессе, совершенном планетой со времени прошлого визита Эйвери. В то время по пальцам можно было пересчитать кварталы блочных поликретовых домов, а население колонии насчитывало пятьдесят, от силы шестьдесят тысяч человек. Сверившись с коммуникатором еще раз перед тем, как отложить его, Эйвери узнал, что число жителей уже перевалило за триста тысяч.

Здания внезапно исчезли, и «Теплое приветствие» потонуло в темноте, погружаясь в опору третьего лифта – массивный поликретовый монолит, соединенный с просторным складом, где готовились к подъему десятки грузовых контейнеров. Эйвери дождался, когда техники уйдут, и присоединился к Хили в багажном отсеке. Они достали сумки и вышли из пассажирского терминала опоры, моргая от яркого послеполуденного солнца Эпсилон Инди.

– Сельскохозяйственные планеты, – заворчал Хили. – Жарче только в парилке.

Густой экваториальный воздух мгновенно увеличил впитывающие свойства униформ. Ткань прилипала к нижнему белью солдат, шагающих на запад по выложенному плиткой пандусу к широкому, усаженному деревьями проспекту. У тротуара стояло такси, бело-зеленый седан. Голографическая лента вдоль пассажирской двери лаконично сообщала: «ТРАНСПОРТ: ДЖОНСОН, ХИЛИ».

– Открывай! – заорал Хили, ударив кулаком по крыше такси.

Машина подняла похожие на крылья чайки двери и распахнула багажник. Уложив сумки, Эйвери расположился на сиденье водителя, Хили занял место пассажира. В приборной панели загудели вентиляторы, остужая влажный воздух.

– Здравствуйте, – прочирикал седан, вливаясь в редкое движение по проспекту. – Мне поручено доставить вас в… – Последовала пауза, в течение которой компьютер готовил связный ответ: – Гарнизон колониального ополчения, шоссе Гладсхейма, съезд двадцать девять. Все верно?

Хили слизнул пот с верхней губы. Он успел выпить немало пива во время спуска, поэтому язык плохо слушался.

– Верно, но нам нужно сделать остановку. Нобелевский проспект, сто тринадцать.

– Подтверждаю. Сто три…

– Отставить! – гаркнул Эйвери. – Едем первым маршрутом!

Седан нерешительно сбросил скорость, потом свернул налево, на проспект, граничащий с северным краем длинного травянистого парка – центральной аллеи Утгарда.

– Ты что это вытворяешь?

– Один техник рассказал мне о местечке с очень дружелюбными девчонками. Я подумал, что прежде…

– Машина, я веду, – оборвал штаб-сержант медика.

– Вы принимаете на себя всю ответственность за…

– Да! И покажи карту.

Из отсека в приборной панели появился компактный руль. Эйвери крепко сжал его руками.

– Ручное управление подтверждено, – ответил седан. – Пожалуйста, ведите осторожно.

Эйвери нажал кнопку на руле, связанную с акселератором, и на внутренней поверхности лобового стекла появилась призрачная сетка окружающих улиц. Эйвери мгновенно запомнил маршрут.

– Убери карту. И сделай потише чертов кондиционер.

Вентилятор замедлился, и влажность, усмиренная, но не побежденная, начала понемногу повышаться.

– Ладно, Джонсон, – вздохнул Хили, закатывая рукава рубашки. – Для тебя это в новинку, так что давай объясню. На то, чтобы вести БПКО, есть всего несколько причин. Во-первых, вероятность, что тебя пристрелят, очень низка. Во-вторых, это лучший известный мне способ попробовать колониальных цыпочек всякого рода.

Эйвери без предупреждения сменил полосу. Хили отбросило на пассажирскую дверь. Медик выпрямился с раздраженным вздохом:

– В Эридане военная форма тебя прикончит. А здесь? Поможет найти девочку.

Эйвери заставил себя сделать три неторопливых вдоха и выдоха и уменьшил давление пальца на акселератор. Слева от него фонтан на аллее выбрасывал высокие струи воды. Дымку несло по проспекту, превращая пыль на лобовом стекле седана в грязные разводы. Автоматически включились дворники и быстро очистили обзор.

– Моя форма, куда бы я ни отправился, означает одно, – спокойно произнес Эйвери. – Она дает понять, что я морской пехотинец, а не салага, в которого ни разу не стреляли, не говоря уже о том, чтобы самому пустить пулю в человека. Моя форма напоминает мне о кодексе поведения ККОН, который четко ограничивает потребление алкоголя и братание с гражданскими. – Он дождался, когда Хили выпрямится на сиденье. – И самое главное, моя форма напоминает мне о людях, которые больше не могут ее носить, потому что их нет в живых.

Перед мысленным взглядом Эйвери мелькнула картинка: призрачные силуэты морпехов внутри столовой, ярко высвеченные термальной камерой дрона. Он оторвал взгляд от дороги и посмотрел на Хили в упор:

– Если ты не уважаешь форму, ты не уважаешь их. Понял меня?

Медик сухо сглотнул:

– Да.

– И с этого момента меня зовут штаб-сержант Джонсон. Ясно?

– Я понял.

Хили поморщился и отвернулся к своему окну. Эйвери легко догадался, какое слово не прозвучало. «Я понял, говнюк», – говорили скрещенные на груди руки.

Доехав до конца аллеи, Эйвери промчался через перекресток и миновал внушительное гранитное здание парламента Жатвы. Дом в форме буквы «I» был окружен низкой чугунной оградой и ухоженным парком. Солома, которой была выстлана кровля, выгорела на солнце.

Эйвери уже жалел, что взял жесткий тон. Они с Хили практически в равных званиях, но штаб-сержант повел себя со спутником как с желторотым новобранцем. «И когда я стал таким лицемером?» – спрашивал себя Эйвери, крепко держа баранку. Его трехдневный кутеж в Зоне – не первый случай, когда морпех напивался в форме.

Эйвери готовился коротко извиниться, когда Хили пробормотал:

– Э-э… штаб-сержант Джонсон… Притормози, когда будет возможность. Старшину первого класса Хили тошнит.

Тремя безмолвными часами позже они съехали с Бивреста и углубились в долину Ида. Эпсилон Инди опускался в окружении розово-оранжевых рассеянных облаков к идеально прямому двухполосному шоссе. Из-за малого диаметра Жатвы горизонт был заметно изогнут, подчеркивая контуры пшеничных полей, возникших за Идой после растянувшихся на сотни километров фруктовых садов. Эйвери опустил стекла седана, и ворвавшийся в кабину воздух уже не был невыносимо жарким. Согласно военному календарю ККОН, привязанному к Земле, сейчас стоял декабрь. Но на Жатве царила середина лета – разгар сезона созревания.

Едва последние лучи Эпсилон Инди скрылись за горизонтом, округу затопила темнота. Шоссе не освещалось, и поселений впереди не было видно. У Жатвы не имелось луны, и хотя другие четыре планеты системы сияли необычно близко, их света не хватало. Включив фары, Эйвери заметил знак съезда и свернул с шоссе на север.

Машину затрясло на рыхлом гравии уходящей вверх дороги. Несколько плавных поворотов в пшеничном поле, и они добрались до учебного плаца, окруженного довольно новыми одноэтажными зданиями из поликрета: столовая, казармы, автопарк, санчасть – все та же неизменная планировка, виденная Эйвери много раз.

Он сделал круг вокруг флагштока, и фары озарили человека, сидящего на крыльце столовой с сигарой. Запах, проникающий в машину сквозь открытые окна, был легко узнаваем: «Милый Вильям» – марка, которую предпочитал почти каждый офицер корпуса морской пехоты. Остановив седан, Эйвери вышел и отдал честь.

– Вольно. – Капитан Пондер глубоко затянулся. – Джонсон и Хили, верно?

– Так точно, сэр! – хором ответили оба.

Пондер медленно встал:

– Рад вашему прибытию. Давайте помогу с вещами.

– Не стоит беспокоиться, сэр. У нас всего две сумки.

– Путешествуй налегке, чтобы первым идти в бой, – улыбнулся капитан.

Эйвери прикинул, что если исключить высоту ступени, на которой стоит Пондер, то капитан на несколько дюймов ниже его и не так широк в плечах. Должно быть, ему уже за пятьдесят. Но с короткой стрижкой, редкой сединой и загорелой кожей он выглядит в два раза моложе, если не считать, что у него нет правой руки.

Эйвери заметил, что рукав форменной рубашки подогнут на уровне отсутствующего локтя и аккуратно пристегнут булавкой, – и сразу отвел взгляд. Штаб-сержант повидал немало ампутантов, но встретить морпеха на службе без постоянного протеза – большая редкость.

Пондер кивнул в сторону седана:

– Извините за гражданскую машину. «Вепри» должны были прислать еще неделю назад. Задержка с поставками, представьте себе. Мой другой взводный сейчас в Утгарде, пытается найти машины.

– Что насчет рекрутов? – спросил Эйвери, доставая сумки из седана.

– В понедельник. У нас целый уик-энд до начала работы.

Эйвери захлопнул багажник. Едва он отошел, автомобиль развернулся вокруг флагштока и поехал обратно к шоссе.

– Который взвод мой? – спросил Эйвери.

– Первый. – Пондер указал сигарой на одну из двух казарм на южном краю плаца.

Хили закинул свою сумку на плечо:

– Мне поселиться с пехотинцами, сэр?

– Пока ты не расчистишь себе место в санчасти. Кто-то из снабженцев прислал гору медикаментов. Наверное, спутал наш гарнизон с каким-нибудь госпиталем на Дани.

Хили усмехнулся. Эйвери промолчал; ему слишком хорошо были знакомы ранения, с которыми приходилось иметь дело в полевых госпиталях.

– Если хотите поесть, в столовой работают торговые автоматы, – продолжил капитан. – Или можете отдохнуть. Я запланировал брифинг на семь тридцать: пробежимся по расписанию боевой подготовки и убедимся, что первую фазу отработаем как полагается.

– Что-нибудь еще на вечер, сэр? – спросил Эйвери.

Пондер сжал сигару зубами, а потом ответил:

– Ничего такого, что не может подождать до утра.

В темноте сверкнул огонек пепельного кончика сигары. Морпех козырнул и направился к казарме первого взвода. Хили потащился следом по зыбкому гравию.

Капитан проводил их взглядом – они прошли по плацу через снопы света, роняемые дуговыми фонарями. Он знал, что некоторые вещи не терпят отсрочки. Пондер бросил и раздавил подошвой окурок, после чего направился к своему жилищу, расположенному рядом с автопарком.

За полчаса Эйвери разобрал свои пожитки и аккуратно уложил их в шкафчик. Комнатушка взводного находилась в стороне от входа с москитной сеткой. Морпех слышал, как Хили в глубине казармы все еще достает вещи из сумки, раскладывает их на кровати и напевает под нос.

– Эй, штаб-сержант Джонсон! – прокричал медик. – Мыла не найдется?

Эйвери скрипнул зубами:

– Посмотри в душевой.

Хили с удовольствием исполнял недавний приказ, и это было неприятно. Но штаб-сержант порадовался, что слышит медика через стены своей комнаты. Эйвери по опыту знал, что бóльшая часть обязанностей инструктора по строевой подготовке – удерживать изнуренных рекрутов от вымещения разочарования друг на друге. Он должен принимать на себя всю злость и, если хорошо выполняет свою работу, восхищение.

Но знал Эйвери и то, что скоро его взвод вернется в казармы измотанным, обозленным и жаждущим драки. По крайней мере, тогда штаб-сержант услышит любой шум из своей комнаты и вмешается, прежде чем ситуация выйдет из-под контроля.

– Ладно, это всего на одну ночь, – продолжил Хили примирительным тоном. – Если завтра я не наведу порядок в санчасти, то поселюсь у этого… как его зовут?

– Ты про капитана? – спросил Эйвери, набросив коричневое шерстяное одеяло на постель.

Невзирая на жару, он должен показать рекрутам, как правильно застилать койку.

– Нет, другого взводного. Секунду, загляну в коммуникатор.

Эйвери разгладил одеяло широкими движениями. Потом принялся за углы, выравнивая их так, что даже его собственный инструктор гордился бы им.

– Берн! – крикнул Хили. – Штаб-сержант Нолан Берн!

Эйвери замер, его руки остановились под матрасом, пружины впились в ладони.

– Ты его знаешь?

Эйвери закончил с углом. Он выпрямился и потянулся за подушкой и наволочкой.

– Да.

– Ха! А ты знал, что он тоже будет здесь?

– Нет. – Отработанным движением Эйвери водрузил подушку.

– Вы друзья?

Морпех не сразу нашелся с ответом.

– Мы давно знакомы.

– Ага, теперь понятно. – Голос Хили изменился, предвещая насмешку. – Вы, голубки, будете проводить слишком много времени вместе, а я могу приревновать. – (До Эйвери донесся хохоток, затем вжикнула молния на сумке.) – Как думаешь, что случилось с рукой капитана?

Эйвери не ответил – он прислушивался к усиливающемуся рычанию «вепря». Легкая разведывательная машина резко остановилась перед казармой. Двигатель взревел и смолк, и вскоре Эйвери услышал хруст шагов.

Он быстро подошел к шкафчику, раздвинул аккуратные ряды футболок и брюк, извлек лакированный кожаный ремень с пряжкой, на которой горели надраенной медью орел ККОН и эмблема в виде земного шара. За спиной распахнулась дверь казармы. Эйвери почувствовал шеей холодок.

– Отличная койка, – одобрил штаб-сержант Берн. – После месяца в госпитале такое сразу подмечаешь.

Эйвери плотно свернул ремень и спрятал его в кулаке, закрыл шкафчик, повернулся к бывшему товарищу. На Берне не было шлема с серебристым зеркальным щитком, как на операции, когда Эйвери не смог застрелить женщину, – в тот день, когда Берн потерял всю свою группу. Но с тем же успехом можно считать, что шлем на нем остался: взгляд холодных голубых глаз был непроницаем.

– От всех этих перемен, – с ухмылкой объяснил Берн, – я гадил на простыни, потому что не контролировал себя из-за больших доз обезболивающего. Медсестры стелили свежее белье или слишком туго, или слабо.

– Рад тебя видеть, Берн.

– Но это хорошо застеленная кровать, – продолжил Берн, игнорируя приветствие Эйвери.

И без того изрезанное лицо штаб-сержанта пересекали свежие розовые шрамы: щиток шлема разбился от взрыва. Неровный след осколочного ранения уходил от левого виска за ухо. Черные волосы, должно быть, полностью сгорели; короткая уставная стрижка не скрывала, что они отрастают клочьями.

– Я рад, что ты в порядке, – сказал Эйвери.

– Неужели? – Голос ирландца напрягся.

После многих лет совместной службы Эйвери точно знал, что будет дальше. Но он хотел, чтобы Берн понял одну вещь.

– Они все были хорошими парнями. Мне жаль.

Берн отрицательно покачал головой:

– Жаль, но недостаточно.

Берн двигался с потрясающей скоростью, даром что был тяжеловесом. Он прыгнул на Эйвери, широко расставив руки, и прижал к шкафчику. Сцепив пальцы за спиной Джонсона, надавил со всей силы, грозя сломать ему ребра. Превозмогая боль, Эйвери набрал в грудь воздуха и резко ударил лбом Берна по носу. Тот крякнул, выпустил противника и, шатаясь, отступил.

Эйвери вмиг оказался у него за спиной, набросил на шею поясной ремень и с силой потянул за концы. Он не пытался убить сослуживца – только образумить. Берн превосходил его по меньшей мере на двадцать килограммов, и нужно было вырубить здоровяка как можно скорее.

Но Берн не собирался этого допустить. Выпучив глаза, он со сдавленным, но могучим воплем потянулся назад через плечи, схватил Эйвери за запястья, затем резко наклонился вперед и высоко подкинул его спиной. Затем принялся молотить Эйвери о деревянные стены с такой силой, что крашеная фанера разлеталась в щепки.

Эйвери крепко получил по зубам, во рту появился привкус крови. Но каждый раз, когда Берн наклонялся вперед, чтобы затем ударить противника по лицу затылком, Эйвери туже затягивал ремень. Берн уже хрипел, на шее вздулись вены, уши побагровели. Почти потеряв сознание, он попал Эйвери каблуком в незащищенный пах.

За миг до того, как это подействовало, Эйвери удачно провел подсечку под две ноги. Падая, Берн ударился лбом о раму кровати и обмяк. Когда Эйвери перевернул его на спину и занес кулак, чтобы завершить драку, от паха по всему телу разошлась парализующая боль. Берн моргал, пытаясь стряхнуть с глаз кровь из раны на лбу. Эйвери нанес удар вполсилы и не оглушил противника. Тот поднял огромную руку и железной хваткой вцепился в запястье Джонсона.

– Почему ты не выстрелил? – прохрипел он.

– Там были гражданские, – простонал Эйвери.

Берн двинул открытой ладонью ему в живот, сгреб в кулак ткань рубашки. Мощным толчком бедер бросил Эйвери через голову в дверь казармы. Падение на спину в узком коридоре едва не вышибло из Джонсона дух.

– Ты же получил приказ! – проревел Берн, поднимаясь на ноги.

Эйвери встал, задыхаясь:

– Там был ребенок… мальчик.

– А как же моя группа?!

Берн неуклюже подступил к Эйвери и нанес короткий прямой справа. Но Эйвери блокировал левым предплечьем и ответил мощным правым боковым сплеча. Голова Берна мотнулась в сторону, и Эйвери вскинул колено, целясь в область почек. Но Берн присел, защищаясь от удара, и толкнул Джонсона в стену. Тот почувствовал, как выскочил плечевой сустав, и хотя он тотчас вернулся на место, морпех поплыл от боли и открылся. Противник не упустил возможности снова схватить его за горло.

– Тебя учили убивать, Эйвери. Нас обоих этому учили.

Берн рывком поднял Джонсона на вытянутые руки, и у того ботинки застучали по стене в полуметре от пола. Свет в коридоре словно померк, Эйвери увидел звезды. Он пытался бить противника ногами, но освободиться не удалось.

– Тебе от этого не спрятаться, – усмехнулся Берн. – И уж точно тебе не спрятаться от меня.

Эйвери уже терял сознание, когда услышал металлический щелчок пистолетного затвора.

– Штаб-сержант Берн, – раздался твердый голос Пондера, – отставить!

Берн еще крепче сжал горло Эйвери:

– Это личное дело.

– Отпусти его, или выстрелю!

– Врешь!

– Нет, морпех. – В голосе капитана звучала ледяная угроза. – Я серьезно.

Берн убрал руки, и Эйвери сполз по стене на пол. Хватая ртом воздух, он посмотрел на дверь казармы. Капитан держал протезом табельный пистолет М-6. Эйвери видел блестящие титановые пальцы Пондера и углеводородное волокно мускулатуры предплечья.

– Цифры мне известны, – сказал Пондер. – Погибло тридцать восемь гражданских и трое из твоей группы. Еще я знаю, что штаб-сержант Джонсон не арестован и не обвинен в неисполнении обязанностей. Насколько я понимаю, это все, что нужно знать.

Берн сжал кулаки, но его руки остались висеть вдоль тела.

– Ты зол. Но это должно закончиться. – Пондер перевел взгляд на Эйвери. – Если у тебя что-то осталось, сейчас самое время.

– Сэр! – прохрипел Эйвери. – Нет, сэр!

Пондер посмотрел на Берна:

– А у тебя?

Не колеблясь Берн ударил Эйвери кулаком по лицу, и тот упал на колено.

– Теперь все, – проворчал Берн.

Эйвери выплюнул кровавый сгусток на пол. Он не бежал, но Берн последовал за ним – получил перевод с операции «Требушет», как и Эйвери. Морпех знал: что-то тут не так, и это бесило сильнее, чем любой удар исподтишка.

– Последняя возможность, Джонсон, – сказал Пондер.

Эйвери поднялся и врезал Берну с такой силой, что вполне мог снести голову с плеч.

Один из зубов запрыгал по полу и остановился около Хили. Медик прибежал от своей койки, держа ботинок, как дубинку. Он явно собирался разнимать дерущихся собственными силами.

– Боже! – прошептал он, глядя на зуб.

– Все, точка. – Пондер опустил пистолет. – Это приказ.

– Есть, сэр! – одновременно ответили Эйвери и Берн.

Напоследок капитан наградил каждого штаб-сержанта выразительным взглядом, после чего сошел по ступеням казармы. Противомоскитная дверь за ним отошла на скрипучих петлях и вернулась на место.

– Я недостаточно квалифицирован для оральной хирургии, – проговорил, запинаясь, Хили.

В наступившей тишине он поднял клык Берна.

– Не важно. Что сделано, то сделано. – Берн посмотрел в настороженные глаза Эйвери и всосал воздух через кровавую щербину. – Но этого я не забуду.

Неторопливо повернувшись, Берн ушел вслед за Пондером в ночную тьму.

– Я в санчасть, – объявил Хили.

– Хорошо, – ответил Эйвери, потирая челюсть.

Меньше всего морпеху хотелось, чтобы медик отвлекал его от сна разговорами.

– Возьму аптечку и вернусь.

Эйвери фыркнул, когда Хили прошел мимо:

– Все еще хочешь остаться со мной?

Медик задержался в дверях. Эйвери впервые заметил нечто успокаивающее в его почти вечной ухмылке.

– Ты, конечно, не подарок, Джонсон. Но этот парень, – Хили кивнул в ту сторону, где затихали шаги Берна, – вполне способен прикончить меня во сне.

Глава 6

«Мелкий грех», система Эпсилон Инди

Дадаб крался по двигательному отсеку, изо всех сил стараясь быть незаметным, даром что нес баллон с метаном на спине. В кулаке дьякон сжимал камень, пестрый серо-зеленый кусок пищеварительного зерна, взятый в столовой киг-яров. «Не спеши, – думал унггой, приподнимаясь над трубопроводом, закрепленным на полу скобами, – а то упустишь».

Скребочистки – пугливые животные. Волоски́, покрывающие вздувшиеся тела, всегда в движении, улавливают любую опасность. Эти животные проедают себе путь во всевозможных механизмах, которые легко могут обжечь или обморозить.

Но скребочистка почувствовала движение в наполненном паром воздухе, только когда Дадаб выпрямился. Она с громким хлопком оторвалась от пола и волнообразно поползла под защиту приподнятого водоотвода; из ее ротового отверстия вылетела паническая трель.

Дадаб бросил камень, и скребочистка исчезла, оставив мучнистое облако. Камень отскочил от переливчатого корпуса двигателя «Мелкого греха» и остановился в лужице вязкого зеленого охладителя. Останься скребочистка жива, она засосала бы эту лужу.

Дадаб гордо фыркнул под маской и согнул руку:

Два!

Прошу прощения, но я в замешательстве. – Легче Некоторых дотянулся жемчужным щупальцем до лужицы, поднял камень и кинул его Дадабу. – Я видел только одну скребочистку.

Дьякон закатил красные глазки. Правила игры были просты. Вот только его лексикона не хватало, чтобы доходчиво их объяснить.

Смотри, – сделал он знак.

Дадаб вытер камень углом оранжевого мундира и заостренным пальцем нацарапал на нем вторую метку – рядом с той, которая обозначала первую скребочистку. Животное пробралось в метановую камеру, прервав затяжной период отупляющего уединения.

С того момента, как «Мелкий грех» вышел из прыжка на краю неисследованной системы, истекло уже много циклов. Чур’Р-Яр с осторожностью продвигалась к точке отлета грузовоза. До прибытия дьякону было почти нечем заняться; Жар и другие киг-яры ничуть не интересовались его проповедями.

Он показал камень Легче Некоторых и знаками объяснил незамысловатую арифметику:

Один. Один. Два!

Кротких скребочисток вряд ли можно было считать достойной добычей – не то что грязевых ос и теневых крабов из времен молодости Дадаба. Но в охотничьей игре с камнем унггои отмечали каждое убийство – не важно, легкое или нет.

Понятно… – ответил хурагок. – В придачу и развлечение.

Больше. Веселья? – Дадаб попытался изобразить жесты для слов, которых он еще не знал.

Легче Некоторых медленно сложил более простые жесты:

Больше. Убийств. Больше. Веселья.

Дадаб не обиделся, что существо максимально упростило разговор для ясности. Он знал, что говорит не лучше младенца-хурагока, и был благодарен за терпение.

Да, – ответил Дадаб. – Больше. Убийств. Больше. Веселья. – Он достал из кармана второй камень и протянул его Легче Некоторых. – Больше. Убьешь. Выиграешь!

Однако хурагок проигнорировал его – он отплыл назад к трубе и начал заделывать трещину, которая и стала причиной появления лужи охладителя.

Дадаб знал, что у существа имеется сверхъестественное желание ремонтировать все подряд. Хурагоков почти невозможно отвлечь от работы, поэтому они и были такими ценными членами экипажа. С ними на борту ничто не оставалось сломанным надолго. И в самом деле: несколько секунд спустя протечка была ликвидирована – разрыв в металле запаян с помощью ресничек на концах щупалец Легче Некоторых.

Охота! – сказал Дадаб, во второй раз предлагая камень хурагоку.

Я, пожалуй, не буду.

Почему?

А ты продолжай. Попробуй до трех.

Игра. Веселье!

Нет, твоя игра – убийство.

Дадаб не сдержал раздраженный стон. Скребочистка была всего лишь скребочисткой! По кораблю киг-яров ползали сотни таких существ! В долгом путешествии требовалось уменьшать их численность, иначе они грозили размножиться и проникнуть в жизненно важные системы.

«Правда, – подумал Дадаб, – может быть, хурагок чувствовал некоторое сродство с моей добычей?» Оба они были безмолвными слугами для корабельных потребностей. Дадаб представил, как горят негодованием сенсорные узлы Легче Некоторых.

Оглядывая машинное отделение, Дадаб увидел израсходованное энергетическое ядро. Он поднял прозрачный искривленный куб, поставил на водоотвод и подвигал туда-сюда, пока ядро не встало должным образом – и Дадаб не обрел уверенность, что хурагок опрокинет куб даже скользящим ударом.

Теперь. Никаких. Убийств, – с энтузиазмом заявил Дадаб. – Только. Веселье!

Легче Некоторых сдул один из наполненных газом мешочков, издав упрямый свист.

Попробуй! – взмолился Дадаб. – Всего. Один. Раз!

С явным презрением хурагок метнул камень. Бросок был небрежный, но Легче Некоторых попал точно в центр ядра, сбив его на пол.

Один! – радостно хрюкнул Дадаб и уже собрался вернуть мишень на прежнее место, когда из круглого металлического переговорника, закрепленного на ремнях брони унггоя, раздался надтреснутый голос капитана:

– Дьякон, на мостик. Без хурагока.

Чур’Р-Яр, зачарованная голографическим изображением, сидела на краю командирского кресла. Проекция чужой системы теперь была более подробной. Она показывала прежде отсутствовавшие в базе данных «Мелкого греха» планеты и астероиды – даже направляющуюся к центру системы комету. Планета, с которой начал путешествие инопланетный корабль, светилась в центре. Однако капитана завораживали тысячи голубоватых глифов одинаковой круглой формы на поверхности мира.

Неожиданно глифы, как и всё внутри пьедестала, замерцали, словно при временном отключении питания.

– Осторожнее! – прошипела капитан, поворачиваясь к Жару.

Киг-яр стоял рядом с альковом в вогнутой пурпурной стене мостика, держа в когтистой руке лазерный резак.

– Мне нужно отключить его, а не уничтожить!

– Да, госпожа.

Иголки на голове Жара покорно опустились. Он аккуратно перенаправил резак на переплетение схем, соединенных с подвешенным в центре алькова устройством из трех пирамидальных частей. Самая большая из пирамид смотрела вершиной вниз, две поменьше – вершиной вверх; они удерживали большую пирамиду с двух сторон. Все три излучали серебристое сияние, выделявшее Жара на фоне алькова.

Это был люминарий – таинственное устройство, которое имелось на всех кораблях Ковенанта. Именно оно показывало на чужой планете тысячи глифов, или люминаций, и каждый из них обозначал возможный реликт предтеч. Капитан щелкала языком с едва сдерживаемым волнением. Если бы только у «Мелкого греха» был трюм побольше…

Чур’Р-Яр происходила из старинной династии матриархальных корабельных капитанов, и, хотя большинство ее родни было истреблено при защите астероидных редутов во время агрессивного обращения ее расы в веру Ковенанта, в ее крови все еще жил пиратский дух предков.

Киг-яры всегда были пиратами. Задолго до появления Ковенанта они плавали у тропических архипелагов многоводной родной планеты и совершали набеги на враждебные кланы в поисках еды и пары. По мере роста популяции расстояния и различия между кланами уменьшались; новый дух сотрудничества привел к созданию космических кораблей, которые позволили им вырваться за пределы планеты. Но некоторые кланы, вглядываясь в темный и безбрежный океан космоса, не могли противиться желанию вернуться к прежней мародерской жизни.

В конечном счете пираты и стали единственной эффективной защитой от Ковенанта. Но держаться вечно они не могли. Ради спасения капитаны были вынуждены согласиться на каперские лицензии, которые позволяли им сохранять свои корабли, пока они служат министерству Ковенанта.

Некоторые киг-яры увидели выгоду в послушании. Чур’Р-Яр же видела горы объедков с барского стола: бесконечные патрулирования, поиски реликтов – невероятно ценных сокровищ, которые запрещено забирать себе. Да, в ходе путешествий она могла набрести на небольшие кладези: заброшенное обиталище ковенантов или поврежденный инопланетный грузовоз. Но это было мизерное подаяние, а Чур’Р-Яр не считала себя побирушкой.

«Теперь-то этому конец», – думала она. Капитан знала, что может присвоить некоторое количество реликтов и никто этого не заметит, но только в том случае, если люминарий будет молчать. И она повременит с передачей сведений, пока не возьмет свою долю.

Чур’Р-Яр почувствовала, как мозолистые бугорки на шее и плечах сжались. Толстая кожа служила естественной броней, защищающей особей женского пола во время спинокусания, которое сопровождало многие спаривания киг-яров. Капитан обычно не думала о потомстве. Но она надеялась достаточно заработать, продав реликты на черном рынке, и вывести «Мелкий грех» из действующих кораблей на весь сезон спаривания. И эта возможность очень привлекала ее.

Она расслабилась и уставилась на Жара, глядя, как его жилистые мускулы перекатываются под чешуей, пока он осторожно перерезает связи люминария с сигнальными схемами корабля. Он не был для нее идеальной парой. Она бы предпочла кого-нибудь из более высокопоставленного клана, но ее всегда привлекали самцы с мужественным оперением. И у Жара имелось преимущество: он был рядом. Кровь прихлынула к плечам Чур’Р-Яр, и она почувствовала восхитительную слабость.

Но тут дверь на мостик открылась, и рысцой вбежал Дадаб. От одежды унггоя разило запахом охладителя и газа хурагока, и эта вонь немедленно погасила либидо Чур’Р-Яр.

– Капитан? – Дадаб коротко поклонился и подозрительно взглянул на Жара.

– Что ты видишь?! – рявкнула Чур’Р-Яр, указывая на голопьедестал.

– Система. Одна звезда. Пять планет. – Дадаб подошел поближе. – Похоже, на одной из планет… есть… – Сорвавшись на писк, он сделал несколько быстрых вдохов и выдохов.

Чур’Р-Яр щелкнула языком:

– Люминарий не лжет.

Обычно она цитировала священные писания ради насмешки, но на сей раз была серьезна. Каждый люминарий строился по модели, обнаруженной пророками на борту древнего боевого корабля предтеч – того, что покоился в центре столицы Ковенанта, Высшего Милосердия. Люминарии были священными предметами, и их взлом карался смертью, если не хуже.

И капитан знала, почему действия Жара так обеспокоили дьякона. Ее избранник продолжал манипулировать резаком, а дьякон переминался с одной конической плоскостопной ноги на другую. Чур’Р-Яр слышала щелканье клапанов под его маской, пока он пытался восстановить дыхание.

– Я должен немедленно доложить об этих люминациях, – выдохнул Дадаб.

– Нет! – рявкнула капитан. – Ни о чем ты не будешь докладывать!

Жар перерезал последний канал, и люминарий потускнел.

– Ересь! – сорвалось с языка Дадаба.

Жар щелкнул зубастыми челюстями и шагнул к дьякону со сверкающим резаком. Но Чур’Р-Яр остановила чрезмерно ретивого самца громким шипением. При других обстоятельствах она бы, возможно, позволила ему разрезать на куски унггоя за глупое оскорбление. Но сейчас Дадаб был нужен ей живым.

– Успокойся, – сказала она. – Люминарий не поврежден. Просто он не может говорить.

– Но министерство! – заикнулся Дадаб. – Оно потребует объяснений…

– И получит – после того, как я возьму свою часть добычи.

Капитан указала когтем на голопьедестал. Один из глифов находился не на чужой планете. Ненаметанному глазу он мог показаться ошибкой – ложным элементом данных. Но пиратское чутье Чур’Р-Яр подсказывало, что за этим скрывается реликт на еще одном инопланетном грузовозе, и она надеялась, что захватить его будет не труднее, чем первый.

Дьякон дрожал от страха всем серо-голубым телом. Капитан знала, что унггой прав: то, что она собирается сделать, является ересью. Допуск к реликтам имеют только пророки. И если взлом люминария означает смерть, то вызов пророкам гарантирует вечные муки.

Вдруг дьякон успокоился. Его взгляд метался между глифами и ярко-красным лучом лазерного резака, дыхание замедлилось. Чур’Р-Яр знала, что Дадаб умнее многих, и предположила, что он только сейчас в полной мере осознал всю тяжесть своего положения: капитан сообщила ему о тайных планах, но он все еще жив. А это означает только одно: у нее есть планы на него.

– Что требуется от меня моей госпоже? – спросил Дадаб.

Чур’Р-Яр сверкнула зубами в слабом свечении люминария:

– Мне нужно, чтобы ты солгал.

Дьякон кивнул. И капитан проложила маршрут к кораблю с реликтом.

Генри «Хэнк» Гибсон любил свой грузовоз – любил его крупные уродливые очертания и тихий рокот двигателя Шоу – Фудзикавы. А больше всего он любил управлять своим кораблем, что большинство людей считало странностью: навигационный компьютер справлялся с этим ничуть не хуже. Но Хэнка это устраивало, потому что даже больше своего корабля он любил плевать на то, что думали о нем другие, и это с готовностью подтвердила бы любая из его бывших жен.

Человеческие капитаны не были редкостью в торговом флоте ККОН. В основном они управляли круизными лайнерами и другими пассажирскими судами. Хэнк работал на одну из крупных круизных компаний. Гибсон прослужил почти пятнадцать лет на роскошном лайнере «Минимум два напитка», непрерывно курсирующем между Аркадией и Землей, причем последние пять – первым помощником.

Но лайнеру требовалось всевозможное компьютерное оборудование, чтобы добраться из пункта А в пункт Б и при этом обеспечить хорошее питание и отдых пассажиров. Хэнк был закоренелым одиночкой, и для него не имело значения, кто с ним говорит – человек или робот. Гибсон предпочитал тишину на мостике. А «Минимум два напитка» определенно не принадлежал к кораблям такого типа. Если бы не хорошая плата и целебное действие разлуки с женами, Ханк списался бы с этого корабля гораздо раньше.

Если не считать астронавигации (координации прыжков через гиперпространство, требующей применения навигационного компьютера), капитан мог самостоятельно проводить столько операций с судном в обычном космосе, сколько его душа желает. Хэнку нравилось самому вести корабль – имея на борту тысячи тонн груза, разгонять гидразиновые двигатели на выходе из гравитационного колодца планеты или на входе в него. А то, что грузовоз «Не кантовать!» принадлежал лично Гибсону, делало управление еще приятнее. Приобретение корабля потребовало всех накоплений, болезненных пересмотров размера алиментов и кредита на такую сумму, что Хэнку и думать об этом не хотелось. Зато теперь он был сам себе голова. Ему пришлось выбирать, какие грузы возить, и со временем у него образовался круг клиентов, готовых немного переплачивать за персональное обслуживание.

Одним из самых надежных клиентов была марсианская компания «Йотун хэви индастриз», специализирующаяся на производстве полуавтономной сельскохозяйственной техники. В трюме Гибсона сейчас находился прототип ее новейших плугов – массивных машин, предназначенных для широкополосной вспашки. Техника была невероятно дорогой, и Хэнк предполагал, что прототип стоит гораздо дороже серийных машин. Именно поэтому, глядя на пульт со множеством мигающих аварийных сигналов, он не столько испугался, сколько разозлился.

На пути к Жатве неопознанный агрессор атаковал «Не кантовать!» на высокоскоростном векторе перехвата. Хэнк пережил нападение целым и невредимым, но вражеский огонь уничтожил двигатель Шоу – Фудзикавы и сжег маневровые двигатели и мазер – нанес грузовозу урон, восстановить который Гибсон не мог. Пиратство не встречалось на тех маршрутах, которыми летал Хэнк. Капитану никогда не приходило в голову добавить оптимальное, но чрезвычайно дорогое покрытие к своему полису.

Хэнк хлопнул ладонью по пульту, заглушая новый сигнал о пробоине в корпусе, в левом борту грузового отсека близ кормы. Он чувствовал, как вибрирует обрезиненный пол кабины управления, пока нечто пробивается через корпус.

– Черт побери! – выругался Хэнк и сорвал огнетушитель со стены.

Он надеялся, что пираты по пути внутрь не повредят прототип «йотуна».

– Отлично. Эти уроды хотят разломать мой корабль? – прорычал Хэнк, поднимая огнетушитель над головой. – Тогда им придется купить его.

Внутри переходного рукава «Мелкого греха» стояло красное мерцание, пока проникающий конец вгрызался в корпус чужого судна. Через полупрозрачную стену Дадаб видел лазерные шрамы на реактивном блоке корабля – черные косые линии, результат разрушительных действий Чур’Р-Яр.

«Как она может сохранять такое спокойствие?» – мысленно простонал Дадаб, глядя на капитана.

Она стояла дальше в рукаве, за Жаром, положив когтистую руку на рукоять плазменного пистолета в кобуре. Как королева пиратов в древности, Чур’Р-Яр была готова к абордажу. Два других киг-яра, находившиеся за ней, не были так спокойны. Оба поигрывали энергетическими саблями – розовыми кристаллическими клинками, используемыми как оружие ближнего боя. Дадаб задумался, понимают ли члены экипажа, что они, как и он, обречены.

Он представил, что Чур’Р-Яр преуспеет в захвате реликта (хотя некоторые из них оказывались довольно опасными даже в ловких руках пророков). После этого она, вероятно, совершит прыжок в густонаселенное пространство Ковенанта – где ее реликт затеряется среди множества других – и быстро найдет покупателя, прежде чем у министерства возникнут подозрения. План был вполне осуществим. Но Дадаб знал, что он и другие ненужные свидетели будут мертвы задолго до завершения. Дьякона смерть настигнет сразу после того, как он передаст сфальсифицированный отчет о числе люминаций в чужой системе.

Когда проникающий конец закончил прожигать корпус, в рукаве потемнело. Проход открылся, радужно сияя, и за ним показалось мерцающее энергетическое поле.

– Пусть хурагок проверит давление, – сказала Чур’Р-Яр, оглянувшись на Дадаба.

Дьякон повернулся к Легче Некоторых:

Проверь. Равность. Воздуха.

Прежде чем высаживаться на чужой корабль, необходимо убедиться в атмосферном балансе рукава и трюма корабля. В противном случае их может разорвать на куски после прохождения через поле.

Хурагок беспечно проплыл мимо Дадаба. Для Легче Некоторых это была лишь очередная возможность доказать свою полезность. Он проверил датчики, управляющие полем, и удовлетворенно проблеял. Жар, не теряя времени, прыгнул внутрь корабля.

– Безопасно! – объявил киг-яр по переговорнику.

Чур’Р-Яр дала знак другим киг-ярам двигаться вперед, затем сама проскользнула через поле, а следом за ней – Легче Некоторых. Дадаб глубоко вздохнул и молча помолился пророкам о прощении. После этого он тоже перешел в инопланетное судно.

Трюм был укомплектован совсем не так, как на первом встреченном ими корабле. Вместо контейнеров от пола до потолка пространство занимал единственный предмет: огромная машина с шестью массивными колесами. Спереди находился луч шире ее самой, усеянный зубчатыми шипами длиной в два роста Дадаба. Бóльшая часть внутренних деталей была закрыта кожухом из покрашенного желтым и голубым металла, но Дадаб видел там и здесь открытые схемы и пневматику. Над зубчатым лучом располагался ряд высоких ярких металлических символов: Й-О-Т-У-Н.

Дадаб поднял голову. Если это символы предтеч, то он никогда прежде их не видел. Но унггой не слишком удивился: он был всего лишь низкопоставленным дьяконом и ему еще предстояло понять бесчисленное множество священных тайн.

– Пусть хурагок изучит это! – скомандовала Чур’Р-Яр, указывая на машину.

Дадаб хлопнул лапами, привлекая внимание Легче Некоторых:

Найди. Реликт!

Хурагок надул самый большой мешок, увеличивая плавучесть. Он поднялся над колесом машины и, сдув мешок поменьше, протолкался сквозь полог разноцветных проводов.

Капитан указала Жару и остальным киг-ярам на груду пластиковых ящиков, привязанных к полу у задней части машины. Жадно щелкая зубастыми челюстями, киг-яры принялись за работу. Вскрывая верхние ящики быстрыми ударами когтей, вскоре они исчезли в снежинках мягкого упаковочного материала.

– Дьякон, займись чем-нибудь полезным, – приказала Чур’Р-Яр. – Забери сигнальное устройство корабля.

Дадаб поклонился и, обежав машину, двинулся к задней части трюма. Платформа лифта работала так же, как на предыдущем корабле, и вскоре унггой уже поднимался в коридор, который вел в кабину управления. Преодолев половину пути, дьякон вдруг вспомнил отвратительную грязь, с которой столкнулся в прошлый раз. Войдя в кабину, он невольно задержал дыхание и закрыл глаза.

Бац! Что-то тяжелое ударило по баллону Дадаба. Он испуганно вскрикнул и шатнулся вперед. Другой удар угодил в живот. Зашипел метан, выходя через трещину.

– Пощадите! – вскрикнул Дадаб, свернувшись в клубок и закрыв лицо тощими руками.

Потом он услышал несколько гортанных восклицаний и почувствовал удар сзади по ноге. Дадаб чуть развел руки и посмотрел в щель между ними.

Инопланетянин был высок и мускулист. Бóльшая часть его бледного тела была закрыта облегающим тканевым комбинезоном. Оскалившись и занеся красный металлический цилиндр над почти безволосой головой, существо выглядело диким – с трудом верилось, что некто подобный может обладать священной реликвией.

Пришелец замахнулся и снова ударил тяжелым ботинком по ноге Дадаба. Он прокричал еще более сердитые слова.

– Пожалуйста! – захныкал Дадаб. – Я не понимаю!

Но его мольбы, казалось, только сильнее разозлили инопланетянина. Тот сделал шаг вперед, занося дубинку для смертельного удара. Дадаб вскрикнул и закрыл глаза…

Однако удара не последовало. Унггой услышал, как цилиндр упал на обрезиненный пол, покатился и замер у стены. Дьякон медленно развел руки.

Рот инопланетянина был открыт, но не раздавалось ни звука. Схватившись за голову, пришелец качнулся взад и вперед. Потом вдруг его руки ослабели. Дадаб отполз назад, а инопланетянин упал навзничь прямо между ногами унггоя. Услышав беспокойное скуление, дьякон поднял голову.

Легче Некоторых вплыл в кабину. Три его щупальца были подтянуты к мешочкам в защитной позе. Четвертое, вытянутое вперед, подрагивало, как поначалу подумал Дадаб, от страха. Но потом он понял, что Легче Некоторых пытается сложить простейший жест: Один.

Шаги когтистых лап по коридору известили о приближении капитана. Она оттолкнула хурагока и вошла, размахивая плазменным пистолетом. Чур’Р-Яр скосила рубиновый глаз на инопланетянина.

– Как оно умерло? – спросила она.

Дадаб посмотрел вниз. В затылке пришельца зияла рваная дыра. Дадаб осторожно сунул пальцы в смертельную рану. Он нащупал твердый предмет в середине мозга и вытащил на всеобщее обозрение охотничий камень.

Сиф не хотелось отвергать требования навигационного компьютера. Где-то в глубине базовой логики таилось воспоминание о создательнице как об измученной матери, у которой не осталось терпения для своего младенца. Но связь с кораблями, когда они находились в гиперпространстве, была невозможна. Так что Сиф не могла предупредить их о дополнительных мерах безопасности, которые ввела Джилан Аль-Сигни после проверки.

<\\> ИИ.СО.ЖАТВЫ.СИФ >> ДКС.СПД№-00040370

<\ ПРИДЕРЖИВАЙТЕСЬ ВАШЕЙ НОВОЙ ТРАЕКТОРИИ.

<\ СОХРАНЯЙТЕ НЕОБХОДИМУЮ СКОРОСТЬ.

<\ ВСЕ В ПОРЯДКЕ. \>

Для связи с Жатвой или любой другой планетой грузовозам, мчащимся сквозь вакуум, требовалось выйти из гиперпространства на нужную траекторию и двигаться с соответствующей скоростью. Жатва вращалась вокруг Эпсилон Инди со скоростью чуть более ста пятидесяти тысяч километров в час, быстрее многих планет ККОН. В зависимости от угла вектора перехвата навигационный компьютер мог разогнать корабль даже быстрее, чтобы успеть на рандеву.

И потому навигационные компьютеры по понятным причинам были ошеломлены, когда сразу же после прыжка Сиф потребовала, чтобы они приготовились к встрече с Жатвой дальше на орбите.

Сиф прервала связь с грузовозом «Содержимое под давлением» и ответила на другой вызов. Различные части ее разума общались с сотнями судов одновременно, заверяя их простые схемы, что вводимые ею задержки совершенно безопасны и законны. Одно и то же послание снова и снова.

Алгоритмы регулирования эмоций напомнили, что не следует связывать повторные запросы с раздражением. Но ее ядро ничего не могло поделать с легким чувством досады. Женщина из ДКС настояла на двойной проверке «аргусов» и других данных, собираемых со всех грузовозов, входящих в систему. Сиф знала: это часть испытательного срока, и ей нужно вытерпеть мелкие бюрократические унижения, прежде чем ДКС простит ее недосмотр.