Читать онлайн Тайный Санта бесплатно

Клодин

К полуночи, пожалуй, снега выпадет целый фут, еще немного — и будет побит дневной рекорд Аспена сорокалетней давности. Никто не ожидал такой сильной метели. И как быстро намело! Ведь ни снежинки не было до двух часов дня.

Сидя под сушуаром, Клодин не видела, как за венецианскими окнами салона красоты падает снег. Она подула на пальцы со свежим французским маникюром, дотянулась до кремовой сумочки от «Шанель» и выудила оттуда список гостей, в котором не значилась ни она сама, ни Генри, ни шестеро их подчиненных. Времени толком составить список у нее не было. Зара сообщила о своем приезде всего несколько дней назад. Учитывая это, а также праздничные дни в Аспене, когда светские календари у всех плотно забиты, Клодин все же удалось собрать надежных и уважаемых людей:

Капитан и миссис Тигельман

Кевин и Джерри

Братья Альпайн

Все — городские старожилы, все обаятельные, оригиналы. И у каждого, разумеется, свое предназначение. Тигельманы с восторгом опишут Заре оба дома, которые Клодин им продала, — и докажут, что Аспен, в отличие от Голливуда, не зациклен на молодости, что здесь можно стильно и с шиком стареть. Друг детства Генри Кевин и его муж Джерри продемонстрируют свою давнюю связь с городом и его толерантную, либеральную сторону. Наконец, братья Альпайн, Джек и Бобби, с их способностью часами рассуждать о том, как правильно обрабатывать дерево и при какой температуре плавить сталь, подчеркнут высокий профессионализм компании, сотрудничающей только с лучшими строительными фирмами.

Клодин могла пригласить и больше народу, но было бы ошибкой считать, что вечеринка в доме, набитом скучными миллионерами, скорее произведет впечатление на поп-звезду. Орава стартаперов, наводнивших город в последние десять лет, принесла с собой удивительную бездуховность и дурной вкус. Последний медленно, но верно разрушал бизнес «Кэлхун+Кэлхун». Технари-ботаники, всю жизнь пытавшиеся влиться в местное общество, были не способны оценить артистизм Генри, то особое видение, которое он привносил в свои архитектурные проекты. Он вкладывал душу и сердце в каждый дом — по крайней мере, до недавнего времени, пока не случился тот приступ несколько недель назад. Нет, толпа нуворишей хотела только одного: быть принятыми в ближний круг — эти скорее купят типовое блочное убожество (Стив как раз специализируется на таких), нежели позволят Клодин продать им истинный шедевр.

Сейчас Аспен кишит риелторами вроде Стива. Ни тебе благоразумия, ни вкуса. Лишь бы побыстрее продать первый попавшийся дом, обшитый досками. Подумать только, и ведь когда-то они вдвоем были единственными высококлассными агентами в городе. (И однажды, коротко — хотя и недостаточно коротко — их связывало нечто большее.) Агентства по продаже недвижимости теперь исчисляются десятками. Кризис загнал многих брокеров, раньше работавших в диапазоне средних цен, в люксовый сектор рынка, и благодаря интернету — всем этим зиллоу, трулиям, редфинам[1] — их становится все больше. Единственный способ выжить в такой ситуации — продать нечто грандиозное и за очень большие деньги.

А «Кэлхун+Кэлхун» именно что пытался выжить. Насколько все стало плохо? Да взять хотя бы этот салон. Много лет Клодин посещала «Лазер»[2], она была одной из первых клиенток у Джеффа. Ему единственному она доверяла заботу о своем коротком черном каре. Чрезмерно острый угол — и сразу начинало казаться, будто она отчаянно молодится, всеми силами стараясь не отстать от моды. Недостаточно острый — добавлял ей десяток лет, превращая в почтенную матрону. Здесь нужна была точность, а точность стоила денег. Которых сейчас у Клодин не было. Пришлось идти в эту дыру, где вместо успокаивающих бетховенских скрипок во всю орет очередной хит-парад, а вместо глянцевых, больших и толстых журналов европейской моды для чтения предлагаются дешевые, захватанные таблоиды из супермаркета.

На столике рядом с ее сушуаром их была целая пачка. Все это Клодин уже прочла. Такая же пачка лежала у нее на столе в офисе. Информация. На всех обложках была Зара. Давно немытые голубые пряди, небрежно собранные в пучок на затылке. Огромные темные очки, закрывающие глаза, без сомнения, опухшие от слез и недосыпа. И главный признак скорби у знаменитостей ее ранга — растянутые спортивные штаны.

ПОП-ПРИНЦЕССА ЗАРА ПОЕТ БЛЮЗ ПОСЛЕ РАЗРЫВА С ЛИАМОМ

РАЗБИТОЕ СЕРДЦЕ ЗАРЫ — ПОДРОБНОСТИ ТРАГИЧЕСКОГО РАССТАВАНИЯ

ПОП-КОРОЛЕВА ЗАРА СПОСОБНА НА БЕЗУМНЫЙ ПОСТУПОК, ВОЛНУЮТСЯ ЕЕ ДРУЗЬЯ

Очевидно, имеется в виду идея купить дом в Аспене.

Разумеется, Клодин была в шоке от ее звонка. В шоке от того, что позвонила сама Зара, а не личный помощник. В шоке от того, что, будучи такой молодой, Зара все еще умела звонить. Молоденькие подчиненные Клодин пользовались исключительно эсэмэсками.

— Я обнаружила в Сети объявление о продаже Монтагю-хауса, — сказала Зара. Голос звучал нормально, ни следа того резкого фальцета, который собирал стадионы по всему миру и принес ей пятьдесят тысяч поклонников в «Инстаграме». — Я бы хотела прилететь и посмотреть дом в следующий четверг.

— Да, конечно, — сказала Клодин. — В этот день у нас в компании вечеринка, но я ее перенесу.

Клодин выдохнула с облегчением. Денег было так мало, что нынешняя вечеринка выходила уже гораздо скромнее предыдущих. Обычно она заказывала закуски и коктейли в лучших ресторанах города. В этом году в планах была еда навынос, спринг-роллы и тайские тефтельки. Даже стойка с Просекко, которое предлагалось разливать самостоятельно, казалась непозволительной роскошью.

— Пожалуйста, ничего не отменяйте! — воскликнула Зара. — Рождественская вечеринка — это же прекрасно. В Лос-Анджелесе праздник вообще не чувствуется. И мне сейчас было бы полезно оказаться снова среди людей. Что мне принести?

На секунду Клодин заколебалась — говорить ли Заре про «Тайного Санту». Она могла бы просто все отменить. Ее сотрудники будут только счастливы. Она знала, с какой тоской они каждый год ждут обязательного обмена подарками. Для большинства людей эта игра была чистым развлечением. Дешевые, шуточные подарочки не дороже двадцати долларов. Главная цель — рассмешить гостей. Наградить самых находчивых. У Клодин же все было по-другому. Ценовых ограничений не было, и сотрудникам всякий раз приходилось покупать дорогие подарки, чтобы продемонстрировать начальству, насколько прилежно они трудились и сколько получили комиссионных. Для Клодин цель игры состояла в том, чтобы спровоцировать среди подчиненных зависть, ревность — и подстегнуть соперничество. Она и так всех держала в постоянном страхе, а учитывая Зару, в этом году «Тайный Санта» заставит ее команду просто из кожи вон лезть, чтобы произвести впечатление на хозяйку.

— Ой, обожаю игры на вечеринках! — сказала Зара. — А можно все устроить прямо там, в доме? Развлекать людей — это мой конек, и было бы здорово увидеть дом, наполненный людьми.

Тут возникали некоторые сложности. Разумеется, дом был свободен. Дело было не в этом. Мистер и миссис Лайонс — первые и единственные владельцы — уже переехали в Скоттсдейл. И даже мебель пока еще стояла на месте. Перевозчики должны были появиться после праздников. Но перенос вечеринки из офиса в Монтагю-хаус означал, что Клодин придется сделать ее куда более экстравагантной. Еда. Цветы. Пианист станет приятным дополнением, тем более что у Лайонсов имелся роскошный черный «Стейнвей». Придется позвать еще несколько человек, чтобы заполнить пространство. И пригласительные. Пусть и неформальный, но правильный званый вечер предполагает правильные пригласительные. Клодин была готова к определенным компромиссам, но только не тогда, когда дело касалось этикета.

Самой большой проблемой был Генри. Он просто обезумел, когда она согласилась продать этот дом. Конечно, он ничего не сказал. Генри вообще мало говорил. Говорила всегда она, продавала всегда она. Генри выражал себя в дизайне. И все же вряд ли это было совпадением, когда спустя пару дней после того, как она сообщила ему, что Лайонсы попросили ее продать Монтагю-хаус, он оказался в больнице. Она знала, что за чувства разворошило в нем одно только упоминание этого дома. Если бы дела шли не так плохо, она бы и сама не посмела, попросила бы Лайонсов найти другого брокера. Но такой роскоши они себе позволить не могли. Они вообще не могли сейчас кому-либо отказывать. По крайней мере, это был один из «своих» домов. Если положение компании не улучшится, вскоре Клодин придется заняться домами, которые Генри не проектировал.

Но взять на себя продажу — это одно. Попросить Генри прийти на вечеринку в Монтагю-хаус — совсем другое. Он не был там с тех пор, как закончилось строительство и они передали ключи Лайонсам. Он избегал этот дом, выбирая длинные объездные пути, лишь бы не видеть даже краешка участка. Вернуться туда через столько лет, снова войти в эти большие дубовые двери и попасть в мраморное фойе, в прошлое… кто знает, какой эффект это может на него произвести?

Что ж, всего через несколько часов это станет понятно. Она не просила Генри прийти. Просто сообщила ему, что он идет. Он был нужен ей там, чтобы продать дом. Никто не мог показать Заре самые укромные уголки дома лучше, чем человек, который его спроектировал. Кроме того, их агентство называлось «Кэлхун+Кэлхун». Разумеется, Зара обидится, если только один Кэлхун соблаговолит явиться на вечеринку.

Переоценить значение сегодняшнего вечера было невозможно. Потенциально он мог изменить все. Продажа Монтагю-хауса такой знаменитости, как Зара, закрепила бы за Клодин славу самого эксклюзивного агента, навсегда поставив ее впереди Стива. Только представить себе, сколько она получит запросов. Лавину звонков и имейлов. Взлет популярности в социальных сетях. Сейчас у них было что-то около трех тысяч подписчиков. А сколько прибавится после одной-единственной фотографии Монтагю-хауса с тегом на «Кэлхун+Кэлхун» у Зары в «Инстаграме»? Пятьдесят тысяч? Сто тысяч? Господи, а что, если Зара сделает селфи вместе с Клодин и опубликует его? Что она делает в этом паршивом салоне? И что изменит лишняя пара сотен долларов на ее и так просроченном счету в «Американ-экспресс»?

Клодин убрала список гостей обратно в сумочку и взяла один из журналов, намереваясь выучить еще пару подробностей о Заре и ее недавнем разрыве с обильно татуированным готом-рокером Лиамом Локом.

«Один из наиболее животрепещущих вопросов — кто получит опекунство над Пип, очаровательной чау-чау, которую Зара и Лиам взяли из приюта вскоре после того, как начали встречаться».

Клодин надеялась, что опекунство достанется ему. Она ненавидела собак. Не хватало еще, чтобы этот меховой мячик носился по дому, линял на все что можно и писал по углам.

Приходилось признать, было во всем этом что-то поэтическое. Зара, очевидно, надеялась, что Монтагю-хаус станет новой главой в ее жизни, свежим стартом — так же как когда-то для Клодин. Те пять акров земли спасли ее, запустили ее жизнь по совершенно другой траектории. И теперь, спустя много лет, они послужат той же цели для Зары.

Клодин глянула на свои часики «Картье Танк Англез» — без четверти три. Встреча с поставщиком закусок была назначена в Монтагю-хаусе на пять вечера. На ланч времени уже не оставалось. Не то чтобы она в принципе собиралась обедать. Она вообще почти ничего не ела в последние дни — нужно было влезть в кожаные брюки от «Баленсиага». После салона она забежит в офис проверить готовность подчиненных, переодеться и забрать подарок для «Тайного Санты». За все годы игры это был, пожалуй, лучший подарок, который она когда-либо выбирала. Не самый дорогой, но способный вызвать наибольшее количество ахов.

Клодин швырнула журнал обратно на столик, снова дотянулась до сумки и достала оттуда тонкий деревянный пригласительный билет. Сделан из древесины, оставшейся после прошлогодних лесных пожаров возле Базальта, с рельефными золотыми буквами.

Обмен подарками «Тайный Санта»: ровно в 7 вечера.

По краям было что-то вроде праздничной рамки цвета спелой клюквы. Позже, когда репортеры расспрашивали гостей, пытаясь восстановить в хронологическом порядке события той ночи, капитан Тигельман признал, что им следовало бы с самого начала знать, что дело нечисто. Даже пригласительный выглядел так, словно с него капает кровь.

Зара

Я хочу сразу официально заявить, что это не я принесла тот подарок на вечеринку. Я точно не могла этого сделать. Взгляните на факты: я вообще только прилетела в тот день. Никого из гостей я никогда не встречала раньше, и я даже не знала, что это за игра такая — «Тайный Санта», — пока Клодин мне не рассказала. Конечно, естественно, я тоже принесла подарок, мы все принесли, таковы правила. Но тот подарок принесла точно не я. И нечего тут думать.

Понимаете, для меня это было стремное время, еще до всех событий той ночи. Я только-только рассталась с Лиамом. Мы были вместе шесть месяцев. Мой личный рекорд. Никто даже не думал, что мы продержимся так долго. Мне было двадцать три. Ему — тридцать четыре. Я в детстве снималась в диснеевских телефильмах, и в результате стала суперзвездой в мире поп-музыки. Он был эпатажным рокером, учеником самого Мэрилина Мэнсона, и его бойкотировали религиозные консерваторы. У меня не было ни одной татуировки. У него их было тридцать две. Тридцать три, если считать ту, с моим именем, что он сделал себе на левом бицепсе. Хотя я видела, недавно он превратил его в Заратустру. Это, кажется, книжка такая, а написал ее какой-то депрессивный старикан-философ. Так что теперь, наверное, у него их уже тридцать четыре?

В общем, как бы там ни было, люди все неправильно про Лиама понимают. Вот эта вся фигня про Князя тьмы и все такое — это просто фишка у него такая, ага. Да, я так и сказала. Игра. Он считает это «искусством перевоплощения». Поэтому я и говорю — фишка. Потому что на самом деле он конченый придурок, и даже мысль о том, что я могу его разозлить, радует меня несказанно. Да он понятия не имеет, что такое настоящее искусство перевоплощения. На самом-то деле.

А в жизни он вполне себе приземленный чувак. Любит кататься при луне по Пасифик-Кост-Хайвей, болеть за «Доджерс», есть индийскую еду и спасать брошенных собак. У него уже было два питбуля к тому моменту, когда мы решили взять Пип. Его была идея. Он думал, будет так прикольно: он в своем инфернальном гриме и жутких контактных линзах, в ботинках на каблуках выгуливает такую маленькую пушистенькую чау-чау. Я иногда думаю — не по этой ли самой причине он и за мной стал ухаживать. Может, в шутку или по приколу? Смотрите все, как дьявол соблазняет прекрасного маленького ангелочка. Должна признаться, отчасти меня поэтому и тянуло к нему — в начале. Я устала от того, что все меня считали пай-девочкой. Я и волосы в голубой из-за этого покрасила. Хотела как-то встряхнуться. Но не важно, как оно все началось, потому что чувства были настоящими. И произошло это очень быстро. Большинство романов в Голливуде — чисто рекламные трюки. Но только не мы. Я в этом уверена. И Лиам вам скажет то же самое, если вы его спросите.

Для этого, правда, вам придется выманить его из дома. Все же сценический образ у него определенно возник не на пустом месте. Чувак реально живет как вампир. Глухие шторы. Днем спит. И вконец помешался на убийстве Джонбенет Рэмси[3]. Ну это вы и так, конечно, знаете. Видели гигантскую татуировку у него на спине, от лопатки до лопатки — ее улыбающееся личико. Ага, знаю-знаю, что вы скажете, — может быть, поэтому он и обратил на тебя внимание, Зара? Юная, невинная блондиночка. Уж поверьте, это была моя первая мысль, когда он подкатил ко мне тогда, на вечеринке после банкета в честь «Грэмми» в «Шато-Мармон». Я ему так и заявила. Я уже порядком набралась, стояла такая, прижимая к груди статуэтку за лучший альбом года, и прямо в лицо ему выдала: «Даже и не мечтай о том, чтобы попробовать осуществить со мной свои психованные, некрофильские фантазии, извращенец!» Он захохотал сначала. Видимо, не ожидал от меня такой наглости. А потом посерьезнел. Сказал, что его интерес к ДжиБи вообще не имеет ничего общего с сексуальными фантазиями. Для него она олицетворяла невинность мира и то, какими бесчувственными, безжалостными, жестокими и злобными могут быть люди. И чудовищная несправедливость в ее деле, ведь убийцу так и не поймали, и это просто отвратительно.

Он меня удивил. Я почти ничего не знала об этом убийстве. Ну то есть откуда мне? Мне и года-то не было, когда все это случилось. Вроде бы кого-то когда-то посадили за это в тюрьму. Лиам сказал, что мне нужно приехать к нему домой, в Малибу. Сказал, что у него есть домашний кинотеатр и мы до рассвета могли бы смотреть документальные фильмы о ДжиБи. Типа это будет важным вкладом в мое образование.

— Смахивает на романтическое первое свидание, — сказала я.

Он снова засмеялся.

— Первое свидание, говоришь? — отвечает. — В таком случае у меня есть идея получше.

Игра «Доджерс», затем индийский ресторанчик, затем залитая луной дорога к его дому в Малибу. Но никаких документалок про ДжиБи. О них не было сказано ни слова до тех пор, пока я сама не попросила его, мы с ним были к тому моменту вместе уже месяца четыре. А он ни разу не вспомнил. Мне хочется думать, это оттого, что наши отношения немного возродили его веру в человечество, и он стал больше размышлять про наше будущее, нежели про прошлое какой-то убитой девочки. Но мне было любопытно. Мы не то чтобы часто проводили вместе ночи — я уже говорила, у него расписание было, как у Лестата[4], — но, когда мы таки спали вместе, как он ни повернется на бок — на меня вечно пялится ДжиБи своими оленьими глазищами. Что же все-таки с тобой случилось? Я должна была выяснить.

Чудовищная ошибка.

У Лиама оказалась целая коллекция документальных видео про ДжиБи. Ну то есть десятки видеокассет. (Ему пришлось объяснять мне, что такое видеокассета. Я никогда про них не слышала. Восьмидесятые — чудно́е время такое.) В большинстве своем это были банальные телерасследования, которые показывают по субботам. Мы отсмотрели их все. У нас у обоих случился перерыв в концертах и турах, так что делать нам было особо нечего. А для Лиама это было настоящее исследование. Он собирался написать грандиозный концептуальный альбом по мотивам жизни ДжиБи, и выйти он должен был 25 декабря 2021 года — в двадцать пятую годовщину ее смерти. Он относился к этому альбому как к делу своей жизни, считал, что именно он определит всю его карьеру и утвердит его творческое наследие. Он не собирался его анонсировать. Хотел выпустить ночью и удивить фанатов. «Так же как убийца удивил Джонбенет», — признался он мне и потребовал, чтобы я поклялась, что никому не скажу. Упс.

Чем больше мы смотрели, тем больше я убеждалась, что причастен кто-то из семьи. Лиама бесили мои предположения, он считал, что это сделал кто-то со стороны. Мы спорили часами, и каждый все больше убеждался в собственной правоте.

— А как же отчет о вскрытии?

— Забудь про него. Тут все дело в звонке 911.

— Ок, а что тогда делать с запиской о выкупе?

— А что с ней делать? Ясно же, что это фальшивка.

— След ботинка.

— Три слова: подонок Берк Рэмси[5].

И так до бесконечности. Мы просто не могли остановиться. Не знаю почему. Это было так глупо. Мы злились друг на друга, начинали кричать, и тогда оба питбуля поднимали лай, а за ними начинала захлебываться Пип — до тех пор, пока один из нас не подхватывал ее на руки и не выбегал из комнаты. Такие вспышки у нас были частым делом.

А потом я получила эсэмэс.

Зара, я боюсь, так у нас ничего не получится. Я благодарен тебе за время, которое мы провели вместе, но я не могу оставаться с человеком, который интерпретирует дело ДжиБи так, как это делаешь ты. Пип пусть остается с тобой, это будет правильно.

Представляете? Чуваку ничего не стоит раздеться догола на глазах у 30-тысячной толпы и пустить себе кровь прямо на сцене, но ему не хватает яиц расстаться со мной лично. Врать не буду — я была абсолютно раздавлена. Я перестала мыться. А если мне нужно было выползти куда-нибудь из бунгало, которое я снимала в Санта-Монике (чего я старалась всячески избегать), я просто натягивала спортивные штаны, а грязные волосы кое-как собирала в пучок… Я сидела взаперти и смотрела документальные видео про другие расследования. Это было что-то вроде очищения. Я хотела выкинуть образ ДжиБи из головы насовсем и решила, что лучший способ этого добиться — забить мозг образами других чудовищных преступлений. Звучит стремно, я знаю. Но я же говорю, я не очень тогда соображала. Для меня вообще в то время мало что имело смысл.

Когда я не смотрела «Расследования» на «Дискавери», или, там, «48 часов», или «Дату», я штудировала «Нетфликс» и «Эйч-Би-О» — любые документальные расследования, все, что могла найти. Моим фаворитом был сериал «Власть, привилегии и правосудие». В 2000-х вышло девять сезонов, и в тот момент по «Тру-ТВ» как раз шли повторы. Ведущим там был такой стильный журналист из «Вэнити Фэйр», звали его Доминик Данн, и в основном они рассказывали про преступления, связанные со знаменитостями, такими, как братья Менендес[6] и Эндрю Кьюненен[7]. Но попадались и совершенно неизвестные, про которые я вовсе никогда не слышала.

Именно так я впервые узнала про Клодин Лонже. И именно поэтому я в итоге отправилась в Аспен к другой Клодин. Моей Клодин.

И Генри. Царство ему небесное.

Генри

После больницы прошло три недели. Лучше ему не стало.

Он выключил воду в душе, завернулся в полотенце и кулаком протер окошко на запотевшем зеркале, чтобы увидеть свое отражение. Откинутые назад мокрые полуседые волосы. Он плохо спал в последнее время. Темные круги под глазами напоминали синяки. Клодин это не нравилось. Она даже оставила ему тюбик своего тонального крема на туалетном столике. Он выдавил немного себе на тыльную сторону ладони и пальцами замазал синеву.

Клодин, как всегда, рациональная до предела, отнесла свою смену одежды для вечеринки в офис, а он решил зайти домой, чтобы переодеться. Он надеялся, что полуденный душ прибавит ему немного сил, поможет сосредоточиться. Не тут-то было. Он просто вымок.

Зачем она заставляет его снова переживать все это?

Она нарушила их негласный договор, длившийся двадцать лет, даже не предупредив его. Они только-только пришли в ресторан, он придержал для нее дверь — и тут она сообщила ему, что позвонили Лайонсы и попросили продать Монтагю-хаус и она согласилась. Так обыденно. Как ни в чем не бывало. Словно какой-то пустяк. В тот момент, когда она произнесла слова, он почувствовал, как ему сдавило грудную клетку. У них был ужин с клиентами — семейной парой Флиннов — в сезонном «Нобу», открывшемся в отеле «Сен-Реджис». Это должна была быть их крупнейшая сделка за последний год, даже больше, речь шла о восьмимиллионном шале в окрестностях Баттермилка. Клодин взяла с собой документы и планировала, что они подпишут контракт во время десерта. Но Генри до десерта не дотянул. Он почти не слышал, что говорилось за закусками, пытаясь осмыслить то, что она ему только что сказала.

Зачем она так? Разве он не делал все, что она просила? Его проекты становились лучше год от года, он был в курсе новейших строительных технологий, слыл адептом экологической архитектуры, что, впрочем, совершенно не портило красоты его зданий. Клодин продавала его как увлеченного, но в то же время практичного дизайнера, который возводит свои дома в сотрудничестве с «Братьями Альпайн». Именно это выделяло «Кэлхун+Кэлхун» на фоне остальных агентств по продаже недвижимости в Аспене. Клиентам импонировал энтузиазм Генри. Им нравилось встречаться с ним, нравилось общаться с таким талантливым архитектором. Он все это ненавидел. Презирал светские беседы, терпеть не мог пустую болтовню. То, как Клодин выставляла его напоказ. Ему претила необходимость присутствовать на тоскливых ужинах, типа этого с Флиннами. Но позволил ли он себе хоть раз на что-нибудь пожаловаться? Отказаться? Ни в личной жизни, ни на работе — никогда. Клодин не хотела детей и просто не выносила домашних животных. Хорошо. Пусть будет так. Он любил ее. А она разве его не любила? Но если так, как она могла вернуть Монтагю-хаус обратно в их жизнь? Он знал, что дела шли не очень, но это ставило под угрозу вообще все, могло полностью разрушить то хрупкое душевное равновесие, на достижение которого ушли годы. Оно и было их самым впечатляющим строением. Ложь. Их ложь была сложнее и запутаннее, чем самый замысловатый дом, который он построил. И сейчас Клодин рисковала спалить все дотла, испепелив и их самих заодно.

Ему стало трудно дышать. В левой руке началось покалывание. Официант принес блюда, и последнее, что Генри успел заметить, — потрясающе длинные ресницы Клодин, ее сомкнутые веки, когда она моргнула.

— Генри? — Ее голос прозвучал издалека.

И темнота.

Когда он пришел в себя, над ним уже стояли парамедики, а сам он лежал на полу, посреди остатков еды и разбитых тарелок. Флиннов уже не было. Пустой взгляд Клодин. Взгляд, полный разочарования. Она не села с ним в машину «Скорой помощи». И вообще, навестила его лишь на следующее утро. Сказала, что пыталась спасти сделку. Не удалось. Сцена, которую он устроил, все испортила. Он не удивился. Аспен есть Аспен. Главное — держать лицо.

— У тебя даже инфаркта нет, — сказала она резко.

И в болезни он сплоховал. Она стояла над его кроватью, не потрудившись снять пальто. Он знал, что она хотела как можно скорее уйти. Клодин была не в состоянии вынести столько немощи и слабости, столько напоминаний о том, что и она тоже смертна.

— Это просто стресс. Обыкновенная паническая атака. С тобой все хорошо.

— Нет, нехорошо, — сказал Генри. — Ты знаешь, что нехорошо. Уже давно.

Вот и весь разговор. И все равно сказано было больше, чем когда-либо на эту тему.

Она выложила на кровать одежду, в которой хотела его видеть вечером. Зеленый бархатный пиджак и черный галстук-бабочку. Он подошел к шкафу и выбрал вместо этого черную кашемировую водолазку — маленький акт неповиновения. Всем своим существом он был против похода на званый вечер. Она поклялась ему, после того как они продали дом Лайонсам, много лет назад, что ему никогда больше не придется возвращаться в Монтагю-хаус. Она лгала не первый раз, подумал он вдруг. Нет, не совсем так. Она никогда не лгала ему про Стива. В этом не было нужды. Генри никогда не спрашивал ее про ту связь.

Вместо этого он начал пить. Прошло двадцать три года с тех пор, как он завязал. Если бы он мог выпить прямо сейчас! Просто чтобы набраться мужества снова войти в этот дом. А может быть, так и надо. Может быть, именно это ему и было нужно. Может быть, это станет очищением. Увидеть лестницу, люстру, все детали интерьера, которые он с таким вниманием выбирал и придумывал, — может быть, они помогут ему наконец вспомнить, что же на самом деле случилось той ночью, когда они подъехали к коттеджу, после чего он и отключился. Это было самое худшее. Он ничего не помнил. Все, что у него было, — репортажи в газетах и версия Клодин. А больше ничего. Абсолютный вакуум. Все эти годы ему приходилось полагаться на собственное воображение, и может быть, то, что случилось на самом деле, было не так страшно, как он себе навоображал. Хуже быть точно не могло.

Да, возможно, возвращение в Монтагю-хаус будет ответом. Все остальное он уже испробовал. Входил в состав местного отделения некоммерческой благотворительной организации «Жилье для человечества». Вел архитектурный клуб для старшеклассников в одной из неблагополучных школ. Но сколько бы он ни занимался благотворительностью, его не отпускало чувство вины. Единственное, чего он так и не попробовал, — признаться. Но этого он сделать не мог. Перевалить на кого-то его тяжкую ношу было бы верхом эгоизма. Он сломал достаточно жизней. Но что еще важнее, признаться значило бы упомянуть об участии Клодин. А она ведь просто пыталась помочь. Старалась его защитить. И он готов был страдать, чтобы не пришлось ей. Тайна не позволяла ему обратиться и в сообщество Анонимных Алкоголиков. «Шаг 5: признали перед Богом, собой и каким-либо другим человеком истинную природу наших заблуждений»[8]. Первые два — без проблем. Но перед другим человеком? Невозможно.

Он добрел до гостиной и остановил взгляд на черно-белой свадебной фотографии, висевшей над камином. Это было будто в другой жизни. Оба хохочут, не глядя в камеру. Она запрокинула голову, глаза закрыты. У нее тогда были длинные, кудрявые волосы. Он держится за живот, лицо смеющееся, глаза тоже закрыты, голова нашла временный приют у нее на плече. Что там было такого смешного? Он что-то сказал или она? Еще одно потерянное воспоминание.

Было еще одно возможное решение проблемы, до сих пор не испробованное. Оно пришло ему в голову, пока он лежал в больнице. Такое очевидное. Трудно поверить, что он не додумался до этого раньше. Продать бизнес. Или даже не продавать. Просто бросить. Просто однажды не прийти в офис. Уехать из Аспена. Из Колорадо. Черт возьми, вообще из страны. Тысячи дней не смогли ему помочь. Так может, тысячи миль смогут. Они с Клодин в новом пейзаже, с новыми людьми, с новой жизнью. Они могли бы сбавить темп, отдохнуть. Разве не это рекомендовал врач? В этом и заключается чертово искусство старения. В последнее время в офисе он столько часов проводил в обществе Джулс, что тридцать лет разницы, разделявшие их, не могли не бросаться ему в глаза. Мягкое свечение ее молодой кожи, не изуродованной годами борьбы с внутренними демонами. Но убедить Клодин будет тяжело. Она отказывалась признавать, что они стареют, отрезала свои длинные кудри и обзавелась упругим каре, и каждую неделю теперь выпивала по бутылке коллагена. Ясное дело, она и не собиралась на пенсию. Все это мучение с поп-звездой лишь доказывало, как одержимо она пыталась поправить дела. Аспен и их бизнес не просто определяли личность Клодин, они были ее судьбой. Генри знал, что она все воспринимала именно так. Ей пришлось — чтобы оправдать то, что случилось.

Он сделал попытку осуществить свой план утром. Как он предполагал, так и получилось.

— Почему бы нам не уехать куда-нибудь?

— Ты же знаешь, мы сейчас не можем позволить себе отпуск.

— Я не имею в виду отпуск. Я имею в виду — навсегда. Уехать из Аспена.

— Соберись, Генри. Ты мне нужен сегодня вечером.

Почему он не мог сказать ей то, что действительно хотел? Помоги мне, Клодин. Ты спасла меня однажды. Мне нужно, чтобы ты снова спасла меня — в последний раз.

— И не забудь свой подарок для «Тайного Санты», — сказала она перед тем, как уйти в офис.

Эта тупая игра. То, как она ее использовала, чтобы подхлестнуть соперничество среди подчиненных и сохранить свое превосходство. Генри всегда ее ненавидел, а сейчас, после больницы, по-настоящему испугавшись за свою жизнь и осознав, что на самом деле важно, а что нет, — особенно. Напоминание про «Тайного Санту» еще больше укрепило его в желании бросить все и сбежать. Да, уговорить Клодин будет непросто. Но выбора нет. Ему придется доказать ей это. Он взял подарок, вышел из дома и направился в офис. В этом году он в последний раз вытянет себе номерок. Он даже не представлял, насколько был прав.

Зара

Как же получилось, что гибель Спайдера Сабича в Аспене от руки красавицы-француженки, певицы Клодин Лонже, была совершенно забыта? Не было ни подкастов, ни упоминаний в «Американской истории преступлений»[9] Райана Мерфи. Только одна серия из «Власти, привилегий и правосудия», которую я посмотрела раз пять. Ну и заваруха у них там была — город, полный кинозвезд и миллиардеров, жемчугов и вечеринок. Кокаиновые дорожки. Слухи о проблемах в их отношениях. Дневник, не приобщенный к делу. Невероятно. Давайте я вам обрисую картину.

На дворе 70-е. Спайдер Сабич (настоящее имя — Владимир) — золотой мальчик, одаренный лыжник с золотыми кудрями и обезоруживающей улыбкой. Сексуальный, быстрый, бесстрашный. Экс-чемпион мира и олимпиец. Он влюбляется в Клодин Лонже, красавицу-парижанку, которая в свое время переехала в Америку, чтобы стать актрисой. И начинала она танцовщицей в Вегасе. В общем, Лонже там познакомилась и вскоре вышла замуж за Энди Уильямса. Уильямс тогда был суперпопулярен — такой консервативный вариант Синатры. У него было что-то вроде телешоу, а больше всего его любили за рождественские альбомы. В итоге он помог Клодин начать собственную сольную карьеру. Она выпустила несколько альбомов, и там у нее есть такие меланхоличные, воздушные каверы песен «Роллинг Стоунз», Джони Митчелл и «Бич Бойз»… Похоже на то, что Нико делала с «Вельвет Андерграунд» или Брижит Бардо с композициями Сержа Генсбура. Клодин была такая же роскошная и модная — короткие юбки, высокие сапоги… Но, может быть, из-за того что она была женой довольно-таки пуританского Энди Уильямса, она так и не достигла того же уровня славы.

У них с Уильямсом было трое детей, и они были женаты тринадцать лет, а потом, в середине семидесятых, развелись. И тогда она познакомилась со Спайдером. Переехала с детьми в его дом в Аспене. Казалось, она получила второй шанс на настоящую любовь, но обернулось все трагедией. Однажды вечером, все дети были дома, Спайдер был застрелен из точной копии пистолета времен Второй мировой войны. Это реальный факт. Клодин говорила, это была чудовищная случайность. Она просто показывала ему пистолет, а тот выстрелил. Ее обвинили в непредумышленном убийстве, и судебный процесс тут же стал главной новостью страны. Обложка журнала «Пипл» и все такое. Энди Уильямс находился все время рядом, сопровождал ее на судебные заседания. «Она сейчас очень во мне нуждается, — сказал он в интервью журналу. — И я буду поддерживать ее, насколько смогу». О Спайдере он отзывался очень хорошо. Однако. Ходили упорные слухи. Вроде бы Спайдер собирался завершить роман, и в последнее время их отношения были далеко не безоблачными. Полиция даже конфисковала ее дневник, который предположительно содержал немало подробностей, выставлявших Клодин не в лучшем свете. Дневник просто сочился тревогой. Тем не менее суд отказался приобщить его к делу, и в итоге четырехдневный процесс завершился обвинением в убийстве по неосторожности, Клодин приговорили к штрафу в двадцать пять долларов и к тридцати дням тюремного заключения, которое она могла отбыть, когда ей будет удобно.

Я прочитала о суде все, что смогла. Раздобыла на «иБей» копию того самого номера «Пипл» и даже подписалась на «Нью-Йорк таймс», чтобы получить доступ к их цифровому архиву. Очень мне не хотелось платить им деньги, потому что их рецензия на мой последний альбом — это вообще нечто, но я просто должна была узнать об этой женщине все, что возможно. Когда речь заходит об Аспене, на ум первым делом приходит старик Хантер Томпсон[10], который застрелился, и его пепел потом развеяли выстрелом из пушки, а также его пылкий дружбан, пират-Джонни[11], который — фу, гадость — пытался однажды соблазнить меня в «Сохо-хаусе» в Лондоне. Но эти ребята просто меркнут по сравнению с Клодин Лонже. Она не только отбилась от обвинения в убийстве, но впоследствии еще и вышла замуж за одного из своих адвокатов. Вот это, я понимаю, гонзо![12]

Но помимо этого пикантного момента про ее жизнь после суда больше не было практически никакой информации. Это потому, что семья Спайдера подала против нее гражданский иск. Они достигли внесудебного соглашения, по которому она впоследствии не имела права ни давать интервью, ни писать книгу об истории своей жизни (что само по себе трагедия).

Единственным местом, где я все еще могла слышать ее голос, были ее альбомы. Кое-что было на «Спотифай», но я нашла все ее пластинки и скупила их все. Я зажигала свечи и медленно танцевала под них на кухне на столе.

Больше всего мне нравилась Love in Blue. Слушать ее было все равно что осторожно разворачивать мой собственный экзистенциальный кризис, словно провизию на пикнике. Эта песня усмиряла боль от расставания с Лиамом. Я чувствовала себя менее одинокой. Я думала о Клодин, о том, что она все еще живет в Аспене, стареет там, и мне отчаянно захотелось быть там же. Мы были бы два идола вместе с ней.

Так что открыла я «Зиллоу», а сама такая: «Покажи мне, пожалуйста, мой новый дом в Аспене». Вот так я и нашла Монтагю-хаус.

Монтагю-хаус

Эксклюзивное предложение. Продают первые владельцы. Современное шале в швейцарском стиле, расположенное на вершине холма, предлагает роскошных семь спален и десять ванных комнат. Потрясающие панорамные виды на все четыре лыжных курорта и центр Аспена. Дом спроектирован известным архитектором. Открытая планировка. Любители искусства смогут по достоинству оценить бескрайние стены и сводчатые потолки. Окна от пола до потолка. Экологичное здание, построенное в основном из местных материалов. Четыре камина. Бильярдная. Кинозал. Большой участок. Многоуровневые веранды. Джакузи на свежем воздухе. Несколько площадок с оборудованным кострищем. Идеально подойдет и любителям одиночества, и поклонникам развлечений. $18,995,000 | 15,000 кв. футов.

Фотографии были невероятные. Волшебные. И что самое важное, совершенно не похожие на все то, что сдается в аренду в Лос-Анджелесе. Ездить с гастролями — а я обычно именно этим и занимаюсь — означает быть не дома. Что означает — мало мебели. Мой дом был красив, но холоден. Пусть то, что я сейчас скажу, прозвучит нелепо, но этот Монтагю-хаус выглядел так, словно он мог обо мне позаботиться. Место, где можно скинуть обувь и просто бегать по комнатам, скользя по деревянным полам в пушистых носках. Да! Это совсем успокоит боль. Глядя на те фотографии, я поняла, что этот дом построила любящая рука. Мне тоже была нужна любящая рука. Я кликнула на кнопочку «соединиться с агентом».

И тут увидела, как зовут агента.

Клодин.

Ее звали Клодин Кэлхун. Я чуть не рехнулась. Яснее знака быть не могло. Я даже не стала ждать, пока придет моя помощница, позвонила сама. Все отлично складывалось. Я увижу дом, немного развлекусь в честь праздника и погружусь в Аспен. Я радовалась предстоящей игре в «Тайного Санту». Это звучало весело. Теперь оставалось только решить, что привезти.

Но, поверьте, это было не то.

* * *

Мятое письмо вытащили из кармана, чтобы перечитать.

За много лет три исписанные страницы столько раз складывали, что бумага совсем истончилась на сгибах. Несмотря на то что каждое слово давно отпечаталось в памяти, ее манера выводить букву S и робко перечеркнутые T неизменно действовали успокаивающе. Сейчас это было нужнее, чем когда-либо. Спустя столько лет сегодняшний вечер наконец даст все ответы.

Любовь моя!

Я пишу это, сидя у маленького столика в гостиной. Ты на улице. Я вижу тебя на качелях. Невероятно, что тебе уже десять лет. Только вчера тебе исполнилось семь, и мы подарили тебе маленькую черепашку, а позавчера тебе было четыре, и мы слушали, как, стоя на стуле, ты читаешь стихи.

Сейчас 9 утра, на небе ни облачка, 74 градуса[13], и через час, после завтрака, мы с тобой пойдем гулять по Саннисайд Трейл и будем собирать дикие цветы. Мне всегда нравился Аспен в начале лета. Это райское место. Мы живем хорошо. Ты счастливый ребенок. Никогда этого не забывай.

Надеюсь, то, что я скажу, не оглушит тебя и не покажется тебе слишком сентиментальным, но я должна рассказать тебе мою историю, пока я здесь. Ты многого не поймешь сейчас, поэтому я и записываю все — ты прочтешь это, когда станешь старше. Я должна все для тебя записать, прежде чем умру. Мне нелегко писать это слово. Последние пару недель — после томографии и поставленного мне диагноза — я все пыталась это принять. Невозможно. Я так сильно буду по тебе скучать! Я знаю, о тебе позаботятся. Твои тетя и дядя вырастят тебя как собственного ребенка. Это меня немного утешает. Но я все равно беспокоюсь. Ничего не могу с собой поделать. Я твоя мать. Это моя работа. Я не волнуюсь за себя. Я не боюсь смерти. Я достаточно долго жила в страхе. Но я не боюсь умирать. И я не стану тратить попусту время, отпущенное мне.

Важно рассказать тебе все. Будет тяжело. Этого может оказаться недостаточно. То, что я скажу, ничего уже не изменит, не добавит новой информации, которой стоило бы поделиться с полицией (ты увидишь, я тогда пыталась), но это и твоя история тоже. И она останется с тобой навсегда. Сегодня мы с тобой — всего лишь забытая справка в деле, так что тебе придется решать, что со всем этим делать. Я пишу это письмо как твоя мать, потому что ты имеешь право узнать, кто ты есть и откуда, прежде чем на свете не останется никого, кто мог бы рассказать тебе правду.

Послышались чьи-то шаги. Письмо аккуратно сложили и спрятали обратно в карман.

Зара

Я хотела съездить одна, но мой менеджер настоял на том, чтобы я взяла с собой хотя бы одного телохранителя. Сопровождать меня вызвался Дейв, поскольку приближались праздники, а у остальных у всех — семьи. Он хороший телохранитель, и вид у него соответствующий. Почти 7 футов росту, носит только заказные темные костюмы, покупает их в одном из тех специальных магазинов, где продают одежду больших размеров. Я видела однажды, в прошлом году, на фестивале «Коачелла», как он загребал по два человека в каждую руку, когда я пела на главной сцене и вдруг рухнул барьер. Но вы поймите, пожалуйста, даже если он и поехал со мной, я все равно считала это путешествием в одиночку, шагом к выздоровлению и новым открытиям. Но вот от чего Дейв точно не мог меня спасти, так это если бы наш самолетик таки врезался в гору. Что было вполне себе реально. Турбулентность началась в тот момент, как мы взлетели в Лос-Анджелесе, и не прекращалась ни на минуту. Где-то в середине полета я услышала, как Дейв бормочет что-то вроде молитвы.

— Ты в порядке? — спрашиваю.

— Я вообще-то автобусы предпочитаю, — говорит. — Не самолеты.

К счастью, с нами была Пип для оказания эмоциональной поддержки. Лучшая в мире чау-чау, очередное доказательство тому, что собаки — единственный вариант, если вы хотите настоящей дружбы. Кажется, ее турбулентность не смущала вообще. Она просто свернулась у меня на груди в своем слинге и стала лизать меня в лицо. Я съела лишний «Ксанакс», но все равно не смогла заснуть. Слишком трясло.

Никто меня не предупредил, что аэропорт в Аспене (он же — аэропорт округа Питкин) — это крохотная, дрянная полоска земли, зажатая между Скалистыми горами. Самолеты, похоже, садятся «на слабо» — как подростки «на слабо» целуются в кладовке, — изнывая от страха и желая втайне, чтобы все побыстрее закончилось. Когда мы наконец приземлились, пилотам хлопали громче, чем артистам на премьере «Гамильтона»[14]. (Кстати, надо бы написать эсэмэсочку Лину[15]. Он такой милый, писал мне, интересовался, как у меня дела после разрыва, но я тогда не хотела ни с кем про это разговаривать.) Позже, на вечеринке, Тигельман сообщил мне, что аэропорт обычно отменяет до трети всех рейсов из соображений безопасности, и удивительно, как я вообще прорвалась, учитывая погодные условия. Охренеть.

В своих турне я следую за солнцем. Как правило, я просто перелетаю с одного летнего фестиваля на другой — по всему миру. Так что со снегом у меня отношения не сложились. И я просто не знала, нормально ли это, что в Аспене снежинки размером с ладонь. Судя по тому, как все носились туда-сюда, я так поняла, что не очень. И еще я поняла, что снегопад был реально очень сильный. Зато Пип была счастлива. Она считала, что снежинки можно жевать, как игрушки, и все пыталась цапнуть их на лету.

Оделась я совершенно не по погоде. В чем меня сразу убедили местные женщины. За короткий проход по аэропорту я насчитала три пары меховых сапог от «Джимми Чу», два пуховика от «Пуччи» и дюжину лыжных комбинезонов. А я-то, конечно, приняла душ для разнообразия и даже надела джинсы вместо постразрывных спортивных штанов, но самое близкое к теплым сапогам, что у меня было, — кроссовки «Эйр-Форс 1», и как только мы вышли на улицу, ноги сразу промокли. К счастью, нам с Дейвом не пришлось далеко идти. «Эскалейд», который он взял в аренду, ждал нас прямо у выхода.

Я написала Клодин: «Приземлились. Мы с Пип едем прямо в отель «Джером». Умираю хочу коктейль с джином. Увидимся в шесть. Оххо».

Клодин

Клодин дернулась в кресле, когда запищал телефон. Отлично, Зара прилетела.

По ее распоряжению все в офисе агентства «Кэлхун+Кэлхун» было ослепительно-белым. Кирпичные стены, выкрашенные белой краской, белые висячие лампы, длинные белые столы с белыми мисками, полными маленьких белых шоколадок, каждая завернута в отдельный белый фантик. После недолгих переговоров с хозяином здания — хотя в ее случае это была лишь видимость переговоров, потому что мало кто мог ей отказать, — Клодин получила разрешение выкрасить в белый цвет даже роскошные полы из широких дубовых досок. Сотрудникам было велено не загромождать рабочие столы, одежду вешать в шкаф, а если они хотели есть, делать это исключительно в кухне. Чистота превыше всего.

Подчиненные понимали — Клодин хотела, чтобы, входя в офис, клиенты могли спроецировать собственное видение на девственно-чистые поверхности. Их личные холсты. Минималистская атмосфера офиса должна была вдохновлять. Те же, кто хорошо знал Клодин, знали и другую причину для выбора белой концепции — минимализм как стиль проще всего защитить. Он был достаточно абстрактен, чтобы о нем свободно рассуждать, приятен и продвинутым, и традиционным клиентам. Показывая дома, Клодин руководствовалась теми же принципами. Большинство агентов привыкли оформлять пространство, стараясь воссоздать ощущение комфорта, — в надежде, что клиент в результате почувствует себя дома. Но не Клодин. Она предпочитала показывать пустые, лишенные мебели дома, позволяя потенциальному покупателю дать волю собственному воображению, а точнее, пустота позволяла ей навязать ему свое. В последнее время такой подход стал еще и вынужденной мерой — заполнить дом мебелью и прочими атрибутами уюта означало дополнительные расходы, которые агентство «Кэлхун+Кэлхун» не могло себе позволить.

Клодин вышла из своего кабинета и обратилась в белое пространство:

— Я жду вас всех.

Они окружили ее через несколько секунд. Глядя на полукруг внимательных лиц, Клодин испытывала гордость. Гордость, потому что она сама их выбрала. Главным образом она сама — и в какой-то степени Генри. Вместе они тщательно отобрали команду. Целенаправленно. Она очень мало делала без конкретной цели. Клодин понимала важность сбалансированной силы, наличие которой и составляло разницу между средне-успешным и бессовестно-успешным, суперприбыльным бизнесом. Каждый из сотрудников обладал уникальным талантом, который вносил заметный вклад в дело.

Рашида была слушательницей. Идеальным агентом для тех, кому психолог нужен не меньше, чем новый дом.

Луиза была специалистом по сбору данных. Она была профессиональным аналитиком и блестяще отслеживала последние веяния. До недавнего времени она трудилась в избирательном штабе Берни Сандерса[16]. Но прочитав однажды гарвардское исследование, в котором утверждалось, что продолжительность человеческой жизни в Колорадо намного больше, чем в Вашингтоне, она собрала чемоданы и подалась на запад.

Натали пришла из армейского резерва. Благодаря своей дотошности она отлично подходила для требовательных клиентов, привыкших во всем находить недостатки. Она угадывала их недовольство еще до того, как они что-либо замечали, и ловко убирала возможный источник раздражения с глаз долой.

Элис была ландшафтным экспертом — агент для тех, кого больше интересовал участок, нежели сам дом.

Джон специализировался на немолодых жертвах развода, тех, кого мужья (а порой жены) оставили ради юной модели и кто стремился вложить немалые отступные в место, не запятнанное изменой. Быть может, Джон не откажется переехать с ними за компанию, шутили они. Он смеялся, флиртовал — и не только, как подозревала Клодин, принимая во внимание непрерывную смену «Ролексов», «Омег» и «Тагов» у него на запястье. Продажи у Джона шли не особенно успешно. У всех остальных — тоже. В последнее время, по крайней мере.

Все знали, что компания переживает не лучшие времена, и Клодин понимала недоумение сотрудников, когда несколько месяцев назад она наняла Джулс. Своего инструктора по йоге. У Джулс не было никаких специальных обязанностей. Она стала офис-менеджером, заказывала ручки, стикеры и прочие канцтовары, выполняла самые разные поручения. Она отлично справлялась, и дела при ней, казалось, пошли более гладко. Агенты были счастливы, что им больше не нужно самим бегать за кофе. Никто не жаловался. Напрямую Клодин — разумеется, нет. Никогда. Между собой, однако, они, скорее всего, решили, что появление Джулс напрямую связано с частными занятиями йогой, которые она днем устраивала для Клодин в маленьком конференц-зале, которым никогда не пользовались. Они, наверное, думали, что Клодин «приватизировала» Джулс, потому что та была замечательным инструктором, и еще важнее — чтобы не делиться ею с остальными риелторами в Аспене. И они не ошиблись в своих предположениях. Они хорошо знали своих начальников.

По крайней мере, одного из них. А вот Генри — не так чтобы очень. Клодин знала, они видели в нем загадочного художника — довольно милого, но застенчивого, малообщительного интроверта. Их обязанности не предполагали особого взаимодействия с ним. Недавно он перестроил офис и перенес свой кабинет на другой конец этажа от кабинета Клодин. Иногда сотрудники не видели его днями. С тех пор как Генри вернулся из больницы, он стал еще более замкнутым, и его старались беспокоить как можно меньше.

Все, кроме Джулс. У них с Генри был какой-то особый контакт. В течение нескольких недель до больницы и фиаско с Флиннами она часто оставалась в офисе допоздна, помогая ему с документами для проекта. Клодин удивлялась. Казалось, Джулс была не во вкусе Генри — полная противоположность ей самой. Мягкая, улыбающаяся и совершенно не стильная. Клодин не отрицала, что почувствовала легкий укол ревности — хотя, конечно, у Генри было право на измену, учитывая ее роман со Стивом. Но она знала, что Генри не станет ей изменять. Он предпочитал упиваться жалостью к себе и лицемерить, нежели предаваться мимолетным сексуальным увлечениям. И Клодин была этому рада, потому что именно жалость и ненависть к себе и делали его работу такой чертовски хорошей. Его дизайн подпитывался его терзаниями. Чем хуже он себя чувствовал, тем внимательнее к деталям он был. Творчество стало для него единственным выходом. Спасением. Особенно после того, как он бросил пить. Теперь, после больницы, все изменилось. Он больше не мог работать, совсем. И гораздо сильнее, чем ревность по поводу его отношений с Джулс, Клодин испытывала облегчение от того, что у Генри появилось новое отвлечение. Безобидный флирт, который поможет ему не скатиться в пропасть темных мыслей, что бродят в его бриллиантовой голове. А ведь он совершенно выпал из реальности. О чем он думал утром, предлагая уехать из Аспена навсегда? Абсурд какой-то. Говорит об этом именно сегодня, когда прилетела Зара и на кону судьба компании.

— Я еду в Монтагю-хаус немного пораньше, — заявила она агентам. — Вы все должны быть там как минимум за полчаса до начала. Это самый важный вечер в вашей жизни. Все — каждый мини-крабкейк, каждая импортная шоколадка, — все для того, чтобы эта сделка состоялась. Никогда, ни на секунду не забывайте, что сегодняшний вечер именно ради этого. И пока Зара не попросит ключи от входной двери, ничего не закончено. Чего бы нам это ни стоило.

Делай все, что возможно, или безнадежно отстанешь. Один из многих советов, полученных ею от Стива. Это был хороший совет. А у него их было множество. Как провести безупречный день открытых дверей, как лучше всего польстить потенциальному клиенту, не целуя его в задницу, как отделить серьезного покупателя от тех, кто просто тратит ваше время на бессмысленные просмотры. В самом начале она была подобна рыбке-прилипале, что лепится к акуле, питаясь кровавыми ошметками, вываливающимися у нее из пасти. Но, в отличие от рыбки, для Клодин проезд не был бесплатным. Недолгим — это да. К счастью, Стив все делал быстро. И вечно извинялся за это. Упрекал ее в том, что она была слишком соблазнительна, слишком сексуальна. Она не обольщалась его лестью, но она бы соврала, если бы сказала, что ей не нравилось его внимание. Больше ведь он ничего ей не дал. За те несколько вечеров, что они провели вместе, она ни разу не смогла кончить. Все всегда происходило слишком быстро. Но даже если бы Стив и мог продержаться дольше, этого все равно никогда бы не случилось. Не важно, она спала с ним не для этого. Это были строго деловые отношения. Он ее трахал, а она взамен училась бизнесу — намного быстрее, чем если бы она просто работала агентом. Забавно. Она ведь почти забыла о нем. Кажется, возвращение в Монтагю-хаус было чревато воспоминаниями не только для Генри.

Но предаваться воспоминаниям было некогда.

— Если вам нужна мотивация, — продолжала она, — просто подумайте, что позже, когда Зара расскажет всему миру о том, как она влюбилась в Аспен, вы будете гордиться тем, что сыграли в этом определенную роль. Да, Луиза?

Луиза аж подпрыгнула, чуть не разлив кофе. По крайней мере, кружка была новая — предыдущая, с логотипом Берни, по настоянию Клодин куда-то исчезла. До чего же они утомительны, эти прогрессисты.

— Да. Согласно исследованию «Келтон Глобал»[17], две трети людей руководствуются именно первым впечатлением, — отрапортовала Луиза. — У нас нет права на ошибку.

— Луиза, — сказала Клодин, — твоя работа на сегодняшний вечер — принимать у гостей пальто и сумки. Я не хочу, чтобы этим занимались официанты. У них много лишнего липнет к рукам.

— Я куплю по дороге еще вешалок, чтобы нам точно хватило, — сказала Луиза.

— Купи, только деревянных, конечно, а не дешевых пластиковых, — уточнила Клодин. — Рашида, я хочу, чтобы ты присматривала за братьями Альпайн. Они там — строго для декора. Исключительно, чтобы добавить местного аромата. Открывать рот они должны только затем, чтобы есть. Так что держи их у стола с мясными закусками и подальше от Зары.

— Будет сделано, — сказала Рашида.

— Элис, ты подтвердила доставку цветов?

— Да, — ответила Элис. — Все доставили. Фикусы на входе, суккуленты на кофейные столики, орхидеи на камин.

— Джон, — сказала Клодин, — две вещи. Во-первых, не слишком кокетничай с миссис Тигельман. Чуть-чуть можно. Мы хотим, чтобы она была довольна. Но не слишком, чтобы не расстраивать капитана. Он тоже должен быть доволен. Они оба очень важные клиенты. И второе. Мне нужно, чтобы ты еще принес немного… угощений. На случай, если Заре захочется чего-нибудь более… зажигательного.

— Есть идеи, что ей нравится?

— Принеси разных.

— Похоже, нам обещают снежок на вечер.

— А реальный снег нас не смущает? — спросила Рашида. — Там совсем скверно на улице. Что, если дороги станут непроездными? Нас не волнует, как Зара потом доберется до своего отеля?

— Ты уверена, что волнуешься за Зару, а не за себя? — прищурилась Клодин.

Рашида смутилась и опустила глаза.

— Хотите, я просчитаю частоту выездов снегоочистителей и распыления соли в нашем районе, просто чтобы быть уверенными? — спросила Луиза.

— Нет, — огрызнулась Клодин. — Погода не испортит нам этот вечер.

В ее словах прозвучали одновременно и гарантия, и угроза в адрес земной атмосферы.

— Натали.

— Да, мэм. — Армейская привычка, от которой Натали никак не могла избавиться, сколько бы Клодин ее ни бранила за это. Клодин презирала формальность. От формальности веяло старостью.

— Натали, если ты сегодня вечером назовешь меня «мэм» перед Зарой, я тебя уволю.

— Конечно, мэ… Клодин.

— Ты должна все проконтролировать. Пройдись по всему дому и проверь, чтобы все было на местах. Диванные подушки взбиты. Центральный камин полон дров. Все скатерти убраны со столов.

— Мы терпеть не можем скатерти, — сказала Натали.

— Дом должен выглядеть как наш Аспенский замок Виндзор.

— Вы имеете в виду Букингемский дворец? — спросила Джулс.

— Нет, — ответила Клодин. — Выходные королева проводит в Виндзоре. Такой личности, как Зара, нужно много домов. Она никогда не переедет сюда насовсем — слишком далеко. Монтагю-хаус — это идеальный второй дом. Тот, в который — в гуще ее хаотичной жизни, и не важно, раскланивается она на сцене в Токио или убегает от папарацци по улицам Цюриха, — она будет хотеть вернуться, сбежать от всего. И отдохнуть наконец.

Именно в этот момент Клодин обратила внимание на то, как оделась Джулс. На ней было зеленое вязаное платье с длинными рукавами, все в маленьких снежинках.

— Ты и вечером будешь в этом платье?

— Оно такое праздничное! — воскликнула Джулс. В отличие от остальных она никогда не подавала виду, что боится Клодин. Возможно, такому самообладанию ее научила йога. Оно же проявлялось в ее почти каллиграфическом почерке. Записочки, которые она оставляла агентам, сообщая о пропущенном звонке, всегда выглядели так элегантно. И поэтому для Джулс у Клодин было специальное задание.

— Мне надо, чтобы ты написала номерки для «Тайного Санты». А вообще-то, я назначаю тебя главной во всем, что касается игры. Убедись, что длинный дубовый стол стоит в гостиной так, что его всем видно. Ты же будешь сразу забирать у всех подарки. Гости не должны сами ставить их на стол. Иначе все будут знать, кто что принес.

— Ясно, — сказала Джулс.

— Зара играет? — спросил Джон.

— Да, — ответила Клодин. — Имейте в виду две вещи. Во-первых, если она заберет ваш подарок — не обижаться. Джон.

— В прошлом году, похоже, все просто ополчились на меня.

— И во-вторых, ни в коем случае никто из вас не забирает подарок у Зары. Понятно?

Все кивнули.

Клодин смотрела поверх голов, в окно, на мгновение загипнотизированная падающим снегом. Метель и в самом деле усилилась. Возможно, Рашида была права. Если все они окажутся запертыми в доме и Заре придется провести ночь в компании этих чудиков, она точно передумает покупать. Надо будет все делать в темпе, два часа на все про все — максимум. Клодин снова обратилась к своей команде:

— Пожалуйста, запомните все: да, сегодня мы устраиваем вечеринку, но для нас это все равно работа. Развлекайтесь, но не увлекайтесь. Пейте умеренно.

В этот момент дверь распахнулась, и вошел Генри. Он выглядел устало. Едва на всех взглянув, он пошел прямо через кухню, в свой кабинет.

Генри

Господи, от яркости офиса у Генри заболели глаза. Белые стены — белое все — и вдобавок белая простыня снега за окном — ослепили его. Прищурившись, он посмотрел на Клодин в дальнем конце коридора, на измученных подчиненных, окруживших ее. Ему стало их жаль — чувство было относительно новое. Раньше он считал их клеем, который скрепляет агентство, но с недавнего времени он мог только благодарить бога за то, что его кабинет оказался так далеко от их жутких совещаний. От нее. Он не мог больше слышать ее указаний, ее наставлений по использованию различных манипуляторных практик. Ему показалось, что он смотрит в длинную подзорную трубу: он с одной стороны, а все остальные, уменьшенные, застыли на том конце.

Он никогда не замечал раньше, что буквально каждое слово, сказанное Клодин, служило ее интересам. Теперь он не замечал ничего другого. Да, их финансовые проблемы сейчас были серьезнее, чем когда-либо, но ее согласие продать Монтагю-хаус изменило все. Они же договорились никогда не оглядываться. Неужели она всегда была такой? Маленькие откровения наслаивались друг на друга, выводили его из равновесия. Они так долго были командой. Он знал, когда двое так близки, как они, вместе работают, вместе живут, тяжело заметить перемены. Возможно ли, что он никогда не замечал, какая она была на самом деле?

Суровая реальность заключалась в том, что они находились сейчас на той стадии, что наступает в любом длинном браке. Они существовали на разных частотах, но в конце концов всегда находили друг друга. Всегда. Хотя сегодня он был рад тому, что ее кабинет был на другом конце офиса. Важнейшее решение, принятое им в прошлом году во время ремонта, — разделить две начальственные головы, чтобы наблюдать за процессом с разных сторон. По крайней мере, тогда он думал, что верит в это. Однако сейчас Генри спрашивал себя, не мог ли он — подсознательно — уже тогда пытаться создать необходимую дистанцию между ними, выделить себе пространство быть самим собой.

Скинув свои «сорелы», он поставил их на полку для обуви за дверью и надел рабочие тапки. Затем, прежде чем кто-либо успел его окликнуть, резко повернул направо и прошел через кухню, по коридору, в безопасность своего кабинета.

Дверь закрылась.

Жалюзи опущены.

Пискнул телефон.

«Рада, что ты вернулся. Полегчало немного?»

Джулс. Всегда такая заботливая. Все знали, что он ей нравится. И Генри был осторожен, особенно в последнее время. Он никак не мог допустить, чтобы его слова или действия были истолкованы неверно, перевернуты. Кроме того, он не Стив. Джулс ничего не угрожало, и она была с ним честна. Он не собирался подвергать серьезному анализу единственное светлое пятно в своей жизни. Ее повышенное внимание поднимало ему настроение. Она была так не похожа на Клодин. Во-первых, она смешила его. Конечно, влюбляться в подчиненных было не в его стиле, и он не собирался начинать. Но почему бы не побаловать себя немного? Кто знает, а может быть, он ошибался на ее счет? Помимо всего прочего, он ни за что не желал попасть в неловкое положение, и он не вынес бы отказа. Ему хватало имеющегося чувства стыда… И все же подобные соображения не мешали ему проводить с ней как можно больше времени.

Ему с трудом верилось, что Джулс появилась в агентстве всего несколько месяцев назад, так эффективно она работала. Потерянная для йога-сообщества, она, несомненно, стала приобретением для «Кэлхун+Кэлхун». В последние недели они с Генри часто оставались в офисе допоздна. Официально — для работы над новым проектом, заинтересовавшим чету Флиннов, хотя было очевидно, что они просто наслаждались обществом друг друга. Ее легкость позволяла Генри отдохнуть от напряжения, которое Клодин приносила с собой в любое помещение, где бы ни появлялась. Они заказывали себе бургеры из «Гриля 520» и говорили обо всем на свете, кроме работы. Генри рассказывал о новых скандинавских зданиях, которые привлекли его внимание; восхищался умением архитекторов сочетать энергоэффективность с использованием природных материалов в дизайне. Она рассказывала о книжках, которые прочла, о том, как она чередовала классику с триллерами. Им было комфортно и легко перебирать темы, большие и маленькие. Кто производит лучшие лыжные штаны. Определение счастья. Что лучше — «Доритос» или «Читос». Их разговоры текли, как карамельная масса в машине, разноцветная и тянучая, переплетаясь снова и снова, пока не слились в один.

Между ними возникла особая близость, определить которую они и сами бы затруднились. За все эти годы Генри ни разу не испытывал такого сильного желания поделиться с кем-нибудь своей тайной. Он дразнил себя этой мыслью, набирал воздуха в грудь — и неизменно останавливался каждый раз, когда слова уже готовы были сорваться с языка. С чего бы он, вообще, начал? Нет. Никогда. Тем более Джулс. Так нельзя — взять и вывалить на нее те чувства, что он испытывал. Это напряжение. Этот стресс. Ему казалось, будто кто-то давит ему на плечи, пытаясь смять его, как алюминиевую банку от пива. Давно уже ему так сильно не хотелось выпить. Так дальше продолжаться не может, это просто неприемлемо.

Легкий стук в дверь — и в образовавшуюся щель заглянула Джулс.

— Привет, — сказала она, — я решила лично тебя проведать. Ты в порядке?

— Просто устал. Настроение не то чтобы рождественское.

— Не то чтобы праздничное, — поправила она его. — У нас тут инклюзивная контора. Мы же не хотим обидеть потенциальных клиентов.

— Ты быстро учишься.

Джулс заправила прядь волос за ухо — она всегда так делала, когда нервничала. И только тогда он обратил внимание на ее платье. Пораженный, он даже слегка смутился.

— Зачем ты надела платье с черепами? — спросил Генри.

Их были десятки. Сотни. Крохотные черепушки. И все они, казалось, пялились на него. Он слышал, как они хихикали, но потом сообразил, что смеялась Джулс.

— Черепа? — переспросила она. — Это же снежинки.

«Господи, — подумал Генри. — Соберись. Соберись, черт бы тебя побрал». Он выдавил из себя смешок.

— Похоже, меня ждет офтальмолог.

— Послушай, — сказала она, — я понимаю, что происходит.

— Нет, — ответил он. — Не думаю.

— Ты нервничаешь, потому что тебе придется снова идти в тот дом.

Генри оцепенел от ужаса. Откуда она могла знать? В каком-то из ночных разговоров — неужели он проговорился ей, а потом забыл? Уже не в первый раз он забывает что-то фундаментальное, способное изменить жизнь. И какое у него теперь оправдание, если он даже не пьет?

— Ты боишься снова увидеть свой первый дом. Боишься, что будешь разочарован. А если учесть, сколько времени прошло, — ты боишься почувствовать себя старым. Черепа? Я ни разу не психолог, но здесь, по-моему, все очевидно.

Генри с облегчением рассмеялся. И тем не менее то, что она сказала, было не лишено смысла. Он подозревал, что Джулс считали не слишком умной, Клодин — так точно, и зря. Она была не просто умной — она была мудрой.

— Лично я, Генри, — сказала Джулс, — жду не дождусь, когда увижу дом. — Она редко обращалась к нему по имени, и его удивило волнение, вдруг охватившее его. — Я столько про него слышала, столько раз ездила мимо, столько фотографий видела. Но фотографии не могут передать всей красоты. Я так благодарна за эту возможность побывать там.

И Генри был рад, что она там будет. Ее присутствие и ее энтузиазм, возможно, помогут ему выдержать этот вечер.

Он сделает все, что хочет Клодин. Он будет улыбаться. Он проведет для Зары экскурсию, покажет все уникальные особенности дома. Как и сотни раз за все эти годы, он притворится гениальным архитектором на вечер. А потом, завтра, он все бросит. Ну что ему стоит притвориться, что все в порядке, на сколько там — на пару часов? Пусть Клодин будет счастлива. Продай дом. Продай — и больше никогда, никогда не вспоминай о нем. Это был хороший план. Единственный план.

— А еще мне ужасно любопытно посмотреть на твой подарок для «Тайного Санты», — сказала Джулс. — Могу поспорить, он роскошный.

— Не говори «роскошный», — сказал Генри. — Это словечко Клодин.

Джулс улыбнулась, но потом посерьезнела. Генри не шутил. И смотрел сурово. Он не хотел, чтобы она хоть что-то подцепила от Клодин, не хотел, чтобы она заразилась.

— В любом случае я уверена, что мой подарок произведет переполох, — сказала Джулс. — Я трудилась над ним почти с тех пор, как начала тут работать. Элис и Натали нарассказывали мне всяких ужасов про прошлые года. Что люди, которые приносили посредственные подарки, после этого особо не задерживались в агентстве. Поэтому я так тщательно его выбирала. Чтобы выделиться наверняка.

«Ты всегда выделяешься, Джулс», — хотел сказать Генри. Почему он не мог? Не мог осмелиться? Он подобрался к самому краю той воображаемой границы, которая проходит между безобидным флиртом и осознанным соблазнением. Почему он не мог ее перейти?

— Клодин, — сказал Генри. — Ты ей, наверное, уже нужна. Увидимся в Монтагю-хаусе.

Джулс улыбнулась и вышла, закрыв за собой дверь.

* * *

Мы были вместе всего несколько месяцев, но это была настоящая любовь.

Мы встретились на третий день после того, как он появился в городе. Хотя формально я увидела его на улице еще на день раньше. Я шла по Галене, по одной стороне, а он двигался в противоположную сторону — по другой. Солнце светило ярко, он щурился, откинув густую черную прядь с лица. Он выглядел потерянным. И таким красивым. Я подумала, что это молодой актер, восходящая звезда, заехал к нам отдать уважение старшим товарищам, перебравшимся сюда на покой. Он повернул и нырнул в хозяйственный магазин, и я подумала, что, наверное, никогда его больше не увижу.

А на следующий день, во время одного из знаменитых наших весенних ливней, он зашел в закусочную, чтобы переждать дождь и выпить кофе. Вот и все. Мы сразу разговорились. Он был сезонным рабочим, переезжал из штата в штат, в основном занимался уборкой урожая, а в Аспене ему повезло — его наняли пасти скот. Квартировал он у мистера Миллера, на холме. Я пару раз видела мистера Миллера, он был спокойный и старый. Казалось, он был рад появлению Томми.

Свободное от работы на ранчо время Томми проводил в закусочной. Сидел за дальним столиком, пока я работала, пил кофе. Он обожал книги. Все время читал какие-нибудь мемуары. Он сказал мне, что любит читать про судьбы великих людей, потому что его собственная казалась ему такой незначительной. Очевидно, у него был богатый внутренний мир, и если бы ничего не случилось, ему предстояла бы жизнь, полная открытий. Но он не всегда был таким серьезным, и веселиться он тоже умел. Закладки в книжках у него всегда были из сухих цветов, во многом благодаря повсеместному изобилию диких аспенских подсолнухов, да и склоны холмов в окрестностях Баттермилка были покрыты ковром фиолетовых люпинов.

Мы наслаждались жизнью, и я до сих пор улыбаюсь, когда думаю о нем. Именно таким я хочу его помнить. И знай, пожалуйста, это чудесные воспоминания. Он брал меня с собой на рыбалку, устраивал пикники. Иногда мы просто стелили одеяло недалеко от коттеджа мистера Миллера и наслаждались видом. Я всю жизнь прожила тут и даже понятия не имела, что есть, оказывается, такое удивительное место! Там были потрясающие закаты, все небо сияло розовым и красным, словно мировой пожар.

Я сказала тебе, как он умер. Сказала, что его затоптало стадо запаниковавших коров. Это неправда. Он умер совсем не так. Прости меня. Правду осознать намного тяжелее. И с ней намного труднее жить.

Зара

Пока мы ехали из аэропорта, я поняла, что Аспен — это идеальный игрушечный городок, расположенный среди гор. Деревья все в рождественских огонечках, ветки тяжелые от снега, похожего на кондитерскую глазурь. Царственные лошади, запряженные в кареты, гигантские красные банты на фонарях, люди на остановках с лыжами. Праздничное совершенство.

Дейв сидел впереди, рядом с водителем, а мы с Пип уютно разместились сзади, пока наш черный «Эскалейд» мчал по Мейн-стрит. Учитывая погоду, это было правильное решение — нанять местного водителя. Кроме того, по дороге он рассказывал нам о здешних достопримечательностях. Вот там впервые нашли серебро. А вот там во время Второй мировой тренировались солдаты-лыжники, 10-й горный дивизион. Слышала ли я об Уилере? Первом девелопере Аспена? Он построил кучу зданий типа Оперы и нашего отеля «Джером». Но мне все это было по барабану. Меня интересовало одно-единственное здание.

— А где суд? — спросила я.

В моем мозгу отпечатались кадры, на которых Клодин Лонже и Энди Уильямс, ее волшебный экс-муж, единым фронтом подходят к этим ступеням и начинают подниматься… Ее высокие сапоги, двубортное облегающее пальто, перчатки. Это было что-то. И каждый день он держал ее за руку, сопровождая на суд по делу об убийстве.

Шофер остановил машину перед зданием суда.

— Посмотрите внимательно на скульптуру над входом, — сказал он. — Ничего странного не замечаете?

Я пялилась на нее несколько секунд. Терпеть не могу такие загадки. С детства ненавижу «Где Уалдо?»[18]. Я покачала головой — нет.

— Фемида, богиня правосудия, всегда изображается слепой, с повязкой на глазах. А здесь ее нет. И это правильно, если речь заходит об Аспене. У нас тут никогда не было слепого правосудия. Что еще за непредвзятость такая. Да не обманут вас все эти крутые магазины и знаменитости. Здесь у нас всегда был и всегда будет Дикий Запад.

Я вышла из машины и подошла к зданию суда, пытаясь представить, как себя чувствовала Клодин. Я надеялась, что, находясь там, я, возможно, смогу наконец понять, была она виновна или нет. Потому что, даже прочитав кучу всяких материалов про это дело, я, честно говоря, все еще сомневалась. Случайно или нарочно Клодин застрелила Спайдера? Но стоя там, под снегом, я этого так и не поняла.

Я села обратно в машину, и мы поехали в отель «Джером». Они с судом были на одной улице.

— Вы выбрали правильный отель, — сказал мне наш водитель. — Конечно, некоторые предпочитают «Сен-Реджис» или «Литтл Нелл» — но только в одном есть абсолютно все: история, звезды, роскошь. С самого его основания. Можете себе представить, он был построен в 1889 году? Этот отель видел все. Процветал во время экономического бума, пережил коллапс «серебряного» рынка, Великую депрессию, Возрождение. Владельцы менялись столько раз, что я и счет потерял. Если в Аспене и есть какая-то стабильность, это его нестабильность. Мало что процветает благодаря преемственности, это всегда переосмысление. Адаптация. Вам повезло — сейчас «Джером» подойдет и королеве.

Стоило нам с Пип войти в лобби отеля, как мы убедились, что он был прав.

Мне всегда нравилась история, которую я как-то слышала про одну из английских королев. В общем, королева захотела узнать, как живется обычной девочке. Так что она стянула платьице, принадлежавшее дочери одной из служанок, и сбежала из дворца в деревню. И вскоре повстречала там девочку примерно своего возраста. Они провели вместе день, носились в догонялки по полям, собирали цветы и гонялись за кроликами. И в конце концов присели на каменный заборчик, чтобы передохнуть. И вот, легкий ветерок сдувает прядь волос с лица королевы, щеки ее раскраснелись от бега. Мимо прыгает лягушка.

И тут девочка спрашивает у королевы:

— Если бы, когда вырастешь, ты могла бы стать кем угодно, кем бы ты хотела стать?

Королева смотрит по сторонам. Вокруг — деревня. Такая живописная, такая мирная. В отдалении, у подножия пологого холма, виднеется домик девочки. У него толстая соломенная крыша, самодельные кружевные занавесочки трепещут на ветру. Тоненький дымок поднимается из трубы. Мама и папа девочки наверняка уже дома, готовится ужин, впереди мирный вечер. Девочка видит лицо королевы, которая как бы впитывает в себя ее жизнь, и девочку наполняет гордость.

И тогда маленькая королева поворачивается к ней и говорит:

— Я хочу стать чертовой королевой Англии.

И сказав это, королева спрыгнула с каменного заборчика и побежала обратно во дворец.

Вот так и быть знаменитостью. Конечно, есть свои минусы. Папарацци. Сталкеры. Модные блогеры. Но оно того стоит. Любая знаменитость, которая говорит, что не хотела бы быть знаменитостью, гонит пургу. У нас легкая жизнь. Водители, тренеры, стилисты, личные повара. Нам и пальцем не нужно шевелить. В отеле «Джером» все было так же. Портье забрал мой чемодан, а консьерж проводил меня в бар, где бармен уже готовил мне коктейль. Я села поближе к камину, под темной картиной, изображающей двоих мужчин в ночи, озаренных лишь светом костра. Они, наверное, бывали здесь миллион раз. Клодин Лонже и старый добрый Энди — заходили сюда пропустить по стаканчику после очередного судебного заседания, в те времена люди всегда так делали.

Я пила коктейль и согревалась. Потом подхватила Пип и пошла к себе в номер. Пришло время переодеться к вечеринке.

Клодин

Едва ступив в массивное фойе, она сразу поняла, что вечер будет незабываемым. Они продадут дом Заре. Она была в этом уверена.

В отличие от Генри, Клодин решила, что ей хочется снова увидеть Монтагю-хаус. Она ощущала это как потребность совершить паломничество. Все восхищались Генри и его блестящим дизайном, но ничего бы не было, если бы не она. Никто не догадывался, что все случилось только благодаря ей, и раньше это ее совершенно не беспокоило. Она получила землю, она убедила банки, она помогла Генри справиться с отвратительными подробностями приобретения, чтобы он мог дать волю своему таланту и создать что-то незабываемое. Ничего бы этого не было без нее.

С первого же раза, когда он, много лет назад, привез ее сюда полюбоваться видом, уже тогда она знала, что ее будущее, их будущее и эта земля будут связаны. Это был один из немногих участков, оставшихся на плоскогорье, с захватывающими дух видами на Скалистые горы во всех направлениях. Да, то, что случилось, было прискорбно, но история запада изобиловала гораздо более жестокими разборками. Важно было то, что они сделали это место красивее, чем оно было, когда нашли его, построив жемчужину Аспена.

Их захватил процесс, как это часто случается с первыми проектами, и они тщательно распланировали каждую стадию. Клодин продала его еще до завершения всех работ семейной паре. Она вдруг осознала, что Лайонсам тогда было примерно столько лет, сколько им с Генри сейчас. Лайонс[19] — прекрасная фамилия для таких, как они, — кинопродюсера и наследницы империи супермаркетов. Гламурная пара, идеальные покупатели для ее первой сделки. Они поддерживали связь все эти годы, посылали к ней клиентов, что было так важно в начале, при запуске бизнеса. Но сейчас Лайонсы стали тяжело переносить зиму, они слишком стары, и им пришлось искать убежище в Скоттсдейле. Первой они позвонили Клодин. Они помнили, какая она была умная, с какой бескомпромиссностью вела переговоры, когда они покупали у нее дом. Лайонсы настояли, чтобы она занялась его продажей. Однажды она уже нашла прекрасных владельцев, она сможет сделать это снова.

Обставляя дом, Лайонсы отдали предпочтение классическому колорадскому стилю. Мебель была деревенская, но не потертая. Уютная, но не простецкая. Изобилие кожаных поверхностей. Клодин выбрала несколько кресел, чтобы гостям было на чем сидеть, и большой стол для подарков, а всю остальную мебель первого этажа велела убрать в спальни наверху.

Вечер вот-вот начнется. Клодин была готова. Она выбрала черную шелковую блузку от «Александр Маккуин», кожаные штаны и леопардовые туфли «Маноло», которые добавляли несколько дюймов ее и так высокой, тонкой фигуре. Она знала, что Зара оценит кружевные манжеты и высокий воротник немного в стиле панк, намекающие на родство душ. Довершала костюм цепочка с медальоном в стиле ар-деко — Клодин нравился намек на тайну, которую обещал медальон. Впрочем, она оставила его пустым, как напоминание самой себе никогда не предаваться ностальгии. Они с Генри будут хорошо смотреться рядом — он в зеленом бархатном пиджаке, который она ему приготовила, — сама элегантность, идеальная пара, встречающая гостей в вестибюле на фоне гранд-лестницы. Лестница была для Генри особым предметом гордости. Он смоделировал ее по образцу лестницы в Капитолии Денвера. Мраморные ступени были низкими и глубокими, резной дуб перил по-королевски венчала начищенная медь.

Клодин прошлась по комнатам (кругом кипела работа), наблюдая за последними приготовлениями к вечеринке. На кухне повара заканчивали готовить закуски, раскладывая по тарелкам те, что подаются холодными. Вареные креветки на рисовых крекерах, крохотные овощные кебабы. Строились десертные башни, ярус за ярусом сладких соблазнов. Один из официантов выкладывал на блюдо сырные палочки и наполнял миски глазированными орехами. Другой складывал фигурки из салфеток. Третий перемещался из комнаты в комнату, по тряпке в каждой руке, убеждаясь, что ни на одной из поверхностей не осталось ни пылинки. Клодин просила компанию, предоставляющую кейтеринг, прислать самых красивых официантов, и те не подвели. Все были молоды, чуть за двадцать, с тонкими, стройными фигурами, какие бывают у людей, большую часть своего времени посвящающих катанию на лыжах. Их активность подчеркивал пианист, разминавшийся на «Стейнвее».

В гостиной бармен начищал стаканы и охлаждал вино. Он был красивее всех присутствующих, с черной челкой, падающей на глаза. Клодин подошла к нему.

— У моего мужа наполовину седые волосы и голубые глаза, которые невозможно пропустить. Он не пьет, и я стараюсь поддерживать его в этом желании. Немного притворства никому не повредит, так что, будь добр, постарайся, чтобы его коктейли выглядели как алкогольные. Подавай их в тех же бокалах, понятно?

— Конечно.

— Прошу оставить это между нами.

Поскольку Луизы еще не было, Клодин сама повесила свое пальто, «Кавалли» с тигровым принтом. Жаль, что теперь Зара не сможет сделать ей комплимент. Будь погода немного получше, после игры они собрались бы с чашками горячего шоколада вокруг одного из кострищ — прекрасный шанс продемонстрировать еще и это удобство. Ну что ж, просто маленький сбой в плане. И ничто не испортит ее отличного настроения. Она обхватила свой подарок двумя руками. Гладкая серебряная оберточная бумага, прохладная на ощупь. Плющ, обвивающий подарок, как зеленая колючая проволока, вместо ленты. Джулс будет расставлять другие подарки, но пока вокруг никого не было, Клодин лично поставила свой в центр стола.

Генри

Он был счастлив остаться в одиночестве, ему требовалось это время в машине, чтобы собраться с мыслями. Трансформироваться в версию себя самого, способного провернуть то, что он задумал. Было бы неплохо вспомнить что-нибудь хорошее и сконцентрироваться на этом. Может быть, все еще сохранились его инициалы? Он вырезал их в тайном месте и даже Клодин не сказал, это был секрет между ним и домом. Он ощущал потребность оставить свой знак. Сначала он думал об этом как художник, подписывающий картину, но с годами эта подпись стала все больше походить на признание. Глубоко вырезанные HC[20], заклеймившие и его и дом, чтобы ни тот ни другой не забыли, что случилось на этом месте.

Он включил подогрев сиденья и попробовал несколько раз улыбнуться в зеркало заднего вида.

«Счастлив познакомиться, Зара».

Барабаня пальцами по рулю, он пообещал себе не думать об этом дольше секунды… любимый «Мейкерс Марк»… успокаивающее позвякивание льда в стакане… нежное журчание струи… Только одна хорошая вещь случилась после… по крайней мере, он бросил пить.

Он был в трех милях от дома.

«Зара, когда я строил этот дом, я знал, что в нем будет жить кто-нибудь необыкновенный».

Две мили от дома.

«Зара, позволь мне объяснить, как сад выглядит весной, как все меняется — это часть нашего аспенского волшебства».

Одна миля до дома.

«Это особенный дом. Я не сомневаюсь, что ты здесь будешь счастлива, Зара».

Глубоко вздохнув, он свернул с шоссе и начал извилистый подъем. Сугробы по обеим сторонам дороги. Сначала он увидел дом краем глаза, сквозь деревья. Верх каменной трубы. Желтый свет, озарявший переднюю стену, всю из окон, мерцал между веток, пока он забирался все выше и выше.

Неотвратимость возвращения показалась ему практически абсурдной. Он подъезжал к единственному месту, которого старательно избегал на протяжении многих лет. Монтагю-хаус. И он же был его создателем. Огромная часть жизни, отданная дизайну, чертежам, наброскам, мечтам… Сколько времени ушло на строительство, шлифовку, резьбу по дереву… И если бы он мог отбросить эмоции, связанные с событием из прошлого, осталась бы тупая боль желания, и чем ближе он подъезжал, тем сильнее, словно магнитом, это место притягивало его. Это был не только первый дом, который он закончил, это был его лучший дом. Каждый следующий оставался в тени его первого триумфа. Он достиг вершины в начале пути. Как в любви. Генри верил, что по-настоящему влюбляешься только один раз. Потом, если что-то не сработало и ты влюбляешься снова, на самом деле ты влюбляешься в память о том, как это было в первый раз.

Клодин была его первой любовью. Дом — второй.

Генри обогнул последний сугроб — и вот он, во всей красе. Монтагю-хаус. Огромный, уверенно выставляющий свою красоту напоказ в бурную ночь, требующий обожания.

Генри знал, что не пойдет через парадную дверь. Для него парадная дверь предназначалась для гостей. Рискуя утопить туфли в снегу, он обошел дом и вошел через маленькую прихожую, ведущую в кухню. Пробраться внутрь таким образом представлялось ему меньшим потрясением, нежели с порога оказаться в самом сердце дома. Он зашел быстро и по-деловому, настроенный выиграть первую битву на входе. И на автомате, не глядя по сторонам, повесил пальто, не заметив, что его рука сама нашла вешалку.

Дышал он свободно. Дрожи не было. Он справится.

Оказавшись в кухне, он вспомнил, какая она была большая. И сразу отметил блестящую сталь модной бытовой техники. Разумный апгрейд. Зажженные свечи словно плавали в каждом окне, закрепленные на тонкой проволоке. Потолок высотой двадцать футов был полон световых люков. Насыщенный красный цвет вишневого деревянного пола, отполированного, как новый. Повара и официанты продолжали подготовку, едва обратив на него внимание. Бамбуковые сервировочные подносы заняли весь стол в центре кухни, готовые к тому, чтобы их наполнили.

Он все еще отлично помнил поэтажный план. Каждый холл, ступеньку, арку, встроенный шкаф, кладовку и террасу. Вид из каждого из 164 окон. У его решения войти в дом через кухню имелась и еще одна причина — он хотел увидеть то место. В окне над основной раковиной белел маленький лужок, а за ним темнел тот самый кусочек леса, где он стоял, молодой, взволнованный, наивный, в первый раз, когда привез ее сюда. Сколько ему тогда было? Двадцать восемь? А ей, значит, двадцать шесть? Он посмотрел на деревья — осиновая роща заметно вытянулась с тех пор.

— Что ты делаешь в кухне, Генри? — спросила Клодин, появившись в дверях. Краткий миг спокойствия закончился. Она увидела, во что он был одет. Сначала ему показалось, что она собирается его похвалить.

— Что это ты надел? По-моему, я оставила тебе зеленый пиджак и бабочку? — она даже не пыталась скрыть своего презрения.

— Правда? Я не видел. Это водолазка, которую ты мне подарила в прошлом году.

Это было так на нее похоже — обескуражить его в тот момент, когда он стал чувствовать себя немного лучше.

— Очки хотя бы сними.

— Я останусь в очках.

— Все будут в костюмах, Генри, — парировала она, посылая ему, словно мячик в пинг-понге, очередную колкость.

— Сомневаюсь, Клодин. У братьев Альпайн нет костюмов. Кроме того, на дворе метель.

Ему не хотелось с ней спорить. Времени до прихода гостей оставалось совсем немного, и он не собирался тратить его на унизительные разборки и нервничать. Он будет ее игнорировать. Нетерпение, звучащее в ее голосе, было удушающим, но он держался за свой секрет — ему надо всего лишь ночь продержаться. Только эта мысль и была способна задержать на вечер фальшивую улыбку на его лице. Решив попрактиковаться, он улыбнулся так резко, что у него заболели щеки. Она безучастно смотрела на него.

Возможно, нужны более серьезные перемены, чем он думал. Возможно, между ними все было кончено. Пропасть слишком велика. Возможно, просто бросить бизнес и уехать из города будет недостаточно. Тревога сдавила ему грудь, как тугой корсет.

— Генри, когда будешь показывать Заре дом, говори четко. Не бубни. Хорошая дикция очень важна.

Интересно, она сейчас была более жестока, чем обычно. Раньше в подобной ситуации она начала бы подлизываться, играя им, словно пешкой. Говорила бы, что полагается на его помощь. Обычно ему это нравилось. В голове у него теснились вопросы.

Почему она стояла с таким выжидающим видом?

Какие слова хотела от него услышать?

Или она ждала, чтобы он окончательно сломался еще до того, как началась вечеринка?

Ну нет, он лишит ее удовольствия снова вертеть им так, как ей хочется. Ни за что. Даже если это его последняя вечеринка в составе «Кэлхун+Кэлхун». Нет, он не будет сломлен.

— Изумрудные серьги — отличный выбор, — вместо этого сказал он.

Снаружи вдруг резко и протяжно завыл ветер. Треск ломающегося дерева напугал работающих на кухне. Это была одна из наиболее высоких осин, которыми он любовался несколько минут назад. Генри смотрел, как она падает на землю и тонет в снегу.

Зара

Невероятно, сколько снега может выпасть за два часа. К тому времени, как мы выехали на вечеринку, навалило, наверное, еще дюйма три. Машин на улице стало меньше, но и снегоочистителей тоже. Они просто не справлялись. Наш водитель заметно нервничал на дороге. Он перестал рассказывать нам о достопримечательностях Аспена и в основном молчал. Дворники на стекле работали вовсю, но даже это не помогало. Видно было максимум на два-три фута вперед.

В надежде помочь нам всем расслабиться, я попросила Дейва подключить мой телефон и открыла «Спотифай». Я знаю, «Спотифай» — это зло. Нужно, чтобы твою песню прослушали триллион раз, чтобы нормально заработать. Что для артистов типа меня не проблема, тут математика в мою пользу, но начинающие певцы в жопе. С другой стороны, это же невероятно круто — иметь практически любой когда-либо записанный альбом у себя в кармане. И классно думать, что какой-нибудь подросток, живущий невесть где, может случайно наткнуться на альбом Клодин Лонже Love is Blue. Я включила ее мягкую, волшебную песню Snow и попросила Дейва сделать погромче.

Что сейчас делает Лиам? Ест индийскую еду и смотрит видео про ДжиБи с какой-нибудь другой девчонкой? Меня бесит, что я до сих пор не могу выкинуть его из головы. Странно, как некоторые люди, которые очевидно тебе не подходят, все равно обладают над тобой такой властью. Позже я буду часто думать об этом в связи с моей Клодин и Генри. Что в ней было такого? Почему он был так зациклен на ней? Мне кажется, это просто природа любви. Тут нет никакого смысла. Это невозможно объяснить. Поэтому изо всех миллионов и миллионов треков на «Спотифай» больше половины — про любовь, разбитое сердце и желание. Писать песни про это — единственный способ попытаться понять.

Мы начали подниматься к дому. По мере нашего продвижения через каждые несколько футов по сторонам дороги помаргивали газовые фонари, указывая нам путь. Было похоже, что мы двигаемся к какому-то странному финалу телешоу «Холостяк».

Я почувствовала дом еще до того, как увидела. Ощутила его присутствие. С тех пор как несколько месяцев назад я начала заниматься трансцендентальной медитацией с моим гуру, я теперь гораздо лучше настроена на всякие ауры и небесные вибрации. И должна признать, дом излучал какую-то странную энергию. Он начал вырисовываться на горе, наверху, сначала чуть видный, а чем дальше, тем больше похожий на крепость. Дерево, камень и стекло, самые большие панорамные окна, какие я когда-либо видела. Дом был великолепен, но он точно насылал на меня тревогу. Надо было прислушаться к инстинкту. Надо было сказать шоферу, чтобы развернулся и отвез меня обратно в отель, и провести там вечер в обнимку с Пип, заказать еды в номер… Но я просто отнесла эту нервозность на счет того, как я обычно себя чувствую перед встречей с совершенно чужими людьми и как неловко и странно они, как правило, себя ведут.

* * *

Я уже говорила твоей тете — я очень надеюсь, что, когда ты вырастешь, ты уедешь из этого города. В другой штат. Поступи в колледж, поселись в другом городе и живи другой жизнью, потому что здесь — если у тебя нет денег, ты ничто. У тебя нет права голоса, никто тебя не защитит. Ты становишься несущественным.

Отсутствие денег не мешало нам с Томми все время мечтать о будущем. Мы вели долгие разговоры о местах, куда мы бы хотели поехать. Планы были совершенно безумные, но в том и была их прелесть. У Томми была мечта. Мы начнем с Аляски, будем жить там в палатке на замерзших озерах, будем дышать острым, чистым воздухом. Потом сядем на кораблик, с которого смотрят на китов, и доплывем на нем до Сиэтла, где нас уже будет ждать машина. Небесно-голубой «Мустанг» 1965 года. Он мечтал о том, как мы утонем в мягких креслах и двинем через всю страну. Через Айдахо, Монтану, Южную Дакоту. Через Иллинойс, Индиану, Огайо. Срежем немного через Пенсильванию и Нью-Йорк и будем ехать до тех пор, пока не окажемся лежащими на пляже где-нибудь в Мэйне, уплетая лобстеров.

Иногда я оставалась ночевать в доме мистера Миллера. Мы сидели на камнях на краю участка, смотрели на долину и шептались ночь напролет. Если бы не горстка огней от новых особняков там, внизу, это могло бы быть когда угодно.

В то время жадные девелоперы только начали загрязнять все вокруг светом. Они убили темноту, а мы и не заметили. Порой, клянусь, я теперь не могу найти даже Большую Медведицу. Аспен менялся каждый день. Знаки были повсюду. Такой город всегда меняется, но он превращался во что-то, что я перестала узнавать. Мне кажется, одна из причин, соединивших нас с Томми вместе, состояла в том, что ни один из нас не интересовался социальным статусом. А может быть, и надо было бы. Отвратительный факт: в нашем маленьком городе защита — это привилегия, распространяющаяся только на определенных членов общества.

Клодин

Без одной минуты шесть собрались все, кроме Зары.

Приглашенные гости знали, что на праздничную вечеринку агентства «Кэлхун+Кэлхун» лучше не опаздывать, тем более что каждому из них заранее шепнули о приходе неожиданной гостьи. Братья Альпайн, Джек и Бобби, появились первыми. Уверенные в себе, красивые, нарядные. Генри был прав, никаких костюмов. Фланелевые рубашки и джинсы из магазина «Картхарт». Как она и предполагала, они тут же направились к столу с мясными закусками в сопровождении Рашиды.

Следующими прибыли капитан и миссис Тигельман. Они двигались медленно, обоим было хорошо за семьдесят. У него был точеный профиль классического голливудского красавца. Над лицом миссис Тигельман на славу потрудился пластический хирург. Их главной заботой была погода. Они заговорили о ней в тот момент, как вошли в дом. Луиза забрала у них верхнюю одежду, и Натали, заверив супругов, что хороший коктейль унесет все тревоги прочь, сразу же проводила их к бару.

— Нет ничего лучше виски, чтобы растопить снега, — загадочно высказался капитан Тигельман.

Последними пришли Кевин и Джерри. Генри выдохнул с облегчением, увидев друзей детства. Они вели очень активную жизнь в городе, а это чрезвычайно способствовало непринужденной беседе за коктейлями. Кевин и Джерри регулярно посещали заседания муниципального совета и всегда были в курсе репертуаров театра оперы Уилер и «Театра Аспен». Кроме того, иногда они помогали агентству инсайдерской информацией, касающейся всякого рода разрешений и правил зонирования. Кевин работал в Совете по туризму, а Джерри ухаживал за садами в заповеднике «Джон Денвер». Они были рады видеть Генри и немедленно кинулись обниматься. Первым опомнился Кевин и отступил с озабоченным видом.

— Надо быть осторожнее, — сказал он. — Как ты себя чувствуешь?

— Лучше.

— Мы так испугались.

— Мы чуть не опоздали. Извини нас, Клодин, — заговорил Джерри, протягивая ей безвкусную пуансеттию[22]. — Машина застряла, когда мы выезжали.

— Какая красота, — сказала Клодин и тут же передала растение Джулс, шепнув ей на ухо: «Убери куда-нибудь с глаз долой».

Джулс забрала также оба подарка для «Тайного Санты» и ушла.

— Машина застряла, — сказал Кевин. Они вечно повторяли друг за другом. — Лопаты, «Трипл Эй»[23], все дела…

— Не поверишь, там такая метель! Прости нас!

— Не сердись! Лопаты и все дела. Зара прилетела без проблем? Она будет?

— Да, — ответила Клодин. — Должна быть с минуты на минуту.

Затем она обратилась ко всем присутствующим:

— Прошу прощения, не могли бы все собраться в гостиной? Есть пара вещей, о которых я бы хотела поговорить, прежде чем прибудет наша почетная гостья.

Друг за другом люди потянулись в гостиную, где все уже было готово для игры в «Тайного Санту». Клодин пришлось признать: с заданием расположить подарки на столе Джулс справилась отлично. Возможно, благодаря чувству равновесия, которое она развила в себе, будучи инструктором по йоге, в центре комнаты красовалась идеальная композиция, составленная изо всех возможных размеров и форм, с безупречным балансом узоров и цветов оберточной бумаги. В первые год-два игры в «Тайного Санту» ей приходилось отчитывать сотрудников за небрежно обернутые уголки и избыток скотча, но все это теперь в прошлом. Они стали гораздо внимательнее относиться к упаковке — или платили профессионалам. Каждый подарок был завернут с особой тщательностью. Золотая и серебряная, красная и зеленая, блестящая и сверкающая оберточная бумага отражала мягкий свет свечей, в котором лица становились моложе на десять лет. Миссис Тигельман казалась моложе на двадцать благодаря таланту своего хирурга.

Огромные кресла и мягкие кушетки словно ждали гостей.

Очаровательные вазочки с остролистом и плющом. Старинные часы с маятником, которые Генри разумно встроил в стену. Один из первых богатых поселенцев привез их в Скалистые горы, привязав к фургону. К тому времени, как Генри обнаружил их на какой-то распродаже, они давно перестали ходить. Отреставрировав часы, Генри вернул им былое великолепие и встроил в огромный книжный шкаф, занимавший всю стену напротив камина. Неотъемлемая часть дома и привет пионерам, пришедшим сюда до нас.

Осмотрев собравшихся, Клодин осталась довольна. Все выглядели стильно, даже официанты. Все они, включая бармена, были в элегантных черных, по фигуре, рубашках на пуговицах и узких черных брюках. Белые фартуки поваров были накрахмалены и пока еще девственно-чисты. Смокинг на пианисте был, очевидно, его собственный, а не арендованный, и галстук бабочкой был по-настоящему завязан, а не пристегнут. Не считая дурацкого платья со снежинками Джулс, сотрудники агентства «Кэлхун+Кэлхун» выглядели модно. И хотя в зеленом пиджаке Генри смотрелся бы лучше, он все равно оставался хорош собой. Он стоял чуть в стороне, в заднем ряду. «Так и быть, — думала Клодин, — пусть играет свою любимую роль — партнера поневоле. По крайней мере, он здесь». Тигельманы устроились на одной из кушеток, а Кевин и Джерри остались стоять, держась за руки, и внимательно ее слушали.

— Всем добро пожаловать, — сказала Клодин. — Хотя сегодня у нас праздничная вечеринка, как все вы знаете, это также вечер открытых дверей для нашей очень специальной гостьи. Несколько основных правил общения с ней. Не стоит этого делать. Особенно это касается тех, кто сегодня здесь работает. Вы не должны вступать с Зарой в разговоры. Если она вас о чем-то спросит, конечно, будьте вежливы и ответьте на вопрос. Но это все. Не пытайтесь с ней заговорить. Что касается моей команды и гостей — разумеется, я хочу, чтобы вы были очаровательны и гостеприимны, чопорность ни к чему. Но — будьте сдержанны, и светскую беседу постарайтесь свести к минимуму. Внимание Зары должно быть обращено на дом, а не на нас.

Ее заинтересовал Аспен, потому что она хочет анонимности. Хочет, чтобы к ней относились как к нормальному человеку. Именно этого я от вас и жду. Никаких вопросов про работу. Никаких «откуда вы черпаете свое вдохновение» или «как вам удается на гастролях так быстро менять наряды между песнями». Ничего такого. И ни при каких обстоятельствах вы не должны спрашивать Зару про ее личную жизнь или про разрыв с Лиамом.

— Мы будем с ним как с Волдемортом, — сказала Джулс, — тот, кого нельзя называть.

По группе прокатился смех, но под суровым взглядом Клодин быстро увял.

— И наконец, никаких фотографий Зары. И на всякий случай я попрошу вас сдать телефоны. Луиза соберет их и запрет, чтобы ни у кого не было соблазна. Владельцы дома дали мне код от сейфа; вам вернут телефоны в конце вечера.

И снова группа засмеялась. И снова на лице Клодин не дрогнул ни один мускул. Когда до всех дошло, что она говорила всерьез, смех превратился в ворчливый протест. Заговорил Генри:

— Я не думаю, что это необходимо, Клодин.

— А я думаю, — отрезала она. — Мы должны все закончить к восьми. У нас два часа. Без сомнения, все вы сможете пережить это время, не проверяя поминутно свои аккаунты в соцсетях, или что еще вы там собирались делать сегодня вечером, помимо своих рабочих обязанностей. Если телефон для вас важнее, чем шанс оказаться в одной комнате с одной из величайших певиц нашего времени, то вы можете быть абсолютно свободны. Уходите сейчас.

Никто не двинулся с места.

— Нет?

— У нас даже нет телефонов, — гордо сообщил капитан Тигельман. Миссис Тигельман одобрительно похлопала его по колену.

Луиза обошла всех, забирая телефоны. Собрав все, она сложила их штабелем и встала рядом с Клодин.

— А как же ты? — спросил Кевин. — Ты что, не собираешься сдать свой?

— Да, как насчет твоего телефона? — повторил Джерри.

— Мне нужен мой телефон, чтобы мониторить «Инстаграм» Зары и знать, постит ли она что-нибудь про дом и тэгает ли нас, — ответила Клодин. — Это еще одна цель нашего вечера. Мы хотим, чтобы она не только купила дом, мы хотим, чтобы она хвасталась им. Чтобы рекламировала его. Итак, не подлизываться, не фанатеть. Будьте очаровательными, умными и успешными друзьями агентства «Кэлхун+Кэлхун» и его представителями, — то есть теми, кто вы на самом деле и есть. А иначе, особенно если вы работаете на меня, как всегда, бойтесь моего гнева.

На этот раз Клодин улыбнулась. Но никто не засмеялся.

А затем раздался колокольный звон дверного звонка.

— Это она! — воскликнула Клодин. — Она здесь. Быстро все по местам. Давайте, негромкая фортепианная музыка, официанты разносят закуски. Гости, пожалуйста, тусуйтесь, ведите себя естественно. Генри, встань рядом со мной, мы встретим Зару.

Клодин чувствовала растущую внутреннюю силу. Это был волнующий момент — вот-вот она получит абсолютный контроль над своей судьбой. Жизнь, о которой мечтала. Которую заслужила.

Она взяла Генри за руку и повела его к входной двери.

— Как я выгляжу? — спросила она его.

— Готовой, — ответил он.

Это слово неожиданно отозвалось в ней. Она вдруг ощутила благодарность к нему, чего не испытывала с тех пор, как… возможно, никогда. Он мог бы сказать «великолепно», или «прекрасно», или «фантастически», или любое другое слово. Вместо этого Генри выбрал именно то, которое ей больше всего нужно было услышать. В этот момент Клодин поразило, как хорошо он ее знал. И как сильно он был ей нужен. Она всегда понимала, как сильно нуждалась в нем как в художнике, в его таланте. Понимала с самого начала. Поэтому ее так тянуло к нему, поэтому они сделали то, что сделали. Но она никогда — до этого мгновения — не понимала, насколько она по-человечески нуждалась в нем, в его любви. Она была слишком сурова с ним в последнее время. Все из-за стресса, вызванного проблемами в бизнесе. Когда вечер закончится и они продадут дом Заре, она сконцентрируется на них двоих. Отношения между ними станут лучше. Они смогут начать все с чистого листа. Не уехать из Аспена навсегда, как он предложил, но, возможно, взять отпуск. Остаться вдвоем, чтобы узнать друг друга заново и решить все проблемы.

Она дотронулась до его щеки и улыбнулась. Потом глубоко вдохнула и открыла дверь.

— С праздником, — сказал Стив.

Генри

«Ну конечно, — думал Генри. — Вот что делает этот дом. Он метит и разрушает все, с чем соприкасается. Он хуже, чем дом с привидениями. Тот вызывает призраков и бесплотных духов. Этот пошел дальше: он собирает живых». Когда дверь открылась, он видел, как изменилось лицо Клодин. Но она быстро пришла в себя.

— Стив, — сказала она. — Колядуешь сегодня? А где остальные певцы?

— Клод, выглядишь, как всегда, потрясно, — сказал Стив. — А, Генри, слышал, ты лежал в больнице? Но выглядишь молодцом. Слава богу. А я как раз думал по дороге сюда, что станет с «Кэлхун+Кэлхун» без тебя? Кто будет строить ее дома?

Иногда Генри видел его в городе. Аспен был слишком мал, чтобы совершенно исключить случайные встречи. Но они никогда не разговаривали. Об этом уж Генри позаботился. Несколько раз он встречал Стива на улице, но сразу переходил на другую сторону. Поступал он так вовсе не от смущения. От страха. Он боялся того, что может сделать со Стивом, если подойдет слишком близко. Он открыл в себе ярость и знал, на какое способен варварство, и не мог позволить, чтобы оно снова вырвалось наружу.

— Что ты здесь делаешь, Стив? — спросила Клодин. — Ты устроил сквозняк.

— Я пришел на вечеринку, что же еще, — ответил Стив. — Я даже принес подарочек для «Тайного Санты».

Он поднял большой пакет, в котором лежала завернутая коробка. Судя по тому, с каким усилием он держал его на весу, пакет был тяжелый.

О том, что агентство «Кэлхун+Кэлхун» ежегодно под Рождество устраивает вечеринку, их аспенские коллеги, конечно же, знали. Сотрудники приходили и уходили, и этого было достаточно, чтобы о праздничной традиции услышали все. Но как он узнал, что они собрались у Лайонсов? Кто-то, должно быть, сказал ему про Зару. И он пришел, чтобы сорвать продажу Монтагю-хауса и украсть у них с Клодин клиента. Может быть даже, кто-то из сотрудников намекнул ему — просто назло Клодин. А может быть, он получил информацию в аэропорту или у нее в отеле. В Аспене всегда можно было заработать пару баксов, владея информацией о местонахождении заезжей знаменитости. Генри не винил того, кто сказал Стиву. И дом был ни при чем. Он сам его построил. Если кого-то и следовало винить, то его самого. Стив пришел, и тут уж ничего не поделаешь. Но впускать его они не обязаны.

— Извини, — сказала Клодин. — Пришло слишком много гостей.

Она начала закрывать дверь, но тут на дороге показались передние фары черного внедорожника.

— О, это, должно быть, она, — сказал Стив. — Я подожду. Поздороваюсь с Зарой. Уверен, она спросит, почему меня не впустили. И конечно, мне придется все ей рассказать…

Стив был прав. Поздно. Если они хотят продать дом Заре, они просто не могут позволить себе скандал. А сейчас Генри действительно хотел продать дом Заре. До этого момента ему было все равно. Завтра его карьере в любом случае наступит конец. Но Стив, пытающийся увести Зару у Клодин, — это меняло дело. Теперь Генри должен был защитить то, что принадлежало ему по праву. Он был готов к борьбе — разрушить планы Стива и обезопасить сделку с Зарой. Конечно, это не исправит того, что Стив сделал с ними, с их браком. Но все-таки хоть что-то, пусть маленькая, но месть.

— Заходи, — сказал Генри. — Луиза заберет твое пальто и телефон. А Джулс возьмет твой подарок.

Снаружи было всего 29 градусов, но, пока они стояли на верхней ступеньке в ожидании Зары, Генри чувствовал, как струйка пота течет у него по спине.

Клодин

Все должно было измениться в тот день, когда она получила свою лицензию. Предыдущие две недели были целиком посвящены учебе, и в ночь перед экзаменом Клодин не спала вообще. Она работала секретаршей в агентстве у Стива и параллельно училась, не теряя времени попусту. Как и большинство молодых людей в Аспене, после колледжа Клодин увлеклась было лыжами, но очень быстро пришла к выводу, что работа помощником продавца в спортивном магазине, начисто лишенная инициативы, отупляет. Она устроилась секретаршей в риелторское агентство по объявлению, что дало ей возможность оплачивать коммунальные счета и спокойно заниматься поисками чего-то более амбициозного. Через несколько месяцев Клодин обнаружила, что с легкостью осваивает все тонкости работы с недвижимостью. Все, что для этого требовалось, — научиться разбираться в свойствах человеческой натуры, но не для того ли она получила свою степень по социологии? Да и в целом все было не так уж плохо. Они ладили со Стивом, и каждую пятницу сотрудников угощали в офисе бесплатной выпивкой.

Примерно в то же время, когда Клодин устроилась на работу, она встретила Генри. В тот день оба зашли пообедать в бар ресторана «Ред Онион» и оказались рядом. Она читала в «Аспен таймс» заметку о новом информационном киоске для туристов, и Генри вдруг наклонился к ней и сказал: «Я его спроектировал». Позже, узнав его получше, она с удивлением вспоминала о том, как далеко он зашел. Это было совсем на него не похоже. Он был застенчив, скромен. И она осознала, какой сильный эффект, должно быть, произвела на него, если он переступил через себя, чтобы только привлечь ее внимание. Она была искренне поражена, когда он объяснил, что этот киоск — его первая работа после окончания колледжа. Давнему знакомому был нужен быстрый и дешевый проект. Генри спроектировал здание, не выходя за рамки бюджета. Переработанная древесина, каменные полы, система очистки воздуха, созданная за счет фитостенки. Клодин немедленно оценила его талант и потенциал. Три месяца спустя она первой заговорила о браке. Она знала, что у Генри был настоящий дар, который сулил ему великое будущее. А кроме того, она знала, что могла помочь ему достичь величия — помочь им достичь величия. Ей всегда казалось, что ее собственная жизнь текла слишком медленно. Клодин хотелось большего, быстрее. Что еще за добродетель такая — терпение? А если придерживаться той концепции, что жизнь коротка, она и вовсе теряла всякий смысл. Клодин заявила, что им следует забыть о большой свадьбе и идти прямо в офис окружного секретаря на Ист-Мейн-стрит. Генри колебался. Разве она не мечтала о торжественной церемонии и дорогом кольце? Да. Конечно. Но она-то знала, что все богатства у них впереди. Сейчас самой главной задачей было «закрепить» Генри за собой. В этом она была абсолютно уверена. И она его хотела. Клодин убедила Генри, что он обязательно купит ей огромное дорогое кольцо — через несколько лет. Когда станет богатым и знаменитым благодаря своим дизайнерским проектам. «Ты будешь знаменит», — сказала она ему. И он купил в конце концов. 3.02 карата.

Но сначала Генри получил работу в маленькой, но уважаемой коммерческой дизайнерской фирме. В это решающее время, перед экзаменом, она бы просто не выжила без него. Он взял на себя всю логистику — счета, покупки, уборку, чтобы она смогла сконцентрироваться на учебе. Первый и последний раз в истории их совместной жизни их собственный дом перестал быть образцом порядка. Генри находился на стадии моделирования, она вечно искала ручку. Оба трудились не поднимая головы, но они были молоды, и радостное предвкушение, что вот-вот начнется следующий этап жизни, что у них все еще впереди, позволяло с легкостью преодолевать любые сложности.

В то утро, когда Клодин сдала экзамен, именно Стиву она собиралась рассказать об этом первому, не Генри. Ей не терпелось сообщить ему, что она готова стать новой звездой в его агентстве. Когда она влетела к нему в офис, он говорил по телефону. Не глядя на нее, одним движением руки он указал ей на дверь и продолжил что-то впаривать кому-то на другом конце провода, звонко чмокая влажными губами и брызгая слюной. Она не ожидала такого приема.

Клодин сделала глубокий вдох и вернулась за свой стол. Вокруг агенты счастливо болтали с потенциальными клиентами. За год работы она так ни с кем и не подружилась, подчиненные Стива не отличались особой душевностью. Как-то раз, набравшись смелости, Клодин спросила его, почему он нанял половину отдела продаж. За какие заслуги? Что в них было такого особенного? Ей они представлялись абсолютными посредственностями.

— В том и особенность, — ответил Стив.

Эти люди работали на него, и он старался, чтобы они не забывали об этом. Сейчас, глядя на них, Клодин начала понимать, что он имел в виду. Некоторые клиенты действительно предпочитают иметь дело с кем-то обычным. Они не терпят чужого превосходства и чувствуют себя в безопасности, лишь общаясь с заурядными посредниками. Эти люди ездят на «Вольво», сморят бесконечные повторы «Сайнфелда» и вкладывают деньги в паевые фонды с низким уровнем риска. Они осторожны. Терпеливы.

На рабочем столе ее ждали небольшая посылка и открытка. Она развернула посылку. Тонкая белая рамка для фотографии. Клодин раскрыла открытку: «За твою лицензию. Я так горжусь тобой! С нетерпением жду вечера, чтобы отпраздновать вместе. Люблю, Генри». Он собирался приготовить ей праздничный ужин. И наконец-то откупорить бутылку эксклюзивного виски, которую им подарили на свадьбу его коллеги.

Подошел Стив. Но его жалкие поздравления опоздали. Он уезжал в Сноумасс, на встречу, даже не задумываясь о том, что она могла бы теперь к нему присоединиться, что она стала лицензированным агентом. Очевидно, он полагал, что ничего не изменится, что она по-прежнему будет отвечать на звонки и заниматься делопроизводством. Это угнетало. И ей было не важно, что приглашение зайти вечерком куда-нибудь и отпраздновать, несомненно, стало реакцией на ее разочарованное лицо. Это был шанс, в котором она так нуждалась.

— Я закажу нам столик, — сказала Клодин.

И он ушел, оставив ее сидеть неподвижно и пялиться на телефон. Нет, так дело не пойдет, ей надо найти способ выделиться. Просматривая чужие контракты, она быстро сообразила, что это все были не ее клиенты. Пижоны, пытающиеся расширить свои кредитные линии, еле-еле наскребающие на минимальные начальные платежи, нуждающиеся в страховке частной ипотеки. Нет, ее клиенты будут другими. Она осталась в Аспене по одной причине — из-за люксового рынка, неиссякаемого денежного потока и отчаянной потребности богатых тратить. С такими клиентами имел дело Стив. Вроде той странной пары — она после пластической операции, и он такой, в капитанской фуражке. Тигельманы. Если она хочет заниматься этим бизнесом, ей придется выучить намного больше, чем спрашивали на экзамене. Ей придется завладеть его секретами и методами. И ей придется сделать так, чтобы Стив захотел ее учить. Задвинув Генри в самый дальний угол своих мыслей, она сняла трубку и позвонила в «Аякс-таверн». «Столик в глубине, пожалуйста». Позже, после того как они со Стивом запили отменный кок-о-вен[24] бутылкой розового шампанского, Клодин предложила выпить на ночь по стаканчику в «Джей-баре». Она знала, что это было одно из его любимых мест. Они сидели рядом на кожаных стульях, и Стив развлекал ее историями до самого закрытия. Бокал за бокалом сухого каберне, она задавала вопрос за вопросом. Стив был пьян, пьян от звука собственного голоса. Он говорил и говорил о том, как Аспен изменился с годами и как повсюду открываются новые возможности. Это был настоящий мастер-класс по теории недвижимости, и она не пропустила ни капли информации. Господи, человек обожал говорить о себе. В этот вечер она выучила о бизнесе столько, сколько иные не смогли бы узнать и за несколько лет.

Ей хотелось разгадать загадку успеха Стива — и она провела строгий анализ. Прежде всего его внешности. Возможно, определяющей характеристикой Стива был цвет его кожи — красивый золотистый загар круглый год. Стив не скрывал, что посещает солярий. На самом деле он не просто открыто говорил об этом, он нормализовал свою практику. «Сегодня получился отличный загар», — хвастался он. Стив являлся частью Аспена на все сто процентов. Клодин не могла себе его представить ни в одном другом окружении, ни в одном другом городе. Он не смог бы существовать, прохаживаясь по улицам Нью-Йорка — или любого другого города. Он мог находиться только здесь. Она восхищалась его уникальной натурой, этой смесью шарма и дурного вкуса, обеспечивавшей ему всеобщую любовь, труднодостижимую в городе с таким высоким уровнем экономического неравенства. Тут жили либо богатые домовладельцы, либо бедные арендаторы — последние, как правило, внизу, в долине, и практически никого между ними. Но среди и тех и других тяжело было найти человека, который бы не любил Стива.

Если он приходил на деловую встречу, не имея с собой ручки, в считаные секунды человек пять наперебой начинали предлагать ему записывать за него, протягивали свои ручки. И Клодин была одной из них. Она тщательно выбирала, какие из его стратегий могли бы пригодиться ей в дальнейшем. «Стратегий». Его словечко, отражающее его одержимость мотивационными книгами и пособиями по самосовершенствованию. Зачастую эти стратегии больше смахивали на мошенничество. И даже точнее — вранье. Стив был мастером просчитать ситуацию и тут же к месту сочинить анекдот, чтобы закрепить сделку. Правда значения не имела. Если слушать внимательно, говорил он, начинаешь замечать, сколько личной информации открывается в самых простых разговорах. Эти «личные детали» ценятся на вес золота — и в конце концов становятся своего рода валютой. Уравнение простое. Маленький кусочек личной информации плюс щепотка чего-то магического дают именно то, что люди хотят услышать. Вдохновляй их. Обращайся к тем, кем бы они хотели быть, а не к тем, кто они есть на самом деле. Когда однажды к ним явился нефтяник из Хьюстона с задумчивым выражением на лице и желанием приобрести «избушку» для весенней рыбалки, Стив сообщил ему, что это был его счастливый день. Джек Николсон как раз только что выставил свой старый домик на продажу. И находится он как раз на берегу реки Роринг-Форк. Они с Джеком в прошлом году, в мае, поймали там как-то девять форелей, все рыбы были больше восемнадцати дюймов в длину. Там же, на берегу реки, их и пожарили. Джек всегда носил с собой в кармане мешочек с солью, только и всего. Но ничего вкуснее он в жизни не ел… Той ночью в «Джей-баре», рассказывая ей эту историю, Стив веселился от души. Сработало. Нефтяник подписал контракт, не раздумывая. Конкретное место, типа реки Роринг-Форк. Конкретное число — девять. Конкретная вещь — мешочек с солью. Детали — вот что важно. Люди хотят верить. И именно детали позволяют им это.

Стив тоже хотел верить. Верить, что Клодин действительно запала на него. И он не был застрахован от обмана. А может, и был. Может быть, он понимал, что делала Клодин, но считал, что компромисс того стоил. Понимал он или не понимал, Клодин было все равно. К тому времени, как они вышли из бара и он полез целоваться, она убедила себя, что в конечном итоге выбранный ею путь принесет дивиденды и ей и Генри. Если перетерпеть несколько неловких встреч, продолжавшихся не более десяти минут, означало перешагнуть через годы навигации по официальным каналам и тоскливой рутины, оно того стоило. Клодин схватывала все на лету. Поэтому она позаботилась о том, чтобы той ночью все закончилось поцелуем. Она знала себе цену. И спрос на ее рынке превышал предложение.

Генри

Было около часа ночи.

Лежа на кушетке, Генри зашевелился, подоткнул одеяло под ноги и поудобнее положил голову на подушку. Телевизор работал, но Генри его почти не смотрел, то и дело засыпая. Потом просыпался, пил. Наволочка стала влажной от слюны. Генри перевернул подушку.

Где она, черт возьми?

Опаздывает уже на три часа.

Шампанское давно закончилось, перевернутая бутылка торчала в серебряном ведерке. Он опустошил ее через час. Вообще-то, он не любил шампанское, но оно пошло быстро и мягко, и сначала немного скрасило ожидание. В тот момент он все еще думал, что она просто опаздывает, что она еще придет. В конце концов, праздник был для нее. Кто же пропускает собственный праздник? Даже если они собирались отметить ее лицензию только вдвоем. Она слишком много работала, чтобы завести настоящих друзей, но он был уверен, что это когда-нибудь изменится. Примерно через два часа он достал из глубины бара бутылку скотча. Свадебный подарок, который они берегли, виски был произведен на крохотном заводике в Шотландии. Он открыл бутылку. Она все равно не любила скотч. Жаловалась, что у него огненный вкус, который отдает землей, — это было похоже на его чувства сейчас.

Он позвонил в офис. Никто не ответил. Конечно, уже так поздно… Почему она не позвонила?

Еще один час прошел в обществе бутылки скотча за просмотром старого лыжного кино «Скоростной спуск». Местная телестанция все время его крутила. Его любимый фильм. Сам Генри перестал кататься после школы, поскольку не переваривал то, во что превратился этот спорт. Но смотреть, как Роберт Редфорд покоряет склон за склоном, было как раз тем, что требовалось, чтобы забыть, что он ждет ее, — до тех пор, пока он наконец не услышал, как ключ поворачивается в двери. Потом раздалось цоканье ее каблучков, пока она шла от двери до скамеечки в прихожей. Потом она снимала туфли, может быть, растирала подъем ноги. Его пьяная растерянность сменилась запоздалой паникой. Где она была?

Должно быть, ключи выпали у нее из кармана, потому что звякнули на полу. Мысль о ее гневе, о том, какой злой она могла быть, заставила его глубже вжаться в кушетку. Чем он рассердил ее? Чем заставил избегать его? Каким-то образом она умела одним вздохом перевернуть всю ситуацию так, что Генри неизменно начинал чувствовать себя виноватым. Это был один из ее лучших трюков, тот, которого он больше всего боялся. Возможно, он просто не понял ее. Может быть, не расслышал по телефону. Наверное, так оно и было. Он ошибся. И праздновать они должны были завтра. Иногда он забывает детали. Генри уронил руку на пол и пальцами ощутил холод деревянного пола. Пошарил вокруг. Вот он. Отработанным, четким движением он поднял стакан к губам, не поворачивая головы, и опрокинул в себя остаток «Эдрадура».

Вот она. Улыбается и скидывает пальто прямо на пол.

— Они устроили мне сюрприз на работе.

— Почему ты не позвонила?

Она посмотрела на пустую бутылку у кушетки:

— Я думала, мы бережем этот скотч.

— Я думал, мы отмечаем твою лицензию, — огрызнулся он и немедленно пожалел об этом. Он не хотел ругаться.

Она помолчала, потом смягчилась.

— Давай отпразднуем в эти выходные? — предложила Клодин. — Эти несколько дней у нас со Стивом сплошные деловые ужины с клиентами… А в субботу давай сходим в «Меццалуну»? Только ты и я.

И она ушла. Генри слышал, как она включила воду в душе.

С трудом он сел на кушетке. Потом встал. Стоя, Генри обнаружил, что был пьянее, чем думал. Он покачнулся, а затем, обретя равновесие, осторожно пошел по коридору в спальню, держась руками за стену, как за веревку, словно на детской горке. Она оставила дверь спальни открытой, и туда вела дорожка из сброшенной одежды. Ремешок, ее юбка, белая блузка со смятыми манжетами… кружевной розовый лифчик… дверь в ванную также была приоткрыта, и оттуда шел пар. Тихонько он подошел к двери и встал в дверном проеме. Затем сполз на пол и замер так, с прямой спиной, согнув колени, уперевшись ногами в противоположную сторону дверной рамы. Генри закрыл глаза, пар с легким ароматом эвкалипта приятно согревал лицо. Он хотел, чтобы так продолжалось вечно. Он будет сидеть тихо-тихо, она даже и не заметит его присутствия.

Они праздновали на работе.

Все прекрасно. Ничего не случилось. Только не сейчас, когда он устроился в своем тайном местечке, и теплый душистый пар на лице, и его любовь там, за дверью. Все великолепно. Там он и проснулся на следующее утро, свернувшись калачиком у двери в ванную, один, накрытый одеялом. Клодин ушла на работу. Ей пришлось перешагивать через него, пока она собиралась.

С той ночи ее почти никогда не было дома по вечерам. Ужины с клиентами. Поздние показы.

Он замкнулся в себе. Стал больше пить. Меньше говорить. Только скотч скрашивал существование. По вечерам теперь, после работы, он рисовал эскизы, запивая их вином, потом смотрел телевизор с бутылкой виски и снова погружался в мрачные мысли, охваченный тревогой. Даже если он не хотел ничего признавать, он знал.

У нее был роман, и это было невыносимо.

Клодин

Сама Клодин не считала эти отношения романом. И не интрижка, и не флирт, не платоническое влечение и не зов плоти. Все это предполагало элемент романтики, страсти или, на худой конец, банальной похоти, но ничего подобного она по отношению к Стиву не испытывала. Это была просто работа. Транзакция — именно так она это определяла.

Она предполагала, что у нее уйдет не меньше трех месяцев на то, чтобы вытрясти из него все, что ей было нужно. Однако уже через пару месяцев поняла, что достигла цели. Установившиеся между ними отношения — ментор и любовница-ученица — пропустили ее в самый ближний круг быстрее, чем она думала. Теперь Клодин с нетерпением ждала удобного момента, чтобы оттуда выйти. У нее все получилось. Она перезнакомилась со всеми подрядчиками, с которыми Стив имел дело, скопировала себе списки его прошлых и потенциальных клиентов. У нее стояли коробки, набитые копиями документов и деловых писем, и она слушала почти все его телефонные переговоры. Последнее научило ее добывать себе клиентов, и здесь она добилась успеха.

Но пришло время вернуться домой, она была нужна Генри — особенно учитывая его пьянство, все больше выходящее из-под контроля.

С каким облегчением она вырвется на свободу! Генри понятия не имел, как близко они подошли к тому, чтобы начать собственное дело. Ей не терпелось сообщить ему. Конечно, она не могла рассказать ему все. Даже если Клодин и убедила себя в том, что все, что случилось, — случилось ради их общего блага и никаких романтических чувств к Стиву она не испытывала, Генри был не в состоянии разобраться в такой сложной схеме. Он начал пить, и это стало проблемой. И Клодин не очень себе представляла, как ее решить, что с ней случалось нечасто. Раньше он говорил о том, что результатом его трудов скоро станет серьезное повышение, теперь же он почти перестал делать эскизы. Регулярные опоздания на работу также не способствовали продвижению по служебной лестнице. В какой-то момент стало очевидно, что ей придется вмешаться, что он не справится сам.

Тем утром, входя в кабинет Стива, для себя она уже все решила. С каждой продажей Клодин становилась смелее. Лучше. На прошлой неделе, продав трехкомнатную квартиру в кондоминиуме на десять процентов дороже рыночной цены, она уговорила управляющего познакомить ее с владельцами квартир в другом комплексе, которые также хотели продать свою недвижимость. К концу дня у нее образовалось три новых клиента.

Стив пил кофе и читал одну из своих жалких книжонок, «Помоги себе стать лучшим собой», и оттого казался слабым и незначительным.

— Зачем ты это читаешь?

— Клод, — ответил он раздраженно, — такие книги читает большинство американцев, а также и вся наша индустрия. Это исследование. Отчаявшиеся типы в поисках ВХОДА. Для меня это упражнение по реверсивной психологии. Мы должны понимать, как они думают. Понятно излагаю?

— Конечно понятно, — сказала Клодин. — Ты же говоришь по-английски.

Он рассмеялся, как делал всегда, списав ее настрой на юность и невежество. Ошибка. Стив был также мастером недооценивать людей.

— Послушай, какие тут названия глав, — продолжал он. — Глава первая: «Как замаскировать барана под ягненка». Глава вторая: «Будь собой, будучи кем-то другим». Глава третья: «Зрительный контакт — ключ к кошельку…»

— Стивен, это все так скучно.

— Стивен? — рассмеялся он. — Моя мать называет меня Стивен.

— Я просто хотела зайти поблагодарить тебя, — сказала она, садясь напротив. — Я бы не смогла ничего сделать, если бы не твои наставления.

— О чем ты говоришь? — Он прищурился.

— Можешь не беспокоиться, я не стану с тобой судиться…

— Судиться со мной?..

— Я только что сказала — не стану. Позволь мне объяснить, что теперь будет. Во-первых, между нами все не просто кончено — этого никогда не было. Нас никогда не было. Во-вторых, я забираю с собой Тигельманов.

— Клодин, что ты делаешь?..

— Я думаю, глава четвертая называется «Такова цена ведения бизнеса». — Она помедлила, наслаждаясь моментом, а потом вежливо и твердо сказала: — Прощай.

Ей нужно было найти Генри. Пришло время.

Генри

Вернувшись домой с работы, он сразу почувствовал перемены. Горели свечи. В вазе стояли свежие цветы. Пахло чесноком, что-то запекалось в духовке. Стол был красиво накрыт на двоих. Играла пластинка.

В тот ли он дом попал?

Да, это была его кушетка, ставшая в последнее время его постелью, но одеяло было аккуратно заправлено, а покрывало красиво накинуто на спинку. Подушки не было, хотя утром определенно была.

— Генри? — Ее голос звучал так ласково, что ему стало не по себе.

Он подошел к бару и налил себе виски, выбрав бутылку из внушительно разросшейся коллекции.

— Генри? — снова позвала она из кухни.

Он слышал, как она там возится, как ложкой мешает что-то в кастрюльке. Как пробка выходит из бутылки. И вдруг она возникла перед ним. Нарядная, в изумрудных сережках, которые купила себе несколько недель назад на деньги, заработанные с первой продажи. Вручив ему бокал вина, она попросила его сесть. У Генри оказалось по напитку в каждой руке. Клодин была в радостном возбуждении, он видел это. Но почему она вела себя так, как будто так у них заканчивался каждый день? Он допил виски и пригубил вино.

— Я хочу сделать объявление, — сказала Клодин.

Она напомнила ему кого-то, кого он знал раньше. Но сейчас перед ним была она. Просто они так давно уже не оказывались дома в одно и то же время… Генри не ожидал волны эмоций, накативших на него от ее внимания.

Говорила в основном Клодин. Главная новость: она ушла с работы. Никаких больше рабочих встреч по вечерам. Но без паники. У нее был план. Он не заметил папку на столе. И она стала вынимать официальные бланки, конверты, блокноты с логотипами, визитные карточки. Она протянула ему одну. Простые «переплетенные» между собой «К» в качестве логотипа в верхнем углу.

Генри Кэлхун

Архитектор, партнер

«Кэлхун+Кэлхун»

Клодин объяснила, что именно над этим она трудилась все последнее время по вечерам. Было тяжело, но она хотела сделать ему сюрприз. Разве не прекрасный сюрприз у нее получился? И пока она оправдывалась и говорила слова, казалось, не имел значения тот факт, что он знал, что это неправда. По крайней мере, не вся правда. Но он выбрал ее сторону. Выбрал ту версию своей жизни, где он верил всему, что она говорит.

«Кэлхун+Кэлхун».

Она говорила так, словно он давно знал о том, что план находится в стадии разработки, чтобы он почувствовал себя причастным с самого начала. Чтобы эта карточка, которую он держал в руках, стала для него воплощением всего того, о чем они вместе мечтали. Она уже присмотрела прекрасный офис в центре. Много окон. Все белое. Они возьмут кредит. Небольшой, разумеется, но достаточный для того, чтобы начать бизнес.

— Ты наконец-то сможешь проектировать свои собственные дома. Смотри, я продаю все больше и больше, и это поддержит нас, пока мы не начнем строить. Пока не придет время и мы не найдем подходящий участок земли. И тогда мы построим. И продадим. И снова построим…

— И снова построим, — повторил он.

— Ну! Представляешь?

Она напомнила ему о прошлом, не таком далеком, когда они предвкушали приключения и готовились начать свои карьеры.

Потихоньку до него стало доходить.

Она вернулась.

Это был их второй шанс.

Клодин

Начиная бизнес, не жди молниеносных побед. Только работа, тяжелая работа. Нарисованная в мечтах картина, как ты ловко управляешь делами, словно хорошо смазанной машиной, быстро уступает место реальности. Различным нуждам. Таким, как офис. Клиенты. Новая одежда. Клодин кардинально изменила свой гардероб. Она даже подумать не могла о том, чтобы надеть теперь ту же юбку, в которой сидела на ресепшен. Новый гардероб, и это было принципиально, следовало построить вокруг нескольких дизайнерских вещей. Твидовое платье от «Шанель». Шерстяной пиджак от «Ив Сен-Лоран». Нитка жемчуга. Постепенно он будет дополняться. А пока что все остальное можно было подобрать в «Питкин Каунти Драй Гудз». Кроме того, Клодин начала заниматься йогой и постриглась, сменив длинные кудри на короткое каре. Резкое, угрожающее, властное. Генри даже не узнал ее в первый момент.

Ей никогда раньше не приходилось строить бизнес с нуля, но она много читала и достаточно хорошо изучила вопрос, чтобы не опустить руки, когда все пошло не совсем так, как она себе представляла. Первой отпала идея завести кирпичный офис. После того как они посмотрели два помещения (одно на Химан-авеню, без окон, другое на Хопкинс-авеню — симпатичное, но неприлично дорогое), Клодин решила, что в первый год они могут обойтись и без офиса. Это стало бы пустой тратой денег. У них в гостиной было полно места. Имело смысл минимизировать накладные расходы. И следовать намеченным курсом. Едва ли хоть одно агентство в городе предлагало то, что они, — полный пакет. Их целью был девелопмент[25]. Архитектор со смелыми, новаторскими идеями и восходящая звезда рынка недвижимости с безупречным вкусом. Муж и жена — одна команда. Это была отличная идея. Агентство «Кэлхун+Кэлхун» рождалось тяжело, но оно того стоило.

Найти землю стало насущной необходимостью. Этот рынок переживал настоящий бум, и большинство землевладельцев, желавших продать свои участки, уже давно вышли в кэш. Дом, купленный меньше чем за десять тысяч долларов в 50-х, сейчас, в 90-х, стоил миллион. И не было никаких признаков падения спроса. Как только возникал свободный участок земли, его покупали на следующий же день после того, как он появлялся на рынке, — если он вообще там появлялся. И цены росли. Скоро они не смогут себе позволить даже пол-акра. Но все это лишь заставило Клодин удвоить усилия. Она знала, что они найдут землю, вопрос был только в том — когда.

В идеале их участок будет в нескольких милях от города. Место невероятной красоты. У них был единственный шанс заработать себе репутацию. Первый дом должен задать тон всему остальному. Клодин решила, что она будет продолжать продавать кондоминиумы и дома, работая с любыми клиентами, которых сможет получить, — до тех пор, пока они не найдут идеальный участок. Она часами ездила по Сноумассу и Баттермилку. Кружила вокруг Красной горы и Вуди Крика. Не то чтобы она рассчитывала что-то с ходу купить, просто надеялась что-нибудь найти. Ясно стало одно — что большие компании уже практически все скупили. Им с Генри нужен был новый подход. Возможно, связи. Она отказывалась падать духом, развивая в себе терпение — что было нелегко. Все придет. Она найдет землю. А до тех пор они с Генри будут собирать войска. Организуют команду постоянных, местных, прекрасных и трудолюбивых подрядчиков. Встретятся с лучшими каменщиками. Подружатся с лучшими реставраторами по дереву. Найдут лучших мастеров по металлу.

Клодин знала, что налаженные отношения с амбициозными и квалифицированными строителями, их единомышленниками, окажутся решающими, когда придет Время. Братья Альпайн были лучшими строителями в штате. Всегда пользовались большим спросом. Хорошая новость — Генри уже был с ними знаком. Аспенцы в третьем поколении, Джек и Бобби — молодежь, взявшая в свои руки бизнес, — они были всего на пару лет старше Генри и учились с ним в одной школе. Известность Генри в узких кругах помогла им снова встретиться, и деловое партнерство было закреплено дюжиной бутылок пива в «Крошке Энни». Когда все случится, оно случится быстро. Но они будут готовы. Ключ к успеху заключался в том, чтобы иметь лучшую команду профессионалов, которая будет строить дома для агентства «Кэлхун+Кэлхун», и они были к этому близки. Себя Клодин рассматривала как торговца сырьем — только вместо пшеницы или золота, у нее была элитная, выстроенная на заказ недвижимость. Все новое. Захватывающее. Она хотела, чтобы через много лет «Кэлхун+Кэлхун» был на слуху у всех желающих приобрести недвижимость в Аспене. Именно в эти дни она поняла, что ей легко начинать сначала. Это она умела. И вскоре это умение оказалось намного полезнее, чем она могла себе представить.

Генри

А может быть, и логично, что все началось с истории про привидение.

Был Хеллоуин, они сидели у костра во дворе отеля «Литтл Нелл», пили коктейли и старались напугать друг друга.

— И никто из нас никогда больше не видел того мальчишку, Дэнни, — сказал Генри. — И тогда мистер Миллер повесил больше сотни объявлений «Проход воспрещен». Но это только разожгло наше любопытство. Нам было по десять лет. Мы пробирались к нему на участок и прятались за деревьями. Он жил в своем жутком коттедже, и у него был полуразрушенный сарай. Помню, как-то раз я принес бинокль. Мы сидели там в засаде и ждали. Ждали, что кто-нибудь вылезет из сарая. Я почти расстроился, когда мы выяснили, что исчезновение Дэнни было связано с тем, что его семья переехала в Денвер, — засмеялся Генри. — Но говорю тебе, там, наверху, невероятная красота. Все окружено горами, но ты находишься достаточно высоко, чтобы почувствовать себя на самой вершине мира.

— Есть желающие на эту землю?

— Мистер Миллер — один из тех, кто никогда не станет продавать.

— Никогда не говори никогда.

— Реально, лучший вид, какой я когда-либо видел.

— Почему я только сейчас об этом слышу?

— Клодин, участок не продается.

— Все продается.

В то время как Клодин охотилась за землей, Генри никогда не был счастливее, проектируя дом. Он знал, что разумнее было бы подождать, пока они не определятся с участком. В конечном итоге место будет иметь решающее значение. Но он ничего не мог с собой поделать. Он был так воодушевлен агентством, так счастлив, что она возродила их брак. Он никогда не находился в большей гармонии со своей работой. Встречи с мастерами, деловые поездки — он любил проверять материалы лично. Его идеальный день заключался в том, чтобы провести лучшую его часть, сравнивая между собой необработанные камни. Все было продумано, от свободной планировки, которую он постоянно корректировал, до петляющей подъездной дороги, ведущей к входной двери. В глубине души он знал, что создавал нечто особенное. Они были на грани большого прорыва. Он был так близок к тому, чтобы сделать финальные чертежи, нужна была только земля.

Найти землю, построить дом, продать дом.

По мере того как кусочки пазла складывались в картину, Генри наблюдал с восхищением, как Клодин заряжалась от самого процесса. Как она решала каждую новую проблему, точно и терпеливо. У нее была цель, да, но что ее действительно выделяло, так это то, что она видела реальный путь к достижению этой цели. Она могла охватить всю картину — от самой ранней стадии — и на ходу определяла, в каком направлении двигаться.

Она вскочила на ноги:

— Поехали!

— Куда?

— В твое секретное место.

— Да оно не то чтобы рядом. Минут десять мы только из города будем выбираться, потом надо будет съехать с шоссе и еще где-то милю проехать, и тогда мы сможем припарковаться — так, чтобы нас не было видно. И дальше придется еще идти пешком, через лес.

— Я готова к приключениям.

— Я серьезно, придется действовать крайне осторожно. Не шуметь. В тех местах за вторжение на частную собственность тебя могут и застрелить.

От этого ей только еще больше захотелось поехать. Генри так и не смог придумать веской причины, чтобы ее отговорить. Он выпил всего два бокала, по его тогдашним меркам — сущая ерунда. В машине были фонари. Почему бы, в самом деле, не развлечься?

— Поехали прямо сейчас. — Она уже собирала волосы в хвостик, как будто это могло подтвердить серьезность ее намерений. Он рассмеялся. Она победила. Генри посмотрел на ее босоножки от «Стива Мэддена» на высоченных каблуках.

— Тебе придется переобуться.

Они ехали в темноте молча, словно космонавты перед стартом. Напряженные. Взволнованные. В предвкушении открытия, опасаясь неудачи. Он остановился на смотровой площадке и выключил зажигание, оставив только фары, освещавшие густой лес впереди.

Через мгновение Генри включил фонарь, выключил фары и открыл дверцу машины.

— Куда идти?

— Сюда, — он показал на узкий проход между деревьями. — Это старая охотничья тропа. Мы пойдем по ней вверх, пока не упремся в грунтовую дорогу. Потом по дороге до поворота, а там уже осторожно подберемся к маленькой рощице, в которой можно спрятаться и оттуда наблюдать за домом.

— Класс!

Он осветил тропинку фонариком и рукой показал, чтобы она шла первой. Луч света метался по земле, указывая ей путь между деревьями. Клодин отказалась переобуваться, но и на каблуках она двигалась быстро. Генри был впечатлен ее чувством равновесия и ловкостью. Все эта йога. Они дошли до Аспен Гроув без приключений. Она старалась охватить взглядом сразу все — сарай, вид, дом. В коттедже горел свет, и был виден мистер Миллер, сидящий за кухонным столом. Прошло почти двадцать лет с тех пор, как Генри видел его в последний раз, но и сейчас старик оставался точно таким, каким Генри его помнил. Мешковатый комбинезон, голова, совершенно лишенная волос, за исключением одной-единственной седой пряди, прикрывавшей лоб и заправленной за ухо. Старый сарай, полный теней, стоял ярдах в двадцати от дома, едва видный в темноте.

Мистер Миллер поднялся из-за стола и подошел к окну. Казалось, он смотрит прямо на них. Разумеется, он не мог их ни видеть, ни слышать. Они прятались за деревьями, луна была закрыта облаками, и от дома их отделяло расстояние в половину футбольного поля. И все же Генри с Клодин замерли, затаив дыхание. Мертвые октябрьские листья шуршали на ветру, и казалось, это были чьи-то шаги. Мистер Миллер прижался лицом к стеклу. Или все же он мог их видеть?

Клодин вышла из-за деревьев.

— Что ты делаешь? — зашипел Генри.

— Хочу получше рассмотреть участок, — сказала она, делая несколько шагов по направлению к коттеджу.

— Клодин! — сдавленно крикнул Генри, стараясь не привлекать внимания мистера Миллера. — Это несмешно.

Она продолжала идти через лужайку, не быстро и не медленно, решительно и целеустремленно. Даже в наступившей темноте красота этой земли была хорошо видна. Клодин шла вперед, впитывая ее в себя.

Генри не осмелился позвать ее еще раз, только на дюйм высунулся из-за дерева.

Похоже, старик увидел ее в окно, потому что в следующее мгновение он был уже на веранде и вертел головой, сканируя лужайку во всех направлениях. А Клодин просто стояла и смотрела прямо на него, находясь, быть может, всего в тридцати ярдах от дома. Возможно, у него были проблемы со зрением? Мог ли он не видеть ее? Мистер Миллер ничего не сказал, и Клодин молчала. Через несколько минут старик ушел в дом. Клодин повернулась и спокойно пошла обратно к Генри.

Он стоял, парализованный страхом, и ждал ее приближения. Когда она подошла, глаза ее были огромны, а на щеках выступил румянец.

— Что это было, черт возьми? — прошептал он, тяжело дыша. На опасность все реагируют по-разному, и Генри просто парализовало. Но Клодин светилась. Она выглядела воодушевленной. Возбужденной.

— Вот оно, — сказала она. — Это наше место. Наша земля. Здесь мы построим дом.

Генри начал было протестовать, но она приложила палец к его губам, расстегнула молнию на его джинсах и стянула их вниз до колен.

Томми нравилось работать на мистера Миллера. Он любил эту землю. И в самом деле, ничего подобного в Аспене не было. Участок принадлежал семье Миллеров на протяжении трех поколений. Плоскогорье с его брутальной красотой, одиночество. Это было его наследие — и ранчо. И все это находилось достаточно далеко от города, чтобы избежать нашествия толп во времена первого бума. Город был построен на серебряных рудниках в конце 1800-х, и когда серебро внезапно обесценилось в 1893 году, Аспен, как бы сказать… замер. И надолго. Ты можешь сейчас это себе представить? Иногда я думаю, а что бы было, если бы нас не нашел Голливуд? Если бы мы не изобрели себя заново…

Помню, моя мать рассказывала мне, как они радовались, когда люди снова начали приезжать в город. Когда активизировалась «Аспенская лыжная компания». В городе появились магазины. Мы все выучили такие слова, как «Прада», «Гуччи», «Диор». Николсон, Дуглас, Костнер. Мои подружки, которых я знала еще с начальной школы, либо решительно не принимали ренессанс, внутри которого оказались, либо красили теперь губы, надевали солнечные очки и ковбойские сапоги и отправлялись гулять по Милл-стрит по направлению к Вагнер-парку.

Но на тех, кто хотел просто спокойно жить, вся эта шумиха действовала угнетающе. Томми рассказывал мне, что мистер Миллер, для которого речь шла буквально о выживании, объявил войну местному истеблишменту, имея в виду распугать всех и добиться того, чтобы про него забыли. Он гордился своей репутацией затворника. Принадлежащих ему пяти акров земли было достаточно, чтобы забыть обо всех новых особняках, которые потихоньку окружали его владения. И в течение многих лет он просто продавал мясо в рестораны, принадлежащие «Лыжной компании», что позволяло ему максимально ограничить круг общения.

У мистера Миллера никогда не было детей, но он много времени уделял своим рабочим, старался узнать их поближе. Кормил их. Он хотел, чтобы его рабочие были сильными и много трудились, но он был добр. Так говорил Томми. Его просто надо было узнать получше. Он не всем показывал свою доброту. Мистер Миллер знал, как добиться лояльности, и всегда заботился о том, чтобы все, кто на него работал, ни в чем не нуждались. Он был осторожным, взвешенным человеком с большими руками. Огромными руками. В мозолях. Томми восхищался его трудолюбием и упорством. Тем, что его нельзя было соблазнить деньгами. Нельзя было купить. Он всегда рассказывал мне о людях, которые иногда приезжали поговорить с мистером Миллером, поинтересоваться, не хочет ли он продать свою землю. Стервятники. «Но если тебе не нужны их деньги, — говорил мистер Миллер, — ты лишаешь их власти. Все равны», — говорил он. Конечно, у него были деньги — его коттедж буквально стоял на них, — так что ему легко было так говорить.

Я рассказываю тебе все это, чтобы у тебя сформировалось хоть какое-то представление об этих двоих. О двух тружениках, соли земли. Я бы даже сказала, что они были парой последних ковбоев.

Зара

Сначала я подумала, как мило, что Генри и Клодин открыли мне дверь вместе. Я догадалась, что это она, потому что она назвала меня «моя дорогая», точно как по телефону. Но в улыбке Генри было что-то странное, как будто кто-то нарисовал ее у него на лице. Теперь-то я понимаю, что ее чрезмерное воодушевление в первый момент нашей встречи было компенсацией за недостаток энтузиазма с его стороны. Однако я ожидала совсем другого. Не знаю, о чем я думала, но, когда распахнулась дверь, я почему-то была уверена, что меня встретит Клодин Лонже. Молодая, стильная, та, которая застрелила Спайдера. Так что мне понадобилась секунда, чтобы разглядеть хозяйку. У обеих Клодин было нечто общее — обе тонкие, темноволосые, с большими, выразительными глазами. Но эта Клодин была выше, не столько хрупкая королева красоты, сколько меткий стрелок.

Господи боже, как же она всеми командовала. Пока мы здоровались и я объясняла, кто такой Дейв, что он не гость, а мой телохранитель, Пип принялась за дело. А дело состояло в том, что больше всего на свете она обожает лизать туфли, ну и Пип нацелилась прямиком на туфли Клодин. Клянусь, на секунду на ее лице отразился абсолютный ужас, но она быстро справилась с собой, да и Генри пришел ей на помощь. Он наклонился и взял Пип на руки. Та немедленно бросилась вылизывать ему лицо, и, пожалуй, это был единственный раз, когда я слышала, как Генри смеялся. Они полюбили друг друга с первого взгляда. Со мной такого никогда не случалось. Это было чудесно. Слава богу, что я догадалась привезти ее с собой, Пип всегда безошибочно оценивает людей, и она сразу полюбила Генри (и поэтому мне он тоже сразу понравился). Они мгновенно стали друганами.

Кажется, мы были в гостиной, когда Клодин стала меня со всеми знакомить. Я давным-давно научилась запоминать имена людей. Маленький секрет, которым Мадонна поделилась со мной в подсобке, на церемонии вручения наград «Эм-Ти-Ви». И она была права. Незаменимый навык, если ты, например, просишь кого-нибудь что-нибудь для тебя сделать. Рашида принесла мне шампанского, Дейв отдал мой подарок Джулс. Еще там были Элис, Луиза и Натали. Я еще подумала, как здорово, что это в основном девушки, которые работали в агентстве. Потом Джон, Кевин и Джерри. Несколько молчаливых кивков от братьев Альпайн — Джека и Бобби, прям как Кеннеди. Было видно, что они понятия не имели, как вести себя с такими, как я. И решили, что надо быть предельно вежливыми, изъясняться исключительно фразами типа «добрый вечер» и «весьма приятно познакомиться», которые они выговаривали не без усилий. Впрочем, я оценила, как уважительно они ко мне обращались, и мне понравилось, как они выглядели, — такие большие и суровые. Да, и еще там были Тигельманы. Ох, простите, — капитан и миссис Тигельман. И выглядели они ровно так, словно только что сошли с яхты. Я спросила его, капитаном чего он был, и он ответил:

— Сейчас уже ничего. Но больше сорока лет я плавал по морям, дислоцировался в Норфолке. Я видел все — выпрыгивающих из воды голубых китов, людей, терявших в море рассудок, пиратов…

— А когда он вышел на пенсию, настала моя очередь выбирать, — включилась миссис Тигельман. — Он хотел остаться на берегу, но я лично всегда любила горы. А Аспен, кстати, во многом похож на остров. Так что это был компромисс.

К этому времени я перезнакомилась уже со всеми, кроме чувака с оранжевым лицом, который потихоньку пробирался ко мне.

— А это наш дорогой друг Стив, — наконец сказала Клодин.

— Я предпочитаю «дорогой коллега», — поправил он. — Зара, мне нравится твой настрой. Ты не боишься покупать дом сейчас, когда в наши края вернулись серые волки. Не забывай только, что твоего песика тут нельзя выпускать на улицу без присмотра. Эти волки — свирепые охотники.

Я не успела понять, шутит он или нет, потому что Клодин с Генри быстренько утянули меня осматривать дом.

Клодин

Пришедший без приглашения Стив угрожал все испортить. Клодин кожей чувствовала саботаж. Но она твердо решила, что его внезапное появление ничего не изменит, и не стала терять время.

— Как и основная часть здешних земель, этот участок тоже был сначала скотоводческим ранчо, — начала она, уводя Зару из гостиной. — Пока не пришли девелоперы, не разделили окружающую местность на маленькие кусочки и не начали строить дома. Уникальность Монтагю-хауса — в том числе и в размере участка. Здесь таких больше нет. Чтобы было столько уединения, ну и, конечно, потрясающих видов, с которыми ничто не сравнится.

— Волшебное место, словно спрятанное ото всех, — сказала Зара.

— Именно за это мы его и любим, — добавил Генри. Молодец, Генри.

— Это был первый дом, который Генри построил. Первый проект нашей компании.

— Точно как твой дебютный альбом Melancholy Apostle. Я читал твое интервью журналу «Роллинг Стоун», где ты сказала, что он навсегда останется твоей самой любимой записью, потому что он такой невинный и путаный. Ты сказала, что этот альбом не такой гладкий и сложный, как твои другие альбомы, но именно этим он тебе и дорог. Так вот, то же самое у меня с этим домом. Я бы столько вещей сделал сейчас по-другому — лучше с технической точки зрения. Но тогда я сделал все что мог, и в нем есть красота и цельность, которые я не могу больше повторить.

Речь Генри произвела на Клодин большое впечатление. Она не думала, что Генри всерьез готовился к этому вечеру. И даже представить себе не могла, что он изучил творчество Зары.

— А я и забыла про это интервью, — призналась Зара. — В первой мечте всегда столько красоты.

— Каждая балка, поддерживающая дом, — продолжила Клодин, помогая себе жестами, пока они шли по комнатам, — каждое окно, из которого ты смотришь, — все это сделал Генри. Мы не простое агентство по продаже недвижимости. Мы полноценная архитектурно-дизайнерская фирма. Мы не такие, как Стив, которого ты только что встретила. Он просто продает дома. Мы — строим. Это большая редкость — возможность познакомиться с архитектором. Генри вырос в Аспене, и он привносит в свои проекты бесценный местный колорит.

— Как здорово!

— Действительно здорово. Правда, Генри?

Мелкая собачонка вновь принялась бегать кругами, стараясь добраться до туфель Клодин. Инстинктивно Клодин отпихнула ее ногой. Пип залилась лаем. И зачем только Зара притащила с собой этот меховой клубок?

— Давай я попрошу Джона заняться твоей собакой? Джон! — Он возник через секунду. — Забери песика и угости чем-нибудь. Посмотри там, на кухне. А мы пока покажем Заре дом. Забери животное.

— Пип, — уточнила Зара. — А не животное.

— Конечно, — сказала Клодин. — Забери Пип.

— Без проблем. — Джон взял собаку на руки и исчез.

— Давай начнем с террасы.

Они старались держаться под навесом, чтобы не попасть под снег и быть ближе ко встроенным обогревателям. Клодин указала на подогреваемый крытый бассейн с соленой водой, кострища и три джакузи. Объяснила, что каждая следующая ванна была чуть теплее предыдущей. Описала, где встает солнце по утрам и где заходит вечером. Большинство окон выходили на юг. Генри тоже принимал участие в экскурсии, обращая внимание Зары на разные детали. Открытую кухню, летний душ, окруженный розами, которые расцветают поздней весной. Встроенные джакузи с пресной водой на нижней террасе, где можно принимать ванну, любуясь видами.

— Этому виду нет равных, — сказал Генри. — Отсюда видны все четыре горы — Аспен, Аспен Хайлэндс, Баттермилк и Сноумасс.

— Разумеется, сейчас тебе придется положиться на свое воображение, — подхватила Клодин. — Этот снегопад — в твою честь.

— Я помню фотографии. Невероятно.

Как зачарованная Зара смотрела, как таяли снежинки, едва коснувшись подогретого бассейна. Она запрокинула голову, чтобы увидеть, насколько высоки были массивные окна, и несколько снежинок упало ей на лицо. Окна были арочные, до самой крыши.

— В этих местах дому необходима крутая двускатная крыша из-за снега, — сообщил Генри.

— Я никогда не видела ничего подобного, — сказала Зара и поежилась от холода, обхватив себя за плечи.

— Давайте пойдем обратно в дом, — предложила Клодин. — Мы хотим показать тебе обсерваторию, библиотеку, кабинет и три хозяйские спальни. Там столько еще всего.

— А звукозаписывающая студия есть?

— Может быть, — сказал Генри. — Кажется, я знаю прекрасное для нее место. Осторожней на льду. Полы подогреваются, но мало ли что…

Генри предложил Заре руку, и она не отказалась. Он нашел с ней общий язык, заметила Клодин. Что-то щелкнуло между ними. Зара откликнулась на его естественную теплоту и открытость, на плохо скрытую грусть. Может быть, она почувствовала его особую уязвимость, поскольку теперь ко всем его тревогам добавился еще и Стив.

Прежде чем зайти в дом, Генри смахнул снег с пальто Зары. Оказавшись внутри, он помог ей снять его и отдал Луизе. Они говорили о вулканических камнях, из которых он построил ступени под террасой, ведущие к высокой клумбе. Клодин была рада, что он немного расслабился. Когда Генри говорил о доме, он не мог думать о Стиве. Не мог думать о том, что он сделал. Да-да, у них все получится.

— Генри, почему бы тебе не продолжить экскурсию? А я пока проверю, все ли готово к игре.

Генри

— Зара, — сказал он, — хочешь увидеть мою самую любимую комнату во всем доме?

— Еще бы!

Он протянул руку к каменной стене, у которой она стояла, нажал на один из темных камней — и в стене отворилась дверь, обнаружив секретный проход. Генри вдруг вспомнил, что Клодин называла его «детский сад». Как они спорили из-за него! В итоге он победил, но только после того, как Лайонсы сообщили, что их дети были в восторге от этой идеи.

— Не может быть! — воскликнула Зара.

— Иди за мной, — позвал он. — В каждом доме должна быть тайная комната. Место, где можно спрятаться, побыть одному.

Дверь открывалась в маленький коридорчик со стенами, обитыми красным бархатом. Настенные светильники освещали короткий проход в довольно большое помещение под купольным потолком, без окон. Гладкие мягкие стены, пестрый ковер и ряды роскошных кресел перед большим экраном, закрытым тяжелыми черными шторами.

— Кинозал, — сообщил Генри. — И я подумал, что его легко можно превратить в звукозаписывающую студию. Можно вынести все кресла, разместить тут музыкантов, а проекционная будка достаточно велика, чтобы установить там всю технику. Звукоизоляция уже есть.

— Мне нравится идея тайной студии, — сказала Зара. — Я бы тогда вообще никуда не уходила отсюда.

Она плюхнулась в одно из кресел в первом ряду, пробуя, насколько оно удобное.

— И спала бы здесь, — добавила она, нажимая кнопку на подлокотнике. Словно услышав ее, кресло немедленно откинулось.

Генри опустился в соседнее кресло и рассказал ей, в чем состояла оригинальная идея, как его вдохновили старые кинозалы из 30-х и 40-х. В проекционной можно было и крутить 35-мм пленку, и использовать цифровые носители. Он заметил, что Лайонсы обновили аудиосистему. И хорошо, технология ушла далеко вперед с тех пор, как Генри построил дом. Некоторое время они разговаривали о фильмах, о ее любви к байопикам, о его пристрастии к старым вестернам.

— Мой агент хочет, чтобы я начала сниматься в кино, — сказала Зара.

— А ты этого хочешь?

— Может быть… Но это должна быть подходящая роль. Вот Леди Гага сыграла потрясающе. Я вообще не уверена, что можно сыграть лучше, чем она это сделала в «Рождении звезды». По правде сказать, меня смущает чужой контроль. Вот в музыке я за все отвечаю сама. Мои идеи, моя режиссура, мной отобранные продюсеры. Но у меня, пожалуй, не было бы доверия к формату, который я не могу контролировать.

— Я понимаю. И я испытываю то же самое в отношении своей работы. Но мне хотя бы повезло почти сразу найти партнеров. Джек и Бобби — лучшие в городе.

Его поразило, как точно она формулировала свои мысли, говоря о музыке. И Генри стало стыдно, что раньше никогда не верил в ее самостоятельность. Он полагал, что вокруг нее существует масса людей, которые пишут ей песни, подбирают костюмы, а также курируют все аспекты ее сценического имиджа. Но нет, Зара была умна. Талантлива.

— Кажется, ты знаешь, чего хочешь, — сказал он.

— Ага, знаю. — Она помялась, потом продолжила: — Но я хочу меняться, понимаешь? Не хочу, чтобы люди каждый раз ждали от меня одного и того же. Это неинтересно. И через пятьдесят лет я бы не хотела превратиться в группу «Иглз» и по-прежнему петь «Отель Калифорния».

— С тобой этого не случится.

— Спасибо. Надеюсь, что нет.

Он чуть откинулся в кресле и показал наверх:

— Моя любимая часть этой комнаты — потолок. Эти изогнутые балки. И как они все сходятся в одной точке наверху. Джек и Бобби Альпайн помогали мне их устанавливать. Представляешь, все эти балки из одного дерева, оно было пятьдесят футов в диаметре.

— Ничего себе! — восхитилась Зара.

— Это большая редкость. В самом расцвете сил — лесной монстр.

Монстр. Как он сам. Вот что Генри хотел сказать. Он не стал говорить Заре, что эта тайная комната хранила еще одну тайну. На высоте двадцати пяти футов, почти в том месте, где сходились балки, он вырезал свои инициалы. HC. Каким-то образом, для него эти инициалы были почти равнозначны признанию вины.

Зара

Тайная комната оказалась последней каплей. И еще разговор с Генри. Я уже говорила, мой гуру по трансцендентальной медитации научил меня видеть ауры других людей, так вот, честно говоря, у Генри аура была такая поврежденная, что я почувствовала: он эту свою травму — что бы там у него ни случилось — сублимировал в дом, ну то есть постарался построить что-то хорошее и красивое, чего ему не доставало в жизни. Выходя из тайной комнаты, я была готова подписать контракт. Мы могли бы совершить сделку прямо там и на том закончить вечеринку, но я предвкушала игру в «Тайного Санту» и решила подождать, пока она не закончится.

Когда мы вернулись в гостиную, каждый старался взглянуть на меня тайком. И оттого их усилия только больше бросались мне в глаза. Когда много тусуешься, очень скоро все присутствующие начинают казаться массовкой. Словно их наняли на один вечер. Актеры на площадке, одетые в костюмы праздничной вечеринки в Аспене, такая неуклюжая подделка. Слава богу, я к этому привыкла. И довольно быстро у меня сформировалось какое-никакое представление обо всех. Совсем уж психов не было. Все, кто работал на «Кэлхун+Кэлхун», казались совершенно обычными, «нормальными». Все они за что-нибудь отвечали. Кто-то зажигал свечи, кто-то расставлял подарки, кто-то разжигал огонь в камине. Вся команда уже тогда была напугана до смерти, даже мне это было очевидно. Но мне было приятно, что они не считали меня совсем уж дурой. На тот момент те несколько разговоров, что у меня были, касались не музыкальной индустрии, а истории этой местности. Я даже завела что-то вроде серьезной беседы с Кевином и Джерри о праздниках вообще. Ведь что за странное время года! Предполагается, что ты постоянно должен чувствовать себя счастливым, хотя в реальности ты только и делаешь, что тоскуешь по тому, чего больше нет. Это было мило. Как правило, люди автоматически считают меня идиоткой. И это действует на нервы.

А потом ко мне подошел Джон. С ним мы еще не разговаривали, но я знаю этот тип. Самоуверенный до чертиков. Ясное дело, он считал себя неотразимым, потому что стрелял глазами направо и налево. Чересчур активно. Поэтому я стала называть его Напряженный Джон. Не могу сказать, что ему это понравилось, но я заявила, что он должен быть доволен, — не каждый удостаивается клички.

А он такой: «Хочешь чуть развлечься?» Представляете? Оборжаться! Вот придурок. Ну я и не смогла отказать себе в удовольствии чуть его потроллить. Спросила, есть ли у него кокс. Он прямо расцвел, радуга распустилась в глазах. Просто засветился от счастья. Говорит: «Конечно есть. У меня этим коксом все карманы забиты». Пришлось сказать ему, чтобы расслабился, что я не употребляю наркотики, в отличие от Пип. Не мог бы он организовать ей пару дорожек на полу?

А он такой: «О чем речь, момент!»

— Отвяжись, Напряженный Джон, — сказала я ему, но вполне дружелюбно. — Пип тоже не употребляет. — И тут Пип, моя умница, как залает на него. Он проблеял что-то несуразное типа «ок, здорово!» и испарился. Наверное, пошел искать, на ком бы злость сорвать.

Бармен слышал весь наш разговор и засмеялся. У меня аж сердце забилось. Мне понравилось, какие у него были непослушные волосы, но рубашка при этом идеально выглажена. Симпатичный. Что это было? Я шла семимильными шагами к выздоровлению — быстрее, чем рассчитывала. Я взяла у него бокал шампанского и собиралась уже сказать что-нибудь умное, — да-да, и мне не чужд легкий флирт, — но как раз в этот момент Клодин объявила, что игра в «Тайного Санту» начинается.

Клодин

Стучать по бокалу шампанского коктейльной вилочкой, чтобы привлечь внимание, доставляло Клодин несказанное удовольствие. Тут она была экспертом. Знала, как именно взять бокал, какой частью вилочки стучать, сколько в бокале должно быть шампанского, чтобы достичь желаемой высоты и мелодичности звука. Звон должен быть отчетливым и громким. И достаточно резким, чтобы все перестали говорить и повернулись к ней.

— Пришло время играть в «Тайного Санту». Наполните свои бокалы и рассаживайтесь, пожалуйста. У нас сегодня изобилие десертов — надеюсь, вы все сластены. Будут и безе, и мусс в стаканчиках, и конфеты, и много чего еще.

Совершив последний бросок к бару, гости, радостно балагуря, собрались в гостиной. Яблочные дрова в камине источали приятный аромат. Тигельманы почти бежали. В прошлый раз они передвигались с такой скоростью, когда старались найти себе место у обогревателей на зимнем чемпионате Аспена по поло. Может, они и старики, но они были по-настоящему взволнованы предстоящей игрой. Новички.

Комната выглядела привлекательно. Два длинных кожаных дивана, три глубоких темно-синих кресла с подставочками для ног, белое кресло у камина и две деревянные скамейки. Все это составляло широкий полукруг, чтобы гости могли наслаждаться огнем и в то же время наблюдать, как за окнами падает снег. Несколько маленьких сервировочных и шикарных кофейных столиков для напитков. Белый ворсистый ковер в центре. Стив разговаривал с Джоном, Рашидой и Джулс, потом они все рассмеялись над тем, что он сказал. Это было неприемлемо — то, что они вообще заговорили с ним, не говоря уже о том, чтобы поощрять его смехом. Он и шутил-то несмешно. Такая дружеская близость навела ее на мысль, что его пригласил кто-то из них. Нет. Она не станет отвлекаться. Не станет смотреть, как он изображает из себя беззаботного гостя, тусующегося у нее на вечеринке. Не считая Стива, все шло так, как и должно было. Светские разговорчики, подвыпившие гости — словом, прекрасный момент для главного события.

— Я заняла тебе лучшее место, — сказала она, подводя Зару к белому вельветовому креслу у огня. Оно было достаточно широко, чтобы рядом с Зарой могла поместиться Пип.

— Прекрасно, — сказала Зара. Щеки ее порозовели от шампанского. Клодин кивнула Францу, и он заиграл Baby It’s Cold Outside. Клодин лично отбирала песни, способные создать тот особый праздничный настрой. Зара начала тихонько подпевать. Все было даже слишком хорошо. Все расселись. Разумеется, Джулс заняла рядом с собой местечко для Генри. Пусть. Клодин собиралась уже сесть на скамейку рядом с Зарой, но ее опередил Стив. Он становился все невыносимее с каждой минутой.

— Дорогой, мы начинаем, — обратилась она к Генри через всю комнату. Он поднялся, подошел и покорно встал рядом с ней.

— Как нам диктует традиция, — объявила Клодин, — мы начнем со стихотворения. Некоторые люди называют эту игру «Бартер Янки». Это вроде бы говорит о том, что игра возникла в Америке. Тем не менее истоки ее обнаруживаются вот в этом стихотворении 1857 года, переведенном с украинского языка.

Это была полная ложь. Клодин сама написала стишок. Но ведь, как учил Стив, люди хотели верить, и детали играли огромную роль.

Она взяла старый, пожелтевший конверт с каминной полки, осторожно открыла его, достала открытку и прочитала:

• Вот и праздник пришел, отворяй ворота!
• Снег, подарки и елка в огнях, красота!
• Этот вечер пришлось целый год тебе ждать,
• Чтоб в «Тайного Санту» игру скорей начать.

• Что ждет тебя в яркой обертке, в бантах?
• Нежданная радость иль грезы, разбитые в прах?
• Игра всем покажет, твой характер каков,
• Малодушным не место среди игроков.

• Так бери, что пришлось по душе, не робей.
• Укради у соседа, ты не робких кровей!
• Будь коварным, приличия все презирай,
• Вероломно подарок себе забирай!

Начинай.

Когда ритуал был окончен, Генри вернулся на свое место, а Клодин взяла с каминной полки чашу, в которой лежали номерки, так красиво написанные рукой Джулс. Понятно, она забрала оттуда свой номерок, а номер для Зары был аккуратно спрятан у нее в ладони. Клодин стала прохаживаться перед камином.

— Нас здесь сегодня пятнадцать, — сказала она.

— Шестнадцать, — поправил ее Стив.

— Вот здесь, — продолжала она, не обращая на него внимания, держа в вытянутых руках хрустальную чашу от «Тиффани», — лежат кусочки бумаги, — и это ваш ключ к игре. На каждой бумажке — номер. Каждый выберет себе один. Оставайтесь на местах, я к вам сама подойду. Помните, возможно, это единственный раз в вашей жизни, когда не нужно стремиться вытянуть первый номер. Потому что это — приглашение к первой краже.

— Сколько раз можно воровать? — спросила Зара.

— Один раз за раунд.

— Точно? — спросила Рашида. — По-моему, мы спорим об этом каждый год.

— И каждый год вы получаете один и тот же ответ, — ответила Клодин. — Например, если Рашида украдет подарок у Элис, Элис не может сразу украсть его обратно. Она должна выбрать себе подарок со стола. Ваш номер — это ваш номер. Нельзя меняться, подглядывать и жульничать. Мы пойдем по порядку. Выбираете подарок на столе, несете на свое место и открываете перед всеми. Итак, игра начинается!

Клодин так и сделала, то есть пошла по кругу, останавливаясь перед каждым гостем, и пристально следила за тем, как они запускали руки в чашу, выбирая бумажку. Этот момент она тоже любила. Пристальный взгляд. Как и стишок, он добавлял драматизма. Поднимал ставки и помогал каждому почувствовать себя причастным к чему-то важному. И так оно и было.

Когда Клодин дошла до Стива, взгляд ее похолодел. А у него, напротив, заблестел, пока он выбирал номерок. Стив никогда не умел скрывать свои намерения — собирался ли он затащить ее в постель, или, как сейчас, бросить ей открытый вызов, не говоря ни слова. Давая понять, что ей не стоит чувствовать себя в безопасности. Он пришел не просто так, и ей лучше быть начеку. Но Клодин не собиралась поддаваться на его безмолвные угрозы и поэтому быстро двинулась дальше.

К тому времени, как она дошла до Зары, Клодин тайком отправила в чашу бумажку, которая пряталась у нее в руке. Правда, совсем уж тайком не получилось, потому что Зара заметила и посмотрела на нее с удивлением. Но Клодин видела, что она одобрила.

— Твоя очередь, — улыбнулась Клодин. Зара развернула бумажку и обнаружила самый лучший номер. Долгожданный финал, шестнадцать. У нее будет самый лучший выбор. Пустая чаша отправилась обратно на каминную полку, а Клодин, взглядом приказав Стиву, чтобы он подвинулся и освободил ей место на скамейке, села рядом с Зарой. Как назло, Пип тут же негромко зарычала. Со зверем непременно нужно было помириться. Клодин наклонилась к ее уродливой мордочке, и, оказавшись с собачонкой нос к носу, прошептала так, чтобы Зара услышала:

— Пипкин, ты готова к игре?

— Подождите! — воскликнула Зара, накидывая себе на плечи искусственный черно-белый мех, который свисал со спинки ее кресла. Она прижала к себе Пип, и, устроившись на фоне камина, провозгласила: — Быстрое селфи.

Щелк, щелк.

— Как вас отметить? — спросила она.

— «Кэлхун и Кэлхун», — сказали хором Клодин с Луизой.

Клац, клац, клац.

— Ой, — протянула Зара, — тут совсем связи нет.

— Обычно здесь все хорошо со связью, — сказала Клодин.

— Наверное, из-за погоды, — добавила Джулс.

— Ничего, — сказала Зара. — Нечего было пытаться. Так классно, что в Аспене люди не сидят в телефонах. Живут реальной, а не виртуальной жизнью!

«Это нестрашно», — подумала Клодин. Она была уверена, что уговорит Зару опубликовать фотографию позже. А сейчас пришло время начинать игру.

— Кто тот несчастный, кому повезло вытянуть первый номер?

* * *

Твой дедушка был художником. Он начал вырезать из дерева еще ребенком, мог вырезать что угодно. А потом перешел на глину, которую добывал в горах. И очень скоро он уже делал слепки, учился плавить металл и отливать его в специальные формы. Помнишь фигурку, которая стоит у тебя на комоде? Ее сделал твой дед. Это была его первая скульптура, которой он по-настоящему гордился. Он долго над ней работал, оттачивая каждую деталь. Ковбой на лошади с ружьем. Рука на уровне плеча, чтобы удобнее было целиться. В полной боевой готовности. Лошадь великолепна, чуть косит бешеным глазом, а ковбой, приготовившись стрелять на всем скаку, держит голову прямо. Настоящее произведение искусства.

Эта статуэтка очень важна. Твой дед подарил ее мне, когда мне было столько же, сколько тебе сейчас, около десяти. А я отдала ее Томми. У него ничего не было в комнатушке, в которой он жил у мистера Миллера. Кровать да комод, вот и все. Мне хотелось помочь ему как-то заполнить пространство, немного украсить. Коттедж вообще был обставлен очень просто и скромно. А я хотела, чтобы Томми чувствовал себя там как дома. Томми фигурка очень понравилась, он сказал, что точно знает, куда ее поставить. Конечно, я-то думала, что она будет у него в комнате, — но когда я пришла к нему в следующий раз, то, к своему удивлению, обнаружила ее на камине в гостиной. Оказалось, Томми вернулся домой со статуэткой, мистер Миллер похвалил ее, и в результате Томми предложил ему поставить ее на каминную полку, чтобы она им обоим составила компанию.

У них были прекрасные отношения. Старик был безобиден, просто хотел, чтобы его оставили в покое. В нем совсем не было жестокости. И да, Томми был вспыльчивым, с характером, но его доброта всегда побеждала. Он никак не мог сделать того, в чем его обвиняла полиция.

Зара

На меня произвело впечатление, но не шокировало, что Клодин смухлевала, чтобы я получила лучший номер. Я, правда, не думала, что она пойдет на такое, ведь до последнего момента она так серьезно относилась к любой мелочи, касающейся «Тайного Санты». Она вся была заточена под одну цель — продать мне дом. И поначалу не очень-то демонстрировала свою истинную сущность. Прикольно было обнаружить, что она не такая уж правильная. Не такая уж правильная. Ха! Сказать, что это мягко сказано, — ничего не сказать!

К тому моменту как мы начали игру, Пип вернулась к Генри. Свернулась у него на коленях. И весь вечер она так и курсировала между нами.

Печенья были выложены на многоярусных подносах, прямо как на английском чаепитии. Безе, мои любимые. Как и Генри, проштудировавший мое интервью «Роллинг Стоун», — ясное дело, все приготовили домашнее задание. Я, например, больше всего обожаю с соленой карамелью. Как они тают во рту. Их и жевать-то незачем. Они просто… растворяются. Убийственно вкусно! Я слопала четыре штуки и одну еще скормила Пип.

Джек Альпайн вытянул первый номер. Он приблизился к столу и обошел его, изучая подарки со всех сторон. И выбрал коробку, обтянутую кожей, с тисненым бантом сверху.

— Выглядит симпатично, — сказал он. Открыл он ее с трудом. Не за что было ухватиться. Ну понятно, он-то привык больше топором орудовать. Наблюдать за ним было суперувлекательно. Как будто смотришь эти видео, знаете, где люди разворачивают подарки, только в прямом эфире! (Это моя вторая страсть на «Ютьюбе», после клипов Клодин Лонже, поющей на шоу Энди Уильямса.) Внутри коробки оказался маленький стеклянный футляр. Джек приподнял крышку и озадаченно посмотрел на своего брата. Тот лишь плечами пожал.

— Это пряжка для ремня от «Гуччи»! — воскликнула миссис Тигельман. Сразу стало понятно, что она ее и принесла. Думаю, она никогда еще не испытывала такого оживления.

— Не волнуйся, Зара, — сказала Клодин. — В Аспене есть магазин «Гуччи» на Галена-стрит. — А вот это, кстати, была полезная информация.

У Элис был второй номер. И она немедленно забрала у Джека пряжку. При этом все вопили так, будто она как минимум машину у него стащила. Это было весело. Даже я включилась.

Поэтому Джек снова пошел. Обратно к столу. Взял другой подарок. Этот был намного больше, совершенно точно не ювелирка, коробка была завернута в хрустящую красную бумагу. И открылась намного быстрее. Там был какой-то чудной прибор. Джек вынул его из коробки и поднял, чтобы всем было видно.

— Настоящий морской компас из чистого золота! — закричал капитан Тигельман. Пока что им всем не особенно-то удавалось скрывать, кто что купил.

И Стив сразу такой: «Что, реально золото?»

А капитан ему:

— Реально, как инфаркт. — И тут миссис Тигельман пихнула его локтем в бок, а сама виновато посмотрела на Генри. На что Клодин спокойно отозвалась:

— Не волнуйтесь, это был не инфаркт.

— Мне нравится, — сказал Джек и сжал компас в руке. — А вы все, пожалуйста, просто забудьте про него, и все.

Третьей была миссис Тигельман. Она не спешила, и только громко жаловалась, что ей достался один из первых номеров, и вообще, была на взводе. Клодин воспользовалась моментом, чтобы напомнить всем, что если у кого-то украдут подарок, то будет еще один шанс выбрать себе второй — только чуть позже. В этом красота правил. Игра со вторым шансом. Что ж, может, и так.

Миссис Тигельман направилась прямо к самой большой коробке на столе. Почему-то я не удивилась. Она была три фута в высоту и два в ширину. Простая зеленая бумага и традиционная красная лента посередине. Подарок был почти с нее высотой. Она подхватила его и, обрадовавшись, что он оказался легким, поползла обратно на свое место. И в этот момент я заметила, как Джулс флиртует с Генри. Она постоянно находила предлоги, чтобы дотронуться до его колена. По-моему, это был односторонний флирт, что всегда выглядит странно. В итоге Клодин вмешалась, довольно резко попросив Генри помочь миссис Тигельман. Тон у нее был неприятный, но, похоже, он к такому привык, судя по тому, как быстро он вскочил.

— Ерунда, — сказала миссис Тигельман. Она уже почти закончила, ее маленькие ручки так и мелькали, разрывая бумагу ногтями, больше напоминавшими коготки. Коробка открылась моментально — и в ней оказалась еще одна. Миссис Тигельман открыла и ее — показалась следующая. Я пошутила, что этот подарок, наверное, принес Генри, — с его-то любовью к тайным комнатам и секретным проходам. Наконец, в четвертой по счету коробке миссис Тигельман обнаружила длинный конверт. Немного перебор, на мой взгляд. Она открыла конверт — там был подарочный сертификат. Миссис Тигельман ахнула, словно вдруг обрела потерянного брата или что-то в этом роде.

— Нет, этого не может быть, — прошептала она. — Он настоящий?

Все вокруг стали скандировать: скажи нам, скажи нам!

— Комплекс процедур в «Ремеде Спа», — восхищенно объявила миссис Тигельман. Понятно, такие, как она, вечно охотятся за последними новинками в косметико-оздоровительной области.

— Туда входит передовой элитный пилинг, — сообщил Напряженный Джон. Миссис Тигельман заявила, что счастлива, а капитан Тигельман заверил ее, что она выглядит не старше сорока, и скормил ей крабкейк. Готова поспорить, что дома они постоянно подкармливают друг друга.

Следующей была очередь Генри. Он выбрал маленькую, темно-зеленую коробочку, перевязанную белой ленточкой. Стараясь побыстрее избавиться от всеобщего внимания, он сразу ее открыл. Внутри был черный бархатный мешочек, из которого выпала пара игральных костей.

— Красота, — сказал он, демонстрируя их гостям. — Аспенское серебро?

— Я бы сказала, да, — ответила Рашида. — Хотя не знаю, конечно.

Потом Бобби Альпайн, который выглядел так же, как его брат, только чуть моложе, не теряя времени, украл кости у Генри.

— Будет чем заняться на стройке в обеденный перерыв, — пошутил он. Генри снова выбрал подарок, и по его первой реакции мне показалось, что он сорвал банк.

— Вы только посмотрите! — Похоже, он был почти счастлив. — Целый день рыбалки на реке Роринг Форк, да еще с опытным проводником.

Бобби предложил поменяться обратно, но Генри решительно отказался. Но затем Стив гордо сообщил, что это был один из лучших местных проводников. И тогда Генри отдал подарок Бобби и забрал кости. Не уверена, что так можно, но никто не возражал. Потрясающе, сколько всего нового я узнала про отношения этих людей. У меня было подозрение, что между Генри и Стивом пробежала черная кошка, и поведение Генри только подтвердило мою догадку. Но я-то думала, что речь шла о какой-то сорванной сделке или о чем-то в этом роде. Мне и в голову не могло прийти, что у Клодин был роман со Стивом. Ведь он был такой противный и банальный, а Генри — такой красивый и милый.

Следующей вскочила Луиза, схватила подарок и выудила из коробки прекрасный гобелен. Я все ждала, что кто-нибудь объяснит, откуда он. И вдруг из угла комнаты раздался голос Дейва: «Похоже, это португальская штука». Он выглядел смущенным, как будто стеснялся. Кивнул мне с извиняющимся видом и продолжил стоически подпирать стену. Никто не подтвердил и не опроверг его утверждения. Все-таки они немного исправились, потому что я понятия не имела, кто это принес.

Стоит заметить, что Клодин сразу собирала всю оберточную бумагу, как только открывались подарки. И как раз в тот момент, как она собиралась забрать Луизину, Пип решила пошалить и вцепилась в нее. Они поиграли немного в перетягивание каната — Пип была в восторге. Чего нельзя было сказать о Клодин, которая в итоге, решительно дернув, выиграла борьбу. Выглядело это странно, но я решила промолчать. А что я, собственно, могла сделать — велеть ей быть повежливей с моей собакой? В конце концов, она организовала этот вечер в рекордные сроки, по моей просьбе. И все было прекрасно. Но что-то говорило мне, что расслабляться не стоит.

Может, вам покажется странным то, что я хочу сказать. Но сейчас, по прошествии времени, мне иногда нравится представлять тот вечер с точки зрения Клодин.

Это же безумие какое-то.

Представляете себя на ее месте? Не знать, что тебе осталось всего несколько минут до наступления полнейшего хаоса? Думать, что ты в безопасности от правды, — и тут же получить эту правду в лицо? Это все очень печально, но не романтично. Не так, как у Клодин Лонже было со Спайдером. По крайней мере, та Клодин все время точно знала, что делала. Ждала полицию. Сама же их и вызвала. Знала, что ей придется отвечать. Предстать перед судом. Ну, то есть я понимаю, что она, скорее всего, не думала об этом в тот момент, как нажимала на курок, стреляя в Спайдера, но это сидело где-то в подсознании. Она была не дура. Две Клодин очень отличались друг от друга.

Я стала отвлекаться, мне уже хотелось, чтобы игра двигалась побыстрее.

— У кого счастливый седьмой номер? — спросила Клодин.

И тогда встала Натали и пошла к столу.

Генри

Он все не мог отвести глаз от Стива. В последний раз так близко Генри видел это лицо много лет назад. Оно было похоже на старую перчатку для софтбола. Он постарел. Хорошо. В нем появилась какая-то слабость, которую не могла скрыть даже его бравада. Тоже хорошо. Генри не удивила ревность, которую он почувствовал, а вот маленький всплеск сочувствия к старинному сопернику — удивил. Порой ему трудно было упрекнуть Стива в том, что тот влюбился в Клодин. Она была неотразима, особенно тогда. Она была прямо как Аспен — красива снаружи, но опасна внутри. Стив почувствовал на себе его взгляд, и Генри быстро отвернулся. Сочувствие вскоре иссякло и сменилось тошнотой.

Иногда он задумывался, а что бы было, если бы он так никогда и не привез Клодин сюда, посмотреть на эту землю. Если бы они построили свой первый дом на берегу реки. Или на лугу. На участке меньшего размера. Вся жизнь пошла бы по-другому. Бросил бы он тогда пить? Об этом он никогда не думал. Случилось бы что-нибудь еще, из-за чего бы он завязал? Он пил тогда так много — ему трудно было представить, что он смог бы остановиться сам, без сильного толчка извне.

Натали выбрала большую прямоугольную коробку. Она казалась чуть скромнее, чем остальные. Не было банта. По тому, как она ее несла, было ясно, что подарок был тяжелый. По традиции этого вечера Натали тоже долго возилась, открывая коробку. От профессиональной упаковки труднее избавиться, они не жалеют скотча. Генри уже собирался помочь ей, чтобы Клодин опять не рявкнула на него, но Бобби оказался ближе и предложил ей свой «Лезерман»[26]. Она с благодарностью им воспользовалась. Кромсая картон, Натали наткнулась на слой пенопласта. Лезвие с неприятным звуком скользнуло по нему. Наконец она вскрыла коробку и потянула за пенопласт. Со скрипом вытянула его наружу, белые куски разлетелись по полу. Натали разорвала обертку и обеими руками вынула статуэтку. Темно-бронзовую, примерно дюймов десять в высоту. Ковбой на лошади, ружье на уровне глаз, лицо сосредоточено на цели.

— Одинокий рейнджер? — пошутила Рашида.

Клодин издала странный звук, который Генри никогда раньше не слышал. Бокал с красным вином выпал из ее руки, разбился на полу, и струйка вина быстро потекла к белому ковру.

Клодин

Клодин нашла землю, и сразу все изменилось. В последовавшие несколько месяцев она стала раз в неделю навещать мистера Миллера. Сначала она привозила ему маленькие подарочки — баночки местного меда, домашний зефир в шоколаде, мешочки с сушеным розмарином. Клодин не ожидала от него любезности. Генри описал его как злобного старикашку, спрятавшегося от людей в горах. На самом деле все было совсем не так. Мистер Миллер был застенчив. Говорил: «Спасибо, не стоило», принимал ее подношения и закрывал дверь. Вежливо.

Но однажды вместо мистера Миллера ей открыл молодой парень.

— Спасибо, не стоило, — сказал он вместо приветствия.

— Ух ты, добрый день! — сказала она. — А ты кто такой?

— Нет. Это вы кто такая? — Его взгляд и тон говорили сами за себя. Ей были тут не рады. — Здесь ничего не продается. Уходите. Если вы появитесь тут еще раз, мне придется вызвать полицию. Считайте, что я вас предупредил.

Клодин это не остановило. Только укрепило в намерении добиться своего. Заставило удвоить усилия. Она сменила свой рабочий гардероб, состоящий из туфель на высоком каблуке, приталенных блузок и обтягивающих брюк, на резиновые сапоги и джинсы с футболками, — попытка выглядеть грубее, стать похожей на них. Она приносила больше подарков, и дары ее стали лучше и разнообразнее. Копченый лосось, редкие марки джина, антикварная доска для игры в криббедж[27]. Но реакция парня не изменилась.

Вон с нашей земли.

Прекратите сюда ездить.

Я вызову полицию.

Однажды Клодин постучала в дверь, держа в руках старинную жестяную коробку со свежими шоколадными печеньями. И вдруг сзади раздался резкий свист, заставивший ее подскочить на месте. Обернувшись, Клодин оказалась лицом к лицу с парнем, который, как она теперь понимала, здесь жил и работал.

— Ты меня напугал, — улыбнулась она. — Мистер Миллер дома? Я принесла ему вкуснейшие печенья…

— Вы здесь в последний раз, — сказал он. С каждой встречей он становился все смелее. Подходил все ближе. Отмыть его, купить ему костюм — и будет очень даже ничего. Сильный, высокий, глаза с поволокой, вполне себе секси. У его ног стояло охотничье ружье. Грязные пальцы сжимали ствол. От него пахло коровами. Запах грязи, навоза и смерти. — Он не станет продавать. Что еще вам не понятно?

— Да ладно тебе. Кто откажется от сладкой вкусняшки к чаю? Свежее печенье, только и всего.

— Вы меня не слышите, — сказал он и подошел на шаг ближе.

— А еще я принесла для мистера Миллера несколько проспектов, просто посмотреть. Там разные предложения, как провести остаток жизни в покое и довольствии. Удивительные по красоте места, между прочим.

— Уходите отсюда немедленно.

Клодин открыла жестяную крышку.

— Хочешь печенье? Если мистер Миллер не хочет меня видеть, он сам может мне об этом сказать. Мы с ним прекрасно ладим, и я знаю, что гости к нему ходят нечасто. Ему должно быть здесь очень одиноко.

Молодой фермер поднял ружье и повесил себе на плечо, но Клодин не собиралась поддаваться на его угрозы.

— Знаешь что. Я просто оставлю ему это печенье вот тут, на крыльце.

Она пожелала ему хорошего дня и уже подходила к машине, когда ее оглушил выстрел. Сверху посыпались обломки печенья и куски жестяной банки. Подонок разнес выстрелом ее подарок, словно глиняную мишень.

Генри

Клодин превратила столовую в военный кабинет — имущественные акты и контуры границ участка, прогнозы погоды и образцы тканей. Она и мысли не допускала, что они не получат желанную землю. Если Билл Гейтс и Пол Аллен могли работать из гаража, они смогут работать из дома. Генри был не против такой экономии, они оба питались ее энергией, кофе и вареными яйцами (поваром Клодин была так себе). Его все устраивало, пусть будет так, как она хочет, в отличие от Клодин его не интересовал бизнес. Он предпочитал заниматься реальным делом. Создавать идеальный дом. Дом.

Единственным препятствием было его пьянство. Он не стал меньше пить. Наоборот, из привычки алкоголь превратился в зависимость.

Да, ее роман закончился. Но они ни разу не поговорили об этом. И это был их общий выбор — перевернуть страницу и с головой окунуться в новую стадию их жизни под названием «Кэлхун+Кэлхун». И тем не менее он никогда не забывал про Стива. Жить в городе с населением менее семи тысяч человек означало постоянно со всеми сталкиваться. Вероятность повсеместно встречать знакомых чуть уменьшалась в разгар туристического сезона, когда население раздувалось до 25 тысяч. Однако при большом желании можно было постараться, чтобы этого не случалось вовсе. А желание у него было. И Генри удавалось избегать Стива. Чтобы не чувствовать себя ничтожеством. Бездарным неудачником с неверной женой, который до сих пор ездит на той же машине, что и в старшей школе. Он не собирался подвергать себя такому унижению. Отрадное оцепенение, наступавшее с каждым бокалом, приглушало ярость, которая скапливалась, если он думал об этом достаточно долго.

Он знал, что Клодин слишком часто ездила к мистеру Миллеру. Она была уверена, что сможет убедить его смириться. Ее план состоял в том, чтобы доказать ему, что в его возрасте (а старику было под девяносто) земля становится скорее обузой, нежели чем-то еще. Разве симпатичная квартира со всеми удобствами — не лучшее место, где стоит провести остаток своих дней? Продай землю и купи себе комфорт.

Генри считал ее квест чем-то вроде временного помешательства. Которое рано или поздно пройдет. Она не понимала этих людей. Их не интересовали комфорт и деньги. Нельзя было всерьез ожидать, что она сможет уговорить сдаться того, кто всю жизнь прожил в этом коттедже, на этой земле. Даже если она применит всю свою силу убеждения, а она у Клодин была велика. Генри продолжал надеяться, что Клодин просто найдет другой участок во время одной из своих героических поездок. У него все было уже почти готово, и он с нетерпением ждал, когда можно будет внести последние изменения в проект в соответствии с особенностями участка. Он не собирался спорить с Клодин, но и не хотел, чтобы она чувствовала себя проигравшей. Во всем было виновато упрямство мистера Миллера, а не ее непрофессионализм.

— Мне кажется, ему просто нравится этот коттедж, Клодин.

— Далеко не всем нравится отсутствие перемен — вечно одно и то же, день за днем, день за днем. Не всем же быть такими, как ты. Ты продолжай заниматься дизайном. А я достану землю.

В последнее время в ее разговорах с ним все чаще стали появляться незаслуженные упреки. Тем утром, например, он встал всего лишь на полчаса позже ее и немедленно получил в лицо едкое: «Надеюсь, ты наконец выспался». Генри сделал вид, что не расслышал. Вино, виски, водка. Теперь уже было все равно. Казалось, ее уколы лишь усиливали вкус. Одержимость превращала Клодин в человека, которого Генри узнавал теперь с трудом. У нее кончились идеи. Каждый раз, когда молодой фермер прогонял ее, она разражалась ругательствами. Генри полюбил эти моменты. Ему нравилось, когда Клодин становилась с ним по-настоящему груба и начинала оскорблять, — тем самым она как бы выдавала ему разрешение пить в любое время дня.

Чаще всего он прятался в закутке для завтрака, за кухней, где обычно работал над чертежами дома. Клодин ожидала, что он вот-вот закончит, и обыкновенно к третьему, четвертому или седьмому бокалу Генри начинал получать удовольствие от работы. Забыв о своей неполноценности, он погружался в мир высоких входных арок и изгибов перил в начале широкой парадной лестницы. В процессе работы он многое про себя понял. Какое огромное значение для него имело свободное движение воздуха. Возможность беспрепятственного прохода из одной комнаты в другую. Он часами выстраивал философию за каждым своим выбором, не обращая внимания на то, что причины были понятны только ему. Сама мысль служила напоминанием, что это было искусство, а не чушь собачья. Работа составляла смысл его жизни. Он подолгу сидел над своими чертежами, размышляя о разнице между сознательным и инстинктивным выбором, признавая, что в жизни оба подхода имели место, а в дизайне — особенно.

И несмотря на то что Генри снова теперь спал в их общей кровати, бывали вечера, когда он так и отключался в своем закутке. Он знал, что пьет слишком много. Это мешало. Мешало и им с Клодин, и его работе. Порой казалось, что он только и ждет, когда Клодин наконец станет от него тошно. Он не мог избавиться от разочарования в себе самом. И все же — все это время, среди всех упреков и оскорблений, которыми она осыпала его, Клодин ни разу не назвала его пьяницей. Ни разу не сказала, что ему надо меньше пить или вообще сделать перерыв. Ни разу не бранила его за пьянство. За разное другое — да, но только не за это. Генри так и не мог понять почему, на протяжении многих лет — до самой последней своей ночи.

Клодин

Вечер, когда произошли убийства, выдался беспокойным.

Рыдая, Клодин распахнула дверь и вбежала в столовую. Генри сидел за обеденным столом и что-то чертил, допивая четвертый «Манхэттен». Он поднял на нее взгляд и выронил карандаш. Ее лицо было в крови. Правый глаз представлял собой театральную смесь розового и красного.

— О господи, что случилось?

— Джонатан Миллер, вот что! — выкрикнула она. Надо было как можно быстрее все правильно объяснить. — Я так много работала, чтобы это случилось. Для нас. И для него! Старалась объяснить ему, насколько ему будет лучше, если он продаст землю.

— Я знаю, знаю, — сказал он, вглядываясь в ее лицо. Она знала, что оно опухало у него на глазах. Она это чувствовала. Рана на голове кровоточила. Из носа сочилась сукровица. Она нашла салфетку и громко высморкалась. Взяв другую, промокнула рану.

Генри опрокинул в себя остаток коктейля. Достал из стакана кубик люда и попытался приложить его к голове Клодин, но она оттолкнула его руку. Она часто и тяжело дышала — пыталась восстановить контроль над собой. У нее кружилась голова. Хотя, стоп, кто из них качался? Она справится. Единственное, что ей оставалось, — перевести дыхание и продолжать.

— Я доехала до коттеджа и оставила машину перед домом. Как всегда. Вышла из машины. Рассчитывала на дружелюбный прием — я думала, он будет рад, что наконец принял решение. Я постучала. И он открыл дверь. Молодого рабочего не было дома. Сначала у меня было хорошее чувство.

Клодин зарыдала сильнее. Все это должно было подействовать на Генри, ведь она никогда не плакала. Когда он протянул руку, чтобы дотронуться до нее, Клодин отпрянула назад.

— Прости, — прошептала она.

Она сползла на пол и села, опершись спиной о диван, не в силах говорить. Только слегла ощупывала голову в разных местах, проверяя, нет ли других ран. Ей нужно было прийти в себя. Он тоже сел на пол. Рядом, молча. И терпеливо ждал, когда она наберется смелости продолжать. Прошло несколько минут, прежде чем Клодин снова заговорила. Она хотела подробно объяснить каждую минуту. Глядя на нее стеклянными глазами, Генри отхлебнул прямо из бутылки.

— Он выглядел по-другому…

Она остановилась. Еще одна салфетка. Снова высморкалась.

— Я думала, он собирается мне сказать: «Я подумал о том, что ты предлагаешь, я «за»! Прости, что думал так долго». Но он смотрел в пол, а когда он поднял взгляд… когда он поднял взгляд, он обозвал меня сукой и ударил по лицу. — Она повернулась к нему боком, чтобы он лучше рассмотрел. — Видишь отпечаток его руки?

Генри подвинулся, покачнувшись, распространяя вокруг запах виски. Она взяла салфетку и на этот раз разрешила ему осторожно прижать ее к своему виску.

— Нет отпечатка. А потом?

— Он снова меня ударил, и я отлетела к стене. Это было ужасно, мои губы… я закричала… закричала…

Он смотрел на нее не моргая.

— Я сама во всем виновата. Ты был прав. Надо было давно отказаться…

Он снова глотнул из бутылки.

— Вот скотина! Скотина, скотина, скотина, скотина…

— В общем, я убежала.

Слезы снова потекли по ее щекам.

— Еле добралась до двери, оттолкнула его и побежала. Никогда в жизни я так быстро не бегала. Я не оглядывалась. Завела машину и поехала сразу домой. — Ее била дрожь.

Его лицо передернуло, он сидел и все потирал руки, словно пытался развести огонь. А потом издал вопль, наполнивший комнату:

— Я звоню в полицию.

— Нет, мы не можем. Я думала об этом. Не надо. Пожалуйста. Полиция встанет на его сторону. Он скажет, что я зашла на его собственность и что он много раз прогонял меня. И если будет скандал, то нашей компании наступит конец еще до того, как мы успеем начать. Ты знаешь, что богатые клиенты, которые нам нужны, не любят драмы такого рода.

— Тогда я поеду туда, — сказал Генри. — Ему не сойдет это с рук.

Он попытался встать, но потерял равновесие и снова упал. Прошло несколько секунд, прежде чем он все-таки встал. Это было его обычное состояние поздним вечером. Как правило, к этому времени он как раз отключался в своем закутке. Встав на ноги, он схватил ключи от машины.

— Нет, Генри, — сказала Клодин. — Ты не можешь вести машину. Не хватало еще, чтобы ты попал в аварию.

— Хрен с ним, тогда я пойду пешком.

— Не смеши меня. Ты до завтра будешь туда идти. Пожалуйста. Останься здесь со мной. Оставь. Я получила урок. Мы найдем другую землю.

— Клодин, пешком или нет, но я вернусь туда сегодня!

Она поняла, что он говорил серьезно.

— Хорошо, — согласилась она. — Я тебя отвезу. Но я останусь в машине. Я не хочу больше видеть этого человека. Никогда.

— Тебе не придется, — сказал он, подхватил бутылку и направился к двери.

Генри

Он проснулся, ничего не помня о том, как попал в постель накануне вечером. Но он лежал в кровати. Генри разлепил пересохшие губы. Во рту было сухо. Знакомый звон в ушах. Чувство благодарности охватило его, когда он увидел прохладную синеву одеяла, и он натянул его на голову. Его кокон. Уютная прохлада наволочки на щеке. Он повернулся посмотреть, рядом ли Клодин.

Ее не было.

Выдрав себя из кровати, он дотащился до кухни. Она сидела, прислонившись к раковине, раскрытая газета лежала у нее на лице.

— Доброе утро, — сказал он хрипло. — Будешь кофе?

Она опустила газету, и он увидел. Ее лицо. Подсохшую кровь. Заплывший глаз. Он понял, что она плакала. Она держала в руках газету, не читая ее. Только сильнее сжимала. Он открыл рот, но голос пропал. Он не издал ни звука. Клодин назвала его по имени. Или произнесла что-то похожее. Когда он подошел к ней, все его существо уже было охвачено ужасом. Она положила газету на стол. Фотография Джонатана Миллера. Заголовок:

ДВОЙНОЕ УБИЙСТВО В АСПЕНЕ

Вчера, ранним вечером, аспенский долгожитель Джонатан Миллер, владелец ранчо «Миллер Кеттл», а также Томас Джеймс Кук, который, насколько нам известно, работал на «Миллер Кеттл», были найдены мертвыми в доме мистера Миллера. Расследуется убийство. В настоящее время мы не располагаем никакими другими сведениями, однако городской отдел полиции открыл горячую линию на случай, если у вас есть любая дополнительная информация, касающаяся этого преступления.

Это было невозможно.

Подгоняя собственные мысли, он пытался вспомнить.

Они ехали в машине?

Стоп, что-то было еще, до машины… да… Клодин пришла домой. В слезах. В крови. Он ее избил. Миллер. Воспоминания возвращались вспышками. Он сидел в пассажирском кресле, Клодин вела машину. Да, так и было. До самого коттеджа. Они ехали, и он орал, кем, на хрен, Джонатан Миллер себя возомнил. Генри вспомнил, что был сильно возбужден. И получал удовольствие от происходящего. От того, что можно было наконец сердиться на что-то новое. Он так устал от старой причины, измены, из-за которой они чуть не потеряли друг друга. Холодный воздух из открытого окна взбодрил его, и чем дальше они ехали, тем злее он становился. Он пил виски прямо из бутылки, которую прихватил с собой. Потом… что было потом? Он рылся в своей памяти, но ничего не мог вспомнить.

— Клодин?

Ее взгляд объяснил ему все. В нем слились ужас, сострадание и изумление.

Генри снова посмотрел в газету. В заметке говорилось, что мистер Миллер был забит до смерти. Чудовищное преступление. Там был еще этот парень, помощник с ранчо, Томас Джеймс Кук, который работал там последние шесть месяцев. Обоих нашли мертвыми в коттедже. Полиция воздерживалась от комментариев, расследование продолжалось.

— Генри.

Она была в шелковом халате, который он подарил ей сто лет назад, длинном, розовом, до полу. Что могло быть не так, когда она выглядела так прекрасно. Но он знал, что-то было ужасно, нестерпимо, не так.

— Генри, что ты помнишь?

Птицы, фанаты весеннего утра, распелись за окном вовсю.

— Генри?

— Я помню, как ты пришла домой. Помню, как мы ехали в машине.

— А потом?

— Все. Это все.

— Ты, видимо, подавляешь эти воспоминания, — сказала Клодин. — Так бывает, когда человек в шоке.

— Что я сделал, Клодин?

— Ты был очень смелым.

— Скажи мне, что я сделал.

— Ты вошел и стал кричать. И драться. Защищать меня. Ты его толкнул. Он споткнулся и упал. А потом встал и ударил тебя. У тебя должна теперь болеть челюсть, это был настоящий двойной удар.

Генри дотронулся до своей челюсти. Он ничего не чувствовал, но Клодин была права. Это шок. У него онемело все тело.

— А потом он схватил ружье, — продолжала Клодин. — Прежде чем он успел нацелить его на тебя, ты схватил первое, что попалось под руку, чтобы защититься, чтобы защитить меня. Статуэтку с каминной полки.

Не может быть, чтобы все это произошло с ним.

— Я пыталась тебя остановить — после того как ты пару раз его ударил. Я закричала, чтобы ты опустил статуэтку. Но ты не слышал. Ты был словно в трансе. Я уверена, поэтому и появился второй — из-за криков. Наверное, он вернулся, пока я ездила домой. Он прибежал из дальней комнаты. Видимо, он спал, потому что был в одних трусах. Он увидел ружье на полу и ринулся к нему. У тебя не было времени подумать. Ты схватил ружье, наставил на него и нажал на курок. У тебя не было выбора. Ты понимаешь меня, Генри? У тебя не было выбора. Он бы убил нас обоих. И сейчас мы были бы мертвы. Ты спас нас.

Он был в ужасе от того, что сделал. Но еще ужаснее было то, что он этим гордился. Никогда он не думал, что способен убить другое человеческое существо. Это заставило его понять, как мало человек себя знает. Ты думаешь, что представляешь, кто ты такой и как будешь реагировать в определенной ситуации, и тут твоя истинная натура берет верх, и ты превращаешься в кого-то совершенно другого. Не в кого-то — во что-то. В животное. В организм. У которого нет мыслей, только реакция. В подобной ситуации, думал Генри, он бы убежал или просто оцепенел. Ведь он был пьяница. И рогоносец. Таким он себя видел. Но это была неправда. Он был боец. И он остался в живых.

Но превращение было временным. Теперь, в мягком свете аспенского утра, все еще пьяный, Генри снова стал собой, и этот человек был готов ответить за свои действия.

Он снял телефонную трубку.

— Кому ты звонишь? — спросила Клодин.

— В полицию, — ответил Генри.

— Нет! — закричала Клодин и вырвала трубку у него из рук.

— Что значит «нет»? Мы должны рассказать им, что случилось. Они поймут. Ты же сама сказала, я защищал нас.

— Но ты вошел в его дом, Генри. Они могут сказать, что ты первый начал. Они могут сказать, что это он защищался. И то же самое про другого парня.

— Ну да, но он ударил тебя, Клодин! Он избил тебя! Копы поймут, зачем я туда пошел.

— Может быть, — сказала Клодин, — но это еще не все.

— Что ты имеешь в виду? — спросил Генри.

— Ты был пьян. Еле держался на ногах. Я посадила тебя в машину и вернулась. Все исправить. Там повсюду были твои следы и отпечатки. Полиции понадобится версия. Правдоподобная версия. Большинство убийц знакомы со своими жертвами, так что это будет естественный вывод. Они поубивали друг друга. Опасно пускать к себе в дом чужих людей. Мистер Миллер рискнул, приютил у себя своего работника — и все кончилось трагедией.

Что она говорила?

— Я все продумала. Где они должны были стоять. Где должны были упасть. Что в доме пострадало от предшествовавшей борьбы. Единственное заключение будет такое: они поспорили, и наемный работник попытался убить старика статуэткой с ковбоем на лошади. И ему это удалось. Но перед смертью старик успел выстрелить. И одного выстрела хватило, чтобы прикончить парня. Оба мертвы, никто никого не будет обвинять.

Что она говорила?

— Я протерла дверные ручки, поверхности стола, словом, все, до чего мы потенциально могли дотронуться, старым шарфом от «Эрмес», который откопала когда-то на барахолке. К тому моменту, как я закончила, там не осталось наших следов. Я сожгла нашу одежду в камине, как только мы вернулись домой. Это будет только наш с тобой секрет.

Что она говорила?

— Ты спас меня, Генри. А я спасла тебя. Теперь мы оба виновны. И если кто-нибудь об этом узнает, нам обоим придется платить. Разве ты не понимаешь? Мы не можем допустить, чтобы все вот так закончилось, — сейчас, когда все только начинается.

Клодин

Важно было рассказать ему все в деталях. Его последнее воспоминание — проезд в машине — будет его преследовать. Клодин это знала. И чем больше она сможет заполнить последовавшую пустоту, тем лучше.

Генри побежал в ванную и едва успел добежать, как его стошнило.

— У нас не было выбора. — Клодин пошла за ним. Она все продумала. Большинство хранителей секретов рано или поздно кому-нибудь да доверяются. Потребность признаться растет, с правдой невозможно смириться, это испытание даже для холодного сердца. Чтобы секрет сохранился, о нем нужно заботиться, оберегать, а то хранитель ненароком найдет способ избавиться от накопившегося стресса и выдаст и себя, и свои тайны, сам того не подозревая.

Она сказала ему, что с ними такого не случится. Они были из другого теста и знали, что делали. «Думай об этом как о насекомом в банке, — объясняла она Генри. — Если в банке нет дырок, насекомое непременно будет биться о стенки, отчаянно пытаясь вырваться, подышать. А теперь представь себе, что в крышке есть маленькая дырочка. Насекомое успокоится, у него есть воздух. Мы с тобой станем тем самым воздухом друг для друга».

О чем она не стала ему говорить, так это о том, что она была уверена, случившееся пойдет на пользу компании «Кэлхун+Кэлхун». Никто не захочет землю, связанную с таким чудовищным преступлением, а у мистера Миллера не было наследников. Если она сыграет правильно, они смогут приобрести ее за бесценок на аукционе. Можно будет использовать контакты Кевина и Джерри в городе, чтобы облегчить процесс. Генри в любом случае понадобится больше года, чтобы построить дом, особенно если им не удастся залить фундамент до холодов. А к тому времени проклятие, повисшее над этой землей, существенно потускнеет.

В последовавшие несколько дней связь, существовавшая между ними, была сильна как никогда. Их брак никогда не был крепче. Если раньше только у Клодин была своя тайна, то теперь их объединял общий секрет. И интимная жизнь наладилась и стала лучше, чем даже в первые месяцы их романа. Теперь Генри доминировал в спальне — чего раньше с ним не случалось. Конечно, этому способствовал тот факт, что он бросил пить, — алкоголь, без сомнения, подавлял его сексуальную активность. Хотя Клодин догадывалась, что произошедшая с ним метаморфоза отчасти объяснялась «эффектом» Бонни и Клайда — дикость преступления и тот факт, что они смогли уйти от наказания, были сильнейшим афродизиаком.

Разумеется, Генри все равно не был уверен, что им удастся избежать последствий, и жил в постоянной тревоге и страхе, что полиция может в любой момент постучать им в дверь. Первые несколько дней отчеты о расследовании в «Аспен таймс» не сходили с первой полосы.

Появились подробности про работника. Его звали Томас Джеймс Кук. Он был родом из Калифорнии. Ему было двадцать восемь лет, столько же, сколько Генри. По словам его родителей, последние несколько лет он путешествовал по западным штатам, где нанимался на сезонные работы. Никто не знал, когда он приехал в Аспен и сколько времени работал и жил у мистера Миллера. У него никогда не было проблем с полицией. Молодой, трудолюбивый, несчастливый, мертвый. Оказаться в неудачном месте в неудачный момент — паршивая причина смерти.

Вскоре отчеты стали короче и ушли с первых страниц газеты. Ко второй неделе они перестали выходить каждый день. В преступлении не было ничего настолько сенсационного, чтобы постоянно говорить о нем в новостях. То ли дело история той французской певички, которая убила своего бойфренда-лыжника и о которой, едва переехав в Аспен, Клодин слышала всякий раз, как люди узнавали ее имя. Здесь же не было ни романа, ни финансового скандала. Просто двое несчастных, одиноких мужчин, живших невесть где.

Потом, через девять дней после убийств, наконец появились новости, которых она ждала.

СЕЗОННЫЙ РАБОТНИК ВИНОВЕН В УБИЙСТВЕ АСПЕНСКОГО ДОЛГОЖИТЕЛЯ

Полиция установила, что Джонатан Миллер, 84 года, родом из Аспена, штат Колорадо, был убит своим помощником, Томасом Джеймсом Куком, 28 лет, постоянный адрес неизвестен. В среду вечером, находясь в собственной гостиной, мистер Миллер был забит до смерти тяжелым предметом. Мистер Кук был также убит в завязавшейся драке. Полиция пришла к выводу, что мистер Миллер смертельно ранил мистера Кука выстрелом из охотничьего ружья, из последних сил пытаясь защититься от побоев. Оба мужчины были найдены мертвыми на месте преступления. Полиция не смогла определить мотив, хотя предположительно между хозяином и работником возник спор, который обернулся насилием.

Генри

На следующее утро после убийств Генри поклялся себе, что навсегда бросит пить. Он собрал все бутылки виски, опустошил их в раковину на кухне и выбросил в мусор. Два человека были мертвы из-за него. Генри Кэлхун — убийца. Так не могло продолжаться, он должен был стать кем-то другим, кем-то новым, чтобы убежать от самого себя. И Генри посвятил себя искусству самодисциплины, отказывая себе в единственном средстве, которое помогло бы ему все забыть. Всем существом стремясь напиться и отключиться от реальности, он вместо этого все возвращался в памяти в то утро, снова и снова перечитывал газетные строчки. Слышал голос Клодин, объяснявшей ему, что случилось. Он совершил нечто, чему нет прощения. Сосредоточившись на тяжести, появившейся где-то в районе живота, от которой он так и не избавится до конца жизни, Генри старался существовать в пространстве внутренней боли — до тех пор, пока она не поглотила потребность выпить. Это было мучительно, но трезвость была наказанием, которое он заслужил. Он приветствовал боль и тошноту. Только эти ощущения были уместны.

Как можно забыть совершенное преступление? Что еще он натворил за последние несколько лет беспробудного пьянства? Сколько раз он обнаруживал необъяснимые порезы и синяки на руках и ногах после ночных загулов? И это еще не все, он терял где-то одежду, кошельки, телефоны. Он не мог справиться с потоком самых неправдоподобных и нелепых мыслей. Сколько было других? Скольких еще он убил и забыл об этом? Может быть, он был серийным маньяком и даже не знал об этом.

В первые несколько месяцев трезвости желание выпить возникало у Генри каждый день в одно и то же время, словно по часам. Он сидел на балконе, медленно вдыхая горный воздух. Как правило, открывавшийся вид успокаивал его. Квартира у них была небольшая, но солнечная. Окна выходили на юг. Стремясь заполнить часы, ранее занятые выпивкой, он стал покупать всевозможные растения. Зелень их листьев, чистота кислорода, который они давали, усиливали чувство покоя. Генри пытался сосредоточиться на своих новых отношениях с объектами, с природой. Весенние деревья были похожи на негатив пленки, стволы и ветки белели, словно кости, но вот-вот появятся листья, он знал, трансформация уже началась.

Кроме того, Генри стал замечать деловую активность и целеустремленность Клодин. Пока он пил, она работала, готовила компанию к их первой большой продаже. Он был ужасным деловым партнером, теперь Генри понимал это. И несмотря ни на что, она всегда была рядом с ним. Верила в его талант. В их будущее. Пока он варился в жалости к самому себе, неспособный простить ей роман со Стивом, она удвоила их активы.

Сколько бы он ни пытался вспомнить, какой темной должна была быть кровь, потекшая из головы мистера Миллера, или испуганный взгляд молодого работника, который прибежал на крик, — ничего не получалось. Все, что он помнил, — это свет фар, пока они ехали к коттеджу, как подъехали, подошли к двери. А помнил ли он, как они подошли к двери? Но как только он представлял себя внутри коттеджа, единственное, что он видел, — кровь. Там должно было быть столько крови.

Но однажды все закончилось.

— Генри, она наша. — Широченная улыбка у нее на лице.

— Что наше?

— Земля. Участок официально принадлежит «Кэлхун+Кэлхун».

Он не спросил как. Клодин покрыла убийство. Двойное убийство. После этого, что бы она ни делала, его ничего уже не могло удивить.

— У меня есть для тебя подарок, — сказала Клодин.

Она привела его в гостиную, и там, у окна, стоял винтажный дубовый чертежный стол, перевязанный ярко-красной ленточкой. Он понял. Пришло время.

Генри сел за стол и развернул чертежи, и они никогда больше не говорили об этом.

КЛОДИН

Дыши.

Дыши.

Дыши.

Этого не может быть. Или может? Может. Но как?

Дыши.

Дыши.

Дыши.

Бокал выскользнул у нее из пальцев и разбился.

Генри

На звон разбитого стекла прибежал Дейв, телохранитель Зары.

— Все в порядке, — сказала она ему, быстро подхватив на руки Пип, чтобы собака не наступила на осколки. А потом обратилась ко всем:

— Вечеринка не вечеринка, пока кто-нибудь не прольет вино!

Возможно, Зару и правда не смутило маленькое происшествие — в отличие от Клодин. Генри видел выражение полной беспомощности, застывшее на ее лице. Он знал, что она была в шоке от этой статуэтки. Некрасивой, явно дешевой поделки — полной противоположности подаркам, одобренным Клодин для участия в «Тайном Санте». Ничего, кроме неловкости, она не вызывала. Кто-то специально пытался опозорить Клодин, сорвать игру, высмеять ее перед Зарой. Первым подозреваемым у Генри был Стив. Может быть, рыбацкий сертификат принес все же кто-то другой. А может, это был кто-то из сотрудников, тот, кто пригласил Стива на вечеринку. Или Зара, не до конца уяснившая правила игры. Но кто бы это ни был, Генри пришлось признать, что реакция Клодин была чрезмерной. Она так и стояла, не двигаясь. Потеряв дар речи. Бармен с полотенцем в руке бросился вытирать пролитое вино и подбирать осколки. После этого двое официантов быстро скатали и унесли испачканный ковер. Клодин так и не пошевелилась с тех пор, как выронила бокал, и рука ее так и осталась чуть согнута, как будто она все еще держала его. Закончив уборку, бармен вставил в ее пальцы новый бокал вина. Через тридцать секунд уже все выглядело так, как будто ничего не случилось. Клодин наконец повернула голову и посмотрела на Генри широко открытыми, немигающими глазами. Он не мог вспомнить, когда в последний раз видел ее в таком смятении. По крайней мере, после того как…

— Какой интересный подарок, — высказался Кевин, надеясь прервать затянувшуюся паузу.

— Да, какая интересная вещица, — подхватил Джерри.

— Джулс, кто это принес? — выдавила из себя Клодин.

Джулс посмотрела на нее растерянно, недоумевая, была ли это очередная проверка со стороны хозяйки.

— Я… мне казалось, мы не должны говорить, кто что принес, — ответила она наконец.

— Именно, — поддержал ее Джон. — Это против правил.

— Я устанавливаю правила, — заявила Клодин, — и я хочу знать, кто это принес.

Все молчали. Генри посмотрел на Зару, которая, как и все, казалась ошарашенной и обескураженной неожиданной суровостью в голосе Клодин. Клодин это заметила и моментально постаралась смягчить тон.

— Просто, по-моему, это весьма уникальная вещь, — сказала она. — Поэтому хотелось бы побольше узнать про ее происхождение, чтобы все понимали, с чем имеют дело, если кто-то надумает ее украсть.

Странное молчание продолжалось.

— Это не я принес, — наконец подал голос Джек Альпайн. — Но про нее все же можно кое-что сказать — по тому, как расположены всадник и лошадь. Можно мне на секунду?

Натали передала статуэтку направо. Она пошла по кругу и дошла до Джека.

— Видите, что у лошади одна нога не касается земли? — спросил он. — Это значит, что ковбой или был ранен в бою, или вскоре умер от ран. Если обе передние ноги не касаются земли — значит, всадник погиб в бою.

— Откуда такие сведения? — спросил Стив.

— Смотрел документальный фильм про гражданскую войну, — ответил Джек.

— Брат, мы смотрели вместе, — сказал Бобби. — И по-моему, ты ошибаешься. Две передних ноги не касаются земли — значит, всадник умер после боя.

— Ты уверен? — спросил Джек.

— Абсолютно, — ответил Бобби.

— Натали, ты же была в армии, — сказал Джек. — Можешь сказать, кто из нас прав?

— Да нам особо не рассказывали про историю кавалерии, — ответила Натали.

— А что, в американской армии до сих пор есть кавалерия? — спросила Рашида.

— А что тогда значит, если у лошади все четыре ноги стоят на земле? — спросил Джон. — Значит ли это, что всадник остался жив?

— Если кому-то интересно узнать историю и значение военно-морских сигнальных флажков, — сказал капитан Тигельман, — я буду счастлив ознакомить…

— Хватит! — закричала Клодин, снова заставив гостей замолчать. Даже Пип навострила ушки.

Как это на нее не похоже, думал Генри. Она была неспособна возбуждаться, раздражаться, возмущаться. Она никогда не теряла самообладания, даже в самых тяжелых обстоятельствах. Почему она так завелась из-за этой дурацкой фигурки? Генри вдруг вспомнил о том, как быстро Флинны отказались от покупки дома после той неловкости в ресторане, когда он упал в обморок. Поведение Клодин угрожало сорвать сделку с Зарой и предоставить Стиву возможность украсть у нее бизнес. Генри встал.

— Давайте прервемся на пять минут, освежим напитки, — предложил он. — Можно, пожалуйста, нам услышать музыку?

Как только Франц заиграл Let It Snow, все встали и направились в бар. Генри взял Клодин под руку и увел в противоположном направлении, из гостиной в фойе.

Реакция Клодин превзошла все ожидания. Она сразу узнала статуэтку. Так что все подтвердилось.

* * *

Я была в совершенном отчаянии после убийств. Мне было двадцать два, и я в первый раз полюбила. Единственный раз в жизни. До сих пор у меня не было потерь. У меня ничего и никого не забирали раньше. Я не понимала, что происходит, как это осознать. Не только факт, что его больше нет, но и то, что люди в этом городе считали его убийцей.

Я сказала на работе, что мне нужен отпуск. По утрам у меня едва хватало сил вытащить себя из кровати. Меня все время клонило в сон. Меня тошнило. Я думала, это от горя. Но через пару недель после трагедии я получила новое потрясение: оказалось, я была беременна тобой! Я всегда думала, что человек может быть либо счастлив, либо печален. Что одно означало отсутствие другого. Я не знала, что два состояния могут сосуществовать. И уж, конечно, я не думала, что смогу испытывать оба чувства одновременно с такой интенсивностью. Твой отец был мертв, но теперь я ждала твоего появления в этом мире!

Я никак не могла понять, надо ли мне идти в полицию. Мучилась из-за этого. Единственным человеком, знавшим о нас с Томми, был мистер Миллер. Я ничего не говорила даже родителям, даже сестре — твоей тетке. Что, если бы настоящий убийца узнал про нашу связь и попытался бы убить и меня — убить нас? Но зная, что ты вот-вот родишься, я решила во что бы то ни стало вернуть твоему отцу его доброе имя. Я пошла в полицию и поговорила с детективом, который вел расследование. Я сказала, что они все не так поняли. Что Томми не мог никого обидеть. Мистер Миллер не мог никого обидеть. Это все было невозможно.

Я рассказала ему про нас с Томми — все, что уже рассказала тебе. Дайнер. Наши мечты о путешествиях. Статуэтка. Детектив оживился, когда я упомянула статуэтку. Он хотел, чтобы я рассказала о ней все, что знала, и как она оказалась в коттедже. Я спросила, не ею ли убили мистера Миллера. В газете говорилось только, что его забили до смерти, но не уточнялось чем. Детектив сказал мне, что не имеет права раскрывать подобные сведения, но я поняла, что именно ей. Я заплакала. Если бы я не подарила Томми эту статуэтку, может быть, ничего бы и не случилось. Детектив положил руку мне на плечо и позволил выплакаться.

Успокоившись, я сказала, что у меня есть для них версия. Была одна молодая женщина, о которой мне рассказывал Томми. У нее была короткая стрижка, и она очень стильно одевалась. Она часто приходила в коттедж, пыталась уговорить мистера Миллера продать землю. Эта женщина была очень настойчива. Томми ее все время прогонял. Он рассказал мне, как однажды из ружья расстрелял коробку с печеньем, которую она принесла. Я сказала ему, что это было слишком, но он возразил, что она вызывала у него плохие предчувствия. Однако случай с печеньем ее не испугал. Она возвращалась и возвращалась.

Все это я сообщила детективу. Не сказала только про печенье. Я боялась, что история про Томми, стреляющего из ружья, произведет неправильное впечатление. Но детектив отправил меня домой. На прощанье он сказал: «Мадам, знаете ли вы, сколько человек пыталось выкупить у старика эту землю за все эти годы? Если мы всех их станем подозревать, у нас мест в тюрьме не останется». Нет, у них были все необходимые доказательства. Очевидное дело. Бытовое насилие. Примите наши соболезнования. Идите домой.

Для них Томми был всего лишь работником с ранчо. Еще один сезонник — в глазах чиновников и особенно людей, наделенных властью. Нормального расследования так и не было. Полиции было все равно. Им был не нужен еще один подозреваемый. Никому не хотелось проверять очередную версию. Они просто хотели закрыть поскорее дело и убрать эту историю из газет, чтобы она не распугивала туристов.

Генри

— Что с тобой такое? — спросил он, как только они оказались в фойе.

— Это та самая статуэтка, Генри.

— Какая статуэтка?

— Та, которой ты убил мистера Миллера, — сказала Клодин.

Он ничего не помнил. В газете говорилось только, что старика забили до смерти. Никогда не сообщалось чем, а с места преступления не было никаких фотографий. Это Клодин рассказала ему про статуэтку с ковбоем. Он удивился, почему эта фигурка, когда ее развернули сегодня вечером, ни о чем ему не напомнила. Во-первых, она оказалась намного меньше, чем он себе представлял. Он полагал, она была достаточно велика, чтобы с одного удара расколоть череп старика, словно дыню. Эта же, из «Тайного Санты», была маленькая, чуть больше его ладони. Не может быть, чтобы Миллер погиб от одного удара. Так сколько раз ему пришлось ударить? Два? Три? И каким концом он бил: квадратной подставкой или ковбоем? Застряло ли маленькое острое ружье в черепе мистера Миллера? Пришлось ли ему выдергивать его? Но главная причина, почему этот ковбой не напомнил ему сразу о той статуэтке, заключалась в том, что Клодин утверждала, что их никогда не смогут связать с орудием преступления. Она обещала ему.

Генри прислонился к стене. У него закружилась голова, стало трудно дышать.

— Ты уверена, что это та самая? — спросил он. — Может быть, скульптор сделал целую серию и это другая.

— Не смеши меня, — сказала Клодин.

— А может, это просто невероятное совпадение. Что, если статуэтка в итоге попала в какой-то маленький секонд-хенд-магазинчик и кто-то просто купил и принес ее сегодня, ни о чем не догадываясь?

— Это еще более абсурдное предположение, — отрезала Клодин. — Она была орудием убийства. Частью расследования. Каким образом она могла попасть в магазинчик?

— А что же тогда? — спросил Генри.

— Я не знаю! — огрызнулась Клодин.

У него онемели пальцы. Разве доктор не велел ему позвонить, если начнут неметь пальцы? Или он говорил про всю руку? Нет, это не совпадение. Они пришли в этот дом. Дом на крови. Эта земля — кровавая земля — знает, что они здесь. Как глупо было думать, что они могут вот так запросто снова войти в эту дверь и устроить тут чертову вечеринку! И зачем только Клодин настояла на том, чтобы так испытать судьбу?

— Мы этого заслуживаем, — сказал Генри.

Он был готов во всем признаться.

— Посмотри на меня, — приказала ему Клодин. Она физически развернула его к себе. — Перестань. Возьми себя в руки.

Ее голос звучал теперь по-другому, вернулись ее обычная собранность и уверенность в себе.

— Следующий ход — наш, Генри, и мы должны быть очень осторожны. Давай подумаем, что происходит. Кто-то принес сюда статуэтку. Но прежде чем спрашивать кто, давай спросим себя зачем. Если они знают, что мы сделали, почему не пойти сразу в полицию?

— Нас пытаются шантажировать, — предположил Генри.

— Но почему тогда они не пришли прямо к нам? Для чего заморачиваться с вечеринкой и игрой в «Тайного Санту»? Это слишком мудрено для шантажа. Нет, они не хотят денег. Они хотят увидеть, как мы задергаемся. Они хотят помучить нас. Поэтому: кто из присутствующих нас больше всех ненавидит?

«Нас? — думал Генри. — Почему нас? Может быть, именно тебя хотят уничтожить. Это тебя все одинаково ненавидят. Сотрудники — за то, что ты стерва. За то, что ты постоянно унижаешь их, как, например, с этой тупой игрой. Братья Альпайн ненавидят тебя потому, что ты никогда не ценишь их работу, только указываешь на недочеты. Тигельманы — потому что знают, что ты обобрала их на последнем доме, который они у тебя купили. Кевин и Джерри ненавидят тебя, потому что ты их цинично используешь. Все время просишь помощи с городскими властями — и никогда даже спасибо не скажешь. Стив ненавидит тебя, потому что ты тоже его использовала, а потом бросила. Все ненавидят тебя так, как только могут, Клодин. Все, кроме меня. Так или иначе, но я люблю тебя. И поэтому, видимо, меня ненавидят так же, как тебя. В таком случае, да, я думаю, ты права, когда говоришь «нас».

— Ну, определенно, можно сразу отмести Зару, — сказал Генри. — А также Элис, миссис Тигельман, Джона и Рашиду. Они ясно дали понять, что принесли те подарки, которые уже открыли.

— Тогда и Стива, — сказала Клодин. — Он, очевидно, принес тот рыбацкий сертификат.

— Вот не знаю, — сказал Генри. — Я бы не списывал его пока.

— Но ты же поэтому выменял на него те кости, что Бобби украл у тебя, разве нет?

— Может быть, Стив хотел, чтобы мы так подумали. Может быть, он лгал. Может быть, и остальные четверо тоже лгали. Может быть, они просто играли в игру и следовали инструкции, как там сказано: «Будь коварным, приличия все презирай…»

Они стояли и молчали. Из соседней комнаты донеслись голоса, пианист все еще играл Let It Snow. После того как Генри осознал, что случилось, его шок и ужас сменились некоторым облегчением. Было почти отрадно думать, что кто-то еще, оказывается, знал об их секрете. Генри никогда не делал этих ДНК-тестов, которые надо отсылать по почте, но подумал, что чувство, испытываемое им, вероятно, похоже на то, когда вдруг обретаешь неизвестного родственника, живущего в другом штате или даже в другой стране. Он понимал, насколько абсурдно это звучит, но вынужден был признаться себе, что скорее приветствовал новость о том, что страшный секрет больше не принадлежал лишь им двоим с Клодин.

— Что мы будем делать? — спросил он.

— Мы их переиграем, — сказала Клодин. Она уже переключилась на боевой режим.

— Как?

— А так. Мы не будем ничего делать. Они хотят нас помучить. Мы им не дадим. Мы вернемся туда и продолжим игру как ни в чем не бывало. И может быть, наше равнодушие их настолько расстроит, что заставит сказать или сделать что-то, что их выдаст. Пойдем обратно. Каждая секунда нашего отсутствия вызывает подозрение. И дает Стиву время подобраться к Заре. Насколько я знаю, дела у него сейчас не ахти — хорошо еще, если он может что-то продать в Гленвуд-Спрингс. Мы не позволим ему украсть ее у нас.

Генри засмеялся. Он знал, что она вставила эту шпильку Стиву специально для него. Клодин все еще надеялась продать дом Заре. Ее упорство не переставало его изумлять. Оно было безгранично.

— У нас теперь две цели на этот вечер, — сказала Клодин. — Продать дом Заре и найти того, кто принес статуэтку. Помни, для убийства нет срока давности. Ты можешь сесть на всю жизнь, и меня упекут вместе с тобой за сокрытие преступления.

Клодин дотронулась до его лица:

— Я не допустила этого тогда и сейчас не допущу. Когда мы с тобой команда, мы непобедимы. И финал будет таков: Зара уйдет с ключами, а мы — со статуэткой. У меня предпоследний номер. Я украду ее у Натали. Не могу себе представить, чтобы кто-нибудь еще позарился на такую дешевку. А мы потом решим, как ее уничтожить — а заодно и того, кто ее принес. Идем.

Клодин повернулась и пошла обратно в гостиную.

— Все по местам, — скомандовала она. — У кого номер восемь?

Снова-здорово. Как будто и не было этих двадцати лет. Прошлое повторяло себя. Та же земля. Тот же ужасный секрет. Та же отчаянная попытка его скрыть. И поскольку ничего не изменилось, Генри подумал, что, пожалуй, можно было бы и выпить.

Зара

Я сидела рядом с Клодин и видела, как напряглись мышцы ее лица. В киноверсии этой истории бокал бы падал в замедленной съемке — как метафора их с Генри жизней, которые так же вскоре разобьются вдребезги.

Потом Генри объявил пятиминутный перерыв, и они вдвоем вышли из комнаты, а все остальные потянулись к бару. К тому времени снег за окнами повалил с такой силой, что казалось, весь дом находится внутри снежного шара. Как будто какой-то ребенок взял в руки наш мир и встряхнул так сильно, что уже невозможно было понять, где верх, а где низ… Пока я смотрела в окно, ко мне подошел Стив.

— Ты сейчас думаешь, как хорош Аспен зимой, — сказал он. — Но ты должна увидеть его весной и летом. Мы, местные, больше всего ценим это время года. Каждый склон холма покрыт, как одеялом, дикими цветами, а реки быстры и полноводны от растаявшего снега. Всюду буйная, сочная зелень, обдуваемая нежнейшим ветерком… На самом деле у меня есть одно предложение — дом только что вышел на рынок. Роскошный особняк с пятью спальнями на берегу реки Роринг Форк. Прежде чем вернуться в Калифорнию, ты должна на него посмотреть. Думаю, тебе понравится.

Он вручил мне свою визитку и отошел. Стив был хорошим продавцом. Ну то есть с загаром он, конечно, переборщил, но он не давил так, как Клодин. В отличие от нее Стив не производил впечатления человека, оказавшегося в отчаянном положении. И честно говоря, на тот момент я была уже гораздо более восприимчива к его речам, чем всего полчаса назад, когда мы с Генри вышли из секретной комнаты. Стоило Натали развернуть статуэтку, а Клодин — выронить бокал, как по дому распространилась какая-то странная энергия.

Я подошла к бару за новым бокалом. До сих пор все остальные гости были очень сдержанны по отношению ко мне. Я сообразила, что Клодин велела им свести взаимодействие со мной к минимуму. Но как только они с Генри покинули гостиную, все стали посмелее.

— Где вы пишете свои песни? — спросила Луиза.

— Где вам больше всего понравилось выступать? — спросила Рашида.

— Как вы защищаете свои голосовые связки? — спросил Кевин, а за ним еще раз — Джерри.

— Вы все еще поддерживаете отношения с Лиамом? — Вау. Бесстрашная Джулс.

И тут я подумала — да пошло оно все на хрен. И ответила им всем. Рассказала им, что почти половину своих песен я написала на пляже Зума. Белый шум океана служит прекрасным фоном, когда я сочиняю слова, а песок, эти миллиарды разбитых раковин и камешков, — мое бесконечное вдохновение… А потом я говорила о Лиаме. Объяснила им, что в итоге мы просто были очень разными. Наши взгляды на мир оказались несовместимы в продолжительной перспективе. У меня было ощущение, что он критично оценивает любую мою попытку самовыражения. Он считал, что его взгляды на мир были единственно правильными, а все, кто с ним спорит, — дураки. И только когда я все это выговорила, мне самой стало окончательно ясно: я никогда не буду с тем, кто всерьез считает, что понимает, как устроен этот мир. Потому что, разве сама жизнь — это не дикое, непредсказуемое приключение?

А потом вернулись Клодин и Генри, и все снова притихли. Отошли от меня, как будто мы и не разговаривали вовсе. И направились от бара обратно в гостиную.

— Что тебе налить? — спросил бармен. Он был просто красавчик, с этой черной челкой, которая падала ему на глаза. До меня вдруг дошло, что я ни о ком так не думала с тех пор, как мы расстались с Лиамом. Еще один гигантский прорыв. Даже если я уеду из Аспена, так и не купив дома, поездка все равно будет успешной. Но только я собралась пококетничать, как к бару подошел Генри. Бармен моментально налил содовой в стакан со льдом, украсил лаймом и передал ему. Генри это пил весь вечер. А я-то думала, он потягивает джин с тоником.

— Больше никаких суррогатов, — объявил он. — Мне нужно что-нибудь покрепче.

— Мне жаль, сэр, — ответил бармен. — Но хозяйка велела подавать вам только безалкогольные напитки. Указания были четкие.

— Они всегда четкие, — сказал Генри. — Знаешь что. Тебе не придется меня обслуживать. Я все сделаю сам.

Генри зашел за барную стойку. Положил льда в шейкер, добавил вермута и биттера. Затем щедро налил виски и принялся взбалтывать. Сильно. Ну то есть я вообще не думаю, чтобы кто-нибудь когда-нибудь встряхивал кубики льда с такой силой, решимостью и целеустремленностью. Мы с барменом переглянулись, типа: «Что за дела?» Ощущение было такое, что Генри пытается начать в шейкере ядерную реакцию.

В конце концов он остановился и перелил напиток в бокал для мартини. Отхлебнул и, испустив глубокий вздох, закрыл глаза и замер на секунду. Мы снова переглянулись. Потом Генри открыл глаза и сказал мне:

— Пойдем, Зара, пришло время встретить свою судьбу.

* * *

Постепенно я научилась справляться со своим гневом. Чтобы мы выжили, мне нужно было «отпустить» то, что случилось. Быть тебе хорошей матерью означало смотреть вперед, а не назад. И вот, через пару месяцев, я читала газету в обеденный перерыв и увидела объявление. Оно было такое маленькое, что я его чуть не пропустила. Новообразованная бутик-фирма «Кэлхун+Кэлхун» купила землю мистера Миллера. И хотя цена там не указывалась, в заметке намекалось, что это были просто гроши по сравнению с реальной стоимостью участка. Очевидно, претендентов было немного из-за убийств. Вместе с заметкой там была маленькая фотография покупателей. Симпатичная пара. Она была хорошо и модно одета, с короткой стрижкой. Он выглядел сильным, как и следовало ожидать.

Зара

Настала очередь Джерри. Он не стал тратить время и вскоре уже разворачивал пару симпатичных солнечных очков от «Прада». Он был в восторге. Забавно, насколько было очевидно, что обычно он не покупает себе такие цацки. Джерри надел их, и стало понятно, что он будет в них спать. Очки ему подошли, и он все посматривал на свое отражение в окне.

— Ну что ж, кажется, я следующий, — сказал капитан Тигельман.

Он пошаркал к столу, оглядел его, затем повернулся к Джерри и сказал:

— Сынок, полагаю, я заберу эти очки. — Было слышно, как ахнул Джерри. Он-то думал, что они никогда больше не покинут его лица. Но как бы не так! Какая, на самом деле, жестокая игра этот «Тайный Санта».

В этот момент пианист заиграл It’s the Most Wonderful Time of the Year. Я не могла сдержать возбуждения.

— Ооо, Энди Уильямс! — воскликнула я. — Я так люблю эту песню.

— Дорогой Энди, — сказала миссис Тигельман. — Он был наш большой друг. Мы так огорчились, когда он скончался.

— Мы очень по нему скучаем, — подтвердил капитан Тигельман. — Особенно в это время года.

— Вы знали Энди Уильямса? — спросила я.

— О да, — сказала миссис Тигельман. — Мы были близки.

— А Клодин Лонже? Вы тоже ее знали? — снова спросила я. — Я ей восхищаюсь.

— Ну конечно, моя дорогая. Никогда еще этот город не видел женщины красивее. Конечно, до тех пор, пока не приехала ты.

— Жаль, мы не видимся больше, — сказал капитан. — Но после убийства она очень замкнулась и стала сторониться старых друзей.

— Какого убийства? — спросила Джулс.

— Ты никогда не слышала про убийство Спайдера Сабича? — изумился Бобби Альпайн.

Несколько молоденьких сотрудниц «Кэлхун+Кэлхун» сказали, что тоже ничего про это не знают. Я быстро и с удовольствием изложила им факты. «Тайный Санта» на какое-то время замер. Все внимательно слушали. Даже Дейв пришел послушать из кухни.

— Клодин Лонже была словно с другой планеты, — сказал капитан Тигельман после того, как я закончила. — Просто находиться в ее обществе было и самым прекрасным, что с тобой могло случиться, и самым печальным, потому что узнать ее все равно не было шанса. Я имею в виду по-настоящему. Я даже не уверен в том, что Энди по-настоящему знал ее. И знала ли она себя сама? Она была как обещание обещания, которое никогда не исполнится.

— Вы думаете, она хотела убить Спайдера? — спросила я.

Миссис Тигельман постаралась поднять брови — насколько ей позволила пластическая хирургия, затем вздохнула:

— Ох, не знаю. Когда доживешь до моих лет, поймешь, что ничего на самом деле не знаешь. Ни о ком. Она его убила? Да. Собирались ли они расстаться? Возможно. Находилась ли она в депрессии? Может быть.

— Дневники, да? — спросила я. — Те, которые отказался рассматривать суд. Предположительно они демонстрировали, что она была глубоко несчастна…

— Потребуется нечто большее, чем несколько отчаянных записей в дневнике, чтобы убедить меня в том, что она намеренно убила его, — веско произнесла миссис Тигельман с видом человека, который в свое время оставил не одну отчаянную запись в дневнике. — Нет, я не верю, что она сделала это специально.

— И Энди, разумеется, тоже не верил, — добавил капитан Тигельман. — И нам этого было достаточно.

— Этот город полон всяких безумных историй, — сказал Кевин. — Был еще Тед Банди[28], который убил Кэрин Кэмпбелл и сбежал потом прямо из здания окружного суда.

— А потом его поймали и поместили в тюрьму в Гленвуд-Спрингсе, но он и оттуда сбежал, — сказал Джек Альпайн.

— Полно таких безумных историй, — повторил Джерри. — Убийство Нэнси Пфистер[29].

— Да, это было ужасно, — сказала Луиза.

— И конечно, два убийства, которые произошли как раз на этой самой земле, — сказал Бобби Альпайн.

— Кто же такое забудет, — откликнулся Стив.

— Точно, — подхватила миссис Тигельман. — Джонатан Миллер и тот молодой мальчик. Я чуть не забыла об этом.

— Кто такой Джонатан Миллер? — спросила я.

— Это жуткая история, — ответил капитан Тигельман.

— Совершенно чудовищная, — подтвердил Джек Альпайн.

В тот момент я не смотрела на Клодин и Генри, о чем сейчас жалею. Хотела бы я видеть их реакцию.

Клодин

Клодин сидела там, охваченная ужасом, и слушала, как различные гости рассказывали про убийство Джонатана Миллера. Никто из них не помнил точных деталей.

— Это было двойное самоубийство, разве нет?

— Нет, парень пытался убить старика из-за денег, а старик стал сопротивляться.

— Я думал, все было наоборот. Я думал, Миллер напал, а парень только защищался.

— Я только помню, как говорили, что коттедж был залит кровью, как в «Сиянии», когда открываются двери лифта.

Кто бы ни принес статуэтку на игру — был ли этот обмен мнениями частью плана? Следующей фазой изощренной пытки? Первым упомянул о деле Миллера Бобби Альпайн. Но стал бы он так открыто выдавать себя?

— Единственными, кто вышел живым из этой заварухи, были Клодин и Генри, — сказал Стив.

Клодин посмотрела на Генри. В руке он держал бокал с какой-то коричневой жидкостью. Чертов бармен. Она же запретила ему наливать Генри алкоголь. Она смотрела, как он одним глотком, запрокинув голову, осушил бокал и направился к бару за новым. Клодин начала беспокоиться, что ее молчание выглядит подозрительно. Она помнила, что сказала Генри. Переиграть их.

— Лучше, чем живыми, — сказала она. — Вы не поверите, как дешево мы купили этот участок. Все испугались убийств. Девелоперы считали, никто не захочет жить на земле с такой ужасной историей. Но здесь у нас американский запад. Покажите мне землю, на которой бы не пролилась кровь. Знаете, сколько тел похоронено в этих горах? От индейцев Юты до шахтеров — здесь одно сплошное кладбище.

— Это правда, — сказал Кевин, выбирая подарок на столе.

— Чистая правда, — повторил Джерри.

— Мы с Генри знали, что у людей короткая память. Рано или поздно они предпочтут игнорировать то, что здесь случилось, ради вида. И мы были правы. Продав дом Лайонсам, мы получили в двадцать раз больше того, что вложили. А у тебя какая была самая большая прибыль от продажи, Стив?

Она отпила из бокала. Кевин и Джерри прыгали от счастья, потому что Кевин развернул билеты в первый ряд и пропуск за кулисы на концерт Зары в «ЭмДжиЭм» будущей осенью. Но радовались они недолго, потому что следующей была очередь Стива, и он забрал билеты.

— Верни билеты Кевину, — громко сказал Генри. Слишком громко. Но его было уже не остановить. — Прошу прощения, хотя — нет, не прошу. Стив — тебя сюда никто не приглашал. Посмотри вокруг — каждый из гостей получил нечто под названием приглашение. Знаешь, что это значит? Ты думаешь, здесь все твое. Это неправда. Все не твое. Слышишь меня? Понимаешь, о чем я?

— Ты пьян, Генри, — заявил Стив. Потом повернулся к Заре: — А ты что думаешь? Будет ли тебе комфортно жить там, где два человека зверски поубивали друг друга?

Все повернулись и посмотрели на Зару.

— Ну, я надеюсь, призраки-то здесь не водятся?

И в этот момент погас свет.

* * *

«У людей короткая память», — сказала Клодин. Как она ошибалась!

Я снова пошла в полицию — поговорить с детективом, тем самым, с кем уже имела беседу. Я знала, что говорить о продаже земли фирме Кэлхунов не имело смысла. Я не для этого пришла.

Я рассказала ему о тебе. Не то чтобы надо было что-то рассказывать. Я была на восьмом месяце, и у меня был огромный живот. Я почувствовала, что он меня жалеет. Он верил, что твой отец был убийцей и что однажды мне придется тебе это объяснять. Я воспользовалась его сочувствием и спросила про статуэтку. Что происходит с такого рода уликами после того, как дело закрыто? Можно ли мне получить ее обратно? Ее автором был мой отец, и мне хотелось бы передать ее тебе.

Он сказал, что, как правило, они хранят такие улики у себя. А я просто стояла и смотрела на него — до тех пор, пока он не вздохнул и не покинул комнату. Вскоре он вернулся, держа в руках статуэтку в чистом пакете. Мне даже не пришлось ничего подписывать.

Я не обманывала. Я хотела, чтобы статуэтка досталась тебе, — как память о дедушке, как какая-то связь с ним. Но кроме того, я хотела, чтобы статуэтка была у тебя, — на случай, если когда-нибудь настанет время с ее помощью очистить имя твоего отца. Я не знаю, как это будет, и я бы ни за что не хотела подвергать тебя опасности. Кэлхуны — люди опасные. Нельзя их недооценивать. Но может быть, однажды такая возможность представится. Может быть, ты придумаешь, как воспользоваться статуэткой, чтобы разоблачить их.

Генри

Они все были в этом замешаны.

Так думал Генри, слушая, как гости обсуждают убийства.

Разве не так заканчивается роман Агаты Кристи про поезд? Они все были причастны. Устав от гадостей Клодин, они сговорились и придумали этот план, как уничтожить их обоих, да еще как можно более жестоким способом. Возможно, они наняли Зару, чтобы она исполнила свою роль. Он слышал, что поп-звезды получают семизначные гонорары за выступления на частных вечеринках. Возможно, Зара даже дала им скидку ради такого дела: наконец-то привлечь Кэлхунов к ответственности.

Генри сделал большой глоток «Манхэттена». Он и забыл, как соскучился по хорошему коктейлю. Он любил сам процесс, все его стадии, и методично выполнил все необходимые действия. Лед, виски, вермут, ангостура, звон крышки шейкера, измена. Взболтать, добавить лед в стакан, налить, убийство. Звяканье ложечки, апельсиновая кожура, двойное убийство. Плеск от вишенки на зубочистке, когда она падает в коктейль, означает, что напиток готов. У бармена не было зубочисток. Мелочь, которую Клодин умудрилась упустить. Но вкус все равно был восхитительный. Закрыв глаза, он сделал длинный, столь необходимый ему глоток. По телу разлилось тепло — воссоединение, на которое он уже не надеялся. Старый друг.

Генри встал, чтобы сделать себе еще один коктейль. И тут выключился свет, погрузив комнату во тьму. Ахи и нервные вскрики. Залаяла Пип. Телохранитель Дейв поспешил к Заре. Без света картинка за окном стала ярче, и сквозь снег проступили мрачные очертания деревьев и гор.

— Видимо, это метель, — сказал Джек Альпайн. — Оборвало провода.

— У нас есть свечи? — спросила миссис Тигельман.

— Я принесу, — сказал Генри, — раз уж я и так встал.

— Я знаю, где они лежат, — сказала Джулс. — Я пойду с тобой.

Вдвоем они направились в сторону кухни. Несмотря на то что Генри выпил всего один коктейль, он чувствовал себя не слишком уверенно.

— Они здесь, — сказала Джулс, открывая дверь сбоку, — в кладовке.

Быстро втолкнув его внутрь, Джулс зажгла одинокую лампочку, свисавшую с потолка, и закрыла за собой дверь. Помещение было тесное, им двоим едва хватило места. Пахло специями и ее духами.

— Генри, — сказала Джулс. — Я должна тебе кое в чем признаться. Я… я знаю, что случилось.

Итак, это была Джулс. Она была последней, на кого Генри мог подумать. Что, разумеется, делало ее очевидным подозреваемым. Разве не так устроены романы Агаты Кристи? Разве не самый добрый, самый мягкий герой оказывается всегда двуличным монстром? Как иронично — все эти поздние вечера в офисе, когда его так и подмывало рассказать ей обо всем, — оказывается, в этом не было нужды. Она уже все знала. Он полагал, что она поступила так, а не пошла в полицию, потому что это давало Генри шанс признаться самому, хоть немного искупить свою вину.

— Как ты узнала? — спросил он.

— Все в офисе говорят об этом у тебя за спиной, — сказала Джулс.

— Что? Все знают? Но почему же никто ничего мне не сказал?

— Они не хотят ставить тебя в дурацкое положение. Это было очень давно. Они считают, это их не касается.

Генри был озадачен.

— Джулс, о чем ты говоришь? Что ты имеешь в виду?

— Роман Клодин со Стивом. Подожди-ка, ты ведь знал об этом, правда же? Господи, пожалуйста, скажи мне, что ты знал.

Генри все еще не до конца осознал ситуацию. Первый раз за все время кто-то вслух признал этот роман. Он поразился, как больно ему было это слышать, даже спустя столько лет.

— Да, — сказал он. — Я знал.

— Она мне отвратительна. Как она могла так с тобой поступить? Поэтому я и пригласила Стива. Я хотела сделать этот вечер невыносимым для нее. Я хотела, чтобы сорвалась продажа дома Заре. И я подумала, что, если поместить вас всех в одну комнату, это поможет тебе увидеть, что ты достоин лучшего.

— Так это не ты принесла статуэтку?

— Статуэтку? Нет. Я принесла звезду. Буквально — звезду. Ты можешь дать имя настоящей звезде. А что? При чем тут эта статуэтка?

Он приложил руку ко лбу. Ему показалось, что кладовка съеживается, что стены вот-вот раздавят его.

— Мне нужно еще выпить, — сказал Генри.

— Нет, — сказала Джулс. — Тебе нужно фундаментально изменить свою жизнь. Тебе нужно уйти от Клодин.

Он знал, что она права. Что просто бросить все завтра и уехать из штата, или даже из страны, будет недостаточно. Недостаточно, если Клодин будет с ним. От нее ему надо было бежать, если он хотел получить хоть один шанс начать все заново. Но Генри знал, что никогда этого не сделает. Пока смерть не разлучит нас. Он произнес эту клятву. Только смерть не разлучила их, а связала, и эту связь невозможно разрушить.

— Я знаю, — сказала Джулс, — я слишком молода. Но я считаю, что мир — это такое странное, чудесное место, и никогда не знаешь, когда что-то — кто-то — экстраординарный попадется на твоем пути и изменит твою жизнь.

Генри положил руки ей на плечи. Джулс закрыла глаза и откинула голову, ожидая поцелуя. Он вдруг представил себе, как сжимает руки вокруг ее горла и душит. Как выкатываются ее глаза. Как она задыхается. Старается разжать его пальцы. Вот то, на что он был способен. То, что жило в нем глубоко внутри. Генри поцеловал ее в лоб. Она поняла, что это значило.

— О’кей. Они ждут, когда мы принесем свечи, — сказала Джулс, доставая с полки коробку. Прежде чем открыть дверь, она повернулась к нему и добавила: — Я думаю, это Клодин принесла статуэтку. Поскольку дела идут не очень, она не могла позволить себе более дорогой подарок. Поэтому она купила это убожество, чтобы свалить на кого-нибудь другого. Ты видел, как бурно она отреагировала. Какая актриса! Вот увидишь: она украдет ковбоя, скажет, что приносит себя в жертву, чтобы всем остальным достались хорошие подарки. И выйдет героем.

Генри стоял в кладовке оцепенев. Ведь она была совершенно права. В газете не было ни фотографий, ни упоминания орудия убийства — потому что, возможно, его так и не нашли. Клодин держала его у себя все эти годы, на тот случай, если ей понадобится приструнить Генри, напомнить ему, что она контролировала его судьбу. Ах, он заговорил о том, чтобы уйти из компании? Принести статуэтку для «Тайного Санты» — был ее способ намекнуть ему, что такие решения — ее прерогатива. Им придет конец только тогда, когда она решит, что им пришел конец.

Генри удивился, как не понял этого раньше. Однако теперь, осознав наконец все, он получил некоторое преимущество. Но преимущество для чего? «Мы должны переиграть их», — сказала Клодин. Он понятия не имел, ни как это сделать, ни вообще, что она имела в виду. И Генри направился за новым коктейлем, чтобы успеть обдумать все перед тем, как вернуться в игру. Как же ее переиграть?

Клодин

Конечно, Клодин думала о том, что статуэтку мог принести Генри. Он был первым, о ком она подумала. Все эти недавние разговоры о том, чтобы бросить бизнес и переехать в другой штат… Если он каким-то образом умудрился достать ковбоя, не значит ли это, что теперь он может просить у нее все, что захочет? Размахивая перед ней старым орудием убийства. Напоминая, что он способен уничтожить все за одну минуту. Угрожая во всеуслышание объявить, что они сделали, лишь бы она отпустила его. Она не слушала Генри, когда он пытался уговорить ее. Может быть, он воспользовался единственным способом привлечь ее внимание и заставить воспринимать его всерьез.

Но она сразу отказалась от своих подозрений, едва увидев его немедленную реакцию. Сначала полное непонимание ситуации, потом страх — все это выглядело искренним. Хотя Генри оказался на удивление отличным лжецом. Честно говоря, Клодин не думала, что он сможет столько лет хранить их секрет. Она была уверена, что он расколется, что окажется в больнице с нервным срывом намного раньше, чем это случилось на самом деле.

И лишь увидев, что Джулс увязалась за ним идти за свечами, Клодин стала наконец всерьез подозревать Генри. Нет, она не верила, что он может ей изменить. Но она ведь и не верила, что когда-нибудь снова увидит эту статуэтку. Сегодняшний вечер доказал, что все возможно. Была ли Джулс с ним заодно? Она ли научила его, как правильно реагировать? Когда он говорил, что хочет уехать из города, не Джулс ли он собираться взять с собой вместо нее?

Пока все молча ждали, когда Генри и Джулс вернутся со свечами, Клодин вдруг захотела мужа — с такой силой, какой не испытывала даже в ту ночь в лесу, когда она впервые увидела коттедж мистера Миллера. А потом раздался голос:

Зара пела.

Зара

Когда выключился свет, я не на шутку испугалась. Ну то есть я как раз успела спросить, не водятся ли в Монтагю-хаусе привидения. И тут сразу — бац! — и кромешная тьма. Ну уж нет. Не-а. Я бы схватила Дейва, и мы бы рванули оттуда, но ведь я еще не выбрала свой подарок. Я уже сто процентов не собиралась покупать этот дом, где хозяйничали два привидения, укокошившие друг друга, но я решила, что раз уж приехала в такую даль, то не должна, по крайней мере, уехать домой с пустыми руками. Я заслуживала какой-нибудь награды.

Когда мне страшно, я хватаю Пип. И если мне все равно страшно, я пою. Так я и сделала. Я выбрала старую рождественскую песенку Клодин Лонже I Don’t Intend to Spend Christmas Without you[30]. Вообще-то ее написала и впервые исполнила американская фолк-певица Марго Гуриан, но версия Клодин намного печальнее. Пианист, оказывается, тоже ее знал и вскоре начал мне подыгрывать.

Когда песня закончилась, все встали и начали аплодировать. А потом пришли Джулс и Генри и принесли свечи — и новый коктейль для Генри. Я не из тех, кто считает чужие напитки, но кажется, он серьезно взялся за дело.

Наконец «Тайный Санта» продолжился. К этом моменту, я думаю, мы были в середине игры. Не помню точно уже, кто что выбирал, — особенно в свете того, что случилось дальше. Этот промежуток времени у меня как в тумане. В общем, билеты на мой концерт и пропуск за кулисы все время воровали. Генри мог не беспокоиться, что они останутся у Стива. В конце концов они оказались у Рашиды. И тогда настала очередь Клодин — она была предпоследняя.

— Что ж, — сказала она. — Я знаю, как для всех важен сегодняшний вечер, и я не могу допустить, чтобы один из вас ушел домой с ерундовым подарком. Поэтому, Натали, отдай мне, пожалуйста, статуэтку.

Я видела, как Джулс посмотрела на Генри и подняла брови типа: «Вот видишь?» Генри отсалютовал ей стаканом и выпил.

Натали пошла и выбрала что-то на столе. И потом настала моя очередь. Я не удержалась и подпустила немного пафоса. Ведь это часть моей работы, в конце-то концов.

— Генри, Клодин, спасибо, что пригласили меня. Я получила невероятное удовольствие, проведя этот вечер со всеми вами, так здорово было увидеть Монтагю-хаус, полный жизни. И привидений. И поскольку я выбираю сегодня последней, для меня может быть только один подарок. В духе игры, я собираюсь украсть… у Клодин.

Я подошла к ней и забрала статуэтку. И сразу все будто с ума посходили.

— Ооооу!

— Чеерт!

— Ни за что…

Даже Дейв сказал: «Это жестоко».

Клодин одарила всех таким взглядом, что они сразу притихли.

— Зара, ради бога, зачем тебе эта статуэтка?

— Что значит зачем? Как я могу ее не хотеть? Посмотрите, это же такой китч! Обожаю такие штуки.

И это правда. Но в той фигурке ковбоя было что-то еще. Я смотрела на нее весь вечер. У нее было странное, завораживающее качество, она меня притягивала. Я понятия не имела, откуда она взялась, но не сомневалась, что у нее интересная история. А кроме того, мне нравилось, что в отличие от всех остальных подарков этот принесли явно не для того, чтобы угодить Клодин. Как раз наоборот. Тот, кто ее принес, явно хотел разозлить ее. Я оценила, как это было анархично, настоящий рок-н-ролл!

— Зара, пожалуйста, — сказала Клодин. — Посмотри вокруг. Перед тобой комната, полная сокровищ.

В ее голосе звучало странное отчаяние. Она словно заклинала:

— Ну же, давайте, все поднимите свои подарки, покажите Заре, какой у нее богатый выбор! — Все неловко подняли свои подарки. — Как насчет португальского гобелена? Я подумала, он будет красиво смотреться наверху, в ванной. Стена напротив ванны как будто специально для него сделана. Комната красива и так, но капля искусства не помешает. Представь себе — южный свет подчеркнет синие и сине-зеленые краски? Луиза, будь добра, отдай Заре гобелен.

— Нет, Луиза, — сказала я. — Оставайся на своем месте. Клодин, мне жаль, но я не буду покупать этот дом. Он великолепен. — Я повернулась к Генри: — Это настоящее произведение искусства. Но я не чувствую связи с ним. А вот с этой статуэткой — неожиданно чувствую. И я хотела бы забрать ее домой.

— Нет, — сказала Клодин. — Мне жаль, но нет. Это просто невозможно. Ты можешь или украсть что-нибудь другое, или взять последний подарок со стола.

— Но на столе два подарка, — сообщил капитан Тигельман.

* * *

Ее последние слова всегда было труднее всего осознать, так как они полны скрытого смысла.

Никогда не бойся делать то, что нужно сделать. Ты — плод необыкновенной, краткой любви, которая закончилась трагедией прежде, чем мы получили шанс понять, что это было, но никогда не сомневайся в том, что это была настоящая любовь. Никогда не сомневайся в том, что, что бы ни случилось там, в горах, тем вечером, твой отец никогда бы не причинил вреда мистеру Миллеру. И я каждой клеткой, всеми инстинктами чувствую, что Клодин Кэлхун имеет какое-то отношение к этой трагедии.

Я не позволила несправедливости поглотить меня целиком. Благодаря тебе. Ребенок не должен расти с обозленной, зацикленной матерью. Каким-то образом я нашла в себе силы идти вперед и жить дальше. Я надеюсь, ты тоже найдешь в себе силы.

Расти, набирайся знаний, но выбирай себе путь, который будет только твоим. Ты узнаешь, что должно произойти. Неопределенность — это нормально. Не останавливайся. Так или иначе, придет понимание. Ты почувствуешь, что находишься на верном пути. И каждый раз, когда я буду тебе нужна, помни, я всегда рядом. В воздухе, в реке, во всей природе. Но больше всего — в тебе. Мы с тобой — одно. Мы втроем. Не волнуйся, я здесь. Поддерживаю тебя. И твой отец тоже здесь.

Люблю тебя, Мама

P. S. Несколько важных вещей, которые тебе надо знать о своем отце: он ел стейк почти сырым, жареную картошку — чуть подгоревшей, любил авокадо, заказывал яйца пашот, макал картошку фри в майонез, пил черный кофе, любил длинные прогулки, никогда не жевал жвачку, никогда в жизни не пробовал пюре (ни разу), ел ананас с острым соусом, делал убийственные сэндвичи с жареным сыром, обыгрывал всех, кого знал, «в подковки», играл в карты как профессионал, был мастером игры в скрэббл, смеялся, делая большие вдохи, и удивительно тихо чихал. Он был совершенством. Как ты.

Клодин

Клодин подумала, что в неверном свете свечей капитана Тигельмана подвело зрение, однако он был прав. На столе был лишний подарок.

— Джулс! — рявкнула она.

— Не может быть, — сказала Джулс. — Этого не может быть. У нас было пятнадцать подарков. Потом вместе с подарком Стива их стало шестнадцать. Я пять раз пересчитывала.

— Пересчет! — завопил Джерри. — Я считаю, мы должны начать все снова. Неужели мне придется расстаться с подарочным сертификатом в «Бутси Беллоуз»?![31]

— Нам надо начать сначала, — сказал Кевин.

Клодин нервничала. Она тоже пересчитывала подарки, потому что не доверяла Джулс. Шестнадцать. Потом она прочитала стихотворение, и они начали. Там были все. Никто больше не приходил. По комнате пробежал смущенный шепоток, потом смешки, наконец, раздались выкрики: «Давайте тянуть жребий, кому достанется последний подарок». Все были пьяны. Что она упустила? И когда Клодин в третий раз оглядела комнату, до нее вдруг дошло.

Почему она раньше не подумала об этом?

Да. Конечно.

Она сразу нашла его, и их взгляды встретились. Никто ничего не заметил, уже начался неофициальный обмен подарками. Его взгляд подтвердил все. Он был уже в куртке, на голове капюшон. Он ждал ее.

Она вышла за ним из комнаты. Отставая на несколько шагов, проследовала по коридору и в кухню. По дороге взяла свое пальто. Она оказалась в кухне как раз в тот момент, когда красивый молодой человек распахнул дверь на веранду и вышел наружу, оставив дверь открытой.

Шеф-повар стоял к ней спиной, раскладывая последние десерты, и она незаметно прихватила маленький, острый ножик с разделочной доски. Он отлично поместился у нее в ладони, словно рука старого партнера в танце. Клодин спрятала зазубренное лезвие в длинном рукаве своей блузки от «Александра Маккуина». Прижатый к коже, холодный металл слегка ужалил ее, подняв дыбом маленькие волоски. Как давно она не испытывала подобного возбуждения!

И Клодин вышла в ночь вслед за барменом.

Генри

Джулс была права. Это Клодин принесла статуэтку. Когда Генри увидел, как упорно она старалась отговорить Зару, у него не осталось больше сомнений. Однако Джулс ошибалась относительно мотивов Клодин. Не избавить дорогих гостей от дешевого подарка она стремилась. Клодин хотела послать ему сообщение. Одернуть, чтобы не забывался. Она состряпала эту впечатляющую, сложную схему, чтобы как следует напугать его. Она все продумала. Кроме того, что Зара может захотеть статуэтку. Этого она представить себе не могла. Теперь их орудие убийства было в чужих руках. И не просто в чужих — в руках одной из самых знаменитых певиц в мире. Генри так и видел фотографии в таблоидах: Зара возвращается домой в Лос-Анджелес, держа статуэтку под мышкой. Можно себе представить, сколько сразу возникнет диких, нелепых предположений о том, что это такое. Но пройдет совсем немного времени, и все станет известно. Вспомнить хотя бы, как детективы-любители умудрились в Сети раскрыть дело «убийцы из Золотого штата»[32]. Так что они с Клодин сядут в тюрьму благодаря фанатам суперзвезды. Надо признать, это смешно.

Было бы смешно, если бы так случилось на самом деле. Но Клодин никогда этого не допустит. Никогда не покорится судьбе. У нее, наверное, уже был какой-то план. Она теперь ни за что не выпустит статуэтку из дома, пока не заполучит ее обратно. Генри беспокоился не только за Зару, но и за Клодин. Ей пришлось бы противостоять огромному телохранителю. Если она слишком явно обнаружит свои намерения, неизвестно, как Дейв может отреагировать.

Генри осмотрелся, ища Клодин глазами. Им надо поговорить. Сообразить, как лучше поступить. Вместе. Как она сказала, никто не победит их, пока они команда.

Он увидел, как она вслед за кем-то выходит из комнаты. Кто это был? Новый член команды? Некто в куртке с поднятым капюшоном. Держа в руке недопитый стакан, Генри направился в сторону двери.

Клодин

Ступая осторожно, она медленно двигалась вдоль стены, стараясь держаться под навесом, где было не так много снега. Хотя и там было скользко. Снег летел отовсюду. Деревянные кресла, кострища, гриль — все было покрыто толстым белым одеялом. У дальнего края веранды, на нижнем уровне, бурлило незакрытое джакузи, поглощая летящий в него снег. Клодин пыталась определить, где он был, но куда бы она ни поворачивалась, лишь снег летел ей в лицо.

И вдруг Клодин увидела его. Он стоял, опираясь на перила у дальнего края веранды, ждал ее. Под вой ветра она стала пробираться к нему. Он молчал, только с ненавистью смотрел на нее.

— Сколько ты хочешь? — спросила она.

— Сколько чего? — спросил бармен.

— Денег, — ответила Клодин.

Бармен засмеялся.

— А вы только о деньгах и думаете, да? — сказал он. — Мне не нужны ваши деньги.

— А что тогда тебе нужно?

— Подтверждение. Правда, должен признать, я его получил.

Клодин чуть пошевелила рукой, чтобы почувствовать, как кончик ножа упирается в кожу. И ощутила новый прилив возбуждения.

— Сегодня вечером, собираясь сюда, я все еще сомневался, — сказал бармен. — Она назвала мне ваши имена. Это были вы, точно. Но я сомневался в себе. Сомневался, что смогу стоять тут перед вами обоими и притворяться барменом. Сомневался, что смогу исполнять ваши указания. Разливать напитки и улыбаться. Я не знал, сколько выдержу. Думал, вы заподозрите что-то еще до того, как откроют подарок. Слишком много было переменных, чтобы быть уверенным.

— О чем ты, черт возьми, говоришь? — закричала ему Клодин сквозь ветер и снег.

— Все могло так по-разному произойти. Если бы подарок выбрали позже по ходу игры. Или вообще не выбрали бы. Я понимал, была вероятность, что он станет лишним подарком на столе. Его вообще могли так и не открыть. Видите ли, я долго готовился. Я слышал про вашу игру, да, черт возьми, весь город слышал. Но у меня два года ушло на то, чтобы разработать детальный план…

Он смело шагнул ей навстречу.

— Видели бы вы ваши лица, когда та девушка открыла подарок. Одно время я собирался встретиться с вами лицом к лицу. Прийти к вам в офис или встретить на улице. Но такой награды, как выражение вашего лица, я бы не получил. Ваш взгляд! Нет, другого пути не было. Каково вам было сегодня? Испытывали ли вы что-либо подобное раньше? Так чувствовала себя моя мать — каждый день ее короткой жизни — после того, что вы сделали. Зная, что вы ходите по тем же улицам, зная, что она может завернуть за угол и встретить вас в любой момент…

— Твоя мать? Да кто она такая, твоя мать?

— Неправильный вопрос, — сказал бармен.

— Твой отец? — И она улыбнулась, сообразив, что к чему. — Твой отец был работником на ранчо.

— Томас Кук, — сказал бармен.

— Хм, как интересно! — воскликнула Клодин. — Очень интересно. Ты, должно быть, умен. Или не ты, а кто-то еще. Мне надо знать, откуда у тебя статуэтка?

Бармен рассказал ей.

— Аспенские копы, — сказала она. — Такие милашки. Вот так и Банди сбежал. Они не стали надевать на него наручники, и он выпрыгнул из окна здания окружного суда.

— Возможно, он оставил его открытым для вас — ведь вы скоро там окажетесь.

При очередном порыве ветра им обоим пришлось на мгновение отвернуться, закрыв лицо рукой.

— Ты думаешь, что так все и закончится? — спросила она. — У полицейских тогда была статуэтка, и ничего она не изменила. Так что, до тех пор, пока у тебя не будет признания…

Бармен вытащил руку из кармана куртки. Он держал телефон, который был включен на запись. Ничего неожиданного. Клодин на это рассчитывала. И тем не менее она не осторожничала и не боялась говорить вещи, которые можно было бы использовать против нее в суде. Какая разница? Она заберет у него телефон, так же как она заберет статуэтку у Зары.

Клодин шагнула к нему, потихоньку доставая нож из рукава.

— К чему столько драмы? — сказала она. — Зашел бы в офис, мы бы поговорили.

— Я не тупой. К тому же что может быть лучше? Дом, полный ваших друзей и подчиненных плюс суперзвезда и ее гигантский телохранитель. Я бы ни за что не пошел на прямое противостояние. Не хватало еще, чтобы ваш муж убил и меня — так же как он убил моего отца и мистера Миллера.

— Мой муж?!

Клодин захохотала, и никак не могла остановиться. Бармен явно смутился.

— Что здесь смешного?

— Ты думаешь, что убийца — мой муж? — спросила Клодин.

— Я знаю, что он убийца, — сказал бармен. — И дай ему шанс — я уверен, он убьет снова.

Клодин достала нож из рукава. Парень был зажат в углу, и ему оставалось либо прыгнуть с веранды (а значит, и со скалы), либо ринуться прямо на нее, напролом.

— Генри убьет снова? — переспросила она. — Но это значит, что однажды он уже убил. Ты понятия не имеешь о том, что произошло. Генри не убивал твоего отца. Его убила я.

Генри

Он был не прав. Клодин ни с кем не сговаривалась. Она вышла на улицу вслед за барменом. Без сомнения, чтобы наорать на него за коктейли, выпитые Генри. Он уже собирался позвать ее, сказать, чтобы она оставила парня в покое, что он был не виноват, когда до него долетели их голоса. Генри остановился и прислушался.

— Генри убьет снова? — спросила Клодин. — Но это значит, что однажды он уже убил. Ты понятия не имеешь о том, что произошло. Генри не убивал твоего отца. Его убила я.

Что она говорила? И почему она говорила это бармену? Он ничего не понимал. Алкоголь не помогал. И тем не менее Генри только крепче сжал стакан в руке, пытаясь переварить то, что она сказала.

— Клодин?

Она вздрогнула, услышав свое имя.

— Клодин. Что здесь происходит?

Она обернулась. В ее руке сверкнуло лезвие ножа.

— Генри, мой дорогой, познакомься… прости, не знаю твоего имени.

— Томас, — ответил бармен. Он выглядел испуганным.

— Ну конечно, — сказала Клодин. — Генри, это Томас Кук. Его назвали в честь отца, которого ты убил. Нет, прости, которого я убила.

— О чем ты говоришь? — К горлу подкатила тошнота.

— Генри, неужели ты правда думаешь, что ты, ты мог забить старика до смерти? Стукнуть его по голове, потом схватить ружье и разрядить его в сильного молодого человека, который спешил старику на помощь? Подумай, до чего абсурдно это звучит. Ты сделал то, что и всегда. То, что у тебя в крови. Даже сегодня. Ты напился. Ты был пьян, когда я приехала домой, ты продолжал пить в машине и в итоге заснул. Просто отрубился к тому времени, как мы приехали на место. Как и было задумано. Свою роль ты сыграл безупречно.

Вот и ответ. Ответ на вопрос, не дававший ему все эти годы покоя. Вот почему она никогда не жаловалась на его пьянство перед убийствами.

— Я не понимаю зачем…

— Прекрати это повторять, — оборвала его Клодин. — Ты все понимаешь. Ты не можешь вечно ничего не понимать. Постарайся, Генри. Постарайся наконец понять. Если бы я не сделала этого, наши жизни бы не состоялись.

— Зачем ты убила их?

— Я устала ждать, Генри! Что мне сказать, я нетерпелива. По той же причине я трахалась со Стивом. И разговор этот мне порядком уже надоел.

Генри посетила ужасная догадка:

— В тот вечер, когда ты вернулась домой. Мистер Миллер ведь не бил тебя, так?

— Ну что ты. Конечно, он избил меня, любимый. Точно так же, как юный Томас избил меня здесь сегодня вечером.

— О чем вы говорите? — воскликнул Томас. — Я пальцем вас не тронул!

— Неужели? Ну-ка, посмотрим. Времени, правда, маловато, чтобы как следует все обдумать. История Миллера заняла у меня пару недель. Ну что ж. А у нас будет так: игра закончилась, и я вышла подышать воздухом. Ты был… хм… — Клодин глянула на ванну, полную бутылок шампанского, охлаждавшихся снаружи. — Ты вышел за шампанским. Потом… Ты попытался овладеть мной. Нет, слишком заезжено, слишком общо. А хорошая ложь — она вся в деталях. Ты потребовал больше денег. Тебя не устроили чаевые, которые я оставила. Тебя поразила увиденная в доме роскошь. Ты позавидовал всем подаркам, которые открывали у тебя на глазах. Да, так лучше. И ты накинулся на меня и прижал к столбу.

На этих словах Клодин с силой ударилась головой о ближайший столб. Она рассекла себе кожу, и темная, черная кровь потекла по ее лицу.

— Господи! — вскричал Томас.

Генри был слишком потрясен, чтобы говорить.

Клодин

— Я испугалась за свою жизнь, — продолжала Клодин. — Мне никогда не было так страшно. Но Томас положил свой нож рядом с этой ванной.

Она указала ножом, куда именно.

— Он счищал им мокрые бумажные этикетки с бутылок, прежде чем нести их в дом. Да, точно. А я вышла и пошутила про этот ножик. Что-нибудь насчет того, какой он острый. А Томас объяснил, что лезвие на его штопоре затупилось… Видишь, что я имею в виду? Детали. После того как он меня ударил, мне просто повезло добежать до ножа первой. Могло бы получиться и по-другому. Я схватила ножик и просто ударила куда попало, и случайно попала в артерию. Простая самооборона.

В глазах Томаса мелькнула паника. Лицо Клодин было залито кровью. Она постоянно смахивала капли и размазывала их по лбу, чтобы кровь не заливала глаза, и оттого ее лицо выглядело еще страшнее. Генри стал задыхаться. Его рука явно занемела.

— Нет, Клодин, — сказал он.

— Ты прав, Генри, — согласилась она. — Ты абсолютно прав. Будет намного более правдоподобно, если это сделаешь ты. Так же как в истории мистера Миллера. Гораздо правдоподобнее, если именно ты одолеешь этого сильного юношу. Первым доберешься до ножа. Подумай только, Томас, тебе сейчас примерно столько лет, сколько было твоему отцу. Такая симметрия стоит пары лишних строчек в «Аспен таймс». А если так: Генри, заметив, что меня слишком долго нет, пошел меня искать. Он увидел, как бармен прижал меня к столбу, схватил ножик и, не думая, вонзил его обидчику в грудь. Настоящий герой.

Бармен попытался обойти Клодин, но она среагировала мгновенно, встав у него на пути.

— Генри, это твой шанс. Ты всегда считал себя убийцей. Сегодня вечером ты наконец можешь им стать.

Положив нож на ладонь, она протянула его Генри:

— Ты знаешь, что ты должен сделать.

Генри

Он посмотрел на нож, потом на Томаса, потом снова на нож.

До веранды донеслись звуки фортепиано, знакомые рождественские песни.

Deck the halls with boughs of Holy! Tralalalalalalalala[33].

Левая рука совсем онемела. Сердце неистово колотилось в груди.

— Генри, ты покончишь разом со всем, — сказала Клодин. — Ты хочешь отойти от дел? Закрыть бизнес? Хочешь уехать из Аспена? Давай так и сделаем. Но мы не можем оставить за собой незаконченные дела. Ты должен это сделать.

Генри попытался дышать медленнее, но не смог. Он жадно глотал воздух.

— Нет, Клодин, — сказал Генри, задыхаясь. — Не существует мира, в котором бы я убил его.

— Ладно, — сказала Клодин. — Тогда это сделаю я.

Сделав еле заметное движение рукой, она взяла нож за рукоятку. Выставив вперед лезвие, она сделала выпад в сторону бармена.

— Нет! — закричал Генри и бросился к Клодин. Он схватил ее за руку, в которой она держала нож, пытаясь отнять у нее оружие.

— Отпусти меня! — закричала она, вырываясь.

Он успел поднять руки, защищаясь, и оттолкнуть ее. Клодин потеряла равновесие и упала в снег.

Он знал, искупления не будет. Даже если он не даст ей убить Томаса, это никогда не изменит того факта, что они убили его отца. И да, они оба сделали это. Клодин схватила статуэтку и выстрелила из ружья, но Генри молчал. Он оказался слабаком. Он был виноват. Если он сможет отобрать у нее нож, вдвоем с Томасом они бы справились с ней. Двое на одного. Держали бы ее, пока не приедет полиция. Генри был готов принять последствия. Готов все им рассказать.

Неожиданно он покачнулся, схватившись за грудь. Он попытался восстановить равновесие, ухватившись рукой за один из деревянных стульев, но выпустил спинку и упал, словно срубленное дерево, в мягкую белую пудру. Его сердце остановилось еще до того, как он коснулся земли.

Клодин

Последовало краткое молчание, Клодин ждала, что Генри встанет, но очертания его тела были неподвижны. Он не поднялся.

— Бедный Генри, — сказала она. — Но так даже лучше. Мне бы не хотелось его убивать, а пришлось бы. Конечно, я бы обвинила в этом тебя. Сказала бы, что ты пырнул его ножом в драке. В этом случае он бы получился героем, а не жертвой. Люди помнили бы его храбрость. На похороны пришло бы много народу. А на твои — не придет никто.

Она подняла нож над головой.

— Нет, — умоляюще сказал Томас. — Вам не нужно меня убивать. Пожалуйста.

Миллион мыслей пронеслись у нее в голове. Она смахнет слезы и побежит обратно в дом. Ей будет сложно говорить… Бармен… ударил меня… Генри… попытался его остановить… схватил нож… пырнул его… остановилось сердце… Расследование будет коротким. В отличие от убийства мистера Миллера у них будет свидетель. Ей поверят. Чтобы продать дом, потребуется время, придется ждать, пока не потускнеет пятно очередной трагедии, но в конце концов он будет продан. Люди всегда забывают. Она не продаст дом Заре, но все равно прославится. Как борец, как оставшаяся в живых. Может быть, ее пригласят для участия в ток-шоу, она напишет книгу, будет читать лекции. Она станет известнее, чем когда-либо. Придется поменять все канцтовары и табличку на двери. Как бы назвать фирму? «Кэлхун Недвижимость»? Нет. Нужно что-то более амбициозное. «Агентство Кэлхун». Так лучше. Или «Кэлхун Кампани». Приятная аллитерация…

Удар, нанесенный сзади, свалил ее с ног.

Над ней, затаив дыхание, стояла Зара. Она все еще держала в руках статуэтку ковбоя, которой и ударила Клодин. Генри, лежавший рядом, был уже покрыт тонким слоем снега. Они упали так, что их тела образовали букву V, протянув руки навстречу друг другу. Прибежала Пип и обнюхала упавших. Известно, что чау-чау не имеют обыкновения выть, но собака подняла к небу свою маленькую мордочку и испустила горестный стон.

Зара

Слушайте, я вовсе не считаю себя героем, хотя знаю, что многие так думают.

Я искала бармена, чтобы попрощаться. Ну ок, ок, чтобы дать ему мой номер телефона. Только за этим я и вышла на веранду. Из гостиной нам было не видно, как спорили Клодин, Генри и Томас. Шел слишком сильный снег. И ничего не было слышно благодаря звуконепроницаемым тройным рамам, которые поставил туда Генри. Плюс столько было возни из-за лишнего подарка, потому что никто не знал, что с ним делать. Кроме того, все были пьяны. Они собрались у фортепиано и затянули Deck the Halls.

Не могу вам сказать, о чем я думала, когда ударила Клодин. Ни о чем я не думала. Просто среагировала. Статуэтка была маленькая, но тяжелая. Вдвое тяжелее, чем одна из моих «Грэмми». Я попала ей как раз по шее, и, видимо, слава богу. Чуть выше — и я могла бы ее убить, как она убила старика. Не знаю, как бы я перенесла убийство, пусть даже и такой гадины, как Клодин.

Сначала я чувствовала свою вину за смерть Генри. Если бы нам удалось вызвать парамедиков раньше, может быть, они смогли бы его спасти. Но у меня не было связи из-за метели, а у остальных Клодин и вовсе отобрала телефоны и заперла в сейфе. И шифра никто не знал. В итоге я заставила Дейва взломать его молотком. Но даже после того, как мы вызвали парамедиков, они очень долго добирались до нас по таким ужасным дорогам. В ту ночь в Аспене случился исторический снегопад. До дневного рекорда не хватило какого-то дюйма. Когда они все-таки приехали, то лишь подтвердили, что Генри был уже мертв; позже, на вскрытии, выяснилось, что его сердце остановилось еще до того, как он коснулся земли.

Клодин начала приходить в себя. Мы перетащили их обоих в гостиную. Долго спорили, можно ли так делать. Все мы насмотрелись достаточно детективов, чтобы знать, что на месте преступления трогать ничего нельзя. Но мы с Томасом были свидетелями. Собственно, расследовать было нечего. Мы не хотели, чтобы Клодин околела там от холода, и было неправильно оставлять Генри одного, чтобы его совсем засыпало снегом.

Кроме того, мы стали спорить, надо ли связывать Клодин, но тут спор продолжался недолго. Все согласились, что это будет правильно. Казалось, был реальный шанс, что она очнется и каким-то образом угрохает нас всех. Так что капитан Тигельман связал ей руки и ноги какой-то подарочной лентой и объяснил, что такой узел называется булинь.

Полиция приехала вместе с парамедиками. Они поговорили с каждым. Вскоре после этого гости начали расходиться. Я осталась. Я все еще хотела дать Томасу мой номер, а полицейские держали его дольше всех. Я была там, когда он показал им письмо матери и все объяснил про статуэтку. Копы снова упаковали ее как улику. Я спросила их, нельзя ли мне получить ее обратно — позже, когда все будет закончено. Они сказали, что сообщат. Два месяца прошло, от них ни ответа ни привета.

Эти два месяца оказались очень напряженными. Вот только сейчас эта история постепенно стала исчезать из новостей. Я жаловалась раньше, что меня достают папарацци? Да я понятия не имела, как это может быть. После моего возвращения они стали преследовать меня круглосуточно. Пришлось нанять еще пару телохранителей Дейву в помощь. Из-за этой истории я совершенно пересмотрела свое отношение к Клодин Лонже, которой была так одержима, да и к преступлениям в целом. Все это так интересно, и даже где-то сексуально, когда смотришь со стороны, на экране. Когда ты просто наблюдатель — это развлечение. Но когда ты оказываешься внутри, когда ты напрямую причастен, навсегда связан с проявлением жуткой стороны человеческой природы? Ничего сексуального в этом нет. Это печально и ужасно. Люди, чьи жизни были задеты, — реальны. Я так любила эту обложку журнала «Пипл» с Клодин, все эти фотографии ее и Энди, как они идут в суд, — какая она там красивая, дерзкая и гламурная. А теперь я больше всего думаю о ее детях, которые были дома в ту ночь, когда она застрелила Спайдера.

Я уверена, что думаю об этом из-за Томаса. Поэтому папарацци и сошли с ума — потому что он переехал со мной в Лос-Анджелес. Ему нужно было начать все сначала. Наши фотографии были на обложках всех таблоидов в супермаркете.

РОЖДЕСТВЕНСКОЕ ЧУДО: ЗАРА СПАСАЕТ ЖИЗНЬ И НАХОДИТ СВОЮ ЛЮБОВЬ НА ВЕЧЕРИНКЕ В АСПЕНЕ

ПАРЕНЬ ИЗ КОЛОРАДО: ТРАГИЧЕСКАЯ ИСТОРИЯ НОВОГО ВОЗЛЮБЛЕННОГО ЗАРЫ

ЛИАМ КТО? ТОМАС КУК ПОМОГ ЗАРЕ ВНОВЬ ОБРЕСТИ СЕБЯ

Ок, признаю, мне нравится этот, последний.

Сейчас у нас с Томасом все прекрасно. Я сказала ему, что он может не беспокоиться насчет работы. Через несколько недель у меня начинается новый тур, и он едет со мной. А пока что я предложила ему взять несколько уроков серфинга или TM[34]. Распробовать Калифорнию. Он так и сделал, но Томас не может не работать. Так что теперь он пару вечеров в неделю подрабатывает барменом в одном заведении в Фэрфаксе. Что идеально. Я не стану называть вам это место, потому что не хочу, чтобы туда повалил народ. Я провожу там кучу времени, прихожу вся вымотанная после репетиций. И просто сижу там у стойки вместе с завсегдатаями. Мы болтаем потихоньку. Никому до меня нет дела. Это так приятно для разнообразия. Единственная проблема заключается в том, что, по-моему, Пип любит его больше, чем меня.

Что же касается другой Клодин, моей Клодин, ее суд был даже короче, чем суд Клодин Лонже. Она проведет остаток жизни в тюрьме. Агентство «Кэлхун+Кэлхун» самораспустилось. Я слышала, что Джулс теперь преподает йогу в Вейле, а остальные агенты работают на Стива.

Я таки купила у него дом. Монтагю-хаус. Я сровняла его с землей и передала участок в собственность Земельного фонда долины Аспен — при условии, что там никогда ничего не будет построено. Это был единственный выход, особенно после того, как Томас рассказал мне про аспенские деревья. Как они живут коммунами. У них соединенные корневые системы, и это — самые большие живые организмы в природе. Они нужны друг другу, чтобы выжить. Они все время растут и восстанавливаются из своих корней. Теперь у них будет больше места. А еще я слышала, что популяция серых волков растет даже быстрее, чем предполагалось.