Читать онлайн Дрейк бесплатно

Глава 1

Если чудеса по какой-то причине не происходят в вашей жизни, не спешите утверждать, что их не существует. И что именно приводит к их появлению порой навсегда остается загадкой. Бывает, одни события меняют жизнь к лучшему, а другие – наоборот. Но что на самом деле скрывается за понятиями «хорошо» или «плохо», мы – люди – не всегда имеем возможность оценить наверняка. И только время, лишь оно одно, расставит все по своим местам, разложит по полочкам и когда-нибудь приоткроет ширму, чтобы поведать нам незыблемую истину.

Осень за окном, балуясь с прохожими, разбрасывалась золотыми листиками. А в кабинете на третьем этаже, где располагался офис бюро переводов «Сократ», было тихо. Кондиционеры умолкли еще в конце лета, когда жара спала. И теперь единственными и привычными звуками, разносившимися по кабинету, были щелканье клавиатурных клавиш, монотонное гудение системных блоков и еще иногда позвякивание стаканов о поверхность столов.

Чай здесь любили. Чаще всего со сладостями.

– Динка, ты закончила свою переводить? – прошептала Лена, выкинула обертку от сникерса в мусорное ведро и сняла наушники, в которых проводила большую часть дня.

– Нет еще, – я покачала головой, глядя в экран, где передо мной вырисовывались ровные строчки англоязычной инструкции от плазменного телевизора, кропотливо переведенной мной на родной русский. – Не до конца. Пару абзацев осталось.

– Хорошо тебе. А моя только на середине, – озорная блондинка Лена была, как и я, специалистом по переводу с английского языка. И сегодня маялась над описанием не то утюга, не то нового электрочайника.

Заказчиком и ее, и моей работы выступал крупный магазин бытовой электроники, которому срочно приспичило выпустить на рынок новую продукцию, а без русскоязычных инструкций делать это было не положено. И из-за спешки срок на исполнение нам выделили совсем небольшой: всего три дня. И за эти три дня нужно было закончить с переводами для трех новых холодильников, двух DVD-плееров, нескольких пылесосов и миксера. Остальное было завершено.

Улыбчивая обычно Лена посмотрела на свое творение в мониторе и скуксилась.

– Столько еще делать, а скоро уже шесть. Домой хочется! – но через секунду ее брови разгладились, и со словами «дорогу осилит идущий» она вновь ринулась уравнивать языковые различия народностей нашей планеты.

Я тоже скосила глаза в угол экрана. Точно, скоро шесть. А потом домой. На теплое осеннее солнце, на гудящие людьми дорожки, на пахнущие опавшими листьями улицы города. И если повезет, и дома будет тихо, то можно будет почитать специально прибереженную для такого случая книгу о воплощении желаний в жизнь. Почему-то эта тематика в последний год стала для меня особенно любима. А еще все то, что касалось позитивного мышления, да и вообще любого улучшения качества собственного внутреннего мира.

Допив остатки кофе с печеньем, я попыталась сосредоточиться на тексте в экране монитора, перечитывая все с самого начала и до конца. Осталось-то всего ничего: правила хранения и утилизация использованного продукта. Справимся.

Но не успела я напечатать и символа, как стеклянная дверь офиса распахнулась, и в кабинет вплыла Татьяна.

Ну, что за невезуха?

О Татьяне стоило сказать отдельно. Красивая, несомненно. Брюнетка с длинными черными, как вороное крыло, волосами до пояса. Стройная и неизменно модная. Макияж всегда выглядел так, будто был наложен десять минут назад. И все бы хорошо, если бы не одна особенность нашей коллеги: дама эта была исключительно вредна на язык. И никто не знал почему. Казалось бы, такая красота – живи и радуйся. Но Таня была заносчивой и дерзкой, а порой и просто злой. Но хорошим специалистом по немецкому. Потому и держалась на своем месте крепко.

Стоило ей войти в комнату, как среди девчонок, которых было пятеро, не включая Валентину Олеговну, – заведующую и администратора – прокатился едва слышный тяжелый вздох.

– Все привезла, вот документы! – Татьяна хлопнула на стол администраторши какую-то папку с бумагами. – Теперь вы точно едете!

Та оторвалась от пролистывания женского журнала, которые любила почитывать в «свободное» время, и радостно воззрилась на вплывшую и враз перевернувшую всю атмосферу офиса Татьяну.

– Ой, как хорошо, Танечка! Гладко все прошло? Денег хватило на оплату путевки? Когда они мне будут теперь из агентства звонить по поводу билетов?

Сорокадевятилетняя Валентина Олеговна всерьез восторгалась перспективой надвигающегося отпуска, который планировала провести в египетском Шарм-Эль-Шейхе. Поэтому оплатила размещение в пятизвездочном отеле на целых две недели, намереваясь качественно прогреть раскормленное тело на желтых песках Красного моря.

– Конечно, Валентина Олеговна. Всего хватило. А звонить вам будут через два дня, – победоносно улыбнулась Таня, утопая в деловитой радости от успешно выполненного поручения.

Их разговоры отвлекали. И не только меня: Лена строила мне страшные рожи со своего конца стола, а Оксана и Ира о чем-то перешептывались. Одна только Юля сидела с отрешенным выражением лица, будто никакие беды мира не могли оторвать ее от излюбленного французского. Вот где выдержка.

Татьяна, по каким-то одной ей известным причинам, считала себя второй по важности и значимости персоной после заведующей, а посему любила отпускать неуместные комментарии, которые с легкой руки директора и администратора спускались ей с рук, но неизменно раздражали других сотрудниц.

– Леночка! Неужели уже закончила все? И инструкцию, и сникерсы? И даже с Бернардиной не поделилась?

Шпилька была в мой адрес. Я получила имя Бернарда в подарок от мамы, любящей все французское еще с тех времен, когда оное было совершенно недоступно советским женщинам. И с того самого дня, как Татьяна впервые услышала его, за ней так и повелось язвительно по-королевски называть меня Бернардиной. Но она была далеко не первой и не последней. Для друзей я давным-давно стала просто Диной или Динкой, что меня нисколько не раздражало. Все равно «Бернарда» не сокращалась ни во что другое удобоваримое.

Лена в ответ только поморщилась и тут же натянула наушники, чтобы не продолжать дискуссию. Всем была известна моя тяга к сладкому, но остальные девочки никогда на эту тему не язвили. Кроме, конечно же, Тани, которой казалось, что если человек весом вышел за пределы в шестьдесят килограмм, то топтать землю родной страны права не имеет. Тем более так близко к ней – королеве красоты. А оттого шпильки и подколки в мой адрес сыпались бесконечным потоком. От завуалированных до самых что ни на есть открытых и обидных.

Но я не любила грубить в ответ. Да, слабости за мной водились. Но толстой я не выглядела. Разве что чуть упитанной. А в остальном была так совсем даже ничего: волосы густые русые, глаза серо-синие, большие и с пушистыми ресницами. Нос прямой, рот симпатичный, овал лица, если бы не лишние килограммы, тоже, наверное, был бы красивым. Но каким именно, я почти забыла. Потому что стройной себя не помнила. Даже на детских фотографиях.

– А чего бы тебе, Диночка, не взять и тоже в Египет не съездить? Арабы-то не особо разборчивые. Всех любят.

А вот это уже было о том, что ухажеры за мной на работу не приходили. В свои двадцать шесть я уже как-то позабыла, что такое свидания. Может быть потому, что смотрели на меня не так активно, как на молодых да гибких. А, может, потому, что я редко находила даже просто тех мужчин, с кем интересно было поговорить, не говоря уже о большем.

Сама я склонялась ко второму.

Но медленно закипающее раздражение подавила. Сказывалась привычка не растрачивать эмоции впустую на всяких вот Тань и прочие гадости жизни. Спокойствие внутри было дороже. Хоть и давалось не всегда легко.

Неожиданно вступилась Валентина Олеговна:

– Танюша, ты бы села да поработала. А то весь день сегодня на улице проболталась. Считай, шесть уже, а ты даже не начинала.

Таня обиженно поджала губы, но спорить не решилась. Только бросила презрительный взгляд на стоящее рядом со мной пустое блюдце, на котором было печенье, и гордо удалилась к своему столу.

Я еще раз беззлобно подумала, что красивые у нее все-таки ноги: правильной формы, изящные, стройные – просто загляденье. Но сосредотачиваться на этой мысли не стала. Потому как, если сосредотачивалась, то что-то обязательно начинало скрести изнутри. И делалось тоскливо и грустно.

Когда часы в офисе пробили шесть, все с облегчением повставали из-за столов. Только Лена сидела, сосредоточенно печатая, качая головой в такт играющей в наушниках музыке.

Я тронула ее за плечо и улыбнулась.

– До завтра.

– Ага, увидимся.

Попрощавшись с остальными, я сгребла со стула свой плащ, сумку и выскользнула наружу.

А осень радовала.

Казалось бы, ну чему тут радоваться? Замусоренная остановка, ждущие своего автобуса тетки и молодняк, торгующие на углу фруктами не то татарки, не то молдаванки. Желтые листья, летящие с берез, пыльный тротуар, заплеванный окурками и банками из-под колы, сидящая в киосочном окошке равнодушная продавщица, читающая «Мою семью».

А все равно радовала. И кто знает, отчего так.

Обычно, принято радоваться весной, когда воздух только наполняется ароматами надежды на что-то новое и светлое, на перемены к лучшему и пробуждению души.

А у меня и перемен-то никаких. Та же работа, вот уже три года. Мама все еще в Турции, покупает новую одежду, чтобы потом раздать на реализацию в магазины. А дома только отчим, который придя с работы сразу тянется к банке пива и телевизору, чтобы в очередной раз найти то, что можно по десятому кругу обругать в нашей стране. Да еще бабушка, которую давно надо бы проведать.

Подошел троллейбус: старый, потертый, синий, с налепленной рекламой на боках. Я вошла внутрь и села. Мест хватало. Маршрут был далекий – от центра, потому и редко когда перегруженный. Отдала контролерше тринадцать рублей, та недовольно отщипнула билетик, будто от души оторвала, и кинула в руки. Села к себе на персональное, накрытое видавшей виды протертой бархатной тряпкой кресло и тщательно умастилась, будто и не вставать ей на следующей остановке, чтобы обилетить вновь вошедших.

Не став тратить время на созерцание бабушек и дедушек с какими-то скорбными, будто обиженными за неоцененную никем прожитую жизнь, лицами, я отвернулась к окну и ушла в себя, в размышления. О чем бы таком хорошем можно было бы сейчас подумать? Но хорошее, увы, на ум не шло.

Машины, мотоциклы, магазины, рынки, многоэтажные дома… Можно было бы и пешком, да вот сегодня почему-то не хотелось. Царапала где-то изнутри фраза, брошенная Татьяной насчет арабов, которые не слишком разборчивы.

А я вот арабов не любила. И ради секунды ненужного внимания не стала бы платить огромные деньги и лететь в Египет. Или в Турцию. Пусть даже в Эмираты.

Нет, путешествовать я любила. Очень! И вовсю надеялась, что однажды повезет увидеть те места в мире, к которым почему-то тянулась душа. В старинную Европу или куда-нибудь на острова… Красивых мест много – выбирай, если есть возможность.

Я вздохнула.

Но отпуск в этом году я себе позволить не могла. С деньгами было туго, да еще в последнее время бабушка болела часто. А на таблетки уходило много, хоть и не жалко было для родного человека, лишь бы здоровье это приносило.

Только вот отпуск из-за этого все никак не наступал. А поэтому не то что Европы, а даже Египта, как Валентине Олеговне, мне было не видать.

На одной из остановок вошли двое – молодая пара. Сразу же устремились в уголок, прижались друг к другу, будто слиплись, и такое блаженство на лицах! Смотреть на них в упор было неприличным, поэтому я улыбнулась, глядя в окно. От пары шла хорошая энергетика: радостная, свежая, чистая. Наверное, все еще в самом начале. Посмотришь на таких, и будто воздух чище становится. И только некоторые старики, непробиваемые от собственной накопившейся внутри боли за что-то, укоризненно качали головой. Невосприимчивые к чужому счастью.

А мне было приятно. Пусть даже глазком взглянуть на влюбленных. Будто прикоснуться на секунду к чужому волшебству, к чьей-то сказке.

* * *

Кота снова мучили.

Соседская детвора постоянно издевалась над ним. А все потому, что кот был глухим. Совершенно. Не слышал ни плохих, ни хороших голосов – вообще ничего не слышал. Сказалась то ли лютая морозами зима, то ли какая-то болезнь.

Гонимые кровожадными желаниями соседские девочки – одной семь, другой девять лет, – тянули бедное животное за хвост, пытались топать перед его носом, гнали с клумбы. А кот, как назло, обладал на редкость добрым и терпимым нравом и уходить никуда не спешил, черт бы его за это подрал.

Детей я разогнала. Зло и быстро. Вся терпимость от подобных сцен у меня заканчивалась враз. И мамаш я не боялась. Голову бы отвернула и родителям за таких вот детей.

Подошла к коту, достала из сумки купленный на остановке перед домом пакетик с Вискасом, выложила прямо на траву. Мишка (почему-то я мысленно именовала кота именно так), почуяв запах знакомых ладоней, быстро подбежал ко мне и заорал хрипло и надрывно, требуя ласки. Даже еду отложил ненадолго, лишь бы погладили белую пушистую спину.

Я вздохнула и приласкала. Как своего, как родного. Может быть, это была моя вина, что он до сих пор здесь ошивался? Даже перезимовал как-то. Задняя лапа была вывернута к пузу и не разгибалась, отчего Мишка ходил только на трех, а от хвоста осталась только половина. Причины этому я даже предполагать боялась.

Он терся. Все не ел. А я смахивала слезы уже почти привычно. От бессилия. Так, чтобы никто не видел. Черт бы подрал отчима, у которого аллергия на кошек. Давно бы уже забрала, а так завтра будет очередной пакетик Вискаса на траве.

Терпи Мишка. Когда-нибудь жизнь наладится.

* * *

Отчим пил. И видимо уже далеко не первую банку пива.

Когда я щелкнула входной дверью, бубнение его ненадолго стихло, а потом снова возобновилось. На кого или на что я не поняла. Вторил его бубнению включенный в спальне телевизор.

В зале было тихо. Когда мамы не было дома, то здесь и свет включали редко. Никто не сидел на диване, не читал книжек, не слушал о том, как прошел день. Из кухни пахло не вкусной едой, а несло какими-то кислыми полуфабрикатами – дядя Толя готовить не умел, и у меня все желание помочь отбивал быстро, когда заводил долгие разговоры о том, как вокруг все плохо. Пара попыток побыть «хорошей» быстро сошли на нет после того, как я поняла, что для восстановления внутренних сил после таких вот монологов требуется много. Гораздо больше, чем у меня оставалось. Поэтому разнообразием меню отчима не отличалось. Пельмени, замороженные котлеты да сухая рыба для пива – вот и весь нехитрый рацион.

Радовало то, что ко мне Анатолий Иванович обычно не лез. Редко когда пытался сунуться в комнату с разговорами, удрученный одиночеством, но отклика никогда не находил. Не любила я поддерживать темы о плохом. Зачем лишний раз? Уж лучше попробовать снова увидеть вокруг что-то хорошее, даже когда трудно. А так как мою точку зрения отчим не разделял, говорить нам было не о чем.

Я сняла плащ, повесила у двери, прошла в комнату и закрыла за собой дверь. Подошла к окну, проверила, как там Миша. Кот был в одиночестве. Лежал рядом с кустом, подвернув под себя передние лапы.

Я тяжело вздохнула. Силой оторвала себя от окна. Невозможно было караулить его двадцать четыре часа в сутки, хоть и хотелось. Достала из сумки книгу о воплощении желаний в жизнь, села на кровать и прочитала несколько строчек:

«Попробуйте представить что-нибудь хорошее. Что приносит радость и успокоение в вашу жизнь. Сосредоточьтесь на этой картинке, представьте ее в деталях, заставьте себя поверить, что вокруг вас действительно то, что вы хотите видеть, и вы будете удивлены результатом…»

Как ни странно, выдумывать то, что приносило в жизнь успокоение, уже не требовалось. Я хорошо знала эту картинку. И чем больше времени тратилось на ее представление, тем больше деталей дорисовывало ищущее покоя воображение.

Автор книги говорил, что можно попробовать представить море или сад, горящий костер или пустынный пляж, даже застывший пруд. Мне же на ум всегда приходило одно и то же место, думая о котором почему-то становилось хорошо.

И этим местом был парк. Просто осенний парк… с лавочками, расставленными вдоль узких дорожек. Витые спинки, крашенные зеленым доски, много-много листьев на земле: красных, оранжевых, бордовых, золотых и коричневых. Легкий и теплый ветерок трепал мои волосы, когда я сидела там, закрыв глаза, радуясь теплу от лучей заходящего солнца. А напротив был маленький фонтан в виде чаши с ручками. Вода из чаши стекала в небольшой бурый и чуть потрескавшийся бассейн. Она мелодично журчала, принося тихую радость бытия, смывая все накопившееся за день.

Мой мысленный поток оказался безнадежно перебит, когда дверь в комнату отворилась. Скрипнула, нешироко приоткрывшись. Это был дядя Толя.

– Динка? Тут ты? Слушай, у тебя… – отчим замялся, пытаясь что-то протолкнуть через затуманенное алкоголем сознание, – … у тебя пятьсот рублей будет? До получки. Дай, а-а-а?

Я тихо и тяжело вздохнула, чтобы не услышал. А потом как можно ровнее ответила:

– Нет, дядя Толя. Отдала неделю назад почти все бабушке на лекарства. Даже на еду толком нет.

– Ну, что так-то! – в сердцах голос отчима окреп и стал каким-то надрывно-злым. – Ну, уж пятьсот-то рублей – не много ведь!

– Говорю же: нет денег у меня!

– Жалко тебе! – распалился спокойный в трезвом состоянии алкоголик. – Что зажала-то? Не веришь, что отдам что ли?

Я начинала выходить из себя. Какой там фонтан, какая чаша? Какое вообще может быть позитивное мышление от происходящего?

Я резко поднялась с кровати, сдернула со стула сумочку и вытащила кошелек. Там было двести пятьдесят рублей. Протянула пахнущему смрадом гостю.

– Нет больше. И не просите.

Отчим неловко, но крепко зажал деньги в пальцах. Долго на них смотрел – у меня возникло стойкое ощущение, что он не помнил того, что происходило минуту назад. Потом его взгляд чуть прояснился, он кивнул с выдавленной благодарностью.

– Отдам.

И исчез где-то в темном коридоре.

Отдаст или нет – не особенно волновало. Просто не хотелось пьяных криков на весь дом, а такое уже случалось. И опыт этот повторять не хотелось. Вот была бы дома мама, все сразу стало бы по-другому. Умела она как-то по-доброму на людей влиять. В ее присутствии просто становилось легче. Даже алкоголик Анатолий успокаивался и неделями не пил.

Вообще-то он не был плохим дядькой. Много работал, но получал мало. И на жизнь жаловался постоянно. А так, не был уж совсем злобным.

Пришла мысль, что сегодня просто не мой день. Бывают такие дни: что ни делай, а не клеится.

Вдох-выдох. Вдох-выдох. Почему-то глубокое дыхание помогало успокоиться. Да и просто отвлечься.

Хлопнула входная дверь. Полутемная квартира притихла.

Дядя Толя ушел искать более разговорчивую компанию во дворе на улице. Нужно было приготовить что-нибудь на ужин и разобрать завал на кухне. Я подумала о том, что кроме двух «Баунти» и пачки печенья к чаю ничего не купила. Забыла попросту. Дожилась…

Навалилась какая-то усталость. Не физическая, больше психологическая. Как раз то, от чего я и пыталась спастись всевозможными медитациями, чтением книг про улучшение мировосприятия, но пока с субтильно-переменным успехом. Какая-то неосязаемая и беспричинная безысходность то уходила, то вновь наваливалась. И кто бы знал, куда в следующий раз бежать, чтобы спастись от нее?

Телефон разразился трелью тогда, когда на сковородке уже жарилась рыба, найденная мной в морозильнике. Мамин голос прозвучал счастливой неожиданностью:

– Дочка, как дома? Нормально все?

– Нормально, мам. А ты как? Через три дня приедешь? Я очень жду тебя.

– Дин, случилось что? – она забеспокоилась.

– Да, нет. Просто скучаю… Ничего не случилось.

– Тогда ладно. А я как раз хотела сказать, что билеты перенесу, наверное, еще на неделю вперед. Если дома нормально, то куплю побольше. Не буду торопиться, лучше присмотрюсь еще вокруг.

Я вздохнула.

– Конечно…

Сообщив маме, что очень ее люблю, я не стала настаивать на скором приезде. Если она считает, что так будет лучше, значит, пусть задержится. В одиночку с отчимом, хоть и неприятно, но терпимо. Ведь не маленькая я уже. Проживу еще неделю. Может быть, когда-нибудь представится шанс сменить эту работу на другую, которая позволит и за бабушку платить, и отдельно квартиру снять. Вот было бы здорово!

А если нет, тогда только какой-нибудь зарубежный миллионер и спасет. Хотя, куда с моей-то внешностью? Даже на сайты знакомств стыдно.

Об этом я подумала уже шагая обратно по коридору, чтобы помешать шкворчащую на плите рыбу.

Но этот вечер, как оказалось, имел на меня планы. И совсем не те, что я строила сама для себя: мол, почитать, отдохнуть, выспаться перед завтрашним днем, постирать пару вещей.

Рыба на плите так и не дожарилась. Я только и успела выключить печку, накинуть плащ и достать немного денег из заначки на «черный» день, чтобы заплатить за поездку на такси…

Как гром посреди ясного неба, пятью минутами позже в квартире раздался еще один звонок. На этот раз из больницы: бабушку увезли на скорой.

* * *

Эта вечер запомнился мне чередой кошмаров и измотал до предела.

В больницу, потом из больницы, чтобы сгрести все накопленные деньги (очень хотелось ноутбук, э-э-э-х) и отдать их докторам. Бабушке потребовалась операция на сердце. Запомнилась ее пергаментная рука, сухая и сморщенная. И ее слова: «Диночка, ты еже ль шо случится, квартиру-то себе забери, я в завещании написала».

Уговоры о том, что ей – всего лишь семидесятитрехлетней – еще рано, ей еще жить да жить. А потом операционная для нее, а для меня – тишина коридора и равнодушный свет белых ламп.

Затем вышел какой-то доктор, лица я уже не запомнила, сказал, что операцию сделали вовремя и успешно. Что бабушка жить будет, но сейчас навещать нельзя – нужен отдых.

И снова такси. Уже ночью под моросящим дождем. И последние двести рублей исчезли в кошельке водителя. Ни заначек, ни сбережений, только в долг теперь. И только белая мокрая шерсть мурчащего от радости кота у подъезда, которого снова пришлось оставить на улице.

Когда открыла дверь в квартиру, то порадовалась, что дома тихо – Анатолий не вернулся. Вероятно, заночевал у кого-то из друзей. И то хорошо. Я, почти ничего не соображая от усталости, разделась и, даже не вспомнив про полусырую рыбу на плите, ушла в спальню и забралась в постель. На автомате завела будильник на семь утра и укрылась с головой одеялом.

Сон не шел. Крутились мысли о том, что денег нет даже на то, чтобы закинуть на мобильник и позвонить маме. А с городского нельзя: международные звонки давно заблокированы. Значит, мама не узнает, пока я не займу и не сообщу ей.

Зубы стучали, хотя в комнате было тепло. Отчаяние вновь скрутило так, что дышать было больно.

Почему я всегда одна? Почему нет того, к кому можно прийти и пожаловаться? Почему все на мне?

Но уже давно стало ясно, что вопросы «за что?» всегда остаются без ответов. Мишка у подъезда тоже, наверное, в своей кошачьей голове спрашивал «за что?», а толку-то.

Я попыталась глубоко дышать – выровнять пульс, успокоиться. Через какое-то время мысли потекли ровнее, и все же не давали покоя давно укоренившиеся где-то внутри страхи.

Как получилось, что мне двадцать шесть, а у меня ни семьи, ни детей, ни прибыльной работы, ни перспектив, ни повышений на горизонте? Разве у человека, когда он молод, не должно быть все иначе? Танцы-гулянцы, встречи под луной, захлестывающий круговорот эмоций?

А я, как Онегин, уставшая от всего: от жизни, от беспросветности, от отсутствия перемен и новых ощущений. Ведь когда-то раньше даже влюблялась, и давалось это не так уж и сложно. Были ведь отношения, даже длительные, но все развалилось, чувства погасли, и с тех пор сердце заглохло, как неживое. Замолчало, и все тут. И сколько не смотри на знакомых и незнакомых мужчин, а оно даже не трепыхнется, будто окаменело, хоть, вроде, и не разбивалось.

Кто мог ответить на вопрос «почему»?

Мама и та была далеко. Ни просто рядом посидеть, ни слова сказать.

Я поняла, что еще немного и разревусь. А слезы никогда ничему не помогали, только падать на дно колодца, дна у которого на самом деле нет. Зря люди думают, что когда опустятся на самое дно, тогда и светлая полоса начнется, тогда и всплывать на поверхность можно будет. Нет дна. У отчаяния никогда нет дна, можно только падать. Глубже и глубже.

Как тонущий, я уцепилась за спасительную соломинку в виде пришедшей на ум картинки того самого парка, о котором думала несколькими часами ранее, со стоящим среди деревьев фонтаном.

Я всхлипнула, но удержала себя от плача и засопела.

Картинка эта позволяла не думать, отвлечься. Хоть на секунду, но забыть о навалившихся страхах. Как бы сделать так, чтобы она задержалась подольше?

Осознав, что нервное напряжение не позволяет сну заглянуть ко мне на огонек, я принялась думать: а как бы оно было, сиди я действительно там, на лавочке? Если бы не было этого дня, не было пьяного Анатолия, не было мамы, говорящей, что задержится. Не было бледной полуживой бабушки на больничной каталке по пути в операционную. Что, если бы всего этого со мной сегодня не случилось, а взамен был какой-то хороший день, в детали которого даже вдаваться не стоило?

Просто хороший, и все.

Я вдруг как-то успокоилась: задышала ровнее, сосредоточившись на ощущениях собственных подошв, стоящих на асфальтированной дорожке, усыпанной желтыми листьями. И будто начав играть в игру, попыталась переводить глаза с одного предмета на другой, не позволяя себе думать ни о чем другом.

Итак, вот листья. Я прекрасно их вижу. Они сухие и шуршащие, с прожилками. Моя ступня, обутая в сносившийся ботинок, стоит как раз на одном желтом, с бурыми пятнами. Вот трещина на дорожке – ее почти не видно из-за осеннего ковра. Вот моя нога в джинсах и рукав от кофты. Тепло ведь, зачем мне куртка? Все верно. Теперь можно перевести глаза и увидеть вазу, из которой льется вода.

Я медленно подняла голову и посмотрела на фонтан. Красивый. И звук воды такой привычный, будто много раз уже слышала. Стволов много, они качаются совсем чуть-чуть, почти незаметно, а желтые кроны шумят.

Игра эта стала спасительным плотом, позволив позабыть о том отчаянии, в котором я тонула еще несколько минут назад. Размышляя над тем, как замечательно было бы, если бы этот вечер стал отличным завершением какого-то очень хорошего дня, я и не заметила, как полностью погрузилась в новые успокаивающие ощущения. И даже принялась радоваться.

Невероятно здорово было просто забыть о том, что происходило вокруг, и чувствовать ветер на своем лице. Он играл бы длинными прядями – волосы отросли уже ниже плеч. Здорово было знать, что я сижу в том парке, где всегда хотела посидеть. Что открой я глаза и вот он – самый лучший в мире фонтан.

Чтобы еще усилить чувства, я решила добавить золотого сияния в понравившуюся картинку. Как учили в какой-то книжке. Почему-то в этот момент это казалось правильным – оно вносило ноту благоговения и радости, какой-то искренней благодарности за настоящий момент, за то, что он случился в моей жизни, и за то, что я могу провести эти пять минут там, где мне по-настоящему хочется, где я на самом деле счастлива.

И, наверное, вокруг парка должен быть город. Какой-нибудь большой и красивый. И безопасный. Думать так мне очень нравилось. Но больше всего нравилось ощущать ту легкость, которая теперь просто захлестывала с головой. Радость дошла до верхней планки, а счастье начало изливаться наружу. Неужели так бывает? Теперь удивляло, почему я не чувствовала этого раньше. Ведь если находиться здесь так приятно, почему я не приходила сюда вчера? Ведь это моя любимая скамейка, любимый парк. Здесь всегда так хорошо и знакомо.

Вон идет прохожий… какой-то парень, в руках у него будто сумка от ноутбука. А сзади меня забор, за которым ездят машины. И скамейка точно та, какой мне всегда казалась. С немного облупившейся краской на растрескавшихся деревянных досках. Я провела по ним пальцем.

Ветер потихоньку стихал, все так же журчала вода.

Почему-то подумалось, что уже поздно, и надо бы идти домой. Непонятно откуда пришедшая радость все еще кружила голову. И я, легко оттолкнувшись, поднялась с лавочки и направилась к выходу из парка. Он показался невдалеке – высокие ворота в виде буквы «П».

Листья действительно замечательно шуршали и взвивались вверх, если их подтолкнуть носком ботинка. Я рассмеялась. От какой-то детской радости. От того, что теперь все было хорошо. И будет хорошо. И как мне вообще могло казаться, что что-то плохо? Теперь даже и не помнилось, что именно могло быть плохо и почему.

За верхушками деревьев уже проглядывали дома. Я зачем-то оглянулась и посмотрела на лавочку, на которой сидела еще минуту назад. Как здорово видеть ее немного с другого угла, нежели раньше! И фонтан уже скрылся за деревьями – воды почти не слышно.

Холодало. Я поплотнее запахнула кофту, застегнула верхние пуговицы. Ускорила шаг и, улыбаясь, поспешила к воротам, чтобы пойти домой.

Уже дойдя до ворот, я поняла, что ноги меня не держат. Ухватившись за железный столб, я едва не сползла на землю.

Куда пойти?

Моим глазам открывался вид на великолепный город, тонущий в закате. Стоя у границы ворот, я слышала, как за спиной колышется осенний парк, а впереди по дороге несутся машины. Несколько полос, множество машин.

Что-то случилось с головой… я поняла, что не могу больше думать. Что-то в сознании не ладилось и не сходилось. Пойманной в клетку птицей билась одни и те же мысли: «Куда пойти? Куда мне нужно пойти? Куда я собиралась пойти?»

Мимо меня прошел человек. Обернулся с озабоченным выражением в глазах, спросил, не помочь ли мне? Я медленно отрицательно покачала головой, переведя взгляд с мужчины на горизонт, где высились сверкающие в закатном солнце небоскребы.

Откуда мысль, что куда-то нужно пойти? Я не живу в этом городе.

Куда я вообще могла здесь пойти? Я никогда не видела этого места. Никогда в жизни! Ухватившись второй рукой за забор, я тихо сползла прямо на землю. В голове была вата, мысли путались и пугали. А я отчаянно боялась открыть глаза. Со мной что-то творилось… вероятно, я сходила с ума, и этому были причины, которых я не могла припомнить.

Где я? Почему все такое знакомое и чужое? Откуда взялось это место? Нужно идти домой… дом… где дом?

Я сглотнула, тряхнула головой и разлепила глаза. Понимая, что сидя на земле раньше или позже привлеку нежелательное внимание, я вяло поднялась на ноги, чтобы снова уцепиться за забор. Холодный, шершавый и немного проржавевший.

«Дина, все хорошо. Все будет хорошо. Ты подумай, все должно быть проще. Ты просто что-то забыла или спишь. Думай. Где-то должны быть ответы».

Голос в голове звучал слабо, растерянно. А глаза были распахнуты так, что было больно. Железо под руками холодило ладони. Не может оно во сне так холодить. Нет таких снов. От нахлынувшей беззащитности я едва не закричала. Я сама себе больше не друг. Я ничего не помню и не понимаю!

Какой чертов дом? Где должен быть чертов дом, если я вообще непонятно где?!

Поддавшись секундной панике, я закрыла глаза и крепко сжала пальцы, надеясь на то, что, когда разожму их, мираж пропадет. Но что именно было миражом? И что должно было пропасть? Парк был реален. Даже очень. Я много раз видела его у себя в голове. И вокруг парка стоял город. Все логично. Тогда что должно пропадать? ЧТО?!

Всхлипнув, я, словно сомнамбула, повернулась и медленно зашагала снова к той скамейке, где сидела некоторое время назад. Я плохо соображала, что делаю.

Мне казалось, что там я должна буду что-то вспомнить, что-то чрезвычайно важное. Но не было даже идей. Только ощущение, что я забыла что-то лежащее на самой поверхности, под самым носом.

Утирая льющиеся слезы, я добрела до лавочки и села на нее – единственное на данный момент по-настоящему знакомое мне и безопасное место во всем мире – и уткнулась взглядом в фонтан.

Почему только что было так радостно, а теперь так страшно? Почему?

Дина, что было до того, как ты увидела фонтан? Было что-то еще…

Я кивнула самой себе и снова всхлипнула. Что-то действительно было. Что-то не самое приятное, но тоже очень знакомое. И по-своему родное.

Ощущение паники не уходило. Казалось я одна-одинешенька во всем мире, но я отогнала это чувство – бесполезное, окончательно разрушающее разум.

Сосредоточив взгляд на чаше фонтана, я постаралась успокоиться и очистить голову, чтобы ускользающий кусочек памяти снова встал на место. Я очень на это надеялась. Всей душой, всем отчаянием, что во мне сейчас было.

Память, помоги мне! Со мной что-то произошло, но я не понимаю, что именно. Все выглядит знакомым и в то же время чужим, каким-то абстрактным, но чувствуется совершенно реальным.

По щекам медленно стекали слезы, ветер холодил проторенные ими дорожки.

Как меня зовут? Нужно вспомнить, как меня зовут – от этого почему-то многое зависело.

«Бернарда, – пришел откуда-то ответ. Из глубины, – меня зовут Бернарда Валерьевна Кочеткова. Так назвала меня мама».

Мама… вспомнилось лицо мамы, ее запах. Постепенно в памяти всплыли очертания квартиры, где я недавно легла спать.

От этой мысли во мне снова все захолодело и захотелось кричать.

Тихо, Дина. Тихо. Просто вспомни, что случилось до того, как ты оказалась сидящей на лавочке.

И теперь я вспомнила. Вспомнила, как приехала домой из больницы, как гладила у подъезда кота Мишку, как вошла в квартиру и, не раздеваясь, легла спать.

«Верно. Все верно, – помог какой-то холодный и рассудительный внутренний голос, – ты легла спать. Было тяжело из-за бабушки. А что случилось потом?»

А потом я стала думать об этом месте. Видеть его настолько реальным, насколько это только было возможно. Мне хотелось уйти от проблем, и я представила, что их больше нет, что я в другом месте. Здесь. На лавочке, в парке.

Что-то постепенно вставало на свои места, но я боялась даже принять следующий за этим вывод: я очутилась в другом месте. В месте из своего сознания, хотя лежала в кровати, в темной комнате, пытаясь уснуть.

Захотелось забиться в истерике, но я сдержалась. Не поможет. Нужно как-то вернуться домой, в квартиру, которая теперь казалась невероятно далекой, находящейся где-то на другом краю галактики.

Домой! Я хочу домой! Верните меня, черт бы вас подрал, кто бы ни был за это все ответственен!

«Ты сама ответственна, Дина, – вернулся собственный холодный голос, – ты сама это сделала. Никто не знает как, но это ты. И только ты можешь вернуть все назад».

Но как?

Как можно вернуться домой?

«Только тем же методом, которым ты попала сюда».

Я снова всхлипнула. Как-то безнадежно, потерянно. Не мог же этот чертов день стать еще хуже, чем был?

«Заткнись и делай!» – внутренний голос точно принадлежал мне, но добр отнюдь не был. Однако слова помогли. Я вздрогнула, огляделась по сторонам, будто ожидая, что все еще само каким-нибудь чудесным образом изменится. И только когда поняла, что не будет этого, принялась думать. По-настоящему сосредоточившись, отключившись от паники и других эмоций. Серьезнее, чем когда-либо до этого, начиная осознавать, что если я не сделаю этого, то, скорее всего, пропаду в этом незнакомом месте.

«Дина, сосредоточься, ты можешь!»

Снова зачем-то кивнула самой себе.

Нужно представить, что я в собственной комнате, что я оказалась там, где была до этого. Нужно наполнить все это золотым светом, сделать все точь-в-точь, как делала для того, чтобы попасть сюда.

Если это сработало в тот раз, то это должно сработать и сейчас, а иначе – сидеть мне в этом парке всю ночь, потому что идти мне здесь некуда. Этого места я в жизни не видела и не была уверена, что захочу увидеть вновь.

Постаравшись не увешивать себя ярлыками «сумасшедшая», я обняла собственные плечи и закрыла глаза.

Я в комнате… это все был сон. Странный и реальный. Вот моя кровать и теплое одеяло, вот стол на котором тикает будильник – с утра мне на работу.

Ветер становился все холоднее, но я силилась не обращать на это внимания. Комната будто обступила меня и стала принимать знакомые очертания.

«Вот темный потолок, вот моя постель, а все остальное – сон. Парка нет, он нереален. Есть я в своей квартире, лежащая под одеялом».

Я не знала, сколько раз мне пришлось повторить все это в голове, прежде чем я действительно сумела ощутить ткань одеяла под пальцами, разлепить глаза и понять, что надо мной больше не закатное небо, а темный потолок, и ночь за окном. И больше не шумел вокруг парк, и не текла вода из фонтана. Из этой чертовой чаши, которая раньше мне так нравилась.

Озноб сотрясал конечности с такой силой, что я не доверяла собственным ногам – не удержали бы. Я отчаянно боялась, что выгляни я сейчас из-под одеяла, снова появится что-нибудь странное, и тогда я сойду с ума. Сумасшествие уже едва не притянуло меня в свои объятья. Как же просто, оказывается, можно свихнуться. Как близко этот порог…

Всхлипывала я долго. И дрожала тоже.

И только через некоторое время, когда уставший от стресса мозг смог полностью отключиться, измотанное тело тоже соскользнуло в сон.

Глава 2

«Alone she says upon a star – Where am I? What the hell?»

Mia Martina «Stay with me»

На работу я продолжала ходить.

Но следующие несколько дней прошли как в дымке. Я чувствовала себя больной и разбитой, будто расколотой на части. И все это время старалась не думать. Вообще ни о чем. Боялась.

На автомате кормила и гладила кота, варила ужин и ложилась спать. Осторожно, с тревогой, то и дело переходящей в панику. Приближалась к кровати, будто к атомному складу, который может рвануть. Не узнавала саму себя.

Сотрудницы списывали мое состояние на бабушку, оказавшуюся в больнице. Я не жаловалась и ничего не отрицала. Даже Татьяна перестала на время язвить – совесть в ней проснулась что ли? Я же едва справлялась с работой, голова стала будто чужой, я ей больше не доверяла. И это разрывало на части. Как можно не доверять самой себе?

Оказывается, можно. Особенно когда спокойный и привычный мир рушится на части, а объяснения этому нет. И поделиться не с кем. Не скажешь ведь: «Лена, я на днях представила какое-то место в сознании и провалилась туда. Как думаешь, такое возможно?»

Представить сочувствующий взгляд подруги не составило труда. Поэтому я молчала. Одна. Закрывшись в своем горе и непонимании происходящего.

Переводы все же удалось сдать в срок. Директор была довольна.

На полученную премию – мизерную, но приятную – по пути домой я купила мешок трюфельных конфет и две бутылки какого-то алкогольного коктейля. Хотелось не то расслабиться, не то забыться. А, может, отпраздновать окончание проекта. Или все вместе.

До автобусной остановки я дошла, но в троллейбус почему-то садиться не стала. Просто стояла и смотрела, как он отъезжает. Двери со скрежетом закрылись, а я так и осталась стоять, где стояла, держа в руках пакет с конфетами и алкоголем. И куда теперь? Почему стою?

А потом я неожиданно разозлилась на себя и на собственные страхи.

Хватит! Нужно просто вернуться к тому моменту и подумать еще раз о том, что же именно произошло той ночью. Сколько можно бегать от самой себя, словно трусиха? Когда-то все равно придется встретиться со страхами лицом к лицу. Так почему бы не сегодня?

Решительно зашагав прочь с остановки, я направилась к близлежащему скверу. Небольшому и достаточно уютному. Радовало то, что там редко сидели сомнительные компании, распивая алкоголь, все больше семьи с детьми или старики. А они не помешают ни мне, ни моим мыслям.

* * *

В одном я была уверена наверняка – я не сумасшедшая. Да, мне было страшно мысленно возвращаться к непонятной ночи, когда я оказалась неизвестно где, но силы восстановились. Теперь я смогу об этом хотя бы спокойно подумать.

Усевшись на детские качели, я развернула мешок с конфетами и открыла один из коктейлей. Да здравствует пятница и заслуженный отдых! Положив в рот сладкий трюфель, я на мгновенье зажмурилась – как хорошо стало на душе. Радость хлынула через вкусовые рецепторы к мозгу.

Отпив добрую треть жидкости из бутылки, я отставила ее подальше и медленно выдохнула, чувствуя, как согреваюсь изнутри. Скоро придет и расслабление. Впервые за несколько дней. И пусть рацион мой вовсе не диетический, зато точно правильный для снятия стресса. А это – самое главное!

Старики действительно сидели на лавочках: разговаривали, просто грелись на солнце. Бегали по площадке дети, одетые в яркие куртки, размахивали зажатыми в руках флажками и воздушными шариками. За ними, прикрикивая, бегали родители, пытаясь уберечь малышей от падения.

Мирно, спокойно, хорошо. Делились сплетнями и полезными советами друг с другом молодые мамы, курили, думая о чем-то своем, молодые отцы.

Напряжение действительно стало спадать. Я ела конфету за конфетой, смотрела на людей в сквере, покачивалась на качелях и ни о чем не думала. Нервы успокаивались, что-то хорошее и правильное возвращалось в норму. Наверное, внутренний баланс. Немного погодя внутри даже снова появился тот свет, который я часто чувствовала в себе. Его трудно было описать. Какое-то тепло и благодарность к миру. Просто за все.

Значит, я действительно расслабляюсь.

Продолжая рассматривать людей, я незаметно сползла к мыслям, в которых часто пребывала последний год: неужели мир действительно нечто большее, чем кажется? И что есть мир – то, что вокруг или то, что есть в голове? Почему-то казалось, что и то, и другое. Но одно было правильно точно – существует то, что невидно навскидку человеческому глазу: энергия, материя, волны. И все то, что их составляет. И этим всем как-то можно управлять.

Помню тот шок, который я испытала, посмотрев фильм «Секрет», после которого, собственно, и началась моя эпопея с чтением всего, что под руку попадется на заданную тематику: как использовать закон привлечения в собственных целях, как видоизменять жизнь, как добиться того, чтобы то, что хочешь, пришло в жизнь.

Именно после того фильма, я начала читать Клауса Джоула. Про тот самый золотой свет. Он называл его Любовью. Потом пришел черед Эстер и Джерри Хиксов, потом был Ричард Бах, но не общеизвестная «Чайка», а другие его книги, более глубокие. И еще много чего.

Все эти люди утверждали, что мир есть то, во что мы верим. И что глаз видит далеко не все. И все эти слова отзывались во мне чем-то правильным. Сердце отзывалось в ответ на эти строчки, будто подтверждая: вот она – правда. И ты это знаешь где-то внутри. И я верила, потому что чувствовала и знала: люди не используют возможности своего сознания, чтобы изменять свою жизнь. А я во что бы то ни стало хотела этому научиться. Если уж так сильно реагировало сердце, значит, следовало к этому прислушаться.

В рот ушла еще одна конфетка. Рядом со мной приземлился резиновый мяч: полосатый, яркий. Я нагнулась и бросила его назад к малышам. Те радостно взвизгнули и снова принялись его гонять.

Мысли вернулись к просмотренному не единожды «Секрету».

Там все объяснялось просто: если вы хотите что-то получить в реальной жизни, то просто представьте это. Представьте, что у вас это уже есть, поверьте в это настолько сильно, насколько можете, и тогда Вселенная предоставит это вам, воплотит в жизни. И чем больше вы будете представлять, что уже обладаете чем-то желанным, тем быстрее оно придет в жизнь. Конечно, в фильме говорилось о том, что есть временная задержка, так называемый «буфер», в течение которого Вселенная постепенно реализует ваше желание. Поэтому результат проявляется не сразу, а находит пути воплощения, основываясь на тех ситуациях, которые вас окружают. Для меня почему-то это звучало логично.

А вот Ричард Бах, в свою очередь, утверждал, что «буфер» может и не существовать. Все зависит от того, насколько сильно вы сможете поверить в то, что видите в голове. Если вещь или ситуация существует в воображении, значит она существует на самом деле. Какие-то ученые провели эксперимент и выявили, что для мозга нет разницы, видит он объект глазами или же видит его просто в сознании. Реагируют одни и те же области. А из этого следует, что воображаемое реально. Или становится таковым. Сразу или погодя.

Первый коктейль заканчивался. Я медленно раскачивалась взад-вперед, дрейфуя в океане собственных мыслей.

Над темой о возможностях сознания я размышляла уже много раз. Училась медитировать, очищать голову, работать с внутренним светом, училась посылать его другим людям, потому что, как учили авторы, это помогало их жизни. И много раз я замечала, что, может и не сразу, но это действительно помогало. И кто знает как?

Но пора было вернуться к той тематике, что несколько дней к ряду отпугивала меня. К той ночи, когда из собственной постели я шагнула на чужой тротуар. Была ли это игра воображения или все же нет? Могла ли я действительно оказаться где-то еще, просто представив это место? Представив его до мелочей, почувствовав вокруг себя атмосферу?

По книгам выходило, что такое было возможно. А в жизни? Испытывал ли кто-нибудь из этих авторов-всезнаек то же, что произошло со мной?

Я почему-то была уверена, что парк галлюцинацией не был. Пусть даже был стресс, и было плохо, но, возможно, именно это плохо толкнуло меня к тому, чтобы представить в голове что-то настолько реальным, что результат вышел неожиданным? Могло ли быть такое на самом деле?

Мысли и чувства путались. Я обычный человек. Обычная девушка. И я верю, что день светлый, а ночь черная. Верю, что если сказать гадость, то настроение портится, а от доброго слова любому становится легче. Верю, что человек не может летать, не может дышать под водой и не может превращаться в кого-то другого. Но все же есть что-то за пределами обычного восприятия, во что я верю. Но что это?

Потерев лоб, я нащупала мешок с конфетами и поняла, что он изрядно опустел. Открыла вторую бутылку с коктейлем. Иногда можно себя побаловать, и хорошо, что никто не дергает.

Цветы на клумбах качались на ветру, гомон детских голосов не утихал. Вот уж кому точно еще несколько лет не придется ломать голову над сложными вопросами и впихивать в себя то, что не впихивается, как взрослым.

Окончательно размякнув от алкоголя и сахара в крови, я уперлась головой в железную трубу, что поддерживала качели с двух сторон, и прикрыла глаза, слушая шум мира вокруг.

Динка, Динка, вот ведь не было печали. А еще казалось, что жизнь до этого была странной, а теперь так совсем.

Но к собственной радости я достигла такого состояния, когда размышления о странном уже не пугали, а скорее веселили.

В конце концов, у меня есть только два варианта: либо я дура, либо нет.

И вариант номер один заключался в следующем: оставшись одна в квартире под грузом навалившихся проблем, я просто поддалась стрессу и панике, которые вылились в игры сознания, то бишь сдвиг по фазе. И ничего из того, что мне чудилось, не происходило на самом деле. А все это время я лежала в постели, и никакого парка в помине не было. Было одно только больное воображение уставшего и измотанного человека.

Да, такое вполне может быть.

Вариант номер два: все это было на самом деле.

От этой мысли я хихикнула.

Вот откину всю логику нафиг и попробую дать волю фантазии. Возьму и представлю, что все было на самом деле. Тогда что получается? Нарисовавшийся в голове фонтан, успешно наполненный золотым сиянием, взял и притворился в жизнь. Точнее, меня вынесло в незнакомое место в физическом теле, как мне и казалось. И, значит, я на самом деле могу перемещаться туда, куда представлю! Как удобно! И если я научусь с этим работать и не пугаться этого, тогда будет здорово попутешествовать.

Нет, алкоголь точно давал о себе знать. Я начинала играть в «сказки» с самой собой. Ладно. Представим, только на минутку представим, что я действительно оказалась в другом месте. Но где? Что за город это был? Небоскребы в небольших количествах есть только в Москве, а не здесь, в сибирской глубинке, где я родилась и жила. Но на московские они не тянули. Слишком их было много и слишком высоким и плотным скоплением они стояли. Тогда где? В Америке? Могло ли меня вынести в Соединенные Штаты?

Я снова хихикнула.

Вот было бы здорово просто взять, щелкнуть пальцами и оказаться в штатах! Да и еще и без визы. А если депортируют с территории? Вот глупость-то где.

Я икнула, разговаривая сама с собой.

Постой-ка, постой-ка, Дин, а ведь там был человек, который спросил меня, все ли в порядке. На каком языке он говорил, на английском?

Отчего-то по моей спине прошел холодок.

Нет, не на английском. Я ведь его поняла, не пытаясь запустить мозговой механизм перевода. А, может, я настолько привыкла к языку, что уже не вижу разницы между ним и своим родным? Могло ли быть так? Наверное, могло, если я целыми днями сижу за монитором и читаю иностранные слова.

Напрягшийся мозг немного успокоился. Наверняка это все-таки был английский.

Пора было выдвигаться домой. Ну их! Всех этих писателей с их идеями! И город этот непонятный туда же. Привиделось, или нет – не так уж важно.

Хотя где-то внутри засела заноза. Какой-то части меня очень хотелось прояснить этот момент. Но как? Не проводить же новый эксперимент по перемещению? А вдруг я закончу свои молодые дни в психбольнице?

Но мысль чем-то зацепила и с задворок сознания не ушла.

Выкинув пустые бутылки, я снова направилась к остановке. Все, на сегодня хватит прохлаждаться. Пора домой.

* * *

Той ночью экспериментировать я не решилась, но читала допоздна, пока глаза не начали слипаться, а голова окончательно не распухла от объема информации – тонны и тонны книг подтверждали мои теории и рассказывали о новых. Я терла лицо, пыталась разложить сотни идей по полкам в голове, но они зачастую расходились, вызывая постоянные противоречия. Мозг будто разбух и пульсировал.

Засыпала я без мыслей. Намеренно. Просто медитировала, избавлялась от эмоций, наполнялась невидимым глазу светом и успокаивалась.

А потом снова читала. Теперь читала везде, где была возможность: по пути на работу, в офисе, в троллейбусе, следующим домой, и снова на кровати. Больше всего мне несло крышу от «Иллюзий» Баха, особенно в том месте, где Мессия рассказывал о том, как создать перо.

Раскрыв книгу, я еще раз с каким-то внутренним волнением перечитала это место:

Официантка, протиравшая тарелки, время от времени странно поглядывала на него – кто он такой, чтобы говорить такие вещи?

«Поэтому тебе никогда не бывает одиноко, Дон?» – спросил я.

«Если я сам этого не захочу. У меня есть друзья, в других измерениях, которые навещают меня время от времени. Да и у тебя они есть».

«Нет. Я имею в виду это измерение, этот воображаемый мир. Покажи, мне, что ты имеешь в виду, яви мне махонькое чудо такого магнита… Я очень хочу этому научиться».

«Это ты мне покажи», – сказал он. «Чтобы что-то пришло в твою жизнь, тебе надо представить, что оно уже там».

«Вроде чего? Вроде моей прекрасной незнакомки?»

«Да что угодно. Незнакомку потом. Для начала, что-нибудь попроще».

«Начинать прямо сейчас?»

«Да».

«Отлично… Голубое перо».

Он удивленно посмотрел на меня, ничего не понимая. «Ричард, какое голубое перо?»

«Ты же сказал, что угодно, кроме незнакомки, что-нибудь помельче».

Он пожал плечами. «Прекрасно. Пусть будет голубое перо. Представь себе это перо. Увидь его – каждую черточку, края, кончик, хвостик, пушок около основания. Всего лишь на минуту. Этого хватит».

Я на минуту закрыл глаза, и перед моим внутренним взором предстал четкий образ. Небольшое, по краям ярко-голубой цвет переходит в серебристый.

Сияющее перо, плывущее во тьме.

«Если хочешь, окружи его золотистым сиянием. Обычно его используют при лечении, чтобы материализовать процесс, но оно помогает и при магнетизации».

Я окружил мое перо золотистым сиянием.

«Сделал».

«Отлично. Глаза можешь открыть».

Я открыл глаза. «Где мое перо?»

«Если ты его четко вообразил, в данный момент оно уже пулей летит тебе навстречу».

«Мое перо? Пулей?»

«В переносном смысле, Ричард».

Весь день я ждал, когда же появится это перо, но все напрасно. И только вечером, за плотным ужином из бутерброда с индейкой, я, наконец, увидел его. Рисунок и маленькая подпись на молочном пакете: «Упаковано компанией „Голубое перо“, г. Брайон, штат Огайо».

«Дон! Мое перо!»

Он посмотрел и пожал плечами. «Я думал, что ты хочешь настоящее перо».

«Новичку любое подойдет, ведь правда?»

«А ты представлял себе только само перо, или то, что ты держишь его в руке?»

«Только само перо».

«Тогда все ясно. Если ты хочешь быть вместе с тем, что притягиваешь, тебе надо и себя ввести в эту картинку. Прости, что забыл тебе об этом сказать».

Мне стало немножко не по себе. Все получилось! Я впервые сознательно притянул в свою жизнь нечто!

«Сегодня перо», – заявил я, – «завтра весь мир!»

«Будь осторожен, Ричард», – предупредил он, – «а то можешь очень пожалеть».

Вот именно! Именно то, что я и сделала: представила что-то в деталях, а потом окутала золотым сиянием. Все точно так, как описано у Баха.

Я поежилась.

* * *

Бабушка поправлялась. Не быстро, но поправлялась. У молодых заживает проще, чем у старых, но теперь в ее сердце стояли шунты, помогающие крови течь по забитым сосудам, а для меня это означало, что жизнь еще сколько-то лет продержится в ее теле. Бог даст, много лет. Очень хотелось в это верить.

Я держала ее руку, сидя у кровати.

– Баба, как ты?

– Неплохо, Диночка. Уже лучше. Это все соседка: она скорую вызвала, когда я на пол стала падать, а если бы не успела… и если бы не твои деньги…

– Забудь, бабушка. Деньги – ничто. Всегда можно еще заработать.

Она слабо покачала седой головой.

– Если бы ты не заплатила за операцию, ее бы не сделали так быстро. Поставили б меня на учет и в очередь. А я б не дожила.

Горько было слышать эти слова. Но они были правдой. Стариков с подобным заболеванием было много, и врачи не спешили тратиться на дорогостоящий материал имплантантов, ожидая, что государство возместит затраты. Чертова система.

– Там фрукты, бабуль, и все, что тебе потребуется. Ты только ешь, ладно? И выздоравливай.

Из больницы я уходила в подавленном настроении. Слишком много лиц с морщинами от горя, слишком много страдания в воздухе, слишком отрешенными были маски докторов, которые понимали, что они не всесильны и не по своей вине.

А я всегда была неимоверно чувствительной к атмосфере мест, слишком остро пропускала через себя то, что висело в воздухе. И это очень мешало нормально жить.

* * *

Постепенно Ричард Бах зачитался мной до дыр. Когда настало время «Гипноза для Марии», я не могла оторваться. Задыхалась, перечитывала одни и те же строчки много раз, понимала каким-то нутром, чутьем, что написанное – правда. Стрелка разума зашкаливала, приходилось много медитировать, потому что прочитанное говорило о том, что люди пропускают каждый день – собственные убеждения, а они, по всему выходило, были всем.

Я тонула в строчках этой книги, как в океане истины. Хотелось кричать всему миру, что в руках у нас самое сильное оружие, которое можно только найти. Ключ ко всему, а мы отворачиваемся, предпочитаем не видеть и не слышать откровенных подсказок. Но почему так? А глаза снова и снова перечитывали отдельные главы:

«Итак, весь мир – это принятые утверждения, и они становятся моими убеждениями, моими предположениями, моей собственной личной главной истиной. Мои позитивные истины „я могу…“ открывают путь для новых установок, новых возможностей. Мои негативные истины „я не могу…“ закрывают для меня этот путь, становятся моими ограничениями. Убеждения других не влияют на мою жизнь, подумал он, пока не становятся и моими убеждениями.

Любое утверждение, подумал он, с которым мы можем согласиться или не согласиться на любом уровне, – это установка.

Он был так поражен этой мыслью, что забыл о самолете.

Любое утверждение? То есть практически каждое слово, которое он видел, произносил, слышал, о котором думал или мечтал, безостановочно днями и ночами напролет, более полувека, не считая невербальных установок, которые еще в десять тысяч раз более живучи.

Каждую долю секунды мы натыкаемся на стену и в который раз подтверждаем: твердая-сквозь-такую-не-пройти. В скольких микрослучаях в течение одного дня наш разум сталкивается со стенами? Дверями? Полами? Потолками? Окнами? Сколько миллисекунд мы принимаем границы-границы-границы, даже не отдавая в этом отчета?

И в основе всего этого – страх. Мы, смертные, должны научиться бояться, подумал он. Если мы собираемся играть в эту Игру, опасность необходима, гибель должна быть возможна.

Вынуждены играть, вынуждены погружаться глубоко, глубже, глубже в этот океан установок на то, что мы смертны, ограничены, уязвимы, слепы в отношении всего, кроме мелких бурь, доступных нашему разуму; превращать ложь в непоколебимое убеждение, без всяких вопросов, и при всем этом стараться не умереть как можно дольше, а пока мы прячемся от смерти, понять, почему мы вообще сюда попали и какая может быть причина называть эту игру развлечением.

Да, все настоящие ответы скрыты. Игра заключается в том, чтобы найти их самим среди тьмы ложных ответов, которые находят другие игроки, и они им подходят, но, к сожалению, совсем не подходят нам».

Отложив книгу, я долго смотрела в окно.

Значит, я тоже пленник убеждений? Сделалось как-то беспомощно и зябко. А что случится, если я попробую сломать их? Что случится со мной, обычной девушкой, если я изменю основополагающие истины сознания? Изменится ли мир?

Дядя Толя видел мою задумчивое лицо вкупе с пальцами, вцепившимися в книгу, и с разговорами не лез. Пил тихо. Варил что-то после того, как я заканчивала готовить ужин для себя. А однажды вечером даже занес занятые в долг двести пятьдесят рублей: положил на тумбочку и тихо закрыл за собой дверь.

А я лишь отвернула голову обратно к книге.

Мне еще слишком многое нужно было понять.

* * *

Кота, впрочем, я кормила исправно, тексты переводила, как и раньше. Почти не разговаривала с коллегами, потому что сознание постоянно тонуло в отвлеченных размышлениях.

А что, если попробовать? Попробовать что-нибудь создать? Не перемещаться черт знает куда, потому что страшно – к таким вещам я пока не чувствовала себя готовой. А вот попытаться притянуть какие-нибудь предметы в жизнь, вполне можно было рискнуть.

Все больше я чувствовала, что нужно либо подтвердить, либо опровергнуть теории, которые мешают спокойно жить, мешают быть обычным человеком, мешают находить темы для разговоров. По всему выходило, что если все продолжит течь в том же направлении, то я стану замкнутым в себе изгоем общества уже очень и очень скоро.

Помнится, я и раньше практиковалась в представлении различных вещей и наполнении их светом. Тот же красный модный плащ, который сначала увидела в журнале, а через месяц его откуда-то привезла мама. Совпадение? Потом была сумка: настоящая, красивая, кожаная. Пара недель мечтаний и я выиграла ее в каком-то конкурсе. Тоже совпадение? Дальше, когда я училась в университете, была даже поездка, не очень далеко, в Украину. Мне очень хотелось присоединиться к группе, и я много думала об этом по ночам, представляя, как здорово было бы оказаться в том автобусе. Но все места были расписаны за месяц вперед. И кто знает, почему в самый последний момент выбыла из списка одна девочка, а ее место предложили именно мне? Еще одно совпадение? Да, именно так я их и называла и не особенно связывала свои мечты, наполненные светом, с настоящим результатом.

А теперь возникало странное и стойкое ощущение, что зря.

Вот, видимо, и настало время либо для воплощения чудес в жизнь, либо крушения веры в них. На этот раз тотально.

И работу над этим я решила начать завтра же с утра, как только приду в офис.

* * *

Настроение с утра задалось на ура.

Ну, а как же еще? Ведь завтра вечером приезжает мама! И неделя, которая обещала быть тягучей и противной, для меня, погруженной в чтение, пролетела незаметно. Ну, наконец-то! Мама, мамочка будет дома!

В офис я направилась бодрым шагом, на ходу придумывая, какой бы такой предмет мне попробовать «притянуть» в жизнь, пока занимаюсь переводами. На ум пришла чашка кофе – дешево и сердито. Но мне понравилось. Понравилось потому, что, во-первых, кофе я пила крайне редко, и девчонки об этом знали. А во-вторых, чашку я представила определенную: ту, большую, с земляниками по краю. Ее обычно только Татьяна использовала и никто больше.

Я плотоядно улыбнулась.

Если получится – хорошо, а нет – черт с ним. Не корову проигрываю, в конце концов. Еще не дойдя до дверей офиса, я уже в деталях представила стоящий на моем столе дымящийся кофе. Хорошо представила, качественно! Даже выпить его захотелось. И чтобы, как у Баха, результат появился быстрее, окружила чашку в воображении золотым сиянием. Не повредит ведь? Буду все делать по инструкции.

Я хихикнула как раз тогда, когда открывала дверь кабинета.

– Во! Бернардина лыбится! Только поглядите на нее! – тут же раздался едкий голос пахнущей на весь кабинет духами Татьяны.

– Привет всем, – миролюбиво отозвалась я и прошла к своему столу. Сняла плащ, повесила на спинку стула сумку.

Девчонки пожелали доброго утра, а Татьяна не унималась.

– Ты завела что ли кого? Счастливая уже с утра ходишь. Круглая, как самовар, и сияющая…

Я бросила на нее неодобрительный взгляд и прошла в маленькую кухоньку, чтобы налить себе чай. Заодно еще раз бросила взгляд на нужную кружку с ягодами, чтобы запомнить побольше деталей.

Когда вернулась к столу, заметила, что Лены не было. Опаздывала она сегодня.

Я повернулась к Юлии.

– А где Лена, не знаешь?

Спокойная и аккуратная Юлия отодвинула мышку и ответила:

– Лена звонила Валентине Олеговне, сказала, что немного задержится.

– А-а-а… – неопределенно потянула я и вернулась к монитору, чтобы посмотреть, что Бог сегодня послал. Мда-а-а, не кусок сыра, конечно, а чей-то сертификат о разводе, требующий перевода с русского на английский. Ну, сертификат, значит, сертификат! Женятся они там или разводятся – не мое дело. Мое дело переложить все на зарубежный алфавит.

– А где печенье-то твое утреннее? – проплыла мимо Татьяна, направляющаяся на кухню. – Принести тебе десять-пятнадцать штучек? До обеда, небось, помогут продержаться.

– Артемьева! – фыркнула на Таню прихорашивающаяся за своим столом Валентина Олеговна. – Уймись уже!

Я с благодарностью посмотрела на администраторшу. Та немного виновато улыбнулась в ответ.

Что ж, утро начиналось вполне обычное.

Чтобы не тратить попусту время на обиды, я еще раз представила в деталях Танину кружку, стоящую на моем столе, после чего с чистой совестью принялась за работу.

* * *

На обед я в этот раз выбежала в уличное кафе-столовую, потому как из дома ничего с собой не захватила. В сумке лежал только пакет Вискаса, который я не скормила Мишке по причине того, что просто не нашла его во дворе. Не есть же чужой обед?

Я улыбнулась.

Заказала себе тарелку супа и второе, быстро уплела все это за обе щеки, выпила компот и понеслась обратно на работу, чтобы не опоздать.

А когда открыла дверь, то была приятно удивлена радостной суматохой, которая царила в кабинете. Оказывается, пришла Лена. И принесла с собой огромный торт. У этой хохотушки сегодня, как выяснилось, был день рождения, о котором мы ничего не знали, потому как тихушница скрыла сей радостный факт от общественности. А теперь сияющая, как тот самый медный самовар, она стояла у своего стола, нарезая торт и раскладывая его в принесенные с кухни блюдца.

Я от души поздравила именинницу, пожелала ей всего наилучшего, про себя решив, что обязательно куплю ей какой-нибудь презент, как только появится возможность. Двадцать четыре года человеку, чем не праздник?

Не успела я погрузиться в работу – юридический перевод никогда не давался легко, – как рядом с моим столом возникла подруга.

– Вот и твой кусок! – она водрузила на край стола приличных размеров кусок торта с вишнями на тарелке. – И кофе.

Я, не отрываясь от монитора, улыбнулась.

– Ты чего, я же не пью кофе!

– Ой, разве? – прощебетала Лена. – А я и забыла! Ну, нальешь тогда себе чай на кухне.

– Ага, – ответила я, допечатывая последний символ в строке. – Спасибо!

А потом потянулась к кружке, чтобы отнести ее на кухню и заменить кофе чаем. И моя рука застыла на полдороге – на углу стола стояла та самая кружка Тани. С ягодами.

Видя мое ошарашенное лицо, Ленка махнула из кухни.

– Дин, не было другой свободной. Пей из этой, ничего Таньке не сделается.

Я медленно кивнула в ответ.

Потом зажмурилась и потерла лоб.

На следующий день я шла в офис, полная решимости найти другой предмет, который бы ну никак не мог возникнуть на моем столе. Вчерашний опыт так изумил мою логику, что та страстно пыталась опровергнуть существование любых неписаных законов, тем более мистических, а потому рьяно искала новый предмет для пробы.

Вскоре искомый был найден – им оказалась роза. Да, обычный цветок. Что сложного, спросите вы? Может быть, и ничего. Но девушке с моей комплекцией цветы дарили не часто, в последний раз года четыре назад, а потому хохочущий рационализм радостно потирал руки в предвкушении скорого провала.

Я только пожала плечами. Роза, так роза. И принялась наполнять воображаемый цветок золотым светом, разглядывая в уме его красные лепестки и шипастый стебель, представляя тот лежащим на моем рабочем месте.

Несколько раз в течение дня я возвращалась к этой картинке и снова забывала про нее.

А под вечер к директрисе пришел какой-то ухажер и принес целый букет цветов. И все бы ничего, но он так же не забыл подарить нам – простым переводчицам – по цветочку, чтобы «не скучали». Как только точно такой же цветок, который крутился на уме целый день, лег на угол моего стола (равно как и на Ленин, Танин, Юлин и т. д), я сдержанно ответила «спасибо» и скрипнула зубами.

А под вечер, возвращаясь домой, зачем-то посмотрела на небо.

И как ты только прокручиваешь свои шестеренки, Вселенная? Как это все работает? Кто бы объяснил…

* * *

Мишку я все-таки нашла. Его пыталась закинуть в мусорный ящик детвора. Я отбила кота, зло отчитав всех, кто к этому был причастен, потом накормила несчастного Михайло и долго держала его на коленях, пока кот не перестал дрожать. После отнесла за дом, где редко гуляли дети, и оставила там, успокоившегося и мурчащего.

Снова попробовала стереть горький желчный привкус от людской жестокости. Выходило плохо. Я вздохнула и поднялась по лестнице.

А дома… дома ждал сюрприз. Настоящий, теплый, самый лучший из всех – дома была мама!

Трудно объяснить, что меняется, когда домой возвращается родной, любимый человек. Всего не передать словами. Это как целый мир, который вдруг поворачивается к тебе с радостной улыбкой.

Привезенные вещи уже лежали повсюду: на диване, креслах, ковре.

– Диночка, чего же ты мне не сказала про бабушку? – с порога спросила взволнованная мать, обнимая меня. – Как же?

– Мам, ведь нормально все уже. Каждый день она все бодрее теперь и лучше. И я так рада, что ты вернулась. Все будет хорошо теперь, ты не переживай.

Она смахнула скопившиеся в уголках слезы и рассмеялась.

– Чудо, ты мое! Я очень, очень по тебе скучала.

Даже Анатолий расцвел. И выглядел вполне прилично – в отглаженной рубашке и брюках. И вроде как даже готовил что-то на кухне. Запах был не пельменным и не котлетным. Я даже удивленно покосилась на него, пока тот не видел.

А потом было просто хорошо: пили чай, делились новостями, мыслями, рассказывали о буднях, ели приготовленную отчимом курицу, а потом привезенные мамой конфеты. После чаепития мама предложила разобрать новые вещи, а что понравится, я могла оставить себе. На выбор. Так было всегда. И это моменты я очень любила. Пусть я не была самой привлекательной в мире, но принаряжаться всегда так приятно, и мы с удовольствием прокопались в одежде до поздней ночи.

И, наверное, впервые за долгое время схлынула тоска, а мир снова наполнился теплом и светом, от которого было хорошо даже ночью. И кровать больше не пугала, а стала вдруг уютной, как в далеком детстве.

Уже засыпая, я слышала, как на кухне смеются мать и дядя Толя. Оттуда текла хорошая энергия, хорошее ощущение. Почувствовав это, спокойная и довольная, зарывшись в одеяло, я уснула.

Глава 3

В этот день жизнь моя изменилась навсегда.

Я просто знала это. Почти без эмоций, отрешенная, заледеневшая в ложном спокойствии… Я смотрела на плывущие по голубому небу облака, щурясь от стоящего в зените солнца. Хлопали флаги на высоких башнях, я слышала их, хотя вокруг ходили толпы народа, в основном туристов. Били где-то в отдалении церковные часы, играл, расположившись прямо на булыжной мостовой площади, сборный оркестр из пяти человек. Хорошо играл, задорно. Веселил людей, зарабатывал приличные деньги, судя по кидаемым в раскрытый чехол от контрабаса монетам.

В какой валюте? В евро.

Здесь все было в евро уже давно.

Я медленно, будто с натугой, еще раз обвела взглядом площадь, в центре которой стояла. Туристы обтекали меня, словно реки торчащий на пути камень, а я вообще ни на что не обращала внимания. Ни на них, ни на красоту архитектуры за спиной, которую видела впервые в жизни, ни на то количество языков, на котором вокруг разносилась речь.

Башни, старинные постройки, что-то звучащее, иногда отдаленно напоминающее русские слова.

Я была в Праге.

И теперь точно поняла, что умею «переноситься».

Этот город был настоящим. Настолько настоящим, насколько вообще может быть. Булыжники, камни, люди, сидящие на треногих стульчиках художники, рисующие портреты, проходящие мимо японские туристы с неизменными камерами на шеях. В основном, люди, как я уже заметила, шли мимо кафе к знаменитым часам, что находились где-то справа от меня. Что-то было в них такое особенное, что толпа в том месте не редела, а, казалось, только увеличивалась.

А мне было плевать на часы. И Прагу я всегда хотела увидеть, но не таким образом.

Руки медленно сжались в кулаки.

Теперь я точно изгой. Никогда и ни с кем не поделиться мне этой тайной, ни одному человеку не рассказать о произошедшем. Дар это или проклятье? Откуда вообще взялся этот чертов «талант» к перемещениям?

Второй раз не мог быть ошибкой. Да и глупо было отрицать очевидное.

Если раньше я думала, что какой-то парк мог мне померещиться, то Прага точно была Прагой.

А узнала я это из магнитов, которыми были облеплены двери местных туристических магазинов. Мне никогда теперь не забыть того шока, когда я прочитала название чужеземного города своими глазами. Запыхавшаяся, взмыленная и паникующая я бегала по незнакомым местам, пытаясь понять, что же снова произошло.

Ничего особенного. Просто еще один перенос. И больше я не дышала, как конь, не выламывала в отчаянии руки и не ревела. Просто приняла ту истину, которая была. Я – не такая, как другие. И я могу переноситься.

Что бы это ни значило.

И это навсегда теперь отделило меня от общества. Стало тяжелой тайной, которая никогда никому не откроется, которая заставит меня сползти еще на ступень вниз по социальной лестнице. Я и раньше не была общительной, а теперь вообще рта не раскрою. Да и зачем? Чтобы издевались, засмеивали, сочувствовали, качали головами или изучали, накачивая современными психотропными средствами? Ведь какой прорыв в массах мог случиться, если бы избранные научились делать то же, что и я? Да власти бы годы потратили, держа меня в клетках и на больничных столах, лишь бы выявить секретный ингредиент, открывающий двери человеческому телу в другие места.

А я об этом не просила. Я злилась. Я и не хотела особенно отличаться, мне и раньше-то друзей завести почти не удавалось, а теперь о них можно совсем забыть.

В сознании что-то изменилось.

С понимаем того, что я «другая», пришло и новое отношение к старым вещам. Что-то вдруг стало мелочным и суетливым, не заслуживающим больше внимания.

Откуда-то возникла во мне новая часть – холодная и рассудительная, почти не дающая эмоциям просачиваться на поверхность. Видимо, защищающая разум от «перегрева», словно реле. А ведь я такой раньше не была.

Значит, так тому и быть. Теперь многое поменяется. Очень многое.

Я вдруг громко и хрипло рассмеялась, напугав проходящих мимо туристов.

А ведь как хорошо начинался день!

Все было обычно, понятно и привычно. Офис, разговаривающая по телефону директриса, уехавшая куда-то по делам заведующая, уткнувшаяся в мобильник Таня. А потом, черт бы ее дернул, радуясь отсутствию начальства, ко мне повернулась Ленка…

– Динка! Я таких новых обоев на рабочий стол накачала. Закачаешься!

Ее энтузиазм заражал.

– Да что ты? Покажи! – я подлетела к ее столу.

– Смотри! Города мира! – она быстро перелистывала отличного качества изображения. В несколько из них я влюбилась с первого взгляда. – Переписать тебе?

– Конечно! – я уже даже выбрала, какое именно поставлю себе на заставку. Давно пора было сменить этот скучный зеленый листочек с каплями, снятый крупный планом. Листочек был приклеен к рабочему столу еще с тех времен, как я первый раз включила служебный компьютер. А города я любила.

– Держи!

Картинки уже перекочевали на личную Ленкину флешку.

– Спасибо!

Тут же переписав приобретенное «богатство» на жесткий диск, я вернула флешку и принялась искать то изображение, которое уже приглядела. Через секунду оно было найдено и закреплено на рабочем столе.

Я удовлетворенно откинулась на стуле: красота-то какая! Красивая просторная площадь – сразу видно, что старинная, – высокие остроконечные башни, серые, желтые, бежевые домики, прилипшие друг к другу.

– Лен! – позвала я подругу. – А вот это где?

Места, к сожалению, подписаны не были. Я повернула к подруге монитор.

– Не знаю… – отозвалась коллега. – Наверное, где-то в Европе. Я там точно не была.

Она хихикнула.

* * *

А вот я теперь была.

И мне было не смешно.

Я стояла на точно той самой площади с новой заставки на моем рабочем столе. А все потому, что на обеденном перерыве решила еще раз полюбоваться понравившейся картинкой и царившей там атмосферой. И долго разглядывала детали, представляла, каково было бы пройтись по тем булыжникам, как мог бы пахнуть воздух.

Стоило бы задуматься… уж после того случая с парком-то точно. Но я почему-то забыла и все глубже уходила в фантазии, в ощущения. Очень нравилось представлять на своем лице солнце и знать, что не нужно сегодня идти в офис. Что это – мои каникулы где-то там, далеко.

Что ж, каникулы я себе обеспечила. Точно.

Как произошел сам «переход», как и в случае с той ночью, я не заметила. Просто представляла, что стою там, среди туристов и нежусь на солнце. А потом выяснилось, что я и стою там, среди туристов и нежусь на солнце.

Нежилась я, правда, недолго. До того самого момента, пока не пришло осознание случившегося, после чего солнце вдруг радовать, почему-то, перестало.

И стало холодно, несмотря на раннюю осень. Внутри холодно. И не страшно даже, а как-то пусто. Жизнь вдруг переломилась. Я поняла это, ощутила, прочувствовала каждой клеткой. В одну минуту для меня изменилось все, в то время как для гуляющих мимо сотен людей – ничего.

И от этого было ни радостно, ни обидно. А только непривычно холодно. Видимо, так для меня легли карты, и нужно было просто это принять.

И еще нужно научиться что-то с этим делать, как-то контролировать свои странные открывшиеся способности.

Я тяжело вздохнула и снова посмотрела на солнце.

А все-таки здесь красиво.

Больше всего я переживала за то, что исчезла прямо из офиса. Одно дело – раствориться из собственной постели, где никто тебя не будет искать в полночь, если только не какая-нибудь критическая ситуация.

А из офиса? Прямо на глазах у других людей? Плохо.

Я не тешила себя мыслью, что тело мое так и осталось сидеть на стуле, а остекленевшие глаза смотрят в экран. Отчего-то я знала, что это не так. Если я сейчас была здесь, то, значит, была здесь всей своей сущностью: разумом, клетками, мышцами и кожей.

Откуда пришло знание, я вопросом не задавалась.

А раздумывала лишь над тем, много ли переполоха случилось из-за моего внезапного исчезновения?

Оказалось, не много.

Представить себя сидящей в кабинете перед компьютером не составило труда: слишком хорошо я там знала каждую деталь. А посему вокруг меня вскоре послышалось настоящее жужжание системных блоков и голоса девчонок.

Стоило мне ощутить деревянную поверхность стола под пальцами, как я открыла глаза.

Сидевшая к тому моменту ко мне спиной Лена тут же повернулась.

– Динка! Где ты была? Я хотела на обед с тобой вместе в кафе сходить, а ты взяла и пропала.

Я медленно осмотрела остальных: никаких признаков паники или непонимания. Все сидели ко мне либо боком, либо спиной и никакого внимания не обращали.

Из груди вырвался облегченный вздох.

Лена продолжала возмущаться:

– Ни сумку ты с собой не взяла, ни плаща! Куда ты ходила-то? И как прошла мимо так, что я не заметила?

Рот разлепить было сложно. Тем не менее, чувствовала я себя спокойно. Сердце билось тяжело, но равномерно. Вот только лицо было бледным, так мне казалось.

– Я подышать выходила, Лен. Что-то не очень хорошо себя почувствовала.

– Так ты и выглядишь, как привидение, – кивнула та. – Нет, чтобы сказать! До аптеки бы дошли, чего сбежала-то без слов? Завтра вместе на обед сходим.

Я кивнула.

Уставилась на монитор, который теперь почему-то казался незнакомым. Каким-то чужим. Взгляд упал на картинку старинной площади. Медленно, стараясь унять дрожь в руках, я первым делом сменила заставку на рабочем столе. Обратно на зеленый листок, покрытый росой.

И собрав все внутренние резервы, молчаливая, словно статуя, каким-то образом продержалась в офисе до вечера.

* * *

Мама читала книгу, сидя на диване. В квартире было тихо, тикали часы, молчал телевизор. Я осторожно подошла и уселась рядом в кресло.

– Мам?

– М-м-м…

– А я когда-нибудь была странной?

Мать отложила книгу и посмотрела на меня серыми проницательными глазами. Лицо ее и в пятьдесят один год не потеряло привлекательности, а в русых волосах почти не просвечивала седина. Она была не полной, но и не худой, хорошо сложенной женщиной. И в кого только я уродилась такой пышной? Наверное, в отца, которого совсем не помнила. Он ушел рано – разбился на машине. Мне не было и двух.

– Не пойму тебя, Дин, ты о чем?

– Может быть, когда я была маленькой, за мной водились какие-нибудь странности, которых не было у других?

Мама на мгновенье задумалась. Потом улыбнулась: немного удивленно, немного растерянно.

– Ну-у-у-у… Икала ты по ночам часто. И если чихала, то много раз подряд, не как обычные дети. И разговаривать очень быстро начала, не в пример другим.

Я нахмурилась. Маловато отличий. Разговаривать многие начинали рано. И читать, и музыку сочинять. А про икоту вообще молчу. С миллионами, наверное, такая проблема случалась.

– И это все?

Она помолчала какое-то время, вспоминая.

– Ты прямая очень была, открытая. Любому могла сказать все, что на уме у тебя было. Мы смеялись часто над этим и удивлялись, конечно. Тебя было не унять.

Не то. Все мимо.

– А больше ничего?

– Нет, Дин. Вроде ничего. А почему спрашиваешь? Случилось что?

Я с каменным выражением лица рассматривала книжные полки. В стенке, что стояла напротив, книг было не меньше сотни. Мама любила читать.

– Мне просто кажется… – осторожно начала я, – что я чем-то отличаюсь от других. Знаешь, есть ощущение, что я… не как все.

– Нам всем иногда так кажется, поверь мне. И большим и маленьким. И причин вроде бы нет, а все равно кажется.

Она протянула рука и погладила меня по голове.

– А почему ты вдруг над этим задумалась?

– Да кто знает? – уклонилась я от прямого ответа – не время было посвящать в детали других, пока я сама не разобралась в происходящем. Потом я сделала еще один пробный выстрел. – А бабушка у нас тоже обычная?

– И бабушка обычная, – мать рассмеялась. – Ну, ты даешь! Какой же ей еще быть?

– Не знаю. Может, у нее есть какие-то способности?

– Способности? Ну, разве что деда из себя выводить!

Я хмыкнула. Да, бабуля у нас умела порой нудить так, что фашисты бы сами перевешались, лишь бы в одной комнате с ней лишней минуты не сидеть. Но это случалось только иногда, когда та была не в духе. И чем старее, тем спокойней и покладистей она становилась.

Я вздохнула и качнула головой, впервые обратив внимание на отложенную мамой книгу.

– А что ты читаешь?

– А, это? – она перевернула книгу обложкой вверх. – «Хоопонопоно» называется.

– Хоо… что? – удивилась я.

– Это гавайская методика исцеления внутреннего мира с помощью нескольких фраз. Вроде как и вокруг тоже может жизнь наладится, если часто слова эти повторять. Подруга посоветовала недавно.

Внутри меня что-то екнуло. Может быть, почитать потом, когда мама закончит? Чем черт ни шутит? Выходит, и мама изотерикой увлекается. Так, может быть, я все-таки в нее?

Если честно, хотелось быть «в кого-то». Тогда бы и странности объяснились просто, и по-детски можно было бы показать пальцем и сказать: «А это все она!», и тогда, вроде, не сама виновата.

Но видимо не судьба мне была так просто отделаться.

* * *

Вокруг была ночь.

А я сидела на берегу моря и перебирала пальцами округлые холодные камешки.

Какое море? Где находится? Я не знала. Только слышала, как волны набегают на берег, перекатывают мокрую гальку и уходят обратно в непроглядную мглу. Пенятся почти у самых ног.

Пахло свежестью и морскими водорослями.

Я сидела закутанная в теплую осеннюю куртку, которую предварительно вытащила из шкафа в коридоре, как только убедилась, что домашние спят. Срочно потребовалось побыть в одиночестве, а собственной комнаты, пусть там никого кроме меня не было, уже почему-то не хватало.

Поэтому и представилось в голове это место, где только темнота и волны.

И никого вокруг.

Мысли будто замерзли. Голову, как и местность вокруг, продувал холодный бриз, что шел от воды. Может быть, это океан? Да какая, собственно, разница.

С далекого неба мерцали звезды. Крохотные и холодные. А я пыталась привыкнуть, срастись с мыслью, что теперь могу «путешествовать» в представляемые самой картинки.

Это уже не казалось настолько необычным, как той ночью или минувшем днем.

Но почему-то эмоции, которые должны были по идее от такого осознания прийти, не приходили. Ни радости, ни восторга, ни даже удивления. Из моих глаз в темноту, казалось, откуда-то изнутри меня смотрела пара еще чьих-то – того существа, которое обладало познаниями недоступными простой Динке. В его душе всегда жили знания о древней речи, истинных словах, устройстве мира, работе времени и о чем-то другом. Глубоком и вечном. И не было там места удивлению, а было место всеобъемлющему знанию.

Но я, как ни старалась, не могла интерпретировать новую, чужую информацию, однако знала, что тот, кто открыл во мне глаза, всегда был частью меня. Просто раньше по какой-то причине этот «кто-то» спал.

Я так и не смогла определить, что именно разбудило ту сущность, которая теперь спокойно наблюдала вместе со мной за ночным морем, наслаждаясь тишиной и покоем. Ей – этой сущности – было наплевать на людские проблемы, наплевать на мелочи и суетность жизни. Оно видело что-то большее, что-то гораздо более важное и цельное в том мире, в котором сейчас находилось, и умело наслаждаться каждой секундой бытия, не задавая глупых и бессмысленных вопросов. Казалось, все ответы были уже давно получены, и незачем было плодить новые вопросы, и снова отвечать на них, беспричинно колыхая гармоничное окружение.

А гармоничным оно было. Я чувствовала это, сидя на камнях, слушая далекую, шепчущую о своем песню волн.

Страшно не было. Было спокойно. Спокойно, несмотря на произошедшие перемены, несмотря на присутствие новой меня, которая была, наверное, старее окружающего в эту минуту мира.

Я откинулась назад, легла спиной на гальку, вытянула в стороны руки, устремив взгляд в чернильный с прожилками хрусталя небосвод.

Пусть другие думают о проблемах. О заботах и суете. А я полежу. Просто полежу и посмотрю на звезды, слушая гармонию природы, наслаждаясь тем, что являюсь частью ее. Неотъемлемой и бесконечной частью Вселенной. Может быть, маленькой, а, может, большой, но уж точно нужной и правильной.

Перед тем, как задремать, я представила вокруг собственную комнату, ощутила тепло постели и услышала тикающий со стола будильник.

Спала я в собственной спальне. Крепко. Но посреди ночи проснулась, чтобы стянуть с себя непомерно жаркие в кровати куртку, джинсы и ботинки с носками.

* * *

День выдался пасмурным. С низко висящими облаками и ветром. Но ветром теплым, будто оставшимся с лета. Улицы почти не изменились со вчерашнего дня, разве что за ночь еще больше обросли пустыми бутылками и окурками. Да совсем не осталось на деревьях зеленого – сплошной желтый да красный.

Люди тоже не изменились. Шли к остановкам уставшие и невыспавшиеся, мечтающие проваляться лишний час в кровати. Патриотизма в глазах не было. Только сонные проклятья да попытки успеть запрыгнуть в уходящий переполненный автобус или маршрутку.

Водители матерились, пассажиры раздраженно толкали друг друга локтями, всем хотелось урвать место поудобнее, но только те, кто жил близко к диспетчерским, могли позволить себе роскошь посидеть в транспорте с утра.

Я шла пешком. В троллейбус решила не садиться. Так как проснулась я рано, то успела быстро позавтракать печеньем и блинами, что с вечера напекла мама, а потом быстро оделась и вышла на улицу. Нужно было посетить одно место до того, как приду в офис.

Рабочий день начинался в девять.

А книжный супермаркет открывался в восемь. Я поспешила.

Можно было бы, конечно, как и Ленка, накачать изображений из интернета, но что с ними делать дальше? Не могла же я практиковаться, сидя у компьютера? Что будет, если кто-нибудь заметит мое исчезновение прямо от экрана монитора? А распечатать картинки было негде. И запоминать их было сложно, детали из головы ускользали, гораздо проще было держать их перед глазами.

Поэтому, войдя в книжный, я огляделась. Нужен был канцелярский отдел. Искомое нашлось почти сразу же – на стойке возле кассы висел небольшой по размеру календарь «Великие города мира». Я повернула его задней стороной, чтобы узнать цену – 119 р.

Пойдет. В сумку такой поместится, с ним можно будет работать хоть где.

Я быстро сняла календарь со стеллажа и прошла к кассе, где уже бодро тыкала в экран пальцами молодая девушка-кассир.

– Здравствуйте. Пакет нужен? – спросила она.

– Нет, спасибо.

– Сто девятнадцать рублей с вас.

Я протянула сто пятьдесят. Получила сдачу. Засунула календарь в сумку и поспешила на выход.

Купленный календарь на 2013 год я рассматривала уже на обеде. Лена, к счастью, оказалась вовлеченной в жаркий спор по поводу английской грамматики с какой-то Наташей по телефону, поэтому на улицу я ускользнула одна.

Итак, что мы имеем? Я открыла первую страницу, с которой тут же величаво глянула на меня белокаменная архитектура какого-то римского фонтана. Значит, Италия. На следующей странице был изображен Лондонский Тауэрский мост. Затем шел Нью-Йорк. Потом Мюнхен, Москва, засыпанная снегом Прага, летний Париж. Следом Венеция, Стокгольм, Ванкувер и Вена. На последней странице застыл Амстердамский канал.

Я улыбнулась. Вот, значит, по порядку и начнем. Целых двенадцать мест для путешествия, на которых можно будет начать изучение собственных возможностей. Я медленно вдохнула и выдохнула в предвкушении чего-то близкого и невероятного. Уже совсем скорого, но еще не случившегося, потому что я, как могла, оттягивала сладостный момент.

Мимо шли люди.

Они не обращали никакого внимания на сидящую на лавочке с календарем в руках девушку, одетую в темно-красный плащ и джинсы. Мало ли кто сидит во время обеденного перерыва на лавочках? Люди все шли, что-то ели, пили из бутылок, говорили по телефону, хмурились, ругались, улыбались.

Я перевела взгляд на затянутое облаками небо. И в этот момент пришло откуда-то осознание собственной силы. Оно хлынуло внутрь так неожиданно и приятно, что я на секунду растерялась. А за ним пришла радость.

Все. Я другая. Я могу путешествовать. И пусть я не могу ни с кем поделиться или поговорить об этом, но я могу перемещаться! Без билетов! Бесплатно и сразу, не тратя время на ожидание на вокзалах и аэропортах. Но самое главное – именно туда, куда хочу….

И чувство это приносило восхитительное тепло. Будто меня накачали пузырьками от фанты или пообещали прямой билет в рай.

Из киоска неподалеку, что торговал напитками и сигаретами, запевал высокий голос Ёлки:

Теперь я улыбалась широко. Счастливо жмурилась и снова смотрела на небо.

На меня начали подозрительно коситься.

«Прыгать» прямо с лавки было нельзя.

Слишком много людей гуляло вокруг. Поэтому я быстро, пока не истекло обеденное время, вернулась в офис, скинула плащ и направилась вдоль по коридору к туалетам.

Не самое приятное место, но зато всегда уединенное. Закрылась в самой дальней кабинке, положила календарь на подоконник, закрыла унитаз крышкой, чтобы не отвлекал, и вгляделась в Римскую площадь с фонтаном. Так, что у нас там? Огромное серовато-белое здание, множество статуй, каскадные перекаты воды, по сторонам которых декоративно расположились огромные булыжники.

Подпись в углу сообщала, что фонтан этот назывался «Trevi». Я кивнула самой себе. Еще раз внимательно вгляделась в картинку, закрыла глаза….

Никогда не знала, что туристов могло быть не просто много, а непомерно много! Даже ступить было некуда. Площадь оказалась не такой уж и большой. Покрутив головой, я поняла, что разноцветные дома подпирали ее уже через пару десятков метров, тесня людей к парапетам, у которых начиналась вода. Этого на фотографии, к сожалению, видно не было.

Несколько чувствительных тычков в бок заставили меня быстро сориентироваться, и я начала продвигаться прочь от первой линии зрителей, на которую давили больше всего. Именно здесь было удобнее всего фотографироваться, а потому конкуренция за свободный клочок земли, на который могла бы уместиться подошва, была огромной.

Я чертыхнулась.

Вокруг, помимо итальянской, разносилась речь со всех уголков Земли. Пахло чем-то вкусным…. Пиццей и вроде бы сладкой ватой. И еще табачным дымом. Щелкали затворы фотоаппаратов. Голосов было столько, что для того, чтобы услышать свой собственный, пришлось бы кричать.

Черт бы подрал туристические места…. Кто бы знал, что все хотят увидеть этот фонтан? А с другой стороны, не зря ведь он оказался на первой странице календаря в списке самых красивых городов. Следовало ожидать такого исхода.

Протиснувшись между сотнями мужских и женских тел, я, наконец, нашла свободный уступ и забралась на него. Прижалась спиной к стене дома. И только тогда впервые разрешила себе передохнуть и нормально осмотреться вокруг.

А посмотреть было на что.

Толпы людей были похожи на потоки реки. Часть их застывала, чтобы полюбоваться архитектурой, то и дело мелькали вспышки фотоаппаратов, другая часть текла в двух направлениях вдоль домов, устремляясь на какую-то узкую улицу, что тянулась в обе стороны от собора. Здесь за секунду, наверное, делались десятки портретов на память, которые потом должны были разойтись по семейным альбомам в разные уголки планеты.

Я с изумлением и восхищением разглядывала то количество скульптур, которыми было украшено строение, перед которым находился Треви-фонтан. С поражающим воображение количеством деталей были вылеплены мужские и женские фигуры: сидящие и стоящие, с накинутыми на тела тряпками, держащие в руках пики или конские гривы. Коней было много. Будто пойманные в какой-то определенный момент, их тела изгибались в движении, рты открыты не то в агонии, не то в хрипе, белые глаза застыли гипсом.

Умели же строить в старину! Сколько же времени было потрачено на лепку одного вот такого коня? Или дамы с крыльями?

Рядом со мной на парапет запрыгнул какой-то парень. Поднял фотоаппарат, щелкнул затвором и улыбнулся.

– Beautiful. Isn't it?

Я автоматически кивнула и робко улыбнулась в ответ.

Красиво действительно было. Но диалог продолжить не решилась. Да и не нужно было, потому что парень уже спрыгнул с выступа и тут же влился в поток пешеходов, наверное, чтобы поснимать другие достопримечательности Рима.

А я снова огляделась вокруг. Рим. Кто бы мог поверить. Я в Риме! Смех рвался наружу. Счастливый, довольный, восторженный. Свободный, как в далеком детстве.

И не нужно мне турагенств. Не нужно консульских печатей в паспорте, не нужен длительный и нудный сбор документов, чтобы на две недели улететь от привычной серости на заслуженный отдых. Теперь этот отдых был доступен мне в любой момент времени, в любое время суток, в любом уголке планеты. На выбор.

Вода искрилась голубым на солнце, вокруг жевали панини, сэндвичи и куски ароматно пахнущей пиццы. Ниже по улице располагались магазины и рестораны, затопленные людьми. Пахло солнцем и еще летом, уже ушедшим из моего родного города.

Я вдруг вспомнила про офис и резко встрепенулась. Посмотрела на часы.

Оказалось, что прошло уже пятнадцать минут. До конца обеда оставалось всего пять. Уходить не хотелось, и я вздохнула. Здесь было так тепло, так шумно и по-своему здорово. Но нужно было сохранять трезвый ум и рационализм.

Логичная часть меня согласно кивнула, напомнив, что возвращаться нужно не в кабинет, а в кабинку туалета, где на подоконнике остался лежать календарь. Я тут же собралась с мыслями.

Теперь предстояло отвлечься от шума. Представить белую крашенную дверь, окно и подоконник, накрытый крышкой, стоящий сзади унитаз. Вспоминать витающий в уборной запах не хотелось совершенно, но выбора не было.

Я закрыла глаза и напрягла сознание.

В дверь туалета колотила бабка – вахтерша с первого этажа.

Не успела я открыть глаза, как тут же вздрогнула от ударов по двери, наносимых кулаком.

– Заснули вы там, что ли?

Я судорожно схватила с подоконника календарь, засунула его под кофту и открыла защелку. На меня смотрело злое лицо Федосьи Никитишны.

– Уже три минуты долблю, все без толку! Спите вы, что ли, в туалете?

Я быстро, но осторожно протиснулась мимо нее наружу.

– Живот прихватило. Простите, пожалуйста.

Взгляд у той смягчился. Видимо, не отвечать грубостью на грубость и в этот раз оказалось правильным выбором. Уже идя вдоль по коридору, я слышала ее сбавившее обороты ворчание:

– Молодые еще, чтобы животы прихватывало! А уборщице как мыть? Не целый же день ей у двери стоять, дожидаться, пока вас всех пронесет….

Я едва сдержала смех, рвущийся наружу.

* * *

А потом понеслось.

Одно место начало сменять другое с невероятной скоростью. Следующие две недели я запомнила ярче, чем всю свою предыдущую жизнь. И совершенно перестала замечать то, что происходит вокруг.

Если бы кто-то спросил меня, о чем говорили в офисе, как вообще текла жизнь коллег, я бы не смогла припомнить ни слова; переводами же занималась в каком-то автоматическом режиме, благо знаний для этого хватало.

Практиковалась в «прыжках» я теперь постоянно и помногу. Расписание пришлось изменить и точно вымерить по времени. Свободных полчаса у меня было до работы, потом час обеденного перерывала, затем минут сорок после работы, а остальное ночью.

Я не высыпалась.

На бледное лицо и лихорадочный блеск глаз уже начали обращать внимание. Стали задавать вопросы. А я лишь отшучивалась. То усталостью, то критическими днями, то больной бабушкой, то завалом на работе. Все зависело от того, кто именно спрашивал.

Мама стала волноваться, не заболела ли я? Почему молчу все время, часто закрываюсь в комнате, поздно возвращаюсь из офиса? Я, как могла, уверяла ее, что все в порядке.

Неизменным осталась только кормежка Мишки, потому что кроме меня у него никого не было, да собственные приемы пищи. Без них не было энергии экспериментировать дальше.

После Рима был Париж. Теплый, ласковый, наполненный французским произношением и прозрачным солнечным светом. Сена бы Юлии понравилась. Даже я не ожидала, насколько приятно было смотреть на реку с моста, под которым проплывали Бото-Муш.

На смену Парижу пришел Лондон – пыльный и шумный, очень суетный и куда-то спешащий. Потом был спокойный Мюнхен и ленивая Венеция, где гондольеры раскачивались в своих лодках, ожидая тех, кто был согласен отдать за час плавания целых сто евро.

Цены, конечно, поражали. Особенно меня, зарабатывающую шестнадцать тысяч рублей в месяц. Но я не роптала. Ведь мне для путешествия денег теперь не требовалось вообще. Хотя не мешало бы иметь с собой хоть немного.

Об этом всем я думала уже много позже, глядя на уютное кафе, расположившееся на площади Сан-Марко, где почему-то очень хотелось выпить чашку кофе и полюбоваться на прохожих и голубей.

Но процесс перемещений выявил, увы, одну странную деталь, которую я никак не могла ни понять, ни объяснить: вещи, что были одеты на меня, перемещались вместе со мной (И на том спасибо. Останься я без одежды, и никаких экспериментов больше бы не было и в помине). Часы на запястье, впрочем, перемещались тоже. А вот все остальное исчезало. Из карманов и из рук.

А почему так происходило, я, увы, не знала. И спросить было некого.

Выявить пропадание вещей мне помог личный горький опыт. Дело было после работы. Некоторое время назад мне удалось отыскать защищенную от глаз прохожих пышными кустами лавочку, с которой можно было «уходить» незамеченной. А уходить я в тот раз собиралась в австрийскую Вену. Сумочка в первый (и, как выяснилось, в последний) раз была в руках.

Сам переход произошел успешно, прямо в изображенный на фотографии парк, который я хорошо запомнила из календаря. А вот сумочка пропала. Растворилась.

Заметив это, я тут же вернулась назад в сквер, но лавочка уже была пуста. А ведь не было меня всего-то каких-то секунд тридцать! Я обыскала все: местные заросли, перерыла все под лавкой и вокруг нее, но, увы…. Стащить ее за такое короткое время не успели бы, да и не было вокруг никого. И сколько я ни силилась отыскать пропажу, все без толку.

Помнится, я расстроилась.

Не столько уж ценных вещей находилось внутри, сколько сам факт исчезновения любимой вещи неприятным осадком лег на сердце. В потери было включено следующее: зеркальце, помада, расческа, бумажные платки, кошелек с восьмидесятью рублями, несколько пачек жвачки, таблетки от головной боли, ручки, карандаши и еще пачка карточек на скидки в различных магазинах. Да, и мобильник. Огромное для меня горе.

Исчезновение телефона расстроило больше всего. После самой сумочки.

Где брать новый, я представляла плохо. До зарплаты оставалась целая неделя. Край как нужно было выкроить с нее деньги на новый – любой, пусть даже плохенький и самый простой. Симку можно было восстановить, тут я не волновалась. Но как объяснить маме, что я теперь не на связи? Наврать, что украли? Это претило. Мать итак в последнее время чересчур за меня волновалась, а тут еще это….

Придется как-то выкручиваться. Не сейчас, позже. Звонила мама мне, в общем-то, не часто. Поэтому оставалась надежда, что до зарплаты отсутствие телефона замечено не будет. А кроме нее желающих услышать мой «сладкий» голос как-то не водилось. Уж совсем редко, когда бабушка….

А потом…. была и еще одна странность: мои карманы время от времени самопроизвольно очищались. Из них исчезали монеты, обертки от шоколадок и использованные троллейбусные билеты.

Сначала я просто удивлялась. А после опыта с сумочкой, наконец-то, связала все воедино – предметы просто не проходили со мной «туда», куда я направлялась. Одежда – да, а предметы – нет. Они растворялись где-то на середине дороге.

Это открытие стало неприятным и грустным.

Но опыт на то и опыт, чтобы быть разным.

Радовало одно: ни ключей, ни паспорта в тот день в сумочке не лежало. Ключи в то утро я попросту забыла дома. А паспорт вообще редко брала с собой – он почти всегда лежал в верхнем выдвижном ящике стола.

Гуляние по «заграницам» без документов не пугало. В случае проблем с властями, думаю, у меня нашлось бы время на «побег» еще до того, как моя личность была бы определена. Поэтому депортации я не боялась. Конечно, помимо проблем с властями, существовали и другие риски, такие как хулиганы, столкновения с людьми или автомобилями, но мне пока (тьфу-тьфу-тьфу) везло.

Да и что теперь – волков бояться, в лес не ходить?

Отсутствие денег, конечно, было помехой. Ни воды купить, ни перекусить, ни развлечься, ни на транспорт сесть. Хотя последний мне теперь был не особенно нужен, но был все равно приятен время от времени. А вот еда бы пригодилась. Иногда очень хотелось попробовать заморские десерты: изумительно пахнущий шоколад, жареные в сахаре орехи, свежеиспеченные уличные вафли. В общем, все то, на что падал глаз.

Чашка чая или кофе тоже стала бы отличным «взбодрителем» и помогла бы скоротать приятные несколько минут в уютных кафе на улицах. А так я напоминала себе бездомную дворнягу, слоняющуюся по авеню, страдам и бульварам. Без пакетов и сумочек, с неизменно пустыми руками.

Много раз я пыталась проносить монетки мелкого достоинства, крепко зажав их в пальцах. Просто для того, чтобы научиться. Но неизменно проваливалась. Я могла их прятать по карманам, в бюстгальтер или даже держать во рту, а они, противные, все равно испарялись. Ну, что тут еще скажешь? Видимо, чего-то я недопонимала. И, вероятно, многого.

Еще одним казусом стало перемещение в Нью-Йорк…. Тот случай, произошедший во время обеденного перерыва, мне очень хорошо запомнился и многому научил. А все потому, что следовало бы хоть иногда включать голову, прежде чем «прыгать» без задних мыслей непонятно куда и внимательно смотреть на картинку, чтобы впоследствии избегать очень неприятных оплошностей, одна из которых едва не стоила мне жизни.

Начать хотя бы с той же разницы во времени.

Европа, которая отстояла от нас во временной зоне всего на несколько часовых поясов, особенных различий в дневном освещении не выявляла. А вот первое посещение Соединенных Штатов встретило меня абсолютной и непроглядной ночью. И ладно бы только это…. Но самым большим шоком оказалось падение в холодную воду. И это все в темное время суток. В полной дезориентации.

Когда меня накрыло с головой, я едва не захлебнулась. Не соображая, что делаю, просто судорожно перебирала в черной мути руками и ногами, надеясь, что, в конце концов, выберусь на поверхность. Сражалась я, как мне показалось, целую вечность. Боялась до оторопи. Замерзала, паниковала. Когда начало сводить ступни, думала, что все – это конец. Но вскоре голова все-таки вынырнула наружу, где я, хрипя и хватая ртом воздух, огляделась по сторонам в поисках ближайшего берега. На мое счастье тот оказался близко.

На траву я кое-как выбралась через высокий бетонный парапет, тянущийся по всему периметру берега. Оцарапала ладони, вывихнула лодыжку. Потом долго сидела, тряслась от холода и стучала зубами, пытаясь отойти от шока. Сзади, освещенная прожекторами, возвышалась статуя свободы.

Конечно…. Как же я сразу не догадалась, растяпа из глубинки!

Изображение на календарь было сделано фотографом с острова. Того, на котором я сейчас сидела. Сделано оно было днем, и, похоже, что с воды, иначе с чего бы мне вдруг «приводняться»? Если бы фотограф стоял на парапете, то и я бы воплотилась в той же самой точке, откуда он снимал далекий скайлайн – с этим я уже худо-бедно разобралась. А раз на парапет я не попала, значит, была где-то там лодка, на которой этот счастливчик сидел.

А вот у меня лодки не было. Пришлось поплавать ночью в Нью-Йоркском заливе. Одежда противно липла к телу, холодила и без того замерзшую кожу, тяжелым мешком давила на руки и ноги. Из-за этого сосредотачиваться на мысленном изображении собственной комнаты было сложно. Но американские красоты уже не привлекали. Спасибо, мне всего хватило….

Теперь хотелось только одного – оказаться прямиком в своей комнате. Дома. Согреться и переодеться. Представляя собственную квартиру, я изо всех сил молилась, чтобы она оказалась пустой, и мне не пришлось кому-нибудь объяснять, откуда я взялась и почему с головы до пят мокрая. Если дядя Толя еще смог бы списать все на белую горячку, то с мамой было бы сложнее. А не дай Господь, еще какая-нибудь соседка….

Дома, мне на бесконечную радость, было тихо и пусто. Мать отсутствовала, отчим тоже. А вот мне следовало появиться в офисе уже через пятнадцать минут – обед заканчивался. А я – сырая и грязная – носилась по комнатам и рылась в шкафах, пытаясь избавиться от мокрых джинсов и найти сухие. С волос капала вода.

Второго плаща на вешалке в коридоре не имелось, а лишь осталась с позапрошлой осени тонкая синяя куртка, которую я и нацепила, продолжая стучать зубами.

В душ бы…. И чаю. Но некогда.

Черт бы подрал одиннадцатичасовую разницу с далеким континентом и собственную тупость. На работу, сколько бы я ни силилась успеть, все равно опоздала.

* * *

Если путешествия становятся почти что работой, то даже они перестают радовать.

Спустя три недели я хорошо это поняла.

Все серей становилась осень, все промозглей и дождливей погода. Лишь несколько дней оставалось до наступления октября. Все так же привычно бороздили потонувшие в газу улицы машины, все те же насущные проблемы занимали умы утомленных и вечно спешащих куда-то пешеходов.

Бабушку выписали из больницы, и уже какое-то время она жила дома. Мама, раздав большую часть вещей на реализацию, снова улетела за покупками. Иногда я думала о том, чтобы переместиться следом за ней и понаблюдать – просто так, ради любопытства, но всегда оставался риск быть замеченной, и овчинка не стоила выделки.

Успела вернуться со своего курорта и Валентина Олеговна. Прожаренная, красно-кирпичная и, в общем и целом, довольная жизнью. Сидя в офисе, я в пол уха слушала ее красочные рассказы о местных достопримечательностях, которые уже ни единожды успела посмотреть собственными глазами. Девочки восторженно вздыхали и охали, я же только морщилась, вспоминая местную жару и закутанных в белое тряпье арабов, алчно косящихся на иностранных туристок, будто специально напоказ выставляющих (зачастую сомнительные) «прелести».

В отличие от разомлевшей после отдыха администраторши (уж не знаю, из проснувшейся зависти или как), я посмотрела не только Шарм-Эль-Шейх, но и Хургаду, и Луксор, и Александрию….

И вообще, за этот странный и сумасшедший месяц я, наверное, успела повидать сотни городов. Даже названия им стала забывать. Миллионы лиц, проплывшие мимо меня, давно слились в безликую людскую массу, среди которой у меня не было ни друзей, ни знакомых. Да и откуда было появиться друзьям, если тебя постоянно носит туда-сюда на короткие промежутки времени, а возможности задержаться и пожить на одном месте нет?

Я все больше чувствовала, что устала.

Но, несмотря на усталость, тренироваться все еще продолжала, хотя уже не так интенсивно и много, как раньше. Не скакала по миру, словно конь, которому под чувствительное место вставили шипы. Стала заметно серьезнее, внимательнее и наблюдательнее. Теперь всегда проверяла погоду в пунктах назначения заранее, чтобы избежать неприятных сюрпризов, завела привычку четко и ясно представлять места «приземления», чтобы не радовать себя любимую незапланированным плаванием.

Следовало признаться, что не столько усталость донимала и изматывала меня в последнее время, сколько неуклонно возрастающее одиночество.

Казалось бы, живи и радуйся, путешествуй до изнеможения, что еще нужно? Денег за это никто не спрашивает, здоровье не портится, времени, в общем и целом, хватает. Но как только первый запал «бешенства» спал, стали появляться грустные, большей частью философские мысли, оканчивающиеся знаком вопроса.

Зачем мне такой дар, который ничему не помогает? Куда его применять? Какая в нем может быть выгода? Вот если бы переносились в руках вещи, тогда бы да, другое дело. А так, налегке? Почти что глупо. Найди я способ транспортировать объекты, можно было бы подумать о том, чтобы бросить работу и заняться каким-нибудь бизнесом по типу «купи-продай». Ни тебе затрат на билеты, ни растаможивания, ни другой бюрократической волокиты. Можно было бы придумать тысячи вариантов, несущих процветание в монотонную жизнь. В конце концов, начать грабить банки или воровать из галерей именитые шедевры. Хотя на такое я, скорее всего, не решилась бы.

А так….

Сколько можно было тешить собственное эго осмотром достопримечательностей планеты без каких-либо определенных целей? От накопившихся познаний стать что ли где-нибудь экскурсионным гидом? Так без документов на другую работу не устроиться, а паспорт с собой не пронести. И визы все равно нет…. Везде тупики, хоть плач.

Уже до болезненного состояния удручал факт отсутствия рядом того, у кого можно было бы поинтересоваться на закрытую для большинства тему. Отыскивать ответы в книгах становилось все трудней, хоть от самих книг уже начали ломиться полки книжного шкафа, что стоял в углу моей комнаты. Где искать? Что искать? Кого еще читать?

Почему-то авторы любили разглагольствовать о скрытых возможностях человеческого тела и сознания, в том числе и перемещениях, но никогда не публиковали свой собственный опыт об этом. Да и был ли он у них, этот опыт? Меня все чаще терзали сомнения, хотя я продолжала надеяться когда-нибудь отыскать ответы на свои вопросы.

Грустила. Маялась. Даже начала, как ни странно, постепенно сползать в депрессию.

Мамы не было. Отчим снова пил. Жизненный цикл замыкался и уходил не на очередной виток по спирали, а на замкнутый круг.

В чем, получается, разница между мной месяц назад, и мной сейчас? Да ни в чем…. Разве что географию я, возможно, вместо школьной тройки теперь сдала бы на пять.

Когда новые способности только обнаружились, казалось, не будет предела чудесам и совершенству. Казалось, жизнь изменится навсегда. Ведь настала сказка! Мечта! Совершенство! Подфартило так, что только и успевай мешок подставлять для манны небесной…. Оказалось, как бы ни так. Пределы совершенству были. И довольно близко.

Бесконечный красивый свет горизонта быстро сократился до узкого зарешеченного окна, через которое смотреть на мир было еще тоскливее, чем раньше.

Если раньше все было просто – чудес не бывает, и все тут, баста! То теперь понимание расширилось, изменилось. Стало ясно, что чудеса бывают. Разные. И много. Но как ими пользоваться?

Как быть не малышом, наблюдающим за парком аттракционов через большое, пусть даже совершенно чистое, окно, а оказаться в том парке самому? Почувствовать на языке сладкий вкус сахарной ваты, прокатиться в стремительно летящем с железной горки вниз вагончике, как ощутить себя участником праздника, а не отстраненным, стоящим по ту черту жизни наблюдателем?

Этого я не знала.

Вопросы копились. Усталость тоже.

Радость от обретенных способностей постепенно начала спадать на нет.

* * *

Это была первая ночь, когда я никуда не переносилась.

Просто лежала в собственной постели, глядя в темный потолок. Из спальни, чтобы была рядом с кухней, разносился по тихой квартире храп отчима. Впрочем, не настолько сильный, чтобы отвлекать.

Я почти что впервые ощутила себя той же Динкой, какой была всего месяц назад: обычной, робкой, немного подавленной, задававшей самой себе кучу вопросов о том, что же хранит в себе будущее? Обычное для меня прежней состояние.

Но за последние недели многое изменилось. Теперь я была сильнее, стабильнее, почти не испытывала негативных эмоций, таких как резкая злость или раздражение. Я стала спокойнее, гораздо увереннее в себе, уравновешеннее.

Насчет той силы, что я теперь почти все время ощущала в себе, мне почему-то казалось, что она возникла не во мне, а просто потекла «через» меня в мир, как через проводник, но ощущение было хорошим. Мне нравилось.

Но вопросы все равно оставались. Я вздохнула, вспомнив про стоящий в углу книжный шкаф. Прочитанная сразу после мамы книга по Хоопонопоно оказалась интересной, даже занимательной, но не совсем в тему. Она учила про какую-то странную связь с Богом через четыре фразы:

«Прости меня».

«Мне очень жаль».

«Я люблю тебя».

«Спасибо тебе».

Фразы были хорошими. Особенно последние две. Произносить их было приятно, и даже возникало порой странное чувство, что кто-то там наверху их слышит. Я даже побубнила их про себя несколько дней кряду, но потом все равно забросила. Джо Витале тоже не помог, как и множество других перелистанных и пережеванных вдоль и поперек авторов.

Становилось грустно.

Неужели мне, так недавно открывшей в себе новые возможности, придется вновь учиться быть как все? Снова пытаться влиться в «нормальное» общество, отложив непонятное в черный ящик, который можно будет когда-нибудь приоткрыть, если появится вдруг нужный собеседник. А что, если такой собеседник вообще не появится? Полностью забыть и стереть из памяти все необычное? Сказать себе «забудь все, сумасшедшая!» и отправиться, по обыкновению вкалывать в офис? И так до глубокой старости и за копейки? Параллельно пытаясь найти парочку друзей и абы какого мужа, а если уж не мужа, так хотя бы кота, чтобы было с кем коротать унылый досуг?

Ну, уж нет! Меньше всего мне хотелось забывать о том, что чудеса существуют. А они точно существовали. И в гораздо большем количестве, что мне пока удалось увидеть. Было еще великое множество закрытых дверей, к которым обязательно следовало как можно скорее отыскать ключи. Но как?

Я проворочалась с боку на бок еще с полчаса. Сон не шел.

Раздраженно откинув чересчур жаркое одеяло, я прошлепала на кухню и включила свет. Поставила чайник, достала вазочку с конфетами, надеясь, что они помогут мне думать. За окном было тихо. Лишь иногда мимо подъезда проходила шатающаяся на нетвердых ногах фигура припозднившегося алкоголика или компания из нескольких подростков, ищущих приключений в маленьком ночном городишке.

Чайник вскипел. Я бросила в кружку пакетик с заваркой, залила его кипятком и уселась на стул, разворачивая первую попавшуюся в пальцы конфету. Засунула ее в рот, медленно пожевала, наслаждаясь ароматом кучи консервантов и искусственным вишневым наполнителем. Вредно. Но вкусно.

Интересно, почему все те люди, в толпу которых я приземлялась, никогда не замечали меня? И вообще никак не реагировали, будто мое бренное тело всегда находилось у них перед глазами, начиная с самого утра? Почему никто не орал «Смотрите!», не тыкал пальцами, не смотрел, как на инопланетянина? Как вообще работала вся эта схема с переходами? Почему за все время экспериментов я ни разу не угодила под машину или кому-нибудь на голову? Хотя проявлялась в выбранных местах вполне себе материально. Наверное, в какой-то степени просто везло. Но чтобы постоянно? Мало вероятно даже статистически.

Ну, и темы у меня для размышлений! И это в два-то часа ночи.

Я вздохнула. Чай кончился. На столе лежала горка из конфетных оберток.

«Эх, Динка! Тебе бы о внешнем виде подумать, а не о высшей материи…. Может, потому все и отворачиваются, что выглядишь ты уже почти как танк? Кому на такое смотреть захочется….»

Шмыгнув носом, я поднялась со стула. Поставила кружку в раковину, выкинула обертки, погасила на кухне свет и прокралась по темному коридору, минуя большое зеркало, в которое предпочитала никогда не смотреться. «Настроениепортилка». Так я его называла.

В спальне скинула одеяла на пол – телу теперь и без него было жарко, – завалилась на матрас и закрыла глаза.

Все. Хватит думать. Все мысли вон! И спать.

* * *

Осень пахнет по-особенному.

Горелыми в садиках листьями, последними шашлыками на природе, замшевыми ботиночками, вздохами по летним дням, ранними закатами, тонкими плащами и курточками, а иногда и зонтиками.

Сегодня осень пахла зонтиками.

Это я поняла сразу, как только открыла глаза. Дождь стучался в окно, отскакивал капельками от железного подоконника, барабанил однообразную монотонную дробь. Знакомая серость в комнате подсказала, что затянуло надолго.

Я поначалу, было, сонно подпрыгнула в кровати, пытаясь разобрать стрелки на будильнике, напугавшись, что проспала. Но уже через секунду вспомнила, что сегодня суббота. И в офис не нужно.

М-м-м…. Неужели так бывает? Чтобы наконец-то отдых. С удовольствием растянув на узкой кровати конечности, я радостно выдохнула. Впереди намечался день, который можно было заполнить чем угодно. Осталось только придумать, чем именно.

Соскочив с кровати, я натянула на себя заношенные домашние широкие штаны и футболку, завязала волосы в хвост, всунула ноги в тапочки и отправилась на кухню завтракать. По пути прислушалась к шуму в квартире – тихо. Никого. Дядя Толя куда-то ушел с утра пораньше. Тем лучше для меня. Пусть погуляет, подышит или займется чем-нибудь полезным, на время расчистив мне пространство для уединения с самой собой.

Кухня тоже была серой, будто спящей под перестук дождевых капель за окном.

Я пошлепала до холодильника и принялась выгребать из него продукты, подходящие для приготовления яичницы. Заодно налила воды в чайник, чтобы порадовать себя свежим чайком.

Разбивая в прогревшуюся сковороду яйца, я задумалась о планах на сегодняшний день. Утро субботы – впереди целых два дня свободы от забот. Начало многообещающее. Итак, чем же люди занимаются в выходные? Собираются с друзьями, ходят в гости, ходят в кино, на свидания, читают книги, играют в игры, гуляют где-нибудь.

На ум пришло английское слово «Socialize». Черт, как же оно переводится на русский? Ах, да! Точно! Общаются. Именно это делают люди. И с кем же этим буду заниматься я? Пока дожаривался завтрак, я налила себе чай, подошла к окну и задумалась.

К друзьям я не пойду. Потому что их нет. Точнее, кода-то были – хорошие и близкие, но со временем разъехались кто куда, а с коллегами по работе я не настолько близка, чтобы в гости…. А если в кино? Выбрать какой-нибудь хороший фильм, наверняка в кинотеатрах множество новинок, тысячу лет ведь туда не наведывалась. Но как-то одной скучно. На свидание не с кем. В компьютерные игры я играть не любила, а читала в последнее время столько, что от строчек, стоило их только завидеть, уже начиналась нервная дрожь. И не важно, о чем строчки. Просидеть, что ли, как отчим весь день на диване, глядя в телевизор?

Я прихлебнула горячий чай и поморщилась. Не столько мне еще лет, чтобы этот ящик стал единственным в жизни развлечением. Даже тот же дядя Толя и то ушел куда-то «общаться».

За окном моросило. Поливало прохожих и оставшиеся на деревьях листья.

Стало как-то тоскливо.

Ну, что же я за человек такой? Несоциальный….

Прожевав показавшийся почему-то безвкусным завтрак, я приняла решение: поеду общаться с бабушкой. Давно ее не навещала. Зайду в магазин, продуктов завезу, спрошу о здоровье, да послушаю жалобы на злобу дня. Чем не план? Не самый занимательный, конечно…. Я тихонько вздохнула. И не тот, который бы идеально подошел двадцатишестилетней девушке, но другого, к сожалению, не нашлось.

Чтобы не дать себе окончательно сползти в уныние, я быстро перемыла посуду и отправилась переодеваться.

* * *

– Нормально, Диночка. Сейчас уже нормально здоровье. Сердце, бывает, зашалит как будто, но доктора говорят, что такое после операции бывает….

Бабушка, одетая в старенькое домашнее платье, стояла у плиты, помешивая суп. Седые волосы убраны под гребенку – темную и пластмассовую, оставшуюся ей, наверное, еще от собственной матери.

Я нехотя отметила, насколько же она похудела – кожа да кости. И движения стали слабыми, неуверенными. Ложка то и дело позвякивала о борт маленькой кастрюльки в трясущихся руках.

– Баба, я там фруктов тебе купила: бананов, яблок, мандарин…. Хлеба, молока, творога две пачки….

– Куда ты столько? – сразу же послышались причитания. – Я же не ем столько, а гостей, кроме тебя да соседки, и нет.

– …. печенья, пару булочек, яйца, сыра немножко… – продолжала я, не обращая внимания на протесты. – Пусть у тебя будет. Ну, не съешь и не съешь, выкинешь, значит.

– Как выкинешь? Дина, что ты…. – Таисия Захаровна укоризненно покачала головой. Глядя в ее бледные голубые глаза, выцветшие так же, как и висящие в зале фотографии с березами в рамке, было трудно представить себе русоволосую красавицу, проработавшую всю войну на одном из заводов по выпуску металлических подшипников. А ведь кружила же голову парням, пока тех армия не призвала, сама много раз рассказывала. Кадрила на право и налево, танцевать любила, задорная была. А теперь стояла у плиты сморщенная и одинокая. Хорошо, что вообще живая….

Я снова посмотрела за окно на дождь. Может быть, чтобы избежать ее укоризненного взгляда. Конечно, в войну голодали, ценили каждую крошку пищи, ни краюшки не выбрасывали, я много раз об этом слышала. А как быть с тем, что мне хотелось помочь? Что-то сделать, выказать свою любовь к ней, заботу, внимание. Неспособная победить ее старость я всеми силами старалась хоть как-то улучшить ее будни. Если уж не сделать их радостными, то хотя бы чуть более терпимыми.

Но как такое объяснить человеку старой закалки, по мнению которого я беспричинно «сорила» деньгами, забивая чужой холодильник едой?

– А что ты не сходишь, не погуляешь? Хоть и дождь, а все равно.

– Не с кем, бабуль.

– Прям ни одного ухажера до сих пор? – она всплеснула руками. – Как же так, родимая? Ведь двадцать шесть тебе уже, а ты даже не милуешься ни с кем. Ведь замуж уже пора, деток….

Начиналась старая, заезженная песня.

– Ну, ведь не сделаю я себе ухажера из воздуха? Или же он сам встретится, или нет.

– А как же ему встретиться, если ты то на работе, то дома сидишь?

«Ага…. То непонятно где путешествую», – вставила я мысленно.

– Выйди хоть на улицу, покажись людям…. – продолжала пытающаяся помочь бабушка. – Пусть на тебя молодые люди посмотрят.

– Угу, – промычала я. – Посмотрят, как же. Толстая я для них….

– Не толстая, а в теле! – возразила та. – А какой еще надо быть? Костлявой что ли? Да на них (она махнула рукой куда-то в сторону окна) – бесформенных и смотреть-то кто будет? Женщина должна бать округлой.

По всей видимости, у моей престарелой родственницы были свои представления о вкусах мужчин, оставшиеся еще со времен ее собственной молодости.

– Баб, да мода теперь другая! Смотрят, как ты выражаешься, именно на таких вот костлявых и бесформенных.

– Не говори глупостей….

Все как всегда. Я медленно втянула воздух.

Пустой и бессмысленный разговор, раздражающий до крайности. Прослушав двухминутную лекцию об отношениях полов и их взаимном влечении посредством пышных форм, я осторожно перевела тему на погоду. Потом на таблетки. Потом на улетевшую за границу маму…. В конце концов, бабушку удалось отвлечь от моей «несложившейся» судьбы и относительно спокойно пообедать куриным супом.

На улице лил дождь пуще прежнего.

Ливень разогнал почти всех пешеходов. Выскочив из автобуса у дома, я быстро юркнула в сухой, пахнущий рыбой и колбасой небольшой магазинчик, находящийся в метрах пятидесяти от остановки.

Как оказалось, Вискас закончился. Из кошачьих кормов осталось только дорогая «Шеба», стоящая в три раза дороже привычного. Я не стала артачиться. Взяла пару пакетов для Мишки и отправилась на поиски последнего во дворе.

Кота нигде не было.

Мокли качели, умывались дождем облупившиеся лавочки, сиротливо притихли у подъезда кусты и пожелтевшая трава. Субботний полдень – народ разбрелся по квартирам заниматься рутиной: готовить, стирать, убирать. Мне и самой не мешало бы заняться тем же. Чистых вещей почти не осталось….

Обойдя дом по периметру и не найдя кота, я начала волноваться.

Ну, где же ты, белый пушистик? И не позовешь ведь. Все равно не услышит – глух, как старый дед. Мимо прошла соседка с седьмого этажа. Увидела мое обеспокоенное лицо и пакетик кошачьей еды в руках. Остановилась.

– Динара (по незнанию она звала меня именно так). Вы не кота, случаем, ищите?

– Его, Надежда Васильевна. А вы видели его сегодня?

– А как же, – дородная женщина с короткими кудряшками лет сорока на вид переложила сумку из одной руки в другую. – Я сегодня утром от него детей гоняла. А потом он долго у садиковой ограды сидел. Той, что вон там.

Она махнула рукой в сторону детского сада, который давно уже перестал им быть. Город перекупил это здание для каких-то своих целей, но народ, в силу привычки, продолжал звать его по-старинке садиком.

Я поблагодарила соседку и быстрым шагом направилась к указанной ограде, не замечая того, что вся вымокла. Плащ снова набух и облепил джинсы, с мокрых волос капало за воротник. И что за дурацкая погода сегодня?

Кота я нашла после нескольких минут упорных поисков.

Миша сидел между двумя кустами. Потерянный, жалкий, промокший. Увидев меня, он встрепенулся, поднялся на три лапы, заковылял поближе.

– Чудо ты мое…. – приговаривала я, выкладывая на траву дорогое лакомство. – Замерз, поди, совсем….

Я погладила белую слипшуюся шерсть, глухие ушки, намокшую голову. Кот глухо мяукнул в ответ, будто знал, что с ним разговаривают. Выглядел он неважно и почти не обращал внимания на еду. Даром, что качественную. А только подошел поближе, уткнулся головой в руки, после чего резко вздрогнул и огляделся вокруг.

Совсем запугали, гады малолетние….

Я осторожно просунула пальцы под грязное брюхо и взяла кота на руки. Тот покорно сидел, настороженно и устало глядя по сторонам. Я тяжело и разочарованно покачала головой.

«Все такой же наивный. Лучше бы бегал от людей, спасался от двуногих, а не слепо верил в чью-то непонятную доброту».

Что ж ты учишься-то так медленно? Я вздохнула, осторожно поглаживая мокрую спину. Кот зарылся мордой в ладошку. Будто спрятался от мира. Потом потихоньку, отогревшись, начал тихонько мурчать. А еще через полчаса, которые я так и просидела вместе с ним под дождем на улице, поел.

Надоело. Все надоело.

Я вошла в квартиру с тяжелым сердцем. Настроение совсем испортилось после диалога с бабушкой об «ухажерах» и посещения продрогшего питомца. А зимой как? Так и будет замерзать около той ржавой ограды под голыми заснеженными кустами? Дожидаться, что кто-то не забудет и принесет кусочек съестного?

Черт бы подрал этого отчима. Если бы не он, давно бы уже забрала Мишу себе…. И что такого мама в нем нашла – в этом бесполезном субъекте, который только и умеет, что пивные банки открыть? Черт бы подрал этих ухажеров, которые не в пример бабушкиным словам не хотят смотреть на пышные формы. Черт бы подрал этот новый дар, который почему-то совсем не помог сделать жизнь лучше. Не может быть, чтобы все без толку…. Но ведь факт! Жизнь как была копилкой с дерьмом, так и осталась. Я разве что на пол не сплюнула от досады.

Сбросила мокрый плащ и потянула за ворот отсыревшей водолазки, холодившей кожу.

Нужно было срочно исправлять настроение, но как это сделать, идей не возникало. Лишь росла в душе разрушительная волна злости и отчаяния. На все подряд.

Нельзя так…. Нельзя. Нужно просто пережить этот день. Бывает так, что не все дни удачные, бывает так, что случаются плохие и гадкие.

Вот только почему-то глядя на других, все время казалось, что у них все лучше. И настроение, и бытовые условия, и круг общения, и интересы…. Что же это – необоснованная зависть неудачницы? Или же объективный взгляд на собственную личность и собственную жизнь?

И вообще, шли бы все эти философские размышления куда подальше! Сколько можно анализировать по тридцать третьему кругу внутренний мир, в котором и Фрейд бы ногу сломал. Хотя нет, тот не сломал бы. А списал бы все на сексуальную неудовлетворенность. И отчасти был бы прав.

Я на несколько секунд остановилась в коридоре, прислушиваясь к застывшей тишине комнат. Потом раздраженно потерла лицо. Развернулась. Наткнулась взглядом на зеркало. Долго – молча и внимательно – рассматривала себя с головы до ног, будто впервые разрешая действительно «увидеть» размеры бедствия: пухлые ляжки, натянувшиеся на попе джинсы и почти что полное отсутствие талии, толстые руки и круглые щеки.

Горечь медленно просачивалась внутрь.

Отвернувшись от зеркала, я медленно прошла в свою комнату, чтобы переодеться.

Глава 4

• «Как узнать, что нам предначертано?
• Горький обман или битва по-честному.
• Детский смех или чудо рождения,
• Или в затылок без предупреждения?

• Может, это нам и не вспомнится,
• Не обернется нелепой бессонницей,
• Но пока не канули в прошлое,
• Выйдем на берег в заброшенный этот прибой…

• …За мной. Просто шагни за мной…»

Хай-фай. «За мной»

А здесь все было по-другому. Совсем.

Сухо, тепло, солнечно. Сухие желтые листья плотным ковром укрывали парковые дорожки, небо было голубое, без намека на облачко. Ветер ласкал кроны, а те шумели, будто играя с теплыми воздушными потоками. Привычно журчала вода, падая со старинной чаши фонтана в маленький бассейн.

Я закрыла глаза, слушая мир вокруг. Как же все-таки хорошо….

Почему-то в первый раз я не обратила на это внимания, наверное, слишком сильно испугалась тогда, не разобравшись, что происходит, а теперь четко уловила разницу. Здесь, в этом месте становилось беспричинно хорошо. Отступало на задний план все ненужное, моментально исправлялось дурное настроение, и хотелось просто «быть». Не думать, не бежать, не волноваться, а лишь тонуть в нахлынувших радостных ощущениях, причин для которых, в общем-то, не было.

Я медленно втянула теплый чистый воздух, открыла глаза и второй раз в жизни оглядела незнакомый парк.

Еще несколько минут назад я лежала на кровати, слушая перестук холодных капель, сетуя на жизнь, а теперь отчего-то беспричинно хотелось улыбаться. Забылась бабушка, не тяготил больше образ мокрого бездомного кота, отодвинулись куда-то проблемы. Будто сегодняшнее утро случилось вовсе не сегодня, а много-много лет назад. И прошедшие годы стерли боль, загладили обиды, заменили плохое хорошим.

Помнится, почти месяц назад оказавшись здесь, я позорно бежала. Не смогла поверить тому, что увидела и почувствовала. А потом настолько увлеклась путешествиями, что ни разу до этого момента не возвращалась туда, откуда на самом деле все началось.

Я покачала головой. Стоило бы сюда почаще переноситься…. Но находились все другие места, другие интересные города, хотелось увидеть все, чем так восторгался мир, поэтому на парк, что когда-то давно привиделся мне, времени не хватало.

А теперь, когда он вновь всплыл в памяти, я сидела и удивлялась, почему не заглядывала сюда чаще. Ведь стоило шагнуть на осеннюю дорожку, и жизнь будто начиналась заново.

Что же здесь за атмосфера такая? Что это за город?

На какое-то время я залюбовалась тем, как солнечный свет проникает сквозь желтые листья, превращаясь в волшебный, золотой. Лучи падали на землю, расцвечивая опавший с деревьев ковер во все вариации теплого, приятного глазу оттенка.

А где-то за спиной был забор. С «П»-образной аркой. За ним начиналась проезжая часть, и открывался чудесный вид на город, названия которому я пока не знала. Но решительно намерилась выяснить. Потому как если уж влияло здесь что-то целительным образом на состоянии души, то не мешало бы задаться целью сюда переехать. А как? Было бы желание, как говориться, а метод всегда найдется.

Еще раз оглядевшись вокруг, я посмотрела на часы. Всего лишь два часа дня. Времени на прогулку по незнакомому месту у меня много. Мать в отъезде, на отчима плевать, кота я накормила. Так что никто не хватится меня до самого вечера. А то и вообще не хватится.

Облегченно вздохнув, я поднялась с лавочки и зашагала к выходу.

Уже у арки мной было принято решение двигаться в сторону небоскребов. Казалось, что именно там должен находиться центр города, который хотелось увидеть в первую очередь. Но прикинув дистанцию, я решила, что туда будет не меньше минут сорока пешего хода.

Перенестись в центр сразу я не могла, так как должна была вначале хорошо представить нужное место в голове, а как представить то, чего никогда не видел? На местный транспорт тоже не сесть: ни денег, ни знаний по каким маршрутам что ездит.

Я пожала плечами. Ну, ничего, пройдусь. Время есть….

Да и полезно растряхнуть отяжелевшие «телеса».

Погода здесь стояла теплая. Гораздо теплее, чем дома. И моя шерстяная водолозка под горло теперь была не настолько желанным предметом одежды, как какая-нибудь легкая блузка. Но возвращаться из-за такой мелочи было глупо.

Широкую дорогу, по которой мчались машины, я пересекла на ближайшем светофоре. А когда оказалась на другой стороне, то просто зашагала в нужную сторону по первой попавшейся улице.

Идти было приятно. И светло. Светло от того, что вокруг было чисто и уютно, а идущие навстречу пешеходы иногда приветственно кивали головой, хотя были мне незнакомы.

Вот за это я и любила заграницу. За вежливость и цивилизованность. За легкое и спокойное отношение к окружающим. За «неожидание» чего-то плохого от всех и каждого, за отсутствие беспричинной агрессии в поведении.

Параллельно текли мысли о том, где же этот город мог находиться….

Австралия? Вроде бы там много высотных городов. Почти таких же, как в Штатах. А, может, это Новая Зеландия? Туда меня тоже еще ни разу не заносило. И если мои предположения верны, то тогда ясно, отчего ее называют «чистым континентом». Или «зеленым»? Или «зеленый» это про Австралию? Да там же только четыре процента суши, заселенной людьми, а остальное пустыня….

Мд-а-а-а. Географию все-таки я снова сдала бы на тройку. Да, ну и Бог с ней! Сдалась она мне…. Вот найду местную карту и все выясню.

Каково же было мое удивление (почти что шок), когда я услышала вокруг себя речь. Родную речь! Да-да, русскоязычную. В первую секунду я едва не застыла на месте, думала, что показалось. Но факт оставался фактом – говорили вокруг именно на моем родном языке.

Как же так? Я резко остановилась у какого-то кафе, озадаченная. Если здесь живут мои соплеменники, то почему так чисто? Не поймите превратно, я свою нацию люблю и уважаю, но при всей глубине и ширине русской души гадить вокруг мы, может, и не любим, но точно умеем. А здесь ни соринки. Ни бумажки или окурка, все банки и бутылки только в мусорках, а не на тротуарах.

Одно становилось ясно – это не Австралия и не Новая Зеландия. Теории с грохотом осыпались, подняв после себя гору пыли. Но отчего-то все же казалось, что это также не Россия и не другие бывшие союзные республики. Но где еще жить русским? Как получилось, что часть наших нашла (или отстроила) такую вот утопию, поселилась в ней и мирно живет, не сообщая остальному миру о «райском уголке»? И чтобы даже слухов не было? Да наши местные толстосумы отдали бы любые деньги, чтобы их дети росли в таком месте, в результате чего цены на местную недвижимость сразу взлетели бы до небывалых высот. А местное население как-то не тянуло на высокомерных снобов с тугими кошельками.

Догадки множились, предположения наслаивались одно на другое, чтобы через секунду смениться новыми.

Я медленно тронулась вперед, прислушиваясь к голосам. А потом заметила то, чего не заметила сразу. Да, слова были русские, знакомые. Но понимались мной не сразу, а после секундной задержки, как если бы проходили через какой-то мозговой преобразователь…. Что за бред? Создавалось ощущение, что на самом деле оригинальный язык здесь был совсем другим, но что-то делало его для меня понятным.

Я тряхнула головой. Как так? Вроде бы все понимаю, а все равно остается ощущение, что слова на самом деле чужие. Решив не зацикливаться на этом моменте, я просто двинулась дальше. Высотные здания медленно приближались.

А вообще, идти было приятно. Плыли мимо магазины и рестораны, кафе и супермаркеты, крохотные булочные-пекарни и бары. Дойдя до местного кинотеатра, я остановилась у афиш. Как раз ведь хотела проверить, что сейчас показывают в кинозалах.

Пять минут я читала слова и буквы. Много раз. На разных плакатах. И снова ловила себя на ощущении, что вроде бы понимаю, о чем идет речь, но никак не могу привыкнуть к задержке, с которой смысл проникает в голову. От этого в сознании мутилось и делалось неприятно. Возникало абстрактное чувство «перегрева». Пришлось чтение бросить. Все равно оказалось, что все названия фильмов незнакомые. И имена актеров почему-то тоже…. Неужели я настолько отстала от жизни, сидя в офисе, что уже целое поколение в Голливуде сменилось, пока я занималась зарабатываем своих копеек.

Центр потихоньку приближался. А в этом городе мне все больше нравилось.

Несмотря на обилие машин, дышалось здесь легко, погода стояла отличная, люди казались радостными, а витрины сверкающими. Я с удовольствием рассматривала все, что видела вокруг: архитектуру, клумбы, деревья, рекламные плакаты, прохожих, одежду, лица….

За зелеными посадками здесь следили. Цветы росли на каждом углу, рассаженные в горшки побольше и поменьше, пестрели на всех балконах. Из-за обилия красок, казалось, что сейчас в разгаре самая середина лета, а не промозглая осень, которая встретила меня сырым дыханием еще с утра. С того утра, о котором я к теперешнему моменту уже почти забыла.

Бродить, разглядывая незнакомое место, было приятно. Небоскребы были теперь совсем рядом – их верхние этажи уже проглядывались сквозь деревья, а низы гигантскими сверкающими кубами утыкались в землю. Гудели таксисты, прибавилось количество людей в деловых костюмах, показалась ветка надземного метро, какие я однажды видела в Ванкувере. По рельсам почти бесшумно ходил поезд из нескольких небольших вагонов. Позже я заметила, что рельсы уходили прямо в небоскребы, прорезали здания насквозь.

Надо же как! Удобно…. Зашел в такой возле дома, а вышел сразу у себя в офисе. Вот тебе и прогресс.

Но долгая прогулка сказывалась. Потихоньку начали гудеть ступни, сжатые осенними ботинками на низком каблуке. Следовало передохнуть. Я огляделась.

Заметив в отдалении несколько лавочек, стоящих по периметру вокруг какой-то абстрактной скульптуры, я направилась к ним. С удовольствием плюхнулась на доски, вытягивая гудящие конечности, параллельно наслаждаясь видом на широкий проспект.

Людей было много, но что интересно – туристов не было совсем. Уж что-что, а их за последние четыре недели я точно научилась отличать от местного населения любой страны. А здесь…. Чтобы такое красивое место и не «мяукали» вокруг японские группы, щелкая фотоаппаратами? Не бродили толпы немцев, индусов, корейцев, чехов, сующих в «остальной» мир свои длинные носы американцев? Чудно, да и только.

Наверное, это как-то объяснится, когда я узнаю название страны. На закрытую она далеко не похожа – люди приветливые, свободные, общительные…. Значит, должны быть и туристы, но нет их. Парадокс.

Солнце припекало макушку. Хотелось есть. Но еще больше пить. Я посмотрела на часы. Снова два часа дня? Вот черт, встали. Стуканье пальцем по циферблату не заставило секундную стрелку сдвинуться с места. Придется сменить батарейку, как вернусь домой. У местных время спрашивать не имело смысла, город мог находиться в какой угодно часовой зоне, поэтому приходилось опираться на тот факт, что солнце в момент моего появления стояло высоко, как оно было бы и в моем городе, не будь небо над ним затянуто облаками. А, значит, время там и тут примерно одинаковое.

Успокоившись, я принялась снова вертеть головой.

Возвратиться что ли домой, чтобы глотнуть воды? А потом назад? Заодно сменить обувь….

Ноги в ботинках вспотели. Я нагнулась, чтобы расстегнуть обувку и проветрить ступни. А пока занималась этим, заметила, что возле скамеечной «ноги» что-то блестит. И будучи, как меня часто называла мама, «сорокой» я тут же потянулась к привлекшему внимание предмету. Им оказалась монета. Какая-то из местных.

Скинув ботинки, я радостно забралась на лавочку прямо с ногами и принялась рассматривать находку. Ну-ка, ну-ка, что тут нарисовано? Стоило поднести ее поближе к глазам, как внутри медленно поднялась волна удивления.

Аверс монеты был украшен цифрой «3». С подписью «доллара».

Я несколько раз быстро и часто поморгала, удивившись самой цифре. Да ни в одной стране не было монет с тройкой. Были по 1,2 или 5 чего-нибудь. Ну и еще мелкие центы всякие. Но «3»? И почему надпись «доллара» написана не по-английски, а как-то иначе? И почему, если иначе, я все равно понимаю, что это – доллара?

Голова шла кругом. Я откинусь на спинку и посидела так с минуту.

Видела ли я когда-нибудь подобные монеты? Нет. «Трешка» так вообще выбивала из колеи. Помнится, у бабушки в шкафу за стеклом стояла хрустальная вазочка, наполненная старыми советскими монетками. Вот там, среди прочих, была и трехкопеешная, как сейчас помню. Медная, довольно большая, с гербом на обратной стороне. Но то были копейки. А совсем не странные на вид «доллары».

А что на реверсе? Я перевернула монетку. Там оказался какой-то город. То ли этот, то ли другой. Определить я, конечно, не могла. Только почему-то подумала, что такой же вот абрис получился бы у того, кто бы взял открытку с изображением Нью-Йорка, наложил бы сверху копирку и обвел контур далеких высоток. С чего бы такой выбор?

Ни тебе королей или королев. Ни гербов, ни символов. Я снова перевернула монету. Теперь в глаза бросилось и отсутствие года выпуска «деньги». По краю шел орнамент, сложный и витиеватый, а вот год, как ни странно, отсутствовал.

Я выпустила задержавшийся от удивления в легких воздух, чувствуя себя немного глупо, сидя на лавке непонятно где с монетой в три доллара в руках. Снова огляделась по сторонам. На этот раз еще более озадаченно. Нужно было срочно определить, куда я попала. Но как? Найти туристический магазин с магнитиками или хотя бы газетный киоск, где могли торговать картами.

Монета, зажатая в пальцах, была теплой. Интересно, три доллара – это много или мало? Хватит ли на воду? Если да, то не придется возвращаться домой.

На всякий случай еще раз заглянув под лавку (не валяется ли там еще несколько кругляшков), я поднялась с места и зашагала туда, где по моим предположениям мог находиться продуктовый магазин.

Магазина я не нашла, но наткнулась на лавку с мороженым, откуда не смогла себя отодрать. Да и зачем отдирать, если за вот этот рожок с двумя шариками они хотели всего доллар пятьдесят, а на сдачу можно было купить бутылку с водой за доллар? Все выходило как нельзя лучше. Теперь я очень радовалась, что нашла монету. Пусть и странную, но достаточно высокого достоинства, чтобы хватило на утоление и голода, и жажды.

Мороженое я выбрала вкуснячее: апельсиновое с шоколадной крошкой и толчеными мятными листиками, а воду взяла обычную, без пузырьков. Получила на руки еще одну странную монетку в пятьдесят местных центов, долго рассматривала ее, пока продавец удивленно не поинтересовался, все ли с ней в порядке. Я улыбнулась, кивнула и счастливо зашагала прочь, пытаясь отыскать глазами место, где торговали периодикой. Ведь где журналы, там и газеты. А где газеты, там и карты. А по картам я узнаю, что за город такой…. Логика простая и понятная.

А жизнь хороша! Особенно когда можно слизывать с вафельного рожка сладкие холодные капельки со вкусом апельсина.

* * *

– Второй раз.

– Что второй раз? – спросил Джон Сиблинг стоящего рядом коллегу.

Тот не отрывал глаз от висящего на стене огромного экрана-карты, по которому перемещались цветовые пятна.

– Гость у нас. Второй раз, – ответил Дрейк, пристально глядя на энергетическую карту Уровня.

Джон тут же подошел и встал рядом.

– Через какой портал он прошел?

– В том-то и дело…. Что не через портал, – серо-голубые глаза посмотрели на Джона, одетого в точно такую же куртку, как и на нем самом – Дрейке. Серебристую, под цвет штанов. По обоим предметам одежды с двух сторон проходила белая полоса – стандартная униформа всех представителей Комиссии.

В кабинете находилось множество различных экранов, по которым можно было отслеживать состояние городов, замерять течения энергий на каждом из них, засекать всплески. Экраны при надобности легко преобразовывали цветовое изображение из пятен в привычные глазу объекты. Но двоим мужчинам, находившимся в кабинете, этого не требовалось.

– Если не через портал, то как? – Джон уже и сам увидел то место, где обычные желтые завихрения потеряли обычную форму, превратившись в зеленую спираль. – Что за место?

Дрейк нажал пальцами на невидимые символы на карте, и компьютер тут же выдал запрашиваемую информацию на экран: «Уровень 14. Столица – Клэндон-сити. Точка изменения потоков – город Нордейл».

Далее следовало детальное описание широты и долготы места в градусах.

– Ни один из порталов не отрапортовал никаких изменений. Значит, через них никто не проходил. Гость попал к нам извне, откуда не знаю. Но попал он сюда каким-то другим путем.

– Это невозможно, – отозвался Сиблинг. – Уровни не пропускают гостей, тем более извне.

Обычно спокойное лицо Дрейка напряглось. Губы чуть поджались, глаза прищурились, выдавая работу мысли.

– Знаю. Но мы имеем чужака на своей территории. И уже во второй раз. Когда был первый, я думал, что это ошибка пересчета потоков, но…. – Дрейк недобро усмехнулся… – оказывается, все гораздо сложнее.

Джон, наконец-то, понял всю серьезность произошедшего.

– Если подобное смог сделать кто-то один, значит, сможет и второй.

– В том-то и дело, – ответил Дрейк. – Разобраться с этим придется немедленно. Аллертона ко мне. Сейчас же.

Джон коротко кивнул. Следовало вызвать Чейзера как можно скорее.

* * *

Мак Аллертон, он же Чейзер, уже через несколько минут вошел в кабинет. Не в тот, где висел на стене огромный экран. В другой, поменьше. Здесь было практически пусто, за исключением широкого стола и единственного в комнате окна, в которое сейчас, стоя спиной к двери, вглядывался Дрейк.

Сигнал поступил срочный. Очень. Поэтому Мак действительно спешил. Видимо, начальнику захотелось кого-то отыскать и быстро. Иначе не зажглась бы на специальном браслете пометка о срочности.

– Я слушаю, Дрейк, – сказал он, усаживаясь за стол.

Тот повернулся от окна, бросив короткий взгляд на высоко широкоплечего сотрудника из отряда специального назначения.

Аллертон получил свое прозвище «Чейзер» не зря: только он один на всех Уровнях имел способность выслеживать и находить любой объект, руководствуясь исключительно внутренним зрением и чутьем охотника. Стоило Чейзеру хоть раз увидеть фотографию нужного человека, как он уже точно знал, где находилась или куда двигалась «жертва». Шансов уйти не было: стоило Маку включить «датчик слежения», как физическое состояние преследуемого резко ухудшалась. Если погоня продолжалась дольше тридцати минут, жертва обычно умирала. Иногда это требовалось. Иногда нет. Все зависело от приказа.

Судя по внешнему виду, сегодня Преследователь был в отличной форме и хорошем настроении.

Дрейк поприветствовал его и сразу же перешел к делу, положив на стол пачку фотографий – распечатки с одной из уличных камер наблюдения.

– Найди мне ее, – коротко сказал начальник.

Чейзер протянул руку, чтобы изучить снимки. На них в плохом качестве из-за сильного приближения была изображена девушка, сидящая с ногами на лавке. Без ботинок. В бордовой водолазке и черных джинсах. Девушка как девушка. Ничего примечательного. Интересно, что такого она натворила, что Дрейк откровенно напрягся?

– Привези ее лично ко мне. Никаких повреждений. Ни телесных, ни умственных.

Мак кивнул, запоминая лицо очередной «жертвы».

– Ты чувствуешь ее? – спросил Дрейк.

Мужчина напротив сосредоточился. На секунду прикрыл глаза. Потом утвердительно кивнул.

– Здесь, на четырнадцатом. В Нордейле.

– Все верно. Действуй.

Мак поднялся, оставив фотографии лежать на столе. Они были ему больше не нужны – он уловил поле девушки, этого было достаточно.

– И это срочно, – добавил Дрейк.

Уже подошедший, было, к двери Чейзер снова удивился. Но показывать не стал. Только еще раз утвердительно кивнул.

– Я понял тебя. Сделаю.

Дверь кабинета захлопнулась, оставив стоять вновь обратившего свой взор к окну Дрейка. Мысли у того текли быстро. Но мозговой штурм не приносил ответа на вопрос, как, не используя порталов, можно было проникнуть в Город. Если только кто-то очень сильный открыл прямой поток на Уровни. Но такое было невозможно. По крайней мере, раньше невозможно.

Но как только Чейзер привезет гостью, все ответы будут получены. Даже если придется вырвать их силой.

Дрейк лишь надеялся, что кем бы ни была девушка, она будет обладать достаточной информацией, которая поможет Комиссии отыскать и починить вдруг нашедшиеся погрешности в работе хорошо отлаженной системы.

* * *

На вопрос, есть ли у них карты, усатый улыбчивый продавец ответил утвердительно.

В магазине было светло и просторно. Продавались здесь не только газеты и журналы, расположившиеся вдоль стен и на стеллажах посередине, но так же куча другой мелочевки: жвачки, сигареты, лотерейные билеты, какие-то леденцы, которые как раз в этот момент мужчина доставал из коробок и раскладывал на прилавке.

– Вон там, – махнул рукой он, – есть карты. Посмотрите. Есть карта города и есть всего Уровня.

Я удивленно взглянула на него, но переспрашивать о том, что именно они тут называют Уровнем, не стала. Сейчас сама во всем разберусь.

Тонкие буклеты карт занимали свое законное место слева от журналов про путешествия. Я подошла поближе и прочитала.

«Нордейл. Карта улиц и дорог», «Дорожный Атлас Уровня № 14», просто «Нордейл» и еще какой-то «Клэндон-Сити». Мда-а-а-а…. Не густо. И непонятно.

Развернув первую попавшуюся в руку карту, я принялась ее изучать.

Так, что у нас тут? Куча названий улиц, номера автострад, схематично нарисованные дома, зеленые зоны и ленты рек. Есть даже карта метро. Не то подземного, не то увиденного мной ранее – надземного, для схемы которого была отведена и отдельная страничка.

Я повернулась к продавцу.

– Скажите, я только недавно приехала, это же город Нордейл?

Продавец удовлетворительно крякнул, не отрываясь от своего занятия.

– А как же? Он самый….

Хорошо. Название места, которое пришлось мне по душе, я узнала. Нужно будет потом почитать поподробнее о нем в Википедии. Но что за страна? Эта диковинная страна с небоскребами, где говорят по-русски? Очень хотелось узнать это сейчас, не дожидаясь возвращения домой.

– Скажите, а карты страны нет?

Усатый на мгновение замер, будто пытаясь вникнуть в смысл вопроса, потом кивнул на стойку.

– Вы, наверное, про карту Уровня спрашиваете. Есть там…. посмотрите, справа от Атласа.

Я в замешательстве перевела взгляд на стойку. Ладно, попробую посмотреть на что-то, называющееся Уровнем. На этот раз вместо одного сложенного вчетверо листа здесь было целых шесть. Я аккуратно разложила этот рулон и долго всматривалась в тонкие линии и обозначения.

Так-так…. Оказалось, населенных пунктов на этот самый Уровень приходилось целых восемнадцать. Семь больших городов и одиннадцать поменьше. Были еще какие-то совсем мелкие, наверное, деревни или что-то в этом роде. Пробегая глазами по названиям, я обнаружила, что ни одно из них не всплывает в памяти.

Самым большим, наверное, столицей, являлся Клэндон-сити, о котором я ни разу не слышала. К северу располагался тот самый Нордейл, потом были еще Делвик, Сендон, Хааст, Ланвиль и Вестмур. Это если из больших. Маленькие я даже читать не стала…. Если уж основные не знаю, то что толку пытаться припомнить всякие поселки? Их я бы не запомнила, даже если бы в мировых новостях оттуда транслировали запуск шатлов.

И что за масштаб? Сколько эта местность тянется по ширине? Взглянув на цифры и шкалу, я попыталась прикинуть расстояния в голове. Выходило, что с запада на восток было порядка двух тысяч километров.

Ну, хорошо. Положим, это и была карта всей их мелкой страны. Может, потому и неизвестной широкому миру, потому что крохотная (хотя, с такой-то развитой экономикой?) Но почему тогда не указаны границы с другими государствами? Хотя бы схематично, в паре штрихов. Мол, это Грузия, это Абхазия, это Туркменистан…. Или что их там вообще окружает? Ведь все с кем-то граничат. А тут просто раз, и все – дальше, как у Кинга, только Бесплодные земли….

Подержав карту в руках еще какое-то время, я сложила ее и вернула на место. Вопросов, казалось, только прибавилось. Хотя, куда уже еще-то.

Я снова принялась мучить добродушного продавца.

– Простите, а карта мира? Ну, та, которая с континентами, есть у вас?

На этот раз дядечка посмотрел на меня так, что я смутилась. В глазах продавца удивление перемешалось с растерянностью, будто я не что-то обычное спросила, а предложила ему испробовать купленные мной в соседней аптеке презервативы со вкусом зеленой хвои и мяты.

– Видимо, нет…. – пробормотала я, удивленная его реакцией. – Ничего страшного.

Продавец виновато улыбнулся и развел руками.

– У меня маленький магазин, а вы, наверное, издалека. Не все есть. Карт-то, наверное, печатают больше, а я не заказываю. Кроме вас про такие никто раньше не спрашивал.

– Я понимаю. Спасибо! Ничего, если я журналы полистаю?

– Да листайте на здоровье.

Решив поискать ответы еще и в глянцевых изданиях, я уже потянулась, было, к одному из них, когда вдруг неприятно кольнуло в районе сердца. Моя рука зависла на полпути, а потом автоматически прижалась к груди. Я прислушалась к внутренним ощущениям.

Что же это со мной такое? Еще пока мороженое доедала на улице, начало нездоровиться. Пару раз уже такое происходило: сначала сердце тянуло, потом желудок тоже, потом снова грудь…. Может, какие незнакомые ингредиенты? Или сил на переходы требуется больше, чем я думала? А, может, просто старею? Помассировав пальцами ребра в том месте, где чувствовалась боль, я расстроено постояла, не двигаясь, ожидая, пока она стихнет.

Домой, что ли, пойти? Вернуться уже потом, когда полегчает? А то свалюсь здесь, непонятно где, и без телефона ни скорую вызвать, ни знакомым сообщить.

«Ну, ты, Динка и бояка! Два раза кольнуло, а ты уже помирать собралась», – укорила я себя.

Через минуту вроде бы стало легче. Боль ушла, а неприятные ощущения пропали. Я облегченно выдохнула. Может, просто нервы расшатались? Все-таки носит меня непонятно где, скрытое волнение и дает о себе знать в самый неподходящий момент….

Додумать я не успела.

Звякнул колокольчик над дверью – в магазин кто-то вошел.

Странно. Но светлое и уютное помещение вдруг ни с того, ни с сего показалось мрачным. Это я отметила краем сознания за секунду до того, как обернуться и посмотреть на посетителя.

Им оказался мужчина. Большой. Не в смысле толстый или бесформенный, а наоборот – широкоплечий, хорошо развитый физически и очень высокий. Очень…. Метра под два ростом.

От неожиданности я даже приоткрыла рот, разглядывая незнакомца, временно забыв о вежливости и приличиях.

Это же сколько нужно заниматься в залах, чтобы стать таким «Терминатором»? Шкафом практически…. Может, он фитнес-тренер? Хотя тренера не ходят в таких вот черных куртках и джинсах, они свои бицепсы напоказ выставляют в открытых майках. А этот, жара ему или нет, очень плотно упакован не только в верхнюю одежду, пусть и легкую, а еще и в высокие черные ботинки. Я быстро вернулась взглядом к его лицу, верхнюю половину которого скрывали очки в стиле «Кобра». Глаз за стеклами видно не было, хотя почему-то казалось, что смотрели они именно на меня.

Я поморщилась. Лишь мельком отметила короткие волосы, квадратную челюсть, после чего осторожно отвернулась к стеллажу. Нечего привлекать к себе внимание невежливым разглядыванием.

Какое мне вообще дело до вошедшего?

Всякие бывают покупатели, наверное, пусть даже и выглядят странно.

Может, такие, как этот, любят за чашечкой утреннего чая почитать газетку или, на худой конец, полистать Пентхаус. Но как бы я ни оправдывала расхождение внешности гостя со спецификой места, все равно подобный человек в этом магазине периодики смотрелся, как металлический бог среди фарфоровых игрушек. Очень, мягко говоря, неуместно.

А потом я заметила еще одну вещь: продавец магазина замер, не раскладывал больше на прилавке леденцы и заметно побледнел лицом. С чего вдруг? Плохо ему, что ли? Глаза улыбчивого в прошлом дядечки теперь, не отрываясь, со смесью паники и страха смотрели на гостя, навевая на меня волнение.

Что за странная реакция? Я, конечно, заметила, что атмосфера здесь отчего-то поменялась, даже солнечный свет за окном стал каким-то тусклым, но чтобы паниковать? Что-то здесь было не так. Неприятно. Напряженно. Будто перед грозой.

К черту…. Мое дело маленькое. Мне нужны были карты, я их посмотрела. Пора выдвигаться на улицу. Журналы уже когда-нибудь потом полистаю, в другой раз.

Поставив на место одну из карт, которую по забытью все еще держала в руках, я развернулась, чтобы направится к выходу. Но одновременно со мной шаг вперед сделал и незнакомец. И не куда-то, а прямо ко мне.

Я резко застыла на месте. Мужчина в «Кобровых» очках приблизился на расстояние в пару шагов. Остановился. И, похоже, он не интересовался ничем иным здесь, кроме моей персоны. Я занервничала.

– Ты поедешь со мной, – сказал он. Не спросил, а просто уведомил меня.

– Что, простите? – чтобы избежать столкновений личных пространств, я непроизвольно сделала шаг назад и растерянно посмотрела на него. – Вы меня с кем-то спутали. Можно я пройду?

Сердце как-то неприятно застучало.

Тот даже ухом не повел. И не отодвинулся, освобождая мне проход. Медленно снял очки и уставился на меня холодными спокойными глазами.

Почему-то вдруг стало неуютно. Что вообще происходит? Ну, спутал он меня с кем-то, так можно ведь просто разобраться да разойтись.

– У меня приказ привезти тебя.

Я подозрительно смотрела на человека в куртке. Ситуация нравилась мне все меньше и меньше. Нужно было срочно выкручиваться из нее и уходить отсюда.

– Что? О чем вы говорите? Какой такой приказ? Вы меня путаете с кем-то…

Знакомых у меня в этом городе нет. Никого я знать не могу, никому ничего не должна. С чего бы кому-то приезжать за мной, да еще и с каким-то приказом. Если только…. От появившейся в голове мысли я нервно сглотнула: если только кто-то не заметил того, что я появилась на местной улице прямо из воздуха. Но ведь раньше не замечали, с чего бы теперь? Нет, не может такого быть.

– Приказ Комиссии, – ответил мужчина, как будто это должно было все объяснить. Разом.

– Комиссии? – с глупым выражением лица переспросила я. – Это кто еще? Комиссии по чему?

– Ты и правда не местная…. – послышался сзади голос продавца. Я резко обернулась и посмотрела на него. Взгляд того теперь был неприязненным, напуганным. Будто я принесла в его магазин ведро с чумой и обмазала ей все углы. – Комиссия – это местная власть. Если они присылают приглашение, то никто не имеет права отказаться, – пояснил усатый, по-видимому, желая избавиться от напасти в виде меня как можно скорее.

Я нервно сглотнула.

Они тут что, все сговорились? Какая Комиссия? Что за форма правления? И с чего бы ей за мной посылать?

– Это он, что ли, – я кивнула на стоящего в проходе мужчину, – приглашение? Вы меня простите, но с незнакомцами я никуда не езжу.

Стоящий напротив, видимо, начал терять терпение. Губы его сжались, глаза холодно, немигающее смотрели на меня. А когда зазвучал низкий бархатный голос, я медленно покрылась мурашками. И вовсе не от возбуждения, а от какого-то липкого страха, расползшегося вдоль позвоночника.

– Сейчас я выйду отсюда, и ты выйдешь за мной. Потом сядешь в машину, и я привезу тебя туда, куда должен. Там с тобой хотят поговорить. Остальное меня не касается.

Я все еще пыжилась быть храброй, но получалось плохо.

Черт! Что же происходит? И не отстанет ведь этот, похоже. Потому что уверен, что я именно та, кто ему нужен.

А если это все правда? Что, если кто-то на самом деле отдал приказ привезти меня для разговора? Какое-нибудь местное ФСБ, которое они зовут Комиссией. Ведь зовут же они свою страну Уровнем, так почему бы и еще что-нибудь оригинальное не выдумать? Если на самом деле кто-то увидел мое «прибытие» и заинтересовался его необычностью?

Я с надеждой кинула быстрый взгляд на дверь – получится ли сбежать, если резко рвануть? Но такой ведь в два шага нагонит – ноги в два раза длиннее моих.

– Даже не думай об этом, – мужчина в черном легко читал проступившие на моем лице мысли. – Я догоню быстро. А потом скручу в бараний рог и закину в машину. Мне надоедает ждать….

Сквозь усилившуюся от его слов нервозность, я заметила кое-что еще: он был спокоен. И абсолютно уверен в себе. И будто даже скучал, выполняя свое задание. Так скучал бы тигр, которому поручили сопровождать мышь. А в зеленые глаза почему-то не хотелось смотреть: они были настолько равнодушными, будто сердца и эмоций у этого субъекта не было вовсе. Такие как он рождаются с душой, проданной дьяволу. Для них нет ни хорошего, ни плохого. А есть только…. задания, цели и жертвы.

Я сглотнула, наконец-то сообразив, кого он мне напоминает.

Киллера. Вот кого.

Без эмоций, без волнения. Человека, который очень быстро переходит к действиям, если его разозлить.

На душе стало совсем тоскливо.

«Похоже, кончилась твоя удача, Динка. Вот ты и попалась….»

Совсем не хотелось представлять себя скрученной и силой закинутой в машину. Это отдавало какой-то вульгарностью и ненужностью. Как в дешевом боевике. Только в настоящей жизни это, наверное, крайне неприятно и больно. Вот уж совсем не тот опыт, который бы мне понравился.

– Пошли, – резко бросил человек в куртке.

Он направился к выходу. Я осталась стоять на месте.

Уже у дверей мужчина обернулся. Посмотрел так, что сомнений точно не осталось – этот точно душу вытрясет, если будет не по его. Я очень медленно и нехотя направилась следом.

«Думай, Динка, думай….»

* * *

Ситуация мне совсем не нравилась.

Я шла за совершенно незнакомым человеком, чтобы сесть к нему в машину, а потом поехать в неизвестном направлении.

Ну, не глупо ли? Глупо.

Такое, по моей рациональной логике, не лезло ни в какие ворота. И делать этого не хотелось абсолютно. Не смотрела я, что ли, кучу новостей про убийства? Про маньяков всяких и тупоголовых девчонок, которые вот так же по наивности соглашались непонятно на что, а потом оказывались по самую макушку в проблемах, если вообще выживали.

Нет. Может быть, недостатки у меня и имелись, но наивной я точно не была. И если прежняя Динка просто струхнула бы вплоть до орошения подштанников, то теперь у новой меня имелась в запасе неиспользованная карта – открывшийся дар к телепортации, о котором, я надеялась, мой сопровождающий ничего не знал.

Поэтому мысли были такие: попробовать выяснить все, что удастся выяснить у этого типа (если он вообще челюсти разожмет для ответа), а потом потихоньку улизнуть домой и хорошенько все обдумать. А то информации накопился вагон и маленькая тележка….

– Садись, – мужчина в черном кивнул в направлении пассажирской двери.

Машина его стояла прямо перед магазином, сверкая в свете послеполуденного солнца. Я успела обратить внимание на два факта: номеров на машине не было. То есть, дать ее описание впоследствии не получилось бы. И еще – такой марки я никогда в жизни не видела.

Начать хотя бы с того, что машина была большой. По размеру с хороший четырехдверный джип. Но с типом кузова из тех, что мы зовем седан. А глубине черной краски позавидовал бы сам Генри Форд: она сверкала и переливалась всеми оттенками далекой беззвездной галактики. Я даже засмотрелась на это чудо техники.

Но получив еще один хлесткий взгляд, поспешила сесть внутрь и захлопнуть как дверь, так и распахнувшийся от изумления рот. А внутри тоже было красиво. Дорого, удобно, технологично. Чувствовался высокий класс и стиль.

Я одернула себя.

«Тебе не о том думать надо вообще….»

Правильно. Отвлеклась я что-то.

Водитель, тем временем, сел за руль и завел машину. Рокот мотора приятно заласкал слух – низкий, ровный, тихий. Я осторожно покосилась на водителя, пытаясь втихаря его рассмотреть. Следовало заметить, что тот идеально дополнил салон своего авто. Было бы противно представлять в такой машине нафуфыренного хлюпика, сального высокомерного папика или старикана. А вот мой сосед – мощный, гибкий, хищный – подходил сюда как «инь» к «яну». Ни убрать, ни прибавить.

Классические черты лица, характерный для моделей в журналах квадратный подбородок, прямой нос, широкие темные брови. Вот только со взглядом беда…. Попадет такой на конечность и отморозит ее тут же.

Когда машина вывернула на дорогу, а потом, все ускоряясь, помчалась по ней, я решила, что пора завести разговор. Кто знает, долго ли ехать, поэтому каждая минута на счету.

– Я могу тебя спросить? – попробовала я сделать пробный выстрел.

Но в ответ получила только тишину, не удостоившись даже поворота головы. Мда-а-а. Начало не вдохновляющее. Но я не сдавалась.

– О чем эта Комиссия хочет поговорить со мной?

На этот раз водитель коротко посмотрел на меня. Но снова ничего не ответил. Да что ж ты будешь делать? Как к такому подступаться? Что сделать, чтобы он заговорил?

– Молчание – золото, – риторически пробормотала я после того, как поняла, что от мужчины ничего добиться не удастся.

А после задумалась. Ехать в неизвестное место – небезопасно. Я уже итак сообразила, что нахожусь в каком-то странном Уровне, где даже понятия «страна» не знают. Тогда что можно ожидать от местной власти? Как и каким методом они будут со мной «говорить»? Политиков я не любила с детства. Да и вряд ли они будут «политиками». Скорее фээсбэшниками. А что я знаю о последних? Да практически ничего, кроме того, что они скрытные крысы, наделенные информацией, и прилагающие любые методы – законные или нет – для достижения цели.

Тогда стоило ли торопиться с ними на встречу?

А дорога бежала, километр проходил за километром. Вскоре пейзаж города начал меняться. Высотных зданий не осталось, по сторонам поплыли тонущие в зелени коттеджи. Красиво, спокойно, уютно….

Я приняла решение. Если не добьюсь от водителя вразумительных ответов, то дожидаться конца поездки не буду. Боязно и глупо идти на любую встречу неподготовленной. Лучше «уйду» домой, а там попробую немного почитать. Авось, найдется что-то об этом городе, населении и обычаях местной власти. А потом уже можно будет и думать о «разговорах».

Больше всего пугало то, что если кто-то заметил мое «приземление», то я очень быстро могу оказаться в исследовательской клинике, накачанная препаратами, подвергнутая допросам и опытам. А с замутненным сознанием побег может провалиться. Как такое допустить? Нельзя. Дома, так или иначе, нужно скоро появиться, теперь уже не до шуток.

Я посмотрела на часы. Увидела на них все те же два часа дня и вспомнила, что батарейка села… Зачем-то автоматически постучала пальцем по циферблату – не помогло. Я повернулась к водителю.

– Я бы все-таки хотела получить несколько вразумительных ответов.

На моего соседа это не подействовало. Для него звук моего голоса, видимо, не существовал вовсе.

Я вздохнула.

– Если ты мне не предоставишь больше информации о том месте, куда мы едем и что меня там ждет, я не буду продолжать поездку.

На этот раз он посмотрел на меня. Удивленно. Видимо, не ожидал такого наглого заявления от человека, которому из машины и деваться-то некуда.

Я позволила ему еще какое-то время помолчать, рассматривая пейзаж.

А город за окном все-таки был красивым. И каким-то мирным. Почему-то снова возникло странное желание тут жить. Как так? Ведь сколько ни путешествовала до этого, а такого чувства никогда не приходило. То одно не нравилось, то другое. А тут…. Тут были сады, а вокруг коттеджей росли деревья. Лужайки были выстрижены аккуратно и засажены цветами. В окошках изредка виднелись экраны телевизоров, предметы мебели или люстры. Подоконники украшали растения. На уютных крылечках стояла плетеная мебель, крытая цветастыми подушками, – на такой было бы здорово отдыхать на воздухе по вечерам после работы. На кованых металлических узорах были подвешены лампы для освещения крыльца в темное время суток.

– Я в последний раз тебя спрашиваю, – обратилась я к мужчине за рулем. – Если ты ничего не скажешь, то дальше я не еду.

На этот раз он нахмурился и внимательно посмотрел на меня.

Как смотрит доктор на подающего признаки безумия пациента: тяжело и задумчиво, пытаясь оценить степень риска возникновения непредвиденных ситуаций в результате компульсивного поведения больного. Пытаясь прочитать по лицу, нет ли у меня на уме плана по осуществлению прыжка из несущегося на полной скорости автомобиля. Хотя мы оба знали, что двери заперты.

Но что-то в моем спокойном голосе его видимо насторожило.

Потому что он впервые решился дать короткий ответ:

– Рассказывать мне тебе нечего. Приедешь на место – все узнаешь.

Я незаметно покачала головой. Не судьба мне сегодня поучаствовать в обоюдоинтересном, открытом, доброжелательном диалоге. Но себя винить было не за что. Я старалась. Терпела до последнего. Но время вышло, пора уходить домой, чтобы попытаться выяснить все, что можно выяснить перед тем, как вновь сюда возвращаться.

Я повернулась к неразговорчивому соседу.

– Приятно было с тобой пообщаться.

На этот раз он точно нахмурился, но я уже не стала рассматривать выражения его замкнутого, пусть и красивого лица. А просто откинулась на спинку сиденья и закрыла глаза.

Постепенно гул автомобиля, шуршание шин, шорох куртки водителя – все начало отодвигаться куда-то вдаль. Все ближе становилась собственная комната: знакомый запах пыли и книг, стоящего на подоконнике горшка с фиалкой, вытертого ковра, мягкого пледа поверх одеяла, заваленного журналами стола со стареньким компьютером в углу. Все так же, равномерно и негромко, вот уже много лет честно исполняя обязанности, тикал у кровати будильник.

Вдохнув всю эту знакомую смесь поглубже в легкие, я открыла глаза, стоя уже себя в комнате.

Черная машина пропала, как никогда и не было. Молчаливый знакомый тоже. И меня мало волновала его реакция на произошедшее. Пусть хоть до конца жизни думает, что ему все это померещилось.

Оглядевшись по сторонам, будто все еще привыкая к своему миру, я стянула через голову надоевшую, чересчур жаркую в том лете водолазку, бросила ее на стул, натянув взамен знакомую, пахнущую домом футболку. Подошла к компьютеру, нажала на кнопку включения, предварительно расчистив стол от избытка журналов, затем прошла на кухню и поставила греться чайник. Кинула взгляд за окно – там все так же серо и уныло капало. Надо же, а я ведь уже забыла, что здесь так. Где-то там, под кустами так и сидит Мишка.

Я покачала головой. Не буду сейчас об этом думать.

Нужно согреть чай и почитать. Все, что удастся найти про этот странный Нордейл.

Мак Аллертон сидел, глядя через лобовое стекло куда-то вдаль.

Машина стояла на обочине – он свернул туда сразу, как только понял, что произошло.

Тихий жилой квартал, сонные особняки, залитая солнцем улица, зеленая трава, чуть желтоватые листья на деревьях. Хозяин, выгуливающий собаку, велосипедист, лениво крутящий педали, легкое покачивание цветочных стебельков на ухоженных клумбах. Все такое обычное и привычное, такое знакомое и предсказуемое.

И совершенно не вписывающееся в картину мира ощущение сюрреализма в его голове.

Поразительный контраст.

За его долгую практику он повидал многих, ведущих себя нормально и не очень, бесстрашных и трусливых, темпераментных и спокойных, нервных или пытающихся храбриться…. Всякий народ побывал в его машине. Да, всякий…. Но еще ни один вот так просто не исчезал. Прямо на глазах. В никуда. Не оставив после себя ни пылинки, ни запаха.

Вот уже около трех минут выбитый из колеи Чейзер просто сидел и молча разглядывал знакомый привычный мир вокруг, ощущая себя странно. А ведь он редко удивлялся. Мало кто был способен вызвать в нем это чувство. Но ей – это странной девчонке, совершенно обычной и невзрачной на вид – это удалось.

Медленно, преодолевая какое-то внутреннее сопротивление, он достал из кармана телефон и так же медленно набрал номер Дрейка.

В трубке послышались гудки.

– Ты уже на пути ко мне? – раздался голос начальника.

Мак помолчал. С некоторой заторможенностью посмотрел по сторонам. Все так же солнечно и сонно вокруг.

– Мак? – переспросил Дрейк.

– Я был на пути к тебе, – ответил тот. – Но уже нет.

– Почему?

Чейзер снова задержался с ответом, потерев висок, а затем и подбородок.

– Кого ты попросил меня доставить, Дрейк?

На этот раз возникла пауза на том конце.

– А почему ты спрашиваешь?

– Потому что она только что исчезла прямо из моей машины. Растворилась.

На том конце выругались так, что даже Чейзер на секунду отнял трубку от уха. А когда приложил ее снова, то услышал:

– Езжай ко мне. Мне нужно кое-что тебе объяснить.

Подтвердив, что уже едет, мужчина в черной куртке завел автомобиль. Оглядел пустынную улицу, зачем-то еще раз провел рукой по соседнему сиденью, затем тряхнул головой и вывернул на дорогу.

* * *

В кабинет Маку даже заходить не пришлось. Как и вообще в здание, где располагался один из офисов Комиссии, потому что Дрейк, как только машина Чейзера оказалась у ворот, сам вышел с территории и сел внутрь.

На то место, где еще недавно сидела гостья.

Эта мысль снова вызвала у Мака волну непонятного ощущения. Какой-то абстракции. Как бывает, когда что-то привычное вдруг превращается в совершенно неизвестное и становится чужим после долгих лет доверия.