Читать онлайн Военное дело древних персов бесплатно

I. Военное дело иранцев по данным «Сказания о Зарере»[14]

Военное дело восточных иранцев в доахеменидский период практически неизвестно. Поэтому информация каждого источника, несущего какие-либо данные по теме, приобретает исключительную важность. «Сказание о Зарере» – памятник древнеиранской эпической поэзии, сохранившийся в среднеперсидской рукописной традиции VI в. Сами события сказания о полководце царя Эран-шахра Виштаспа Зарере датируются различно. Так, петербургский иранист А. А. Амбарцумян датирует генеральное сражение эранцев с враждебным им племенем хйонов 603 г. до н. э.[15] Задачей данной статьи является рассмотрение информации «Сказания» о военном деле.

Царство Виштаспа, расположенное на территории будущего Систана, представляло собой небольшое государственное образование с определенным набором должностных лиц. Хотя Зарер являлся полководцем, но крупные военные кампании возглавлял сам царь. Система приказов была следующая: царь повелевал военачальнику, а тот распоряжался по своему «ведомству» (§ 23).

Для проведения мобилизации полководец зажигает огни на вершинах гор и рассылает гонцов. Видимо, огни были сигналом опасности, а гонцы должны были разъяснить подробности. Мобилизация, естественно, объявлялась заранее и в течение примерно месяца воины должны собраться в сборном пункте – в столице, около дворца (§ 25). Согласно Фирдоуси (IV, 2267, 2299)[16], поход назначался на месяц Дей – декабрь – январь. Воины все должны были являться со своим оружием (§ 25), следовательно, восточной системы государственного обеспечения оружием еще не существовало и простой народ не был разоружен. Вместе с тем Фирдоуси (IV, 2403) упоминает выдачу доспехов и двухгодичного жалованья войскам. Действительно, царь приказал выступить в поход всем мужчинам с 10 до 80 лет (§ 24). Верхняя и нижняя границы возраста призванных необычны. Вспомним, что позднее, в эпоху Ахеменидов, персы служили в войске с 20 до 50 лет (Strab., XV, 3, 19) или, согласно Ксенофонту (Cyr., I, 1, 2–14), с 26 до 50, тогда как с 16–17 до 26 лет юноши считались «эфебами» и лишь обучались военному делу. Однако уже с пяти лет персы упражнялись в стрельбе, метании копья и верховой езде (Strab., XV, 3, 19; ср.: Xen. Cyr., I, 2, 8), а ветераны, по словам Ксенофонта (Cyr., I, 2, 14), уже не отправлялись воевать в чужие страны, но, очевидно, при необходимости могли служить в своей стране. Уже десятилетний мальчик, согласно «Сказанию», мог сражаться верхом на коне (§ 95), тогда как семилетний еще плохо умел стрелять из лука и скакать (§§ 80, 100). Видимо, десятилетний возраст считался у эранцев совершеннолетием (§ 80), т. е. тем возрастом, начиная с которого мальчик считался воином. Это очень ранний возрастной ценз. Текст упоминает интересную подробность: жрецы-маги не должны были идти в армию (§ 24). Таким образом, царь Виштасп призвал в войско практически все мужское население страны – это говорит об опасности, нависшей над царством, на карту было поставлено все: победить или умереть. Все мужчины должны были прийти в войско, и за неявку грозила казнь (§ 25), то есть не принимались в расчет ни болезнь, ни семейное положение. Существовал жесткий принцип: народ – войско.

Как было организовано ополчение эранцев, в тексте «Сказания» не говорится. Однако при упоминании количества войск счет ведется на мириады (§§ 6, 54–59, 64–65, 69, 111). Видимо, 10 000 воинов и было высшей тактической единицей, как у персов эпохи Ахеменидов. В «Авесте» также не упоминается армия более мириады (Яшты, IX, 51). Скорее всего, у эранцев существовала типичная для индоевропейцев десятичная система военной организации, в которой существовали и более мелкие подразделения (тысячи, сотни, десятки). Так, в «Яштах» (IX, 51; XIV, 17, 53) упоминается количество уничтожаемых воинов в 100, 1000, 10 000 человек (ср.: Фирдоуси, IV, 2392). Вероятно, имеется в виду численность, эквивалентная воинским подразделениям.

В тексте описывается походная колонна: корнаки едут на слонах, всадники на конях (точнее, на верховых животных)[17], а колесничие – на упряжках (§ 27). Фирдоуси (IV, 2360–2369) упоминает авангард и арьергард. Пехота в походном порядке не упоминается. Это странно. Возможно, конечно, пехотинцы ехали на верховых животных, как, например, в византийской армии середины X в. (Niceph. Strat., p. 5, ll. 28–29 (Кулаковский); 2,1 (McGeer)), но, может быть, действительно большинство войска уже было на конях. Впрочем, «Яшты» (XIII, 99–110) упоминают в войске Виштаспа помимо колесничих и всадников еще и пехотинцев[18]. Слоны в «Сказании» упоминаются только в данном пассаже. Атрибутация этого рода войск вызывает определенные сложности: либо уже в это время эранцы заимствовали употребление на войне этих животных от индийцев, которые приручили слонов в начале I тыс. до н. э. (и тогда это terminus post quem), либо просто это сасанидская интерполяция. Фирдоуси (IV, 2317, 2347) упоминает слонов, с которых кимбалами управляли боем, а также слона, на котором был закреплен царский стяг (IV, 2822–2824). Колесницы в данном пассаже упоминаются как род войск, но в описании битвы они в «Сказании» более не встречаются. Более того, Зарер лишь на марше едет в колеснице (§ 33), а в бою он сражается на коне (§§ 84, 106). Следовательно, тут мы уже наблюдаем последнюю фазу развития колесничного военного дела, когда колесница уже стала представительским средством транспорта[19]. Этот этап уже существовал в империи Ахеменидов, когда реальными боевыми колесницами стали серпоносные квадриги, а простые колесницы стали средством транспорта и охоты в загоне. Конечно, восточные иранцы не обязательно перешли к коннице в середине I тыс. до н. э. Здесь, в горах, процесс замены колесничих конными мог произойти и раньше, вскоре после распространения использования всадников в военном деле в начале I тыс. до н. э. В целом в походной колонне упомянуты только наиболее почетные рода войск (ср.: Arr. Ind., 17, 1–2; Strab., XV, 1, 55; 69), пехота, по-видимому, по сасанидской традиции оставлена без внимания, ведь в ту эпоху пехота набиралась из простых крестьян и презиралась поместной конницей (Amm., XXIII, 6, 83; XXIV, 6, 8; Procop. Bel. Pers., I, 13, 25).

Четвертая и седьмая делегации на рельефах Ападаны: арии или арахоты. Последний посланник одет в шкуру пантеры или другого кошачьего хищника. Воспроизведено по: Walser G. Die Völkerschaften auf den Reliefs von Persepolis. Berlin, 1966. Taf. 11; 14.

«Сказание», описывая походную колонну, упоминает и предметы вооружения: копья, колчаны со стрелами, сверкающие (видимо, металлические) и четверные (возможно, четырехслойные, следовательно, неметаллические) панцири (§ 28)[20]. Главным оружием воинов был лук (§§ 75–76), а также копье (§§ 25, 31). Всадники сражаются метательным копьем или луком и стрелами (§§ 100, 103–105). У конных героев основным оружием является меч (§ 70). Однако это может быть героическая черта. Согласно Фирдоуси (IV, 3095–3097), сам герой и его конь были в броне, главным же оружием было копье, упоминается также аркан как непременная деталь снаряжения. Интересную подробность находим в тексте о военачальнике эранцев Грамиг-карте, который держит в зубах знамя и сражается обеими руками (§ 106). Фирдоуси (IV, 2505–2507, 2825–2838) же рассказывает, что Герами (т. е. Грамиг-карт) поднял упавшее царское знамя и держал его в зубах, так как одной рукой он сражался с коня, а вторую потерял в бою. Естественно, неудобно сражаться, зажав в горизонтальном положении древко в зубах. Очевидно, в это время еще не существовало ни прикрепления древка к седлу, ни ношения древка за плечом на петле. Видимо, эта черта должна была придать особую ярость сражающемуся герою. Возможно, он действовал луком, натягивая в этом случае тетиву до рта, или же действительно сражался двумя руками, зажав в одной стальной меч, а в другой – кинжал. Такое сочетание этих двух типов клинкового оружия имеет в походе царь Виштасп, если только это не интерполяция Сасанидской эпохи (§§ 51–52). Судя же по тому, что он спокойно разговаривает с Бастваром, враги не находятся на очень близком расстоянии, хотя это эпическая ситуация и она может и не отражать реальность боя.

Немного можно выявить из текста памятника сведений о военной музыке. Перед отправлением в поход и, скорее всего, в походе войско бьют в барабаны, играют на флейтах и трубах в форме бычьего хвоста (§ 26). В самом бою звуки музыкальных инструментов не упоминаются. Отметим, что именитые иранцы обучали детей верховой езде, стрельбе из лука, игре на музыкальных инструментах и произнесению ритуальных молитв[21]. Видимо, многие мужчины умели играть на инструментах, отсюда и возникла фраза об игре перед царским дворцом. Видимо, сигналы музыкальными инструментами еще не использовались в ходе битвы для подачи тактических сигналов – военное развитие еще не достигло такого уровня. Вместе с тем Фирдоуси (IV, 2317, 2347) упоминает кимбалы для управления боем[22]. Как представляется, музыка должна была придать духу войскам накануне похода. Фирдоуси также говорит о многочисленных знаменах, принадлежащих царю (IV, 2348, 2405, 2497, 2822–2824), военачальникам (IV, 2362, 3228–3229) и отрядам (IV, 2414). Однако вряд ли уже в это время существовала такая развитая система, обозначавшая местоположение человека или отряда в строю и на поле боя, скорее всего, – это поздняя реминисценция.

Противники условливаются выбрать для боя равнину, на которой было удобно развернуть войска (§ 19). Выбор места и времени противостоящими сторонами – это характерный элемент «войны по правилам», которую обычно ведут между собой соседние племена, знающие своего противника и его тактику. Фирдоуси (IV, 2657–2659, 2721) также сообщает, что войско выступало утром, тогда же начинался бой. Этот же обычай сохранился в Ахеменидскую эпоху и позднее (Xen. Anab., III, 4, 35; Plut. Anton., 47; Hdn., IV, 15, 1; 4; Procop. Bel. Pers., I, 13, 19). Царь со свитой и гвардией становится на холме (§§ 69, 111; ср.: Фирдоуси, IV, 2696–2697: царь на троне на холме). Позднее и мидийские, и ахеменидские, и сасанидские правители руководили боем с возвышенности. Если в сказании данная деталь не анахронизм, то это показывает высокую организацию военного управления. Царь сам не бросается в бой и не теряет, таким образом, контроля над управлением армией, он руководит битвой, посылая в бой своих полководцев. В племенных же обществах, как правило, правитель сам сражается. Кроме того, рядом с царем находился значок, который показывал воинам месторасположение предводителя и воодушевлял их на борьбу, поскольку они видели, что значок стоит, значит, царь жив и думает о них (Фирдоуси, IV, 2405, 2497, 2822–2824; ср.: § 93). Согласно Фирдоуси (IV, 2822–2824) царское знамя располагалось на слоне, очевидно, для лучшего распознавания воинами.

О построении войск «Сказание» нас не информирует, но, по-видимому, войско было разделено на три отряда: правый и левый фланги и центр. Такое построение характерно для Ахеменидской эпохи (Xen. Anab., I, 8, 22; Arr. Anab., II, 8, 11). К такому выводу можно прийти на том основании, что в ходе битвы упоминаются три военачальника. Зарер, как командующий, должен был руководить центром – наиболее важным участком строя (ср.: § 70). Флангами же руководят Спандьяд и Грамиг-кард. Причем можно предположить, что после гибели Зарера Спандьяд принял командование и над центром войска, которое он позднее передал сыну Зарера Баствару (§ 111). Фирдоуси (IV, 2353–2356, 2679–2690, 2700–2721, 3236–3239) неоднократно упоминает два фланга и центр войска.

О тактике боя мы можем судить лишь по некоторым пассажам «Сказания». В тексте, как и в эпосе вообще, действие ведут герои, которые сражаются между собой (§ 73–105). Фирдоуси (IV, 2731, 2777–2782, 2850–2854) также акцентирует свое внимание на конных поединках героев. Они сначала сражаются стрелами, а затем оружием ближнего боя (Фирдоуси, IV, 3204). Бой в основном шел метательный: стреляли из лука, ибо когда был убит Зарер, умолкли крики и хлопки луков (§§ 75–76; ср.: Фирдоуси, IV, 2732–2739). Следовательно, можно полагать, что противники, находясь на значительном расстоянии друг от друга, перестреливались, тогда как некоторые лихие всадники или конные отряды в это же время атаковали врага и завязывали стычки. Возможно, когда кончались стрелы, завязывалась рукопашная (ср.: Hdt., I, 214). Однако до этого, судя по всему, дело не дошло. Спандьяд, оставив часть войск Баствару, атаковал холм, где находился царь хйонов Арджасп, сбивает последнего с холма и гонит по равнине на отряд Грамиг-карта, который, в свою очередь, бьет их и гонит на силы Баствара. В результате этого вражеское войско побито, а неприятельский царь взят в плен (§§ 111–112). Данный маневр напоминает действие на охоте, когда люди гонят зверя в сторону охотников. Возможно, действительно эранцы, как и другие народы с традиционной культурой, использовали свои охотничьи навыки в военном деле. Вместе с тем данная тактика требует координации действий отрядов, о чем командиры Виштаспа могли договориться заранее. Главный удар наносился на царский отряд противника. Цель удара ясна – лишить вражеское войско главы, чтобы оно потеряло управление, а воины, пав духом, бежали, как обычно и случалось с азиатскими войсками после смерти предводителя.

«Сказание о Зарере», как эпический памятник, концентрирует свое внимание на подвигах и поединках героя, тогда как остальные войска составляют лишь фон, на котором действуют витязи, возможно, поэтому в бою не упоминаются рода войск, о которых говорится на марше. В бою действуют конница и, скорее всего, пехота. Уровень военной организации эранцев, представленной в тексте, высок: царская власть выступает организующей и направляющей силой, набирающей ополченцев и расставляющей командиров. В целом все это характерно для государственного образования. Впрочем, возможно, что некоторые детали эпоса являются сасанидскими интерпретациями и переложениями древних преданий. В первую очередь это касается слонов, некоторых предметов вооружения, которые прежде всего должны быть понятны пишущему и читающему текст. Однако значительный, а скорее всего, основной блок информации представляет нам военное дело ираноариев, живших в первой трети I тыс. до н. э. в области, весьма отдаленной от центров мировой цивилизации. Об этом же свидетельствуют упоминания железа как металла, с которым сравниваются копыта коней (§ 48), и стали для выделки клинкового оружия.

II. Древнеперсидская женщина на войне[23]

Гендерные проблемы в последнее время приобрели особую актуальность. Женщины соперничают с мужчинами практически во всех сферах жизнедеятельности общества, но не в действующей армии, где, как и сотни лет назад, господство мужчины абсолютно. Подобное положение было и в древнем Иране – этому малоизученному сюжету и посвящена данная работа.

Древнеиранский мир отчетливо делился на две части, на кочевые и оседлые этносы. У номадов высокое положение женщины держалось на той важной роли, которую она занимала в хозяйстве. В древневосточных деспотиях женщина занимала не столь значимое положение в обществе, рассматриваясь главным образом в знатных семьях как приложение к мужчине. Однако даже при таком социальном статусе она могла оказывать огромное влияние на мужчин, будучи любимой женой, матерью или сестрой. Естественно, это не исключало попадания в дисфавор. Женщина могла влиять на ход военных событий, не только нашептывая мужчине советы, но и реальными героическими деяниями, однократными или перманентными, и даже службой в армии. Настоящая статья как раз и посвящена выявлению в источниках немногочисленных случаев участия женщин в кампаниях и рассмотрению различных форм этого участия у древних персов.

У ираноязычных кочевников середины I тыс. до н. э. представительницы слабого пола иногда стояли во главе своих народов как в мирное, так и в военное время. Достаточно вспомнить сакскую правительницу Зарину, царицу массагетов Томирис и сарматов – Амагу. У савроматов в военных действиях принимали участие девушки, по-видимому, проходя обряд инициации (Nic. Damas. Paradox. ethn., 21). Персидские же девушки непосредственного участия в боевых действиях не принимали. Уже в иранском эпосе участие девушек в бою рассматривалось как ненормальное явление[24]. Впрочем, в эпосе девушка, облачась в доспехи воина и спрятав косу под шлем, могла вступать в поединок с богатырем, как это сделала Гордаферид, дочь князя Белой Крепости в Иране. Она, вскочив на коня, вступила в копейный поединок с богатырем Сохрабом, сыном Рустама. Вероятно, сцены из подобных эпических сказаний изображены и на фресках Пенджикента первой четверти VIII в., где показаны поединки женщины с мужчиной[25].

Царица во главе восточной деспотии – это скорее исключение, чем правило, относящееся у древних персов к легендарным временам. Воинственные правительницы известны нам по античным источникам, это – легендарные Атосса и Родогуна. О первой анонимное сочинение «Находчивые и мужественные в военных делах женщины» рассказывает (Anon. De mul. virt., 7)[26]: «Она, воспитанная своим отцом Ариаспом как мужчина, – говорит Гелланик, – наследовала царскую власть. Скрывая женские мысли, она первой придумала носить тиару, первой же – и штаны, и услуги евнухов, и посредством книг давать ответы. Подчинив же многие народы, она стала во всех делах самой воинственной и мужественной». Как видим, сказание об Атоссе было весьма древним, ведь о нем рассказывал еще логограф Гелланик Мителенский, живший в V в. до н. э. и написавший многочисленные мифологические и этнографические сочинения. Климент Александрийский прямо указывал на Атоссу как на царицу персов (FGrH. Tl. I. № 4. F. 17b. S. 149). Сопоставить эту правительницу с другими историческими или даже псевдоисторическими персонажами, известными нам, представляет значительные трудности. Так звали покровительницу Зороастра, жену и сестру Виштаспы, отцом которой был Аурватаспа, однако она в иранской традиции не наделена никакими воинственными чертами, хотя при этом является персонажем, наиболее близким к античной традиции. Данным же именем звалась дочь Кира II, супруга Дария I и мать Ксеркса, которая обладала большим влиянием при дворе (Hdt., VII, 3). Впрочем иногда древние сопоставляли персидскую Атоссу не с персидской, а с наиболее знаменитой ассирийской царицей, воинственной Семирамидой, как это делал автор рубежа эр Конон (FGrH. Tl. I. № 26. F. 1. IX. S. 193)[27].

Статуя Родогуны из парфянской Старой Нисы. Ашхабадский исторический музей. Воспроизведено по: URL: http://www.rgo-sib.ru/reportage/773/nisa6.jpg (дата доступа: 20.02.2019).

Другой героиней античных легенд была Родогуна, о которой сохранилось большее количество упоминаний в греческих источниках. Тот же аноним (De mul. virt. 8) пишет: «Родогина (sic!), царица персов, – как говорит Эсхин-философ, – величайшим сделала царство персов. Ведь она, – говорит, – сделалась мужественной и устрашающей в делах настолько, что, когда она ухаживала за волосами, услышав, что восстали некоторые из подчиненных ей народов, бросила полуоконченным заплетение волос и не прежде заплела их, чем заставила подчиниться вышеназванные народы. Поэтому и сопоставлено с ней золотое изображение, имеющее половину волос на голове заплетенными, а половину – распущенными». Данное свидетельство также достаточно древнее, ведь об этом писал уже философ Эсхин (первая половина IV в. до н. э.), ученик Сократа. Вероятно, данное античное предание должно было объяснить изображение на персидской царской печати (Polyaen., VIII, 27). Именно этот легендарный персонаж с персидским именем в греческом искусстве обычно и изображали с наполовину причесанной головой. Так, Филострат (Imag. II.5) описывает картину, где представлена Родогуна, царица персов, рядом со своей вороной нисейской лошадью после победы над восставшими армянами. Родогуну опять сложно сопоставить с другими известными нам историческими персонажами с этим именем. Можно, в частности, вспомнить, что мать Дария I носила это имя (Suid., Harpocr. s. v. ʽΡοδογούνη)[28].

Кроме легендарных персонажей, имеется целый блок сведений об исторических правительницах в Ахеменидской империи, где, впрочем, были лишь неперсидские женщины-правительницы в Малой Азии, в которой существовала традиция сильной женской власти. Женщины, находясь у руля управления, должны были исполнять все функции монарха, составной частью которых были военные обязанности, в частности предводительство войсками. Артемисия, дочь и наследница тирана Галикарнасса Лигдамида, привела в армию Ксеркса пять кораблей из своего города (Hdt., VII, 99; VIII, 88). Кроме того, она командовала кораблями с подвластных ей соседних островов Коса, Нисироса и Калидны. По более древней традиции, передаваемой Геродотом, Артемисия проявила доблесть в Саламинском сражении (Hdt., VII, 99; Plut. Them., 14, 4; Paus., III, 11, 3; Tzetz. Chiliad., XII, 955–964). Согласно Геродоту, Ксеркс, увидев с возвышения, как сражается Артемисия, воскликнул: «Мужчины стали у меня женщинами, а женщины – мужчинами» (Hdt., VIII, 88; ср.: Polyaen., VIII, 53, 5). Греки даже назначили за ее поимку награду (Hdt., VIII, 93; Polyaen., VIII, 53, 2). Сама Артемисия вела двойную игру, стараясь соблюсти свои интересы и в случае победы персов, и при выигрыше греков. Поэтому по более поздней традиции, Артемисия уже сражалась при Саламине то за греков, то за персов, меняя при этом значки на корабле (Polyaen., VIII, 53, 1; 3; ср.: Anon. De mul. virt., 13)[29]. Следовательно, тут перед нами в традиции появляется женщина-флотоводец – уникальный случай в древнеиранской военной истории. Впрочем, такое восприятие Артемисии возникает лишь из-за акцента источников на данном событии из жизни царицы.

Другой Артемисии, вдове правителя Карии Мавсола, взявшей власть после смерти мужа в середине IV в. до н. э., также приходилось руководить боевыми действиями. Так, она хитростью с помощью засады захватила Латм, город недалеко от Милета (Polyaen., VIII, 53, 4; ср.: VII, 23, 2). Позднее, осенью 334 г. до н. э., Александр Македонский назначил руководить осадой акрополя города Алинды карийскую царицу Аду (Strab., XIV, 2, 17)[30].

Надгробный рельеф из Даскелиона Ахеменидской эпохи. Воспроизведено по: Borchhardt J. Die Bauskulptur des Heroons von Limyrna: Das Grabmal des lykischen Königs Perikles. Berlin, 1976. Taf. 30, 4.

В конце V в. до н. э. в Троаде, входящей в сатрапию Геллеспонтийская Фригия, также власть взяла женщина. Вот что пишет Полиэн (VIII, 54): «Мания, жена Зенида, правителя городов около Дардана, когда ее муж скончался от болезни, сама держала власть, пользуясь союзом с Фарнабазом. Она и в битвы на крытой повозке ездила, и приказы отдавала сражающимся, и строила отряды, и награды за победу по заслугам раздавала воинам. Ни один враг не победил ее…» Таким образом, Мания выступает здесь наследницей своего мужа и правит городами Троады с согласия и под протекторатом персидского сатрапа Фарнабаза. Во главе греческих наемников она захватила окрестные греческие города, пользуясь ослаблением здесь афинского влияния после Пелопоннесской войны (Xen. Hell., III, 1, 10–13)[31]. Отметим интересную подробность: Мания по восточному обычаю ездила на битвы в повозке, откуда наблюдала за происходящим и отдавала приказы, а не скакала, например, верхом как дева-воительница (Xen. Hell., III, 1, 13; ср.: Xen. Cyr., IV, 2, 2; 3, 1; VI, 3, 30–33; Curt., III, 3, 23; Plut. Artax., 27, 2). Зная об этих женщинах-правительницах, персы еще в конце Ахеменидской эпохи считали, что когда-то Азией управляли представительницы слабого пола, начиная с Семирамиды, расценивая это, впрочем, как ненормальную ситуацию (Curt., X, 1, 37; Arr. Anab., I, 23, 7).

Женская повозка в сопровождении служанок и эскорта. Реконструкция росписи восточной стены деревянной гробницы у Татарлы (Фригия, ок. 470 г. до н. э.). Воспроизведено по изданию: Summerer L. Die persische Armee in Kelainai // Kelenai-Apameia Kibotos. Bordeaux, 2011. Abb. 4.

Возможно, в Ахеменидскую эпоху знатные персидские девушки получали воспитание, включающее в себя не только женские навыки. У сатрапа Теритухма, зятя Артаксеркса II (404–359 гг. до н. э.), «была сестра от одного отца, Роксана, красивая внешностью и очень опытная в стрельбе из лука и метании дротиков» (Ctes. frg. 15, 55 (FGrH) = Phot. Bibl., 72a, 43a). Согласно предположению П. Бриана, такие юные аристократки были подготовлены не только к жизни в гареме, но и обучались боевым искусствам[32]. Во всяком случае знатные персиянки путешествовали не только в повозках – они ездили и верхом (Curt., III, 3, 22). Вспомним: наложницы царя сопровождали его на охоте (Athen., XII, 514c), что напоминает нам обязанности гвардии индийских амазонок эпохи Чандрагупты (Strab., XV, 1, 55). Женщины в своем длинном одеянии ездили верхом, сидя «амазонкой», свесив ноги на одну сторону[33]. Конечно, наложницы могли и не принимать непосредственного участия в травле, находясь в охотничьем лагере и служа тут утехам царя. Возможно, действительно некие пережитки опасной кочевой жизни сохранялись у персов в виде существования неких элементов военной подготовки у знатных девушек[34].

Рельеф из Даскелиона высотой 68 см с изображением женщин, едущих на мулах (рубеж V–V вв. до н. э.). Воспроизведено по: Osten H. H., von der. Die Welt der Perser. Zürich, 1956. S. 278. Taf. 63.

Согласно рассказу историка Гераклида Кимского (середина IV в. до н. э.), 300 женщин «охраняли» персидского царя по ночам, распевая и играя на струнных инструментах (Athen., XII, 514b). Вероятно, действие происходит во дворце, чтобы создать эффект присутствия и тем самым предотвратить покушение на монарха.

Интересный эпизод из жизни Александра Македонского, который, видимо, указывает на военные навыки иранских женщин, описывает Арриан (Anab., VII, 13, 2–6). В 324 г. до н. э. Александр прибыл в Мидию и проезжал Нисейскую равнину. «Рассказывают, что там сатрап Мидии Атропат подарил ему сто женщин, говоря, что они – из амазонок. Они носили снаряжение мужчин-всадников, исключая того, что они носили секиры вместо копий, а вместо щитов – пельты. Говорят, что они имели правую грудь меньше, как раз которая и была снаружи в битвах». Поскольку наиболее компетентные историки похода Александра, участники завоеваний царя Птолемей и Аристобул, не упоминают данный эпизод, то сам Арриан сомневается в правдивости данных сведений (ср.: Strab., XI, 5, 1–4; Plut. Alex., 46). Он полагает, что «если Атропат подарил Александру каких-то конных женщин, то думаю, что он подарил каких-то других варварских женщин, обученных верховой езде, носивших, как считалось, убор амазонок». Таким образом, Арриан, как представляется, дал весьма правдоподобное объяснение появлению этих амазонок – сатрап, знавший легенду о женщинах-воительницах, привел к царю в качестве подарка неких иранских женщин, которых он мог найти в своей сатрапии и которые, по древней традиции, неплохо ездили верхом и умели владеть оружием[35].

Женщина, играющая на лире. Скарабеоид из голубого халцедона (конец V в. до н. э.). Государственные музеи, Берлин. Воспроизведено по: Никулина Н. М. Искусство Ионии и Ахеменидского Ирана. М., 1994. Рис. 126.

Персиянка, играющая на струнном инструменте. Малоазиатский халцедоновый скарабеоид (IV в. до н. э.). Музей изящных искусств, Бостон, 03.2013. Воспроизведено по: Никулина Н. М. Искусство Ионии и Ахеменидского Ирана. М., 1994. Рис. 533.

В греческих источниках, – как отметила иранист Х. Сачиси-Веерденбунг, – нет упоминаний о военной службе женщин в Ахеменидскую эпоху[36]. Впрочем голландская исследовательница высказала предположение, что в одной табличке из персепольской сокровищницы упоминается «эскадрон амазонок»[37]. Действительно, в табличке времени правления Дария I говорится о том, что 165 карша серебра управляющий выдал «женщинам лошадей женщины Аббакиш»[38]. Название должности женщин соотносится с похожим обозначением мужчин: «сыновья людей лошади», которое, по-видимому, обозначало всадников[39]. Издатель табличек Дж. Камерон, считая Аббакиш именем некой персоны, отметил, что она же находилась при дворе и получала огромные суммы (в нашем случае – 138,6 кг) для содержания некого коллектива женщин; она же фигурирует в других документах при приеме родов и в некоторых других функциях[40]. Поскольку проверить значение данного термина по другим документам нельзя, то он остается для нас неясным, хотя на военные обязанности тут нет и намека.

Аттическая ойнохоя с изображением амазонки, сражающейся с грифом (начало IV в. до н. э.). Национальный археологический музей Ятто (Museo Nazionale Jatto) (Руво-ди-Пулья), № 1358. Фото автора в музее в октябре 2008 г.

Пассаж о связи женщин с военным делом мы неожиданно находим у Геродота в рассказе, какие дары обещал подарить царь Ксеркс своей любовнице (Hdt., IX, 109): «и города стал он предлагать подарить, и много золота, и войско, которым никто, кроме нее, не будет руководить (войско же – прекрасный персидский дар)». Обычно считается, что речь идет о гвардии фаворитки[41], но предлагается и другое, на мой взгляд, разумное объяснение: обещание подарить земельный надел с сидящими на нем военными поселенцами – обычный вид земельного пожалования в Персидской империи[42]. Действительно, в Ахеменидскую эпоху женщины могли владеть «наделами лука», с которых первоначально выставлялся лучник, а затем просто уплачивался налог серебром вместо поставки воина. Так, нам известно, что в поместье, принадлежавшем царице, имелось по крайней мере пять «наделов лука»[43].

Лишь в экстремальных ситуациях женщины в Ахеменидскую эпоху могли принимать непосредственное участие в боевых действиях. В античных источниках сохранилась информация о последней битве персов и мидян при Пасаргадах (550 г. до н. э.). В трехлетней борьбе персы потерпели поражение и, укрыв своих женщин и детей на горе Пасаргады, оборонялись против превосходящих сил мидийского царя Астиага и его союзников. Вот что пишет об этих событиях Полиэн (VII, 45, 2), источником которого считается история Ктесия Книдского: «Персы сражались с мидянами. Персами командовал Кир. Сатрап Кира Ойбар начал бегство и все персы, которыми он командовал, все побежали вместе с сатрапом. Именно тогда персиянки, выходя навстречу бегущим, сказали, задрав короткие хитоны: «Куда бежите? Или вы опять стремитесь погрузиться туда, откуда выскользнули?» Речь женщин устыдила персов и они, вернувшись к битве, обратили мидян в бегство»[44]. Хотя данное событие и считается навеянным фольклорными мотивами (Xen. Cyr., I, 2, 1)[45], но суть его видна довольно ясно: в экстремальной ситуации женщины, выбежав навстречу бегущим воинам, остановили их, пристыдив[46]. Позднее персидские цари, приезжая в Пасаргады, в память об этом подвиге должны были выдавать каждой женщине по золотой монете (Plut. Alex., 69, 1; Plut. De mul. virt., 5 = Moral., 246b).

Персиянка с сосудом и пиалой. Малоазиатский халцедоновый скарабеоид. Государственные музеи Берлина, F.G. 181 (первая половина IV в. до н. э.). Воспроизведено по: Никулина Н. М. Искусство Ионии и Ахеменидского Ирана. М., 1994. Рис. 531.

Вероятно, более древние обычаи персов сохранились у мардов – одного из двенадцати персидских племен, по словам Курция (V, 6, 17), «племени воинственного и очень не похожего образом жизни на остальных персов». Действительно, марды жили в горах Персиды и занимались разведением скота, в первую очередь коз (Nic. Damas. Frg., 66 (FHG. T. III. P. 404; FGrH, 90, frg. 66, 33)). Как и другие горцы Загроса, марды промышляли разбоем (Hdt., I, 125; Strab., XI, 13, 3; 6; XV, 3, 4; Arr. Ind., 40, 6; 8; Suid. s. v. Μάρδοι). Как заметил Диодор (XIX, 21, 4), к западу от Персеполя «живут самые воинственные из персов, являвшиеся лучниками и пращниками». Очевидно, главным оружием самих мардов был характерный для горцев лук – именно стрелки упоминаются в армии Дария III при Гавгамелах (Arr. Anab., III, 11, 5), тогда как праща была скорее дополнительным оружием у бедных персов (Diod., XVII, 110, 2; XIX, 14, 5; 17, 4; 69, 1; 82, 3; Arr. Anab., VII, 23, 3–4). Описывая обычаи мардов, Курций (V, 6, 18) замечает: «По крайней мере из-за природы у женщин нравы не были мягче: волосы торчат лохматые, одежда – выше колен, лоб обвязывают пращой (funda) – это и украшение головы, и оружие». Ношение пращи в виде головной повязки не было каким-то специфическим обычаем – так же носили это оружие и балеарцы (Strab., III, 5, 1). Укороченное, не характерное для женщин платье позволяло мардийкам быстрее передвигаться; пращу же женщины вполне могли использовать в случае опасности со стороны зверей или людей во время своей нелегкой жизни в горах.

Сидящий знатный перс и персиянка, подносящая ему еду и питье. Малоазиатский халцедоновый скарабеоид (первая половина IV в. до н. э.). Музей Эшмола, Оксфорд, 1921.2. Воспроизведено по: Никулина Н. М. Искусство Ионии и Ахеменидского Ирана. М., 1994. Рис. 528.

В целом в Ахеменидскую эпоху участие женщин в кампании ограничивалось нахождением в обозе, где они были поварихами или служили утехам мужчин[47]. Ксенофонт (Cyr., IV, 3, 2), знавший Персию, так сказать, «изнутри», пишет об этой древней традиции азиатов: «Ведь еще и теперь все идущие в поход в Азии, идут походом, имея с собой наиболее ценное, говоря, что лучше сражаются, если очень любимые вещи находятся вблизи, ведь им, – они говорят, – необходимо смело защищать их. Возможно это так и есть, но возможно, они делают это, угождая своей страсти». Таким образом, по объяснениям самих подданных царя царей, они возили с собой свои семьи с целью вдохнуть в себя мужество в бою. Поскольку воин сражается доблестнее, зная, что за ним находится его семья и в случае поражения она окажется в плену. Действительно, нельзя исключить происхождение данного обычая от типично кочевой практики произведения набега вместе с семьей, однако во время Ксенофонта (рубеж V–IV вв. до н. э.) военная практика, очевидно, далеко отошла от происхождения данной традиции. Сами персы, вероятно, действительно полагали, что нахождение их семей в обозе придает им мужество во время битвы, но, естественно, прав и греческий историк, усматривая причину присутствия женщин в обозе в стремлении мужчин удовлетворить свою страсть, поскольку сам историк видел, зачем нужны женщины при персидском войске. Естественно, возить с собой семьи могла в основном знать (Diod., XVII, 35, 3–4), а не бедняки, семьи которых занимались в отсутствие кормильца хозяйством.

В Парфянскую эпоху женщины не были воинственными и их участие в боевых действиях также ограничивалось нахождением в армейском обозе. Парфянская знать продолжала возить с собой свои гаремы (Plut. Crass., 21, 7)[48]. Неким исключением из правила являлсь жена понтийского царя Митридата VI Евпатора (120–63 гг. до н. э.) Гипсикратия. Она в мужской персидской одежде, вооруженная, сопровождала мужа верхом, за что царь прозвал ее Гипсикратом (Valer. Max., IV, 6, ext. 2; Plut. Pomp., 32, 8). Хотя царица носила чисто греческое имя, но, учитывая сильную иранизацию Понта, поведение женщины могло иметь и персидские корни, не случайно же она надевала персидскую одежду.

Ситуация изменилась с приходом к власти в Иране персидской династии Сасанидов (227 г.). Историк Геродиан, рассказывая о персидском походе Александра Севера (232–233 гг.), описывает особенности сбора войск Сасанидами, замечая, что «…собирается вся масса мужчин, иногда и женщин, когда прикажет царь» (Hdn., VI, 5, 3). Геродиан считается авторитетным историком, описывающим свою хорошо известную ему эпоху, и подозревать его в некомпетентности не стоит[49]. Таким образом, автор информирует нас, что у персов уже в начале Сасанидской эпохи существовала всеобщая воинская повинность как мужчин, так и женщин, но для мобилизации последних нужен был какой-то специальный указ царя. Однако ни в каком роде войск служили женщины, ни в каком случае их призывали в армию, историк нам не сообщает.

Ответы на эти вопросы мы можем найти у ритора IV в. Либания. Он описывает приготовления Сасанидов для отражения вторжения римской армии Константина I в Персию (337 г.). Персы «набирают поголовно мужчин, постановив ответственность за уклонение даже для совсем юных, собирают женщин быть обозными в войске» (Liban. Orat., LIX, 100). Таким образом, еще через сто лет после событий, описываемых Геродианом, женщины еще набирались в армию. Это происходило в случае крайней необходимости, когда максимальное количество мужчин нужно было высвободить для службы в действующей армии. Представители сильного пола подменяли мужчин, служа в обозе, поскольку простые крестьянки, – а о них, очевидно, идет речь – имели навык обращения с домашними животными, с которыми они общались ежедневно, сами же мужчины-обозные, очевидно, шли в армию. Естественно, если враги врывались в лагерь, то женщины-обозные могли противостоять им (Liban. Orat., LIX, 114). Женщинам было предписано пользоваться определенным оружием, поскольку в сасанидской традиции существовал запрет на оружие, которым не должны пользоваться женщины и дети (Денкарт, VIII, Двасруд-наск, 2).

Серебряное позолоченное блюдо с изображением охоты шахиншаха Бахрама V Гура (420–38 гг.); Азада, сидящая позади, подает царю стрелу. Вероятно, из Северного Ирана (V–I вв.). Метрополитен-музей, The Guennol Collection (Нью-Йорк). Воспроизведено по: Harper P. O. The Royal Hunter: Art of the Sasanian Empire. New York, 1978. P. 48, fi g. 12.

В случае необходимости и в эпоху правления потомков Ардашира знатные женщины могли участвовать в бою, но это было, естественно, исключение из правил. Так, Гордие, жена и сестра полководца и на короткое время шаха Ирана Бахрама Чубина (590–591 гг.), бесстрашно вступает в поединок на копьях с преследовавшим ее предводителем тюрок, а позже демонстрирует шахиншаху свои военные навыки[50]