Читать онлайн Духъ и Мечъ – Воичи Сила бесплатно

Глава первая

Город Сурайск стоял на берегу реки Бежи, и относился к владениям князя Сурайского. Только сами Досифей Александровичи в городе не жили. Княжеская усадьба располагалась на севере владений в Жилицах. Двухуровневый особняк венчал вершину холма. Но стихия не различает, где князь, где холоп. Снежные заносы безжалостно обработали Жилицы и перекрыли сообщение с городом.

По Сурайску поползли слухи, что весна будет дружной, и таяние снега превратится в потоп. Паводок унесет дома, два моста через Бежу, размоет дороги и задержит сев жито.

Две девочки из церковного хора по велению настоятеля храма Вознесения Господня отца Маркиана обошли все дома и позвали жителей шестого дня с раннего утра на расчистку тропы для крестного хода. В воскресенье на службу собрался почти весь город и места в храме не достало. Часть прихожан стояла на улице, зато в крестном ходе участвовали все. Вышли из храма и против часовой обошли кладбищенский погост, потянулись к княжьему саду, впереди икона Спасителя, хоругви, кресты и, конечно, пение. По большому кругу обошли княжий сад и направились к храму. Просили урожайного года, спокойного половодья без разрушений и подтоплений и, конечно, мира.

После службы Федор Коргач, шестнадцатилетний сурайский древодел в толпе нашел своих младших братьев, и вся троица двинулась к родному дому. Их матушка на службу не ходила. С вечера поставила опару, а утром напекла пирогов с капустой и грибами, напарила репы и разлила по кружкам малиновый квас. К праздничному угощению добавила по куску домашнего сыра. Детки ввалились в избу и сразу сели за стол. Перво-наперво вспомнили своего батюшку, главу их семейства, погибшего в прошлом годе в одной из многочисленных стычек с татарами. Потом старший в семье Федор поведал как прошла служба и крестный ход. Начали уминать за обе щеки пироги и нахваливать мастерицу. После еды разошлись по своим делам: матушка пошла обихаживать скотину, потом хотела сесть за свой ткацкий станок; два младших продолжили вырезать из дерева рыцарей для княжьей дружины; Федор пошел в столярную мастерскую. Несмотря на свою раннюю молодость, он единственный из всех мастеровых делал надежные колеса для повозок. Секрет передал ему батюшка, он и научил ремеслу. Федор закрепил успех усовершенствованием повозки для самого князя Сурайского. Сделал новые оси и колеса. В результате такая повозка, запряженная одной лошадью, катилась быстрее, чем другая с парой лошадей. Весь секрет был в ступице тележного колеса. Нужно знать какой кусок вяза поставить на сушку, какой дуб выбирать на ось. Другой секрет состоял в шлифовочной притирке и последующей смазке ступицы и оси. Были секреты, состоящие из размеров колеса, длины спиц, количества секций и замковых соединений. Федор свято хранил тайны, переданные ему батюшкой, и причин для этого было много. Но главное состояло в том, что его подражатели допустят брак, а виноватым сделают его.

Появление Федора в воскресный день в мастерских объяснялось необычной придумкой. Увидел у себя в доме невесть откуда взявшуюся картинку с пояснениями на иноземной языке. На картинке, вокруг стоящего столба, привязанные к шестам, бегали лошади. На них сидели всадники с мечами в руках. Без слов было понятно, что так тренируют будущих конных воинов, но Федька углядел другую пользу. Ведь ежели пустить по кругу не лошадь, а обычные скамейки, привязать только одну лошадь, чтобы она крутила круг, то получится круговерть на радость его младшим братьям и другой ребятне.

Федор открыл амбарный замок на двери мастерской и шагнул вперед. В нос ударил знакомый запах стружек, опилок, костного клея и притирок. Его верстак стоял в углу и занимал огромную часть мастерской по сравнению с остальными. Готовые колеса стояли у стены, все семь штук. Нужно было сделать восемь, по одному аршину в сечении. Кроме колес по чертежу Федора требовалось изготовить центральную ступицу, на половину сажени в сечении. В стоячем положении от нее к центру должны исходить восемь осей, по две сажени в каждой. С другой стороны, ось будет опираться на колесо. Еще требовалась оглобля в пять саженей. Тогда лошадь будет ходить по кругу, вращать всю конфигурацию, а детки сидеть на скамейках по двое.

Конечно, с самого начала надо было искать поддержку и помощь, но Федор все откладывал, и вот наступил момент, когда медлить более нельзя. Надобно идти к воеводе и открывать суть задумки. Дмитрий Михайлович хорошо знал отца Федора. Вместе сражались с татарами, только воевода Бутурлин вернулся, а отец остался там, на поле брани.

Воскресенье подходило к вечеру, и по расчетам Федора воевода должен находиться дома. Идти на другой день к нему в казенную избу рискованно, людей вокруг полно, да и неизвестно, как Дмитрий Михайлович отнесется к его придумке.

Пришлось идти окружным путем, потому как прямой траншеи от мастерской к дому Бутурлина не прокопали.

А терем воеводы был справный, с мансардой, с двумя крыльцами. Служба у него ответственная, приходилось объезжать все заставы на рубежах Сурайского княжества.

Дмитрий Михайлович появлению Федора обрадовался, посадил за стол, налил кваса. Федор сразу достал чертеж круговерти и стал объяснить назначение своей придумки. Дмитрий Михайлович выслушал его и заметил, что забава может понравиться не только детям. Он и сам со своей супругой не против сделать несколько кругов. Долго вертел чертеж в своих руках, потом предложил добавить еще одну оглоблю. По его мнению, крутить должны две лошади. Тогда и скорость прибавиться, и лошади быстро не устанут. Сговорились так, что Бутурлин пожалует в мастерскую и прилюдно сделает заказ на большую ступицу в центре, восемь осей и две оглобли, но суть замысла раскрывать не станет.

Федор вошел в столярку, когда все мастеровые находились уже на своих местах. Работать никто не начал, шел обмен новостями, слухами. Появление опоздавшего вызвало естественный интерес и, конечно, свое слово сказал главный балагур и заводила Серега Клинец.

– Зря ты, Федя, столько колес наделал. Говорят, телеги отменили.

Толпа умолкла в ожидании следующих слов.

– Велено полозья готовить. Отныне все будут на волокушах ездить. Привезли сто обозов грязи. Как снег сойдет, ею покроют дороги и будут их регулярно поливать. Так, что колеса твои без надобности.

Толпа загоготала, а Федор сделал удивленные глаза, пожал плечами от непонимания.

– Серега, я сперва не понял. Гляжу, у твоего дома стоят три обоза. Думал, в мешках мука, а получается грязь.

– Где, что? – заорал Серега и побежал на улицу.

– Вот чудак, – заметил Федор, – нечто по такому снегу хоть один обоз пройдет?

Толпа загоготала еще сильнее. Клинец вернулся быстро, уразумел ответку.

– Дурак, ты «колесник»! – зло буркнул он и уткнулся в свои планки.

Работа в мастерской закипела. К полудню к Федору обратился Тимоха Чулков.

– Научи меня колесному делу, надоело на подхвате. С осени тут болтаюсь, а к приспособлениям не допустили.

– Не могу, надобно распоряжение старшого. Коли с ним договоришься, я тебя возьму.

– Да я все сделаю, чтобы научиться.

Федор достал принесенный узелок с едой и пригласил Тимоху угоститься. Парень не отказался и рассыпался в благодарностях.

К вечеру в мастерскую заглянул воевода. Мастеровые притихли, но приветствиями обменялись.

– К тебе, Федор, с поручением, – заявил воевода, – надобно кое-что изготовить, для чего не спрашивай. Вот чертеж, – Бутурлин вынул из кармана бумагу с записями, – тут прописано чего и сколько надобно соорудить. Цены на материалы объявишь по завершению. Тогда и за работу отблагодарю.

Дмитрий Михайлович отошел от верстака и развернулся к мастеровым.

– Что, ребятушки, как дела ваши славные, все ли жизнью довольные?

– Весны боимся, – раздался из глубины мастерской голос, – оно как пойдет таять, так и посносит все окрест.

– На все воля Божья, но старики сказывают, не будет разора. Тепло начнется не сразу, постепенно и снег станет медленно таять.

– Желаю спросить, ежели что не так, то сразу отворот-поворот, грубых слов не боюсь, – заговорил Серега Клинец, – еще до снега жена моя пошла на базар, хотела купить у знакомого купца из Новгорода иголку и нитки. Посконь у нас своя, а вот для шитья нужны иголки и нитки.

– О чем спросить желаешь? В толк не возьму! – воевода понял, что вопрос интересен всем.

– Короче, купец поведал, что ганзейской торговли в Новгороде более не существует. Иголки и нитки из Любека больше не возят.

– Не возят из Любека, будут из Либавы и Митавы. Суть в чем?

– Он сказал, что Московский князь Иван всех ганзейских купцов в темницу засадил, товары отнял. Интерес мой один, кабы войны не было.

– Ну ты закрутил, – выдал кто-то из мастеров.

– Где Новгород, и где мы, – начал говорить воевода, – наш Великий князь Казимир имеет с Иваном Московским понимание. Никакой распри меж ними не существует. А вот крымчаки нам угрожают, но сие не в первый раз.

– Прости, Дмитрий Михайлович, мою назойливость, спросил, не подумал, – заявил Серега, давая отступного.

– Коли иголок и ниток нет, пусть твоя жена приходит ко мне в дом, что-нибудь придумаем.

Воевода ушел, мастеровые умолкли и занялись своими делами.

– Хочу сказать, – подал голос Семен Черпак, знатный резчик по дереву.

Фамилия или прозвище? Говаривали, что его дед резал диковинные черпаки из цельного дерева.

– Прямо перед снегами повезли меня в Жилицы к князю Сурайскому. Был заказ на раму определенного размера с орнаментом. Приехали на место и оказалось, что замерщики малёху ошиблись. Отвели меня в тихую комнату ни стола, ни стульев. Сел я на пол и начал раму подгонять, благо резцы с собой прихватил. Сижу так тихо и работаю. Вдруг слышу разговор то ли сверху, то ли снизу, но слышу все, о чем говорят. Из говорящих один наш князь, другого не знаю. Вот тот другой сказывает, что, когда Новгород опять присягнул Московскому князю, хан Ахмат на Москву попер. Новгород метнулся. Трудно отвыкать от старых порядков. Стали совет держать с нашим Казимиром, помощь у него искать. Про то проведал Иван и двинул войско к Новгороду. Те закрыли ворота и оказались в осаде. Большого войска у Ивана не было, основные силы хан Ахмат отвлек, но осаду держали. Когда подошло подкрепление, испугались. Вышли к Ивану духовенство, за ним и весь народ. Пали на колени и стали просить прощения. Пятьдесят главных врагов Москвы были схвачены и пытаны. Все признались в своей вине и указали сообщников. Оказалось Феофил, новгородский Владыко, сговаривался против Москвы. Его отправили в ссылку, много семей выдворили из города, а сто человек казнили прямо здесь. И все из-за сговора с Казимиром.

– Ты, Семен, похоже от себя прибавил, – процедил Серега.

– Вот вам крест, братцы. Еще незнакомец сказал, что Иван Московский подмял под себя все земли и дальше идти ему некуда. Дальше наше Великое княжество Литовское.

– Так и сказал? – не унимался Серега, но его подколы уже никто не слышал.

Долгое молчание нарушил Тимоха:

– Не могу взять в толк. Мы русские, но живем под рукой литовского князя. Там тоже русские, а живут они под кем? Кто он, Иван Московский?

– Он князь Московского княжества, – ответил Семен.

– Так он русский? Тогда вообще ничего не понимаю!

Тимохе не ответил никто.

Весна подступила не сразу. То уйдет на тепло, то снова отличится заморозками. Так потихоньку, незаметно снег уходил и обнажалась земля. Половодье подступило к прибрежным баням, но дальше не пошло. Ледоход зацепил сваи на мостах, только строения устояли. Еще по морозу Федор и Тимоха успели заготовить нужное дерево: восемь бревен, по две с лишним сажени; две оглобли, по пять сажень; добыли заготовку из вяза для центровой ступицы. На себе такую заготовку унести не смогли. Сделали тележку под две человеческие силы.

Мастеровые постоянно спрашивали для чего нужны заготовки, но Федька отмахивался. Дескать имеется чертеж у воеводы, по нему он исполняет задание. Чем ближе виделось окончание, тем чаще Федор бубнил: «Гладко на бумаге, да забыли про овраги». В разгар весны пожаловал воевода, спросил о делах и поделился планами:

– Скоро престольный праздник – Троицын День. Успеешь закончить свою круговерть?

– Оно конечно смогу, но…

– Сказывай про заковыки.

– Нужен песок, дорожку засыпать, а то землю колеса быстро продавят, нужна площадка под основу и лошадиная упряжь. И еще, Дмитрий Михайлович, ставить забаву надо ночью. Днем зевак соберем половину города.

– Все тебе будет, со всем согласен. Кого в помощь дать?

– Тимоху и Семена. Втроем сладим.

Глава вторая

Бревна в половину обхвата составляли первые пять венцов храма Вознесения Господне. Малая изба входила в большую также, как и двускатные крыши разнились величиной. Значимость второй избы подчеркивал шестигранник с куполом в виде луковицы и православного креста. Колокольня была отдельно – бревенчатый квадрат с высотой до кровли храма и четырьмя стоячими балясинами, по верху открытой верхотуры с двускатной прикрышкой и двумя колоколами внутри.

На пятидесятый день после Пасхи православные отмечают сошествие на Апостолов Святого Духа. Называют праздник по-разному и Пятидесятица, и Духов День, и День Святой Троицы. Как правило, погода способствует празднику, всегда светит солнце, тепло и зелень вокруг. Окончание службы завершилось колокольным перезвоном, и горожане традиционно пошли на главную площадь, одетые нарядно, хотели посмотреть на других и себя показать. Большинство пошли напрямки на базар. Торговая территория славилась купцами неведомых краев, и покупатели жаловали их вниманием. Чуть ли не из самого Кракова специально приезжали. Базар начинался ковальными чудесами: насадки для рал и лопат, серпы, ножи, подковы, топоры. Удивляли вощиники, бруски, кругляши, чистый воск и с присадками: славился с маслом, желудями, цветочный. А уж материи всяких, почитай на ублажение цариц: фламандские сукна, венецианский бархат, бухарестская хлопчатая зендянь. Еда на любой смак: рыба соленая, сушеная, парная; дичь не потрошенная, куры ощипанные и живые, яйца, утята, цыплята на вырост; сушки, баранки, пироги, кулебяки. Всего не перечислишь и не охватишь.

Диковинное сооружение притянуло толпу зевак. Дмитрий Михайлович подождал пока соберется поболее народу и начал говорить:

– Подумали мы намедни с мастеровыми и решили порадовать вас новой забавой. Желающие сделать круг на этой круговерти, прошу занимать места на скамейках.

Никто не вышел, стояла полная тишина. Федор подвел к сооружению свою матушку, двух братьев, усадил их. Подошел воевода с женой и тоже заняли места. От толпы отделился Семен Черпак с братом. Дабы не держать долго внимание толпы, Федор с Тимохой встали у лошадей, и колесо закрутилось. На втором кругу начали разгон, женщины завизжали, но не так, как в момент опасности. Кричали от удивления и удовольствия. После пяти кругов сделали остановку. Матушка Федора слезла, а братья остались. Остался воевода с женой и Черпак с братом. К ним добавилось двое мастеровых и конюх. На третий заход желающих стало еще больше. Особое рвение проявили кузнец, его жена и их дочь; пастух; две торговки из крупяной лавки; владелец постоялого двора с двумя молодыми парнями из прислуги.

Отец Маркиан от ворот храма наблюдал за невидимым доселе зрелищем. Пригласил дьячка и звонаря. Так втроем они приблизились к толпе. Дмитрий Михайлович объяснил священнику суть забавы. Тот одобрительно кивнул и послал дьячка за причиндалами. Принес чашу с водой и икону. Отец Маркиан окропил святой водой сооружение и прочитал молитву. После освящения, народ повалил валом. До темноты колесо крутилось с полным напряжением. Дважды подсыпали песок на колею, один раз водили коней на водопой. Уже по темноте Дмитрий Михайлович велел закрыть забаву до следующего воскресенья. Распрягли лошадей и на ночь поставили охрану.

За седмицу с разрешения воеводы доброхоты покрасили круговерть в веселые тона, над скамейками натянули рогожи для защиты от солнца и дождя, добавил пару возов речного песка про запас и поставили беседку для почетных гостей.

В следующее воскресенье забаву окружили плотным кольцом и выстроилась очередь желающих. Толпа гудела, катающиеся издавали всякие звуки восторга и удивления. В полдень появилось несколько повозок. Первым на землю ступил князь Сурайский Досифей Александрович. Потом помогли выйти его жене, появился брат и восемь прислужников. На круглый стол в беседке поставили тарель с пирогами, емкость с вином и чеклажки. Но толпа на высоких гостей никакого внимания не обратила. Таращились на круговерть, которая рябила на солнце всеми цветами радуги.

До стола допустили воеводу, и он в окружении князя, его брата и жены давал разъяснения о новой забаве. Потом катали жену князя, его брата и нескольких слуг. Сделали восемь кругов, и все остались довольны. Разговор за столом продолжился и в конце концов позвали в беседку Федора. Тот передал поводья кому-то из мастеровых и поспешил предстать перед князем.

– Кто тебя надоумил соорудить такую халамиду?

– Сам и придумал. Хотел братьев своих малость порадовать, да и других детишек развлечь маленько. Потом держал совет с воеводой нашим, Дмитрием Михайловичем Бутурлиным. Он и подсказал соорудить потеху для всех городских.

Федор ожидал слов похвальных, или хотя бы одобрения. Но вместо поощрения князь задал еще один вопрос:

– Сколько же времени ты работал над забавой?

– Недолго, может седмицу, может полторы.

Но князь не унимался:

– Смогёшь соорудить еще одну, такую же?

– Нет, господин, не смогу. Материала у меня не осталось.

– Тебе, что же лесов моих мало? – князь уже начинал сердиться.

– Лесов много, но материала нет. Оно ведь как, заготовку надобно вести глубокой зимой, покуда в дереве сока нет. Январь или лучше февраль, потом желательно просушка.

Коли по-другому, дерево быстро даст трещины и при нагрузке совсем развалится.

– Ступай пока, – заключил князь.

Федор вернулся к круговерти. Водил лошадей до самой темноты. К ночи, как и положено, распряг их и отвел в конюшню. У забавы встала охрана. К концу дня всегда чувствовалась усталость, но в этот день Федор был на высоте. Горожане в знак благодарности преподнесли разные сладости, и теперь он мчался домой порадовать матушку и братьев. Дома его ждал Дмитрий Михайлович, о чем-то беседовал с матушкой. Увидел Федора, подошел и обнял его.

– Ты, парень, только не расстраивайся, но завтра надо круговерть разобрать.

– Ужели князь наложил запрет? – удивился Федор.

– Все по-другому. У его приятеля, польского шляхтича, скоро именины. Досифей решил порадовать его особым зрелищем. Короче к полудню он пришлет две подводы. Успеешь разобрать нашу красавицу?

– Успею, ежели Тимоха и Семен помогут, – ответил Федор, чуть не плача от досады.

– Не расстраивайся, на будущий год поставим новую и еще одну сделаем про запас.

Утром Федор удивил своей новостью всех мастеровых. Каждый успел катнуться, да еще родных порадовал, а тут конец забаве. Больше всех расстроился Тимоха. Молчал, молчал, потом зарыдал будто ребенок. К полудню подоспели две подводы. Лошадьми управляли ражие мужики бандитской наружности. Федор попытался с ними поговорить, но люди князя оказались с большим гонором. Ни один из них не ударил пальцем, пока шла погрузка деталей круговерти. Федор кивнул помощникам и после загрузки, не прощаясь, молча пошли в свою сторону. Мужики на повозках постояли и уехали.

– Не хотел бы у князя в мастеровых оказаться, – сказал Семен, – мне тех двух дней хватило, когда я в раму зеркало вставлял.

– Что там не так? – спросил Тимоха.

– Все там не так! – зло ответил Семен.

Мастеровые, по возвращению Федора с помощниками, замучили их своими догадками о причинах княжьего решения. По общему мнению, Досифей просто не хотел, чтобы его людям было хорошо, чтобы они радовались.

Близилось воскресенье, и мастеровые начали выказывать недовольство, дескать отняли последнюю радость. В мастерскую против всех ожиданий вошел воевода. Как обычно поговорил со всеми и обратился к Федору.

– Князь курьера прислал, не могут его люди разобраться в сооружении, не знают они что к чему. Велел тебе к нему прибыть. Курьер на повозке уже дожидается на улице.

– Куда деваться? Надобно ехать! – вздохнул Федор.

– Ежели до завтрашнего утра не вернешься, пришлю свою повозку, – воевода проявлял сочувствие.

– Может я с тобой поеду? – предложил Тимоха.

– Там одному делать нечего, – буркнул древодел.

Князь своим вниманием Федора не удостоил. Через распорядителя велел ехать вместе с поездом на именины к приятелю. Пока идут сборы, Федора отвели в каморку с маленьким окном и соломой в углу. Велено было сидеть и ждать.

За время сидения, показавшимся Федору целой вечностью, он успел проклянуть себя за дурацкую придумку, за желание доставить близким потеху и радость. К ужасному настроению добавлялось чувство хронического голода. Казалось, что никогда не ел досыта и совсем забыл вкус пирогов и топленого молока из печи.

На телеге без бортов Федору отвели место, в которое можно было только-только поместить свою задницу. Сидеть пришлось, свесив ноги. Он попросил охапку соломы, но получил грубый отказ. Поезд насчитывал восемь повозок: две под князем и его близкими, на них были мягкие сиденья и шатры; на остальных ехали слуги и разобранная круговерть. Ехали медленно, но без остановок. К вечеру добрались до постоялого двора. Где ночевал князь со своей родней ни Федор, ни сопровождающие не знали. Всех разместили на сеновале. Тело ныло и сотрясалось, будто повторяя ухабы и неровности на дорогах. Первая мысль была бежать, но тут же пришлось от нее отказаться потому, как он мог подвести матушку и воеводу. Утром Федор додумался набить свой кафтан сеном, связал рукава и зашнуровал перед. Получилась неплохая подстилка.

К концу второго дня выехали на берег озера. Водная гладь отражала небо и волновалась только от всплесков больших рыбин. Посередине озера находился остров, а на нем высокий замок из красного кирпича – владение пана Загребы. Красота необыкновенная. Облака и верхушки башен сливались воедино. Узкие оконцы в стеклянных клетках играли с солнцем, пускали на воду зайчики. Кроме красоты от первого взгляда замок внушал страх, желание упасть на колени и молить о пощаде. Во всем угрожающем великолепии не было человеческого и душевного, только строгость и холодность. Федор представил, как их повезут на плотах к острову, но оказалось, что к нему проложен мост. Поехали по нему, но в самом конце остановились. Последней секции не доставало. Тут же показались гребцы на плоту, который и представлял недостающую секцию. Дорога от пристани до ворот замка была выложена камнями. Повозки гулко загрохотали своими деревянными колесами. Проехали ворота и оказались в длинной арке. На выезде Федор увидел вторые ворота. Мудрено придумали строители. Коли враг захочет проникнут во внутрь, пройдут первые ворота, а вторые закроют. На стенах Федор увидел с двух сторон бойницы, варницы и скаты из досок, направленные вниз. Въехали во двор и посередине открылся сам замок, имевший плоский зазубренный верх. Первые две повозки поехали вперед, а их повернули налево, погнали вдоль стены. Остановили и провели через узкую дверь в громадную залу, встроенную в толстую стену. Свет проникал через маленькие оконца, обращенные во двор. Посередине стоял стол и два ряда лавок. По углам разложена солома. Принесли хлеб, сыр и соленую рыбу, вкатили бочку с пивом. Велели есть, пить и спать. Когда стемнело, в узких оконцах появились отсветы костров, потом послышались людские голоса, топот ног, трубная музыка с барабанным боем.

Утром Федора повели два мужика из числа прислужников замка за ворота. Жестами показали, что следует искать место для круговерти. Подходящая площадка оказалась у пристани с весельными лодками. Федор топнул ногой, потом подпрыгнул и в конце концов показал рукой, что в этом месте надо ставить забаву.

В работе помогало несколько человек, в том числе слуги князя. И к вечеру круговерть уже красовалась на берегу озера. Привели пару лошадей, запрягли в оглобли, сделали несколько кругов без нагрузки, потом по очереди перекатали всех собравшихся.

Лежа на соломе, в том огромном каменном мешке, куда поместили приехавших из Сурайска, Федор начал мечтать о возвращении домой. Конструкция при перевозке не пострадала, исправно крутилась, как ей было положено. Стало быть, завтра он спросит у князя разрешения и отправится в свой родной город. Конечно, повозку или просто верховую лошадь ему никто не даст, но он готов идти пешком. Ежели князь его не отпустит, то он сбежит. Ту, недостающую секцию на мосту, преодолеет вплавь, благо отец его научил держаться на воде и грести саженками. Дальше он выйдет на дорогу и спросит, где находится его город. Ходят же странники, монахи, слепцы. С этими мыслями Федор уснул. Привиделся ему родной дом. Сидят они вчетвером на одной скамейке. Матушка, братья прижались друг к другу, а их батюшка в углу смотрит на них и качает головой.

Федор проснулся среди ночи и увидел в узких оконцах отблески костров. Снова шум, смех, песни, второй день продолжался праздник. Утром, не успел он прожевать кусок сыра, как вошли два хозяйских прислужника, принесли ему новую лопатину и велели немедленно одеваться. Дали непонятной формы кафтан серого цвета и такой же картуз с длинным козырьком. К околышку картуза прилеплена розочка алого цвета.

– Смотри, Федя, как у той кобылы, – выкрикнул кто-то из земляков, сидевших за столом, – голова в цветах, а то самое место в мыле.

Народ заржал. Когда привели его к круговерти, он увидел в таком же одеянии своего напарника из местных. Им велели сесть на лавки у пристани и ждать. Малый сидел тихо и спину держал прямо. Казалось, будто не моргал вовсе. Федор попробовал с ним заговорить, но тот лишь пожал плечами и снова уставился в озерную даль. Солнце нещадно палило, и Федор решил войти в воду. Встал и подошел к воде. Тут же прибежал прислужник и велел сидеть на месте. Уже ближе к вечеру из замка вышла делегация. В середине шел хозяин замка. Федор догадался по его расписному виду. Рядом двигались гости, а по бокам слуги. Не доходя нескольких шагов до круговерти, толпа встала. Хозяину и еще нескольким из его свиты поставили стулья. От толпы отделилось несколько человек и заняли места на круговерти.

Федор и его помощник стали медленно раскручивать забаву. Потом взяли разгон, на третьем кругу раздались возгласы, удивления, какие-то слова, значения которых Федор не понимал. На следующий заход вышел князь Сурайский с женой и еще несколько господ. Все повторилось от начала до конца. Видимо все ждали, что на третий круг сядет сам именинник со своим семейством. Но тут к нему подбежал мужик и что-то сказал на ухо. Все устремили свои взгляды на мост. По нему следовала кавалькада повозок невиданной формы. Первым подхватился пан Загреба и поспешил навстречу. Из головной повозки вышел высокий господин в рясе и высоком наглавке. Пан Загреба к нему приблизился и наклонился, видимо, поцеловал руку. Место возле круговерти опустело, и Федор остался вдвоем с напарником, который опять превратился в замороженного. Снова потянулось время, и снова нельзя было отойти от скамейки. К вечеру из ворот замка вышло несколько человек. В середине шел пан Загреба и тот мужик в рясе. Толпа остановилась у круговерти, и мужик в рясе махнул рукой. Федор с напарником подошел к лошадям и колесо закрутилось. Один, два, три круга, потом велели остановиться. Священник начал задавать вопросы пану Загребе. Тот что-то отвечал, потом подозвал князя Сурайского. Появился толмач, стал переводить вопросы и ответы. Вдруг князь пал на колени и хотел было поцеловать туфель священнику, тот отдернул ногу. Тогда князь указал пальцем на Федора. Парня схватили и подвели к духовной особе. Толмач перевел ему вопрос:

– Кто тебе поручил извести ясновельможного пана Загребу?

– У меня и в помине сего не состояло, – смог выдавить из себя Федор.

– Тебе поручили извести самого пана Загребу или всю его семью?

– Никто мне ничего не поручал, – был ответ.

– Кто тебе подсказал сделать дьявольскую колесницу?

– Я сам додумал, – пролепетал ошарашенный Федор.

Святой что-то сказал и сильные руки подхватили Федора, поволокли его к замку. Там на заднем дворе стояла клеть с человеческий рост. Парня запихнули в узилище и закрыли выходную раму на замок. Федор никак не мог осознать, что же все-таки произошло. С его круговерти никто не упал, никто не повредился. Федор попытался лечь, но вышло только скрючиться на боку. Так он менял один бок на другой, то дремал, то пробуждался. Живот будто прирос к спине, но есть и пить уже не хотелось. Рот с наружи заклеился. Среди ночи рядом с клетью послышался шорох. Федор подумал, что крыса, но раздался тонкий мальчишеский голос.

– Русский, а, русский, ты жив?

– А ты кто?

– Я тут живу, там на берегу, мы караимы. Слышал про таких?

– Никогда не слышал, но говоришь ты по-нашему.

– Я говорю по-всякому: по-польски, по-литовски и даже на языке фрязей. А караимы – похожи на хазар.

– Про хазар слышал. Как вы тут оказались?

– Рыцарь из этого замка привез нас с войны, как диковину. Но это было очень давно. Меня к тебе мой дядя послал. Он видел с берега твою придумку, она ему понравилась. Он к тем, кто придумками знаменит, хорошо относится, считает, что они остаются детьми до самой старости и по натуре очень добрые. Меня он послал предупредить тебя, чтобы ты не убегал отсюда. Здесь тебя точно убьют.

– Я вообще не знаю, что мне делать! Кто таков тот мужик в рясе? Понятно, что я ему чем-то не угодил.

– Он главный католик в королевстве Польском и Великом княжестве Литовском. Все его называют Кардинал.

Тебя в клети повезут в Краков или Вильно. Там церковный суд приговорит к сожженью на костре, как положено поступать с колдунами.

– Ну ты меня успокоил!

– Дядя просил передать, что бежать надо по дороге, как только состоится ночевка в лесу. Кардинал уедет через два дня. Тебя повезут завтра с утра под присмотром людей пана Загребы. Они только с виду сильные. На самом деле – трусы и лентяи. В лесу тебя долго искать не станут.

– Как я запор-то открою?

– Запор делал наш кузнец Ахмет. Вот тебе тонкий нож. Засунешь в скважину и покрутишь им, как услышишь щелчок, сразу дергай скобу. Еще возьми сухари и съешь их сейчас, не оставляй их на дорогу, а то заметят и начнут допрашивать.

Глава третья

Находясь в полном неведении, воевода Бутурлин выслал в Жилицы повозку. Но курьер вернулся один. Он долго стоял у ворот усадьбы, а когда солнце покатилось к закату, уехал. Узнавать ничего не стал, да и зачем. Послали, он съездил, а так господа сами разберутся. Воевода тоже торопиться не стал и, спустя пару дней, сам поехал в Жилицы. У ворот усадьбы застал сторожа, старика преклонных лет, знакомой наружности. Поздоровался с ним и присел рядом на скамейку.

– Какого дня уже по счету сбился, – начал Бутурлин, – отправил сюда своего древодела Федьку, да вот пропал мой паря. Знать бы, что случилось.

– Федька Коргач что ли? – уточнил дед, – так его с собой повез Досифей Александрович на манины.

– Ты что же Федьку в лицо знаешь? – удивился воевода.

– Я и тебя, Митряй, помню еще пацаном. А Федька – сын Софрония, геройски погибшего от татарской стрелы. Так вот, сидел твой парень на пятой телеге боком, свесив ноги, другого места ему не нашлось.

– Когда обещали они возвратиться?

– Того не ведаю. Вон, иди спроси у распорядителя в сторожке. Вишь мелькает. Звать его Феофан Гаврилович, по-нашему Фега. Но поосторожничай с ним, злой мужик, кругом враги мерещатся.

– Ладно, дед, бывай здоров, поеду восвояси.

По дороге домой Дмитрий Михайлович определил, что Федор вместе с поездом князя поехал, точнее его повезли. Стало быть, с ними и вернется. Установит там свою придумку, на том дело и закончится. Воевода успокоился и по пути заехал к матушке Федора, сообщил новости, чтобы не возникало беспокойства.

Жизнь в Сурайске шла своим чередом по тому укладу, который сложился за многие десятки лет. Как-то по утру в избу воеводы прибежал Семен Черпак. Поздоровался со всеми и бросился к воеводе, дескать, князь Сурайский уже седмицу как вернулся с именин, а Федька глаз не кажет.

– Непонятка вышла, – молвил воевода и велел подготовить ему лошадь, сам поехал в Жилицы.

Князь его долго держал в передней, потом вышел к нему собственной персоной.

– Ты верно приехал спросить за Федора, придумщика нашего? Так вот, утоп твой Федор, совсем, что называется, насмерть. Там у пана Загребы замок стоит на острове, к нему надобно плыть на лодке. Вот Федька плыл и перевернулся. Так что видать не судьба. А ты иди, поди работа не ждет.

От такой новости Дмитрий Михайлович чуть было не упал прямо в передней, вовремя схватился за косяк и опустил голову. Когда пришел в себя, рядом никого не было.

Не чувствуя под собой ног, приплелся к лошади, залез в седло и поскакал прочь. Ветер трепал волосы, хлестал в лицо, сдувая со щек слезы. Как теперь сказать матери Федора, как объяснить его братьям. Мастеровые тоже его не поймут. Получается, что он, Бутурлин Дмитрий Михайлович, виноват со всех сторон. И теперь не смог князю высказать в лицо свое возмущение. У березы он спрыгнул с лошади, лег на траву и закрыл глаза. Сколько так пролежал, не запомнил. Решил матери Федора ничего не говорить, всем остальным тоже воздержаться от объяснений. Для начала открыться Семену Черпаку, все же две головы лучше.

Вернувшись в город, воевода посетил мастерские. Как обычно поговорил с людьми, соврал, что Федор задержался у пана Загребы. В конце попросил Семена помочь ему в одном столярном деле на дому.

Дмитрий Михайлович и Семен обосновались в сараюшке. В отдельной постройке подслушать их разговор было невозможно. То, что узнал Семен воспринялось им, как обычная неправда. Перво-наперво вспомнил, что Федор на воде был будто поплавок на удочке, захочешь его утопить, не получится. Тут же Бутурлин вспомнил про поведение князя. Уж больно тот глаза отводил, норовил скорее разговор закончить. Общий итог двух заединщиков состоял в необходимости прояснения обстоятельств исчезновения парня.

Семен вспомнил, что вполне подходящим для разговора может стать конюх князя. За лошадьми у Сурайского ходят пятеро. Когда пришлось подгонять раму под зеркало, у Семена произошло знакомство с конюхом по имени Митрофан. Он и в лошадях понимает, и с людьми ведет себя ровно. Семен вызвался съездить в Жилицы на встречу с этим человеком. Воевода предупредил, что ежели цепной пес Феофан Гаврилович ненароком зацепит, то надо ссылаться на прежнее знакомство с Митрофаном и потребностью переговорить с ним по лошадиному вопросу, вроде как по его воеводскому поручению.

Весь следующий день Семен ожидал появления Митрофана на дороге в усадьбу. Ни одной повозки или верхового ни в ту, ни в другую сторону не проехало. Под вечер Семен обошел частокол на фасаде усадьбы и сбоку, где рубежи просто огородили жердями, попал на территорию. Допрежь дальше княжьего терема его не пускали. Пришлось искать конюшню по признакам. Хорошо, что редкие обитатели усадьбы, попадавшиеся навстречу, внимания на него не обращали, хотя и спросить у них было невозможно, сразу вызовешь подозрение. Стемнело и стало намного проще передвигаться. Тут Семен быстро по запаху вышел к конюшне. При входе горел масляный фонарь и мелькали тени двух сторожей. Просто идти с вопросами к сторожам, Семен не решился, могут принять за конокрада, да по любому поднимут шум. Пришлось забраться в ближайшие кусты и обосноваться на ночлег. Ночь выдалась теплая, особых неудобств не возникло. Семен погрузился в легкую дрему и стал ждать рассвета. Еще до восхода солнца на дороге показался Митрофан. Семен вышел из кустов так, чтобы оказаться у него на виду. Тот узнал парня и изменил направление, подошел вплотную. Кивнул головой, предлагая спрятаться в кустах. Уже там состоялся разговор.

На удивление Митрофан не стал дожидаться вопросов. Говорить начал тихо, чтобы их кто-либо не подслушал.

– Хорошо, что ты сподобился меня отыскать. Слушай сюда, повторять не буду. Передай своему воеводе, что парня вашего и самого князя прямо на празднике обвинили в связях с дьяволом, приписали им козни извести ясновельможного пана Загребу и всю его семью. Вроде как привезенная в подарок забава и не забава вовсе, а колесница дьявола. Парня вашего по навету князя увели в каземат замка. Князь ползал по земле и вымаливал себе прощение. Добился пощады.

– Выходит пан Загреба заманил князя в ловушку? – сумел вставить свой вопрос Семен.

– Туда приехал глава католиков Польши и всей Литвы. Все называли его Кардиналом. До его появления шло своим чередом, а этот святой отец только глянул на забаву, сразу определил ее, как колесницу дьявола. У него наш князь молил о пощаде, целовал ему туфли. Дали ему отступного. Наш должен заплатить золотом и серебром. По-другому его тоже ждет анафема и костер, как вашего Федьку.

– Его что, уже сожгли?

– Говорят, что сперва будет церковный суд. Сожгли колесницу, причем, когда она загорелась, пошел черный дым, потом пламя стало синим. Еще все услышали нечеловеческие голоса, тогда сомнений не возникло, что сгорает дьявольская задумка.

– Ты тоже веришь в россказни? Ежели деготь смешать с водой и разболтать, вылить в огонь, то дым тоже будет сперва черным, а пламя синим. Орать, как раненый зверь я тоже могу.

– Конечно я не верю, но тот, кто слышал это, поверил сразу. Еще князь строго настрого запретил под страхом смерти рассказывать о том, что произошло в замке.

– Благодарствую, Митрофан, за понимание, все передам нашему воеводе.

– Воевода тоже пусть особо не распространяется. Еще хочу сказать, что князь стал удаляться с Феофаном и долго о чем-то шепчутся. Все, прощевай. В сторону усадьбы не ходи. Иди в сторону леса, за ним увидишь деревушку, от нее дорога аккурат к Сурайску. Кто спросит, скажешь, пришел купить меда.

– Погоди, погоди, взмолился Семен. Кто таков Феофан? Ни разу о нем не слышал.

– Главный приказчик, зовут его Феофан Гаврилович. Поди уже года два при делах. Откуда пришел, не ведомо.

Митрофан махнул рукой и поспешил в сторону конюшни. Семен немного выждал и тоже вышел на дорогу. Как велено держался кустов и шел в сторону леса, миновал его, и через полверсты открылась деревня, изб восемь, не более. Дома стояли вдоль оврага и никакой дороги, кроме той, где стоял Семен, не было и в помине. Пришлось искать кого-то, кто мог бы подсказать. Но вокруг ни души, только петушиная разноголосица, собачий лай и шум листвы. Из леса выскочили три всадника типа сторожей на конях. Подлетели к Семену и начали вокруг него кружить.

– Кто таков, что тут рыщешь? – спросил один из подлетевших.

– Семен Черпак, древодел из Сурайска. Ищу у кого тут можно купить меду.

– Разве в городе на базаре медом не торгуют?

– Дорого там, не по деньгам.

– К кому идешь?

– Сказали тут продают, а кто не сказали. Я понял, что в каждом доме.

– В каждом, да не в каждом, – сказал тот же, кто задавал вопросы, и все трое поскакали опять к лесу.

Семен мысленно благодарил Господа Бога и конюха Митрофана. Кабы ни его подсказка не избежать бития кнутом при дознании. Происшедшее заставило выйти из крайней избы старую женщину.

– Слыхала меду хочешь купить? – прошамкала старуха.

– Хочу, только не знаю у кого спросить, – отозвался Семен.

– Иди вон в тот дом с резной трубой на крыше, спроси деда Галактиона.

– Имя какое божественное, – заметил Семен.

– Он и сам мужик неземной.

Семен долго стучал в дверь. Спросить дорогу у старухи побоялся, сразу подозрение возникнет, надеялся поговорить с дедом и, между делом, спросить, как лучше выйти к городу.

Дверь в конце концов отворилась и на пороге возник седой мужик с аккуратной стрижкой под горшок и окладистой бородой. Расшитая косоворотка с веревкой на поясе, рубаха была столь длинная, что разглядеть ноги не было никакой возможности.

– Желаю здравствовать! Меня зовут Семен, я из Сурайска. Хочу прицениться к меду, на базаре в городе дороговато.

– Проходи, Божий человек Семен, в избу. Посидим, обсудим твои требы.

В доме пахло свежим хлебом и мятой, стол, выскобленный добела, и две лавки отполированные за десятилетия служения. В красном углу божница, слева деревянная узкая кровать и рядом печь.

– Зла в тебе не вижу, но про мед ты врешь. Не нужен тебе мед. Говори, что ищешь.

Семен понял, что с дедом лучше не лукавить и поведал про то, зачем пришел в усадьбу.

– Дорогу на город я тебе укажу, токмо коли еще потребность возникнет, через меня ходи в усадьбу, так будет спокойнее.

Солнце еще не село, когда Семен пришел к дому воеводы. Тот уже не находил себе места. Больше суток прошло, как Семен уехал в Жилицы. Несказуемо обрадовался его появлению, а тот, нисколько не отвлекаясь на нестроения, выдал все, о чем поведал конюх. Воевода обхватил свою голову руками, начал рассуждать, что сердце его говорит об обратном. Вроде как жив Федька, плохо ему, но он жив. Еще Бутурлин не представлял, где князь сможет добыть средства для расплаты с ясновельможным паном. Имеются леса, пушнина, домашний скот, все что дает земля, еще монеты чужих стран в виде платежей, но золота и серебра у князя никак не имеется.

– Думаю князя и Феофана в объятия толкнула необходимость. Вдвоем сговариваются добыть средства для отступного, – заявил Бутурлин.

– Вдвоем, втроем, да хоть вдесятером выйдут они на большую дорогу. Телеги с золотом и серебром у нас не ходят, – отозвался Семен.

– Князь может распродать свои угодья, – предположил воевода.

– Сосед на восходе точно их не купит. Он человек веселый, любит пиры, компанию, охоту, – ответил Семен.

– На восходе не купит, а вот на закате – мужик богатый. Сам жадный и рачительный.

– Как самого князя и его землю именуют, никогда о том не задумывался, – Семен глядел на воеводу с ожиданием.

– Князя именуют Оболенский Яков Андреевич. Живет он в городе Нагорье, что от Сурайска в пятидесяти верстах. Остальное у него – деревни, починки. Люди сыты, одеты, обуты. Лучшей доли на стороне не ищут. Однажды пришли к нам двое, да и те нагрешили у себя. Отпустили мы их на все четыре стороны.

– Они к нам не лезут, а мы к ним. Надобности нет, так получается?

– Получается, что наш князь слышать про Оболенского не хочет. Велел, ежели мы застукаем его людей на нашей земле, лупить их нещадно.

– И что, были таковые?

– Дважды. Знаешь? Подействовало! Будто отрезало, но на заставе нашей глядят в оба. Коли пропустят кого, шкуру с меня сдерут. Вот завтра опять поеду посты проверять.

– Как бы то ни было, но истину добыли и надежду тоже.

– Будем молиться. Господь милостив, может спасет раба своего, Федора.

Пост на границе с соседом на закате состоял из двенадцати воинов дружины князя Сурайского. На самом деле всеми делами заправлял Бутурлин. Как воевода он пользовался полным доверием у князя. Каждому дружиннику полагался надел земли, бесплатный лес на строительство жилья, казенная одежда и оружие. На содержание дружины каждый житель Сурайска вносил небольшую часть своего урожая. Да служилый имел хозяйство. Так и жили, по сути, никто никому не в тягость.

Бутурлин подъехал к сторожевой избе и принял доклад дежурного по посту. Восемь кордонников находились в движении вдоль рубежа, остальные топили печь, готовили еду, занимались стиркой. Бывалый воин Клим Долмат, кроме прочего поведал про проездку в сторону Нагорья подводы с зерном. Два купца заявили, что едут через Северный тракт, ищут рынок с хорошими ценами. Клим пропустил их, потом наблюдал, как на той стороне разбирались с ними кордонники на той стороне. Разбирались долго, но пропустили.

– Сколько их было, купцов-то? – спросил Бутурлин.

– Я же уже сказал, двое. Особливо немолодые, но еще дюже крепкие. У одного руки, будто канаты сплетенные. Глянул на них, испуг меня взял. Таким рукам меч не нужен.

– Может еще какие отличия припомнишь? – воевода весь проникся вниманием.

– Надобно ребят поспрашивать, может они что упомнят.

После изнурительной беседы с очевидцами проезда, оказалось, что у того с сильными руками, ступня неимоверного размера. Молодой воин показал руками, и все выдохнули. Вспомнилось, что у другого купца один глаз с сильным прищуром. Нормальный глаз глядит, как у всех, а другой будто не открывается, или открывается только наполовину.

– Сколько здесь служу, от нас к ним первый раз повозка прошла, – добавил Клим Долмат.

Бутурлин предложил проехать к тому месту, где купцов остановили для разговора. Дорог к соседу насчитывалось несколько, но все давно не езжаны и угадывались с трудом. Клим подвел к месту проезда, и Бутурлин слез с лошади. Оглядевшись, высказал мнение, что незнакомцу в этих местах трудно найти прямую дорогу.

– Ехали уверенно, будто не в первой, будто все им тут знакомо, – подтвердил Клим.

– Откуда же они появились? – спросил Бутурлин.

– Того не ведаю, мы же глядим, кто в нашу сторону движется от Нагорья. Эти появились будто из-под земли.

Воевода обошел то место, где стояла телега с зерном и увидел на сырой земле след от сапога неимоверно большого размера, как показывал воин. Видимо вес владельца был тоже велик. След отразился будто печать на бумаге. Потом внимание Бутурлина привлек каблук, на котором был вырезан рисунок, похожий на торговый знак ремесленника. Клим принес клочок бумаги, Бутурлин подравнял края по форме каблука и бумагу приложил к следу. Знак отпечатался и можно было разглядеть бегущего зайца в профиль. Вернулись в избу, и воевода грифелем обвел отпечаток, а землю после высыхания сдул. Перед своим отъездом велел Климу задерживать всех проезжающих в ту или иную сторону. Под любым предлогом не пускать их до появления его самого.

В Сурайске сапожные мастерские держали двое. Один брался шить обувь на заказ, другой мог только ремонтировать, но ремонтировал хорошо, даже подошвы менял. Дмитрий Михайлович заглянул и к тому, и к другому, но ни тот, ни другой не смогли прояснить ситуацию. Один вообще не знал, что существуют торговые знаки ремесленников. Оставалась последняя надежда на базар. Там иногда появлялись торговцы обушкой, но никто из них так и не обосновался. Пришлось надеяться на удачу. Однако кроме продавца лаптей, других обушников Бутурлин не увидел. Лаптежник его и остановил. Спросил про нужду, коея привела воеводу на базар. Мужик уже давно жил в Сурайске, приехал из Твери лет пять назад. Ни хорошего, ни плохого о нем не говорили. Только крайняя необходимость заставила воеводу поделиться своей озабоченностью.

Мужик глянул на бегущего зайца и сразу определил мастера Шрайдера из Риги. Познакомились, мужика звали Филиппом, из Твери уехал из-за конфликта с местным богатеем. Тот задолжал ему деньги и отказался отдавать. Филипп узнал, что богатей хочет убить его и так избавиться от долга. Разговор снова коснулся бегущего зайца, и Филипп добавил, что у Шрайдера делают заказы только очень богатые люди из Новгорода, Пскова и Вильно.

Глава четвертая

Явление мальчика-караима вдохнуло в Федора надежду на благополучный исход напасти, свалившейся на него нежданно негаданно. Сухарики прибавили физической силы, и клетка уже не казалась неудобной. Поджав ноги, можно задремать, а повезет, так и уснуть. Чтобы во сне не потерять спасительный нож-щуп, Федор засунул его в свой обушек, все одно ходить ему пока некуда. Среди ночи под клетку подвели распиленные вдоль два бревна и спустили ее прямо на телегу. Два здоровенных охранника проверили запор, и телега застучала своими колесами в сторону выходных ворот. Федор встал на ноги и руками ухватился за прутья клети. Проехали мост, и охранники начали громко переговариваться между собой. О чем они говорили, Федор, конечно, уразуметь не мог, а для них его будто не существовало.

Рассвет был близок, и Федор стремился понять направление их движения. Было ясно, что едут они в другую сторону от восхода солнца. Федор ждал, когда дорога заведет в густой лес, но с этим пока не везло. По ходу дали ему чеклажку воды и один сухарик и снова о нем все забыли. На первую ночь расположились возле длинной избы, то ли постоялого двора, то ли общежительного дома. Из него вышли два мужика, поговорили с охранниками и снова вернулись в дом. Потом принесли две кадушки с водой и снова исчезли. До ближайшего леса было далековато. Настроение сильно испортилось. Неизвестно, что будет на следующий день, может и ночевки вовсе не состоится.

В середине ночи рядом с телегой метнулись две тени, потом еще три промелькнули у повозки со спящей охраной, две копошились у двери дома. Рожа с широкими скулами и узкими глазами уперлась прямо в лицо Федора.

– Ты кто? – спросил по-русски незнакомец.

– Русский, меня везут убивать, – шепотом пролепетал Федор.

– Сиди тихо, – прошипел незнакомец и исчез.

Тупые удары и хрип послышались от повозки с охраной. Два узкоглазых вскочили на телегу с клеткой и пытались сбить запор. Федор моментально достал щуп и на глазах у изумленных спасителей открыл запор.

– Идти можешь? – спросил один из них.

– Могу, – ответил Федор.

Тихо, на полусогнутых добежали до леса и тут Федор увидел, как полыхнул огнем общежительный дом. В лесу Федора подозвал к себе всадник на коне в меховой шапке с хвостом и коротком кафтане.

– Мы доблестные воины царя Крымского ханства Менгли-Гирея. За что тебя хотели казнить?

– Не угодил главному католику всей Литвы и Польши.

– Поедешь с нами, – воины подвели к Федору скакуна и помогли забраться в седло.

Ехали долго, встретили рассвет, не слезая с лошадей, куснули сухого мяса, запили кислым молоком. Далеко за полдень остановились то ли в селе, то ли в городке. Видно было, что воины расслабились, в них чувствовалось спокойствие и бросалось в глаза хозяйская смелость. Федора повели в какую-то избу и усадили на табурет. Вошел невиданный доселе воин, но потому, как его встретили другие, стало понятно, что он командир.

– Здравствуй, русский, – сказал он, – меня зовут Турарбек. Так прошу меня и называть. Поведай, как ты оказался в литовском плену.

Федор начал сказывать с самого начала, про свою придумку с круговертью, про радость из-за этой невидали, про князя Сурайского и отъезд к пану Загребе. Закончил сказ о трагической встрече с главным католиком, коего все звали Кардиналом.

– Где находится твой Сурайск? – спросил командир.

– Сурайск он и есть Сурайск, – ответил пленный, всем своим видом показывая, будто город и есть центр земли.

– Какие города знаешь вокруг? – спросил Турарбек.

– Слышал про город Нагорье, Хлепень, Осугу, Ржев.

– Далеко от вашего города расположен Ржев?

– Знаю, что наш воевода доезжал до него за половину дня.

– Пан Загреба это, тот, который живет на острове? Его замок водой окружен со всех сторон?

– Точно. Там проходит мост, и одна секция стоит на плоту. Плот на ночь убирают.

– Про город Москву слышал?

– У нас в мастерских судачили, что Москва подмяла под себя Новгород, да еще всю ганзейскую торговлю нарушила.

– Соображаешь. Значит так, завтра – послезавтра ко мне прибудет посол от Московского князя. Окажешься ему полезным, отпущу. Нет, так отправлю в Крым. Там поглядим какой ты древодел. Ежели и там не пригодишься, тогда не взыщи, продам тебя туркам.

Федора отвели в другую избу. На столе стоял горшок с похлебкой, хлеб. Ему велели есть и отдыхать.

События последних дней подвели Федора к полному опустошению. Оставшись один, он ощутил равнодушие ко всему происходящему, понравится он московскому послу или нет, повезут его в Крым или потом продадут туркам. Ведь главное он избежал сожжения на костре, главное он жив. Запихнув в себя немного еды, рухнул на стоявший здесь же лежак.

Федор никогда не видел Москвы, но воображение нарисовало сказочный город со множеством каменных храмов и золоченных куполов. Привиделись резные терема, расцвеченные яркими красками. Вместе с Дмитрием Михайловичем, его воеводой, шагают они по широкой улице, стены домов выложены плинфой, и направляются к арке с надвратной церковью. Миновали гулкий проход и увидели крыльцо. На нем стоит высокий боярин с посохом в руках.

– Гляди, Федор, – прозвучал голос Бутурлина, – тебе кланяется Московский государь.

Федор проснулся, но ощущение яви не покидало его до самого утра. Солнце заглянуло в окно, натянутый на раму бычий пузырь пропускал только рассеянный свет. Федор свесил с лежанки ноги, сунул их в обушку и поплелся искать стражника. Хотел спросить разрешения посетить отхожее место. К глубокому удивлению, его никто не охранял. Он обошел дом и в конце двора нашел то место, куда ходят «до ветра».

Водой, из стоявшей рядом кадки, умыл лицо и вернулся в избу. Снова лег и проспал до полудня. Его разбудили сильными толчками в бок. Воин-татарин, который по-русски не знал ни слова, жестами показал, чтобы Федор следовал за ним. На улице ощущалось оживление. Воины обихаживали лошадей, чинили доспехи и одежду, готовили еду на открытом огне. Пришли к той избе, где давеча проходила беседа с Турарбеком. Теперь за столом сидели трое: Турарбек и двое славянской наружности. Федор понял, что прибыли московские послы и, что сейчас будет решаться его судьба. Он поздоровался и замер в ожидании.

– Меня зовут Юрий Петрович, – представился один из славян и спросил, где находится родной город Федора.

Парень начал сказывать все, что знал о Сурайске, снова упомянул Нагорье, Хлепень, Осугу и Ржев.

– Подойди к столу, – сказал второй славянин и положил на стол лист бумаги, – представь, что ты птица и смотришь на все сверху вниз. Нарисуй, где Сурайск, где соседи.

Федор напрягся, закрыл глаза и стал вспоминать все, что представлял: дороги, Жилицы, поля, леса. Нарисовал реку Бежу, где она делает повороты, куда вытекает. Федор добросовестно вырисовывал все, о чем вспоминалось. В рисунок вложил навыки, полученные при изготовлении чертежей столярных изделий. Его труд сначала рассмотрел Юрий Петрович, потом второй боярин без имени, потом они открыли пенал и вынули свиток. Развернули его и стали прикладывать к чертежу Федора. Оба прильнули к столу и долго разглядывали черточки, линии и кружочки.

– Да вот же, гляди, – сказал мужик без имени, – река Бежа и тут, и тут. Но на нашей карте княжество одно – Неревское, и ни одного города не указано.

– Как не указано? – взбудоражился Федор, – наш Сурайск город большой, имеется храм и командует воевода Бутурлин Дмитрий Михайлович. А князь живет в Жилицах, в семи верстах.

– Еще раз поведай про соседей, – попросил Юрий Петрович, – кто вас окружает?

– Один сосед там, где солнце восходит, другой, где заходит.

– Почему только двое? – удивился тот, который без имени.

– Других никогда не было и нет.

– Понимаю так, – сказал Юрий Петрович, – в свое время Неревское было единым княжеством, потом разделилось на три части. А про город Нагорье слыхивал? Он в тех землях, куда солнце садится. Второй мужик без имени согласился с этим.

Федору разрешили идти. Он вышел на улицу и сел на ступеньках крыльца. Что делать и чего ждать, ничего не понятно. Мимо сновали люди, о чем-то переговаривались.

– Ты тот, кого везли убивать? – прозвучал откуда-то сбоку вопрос.

Федор поднял глаза и увидел воина славянской внешности в необычных доспехах. Хотя доспехом не назовешь кояр, то есть кожаный панцирь и плотный стеганный наглавк.

– Везли, да не довезли. Меня зовут Федор Коргач! – гордо ответил пленник.

– Пойдем со мной, с ребятами познакомлю, – воин пошел в сторону, Федор поспешил следом за ним.

За амбаром стояли, сидели и даже лежали на попонах молодые воины, все славянской внешности. Одеты они не одинаково, но похоже. Горел костерок и в котле булькала еда.

– Вот привел пленника, зовут его Федор, – сказал сопровождающий и куда-то ушел.

Подходили воины, жали руку и каждый называл свое имя. Конечно, запомнить всех сразу было невозможно. В глаза бросились два парня, одинаковые с лица. Один назвался Борисом, другой Глебом. Видя растерянность гостя, один из братьев спросил:

– Знаешь наших святых Бориса и Глеба?

– Так их же убили.

– Вот нас с братом в их честь и назвали.

Перво-наперво Федора накормили похлебкой с просом.

Еда простая, но сытная, потом начались расспросы. Интересовались жизнью под литовской рукой. Федор поведал свою историю про обвинение, про подготовку его к казни.

– Поверьте, придумал ту круговерть на радость людям. Жителям Сурайска все понравилось. А вышло, что за содеянное меня следует убить.

– Тот, кто придумал твою затею переместить в литовский замок, порядочная скотина.

– Не воспротивишься, когда князь велит. Он приятельствует с литовцами, а те фигуры заметные, к Великому князю Казимиру близкие. Наш князь-то хотел угодить, а вышло все наоборот.

– Нет, брат, причины видимо совсем другие, – заключил один из присутствующих, – твоя круговерть лишь предлог. Я литовцев и поляков знаю хорошо. Одним неприятием православия сие не объяснишь.

– Главное, что меня спасли! – в сердцах выкрикнул Федор.

– Оно и понятно, своя рубаха ближе к телу, – сказал Глеб и все засмеялись.

Потом пошли шутки, побасенки. Московские воины оказались веселыми и словоохотливыми. Ночевал Федор в шатре вместе со всеми. Утром подвели к нему лошадь и поставили в середине отряда. Шли скоро, ночевали дважды только в монастырях. Третьего дня вышли к заставе, въезд на улицу был перегорожен бревном. Юрий Петрович перекинулся с постом парой слов и бревно убрали.

Улицы оказались кривые с разливами луж, кое-где для пешеходов настлали мостки. Дома деревянные, при каждом двор и сад. Попадались разрывы, в этих проталинах виднелся лес или поля. Выехали к реке и поехали вдоль берега. В глаза бросилось огромное количество водяных мельниц. Кремль отличался высокой каменной стеной и множеством храмовых куполов за ней.

Ворота находились внутри башни. Проехали их с гулким эхом и направились к двухэтажному терему. На площадке перед крыльцом слезли с лошадей и выпрямились в одну линейку. Юрий Петрович и тот без имени прошли внутрь дома, вышли уже втроем. Третьим оказался стареющий дядька в богатой одежде. На нем была расшитая золотом накидка типа фелони. Подобную надевал отец Маркиан по праздникам. Федор повернулся к ближнему воину и тихо поинтересовался третьим боярином.

– Князь Патрикеев Иван Юрьевич, самый ближний к Великому князю.

Тем временем троица подошла к линейке воинов, и боярин пожелал всем здравия.

– Славно, потерь не случилось. Благодарю за храбрость и смелость! Даю день отдыха. А сейчас ведите своих лошадей в конюшню и спешите в общежительный дом. Там накрыты столы с угощениями.

Троица развернулась и снова направилась в дом. Федор растерялся. К обращению боярина он не имел никакого отношения. Пока он думал, как ему поступить дальше, кто-то взял у него поводья, а другой повел в сторону к торцовой стороне терема. Через низкую дверь прошли в сени и из них попали в закуток с маленьким оконцем.

– Сиди, отдыхай, еду тебе принесут. Может еще свидимся.

Федор снова оказался в неизвестности, она его немного пугала. Что суждено, то и сбудется. Событий в последнее время прошло так много, что хватило бы на половину жизни. Еды ему так и не принесли. Зато утром пожаловал тот командир, который без имени.

– Вставай, хватит лежебочить, дела не ждут!

– Завсегда готов к делам, – ответил Федор, натягивая на себя рубаху и порты, – не знаю только, как вас величать?

– Неужели не сказал? Калужанин я Максим Андреевич. Ты хоть знаешь, что попал в Москву.

– Догадался, – пробурчал Федор.

– А что про Москву слышал?

– Про Новгород слышал и не понял, зачем Москве он оказался нужен.

– Москве нужен не только Новгород, еще Тверь, Смоленск, Киев и много других городов, где живут русские люди.

– Как же вышло, что все города сами по себе, может они не хотят принадлежать Москве.

– Не все одинаково, но уверен, многое сложилось бы по-другому, кабы не нашествие Орды. Сколько всего они разрушили, сколько людей увели в полон, а мы долго ничего не могли сделать. Как думаешь, почему?

– Потому что они были сильнее.

– Потому что у русских каждый был за себя, не было единения. Ивана грабят и ладно, а Степан не шевелится, потом Степана грабят, а Ивану все равно. Так было ранее, но более не будет. Орда уже не досаждает. Зато поляки, литовы, немцы пока еще не угомонились.

– Мы, русские, живем под литовой и ничего.

– Кто бы говорил? Крымчаки тебя спасли от неминуемой гибели. А на погибель тебя литовы обрекли. Похоже забыл? Быстро ты!

– Простите меня, ляпнул, не подумал. Где же Москва раньше была? Столько народу под литовой ныне оказалось!

– Москва не с неба свалилась. Из поселения среди болот силу набирала, но развивалась быстро, благодаря торговым путям, благодаря приходу огромного количества переселенцев. Московские князья всегда привечали желающих жить и работать на Московии.

– В Сурайске люди будут не против Москвы, ежели воевода Бутурлин призовет.

– Не торопись. С Сурайском еще разобраться надобно.

Максим Андреевич повез Федора в Симонов монастырь. Повозка, запряженная одной лошадью, выехала на берег реки Москвы. Таких широких рек Федор еще не видывал. На воде плоты и дощаники, попадались насады, груженные тюками. Максим Андреевич коротко поведал про племянника Сергия Радонежского, первооткрывателя монастыря, про героев Куликовского сражения, погребенных на монастырском кладбище.

Мысль о причине поездки даже не возникла в голове Федора. Едут, значит так надо, он ведь не сам себе хозяин. Первым делом пошли в храм Рождества Богородицы, поклонились могиле монахов Пересвета и Осляби, коих на Куликову битву сам Сергей Радонежский благословил. Потом двинули к келье старца Иринея. Видимо Максима Андреевича хорошо знали в монастыре, с ним здоровались, а некоторые монахи останавливались и коротко с ним общались. Перед монашеским корпусом стояли скамейки. На одной из них сидел сгорбленный старик, худой и тихий, руки его лежали сверху на посохе, голова свешена вниз.

Максим Андреевич поздоровался и начал смотреть на старца. Тот, не поднимая головы, назвал боярина по имени и указал на место рядом.

– Вижу, отец Ириней, солнышку радуешься. Похоже дела пока ожидают.

– Дела они никогда не заканчиваются. Опять пожаловал не просто так. Сказывай, зачем? – монах говорил, не меняя позы и не глядя на собеседника.

Присутствие Федора интереса тоже не вызвало.

– Довелось встретить человека из города Сурайска. Может слышал про такой город?

– Что еще знаешь?

– Знаю, что течет там река Бежа. И от Сурайска название имеет княжество. По старым картам земля принадлежала княжеству Неревскому.

– Князь Неревский Игнат Петрович, – послышался тихий старческий голос.

– Во Пскове земли имел. Род его был знаменит, все землю родную любили. Вот и сцепились с тевтонскими псами. Насмерть стояли, так все и полегли, кроме самого Игната. Тот в Новгород перебрался и род продолжил. Сын его, Иван Игнатьевич в Грюнвальдской битве отличился, отомстил за родню свою. А землю Сурайскую получил из рук князя литовского. Более ничего не ведаю.

– Спаси, Господи, отец Ириней. Пойдем мы, здравия тебе.

– Пришел бы просто без нужды. Глядишь и ума набрался бы. Ишь, токмо по делу приходишь, себя не растеряй.

На обратном пути Максим Андреевич не проронил ни слова. Довел Федора до заветной двери в палатах и пошел своей дорогой.

Федор обратил внимание, что на столе появился хлеб, куски вареного мяса и крынка то ли с водой, то ли с квасом. Но есть ему не хотелось. Он лег на спину и уперся взглядом в потолок. Все, что ему наговорил Максим Андреевич, требовало осмысления. Даже весть о том, что их Сурайск раньше являлся частью большого княжества, меркла по сравнению с тем, что он услышал про собирание земель. Будь рядом воевода Дмитрий Михайлович, он бы точно определил, как должно дело обстоять. Безусловно их князь Досифей Александрович полностью подчинен литовам. Как он ползал перед Кардиналом, как тянулся поцеловать его туфлю, потом указал на Федора, даже не пытаясь его защитить. От смерти спасли татары из Крыма, может с ними дрался его отец, от их стрелы смерть принял. Кабы не миролюбие Москвы, ехал бы Федор в Крымское ханство, а оттуда мог бы попасть в рабство к туркам.

После чудесного спасения он обязан служить Москве, но очень хотелось понять, где истина.

Глава пятая

Случаются события, вроде незначительные, но без всякого объяснения, способные взбудоражить весь город. Приезд из Жилиц главного приказчика Феофана Гавриловича прошел не замечено, но только на первый взгляд. Тут же поползли слухи один невероятнее другого. Говорили об аресте воеводы, о сборе людей на работы. Никогда ранее подобных визитов не было, а тут средь бела дня на виду у изумленных служак, незваный гость по-барски прошел в сени и толкнул ногой дверь в избу. Когда понял, что она открывается наружу, удосужился взяться за ручку и рвануть ее на себя.

Дмитрий Михайлович встал с лавки и вышел навстречу приказчику.

– Сам скажешь или придется вопросы задавать? – начал сходу Феофан.

– Никак ты с неба свалился, гость наш знатный, забыл, что здоровкаться надобно?

Некоторые из находившихся в избе, фыркнули от смеха. Всех забавлял задиристый вид Феофана и холодное спокойствие воеводы.

– Где Федор? – во всю глотку заорал приказчик.

– Утоп, – ровным голосом ответил Дмитрий Михайлович.

– Он сбежал!

– По дну озера, что ли? – воевода не терял хладнокровия.

– Будешь надсмехаться?

– Выходит князь наш Досифей Александрович над нами надсмехается, – он сообщил об утоплении Федора.

– Нигде никто не тонул. Клетка оказалась пустой, охрана перебита.

– Какая клетка, Феофан Гаврилович? Князь поехал не на охоту. Он поехал на праздник. Ведешь себя боярином, а поведать не можешь. Успокойся и начни с самого начала.

– Ты мне еще указывать станешь? Отвечай, где Федор?

– Не слышишь меня? Тогда так, иди к князю и у него спрашивай, – Бутурлин встал и направился к выходу.

– Постой, твоя правда, – извинительно сказал приказчик, – курьер прибыл от пана Загребы. Федора повезли в клетке в Вильно под охраной. Ночевали в Юхнокайе у общежительного дома, как обычно. Ночью кто-то вырезал охрану, спалил общежительный дом и открыл клетку.

– Может Федора бандиты с собой увели, – предположил воевода.

– Зачем он им? Воин из него никакой, а столяр им в лесу не нужен. Он тут прячется. Надобно его мать допросить по полной.

– Я допрошу ее сам, а ты езжай к себе. Все выясню и приеду с докладом.

– Мне без Федора в Жилицы возвращаться нельзя.

– Тогда сиди тут и жди. Пойду с его матушкой поговорю.

– Идем вдвоем, – настаивал приказчик.

– Пока я в Сурайске воевода, сам буду решать! Сиди и жди! Женщине и так тошно, шутка ли сын пропал.

Два дружинника встали по бокам возле приказчика, тем самым призывая его к повиновению.

Дмитрий Михайлович пошел к столярной мастерской. Как обычно перекинулся парой слов с древоделами и вызвал Черпака на улицу.

– Феофан самолично прибыл, сообщил, что Федьку везли в клетке в Вильно, и на первой же стоянке какие-то люди перебили охрану и открыли клетку. Федор исчез куда-то.

– Вот здорово, выходит жив наш придумец. Я знал, я чувствовал. Приказчик от нас чего хочет?

– Они с князем думают, что Федор вернется в Сурайск.

– Ка бы мог, давно уже вернулся.

– Я тоже так думаю, но на всякий случай, поговори с ребятами, сообщи о событиях, мало ли чего.

К моменту возвращения Бутурлина рвение приказчика сильно ослабло. Миролюбиво сели за стол, налили в кружки кваса и перешли к спокойному общению.

– Никак не пойму с какого края Федор оказался виноватым перед католиками? Может потому, что православный?

– Кардинал отгадал в Федоре дружбу с дьяволом.

– Ты меня не смеши.

– Когда подожгли колесницу, горела она синим пламенем и черным дымом. Все слышали вой, будто кого-то ножом резали.

– Пойдем к реке, я тебе с костром и не такое вытворю. То же мне, нашли дьявольщину! Подумали бы, ведь Федор с князем на именины не просился. Повезли его, почитай насильно.

– Федьку надобно сыскать, живого или мертвого. Посему Сурайский отчётен перед паном Загребой, тот перед Кардиналом, а святой Отец перед Казимиром, королем Польским и Великим князем Литовским.

– Скажи, Феофан Гаврилович, ты рано уехал нынче из Жилищ?

– Так сразу к тебе. Сколько тут ехать, вот и прикинь.

– Похоже ночь не спал, выглядишь плохо. Предлагаю пойти ко мне домой, потрапезничаем, отдохнем.

– Не могу, князь меня с отчетом ожидает.

– Быстро вернешься, подумает, сделал тяп-ляп, сработал на скорую руку.

В конце концов Дмитрий Михайлович уговорил гостя, и они пошли к нему домой. Жене Катерине с порога дал условный сигнал, дескать гостя надобно угостить по-настоящему. На столе появились тарели с рыжиками, кулебяка мясная, шаньги с брусникой, пареная репа в меду и штоф невероятной конфигурации. Жена воеводы села с торца стола, хозяин и гость друг против друга. Дмитрий Михайлович потянулся к штофу, хотел разлить по бокалам. Гость его остановил:

– Выпивать не стану, ежели только квасу.

– Вы, Феофан Гаврилович, – вступилась жена воеводы, – верно никогда не пробовали нашего хлебного вина на калгане. Я, женщина, и то порой позволяю себе, вестимо с разрешения мужа.

Мужское самолюбие приказчика было задето.

– Только ежели из-за уважения к вашему дому.

После третьего захода Феофан Гаврилович осмелел и вызвался произнести слово:

– Ты, Дмитрий Михайлович, человек надежный. Поговорил с тобой и понял, на тебя можно положиться. Нынче таких людей немного. Бывает пробудишь с человеком половину жизни и не поймешь, кто с тобой рядом, чего ждать. Ты, Дмитрий Михайлович, прямой, бесхитростный. Мир твоему дому и здравия тебе и близким.

Приказчик опрокинул бокал в себя весь без остатка, крякнул и взял на закусь кулебяку. Воевода тоже куснул чего-то, но понял, что пришло время для откровенного разговора.

– Ты, Феофан Гаврилович, сам родом откуда, из каких мест?

– Недалеко от Вильно находится хутор Канищи, или Канищий хутор. Только так его никто не называет, получается Нищий хутор. За долги родители отдали меня в услужение пану Загребе, вернее, к его отцу. А так-то мы с Тадеушем ровесники.

Воевода не стал спешить с дальнейшим выведыванием и начал сказывать про себя. Тоже помянул родителей, рассказал про воинскую службу, про войну с татарами.

– Вот так без отдыха и продыха верчусь по сей день. Никто не скажет: «Отдохни, Дмитрий Михайлович, сходи на рыбалку, по грибы», все только «Давай, давай».

– Я тебя понимаю, как никто другой, – заявил гость и наполнил бокалы хозяину и себе.

Не дожидаясь, выпил и налил себе еще.

– Я панам Загребам столько добра сделал, а меня взяли и сослали к Сурайскому, будь он неладен.

– Вроде князь наш добрый, сильно никого не забижает.

– Может и так, только ты не сравнивай замок с вашим захолустьем. Потом от князя доброго слова не дождешься. Все не так. А сам ни ухом, ни рылом, ни в чем соображения не имеет. Вот приехал курьер, грамоту ругательную передал и на словах навтыкал ему, а он ко мне.

– Чего они так вцепились в эту чертову колесницу, в Федора, наконец?

– Никто ни в кого не вцеплялся. Ты хоть видел границы с соседом. Конечно видел, кого я спрашиваю? И та, и другая в виде полумесяца, а мы в середке. А раньше мы являли собой одно целое. У Загребы все документы в наличии, только тссс… – приказчик приложил указательный палец к своим губам, – тайна великая, клянись, никому ни единого слова!

– Клянусь!!!

– Там, на закате, княжество зовется Нагорное. Город там такой Нагорье.

– Князь Оболенский, это я тоже знаю. Никакого секрета в том не вижу.

– На-горь-е, – по слогам произнес гость, – понял, чудак человек? Гора там, а в горе…

– Змей Горыныч, – решил подогреть гостя воевода.

– Се-реб-ро. Много серебра, на всех тевтонских картах гора обозначена как «Зильберг», серебряная гора.

Воевода наполнил бокалы и снова выпили.

– Оболенский жил под рукой Новгорода. Пан Загреба боялся его трогать, теперь Новгород к Москве отошел, а Москва, похоже, про Зильберг не ведает.

– И вам надо торопиться, – добавил воевода.

– Правильно, молодец! А наш князь ни мычит, ни телится. Вмешался Кардинал.

– Федька тут причем?

– Федька пришелся кстати со своей колесницей. Появилось, чем Сурайского прижать.

– Тогда чего моего парня искать, пропал и пропал?

– Ничего ты не понимаешь! Кардинал с колесницей Сурайского зацепил. А пропажей Федьки держит на поводке ясновельможного. Теперь они двое и Сурайский, и Загреба перед Казимиром в неоплатном долгу.

– Тогда не страшно, ежели ты приедешь пустой. Нет Федьки и ладно.

За окном стемнело, гость вознамерился уезжать, но хозяин уговорил его на ночь остаться у него дома.

– Рано утром еще до восхода мои ребята твою лошадь подгонят. Князь еще не проснется, а ты уже будешь в усадьбе.

– И то верно, а то ведь увидят меня кто-нибудь в употребленном состоянии, могут и доложить.

Дмитрий Михайлович пробудился затемно, сходил на конюшню, распорядился по поводу лошади гостя и вернулся. Пришло время будить приказчика. Тот моментально пришел в себя и поспешил к умывальнику. Жена Дмитрия Михайловича подала полотенце.

– Напиток ваш расчудесный. Выпили в достатке, а состояние бодрое.

– Вы, Феофан Гаврилович, еще приезжайте, рады будем, – сказала женщина.

Перед тем, как ногу поставить в стремя, гость внимательно поглядел на воеводу и молвил:

– Гляди, слово мне дал, чтобы никому!

Воевода вернулся в избу и сел за стол. Подошла жена, заняла место рядом.

– Я слышала весь ваш разговор. Гость говорил громко. Чего теперь ждать? Князя заставят начать войну с Оболенским. Где война, там твоя дружина. Ой, боюсь, Димитрий, ой, боюсь!

– Тут ты, Катерина, права. Сам всю ночь не спал. Война ни тебе, ни мне, ни дружине моей не нужна. Только хорошо, что мы знаем с тобой обо всем. Может случиться придумаем что-то.

Весь день воевода держал в себе нерадостные новости. Сходу идти к мастеровым для встречи с Черпаком не решился. Дождался вечера и зашел к Семену домой. Тот сперва удивился, но по виду понял, что разговор предстоит серьезный. Зашли в сараюшку, где у Семена стоял верстак. Про приезд в Сурайск приказчика знал весь город.

Посему, откуда воевода взял новости, вопросов не возникло. Ошарашенный тем, что их земля вовсе не их земля, а вместе с соседями являет собой отдельное княжество, Семен сел. То, что у Оболенского имеется серебряная гора, вообще привело Черпака в состояние ступора.

– Хорошо, что Федор свою колесницу придумал, а то бы до сих пор находились в неведении, – первые слова, которые произнес Черпак.

– Только все случилось почти ценой его жизни. Стыдись. Класть свою жизнь за богатство Литовы я не намерен. Они от жадности скоро лопнут.

Молчали оба, казалось решение где-то рядом, но как до него дотянуться, неведомо. Первым заговорил Черпак:

– Думаю, надобно добыть сведения, что Оболенский защищен до сих пор, что война с ним бесполезна.

– Положим, ты добыл сведения, и кто тебе поверит?

– Кто поверит, кто поверит… Ни тебе, ни мне не поверят, а самому Оболенскому поверят.

– В этом ты прав, токмо донести до него следует.

Судили, рядили до темноты. Сошлись на посылке в Нагорье Тимоху и Герасима, брата Семена. Ребята должны познакомиться с кем-либо из жителей города и вызнать хоть что-то про Оболенского и пустить слух о скором нашествии Литовы. Для всех Тимоху и Герасима воевода отправил на лесную заимку строить сторожку. На самом деле их снабдили двумя мешками гороха, выделили телегу, лошадь и провели через границу. Проехали верст двадцать и сделали передых, чтобы напоить лошадь и самим подкрепиться. Место выбрали удобное – плоская поляна, внизу ручей. Пока ехали не увидели ни одного селения или хутора, не встретили ни одной повозки или пеших ходоков. Выпрягли лошадь свели к ручью. Герасим разложил костерок и подвесил над огнем небольшой котелок с водой.

Отдохнули и медленно продолжили путь. Торопиться было некуда. Под вечер в город въезжать опасно. Решили сделать еще одну остановку недалеко от Нагорья. Проехали еще столько же, верст двадцать, и увидели на возвышении крепостную стену, ворота и ведшую к ним витиеватую дорогу.

Глава шестая

Перед наступлением темноты во дворе Загребского замка зажигали семь костров. Для каждого имелась корзина из металлических прутьев. Языки пламени играли бликами на каменной кладке, несли ощущение угрозы, великой жестокости. Тадеуш Загреба хорошо помнил, как в детстве он боялся смотреть на костры с балкона третьего уровня. Помнил, как убегал в глубь своей комнаты, закрывал двери на все замки, запрыгивал на кровать и укрывался с головой толстым одеялом. С возрастом просто уходил с балкона, а потом страхи ушли и ему очень нравилось смотреть на огонь и отсветы на стене.

Гулкий каменный коридор отзывался на каждый шаг пана Загребы. Он наизусть знал каждый выступ в стене с обеих сторон. Никто не имел права его сопровождать и уж тем более находиться в помещении под названием «рактаз». Там помещалась книжарня, казначейство и изолятор одновременно. Только в рактазе Тадеуш чувствовал себя в полной безопасности, не боялся подсмотра за ним своих близких и слуг. Кроме вентиляционных отверстий, выходящих на высокую стену, других соприкосновений с внешним миром не существовало. Все это придумал и соорудил отец Тадеуша. Оборудовал место для хранения золота и серебра, в шкафу разместил книги всех известных философов и богословов. Книги были тяжелы и писаны от руки и некоторые вообще являли собой единственный экземпляр. Больше других читалась «Большая книга» – громадный фолиант в деревянных обложках. Повествование начиналось с возложения королевской короны в 1253 году на Миндовга и его жену Марту. Коронацию осуществил епископ Хейденриг в присутствии магистра Тевтонского ордена Андриаса Старланда. Тут же был заключен договор с Тевтонским орденом, в котором новоиспеченный король благодарил братьев Ордена и Папу римского Иннокентия IV за коронацию и поддержку в борьбе с неверными.

Следующая глава книги посвящалась Великому князю Гедимину – основателю династии Гедиминовичей, от которой пошли династии Ольгердовичей и Ягеллонов. Гедимин построил Верхний замок в будущей столице княжества в Вильно. В 1323 году Великий князь в своей грамоте обратился к ганзейским городам Любику, Магдебургу, Бремену и Кельну, в которой приглашал купцов и ремесленников переселяться в Вильно, обещал обеспечить льготами и привилегиями.

С 1345 года на княжеском престоле находился Ольгерд. Отличился собиранием земель, подчинил Смоленское княжество, вместе с Тверским князем ходил к Москве. В итоге Москва подписала с Великим княжеством Литовским договор, по которому граница Московии проходила через город Можайск, а с другой стороны по реке Угре. Обозначение границ Московии отец Тадеуша обвел дважды, и строчки потому сильно выделялись, а слова о границах Москвы «сорок верст от центра» были подчеркнуты трижды.

В 1377 году княжеский стол занял Ягайло. Через восемь лет был подписан акт унии с Польским королевством. По условиям договора Ягайло принимал католичество и должен был жениться на польской принцессе Ядвиге. Через год в Кракове его короновали и обвенчали с Ядвигой. Ягайло стал королем Польши под именем Владислава II, сохранив статус Великого князя Литовского и Русского.

В 1392 году великим правителем Литвы и наместником короля Владислава стал Витовт.

На этом книга заканчивалась. Тадеуш знал события последующих лет, но не решался нарушить традицию, заложенную отцом, книгу можно только читать. Время от времени он исполнял волю отца, но не мог отгадать тайну строк. Возможно, сила книги состояла в ее гипнотических свойствах. Ведь после ее чтения Тадеуш сосредотачивался на той проблеме, которая его волновала.

Он перенес канделябр в три свечи на поставец, сам опустился в кресло красного дерева и закрыл глаза.

– Кардинал отпустил Сурайскому десять дней на решение проблемы. Святого отца вовсе не интересовало, как князь исполнит его поручение, но после его отъезда из замка ровно через десять дней Оболенский должен быть мертв. Прошло десять дней и Тадеуш направил в Жилицы курьера. Посыльный вернулся ни с чем. Феофан подтвердил полное бездействие князя. Напоминание об обязательствах перед Кардиналом вызвали крайне негативную реакцию. Неужели Сурайский нашел защиту? Но тогда Феофан наверняка знал бы о том. Можно было бы послать в Жилицы небольшой отряд, но воинов, способных пройти через русские земли и не вызвать кривотолков, у Тадеуша не было. Одни обленились, другие просто не знали языка. Новгород потерял свою самостоятельность и полностью покорился Московией. И сегодня имеются две угрозы: в Новгороде живы те, кто знает про серебряную гору; Москва может тоже узнать не сегодня, завтра. Имеющиеся у него документы могли бы поправить положение. Стоит только исключить Оболенского навсегда, – Тадеуш встал, прошелся по комнате, и мысль сразу пришла в его голову, – Сурайский мешает решению проблемы. Коли не хочет исполнить волю Кардинала, сам поплатится за неисполнение.

Мысль работала дальше. После убийства Сурайского он сам лично поедет к Оболенскому и обвинит его в преступлении, призовет в Вильно на судебное разбирательство. В вынесении обвинительного приговора, Тадеуш не сомневался.

С канделябром подошел к стене, нажал рычаг и отодвинул часть стены в сторону. За дверью находилась другая дверь. Не зря тайная комната имела название рактаз, что в переводе на русский означает ключ. Из нее можно попасть в любую часть замка.

По княжеской традиции Тадеуш имел свою спальню, жена свою. Находились они рядом, но не соединялись. По необходимости либо муж приходил к жене, либо намного реже, наоборот.

Рано утром все тот же курьер повез в Жилицы две грамоты. Одну князю Сурайскому, другую, тайную, Феофану. В первой пан Загреба высказывал неудовольствие действиями князя, во-второй приказывал Феофану убить Сурайского любым способом. Отводил на это три дня, на четвертый обещал приехать лично.

Курьер из Загребского замка прибыл в Жилицы под самый вечер. Князь тотчас его принял, получил грамоту и отпустил курьера отдыхать. Велел Феофану устроить его на ночь в домике для гостей и обиходить лошадь. Сам сел за стол, открыл пенал и вынул послание. Пан Загреба выражал некоторое раздражение в связи с нарушением обещания и просил поторопиться. Досифей отложил в сторону грамоту и задумался. Не в привычке Тадеуша вести себя с подчиненными людьми сдержанно. Сплошь крутые выражения, страшные угрозы, проклятия, даже новых сроков не обозначил. В полном недоумении князь вложил грамоту назад в пенал и достал лист написать ответ. Писать было нечего. Он уже отдал себя в руки судьбы, поскольку никогда не был убийцей, не собирался вешать на себя сей крест. Он из обедневшего рода князей Полозовых влачил вместе с братом жалкое существование и не надеялся на благие изменения. Счастье подоспело в виде предложения старого пана Загребы жениться на дочери покойного князя Неревского. Тот поделил наследство на троих свои отпрысков: одного сына и двух дочерей. Досифей дал согласие и вскоре увидел свою невесту. Архелая уже давно вышла из невестинского возраста, имела рост в два с половиной аршина, грубый голос и прыгающую походку. Зато ей принадлежал терем в живописном месте Жилицы и третья часть Неревского княжества. По воле старого Загребы положенную в приданное территорию, назвали в честь единственного рядом города Сурайска, так же стали называть новоиспеченного хозяина. Никаких воспоминаний о нищем роде Полозовых быть не должно. И вот настал час, когда Досифей обязан заплатить за свою спокойную сытую жизнь, заплатить цену, убивающую его душу. Он и так уже не находил покоя от подставы под смертную казнь древодела Федора.

Глубокой ночью в поварне терема скрипнула наружная дверь. Тень метнулась по лестнице вверх на хозяйский уровень. Дверь в спальню немного скрипнула и тень прошмыгнула вовнутрь. На семейной кровати распластались два тела. Одно, очень громадное, издавало непотребные звуки, которые называют храпом, другое хилое тело дернулось и село на кровати. Тень поманила проснувшегося рукой, и они оба вышли в коридор.

– Ты чего, Митрофан, бродишь тут среди ночи?

– Господин, выслушай меня, а дальше решай сам, казнить или миловать. По приказу Феофана я пришел к гостевому дому забрать в конюшню коня курьера. Взял поводья и зашел за угол. Тут маленько замешкался.

Вервия на моих портах развязалась. Вдруг слышу Феофан спрашивает курьера: «А как убить? Тело оставить на виду или оно должно исчезнуть?». Тот отвечает: «Все в грамоте прописано». Тогда Феофан ему говорит: «В грамоте о том ничего не сказано». Курьер на него взъерепенился: «Мне, что назад ехать, спрашивать об том?». Тут я подхватился и поспешил к конюшне.

– Совпадает, – заявил князь и задумался. Потом спросил, – у тебя надежное место на примете имеется? Только не в Жилицах и не в Сурайске.

Конюх почесал в голове и пообещал все устроить.

– Тогда утром до восхода солнца подгоняй к терему мою повозку. Для всех мы едем в Сурайск на базар.

Тени разъединились и исчезли. Первым о приближении утра в Жилицах возвещает петух из глубины хозяйственных построек, потом его начинают дублировать другие и в конце концов кукареканье доходит до самого терема.

Когда князь вышел на крыльцо, повозка уже стояла. Он легко спустился по ступеням и занял свое место. Уже на выезде дорогу преградил Феофан.

– Господин, далеко ли путь держишь?

– Зачем тебе знать?

– Так ведь отвечаю за тебя, за твой живот.

Феофан вознамерился сам управлять лошадьми и хотел выгнать Митрофана.

– Ты вот что, отправь курьера пана Загребы на возврат со всеми почестями, гостинцев ему дай для господина, да самому харчей в дорогу отряди. А мне надобно на базар в Сурайск смотаться, хочу Архелае подарок купить, праздник у нее. К полудню вернусь, распоряжайся тут, сам все знаешь.

Видимо слова князя убедили Феофана в правдивости намерений, он отступил и хлопнул коня по крупу.

Сначала ехали по Сурайскому тракту, потом Митрофан свернул налево и двинули в сторону леса. Немного потрясло на ухабах и взору открылась деревенька. У дома с резной трубой повозка остановилась. Митрофан достучался до деда Галактиона и вместе с князем зашел в избу.

– Да! Дела! – сказал дед, выслушав весь сказ, и посмотрел в окно. Все одно, кто-нибудь вас видел. Хорошо хоть лопатень на вас простая, а не барская. Берите крынку меда и уезжайте. Встаньте за теми березами, отсель за ними не видать. Я скоро туда подойду.

От березовой рощи шла тропинка в лес. По ней дед Галактион провел гостей к своей пасеке. Там же стояла избушка ветхая, наклоненная в бок.

Похоже дед Галактион все уже продумал, и как только расположились среди двух кроватей и одного стола, услышали то ли предложение, то ли приказ:

– Коль скоро, князь, литовы вознамерились тебя убить, то они обязательно сотворят задуманное. Не жди и помри первым.

– Как так? – испуганно спросил Досифей.

– Сымай сапоги, порты и рубаху. Ты, Митрофан, едь на берег Бежи, да подале от деревеньки моей. Положишь у воды сапоги и одежду князя, да потопчись там, траву примни. Коня с повозкой оставь на Сурайском тракте и вертайся сюда.

– И что? – удивлению Митрофана не было предела.

– А то, что Феофан будет уверен будто я утоп в Беже, – ответил за деда князь.

– Верно, а ты, Митрофан полез спасать господина, – продолжил дед, – и конечно…

– Тоже утоп? – почти закричат Митрофан.

– Вот глупый! Не смог спасти хозяина, испугался и спрятался, убежал, бросил лошадь, повозку и скрылся.

– Коли другого выхода нет, то я согласен, – сказал конюх.

– И я тоже, – промолвил князь.

Феофан Гаврилович, или просто Фега, собрал курьеру котомку с едой в дорогу, пану Загребе никаких гостинцев не положил. Был уверен, что у ясновельможного и так всего в достатке. Проводил курьера и пошел в свою сторожку. Надобно обдумать способ умерщвления Досифея. Решил его отравить, пусть все выглядит так, будто приключилась внезапная болезнь. Пошел в лес искать гриб под названием ряпуха. Благо на дворе конец лета и грибов в лесу видимо-невидимо. Местность он знал плохо, посему ходил по краю леса. Ряпухи росли одиночками. Сначала попалась одна маленькая, пришлось взять то, что удалось найти, но уже на выходе увидел ряпуху большую, маленькую пришлось выбросить. В сторожке Феофан нарезал гриб маленькими кусочками и разложил на чердаке. За пару дней они точно высохнут, на третий день он их перемелет и считай дело сладилось. Князь всегда звал к столу своего верного слугу.

Пан Загреба прибудет как раз к ожидаемому концу. Довольный собой Феофан решил проведать князя и узнать какой все-таки праздник у Архелаи и чем Досифей ее одарил.

Уже в передней он услышал громкий спор. Голоса принадлежали жене князя и его брату. Постучался в дверь гостиной залы, но ему никто не ответил. Тем не менее разговор превращался в ругань. Феофан пренебрег устоявшимися порядками и открыл дверь. Жена князя и его брат стояли друг против друга и напоминали двух нахохлившихся петухов.

– Где Досифей Александрович? – спросил Феофан.

Оба повернулись к нему и уставились с непонимающим видом.

– Я непонятно спросил? Где Досифей Александрович?

– Мы думали вы вместе, – удивленно ответил брат.

– У вас нынче праздник? – Феофан задал вопрос жене князя.

– Здоров ли ты? Какой праздник? У меня ожерелье пропало, батюшкин подарок.

– Так вы знаете где князь? – Феофан пропустил слова барыни мимо внимания.

Потом, не дожидаясь ответа, бегом помчался к конюшне. Выяснить нахождение Митрофана тоже не случилось. Приказчик потерялся в своих догадках. Он и представить себе не мог, что князь прознает про каверзу. Откуда? Грамоту Загребы он сразу подверг огню. Предчувствиями князь никогда не отличался. Приготовление отравы началось после отъезда князя на базар. А ежели князь каким-то образом прознал, тогда скорее всего решил убежать из княжества, а Митрофана заставил помогать ему. Но куда можно спрятаться, ежели во всей округе князя знают. За пределами, ты человек чужой, тем более без средств.

Феофан снова побежал к конюшне, оседлал жеребца и помчался в Сурайск. Он намеревался рассказать о пропаже воеводе и был уверен, что тот сможет переворошить всю округу. Выскочив из ворот, Феофан увидел на обочине лошадь, запряженную в повозку князя. Только на этом все и завершилось. Ни рядом, ни где-то поблизости приказчик никого не увидел. Вернулся к конюшне и велел конюхам забрать коня и повозку, которую обнаружил на въезде в усадьбу.

Бутурлин увидел Фега и растерялся. Он не знал, что еще придумали в Жилицах на его счет. Кабы речь пошла о войне, то князь призвал бы его к себе. Дмитрий Михайлович сделал радостное выражение и отвесил гостю поклон. Гость предложил разговор без лишних ушей. Воевода дал команду, и изба в момент опустела.

– Князь Сурайский Досифей Александрович пропал, – начал Феофан, – поехал на базар нынче утром и не вернулся. Коня и повозку я обнаружил у ворот усадьбы.

– Может дела любовные, – первое, что предположил Бутурлин потому, как видел княгиню воочию.

– Он никогда девками не интересовался. Курьер приезжал от пана Загребы, привез грамоту.

– Значит, литова написал такое, что князь вынужден был спрятаться. Ты сам-то грамоту видел? Знаешь, что там прописано?

– Кабы в грамоте содержалась опасность, князь не ждал бы утра, а он утром был веселым, сказал, что едет на базар покупать подарок жене к празднику. Только у жены никакого праздника сегодня нет.

– Ладно, поехали на базар, поспрошаем.

– Шум пойдет, а коли найдется князь, где меня потом искать?

– Тебя не поймешь, то ты требуешь искать, то боишься, что князь отыщется. У меня имеются надежные люди на базаре, попробуем без шума.

Рыночный завсегдатай, мелкий пакостник по кличке Карабут после полудня всегда сидел на одном и том же месте – на крыше сторожевой будки. Увидев воеводу, он моментально оказался на земле пред ясны очами Дмитрия Михайловича. На вопросы отвечал споро и без запинки. Получалось, что на базаре даже духу князя не витало со дня запуска Федькиной круговерти.

Прощались у ворот рынка, и воевода пообещал за два следующих дня объехать кордоны, поспрошать своих порубежников. Еще обещал поговорить с постом на Северном тракте. Феофану посоветовал отыскать грамоту Загребы и поискать в ней причину исчезновения князя.

Порубежники справно несли службу и сомневаться в достоверности их ответов не приходилось. Весь день воевода провел на кордоне, к вечеру вернулся домой. У калитки его поджидал Карабут.

– Ты, Дмитрий Михайлович, не гневайся. Кабы не твои розыски, я бы и внимания не обратил. Но сегодня наша торговка рыбой Маврюта как обычно появилась на рынке со своим товаром. Гляжу, а кроме сухой, соленой и парной рыбы стоят на ее лотке сапоги. По всему видно – боярские. Один посетитель даже приценился, но видать оказалось дорого, отошел.

– Ну, дальше, дальше, – проявил нетерпение Бутурлин.

– Дальше что? Позаимствовал я один сапог втихушку. Второй она никак не продаст, а тебе может пригодится. Заметь, один сапог никак не кража.

Карабут развернул тряпицу и достал предмет интереса. Без всяких сомнений сапог принадлежал боярину.

– Молодец, – сказал воевода и одарил помощника деньгой.

Ночь не в ночь, но помчался воевода в Жилицы. Феофан сразу узнал сапог князя. Кое-как пересидели в сторожке, а рано утром поскакали на базар. Появление Маврюты пришлось немного подождать. Девка выставила рыбу, других предметов на продаже не имелось. Воевода подошел к ней и предъявил сапог.

– Где взяла? – спросил он строго.

– Тато принес с рыбалки днями.

– Где твой тато?

– Дома сети плетет.

Воевода и приказчик поскакали к дому рыбака Мавра. Сходу без всяких приветствий спросили про сапоги.

– Так иду на своем дощанике по реке, гляжу на берег, а там одежда сложена. Вышел, разобрал. Рубаха, порты, сапоги и шляпа с перьями. Покричал, покричал, никто не отозвался. Находку принес домой. Порты и рубаха простые, подумал, мне сгодятся. Из шляпы перья вынул, нечто у меня гнездо птичье на голове, а в лес ходить в самый раз. А сапоги мне ни к чему, я к таким не привык. Похоже, хлипкие и промокают.

– Место, где одежду нашел, далеко отсюда?

– Нет, пешком в миг добежим.

Трава еще оставалась примятой, видно было, что на том месте кто-то топтался.

– Будто раздумывал входить в воду или не входить, – заявил Мавр.

– Иди домой, – велел рыбаку Бутурлин, – найденное свяжи узлом и отнеси в приказную избу.

Воевода и приказчик стояли молча, но похоже думали об одном и том же. Ежели князь утоп, где тогда находился конюх?

– Ты, Феофан, найди грамоту. Уверен, ответ в том, что в ней написано.

Глава седьмая

Жизнь в Москве сильно отличалась от всего того, что окружало Федора в Сурайске. Столько всякого народа он никогда не видел за всю свою жизнь. В Москве все двигалось, люди спешили, коней подгоняли, на реке орали во все горло, жизнь сводилась к единому – «быстрее». Зато люди тут соблюдали все православные посты. Колокольным звоном обозначали службы, праздники и события. Церквей множество, и каждая имела свой голос. Как зальются перезвоном, будто перекликаются, и душу из тела вынимают. Федора для пользы дела определили по навыкам и опыту. Он работал и жил в столярной мастерской при кремлевской конюшне. Дела все те же: повозки, оси, колеса. Его начал нахваливать главный мастеровой, дважды в пример ставил.

По воскресеньям разрешалось не работать и можно было ходить по городу. Федор свел дружбу с таким же, как он, молодым мастером и они часто предавались безделью. Конечно, иногда наваливалась тоска по родным: матушке и братьям, еще Федор скучал по воеводе, который относился к нему по-отечески. Но тут ничего не поделаешь, такая у него судьба. По-другому летал бы пеплом над землей, никаких надежд и никаких земных радостей.

На дворе по всему чувствовалось приближение осени. По команде старшого Федор завершил строгание заготовки и снял фартук. В поварне поел каши из общего котла, запил квасом и поплелся в свой закуток. Лелеял надежду растянуться на лежаке и забыться молодецким сном. Но отдыхать ему не пришлось. Сверх всяких ожиданий на пороге появился Максим Андреевич, московский воевода.

– Как живешь? Все ли по душе?

– Здравия вам и благодарствуйте. Работаю, на здоровье не жалуюсь, радуюсь малому, а большего не надобно.

– Поехали, нас ожидает отец Ириней, не забыл такового? Намедни весточку заслал, просит привезти тебя.

– Похоже ошибся Святой отец. Где я, а где отец Ириней?

– Он не ошибается, – буркнул воевода.

Тем же маршрутом на повозке в одну лошадь добрались до Симонова монастыря. Максим Андреевич традиции не менял и поставил в храме Рождества Богородицы свечи монахам Ослябию и Пересвету. Пришли в келью отца Иринея. Почему-то тогда, в первый раз он показался Федору предельно старым. Взору предстал подвижный жилистый старик с угловатыми движениями. Соблюли правила, предписывающие склонить голову к рукам старца. Монах повел гостей в трапезную, велел сесть на лавку, стоявшую вдоль стены. Дверь скрипнула и на пороге образовался другой монах. Отец Ириней велел ему пройти и сесть напротив гостей.

– Вот, брат Нил, пред тобой раб Божий Федор из города Сурайска.

Похоже с Максимом Андреевичем они были знакомы ранее.

– Поди по родне стосковался? – спросил монах Нил.

– Почитай каждую ночь снятся, – ответил Федор и вздохнул.

– Отец Маркиан наказал мне поспрошать про тебя на Москве. Господь милостив, видишь, как вышло. Слава Богу, живой и в здравии.

– Жизнь моя на одном волоске висела. Кабы ни случай и ни доброта московских воевод, обо мне бы только память осталась.

– Кабы знать, что найду тебя, мог бы насытится новостями. А так скажу только то, что лежало на поверхности. Князь, Досифей Александрович, сгинул. Никто не знает почему и как.

– На кого же все оставил?

– Правят его брат и княгиня. Но тело князя не нашли. Еще надеются на благо.

– Про матушку и братьев моих что-нибудь слышно?

– Знаю, живы и здоровы и матушка, и братья. Мастеровые помогают. Воевода Бутурлин взял всю ответственность за твою семью на себя. Отец Маркиан и он верят, что ты жив. И матушку твою, и братьев в такой уверенности содержат. Еще тебя хватился тот литова, что на смерть определил. Знает про побег, но не знает куда ты делся, думал домой прибьешься. Посылал человека тебя искать.

– На смерть меня определил главный католик Польши и Литвы. Все его зовут Кардинал. За что? Даже повторять не стану. Сами они дьяволу служат, коли так с людьми поступают.

– Успокоил твою душу или нет, пока не знаю, да и ты видать еще не осознал. Радостно, что довелось обещание свое исполнить. Дай Бог, тебе Федор, надежды, любви и веры.

Федор встал, поклонился в пояс, руку положил на сердце. Максим Андреевич велел выйти и ждать его снаружи. Благословил раба Божьего и сам отец Ириней.

Ждать пришлось долго. Понятно, что монах Нил прошел много земель. Видел то, что простому человеку не осилить, и у Максима Андреевича появилось к нему много вопросов.

Всю дорогу до мастерских воевода расспрашивал про Бутурлина, его интересовало буквально все. Задавал вопросы про семью, жену, детей, родственников, близких друзей, про отношения с дружиной. Казалось, Федор передал все, что знал сам и о чем судачили люди. Он с радостью отвечал на вопросы потому, как ничего худого про Дмитрия Михайловича сказать было невозможно.

Оставшись в одиночестве, он сразу забыл про дорожный разговор и улетел в мыслях в родные края. Будто наяву перед ним предстали матушка, братья и воевода. Ходили и кружили вокруг него, потом оказалось, что крутятся они на его круговерти, а он сидит в середине на главной ступице и улыбается им. Красивый сон прервал толчок в бок, пришло время трудового дня.

Уже зима постучалась в ворота, а Федор жил воспоминаниями о той встрече с монахом Нилом. Он тогда почувствовал, нет, он ясно ощутил при разговоре с монахом дыхание родного дома. Странно, но ощущения те не отпускали его о сих пор. Жизнь по-прежнему шла по московским правилам, но душа Федора была уже там, в родном Сурайске.

И снова в жизни возник Максим Андреевич, появился в воскресный день прямо с самого утра. Снова на повозке, запряженной одной лошадью. Коротко без лишних слов предложил ехать.

– В Симонов монастырь? – не выдержал Федор.

– Не угадал, едем ко мне домой, в Замоскворечье. Разговор к тебе имеется. А где можно спокойно говорить о чем угодно? Только дома.

Простучали колесами по бревнам моста через реку и оказались на улице с домами, теремами и палатами. Резные крыльца, висящие сени, кровли из дубовой и осиновой драни, коричнево-серые бревенчатые строения, каменные стены розового, серого и белого цвета.

– Мещане, – кивнул в сторону двигающейся толпы воевода.

– Почему мещане? – спросил Федор.

– Плохо, что не знаешь. Так горожан кличут.

По улице хаотично двигалось много народа. Купцы, служилые, ремесленники, парни и девки, мужики и бабы любых возрастов. Одетые в меховые одежды, чаще всего покрытые алым, бирюзовым или серым сафьяном. От многоцветия женских платов и шалей рябило в глазах. Но Федору нравилось передвигаться в таком потоке.

Терем воеводы не выделялся сильно среди подобных строений. Главные отличия усадеб состояли в конфигурации въездных ворот и их запоров.

Таких широких сеней Федор еще не видывал. Прикинул размер и получилось, что он сам мог запросто лечь поперек. Гладкие бревна излучали запах свежей древесины, двери справа и слева прерывали неимоверную длину бревен.

– Нам сюда, – сказал Максим Андреевич и открыл дверь справа.

Комната с двумя окнами на одной стороне представляла собой квадрат. Посередке круглый стол с тремя приставленными стульями. У противоположной от двери стены, еще один стол, длинный с острыми углами, на котором кипа бумаг и письменные принадлежности. Рядом кресло с резной спинкой красного дерева.

– Сядем за стол, – предложил Максим Андреевич. Потом задумался и вдруг ошарашил, – представь, Федор, что ты нежданно негаданно оказался в Сурайске. Что станешь делать?

Такого поворота Федор никак не ожидал. Вопрос поставил его в тупик. Когда пауза затянулась, снова заговорил воевода:

– Похоже не знаешь! Правильно! Слух сразу дойдет до Жилиц и оттуда напрямки до пана Загребы. Тогда твои враги быстро исправят ошибку.

– Спрячусь в лесу, ночью проберусь в дом к Бутурлину. Он меня не выдаст и придумает, что делать дальше.

– Неужели знаешь, как скрыто пробраться в дом воеводы? По-моему, в маленьких городах всегда найдутся лишние глаза и уши.

– Знаю и смогу. К воеводе часто приходят ходоки, нищие и убогие. Даже бывает и в темное время, и ночью. Потом необязательно напрямки к крыльцу, в его дом можно пробраться и по-другому.

– Оставляю тебя в своем доме. Надобно по чертежу соорудить одну вещицу. Уверен совладаешь. Где теперь с тобой сидим значится моей хороминой. Сюда без моей воли никто зайти не смеет. Знай, только тут мы с тобой можем говорить о делах наших. Более нигде рот свой не открывай.

Максим Андреевич взял свиток с чертежом и повел Федора в дальний конец сеней. Через дверь вышли на двор и оказались среди других построек. Вошли в мастерскую, и Федор оказался в родной стихии. На полках разложены сверла перовидные, тесла, топоры, скобели и скобельки, стамески, долота, пилы, пилки и подпильники, резцы и ножи. Воевода развернул чертеж.

– Что такое? Никогда не встречал, – первое, что сказал Федор, когда оторвал взгляд от чертежа.

– Главный секрет в нашем с тобой коробе – второе дно. Надобно соорудить так, чтобы комар носа не подточил.

– Для чего такое второе дно?

– Перевозить тайные бумаги, предметы мелкие.

– Где исходный материал?

Воевода отодвинул шторину и показал доски, лежавшие с проложением, разного сечения и размера. Федор долго высматривал, потом вынул одну доску и постучал по ней костяшками пальцев.

– Надеюсь, все такие, нужной просушки.

– Все до одной. Говори, сколько провозишься?

– С таким инструментом дня три.

– Можно и подольше. Идем покажу новое жилье.

– Мне бы с мастерскую вернуться, кое-какое барахлишко забрать.

– Тут тебе все дадут.

Чулан, куда определили Федора, имел одно узкое окно, топчан и поставец.

– К вечеру, – продолжал Максим Андреевич, – моя семья вернется с богомолья: жена, дочь и сын. Они маленькие и тебя касаться не будут. Еще вернутся двое слуг. С ними будешь трапезничать в поварне. Запомни, ты из деревни Липки, что в пятнадцати верстах от Москвы. Никакого Сурайска, Жилиц и реки Бежи. Усвоил? Я ухожу рано утром, прихожу вечером. Что ты мастеришь, никого не касается.

Федор уже отвык удивляться. Тем более он полностью доверял Максиму Андреевичу и не ждал от него подвохов. Был уверен в правильности в любых его повелениях. Надобно короб построить, он его построит.

Пара крепких лошадок дружно бежала по зимней устоявшейся дороге, выдыхая в разные стороны пар из своих ноздрей. Тащили они сани, которые никак не уживались с габаритами лошадиной пары. Словно за здоровым котом бежала маленькая мышь. В санях двое: один держит вожжи, другой прилег набок. Между ездоками деревянный короб, в коем купцы возят свой товар. Ничего особенно, кабы ни караул из семи верховых впереди и сзади саней. Сразу видно, скачут гридни, видавшие виды и замятии для них – дело обыденное. Две ночевки на постоялых дворах и три дня в пути не познакомили путников друг с другом, не сдружили. Город открылся торговой стороной и ощетинившейся заставой из трех вооруженных стражников. Головной всадник спрыгнул с коня, переговорил с караулом и преграду убрали. Проскакали еще с половину версты и оказались в проулке. Дальше произошло непонятное. Сопровождающие всадники, пара лошадей и сани исчезли. На улице обнаружились двое: впереди высокий мужик, за ним молодой с ношей. Остановились у тяжелых ворот и начали стучаться. В воротах была сделана дверца для прохода людей. Парочка быстро исчезла.

За воротами в сокрытии от лишних ушей и глаз поздоровкались с мужиком и прошли в дом супротив хозяйского терема.

– Ты, Кириян Арсенич, прости за всякие сокрытости, но поверь, береженного Бог бережет. Сто раз убеждался.

– Осторожность, Максимушка, она никогда не лишняя. А кто это с тобой?

– Допущен до наших дел, зовут Оська. Хоть и молодой еще, да сообразительный. Когда уходим?

– Завтра еще день на сборы – разговоры. И послезавтрева с утра пораньше тронемся в путь.

– Много ли сотоварищей согласились ехать?

– Еще двое: Евстелий с того конца улицы, молодой купчик, да хваткий; Стефан с Софийской стороны. Оба осторожничают, прежде туда не ходили. Потому каждый берет по одному обозу. По слухам там материя в ходу и жонкины украсы. От носильных до раскрасок: белила, румяна, мыла. Я, стало быть, как условились, везу два обоза.

– Какую материю везете?

– Взял датского сукна, вологодских суровых холстов, новгородской поскони, немного бархата и парчи с золочеными грифонами, змеями и цветами. Еще хлопковую зендянь ярких крашенных цветов. Везу на пробу северную сушеную треску.

– Давай, Кириян Арсенич, сделаем мы с тобой так. В одном обозе поменьше товара и поедем вдвоем, в другом обозе и основная часть товара, им правит Оська.

– Как скажешь. Однако пора и потрапезничать.

Поели, попили и хозяин ушел. Воевода спросил у Федора, догадался ли он куда приехали и куда намерены отправиться?

– Мне-то зачем голову себе морочить. Куда приехали, туда и приехали, а дальше, что Бог даст, – ответил беспечно Федор.

– Мы с тобой в Новгороде, а едем в Сурайск.

Федор замкнулся и до самого утра не проронил ни слова. Воевода не стал навязывать ему разговор. Утром парень совершенно отрешенно заявил:

– Хорошо бы подсказать купцам взять на продажу шитье. Ну, там иглы, нитки, ножницы, наперстники. В Сурайске такого не водится.

– Подскажу. А ты похоже не рад узреть родную сторонушку?

– Кабы узреть открыто, а то прятаться придется.

– До поры до времени придется прятаться. Но сначала обговорим, как тебе от нас соскочить и в Сурайск пробраться.

– Я уже об том подумал. Хорошо бы под вечер остановиться в начале Северного тракта на ночлег.

Меня там никто не знает. Купцам скажем, что я заболел животом. Отвезешь меня вроде к знакомой знахарке и там оставишь. На самом деле высадишь, где я скажу и далее сам доберусь до воеводы.

– И передашь ему, найти на базаре купцов из Новгорода и спросить Максима. Остальное как пойдет. Худого ему предлагать не стану.

– Я знаю! – уверенно заявил Федор.

На ночь в Новгороде гостей определили в хороминке, коея имелась в гостевом доме купца. Еще утро не занялось по полной, а за стеной в гостевой избе уже загрохотали. Пошел разговор между хозяином и другими купцами. Слово держал Кириян Арсенич:

– Хочу, братцы, поделиться своими раздумками. Путь нас ждет долгий, наперед всего не предусмотришь. Только надобно помнить, что земля там не наша. Литвины народ капризный и жестокий. Хотя уже сильно изнеженный. Оно видишь, полное благополучие имеет оборотную сторону. Понятно, что сытый кот мышей не ловит. Надо помнить, что у них дружба с поляками, ентих там, как клопов в старой перине.

– А ляхи жадные, ох, жадные, – прозвучал незнакомый голос.

– Не перебивай, Евстелий, мысль уйдет. Говорильник я плохой, больше считать приучен про то, пока ехать будем. Кабы все удачно сложилось, то получим новые торговые земли. Наши там уже бывали, но давно, и у них уже не спросишь.

– Долго к делу подходишь, Кириян Арсенич, – прозвучал еще один незнакомый голос.

– Так, что, Стефан и Евстелий, цены там не задирать. Надобно так торговать, чтобы после нашего отъезда народ загрустил и сразу начал ждать возвращения.

– Ежели торг пойдет, чего теряться-то? – сказал Евстелий.

– Осьмой роток, осьмой кусок не встанет впрок, запри замок.

– Тогда может и товар поменять на плохой? Чего хороший-то везти? – голос принадлежал Стефану.

– Тогда давайте рогожи наберем и запросим цену неподъемную, точно нас надолго запомнят, – отреагировал хозяин.

– Чего уж так сразу-то? – пробасил Евстелий.

– Земля там хоть и к Литове соотносится, но народ живет наш – русский. А наши сам знаешь, как мыслят. Верный в малом и во многом верен есть. Неправедный в малом и неправедный во многом есть!

– Верно ты, Арсенич, сказал, – поддержал Стефан.

– Еще вот чего, сказывают в той земле давно не торговали шитьем: иголки, нитки, наперстники, ножницы. У меня кое-что имеется, уже приготовил. Но вот с иглами беда.

– У меня имеются, – сказал Стефан, – еще давно из Стокгольма привез, голландские. Но больно они дорогие получаются.

– Распредели на другой товар, хотя бы оправдай, не попади в убыток. Еще получается, что каждый берет по одному обозу.

– Больше боимся, – отозвались оба.

– Я придумал, мне и ответ держать. Беру два обоза и еще двух прислужников. На край хоть какая охрана будет.

– Может нам тоже по человеку с собой прихватить?

– Лошадей измучаете. Поедем в светлое время, глядишь обойдется.

– Может все-таки снарядить еще один обоз с охраной? – предложил Евстелий.

– Тогда вообще вернемся без навару, – пробухтел Стефан.

– Как решили, так и пойдем: два обоза ваших, два моих, со мной еще два прислужника.

Простой ремесленник Федор из городка мало известного княжества Литовской Руси, сам того не осознавая, становится участником грандиозного процесса собирания русских земель вокруг Московского княжества. Чаяния нескольких поколений сошлись на Иване III, взявшим на себя тяжкий труд создания могущественного централизованного государства. По крупицам, часто с риском для жизни, верные слуги Московского князя исполняли свой долг по достижению великой цели.

Глава первая

Красивая стройная девка в княжьих одеждах взяла Тимоху за руку и повела за собой. Шли полем, а ноги будто по воздуху летели. Впереди оказалось озеро большое с лебедями. Они идут и идут, уже подошли к воде, а девка не останавливается, Тимоху за собой тащит. А вода будто и не вода вовсе. Идут они по ней, только щиколотки мокрые, а под ногами твердая ровная земля. Девка останавливается и начинает тонуть. Тимоха стремится вырваться, да сила у нее в руках необыкновенная. И вот уже Тимоха по грудь в воде, уже и голову накрыло и дышать стало нечем. От спертости в груди он и проснулся. Попона, которой он с вечера накрылся с головой, заткнула ему рот, потому и приснилось будто дышать нечем. Вместе с пробуждением пришел испуг. Он в телеге, мешки с горохом в ногах, рядом Герасим, а солнце уже высоко. Тимоху будто пчела ужалила. Начал толкать в бок Герасима. Тот бубнил непонятные слова, отмахивался и никак не пробуждался. Пришлось спрыгнуть на землю, схватить у костровища лохань с водой и вылить ее на соработника. Герасим пробудился и сразу заорал, дескать нельзя ли по-другому.

– В лесу и так сыро, а ты еще тут с водой. Горох, он знаешь как воду любит? В момент в кисель перейдет.

Потом он утихомирился и, взъерошив копну своих волос, оглядел округу. От проникающих через ветки лучей солнца поморщился.

– Выходит проспали. Дома такого никадысь не случалось.

– Может тут воздух особенный или вода в роднике сонная.

– Чужие места, они и есть чужие. Вон уже лошадь на нас с укором таращится. Распутывай ей ноги, да запрягай, ехать пора.

– Пора давно уже прошла, – подтвердил Тимоха и наклонился к ногам лошади.

Снова увидели пригорок с крепостной стеной и воротами. Утром почему-то все оказалось другим. Пригорок стал настоящей горой, а крепость приобрела пугающий вид.

– Что-то они ворота не торопятся открывать? – заявил Тимоха.

– А перед воротами ни одного дома. Обычно в таких местах посады стоят.

– Давай постоим, понаблюдаем. Туда мы завсегда поспеем, а от гороха не убудет.

От того места, где они стояли, казалось, дорога направлена аккурат к крепостным воротам. Только с уверенностью утверждать было нельзя, поскольку от них дорога ныряла в овраг, выныривала уже перед горой. При наблюдении повезло не скоро. Телега в одну лошадь, груженная мешками, плелась вдоль горы. Фигура возницы тряслась будто ехал не живой человек, а набитый тюфяк. Повозка подсказала, что дорога огибает гору и уходит влево.

– Вот в чем заковыка, – сообразил Тимоха, – ехать надобно не в гору, а вокруг. Видно, располагается посад сзади.

Колесный скрип казался оглушительно громким, способным разбудить всю округу.

– Слышь, Тимоха, без Федьки все повозки в негодность приходят. У некоторых оси ломаются и колеса отваливаются. А у нашей скрипит, будто жернова крутятся.

– Федька, он дело знал крепко. Хотел меня учить колесам, да не судьба.

– Да, попал, как кур во щип. Ни ухом, ни рылом, а виноват.

– Ты, что знаешь про него?

– Брательник сказывал, обвинили литовы Федьку в колдовстве. Хотели на костре сжечь. Он сбежал и до сих пор никто не знает где он, жив ли?

– Литовы к нам относятся, как к скотине, а сами без нас беспомощны будто дети. Жрут, да пьют.

– Еще девок портят.

– Точно, – заключил Тимоха.

Посад, действительно, находился за горой. Расположился с другой стороны склона потому, как тот был пологим. Взору предстали ровно стоявшие избы и купол храма.

– Глянь, выходит в крепости одна церковь и на посаде тоже имеется.

Дорога вывела к краю посада, но ее преградило лежавшее на козлах бревно. Пришлось остановиться и ждать, потому как самостоятельно убирать бревно нельзя. Порядки незнакомые, можно впросак угодить. Из сторожки, что расположилась неподалеку, вышли двое и направились к путникам. Еще не доходя до бревна, один из двух спросил откуда едут люди. Услышав название Сурайск, ничуть не удивились.

– Зачем? – спросил другой, уже подойдя вплотную к Тимохе.

– У нас урожай богатый гороха, девать его некуда. Он ведь хранится плохо, капризный, внимания требует, а других дел тоже полно.

Стражники сняли бревно и велели подъехать к сторожке. Вышел третий стражник и вынес два мешка и корзину.

– Пересыпай свой горох, – сказал он громко.

– Зачем? – сразу оба озадачились.

– Двое таких же зерно везли, тоже из Сурайска. А в мешках оказался порох. Хотели княжьи палаты взрывать, а князя убить.

– От нас зерно к вам никто не возил, не было такового. Горох мы, конечно, пересыплем, чтобы и вам, и нам спокойно стало.

Пока Тимоха и Герасим под присмотром стражников возились с мешками, один из них самый молодой слетал к местному воеводе с донесением. Воевода самолично решил взглянуть на новых гостей из Сурайска. Тимоху и Герасима привели в сторожку, усадили на лавку, стали допрашивать.

– Для начала назовите вашего князя? – грозно спросил местный воевода.

– Сурайский Досифей Александрович. Только живет он не в городе, а в Жилицах. Еще у него есть брат, но мы не знаем о нем ничего.

– Кто воевода?

– Так Бутурлин Дмитрий Михайлович, дай Бог ему здоровья.

– В мешках у вас горох знатный. Только не могу на посад пропустить, осмыслить надобно. Посидите в остроге, пока разберемся.

– Господин, а как же горох? Он внимания требует и лошадь не кормлена, не поена.

– За лошадь не бойтесь, чужого нам не надобно. А сколько ваш горох может стоить?

– Хотели взять с мешка по гривне в серебре.

– Дорого хотите, – пробубнил один из стражников и как бы спрятал усмешку.

– Теперь хоть за так берите, только домой отпустите, – взмолился Тимоха.

– Мы люди честные, – сказал воевода, – отпустим, когда разберемся и за горох заплатим, конечно, но не по гривне.

Острог располагался неподалеку, совсем в стороне. Квадратная бревенчатая башня в виде киты, наверху пост наблюдателей. Ребят втолкнули в дверь, и они очутились в полной темноте. Затем скрипнула другая дверь, и луч света разрезал темноту. Мужик в черном длинном кафтане и в картузе велел идти за ним. Проход к месту заточения оказался коротким. Открылась еще одна дверь и арестованных втолкнули в длинный чулан с щелью наверху вместо окна. Благодаря этому отверстию в помещении царил полумрак, а так вообще была бы полная темень. В углу куча соломы, посередине бочка с водой, в другом углу поганая лохань.

– Не боись, проходь, – прохрипел тюремщик и дверь захлопнулась.

И Тимоха, и Герасим стояли будто вкопанные. Ни вины за ними, ни желание сделать худое, а оказались в остроге. Солома зашевелилась и наружу вылез бедолага, посему такой же узник. За ним обнаружился еще один.

– Сколько вас? – спросил пораженный видением Герасим.

– Двое, – ответил тот, который стоял ближе к новичкам.

– Местные или, как мы на ярмарку торговать приехали? – спросил Тимоха.

– Местные, но именно за торговлю сидим, – ответил один из двоих.

– У вас тут всех, кто торгует на ярмарке в острог сажают?

– ухмыльнулся Герасим.

– Мы торговлей случайно занялись. Соседи мы и курятники стоят рядом. Повадилась лиса ночью птицу таскать. Два раза дежурили, ждали зверька, не пришел. Третью ночь спали дома. Утром двух куриц не досчитались и следов лап вокруг полно. Выкопали мы яму как раз на пути зверька, глубокую, земля там рыхлая, в рост получилась. На дне острых кольев натыкали, чтобы потом без мучений зверька достать. Ночью в яму влетел молодой кабан. Глянули, а он к утру уже готов. Что прикажешь делать?

– Поделить мясо на две семьи и радоваться, – спокойно ответил Тимоха.

– Я так и предлагал, а Кулиш – давай продадим. Еда у нас в домах имеется, а денег нет. Вот я и повелся. Хотя охота у нас под большим запретом. Выдавали мясо кабанье за телятину. Вышли на торг и скоро до нас докопались.

– Не сразу, – добавил второй, которого звали Аким, – на третий день. А вас за что, вы же не местные?

– Мы из Сурайска. Гороха уродилось в достатке, хотели пару лишних мешков продать. Ближе всего к нам Нагорье, вот мы сюда и двинули, – поведал Тимоха.

– У бревна остановили, потом заставили пересыпать горох, сказали, что от нас были такие же торговцы зерном, на самом деле злодеи, но от нас сюда никто не ездил, – свое слово сказал Герасим.

– Еще сказали, что вместо зерна порох нашли. Хотели взорвать княжьи палаты.

– Не порох они везли, – полушепотом пролепетал Кулиш, – писотоли приперли.

– Что такое писотоль? – удивились и Тимоха, и Герасим.

– Сказывали будто труба с присадкой, плюется дымом, огнем и свинцом. Свинец убивает, – пояснил Кулиш.

– Чего вы тут такие древние? – удивился Герасим. – штука называется пистоль или огнестрел. Типа пушки, токмо очень малая. В толк не возьму, как пистолем можно взорвать палаты князя.

– Мы что ли тебе о том сказывали? – обиделся Аким.

Серчанье друг на друга длилось недолго, деваться все одно некуда, не уйти, не убежать, а время коротать надобно.

Перетерли все, что можно и нельзя. До ареста Аким и Кулиш жизнью своей были довольны. Так повелось, что занимайся хозяйством или ремеслом, только плати налог вовремя и полной. Хочешь натурой, хочешь деньгами. Учет строгий ведется. За неуплату можешь угодить в холопы, тогда прощай вольная жизнь и назад хода нет.

– За ваше деяние можно в холопы угодить? – спросил Тимоха.

– Скорее штраф наложат, а могут на работы посылать.

– В поле или на строительство? – спросил Тимоха.

– Куда пошлют, туда пошлют, сами виноваты, – определил Аким.

– На работах таких можно все здоровье потерять, – добавил Кулиш и горестно вздохнул.

Волей-неволей вышли на разговор про Федора-колесника. Повозмущались, пожалели парня, а Кулиш заметил, что их литова вообще не достает. Вроде как слыхивали про Вильно, но в живую хозяев никто не видывал.

– Защита у нас была надежная, – пояснил Аким, – Великий Новгород стоял над нами. Потом его Москва себе подчинила, и мы остались одни.

– К нам литовы не суются, но платить им приходится. В Сурайске каждый знает, что кабы не литовы, то в каждом доме прибыток был бы лучше, – рассуждал Герасим.

– На Московию вам надобно уходить, – ошарашил всех Кулиш, – мне тут один сказывал по секрету, что Москва очень жалует русских, покровительствует тем, кто переходит под их руку.

Прошла еще седмица и сидеть в остроге стало совсем невмоготу. Первым вызвали Акима, через час его вернули, тот упал на свой кусок соломы и зарыдал. Спросить его Кулиш не успел, вторым потащили на суд его. Тимоха и Герасим молчали, ждали возвращения Кулиша. Тот вернулся тоже не в лучшем состоянии. Только не плакал. Все быстро разъяснилось: и тому и другому назначили не очень большой штраф, во всяком случае он их не испугал. Расстройство состояло в сроках принудительных работ – по половине года каждому.

– Чего работы так бояться? – удивился Тимоха.

– Кабы ты знал, куда у нас на работы посылают, так не стал бы разглагольствовать.

– А ты расскажи и легче станет.

– В шахту у нас посылают, – буркнул Аким.

– Что такое шахта? – переспросил Тимоха.

Снова повисла тишина. Глубокой ночью Аким подполз к Тимохе и Герасиму и полушепотом начал сказ про шахту в Нагорье.

– Тебя сажают в корзину и опускают вниз на неимоверную глубину. Там почти в полной темноте отколупываешь киркой куски камней. На четвереньках тащишь волокушу и грузишь добытые камни в корзину. Ее подымают наверх и так весь день. А для нас в течение полугода. Дышать под землей нечем, на поверхности еда скудная, люди мрут будто мухи.

Подполз Кулиш и полушепотом добавил:

– Слышал разговор про вас сурайских, ждут, когда вас хватятся. Ежели до зимы все будет тихо, тоже отправят в шахту, но уже насовсем.

Началось большое ожидание. Аким и Кулиш не находили ни в чем успокоения. Один мерил шаги из угла в угол, другой бился в истерике, рыдал, стонал, проклинал свою дурную голову. Тимоха и Герасим, не сговариваясь, стали отвлекать сокамерников всякой ерундой. То просят подсобить бочку с водой передвинуть, то перестелить солому. Разговор пытались навязать.

– Как же ваш воевода догадался, что те с зерном притащили огнестрелы? – вопрос задал Герасим.

Первым отозвался Кулиш:

– Они нашли себе приют. Сговорились с Грихой Косым насчет его сарая. В нем и обосновались.

– Чего тут странного? Приехали торговать, а ночевки нету? – продолжал Герасим.

– А то, что стали на ярмарке свои мешки впаривать сразу за малую деньгу. Даже глупый купец так никогда в жизни не сделает. В договор с ними вступил наш мельник Севастьян, – продолжал Аким.

– А Севастьян побег к воеводе, думал зерно ему отравленное предлагают, больно деньги малые, – продолжил Кулиш.

– И чего? – спросил Тимоха.

– Воевода первым делом к Грихе, дескать покажи места, где купцы живут.

– А купцы в то время где были? – не унимался Тимоха.

– Повадились они в детинец ходить. До их приезда у нас все открыто было, сам князь без сопровода на ярмарку заходил.

– Ну, пришел воевода в сарай и что? – не успокаивался Тимоха.

– Чего, чего, огнестрелы нашел под лежбищем пришлых. Их сразу на дыбу, они во всем признались.

– Там и не такое споешь, – бросил Аким.

– Что с ними сделали? Тоже в шахту отправили? – вопрос задал Герасим.

– Сказывали будто головы отрубили, а там кто его знает? Может и в шахту, – со знанием дела заявил Кулиш.

Разговор на том и оборвался, вошел тюремщик и велел Акиму и Кулишу идти за ним. Бедолаги обнялись с сокамерниками и уныло пошли к выходу, не забыв при этом, попросить за все прощения.

Прошло достаточно времени прежде, чем Герасим спросил Тимоху о его намерениях.

– Ждать зимы тут я не намерен, – прозвучал ответ, – надобно отсель выбираться всеми правдами и неправдами. Только как, ума не приложу.

– Мысль меня осенила, когда мы солому ворошили. Пол тут земляной, стало быть, можно попробовать сделать подкоп под нижний венец.

– Ну хватил. Да мы руки до локтей сотрем прежде, чем чуть углубимся.

– А вот не сотрем. Берем лохань и освобождаем ее от обхвата, то есть обруча. Разбираем лохань на ладовы и теми дощечками будем копать.

– Они жуть как воняют от долгого использования.

– Ежели думаешь, что в шахте запах лучше, тогда сиди и жди, – продолжал Тимоха, – чтобы легче копать, землю будем поливать водой из бочки. Токмо пододвинем ее ближе к подкопу.

– Как ты стену отгадаешь, чтобы сразу наружу, – продолжал сомневаться Герасим.

– Чего тут гадать? Где щель вместо окна, с той стороны и начнем. Копать будем по очереди. Главное, чтобы ночи хватило. Коли не сумеем до утра, все пропало. Останемся мы в долбанном Нагорье до конца своей жизни, тут и сгинем.

Никто из них ни разу в жизни не работал так усердно и можно сказать рьяно, с остервенением. Сперва проходка шла легко, потом землю сменили залежи глины.

Тут помогла вода. К середине ночи углубились до нижней части первого венца. Дальше работа пошла быстрее, потому как пришло понимание возможности бегства. Рассвет еще не занялся, а проход был уже завершен. Оба в изнеможении бросились на копну соломы, однако тут же вскочили и полезли на волю. Ликование оставили на потом, стали думать, куда бежать.

– Вон дорога, она ведет к сторожке, а там до леса рукой подать, – торопился Герасим.

– Тюремщики придут в темницу почитай через час-полтора. Поднимется шум и нас начнут искать. Где? Правильно, на дороге в Сурайск. Токмо они на лошадях, а мы на своих двоих, – возразил Тимоха.

– Коли знаешь куда идти, начинай верховодить, – сдался Герасим.

Беглецы легкой трусцой двинулись в сторону и оставили сторожку справа. Бежали по лугу, впереди виднелась полоска леса. Через две версты дыхание сбилось и ребята упали на жухлую траву. Надо было хоть немного передохнуть. Потом снова бежали покуда хватило сил. Вошли в лес и немного успокоились. Тут беглецов уже не увидеть. В лесу ни дорог, ни тропинок, только трава по колено и шелест верхушек деревьев. К полудню повезло, вышли к роднику и земляничной поляне. Поели, попили и легли в траву. На Герасима навалилась дрема, Тимоха пытался по солнцу определить примерное место их нахождения. Совсем необъяснимо привиделся у родника старик в длинном одеянии, в наглавке и с цепями на плечах. На всякий случай Тимоха потер глаза, видение не исчезло. Будить Герасима не стал, тот спросонья мог напугать старика. То, что перед ним монах, сомнений уже не было. Тимоха встал на колени и тихо позвал:

– Отче!

Монах не вздрогнул, повернулся к Тимохе и спросил про второго.

– Откуда известно? – удивился Тимоха.

– Многое вижу, идите за мной.

Глава вторая

Поздняя осень в Сурайске считалась гиблым временем. Дороги из-за мелкого бесконечного дождя превращались в месиво, грязь. Углубления на них заполненные водой являли собой моря разливанные. Копыта лошадей проваливались так глубоко, что требовались неимоверные усилия животного сделать следующий шаг. В ближние пути отправлялись только по самой крайней необходимости. В дальнюю дорогу мог решиться лишь какой-нибудь ненормальный. Не придумали такой нужды, из-за которой надобно ехать более чем за десять верст.

Вокруг Загребского замка под ногами шелестел песок. Копни на глубину лопаты и опять будет песок. Оттого дороги тут проходимые даже в сезон сильных дождей.

В голове Тадеуша Загребы блуждали мысли вокруг проклятия русских, навязавшихся на него со своими причудами, непонятно по какой причине твердой веры и никудышними дорогами. Ясновельможный считал подвластных ему людей больными и был уверен, что недуг сей весьма заразный. Феофана он знал с юных лет, но стоило тому попасть в русское окружение, парня будто подменяли. Казалось, чего проще лишить жизни человека, находящегося от тебя на расстоянии вытянутой руки. Так нет, все мыслимые сроки вышли, а сообщения об исполнения его воли не получено до сих пор. По этой причине он не поехал в Жилицы в обещанное время. Теперь сиди и жди морозов и первопутка. Что делать ежели Досифей встретит его в Жилицах живым и здоровым? Решение не приходило, и Тадеуш побрел в рактаз за новым планом покорения Нагорья. Вышел оттуда с твердым намерением взять Сурайского под караул и отвезти в Вильно. Потом самому двигать в Нагорье и добиваться встречи с Оболенским. Предъявить тому обвинение в налоговой задолженности за много лет. Дескать Сурайского пришлось взять под караул и везти в Вильно за малое преступление, а уж ему, злостному нарушителю, придется раскошелиться. Тадеуш был доволен собой и считал, что результат у него в кармане.

Феофан сидел в своей сторожке и таращился в дверной проем. Капли дождя наполняли козырек над входом и тонкой струйкой стекали на землю. Само по себе зрелище его интересовало мало, но звуки дождя различались от дуновения ветра. Порыв – один звук, слабое дуновение – другой. Сколько времени просидел за этим занятием Феофан, он и сам не знал. Дождь стал его другом. Пока дороги непроходимы, у него есть шанс найти князя и конюха живыми или мертвыми. На что надеялся приказчик, объяснить было невозможно. Рубежье князь не пересекал, на тракте его тоже никто не видывал. Ныряльщики на Беже излазили все дно и вверх, и вниз по течению. Посты наблюдения были выставлены в Сурайске, по Жилицам ответственность взял на себя.

Жена Досифея и его брат продолжали жить так, будто ничего не случилось. Жена князя Архелая оказалась совсем неспособной хоть как-то заменить мужа. Ее интересовало только собственное спокойствие, раздражали любые обязанности, еще она боялась болезни и верила в приметы. Именно благодаря приметам была убеждена, что ее муж живет в сытости, тепле и скоро вернется домой. Брат Досифея на первых порах проявил рвение навести в усадьбе порядок. Даже возжелал построить отдельный терем, но при заготовке материалов устал руководить холопами и бросил эту затею.

В непролазную грязь воевода Бутурлин не знал, чем себя занять. Все дела сопряжены с перемещениями. Кабы не бездорожье, начал бы поиски Тимохи и Герасима. Продолжил бы розыски князя и конюха. Поди у Митрофана родня имеется: родители, братья, сестры, зазноба, невеста. А ведь с ними так никто и не перемолвился.