Читать онлайн Вирник бесплатно
Глава 1. Долгая зимняя ночь
На улице мело так, что сквозь темное заледеневшее стекло маршрутного такси было просто невозможно что-либо разглядеть. Всю дорогу домой я нещадно клевала носом, из последних сил борясь со сном и воюя с всесильным Морфеем буквально за каждую крупицу ясного сознания. В этот раз на работе выдалась нелегкая смена и я, вот уже почти сутки находилась на ногах, буквально не приседая. «Нужно держаться, нужно держаться. Не спать, не спать, не спать» – словно мантру повторяла про себя я. Едва не пропустив свою остановку, в последний момент выскочила из маршрутки для того, чтобы тут же увязнуть в снегу по самые щиколотки. Тонкие капроновые колготки и ботинки на низком каблуке плохая защита от зимнего холода. Зато мороз неплохо бодрит.
К концу дня снегопад усилился настолько, что стало невозможно разглядеть ладонь вытянутой руки. Небеса застилали землю девственно чистым пушистым ковром белого снега. Выдохнув облачко пара в свежий морозный воздух, я стремительным шагом направилась вверх по улице к новеньким двадцатипятиэтажным домам, рядом с которыми располагался небольшой торговый центр с продуктовым магазином и аптекой. Холодный ветер пронырливо вился вокруг меня, грозясь проморозить до самых костей. Нужно поспешить. Магазины уже скоро закроются, а мне еще нужно успеть купить что-нибудь вкусненькое для праздничного ужина. Как-никак у нас с мужем сегодня годовщина свадьбы.
***
Их было много. По крайней мере мне так казалось. Не знаю точного количества. Я перестала считать после пятого. Сначала больно было только между ног, но постепенно ощущения стали задевать все больше нервных окончаний, поднимаясь выше и выше. От матки к желудку, груди и диафрагме, и дальше до самого горла. Эта нестерпимая острая боль, словно древний яд, впрыснутый в кровь, заструилась по венам, достигая даже кончиков пальцев рук и ног, и отзываясь в них покалыванием. Я перестала чувствовать собственное тело, будто больше не была ему хозяйкой. Словно какой-то мерзкий червь забрался внутрь и вытеснил меня оттуда. Поэтому очередное лицо, пыхтевшее и обливающееся потом, измазывающее меня своими вонючими вязкими жидкостями, уже воспринималось сознанием как нечто далекое, меня не касающееся. Я словно парила рядом с собственным телом и безучастно наблюдала за тем, что с ним вытворяют руки насильников.
Из всех чувств, дарованных человеку, сейчас отчетливо ощущалась только боль. Ее холодные реки, подхватившие меня бурным потоком и уносящие куда-то за край сознания, туда где царят вечная пустота и покой. Эта боль была всеобъемлющей, абсолютной. Такой, которая отбирает разум, сводя человека с ума. Совершенно неожиданно мне вдруг пришло на ум, что когда-то давно, еще во времена своей учебы в медицинской академии, я читала книгу одного известного военного хирурга. Он работал в полевом госпитале во время военных действий и успел повидать там немало такого, что иному врачу не привидится и за всю жизнь.
Так вот, в своей книге он описал несколько загадочных случаев, в которых пациенты, получившие серьезные ранения, но по всем прогнозам должны были выжить, вдруг умирали прямо на операционном столе после простого обезболивающего укола. В своих исследованиях врач пришел к выводу, что каждый человек имеет не только свой болевой порог, но и свой болевой предел. И у каждого человека он разный. У кого-то общее количество переносимого воздействия на центральную нервную систему выше, у кого-то значительно ниже. И в каждом болевом пределе есть своя уникальная граница, так называемая «точка невозврата». Это тот рубеж раздражения нервной системы, пересекая который, человек погибает. И для нескольких солдат, крепких молодых мужчин после перенесенных ранений разной степени тяжести, мизерная боль от укола медицинской иглой, оказалась той последней каплей, переполнившей чашу возможностей организма, и отправившей их на тот свет.
Это воспоминание, всплывшее из ниоткуда и вихрем пронесшееся в голове, вселило в меня надежду. Я стала ожидать наступления собственной «точки невозврата», которая должна была наконец-то прервать мои мучения. Я все ждала и ждала, а она все не приходила и не приходила. Мой организм оказался на редкость выносливым. Правда сейчас меня это обстоятельство абсолютно не радовало.
И вдруг все прекратилось.
Вот так.
Внезапно.
Последнее тело, блаженно хрюкая скатилось с меня, давая возможность вдохнуть полной грудью. Этот вдох отозвался новой порцией боли в районе груди, когда кислород обжег изнутри мои несчастные сдавленные легкие. Через мгновение в нос ударил густой смрадный запах потного немытого тела и дешевых сигарет. Я приоткрыла мокрые от слез глаза, но перед ними все плыло. Яркие разноцветные пятна кружились калейдоскопом вызывая очередной приступ головокружения и тошноты. Единственное, что мне удалось разобрать в этой мешанине теней и силуэтов, это неясные мужские фигуры на фоне темных стен. Попытка повернуть голову была встречена такой дикой болью, что из глаз снова полились соленые ручьи.
– Смотри-ка, еще живая! Я думал она сдохла под тобой! Ты же жирный как кабан! – послышалось чье-то противное ржание где-то сверху.
– Надо добить, – задумчиво ответил второй голос, его владелец оказался слегка сипловат, как будто недавно перенес простуду.
– Ща перекурим, потом по второму разику и вальнем, – предложил некто третий.
Вздрогнув от этих слов, я собрала остатки своих мизерных сил и слегка перекатилась на бок. Вопреки всему пережитому, мне почему-то хотелось жить. Отчаянно хотелось выжить. Хотелось попросить моих мучителей оставить меня в покое. Заверить, что никому ничего не расскажу. В тот момент я готова была встать перед ними на колени и умолять оставить меня в живых. Вот только сил на это не было. Даже, чтобы пошевелить языком, требовалось приложить много усилий, которые утекали из меня как вода сквозь пальцы.
Я уже была почти мертва, когда после второго круга истязаний, чьи-то сильные руки подняли меня вверх и куда-то понесли. Прочь из той страшной комнаты, наполненной демонами и нестерпимой болью. Прочь от того ужаса и терзаний. Туда, где было морозно и свежо. Где легко дышалось полной грудью. Где было не больно.
Темное ночное небо затянули грозовые тучи, которые скрывали от посторонних глаз миллиарды сияющих звезд. Воспоминания рваными клочьями роились в моей памяти. Помню тихую черную ночь за окном, темную прокуренную комнату с грязным вонючим матрасом на полу. И глаза… Небесно-голубые глаза, которые смотрели мне прямо в душу, тепло и ласково улыбаясь. Такие ясные и такие завораживающие. Прекрасные глаза человека, чьи сильные теплые руки через несколько мгновений выкинули меня в окно.
Мой полет был долгим и красивым. Широко раскинутые в стороны руки, словно крылья диковинной птицы. Казалось, стоит лишь взмахнуть ими и взмою вверх. Улечу далеко-далеко. Туда, где нет боли и нет памяти.
Первые капли ледяного дождя тяжело упали на землю. Они очищали мое тело, одиноко лежащее на пушистой снежной перине под окнами домов. Смывали липкие грязные следы чудовищ, растерзавших его. Земля баюкала меня в своих материнских объятиях, пока небо оплакивало безвинно загубленную душу своего ребенка.
На следующее утро во всех новостях города крутили сюжет, о молодой женщине, которую жестоко изнасиловали и выкинули из окна двадцать пятого этажа одного из домов в новом «Квартале звезд». Кто-то из горожан ее жалел, кто-то искренне оплакивал, кто-то осуждал говоря, что она была виновата сама.
Меня звали Мира и мне было тридцать лет, когда я умерла.
Глава 2. Бар «Партиториум»
Все выглядело очень странно. Вроде бы знакомое и в то же время чужое. Тот же город, те же знакомые витиеватые улицы, но все равно как-то по-другому. Это сложно объяснить вот так сходу. Словно смотришь на мир сквозь толщу прозрачной воды. Предметы вроде бы те же, но свет преломляется по-другому и очертания постоянно плывут. Окружающие пейзажи будто подернуты серой дымкой. Оставляют взгляду возможность довольствоваться лишь слабыми очертаниями, размытыми темными силуэтами где-то вдали. И ни одного намека на других людей поблизости. Улица разом утонула в абсолютной тишине и тумане.
Почему-то мне вспомнился длинный темный тоннель с ярким светом внутри, к которому необходимо стремиться. Где же он? Куда нужно идти?
Я осмотрелась. Ничего хотя бы отдаленно его напоминающего рядом не было. Ни коридоров, ни тоннелей, даже канализационных дыр нигде рядом не наблюдалось. Только в отдалении виднелось странное одиноко стоящее здание. Высокое, не менее тридцати этажей, полностью облицованное темными панорамными окнами, оно выделялось на фоне остального серого пейзажа, привлекая внимание, и словно бы говоря, что кроме него больше вариантов нет. Немного покрутившись на месте, я все-таки решилась и подошла.
В черных глянцевых стеклах огромных входных дверей отразилась моя растерянная фигура. Стоило подойти поближе, как створки сами разъехались в разные стороны приглашая меня войти.
Внутри было так же пустынно и безлюдно, как и на улице. Ничто не нарушало этой абсолютной тишины. Круглый холл, отделанный темным и светлым мрамором, с огромными старинными стрелочными часами напротив входа. Справа вытянулась пустая стойка регистрации с черной каменной столешницей, слева золоченые двери лифта. Обстановка очень напоминала вестибюль роскошного пятизвездочного отеля. Только администратора и портье нигде не было видно.
Ведомая странным болезненным любопытством, я подошла к стойке и осторожно нажала на кнопку звонка. Раздалась громкая мелодичная трель. Однако на звук никто не явился. Я попробовала еще раз – и снова ничего. Едва только успела развернуться, чтобы покинуть это странное здание, как по холлу разнесся женский механический голос из динамика:
– Мирослава Лира, вам назначено на тринадцать ноль-ноль, этаж номер семь. Повторяю. Мирослава Лира, вам назначено на тринадцать ноль-ноль, этаж номер семь.
Как только голос в динамике замолк, тут же распахнулись двери лифта, приглашая меня войти. Не знаю почему, но я покорилась этому молчаливому призыву и поспешила войти, кинув напоследок взгляд на часы. Было без десяти час.
Впоследствии я очень часто вспоминала этот момент, раз за разом прокручивая в голове и пытаясь понять, почему же все-таки послушалась и вошла. Любопытство? Надежда? Неизбежность? Наверное, всего понемногу. Но знай я тогда, к чему это меня приведет, стала бы слушать неизвестный мне голос? Вряд ли. Иногда, неизвестность – это лучшее, что может подарить тебе судьба. Впрочем, на тот момент я была очень далека от своих теперешних взглядов, а потому бесстрашно вошла в лифт и нажала кнопку с цифрой семь.
Дверцы лифта закрылись за спиной, и он плавно понес меня вверх. Кабина оказалась полностью зеркальной. Составленная из мелкой мозаики, собранной таким образом, что зашедший в кабину отражается в каждом кусочке отдельно. Множество мелких изображений с сотен разных ракурсов. И каждое новое отражение непохоже на предыдущее. Странно было видеть себя со стороны в столь разных обличиях. Как будто невольно подглядываешь за чужой жизнью. Это и смущало, и притягивало одновременно, заставляя забыть о собственной личности. Пока я рассматривала зеркальную мозаику, лифт плавно остановился и его дверцы бесшумно распахнулись.
Выйдя из него, я оказалась в длинном узком коридоре, по бокам которого, вместо стен стояли огромные аквариумы, освещавшие темную дорожку тусклым сине-голубым светом. Ни рыб, ни водорослей, ни кораллов в них не было. Только медузы разных форм и размеров медленно проплывали вдоль стекла, изредка мерцая люминесцентными искрами. Их было просто огромное количество. Они свободно дрейфовали вдоль стеклянных стен, давая возможность спокойно рассмотреть себя до мельчайших подробностей. От этой полутьмы и неторопливого движения складывалось ощущение, что мы находимся где-то на морском дне Марианской впадины.
Я шла медленно, не торопясь, с интересом разглядывая этих морских тварей, умудрившихся пережить миллионы лет эволюции, оставшись практически в первозданном виде. Среди десятков, а может быть и сотен, разных экземпляров была одна особенно интересная. Небольшая, ярко-розового цвета, с красивой фиолетовой юбочкой и длинными узкими щупальцами. Она плыла по коридору в одном темпе со мной, не обгоняя и не отставая. Давая рассмотреть себя в деталях и вдоволь полюбоваться своей необычной красотой.
Увлеченная разглядыванием медузы, я и не заметила, как коридор закончился, и я вдруг оказалась на пороге небольшого зала.
Аквариумы коридора плавными поворотами расходились влево и вправо от порога, превращая одну сторону помещения в сплошь стеклянную. Прямо напротив входа расположилась длинная пустая барная стойка, отделанная глянцевым черным мрамором. По бокам от нее, словно огромные подпорки, возвышались две большие прозрачные колонны, подсвеченные неоновыми прожекторами, в которых бурно пузырилась разбавляемая воздухом вода. Над стойкой красиво переливалась сине-зеленым спектром зеркально-неоновая вывеска с надписью «Партиториум». Я так и стояла, в нерешительности переминаясь с ноги на ногу и с интересом рассматривая всю эту необыкновенную обстановку.
– Вы как раз вовремя, – разлившийся по комнате приятный баритон заставил меня слегка вздрогнуть от неожиданности.
Я подняла глаза и увидела, что в баре появился мужчина. Высокий худощавый с длинными пепельными волосами, свободно спускающимися с узких плеч. Он повернул голову и посмотрел прямо на меня. Даже стоя на самом краю зала, сквозь десяток метров, разделяющих нас, я почувствовала, как обжег меня его ледяной взгляд. Острый, слегка длинноватый для его лица нос, резко очерченные бледные губы, высокие скулы и треугольный выступающий подбородок. Он не был красивым или хотя бы привлекательным. И все-таки в этих резких чертах лица было нечто такое, что заставляло меня смотреть на него еще и еще.
– Прошу, присаживайтесь, – мужчина указал на один из высоких стульев у стойки.
Движения его рук были плавными и неторопливыми, а голос мягким, но вместе с тем требовательным. Шестым чувством я отчетливо ощутила, что лучше внять этому приглашению, ибо последствия непослушания не заставят себя долго ждать. Молча кивнув, я тихонько опустилась на предложенный стул.
Мужчина тут же внимательно меня осмотрел. Холодный ледяной оттенок его бледно-голубых, почти бесцветных глаз пронизывал не хуже острого клинка. Под этим пристальным взглядом мне стало болезненно неуютно, словно меня обливают ледяной водой на тридцатиградусном морозе. Мысленно желая провалиться сквозь землю, я нервно заерзала на стуле, не зная куда себя деть. Обратив наконец внимание на мое видимое беспокойство, странный мужчина моргнул, а затем отвернулся.
Одну за другой доставая с полок бутылки разных цветов форм и содержания, он молча принялся что-то готовить, при этом ловко жонглируя инвентарем. Через минуту бармен протянул мне хайболл1 с напитком, украшенный долькой лайма.
– Добро пожаловать в «Партиториум»2, – произнес незнакомец.
Я приняла бокал с этим странным «welcome drink»3и аккуратно принюхалась. В нос тут же ударил знакомый приятный запах можжевеловых ягод. Слегка пригубив, сразу же узнала свой любимый джин-тоник. Хоть этот коктейль и принято считать одним из самых простых в приготовлении, на самом деле его очень легко испортить и мало кому удается приготовить его правильно. Некачественный джин, не тот тоник, погрешности в пропорциях, и многие забывают о соке лайма, в лучшем случае малодушно заменяя его соком обыкновенного лимона. Но не сейчас. Именно этот коктейль оказался идеален. Прохладной приятной терпкостью оседая на языке, он глоток за глотком снимал внутреннее напряжение и расслаблял сведенные нервной судорогой мышцы.
Пока я неторопливо потягивала свой напиток, странный бармен не стал надоедать мне своим присутствием, отойдя в дальний угол и методично протирая и без того начищенные до блеска бутылки на длинных узких полках. Однако, как только мой бокал наполовину опустел, и я уже достаточно расслабилась, словно почувствовав перемену в моем настроении, мужчина плавно подошел и встал напротив меня.
– Мисс Лира, – обратился он, привлекая мое внимание. – Скажите, что вы помните о вчерашнем дне?
Удивленная этим странным вопросом, я уставилась в его холодные глаза и застыла. Мириады тонких ледяных игл тотчас же пронзили мое тело насквозь. В отражении его бесцветных зрачков я вдруг увидела тот кошмар, что произошел ночью, словно меня заставили заново пережить агонию собственной кончины. В ужасе отпрянув от бармена, что есть мочи закричала:
– Я мертва! Мертва!
Глава 3. Референдарий
Мой крик громким эхом прокатился по пустому темному залу. И в этом звуке слышались бесконечное отчаяние и безысходность. Как человек, который в одно мгновение лишился всего на свете и стоит посреди дороги, растерянный и непонимающий как ему дальше быть. Охваченная безотчетным ужасом и непонятной тревогой, я заметалась вдоль стеклянных стен, отчаянно желая найти выход и поскорее убраться отсюда. Домой, домой, домой. Спрятаться в квартире под одеялом, словно улитка в ракушке и никогда не вылезать. Тогда боль обязательно пройдет и весь этот кошмар исчезнет.
Но спасительный коридор вдруг непостижимым образом исчез, оставляя меня в ловушке. Загнанной в угол пленницей этого странного места и его жуткого хозяина. Вдруг ужасное гнетущее чувство безвыходности охватило меня и я, ничего не понимая, устало опустилась на пол прямо посреди комнаты и обхватила руками колени. Инстинктивная поза эмбриона, которую безотчетно принимают все люди в тяжелые моменты. Генетическая память напоминает нам о том, что самое спокойное и безопасное место на земле для всех без исключения – это материнская утроба. Никогда мы не бываем более защищены, чем находясь под сердцем у родной матери. Однако из моих мыслей меня беспощадно вырвал ледяной безучастный голос бармена.
– Мисс Лира, будьте так любезны, вернитесь и допейте свой напиток, – прозвучал его вежливый приказ.
Я встала и обреченно поплелась обратно к стойке. Схватив полупустой стакан и залпом допив содержимое, с вызовом уставилась на бармена.
– Довольны? – злобно пропыхтела я.
– Благодарю, – невозмутимо ответил тот, не обращая внимание на мое перекошенное лицо.
– Где я? Что это за место? И кто вы, черт возьми, такой? – мои слова оказались пропитаны злобой и сочились ядом от болезненного осознания собственного бессилия.
Бармен проигнорировал все мои вопросы и спокойным тоном повторил свой:
– Мисс Лира, что вы помните о вчерашнем дне?
Я сжалась в комок, пытаясь абстрагироваться от чудовищных воспоминаний и злостно выплюнула:
– Все! Абсолютно все! Какие-то больные на голову ублюдки толпой издевались надо мной, пропуская по кругу как сигарету несколько раз! А когда наигрались, просто выбросили из окна! Как ненужную бесполезную вещь! Как мусор, черт возьми, как вонючий мусор!
Я ожидала шока, ужаса, страха, может быть даже брезгливости. Словом, хоть какой-то реакции, но странный незнакомец остался совершенно равнодушен к моим словам.
– А до этого? Вы помните, что было до этого? – безучастным голосом спросил он.
– Я… – раскрыв было рот, чтобы издевательским голосом подтвердить, что прекрасно помню, вдруг осеклась и нахмурилась.
События последних часов моей не в пример короткой жизни отпечатались в памяти ярко, красочно и во всех подробностях, но то, что было до них… Как будто корова языком из головы слизала. Силясь вспомнить хотя бы что-нибудь, поморщилась.
– Странно, но… ничего не помню, – тихо пробормотала я, скорее сама себе, чем кому-то еще.
– Iniustus, – размеренно произнес бармен, словно это все объясняло.
– Что, простите? – сбитая с толку собственным состоянием, я не была уверена, что правильно его расслышала.
Однако, он не стал повторять и просто отвернулся, продолжая невозмутимо протирать полки с бутылками.
«Ну, раз ты игнорируешь все мои вопросы…», – ворчливо пробубнила я про себя, а вслух громко попросила:
– Бармен, повторите, пожалуйста, – и демонстративно стукнула пустым бокалом по столешнице для пущего эффекта.
Мужчина мгновенно развернулся и окинув меня ледяным взглядом, молча принялся смешивать новый коктейль. Перед тем как поставить передо мной новый напиток, он мягко произнес:
– Я не игнорирую вас, просто не люблю повторять дважды.
И оторвав от ошеломленной меня свой пронзительный взгляд, повернулся и посмотрел куда-то мне за спину. Повинуясь стадному инстинкту, я обернулась и проследила за направлением его взгляда. По вновь появившемуся из ниоткуда коридору семенил маленький щуплый старичок в твидовом пиджаке смешного горчичного цвета, широкополой коричневой фетровой шляпе, черных брюках с наглаженными стрелками и с изрядно поношенным портфелем в руках.
– Приветствую вас, господа! – весело произнес он и учтиво снял шляпу, обнажив седую голову.
– Вы опоздали, – отозвался бармен, принимаясь за приготовление нового напитка. Его голос звучал ровно, но мне почудился в нем еле заметный упрек.
– Прошу прощения великодушно, – смущенно залепетал старик. – Моя жена никак не хотела меня отпускать и все пыталась завести остановившееся сердце.
Он сказал это без тени страха или волнения, скорее просто как данность. Словно речь шла о некстати образовавшейся пробке, задержавшей его по пути на важную встречу. Бармен равнодушно кивнул, принимая такое оправдание и произнес:
– Присаживайтесь.
Подойдя к стойке, приземистый мужичок ловко вскарабкался на высокий стул слева от меня и, прижимая одной рукой портфель к себе, протянул мне руку:
– Яким.
– Мира, – доброжелательно пожав протянутую руку, представилась я.
– Добро пожаловать в «Партиториум», – раздался голос бармена и перед стариком возникла белая фарфоровая чашка крепкого зеленого чая с молоком.
– Благодарю, – отозвался гость и с наслаждением отхлебнул. – Какой чудесный чай. Жасминовый.
Окинув его взглядом и убедившись, что приготовленный напиток пришелся гостю по душе, бармен бесстрастно спросил:
– Что вы помните о вчерашнем дне?
Яким на секунду задумался, а потом уверенно произнес:
– Я был дома, как всегда, лежал в кровати после недавно перенесенного инфаркта. Моя жена Цинна ухаживала за мной, поила таким же жасминовым чаем. Однако к вечеру мне внезапно стало хуже и сердце остановилось.
– А до этого события? – ровный голос выдавал абсолютную незаинтересованность спрашивающего в ответе.
Старик на минуту замер, а потом поспешно пояснил:
– Моя внучка, Делечка, серьезно заболела. Я так переживал за крошку, что сильно перенервничал. Вот старое сердце и не выдержало.
Яким так расчувствовался от этих воспоминаний, что даже украдкой стер подушечкой большого пальца непрошеные слезы в уголках своих выцветших глаз.
Бармен в очередной раз равнодушно кивнул и произнес:
– Вы оба находитесь в «Партиториуме» – месте, где души подвергаются последнему великому суду. Меня зовут Дариус, и сегодня я буду вашим судьей. От итога приговора будет зависеть куда в последствии попадет ваша душа, в прохладные зеленые сады эдема или огненные пустоты инферно. Оттуда обратной дороги для вас уже не будет.
Дариус сделал небольшую паузу, давая нам возможность осмыслить услышанное, а затем спросил:
– Вы готовы?
Мы с Якимом стушевались, но тем не менее робко кивнули.
– В таком случае, начнем, – произнес бармен и вытащил из-под стойки колоду игральных карт.
Глава 4. Что наша жизнь? Игра!
Не успев переварить мысль о предстоящем суде, я вытаращенными глазами уставилась на Дариуса. Он же, между тем, невозмутимо прошел в центр зала и остановился у непонятно откуда взявшегося небольшого покерного стола, обтянутого мягким зеленым бархатом. Проведя немного времени в этом, с позволения сказать баре, я заметила, что вся здешняя обстановка подчинена этому странному бармену. Казалось, что стоит ему только захотеть и все многочисленные бутылки и бокалы пустятся в дикий пляс. Но еще более странным и тревожащим было осознание, что его влияние распространяется и на нас с Якимом.
– Прошу, – указал он нам на два табурета у стола, а сам занял место дилера во главе.
Мы послушно заняли указанные кресла.
– А на что играем? На деньги? – оживился Яким.
– Если пожелаете, – невозмутимо отозвался крупье, распаковывая и тасуя новую пластиковую колоду.
– Но у меня нет денег, – сконфужено возразила я. – К тому же, я плохо играю.
Не обратив на мои слова ровным счетом никакого внимания, Дариус молча достал откуда-то из-под стола две одинаковые стопки красных фишек и раздал нам с Якимом.
– Это ваш банк, – пояснил он и стал терпеливо разъяснять мне правила игры. – Крупье раздает вам по пять карт, ваша задача собрать комбинацию сильнее чем у вашего соперника. Если получилось – вы выиграли.
– На словах все выглядит довольно просто, – нахмурилась я, разглядывая розданные карты. – Но как я пойму, что собирать?
– Карты должны идти по порядку, – сухо ответил крупье.
– Не волнуйтесь, Мира, я буду вам подсказывать, – участливо похлопал меня по плечу старичок Яким и слегка заерзал на своем стуле. – Мы ведь можем сыграть несколько пробных сетов, пока девочка освоится?
– Разумеется, – безэмоционально отозвался Дариус.
И мы начали игру. Сначала у меня получалось откровенно плохо, но постепенно я вошла во вкус и с каждым новым сетом получалось все лучше, что нравилось мне все больше. У меня при себе не было наручных часов, а в баре не висело настенных, но по моим внутренним ощущениям успело пройти несколько часов, прежде чем Дариус объявил, что игра окончена.
– Достаточно, – произнес бармен после очередного сыгранного сета и собрал наши фишки. Точнее уже Якима, потому что я, к сожалению, имела неосторожность проиграть ему почти весь свой банк.
– Не расстраивайся, дочка, с кем не бывает, – начал было утешать меня старик.
– Господин Манн, ваше время вышло, вы осуждены, – спокойно перебил его Дариус.
От этих бесстрастных слов старик нервно дернулся и вытер рукавом пиджака внезапно выступивший на лбу холодный липкий пот.
– И-и-и… куда мне? – робко спросил он бармена, не поднимая глаз.
– Прошу, – ответил тот и указал рукой на лифт в коридоре.
Господин Манн послушно кивнул и нетвердой шаркающей походкой посеменил в указанную барменом сторону. Стоило ему приблизиться к кабинке, как двери лифта в мгновение ока приветственно открылись, радушно принимая испуганного гостя.
– Все будет хорошо, Яким! – зачем-то крикнула ему я и на прощание помахала рукой.
Старец поднял на меня испуганный затравленный взгляд и успел лишь слегка приподнять свою вытертую временем шляпу в немом прощании, прежде чем створки закрылись, навсегда отрезая его от этого места. Почти бесшумно лифт умчался прочь, унося с собой душу старика и лишь отдаленный звон спустя несколько секунд, возвестил, что они достигли конечного пункта назначения.
– И куда он? – полушепотом спросила я, заметив, что никаких опознавательных кнопок или лампочек рядом не было.
Дариус в ответ лишь молча указал на колонны возле бара, вода в которых внезапно превратилась в кипящую раскаленную магму, грозящую вот-вот расплавить стекло в прозрачный сироп и вылиться наружу. Мне даже почудилось, будто воздух в комнате стал ощутимо горячее и в лицо пыхнуло душным жаром. Однако через несколько мгновений все прошло. Колонны вспыхнули белым светом и в них вновь забурлила прозрачная родниковая вода. Я невольно поежилась опасаясь, что она вновь превратиться в лаву.
– Он на месте, – толи мне, толи самому себе пробубнил Дариус и вернулся за стойку.
– Теперь моя очередь? – с замиранием сердца спросила я.
Едва взглянув в мою сторону, бармен жестом указал на высокий стул возле бара:
– Iniustus, пока здесь.
Я раздраженно закатила глаза, можно подумать, что у него слова платные. Послушно усевшись обратно за стойку, принялась цедить очередную порцию коктейля. Потом еще один. И еще.
Возле меня собралась уже небольшая армия пустых стаканов, а вокруг ничего не происходило. Неизвестность и томительное ожидание медленно, но верно сводили с ума. Себе самой я казалась мухой, увязшей в сиропе – чем больше бултыхаешься, тем вернее пойдешь ко дну. Но медленно тонуть, сложив лапки и ничего не предпринимая, оказалось для меня еще более невыносимо.
– Мы второго пришествия ждем или что? – раздраженно пробубнила я в спину то и дело мельтешащему вдоль полок Дариусу.
От внезапного звука моего голоса, разрезавшего благоговейную тишину, тот резко повернулся и уставился на меня. В бесцветных глазах мелькнуло изумление. Впрочем, эта эмоция была мимолетной, я могла и перепутать.
– Ждем Референа, – выдавил он и снова отвернулся к своим бутылкам.
– А Референ – это? – ответ из бармена мне приходилось вытягивать чуть ли не клещами.
– Референ – это я, – внезапно послышался низкий голос сзади.
Я обернулась. В зал твердой солдатской походкой быстро вошел высокий черноволосый мужчина, одетый в белоснежный китель с высоким воротником-стойкой. Его большие ладони с длинными пальцами были затянуты в белоснежные хлопковые перчатки, а широкие плечи венчали золотые эполеты с длинной бахромой.
– Что у тебя, Дариус? – низким грудным голосом обратился он к бармену, полностью игнорируя приветствие и мое присутствие.
– Iniustus, – повторил свое магическое слово блондин и кивнул в мою сторону.
Брюнет перевел взгляд на меня, словно бы только что заметил и принялся с интересом рассматривать, как необычный редкий экспонат.
– Как тебя зовут, дитя? – наконец обратился он ко мне.
– Мира, – мой голос прозвучал тихо и как-то не уверенно, хотелось добавить, что в свои тридцать с гаком я уже давно не «дитя», но чутье подсказывало, что с этим мужчиной лучше не упражняться в остроумии.
– Подойди, Мира, и загляни мне в глаза, – повелительно отдал приказ Референ.
Я как в трансе слезла со стула и послушно сделала несколько шагов в его сторону. Остановившись на приличном расстоянии, вскинула голову и уставилась в черные глаза, но тут же в испуге отскочила. Этот пронзительный взгляд обжигал, словно из зрачков на меня таращилась сама бездна. Кажется, что даже физически ощущалось прикосновение огня к коже.
– Может быть не надо? – пролепетала я, отступая назад к барной стойке.
Не было ни малейшей надежды на то, что Дариус вступится и защитит меня, но это лихо хотя бы было мне уже знакомо. А в критические моменты опасности человек всегда ищет спасения в том, что хорошо знает. И сейчас я неосознанно искала защиты у этого странного бармена.
Референ щелкнул пальцами, и я послушно остановилась как вкопанная. Ноги и руки разом вдруг совершенно перестали слушаться. Открыла было рот и в испуге попыталась позвать на помощь, но из меня не вылетело ни звука.
– Смотри! – грозно приказал брюнет и не моргая уставился на меня.
Моя голова механически поднялась вверх, а взгляд мимо воли метнулся к нему. По телу тут же прокатилась волна немыслимой боли, словно кожу наживо прижигали каленым железом. Я уставилась в два черных бездонных зрачка. Несколько долгих минут, показавшихся мне вечностью, он вглядывался в мои глаза, словно пытался что-то там отыскать. Но, видимо, ничего не нашел, потому что спустя какое-то время оторвал взгляд и задумчиво произнес:
– Действительно iniustus, – затем развернулся и пошел к бару.
Как только Референ перестал на меня смотреть, ко мне сразу же вернулась способность двигаться, и я со всех ног устремилась за ним. Но каждый раз, открывая рот в попытке заговорить, лишь молча шевелила губами. Дариус лишь мельком взглянув на меня, кивнул на дальнюю стену, и я поплелась туда, как верный старый пес на свою лежанку. Тихонько забившись в уголок, села наблюдать за происходящим.
– Как давно? – без предисловий спросил Референ, усаживаясь на стул.
– Вчера ночью, – точно так же ответил Дариус и подал ему стакан с янтарной жидкостью.
– Почему не сразу? – нахмурился брюнет, принимая напиток.
– Был гость, – пожал плечами бармен.
Референ пригубил и удовлетворенно кивнул.
– Рано или поздно они вернутся, и она станет damnatus, – продолжил он. – А до этого момента, пусть побудет у тебя.
Дариус бросил хмурый взгляд в мою сторону и что-то тихо зашептал, мотая при этом головой. Брюнет в ответ на это лишь слегка улыбался и кивал.
– Тогда шоушилин5, – в итоге предложил он и вытянул руку.
Бармен недовольно поджал губы, но покорно вытянул свою. Они стали синхронно трясти кулаками, показывая на третий счет какие-то знаки. После третьего круга Дариус закатил глаза, а Референ победно улыбнулся. Махом допив содержимое бокала, он повернулся ко мне и громко сказал:
– Afferentem! Подойди!
И бросив на прощание Дариусу «Удачи!» вышел в коридор.
Глава 5. Неосуждаемая
Я снова, словно пустоголовая кукла, покорно встала и пошла куда меня позвали. Но вовсе не потому, что так захотела сама. Внутри меня притаилось ощущение, будто мною кто-то управляет. Невидимый хозяин дергает за ниточки, а послушная ему марионетка подчиняется. Топ-топ, топ-топ, топ-топ. Остановившись напротив Дариуса, я устало подняла глаза. Сражаться в заведомо проигрышной битве не было ни сил, ни желания.
Все еще не имея собственного голоса, как могла пыталась одним лишь только взглядом выразить ему всю свою измотанность и покорность. Взглянув на меня, бармен тяжело вздохнул и щелкнул пальцами. Невидимые путы, сковывающие мое тело и язык, вмиг исчезли.
– Мгм…хм… – промычала я, с трудом осознавая, что голос тоже вернулся.
– Я говорю – вы внимательно слушаете, – сказал седой блондин и указал на стул.
Послушно кивнув, уселась на стул и приготовилась внимать всеми своими фибрами души.
– Место, в котором вы сейчас находитесь имеет множество названий. Чистилище, вальхалла, аменти, дуат – у каждой религии свой вариант, можете выбрать тот, который вам нравится. Мы же, обитающие здесь постоянно, зовем его «пургаторий». Но каким бы словом вы ни пользовались, суть этого места всегда останется неизменной. Это обитель, где все не упокоенные души подвергаются последнему суду. На каждом этаже здесь расположен отдельный судебный зал, которым управляет свой «референдариус6». Он же проводит последний суд над заблудшей душой. В «Партиториуме» – это я. Каждому судье полагается помощник – «афферентем7», скорбный ангел, который собирает умершие души на земле и приводит сюда на последний суд. Каждая не упокоенная душа после свершения правосудия отправляется либо в эдем, либо в инферно. Решение выносится судьей в зависимости от воспоминаний осужденного о прожитой на земле жизни. Но иногда бывают случаи, когда явившегося невозможно подвергнуть суду, ибо его память, в силу каких-то обстоятельств, tabula rasa – чистая доска, слишком искажена для отражения истины. Такие души называются «инъюстус» – неосуждамые. Они остаются в пургатории до тех пор, пока не изменят свой статус на «дамнатус»8, тех, кого можно судить, – терпеливо объяснил он.
– Вы с тем человеком, Референом, называли меня «инъюстус», значит я тоже неосуждаемая? – удивленно спросила я.
– Да, – кивнул бармен, подтверждая мои слова. – Твоя память обрывочна, и этих клочков воспоминаний недостаточно, чтобы тебя осудить.
– И что же теперь делать? – почему-то я почувствовала себя ущербной.
– Ты останешься здесь, станешь моим афферентемом, скорбным ангелом, – ответ прозвучал как раскат грома, заставляющий разверзнуться хляби небесные.
Или это была всего лишь игра моего воображения.
– Навсегда? – мой голос еле слышно прошелестел в этой гробовой тишине. Куда-то разом делся весь воздух из легких, и я почувствовала себя той вороной из басни9, у которой в зобу дыханье сперло.
– Нет, – уверенно покачал головой Дариус. – Ровно до того момента, как восстановится память, либо будет заслужено всепрощение.
– Всепрощение? – заинтересованно переспросила я.
– В случаях, когда судьба неосуждаемого неоднозначна, ему поручается определенная работа, а после ее надлежащего исполнения даруется всепрощение и место в садах эдема.
– Звучит неплохо, – мой дух немного воспрял.
– Не обольщайтесь. Его не так-то просто заслужить, – пожал плечами бармен, безжалостно круша хрупкие ростки моей надежды. – Работа на пургаторий никогда не бывает легкой.
– А можно отказаться? – не то, чтобы я действительно рассматривала эту возможность всерьез, но для принятия взвешенного решения, привыкла исследовать все имеющиеся варианты.
– Можно, – согласно кивнул он и указал на аквариум. – В этом случае душа обречена скитаться по пургаторию, пока не превратиться в медузу – существо, лишенное разума, и чувств.
Вспомнив красивый розовый экземпляр оной, который увидела по приходу сюда, я внутренне поежилась. Неужели она тоже когда-то была таким же человеком как я? Вечно бороздить безжизненный аквариум с другими такими же неприкаянными поселенцами – участь самая незавидная, не о ней я мечтала.
– И через какое время это происходит? – спросила я из чистого любопытства.
– Лет через пятьсот, плюс-минус столетие – безразлично ответил Дариус.
– Что ж, я готова быть вашим помощником, – решение пришло ко мне само собой, поскольку выбора у меня как такового и не было. – Говорите, что я должна делать.
До этого момента бармен не поднимал на меня глаз, всецело поглощенный таким увлекательным занятием, как перемывание бокалов. Однако стоило мне сказать, что согласна, на меня наконец-то обратили внимание. Я снова ощутила, как обжигает душу взгляд его холодных серых глаз и невольно опустила свои глаза в пол.
– Для начала следует переодеться, – услышала ровный голос над ухом.
Только после этого неожиданного замечания я обратила внимание на свою одежду, коей к моему дичайшему ужасу практически не оказалось. Рваная грязная тряпочка, ошметками висевшая на бедрах, при жизни служившая платьем, теперь таковым точно не являлась. Кроме фактического отсутствия нормального белья я заметила еще и огромное количество гематом и маленьких болезненных красных пятен на теле. «Следы от ожогов, об меня тушили сигареты», – всплыло болезненное воспоминание в мозгу.
Испытывая невероятный стыд, я сделала запоздалую попытку прикрыться, но Дариус только покачал головой.
– Души попадают сюда в том виде, в котором их застала кончина. В этом нет ничего постыдного. Все служащие пургатория беспристрастны и не обращают внимания на такие мелочи, – спокойно пояснил он.
– А как же Яким? Он-то пристрастен, – возразила я, испытывая запоздалое чувство неловкости.
– Поверьте, для него внешний вид был абсолютно не важен, его интересовало совсем другое – загадочно ответил Дариус и выйдя из-за стойки направился к лифту. – Идемте со мной.
Я послушно засеменила следом. Мой немногословный провожатый шел быстрым уверенным шагом, ни на что не отвлекаясь и не оборачиваясь. Обычно так ходят лидеры, привыкшие руководить люди, абсолютно уверенные, что остальные последуют за ними беспрекословно.
Мы поднялись по узкой безликой лестнице молочного цвета вверх на один этаж и вышли в небольшой коридор. Здесь уже не было аквариумов или чего-то необычного, что могло бы поразить человеческое воображение. Простой, по-своему уютный коридор, с темно-бордовой дорожкой на полу, со стенами украшенными репродукциями известных художников. Некоторые из представленных здесь шедевров оказались мне знакомы. Пройдя немного дальше по коридору, мы остановились как раз возле одной из картин, изображавшей мужские натруженные кисти рук, увитые вязью вздувшихся вен, покорно сложенные в молитве.
– Альбрехт Дюрер, «Руки молящегося», – безошибочно определила я.
Услышав мой голос, Дариус обернулся и посмотрел на меня с изумлением и, как мне показалось, некоторой долей уважения.
– Видела подлинник в Вене. Картина, как и ее история, поразили меня до глубины души, – почему-то почувствовала внутреннюю необходимость объясниться. – Наверное, потому что жертвенность очень редко встречается среди людей в наше время.
Бармен согласно кивнул и нажал пальцами на одну из изображенных ладоней. Раздался тихий щелчок и позади нас медленно открылась дверь.
– Ваше временное пристанище, – сообщил мужчина, указывая рукой на комнату, но не переступая порог. – Все необходимое найдется внутри. У вас есть время, чтобы освоится и привести себя в порядок если нужно. Как только почувствуете что готовы, спускайтесь обратно в «Партиториум» и я объясню подробнее в чем будет заключаться ваша работа. Отдыхайте.
После этих слов мужчина развернулся, чтобы уйти, но терзаемая догадкой, я не могла позволить ему просто так ретироваться.
– Дариус, – он нехотя обернулся на мой окрик. – Скажите, а что вы делали с Референом там, за стойкой?
Мужчина громко вздохнул и едва заметно скривился, демонстрируя, что этот вопрос ему неприятен.
– Играли на то, где поселится ваша душа. К сожалению, я проиграл, – ледяным тоном ответил блондин и, развернувшись, вышел вон.
Глава 6. Афферентем – ученик судьи
Оставшись в коридоре совершенно одна, я еще долго не могла решиться на то, чтобы войти в комнату. Рассматривая и рассматривая полотно художника, подмечая малейшие детали, изучая направления мазков, у меня никак не получалось избавиться от навязчивых мыслей, роившихся в голове. Почему именно эта картина? Почему именно здесь? Почему именно для меня? Терзался ли подобными вопросами Дюрер, создавая свой шедевр? Ведь художник отнял судьбу у своего собственного брата. Возможно, даже более талантливого чем сам Альбрехт. Однако миру не дано было этого узнать. Свои возможности как художника знал лишь только сам загубленный мастер. Интересно, можно ли вообще отнять чей-то путь? Занять чье-либо место? Или же наша судьба на земле предопределена кем-то могущественным заранее, и мы лишь слепо следуем по намеченному им пути?
Неожиданно мне нестерпимо захотелось прикоснуться к картине. Почему-то не покидала уверенность, что именно здесь, в невзрачном коридоре общежития никому не известного доселе бара, а не в Венском изобразительном музее, висит подлинник известного на весь мир шедевра художественного искусства. Я подняла руку и, благоговея, легонько провела пальцами по нарисованным с такой невыразимой любовью и щемящей тоской мужским запястьям. Открытая дверь позади меня тут же с легким хлопком закрылась. Дотронулась снова и после тихого щелчка она вновь отворилась. Более интересного и дорогого комнатного замка мне в своей жизни видеть еще не приходилось. Поколебавшись пару мгновений, я все-таки вошла.
Комната оказалась довольно простой, даже аскетичной. Голые белые стены, пугающие своей пустой безукоризненностью. Узкая кровать в углу, затянутая простым хлопковым серым покрывалом. Небольшой стол у окна, шкаф и маленький комод. Скудно. Хотя, может быть большего нам на самом деле и не нужно. Я уже давно заметила, что все здесь руководствуются принципом «ничего лишнего». Ни в обстановке, ни в общении, ни одной детали, которую можно было бы счесть излишеством. Даже в последнем разговоре с Дариусом, хоть он и выдал несколько предложений подряд, чем поверг в полный шок, меня не покидало ощущение, что он не сказал ни словом больше необходимого.
Подойдя ближе, я с любопытством и настороженностью выглянула в окно. Не знаю, что на самом деле ожидала там увидеть, но пейзаж меня почему-то совершенно не удивил. Все тот же пустынный город, затянутый в неприглядную серую дымку. Ни движения, ни огней. Словно кто-то нажал на паузу посреди черно-белого фильма. «Как постапокалипсис, ей-богу», – невольно пронеслось у меня в голове. Я тут же спохватилась, зачем-то зажала себе рот рукой, хотя и не произносила ничего вслух, и беспокойно заозиралась по сторонам. Кто знает, можно ли здесь позволять себе упоминать ЕГО здесь… Пусть даже и мысленно. Однако, вопреки опасениям, ничего не произошло. Земная твердь не разверзлась под моими ногами и судный день не наступил. Выждав минуту, на всякий случай, я облегченно выдохнула и подошла к шкафу.
Если не считать сменного комплекта постельного белья, безликого серого цвета, как и все вокруг, внутри были пустые полки. Только на одной из вешалок одиноко болталась какая-то одежонка. Сняв с плечиков, я вытащила ее на свет и принялась с интересом рассматривать. Это оказался строгий черный китель из плотной ткани вроде шинели, с воротником-стойкой и длинными развевающимися полами, наподобие монашеской сутаны. Оставив эту странную форму на спинке стула, я прилегла на кровать и позволила себе, наконец, немного расслабиться.
Мысли хаотично проносились в голове, отгоняя сон. Кто я теперь? Как долго пробуду здесь? Что дальше? Зачем это все нужно? Тысячи вопросов и ни одного ответа. Проворочавшись, но так и не уснув, я встала и хотела было выйти, но взгляд упал на лежащий на стуле китель. Наверное, нужно надеть. Зачем-то же его здесь оставили. Стоило только облачиться в эту странную сутану, как стало очевидно – она создана специально для меня. Длинные рукава, высокий воротник и узкие брюки под ее полами прилегали к телу словно влитые, надежно скрывая от посторонних глаз все синяки и ссадины, оставленные мне при жизни. Наглухо застегнув китель, я заплела волосы в тугую черную косу и стянула хвост лоскутом своих старых лохмотьев. Зеркала в комнате не было, но от чего-то я была уверена, что выгляжу именно так, как это необходимо и, глубоко вдохнув, решительно отправилась в «Партиториум».
– Я готова, учите меня, – даже не поздоровавшись, с порога заявила перемывающему бокалы Дариусу.
Тот поднял на меня равнодушный взгляд своих бесцветных глаз и молча указал на стул. Во мне проснулось острое желание огреть его сковородой, чтобы увидеть на этом лишенном мимики лице хотя бы какие-то эмоции.
– Куда вы их деваете? – спросила я, пытаясь заглянуть за барную стойку.
Дариус одарил меня вопросительным взглядом.
– Золотые слитки, – пояснила, усаживаясь на стул. – Говорят, что молчание – это золото. Судя по вам, где-то здесь должно быть Эльдорадо, не иначе.
– Никакого золота тут нет, – процедил бармен.
– Очень жаль, – отозвалась я и уточнила. – А у вас наверняка в школе по сочинениям двойки были?
– Почему? – опешил он, не ожидая такой резкой смены темы разговора.
– Ну, потому что в нем обычно должно быть гораздо больше пары предложений, – беспечно отозвалась я.
После этих слов мне показалось, что на бледном лице судьи стали проступать едва заметные красные пятна.
– Я никогда… – начал было он, но тут же был прерван.
– Всем привет! – донеслось из коридора и в бар вошел юноша.
Невысокого роста, едва ли чуть выше меня самой, в таком же черном кителе, с огненно-рыжей копной беспорядочно торчащих во все стороны волос и задорными веснушками на носу.
– Так вот из-за кого столько шуму, – протянул он, с интересом меня рассматривая.
– Мой афферентем, – без особого энтузиазма подтвердил Дариус, показывая на меня.
– Знаю-знаю, – кивнул рыжий. – О вашей с Фером игре весь пургаторий трещит.
Бармен едва заметно скривился, но ничего на это не ответил.
– Тарон, – представился парнишка, протягивая руку.
– Мира, – ответила я и крепко пожала ее.
– Идем, Мира. Нам пора, – сказал он и потянул меня в сторону выхода.
Я непонимающе уставилась на Дариуса.
– Идите с Тароном, Мира. Сегодня он ваш учитель, – пояснил бармен.
Я повиновалась и вышла вслед за парнем в коридор.
– Скажи-ка, а ты на самом деле ничего не помнишь из своей прежней жизни? – поинтересовался рыжик, с интересом разглядывая меня пока мы ехали в лифте.
– Правда, – обреченно кивнула я. – Ничегошеньки.
– Очень интересно… – задумчиво протянул он и тут же, безо всякой подготовки, выдал мне прямо в лоб. – А как ты умерла, помнишь?
– М-м-м…Меня убили, – я на мгновение замялась и поежилась, не желая снова погружаться в болезненные воспоминания и делиться этим личным переживанием с малознакомым человеком. Или не человеком. Я пока еще смутно понимала, что представляют из себя здешние обитатели.
– Значит мученица, – неожиданно вынес вердикт мужчина и добавил. – Странно, что тебя определили именно на эту работу. Обычно, таким как ты чего попроще дают.
– А что, быть помощником судьи тяжело? – насторожилась я.
– Ну вообще-то, работенка не из приятных, – пожал плечами Тарон, но пускаться в объяснения не стал.
– Почему? – я начала потихоньку сомневаться в правильности своего решения.
– Узнаешь, – загадочно ответил тот.
Когда зеркальная кабина плавно остановилась и двери открылись, мы вышли из лифта и задержались на мгновение в холле возле часов.
– Ну что, готова? – с загадочной улыбкой вопросил Тарон.
Мне хотелось бодро по-пионерски кивнуть, но правда состояла в том, что неизвестность всегда пугает. Даже после смерти. Поэтому, я не стала юлить и выбрала правду.
– Не знаю, – честно призналась ему я.
– В таком случае, считаем, что да, – расхохотался он и достал из кармана какую-то видавшую виды бумажку.
Пробежав по строчкам глазами, он схватил меня за руку и щелкнув пальцами, торжественно произнес:
– Итак, начинаем наш урок!
В то же мгновение мир вокруг меня исказился и «поплыл», преобразовываясь в нечто иное. Через секунду мы оказались где-то в совершенно незнакомом месте, на берегу мелкого грязного ручья возле покошенного полуразвалившегося сарая. Из открытой болтающейся на одной петле двери, раздавались тихие протяжные полные страдания стоны.
– Джахар Огренч, – пояснил Тарон, заходя внутрь первым. – Сорока восьми лет, семьи нет, бездомный. Умирает от ранения ножом в живот. Перед смертью совершил ограбление.
Немного замешкавшись, я неуверенно последовала за учителем. В воздухе сарая висел тяжелый специфический запах крови. Запах мед и сахара. Пошарив глазами по окружающей убогой обстановке, я уставилась на грязного заросшего мужчину, ничком лежащего на земле. Он хрипло стонал, прижимая немытые руки к ране, а под ним медленно растекалась липкая красная лужа.
– Мира, – обратился ко мне Тарон и, дождавшись, когда я подниму глаза, продолжил. – Мы явились сюда для того, чтобы забрать его душу и проводить в пургаторий. На данный момент, как ты можешь заметить, он еще жив и мучается от боли. В нашей с тобой власти прекратить его страдания, усилить либо же оставить неизменными.
Произнеся это, он присел и провел рукой над телом умирающего там, где зияла открытая рана. С кончиков пальцев афферентема сорвались маленькие еле заметные искорки и тут же впитались в порез. Мужчина моментально затих.
– Мы не судьи и нам не дано увидеть, какую жизнь прожил забираемый, – продолжил объяснять Тарон. – Однако мы можем узнать, какое последнее деяние он совершил перед кончиной. В данном случае, Джахар Огренч напал на прохожего, выходившего из продуктового магазина, и отнял у него сумку. Сделал он это, чтобы накормить голодающего мальчишку-беспризорника, с которым подружился. Мы не знаем, какие еще поступки совершил этот человек, но мотивы его последнего деяния были благими, поэтому я даровал ему облегчение и скорую смерть.
После этого афферентем протянул руку к умершему и помог ему подняться. Холодное тело так и осталось лежать на земле, а рядом с нами стоял сероватый полупрозрачный и крайне удивленный Джахар. Не теряя больше времени даром, Тарон снова щелкнул пальцами, и мы снова оказались в вестибюле пургатория.
– Джахар Огренч, вам назначено на семнадцать тридцать этаж номер семь. Повторяю. Джахар Огренч, вам назначено на семнадцать тридцать, этаж номер семь.
Мы с афферентемом синхронно посмотрели на часы. Было семнадцать тридцать две.
– Опаздываем, – с сожалением констатировал Тарон и двинулся к лифту.
Когда мы зашли внутрь, я обратила внимание на зеркала, в мозаике которых теперь отражался только умерший мужчина.
– Почему так? – спросила я, кивнув на стены.
– Speculum Veritatis – пожал плечами рыжий парень. – Зеркало истины. Оно отражает лишь того, кто идет на суд. Показывает со всех сторон, помогая понять кто перед тобой. Обычно им пользуются референдарии, если сомневаются в выносимом приговоре.
Выйдя из лифта, мы быстрым шагом направились к «Партиториуму». Прямо с порога нас встретил громкий голос судьи.
– Вы опоздали! – он пристально посмотрел в мои глаза, словно это произошло по моей вине.
– Извини, Дар, – виновато улыбнулся Тарон.
– Впредь будьте внимательнее, – ответил Дариус все так же глядя на меня, а затем обратился к приведенному. – Мистер Огренч, присаживайтесь. Могу я предложить вам выпить?
И более не обращая на меня никакого внимания принялся смешивать коктейль.
Тарон молча развернулся и пошел обратно к лифту. Я устремилась следом, тихо бубня себе под нос о некоторых судьях и занозах в задницах.
– Не обижайся на него, – усмехнулся напарник, видя мою скисшую физиономию. – Дар хороший судья, просто он уже давно привык работать один и не может простить Феру, что тот навязал ему тебя.
– Ну так и не соглашался бы, – сердито хмыкнула я.
– Ты что! – замахал руками парень. – Референ самый главный среди судей. Его решения не обсуждаются ни при каких условиях. И если уж он назначил тебя в афферентемы и приставил к Дариусу, значит на то есть серьезная причина.
Когда спустя минуту мы вышли в зал, он снова уставился на часы и полез в карман за бумажкой.
– Смотри, Мира, – обратился он ко мне, тыча пальцем на лист в руках. – Этот листок называется скриптум. В нем указаны имена тех, кого ты должна забрать за рабочую смену. Так, посмотрим, кто там у нас следующий? Ага, мисс Марисса Белл. Идем скорее, опаздывать ни в коем случае нельзя!
Живо схватив меня за руку, он громко щелкнул пальцами, и мы перенеслись, чтобы через мгновение возникнуть на пороге огромного старинного особняка.
В мгновение ока переместившись наверх, в одну из хозяйских спален, остановились у огромной кровати с тяжелым красным балдахином, на которой лежала молодая женщина. Она была в родовых потугах.
– Итак, Мариса Белл – новорожденная, должна умереть при родах, – сухо продекламировал Тарон, а затем обратился ко мне. – Давай, Мира, попробуй ее забрать.
– Что?! Я?! – меня тут же накрыло волной ужаса и негодования. – Забрать едва родившегося ребенка?! Ты с ума сошел?! Да ни за что на свете!
– Мира, это наша работа, – устало и как-то обреченно вздохнул он, словно предвидел такую реакцию. – Она в любом случае должна умереть, это предрешено ей судьбой. Давай же, забери ее.
– Нет! Низа что не буду этого делать! – я просто не могла заставить себя отнять жизнь, которая вот-вот должна появиться.
Женщина тем временем кричала и корчилась от невыносимой боли, пока люди, бестолково суетившиеся вокруг, всем скопом пытались облегчить ее страдания. Мы с главным афферентемом простояли еще несколько минут среди этой суматохи ничего не делая и никак не вмешиваясь в ход вещей. Видя, что я не собираюсь ничего предпринимать, Тарон грустно вздохнул и пошел на выход. Удивленная и радостная тем, что он не стал настаивать, я поспешила за ним.
– Ты не будешь ее забирать? – уточнила на всякий случай у напарника, стоя на лестнице.
– Это должна была сделать ты, – поникшим голосом с легким укором ответил он, и как бы извиняясь за это тут же добавил. – Прости, Мира, но я должен буду сообщить об этом Дариусу. За неисполнение обязанностей помощника референдария ждет суровое наказание…
Я лишь молча кивнула, уверенная в своей правоте и готовая отстаивать свою точку зрения перед кем бы то ни было. Ни при каких обстоятельствах нельзя отнимать ребенка у матери. Ни за что. Никогда.
Больше такой оплошности в будущем я не повторю никогда.
Глава 7. Урок первый – смирение
Едва мы переступили порог «Партиториума», как на меня навалилось тяжелое предчувствие чего-то неотвратимого. Приведенного нами ранее Джахара уже не было, а Дариус казалось бы не обращал никакого внимания на происходящее вокруг. Ровно до того момента, когда Тарон подошел к стойке и протянул бармену развернутый скриптум. Краем глаза я успела заметить, что одна из строчек, написанных черными чернилами, изменила цвет и стала красной.
Стоило судье только взглянуть на эту бумагу, как его лицо тут же посуровело. По-прежнему игнорируя мое присутствие, он холодно кивнул и обратился к афферентему.
– Увидимся позже, Тарон, – прогромыхал он.
Плечи помощника разом поникли, и он развернулся к выходу. Проходя мимо, бросил жалостливый виноватый взгляд в мою сторону и едва слышно прошептав: «Прости, Мира», скрылся в коридоре. Я же осталась стоять на месте, словно школьница, которую поймали за прогуливанием уроков. Едва только афферентем Референа скрылся из виду, как Дариус вышел из-за стойки и подошел вплотную ко мне. Обжигая своим ледяным взглядом, он бесстрастно произнес:
– Вы посмели нарушить закон пургатория. Вы будете за это наказаны.
Я не успела даже раскрыть рта, чтобы сказать хотя бы слово в собственную защиту, как судья щелкнул пальцами и мои руки и ноги мгновенно разъехались в разные стороны, растягиваемые тонкими серебряными нитями. Они больно впивались в кожу, оставляя красные отметины и надежно удерживая на месте. Напрочь лишенная возможности двигаться, я оказалась практически распятой посреди барной комнаты. Дариус медленно обошел меня кругом, словно убеждаясь в крепости оков, а затем спросил:
– Афферентем Мира, зачем вы нарушили закон?
– Потому что ничего не знала о ваших законах, – злобно выплюнула я, бесстрашно глядя ему прямо в глаза.
Судья глубоко вздохнул и слегка прищурил глаза. Я тут же ощутила, как по телу пронесся разряд электрического тока. Боль была довольно сильной, но мимолетной, а потому не заслуживающей особенного внимания.
– Повторяю свой вопрос. Зачем вы нарушили закон? – снова спросил Дариус.
– Потому что это был младенец… – мой голос мимо воли слегка дрогнул.
Мужчина недовольно поджал губы, и я снова ощутила боль. На этот раз гораздо сильнее. Тысячи острых игл одновременно вонзились в позвонки и меня тут же выгнуло дугой. Все длилось едва ли несколько секунд, а затем прошло так же внезапно, как и появилось. В голове зашумело, а перед глазами все поплыло.
– Итак, – послышался терпеливый голос моего референдария.
– Пытки запрещены международной конвенцией еще в восемьдесят четвертом году, – напомнила я, пытаясь сфокусировать взгляд на расплывающемся силуэте Дариуса.
– Вы правы, – мне почудилось или на его лице и впрямь мелькнуло подобие улыбки? – Но в данном случае это не пытка, а наказание за ложь. Мира, зачем вы нарушили закон?
– Не могла отнять ребенка у матери, – выдавила я.
Послышался глубокий вздох, а затем разочарованный голос судьи:
– Что ж, это ваш выбор. Мы будем продолжать до тех пор, пока вы не прекратите лгать.
Я хотела было возразить, что сказала абсолютную правду, но не успела. Голову словно зажали стальные тиски. Они давили все сильнее и сильнее, до тех пор, пока в ушах не стал слышен только пульсирующий стук крови. На этот раз все продолжалось около десяти секунд, но мне они показались вечностью. Когда боль прекратилась, голова безвольно повисла вперед, и я ощутила тонкую горячую струйку, стекающую из носа. Не знала, что кровь может идти и после смерти.
– Надеюсь, на этот раз вы скажете правду, – спокойный, почти ласковый голос долетал до слуха с трудом, оставаясь где-то на периферии сознания. Казалось, что у судьи есть все время мира, которое он готов посвятить моим пыткам.
– Я сказала правду, – мой собственный голос был хриплым и еле слышным.
– Мира… – устало начал Дариус, но я его сразу перебила.
– Нет, послушайте. Мне всегда хотелось иметь детей, но у нас с мужем не получалось. А потом врачи сказали, что я бесплодна, – слова вместе со слезами хлынули из меня неудержимым потоком. – Как я могу отнять у другой то, о чем всю жизнь мечтала сама?!
– Наконец-то, – облегченно выдохнул он.
Серебряные нити, удерживающие мои руки и ноги, тут же рассыпались мелким сверкающим дождем и, неспособная удержаться самостоятельно, я стала оседать. Мужчина тут же подался вперед, подхватывая меня на руки.
Усадив на один из столовых стульев, и заботливо вытерев кровь с моего подбородка, он тут же достал из-под стойки небольшой пузырек и, открыв, протянул мне.
