Читать онлайн Лагерь бесплатно

Великие не умирают

Если бы мне кто рассказал подобную историю, то я или не поверил бы, или покрутил бы этому человеку пальцем около виска, или просто посчитал его сумасшедшим. Но эта история, на счастье или на несчастье, произошла со мной. А себе я привык доверять. Поэтому расскажу вам всё, как было на самом деле, без прикрас и вымысла. Как говорится, за что купил ― за то и продал. Началась же эта история в самом конце учебного года, за две недели до моего четырнадцатилетия.

Уже шесть лет как я занимаюсь классической гитарой. После уроков в обычной школе без всякого предчувствия я пришёл в музыкалку, не успев забежать домой, чтобы пообедать. В этот день я с преподавателем готовился к переводному экзамену: отрабатывал крещендо и диминуэндо в «Пьесе в стиле фламенко» Ларичева.

За окном во всю цвела поздняя весна ― моё любимое время года. Уже отцвели берёзовые бруньки. Омытая майскими грозами природа успокаивалась, давая отдохновение аллергикам вроде меня. И вообще, вокруг разлилось то, что в народе называют благодатью.

Но в музыкальном кабинете было душно. Я хотел поскорее покончить и с Ларичевым, и с гаммой, и техническими вопросами и пройтись по нашему сосновому парку: послушать звуки взрывающихся почек, поглазеть на юную свежую зелень, вдохнуть всем своим существом запах сирени. Но я сидел, точно пыль, прибитая дождём, на чёрном потрёпанном стуле, нога моя стояла на чёрной затоптанной подставке, чёрные ноты, словно издеваясь, корчили мне свои гримасы, а мой чёрный ремень предательски впился в мой урчащий живот. И в этот самый момент кто-то аккуратно постучал в дверь.

На пороге появился высокий мужчина зрелых лет. У него была абсолютно белая, аккуратно зачёсанная шевелюра, абсолютно белая, идеально ухоженная борода, пронзительные, глубоко посаженные тёмные глаза, впечатляющий лоб с большими лобными буграми. Но поразительнее всего была одежда. На нём был чёрный в пол кожаный блестящий плащ, подхваченный таким же ремнём, на бляхе которого рисовался череп Адама. В руке мужчина держал непривычную для нашего времени трость с изящной формы рукоятью. Из-под плаща выглядывали мягкие, по всей видимости, удобные, ручной работы туфли. Я не совсем внимательный человек, но все эти детали мой мозг отсканировал мгновенно. Было предчувствие, что с этим челом мне придётся не раз иметь дело.

При виде незнакомца Татьяна Владимировна, мой преподаватель, так и расплылась в улыбке, которую я на ней никогда не видел. Мужчина галантно кивнул и сказал:

– Сударыня, прошу прощения за вторжение и прерывание занятия. Урок ― это священно! Ни один человек в мире не может и не должен нарушать его ход, как и ход времени. Но у меня на то столь важная причина, что я вынужден пойти на это преступление.

– Что Вы, что Вы, Пётр Ильич, не беспокойтесь, тем более, что мы уже заканчиваем, ― отозвалась Татьяна Владимировна, всё это время сидевшая, будто заворожённая.

– Ваш ученик, Владимир Русов, выиграл конкурс сочинений «Россия будущего». Я должен вручить ему пригласительный билет в Лагерь, ― при этих словах мужчина протянул мне конверт и добавил: ― Очень надеюсь, что Вы, Владимир, примете правильное решение. ― Затем обратился к Татьяне Владимировне: ― Ещё раз прошу прощения. ― И, поклонившись, вышел.

Татьяна Владимировна как сидела с блаженно-замороженной улыбкой, так с ней и осталась. Я подошёл, поводил перед её лицом рукой, пощёлкал пальцами около ушей, проверяя рецепторы, и спросил:

– Кто это был?

Татьяна Владимировна перевела взгляд от двери на меня и удивлённо спросила:

– Ты разве не понял? Это же Чайковский!

Я вытаращил на преподавателя глаза и, понимая, что кто-то из нас спятил, сказал:

– Если Вы о Петре Ильиче, то он скончался ещё в 1893 году, если мне память не изменяет. А сейчас за окном 2021. Нестыковочка, Татьяна Владимировна.

– Глупый мальчик, великие не умирают!

Тут уж я не выдержал и с возмущением огрызнулся:

– Я понял ― это розыгрыш, правда, неудачный, потому что я хочу есть, мне надо готовиться к ВПР по алгебре на завтра и доучить Ларичева, которого, я надеюсь, по дороге домой не встречу.

– Может и встретишь. Он умер недавно, в 2013 году. И обязательно поезжай в Лагерь.

– В какой Лагерь? ― выходя из оцепенения от последних слов, спросил я.

– В тот, в который тебя пригласил Пётр Ильич. Может быть, это будет самое лучшее в твоей жизни…

Я вышел из кабинета, хлопнув дверью.

Встреча

На восьмой платформе Курского вокзала собралась огромная толпа из отъезжающих и провожающих в Лагерь людей. В страшной сумятице мама Володи Русова кидалась от одного вагона к другому, пытаясь выяснить у туроператоров «Подсолнуха», в какой вагон определили её сына. Двухэтажный поезд «Москва-Туапсе» был безучастен к происходящему, поэтому высокомерно посматривал на суетившихся. За пять минут до отправления началась посадка. Сопровождающий ребят парень, в зелёном галстуке, начал выкрикивать фамилии сочным басовитым голосом. Мама Володи в который раз напутствовала сына:

– Веди себя прилично. Раз в неделю у вас будет возможность звонить домой ― звони, я буду ждать. Почаще купайся ― не протухни. Подстирывай вещи ― с девочками ведь будешь общаться. Одеколон и дезодорант положила. И не вздумай устраивать сухую стирку, как в «Артеке»: грязное бельё в шкаф и туда дезиком. Додумался.

– Я весь отряд такой стирке научил. Мы пахли лучше всех в лагере, ― шёпотом заметил Вова, улыбаясь.

И тут раздалось:

– Русов!

– Я! Здесь! ― громко отозвался Володя так, что мама вздрогнула.

Вдвоём они начали пробираться сквозь толпу. Вова взлетел в вагон. Сопровождавший ему вслед крикнул:

– А маму поцеловать?

– Всё нормально. Иди. Устраивайся. ― Мама махнула сыну рукой, и оба улыбнулись друг другу.

В купе уже сидела девушка. Она была примерно того же возраста, что и Володя, но выглядела устрашающе. Полголовы было выстрижено наголо, а вторая половина окрашена в ядовито-розовый цвет. Уши, нос, нижняя губа были проколоты. «Наверное, и на языке прокол, ― подумал Володя, ― точно ЛГБТшница. Чтоб их…». Но виду не показал, постарался разговаривать дружелюбнее: целые сутки ехать.

– Привет! Кажется, я буду твоим попутчиком, ― сказал и одновременно засунул под нижнюю полку свою дорожную сумку, с раздувшимися бесформенными боками.

Девушка промолчала.

– У меня 6-е место. Верхнее, ― стараясь быть как можно более естественным, сообщил Вова.

– Верхнее займу я, ― вызывающим тоном, не терпящим возражения, заявила бритоголовая.

– Окей, как хочешь, я не против. Считается, что нижнее элитное, так сказать, но, если ты хочешь сверху, я уступлю даме ― проблем нет.

– Какая я тебе дама? Ты эти мужланские приколы брось! У нас равноправие, если что. Ты не в курсе? ― Бритоголовая вызывающе посмотрела на Вову.

– Как скажешь, я только «за», ― Вова постарался ретироваться и тут же понял, что со стороны выглядит, как щенок, виляющий хвостом перед своим хозяином. Обстановку разрядила появившаяся в дверях купе девушка.

«О чёрт, ― ругнулся про себя Володя, ― я тут с бабами, что ли, до конца дороги буду куковать. Эта тоже из партии независимых?» Парень пристально посмотрел на новенькую. «На ЛГБТшку не похожа. Может, из адекваток?»

– Всем привет! Я Оля. А вас как зовут?

– Привет! Меня Володя зовут. Ты сама чемодан закинешь наверх?

– А у нас рыцари перевелись? ― Ольга засмеялась бубенчатым голосом.

– Тебе повезло. Остался последний. Он перед тобой. ― Легко схватив тяжёлый чемодан, Володя забросил его на антресоль купе, воскликнув: ― Вуаля!

Ольга развела руками:

– Там же мои вещи, в которые я хотела переодеться.

Володя понял, что поторопился с помощью, взлетел на нижние полки буквой «л» и поставил чемодан перед девушкой.

– Вуаси!

– Иваси! ― прокомментировала бурную Володину деятельность розоголовая.

«Хорошо, что так срифмовала, могло быть и хуже», ― подумал Вова.

– Меня, кстати, зовут Ксюша. Я из Саратова. А ты? ― полностью игноря Вову, спросила она.

– Я из Ярославля. Володя, а ты? ― присаживаясь рядом с Ксюшей, поинтересовалась Ольга.

– Я из Жуковского, ― выпалил Володя. ― Слышали о таком?

– Первый раз слышу, ― отворачиваясь к окну, пренебрежительно заметила Ксюша.

– Что ты! Это легендарный город! У нас проводят МАКСы ― это шоу самолётов. Да и сами самолёты разрабатывают, испытывают их, ― всё больше воодушевляясь, заводился Вова.

– Какие-такие самолёты? Ты МС-21 называешь самолётом? Да ни одно уважающее себя государство это корыто с крыльями не купит.

Вова только хотел было возразить, как дверь купе отворилась и на пороге появился долговязый парень с толстым рюкзаком за плечами. Он улыбнулся так по-детски широко и открыто, что девушки в ответ ему заулыбались.

– А меня к вам направили. Всем привет! Меня зовут Лев, но я травоядный.

– Веган, что ли? ― морщась, спросил Вова.

– Ага! ― восхищённо ответил Лев. ― Животных не ем, мне их жалко.

«Блин, ну и компания. А я затарился на дорогу тушёнкой. Где мне её есть?» ― подумал Вова, а вслух спросил:

– Ты откуда, Лев?

– А ты не знаешь, где водятся львы? ― ехидно спросила Ксюша.

– Я из Москвы! ― гордо заметил Лев. ― Из самого сердца нашей родины.

– Из Кремля? ― иронично подковырнул Вова.

– Точно!

Все вытаращили глаза на Льва.

– Да шучу. Из Домодедово.

– Ещё один лётчик, ― кивнув в сторону Вовы, заметила Ксюша.

Поезд нехотя тронулся. Молодежь замахала руками родителям, которые во все глаза смотрели на своих чад. Через час к кое-как познакомившейся компании в купе заглянул парень в зелёном галстуке, сел рядом со Львом.

– Меня зовут Олег, я буду вас сопровождать до Лагеря и обратно. Присаживайтесь поудобнее. Скоро вас покормят обедом. Если что надо ― я на первом этаже, как раз под вами. Да, биотуалеты работают в круглосуточном режиме. Большая просьба: не кидайте в унитаз посторонних предметов.

– Так в унитаз обычно только посторонние и выбрасывают, ― резонно заметил Вова.

– А ты ещё и острячок? ― иронично спросила Ксюша.

– Эх ты, да у вас тут высокие градусы. Не шипите! Вы даже не представляете, какие вы счастливчики! ― Олег похлопал Вову по плечу и вышел.

– Зашебись! Я никогда ещё себя не чувствовала такой счастливой, как в компании этих недоносков, ― кивнув в сторону парней, заявила Ксюша, обращаясь к Ольге.

– Поверь мне, бывает и хуже, ― уже подмигивая парням, сказала Оля.

– Это кого ты недоноском назвала? ― спросил Володя, обалдевший от хамства попутчицы.

– Меня! ― примиряюще сказал Лев. ― Я родился шестимесячным. Меня и за человека-то не считали. Думали: окочурюсь. Такой выкидыш без имени. А я ничего. Выкарабкался. Окреп. Жить, видимо, хотел больше, чем умереть, ― и так по-детски простодушно засмеялся, что все подхватили его смех, и обстановка сама собой разрядилась.

В дверь купе постучали. Работник ресторана из огромного чёрного мусорного пакета начал доставать контейнеры с первым, вторым и третьим блюдами.

– Спасибо, ― за всех поблагодарил Лев.

– Так, посмотрим на дармовые харчи, ― вытирая руки влажной салфеткой, произнёс Володя, решив для себя, что на колкости розовой Ксюши он вообще никак не будет реагировать: нет человека в купе ― испарилась вместе с химическим запахом, который исходил от супа. ― Боже мой, какая вкуснятина: кубик «Магги» на первое. О, в этой жиже плавает даже лаврушка. Лев, ― обратился Вова к соседу, ― всё как ты любишь.

Лев замурчал:

– Ням-ням-ням, ням-ням-ням ― ничего искусственнее в жизни не едал.

Володя жалостливым голосом попросил:

– Слушай, будь человеком, составь компанию. У меня превосходный законсервированный в собственном соку ягнёнок. Ну ты же Лев?

– Прости, дружище, ― хлебая то, что называлось супом, отозвался приятель, ― ты путаешь меня с Волком из басни Крылова. Это тот был любителем жаркого. А я любитель травки.

Девочки отставили хлёбово и открыли контейнеры со вторым.

Ксюша брезгливо поморщилась:

– Это жратва для нищебродов.

Володя воскликнул с презрением:

– Как раз для меня! Кто у нас нищеброд? Я нищеброд! Господи, пошли этой полулысой розовой головке терпения, чтобы она пережила весь этот кошмар дороги. Аминь!

Ксюша поморщила губы:

– Всё сказал?

– А тебе этого мало? ― зло огрызнулся парень.

– Ну, с меня хватит … ― Не подобрав нужного слова, крутанула рукой по воздуху и полезла на верхнюю полку.

– А я так надеялся, что ты выпрыгнешь в окно. ― Затем обратился ко Льву: ― Так ты будешь ягнёнка?

– В собственном соку?

– В нём.

– А давай! Будем стресс заедать.

Ольга, всё это время сидевшая напротив мальчиков, казалась безучастной. Она попробовала суп ― отставила, немного поела овощного рагу с курицей ― отставила, отпила жидкости под названием компот, прибрала за всеми и залезла на свою верхнюю полку с электронной книжкой.

– Наконец мы с тобой остались одни, ― таинственно заявил Вова. ― Тебя как в этот Лагерь занесло?

Сев напротив нового приятеля, сытый Лев заговорил:

– Странная история произошла. Всё дело в том, что я ― поэт.

– Кто? ― Володя поперхнулся компотом. ― А сейчас такие водятся?

– Как видишь! ― сценичным жестом указав на себя, сказал Лев. ― Я ― поэт! Помнишь пророчества великого Гоголя: «Пушкин ― это русский человек в его развитии, в каком он, может быть, явится чрез двести лет».

– Так то Пушкин, а у тебя как фамилия?

– Махалов! Лев Махалов! Но это не важно. Прошло 200 лет. И он родился! В моём обличье! Александр Пушкин XIX века ― это Лев Махалов XXI века! ― театрально подытожил парень.

– Не, ты серьёзно? ― начиная сомневаться в реальности происходящего, спросил Вова.

– Да, конечно, шучу. Просто мне нравятся его стихи. Я их все знаю наизусть. И сам пописываю. Слушай:

Чередой больных дождей

Я пытался грусть запить

И года из серых дней

Я нанизывал на нить.

– Я плохо воспринимаю рифмованные строчки. Поэзию не слышу, что ли. А ты о чём пишешь-то? О любви?

– Почему сразу о любви? О жизни во всём её многообразии.

– И получается? ― сочувственно поинтересовался Вова.

– Да! Я выиграл во всероссийском поэтическом конкурсе «Глаголица». Вот, послушай, ― и вмиг преобразившись, Лев прочитал своё стихотворение:

Нам всегда хватало неба и земли,

Для любви ― цветов, а для стихов ― бумаги,

Но жажда крови у правителей в крови ―

Вновь поднимает военные флаги.

Для повода достаточно причин,

Историки во всём найдут прикрасы.

И вот уже идут полки мужчин

Войне на корм, на пушечное мясо.

– Ну как? ― спросил Лев и даже немного зажмурился, боясь услышать разнос.

– Поражён! ―искренне удивился Вова.

Выдохнув, вернувшись к своему повседневному образу, Лев продолжил:

– Ко мне подошёл Антон Павлович Чехов и вручил мне путёвку в Лагерь. Так я оказался в этом поезде.

– Кто к тебе подошёл?

– Ты всё правильно услышал. Именно он. У меня такая же была поначалу реакция. А потом мой преподаватель литературы сказала, что великие не умирают.

С верхних полок одновременно свесились две девчачьи головы.

– Так, ― сказала Ольга, ― кажется, нам есть о чём поговорить.

И Ксюша, и Оля спрыгнули с полок. Одна подсела к Володе, другая ― ко Льву.

– А ты как здесь очутился? ― спросила Ольга, и все уставились на Володю.

– А мне сам Пётр Ильич Чайковский путёвку вручил, ― бросил, как плюнул, в сторону ребят свою историю Володя.

– За что ты её получил? ― спросила Ксюша.

– Не твоё розовое дело? ― зло ответил Вова.

– Послушайте, ребята, наша поездка начинает приобретать какой-то смысл, ― заговорчески проговорила Ольга. ― Мы же все с вами понимаем, кто такие Чехов, Чайковский, в моём случае Дмитрий Менделеев.

– Чёрт! ― ругнулась Ксюша. ― А меня навестил Миша Ломоносов.

– Хорошо, что не Вася. Как-то ты с великом по-панибратски? ― заметил Володя.

– А почему бы и нет, если он мой дальний родственник.

Все вытаращились на Ксюшу.

– Ну да. У Ломоносова была дочь Елена в замужестве Константинова, у неё родилась дочь Софья в замужестве Раевская, у неё ― Мария в замужестве Волконская, у них родился Михаил, у Михаила Пётр, у Петра Андрей, у Андрея мой батя Пеэтер.

– Звучит, как начало Библии! ― восхитился Лев.

– Кто твой батя? ― с вылупленными глазами спросил Володя.

– Пеэтер, то есть Пётр. Пётр Андреевич Волконский. Он эстонец. Рок-музыкант, композитор, актёр, режиссёр.

– Значит, твоя фамилия Волконская? ― заметил Лев. ― Как это романтично!

– Моя фамилия Нерусова. Ксюша Нерусова. Я незаконнорожденная дочь. И отец о моём существовании, скорее всего, не догадывается. А ставить его перед фактом ― не собираюсь. Меня всё устраивает.

– Нерусова ― это антоним Русову. Мы с тобой даже на фамильном уровне непримиримые враги. Теперь всё проясняется, ― сощурив глаза, закивал головой Володя. ― Если бы Михайло Васильевич смог увидеть своего потомка в твоём лице, он бы, наверное, обалдел, ― задумчиво сказал Вова.

–Да видел он меня. Не переживай: даже ручку поцеловал.

– Дивны дела твои, Господи, ― заключил Лев, а затем обратился к Ольге, которая всё это время не подавала признаков жизни:

– А Менделеев тоже твоя родня?

Ольгина история и не только

― Не знаю, но с моей родословной такого не исключаю, ― тихо отозвалась Ольга.

– А что с твоей родословной не так? ― поинтересовался Володя.

– Да там такое, что сам чёрт ногу сломает. У меня столько королевских титулов, что и не перечислишь.

Лев сначала присвистнул, а потом заканючил:

– Ну расскажи!

Ольга обвела всех внимательным взглядом, ища с чьей-либо стороны подвох, и, заметив только любопытные глаза, сказала:

– Ладно, если коротко, то вот. Моя мама ― дочь короля королевства Эсватини.

– Ни хрена себе! ― воскликнул Лев. ― Так ты принцесса? То-то я смотрю: ты какая-то не такая.

– Поаккуратнее со словами. Ладно?

– Прости, сорвалось, ― Лев примирительно заулыбался.

– Бабушка когда-то училась в Великобритании, и на счастье или беду в это же время учился мой африканский дед Мсвати III, тогда он был всего лишь наследным принцем ― второй сын короля Собуза II. Конкуренция у деда была ого-го, потому что Собуз имел 70 жён и двести пятьдесят детей.

– Слабак твой прадед! То ли дело наш Владимир Креститель! Жёны с наложницами в сумме дали ему около восьмисот детей, ― вмешался Володя.

– Согласна, ― ничуть не обидевшись, заметила Ольга. ― Моему деду, всего 52 года. У него пока что 13 жён и 25 детей, правда, это только официально. Мама-то моя в этот счёт не входит. Мсвати ещё очень дебелый мужичок, репродуктивный. Мне кажется, он только во вкус вошёл.

– Слушай, а ты его вживую видела? ― поинтересовался Лев, всё это время не мигая смотревший на Ольгу.

Оля засмеялась.

– В прошлом году он нас пригласил на праздник тростника.

– У них там больше ничего не растёт, что ли? ― полюбопытствовал Вова.

– Вот парадокс! Страна маленькая, но в ней всё есть, особенно страшная нищета. При умном правителе народ мог бы жить безбедно. Мы все на Россию дух тянем, мол, страна большая, поэтому порядка нет. А королевство Эсватини маленькое, но там тоже порядком не пахнет. Там блаженствует только король, он же дед.

– Королевство Эсватини? ― задумчиво произнёс Володя. ―Я в детстве обожал политическую карту мира. Такое смешное пристрастие было. Часто перерисовывал континенты со странами.

– Действительно, интересное пристрастие для ребёнка, ― подковырнула Ксюша.

Не обращая внимание на её реплики, Володя продолжил:

– Вот что-то не припомню, где это королевство находится? Между Мозамбиком и ЮАР есть только Свазиленд.

Ольга с удивлением посмотрела на Володю.

– Это оно и есть. У тебя карта, видимо, выпущена до 2018 года. Дед государство по собственные воли недавно переименовал.

– Всё могут короли, ― запел Лев, не попадая в ноты.

– Ты хотела рассказать о встрече с ним на бамбуковом празднике, ― напомнила Ксюша.

– Точнее, на тростниковом. Да я с ним и не встречалась. Мы с мамой стояли как туристы в отведённом месте, а он в нашу сторону даже не посмотрел ― так был занят. ― Ольга загадочно улыбнулась своим воспоминаниям.

– Чем занят? ― вживаясь в рассказ, спросил Лев.

– Точнее, кем, ― и Ольга залилась своими бубенчиками. ― На праздник тростника грузовиками везут со всей страны невест. 21-летние девственные полуобнажёнки, их около 50-ти тысяч, перед ним танцуют, поют, трясут всем, чем можно. А он среди них выглядывает себе новую жену. Смехота!

– Ну и нашёл? В 21 год прям девственницу? ― сомневаясь в правдоподобности услышанного, поинтересовалась Ксюша.

– Он сам закон издал, чтобы до 21-го года девушки сексом не занимались. Так он борется со СПИДом и ВИЧ, в которых страна погрязла. Хоть это и не моего ума дело, но деда я осуждаю. А целомудренность там легко восстанавливается в церкви.

– Как это? ― удивилась Ксюша.

– Пришла. Покаялась. Стала целомудренной. Проще пареной репы. Но больше всего раздражает, что дед Мсвати вроде бы получил европейское образование, а ведёт себя, как дикарь. Дворец свой утопил в роскоши, жёны с детьми купаются в богатстве, хвастаются в Инстаграмм, кто круче одевается, а он не может даже больницы людям построить.

– И как с этим не бороться? ― вставила свою тему Ксюша.

– А с дедом-то, дедом ты говорила? ― не обращая внимание на политическую сторону вопроса, спросил Лев.

– Не-а, ― ответила Ольга.

– Как он с ней будет говорить, подумай своей башкой, он же по-русски не понимэ? ― резонно заметила Ксюша.

– С этим, кстати, никаких проблем. Я знаю английский, немецкий, японский и дедов родной, язык народа свази ― свати.

– Ничего себе! ― восхитился Ольгиными познаниями Лев. ― Как это у тебя в голове всё устроено, даже трудно представить. И всё-таки интересно, как на тебя отреагировал дед-король?

– Своеобразно: подарил корову. ― И Ольгины бубенцы разлетелись по купе.

– Корову? ― переспросил Лев.

– Это у них самое дорогое. Я, конечно, любезно отказалась. Чему он был очень рад. Только представьте, как я с коровой в самолёт сажусь.

– И он даже о себе ничего на память не подарил? ― поинтересовалась Ксюша.

– Почему же? Бриллиантовое ожерелье, какие-то золотые цацки. А, вот ещё. ― И Ольга отстегнула от блузки туристический значок с гербом Эсватини. ― Вот, видите: в центре щит, который держится львом-королём и слоном, символ королевы-матери. Над щитом располагается головной убор, который король носит во время праздника тростника. Внизу национальный девиз: «Мы ― крепость».

Лев обратился к Ольге:

– Ты ведь только об одном деде рассказала, а у тебя их четыре.

– Ой, нет, ребята, я уже устала болтать. С удовольствием кого-нибудь из вас послушаю. Про других ― в следующий раз. Ладно?

– Жаль, ― тяжело вздохнул Лев. ― Про меня рассказывать нечего. Я живу на окраине Москвы с бабушкой. Она оперная певица. Поэтому мой дом ― сцена Московского театра оперетты.

– Вот это поворот?! ― восхитилась Ольга. ― А ты меня как-нибудь при случае сводишь на «Анну Каренину»?

– Мадемуазель, легко!

– Фу, какая пошлость! ― Ксюша отвернулась от раскокетничавшегося Льва.

– А кто твои родители? ― поинтересовался Володя.

– Они тоже из оперных, но я их не помню: погибли, я был маленький.

– Прости, я же не знал, ― Володя почувствовал себя неудобно.

– Да всё норм. У меня бабуля мировая.

– А ты помимо стихов, ещё и поёшь? Оперу? ― спросила не без любопытства Ольга.

– Это парадокс, но на мне природа решила выспаться. У меня вообще нет слуха. Нисколечко! Бабулю это так в своё время расстроило, она так переживала, что я бездарен, но когда я начал её успокаивать стихами, потом посвятил ей свою поэму «Закулисье», она поняла, что я ― венец рода! ― И Лев продекламировал своё стихотворение, точнее, отрывок из него:

В твоих глазах тонул, словно чумной,

И так привык, что жил уже не насухо.

Я был Му-му, а ты Герасим мой

С огромным камнем и шнурком за пазухой.

Спектакль закончился, на сцене свет погас,

И занавес предстал худыми шторами.

Я был Пьеро, а ты мой Карабас ―

Владелец кассы с трудовыми сборами.

Венок поставлю из увядших грёз.

Погиб роман, не дотянув до повести.

Я был Карениной, а ты мой Паровоз

С большим гудком, без тормозов и совести.

– Боже, сколько в тебе пафоса! ― заметила Ксюша.

– А мне нравится, ты какой-то необычный, как не из этого времени, ― нежно проговорила Ольга.

– Мур-мур, ― ответил на Ольгину похвалу Лев.

– Меня сейчас вырвет. Я пройдусь по вагону. ― И Ксюша вылезла из-за стола.

Я

Мы проводили взглядом Ксюшу. Немного помолчали.

– У меня есть семечки ― от дорожной скуки. Будем? ― предложил я.

– Давай, ― поддержал Лев. ― Сейчас кулёчки из поездного журнала скручу.

Начали грызть, поглядывая за окно. Мимо проносились печальные российские селения: разваливающиеся дома, с антеннами-рогами, пыльные заборы из колышек, с сохнущими на них банками.

– А ты чем поразишь наше воображение? ― спросила у меня Оля.

Я задумался. Родословную свою я, как человек увлекающийся историей, раскопал до шестого колена, не ниже. Никаких великих людей, вошедших в великую историю России, не было. Все обычные. Сначала безграмотные крестьяне, которые выучили некоторых особо способных из своего помёта детей, те, в свою очередь, выучили своих. Появились врачи, учителя, инженеры, лётчики, коммерсанты. Род и по отцовской, и по материнской ветке оказался интеллектуально потенциальным. Хотя были и тупиковые ветви развития: спившиеся, повесившиеся. О ком рассказать? О прадеде-ветеринаре, который прошёл три войны? О дедах? Да, один пензенский музыкант-композитор, другой народный самородок, который может рисовать, выжигать, чеканить, строить? Я, конечно, всеми ими горжусь, но, в каждом роде есть такие. Весь мой род ― это и есть неприметные люди России, её окаменевшие моллюски, труженики, выживавшие каждый в своё время кто как мог и кто как понимал. Моя мама? Мама, конечно, уникальный человек. И не только потому, что она моя мама, а потому, что она для меня стала первым и самым главным учителем. По профессии она преподаватель русского языка и литературы. И всю свою жизнь она только и делала, что учила и училась. Пятнадцать лет она проработала в школе. Однажды она нам с папой заявила, что не нужна России, что не на такую профессию училась, в которой не сердце отдаёшь детям, а только бессмысленные тонны отчётов пишешь, переводя на них русский лес. Окончила аспирантуру, защитила диссертацию и стала работать доцентом в московском частном вузе за смехотворную зарплату, которой ей хватало, как она говорила, на то, чтобы доехать из Жуковского до института, пообедать там и вернуться домой. А, да, ещё на колготки. Потом я пошёл в школу. Меня некому было забирать, водить на разные кружки и секции. Семья приняла решение ― надо увольняться. И всё своё могучее образование она обрушила на меня. Я не жалуюсь, просто ну не рассказывать же о том, сколько мы с ней вместе книг прочитали, какие вместе фильмы просмотрели и обсудили, в каких театрах побывали, да и вообще, как много мы путешествовали по России: по музеям, усадьбам? Теперь она занялась репетиторством. Конечно, это не её размах. А сколько таких же учителей с подрезанными крыльями оказались не у дел? Ну не могут они смириться с тем, что делают с российским образованием и изменить ничего не могут. Поэтому уходят из школ и занимаются частной практикой. Повезло же тем немногим ученикам, на чьём пути они проявились! Мне не просто повезло, а посчастливилось. Конечно, мы иногда искрим. Потому что у нас у обоих наступил переходный возраст: у меня свой, у мамы свой. Но мы можем договариваться.

Так. Об этом я, конечно, рассказывать не стану. А ещё о чём? О папе? У меня три отца. Ха-ха. Родной, крёстный и биологический. Родной с детства рядом, заботится обо мне и о маме, любит нас, а мы его. Он создал все условия, чтобы мы были счастливы. И мы счастливы, потому что нам всем вместе хорошо. Конечно, воспитание определяет не всё, далеко не всё. Генетика порой вмешивается, и тогда мама заламывает руки, причитая, говорит, что рожать надо от любимого человека, чтобы не видеть потом в своём ребёнке нелюбимого мужчину. Пожалуй, несколько слов можно рассказать о биологическом отце. Это необычный персонаж.

– Воображение ваше я не поражу, но, чтобы вы имели представление, какая во мне течёт кровь, вот что расскажу. Моя мама ― учёный филолог, поэтому господа Гоголь, Достоевский, Толстой ― это не просто писатели, которые жили когда-то, а люди, которые давно уже живут в нашей небольшой квартире, и даже претендуют на квадратные метры. Вторая клетка, в виде сперматозоида, мне досталась от доктора исторических и философских наук, который попутно окончил Московскую духовную семинарию, а затем академию. Он не захотел становиться священником, то есть батюшкой, поскольку уверовал, что Бога нет.

– Ох ты, лихо! ― заметил Лев.

– Ничего лихого, потому что из стен духовных учреждений по статистике 2-3 % выходят атеистами. Ну да Бог с ними.

– Ты знаешь этого, своего биологического? ― поинтересовалась Ольга.

– Знаю, иногда с ним встречался. Он вообще всех своих детей пытается держать в поле зрения.

– И много у него детей? ― полюбопытствовала Оля.

– До твоего деда ему далеко, но двоих я знаю. Он как кукушка, точнее, кукушан, свои яйца раскладывает по разным гнёздам и наблюдает, что из этого получится.

– Осуждаешь? ― спросил Лев.

– Нет, что ты! У меня всё в детстве сложилось хорошо.

– А сейчас он где?

– Прошлую зиму провёл в Тунисе, а потом перелетел на Сицилию, да там его коронавирус и застал. Из страны не выпустили. Насколько я знаю, недавно он получил политическое убежища у итальянцев.

– Не поняла, зачем ему убежище? В России не прижился? ― спросила Оля.

– Там какая-то мутная история с РПЦ произошла. Он создал свой частный вуз. Кто-то из высокопоставленных попов поставил условия, что надо делиться. Делиться было нечем, потому что всё, что зарабатывал, оседало в карманах министерских чиновников: он лицензию выбивал для вуза. Завели дело, долго его водили за нос, потом и вовсе подставили. И он бежал из страны, прихватив только сменное бельё.

– Прикольный тип. Так что, в России ему не рады? ― заключил Лев.

– Да. Стоит ему только пересечь границу, как его тут же посадят. Поэтому он человек мира. Говорил, что не жил только в Антарктиде.

– А на что он живёт? Алименты платит? ― со свойственным девочкам практицизмом поинтересовалась Ольга.

– Не знаю на что. Организовывает какие-то онлайн-конференции, издаёт книжки, словари. Работает мозгами. Алименты не платит, мне во всяком случае. Мама моя, хоть на него и гонит, но по-человечески сочувствует, говорит, что другой на его месте давно бы пропал и сгинул, а у этого жажда жизни велика. Барахтается. Один против всего мира. Не знаю: развлёк вас своей историей или нет, ― заключил я.

– Понятно только одно, ты ― не дурак, ― пошутила Ольга.

– И на том спасибо, ― поблагодарил я Ольгу.

В этот момент дверь купе отворилась и на пороге появилась возбуждённая Ксюша.

– Всё, что тут происходит, до того странно, что просто требует объяснения.

Ребята уставились на девушку. Та продолжила:

– В соседнем купе едут ребята-генетики, в следующем ― физики, есть ещё химики, математики, а по разговору других я даже не поняла кто. И все уже подружились, у всех общие интересы, решают какие-то свои проблемы. Одним словом, атас. Но! Вопрос в том: кто мы? Почему нас посадили в одно купе? Не кажется ли вам, что всё это странно? И прекратите грызть эти семечки, как старики на завалинке.

– Ксюша, тут такое дело: семечки, как секс, пока не кончишь ― не успокоишься, ― храбро пошутил я.

– Фу, пошлятина какая, воцаповской рассылки начитался?..

– Нет, мужики в походе научили, ― перемигнувшись со Львом, рассмеялся я.

Проясним?

Поезд остановился, но ребят из вагона не выпустили. По какому-то провинциальному перрону сновали люди: кто-то пытался влезть с огроменными сумками в поезд, кто-то помочь. Ребята приоткрыли окно и услышали продавцов, предлагавших свои товары:

– Риба! Риба! ― кричал усач. ― Белямур!

«Белямур» выглядел устрашающе. Он пах такой копчёностью, как будто был обрызган целым баллоном искусственного дыма. К тому же мужчина особенно не церемонился с гигиеной. Торговля шла бойко, продавец тут же принимал от ехавших деньги и этими же руками хватался за тушку «рибы» и просовывал её в пакет.

– Неужели это можно съесть и не сдохнуть? ― с ужасом в глазах спросила Ксюша.

– Это средство от глистов? ― резонно заметил Лев.

– А Олег-то наш прогуливается по перрону, ― Ольга обратила внимание ребят на курящего сопровождающего.

– За нас боятся, что мы отстанем от поезда, вот и не выпускают, ― внёс свою лепту в разговор Володя. ― Затем обратившись к Ксюше, сказал: ― Ты, кажется, хотела прояснить, почему нас собрали в одном купе?

Все посмотрели на Ксюшу и ждали от неё колкости в адрес Вовы. Но девушка на удивление не хаманула, а по-деловому сказала:

– Для начала нам надо разобраться, кто и за что получил путёвку в Лагерь.

– Ты за что? ― открыто, но с готовностью ответить на любую колкость девушки, спросил Володя.

– Я написала огромный проект «Жить по «Домострою».

Володя присвистнул, Лев засмеялся, а Ольга понимающе улыбнулась.

– Вот, видимо, откуда растут ноги твоего феминизма? ― заметил Володя.

– Сейчас не об этом, ― отрезала Ксюша. ― Это было большое литературно-историческое исследование. А ты что сделал? ― Ксюша жёстко посмотрела на Володю.

– Мне с детства нравилась история. Особенно военная. Поэтому моя работа ― это огромное, как и у тебя, исследование партизанского движения во время Великой Отечественной.

– Понятно, то есть ты тоже гуманитарий? ― скорее утвердительно, чем вопросительно сказала Ксюша.

В разговор вмешался Лев:

– Я ― поэт!

– Да ты уже об этом несколько раз говорил, ― Ксюша снисходительно улыбнулась. ― И что ты такое сделал?

– Я написал и опубликовал целый сборник стихов о России!

– Целый сборник? Про Россию уже всё написали, воспели, что ты там нафантазировал? ― Ксюша иронично смотрела на поэта.

– Значит, не всё, коли мне за стихи вручили сертификат на полмиллиона?

– Брешешь, как дышишь! ― сказала Ксюша.

– Зайди на сайт конкурса и проверь, ― спокойно отразил атаку девушки Лев.

– Мне бы эти полмиллиона, я бы помог родителям с ипотекой рассчитаться. А то уже восьмой год живём под ней, как Русь под татаро-монгольским игом, ― заметил Володя.

– Мы ушли от темы. Значит, ты тоже гуманитарий, ― подвела черту подо Львом Ксюша.

– Я ― поэт!

Все рассмеялись. Тогда Ксюша обратилась к соседке:

– Ольга, а ты?

– Скорее всего гуманитарий. Я написала эссе «Какой я вижу Россию в будущем» на пяти языках.

– Слушай, а ты думаешь на каком языке? ― поинтересовался Лев.

– Всё зависит от обстановки и ситуации. Если я в Англии, то, конечно, на английском. Не знаю, как это объяснить. Мозг сам переключается. Но я русский человек. Мне русская культура и природа ближе всех.

– Ладно. Что мы имеем? ― спросила у присутствующих Ксюша.

– Мы имеем целое купе гуманитарно заточенных тинейджеров, которые тем или иным боком в своей конкурсной работе затронули тему родины, ― с немалым пафосом сказал Володя.

– Так. Это так. И зачем нас собрали вместе? А этих? ― Ксюша ткнула пальцем в стенку.

– От нас чего-то хотят, ― сказала Ольга.

– Нас всех поимеют, ― воскликнул театрально Лев, кусая при этом кулак. ― Аааа, я боюсь!

– Ты не поэт, ты клоун! ― зло посмотрела на Льва Ксюша.

– Да ладно, я шучу. ― Лев миролюбиво всех обвёл взглядом. ― Мы слишком все напряжены.

– Я думаю, что, когда мы приедем в лагерь, нам всё объяснят. Если почувствуем опасность ― сбежим, ― сказала Оля.

Лагерь

Пересчитав всех выходящих из вагона, нас посадили в автобусы и повезли в Лагерь. Мы ехали минут сорок. По дороге я всё время рассматривал виды на море, которые внезапно открывались на резких поворотах. От этой синеющей где-то вдали полоски на душе было радостно, наконец-то пахнуло отдыхом, каникулами и приключениями. У меня не было никаких сомнений, что они будут. Обязательно будут. Ведь всё это неспроста.

Поднявшись по серпантину, автобусы начали медленно спускаться по ущелью. Лагерь окружал высокий чугунный забор. Все, подхватив вещи, прошли через главные величественные ворота. Слева находилось помещение без вывески. По толпе пробежал слух, что всех будут мыть ― проходить дезинфекцию. Я шепнул Льву:

– Как евреев в Собиборе.

Тот сказал:

– Вряд ли, труб не видно. Да и времена не те, хотя, может быть, выбрали лучших и на удобрения, здесь рядом, я читал, крупнейшие фруктовые сады.

После душа выстроились в очередь, которая вела в медкабинет. Наскоро проверив документы и волосы на предмет педикулёза, мы вновь объединились в ожидании вожатых. В скором времени они появились.

К нам подошла небольшого росточка, ладненько скроенная девушка. У неё было миловидное лицо, аккуратно подведённые глаза, блестящие губки. И вся она оказалась настолько хорошенькой, что у меня ёкнуло в груди.

– Кажется, вы мои? Здравствуйте, ребята, ― нежным голосом приветствовала нас незнакомка. ― Меня зовут Катя, я ваша вожатая. ― Затем внимательно оглядев всех, сказала:

– Так, дайте я отгадаю: кого как зовут. Судя по атлетической фигуре, по выразительным глазам и невероятному обаянию, ты Володя Русов. ― Катя протянула мне руку, а я чуть не провалился от смущения. Я чувствовал, как краснею и ладошки мгновенно стали влажными. В тот момент я себя ненавидел: пацан какой-то, маленький сосунок, не смог совладать с собой, растёкся.

Катя, ничего не заподозрившая, обратилась ко Льву:

– Ну поэта за версту видно! Приветствую тебя в нашем Лагере. ― И так же, как и мне подала руку. Лев, ещё в вагоне напяливший на себя чёрную шляпу с широкими полями, он весь был в чёрном, театрально приподнял шляпу и слегка поклонился вожатой.

– Мадам, я счастлив!

– Мадемуазель, ― поправила его Катя.

– Пардон! ― так же демонстративно извинился Лев.

Девочек она определила без особого труда. Я был несказанно счастлив, что у нас такая вожатая. По опыту прошлых лагерных лет я знал, как важно, чтобы была хорошенькая вожатая, которая на душу ляжет. Катя легла.

– Дети мои, ― обратилась к нам, как к малышам, Катя, ― мы сейчас спустимся к корпусу Лагеря, а пока будем идти, я вас сориентирую, что и где находится.

И мы пошли. Пологие бетонные ступеньки с обеих сторон окаймляли ухоженные пахучие кустарники. Я не ботаник, поэтому их названия не знал, но от них исходил такой одуряющий запах, что мне постоянно хотелось чихать. За кустарниками забором стояли мачтовые сосны, их стволы были толстыми, тёмными. Было трудно что-либо за ними рассмотреть, поэтому мы ориентировались по жесту Кати.

– Вот там, ― и она махнула вправо, ― кинотеатр, за ним ― стадион, ещё дальше ― полигон для лазертага. ― Потом махнула влево: ― А там скалодром, чуть ниже бамбуковая роща.

– А тростниковой нет? ― перебил её Лев.

– Нет, только бамбуковая. А что?

– Подумалось, что можно было бы организовать праздник тростника. Я бы был прекрасен в роли Мсвати IV.

Ребята хихикнули, а Катя с непониманием посмотрела на Льва.

– Не берите в голову. Это наши поездные приколы, ― ответил Лев на удивлённый Катин взгляд.

– Хорошо. Территория Лагеря лежит в широком и очень живописном ущелье, которое разделяет небольшая, но иногда капризная речушка Еруслан.

– Почти пушкинское название. А из неё нигде не вытекает ручеёк Елюдмила? ― шутя полюбопытствовал Лев.

Катя нежно на него посмотрела, улыбнулась.

Я шёл следом, словно заколдованный. Не мог сказать ни слова. Только поглядывал по сторонам, тогда ещё не замечая деталей. А посмотреть и восхититься было чем. Когда мы вышли на небольшую террасу, нам открылся потрясающий вид. Хрустально-голубое небо сверкало на горизонте, сливаясь с более синим морем. Море, словно затаив дыхание, замерло у самой кромки песочного жёлтого берега. Цикады так вокруг грохотали, что приходилось говорить чуть громче обычного. Слева от нас сквозь лес проглядывало здание, похожее на огромный трёхмачтовый корабль. Казалось, что вот-вот деревья разойдутся и корабль отправится в путешествие по времени. Таким необычным было это здание.

Лев резюмировал увиденную красоту своими стихами:

Я люблю этот лес, этот сказочный лес.

Лес, где птицы вьют гнёзда у самых небес,

Где на кроны густые спустилась заря

Покачаться под трель соловья.

А затем обратился ко мне:

– А вообще здание похоже на Ноев ковчег. Не находишь?

– Да, и похоже, что на него собирают всякой твари по паре, ― ответила за меня Ксюша.

Катя посмотрела внимательно на нас и сказала:

– Ребята, вы вытянули счастливый лотерейный билет. Конечно, ничего не бывает случайным, вытянули, то есть заслужили, но об этом поговорим вечером, на огоньке знакомств. Я уверена, вам очень здесь понравится. Как поётся в лагерной песне: «Земная ось проходит здесь где-то рядом». Это Место Силы!

Ксюша нарушила торжественное молчание:

– Я не поняла, а мы вчетвером ― это и есть наш отряд?

– Ты всё правильно поняла, ― подтвердила Катя. ― Жить вы будете в комнатах, условно назовём их каютами. В каждой два места, свой душ и уборная. С мальчиками у вас будет общий коридор. А я буду к вам приходить из Дома вожатых. Так что полная свобода действий. Пойдёмте заселять каюты? ― Парни пошли к себе, а Катя с девочками зашли в их комнату.

Каюты оказались просторными, светлыми и очень уютными. Круглое окно было огромным. Из него открывался вид на лес. Перспектива была такая, что лес, сначала редкий, потом более густой, углублялся внутрь.

– Согласна, ― поймав взгляд девочек, опередила их вопрос Катя, ― ночью бывает страшновато, но есть жалюзи. Прикроете, если что.

– А что ― это что? ― спросила Ольга без малейшего страха в голосе.

– Да ничего. Здесь всё спокойно. Мало ли, кто-то боится темноты. Только и всего. Здесь вы в полной безопасности.

Катя попросила девушек на минутку присесть.

– Я заметила, ― начала вожатая, ― что у Ксюши с Володей как-то не заладилось. Это не совсем хорошо, потому что вам вместе предстоит жить целое лето. И если вы начнёте ругаться, ссориться, то не только испортите себе отдых, но и всем нам. А этого бы совсем не хотелось.

Помолчали. Катя спросила:

– Он тебя чем-то обидел? Ты на него реагируешь, как раскалённый утюг на капли воды.

Ксюше от такого сравнения стало весело.

– Не знаю, но он меня просто бесит. Такой весь воспитанный, окультуренный, без сучка и задоринки, ― Ксюша постаралась объяснить свои чувства к Володе.

– А может, он тебе понравился? И ты сама себе в этом боишься признаться? ― предположила Ольга.

Ксюша почесала свою выбритую половину головы, обвела глазами комнату:

– Пусто у нас тут. Голые стены. Если есть краски, то я могла бы это исправить.

Катя улыбнулась и ответила:

– Не уверена, что разрешат на стенах что-то писать, но если ты набросаешь эскизы, то, может быть, и получится. А вообще в Лагере есть огромная картинная галерея. Вы сходите туда и выберите те репродукции, которые нравятся. Ими каюту можно оживить.

– Отличная идея! ― воскликнула Ксюша.

Катя встала и уже у двери сказала:

– Ксюш, я прошу тебя: постарайся к Вове относится миролюбиво. Он славный парень.

Ксюша махнула головой и обратилась к Ольге:

– Ты тоже так считаешь?

Та посмотрела на свою новую подругу и кивнула в знак согласия.

Огонёк

Вечером ребята, замешкавшись, позже всех остальных отрядов вышли на палубу своего здания-корабля и восхитились открывшейся картиной. Ночь проглотила Лагерь сразу, как только солнце скрылось за морем. Некоторые отряды уже спустились к своим костровым местам и зажгли огни. Рассыпавшиеся по побережью огоньки, мерцающие, словно земные звёзды, колебали темноту, отчего она не казалась зловещей.

Лев не смог сдержаться, развёл руками и громко, с выражением, прочитал:

Среди тьмы и огня

Есть одна лишь Земля.

И ты должен навек

Сохранить, человек,

Эти дожди и седые туманы,

Шелест берёз и грибные поляны,

Нежность рассвета и пламя заката,

Всплески морей, громовые раскаты,

Снежную даль и речные разливы,

Запахи трав, родников переливы,

Небо в разлёт, птичий полёт.

Пусть на счастье людям

Планета эта будет!

– Пусть! ― подтвердила Ольга.

– Аминь! ― сказала Ксюша и добавила. ― Быть поэтом нелегко, а жить с поэтом ещё тяжелее. Твои стихи?

– Мои! ― гордо ответил Лев.

Катя, стоявшая рядом, повела ребят к их костровому месту.

– Вот тут мы с вами иногда по вечерам будем собираться. А сегодня у нас огонёк знакомств. Я вам немного расскажу о себе. Моя фамилия Цветкова. Екатерина Цветкова. Я родом из Новосибирска, сибирячка, хотя по мне не скажешь, ― вожатая улыбнулась. ― Студентка уже второго курса Новосибирского государственного университета. Хочу стать учителем географии. Мои родители ― инженеры-геологи, так что детство у меня было палаточным, с кострами, гитарой, мошкарой и другой романтикой. Чтобы попасть в Лагерь, нам, студентам, предложили написать эссе: «Каким мы видим образование России в будущем». Моя работа победила, и вот я здесь.

– Катя, то есть ещё в прошлом году в это время ты сдавала ЕГЭ? ― спросила Оля. ― Справилась?

– Да, ещё в прошлом году, в ковидное лето. Знаешь, ЕГЭ ― это совсем не сложно. Я всегда любила учиться, поэтому стала стобалльницей по русскому, математике, а по географии 98 баллов всего набрала. Мне задания настолько показались простыми, что по самоуверенности неправильную цифру в бланк вписала.

– Я тоже считаю, что в пед должны поступать лучшие из лучших. И самые «страшные» конкурсы должны быть в педагогическом, чтобы приёмная комиссия выбирала из золота, а не из тех, кто приносит по русскому проходные 40 баллов, ― заметил Вова и почувствовал, как краснеет. «Хорошо, что темно. Зачем только выскочил? Сидел бы и сопел в две дырочки», ― начал бичевать себя парень.

Но ребята его поддержали, согласились, что хороших педагогов надо готовить из лучших.

– А теперь давайте поговорим о вас, ― предложила Катя.

Костёр мирно жевал дрова, которые ему подбрасывали ребята, щедро делясь с ними мирным треском и теплом. Сладко пахло дымком, смолой, уютом. С разных сторон долетали то смех, то песни соседних кострищ. Темнота со спины укутывала бархатом ночи. Уставшие, охрипшие от гимна лету цикады наконец-то примолкли. Во всём мире разлился покой.

– Скажите, что вы любите больше всего на свете? ― спросила вожатая.

Ребята стали отвечать по очереди так, как они расселись вокруг костра.

– Я люблю, ― начал Лев, ― фисташковое мороженое, третью часть второго издания сборника стихов Пушкина 1832 года, затёр до дыр. Сейчас даже не открываю: кладу на колени и читаю наизусть. Бабуля подарила. Где она его раздобыла ― бог весть. Мне иногда кажется, что эта книга ― моя материализовавшаяся душа. Каждую строчку гоняю, как леденец, по рту, и такая сладость ― не выразишь. С собой не взял: боялся, что украдут.

– Напрасно, ― заметила Катя, ― здесь никто не ворует.

– Не может быть, Лагерь ― это тоже Россия. А Россия без воровства не Россия, ― Володя посмотрел на вожатую испытующе.

– Понимаете, ребята, Лагерь так устроен, что здесь может каждый брать что угодно. Даже то, что плохо лежит. Здесь никто никого не контролирует, никто ни за кем не следит. Здесь нет камер наблюдений. Делайте, что хотите. Но есть определённые условия, например, со своими гаджетами вы расстаётесь на три месяца, родителям позвонить можно на телеграфе. Интернета тоже нет, как и компьютеров.

– Этакий модернизированный каменный век? ― спросила Ксюша.

– Как хотите назовите. Но если вы что-то своровали, то всё равно при отъезде вам это придётся вернуть. Отсюда никто ничего не выносит.

– Очень похоже на то, как люди, живя на земле, после смерти ничего не могут с собой взять на тот свет? ― Володя провёл такую параллель, которая ему тут же показалась неуместной.

– Именно так, ― подтвердила вожатая.

– И деньги здесь ни к чему, потому что покупать на них нечего? ― спросила Ольга.

– Точно. Еды, как вы могли заметить, в столовой вдоволь. Шведский стол с русским размахом. Ешьте, сколько влезет. Но существует определённая система поощрений. Наказаний в Лагере нет. Пожалуйста, услышьте меня. Здесь за провинности никто никого не наказывает. Здесь работает только система поощрений.

– Это как? ― закудахтала Ксюша.

– К примеру, ― принялась разъяснять вожатая, ― за порядком и чистотой кают будете отвечать только вы. Хотите жить в грязи ― живите, но если вы будете следить за чистотой, то в качестве поощрения будете получать то, что хотите. Лев, ― обратилась Катя к парню, ― говоришь, что любишь фисташковое мороженое? Понимаете, о чём я?

Ребята заулыбались.

– Поэтому я вас и спрашиваю, что вы любите, чтобы было чем вас поощрять.

– Я люблю писать маслом на холсте, люблю цветы ― маргаритки, люблю, когда мама обращает на меня внимание, ― Ксюша задумалась на мгновение, ― а всё остальное ― это второстепенное.

– Ольга, теперь ты, ― обратилась к девушке Катя.

– Я люблю японскую кухню, поострее, люблю дельфинов, обожаю фильм «Аватар», ― подумав немного, добавила, ― да, и бабочек, я их коллекционирую. Вот, наверное, и всё.

– Володя?

«Я бы сказал, что тебя, Катя, люблю, но мне вряд ли в качестве поощрения, подарят тебя», ― подумал про себя, а вслух сказал:

– Обожаю огромное «Лего», энциклопедии по истории, военные фильмы, шашлык, кататься на мотоцикле по Эльбрусу.

– У тебя скромные желания, не сравнить со Львом. Тот положил сборник стихов на коленки, прочитал их наизусть ― счастлив. ― Ксюша впервые за всё время рассмеялась, и её смех мгновенно смыл всё грубое, наносное, что она так тщательно на себя надевала.

– А ты вполне себе можешь быть ничего, ― заметил Вова.

От этих слов Ксюша опять помрачнела и сделалась собой.

«Эх ты, напустила на себя чёрт знает чего, а ведь под всей этой шелупонью нормальная девчонка», ― подумал Вова.

– Следующий вопрос. Я знаю, что у каждого из вас есть хобби. Но хочу, чтобы вы сами о нём рассказали. Лев.

– Помимо поэзии, которая не хобби, а моё дыхание, я ещё, ой, только прошу не смейтесь. Не будете?

Все заранее заулыбались, замотали головами, мол, не будем.

– Я строю скворечники и вывешиваю их в нашем парке.

– Прекрасное увлечение и совсем не смешное. Я думала ты скажешь, ― Катя улыбнулась, ― крестиком вышиваешь.

– И это тоже.

Вот тут ребята и засмеялись.

– Я же просил, не обижайте поэта. У него ранимая душа.

– Не обижайся, ― миролюбиво потрепала по плечу Ольга, ― любое занятие достойно уважения.

– Ну, хорошо. Ольга, а твоё любимое занятие?

– Я люблю выращивать цветы, возиться с дрожжевым тестом и кататься на роликах.

– Прекрасно! Ксюша?

– Живопись. Масляными красками.

– Так. Володя? Помимо «Лего».

– Я признаюсь по секрету, я ― киноман. И если меня не отогнать от телевизора, то я всю жизнь проведу под ним.

– Ты любишь передачу «Пусть говорят» или «Суд идёт»? ― Ксюша весь вечер старалась не ёрничать, но на этот раз не выдержала.

– Ты не поняла, я не люблю ТВ, даже его никогда не смотрю, я люблю фильмы смотреть через Смарт. А когда не смотрю, то играю на гитаре. Гитара ― моё увлечение.

– У нас в Лагере есть гитара, отличная, испанская, ― сказала вожатая, ― будем надеяться, что ты нам что-нибудь сыграешь. Спасибо, ребята. Я знаю, что у вас ко мне тоже есть вопросы. Задавайте.

Всё это время мальчики и девочки сдерживали себя. А тут прорвало. Начала Ольга:

– Чайковский, Менделеев, Чехов, Ломоносов ― это переодетые актёры?

– Нет, ― решительно ответила Катя, ― вполне себе реальные люди, но если вам не хочется в это верить или это не укладывается в голове, то пусть будут актёрами.

Над кострищем пролетела ночная птица, на мгновенье проявилась в свете, ухнула и скрылась в темноте.

– Предположим, ― согласился с таким аргументом Володя, ― но не может быть, чтобы нас всех здесь собрали просто так? От нас чего-то хотят? Или мы что-то должны? Не разуверяйте меня, Катя. ― Володя так и не смог обращаться к Кате на «ты». ― Что? Конкурсы, тема которых «Будущее России», просто так?

– Нет, не буду разуверять. Но если вы захотите, чтобы было просто так, так и будет, а если не захотите, то будет иначе.

– Катя, мы так не договаривались. Ты сейчас напускаешь тумана. Давай начистоту. Прямым текстом. Что от нас хотят? ― Ксюша пристально сквозь огонь смотрела на вожатую. Да и все напряглись.

– Хорошо. Начистоту, так начистоту. Вы, мы, действительно, отобранные конкурсами люди. И все мы понимаем, что Россия в своём развитии зашла в тупик. Она падает на дно, пробивает его и вновь падает. Взрослые, очень влиятельные люди, государственные, если хотите, мужи признались в своём бессилии. Они не знают, что делать. Поэтому и был разработан проект «Лагерь». В него собрали самых одарённых, способных к нестандартному мышлению ребят от 14 до 15 лет. Этот возраст считается самым продуктивным, творческим. Возраст, когда ваше сознание не набито чужим мировоззрением, но при этом вы уже способны к неожиданным, оригинальным, новым решениям. В течение лета вам предстоит, подчёркиваю, услышьте меня, добровольно найти выход из тупика и предложить модель, какой должна быть Россия будущего. Не утопические идеи высказать, вы их уже написали, а реальные ходы и выходы для нашей страны.

– Ничего себе задачка! А если кто-то не захочет? ― Ксюше, всё это время внимательно слушавшей, казалось, что происходящее ― полный бред.

– Никто никого неволить не станет. Отдыхайте. Завтра я вас отведу на пляж. Можете всё лето проваляться на песке и купаться в море.

– А если мы ничего радикального или революционного не придумаем? ― поинтересовался Володя.

– Никто вас не осудит. Зато вы попробовали.

– Я не совсем понимаю, ― заметила Ольга, ― мы должны будем целыми днями валяться на песке и думать о путях выхода России из, простите, задницы?

– Это не так, ― пропуская мимо ушей Ольгину грубость, ответила Катя, ― вас ждут приключения, если захотите, и, может быть, они подтолкнут вас к интересному решению.

– Какие приключения? ― на этот раз не выдержал Лев.

– Если решите отправиться в путешествия, то я вам о них расскажу завтра. А сегодня давайте отдыхать. Очень поздно. Смотрите, все уже разошлись.

Ребята оглянулись и увидели, что многие костры догорали, другие тушили хлопотливые вожатые.

– Нет, Катя, подождите. А что в Лагере делают ребята из других отрядов? ― схватив приподнимающуюся вожатую за руку, спросила Ксюша.

– То же, что и вы, но у каждого отряда своя задача: как с помощью науки, которой они занимаются, сделать Россию счастливой. А поскольку только гуманитарные науки могли создавать модели различных обществ, то считайте, что вы тут самые главные, так сказать, элитный АРТ-отряд. Немного прояснила я вашу миссию?

Нелюбовь

Когда-то множество крупных и малых рек, весело разрушая на своём пути горы, бежали к морю-батюшке, неся в своих водах собранные и намытые богатства. Морские волны их принимали и без устали перекатывали по дну: крупные камни округляя, мелкие ― перетирая в песок. Затем море бережно выносило свои сокровища на спокойный берег, образуя отмели-пляжи. Вот на таком сокровище и лежали уже вторую неделю гуманитарии.

Песочный пляж ― золото Лагеря. Одна от него беда: «золото» валялось повсюду. Бороться с ним было бесполезно, всё равно что в пылевую бурю машину протирать. Но судя по тому, что в каюте Ольги и Ксюши не переводились маргаритки, а Лев каждый день ел фисташковое мороженое, ребята содержали свои каюты в образцовом порядке.

Володе порядок доставался с трудом. Он и дома-то не особо рьяно убирался. Скажет мама: «Помой!» Мыл. Скажет: «Прибери на рабочем столе!» Почти смиренно прибирал. Но никогда не проявлял инициативу, чем очень родителей огорчал. За своё безучастное отношение к домашнему быту мама прозвала его квартирантом и грозилась выгнать, как только он окончательно её достанет. Видно, Володе удавалось как-то ходить по острию ножа, поскольку оставался жить с родителями.

Однажды парень решил устроить шашлычную вечеринку. Ещё утром записался официантом в столовую. Целый день всем подносил, за всеми уносил, подтирал, легко подружился с тонюсеньким шеф-поваром Агатой Игоревной, очаровал её своей обходительностью, и уже вечером пригласил своих ребят на пикник: сам жарил шашлык, сам же его нахваливал, сам почти половину и съел. Лев только попробовал.

Именно тем вечером и произошло то, при воспоминании от чего Володю кидало в жар. До этого он только волчком крутился вокруг Кати. Идут на море ― несёт её пляжную сумку. Заходят в море ― Вова тут как тут: ныряет дельфинчиком, выныривает, всё старается как бы невзначай дотронуться то до Катиной руки, то до живота. На берегу вожатая ляжет загорать, он обязательно прикинется шатром, чтобы не сгорела; предложит помощь ― спину кремом с УФ-защитой помазать. Бывало, начнёт на песке колесо крутить. Всю её засыплет кварцевым «золотом», а потом стряхивает. Мимо турников пройти нельзя. Тут же запрыгивал и начинал то выход силой делать, то офицерский, то просто «гробик». Катя охала и всякий раз запрещала, потому как боялась, если что случится, то поломает себе позвоночник, а ей отвечать. Но запрет только распалял влюблённого парня.

Однажды ночью, по секрету, Вова открылся Льву, на что тот ответил:

– Да, секрет так секрет, который весь Лагерь обсуждает.

Девчонки над ним посмеивались, но такая слабость сделала Володю в глазах Ксюши приемлемым. Она лишь иногда подковыривала его, но без злобы, всё больше подшучивая.

И вот случилось то, что случилось. После шашлыка ребята ушли пораньше, а Володя с Катей задержались: нужно было мангал убрать. Вова незаметно подкинул оставшиеся дрова ― они разгорелись. Катя села на раскладной стульчик, начала смотреть на огонь, который страстно лизал бревно и всё никак не мог его одолеть. Володя сел рядом, снял с себя олимпийку, набросил на плечи Кати, там руку и забыл…

… Мне почему-то показалось, что Катя вовсе не против, что бы я её обнял. И тогда я решился. Сила у меня в руках большая. Я развернул Катю к себе и поцеловал. Прямо в губы.

Это был мой первый поцелуй, взрослый. Я знал теорию поцелуев, но практиковаться ещё не доводилось. Я боялся, что сделаю что-то не так. Наблюдал за этой процедурой в фильмах. Не могу сказать, что мне понравилось увиденное. Но мой старший приятель, прожжённый в этом деле, сказал, что это только со стороны противно смотреть, а на деле приятнее.

Катя не стала вырываться ― бесполезно, я схватил намертво. Она просто сжала губы. Крепко сжала. И я, как неудовлетворённая пиявка, от неё отпал, уже тогда осознавая, что это было фиаско. И как дальше с этим жить?

Катя отстранилась и сочувственно посмотрела на меня:

– Ты напрасно перешёл эту границу. Во-первых, я тебе не давала повода, во-вторых, ты очень будешь об этом жалеть. Но я не хочу, чтобы ты всё лето носил в себе это чувство. Давай просто поговорим.

Я молчал, чувствовал себя, как побитая собака.

Катя тоже выдержала паузу:

– И дело, как ты понимаешь, не в возрасте, а в обстоятельствах, при которых мы познакомились. Я вожатая, будущий учитель. Если я позволю разыграться твоей просыпающейся природе, то это будет называться развращение малолетних. Но то, что ты переживаешь первое чувство ― это нормально и стесняться этого не нужно. А потом, знаешь, подростки сейчас стали такими ранними, скороспелыми, и, как правило, циничными. А ты не торопись становиться взрослым, сохрани в себе чистоту. Поживи в ней, ― Катя помолчала и добавила. ― Всю свою атомную энергию направь…

И тут я грубо её перебил:

– На создание модели России будущей?

– Заметь, я этого не говорила. И не злись. Я тебя таким не видела. Тебе вообще не идёт.

– Ладно. Думаю, я справлюсь. Правда, не знаю, как мы будем дальше общаться.

– Как и общались. Лично у меня по отношению к тебе ничего не изменилось.

– Посмотрим.

В каюте меня ждал Лев.

– Ого, ну и видос. Она тебя отшила, как Ларина Онегина?

– Типа того.

Я грохнулся на кровать в чём был.

– Если это настоящая любовь, то она не может быть счастливой. Во всяком случае поэты о такой не ведают, ― и, как повелось, к месту и не месту, прочитал из собственного:

Средь тысячи судеб, моя, где любовь?

Дай знать мне, окликни, с собой позови!

И я, непрозревший, мытарствую вновь

В зале ожидания любви.

– Какое счастье, что я не поэт! Может, повезёт?

– Быть не поэтом ― вот несчастье, ― искренне посочувствовал мне Лев. ― Друг мой, она не твоя, тебе просто померещилась. Она чужой огонь, тебя несогреющий. Вот послушай, я тут набросал.

Лев из-под подушки вытащил свой маленький блокнот, с которым никогда не расставался, и прочитал:

Когда Галактика раскрутит колесо своих созвездий,

И во вселенской сумрачной глуши,

Две искры встретятся, скитаясь после смерти,

Твоей души, моей души.

Какой ты будешь через вечность ― я не знаю.

И как меня изменят тайны бытия?

Уверен я ― друг друга мы узнаем ―

Две малых искорки ― и ты, и я…

– Лев, я в горячих спорах с мамой для себя уже давно решил вопрос о происхождении жизни: я эволюционист. Подобного рода лирика мне просто…

Я замолчал, подбирая подходящее слово, но мне помог Лев:

– Претит? Ты хотел сказать?

– Прости.

– Да ничего, я всё понимаю:

Они сошлись. Волна и камень,

Стихи и проза, лед и пламень

Не столь различны меж собой.

– Лев, там была печальная история. Мы не будем стреляться, давай спать. Тем более завтра надо будет как-то с Катей общаться.

– Сделай вид, что ничего не произошло.

– Вот именно, что вид…

Скучно

Прошла ещё неделя. И вдруг все как-то разом заскучали. Первой начала Ксюша:

– Эх, ну и отдых! Скукота!

Ольга поддержала:

– Да, лежим как морские котики, ты даже с Володей перестала собачиться.

– А что с ним цапаться. Вон, посмотри, лежит под навесом как агнец божий. То хоть колеса крутил, а сейчас только в песок закапывается.

– Ну у меня тоже от первой неудачной любви ломка была. Это не смертельно. Крепче будет.

– Расскажешь?

– Ещё больно.

Девушки легли на полотенца, закрыли глаза и долго молчали: Ксюша думала, что ей уже 14 лет, а у неё ещё ни разу в жизни не было сильного чувства, Ольга же, вновь и вновь вспоминала последние минуты, проведённые с ним…

Из какого-то тихого оцепенения их вывел Лев. Парни подошли неслышно, сели по обе стороны от девушек, и поэт тихо, словно перекатывающийся песок, прочитал:

В одной из дальних жарких стран,

Где много диких обезьян

И где жирафы шею прячут в облака,

Жил чернокожий мальчик Ван,

По-русски, попросту Иван.

Сушила парня странная тоска.

Девчата приподняли свои шляпки, под которыми скрывали лица от солнца, и удивлённо посмотрели на Льва. Начал Володя:

– Мы вот тут подумали с поэтом, ― помолчал, продолжил: ― Мы вот тут подумали со Львом, ― опять замолчал.

– Что ты сопли жуёшь: говори, что вы там надумали? ― резко, как всегда, оборвала его Ксюша.

– Скучно на этом свете, господа! ― заключил за друга Лев.

– Что вы хотите? ― спросила Ксюша.

– Помните, Катя рассказывала, что можно поиграть в каменоломне? ― напомнил Вова. ― Вот мы и подумали: а почему бы и нет? Скучно целыми днями валяться на песке.

– К тому же все ребята вокруг чего-то делают: обсуждают какие-то проекты, носятся со своими экспериментами. Их глазами можно костры разжигать. На нас смотрят, как на паразитирующий недоумков. Может, нам тоже стоит подумать над нашей задачей?

Конечно, все про себя согласились со словами Володи, но Ксюша не была бы Ксюшей, если бы не возразила:

– А мне нравится вот так лежать и быть недоумком. А вот ты будешь переумком, если пойдёшь в каменоломню. Катя же говорила, что нам будет страшно.

– Но, ― возразил Володя, ― это всего лишь Игра, в любой момент из неё можно будет выйти. Мы же никогда правилами не интересовались. Надо обо всю Катю расспросить. От вас требуется только согласие. Девчонки, ну соглашайтесь! Сколько можно дурака валять. Отдохнули после школы и хватит, давайте хоть каких-то впечатлений наберёмся. Хочется ведь приключений. Лев, не молчи!

– Да я только «за»! Мне по горло надоело это валяние. Я даже подкожным жиром обзавёлся, чего никогда не бывало. А стихи от такой сытной жизни вообще не пишутся, всё какая-то дрянь. Вот, послушайте:

У любви свои законы ―

Третий лишний.

Я давно дружу с Володей,

Так уж вышло.

Все разом засмеялись.

К ребятам по песчаному берегу, держа в руках босоножки, шла Катя. Она помахала ребятам руками. Вся такая ясная, свежая, чистая и близко-далёкая. У Володи забилось сердце, весь свет погас, и только какой-то внутренний прожектор подсветил вожатую.

– Валяем дурака? ― со смешком спросила Катя. ― Не надоело?

Лев постелил своё полотенце и предложил девушке присесть, а затем спросил:

– Кать, так что там за правила Игры?

– Созрели? ― вожатая обвела всех своими пушистыми глазами.

Ответил за всех Володя:

– Созрели. До чёртиков надоело бездельничать. Думаем, может, поиграем? Что от нас нужно?

– Да в общем-то ничего. Только согласие.

– А расписаться в инструкции по технике безопасности? ― с подколкой спросила Ксюша.

– Игра опасна, но абсолютно безопасна, ― Катя засмеялась свой тавтологии. ― Вам надо просто оказаться в каменоломне. Затем Игра по очереди будет вас парами перемещать по времени.

Ольга не сдержалась и спросила:

– Это как на машине времени, что ли?

– Можно сказать и так, ― ответила Катя.

– А в какое время нас Игра будет перемещать? ― поинтересовался Володя.

– А вот этого, ― честно призналась Катя, ― я не знаю. Вы проходили тестирование, перед тем как приехать в Лагерь, под каждого из вас составлялась программа, разрабатывался план.

Лев присвистнул:

– Вот как! А если бы мы отказались?

– Ну отказались и отказались. Никто принуждать бы не стал. Три месяца покупались, повалялись на песке и не солоно нахлебавшись уехали бы по домам.

Володя не оставил без внимания этих слов:

– А сыграем ― нахлебаемся солоно?

Катя ласково посмотрела на Вову, у парня грудь готова была взорваться.

– Но, если решитесь, Ксюш, тебе придётся металл снять. На тебя в XXI веке реагируют по-разному, а уж попадёшь в XV ― реакция будет неожиданной.

– Короче, ― подытожил Лев, ― мы отправляемся в путешествие по истории нашей богатой на историю родины?

– А как же Игра будет нас перекидывать из одного времени в другое? ― спросила Оля.

– В самый последний момент, когда ваша история в том времени будет закончена, ― ответила Катя, и тень пробежала по её лицу.

– Как мы поймём, что наша история закончена? ― спросила Ксюша, мимо которой не прошло без внимания изменение на лице вожатой.

– О! Это вы точно поймёте, ― Катя засмеялась.

– Ладно, согласны. Мы тут уже от скуки изнываем, ― ответил за всех Вова.

Где мы?

В бане был полумрак. Свет просачивался сквозь небольшое оконце. Вова лежал под нижней полкой парилки и разглядывал место, в которое его выбросило. Он отчётливо слышал, что сверху кто-то копошится, но решил до времени не подавать признаков жизни.

В парилке было тепло, видимо, мылись не очень давно, и она не успела окончательно остыть. Пахло распаренными берёзовыми вениками, ромашкой, немного ельником. Под полкой Вова обнаружил брошенную и забытую кем-то обёртку от мыла. Потихоньку дотянулся до неё, прочитал: «Духовое мыло, изготовлено в г. Шуя, 1830 г.»

«Чего? ― подумал Володя. ― Какой год?.. Шуя? Это Ивановская область? Да-да, ведь Шуя была столицей мыловаренья». Сразу вспомнилась поездка с классом в музей ивановского ситца, а оттуда заехали в музей мыла в Шуе. Он тогда ещё маме в качестве гостинца привёз дегтярное мыло, уж так его хвалили, мол, обладает волшебными целительными свойствами. Может, и обладает, но запах от него ― святых выноси. Мама им мыться не стала, а Вова за месяц прыщи свои со лба вывел. Ещё вспомнил, что на гербе Шуи они увидели золотой брусок, он тогда предположил, что в городе золото добывают. А оказался брусок мыла, но судя по доходу ― золотой.

Посмотрел по сторонам. Две большие бочки, ушат на полу, ведро деревянное, из него торчит ручка от ковша, тут же валялись редкие сухие листья от веника. Володя прислушался. Наверху было тихо. Уже никто не возился. Прячься не прячься, а вылезать рано или поздно придётся. И Вова полез аккуратно, не спеша, вглядываясь в банный сумрак.