Читать онлайн Дом у реки бесплатно

Предисловие

Скрежет металла разбудил меня. Я открыла глаза и через дырку в собачей будке увидела, как в вольер заходят ноги, одетые в грязные калоши. В следующую секунду перед будкой в луже появилась алюминиевая миска с едой, и ноги, обутые в калоши, шаркая, вышли из вольера для собак. Через минуту к миске с едой подбежал пес Дружок, который начал лакать похлебку. Черная шерсть скаталась на псе и висит катышками и сосульками, по которым стекает серая грязь. В это время с навеса в вольер спрыгнул рыжий одноглазый кот, которого мы с сыном зовём Барсиком. Он пристроился к Дружку, и они вместе начали лакать наш завтрак из алюминиевой миски. Рядом со мной на грязном и вонючем от мочи одеяле спит мой сын Ванька. Ему пять лет, насколько я помню. Черные мухи то и дело норовят залезть ему в нос, и он во сне время от времени трясет головой, отгоняя их. Я толкаю его, и он открывает глаза.

– Иди есть, Ванька, – говорю я ему. – А то Барсик с Дружком опять тебе ничего не оставят.

Ванька выползает из будки и по-кошачьи подползает к членам нашей семьи. На его шею надета веревка, чтобы он не убежал. Он отталкивает животных рукой, рычит на них и начинает языком лакать похлебку. Судя по запаху, она куриная. Есть не хочется, и я просто лежу в будке, в которой раньше жила кавказская овчарка, умершая шесть лет назад. Именно после её смерти через какое-то время эта будка стала моим жилищем, а затем и жилищем для моего сына Ваньки. На моей шее, в отличие от Ваньки, не веревка, а металлическая цепь со строгим ошейником. Кот Барсик трется о Ваньку и пытается также отхлебнуть из миски. В свою очередь, Дружок стоит в стороне, мотает своим хвостом и ждет, пока Ванька наестся. Раньше, когда Ванька был маленьким, пёс не уступал ему свое место перед алюминиевой миской, но, получив несколько раз по зубам от подрастающего сына, пёс осознал, что всё-таки человек – это царь зверей. Сын, похоже, наелся и по-собачьи пробирается назад в будку. Он ложится на грязное и вонючее от мочи одеяло, а под голову кладет вместо подушки старого ободранного плюшевого мишку, которого много лет назад мне подарил мой папа. Раньше этот мишка рычал, когда его переворачивали, и был моей любимой игрушкой.

– Ванька, наелся? – спрашиваю я.

– Аа, кока, совака, – отвечает он, коверкая слова.

– Что, кошка-собака пришли к тебе? – спрашиваю я.

– Аа, – говорит он и кутается в черное от грязи байковое одеяло, на котором мы спим в будке. Блохи начинают кусать его, он рычит и своими маленькими ручками начинает чесать голову.

Ванька почти не говорит. Он всю свою жизнь общается лишь со мной и кошками-собаками, они для него друзья и члены семьи. Он перенял у них все повадки, так же лакает еду, так же передвигается по вольеру на четвереньках, как и они. И это плохо. Но выбора другого нет. У меня, в свою очередь, когда-то было детство, и я даже несколько лет ходила в школу, пока не пришла беда. А беда, как говорят, не приходит одна. Сейчас у меня нет ни рук, ни ног. Мне сейчас двадцать или двадцать два года, точно не скажу, из которых я примерно последние шесть с половиной лет провела здесь, в вольере для собак. Зимой, когда приходят морозы, мы с Ванькой живем не в будке в вольере, а рядом, в коровнике. У нас там есть свой огороженный угол. Там тепло, правда, воняет скотиной, но за удобства, как говорится, надо платить, и мы не замечаем этого жуткого смрада.

Итак, с чего же всё началось.

За десять лет до этого.

Глава 1

Отец

– Дуся, доченька моя любимая, просыпайся, вставай, – услышала я сквозь сон голос папочки.

Я открыла глаза. В горнице было светло, и лучики солнца пробивались в окно. Надо мной склонился папа. Он очень добрый и большой и любит меня больше всех на свете. У него есть борода и усы, которые меня щекочут, когда он целует меня. Всегда, когда он возвращается из Покровки, он привозит подарки. Покровка – это ближайшее село от нашего дома. Находится оно в пяти километрах, и я туда хожу в школу пешком. Я очень люблю отца. Он у меня егерь, и мы живем на заимке в тайге.

– Смотри, доча, что я тебе привез с Покровки, – говорит он и улыбается.

Я вижу в его руках плюшевого коричневого мишку, который издает рык, когда его переворачиваешь.

– Спасибо, папочка, я именно такого и хотела, – говорю я и висну на шее отца. – Это самый лучший день в моей жизни. Я назову его Михайло Потапович, как в сказке.

– Ну, Михайло Потапович, так Михайло-Потапович. Так, дочурка, сегодня суббота, и в школу идти не надо. Мама Полина уехала к бабке в гости и вернется в понедельник утром. Сейчас ты бежишь умываться, потом мы кушаем и выдвигаемся с тобой на дальнюю заимку.

– Ура, папа берет меня с собой на дальнюю заимку! – громко кричу я на весь дом. Дело в том, что заимка действительно далеко, и если мы туда отправляемся, то обязательно там заночуем. А это значит, что мы вечером будем сидеть у костра, смотреть на звезды, и папа будет рассказывать интересные истории. А утром, когда мы проснемся, мы, скорее всего, пойдем на рыбалку. Как я люблю рыбачить с папой, кто бы знал. Это действительно лучший день в моей жизни.

– Дуся, ну ты где? – слышу я веселый голос отца.

– Уже бегу, папочка, – кричу я и забегаю на кухню, если так её можно назвать. Дело в том, что мы живем в деревянной избе, она очень большая и просторная. В одной комнате спят мама с папой, в другой, чуть поменьше, сплю я. Дверей между комнатами нет, и поэтому они завешаны покрывалами. У нас в доме есть русская печь, которую мы топим дровами и готовим на ней еду. Я, как будущая женщина, должна уметь управляться с хозяйством, что я и делаю. Я ношу ведрами воду из реки, которая видна из наших окон. Я смотрю за скотиной, и иногда мама, когда у неё хорошее настроение, даёт подоить мне нашу корову Зорьку. Помимо этого, моя обязанность – это уборка дома. Я забегаю на кухню и вижу, как папочка выкладывает из сковородки яичницу на сале, которая ещё скворчит. Это моё самое любимое блюдо, и больше всего мне нравится, как его готовит папа.

– Так, малыш, усаживайся, и приятного аппетита. Делаем всё быстро, у нас с тобой сегодня много дел,– говорит папочка.

– Слушаюсь, сэр, – отвечаю я, беру вилку и начинаю, обжигая язык, поглощать утренний завтрак.

– Дусенька, молока тебе налить? – спрашивает папа.

– Да, конечно,– отвечаю я.

Через час мы с папой уже идём по тропе вглубь тайги на дальнюю заимку. У него за спиной рюкзак, а в руках он несет ружьё. Он называет его двустволкой. Несколько раз он мне давал из него стрельнуть. Когда я рассказала об этом в школе, все одноклассники обзавидовались.

Ярко светит солнышко, и мы с папой, взявшись за руки, идем по тропе. То тут, то там слышен щебет птиц. И от этого на душе становится тепло и хорошо. Вокруг нас возвышаются величественные сосны, верхушки которых, как мне кажется, достают до облаков. Кое-где растут пихты и березы, под которыми очень часто мы находим грибы. Да, грибов в этих местах очень много, и мы каждый год ходим их собирать. Есть маслята, есть подберезовики и подосиновики, но больше всех я люблю белый гриб. Папа называет его королевским. Мы сушим грибы, а также купорим их на зиму и в холодные зимние вечера, открывая банку с грибами, устраиваем себе пир. Больше всего на свете мне нравится смешивать грибы с луком и сметаной и чуть-чуть подсаливать. Да, это блюдо действительно царское.

– Дуся, а что ты не рассказываешь, как у тебя дела в школе? – спрашивает отец.

– А что рассказывать, папочка, я в этом году буду, наверно, круглая отличница, – отвечаю я. – Осталось только сочинение написать на пятерку, и тогда точно буду.

– Молодец, моя хорошая. Вот видишь, умение и труд всё перетрут, – говорит отец. – Если будешь отличницей, то я, как и обещал, подарю тебе мольберт и новые краски с холстами для рисования.

– Ура! – не скрывая эмоций, кричу на всю тайгу я.

– Ну, Дуся, забыла первое правило? Лес – он тишину любит, – говорит отец и гладит меня своей большой ладошкой по голове.

– Папочка, когда ты мне подаришь мольберт, я нарисую тебе картину и подарю. Она будет очень красивой, тебе понравится, – говорю я.

– А что ты на ней изобразишь? – спрашивает отец.

– О, пока это секрет, – отвечаю я.

Дело в том, что я очень люблю рисовать. Моя учительница по рисованию говорит, что у меня талант, который обязательно надо развивать. Мои рисунки уже не раз занимали призовые места в областных смотрах, и папа этим очень гордится и называет меня маленьким Шишкиным. Да, я нарисую такую картину, что папочка будет хранить её всю жизнь и повесит её на самом видном месте, чтобы все знали, какая я у него талант.

– Папочка, а что такое талант? – спрашиваю я.

– Ну как тебе объяснить? Ну вот смотри, есть люди, которые делают какую-то работу, и она у них получается из-за того, что они ежедневно повторяют свои движения и совершенствуются при этом. В свою очередь, талантливый человек уже сразу обладает такими навыками, что его работа вызывает интерес и выделяется среди других.

– А я талант? – спросила я.

– Да, моя хорошая, ты у меня ещё тот талант, – говорит отец и улыбается.

От его слов на душе становится так тепло и хорошо. Мы идем по тропинке, и легкий ветерок колышет мои распущенные волосы. Параллельно нам по веткам сосен, распустивших свои хвойные лапы, передвигается рыжая белка. Она время от времени замирает, поглядывая сверху на нас, и совершает очередной прыжок на соседнюю сосну, как гимнастка.

– Пап, смотри, белка,– говорю я и показываю рукой.

– Ага, вижу, она пришла с тобой поздороваться, – отвечает отец.

– Ну, папа, ты же шутишь, – говорю я.

– Нет, я серьезно говорю. Я три дня назад шел здесь, и она спрашивала меня, когда ты будешь здесь идти, – ответил отец и рассмеялся.

– А давай я буду звать её Аленкой? Ты не против? – спросила я.

– Давай, – ответил отец и снял рюкзак с плеч. Он достал из него кусок хлеба и поломал его пополам. Одну часть он отдал мне, а вторую раскрошил на своей ладони и подошел к большой сосне. Ладонь с раскрошенным хлебом он поднял вверх к стволу, а второй рукой, сжатой в кулак, постучал по дереву. Белка Аленка стала с интересом смотреть сверху вниз своими маленькими черными глазками.

– Ну давай, глупенькая, иди сюда, – сказал отец и снова постучал по стволу.

– Да она не придет, папочка, – сказала я.

– А вот мы сейчас посмотрим, – ответил отец и снова постучал по стволу. Рыжая белка в несколько прыжков спустилась по стволу. Зверек замер в метре от ладони отца и стал с интересом смотреть на нас своими маленькими черненькими глазками. Через секунду Аленка скользнула по стволу и, схватив кусок хлеба с ладони отца, устремилась вверх.

– Папочка, а можно я её покормлю? – спросила я.

– Давай, – ответил отец и отошел от сосны.

Я накрошила хлеб на свою ладонь, подошла к стволу, вытянула ладонь вверх и постучала второй рукой по стволу.

Аленка сверху посмотрела на меня вниз. Видно, что я не вызвала у неё никакого страха, и она спустилась вниз. Я стала разглядывать её. У неё на груди была своеобразная окраска в виде маленького сердечка из белой шерсти. Она стала аккуратно своими маленькими лапками брать кусочки хлеба с ладони и запихивать себе в рот. Закончив собирать хлеб с моей ладошки, белка в несколько прыжков поднялась вверх и заскользила по лапам сосен. Через несколько секунд она исчезла в чаще.

– Папа, наверное, я ей понравилась, – сказала я.

– Ну как такая хорошая девочка, почти отличница, может не понравится? – ответил отец. Он закинул рюкзак за плечи, и мы, взявшись за руки, зашагали вглубь тайги.

– Папа, а ты видел у белочки Аленки на грудке белое пятнышко в виде сердечка? – спрашиваю я.

– Да, я заметил, моя хорошая, – отвечает папа.

Кто бы знал, как я люблю тайгу. С самого раннего детства папа брал меня с собой. Он учил меня ориентироваться по звездам, учил, как прокормиться одной в тайге в случае чего. Объяснял, какие травы можно собирать и делать их них отвар. Показывал, как отличить съедобный гриб от ядовитого, и многое другое.

– Тайга живет своей жизнью,– говорил отец. – Каждое существо, каждый зверек в тайге для чего-то да нужен. И поэтому к ним, к этим зверькам, нужно относиться уважительно, не нарушать их покой.

– Папочка, а мы рыбалить завтра утром пойдем? – спрашиваю я.

– А ты как хочешь? – отвечает отец.

– Я очень хочу. Помнишь, как мы прошлый раз с тобой поймали огромного карпа, он меня чуть тогда в реку не утянул. Если бы ты не подоспел, то плыть бы мне по реке за этим карпом. Помнишь? – спрашиваю я.

– Да, моя хорошая, конечно, помню, – отвечает отец. – Я сам тогда перепугался за тебя. В следующий раз, если будешь видеть, что не справляешься с удочкой, лучше бросай её, а то не ровен час затащит тебя карп в омут и унесет в подводное царство, и станешь ты тогда русалкой, – отвечает отец и смеется.

– Папочка, что ты такое говоришь, русалок не существует, – отвечаю я.

– Ещё как существуют, – отвечает отец и опять смеется.

От его слов на душе становится тепло и хорошо.

Вскоре мы добираемся до заимки. Здесь небольшая изба и сарай, в котором хранится корм. Зимой, когда животные не могут отыскать для себя еду, папа приходит на лыжах на заимку и насыпает корм в специальные кормушки. К этим кормушкам из тайги выходят разные животные, начиная от зайцев и куропаток, заканчивая оленями, лосями, а иногда и зубрами. Летом отец здесь бывает нечасто. По большому счету, летом нужно следить за тем, чтобы в тайге не бедокурили, как он их называет, браконьеры. Я их никогда не видела, но отец говорит, что они плохие люди и убивают животных. Отец тем временем открывает дверь в избу, и мы заходим вовнутрь. Я вижу белую паутину, в центре которой замер большой паук. На спине у этого великана виден большой крест.

– Папочка, смотри, какой большой паук. Можно я его веником раздавлю? – спрашиваю я.

– Нет, Дуся, не надо. Он же тоже тварь божья. Он тоже для чего-то нужен на этой земле, – отвечает отец.

– Папочка, ну тогда скажи, для чего нужен паук? – спрашиваю я.

– Ну хотя бы для того, чтобы ловить мух и комаров в свою паутину. Вот посмотри, если бы не было пауков, то комары и мухи заполонили бы нашу землю. А так этот баланс на Земле поддерживается, сильные поедают слабых, и так во всём, понятно? – спрашивает отец.

– Да, папочка, теперь понятно, – отвечаю я.

– Так, Дусенька, дело к вечеру, я пойду разводить костер, ну а ты пока уберись в избе, – говорит отец.

– Слушаюсь, сэр, – отвечаю я.

Вечером мы сидим с папой возле костра. На улице уже темно, и лишь звезды озаряют наше вечернее застолье. Прогоревшие поленья потрескивают в костре, и легкий ветерок иногда поднимает из костра искринки, которые подхватываются ветерком и устремляются вверх. Где-то далеко слышится крик сыча. Иногда его крик переплетается с дивным пением соловья.

– Так, Дуся, ответь мне, что это за звезда? – спрашивает отец и показывает рукой в небо.

– Это Полярная звезда, – отвечаю я.

– А теперь покажи мне, созвездие Малой Медведицы, – говорит папа.

– Вот, прямо над нами, – отвечаю я и показываю рукой в небо.

В этот момент я вижу, как падает звезда с неба.

– Смотри, папочка, звезда падает,– говорю я.

– Ну, тогда загадывай быстрее желание, – отвечает отец.

Я долго сижу и думаю, что загадать.

– Пусть мы с папой и с мамой всегда будем счастливы, а большего мне и не надо.

– Папочка, а расскажи какую-нибудь историю, – прошу я отца.

– Что ты хочешь услышать? – спрашивает отец.

– Ну, расскажи хотя бы историю, как вы познакомились с мамой, – отвечаю я. – Это моя самая любимая история. Я её слышала, пожалуй, сотню раз. Но мне так нравится её слушать.

– Давным-давно на земле жила прекрасная девушка, которую все звали Полиной. Она была очень красивой. Её отец был егерем, и жили они в избушке, в которой сейчас живет наша семья. С самого раннего детства Полина помогала своему отцу, ходила вместе с ним в тайгу. Когда она стала взрослой девушкой, её отец постарел, и Полина, помогая отцу, выполняла все обязанности егеря. Иногда, взяв ружье отца, Полина уходила в тайгу на несколько дней. И вот как-то поздней осенью, находясь в тайге, Полина услышала крики о помощи. Вскинув винтовку, бесстрашная девушка заспешила на крики о помощи. Выбежав на поляну, Полина увидела огромную медведицу, которая склонилась над ямой, из которой доносились крики о помощи. Медведица, почуяв незваного гостя, встала на задние лапы и зарычала. Её рост был за два метра. Медведица оскалила свои зубы, и по уголкам рта у неё побежала белая слюна. Было видно, что в следующую секунду медведица бросится в бой. Полина вскинула двуствольное ружье. Расстояние до медведицы было небольшим. Можно было стрелять. Но Полина замерла, глядя на разъяренную медведицу. Если пуля не попадет в медведицу после выстрела, то она в считаные доли секунды разорвет человека с ружьем. Если не стрелять сейчас, то такой возможности дальше может и не быть. Полина, выставив перед собой ружье, слегка наклонив голову вперед, медленно двинулась на медведицу. Огромная медведица опустилась на четыре лапы и медленно стала пятиться назад, всё так же рыча. Через несколько секунд медведица неторопливо развернулась и побежала в тайгу. Полина подошла к яме и заглянула вниз. Там, как ты догадалась, – сидел я.

– А как ты туда попал, папа? – спросила я.

– Ты знаешь, браконьеры выкопали яму на тропе и замаскировали её. Ну, я в неё и угодил, – ответил отец.

– А что было дальше? – спросила я.

– А дальше Полина помогла мне выбраться из ямы, и мы полюбили друг друга с первого взгляда и больше никогда не расставались. А потом у нас родилась прекрасная принцесса, которую мы назвали Дусей, – ответил папа, обнял меня и поцеловал в голову.

Мы ещё долго сидели с ним возле костра и смотрели в небо. Он рассказывал мне о далеких галактиках, о звездах и небесных светилах. Мне было так интересно слушать папу. Потом мы пошли спать в избу.

– Так, моя принцесса, сейчас без разговоров ложимся спать. Подъем у нас с тобой ранний, – сказал папа и погасил лампаду.

Утром, проснувшись с солнцем, мы отправились на рыбалку. Легкий туман плыл над гладью реки, и все это напоминало какую-то сказку. Где-то вдалеке слышался голос кукушки. Стая белых журавлей, встав в клин, устремилась в небеса. Я сидела на маленькой табуретке и смотрела за поплавком.

– Папочка, а вот скажи, вот если бы на Земле не было рыбы, мяса, молока, ну всяких там разных животных, ягод и грибов, что бы тогда ел человек? – спросила я.

– Да ты знаешь, человек от голода может есть всё что угодно, – ответил отец.

– Ни в жизнь не поверю, что можно есть, ну допустим, жаб или гусениц. Они же противные, – ответила я.

– Очень даже можно. Есть народы на Земле, которые, кстати, едят и гусениц, и лягушек, и даже тараканов, – ответил отец.

– Да как же их есть-то можно? – спрашиваю я.

– А очень просто, Дусенька. Ты знаешь, я, когда в яме сидел, даже червяков ел. В яме-то больше ничего не было. Надо было как-то организм поддерживать. Так что если, не дай бог, есть будет нечего, будем с тобой копать червяков и есть их, – ответил отец и улыбнулся.

Я взяла банку, в которой были червяки. Немного покопавшись в земле, я достала жирного червяка и подняла его к солнцу.

– Ну как такую мерзость можно есть? – спросила я.

– Дай бог, доченька, чтобы в твоей жизни не пришлось есть червяков, – ответил отец и закинул удочку.

Клев в этот день был неплохим, и я уже пару раз вытаскивала на берег всякую мелочь. Поймав очередную рыбу, папа вспорол ей живот и выдавил в миску красную икру. Достав из рюкзака пачку соли, он немного присолил икру, и через час с небольшим у меня уже трещало за ушами. Да, выходные прошли на славу, и вечером, уставшие и изнеможенные долгой дорогой, мы вернулись домой. Утром должна была вернуться от бабушки моя любимая мама.

Глава 2

Мать

Я открыла глаза. За окном шел проливной дождь. На улице уже светало. До школы от нашего дома было около пяти километров, это примерно час быстрым шагом по времени. Сейчас, пожалуй, еще нет и шести. Я услышала, как входная дверь в избу открылась.

– Есть кто в доме живой? – услышала я голос мамы.

Я вскочила и бросилась в соседнюю горницу. Возле входа стояла мама. На ней были резиновый плащ и резиновые по колено сапоги. Вода ручьём сбегала по её одежде. Она невысокого роста и стройная. У неё темные волосы, которые она заплетает в тугую косу.

– Папа, мама вернулась! – закричала я и попыталась обнять мать.

– Дуська, ошалелая, намочишься вся, – сказала мать. – Стяни-ка с меня лучше сапоги да возьми тряпку и вытри пол, а то лужа смотри какая подо мной.

– Да, мамочка, – ответила я, встав на коленки, и стала стаскивать с неё резиновые сапоги. Затем я пошла, взяла тряпку и ведро и убрала воду с пола.

– Ты что в такую погоду решилась вернуться? Не могла дождь переждать? – спросил папа, вышедший из горницы.

– Да я когда от бабки выходила, дождем и не пахло, – ответила мать Полина.

– Так, я смотрю, развели вы здесь бардак. Дуська, ты почему бочку водой не наполнила, я же тебе говорила, – сказала мать.

– Мамочка, я не успела. Мы с папой вчера поздно с дальней заимки вернулись, – ответила я.

– Ну, допустим, натаскать воду много времени не надо, река у нас под носом. Так что давай, надевай сапоги и таскай воду, – сказала мать.

– Полина, ну что ты с порога завелась? Дождь же на дворе, куда она пойдет? – сказал папа.

– Ничего, не сахарная, не растает, дождь, кстати, теплый, – ответила мать и прошла в горницу.

Я тем временем надела резиновые сапоги, свой плащ, взяла ведро и отправилась к речке. Нет, мама у меня добрая, только очень строгая. Её воспитывал отец, мой дед. Но он утонул в речке, не смог выплыть, когда лодка перевернулась. А её мать, моя бабушка, умерла от воспаления легких очень давно, когда моя мама была совсем маленькой. Поэтому моя мама такая строгая, но она меня любит. Сделав несколько ходок к реке, я вскоре наполнила бочку водой. Во дворе на цепи у нас живет кавказская овчарка Дина. Она сидит в будке и смотрит, как я таскаю воду. Если бы не было дождя, я бы, конечно, зашла к ней в вольер и почесала у неё за ушами. Она очень любит, когда ей чешут за ушами. Я зашла в избу. Мать Полина уже накрыла на стол, и мы всей семьей приступили к трапезе.

– Поля, а намажь мне, пожалуйста, хлеб маслом, – сказал отец.

– И мне, мамочка, я очень люблю хлеб с маслом и чаем, – говорю я.

– Ну вы у меня прямо безрукие какие-то. Ничего без меня сделать не можете, – ответила мать.

– Поля, нам просто нравится, как ты за нами ухаживаешь. Правда, Дусенька? – спросил папа.

– Да, – ответила я.

– Ох и подхалимы вы оба, – сказала мать и стала намазывать маслом хлеб.

– Так, дождь вроде закончился, – сказала мама, выглянув в окно. – Дуська, давай быстро допивай чай и дуй в школу, а то опоздаешь.

– Не, не опоздаю. Это Мишка у нас в классе всё время опаздывает. Представляете, живет напротив школы и опаздывает. Мне-то до школы идти пять километров, и я ни разу не опоздала, а он каждый день опаздывает, – сказала я.

– Мы гордимся тобой, наша принцесса, ты у нас пунктуальная, – сказал отец.

– А что такое «пунктуальная»? – спросила я.

– «Пунктуальная» значит: не опаздывает и приходит в назначенное время, понятно? – спросил папа.

– Да, понятно. Я пошла одеваться, – ответила я встала со стула. Я подошла, поцеловала в щечку вначале папу, а потом маму. – Спасибо, было очень вкусно.

Через полчаса я уже шагала по лесной тропинке по направлению к школе. Дождь закончился. Лучи весеннего солнца озаряли тайгу. Ничто на свете не сравнится с запахом тайги после дождя. Воздух такой свежий и прохладный. Миллионы водных капелек, свисающих с хвоинок сосен и пихт, блестят, словно бриллианты в лучах восходящего солнца. Вся эта картина напоминает какую-то сказку. То там, то здесь слышится крик птиц. Легкий белый туман стелется по реке, и от этой картины на душе становится тепло и хорошо. Моя тропинка, то уходя вглубь тайги, то снова возвращаясь к реке, незаметно для меня приводит меня в Покровку, на окраине которой стоит моя школа. Через пару минут я уже сижу за своей партой. Рядом со мной сидит моя любимая подружка Наташка. Мы с ней дружим с первого класса. Она моя самая близкая подруга. Звенит звонок, и в класс заходит наша классная руководительница Нина Ивановна. Она очень строгая, но мы её очень любим.

– Здравствуйте, дети, – говорит она добрым голосом.

– Здравствуйте, Нина Ивановна, – хором отвечает класс.

– Ну вот, я вас поздравляю. Четвертая четверть подошла к концу. Сегодня мы с вами будем писать сочинение на тему: «Лес – мой дом родной». Поэтому сейчас открываем тетрадки, по центру листа пишем: «Двадцать шестое мая». На следующей строке пишем с заглавной буквы: «Сочинение» и ниже пишем: «Лес – мой дом родной». Спешить не надо, пишите медленно и разборчиво, времени хватит. Попытайтесь описать лес, попытайтесь описать свое отношение к лесу и почему мы должны его оберегать. Всё, мои хорошие, приступайте, – говорит ласково Нина Ивановна и садится за свой стол. Я беру ручку и начинаю писать своё сочинение…

Я, как и обещала, закончила год на одни пятерки. Папа сдержал свое слово, и однажды, проснувшись чуть позже обычного, я, открыв глаза, увидела перед своей кроватью настоящий мольберт, рядом с которым стояли масляные краски.

– Спасибо, папочка! – закричала я из своей комнаты.

Лето – это лучшая пора года, по моему мнению. Не надо ходить в школу, не надо делать уроки. Мы с папой уже не раз ходили на дальнюю заимку и проводили там по несколько дней. Вставая с солнцем, мы копали червей и шли удить рыбу на реку. Потом вечером под треск поленьев готовили с ним уху и, глядя в звездное небо, говорили обо всём на свете. Как-то раз, придя на заимку, мы нашли там подранка. Это был небольшой соколенок, у которого было перебито крыло. Папочка стал обрабатывать ему рану. Соколенок шипел на отца и пытался стукнуть его своим кривым красным клювом.

– Дусенька, дочка, помоги мне. Придержи его голову, а то он мне всю руку заклюет, – попросил папа.

Я аккуратно сзади взяла соколенка за голову, а папа продолжил оказывать ему скорую неотложную помощь. В течение всего лета мы выхаживали нашего найденыша. Каждое утро я нарезала маленькие кусочки мяса, складывала на блюдце и подносила ему. Соколенок за лето подрос и уже пытался встать на крыло, но пока у него это не особо получалось.

– Ничего, – говорил папа, – к осени наш найденыш обязательно встанет на крыло.

Самое интересное было наблюдать за котом Барсиком, который постоянно следил за соколенком. Барсик был не из трусливых, но связываться с соколом, хоть и с перебитым крылом, он не отваживался. Уже не раз я замечала, как он незаметно пытался поближе подобраться к птице, но соколенок держал ушки на макушке, и как только кот оказывался уж слишком близко к нему, начинал шипеть и размахивать крыльями. После этих маневров кот Барсик, поджав хвост, бежал наутек. Лето пролетело незаметно. По вечерам уже было холодно, и с каждым днем солнце все раньше и раньше укрывалось за горизонтом. К концу лета соколенок окончательно выздоровел и как-то утром встал на крыло. Он несколько раз облетел наше подворье, издавая крик, как бы прощаясь с нами, и, взмыв в небо, улетел. Я стояла и глядела вслед удаляющемуся соколу, и по моим щекам потекли слезы. Лето пролетело очень быстро, и осень вступила в свои права. Неделями шли проливные дожди, и солнце не показывалось на небе. В это время я безвылазно сидела в избе. Из-за непогоды я уже несколько недель пропускала школу. Учительница передавала мне домашние задания, и я обучалась дома. Незаметно пришла зима. Тайга погрузилась в волшебный мир белоснежья. Вся тайга искрилась и сверкала в лучах солнца. Как сказал папа, такой снежной и холодной зимы давно не было….

Надвигался Новый год. Новый год – это мой самый любимый праздник. Тридцать первого декабря мы с папочкой утром отправились в тайгу искать нашу красавицу.

– Папочка, смотри, какая пушистая пихточка, так и просится к нам в избу на Новый год, – сказала я, увидав лесную красавицу.

– А и правда, наш размерчик, – ответил папа, подошел к лесной красавице и чуть-чуть ударил её по стволу.

В следующую секунду с мохнатых лап пихты стали опадать миллионы снежинок, искрящихся в лучах солнца. Через час эта лесная красавица стояла у нас в горнице.

Мама управлялась на кухне. Она запекала в духовке утку с черносливом. Я умело помогала крошить ей московский салат.

– Мамочка, а мы грибы со сметаной сделаем? – спросила я.

– Да, конечно, Дуся. Полезай в погреб и найди там литровую банку. Смотри, там в литровых есть маслята и белые. Ты какие больше хочешь? – спросила мать Полина.

– Конечно же, белые, – ответила я и устремилась в погреб.

На обратном пути я споткнулась о половицу и грохнулась. Стеклянная банка с грибами разлетелась вдребезги.

– Вот и поели грибочков. Дуська, ты чего такая безрукая? – спросила мать.

– Мама, я нечаянно, – ответила я.

– Нечаянно, под ноги смотреть надо, – сказала мать. – Давай бери совок и тряпку и прибирай за собой.

– Дусенька, ты не поранилась? – спросил папа.

– Нет, папочка, все нормально, только грибы жалко, – ответила я.

– Да чего их жалеть, у нас их полпогреба, – ответил папа и поцеловал меня в лоб, ласково потрепав по голове…

Уже через час я наряжала нашу лесную красавицу. В доме царил запах свежей хвои и мандаринов, которые по блату папа привез из Покровки. Я встала на табуретку и стала устанавливать красную пластмассовую звезду на голову нашей лесной красавицы. Затем я развешивала разноцветные шары и игрушки на пышные лапы пихты, ещё утром растущей в заснеженной тайге. В дополнение я разбросала по веткам белую вату, которая была похожа на снег.

– Папа, мама, идите смотреть, наша елочка наряжена! – позвала я родителей.

Через пару секунд они заглянули в горницу.

– Ух и красиво ты пихточку украсила! Правда, мама? – спросил отец.

– Да, красиво, – ответила мать и пошла дальше готовить праздничный ужин.

Вечером вся моя семья сидела за праздничным столом. На столе громоздилась огромная запеченная утка, московский салат, белые грибы в сметане и вареники с картошкой.

– Дусенька, а ты под елку заглядывала? – ласково спросил папочка.

– Нет, – ответила я.

– Ты знаешь, когда ты ходила переодеваться в свою комнату, мне показалось, что в избу кто-то заходил. Может, и Дед Мороз, я не разглядел, – сказал папа и улыбнулся.

Я вскочила со своего стула и побежала к нашей лесной красавице. Под пихтой я увидела небольшую коробку, перевязанную красной тесьмой в виде банта. Я с любовью посмотрела на родителей и принялась развязывать тесьму. Через несколько секунд моему взору предстала удивительная кукла, одетая в вечернее синее платье, с роскошными белыми волосами и длинными черными ресницами. Именно о такой я давно мечтала.

– Папочка, мамочка, спасибо вам, это самый лучший день в моей жизни. Именно о такой кукле я давно мечтала, – закричала я и повисла на шее родителей.

– Дуська, ты меня сейчас задушишь, – сказала мать.

– Мама, большое вам спасибо, я вас люблю, – сказала я и поцеловала в щеки мать и папочку.

Весь вечер мы сидели за праздничным столом и болтали на различные темы.

– Полина, утка просто божественная, – сказал папа, закидывая в рот очередной кусок птицы.

– Да, мамочка, просто пальчики оближешь, – сказала я.

– Ну вот, я рада, что вам понравилось, – ответила мать.

– Так, доченька, бери свой стакан с соком и говори тост, – говорит папа и улыбается.

Я беру свой стакан с малиновым соком, вытягиваю руку вперед и говорю:

– Я хочу выпить за то, чтобы в нашей семье никто не болел, чтобы мы были дружными и счастливыми, чтобы мама почаще улыбалась, чтобы всё, что мы задумаем, – сбывалось.

– Ай, спасибо, – говорит папа, и мы чокаемся стаканами.

– С Новым годом, – говорит папа…

Прошло несколько дней.

– Полина, я завтра на два дня уйду на дальнюю заимку. Надо обновить корм для оленей и зубров в кормушке. А то морозы совсем лютые, и животина в такие морозы без еды не выживет.

На следующее утро отец отправился на дальнюю заимку. День пролетел очень быстро, я весь день помогала матери по дому, вязала шерстяные носки, перебирала в погребе картошку и овощи, помогала убирать избу и готовить. Уставшая от домашней работы, добравшись до своей кровати, я быстро провалилась в сон. Мне снилось, что мы с папой и с мамой идем по лугу. Я собираю разноцветные цветы и делаю из них венки. Первый венок я одеваю на голову папе, второй – маме, ну а третий – себе. Светит солнышко, вокруг парят разноцветные бабочки и стрекозы, слышится пение соловушки. На душе от этого так тепло и хорошо.

Какой-то посторонний шум отрывает меня ото сна. Я открываю глаза: в избе темно. Из соседней горницы доносится легкий скрип. Глаза постепенно привыкают к темноте, и я уже могу разглядеть очертания мебели в своей комнате. Я потихонечку вылезаю из-под одеяла и на цыпочках крадусь по своей комнате. Я потихоньку отодвигаю покрывало, висящее у меня вместо двери, и крадусь к покрывалу, прикрывающему вход в папину и мамину комнату. В полумраке ночи я слышу, как кто-то стонет. Я потихоньку отодвигаю край покрывала в сторону и через маленькую щелку смотрю. В полумраке ночи я вижу на стуле форменный китель милиционера и фуражку. Дальше в полумраке ночи я вижу, как моя мать сидит на дяде Коле, милиционере, сверху, и она полностью раздетая. В этот момент я вижу, как мать смотрит в мою сторону. Быстро отпустив покрывало, я бегу в свою кровать и укрываюсь с головой. Через несколько секунд чья-то рука поднимает одеяло, и я вижу мать Полину, которая смотрит на меня в полумраке ночи.

– Скажешь отцу, что видела, придушу, – говорит зло мать. – Ещё раз будешь подсматривать за мной, придушу, ты меня знаешь.

Я просто лежу и молчу. На моих глазах начинают выступать слезы. Мать разворачивается и выходит из моей комнаты. Через некоторое время я снова слышу скрипы и стоны, которые продолжаются всю ночь. Я не хочу и не могу слышать эти звуки, я закрываю уши своими ладошками и плачу. Подушка от моих слез полностью промокла. Утром я слышу, как мать провожает милиционера дядю Колю и закрывает за ним дверь. Затем она проходит в мою комнату. Я притворяюсь, что я сплю. Мать подходит к кровати и трясет меня за плечо. Я открываю глаза и смотрю на неё.

– Ты меня поняла, Дуська? Если отец что-нибудь узнает, я отведу тебя на реку, привяжу к ногам камень и сброшу с обрыва, и ты потонешь, как твой дед, – зло говорит мать. – Ты меня поняла?

– Да, мамочка. Я поняла, – говорю я и начинаю целовать ей руки. Мне сейчас очень страшно. А что если мать передумает и сейчас привяжет камень к моим ногам и сбросит меня с обрыва в речку?

– Запомни, хоть одно слово, и тогда ты знаешь, что я сделаю с тобой, – говорит мать и выходит из комнаты.

Весь день я боюсь попасться матери на глаза. Мне страшно от того, что мать может со мной сделать. Я знаю её характер. Быстрее бы пришел папа. Но он придет лишь завтра. Сердце, мне кажется, вот-вот выскочит из моей груди. Несколько раз я встречалась взглядом с глазами матери. Она зло смотрит на меня, и от этого моё сердце то замирает, то бешено стучит. После обеда мать идет в сарай доить корову Зорьку. Я боюсь оставаться дома на ночь и принимаю для себя единственно правильное решение – идти на дальнюю заимку к отцу. Папа не даст меня в обиду. Он не позволит матери привязать мне на ноги камень и бросить в реку. Я быстро надеваю теплые вещи, сверху надеваю свой маленький овчинный тулуп, валенки, а голову повязываю теплым платком и выхожу из избы. Погода на удивление солнечная, но мороз крепчает. Если идти быстро, то через четыре часа я буду на дальней заимке. Кинув прощальный взгляд на избу, я, ускоряя шаг, устремляюсь в тайгу. Лучи яркого солнца, отсвечивая от снега, слепят мне глаза, и приходится жмуриться. От быстрой ходьбы мне становится жарко. Постепенно мое волнение успокаивается, и я теперь знаю, что папа всё поймет и защитит. Дорога на дальнюю заимку для меня знакома, и я без особого труда прокладываю свой путь к отцу. Высокие сосны грациозно красуются по обе стороны убегающей вдаль заснеженной дорожки. Вот на одной из заснеженных лап сосны мелькнула рыжая белка. Немного посидев, она с силой оттолкнулась и, словно заправский гимнаст, взвилась в воздух по направлению к соседней сосне. Легкий шлейф снега указал направление удаляющегося зверька.

– Привет, Аленка, – крикнула я и радостно помахала рукой рыжей подружке. Она на минуту замерла на снежной лапе величественной сосны. Снежные искринки, переливаясь в лучах солнца, посыпались на землю.

Я подошла к сосне, на которой сидела Аленка. Достав из кармана краюшку хлеба, я раскрошила его на свою ладонь, а второй рукой постучала по огромному стволу исполина. Белка, опустив голову, стала внимательно смотреть на меня. Затем она в несколько прыжков спустилась чуть ниже. Лежащий на лапах сосны снег облаком полетел на меня и попал мне за шиворот.

– Аленка, ну что ты делаешь? Можешь поаккуратней спускаться? Давай, скорее иди ко мне. Смотри, я тебе хлеба накрошила, – сказала я рыжей подружке.

Аленка, немного подумав, прыгнула на ствол сосны и в считаные секунды подбежала к моей руке. Она схватила кусочек хлеба и молниеносно рванула вверх.

– Ну не бойся меня, давай, забирай всё, мне уже идти пора, – сказала я и вытянула руку вверх.

Белка не заставила себя долго ждать. На этот раз она спустилась по стволу, своими маленькими лапками подобрала с моей ладони все кусочки хлеба, запихала их себе в щеки и устремилась вверх, оставляя за собой шлейф из падающего с веток снега.

– А ты спасибо не сказала, – крикнула я вслед белке.

Аленка на секунду замерла на ветке, повернула голову назад и, как мне показалось, махнула своей маленькой головкой.

– Ну вот, так-то лучше. Приятного тебе аппетита, – крикнула я Аленке и зашагала по снежной тропинке.

Через какое-то время небо затянуло, стало пасмурно, и пошел легкий снежок. «Ничего, до заимки ещё километров пять, так что через час доберусь», – пронеслось у меня в сознании. Снег со временем усилился и пошел стеной. Ветер дул прямо в лицо, и мне стало трудно идти. Видимости не было никакой. Через какое-то время я поняла, что тропинку, оставленную папиными лыжами, уже не видно, и я иду наобум. Очень хотелось пить, так как я от долгого пути была мокрой. Я сняла рукавичку, набрала в ладонь снег и стала его лизать, чтобы хоть как-то утолить жажду. Снег попадал мне на ресницы и таял, превращаясь в ледяные снежинки на моих глазах. Ногам было очень холодно. Судя по времени, я уже давно должна была добраться до дальней заимки.

– Папа, папочка, где ты? Папа, ну пожалуйста! – стала кричать я.

В ответ я слышала лишь завывания ветра. Стало темнеть. Я уже не чувствовала пальцев на руках и ногах. Меня бил озноб. Уставшая и обессиленная, я брела в тайге в неизвестном направлении. Было очень страшно. А что если навстречу мне сейчас из тайги выйдет медведь? Папа говорит, что медведь зимой очень опасен. Если медведь зимой проснулся от голода, то он будет рыскать по тайге и искать себе пропитание. Бывают случаи, что медведь нападает на человека и задирает его. Справа среди сосен я увидела небольшой стог сена. Судя по всему, этот стог был оставлен отцом, для того чтобы олени и лоси могли прокормиться в зимнюю пору. Из последних сил я преодолела последние метры. Став на четвереньки, я замерзшими руками стала выкапывать углубление в небольшом стоге сена. Сено было промозгшим, и моя работа забирала очень много сил. Не знаю, сколько прошло времени, но когда я все-таки забралась в выкопанную мной нору, в тайге было уже темно. Немного замуровав лаз промозгшим сеном, я свернулась калачиком. Поднеся руки, одетые в закостеневшие варежки, я стала дуть на них теплым воздухом. Своих пальцев я совсем не чувствовала. Меня стал бить озноб, зубы застучали. Ничего, папа скоро найдет меня и спасёт, пронеслось у меня в сознании, и я уснула. Мне приснился сон, будто мы с папой идем по тропинке в тайге. Светит солнышко. Рыжая белка Аленка кидает в нас шишки, а мы с папой смеемся и грозим ей пальцем…

Глава 3

Поиски

Как мне потом стало известно, мои поиски продолжались двое суток. В них были задействованы как спасатели, прилетевшие на вертолетах, так и местные жители, которые в течение двух суток прочесывали лес. Всё осложнялось тем, что тайгу заносило снегом, видимости не было никакой. Мороз постоянно крепчал, и с каждой секундой шансы найти меня живой улетучивались. Люди и техника валились с ног и в течение двух дней безрезультатно искали маленькую девочку, пропавшую в тайге. Спасателями был разбит штаб, в который постоянно стекалась информация о моих поисках. Но поиски результатов не дали, и было принято решение прекратить их, так как шансов у маленькой девочки выжить в тайге в тридцатиградусный мороз просто не было. Отец не смирился с решением спасателей и продолжал искать меня. Он квадрат за квадратом на лыжах объезжал свои лесные владенья. Утром третьего дня погода успокоилась, и отец снова стал на лыжи и отправился на мои поиски. Уставший от дальнего перехода, он остановился и снял рюкзак. В следующую секунду ему на голову упала шишка. Отец вскинул голову вверх. Прямо над ним сидела белка Аленка, у которой на груде было белое пятнышко в виде сердечка. Она снова кинула в него шишку, которая на этот раз пролетела мимо. Белка издавала непонятные звуки, кидала в него шишки и удалялась в тайгу. Ему показалось странным поведение белки. Казалось, что она что-то ему хочет сказать. Отец накинул рюкзак и поспешил за белкой. Он двигался за ней несколько минут и уткнулся в небольшой стог сена. Не знаю, было ли это случайным, но именно так папа нашел меня. Он раскидал в стороны замерзшее сено и нашел меня, свернутую калачиком. Взяв меня на руки и бросив рюкзак, он заспешил в обратный путь.

Прошло несколько дней.

Я открыла глаза. Вокруг меня всё белое. Где я? Мои глаза начинают привыкать к свету. Я отчетливо вижу напротив себя кровать, на которой сидит отец. Он опустил голову себе на грудь и, как мне кажется, спит.

– Папочка, – тихо говорю я.

Но он не слышит меня.

– Папа, – говорю я громче.

Он открывает глаза, подходит ко мне и начинает целовать меня в лоб.

– Дусенька, девочка моя, как ты нас напугала.

– Папочка, я ничего не помню. Что случилось? – спрашиваю я.

Он смотрит на меня, и его лицо начинает трястись. Он едва сдерживает слезы на своих глазах.

– Всё хорошо, девочка моя, всё хорошо, – говорит он и отворачивается в сторону.

Я пытаюсь почесать нос, подношу свою правую руку и вижу, что она забинтована, и как мне кажется, не такая, как должна быть. Я пытаюсь пошевелить пальцами правой руки, но я их просто не чувствую. Левая рука тоже забинтована, и я также не чувствую пальцев. Отец смотрит на меня, и на его глазах выступают слезы.

– Дусенька, всё у нас будет хорошо. Всё закончилось, ты, слава богу, жива, – говорит он и большой мужской ладонью вытирает слезы, которые катятся по его обросшим бородой щекам.

Я чуть-чуть приподнимаю голову и смотрю на свои ноги. Их нет. Я вижу лишь обрубки, которые замотаны бинтом, через который проявились красные пятна крови.

– Папочка, где мои ножки? – спрашиваю я.

Отец молчит. Он, как ребенок, начинает плакать навзрыд. Он начинает гладить меня по голове, затем обнимает и шепчет на ушко:

– Всё будет хорошо, моя принцесса, мы со всем справимся.

Я постепенно начинаю понимать, что произошло. Отчетливо в моем сознании всплывает картина, как я увидела свою мать ночью с дядей Колей, милиционером. Потом я вижу, как собираюсь и выхожу из дома, чтобы отправиться на дальнюю заимку.

– Папочка, а как я буду жить без своих ножек и ручек? Я же теперь не смогу закончить рисовать свою картину, которую я хотела подарить тебе? – спрашиваю я и смотрю на папу.

– Ничего, девочка моя. Ты её обязательно дорисуешь. Сейчас для тебя главное – покой. Скажи, зачем ты пошла в такую погоду в тайгу? – спрашивает отец и снова вытирает слезы.

– Папочка. Я пошла, чтобы тебе рассказать, – отвечаю я.

– Что рассказать, Дусенька? – спрашивает отец.

– Когда ты ушел на дальнюю заимку, к нам пришел…

В этот момент открывается дверь и в палату входит мать. Моё сердце начинает бешено колотиться.

– Полина, наша малышка пришла в себя, – говорит отец.

Мать подходит ко мне, нагибается и целует в лоб. Она берет стул, пододвигает его к кровати и садится рядом с отцом.

– Борис, ты можешь идти домой, я посижу с Дусей. Ты и так возле её кровати провел двое суток. Тебе надо поесть и поспать, а я посижу с ней, – говорит мать.

– Дуся ты рассказывала, зачем ты пошла в тайгу, – говорит отец.

Я смотрю на мать, но она смотрит на меня с ненавистью.

– Папочка, я просто решила прогуляться, а потом началась вьюга, вот я и заплутала в тайге,– говорю я.

– Борис, иди домой, ещё будет время наговориться, – говорит мать Полина.

– Хорошо, девочки мои, я пошел. Завтра, моя крошка, я приеду к тебе и привезу твоего любимого Михайло Потаповича. Он тебя будет веселить, и всё у нас отныне будет хорошо,– говорит отец, целует меня в щечку и выходит из палаты.

Какое-то время мы с матерью молчим. Она сидит напротив меня и просто смотрит мне в глаза.

– Что ты успела наговорить отцу? – спрашивает мать.

– Ничего, – отвечаю я.

– Запомни, если хоть слово скажешь ему, что видела, я тебя собственными руками придушу,– отвечает мать. – Ты зачем, зараза такая, в тайгу попёрлась? Что теперь с тобой, калекой, делать?

– Мамочка, прости меня, пожалуйста, – говорю я и начинаю плакать.

– Прости. Бог простит, – зло отвечает мать. – Мы теперь всю жизнь с тобой мучиться будем…

Через месяц отец забрал меня из больницы и привез домой. Он на руках внес меня в мою комнату и положил на кроватку.

– Дусенька, а это мой тебе подарок, – говорит отец. И я вижу большую куклу, которая лежит на моей кровати.

– Спасибо, папочка,– говорю я и обнимаю куклу. – Я назову её Варварой, так звали мою медсестру, которая каждые день делала мне перевязки в больнице.

– Ну, Варвара так Варвара, – отвечает отец и гладит меня по голове.

Зимние месяцы пролетели достаточно быстро. После этого несчастного случая жизнь нашей семьи изменилась. Родители всё чаще и чаще стали ссориться. После этих ссор отец уходил на дальнюю заимку и по несколько дней проводил там. Когда его не было дома, к нам всё чаще и чаще по ночам стал приезжать дядя Коля-милиционер. Они с матерью пили водку, а потом я всю ночь слушала скрип кровати, доносившийся из соседней комнаты. Я затыкала свои уши, накрывала голову подушкой, но этот скрип всё равно был слышен мне. В те дни, когда папа был дома, мы с ним делали уроки. Раз в месяц моя учительница передавала мне домашние задания по всем предметам, которые я делала с папой. Он из кожаных ремней сделал мне браслет на руку, и в него можно было вставлять ложку, чтобы кушать самой. Но папа, когда был дома, сам кормил меня. Мать Полина первое время тоже кормила меня с ложки, но потом, когда ей это надоело, она заставила отца приставить к моей кровати небольшой столик и сделать мне какое-нибудь приспособление, чтобы я могла сама принимать пищу. Когда папы не было дома, мать ставила миску с едой перед моей кроватью, и я ела сама. Если я разливала суп, то мать била меня резиновым шлангом, обзывая при этом неряхой. Самое трудное для меня было самостоятельно сходить в туалет. Когда папа был дома, я звала его, и он на руках относил меня в туалет. Мать несколько раз первое время помогла мне, но затем она сказала, что я должна быть самостоятельной. Она сказала, что не намерена всю жизнь выносить горшки за мной. Поставив однажды на стол возле кровати банку, она сказала, что я сама должна ходить в туалет в эту банку. Возле кровати она поставила помойное ведро, куда я должна была выливать содержимое банки. Это ведро стояло возле изголовья моей кровати, и я постоянно чувствовала жуткий смрад. Когда с заимки возвращался папа, банка и ведро из моей комнаты выносились, и он помогал мне справить надобности. Но как только он уходил на дальнюю заимку, ведро с банкой снова появлялись в моей комнате. Пришла весна. Снег давно растаял. По вечерам в тайге заливались соловьи, и от их пения на душе становилось хорошо. Я часто сидела возле окна и смотрела за весенней жизнью тайги. Клинья различных птиц возвращались в тайгу, чтобы обзавестись новым потомством, а с первыми холодами стать на крыло и улететь в теплые страны, для того чтобы вернуться сюда через год. Вот уже несколько дней папа был дома. Мне было так хорошо. Он учил со мной уроки, рассказывал дивные и интересные истории. Утром он разбудил меня и вынес к реке. Он усадил меня в кресло, стоящее на берегу реки. Предусмотрительно им уже были закинуты удочки. Мы сидели на берегу реки и смотрели за поплавками, которые подпрыгивали на водной глади. Это был лучший день в моей жизни. Солнышко грело меня своими ласковыми лучами, от чего я жмурилась и улыбалась.

– Дусенька, я накопил уже достаточно денег. Ещё немного, и я поеду в областной центр. Мне сказали, что мы сможем тебе поставить протезы на ноги, а чуть позже и на руки. Потерпи, моя девочка, всё у нас будет хорошо, – сказал отец и обнял меня.

– Спасибо, папочка. Я тогда сама смогу ходить в школу и буду самостоятельной, – ответила я.

– Да ты и так, моя девочка, совсем самостоятельная. Ты посмотри, какую ты картину уже почти дорисовала, – сказал отец. – Ремни на браслете не давят?

– Нет, папочка, не давят, – ответила я.

Дело в том, что папа, когда бывал дома, подставлял к моей кровати мольберт, расставлял краски, вставлял кисть в кожаный браслет, и я уже почти дорисовала свою картину, которую я хотела подарить ему. На ней было изображено озеро в тайге, которое утопало в зелени деревьев. По глади озера скользили белые лебеди, которые поднимались с поверхности воды, оставляя за собой брызги. Один лебедь был черным, и он не собирался устремляться ввысь, так как у него было перебито крыло и он не мог подняться в клин с белыми лебедями. Этот черный лебедь была я. Мне осталось лишь сделать небольшие штрихи на этой картине. И тогда я подарю её папе.

– Кстати, когда ты уже подаришь мне свою картину? – спросил папочка.

– Ну, мне совсем немножко осталось. Ты сегодня уйдешь на заимку, а когда ты вернешься, я тебе её подарю, – ответила я.

– Замечательно, моя крошка, – ответил отец и нежно поцеловал меня в щечку. Мы ещё долго удили рыбу. Клев был хорошим, и вскоре наш садок был полным. Мы сидели на берегу реки и просто болтали с папой. Мне в этот момент было так хорошо. Вскоре мои мучения закончатся, папа уже насобирал денег, и мне скоро установят протезы. Тогда я смогу быть полноценным человеком и вернусь в школу. Пускай первое время будет трудно, но ничего, я справлюсь, я сильная. Пройдет время, и папа будет мной гордиться…

Вечером, перед тем как уйти на дальнюю заимку, он поставил мольберт перед моей кроватью и расставил краски на столе.

– Мы с тобой договорились. Я вернусь через два дня, и ты подаришь мне свою картину, – сказал папа и улыбнулся.

– Да, договорились, сэр, – ответила я.

В этот день я очень устала и легла спать пораньше. Посреди ночи меня разбудили громкие голоса. Судя по всему, в гости опять пришел дядя Коля, и они с матерью сидели на кухне и пили водку. Я прислушалась.

– Вот ты скажи мне, Поля, ты ещё молодая женщина. Почему ты должна ухаживать за калекой? Сдай её лучше в детский дом. Зачем гробить свою судьбу. Или вон река рядом, мало ли что может случиться с калекой на берегу, – сказал дядя Коля.

– Да что ты говоришь, Николай? Она же всё-таки дочь мне как-никак. Это Борис думает, что она его кровинушка. А я в этом не уверена. Я ведь девка раньше видная была. Я жила в райцентре, хахалей было, ты не представляешь. Я-то до любви ох какая охотная, ну и спала со всеми подряд. А тут он в моей жизни появился. Мне это не мешало гулять на стороне и удовлетворять свою похоть. А потом я поняла, что забеременела. А тут Борька рядом, ну и поженились. А так сказать на сто процентов, что Дуська от него, я не могу. А в детский дом я её не отдам. Мне сейчас опекунство в райсовете оформляют, ну и пенсию на инвалида, а это неплохие деньги. Так что пусть Борька за ней горшки всю жизнь таскает, мне-то что. Давай выпьем, – сказала мать.

После услышанного откровения выпившей матери моё сердце заколотилось. Я, чтобы не было слышно, уткнулась лицом в подушку и зарыдала навзрыд. А что если я не родная папе? Что будет дальше? Может, самой доползти до речки, благо она рядом, и утонуть? Тогда всем будет легче, и мне не придется мучиться всю жизнь. Я попыталась уснуть. Но через некоторое время из соседней комнаты послышались скрип и стоны. Подвыпившая мать, уже ничего не стесняясь, стонала во весь голос…

Проснувшись утром, я увидела на столе возле своей кровати банку для туалета, рядом с которой стояла миска, по всей видимости, со вчерашними объедками с застолья матери с дядей Колей. Немного подкрепившись объедками, я попыталась сходить в банку. Было неудобно, и я пролила немного жидкости на кровать. Матери, по всей видимости, не было в избе. Может, она пошла доить Зорьку. Я на своих обрубках пододвинулась на кровати к мольберту, надела на руку кожаный браслет, вставила кисточку и принялась дорисовывать картину для папы. Завтра он вернется с заимки, и я подарю ему свой шедевр. Работа полностью увлекла меня, и я потерялась во времени. Я случайно зацепила баночку с красной краской, и она упала на пол, и масляное пятно растеклось по ковру, который лежал возле моей кровати. Да если мать увидит, то она меня прибьет за то, что я испачкала ковер, пронеслось у меня в голове. Надо это всё убрать. До этого я ни разу сама не слезала с кровати, но сейчас это надо было сделать, чтобы не получить от матери. Я перевернулась на живот и стала медленно сползать вниз с кровати. Держаться было нечем, и я грохнулась навзничь, зацепив при этом мольберт и еще несколько раскрытых баночек с красками. Всё это рухнуло сверху на меня. В этот момент я услышала, как дверь в избу отрылась. На пороге я увидела мать Полину. По её выражению лица было видно, что она ещё слегка пьяная. Она молча прошла в комнату, достала резиновый шланг и стала бить меня им по всем частям тела.

– Ах ты, паскуда такая, и что тебе не сидится. Весь ковер своими красками уделала. Что мне теперь с ним делать?

– Мамочка, пожалуйста, не бей меня, я сейчас все уберу, – взмолилась я.

– Уберет она, ишь какая. Куда тебе, калеке безрукой? Всё, закончилось мое терпение. Ты мне всю жизнь искалечила, тварь такая. Художница безрукая. Всё, – сказала мать и пошла на кухню.

Через минуту она вернулась в мою комнату. В её руках я увидела нож, лезвие которого поблескивало. У матери было злое выражение лица.

– Мамочка, пожалуйста, не убивай меня, я больше не буду,– взмолилась я.

– Не будешь, уже не будешь, – зло сказала мать и подошла вплотную ко мне.

Я вскинула руки или то, что от них осталось, и прикрыла голову и закрыла глаза.

Вдруг я услышала, как стальной клинок что-то режет. Я открыла глаза и увидела, что мать ножом кромсает мой рисунок.

– Мама, не надо, прости, я больше не буду, – закричала я и заплакала. – Это же подарок для папочки.

– Замолчи, тварь такая, ты больше не будешь. С этого дня ты будешь спать на полу. Понятно? – спросила зло мать.

– Да, мамочка, я всё поняла, – ответила я.

Мать тем временем стащила матрас с кровати и закинула его в угол. Потом взяла подушку и одеяло и бросила сверху. Она взяла банку со стола и помойное ведро и поставила вплотную к моему новому месту для сна.

– Теперь ты будешь спать здесь, чтобы ты, не дай бог, опять не упала с кровати. И если ты ещё что-нибудь когда-нибудь испачкаешь, я тебя в речке утоплю. Я из тебя дурь-то выбью, – сказала мать, взяла резиновый шланг и стала бить меня, не глядя, куда прилетают её удары…

На следующий день вернулся отец. Матери не было в избе, когда он вернулся. Он зашел ко мне в комнату и увидел, что за время его отсутствия мое место пребывания изменилось.

– Что случилось, доченька? – ласково спросил он и взял меня на руки.

Я обняла его за шею своими обрубками и заплакала.

– Что случилось, моя хорошая? Что за синяки у тебя? – спросил папа.

– Папочка, я вчера упала с кровати и перевернула краски, – ответила я.

– Я спрашиваю, откуда синяки? Тебя что, мать лупила? – спросил папа.

– Нет, я просто когда на пол упала, то ударилась, а мама здесь ни при чем, – ответила я и заплакала.

Отец приподнял мою майку и увидел, что по всему телу остались борозды от ударов резиновым шлангом.

– Дусенька, не бойся, расскажи мне всё, – сказал папа.

Я больше не могла врать папе и рассказала всё, что последнее время скрывала от него. Я рассказала о ночных приходах дяди Коли, я рассказала, что происходит со мной, когда его нет дома, я рассказала о том, что мать вчера говорила, что, может, я не его дочка, и главное, я рассказала, почему тогда пошла на дальнюю заимку… Зачем я тогда это рассказала?

Отец несколько минут сидел молча, сильно обняв меня. Он молчал и лишь гладил меня по волосам своей огромной ладонью.

– Запомни, Дусенька, ты моя единственная дочка. Всегда такой была и всегда такой останешься, что бы ни случилось. Мать не слушай. У нас с тобой всё будет хорошо. Скоро мы поставим тебе протезы, и ты будешь играть в футбол, – сказал папа. Он перенес меня на мою кроватку, уложил и вышел из избы. Через какое-то время я услышала крики матери на улице. Она истошно кричала долгое время. Было слышно, что она кричала от боли. Её крики навсегда врезались в моё сознание. Через некоторое время дверь в избу открылась, и в дверях появился отец. Его лицо было бледным. Он за волосы тащил за собой мать, которая ползла на четвереньках. Её лицо было сплошным месивом. Глаза начинали заплывать от синяков, которые начинали нависать над глазами. Губы у неё были разбиты, и, как я потом увидела, не было во рту нескольких зубов. Отец за волосы подтащил её к моей кровати.

– Проси прощения, паскуда, или я тебя удавлю, – сквозь зубы процедил отец.

Мне было страшно смотреть за этой картиной. Мать на карачках подползла к моей кровати и стала своим окровавленными губами целовать мои обрубки рук и ног, оставляя на них кровавый след.

– Прости меня, дочь, ради бога, прости, – говорила мать. Её взгляд был затуманенный.

– Клянись, сволочь, что больше ни один волосок не упадет с её головы, – сказал грозно металлическим голосом отец.

– Я клянусь, – ответила мать своими окровавленными губами.

– Моли бога, чтобы я тебя сегодня не прибил, – сказал отец и отпустил патлы матери. Она в ту же секунду, не поднимаясь на ноги, стала на четвереньках пятиться назад, и вскоре за ней хлопнула дверь в избу.

С тех пор отец стал выпивать. Он по-прежнему хорошо относился ко мне, но по ночам я слышала, как он избивал мать. Она кричала и просила его, чтобы он её не бил, но он вымещал на ней всё своё зло. Всё это продолжалось несколько месяцев…

Глава 4

Остаться одной

Шум сильного ветра разбудил меня. Февраль в этом году был морозным и снежным. Я, поднявшись на своих обрубках, подползла на кровати к окну. Светало. Небо было багряно-черным, и дул сильный ветер. Что-то зловещее было в этом утре. Не знаю, от чего моё сердце заколотилось. Порывы сильного ветра кренили могучие ели набок. Казалось, вот-вот эти великаны вырвет из земли и потоками сильного ветра унесет в небо. Родители, по всей видимости, ещё спали. Единственное, что радовало моё сердце, что через неделю папочка поедет в райцентр, договариваться о протезах. Как он сказал вчера мне вечером, денег он уже насобирал. Неужели я снова смогу ходить как нормальный человек, неужели моя жизнь калеки закончится?

Из соседней горницы послышался кашель матери. Она, по всей видимости, проснулась и пошла стряпать завтрак. Вскоре проснулся отец. Последнее время они сильно ругались. Мать постоянно проклинала отца за то, что он испортил ей жизнь. Она слала проклятья в его адрес, говорила, чтобы он сдох на своей заимке или сгорел. Желала, чтобы его пристрелили какие-нибудь браконьеры. Отец молча слушал её и иногда бил. Так было и этим утром, я слышала, как он после её пожеланий смерти снова стал бить её. Она кричала и клялась, что он в этот раз не вернется с заимки, а останется в тайге. Скоро в избе стало тихо. Мать, по всей видимости, пошла доить Зорьку.

– Дусенька, ты проснулась, принцесса моя, – сказал отец и сел на мою кровать.

– Да, папочка, ты посмотри, погода какая на улице,– сказала я и обняла папу своими обрубками.

– Ничего, я не сахарный, не растаю. Я вернусь через три дня, и мы с тобой поедем в райцентр заказывать протезы на твои ручки и ножки, – сказал отец и с любовью посмотрел на меня.

– Папочка, как я давно этого хочу, – ответила я и почему-то расплакалась.

– Ну что ты, малыш, не плачь. Скажу тебе больше, я решил, что мы с тобой уедем отсюда. Мать Полина пускай живет здесь сама. А мы будем жить в райцентре. Ты будешь ходить в школу. Я даже избу уже нам с тобой присмотрел. От школы пятьдесят метров, так что готовься в этом году к первому сентября, а то, я смотрю, ты совсем дома засиделась, – сказал папочка, обнял меня и поцеловал в щечку.

– Ура, я пойду в школу, – ответила я и повисла на шее отца.

Через час папа попрощался со мной, пообещав вернуться через три дня, и отправился на дальнюю заимку.

Моё сердце безумно колотилось эти три дня. Мне казалось, что я даже отчитывала минуту до того дня, как вернется папа. Он вернется, и мы поедем устанавливать протезы, а потом мы переедем в райцентр, а мать Полина останется жить в этой избе. Мне не придется тогда слышать по ночам скрипа кровати и её стонов. Мы с папой будем жить вдвоем, и мы с ним будем дружной семьей…

Вечером я уснула раньше обычного. Мой сон нарушил легкий стук в дверь.

– Кто там? – спросила мать.

– Поля, открывай, это Николай, – услышала я голос ночного гостя.

– Родненький, ну наконец-то, а то я совсем извелась, – сказала мать.

– Да работы что-то поднавалилось. Ночью ограбили продуктовый магазин в Покровке, вот весь день местных жителей опрашивал. У меня сегодня ночная смена, смениться я должен завтра утром, так что до утра я только твой. Напарник, если что, подстрахует. Дуська спит?

– Да уже как час, наверно, – ответила мать. – Коля, что-то надо решать. Борис меня когда-нибудь до смерти забьет.

– А что решать? Что ты предлагаешь? – спросил дядя Коля-милиционер.

– Ну не знаю, ты же мужик, придумай что-нибудь,– сказала мать.

– Говори потише, а то Дуська услышит, – сказал дядя Коля.

Мать вняла его просьбе и стала говорить совсем тихо.

– Николай, я больше так не могу. Может, ты посадишь его в тюрьму? Я долго так не выдержу. Он из меня уже все соки выпил. Бьет каждый божий день, – сказала мать.

– Да тут с кондачка вопрос не решишь, – ответил дядя Коля.

– Коля, родненький, люблю я тебя и страдаю одна за это, – сказала мать.

– Да знаю я, Поля. Ты мне скажи, он на сколько ушел на заимку? – спросил дядя Коля.

– Сказал, что через три дня вернется, – ответила мать.

– Ты скажи, он водку с собой брал в этот раз? – спросил дядя Коля.

– Да, я заглядывала к нему в рюкзак. Он взял с собой шесть бутылок, – ответила мать.

– Сколько до дальней заимки? – спросил дядя Коля.

– Ну, километров десять – двенадцать, – ответила мать.

– Что там за изба, окна есть? – спросил дядя Коля.

– Нет, окон нет, просто сруб, печка ну и лежак, чтобы переспать, – ответила мать.

– Это хорошо. Печку он топит? – спросил дядя Коля.

– Конечно, морозы-то лютые, – ответила мать.

– Скажи, а на чердак выход из горницы есть? – спросил дядя Коля.

– Да насколько я помню, нет, – ответила мать.

– Хорошо, очень хорошо. Так, давай доставай водку, – сказал дядя Коля.

Они еще примерно полчаса сидели, пили водку и о чём-то тихо шептались. В эту ночь дядя Коля не остался ночевать в избе, а ушел. Мать какое-то время бродила по дому, потом в избе наступила тишина, и через какое-то время я услышала храп матери…

Три дня пролетели для меня незаметно, но отец не возвращался. Какая-то тревога закралась в мое сердце. Папа до этого сдерживал своё слово и всегда возвращался вовремя. Прошло еще два дня, но отец не возвращался. Мать Полина эти дни совсем со мной не разговаривала. Мне казалось, что она совсем забыла о моем существовании. Она не кормила меня и за эти дни ни разу не вынесла ведро с мочой, которое было уже полным. На шестой день в нашем доме появились какие-то люди. Они о чем-то долго разговаривали с матерью. Чуть позже к дому подъехала машина, из которой вынесли деревянный гроб, который ровно сутки простоял на улице на табуретках. Гроб был заколоченным. В течение этих суток в дом заходили как знакомые мне люди, так и незнакомые мне. Все они сочувствовали матери. Некоторые из них заходили ко мне в комнату и сочувственно мотали головами. Всё происходящие напоминало мне черно-белое кино без звуков. Из обрывков фраз людей я поняла, что папочка, мой папочка сгорел на дальней заимке. Люди сочувствовали матери и интересовались, как же она теперь одна будет поднимать меня на ноги.

«Нет, это неправда», – пронеслось у меня в голове. Это сон. Так не может быть. Сейчас этот сон закончится и вернется папочка. Он обязательно вернется, и мы с ним поедем за протезами. Боженька, если это так, то пусть сон закончится, я прошу тебя. Я сделаю всё, что ты хочешь. Хочешь, лучше забери мою жизнь, я же всё равно калека, а папочка пусть живет… Но сон оказался явью…

На следующий день гроб с телом отца погрузили на трактор, и похоронная процессия из нескольких человек отправилась на кладбище в райцентр. Я сидела возле окна и смотрела вслед удаляющейся процессии. Слезы градом текли по моим щекам. Папочка, мой любимый папочка, как же я теперь буду жить без тебя? Что меня ждет?..

Мать вернулась очень поздно. Было видно, что она изрядна пьяна. Молча зайдя в мою комнату, она за волосы стянула меня с кровати, затем скинула в угол мою постель.

– Отныне ты будешь спать на полу, – сказала мать. Она на минуту вышла из комнаты и вернулась с резиновым шлангом в руке.

– Мамочка, не надо, пожалуйста, – успела сказать я. В следующую секунду удары резинового шланга обрушились на меня. Она молча била меня по всем частям тела.

– Мама, ну пожалуйста, не надо! – кричала я.

Но её было не остановить. Она вошла в раж и била меня до тех пор, пока не устала. Затем она так же молча качающейся походкой пошла в свою комнату, и через десять минут я услышала её храп. Я ещё долго лежала в ночи и плакала в подушку, чтобы мать не услышала и не проснулась. Всё моё тело горело от её ударов. Когда в окно стали пробиваться первые лучики солнца, я уснула.

На следующий день ночью к матери приехал дядя Коля-милиционер. Они снова пили с матерью на кухне водку.

– Ты знаешь, Полина, мы теперь с тобой подельники, – сказал дядя Коля. – Твой-то Борис пытался вылезти из избы. Но я колом подпер дверь. Он орал, кричал, звал на помощь, а потом умолк.

– Николай, я этого никогда не забуду. Будь уверен, я твоя должница навек, – ответила мать.

– Да знаю я, Поля. Ладно, давай помянем раба божьего Бориса, – сказал дядя Коля.

– Ага, пусть горит в аду, паскуда, он из меня за последнее время все соки выпил. Спасибо тебе, Николай, – ответила мать.

После услышанного слезы ручьем потекли по моим щекам. Я накрыла свою голову подушкой и всю ночь прорыдала…

С этого дня в моей жизни всё поменялось. Пришла весна. Мать заставляла меня таскать воду из речки ведрами. Хотя речка была недалеко от нас, мне требовался час времени, чтобы дотащить до избы одно ведро воды. Иногда на полпути я опрокидывала ведро, и приходилось снова возвращаться к реке за ведром. А таких ведер каждый день требовалось пять. Поэтому я вставала с рассветом, чтобы к тому моменту, как мать проснется, в доме было бы хотя бы одно ведро воды. Если я не успевала принести к её подъёму одно ведро воды, мать брала резиновый шланг и избивала меня. Хорошо, если погода была хорошей, тогда таскать ведра было не так трудно. Но если на улице был дождь или грязь… То сделать это было очень трудно. По скользкому спуску я не раз скатывалась вниз к реке и фактически вгрызалась в грунт зубами, чтобы вытянуть ведро воды на бугор. Перепачкавшись грязью, я втаскивала ведро в избу, и мать избивала меня резиновым шлангом за то, что я пачкаю пол в избе и пачкаю свою одежду. Со временем мать перестала меня звать к столу, чтобы поесть. Она просто брала миску и подставляла её к моему лежаку. Первое время она клала рядом с миской ложку, чтобы я могла вставлять её в кожаный браслет и есть как человек, а не животное. Но когда ремень порвался, ложку она перестала мне давать, и мне приходилось лакать из миски как собака. Всё чаще к нам в дом стали приходить разные мужчины. Они обычно приносили водку, и мать охотно оставляла их ночевать в избе. По ночам скрип от кровати и стоны матери не давали мне уснуть порой до утра. Уже несколько раз незнакомый дядька ночью, когда мать засыпала, заходил комнате в комнату, садился рядом с моим лежаком и гладил меня. Мне было очень страшно, но позвать на помощь мать я не могла. Если первое время этот пьяный дядька гладил меня по волосам, то со временем он стал гладить меня всю. Я сжимала свои обрубки, тихо просила его, чтобы он меня не трогал, но его это только заводило. И так продолжалось часами, пока мать спала. В эти моменты я просила у бога лишь одного: чтобы наступило поскорее утро. Несколько раз к нам в избу приезжала из города тетенька, которая называла себя соцработником. Она задавала мне вопросы, на которые я отвечала. Перед тем как приехать этой тетеньке, мать говорили мне, что и как я должна ей отвечать. Мать стелила мне кровать и убирала из моей комнаты помойное ведро. Рядом с кроватью она укладывала игрушки и одевала меня в чистые вещи. Я очень боялась мать и поэтому говорила лишь то, что приказывала мать…

Со смерти отца прошел год. Именно в этот день умерла его кавказская овчарка, которая жила в будке в вольере. Мать зарыла её за домом. Яму для собаки копала я. Грунт был мягким, и я с помощью саперной лопатки за день выкопала яму. За это время я полностью смирилась со своей жизнью. Я выполняла все требования матери, таскала воду с реки, мыла пол, убирала навоз в свинарнике. Учиться я полностью перестала. Мне постоянно хотелось есть…

Утром, проснувшись, перед тем как ползти за водой на реку, я заползла в кухню и увидела не доеденный с вечера кусок хлеба. Мать вечером не кормила меня. Кусок хлеба был небольшим, и я дотянулась до него своими обрубками рук, выползла из избы и, сев на крыльцо, съела его. Затем я взяла ведро и поползла к реке за водой. Примерно через час я вернулась, затащила ведро на порожек. В этот момент из избы вышла мать, в её руках был резиновый шланг.

– Ах ты, сволочь такая, – сказала мать и опустила на меня резиновый шланг. – Ты посмотри, воровка какая! – Мать снова опустила на меня резиновый шланг.

– Мама, прости, – успела сказать я. Но следующий удар шлангом пришелся мне по лицу. Мне было очень больно и обидно. Я легла набок, поджала ноги или то, что от них осталось, и закрыла обрубками рук голову. Мать тем временем продолжала наносить удары резиновым шлангом. Она била меня до тех пор, пока не устала. После чего мать взяла меня за волосы и потащила в вольер, который освободился после смерти кавказской овчарки.

– Ты воровка, теперь будешь жить здесь. Понятно? Это будет твой дом, – сказала мать и ушла в избу. Через несколько минут она вернулась и принесла мою постель и мишку Михайло Потаповича, которого мне подарил папочка.

– А чтобы тебе не было скучно, вот тебе твой медведь, – сказала мать и кинула скарб в лужу, которая была возле собачьей будки. После чего мать ушла в избу, а я стала обустраивать своё новое жилище. Я перетащила чуть подмокшее в луже одеяло в будку, расстелила его и уложила сверху плющевого мишку. Через минуту ко мне в гости в будку зашел кот Барсик, который стал тереться об меня и мурчать. Я лежала в будке, гладила кота Барсика, и слезы от боли и обиды текли по моим щекам… Так больше продолжаться не может, решила я. Нельзя больше терпеть. Нужно просто сползти к реке и утонуть, и тогда всё это закончится. Папа говорил, что все хорошие люди попадают к боженьке на небо. Я утону и обязательно попаду на небо и встречусь там с папочкой. Мать не закрыла вольер на задвижку, и я поползла к реке. Оказавшись на берегу речки, я кинула прощальный взгляд на избу, которая возвышалась над обрывом. По тропинке в мою сторону бежала мать. Я, насколько быстро могла сделать это, преодолела последние метры до воды и стала погружаться в воду. Возле берега было неглубоко. Я всё дальше и дальше отходила от берега, и ещё пара метров, и я исчезну в воде с головой. В следующую секунду я почувствовала, как мать сзади схватила меня за волосы и потащила обратно на берег. Я мотала головой в разные стороны, пытаясь освободится от неё. Я кричала что было сил, но она просто тащила меня за волосы назад. На берегу она, так же не отпуская моих волос, затащила меня наверх и подтянула в вольер. Через пару минут она стала избивать меня ногами.

– Ах ты, сволочь такая, что удумала, – приговаривала мать и била меня ногами. – Я из тебя дурь-то повыбиваю, я посажу тебя, как собаку, на цепь, и ты никуда не убежишь.

Я в этот момент увернулась, схватила ногу матери и укусила её зубами. Мать взывала от боли. Я, как маленькая шавка, висела на её ноге. Она схватила меня рукой за волосы и стала трепать из стороны в сторону, и я разжала зубы. Мать ещё сильнее стала избивать меня ногами. В вольере стояла метла с деревянным захватом. Мать взяла её и несколько раз ударила меня по спине.

– Так ты еще и кусаешься, сволочь. Это все мне за то, что я тебя кормлю. С этого дня будешь зарабатывать на свое пропитание, – сказала мать и вышла из вольера.

Через какое-то время она вернулась. В её руках была веревка. Она обернула веревку вокруг моей шеи и завязала толстый узел, который больно упирался в моё горло. Второй конец веревки она привязала за металлическую трубу, стоящую возле будки.

– Я все равно убегу, – сказала я, сплевывая на землю кровь.

– Я тебе убегу. Вот поеду в село, куплю тебе цепь, и тогда ты никуда не убежишь. А за то, что своровала хлеб, я не буду вообще кормить тебя три дня, – сказала мать и вышла из вольера.

Вечером к матери приехал дядька, который заходил ко мне по ночам и гладил меня. Они сидели с матерью на крыльце, и мне было слышно, о чём они говорили. Дядька курил папирусу.

– Полина, да ты сама подумай, что у тебя эта калека без дела сидит на твоей шее. От неё хоть какая польза да будет, – говорил дядька.

– Да ей четырнадцать только исполнилось, – ответила пьяная мать.

– Ну и что, самый возраст, и ей хорошо, и тебе прибыль какая-никакая. Желающих найдется, я думаю, – сказал дядька.

– Да ну, кто на калеку позарится, – ответила мать.

– Да ты что, за бутылку водки желающих будет хоть пруд пруди, – ответил дядька.

– Ладно, посмотрим, пойдем в избу, – ответила мать, и они исчезли в избе.

Вскоре мать сдержала свое слово, и на моей шее появилась металлическая цепь.

Прошло еще полгода такой жизни. Когда пришли морозы, мать перетащила мое жилище в сарай, где жила корова Зорька. Здесь было достаточно тепло, но очень воняло навозом.

– Ничего, – приговаривала мать, перенося в сарай мою постель. – Человек – такая скотина, что привыкает ко всему. Поживешь здесь зимой, а когда придет весна, вернешься в свою будку. Чтобы тебе не было здесь скучно, с сегодняшнего дня будешь чистить навоз за Зорькой. Вон, посмотри, в углу стоит лопата и совок. Навоз укладывай в тележку, а я буду вывозить его на улицу.