Читать онлайн Узник бесплатно

От автора

Всё детство я проводил у бабули с дедом, да нужно сказать, у них прошло всё моё детство. Это были поистине счастливые времена. Иногда я думаю, как наши дети будут вспоминать детство смартфонов и различных гаджетов, ведь я родился и вырос в Советском Союзе, где из развлечений была сплошная улица. Постоянно сбитые колени и локти, которые бабушка нежно обдувала и максимум прикладывала подорожник. Через час я вытирал слёзы, и уже забыв о боли, бежал получать новые травмы.

А эти советские велосипеды, особенно когда ты ещё мелкий и катаешься на Десне под рамкой, или турниры по футболу, чуть ли не на картофельном поле. Так проходил целый день, а вечером плетёшься без ног до кровати, а бабушка всё равно обнимет и поцелует перед сном.

Для меня настоящим другом был мой дед, который изрядно выпивал. Будучи уже на пенсии, он работал обыкновенным сторожем в ТОРГЕ. Дед заступал на дежурство, а я возил обед на велосипеде, который мог уронить несколько раз.

Когда подъезжал к его проходной, то уже был готов поехать в магазин, по его указанию. Он мне давал пятак или трёшку, пакет, и я мчался в продуктовый магазин, неподалёку. Там уже все знали, что я внук Иваныча, заворачивали бутылку пшеничной и кулёк конфет, для меня. Конфет было несколько сортов, но самые любимые ириски, которые можно было жевать бесконечно долго.

По приезде домой бабушка постоянно меня пытала, покупал ли я деду водку, но я его не сдавал. Наступал вечер, а дед пьяной походкой шёл домой. Самое интересное в том, что его никто и никогда не боялся, а наоборот, когда он выпивший, то становился добрым и разговорчивым.

Дед был невысокого роста с лысиной и с очень крупными руками. Руки его до сих стоят перед глазами. Таких крепких рук, как у деда, я не встречал. Он всегда носил потёртый пиджак, одетый на рубашку в горошек, а на голове обязательно кепка, которую терял по дороге, будучи нетрезв, но когда поймёт, что на голове ничего нет, то возвращается искать и всегда находит.

Мы жили в частном деревянном доме, который дед построил сразу после Великой Отечественной войны. Тогда все дома были одинаковые, строили на один лад. На входе была большая летняя веранда, в которой стоял деревянный круглый стол и обычный диван. Сразу после выхода из веранды, длинный коридор. Он был настолько большой, что мы там устраивали дискотеку с друзьями. Ставили на пол кассетный магнитофон, натягивали гирлянду и танцевали до утра. Там я впервые влюбился в девочку из соседнего дома, но безумно боялся пригласить её на медленный танец.

Я был в компании вроде заводилы, и выполнял роль диджея. Регулярно перематывал кассету на один и тот же медляк, но не решался подойти к ней с предложением о танце. Однажды я набрался смелости, и это свершилось. Тогда были первые чувства, которые я испытал, и наверно они останутся в памяти навсегда.

Нас в семье у бабушки с дедом было шестеро внуков, а этот большой коридор служил для вечерних посиделок с выпившим дедом. Мы садились прямо на пол, окружали деда и просили его рассказать про войну. В нашей детской памяти уже тогда зарождалась мысль, что нас окружают герои, которые 4 года войны с немецкими оккупантами сражались за то, чтобы мы вот так, в тёплой обстановке, окружив деда, сидели часами и слушали его рассказы.

Бабушка поворчит, поворчит на пьяного деда, а сделать ничего не может, даст ему лёгкий подзатыльник, да пойдёт к Майке разговаривать. Майка − это наша корова и кормилица, умная корова была, всё понимала, что ей говорят. Зато молока давала по 20 литров в день. Доиться давала только моей бабушке и маме, других не подпускала, разве только, когда свеклы, да травы принесёшь.

Так под тусклой лампочкой, мы могли сидеть часами с дедом, засыпая у него на руках. Я всегда внимательно слушал его рассказы, ведь другого момента послушать про войну не было. Обычно он редко рассказывал про те кошмарные четыре года. Когда война началась, деду было 16 лет. Жил он с родителями, братом и сестрой на другой стороне города. В те времена, города, были похожи на деревни, с частными застройками и деревянными домами.

Местечко это до сих пор есть на карте России, город Дятьково Брянской области (до 1944 года Орловская область). В 1941 году, война ко всем пришла внезапно, и хоть до брянских партизанских лесов она добралась осенью, но эвакуировать всех не успели. Отца и старшего брата, моего деда, забрали сразу, а деда не взяли, сказали по возрасту, не подходишь. Так начался самый трудный период жизни моего деда.

Глава 1

По всей стране прогремели, школьные выпускные вечера. Иван Рогов закончил девятый класс, и на будущий год собирался стать таким же выпускником своей небольшой, но родной школы. Казалось, только вчера, была мирная и счастливая жизнь, а сегодня отец Ивана, Иван Матвеевич со старшим сыном, Санькой собирались на фронт.

В углу комнаты сидела маленькая сестрёнка, держа в руке серенький платочек. Антонина Тимофеевна, мать Ивана, нервно бегала по небольшому и уютному дому, собирая вещи, и приговаривала, – «господи, за что нам такое». Старший Рогов, набив небольшой рюкзак вещей, накинув на плечо, громко вскрикнул. − Да, будет тебе Антонина, присядем на дорожку!

На мгновенье образовалась какая-то мёртвая тишина, как будто вымерло всё людское и только луч солнца пробился через небольшое окошко, осветив маленькую Варвару, которая внезапно подбежала к Саньке, протянув ему, тот самый платок.

Старший Рогов, попрощавшись с семьёй, проговорил, – разобьём немецкую гадину, пуще прежнего заживём. Антонина Тимофеевна с Варварой остались дома, а Иван пошёл провожать отца с братом до пункта сбора.

– Иван, остаёшься за старшего, береги мать и сестру, – сказал старший Рогов, дрожащим голосом, вид его был взволнован и добавил, − не смей рваться на войну, если потребуется, она тебя сама найдёт.

Ваня, молча кивал, но в душе его была грусть и злость. Он тоже ходил в военкомат, втайне от отца, но отказали, мал ещё. Не дойдя до пункта сбора, старший Рогов остановился, обнял крепко сына и прошептал, − картошку начинайте копать, может, что-то выросло. Иди Ваня, дальше мы сами.

Провожая взглядом отца и брата, Иван не сдержал эмоций, и на его щеке появилась слеза, а затем другая, чтобы не разрыдаться, он вытер лицо ладонью, отмахнулся и ушёл в сторону реки. На реке стоял большой дуб, которому было, наверно, лет двести. Иван любил там бывать, а когда ему становилось грустно, он ходил к своему дубу и нежно называл его великаном.

Этот, еще вчерашний, улыбчивый мальчишка, вдруг осознал, что прежней жизни не будет. Он, как будто повзрослел, мгновенно. Иван, вдруг понял, что он единственный мужчина в семье, уже не тот мальчишка, который вчера дёргал за косички девчонок. Весть о войне, перевернула его сознание и превратила вчерашнего юношу в настоящего мужчину. Но этот мужчина, ещё с юношеским мышлением не понимал тогда, размах трагедии, которую предстоит пережить русскому народу.

Иван был глубоко верующим человеком – это у него от матушки, которая содержала в доме разные иконы и почитала все церковные праздники. Дед Ивана, ещё при царе содержался на службе в церкви, но в 1918 году церковь снесли большевики, а вера людей в бога никуда не делась. Его матушка была непросто поповой дочкой, но и устраивала в доме службы, где собирались верующие люди.

Сидя у дуба, Иван достал маленькую церковную книжку и стал читать молитвы. Это была небольшая книжка размером с ладонь, которую стряпала Антонина Тимофеевна из резанных листов и сшила крепкими шёлковыми нитками. В ней были написаны молитвы маминой рукой на всякие случаи жизни, некоторые из которых Иван знал наизусть.

Он был среднего роста: стройный, стойкий стан его и широкие плечи говорили о крепком телосложении. В его улыбке было что-то детское, совсем ещё младенческое. Его кожа имела какую-то нежность, а тёмные вьющиеся волосы обрисовывали его бледный и большой лоб. Глаза были карие и имели свойства изменяться, когда он улыбался. Иногда взгляд был холодным и непродолжительным в моменты глубокой грусти, как происходило тогда, у дуба − летом 1941 года.

Прошло два месяца с начала войны. Фронт стремительно приближался, становилось понятно, что немецкие захватчики, скоро будут в родном городе. Иван по-прежнему жил с матерью и сестрой, но эвакуироваться не получалось, да и некуда было.

До войны старший Рогов работал кузнецом. Иван, всё свободное время проводил у отца на кузне, и к своим шестнадцати годам стал кузнецом от бога. Его навыки пригодились во время войны. Красноармейцы и партизаны со всей округи съезжались, чтобы подковать лошадей. Партизаны заказывали сапёрные лопатки и разные детали. Кузнец – всем ремеслам отец, всем наукам мудрец, чтят кузнеца не из-за лица, а из-за подковы. Эти народные мудрости знали все.

Однажды, на кузню наведался командир партизанского отряда Илья Михайлович Трошин.

– Малёк, это, ты здесь, мастер на все руки? − командным голосом спросил Трошин.

– Чего извольте, товарищ командир, − также уверенно, ответил Иван.

– пяток кобыл, нужно починить, а то забегались родненькие, говорят, лучшего кузнеца в округе не сыщешь, – сказал Трошин, протянув Ивану руку.

– а чего же не починить, раз надо для общего дела, − с улыбкой произнёс Иван.

Так произошла судьбоносная встреча Ивана с Ильей Михайловичем. Трошин был довольно молод, но уже к этому возрасту завоевал уважение среди местного населения и партизан. До войны Илья Михайлович работал учителем в соседнем селе. В первый год войны многие учителя имели бронь, поэтому Трошин решил организовать партизанский отряд.

– Илья Трошин! Зовут Ильёй Михайловичем, из партизан, − сжимая руку, представился командир.

– Иван Рогов, можно просто Ванька из местных, живу с маманей и сестрёнкой, – ответил Иван.

– Мужиков на фронт забрали? − поинтересовался Трошин.

– Папаня, да брат на фронте, а меня оставили за девушками присматривать, улыбнулся Иван.

– Куришь? Спросил Трошин и достал пачку папирос.

– Вообще некурящий, но угощусь, если позволите.

Иван взял папиросу, прикурил и поперхнулся. Трошин похлопал Ивана по спине, и сказал, – привыкай боец к махорке, сейчас без неё трудно.

После того как Иван подковал лошадей, они ещё долго сидели, разговаривали. Трошин с большой симпатией отнёсся к Ивану. Рогов узнал, что фронт совсем близко. Партизанскому отряду, нужен был хороший кузнец, и на следующий день, Трошин забрал Ивана с семьёй в отряд.

Жизнь в партизанском отряде была организована, как в воинской части, даже свой устав имелся. В шесть утра подъём, смена караульных, построение и задание на целый день. Землянки копали до двух метров в глубину и оборудовали печками. Немногочисленные женщины занимались хозяйством, а мужчины подрывной деятельностью в тылу. Иван выполнял работу кузнеца, учился стрельбе и прочим военным делам.

Наступила золотая осень. Уже, как несколько дней стояла солнечная погода, но ветерок был прохладным. С деревьев сыпалась листва, покрывая землю жёлтым одеялом. Небо было прозрачное и только несколько тучек изображали какую-то фигуру, в которую пристально всматривался Иван, закинув ногу на ногу, лёжа возле красной рябины.

Его мысли были не о войне. После школы он собирался уехать в Москву, отучиться на инженера. В столице он был один раз, когда ездил к своей тётке (маминой сестре) и с тех пор был влюблён в этот цветущий город. Ещё он переживал за маму с сестрёнкой, которые находились в партизанском лагере. Трошин обещал, отправить всех женщин и детей в тыл. Иван смотрел в небо, но глаза медленно закрывались от хронической бессонницы. В полудрёме услышал голос, – Вань! Вань! Это бежал Матвейка. Иван обернулся и сказал, – что ты дурак кричишь, немцы повсюду!

Матвейка был сыном лесника и с детства знал все тропы в лесу. В отряде он был, кем-то вроде егеря или проводником для партизан. Он был охламоном высшей степени, неопрятный, рыжеволосый, чуть выше среднего роста, лет восемнадцати от роду.

– Командир зовёт, − прошептал Матвейка.

Иван встал, отряхнулся, достал из кармана яблоко и всучил его Матвейке.

– Ну пошли, раз командир зовёт, − сказал Иван, засунув обе руки в карманы, направился в сторону лагеря.

Илья Михайлович ждал Ивана в своей небольшой землянке. Она напоминала маленькую конуру, со столом из сбитых досок и лежанки с хвойными ветками. На столе стояла большая свеча, которая освещала карту.

– Тук, тук, разрешите, товарищ командир.

– Заходи Ваня, присаживайся, – произнёс Трошин, не поднимая глаз с карты.

Слева от Трошина, стояла небольшая печка, на которой находился маленький чайник. Илья Михайлович молча, достал две железные кружки и два кусочка сахара.

– Чай будем пить! – только сейчас, Трошин обратил взгляд на Ивана.

Трошин взял горячий чайник и наполнил обе кружки.

– Ты пей Ваня, пей, – сказал Трошин, а сам опять опустил свой взор на карту.

Иван, пил чай, облизывая кусочек сахара, чтобы продлить удовольствие от сладкого. Так продолжалось несколько минут, кроме чавканья Ивана, стояла гробовая тишина.

– Ну, что Иван, хотел повоевать с немцами? – произнёс Трошин, оторвавшись от карты.

– Так точно! – громко ответил Иван и вытянулся во весь рост.

– Да, садись ты уже, не у генерала на приёме, – сказал Трошин.

– Сегодня, в два часа ночи выдвигаемся в город, место назначение, железнодорожная станция. Наша задача, проникнуть в здание вокзала и похитить документацию с немецкими картами. Идём в группе из трёх человек: я, ты и Матвейка, – чётко произнёс Трошин.

Около минуты стояла тишина, затем Трошин поморщился и сказал, – не доверяю, я Матвейке. Чует моё сердце, какой-то он подозрительный. Последний раз, пошёл в город к связующему, вернулся без информации, а лицо светилось.

– Товарищ командир, может не брать Матвейку? – уточнил Иван.

– Никак без этого рыжего чёрта, он дорогу короткую знает, – покивал Трошин.

– Ничего подозрительного за ним не замечал, – спросил Илья Михайлович.

– Шебутной он больно, товарищ командир, а в остальном вроде как все, – ответил Иван.

– Ладно, вся инструкция перед выходом на задание. Ты поспи, Иван, – сказал Трошин.

– Есть, поспать! – Иван встал и собрался на выход, как Трошин произнёс.

– Погоди, Ваня. Ты бы простился с матерью и сестрёнкой, кто знает, когда свидитесь. Я дал приказ, сегодня вывести всех женщин и детей в тыл. Другого момента, боюсь не будет, обложили нас фрицы, Ваня.

– Спасибо товарищ командир, – тихо произнёс Иван, натянул кепку и пошёл к выходу.

Дед Семён запрягал лошадей. В отряде он был, вроде старшины и отвечал за отправку людей в тыл. Людей набралось, три повозки. Иван подошёл и спросил.

– дед Семён, довезёшь?

– а куда я денусь, доедем. Завтра будем в Людиново, а там решат, куда твоих, – с улыбкой сказал дед Семён, похлопывая по плечу Ивана.

Людиново – небольшой городок в Калужской области, который находился в тылу. Иван подошёл к матери с сестрой и молча посмотрел в глаза Антонины Тимофеевны.

– Прости, мама, я должен остаться, – сказал Иван.

– береги себя, сынок, – еле проговорила мать, голос её дрожал, глаза наполнились слезами.

Иван присел на корточки, обнял сестру, поднял на руки и усадил в повозку. Дед Семён, дёрнул за вожжи и крикнул, – Антонина догоняй! Ваня, подошёл к маме, обнял, и сказал – мама, я вернусь!

Наступил вечер, Иван сидел у костра и обугленной веткой перебирал угольки. Его жизнь разделилась на две части, одна осталась в прошлом, в которой была большая семья, другая – война. За пару месяцев, что он находился в отряде, друзей так и не появилось, кроме Трошина, который ему стал близок. Иван смотрел на огонь, а мысли были о скором задании.

«Это моё первое задание, а вдруг не получится, а если с немцем придётся встретиться? Одно дело по бутылкам стрелять, а то человек. Да, какой, он человек? Фашист, выстрелю, если потребуется. Гады засели в нашем городе, наверно в нашей хате, какой-нибудь штаб устроили. Как же батя с братом! Уж четыре месяца прошло, не одной весточки».

Все эти мысли крутились у Ивана в голове и только утешало то, что рядом будет Трошин, который для него служил примером храбрости.

– Не спится, Ваня? – сзади стоял Трошин. Илья Михайлович был высокого роста с русыми волосами и ярко-голубыми глазами. На плечах у него свисал белый тулуп, а в руках держал чёрно-белую фотографию.

– Заснёшь здесь, – ответил Иван.

– А ну, двигайся, посижу с тобой, – подвинув Ивана к середине бревна, протянул фотографию.

На фотографии был сам Трошин, женщина и молодой человек.

– Мои, Вань! Мама и братишка Костик. Так вот Вань, нет их уже. Расстреляли их фашисты под Брестом, всю деревню, суки сожгли, – на эмоциях сказал Трошин, сжимая от злости скулы.

– Нет у меня больше никого, один, я остался. Отчим, ещё до войны умер, дед в первую мировую погиб, бабушка тоже не дожила. Где-то есть дядька, брат мамкин, но я его никогда не видел. Поэтому Ваня, пока я жив, буду давить эту гадину, – сжимая кулаки, выговорился Трошин.

Иван смотрел на фотографию, а сказать, нечего было. Он протянул её Трошину и сказал, – вместе, Илья Михайлович, гадину бить будем. Трошин взял фотографию и засунул в карман гимнастёрке.

– Я когда тебя увидел, ты мне братишку напомнил, вы же одного возраста. Он тоже такого же роста и тёмненький, как ты. Непохож, на меня был. Сегодня моему Костику, исполнилось бы семнадцать. Всегда говорил, вырасту, стану ветеринаром. Бывало, сядет в сарае с гусями, курами, и разговаривает с ними, а они как будто, слушают его. Больше всех любил лошадей, мог часами вокруг них крутиться, – что-то я, разговорился, сказал Трошин, достал папиросу и прикурил.

– Мы с братом, совсем разные, – сказал Иван. Я больше бате помогал, люблю с железками копаться, построить чего-нибудь, а Санька по дому. Есть у него, Илья Михайлович, одна страсть, любит рисовать. Уйдёт за реку на полдня, сидит и пялиться на деревья и рисует что-то себе.

– Трошин засмеялся, – пишет Ваня! Картины пишут, а не рисуют. Выгоним немца, возьму тебя с собой в Ленинград, приучать к искусству буду. Был в Ленинграде?

– Да, какой там! Один раз в Москве бывал с матушкой, и всё.

– в Ленинграде красиво? – спросил Иван.

– Не то слово, Ваня. Очень красиво, но прохладно. Обложили немцы Ленинград, в кольцо взяли, – с горестью сказал Трошин.

– Так и до Москвы доберутся, – вздохнув, сказал Иван.

– Ты прекрати мне это, погоним немца, товарищ Сталин сказал, – Трошин встал, отошёл, от костра и негромко произнёс вслух.

– Сталин сказал! Бойцов и техники не хватает, а они там в Кремле, только и делают заявления.

– Что, товарищ командир, не расслышал, – крикнул Иван.

– Ничего Иван, мысли вслух, через час у меня, да рыжего найди, – бросив папиросу, Трошин удалился к себе в землянку.

Минут пятнадцать, Иван ходил по лагерю, искал Матвейку. Проходя мимо бойцов, которые занимались чисткой винтовок, спросил, – мужики, Матвейку не видели? – Да, чёрт его знает, где его носит, – ответил боец. Другой смекнул, – Вань, посмотри в конюшне, он часто там ошивается, может, в сено зарылся, да сон сладкий видит, как его Любка прижимает. Раздался громкий смех! Любка – повариха, которая не захотела эвакуироваться, осталась в лагере с бойцами. Девушка была пышных форм, а Матвейка крутился возле неё. Та тоже флиртовала, может быть, по этой причине и осталась.

Иван зашёл в конюшню, прошёл мимо лошадок, остановился возле крайней и стал её гладить по морде. Недалеко, в копне сена, появилась рыжая голова. – Ах ты сукин сын, я тебя ищу, а ты здесь прохлаждаешься, – крикнул Иван. Один хоть, али с Любкой?

– Один, – вылезая из сена, пробормотал Матвейка.

– Пошли, нас командир ждёт, или все мозги проспал? – Иван впервые показал свой характер.

– Есть, товарищ Рогов, – съязвил Матвейка.

Подходя, к командирской землянке Иван с Матвейкой встали как вкопанные. Перед входом стоял красноармеец с винтовкой.

– Ну, что встали, бойцы, вас ждут, – улыбнувшись, сказал красноармеец.

Иван с Матвейкой оглянулись друг на друга, начали медленно пробираться в землянку. Первый шёл Иван, а Матвейка, схватившись за ватник Ивана, плёлся сзади.

– Да, чего ты меня хватаешь, как бабу, – одёрнул Иван Матвейку.

В землянке за своим столом сидел Трошин, справа офицер Красной армии.

– Разрешите, товарищ командир! – произнёс Иван.

– Заходите бойцы, знакомьтесь – майор Терпищев, командует нашей операцией, – представил Трошин.

– Справятся? – спросил у Трошина майор.

– Не сомневаюсь!

Началось обсуждение операции. Для Ивана – это был настоящий вызов. Он внимательно слушал майора и вникал в каждое его слово. Группа должна была пробраться в город, самым коротким путём и проникнуть в здания вокзала. В одной из комнат находилась секретная документация, которую нужно было похитить. Единственный путь лежал через подземные коммуникации, которые хорошо знал Матвейка.

– Я уверен, товарищ Трошин, не подведёте. Надежда только на вас, нам нужны эти карты, – сказал майор, пожал всем руку и попрощался.

– Задание понятно? – спросил Трошин.

– Так точно! – ответили бойцы.

Наступила глубокая ночь, Трошин, Иван и Матвейка сидели в землянке и готовились к трудному рейду, в логово немцев. Иван держал в руках ППШ, за два месяца в отряде, он научился владеть всеми доступными видами оружия. Трошин был вооружён пистолетом ТТ. Матвейка не имел оружия, он вообще не умел пользоваться ни одним огнестрельным оружием.

– Трошин посмотрел на Матвейку и сказал, – ну, что мне с тобой делать? Достал нож и сунул Матвейки со словами – хоть, что-то!

Матвейка был бесполезным бойцом в отряде, но главное преимущество – знал всю местность настолько хорошо, что мог показать все болота в лесу и обойти их. Илья Михайлович достал карманные часы на длинной цепочке, посмотрел на время и сказал, – пора ребятки!

Иван заметил на крышке часов двуглавый орёл и был в некотором замешательстве. Это же царский герб, который запрещался в советском государстве, более того, за это можно было получить политическую статью и загреметь в лагеря. Сейчас было не время спрашивать Трошина об этом – подумал Иван.

Через пару часов группа, проделав путь, была на месте. Трошин приказал разместиться на небольшом холме, с которого здание железнодорожного вокзала было как на ладони. В ста метрах внизу находился тот самый вход в подземельный бункер, который вёл в здание вокзала. По всему периметру ходили немцы, вооружённые автоматами. Трошин посмотрел в бинокль и указал рукой на здание, сказав, – крайнее окно справа, нам туда, братцы. Илья Михайлович достал подробную карту вокзала, спросил у Матвейки – где именно выход из бункера в здании. Матвейка ткнул пальцем в карту.

– Я и Матвейка спускаемся в бункер, Иван остаёшься на улице прикрывать. По разведданным, которые нам предоставил майор, в здании, не более трёх немцев, и те спят. На улице, ещё трое. Наша задача − всё сделать без единого выстрела. Если не получится тихо, я беру всех, кто в здании, ты Иван – караульных. Задача ясна? – уточнил Трошин. Так точно! С богом, ребятки, – перекрестившись сказал Трошин.

Короткими перебежками, группа добралась до бункера. На улице было темно, но светить было небезопасно, в нескольких метрах ходили немцы, вглядываясь и прислушиваясь во всё, что подозрительно. Бункер представлял из себя небольшую насыпь с дверцей. Трошин достал из сапога железный прут, чтобы срубить замок, но замка не оказалось.

Илья Михайлович посмотрел на Матвейку и всё понял. Со всех сторон зажглись лампы света, осветив все вокруг. По периметру стояли вооружённые немцы, один из них кричал, сдавайтесь! Трошин попытался выдернуть пистолет, но не успел, получил пулю от немецкого офицера. Иван смотрел, как на землю падает его командир. Ваня попытался поднять автомат и выстрелить, но в грудь, уперлись несколько немецких автоматов.

«Всё закончилось» – подумал Иван и упал на землю. Немцы накинулись на него и стали бить ногами. Через некоторое время Иван перестал чувствовать боль и только увидел улыбку Матвейки. Этот день для Ивана закончится, в себя он придет только утром. Немецкий офицер подошёл к Матвейке, похлопал по плечу и сказал, – вы сделали правильный выбор и Третий Рейх вам этого не забудет.

Иван с трудом открыл глаза – где я? – подумал он, пытаясь поднять голову, лёжа на спине. Где-то вдали виднелась тусклая лампочка, в глазах двоилось, тело болело, в горле всё пересохло, жутко хотелось пить. Чёрт, я не чувствую губ, – подумал Иван и прикоснулся ладонью к лицу. По ощущению лицо напоминало, надутый шар. Я всё ещё жив! – промелькнула мысль. Он приподнялся, упираясь руками в пол, нащупал сырую стену и облокотился на неё. Прижимаясь обнажённой спиной к мокрой стене, Иван попытался встать, но сил не хватало, плюхнулся копчиком на пол. Из одежды были одни кальсоны, почему-то очень болели ноги.

Он осмотрел небольшое помещение в надежде найти, что-нибудь попить, но кроме серых и мокрых стен с обшарпанными деревянными полами, ничего не было. Где-то в углу, по всей видимости, скреблись крысы или мыши, – подумал Иван.

Иван попытался воссоздать сегодняшнюю ночь, или вчерашнюю – сколько я уже здесь? День, два, а может, три! Что со мной будет дальше? Лучше бы сразу расстреляли, чем так мучатся. Расстреляли! У Ивана прокрутилась картинка, с гибелью его друга – Трошина. Ох, не зря, Илья Михайлович не доверял Матвейке, каким же подлым человеком оказался, – подумал Иван.

Где-то там за дверью слышался топот и немецкий разговор. Это ещё больше наводило страха на Ивана. Будут бить? Или расстреляют? Тогда, почему сразу не расстреляли? Лучше б в бою погибнуть, чем вот так, как собаку к стенке поставят. Все эти мысли не давали покоя Ивану.

Спустя некоторое время открылась дверь. В небольшом проёме появилась немецкая голова. Немец смотрел на Ивана, а затем стал улыбаться, что-то сказав по-немецки. Дверь открылась шире, немец зашёл и поставил в угол ведро, захлопнув дверь.

Вода! Иван на корточках пополз к ведру, схватил его, в надежде утолить жажду. Пустое? Суки поганые! – со всех сил крикнул Иван. Спустя несколько секунд открылась дверь, немец смеялся и пинал ведро ногой, – пить хочешь, русский? − сказав, закрыл дверь.

Прошло несколько часов, Иван лежал на полу. Он уже не боялся немецкого топота, начиная осознавать, что страх куда-то уходит. Открылась дверь, Иван поднял голову и увидел немецкого офицера. Главный наверно, форма парадная, да фуражка не как у того – смекнул Иван. Немецкий офицер зашёл в комнату, а следом солдат, с табуреткой. Солдат поставил стул на середину комнаты, на который уселся офицер.

Офицер поднял руку вверх и щёлкнул пальцем, солдат убежал, а через минуту вернулся с ведром воды, которую Иван ждал целую вечность. Пока солдат бегал за водой, офицер смотрел в глаза Ивану, не проронив ни слова. Ведро оказалось у ног, Иван с головой опустился в него, пытаясь напиться. Это была самая вкусная вода, которую, когда-либо пил Иван.

– Вкусно? – спросил офицер (солдат переводил). Иван посмотрел на немца, но ничего не ответил.

– Мы знаем кто вы и как вас зовут, Иван. Сегодня вы должны быть расстреляны за сопротивление войскам великой Германии. Хотите узнать, почему вы до сих пор живы? – спросил немец.

Откуда он узнал моё имя? Матвейка, предатель, – подумал Иван.

– Товарищ немец, не найдётся у вас папироски, перед смертью покурить, – чувство юмора у Ивана было на высшем уровне.

– Что он сказал? − обратился офицер к переводчику.

– Господин Штурмбаннфюрер, этот полоумный просит закурить, – ответил солдат.

Офицер засмеялся, достал из кармана серебряный портсигар, вынул сигарету, протянув её Ивану, прямо в губы.

– Конечно! – сказал офицер, дав прикурить своей зажигалкой. Иван сделал затяжку и сказал.

– Вроде находим общий язык, может, без расстрела обойдёмся?

– Просит не расстреливать, – переводчик.

– У вас хорошее чувство юмора, господин Рогов. Надеюсь, туда, куда вы поедете, оно вам пригодится (этого солдат не стал переводить).

Офицер встал, обратил взор на немецкого солдата и сказал, – дайте ему поесть и оденьте, нам он больше не нужен. Иван остался со своими мыслями наедине. Что это было? Меня расстреляют? Через боль встал на ноги, подошёл к двери, стал стучать и кричать.

– Ведите меня на расстрел, не издевайтесь, я хочу умереть!

Открылась дверь, солдат поставил на пол алюминиевою тарелку с кашей и пнул ногой. Иван не хотел есть, он вообще не понимал, зачем кормить перед смертью. Для него это был ребус, который он стал разгадывать.

Сколько времени прошло? – думал Иван. Мысленно смирился с тем, что его расстреляют, другого он уже не ждал, но это ожидание его томило. Наконец открылась дверь, зашел немец и бросил на пол одежду.

– одевайся, – приказным тоном сказал фашист.

Из вещей был только ватник и ботинки без шнурков, которые были на три размера больше. Наверно не стоит спрашивать, где мои вещи – подумал Иван. Ваня натянул ботинки на босую ногу и ватник на голое тело. Ладно хоть в кальсонах оставили, какая разница в чём умирать – опять подумал Рогов. За время, что он находился в плену, он непросто научился проговаривать мысли, но и произносить их вслух. Немец направил автомат на Ивана и сказал – на выход.

Иван вышел из комнаты, где томился и узнал помещение. Это же наш городской клуб, а комната, где он находился – это помещение для хранения музыкальных инструментов. Проходя по коридору, он заглянул в одну из комнат и узнал директора клуба, который сидел с немцами и мило беседовал. Николай Иванович, тоже продался – подумал Иван.

На улице было много людей, которые стояли в одной куче. Это были мирные жители, в основном старики и женщины, были и дети. Некоторых Иван даже узнал. Городок-то небольшой, все друг друга знали, до войны. Вокруг стояли немцы с автоматами, некоторые из них держали на повадке немецких овчарок. «Неужели всех их расстреляют» – подумал Иван.

Чуть далее, за толпой, стояло несколько грузовиков, в которых грузили мужиков. Люди стояли в очередь к машине, а возле борта два немца, которые подгоняли, а порой закидывали в кузов. Тот немец, который выводил Ивана, толкнул его в очередь. «Ну всё, повезут на карьер, а там расстреляют» – подумал Иван.

Очередь двигалась медленно, некоторые падали не доходя. Один из пленников выбежал, упал на колени и стал молить, не убивать. Подполз к одному из немцев и стал целовать ботинки с криками − пощадите братцы! Мужик, стоявший впереди Ивана, тихо сказал, – какие они тебе братцы, сучий потрох. Раздался выстрел – это был тот самый офицер, который допрашивал Ивана. Бедолагу не пощадили и поцелуи не помогли. Из очереди вытащили двух человек и заставили оттащить труп в сторону.

Иван толкнул локтем мужика и сказал: потише, а то и вас пристрелят, хотя какая разница, здесь или там.

– Невозможно смотреть на то, как вчерашние герои, которые провозглашали коммунизм, сегодня с лёгкостью сдаются немцам, – шёпотом ответил впереди стоя́щий мужчина.

– Вы не знаете, далеко нас везут? – спросил Иван.

– Километров сорок, где-то выйдет, – ответил мужчина.

– Как сорок! Поближе места для расстрела не нашли? – ухмыльнулся Иван.

– А вы, что же голубчик, думаете, нас стрелять будут? – сказал незнакомец.

– Я думаю, что мы с вами, если не сдохнем от голода и болячек, то очень скоро окажемся в Германии, – добавил мужчина.

– Как в Германии? – шёпотом спросил Иван.

– Да, дорогой мой друг, концлагерь – это называется. Часть не доедет, умрёт по дороге, другая умрёт сразу после приезда, а кто выживет, будет пахать на Германию. Вы, в какую категорию предпочитаете попасть? – спросил мужчина.

Иван задумался! В какую категорию? Умирать страшно! Хотя только недавно в комнате, он желал смерти. А здесь на свежем воздухе жить хочется, – подумал Иван.

– Почему вы сказали, сорок километров? – спросил Иван.

– Там перевалочный пункт, для отправки в лагеря. Кто здоровый, останется жить, остальных расстреляют или сожгут в печах.

– Сожгут? – возмущённо спросил Иван.

– Да, юноша. Так проще, закапывать не надо.

– Откуда вы всё знаете, – поинтересовался Иван.

– Поживите с моё! – улыбнулся незнакомец.

Непонятно, радоваться или нет. Иван не понимал, что будет в немецких лагерях, но весть о том, что он останется жив, взбудоражила его. На улице было холодно, конец октября. Ватник, который, был одет на голое тело, совершенно не грел. Иван сжимал руки под мышками, медленно двигался к грузовику. Теперь у него появился собеседник, почему он упрекнул коммунизм? Может, из царских кровей? – подумал Иван.

Стоявшие немцы возле грузовика, вдруг ушли, им на смену пришли два человека, в чёрной одежде с белыми повязками на рукаве. Это были местные полицаи. В одном из них Иван узнал предателя Матвейку. Очередь стала двигаться быстрей, полицаи в отличие от немцев более энергичней закидывали людей в кузов грузовика. Выслуживаются перед немцами, – опять подумал Иван.

– Как тебе служится Матвейка? – спросил Иван, плюнув ему в ноги.

– Не Матвейка, а Матвей Петрович, давай полезай, – ответил предатель.

– А-а-а-а, вон какой стал, – ответил Иван, с трудом запрыгнув в кузов.

– Ваш знакомый спросил, – незнакомец.

– Да, были знакомы! – с большой грустью сказал Рогов.

В грузовик забилось, человек пятьдесят, а может, больше. Иван уселся в углу, а рядом мужчина, с которым начался интересный диалог, Ивану был он необходим. Борт кузова закрылся, ну всё поехали – вздохнул Иван.

– Будем знакомы юноша! Называйте меня Михаил Иванович.

– Иван, – ответил Рогов.

Дорога была длинная и мучительная. Михаил Иванович рассказывал, какие-то истории, как будто они едут в колхоз картошку копать, а не в немецкий лагерь. Вообще, Михаил Иванович был немного странным человеком и принимал всю эту ситуацию должным образом. Было ощущение, что ему не привыкать, ездить по лагерям.

На вид ему было лет пятьдесят с седоватыми волосами, достаточно хорошо одет. Иван обратил внимание на необыкновенную обувь Михаила Ивановича – кожаные тёмно-коричневые полусапожки с острыми носами и интересным рисунком. «Такой обуви в нашем колхозе, я не встречал» – подумал Иван, но постеснялся спросить их происхождения.

На улице стемнело, многие заснули несмотря на холодную погоду. Кашель стоял такой, что иногда заглушал звук двигателя автомобиля. Да, действительно, многие не доедут, Михаил Иванович прав – подумал Иван. Машины остановились, где-то там слышался лай собак, как будто их целая стая. Открылся борт кузова, и немец крикнул, am Ausgang – на выход!

Все стали прыгать на землю и строиться в две шеренги. Иван держался своего нового знакомого. Из кузова вышли не все, человек пять умерли по дороге, там и остались лежать. Немец запрыгнул в кузов, пошевелил всех, в каждого выстрелил из «Шмайссера».

Перед входом в лагерь весела вывеска Dulag 142. Это был настоящий концлагерь. С осени 1941 года он служил, как перевалочный пункт для пленных, находился вблизи города Брянска.

Перед пленными вышел немецкий офицер, держа в руках папку, рядом с ним стоял солдат и светил керосиновой лампой. По всему периметру стояли немцы с собаками, сквозь проход в лагерь виднелись бараки. Пленные стояли долго, но немец с папкой чего-то ждал. Из ворот появился важный офицер, одетый в чёрный плащ, сапоги блестели, в руках была длинная трость. Он подошёл и кивнул. Тот, что с папкой, начал зачитывать фамилии по-русски, все в строю кричали «я».

После того как всех пересчитали, главный немец начал произносить речь.

«Русские, вы находитесь в плену. Германия гарантирует вам жизнь, если вы не будете нарушать распорядок дня. Попытка к бегству – расстрел на месте, непослушания – расстрел на месте. Часть из вас, самых сильных и выносливых отправится в Германию, служить Третьему Рейху».

Всю эту огромную толпу людей повели на территорию лагеря и остановили перед входом в какое-то помещение, начали заводить по три человека. Это была баня или, что-то вроде того. Пленные снимали одежду, заходили в душ, где двое крупных немцев обливали холодной водой из шлангов, затем выдавали новую одежду и выгоняли на улицу ждать других. Одежда состояла из чёрной робы и ватника, ботинки и шапка. После водных процедур всех загнали в барак. Длинное помещение с двухъярусными шконками сбитыми из дерева.

Иван занял верхнюю шконку, а Михаил Иванович определился внизу. Когда все разместились, прозвучала команда отбой. Была уже поздняя ночь, Иван впервые за это время захотел есть, даже пожалел, что не стал есть кашу.

Иван не мог заснуть, склонил голову вниз, спросил у Михаила Ивановича, – как вам новая обувь, не жмёт?

– А, вы любопытный Иван!

– Жалко, наверно расставаться? Вы бы перед пленом, чего-нибудь другое надели, – съязвил Иван.

– И с чувством юмора у вас всё хорошо, – ответил Михаил Иванович.

– А вы не из наших краёв? Я вас раньше не встречал в городе, – поинтересовался Иван.

– В гостях был, да вот война пришла. Иван, давайте спать, – ответил Михаил Иванович.

Всё-таки странный этот Михаил Иванович. Похож на интеллигента, общается культурно, меня, на вы называет. Может шпион какой? Нет, зачем шпиону на верную смерть идти? Фамилия у него какая-то странная, Бирд (когда опрос был, Иван услышал). Ивана тревожила мысль о личности Михаила Ивановича. С этой мыслю, Рогов заснул.

Прозвучала команда подъём! Между шконками шёл немец и автоматом молотил тех, кто не встаёт, некоторые так и не встали – умерли ночью. На входе стоял ещё один немец и выгонял всех на улицу. Некоторые от страха не успевали одеть, кто шапки, кто обувь. Опять построение и проверка, так начался новый день.

После проверки загнали всех в барак и привезли большую бочку с едой. Каждому полагалось по посудине овощного супа и кусок хлеба. В углу барака стояла бочка с водой. Есть, это было невозможно, суп напоминал отходы. После противного завтрака всех заперли в бараке и опять началось ожидание.

После долгого томления в барак зашёл немец с высоким мужчиной в белом халате. Согнал всех пленных в одну половину, а вторая осталось пустая, начал отсчитывать по 10 человек и выводить.

– Михаил Иванович, вы всё знаете, что это было? – спросил Иван.

– Сортировка началась. Сейчас мы с вами узнаем, будем жить или нет, – сказал Михаил Иванович. Не переживайте вы скорее, всего будете, – добавил он.

– Почему вы так уверенны? – спросил Иван.

– Сколько вам лет? – спросил Михаил Иванович.

– Через месяц, 17 будет, а что? – спросил Иван.

– Во-первых, молодой и здоровый, болячки ваши заживут. Во-вторых, вас же, сразу не расстреляли, а вы из партизан – сказал Михаил Иванович.

– Откуда вы знаете, я этого не говорил? – удивлённо спросил Иван.

– У вас на лице написано, – улыбнулся Михаил Иванович.

Что происходит? Кто, он такой? Может, во сне кричал, что-то про партизан. Ведь я ему не говорил, кто я. Всё-таки странный этот Михаил Иванович. Иван опять начал думать о загадочной личности своего соседа. Через некоторое время из десятка бедолаг вернулись шестеро, которые были помещены в пустую половину барака.

– Четверо пригодных! – сказал Михаил Иванович и добавил, − если мы с вами сюда не вернёмся, то поживём ещё.

В очередную десятку отобранных пленных попал Иван и Михаил Иванович. Их вывели на улицу, а затем провели в отдельное здание. Мужчина в белом халате оказался доктором, который проводил обследование пленных. Сложно было это назвать обследованием, но часть людей, совсем не стояла на ногах. У многих был жар, кто-то практически выплёвывал лёгкие от кашля, а у кого-то были переломаны конечности, таких сразу отводили в сторону, даже не осмотрев. Остальных доктор-костолом, щупал, стучал молотком, даже некоторых слушал.

Относительно здоровых людей, которых было немного, отводили в сторону и отправляли в другой барак. Иван обследование прошёл первым и попал в число здоровых. В конце шёл Михаил Иванович. Иван уже стал переживать. Ему не хотелось потерять хорошего собеседника, тем более оставалась тайна, кто такой этот загадочный мужчина по фамилии Бирд.

Внешне, Михаил Иванович был абсолютно здоровым человеком, вообще складывалось впечатление, что он не очень страдал от плена. Иван всё-таки дождался своего нового друга, и в одной компании они отправились в другой барак. Он ничем не отличался от прежнего, если только более здоровой атмосферой среди людей.

Иван лежал на шконке, а Михаил Иванович сидел рядом, опять рассказывал какие-то истории, которые Ивану были непонятны. В бараке набралось, человек сто. Прозвучала команда на выход, и вся толпа вышла на улицу. Перед ними стоял тот же офицер с тростью. Складывалось впечатление, что этот господин выполняет функцию оратора и не более того. Всех выстроили, как скотов, офицер произнёс свою пылкую речь.

«Вам выпала большая честь, работать на великую Германию. Третий рейх нуждается в рабочей силе, вы будете трудиться на самых продвинутых заводах Германии. Сегодня вы отправляетесь в самую лучшую страну мира».

– Которую мы перебьём! – опять прошептал Михаил Иванович.

– Что вы сказали? – со злостью крикнул офицер.

Всё конец, подумал Иван. Нужно, что-то делать, иначе Михаила Ивановича расстреляют, а я не узна́ю тайну, его происхождения.

– Господин, офицер! Он сказал, очень признателен великой Германии, что ему сохранили жизнь и будет работать за двоих – вступился Иван.

Офицер подошёл к Михаилу Ивановичу, ткнул своей тростью в грудь и сказал.

– Хороший у вас друг.

Фу, пронесло, – подумал Иван. Всех повели, грузиться в машины.

– Зачем, вы это сделали? – спросил Михаил Иванович.

– Затем, что мне интересно, где вы такие ботинки оттяпали, не отечественного производства, – ответил Иван.

Михаил Иванович улыбнулся, и даже приобнял Ивана за плечо. Всю толпу людей погрузили по машинам под усиленной охраной немцев, поехали в долгий путь. Всего было три машины пленников, по два мотоцикла с немцами, спереди и сзади. Поездка заняла, порядка трех часов.

Как же меняются люди, когда попадают в плен, – думал Иван. Становятся зависимыми, и готовы на любое поклонение, лишь бы не умирать. Вспомнить только того бедолагу, который стал ноги немцу целовать. Не постеснялся же опозориться, перед собственными земляками, которые стояли в толпе. Может он вовсе не местный, да какая разница. Позор то какой. А Матвейка – он думает, что жить, при немце хорошо будет. Где-нибудь оступится, они его первые пристрелят. То ли дело Михаил Иванович, характер у человека, чувствуется, и Трошин настоящим мужиком был.

Интересно, куда нас везут? Нарваться бы на наших партизан, может, удалось сбежать, я думаю Михаил Иванович, меня поддержал бы. Надо спросить у него.

Михаил Иванович, как вы думаете, сбежать получится? – тихо сказал Иван.

– Тише, Иван. Ты думаешь, что здесь, все этого хотят? Некоторые думают, что они в рай едут, на самом деле – там ад. Сдадут при первой остановке. Никому не доверяй, – прошептал на ухо Михаил Иванович.

Все три или четыре часа дороги, всех утомили. Остановки были, но только для немцев, которые справляли нужду в русском лесу. Пленных не выводили, многие справлялись, прямо в штаны, поэтому по приезде стояла жуткая вонь. Машины, остановились возле блокпоста, всех выгнали, только тогда разрешили сходить по-маленькому, после чего всех построили и пешком погнали к железнодорожной станции.

На станции было огромное количество пленных, которых грузили, как скот в вагоны. Среди пленных были и женщины, но в основном мужчины. Было много русских солдат, потрёпанные, голодные. Ивана эта картина ужаснула, он спросил у Михаила Ивановича.

– Сколько же здесь людей?

– Не знаю. По всей видимости, не менее тысячи, – ответил Михаил Иванович.

Погрузка в вагоны была под завязку: чтобы не было давки, многие стояли. Наряду с, полноценными вагонами были полувагоны, которые представляли из себя, вагоны без крыши с высокими бортами. Так продолжился путь в ад.

Путь был долгим и составил неделю, а может, больше, долго стояли на Западной Украине, Польше. Бывало, проснёшься, а рядом с тобой труп, так и едешь до ближайшей станции, а это полдня. На станции немцы запрыгнут в вагон, каждому пинка дадут, да заставляют трупы выносить на платформу. Из нашего вагона не доехало, человек десять, а может, и больше, трудно было посчитать. Со временем привыкаешь, что кто-то должен умереть, – вспоминал Иван.

Ехали не только русские, было много евреев, до Германии они не доехали. Кто остался жив, высадили в Польше и наоборот, польских пленников загружали в вагоны. Михаил Иванович сказал, что для евреев, существуют специальные концлагеря смерти на территории Польши. С едой было плохо, кормили один раз в день, а может, и больше времени проходило. Со временем начинаешь путать, день, ночь и только ориентируешься по световым ощущениям.

Остановки были даже за счастья, приходила мысль, что нужно будет выносить трупы. Это была единственная возможность вступить на землю и чуть-чуть размяться. В мирное время – это показалось бы ужасным, но таковы были реалии данного времени. Нет, конечно, никто и никому не желал смерти, но это стало восприниматься обыденным явлением, как должное.

Ивану запомнилась одна картина, где-то на Западной Украине, на одной из станций. Вышли из вагона, выносить очередного бедолагу, который не доехал. Из немцев было всего пару человек, остальные, полицаи. Они говорили, кто по-русски, кто по-украински. Вели себя хуже немцев, где-то там вдали, возле здания вокзала была вполне мирная жизнь. Женщины сидели и продавали какие-то пирожки, семечки и даже цветы были. В это нельзя было поверить, как такое возможно, – думал Иван.

В силу своей молодости, Иван не мог понять, что ради, вот такой мирной жизни, люди предали свои интересы, пойдя на сделку с гитлеровскими войсками. Для Михаила Ивановича такая картина не стала неожиданностью, он только сказал – это итоги 1917 года. Что же ему плохого сделала Советская власть, – подумал Иван.

Очередная станция, раздался стук и скрип дверного проёма. Всем приказали выходить на улицу. Возле состава было множество немцев.

– Добро пожаловать в Германию, – тихо сказал Михаил Иванович.

Всех выстроили и начали пересчитывать. Иван впервые видел такое большое количество больных и угнетённых людей. Некоторые теряли сознание, прямо на улице, может быть от бессилия, а может оттого, что впервые за долгое время, оказались на свежем воздухе.

Наряду с немцами, были гражданские. Ивану запомнилась одна примечательная парочка. Они ходили с важным немецким офицером, вдоль этого огромного строя несчастных людей, и всматривались в лица пленных. На мужчине был длинный серый плащ, на голове шляпа. Под руку его держала, очень красивая девушка, лет двадцати пяти, которой, кажется, пленные, вовсе были неинтересны. Длинное тёмно-синее платье сочеталось с серым полушубком, на котором была большая брошь в виде цветка. Её тёмные волосы были красиво уложены, которые прикрывала элегантная тёмно-серая шляпка, в сочетании с полушубком. Ярко накрашенные губы с большими глазами, поразили Ивана.

Это был какой-то богатый промышленник, выбирал себе пленников, которые затем работали в его владениях по хозяйству, и выполняли разные поручения. В годы войны такая практика широко применялась в Германии не только по отношению к мужчинам, но и к пленным женщинам, которые выполняли работу по дому. Предпочтения отдавали полякам, украинцам, в меньшей степени белорусам и русским. Для евреев был запрет на подобный род деятельности в Германии.

Из строя вывели трёх пленников, офицер достал блокнот и сделал записи. Под охраной одного рядового немца, парочка с новыми рабами стали уходить, прежде поблагодарив этого важного офицера. Проходя мимо, Иван позволил себе поднять глаза и всмотреться в этот красивый женский взгляд.

Началась сортировка пленных, кого-то опять загоняли в вагоны, видимо, для отправки дальше, но множество людей осталось, в их числе был Иван и Михаил Иванович. Под бдительной охраной немцев всю эту толпу повели в подземный переход. Он был довольно длинный, метров пятьсот, а может, больше. По выходу из тоннеля, пленников ждали уже привычные грузовики. Ничего не меняется, – подумал Иван.

Всех погрузили по машинам, и опять началось долгое ожидание. Там, где-то недалеко была вполне мирная, но немецкая жизнь. Ничто не напоминало о войне, работали магазины, прачки, парикмахерские. Это был немецкий город Гамбург, вернее, его окраина. Там же, на реке Эльба и находился этот концлагерь под названием Нойенгамме, крупный трудовой концлагерь Германии, который существовал с 1938 года. Через несколько часов грузовики пересекли ворота лагеря и начался ад.

Глава 2

В Нойенгамме всё устроено так, чтобы впечатлить. Это был город в городе с многочисленными бараками, административными зданиями, больницей и даже имелся сад, в котором росла плакучая ива. Стоял густой туман, атмосфера была жуткая, напоминало заброшенное кладбище с призраками, только вместо них, живые люди в полосатой одежде. Узники ходили, не поднимая глаз, а при встрече с офицерами СС, останавливались, опуская голову вниз.

В лагере содержались заключённые разных национальностей, русские, украинцы, поляки, французы, испанцы, евреи и даже немцы. Имён не было, вместо них присваивался номер, который был нашит на форму. Помимо номеров, узники помечались специальными треугольниками с буквами. Треугольник с буквами SU означал – советский военнопленный. Евреи помечались двумя треугольниками, лежащим друг на друге, образуя звезду Давида. Этим жутким городом, руководил группенфюрер Рудольф Беккер.

Внешне Беккер был человеком спокойным, высокого роста, с невозмутимым взглядом, носившей маленькие очки. Про него ходили легенды, что его спокойствие, является маской, на самом деле, он был жёстким и властным человеком. Поговаривали, что он лично участвовал в казнях и любил смотреть, как сжигают людей в крематории.

Вновь прибывших узников заставили раздеться догола. Погода была холодная, ведь на дворе стоял ноябрь 1941 года. Беккер лично участвовал в осмотре, когда он проходил мимо строя, на его лице светилась ехидная улыбка. Затем он отобрал несколько человек, которых полностью обнаженных куда-то увели. Остальным выдали полосатую одежду, присвоили номера и заставили их пришить, после чего началось знакомство с бараком.

– Располагайтесь коммунисты, – крикнул надзиратель и ушёл. Он говорил по-русски, а одет был в чёрную форму. Бараки не запирались, а перемещение по лагерю было относительно свободное.

– Давайте знакомиться, земляки, – где-то раздался голос.

– Александр, сам из Рязани, все зовут Усик, по фамилии. В плену месяц, здесь вроде старшины, – добавил он.

– Расскажите, Александр, про местные правила, что можно, а что нет? – обратился к нему Михаил Иванович.

Усик был среднего роста, с большими выпуклыми глазами и прихрамывал на правую ногу. Он подошёл к Михаилу Ивановичу и сказал, – ну, садитесь мужики, расскажу.

– Через полчаса будет ужин, еду приносят сюда. У каждого своя миска и кружка, которую нужно мыть, в обязательном порядке, – говорил Усик, его перебил один из заключенных, ухмыльнувшись, сказал, – а если не помыть?

Это был Тимоха – Тимошенко Андрей, из уголовников, который сбежал из советского лагеря при бомбежке, долго прятался в лесу, а потом сам сдался немцам. Скользкий был тип, постоянно всё вынюхивал и расспрашивал.

– Расстреляют! – ответил Усик и продолжил.

– Затем, скорее всего, пойдете в местную парикмахерскую и фотографироваться, а после чего, сам Беккер будет вас опрашивать. У кого есть профессии, сразу говорите, может, повезет, при лагере останетесь работать. Остальные будут пахать на кирпичном заводе. Есть ещё завод по производству Вальтеров, но туда не всех берут.

– А вы, кем работаете? – спросил Михаил Иванович.

– На складе кладовщиком, – ответил Усик.

– Едрить колотить, за какие такие заслуги, – выкрикнул Тимоха.

– Да, хватит вам уже язвить, дайте человеку сказать, – с упрёком произнёс Михаил Иванович.

– А ты, я смотрю из благородных кровей, дядя, – сказал Тимоха и плюнул на пол.

Михаил Иванович молча встал, и со всей мощи врезал Тимохе по физиономии. Тот рухнул между шконками с криками, – я это запомню.

– Продолжайте, Александр, – спокойно сказал Михаил Иванович.

Ивану такая картина понравилась, он впервые за долгое время улыбнулся и на душе стало, как-то легко. Именно тогда он стал понимать, что нужно переставать сопротивляться внутри себя, и принять нынешнее положение, иначе не выживешь.

– А кто этот человек, который нас сюда привёл? – спросил Михаил Иванович.

– Петька, надзиратель − хохол. Немцы выбирают из заключённых, но предпочтение отдают своим, которых здесь немного и, те уголовники и украинцам – ответил Усик.

– Воевали? – спросил Михаил Иванович.

– Да, в тридцать шестой армии под Смоленском был ранен, попал в плен и вот сюда, − ответил Усик.

Усик был порядочным и искренне верил, что Красная Армия погонит фашиста, в отличие от других заключённых. В бою под Смоленском был ранен в правую ногу, оттого и хромал. Раздался громкий стук, появился Петька −надзиратель, привёз еду.

– Жрите, русские свиньи, – сказал он на своём украинском акценте.

Еду раскладывали сами, этим занимался Усик. Он контролировал, чтобы никого не обделили. Заключённые выстраивались в очередь и каждый со своей миской подходили на раздачу. Это можно было назвать едой, но порции были небольшими, немного картофеля и кусок мяса с хлебом.

– Съедобно! – прожёвывая недоваренный кусок мяса, пробормотал Иван.

Стоял звон тарелок, это был первый полноценный ужин за последние недели, а для некоторых и месяцы. Кормят, значит, пока не умрём, – подумал Иван. Ещё не успели поесть, как в барак ворвался надзиратель и крикнул – становись! В этот момент зашёл Беккер с двумя офицерами, а за ними два солдата. Все построились, а некоторые глотали еду, пытаясь доесть уже начатое. Начальник со своим невозмутимым взглядом прошёл мимо строя, затем громко сказал.

– Говорящие на немецком есть? Несколько секунд, стояла тишина.

– Есть, господин начальник, – по-русски ответил Михаил Иванович.

– Фамилия? – обратился Беккер.

– Бирд, господин начальник, – на немецком заговорил Михаил Иванович.

Беккер подошёл к Михаилу Ивановичу и своим невозмутимым взглядом всмотрелся в лицо, шевеля пухлыми губами, произнёс – увести. Остальных на завод, – крикнул Беккер и удалился.

Кабинет Беккера был похож на маленькую пыточную. В углу стояла шконка с цепями и кандалами. На столе стоял человеческий череп, который был сделан в виде пепельницы, там же лежали аккуратно сложенные бумаги и папки. Бросилось в глаза фотография, которая располагалась на небольшой полке возле стола. Там был запечатлен Беккер с самим Гитлером. Было ощущение, что фотография была обрезана и вставлена в рамку. Таким образом, Беккер хотел подчеркнуть свое близкое знакомство с Фюрером. Беккер уселся в свое кресло, держа в руке дело Михаила Ивановича, и сказал, – где вы научились говорить по-немецки?

– Матушка моя, немка, – ответил Михаил Иванович.

– Интересно! Фамилия, ваше на английский лад? – спросил Беккер.

– Дед был английским поданным, затем женился на русской с середины XIX века, семья проживает в России, – сказал Михаил Иванович.

– А ваш отец уже женился на немке, интересное у вас переплетение, господин Бирд, вы, случайно, не шпион? – спросил Беккер засмеявшись.

– Нет, господин начальник. В Советской России отбывал наказание. Пятнадцать лет лагерей за антибольшевистскую деятельность, освободился в 1939 году, – сказал Михаил Иванович.

– Ну, признайтесь, господин Бирд, вы ведь русский офицер? – Беккер встал из-за стола, подошёл к Михаилу Ивановичу, предложив ему сигарету. На его лице была всё та же ехидная улыбка.

В углу стоял небольшой кожаный диван, куда уселся Беккер, закинув ногу на ногу, произнёс, – я вас, слушаю? Вы курите, курите, господин Бирд. − А если, хотите, присаживайтесь рядом, здесь и пепельница имеется, – показал на череп.

– Нет, спасибо, я постою, – ответил Михаил Иванович.

– Давайте я угадаю! Вы белый офицер и воевали с большевиками в гражданскую, ведь так, господин Бирд? – вальяжно держа сигарету, спросил Беккер и продолжил.

– Вы ненавидите коммунистов, провели пятнадцать лет в лагерях. Мы тоже сражаемся не против русского человека, а против большевиков. У нас общие цели.

– Да, только вы пришли на нашу землю, а не мы к вам, – по-русски ответил Михаил Иванович.

– О да, я приблизительно понимаю, что вы сейчас сказали. Кстати, у вас прекрасный немецкий. Вы будете работать при штабе, выполнять различные поручения, но наш разговор продолжится, обязательно продолжится, господин Бирд, а сейчас вы можете идти. Завтра вам дадут первые распоряжения, – сказал Беккер.

Михаил Иванович вышел из кабинета − пыточной Беккера, держа в руках неприкуренную сигарету, которую сжимал в кулаке и под конвоем немца направился в барак, а сам думал: «Хитрый и лживый начальник лагеря, такой же у нас в Сибири был. Бывало, вызовет, а сам чая предлагает и расспрашивает аккуратно, что видел, что слышал». Бирд зашёл в барак, как Иван с порога заявил.

– На немецком общались, али с переводчиком?

– Не язвите Иван, начнём с того, что я вам ничего не обязан, но всё же объяснюсь, чуть позже, – сказал Михаил Иванович, посмотрев на Тимоху, который ошивался рядом.

Перед сном всех постригли, довольно коротко и сделали фотографию для личного дела. Прозвучала команда отбой, но Ивану не терпелось выслушать очередную байку от Михаила Ивановича. Теперь их шконки были рядом, на нижнем ярусе. Погас свет, Иван приступил к допросам.

– Откуда вы знаете немецкий?

– Мать у меня немка, поэтому с детства разговариваю на двух языках, – тихо сказал Михаил Иванович.

– Ну а дальше? – возмутился Иван.

– Давайте спать, Иван, – сказал Михаил Иванович.

Наступила тишина, слышался храп заключенных, в бараке было прохладно, одеяло совсем тоненькое, как скатерть у матушки, которую она доставала и стелила на стол по праздникам. Хотелось спать, но мысли были сильнее сна. В голове крутилась недолгая жизнь − мамка, сестрёнка, братишка, батя. Самое страшное, что нет никакой ясности. Что будет дальше? Немец под Москвой и новостей никаких с фронта. Мирится с такой рабской жизнью тоже нельзя. С этими мыслями Иван засыпа́л, как вдруг ощутил руку на своём плече. Тише – приложил палец к губам Михаил Иванович. Иван вскочил, в полудрёме тихонько прошептал.