Читать онлайн Хозяин бесплатно

– Я же люблю тебя, дурочка. Неужели ты не понимаешь?

Лина быстро закивала, чтобы избежать очередного удара. Он редко её бил – только в такие дни, как сегодняшний. И когда она его не слушалась.

Он был не в настроении, долго на кого-то ругался, но Лина так и не поняла, кто рассердил её хозяина.

– Не забывай об этом.

Он смачно поцеловал её, вложил всю свою любовь – или то, что он называл любовью – улыбнулся и исчез за металлической дверью.

По звуку закрытия пяти замков Лина поняла, что хозяин вернётся не скоро. Чаще он закрывал только на три и тогда заглядывал ещё хотя бы раз за сутки. Но когда речь шла о пяти, мог долго не появляться. Лина не знала, сколько вечностей в этом «долго» – часов у неё не было.

И начинала скучать.

Она боялась этого человека. Боялась, как ребёнок непредсказуемого отца-алкоголика. Но без него ей было ещё страшнее. Когда хозяин пропадал, Лину пугала мысль, что он больше не зайдет в её дверь, больше не назовёт её дурочкой и не приголубит после случайных побоев.

Перед этим меркла даже смерть двоих детей из тех шести, что она успела родить в заточении. О судьбе остальных она ничего не знала.

Поначалу, когда Лина спрашивала, куда хозяин дел третьего ребенка, он уверял, что с ним всё в порядке. Но потом ему надоели расспросы, и он обходился молчаливыми оплеухами. Они заткнули интерес Лины. Трёх остальных она отдала безропотно, ни разу о них не заикнулась.

Как Лина предполагала, хозяин долго не появлялся. В морозилке было много еды, хватило бы на пару месяцев – стоило разогреть в микроволновке. Она стояла в углу комнатушки и разбавляла тишину мучительным дзиньком. Но Лина есть не хотела. Она много плакала и снова боялась, что больше никогда не увидит хозяина. Единственным утешением был дневник. С ним можно было «поговорить», когда больше никто не слышал.

Был выпускной две тысячи третьего. Лина закончила школу с медалью – разве что не с золотой. А мать так надеялась, так старалась, растила из дочери отличницу, круглую – нигде не прикопаешься.

Остервенелые выпускники свирепствовали в городе, разгульно праздновали вступление во взрослую жизнь. Ей непременно сопутствовали реки алкоголя, тонны каннабиноидов и табака. Послушная девочка Лина в честь такого дела решила перестать быть послушной. Вместе с одноклассниками она предавалась стадному буйству разврата и дурмана. Они громко пели и танцевали в фонтанах ночной Москвы – на забаву зевакам и к ужасу почтенных граждан.

Верная подруга Маша примерностью не отличалась и служила хорошим примером того, как не стоит себя вести хорошим девочкам. Они дурачились и приставали к прохожим, материли девчонок и вешались на парней. Когда выпили больше, чем могли удержать, пошли в переход избавляться от лишнего. Пока Маша сидела на корточках, Лина сгибалась в приступах рвоты.

– Вы закончили?

Лина обтёрла губы, Маша натянула мокрые от фонтана трусы.

Обе были настолько пьяны, что и не подумали испугаться парня в форме.

– Привет, служивый, – Маша расплылась от уха до уха и похлопала его по щеке.

Он схватил её за запястье, сжал губы, мгновенно опомнился и накинул подобие улыбки:

– Прогуляемся?

Девочки тут же согласились. Так и не поняли, что сели не в шикарный Кадилак, а в разбитую пятерку. Она стояла во дворе, обделённом фонарями, ждала своих пассажиров.

Проснулась Лина уже здесь, в помещении, которое не покидала годами. Один, два, три… девять. Девять лет одиночества, исступления и горя.

Что было после того, как они с Машей сели в машину, она не помнила.

Взрослая жизнь оказалась не той, о которой Лина мечтала, или которую боялась. Она была такой, какую невозможно было родить ни в самых смелых мечтах, ни в самых жутких фантазиях.

Что стало с Машей, ей страшно было представить. Одно Лина знала точно – здесь она совершенно одна. И только он, её хозяин, властвует над её жизнью, телом и душой.

Иногда Лина слышала скрежет за дверью. Ей всегда казалось, что это хозяин идёт после долгой разлуки. Но каждый раз она тщетно льнула к холодному металлу – пыталась расслышать шаги, его дыхание.

Она тщательно мылась после сна, причёсывалась – в тупой надежде, что он придёт именно сегодня.

За всё, что этот мужчина с ней сделал, она обязана была хотеть его смерти. По всем законам должна была желать освобождения. Но всё, что делала Лина, это скучала. Скучала без своего хозяина, несмотря на страх, который он внушал ей, и надеялась на его скорейшее возвращение.

Хозяин был единственным человеком в её жизни. Не как у влюбленной зазнобы – а буквально. Единственным живым существом, которого она видела за последние девять лет; помимо редко заглядывавших крыс и тараканов.

Лина не знала, сколько дней прошло с их последней встречи. Она успела поспать семь раз, и ссадины порядком затянулись. Значит, его не было примерно неделю или около того.

Человек ко многому может привыкнуть. И с течением времени даже самые безумные ситуации становятся обыденными. Так и для Лины её сожительство с хозяином стало единственным примером отношений. Она привыкла к ним и другого не знала.

Редки были визиты, когда хозяин обходился без близости. Сначала всё сводилось к изнасилованию, но с годами превратилось в супружеский долг. Без него Лина как живая женщина из плоти и крови изводилась и мечтала о ласке. После первого шока и потери веры в чудесное освобождение, начали появляться намёки на смирение и принятие жизни невольницы. Тогда Лина стала чувствовать то, что чувствуют все нормальные люди, и, если хозяин долго не одаривал её вниманием, пыталась компенсировать недостачу. За это расплачивалась, побоями и часами у кровати в наручниках.

– Как ты можешь заниматься этой мерзостью?! – кричал хозяин. – Ещё раз увижу, отрублю тебе руки!

Лина верила, что он не шутит, поэтому за все годы только три раза занималась самоудовлетворением. Первый – по незнанию, второй – назло ему, третий – от гормонов, разошедшихся после месячного отсутствия секса. Четвертого не последовало, потому что, очевидно, ей нужны были руки.

Как хозяин узнавал о её шалостях, можно было догадаться. Но сколько Лина ни пыталась понять, где установлены камеры, так и не смогла их обнаружить.

За время заточения она узнала много того, о чём не стала бы думать на воле. Но она напрочь забыла о своих прежних мечтах и стремлениях. Например, о том, что хотела стать адвокатом и защищать тех, кто нуждается в помощи. Хозяин убедил её, что юристы – скоты, бегущие за наживой вопреки правосудию. А те из них, кто не согласен с этим, не удерживаются в системе и могут заблаговременно рыть себе яму. Хозяин всё время твердил, как там плохо и опасно, уверял, что спасает Лину от ужасов внешнего мира. И она поверила. Сложно не поверить, когда есть доказательства одной теории и полное отсутствие альтернативы. Хозяин вечно приносил газетные вырезки со статьями о жестоких убийствах, кражах, ограблениях и поджогах. Убеждал Лину, что она находится в лучшем месте на этой планете. Прошлая жизнь стала казаться нереальной, будто её и не было вовсе. Будто не было девочки по имени Лина, учившейся в школе номер двенадцать и пропавшей на выпускном, когда всё только должно было начинаться.

Мать с отцом не хотели верить, что их дочь уже не найти. Они делали все, чтобы отыскать её, чтобы восстановить хронологию событий той роковой ночи. Но мало кто мог им помочь в этом. Маша тоже так и не вернулась. Последним напоминанием о подругах были фотографии с их танцами в фонтанах Поклонной горы. После неё след девочек терялся.

– Она была такой умничкой, – сквозь слёзы твердила мама, – такой перспективной, усидчивой.

Отец на это качал головой и говорил:

– Она просто была нашей дочерью…

Помимо отца с матерью там, на воле, у Лины осталась младшая сестра. Она не была такой же умничкой, перспективной и усидчивой, отчего нередко видела в глазах матери сожаление о том, что пропала именно Лина.

Никто в их семье не говорил «умерла», несмотря на прошествие стольких лет с выпускного. Было слишком трудно признать, что родная плоть и кровь гниёт где-то в земле. Что должное стать продолжением, закончилось раньше тебя самого. Будто все годы, проведённые вместе, были лишь ради мучительных воспоминаний. Ради зверской боли от масштабов утраты.

Родителей Маши наличие других детей не связывало. Их семья не выдержала удара и вскоре распалась. Мать нашла себе нового мужа и через четыре года родила повторно. А отец так и не смог оклематься и с головой ушел в работу.

Лина вязала. Успокаивала нервы, коротала время ожидания – томительного, тяжкого. Вязать она научилась здесь – по книжкам, так же как и шить, плести фенечки и корзины, вышивать. Именно этим должно заниматься приличной девушке. Так говорил хозяин. Результаты её трудов он забирал, оставлял только то, что было сделано для личного пользования.

За дверью послышался шорох. Лина тут же отложила вязание и подскочила ко входу.

«Один, – мысленно считала она, слушая повороты в замочных скважинах. – Два, – её сердце притихло, чтобы не глушить заветные звуки. Глаза увлажнили слёзы радости. Хозяин наконец-то вспомнил о ней! Главное, чтобы теперь не передумал. Так бывало не раз. Он начинал открывать замки, но что-то заставляло его развернуться и уйти, так и не заглянув к Лине. А она оставалась сидеть в полном недоумении и долго не отводила взгляд от тяжелой двери, отделявшей от жизни. Теперь Лина всегда считала щелчки открывающихся замков. Ещё четыре поворота ключа в другой скважине, и Лина чуть слышно пролепетала: – Три, – потом снова повороты. – Четыре, – и наконец: – Пять». Дверь открылась. На пороге стоял хозяин в свободных джинсах и футболке навыпуск. Замаран в грязи, неопрятен. Он спокойно зашел, не говоря ни слова, закрыл дверь и уселся на стул. Закинул ногу на ногу и прикурил сигарету. Выпустил первый клуб дыма и только тогда заговорил. Будто не замечал, что Лина еле сдерживалась, чтоб не свалить его в объятиях.

– Как я замучился с этой картошкой, – сказал хозяин и потёр затёкшую шею. – Весь огород перекопал. Собрал пять мешков.

Так Лина поняла, что сейчас осень.

Он продолжал нудно рассказывать о трудовых буднях. Казалось, ему нет дела до вопроса долгой разлуки. Но Лина боялась говорить по этому поводу – хозяин терпеть не мог, когда его перебивали или заводили беседы о слюнявой ерунде.

Он затушил сигарету и откинулся на спинку стула.

– Ну иди сюда. Чего сидишь? – вяло ухмыльнулся. – Я же знаю, что тебе нужно. Все вы похотливые сучки.

Лина виновато улыбнулась и подошла к хозяину, вся зажатая от смущения и нетерпения.

– Давай, – протянул он, будто делал одолжение, и, приподняв футболку, расстегнул молнию на джинсах, – вставай на колени. На большее меня сегодня не хватит.

В такие моменты хозяин был не против, если она теребила себя ручкой, и Лина наконец смогла унять зов плоти, так мучивший её эти дни в одиночестве.

«Не страшно, если ты один, страшно, если ты ноль»? «Лучше будь один, чем вместе с кем попало»? Для Лины эти фразы были пусты. Она бы посмотрела, как заговорили бы Омар Хайямы и иже с ними, просиди они взаперти не пойми где девять долгих лет, не видя и лучика солнца. В таких условиях сам дьявол сойдет за лучшего друга и ангела-спасителя от одиночества. И Лина готова была стать полным нулем вместо того, чтобы оставаться наедине с собой – даже если компанию ей составлял лишь такой же ноль.

– А ты сегодня в настроении, я посмотрю, – хмыкнул хозяин – не успев сглотнуть, Лина стала ластиться к нему, надеясь, что тот решится на более активные действия. – Но извини, дорогуша, я и правда устал.

Но Лине это показалось не убедительным, и она продолжила соблазнять своего хозяина. Он засмеялся и сказал:

– Ну хватит, правда, – легонько отстранил её от себя.

Лина вновь не послушалась, желая ласки.

– Я сказал «нет»! – рявкнул хозяин, схватил её за волосы и отдернул от паха. Потом спокойно добавил, застегивая ширинку: – Может, позже…

В обществе хозяина Лина металась между желаниями и страхами. Решения принимались необдуманно, повинуясь принципу доминанты. И сейчас на поверхности был страх. Страх очередных побоев. Поэтому она вернулась на кровать и стала молча смотреть, как хозяин закурил сигарету. Как дым обнимал помещение. Как губы обнимали тёмный фильтр.

Ей он курить запрещал, никогда не приносил спиртного и тем более наркотиков. Говорил, что женщина не должна уподобляться мужчине. Как и мужик бабе. Поэтому его дело быть мужиком, который пьет, курит, сквернословит и поднимает руку. А её как женщины слушаться всего, что он говорит, и вязать свои шарфы, свитера и прочую лабуду, что пользовалась спросом.

Хозяин любил травить байки о преступниках, которых ловил на работе. Он убивал сразу двух зайцев: запугивал Лину историями о жестокости людей снаружи и представал в глазах рабыни настоящим героем, спасавшим не только её, но и всё человечество. Вот и теперь он принялся рассказывать об очередном раскрытом преступлении. Лина заворожено слушала. Ей было интересно всё, что он говорил – больше ей слушать было некого. Хозяин не позволял ей читать ничего кроме книг по рукоделию, домострою, религиозной литературы и одобренных им лично изданий. Не давал слушать музыку, а тем более смотреть телевизор. Он не хотел, чтобы она забивала голову всякими глупостями и задумывалась о том, что есть другая жизнь, которая лучше этой. Для неё был только жестокий внешний мир и эта «клетка». Не будучи даже золотой, она казалась единственным местом, где Лина в безопасности.

– Ладно, давай ещё разок, и я пойду, – закончив свою историю, сказал хозяин и снова расстегнул ширинку.

Оставшись одна, Лина расплакалась. Порой она не чувствовала ничего кроме опустошения. Но бывали дни, когда эмоции накрывали, и с ними невозможно было справиться. Единственным плюсом в этом было понимание того, что Лина всё ещё жива. Хотя зачастую это благом вовсе не казалось. Иногда не оставалось никаких переживаний, потому что всё, что с ней происходило, было много раз пережито и обдумано. Была только скука. Скука и пустота. Но всякий раз всё возвращалось на круги своя, и Лина плакала, страдала, желала, боялась и скучала.

Она думала о самоубийстве. И не единожды. Но ни разу не решилась покончить с собой. До сих пор не переступала той грани, где жизнь пугала больше насильственной смерти. Несмотря на мучения, насилие и безвыходность положения, Лина была убеждена, что сама во всем виновата. Хозяин хорошо постарался, воспитывал в лучших традициях. И она поверила, что любое наказание следует за проступком. Значит, если она схлопотала, то в чем-то провинилась. Вина её не всегда была очевидна, но всегда была. Без сомнений. Без вопросов и попыток оправдаться. Все они остались в прошлом. В далёком прошлом, с которого здесь всё начиналось и которое казалось ещё более жутким, чем настоящее.

Сначала Лина сопротивлялась. Было страшно, но о самоубийстве она не думала. Лишь боялась, что хозяин убьет её. Тогда были только воля к свободе и вера в спасение. Потом Лина стала постепенно сгибаться под напором и властью. В итоге смирилась и приняла правила игры, полностью повиновалась и безропотно капитулировала. Реши она изначально, что спасения нет, то покончила бы со всем этим разом. Оставила бы труп, с которым не известно, что мог сотворить её странный хозяин.

Но тогда Лина верила.

Теперь всё было иначе.

Хозяин снова закрыл на пять замков, поэтому Лина ещё долго не могла успокоиться. Боль одиночества, не успевшего закончиться и так скоропалительно наставшего вновь. Он ушёл, даже не сказав, что любит. Причины этого она не знала. Так бывало не единожды, но каждый раз оставляло Лину с чувством полной ненужности и ожидания положенного. Так и хотелось спросить: «ты меня любишь?» Но она молча провожала хозяина, не зная, когда он появится вновь.

Когда слёзы кончились, Лина взялась за дневник. Он часто ей помогал. Так пишешь всё, что на душе, а потом понимаешь, что ничего там уже не осталось. Всё на бумаге, которая всё это стерпит. А в душе – пустота, не мешавшая уснуть и забыться.

Иногда Лине снились люди из прошлого – знакомые и родные. Она уже почти не помнила их лица, но во сне неизменно узнавала родные глаза, руки и голос. Сегодня ей снилось, как мама готовила ужин. Пришли гости, но самой Лины там не было. А потом она поняла, что это поминки. Её поминки. Но все улыбались. Никто не плакал. Только Лина, когда проснулась и вспомнила, что никому не нужна. Кроме, быть может, хозяина, в любви которого опять возникли сомнения.

Чаще всего ей снился именно он, её хозяин. Порой он ругался, порой любил её, ласкал её тело и говорил слова любви. А иногда просто рассказывал свои истории. Обычно всё происходило здесь, в этом тесном помещении. Даже родные часто ей снились именно в этой каморке. Но иногда Лина оказывалась на море, на которое ездила каждое лето с родителями и сестрой. А теперь во снах она была там с ним, с человеком, который отобрал её прошлую жизнь и подарил новую, убедив, что возврата больше нет.

Когда Лина открыла глаза после ночи выпускного, она не сразу поняла, где находится, и что происходит. Она лежала в чужой кровати в незнакомой комнате. Страха не было. Ещё вчерашняя школьница, не видевшая в жизни ничего хуже тройки по химии, не могла и подумать, что с ней произошло что-то ужасное. Истории о пропавших людях были лишь историями. Поэтому, увидев сидящего на стуле парня, Лина только смущенно опустила глаза, и стала гадать, что у них было этой ночью. Она стеснялась спросить, где находится – было стыдно выдать алкогольную амнезию.

– Как спалось? – спросил незнакомец.

Казалось, она где-то видела его лицо, но где, вспомнить не могла.

– Хорошо, спасибо, – Лина робко улыбнулась. Он был вполне в её вкусе. Она поймала себя на мысли, что будет рада узнать, если между ними и правда что-то произошло.

– Ты девственница? – таким же будничным тоном произнес он.

– А… довольно… неприличный вопрос…

– Ты девственница, я спросил? – грубо отозвался тот, не реагируя на морализаторства.

– Да, – кивнула Лина и стала выбираться из постели. Только теперь почувствовала что-то неладное.

– Хорошо, – сказал парень. На вид ему было немногим больше двадцати, голова выбрита почти под ноль, и только теперь Лина заметила, что на нем милицейская форма. Тут в памяти всплыла встреча с этим типом в переходе, и Лина спросила:

– А где Маша?

– Это та, что была с тобой?

– Да.

– Она еще спит.

И вдруг до Лины дошло, что, по всей видимости, она находится в отделении, куда её забрали за неподобающее поведение. Возможно, вытрезвитель или что-то в этом роде. Она понятия не имела, как выглядят заведения подобного толка, поэтому вполне могла допустить, что это одно из них.

– Я могу её увидеть?

– Нет, – милиционер продолжал спокойно сидеть на стуле, пока Лина обувалась и пыталась расчесать спутанные волосы пальцами. В паутинках засохли кусочки рвоты и уличная грязь от падений.

Когда она привела себя в относительный порядок и направилась к двери, человек в форме встал и преградил ей путь.

– Куда собрались, гражданочка? – на его лице появилась ухмылка. В другой ситуации она могла бы показаться даже милой, но сейчас напугала Лину до ужаса.

– Я что, задержана?

– Можно и так сказать.

– А как еще можно… сказать?..

– Вон там душ, – указал на проем в стене служитель закона.

Лина оглянулась, затем медленно повернулась обратно:

– И?

– Не подобает девушке расхаживать в таком виде, – он смотрел на нее в упор и не спускал с лица своей странной полуулыбки.

– Вы предлагаете мне сходить в душ? – решила уточнить Лина.

– Можно и так сказать, – кивнул тот. – А можно, – предвосхитил реплику собеседницы, – и что я настаиваю на этом.

Он вернулся на стул. Лина сделала шаг в сторону двери, милиционер не шелохнулся. Видя, что путь свободен, она решительно взялась за ручку, но та не поддалась ей.

Не оборачиваясь, надзиратель подытожил:

– Сначала душ, потом все остальное, – по его голосу было заметно, что он улыбается.

Лина замешкалась.

– И Вы тут будете сидеть? – нервно спросила она, решив, что выбора у нее не осталось.

– Могу выйти, – парень встал и поравнялся с задержанной.

– Будьте так добры, – сглотнула Лина.

Милиционер жестом указал ей в сторону душа, дождавшись, когда она сделает первые шаги, открыл дверь, вышел наружу и запер Лину в полном одиночестве.

С опаской оглядываясь по сторонам и боясь, что этот тип вернется в любую минуту, она зашла в душевую и неуверенно стянула одежду.

На полочке лежало все необходимое: мочалка, на счастье, еще даже не распакованная, душистое мыло, тоже новое, и шампунь для волос. Лина постаралась управиться как можно быстрее. Плевать на миловидность здешних сотрудников – нужно валить, убираться, сматывать удочки. Когда она одевалась, в ее голове промелькнула мысль, что ей даже немного жаль, что этот (судя по погонам) сержант – хотя Лина не шибко разбиралась в званиях – оказался столь приличным и не решился заглянуть в ее душевую. На стене висела сушка для волос, как в раздевалке бассейна, в который их водили всем классом на занятия физкультурой. Только теперь Лина поняла, что будет скучать по школе и одноклассникам. Несмотря на прошествие всего лишь одной ночи, как они перестали быть учениками, что-то уже изменилось. Все они стали немного дальше друг от друга. И с каждым днем, месяцем и годом этот разрыв будет увеличиваться, пока они окончательно не потеряются и не спутаются с тысячами других людей, которых им еще только предстояло узнать.

Когда с раздумьями и сушкой было покончено, Лина направилась на выход. Стоило ей покинуть ванную комнату, как входная дверь отворилась и тут же снова закрылась за сержантом, запершим ее изнутри.

– Я могу идти? – стараясь не выдать испуга, спросила Лина.

– У тебя есть ноги, и я вижу, как ты ими передвигаешь, – снова ухмыляясь, начал говорить милиционер, – стало быть, ты это можешь.

– Я имею в виду… я могу уйти отсюда?

– А куда ты собралась? – парень скрестил руки и оперся спиной на дверь.

Мозг все еще отказывался делать вывод, что ей угрожает опасность, но Лина уже понимала, что здесь явно что-то не так.

– Перестаньте так шутить, – сглотнула она. – Вы меня пугаете.

– Я? – парень склонил голову на бок и прикусил нижнюю губу, вглядываясь в глаза задержанной.

Та стояла, не шелохнувшись.

– Да, – тихо сказала она, видя, что незнакомец не собирается говорить, пока не получит ответ на вопрос.

– И правильно, – он расплылся в самодовольной улыбке.

Лина оцепенела.

– Ты знаешь, – сержант сделал шаг в ее сторону, – я рад, что ты девственница.

Она стала пятиться назад.

– Значит, тебя все еще можно спасти, – он продолжал наступление.

Лина оглядывалась по сторонам в поисках чего-нибудь острого или тяжелого, но, как назло, все будто специально убрали из этой комнаты.

– Я понимаю, тебе сейчас страшно. Но со временем до тебя дойдет, что бояться надо вовсе не меня.

Лина не выдержала и закричала что есть мочи. Она принялась звать на помощь в надежде, что ее кто-то услышит.

– Не стоит этого делать, – парень неодобрительно помотал головой.

Лина его не слышала и продолжала кричать. Тогда сержант ударил ее по лицу наотмашь и повторил:

– Я же сказал, не стоит этого делать.

Она задохнулась от ужаса и схватилась за пылавшую щеку, но уже спустя пару секунд из ее горла вырвались новые крики.

Сержант напрягся и стиснул хрупкие плечи Лины мощными руками. Она продолжала драть глотку и начала вырываться, брыкаться и дубасить милиционера ногами. В ответ на это он доволок ее до стены и хорошенько ударил об нее спиной. Когда это не помогло, он приложил ее сильнее, но Лина не успокаивалась. Тогда парень отпустил ее и опять врезал по лицу. Это заставило её замолчать и вжаться в стену от боли и испуга.

– Либо ты слушаешься меня, либо сдохнешь, как и твоя Маша.

– Ты убил Машу?! – завопила Лина.

Тот опять ударил ее и повторил:

– Либо ты слушаешься меня, либо сдохнешь. Поняла?

Лина закивала, заткнув рот руками в страхе, что снова начнет кричать.

– А что с Машей – мертва ли она, выгнал ли я ее – тебя уже не касается.

Лина смотрела на него выпученными глазами, все еще зажимая ладонями рот.

– Поняла? – замахнулся сержант.

Лина опять быстро закивала.

– Ты будешь делать то, что говорю тебе я. Если ты этого не делаешь, я тебя бью. Я тебя бью и в том случае, если ты делаешь то, чего я делать тебе не велел. Это понятно?

Лина кивнула.

– Ну и умничка, – улыбнулся парень. – Все довольно просто. Чего тут не понятного, правда?

Он выжидающе посмотрел на Лину, она снова кивнула. Уход от ответа не допускался.

– Хорошо, – заключил он и принялся расстегивать пуговицы на рубашке.

Догадавшись, что последует дальше, Лина зажмурилась и медленно осела на пол. Она тряслась от страха и продолжала затыкать рот, чтобы снова не раскричаться. Ей больше не казалась заманчивой близость с этим типом. Несмотря на всю его привлекательность, теперь он был для нее самым страшным уродом. Даже похуже Мишки Ерёменко, прыщавого жиртреста-одноклассника, над которым все издевались – включая саму Лину и Машу, которая, возможно, уже была мертва.

– Я понимаю, что для девушки очень важен первый раз, так что только от тебя зависит, насколько гладко все пройдет. Я буду нежен, если ты будешь хорошей девочкой. Или я сделаю все грубо, если мне что-то не понравится. Неизменным остается одно – я это сделаю. Договорились?

Лина молча рыдала на полу, стараясь подавить всхлипы.

– Договорились? – он пнул ее ногой.

– Угу, – пропищала она, закивав головой.

– Ну и хорошо, – он облизал губы и с улыбкой поднял Лину за плечи.

Она вся тряслась, как от тика. Его это только забавляло. Он взял ее руку, приложив усилие, чтобы оторвать ото рта, и провел ею по своему обнаженному торсу.

– Нравится?

– Угу, – Лина закивала, зажмурившись и не смотря на сержанта.

– Ты глазки-то открой.

Лина продолжала стоять с закрытыми глазами и молилась, чтобы все это оказалось просто ужасным сном.

– Смотри! – закричал он.

Лина пересилила себя и посмотрела на голую грудь сержанта и живот, по которому он продолжал водить ее рукой. Он с наслаждением наблюдал за девушкой напротив, уверенный в своей привлекательности. Когда ему это показалось достаточным, он скинул расстегнутую рубашку, привлек к себе Лину и начал гладить ее по спине. Потом забрался под юбку и продолжал наблюдать за ее реакцией. Она вся скукожилась, пыталась исчезнуть. Вот тогда Лина готова была бы умереть, но все еще не могла поверить, что это происходит на самом деле. Что это происходит с ней. Что она, еще вчерашняя школьница, сидевшая за партой, стоит перед полуголым незнакомым парнем, который трогает ее в тех местах, к которым не прикасался никто посторонний. А главное, что все это происходит против ее воли, против желания, против всех представлений о том, как это должно было бы быть.

Она пыталась вяло сопротивляться, но за каждое лишнее движение получала по лицу. Когда Лина осталась без одежды, сержант потащил ее на кровать и, нависая над ней, как колосс, принялся расстегивать брюки. Лина впервые в жизни видела перед собой совершенно голого мужчину. И впервые в жизни она совершенно не хотела видеть перед собой совершенно голого мужчину. Он склонился над ней и принялся целовать в обездвиженный рот, в котором запрятался вопль ужаса.

– Ты, может, еще и не целовалась никогда? – хмыкнул сержант, оторвавшись от вялого языка Лины. Она нерешительно помотала головой, оставляя на его усмотрение интерпретацию ответа. Тот решил, что перед ним совершенно неопытная девчонка, и стал наставлять ее: – Просто повторяй за мной.

Лина продолжала бездействовать.

– Я, по-твоему, лежу, как труп? – сурово спросил сержант.

Она помотала головой.

– Тогда и ты не должна. Ясно?

Она медленно кивнула.

– Если бы мне нужен был труп, я бы уже придушил тебя.

Он снова принялся ее целовать. Активно работал языком, но все было без изменений. Тогда он ударил ее так, что у неё искры из глаз посыпались, и на мгновение все потемнело.

– Посмотри, что ты наделала! – рявкнул парень, показывая на причинное место, начавшее терять стойкость.

Лина взвыла, отвернувшись от увиденного. У нее в голове не укладывалось, как можно к этому прикасаться по доброй воле.

– Сука! – снова ударил ее сержант.

Пусть лучше изобьёт её, пусть выбьет сознание – но в здравом уме и твёрдой памяти она не даст ему надругаться над собой, засунуть в себя уродливый кусок мяса. Она принялась вырываться и пыталась сопротивляться его новым нападкам, кричала и старалась выскользнуть из его мощной хватки. Тогда насильник повернул ее на живот и придавил всем телом, лишив возможности двигаться.

– Я же сказал, что я все равно это сделаю, сука! – прорычал ей в ухо сержант и приступил к намеченному.

Лину будто резали острым ножом. Перемалывали внутренности. Но страшнее была боль не физическая.

– Нравится? Тебе нравится, сука?! – повторял парень, ускоряя темп.

Лина выбилась из сил и безвольно плакала. Мечтая исчезнуть, испариться, будто никогда и не было девочки по имени Лина, которую мама с папой не дождались с выпускного.

Хозяин не появлялся вот уже три дня. Лина себя успокаивала тем, что сейчас сбор урожая, и он очень занят. Но раньше его это не останавливало. В прошлые годы он заглядывал к ней каждый вечер. Расслаблялся в её обществе. Лина боялась, что он нашел себе кого-то там, на свободе. Она гнала эти мысли, не могла выдержать такого предательства. Он был ее единственным. И все говорило о том, что и она у него одна. Сам хозяин утверждал именно это, и Лина не видела смысла ему не верить.

Дни здесь тянулись медленно и не отличались разнообразием. Порой Лина успевала поспать пару раз за сутки, а то и все три. Так что ее расчеты со временем были не совсем верны. Она бы запуталась и в годах, если бы не праздники, которые хозяин исправно устраивал, не забывал ни об одной важной дате. Он всегда дарил подарки и приносил угощения, готовил сам, с любовью. Иногда он вел себя очень мило, и со стороны можно было подумать, что это обычная семейная пара – если не брать во внимание тот факт, что жена замурована в подвале за металлической дверью.

Главной датой в Линином маленьком мирке была их годовщина. Годовщина их знакомства, начала отношений. Годовщина ее пребывания здесь. В этот день она узнавала, что прошел еще год с того самого дня, который перевернул все в ее жизни. Это не просто встреча со знаковым человеком, не получение высокооплачиваемой должности или расставание с верным другом. Это событие, которое изменило ее жизнь до неузнаваемости. Лишило всех близких, друзей, родных и врагов. Отобрало все, что было так привычно и нормально. И подменило на комнатушку, ставшую для Лины целым миром. За его пределами была лишь неизвестность, теперь пугавшая больше, чем все, что ей приходилось терпеть от хозяина,. Хозяина ставшего единственным близким, другом, родным и врагом.

Каждая годовщина оказывалась большим испытанием. Всякий раз Лине сложно было совладать с противоречивыми чувствами. Она оплакивала все, что потеряла. Но и радовалась тому, что приобрела. В этот знаменательный день хозяин проводил с ней больше времени, чем обычно. Скрашивал ее печаль от грустных мыслей. Лина уже плохо понимала, чего лишилась – зато прекрасно видела, что приобрела. Начиная размышлять над этим, она успокаивала себя тем, что рядом с ней такой мужчина, как хозяин. Но стоило ей перестать думать, и скорбь вновь охватывала ее сердце. Беспричинная, для нее иррациональная, но вполне ощутимая скорбь о прошлой жизни. Которой не будет уже никогда. Не будет, даже если однажды хозяин и решится выпустить её на волю.

Порой Лина думала о том, что бы она делала, подари он ей свободу. Сначала она фантазировала о жизни снаружи. Но потом поняла, что не смогла бы и шагу ступить отсюда, даже если бы хозяин не запирал ее железную дверь ни на один из замков.

Лина закончила с вязанием свитера и положила его в корзину для готовых вещей. Пару лет назад она сплела её из ивовых прутьев, что принёс ей хозяин. Когда тот впервые доверил ей спицы, Лина решила, что это шанс на спасение. Ей было не одолеть его голыми руками. Она пыталась. И не раз. Но острые спицы могли послужить неплохим оружием. Так ей казалось. Услышав скрежет открывающихся замков, она затаилась у двери. Хотела атаковать на поражение. Сердце колотилось, кровь пульсировала в висках, сдавливала голову до боли и угрозы потери сознания. Дверь отворилась. Медленно и осторожно. Лина ждала. Но хозяин все никак не появлялся. Ожидание было невыносимым, и тогда она решилась выглянуть наружу. Стоило ей немного просунуть лицо в проем, как она мгновенно почувствовала сильный удар в лоб – отшатнулась и выронила спицы.

– Еще раз что-то такое задумаешь, я загоню тебе эти спицы в зад, – рявкнул хозяин и ступил на порог комнатушки. – Я все вижу. Помни это.

Так Лина окончательно поняла, что находится под наблюдением, и спрятаться ей не удастся. Тогда она решила взять хитростью и спустя какое-то время начала делать вид, что больше не хочет сбежать. Поначалу хозяин с опаской наблюдал за нею, но вскоре решил, что пленница наконец-то все осознала и сдалась. Именно такого результата он и добивался, а значит, верил, что однажды это произойдет. Почему не сейчас?

Он пришел после тяжелой смены и устало развалился на кровати. Лина расторопно стянула с него обувь и принялась массировать ноги. Он это любил. Она нет. Но скрывала отвращение. Он мычал от удовольствия, наслаждался прикосновениями рабыни.

– А теперь соси, – решив, что массажа достаточно, приказал хозяин.

Лина скрепя сердце принялась за дело. Хозяин откинулся на подушку и положил руки под голову.

– Я же знаю, что тебе нужно, – пробормотал он, закрывая глаза. – Все вы похотливые сучки.

Убедившись, что хозяин не смотрит, Лина выхватила спицу из-под кровати и нанесла ему удар в живот.

Настроившийся на добротный минет бедолага взвыл от боли и неожиданности. Но все пошло совсем не так, как на то рассчитывала Лина. Спица оказалась слишком тонкой и гладкой, рука скользила по ней, как по маслу – удобно схватиться не представлялось возможным. Равно как и причинить весомый урон.

Разъяренный хозяин ногами оттолкнул свою рабыню. Вытащил из живота спицу, вошедшую всего на полдюйма.

– Тупая мразь!!! – рявкнул он. – Ты очень пожалеешь об этом! Очень!!!

Хозяин встал с кровати и двинулся на Лину. Она пыталась сопротивляться, но даже раненным, он был гораздо сильнее ее. Он принялся избивать Лину ногами, остервенело пинал в живот и голову.

– Ну что, сука, уже жалеешь? Или тебе еще мало?!

Лина задыхалась, корчась на полу после побоев. Но хозяину показалось это недостаточным, он вошел в раж, а прилив адреналина притупил боль в животе, из которого струилась темная кровь. Он стянул с неё шорты с трусиками и изнасиловал в задний проход. Нужно было причинить как можно больше боли. Лина не выдержала мук и потеряла сознание. В таком состоянии хозяин и ее оставил.

К тому моменту, когда он доверил ей инструменты, для обработки лозы для корзинок, у нее не осталось воли к сопротивлению. Она ни разу не попыталась воспользоваться ими не по назначению.

За каждый проступок Лину ждало наказание. С течением времени у нее выработался условный рефлекс не делать того, за что придется отвечать. Она была запрограммирована на послушание. Сначала алгоритмы давали сбои. И хозяин настойчиво исправлял их побоями, насилием и лишением пищи. Но в итоге он добился своего – Лина стала покладистой. И даже если грозный хозяин обращался с ней как с собакой, она ластилась к нему, как кошка.

Казалось, у нее не было иного выхода. И Лина выбрала путь наименьшего сопротивления, когда не осталось сомнений, что это самое сопротивление бесполезно. Но она не принимала никаких осознанных решений. Все произошло само собой, и стойкость лопнула, как виноградина, зажатая меж двух заскорузлых пальцев. Теперь вопреки всем поступкам хозяина, должным вызывать гнев и ненависть, у Лины появилась к нему болезненная привязанность – которую она считала любовью. Будучи на свободе, Лина много раз слышала о стокгольмском синдроме, но всегда считала его не более чем мифом. Мифом, не имевшим никаких логических объяснений и фактических доказательств. Ведь надо быть полным идиотом, чтобы проникнуться к своему обидчику. Так она считала раньше. А теперь была готова стать идиоткой, лишь бы выжить.

Делать было нечего. Вязать больше не хотелось, Лина выполнила все задания хозяина. В комнате – чистота, как и в голове, свободной от мыслей. Она разделась и легла в кровать. Надеялась забытья сном, хотя спать не хотелось. Она смотрела на старую стену с засаленными обоями, не менявшимися с ее самого появления в этом богом забытом месте. Лина давно привыкла спать при свете – выключателя в комнате не было. Лишь несколько раз за все девять лет, благодаря редким перебоям электричества, она оставалась в кромешной тьме. И темнота эта безумно пугала. Только вид привычных вещей успокаивал Лину. И лицо хозяина, одновременно внушавшее благоговейный ужас.

Из полудремы ее вырвал скрип открывающейся двери, и Лина тут же уселась на кровати, готовая к любой команде хозяина.

– Ты соскучилась по мне, моя девочка? – улыбнулся тот, закрывая дверь.

Лина закивала и чуть слышно произнесла:

– Да… очень…

Ее лицо озарило неподдельное счастье, а глаза засветились любовью. Первое время долгие разлуки с хозяином лишь возвращали ей разум и понимание того, куда она попала. Лина почти физически могла ощущать, как чувство любви уходит, как наваждение покидает ее тело и душу. И каждый раз при возвращении хозяина ей приходилось привыкать вновь, снова проходить через круги ада, страх и отвращение лишь для того, чтобы опять в него «влюбиться». Когда же пришло осознание, что это замкнутый круг, разлуки стали только усиливать чувства, потому что их потеря перестала приносить облегчение. Она только приумножала муки в и без того нелегкой жизни. Лина приспособилась. Приспособилась к этим нечеловеческим условиям с помощью чувства, которое многие называют болезнью. И в некоторых случаях ничем иным его называть не приходится.

– Я тоже соскучился, – нежно поцеловал ее хозяин.

Сегодня он был в хорошем настроении, и это сулило прекрасное время в его обществе. В такие моменты Лину уже ничто не беспокоило, и она вилась вокруг него, внимала каждому слову и прикосновению. Он уже давно понял, что Лина стала безобидной, и перестал быть начеку. Не опасался очередной спицы, всаженной в живот, когда он меньше всего того ожидает. Но, несмотря на это, хозяин продолжал запирать ее. Сам верил, что в этом давно нет необходимости, но так было спокойнее. Им обоим. Ему – потому что он понимал, что Лина может захотеть видеть его раньше, чем он сам того пожелает. Ей – потому что гораздо проще с чем-то мириться, когда нет иной альтернативы. Она уже не знала другой жизни и знать не хотела. И скорее боялась, что та ей понравится, нежели иначе. У нее была ее каморка, рукоделие и хозяин. Что еще нужно для счастья?

Он тоже не знал, что еще могло быть нужным женщине, поэтому не считал необходимым давать больше того, что уже предоставил.

На хозяине были брюки и белая рубашка с расстегнутым воротом. Он давно не приходил в форме. Хозяин перестал надевать ее после одного случая, когда сильно избил Лину и замарался кровью. Это было еще в самом начале их истории, и с тех пор она ни разу не видела на нем кителя и погон. Несмотря на многочисленные россказни о своей работе, ее покровитель никогда не говорил ничего конкретного. Возможно, это было профессиональной привычкой, заставлявшая скрывать детали, которые не стоит знать посторонним. Даже спустя все эти годы он все еще избегал конкретики в отношении своей личности. Лина до сих пор не знала ни его имени, ни возраста, ничего, что могло бы помочь ей отыскать его, окажись она за пределами своего заточения.

Прошло несколько месяцев с тех пор, как Лина попала в рабство. Она ни разу не говорила со своим хозяином, если не считать вынужденных фраз, служивших ответами на вопросы. Оставить их без внимания можно было только ценой здоровья. Хозяин пришел грустный и молча уселся на стул. Лина исподлобья наблюдала за ним, не говоря ни слова.

– Я никогда не хотел просто сделать тебе больно, – после долгого молчания сказал он.

Лина прислушалась, но не шелохнулась.

– Для вас все кажется нормальным… вы гуляете, трахаетесь напропалую, не задумываясь о том, что будет чувствовать тот, кому вы достанетесь… если бы я опоздал, ты бы стала такой же, как все эти швали, трясущие своими дырками, как пряниками, перед всяким отрепьем. А разве такой ты хотела бы быть, а, Лина?

– Нет, – ответила та. Она не помнила, чтобы называла ему свое имя. Но он с самого начала знал его. Вполне возможно, она сообщила его при знакомстве, которого совсем не помнила. Но оставалась надежда и на то, что он узнал его от Маши. Могло ли это означать, что он не убил ее? Вряд ли… ведь с его взглядами на жизнь и строгими требованиями к женщинам он не стал бы мириться с такой, как она. Маша не была девственницей, и хозяину бы это вряд ли понравилось.

– Вот и я о том же! – оживился он. – Ведь ты должна понимать, что я о тебе забочусь, дурочка.

Со стороны хозяин казался вполне нормальным. Но уверенность и фанатизм, с которыми он вещал совершенно абсурдные для Лины вещи, убеждали ее, что он невменяем. А ведь со временем именно эта уверенность и заставила её поверить ему. Он так рьяно отстаивал свои идеи, что Лина невольно задумалась, вдруг за этим нечто большее, нежели просто безумие.

– Когда-нибудь ты поймешь, что я прав. Я надеюсь, что это произойдет как можно скорее, и нам обоим не придется так сильно мучиться. Понимаешь?

– Угу, – Лина кивнула, хотя с трудом улавливала суть его слов.

– Я правда не хочу, чтобы ты страдала. Я хочу сделать тебя счастливой. Ты должна это понять. Должна. Подойди ко мне, зайка, – хозяин нежно улыбнулся, что на первых порах было редким явлением.

Лина медленно подошла к стулу, уже зная, что последует дальше. Она ненавидела это, но все реже сопротивлялась. Она знала, что хозяин в любом случае сделает свое дело вне зависимости от того, будет она сопротивляться или нет. Отличие заключалось в том, что при повиновении она не оказывалась избитой.

– Я же люблю тебя, – притянул к себе Лину хозяин и усадил на колени. – Когда-нибудь ты поймешь это и тоже меня полюбишь. Вот увидишь. Скорее всего, ты меня уже любишь, просто не знаешь. Но я помогу тебе поскорее понять это.

Из глаз Лины потекли слезы, ее била мелкая дрожь, но она сидела в молчаливом ожидании, мысленно убеждая себя, что все это происходит не с ней.

Это кто-то другой сидел на коленях у этого ненормального. И кому-то совершенно другому, а вовсе не ей, он залезал под юбку и хозяйничал в трусиках этой совершенно незнакомой девочки, которой Лина абсолютно не являлась и к которой не имела никакого отношения.

Она продолжала безмолвно повторять себе: «это не я, это не я, не я…» – а он гладил кого-то другого по влажному от слез лицу, думая, что делает этой другой приятно.

– Тебе нравится? М? Нравится? – спрашивал он, нависая над какой-то незнакомой Лине девушкой, распластанной на полу.

Та другая девчонка кивала, чтобы он ее не ударил. А он верил ее лжи и ускорял темп. Он не разрешал той несчастной закрывать глаза и отворачиваться, заставлял смотреть на его вспревшее тело. Он красовался перед ней, зная, как напрягаются его мускулы при каждом движении.

Незнакомая Лине девочка чувствовала, как на ее грудь, живот и лицо опускалось что-то влажное и ослизлое. Она ощущала это на губах и неимоверным усилием заставляла себя сдержать рвотный позыв. Ведь она, Лина, помнила, как хозяин злился, если ее тошнило от спермы. Когда подобное случилось впервые, он пытался заставить ее вылизать все, что она сблевала. Тогда Лина отказалась, за что хозяин избил ее до полусмерти.

– Сходи в душ, – сказал он, удовлетворенный и довольный собой. – Только не долго.

Сам лег на кровать и закурил сигарету.

– Эй, ты скоро?! – крикнул он, когда ему показалось, что Лина слишком задержалась.

– Иду, – ответила она, смывая слезы.

– Не одевайся, – приказал он.

Лина безвольно опустилась на пол душевой, спрятала голову в руках. Спрятала себя от того, что с ней случилось, и от того, что этот тип намеревался повторить снова, как только она выйдет из ванной.

– Ляг рядом.

Он похлопал по кровати.

Его голое тело все еще блестело от пота. Лину передернуло. Ей нужно было к нему прикоснуться. Она повиновалась. Хозяин обнял ее и повернулся лицом. Лина неподвижно лежала на спине в ожидании его последующих действий.

– Мне нравится запах твоего тела, – сказал он. Хозяин всегда заставлял Лину мыться до и после близости, если считал, что она недостаточно чистая. Но к себе он относился менее требовательно, хотя уличить его в неопрятности было сложно. Всегда чистые волосы, умыт, помыт, побрит, одежда – свежа и выглажена, если только он не приходил прямиком с работы или с огорода. Но и тогда от него не несло, как из подворотни. Это мало радовало Лину, она в любом случае не переваривала его запах, потому что он напоминал ей о самых ужасных моментах ее крохотной жизни. – И мне нравится, когда ты такая, – он замолчал.

– Какая? – нерешительно спросила Лина, чтобы отвлечь его от поцелуев, покрывавших ее губы.

Он улыбнулся. Это было первое, что Лина произнесла по доброй воле, и что не выглядело руганью или мольбой.

– Тихая, – ответил он, – послушная, покладистая. Такая, какой должна быть настоящая женщина.

Заинтересованность Лины оказалась для хозяина первым свидетельством того, что скоро ее удастся сломить. И не только благодаря страху, но и по иным причинам, прочившим светлое будущее. Видя, что она снова молчит, он вернулся к своим поцелуям. А она принялась судорожно соображать, о чем еще можно спросить, чтобы если не прервать, то хотя бы отсрочить неминуемое.

– Как тебя зовут? – пролепетала Лина, не сумев придумать ничего поумнее.

Тот отстранился, изучающе разглядывая ее.

– Хозяин, – произнес он после долгой паузы и, поняв, что ему нравится, как это звучит, сказал: – Теперь ты будешь называть меня «хозяин». Поняла?

– Да, – выдавила Лина.

– Не правильно, – шлепнул он ее по щеке. – Еще раз. Поняла?

– Да… хо-зя-ин… – уже пожалев о своем вопросе, процедила Лина .

С тех пор это имя прочно засело в ее голове. Ссо временем даже в мыслях она стала называть его не сволочью или скотиной, не мразью или дегенератом, а только Хозяин и никак иначе.

– Как прошел твой день? – спросил хозяин, расстегивая рубашку.

– Я ждала тебя… – потупив глаза, ответила Лина. Со временем требования смягчились, и хозяин больше не ждал, что после каждой фразы она будет добавлять его «имя».

– Умница, – он поцеловал ее в лоб. – Ты все сделала, что я просил?

– Да, – Лина кивнула и расторопно указала на корзину с готовыми вязаными вещами и коробку с украшениями из бисера.

– Когда я уйду, сядешь за шитье. Нужно три платья сорок четвертого размера с пятьдесят шестой страницы третьего тома и один костюм с сорок второй максимальный, для жиртрестов. Все запомнила?

– Да, – закивала Лина и быстро записала задание в блокнот.

Хозяин мельком глянул в ее заметку и довольно улыбнулся.

– А пока у тебя более важное задание, – сказал он, стягивая майку, у меня спина жутко затекла, тебе придется постараться.

Лина усердно разминала ставшее родным тело. Она знала его каждую клеточку, каждую родинку. Когда-то бывшее противным, оно превратилось в предмет поклонения и обожания. За него Лина беспрестанно благодарила судьбу. Впервые оно не вызвало у нее отвращения после того, как хозяин не появлялся гораздо дольше обычного. Это было около семи лет назад, тогда Лина все еще думала о свободе, но уже мало верила в то, что ее мечты станут явью. На нее давно был наложен запрет самоудовлетворения, и она с трудом справлялась с потребностями тела. Запасы еды уже кончались, а хозяина все не было. Лина начала бояться, что он не придет вовсе, и она умрет с голоду. Но он пришел. И впервые она поймала себя на мысли, что рада его появлению. Именно в тот день, увидев его обнаженным, она в самый первый раз не испытала и намека на отвращение. Стоило ему прикоснуться, как наваждение исчезло. Но начало было положено. И с тех пор раз за разом ее отношение менялось, превращаясь из ненависти в то, что зовется любовью. Говорят, между этими чувствами всего один шаг, но Лине пришлось преодолеть огромный путь. Путь, полный страданий, непонимания и отчаяния. Сперва хозяин был очень жесток и совершенно непонятен Лине. Но потом он изменил свою тактику – нежность действовала куда эффективней насилия. О нём он, впрочем, не забыл до сих пор.

Когда спина пришла в норму, хозяин удовлетворил свою похоть и покинул Линину обитель. Она принялась за шитье, радуясь, что сегодня он закрыл всего на три замка.

После того, как хозяин изнасиловал Лину впервые, он оставил ее на кровати, избитой и обнаженной.

– Ничего, – рассуждал он, пока одевался, – ты еще научишься. Сначала все не умеют.

Она всхлипывала, не в силах пошевелиться.

– Ну чего ты плачешь? – склонился над ней хозяин. – Все было не так уж и плохо. Мне понравилось, не переживай. Ты у меня самая лучшая.

Он чмокнул ее в макушку и ушел, заперев за собой тяжелую дверь.

Мыслей в голове не было. Только жуткое чувство стыда и унижения, пожирающее изнутри. Спустя минут десять после ухода насильника Лина медленно попыталась подняться. Все болело, на кровати остался кровавый след, часть которого не имела отношения к дефлорации. С трудом передвигая ноги, она добралась до душевой, мечтая смыть с себя запах его тела, его сперму и позор, которым он заклеймил ее. Вода щипала раны и ссадины, но Лина терпела, надеясь, что боль физическая заглушит душевную. Она ничего не понимала и была не в состоянии думать. Только мечтала поскорее оказаться дома и все забыть.

Когда прошла пара часов после принятия душа, Лину посетила мысльм, что похититель убьет ее. Она снова стала искать орудия для самозащиты. Тогда Лина и представить не могла, что он не смерти ее желает. В неопытную головку не приходило, что этот тип хочет оставить ее здесь навсегда. Что это жуткое место станет ее единственным домом и заменит всю прежнюю жизнь.

Обыскав каморку сверху донизу, Лина не нашла ничего, что могла бы использовать для защиты. Вся мебель была наглухо привинчена к полу, и даже стул оказался привязан тугой веревкой к столу, ограничивающей его передвижение. Этот парень все предусмотрел.

Лина не знала, что делать, что думать и что ожидать. Страх не отпускал ее, и с каждой минутой становилось хуже. Уже казалось благом, если он поскорее вернется и покончит с ее страданиями и с ней самой разом.

Но так действительно лишь казалось, и как только Лина услышала скрежет за дверью, она тут же съежилась на кровати и вжалась в самый ее угол. Она крепко зажмурилась, как маленький ребенок, который думает, что его не видно, если он закрыл глаза. Как бы она хотела, чтобы этот нехитрый трюк сработал. Но нет.

– Привет, – этот странный тип зашел в комнату, улыбаясь и держа в руках поднос с едой. – Ты, наверное, проголодалась? Вот, я тут кое-что приготовил. Уверен, тебе понравится. Только особо не привыкай к этому, я не часто буду баловать кулинарными изысками. Просто сегодня особенный день. Согласна?

Лина сидела, дрожа и не произнося ни слова.

– Извини, что нет столового серебра, – хмыкнул парень, будто для него вполне нормально насиловать девушек, а потом кормить яствами в честь первого изуверства над ними. – Боюсь, я пока не готов доверять тебе настолько, чтобы дать в руки что-нибудь острое. Несмотря на все, что между нами было. Прости, детка. Но хочу заметить, что все в твоих руках, ведь отношения это работа. А работа, как известно, требует усилий. Правильно я говорю?

Лина молчала и даже не смотрела на разглагольствующего ментяру.

– Я, кажется, задал вопрос, – напрягся тот.

Лина не реагировала, не собираясь принимать участия в его странных играх.

Он быстро подошел к ней, бросив сервировку, и ухватил за подбородок.

– Я задал вопрос, – процедил он сквозь зубы.

Лина сглотнула, с отвращением и ненавистью глядя на своего обидчика. Она бы с удовольствием сделала красивый жест, плюнув ему в лицо, как в высокобюджетных блокбастерах, но на это смелости у нее не хватило.

– Может, ты не хочешь кушать, а только и ждешь повторения предыдущего «пиршества»? – милиционер крепче сжал подбородок «задержанной», а свободной рукой потянулся к ее промежности.

Лина еще сильнее вжалась в стену и снова зажмурилась, а когда парень провел по ее щеке языком, она резко дернулась и, несмотря на отсутствие голода, выдавила:

– Поедим…

– Так-то лучше, – одобрил гостеприимный хозяин и повел девушку к столу. Рядом с ним был всего лишь один стул, который паренек сам же и занял. – А ты можешь сесть на колени: мои или свои… на полу.

Лина, не задумываясь, села на пол. Мент просверлил девушку взглядом, явно не довольный ее выбором.

– Приятного аппетита, – совсем невесело улыбнулся он. Не отводя взгляда от лица Лины, взял со стола тарелку, затем перевернул прямо перед её носом. Еда оказалась на полу. – Ешь.

«Гостья» замешкалась.

– Жри! – хозяин резко поставил ей ногу на голову.

Лина угодила лицом прямо в месиво на досках. У нее не было выбора, и она начала жевать, давясь едой и слезами.

Увидев, что она приняла его угощение, хозяин немного успокоился и убрал ногу с головы.

– Надо было мне стать шеф поваром в каком-нибудь ресторане, – нахваливал свою стряпню хозяин. Он с любовью запек сочную отбивную под сливочным соусом, сделал картофельное пюре, а на десерт состряпал шарлотку. Несмотря на то, что его бахвальство имело крепкую почву, от подобного угощения Лина ощущала еле сдерживаемые рвотные позывы. Нынешнее положение вовсе не настраивало на романтический ужин. Тем более что есть приходилось с пола, пускай и довольно чистого.

Заметив, что «гостья» почти ничего не ест, хозяин почувствовал обиду – ведь он для нее так старался. Недолго думая он начал разуваться, и, почуяв неладное, Лина стала быстрее поглощать пюре, напоминавшее коровью лепешку. Она испугалась, что этот негодяй снова хочет ее изнасиловать. Но предпринятые действия его не остановили. Он снял обувь и носки, опустил ногу в Линину еду, потом протянул ей прямо ко рту. Она в ужасе подняла на него глаза. Хозяин кивком дал понять, что от нее требуется. Та не шевелилась. Он погладил себя в области паха. Лина тут же поняла намек и решила из двух зол выбрать то, что казалось наименьшим. Она принялась облизывать еду с ног насильника, а он наслаждался наблюдением за этим процессом. Когда пол был чист, он расстегнул ширинку и обмазал готовый к бою орган картофельным пюре из своей тарелки. В другой ситуации это было бы довольно забавным, но сейчас едва ли могло вызвать улыбку.

– Укусишь – вырву все зубы, – прочитав в глазах Лины ее намерения, предупредил хозяин. И она видела, что он не шутит. Заметив, что она замешкалась, мент решил мотивировать ее: – Либо так, либо в задницу.

Выбор был невелик, поэтому, преодолевая отвращение, Лина принялась за дело. Но не прошло и минуты, как хозяин решил, что она плохо старается, и попытался помочь ей, надавив на затылок. Это было выше Лининых сил, и он тут же пожалел о своем опрометчивом поступке: все недавнее угощение, съеденное с пола и его ног, оказалось на его же паховой области и брюках.

– Мразь! – он отпихнул её, пнул пару раз и направился на выход.

Лина лежала на полу, пытаясь восстановить дыхание и прийти в себя.

Дыхание вскоре восстановилось, но в себя она так и не пришла…

Ждало много работы, но Лина была рада, что может отблагодарить хозяина за его заботу. Она с усердием кроила и прострачивала швы, чтобы по завершению всех трудов ей не пришлось краснеть и получать нагоняй. Когда она сшила свое первое в жизни платье, здесь, в этой каморке, она спрятала в его подкладке записку с просьбой о помощи. Но Лина недооценила своего хозяина, а тот, обнаружив послание, жестоко избил ее и пообещал, что она никогда отсюда не выйдет.

Поначалу заявление о пропаже принимать не хотели. Говорили, что девочки, скорее всего, загуляли, и волноваться не стоит. И вообще, лучше идти в отделение по месту жительства, а не по месту пропажи. Мать Лины, вполне уравновешенная женщина, не выдержала черствости блюстителей порядка и устроила разнос:

– Насмотрелись глупых фильмов! Какие три дня?! Окститесь! Она же ребенок, ей и восемнадцати-то нет! Ироды!

– В чем дело? – в отделение зашел статный сотрудник и строго покосился на своих сослуживцев.

– А это Вы мне скажите! – никак не могла успокоиться женщина. – Моя дочь не вернулась с выпускного!

– И наша, – тихо добавила мама Маши.

– А эти говорят, чтобы мы приходили попозже, а сейчас им, видите ли, не надо писать никаких заявлений!

– Старший сержант Хомутов, – представился молодой человек. – Пройдемте со мной.

Линина мама по инерции собиралась продолжить ругаться, но вовремя опомнилась и последовала за милиционером.

– На обоих жалобу, и никаких премий. Усекли? – урезонил безалаберную парочку Хомутов.

– Вечно ему неймется, – сплюнул один из салаг.

– Он себя самым главным возомнил, что ли? – нервно полез за сигаретами второй. – Давай сами на него жалобу накатаем?

Пока лодыри строили планы мести, ответственный служитель закона внимательно слушал родственников пропавших девочек и записывал все их показания. Он проявлял недюжую терпимость и сочувствие горю заявителей. Отец Маши отсутствовал, будучи такого же мнения, что и те двое, оставшиеся без премии, поэтому без зазрения совести отправился на работу.

– Сначала мы думали подать заявление по месту жительства, но у нас ужасное отделение, – жаловалась мама Лины, а отец и мать Маши расторопно поддакивали, – участковый хуже этих двоих вместе взятых.

– Все правильно сделали, – успокоил ее Хомутов. – Сейчас мы устроим розыскные мероприятия и по горячим следам найдем ваших девочек, не волнуйтесь.

– Ох, спасибо Вам огромное, – бедная женщина смотрела на старшего сержанта, как на ангела, спустившегося с небес. Она еще не знала, что впереди ее ждут годы, полные неведения о местонахождении дочери, и страхов, что она больше никогда не увидит свою девочку, не сможет обнять ее и услышать милый сердцу голос.

В этот раз хозяин не заставил себя долго ждать. Как только Лина разделалась с первым платьем, он был тут как тут.

– Давай поиграем в шахматы, – предложил он и чмокнул её в щеку.

Она с радостью согласилась, хотя ее мнение вообще не учитывалось. Лина всегда играла белыми – хозяину нравилось давать ей фору. Иллюзия, что первый ход имеет большое значение, заводила её в тупик, и всякий раз она оказывалась в проигрыше. Первые партии были похожи на игру кошки с мышкой – у Лины не оставалось шансов на победу. В школьные годы она мало практиковалась и не понимала, как можно продумывать ходы заранее. Она действовала ситуативно и неизменно получала мат. Но со временем стала следить за игрой соперника. Внимательно и вдумчиво. Не для того, чтобы съесть очередную фигуру и попасть в ловушку, а чтобы понять его логику и стратегию.

Когда Лина выиграла впервые, шахматная доска полетела ей в лицо. Второй раз это случился только несколько месяцев спустя. И теперь слоны с ферзями оказались у нее в другом место. Третьего раза не последовало. Впредь, видя выигрышную ситуацию, Лина осознанно делала ошибочный ход. Поначалу от страха наказания. Потом – зная своё место. Ей нравилось, как хозяин улыбался, когда выигрывал. Он тут же чувствовал себя победителем и властелином мира. А для Лины он им и являлся.

Конечно, так было не всегда. После того, как Лина поняла, что смерть ей не грозит, впрочем, как и свобода, у нее появились силы и время на размышления. Они привели к выводами о том, что у хозяина комплекс неполноценности. С чего бы ему ещё воровать её и насиловать девушек? Умные книжки и телевизионные ток-шоу сделали свое дело – Лина решила, что видит своего неполноценного повелителя насквозь.

– Ты просто ничтожество! – кричала она. – Наверное, никто тебя не уважает, начальство ни в грош не ставит, а ты ему жопу лижешь! Поэтому тебе и нужна девочка для битья, перед которой будешь красоваться и заставлять себя уважать! А без всего этого ты никому не нужен! Но знаешь что? Ты и так не нужен! Как бы ты надо мной ни издевался, я всегда буду считать тебя говном и жалким хлюпиком!

Хозяин молча выслушал истеричную тираду, подошел к Лине, въехал ей кулаком по лицу и спокойно сказал:

– Дура ты.

После чего оставил ее думать над своим поведением, заперев холодильник, морозильную камеру и дверцы кухонных шкафов. Он не приходил к ней пять дней, в течение которых Лина ничего не ела и уже вспоминала их первый ужин как нечто хорошее и желанное.

Да, она готова была есть с пола, с его ног, с чего угодно. И когда хозяин наконец решил посетить ее, она даже не сопротивлялась тому, что он макал свое достоинство в майонез и предлагал ей облизать его. Он наслаждался покорностью и унижением строптивой рабыни.

– Вот так бы всегда, – потрепал он ее по щеке, разбавив майонез своей спермой.

Лина все еще не наелась и жадно смотрела на тару с остатками майонеза.

– Ешь, – засмеялся хозяин, увидев её голодные глаза. – Заслужила.

Она набросилась на банку и начала выгребать белое месиво руками. Потом перевернула над головой и постучала по донышку, чтобы ни капли не пропало даром. В другое время ее бы уже вывернуло от обилия жирной пищи, но после пяти дней на воде Лина просто обезумела и теперь пожирала обычный майонез, как пищу богов. Потом, конечно, ей было плохо, тошнило и крутило живот. Но в тот момент Лина испытала самое настоящее наслаждение. Наслаждение, о котором успела позабыть за время, проведенное в темнице.

Хозяин выиграл и на этот раз и снова явил Лине так желанную ей улыбку. Ее забавляло, как при этом шевелились его усы, а глаза превращались в узкие щелочки. В них блестело солнце, чей свет долгие годы не касался Лининого взора. Хозяин сильно изменился с первого дня их знакомства: возмужал, отрастил бороду, усы и знатную шевелюру. Но для Лины это его ничуть не портило и не старило. Хозяин продолжал быть аккуратен, следил за собой и не давал поводов уличить себя в пренебрежении внешностью. Перемену стиля он объяснял познанием высшей истины, которая гласила, что мужчина не должен бороться супротив своего естества, брея бороду каждый день, а обязан покориться Божьему Замыслу и дать волю растительности на лице. Он глубоко ударился в религию и даже устроил красный угол в Лининой каморке, чтобы она могла благодарить Создателя за своего Хозяина.

Лина была некрещеной, и это сильно расстраивало скоропостижно уверовавшего хозяина. Он долго ломал голову над тем, как исправить положение, но никак не мог найти верного решения. Хозяин понимал, что приглашать священника сюда – полный абсурд. Ведь тот раскроет его «маленькую» тайну, и все пойдет прахом. В конце концов он понял, что не может оставить Лину без Божьей Благодати, и договорился с попом из местной церквушки, что тот придет провести обряд крещения на дому. Невзирая на занятость, священнослужитель мигом согласился, стоило ему услышать о крупном пожертвовании, которое пообещал клиент, не забыв упомянуть, что батюшка сам сможет отнести денежку в храм.

– Но это должно остаться между нами, – сказал хозяин.

Батюшка возражать не стал. Не имев намерения доносить пожертвование до церкви, он мысленно огласил его конечным пунктом назначения собственный карман. После службы священнослужитель отправился на запланированное мероприятие и никому об этом не сказал. Он встретился с заказчиком недалеко от леса. Тот уверял, что так будет сподручнее, а иначе священник заплутает.

Хозяин привел гостя в дом и пригласил спуститься в подвал, сообщив, что именно там находится человек, которого нужно крестить. Батюшке это не понравилось, но обещанная мзда была слишком велика, чтобы ею пренебречь.

Подвал был завален коробками и прочим барахлом, которое нужно и не очень в хозяйстве.

– И где же он? – спросил священник.

– Дальше, – ответил хозяин.

Он принялся отодвигать крышку погреба, в котором обычно хранят картошку.

Поп помялся, но последовал дальше.

В погребе и правда лежала картошка, и ничего больше. Хозяин принялся ворочать грязные мешки, и вскоре освободил одну из стен невысокого погреба, в которую была вмонтирована маленькая дверца.

– Нам сюда, – он открыл ее и пропустил вперед с опаской озирающегося священнослужителя.

За дверью было еще темнее, чем в погребе, но вскоре хозяин нащупал выключатель, и помещение озарилось тусклым светом настенных светильников.

– Идите за мной.

Священник последовал дальше, стараясь не думать о самом страшном. Ему было не по себе, но он надеялся неплохо заработать, да и боялся оскорбить заказчика своими подозрениями.

После лестницы, ведущей вниз, начинался узкий коридор, расходившийся на несколько веток. Мужчины миновали развилку, свернув в крайний правый поворот, и подошли к металлической двери, у которой висел небольшой экран. Владелец сего странного помещения включил экранчик, и на нем появилось изображение комнаты. Там на кровати сидела женщина. Хозяин достал ключи и открыл три замка, запиравших тяжелую дверь.

Женщина была молчалива и с упоением выполняла все, что ей говорили священник и хозяин. Пока проводился обряд, поп успокоился, увидев, что его действительно пригласили для того, о чем было заявлено. Мало ли кто где живет. Вот эта раба божия, например, в темнице. Всяко бывает. Может, ей так нравится. Гляньте, она вовсе не сопротивляется и даже кажется довольной и счастливой, несмотря на пару синяков.

Приняв крещение и имя Ангелина, раба божия тихо попрощалась с батюшкой, которого хозяин тут же стал выпроваживать.

– Долго, небось, строили эти катакомбы? – небрежно бросил гость.

– Порядком… – ответил хозяин, и, заперев дверь, будничным тоном спросил: – Готов ли ты умереть за веру?

Священник уже следовал по коридору на выход и крайне мало интересовался глубиной заданного вопроса. Даже не оборачиваясь, он заученно ответил:

– Это есть долг каждого православного христианина быть готовым страдать и умереть за имя Христа и веру святую.

– Готов ли к этому ты? – настаивал на конкретике хозяин.

Почуяв неладное, священник наконец повернулся к собеседнику.

– Почему тебя так интересует этот вопрос?

– На все Воля Божья. И если так случилось, что ты оказался здесь, то и на это Его Воля. Верно?

– Нет, – стал вразумлять его священнослужитель, поняв намерения заказчика таинственного таинства крещения, – нас искушает дьявол, представляя свое мракобесие спасением и Словом Божьим. Ты должен слушать истинный Глас Бога.

– Значит, ты оспариваешь Его всемогущество? Значит, ты утверждаешь, что не Он тебя сюда привел?

– Возможно, Он привел меня, чтобы я открыл твои глаза, – отступая к лестнице, ведущей к спасению, предположил испуганный святой отец.

– Мои глаза открыты. А вот ты отступаешься от своих слов. Не ты ли только что говорил о долге каждого православного христианина? Или ты не считаешь себя истинным верующим?

Почувствовав, что уперся ногами в ступени, священник резко развернулся и помчался вверх по лестнице. Хозяин сжал зубы от злости, а беглец, добравшись до двери, ухватился за ручку. Но все было тщетно, дверь оказалась заперта.

– Где твоя вера? – стоя внизу лестницы, спросил хозяин.

– Выпусти меня, чертов ублюдок! – вопил батюшка. – Выпусти, тварь! Скотина ты окаянная! Пидорас проклятый!

У свидетеля подобного сквернословия чуть челюсть не отвалилась после услышанной брани, вырывающейся изо рта человека в рясе. Хозяин молча наблюдал за агонией священнослужителя, пока тот из последних сил не опустился на холодные ступени и не залился слезами:

– Зачем ты это делаешь? – сквозь всхлипы спрашивал мужичок. – Мы же обо всем договорились… я никому ничего не скажу об этой девушке и твоем потаенном подвале… Богом клянусь! – уверял он, пытаясь аккуратно вытащить из-под рясы мобильный телефон. – Можешь даже не платить мне!

– Я думаю, пришло время помолиться. Нам с тобою.

Вовсе не удивительно, что в глубоком подвале сеть отсутствовала напрочь, но святой отец все же надеялся на Проведение, поэтому очень осерчал на Бога и мобильного оператора, когда понял, что его постигло избитое клише сотовой связи в случае экстренной ситуации.

– Но ведь ты попадешь в ад! – возопил он.

– Я подарю тебе вечную жизнь. Грех ли это?

– Не уби! Заповедь знаешь такую? Не уби, паскуда ты этакая!

– Почему ты так боишься смерти? Ведь ты же знаешь, что ждет тебя за ней Царство Небесное? Или ты отвергаешь его? Отрекаешься от Отца своего Господа Бога?

– Ты безумный мудак! Ты сгоришь в аду! И будут черти тебя в жопу дрючить! Думай, что хочешь, но ты не отмоешься от этого греха никогда и ни за что! Не видать тебе Рая, подлец!

Хозяин уже много думал над этим вопросом и вовсе не спонтанно решился на убийство священника. Он был подкован и знал, что говорит и что делает:

– Меня крестили неправильно. Просто окропили водой, а не полностью погружали.

– И что?!

– Мне нужно заново креститься по всем канонам, – он пожал плечами, – сам знаешь. А крещение – это новое рождение. Все грехи мои будут смыты и прощены.

– Я приду к тебе из могилы, и никакой Бог тебя не спасет!

– А это уже богохульство, – напрягся хозяин. – Я не потерплю подобного в своем доме.

– И крещение твое тебе не поможет!

– Ты только упрощаешь мне задачу, – медленно поднимался по лестнице гостеприимный хозяин.

– Ладно, – замахал руками священник, – прости меня, прости. Я просто… о, Господи, вразуми ты сына своего заплутавшего, – воздел он руки к потолку землянки, чтобы произвести впечатление на странного типа, намеревавшегося покончить с ним, – дай ему силу отринуть сатану и открыть сердце тебе! Господь просвещение мое и Спаситель мой, кого убоюся? Господь Защититель живота моего, от кого устрашуся? Внегда приближатися на мя злобующым, еже снести плоти моя…

– Так ты снова уверовал? – навис над толстопузым попом хозяин.

Когда священник не вышел на работу, разыскивать его стали не сразу, зная, что тот любит погулять и предаться греховным развлечениям. Но когда он и к следующему вечеру не объявился дома, забили тревогу.

Вскоре у прихода появился новый батюшка. Его такса оказалась гораздо терпимей к прихожанам, кои вскоре позабыли о пропащем попе, некогда отпускавшем грехи их тяжкие.

Сыграв еще пару победных партий, хозяин решил, что пора на боковую. Он попрощался с Линой, которая тщетно надеялась не только на интеллектуальные развлечения, и оставил ее в полном одиночестве.

Так шли дни «заключенной», не отличавшиеся разнообразием. Большинство было похоже друг на друга, как две капли воды. Но Лина находила свои маленькие радости. Она утешалась молитвами, дневником и рукоделием, не имея разрешения на рукоблудие. Скажи ей лет девять назад, что придется стать собой сегодняшней, она ни за что бы не поверила. А получив неопровержимые доказательства, удавилась бы заранее. Но теперь Лину вполне устраивала ее аскетичная жизнь и покорное послушание. Говорят, люди не меняются, но Лина доказавала обратное. Она приспособилась к вынужденным обстоятельствам столь старательно, что и сама поверила в правильность происходящего и в то, что наконец-то стала самой собой. Настоящей. В конце концов она перестала думать и анализировать. Эти процессы подменялись хождением вокруг догм, установленных хозяином, оспаривать которые не имело смысла. Внутренние ресурсы нашли силы, чтобы оправдать каждое его абсурдное действие и утверждение, сделать их истиной в последней инстанции. Сама того не подозревая, Лина обезопасила себя от наихудшего, что могло случиться, не покорись она этому месту и его владельцу. Каждый раз начиная о чем-то думать, она ударялась о стены запретов и правил, воздвигнутых хозяином, словно и мышление, и внутренний мир сузились до размеров ее каморки. Дальше мысль пойти не могла, упиралась в непреодолимые преграды, подобные тем, что встречает религиозный человек, если предложить ему хотя бы на секунду представить, что Бога нет.

В первую очередь послушание Лины зиждилось на страхе и чувстве вины за то, какой она была раньше, за каждый осуждаемый хозяином поступок и за любую неподобающую мысль. Ее поведение направлялось на искупление этой мнимой ли или реальной вины. Затем наслаивались чувства, стремящиеся облегчить страдания, но лишь усугубляющие картину: страсть, невротическая привязанность и болезненная зависимость. Но не имей Лина этого прогнившего букета, что бы ей оставалось? Она так и продолжала бы сопротивляться, страдая от невероятно жестоких жизненных обстоятельств, выпавших на ее судьбу. Теперь же она мучилась лишь от любви, как совершенно обычная женщина, которую никто не похищал и не запирал ни в каком подвале.