Чевенгур

Я б сказала, что это не вполне художественная литература, а некое этнографическо-социологическое-философское исследование неких таких наших местных эсхатологических воззрений. Притом написанное высоким поэтическим языком

Читала эту книгу для встречи в литературном клубе. Текст читается трудно. В центре сюжета - воспитание и взросление главного героя Александра Дванова. Взросление — как человеческое, так и политическое — происходит на фоне безгласной крестьянской нищеты в дореволюционной российской провинции. Постепенно нарастающее напряжение оборачивается сначала революционным воодушевлением, затем революционным насилием и, наконец, кровавой гражданской войной, которая завершается с установлением советской власти, с приходом которой группа странных героев из народа строит "земной рай". Книга побуждает к размышлениям о богоискательстве и идолопоклонничестве, о русском эпосе, сказках и... о сути коммунизма. Может ли он самозародиться? К чему приводит слепая вера без действий и дела без веры?

Как у нас-то в раю жить весело...Хотите кромешного ангста, мрачного абсурда, одухотворённого стимпанка и постапокалиптических пейзажей? В этом смысле «Чевенгур» снова может прозвучать современно. Чем силён роман, так это атмосферой, главное не задохнуться. Почему-то самой лучшей иллюстрацией к нему мне представляется клип, причём весь целиком — и текст духовного стиха, и картинка, особенно панорама рая, — это именно то, что видишь и чувствуешь, когда попадаешь в Чевенгур.Не знаю, что там с Дон-Кихотом, философской трилогией, антикоммунизмом и необольшевизмом, однозначно одно: солнечный город Чевенгур расположен в той особой платоновской вселенной, где каждая травка разумнее наивного человека, а человек живёт, страдает и мучается. Работает для добычи себе пропитания, страдает и мучается. Идёт на поиски лучшей доли, страдает и мучается. Строит коммунизм, страдает и мучается. При всех погодных, социальных и политических изменениях по крайней мере одно в жизни человека остаётся неизменным.В этом и неотъемлемый минус романа: он нескончаемый и сплошной, как пустынная дорога. Идёшь, идёшь, уязвляешь душу страданиями человечества, и точно знаешь, что если у этой дороги и есть конец, то не будет там ни отдыха, ни утешения.
Глубокая революционная ночь лежала над обречённым лесом.

Свершилось, товарищи! В мифическом Чевенгуре коммунизм построен! На страже коммунизма там не только пролетариат, ненавидящий буржуев, но и все силы природы! Солнце восходит и садится, чтобы обогревать коммунистов и согревать их тела. Земля выращивает пищу, чтобы кормить коммунистов и питать их тела. Мухи садятся на потолок, чтобы стимулировать коммунистов вспоминать о небе, усеянном птицами. Чевенгурцы ставят памятники товарищам, пишут биографию Розы Люксембург, одаривают друг друга. И скачет, скачет Копенкин на Пролетарской Силе в светлое и прекрасное будущее, чей флаг гордо реет на горизонте!А если серьезно, то Платонов, как всегда, уникален и необычаен. И я не верю всем критикам и их предисловиям, которые в выпущенной еще в совковые времена книге утверждают, что Платонов, мол, не иронизировал, не издевался, не язвил в адрес самого святого и светлого, но всего лишь честно и без прикрас показывал, как выглядят обыкновенные перегибы на местах. Но только вчитайтесь в эти строки, и все эти заявления покажутся очередной правильной партийной линией - не более:
– А что? – спросил Копенкин. – У вас здесь обязательно читают Карла Маркса? Чепурный прекратил беспокойство Копенкина:
– Да это я человека попугал. Я и сам его сроду не читал. Так, слышал кое-что на митингах – вот и агитирую. Да и не нужно читать: это, знаешь, раньше люди читали да писали, а жить – ни черта не жили, все для других людей путей искали.Я же вижу здесь не столько историю о местных недопониманиях правильного построения коммунизма, сколько повествование о ненужности этого самого коммунизма, его разрушительности, извращенности, противности человеческой сущности. Я вижу, как люди, увлеченные не идеей, но ее необходимостью, становятся способными на убийство, а друзей и соратников выбирают не по душевной склонности, а по классовому признаку. Я вижу, как Дванов вместо семейной жизни с Соней склоняется к очередным поискам смысла жизни, положительный результат коих невозможен из-за бессмысленности царящего строя в период его становления. И я вижу, что Платонова это ужасает так же, как меня, но из-за невозможности критики и громких заявлений, которые доступны мне, ему остается только выписывать эти ужасы на страницах книги, используя самое дорогое и ценное, что у него есть - уникальной метафоричности язык.В очередной раз - браво! Лучший советский писатель.

Ум такое же имущество, как и дом, он будет угнетать ненаучных и ослабленных…Наша власть не страх, а народная задумчивость. Непредсказуемый роман. Он начинается как изображение определенного среза общества во время гражданской войны – мужчины, женщины, дети. Особенное место в начале повествование занимают два сводных брата - Сашка и Прошка. История маленького Сашки Дванова описана с болью, с тоской. Его неустроенное и несчастное детство, его желание закопаться в могилу к отцу и изгнание из «дома» вызывают сострадание, сочувствие. Однако, весь реализм начального повествования неожиданно меняет вектор, и именно в тот момент когда Дванов взрослеет и оказывается в когтях гражданской войны, тон повествования становится сюрреалистичным, а роман «Чевенгур» превращается чуть ли не в сатирическое произведение. Ирония автора, как по мне, заключается в том, что именно в тот момент, когда люди испытывают крайние формы ужаса и кошмара в годы гражданской войны, Платонов интеллектуально шутит, забавляется, вводит абсурд и сюрреализм. Этот ход меня впечатлил, для меня это был эффект разорвавшейся бомбы. Как история сироты превратилась в похождения Дон Кихота? Приключения двух героев по разрушенной, потерянной стране, где в каждой деревушке пытаются найти смысл жизни. И как потом похождения Дон Кихота превратились в социалистический утопизм Чевенгура? Всё безумие началось со слов главного героя, мол, а где социализм? Этот вопрос разрушил его «обыденную» жизнь и он отправился на поиски настоящего социализма, безумия, фантазии, чуда, стараясь преобразить жизни людей.Один из самых поразительных моментов книги для меня был эпизод расстрела буржуазии Чевенгура. Бесчеловечность и кошмар действий коммунистов был облечен в форму вполне обычных и правильных событий. Слова главного героя о том, что душа находится в горле и поэтому нужно стрелять буржуям именно в горло, подводит к осознанию безумия не только событий, но и героев романа.В городе после зачистки и наступления коммунизма осталось лишь 10 человек. Сперва мне показалось, что автор хочет показать, что при 10 человеческих единицах только и возможен коммунизм. И герой Кирей каждое утро выгоняет свой пулемет на возвышенность дабы охранить этот коммунизм. Впоследствии всё-таки явились иные люди, которые несколько увеличили численность жителей Чевенгура.В своих размышлениях и идеях герои романа доходят до крайности, до сумасшествия. Труд раз навсегда объявляется пережитком жадности и эксплуатационно-животным сладострастием, потому что труд способствует происхождению имущества, а имущество – угнетению. Автор метко высмеивает административно-приказную систему СССР. Указывая, что всё можно организовать и душу, и счастье, и радость, и горе. Всё организуется правильными действиями революционных пролетариев. Интересно, что ближе к концу книги, когда коммунизм свершается, то руководители ревкома складывают с себя полномочия и говорят, что вот теперь всё будет хорошо без каких-либо действий. Еда сама появится, тепло тоже, ведь коммунизм же наступил. При коммунизме еда сама в рот запрыгивает, а солнце греет круглый год, зима же упраздняется. -Уж дюже хорошо у тебя в Чевенгуре.
-Пожалуй, верно. Надо нам теперь нарочно горе организовать. Давай с завтрашнего дня займёмся.При коммунизме делать ничего не надо, счастье само придёт. Для кого-то пища в достатке, для кого-то женщины, но при коммунизме это все будет само собой без усилий. А труд это вредное занятие, труд приводит к появлению собственности, а появление собственности к социальному неравенству, что недозволительно. Труд раз навсегда объявляется пережитком жадности и эксплуатационно-животным сладострастием, потому что труд способствует происхождению имущества, а имущество – угнетению. Таким образом, труд это орудие буржуазии и трудиться невозможно для истинного коммуниста.Во время чтения, не отпускало ощущение схожести «Чевенгура» с работами Пелевиным. Чувство, что Пелевин, в лучших его проявлениях, вырос из Платонова. Многое в ритмике произведения, в его художественности было словно заложено в лучшие работы Пелевина, особенно в «Чапаеве и пустоте». В одном из интервью у Пелевина спрашивали про Платонова, но «великий и ужасный» отмолчался никак не прокомментировав вопрос. Общий настрой, тон «Чевенгура» и «Чапаева и пустоты» сложно не заметить.Особенного внимания заслуживает так называемый «язык Платонова». Нарочитое вкрапление в текст романа просторечных или упрощённых слов, неожиданных оборотов и странных словосочетаний. Всё это выглядит так органично и хорошо, что доставляет огромное удовольствие во время чтения. -Держись за мой живот руками. Будем ехать и существовать.Или По наезжей дороге навстречу им шёл пешеход. Время от времени он ложился и катился лежачим, а потом опять шёл ногами…
-…Ноги дюже устали, так я им отдых даю…Такая неправильная речь, возможно, кому-то не очень понравится и будет восприниматься, как затрудняющая чтение, но на меня она произвела обратное впечатление. Не отпускала и вызывала удовольствие до самого конца.
Некоторые критики называют этот роман прокоммунистическим, некоторые анти. По мне, здесь так много насмешек и издевок над большевизмом и революцией, что будь я коммунистом, то повторил бы слова, которые приписывают Сталину - талантливый писатель, но сволочь. В то же время, насмешки эти, не злые и не обличительные, а серьёзные и интеллектуальные, замешанные на философском доведении до абсурда постулатов революции и коммунизма. Это не писал антисоветский писатель, а скорее свой - коммунист. И шутки эти для «своих», а не для «чужих» и, как мне кажется, не против советской власти. Вообще я против суждений в духе - автор пишет против большевизма, против СССР или наоборот – за. Искусство нельзя делить по политическому критерию, это пошло и уместно только для политиков и прочих обманщиков. Стоящее искусство стоит вне этих пределов и в данном случае, сам Платонов наверняка был очень удивлён, когда его записали "контрреволюционную падаль" и "антисоветчика".

Русская Ла-МанчаУслышать новый голос, не притянутый за уши стиля или направления, не сводимый к своему времени, но гармонично с ним уживающийся, голос с Именем и в единственном числе - это то, что каждый раз делит мою жизнь на "до" и "после". Так было с Набоковым, Джоном Донном, Вирджинией Вулф и с другими.Так случилось и с Платоновым. Прочная забытость этого автора меня не удивляет. Даже хорошие студенты-филологи проникаются "Чевенгуром" один на дюжину. Бродский объяснял это в своих "Катастрофах в воздухе" тем, что в околореволюционное время большая литература России выбрала на развилке "Толстой/Достоевский" первого, и его каталогизированный, правильный, дворянски воспитанный подход был принят как более перспективный. Другая проза с тех пор воспринимается как некачественная. Единственный писатель, не принадлежащий к декадентам и беженцам, который шагнул на вторую дорогу, был Андрей Платонов.Да, в нём есть сострадание к человеку, подчиняющее себе язык, переваривающее его, как ему угодно. Как и Достоевский, он доверяет чувству - и слово сдвигается его гуманистичной верой, как гора - христианской.Платонов заимствовал только этот принцип, не набравши с ним, в отличие от многих прямых эпигонов ФМД, крошек журнализма, штамповой атмосферы и душного петербуржества, от которого так скучно бывает у культурненьких Андреева и Белого (коих несмотря на это, я обожаю дико, особенно первого).Ниши, которые создал принцип доверия чувству, Платонов заполнил детским взглядом, остранением, любознательностью и жестокостью. Он окрасил свои страницы в песочный цвет степей, в мертвенную бледность, в молчания, наполненные до краёв вопросами, чаще обращёнными к пустому обезбоженному небу, чем к жизни.Это напомнило мне Дона Кихота, единственную книгу, сопоставимую с Чевенгуром по калейдоскопичности, песочным тонам, грязи, потере корней и двойным несправедливостям. Но главное - по повсеместной слепоте. Хоругвеносный Сашка и его христоматийно кихотский спутник Капенкин творят бессмысленные подвиги, оставляя за собой след из разрушений и гротеска. От этих истрьеток горько, но уж слишком доверчив чувству язык - это как будто бы сидишь на грани весны где-то в произвольной точке пространства, а рядом - босая сирота. И вот вы сидите и молчите. И жизнь становится понятной.

Кажется, «Чевенгур» — вторая книга, которую я прочитал у Платонова (первой, определенно, был «Котлован»). Так что я уже был влюблен в странности его синтаксических конструкций и чудаковатых персонажей, в их абсолютно вывернутую, но по-своему абсолютно верную манеру мыслить.«Папка, я скоро к тебе умру», — говорит Сашка Дванов, уходя из родной деревни.Дванов — очередной платоновский правдоискатель, которому предстоит встретиться с познанием жизни через механизмы (очень платоновская черта, ибо он сам был инженером) и коммунизмом (и коммунистом, кстати, тоже. Чему бы н(в)ас ни учили в школе, Платонов оставался идейным коммунистом до самой смерти и так и не сдал партбилет, несмотря ни на какие трагические события, а их на долю Платонова хватило).И сам Чевенгур — вывернутая коммунистическая утопия, обреченная на поражение, ибо в ней нет чего-то самого важного. И никакая это не антикоммунистическая пародия, наоборот — предостережение стране, которая, по мнению автора, пошла не по тому пути, исказив идеалы учения, столь важного для писателя. В общем-то, Чевенгур — это и есть Рай на земле, конец истории. Тот самый Рай, о котором грезят многие, но который, по сути, мертв, ибо лишен всякой полезной деятельности, что для Платонова невыносимо.

Нахожусь в процессе осмысления романа Андрея Платонова «Чевенгур». Впервые столкнулся с этим автором ещё в средней школе, тех времен я уже не упомню а потому не смогу назвать первое произведение с которым ознакомился, но вот сейчас по студенческому долгу прочёл роман, входящий в своеобразную трилогию, начатую ещё в «Котловане», но этот вопрос ещё нужно будет уточнить, а пока выскажусь по поводу «Чевенгура» и поделюсь мыслями по этому поводу.Платонов конечно автор своеобразный и сложный, не то чтобы он писал о чём-то непонятном, просто он использует сочетание топонимов эпохи с философскими категориями бытия, вкладывая в уста своих героев собственное представление о революции. Идея романа такова, что революция ознаменует «приход к власти дураков», или есть ещё у исследователей такая трактовка, что идёт оправдание послереволюционного ужаса дореволюционным, но суть в том, что Платонов революцию не принимал и пытался это завуалировать, впечатать в текст. При этом видно с какой любовью и тщанием он описывает тяжелые будни народа, не сладко им пришлось в то страшное время, меняется жизнь, меняется власть, уже тогда равнялись на западные образцы чтобы не отставать, а народ как отдельный единый организм осуществляет функцию наполнения жизненного пространства. Каждый представитель нужно и общественной профессии не мыслит своё существование без любимого дела: как конструктор паровозов не мыслит себя без поездов и механизмов, так и крестьянин не мыслит себя без родной земли, на которой работал из поколения в поколение и вот глобальная индустриализация вынуждает покинуть его родные места и идти в город. Но также здесь можно заметить некие черты военного коммунизма, были эпизоды где была продразвёрстка, платили продналог, начинался сталинский период, ознаменовавшийся не только победой в Великой Отечественной войне, но и выполнением пятилетки за четыре года, рост темпов коллективизации привёл к голоду и мору в советской деревне. Страшное было время, но именно в такое время куются сложные и многогранные человеческие характеры.Из всех персонажей наиболее запомнился Саша Дванов и Копенкин, чья одержимость Розой Люксембург придавала ему некий романтический ореол что мне очень импонировало в его образе, ратует за революцию. Здесь каждый держится за идею сотворения социализма и пытается добиться её реализации. В этом стремлении я вижу некий смысл жизни, есть ещё и аллюзии на Христа, но мне их пока углядеть не удалось, что меня не очень радует но нет предела совершенству, будем развиваться и искать. Нравится мне эта версия о мотиве пути к Цели, думаю останусь при ней.Платонов – это не самое лёгкое чтение, к нему нужно готовиться, потому что один из «странных» романов читается нелегко и хотя язык повествователя не особо тяжёл, но можно наткнуться на двусмысленное понимание идиом вроде «революция рожала» и других подобных форм, это усложняет процесс восприятия и слияния с произведением, но это стиль автора и если вы хотите соприкоснуться с его гением, то нужно это преодолеть, затолкать, вкусить и перезагрузить систему ценностей.В качестве итога: Книга порадовала, оставила после себя странное послевкусие, воззвала к размышлениям, заставила мыслить, но никак не прошла мимо меня, учу себя воспринимать любого автора и Платонов хоть и сложным оказался для меня но некоторые его постулаты оказались близки с моими. Оценю в восемь баллов и посоветую хотя бы один раз но пересечь свои дороги с этим произведением, классика как никак! Всем Добра и приятного Чтения!

Текст-гипноз. Шаманский танец со словом, смыслом и образом. Чем дольше ты в нем пребываешь, тем глубже входишь в транс. Больше всего это состояние напоминает то, в котором оказывается ребенок, поймавший на телеэкране фильм ужасов и уже не способный от него оторваться.
«Чевенгур» - энциклопедия русской смерти. Бездонная яма заблуждений. Кладбище мечты об идеальном государстве. Но все это не так важно. А по-настоящему важен язык текста. Это совершенно фантастический, афористичный, русский параллельный язык, перекованный до какого-то священного сияния канцелярит, которым и автор, и герои даже не говорят – тихонько поют. «Закончив чертеж, Шумилин лег на диван и сжался под пальто, чтобы соответствовать общей скудости советской страны, не имевшей необходимых вещей, и смирно заснул».