Читать онлайн Роксолана-Хуррем и ее «Великолепный век». Тайны гарема и Стамбульского двора бесплатно
Ведьмы на троне
Имя жены султана Сулеймана Великолепного Роксоланы окутано тайнами и овеяно легендами, причем вовсе не воспевающими ее, а больше похожими на дешевые базарные сплетни. Не повезло султанше, даже в роскошном сериале «Великолепный век», заставляющем который сезон приникать к телевизорам любительниц красивых страданий, ее превратили в злобную фурию, каким-то колдовством завоевавшую (да что там, захватившую!) сердце Великолепного Сулеймана. И непонятно, кого больше жаль — страдальца султана или оболганную Роксолану-Хуррем.
Она далеко не одинока; наверное, любая женщина у власти, которая хоть чего-то стоила, обязательно была облита грязью (о правителях-мужчинах не говорю, у нас женский вопрос).
Кем у нас числится Клеопатра? Роковой красавицей, требовавшей за ночь с собой расплачиваться жизнью (и ведь находились столь жадные до царских ласк, что платили! Жизней у них, как у кошек, по девять, что ли?). Велика же должна быть гора трупов под царскими окнами! Куда она трупы девала: сушила, на солнышке вялила, сжигала, бальзамировала?
Глупость? Но чем лучше басни о сотнях любовников-гвардейцев Екатерины Великой?
А огромные бутыли с ядом у Екатерины Медичи? Если поверить во все отравления, которые ей приписывают, то цианид надо было держать в ведрах. Или в мешках из-под картошки.
Или сумасшедшая любвеобильность королевы Елизаветы I, тайно рожавшей младенцев и подбрасывавшей их подданным?
Все они просто ведьмы на троне, не иначе.
Но археологи раскапывают монеты с профилем Клеопатры, а потом находится бюст царицы Египта, выполненный пусть не прижизненно, но по заказу дочери (уж она-то должна помнить, какой была мать), и все, кто это видят, испытывают потрясение. Роковая красавица, за ночь с которой не жаль жизни, имела внешность… Бабы Яги в молодости: крючковатый нос, выступающий вперед подбородок, реденькие волосы… потом добавляются прижизненные описания, подтверждающие, что царица была невысокого роста, имела кривые ноги и некрасивые зубы, в общем, только грудь хороша и глаза умом светились…
Зато владела, по одним данным, пятью, по другим — девятью языками, разбиралась в философии, географии, написала трактат по математике, прекрасно пела, умела вести беседу с любым на любую тему и обладала таким обаянием, что попавший под чары ее серебряного голоса просто забывал о внешности. Обаятельная умница, прекрасно разбиравшаяся в экономике и политике, не менее прекрасная мать (судя по отзывам ее детей и современников, недаром египтяне почитают ее как богиню Изиду, которая сродни Деве Марии).
Изучала действие различных ядов на людей? Да, прикидывала, какой действует быстро, для себя старалась, потому что знания потом применила на практике, а испытания проводила на приговоренных к смерти.
Откуда тогда бред о роковой красоте и дорогой цене за нее?
Понадобился Октавиану Августу, чтобы получить от Сената Рима деньги на войну с Египтом, вернее, со своим соперником на пути к единовластию в Риме Марком Антонием, который женился на царице Египта. А еще чтобы оправдать безумное увлечение Клеопатрой самого Юлия Цезаря, мол, такая эта Клеопатра роковая, что если с ней не расправиться, непременно погубит всех стоящих мужчин Рима, притянув своей красотой, как венерина мухоловка — насекомых. Сенат поверил и денег дал, а байка о роковой красавице осталась жить.
Две тысячи лет верили, что Клеопатра была красива настолько, что из-за ее внешности умные мужчины совершенно теряли головы, а глупые — и жизни.
А «Великой отравительнице» Екатерине Медичи не было никакой необходимости дарить возможной сопернице в борьбе за власть отравленные перчатки, Жанна д’Альбре давно и безнадежно болела туберкулезом, пребывание даже в гостях в Париже в сыром климате Сены для нее было смерти подобно. Отравление тем более нелогично, что Екатерина как раз обсуждала с будущей сватьей замужество своей дочери Маргариты (королевы Марго) с сыном Жанны Генрихом (будущим королем Генрихом IV). Но настроенным против Екатерины Медичи было удобно поверить — и поверили…
Не лучше сплетни о других правительницах, при ближайшем рассмотрении ни одна из них не выдерживает критики, рассыпаются в прах. Но никто не рассматривает, ни к чему. Гораздо легче поверить, что египетская красавица штабелями складывала казненных, что через спальню императрицы строем проходили полки гвардейцев, а Екатерина Медичи подавала на стол отраву фужерами и разрезала яблоки исключительно смазанными с одной стороны ядом ножичками.
Было, наверняка все было, но не в таких же объемах! Глупости заслонили от нас математические способности Клеопатры, долготерпение Екатерины Медичи (кто бы вынес многолетнюю любовницу рядом с мужем, не отравив ее?), организаторский талант Екатерины Великой, дипломатические успехи королевы Елизаветы, столько лет ради блага своей страны водившей за носы многочисленных женихов всех стран и мастей…
Бредни о колдовстве, которым Роксолана присушила к себе Сулеймана, ради прихода к власти отравила или хотя бы собиралась отравить всех мешавших ее возвышению, подвела под ятаган сонм врагов и так далее… из той же копилки. Не самая красивая, не самая стройная смогла завоевать сердце султана, имевшего под рукой сотни великолепных образцов женской красоты, причем завоевать раз и навсегда, даже после ее смерти султан писал посвященные своей Хуррем стихи и тосковал о ней. Что это, как не колдовство?
Приговор ясен: ведьма! Причем злющая, кого только ни извела: валиде, Ибрагима-пашу, шех-заде Мустафу, даже собственного сына Баязида! Заговор против всей вселенной, не иначе. Хорошо, что яда не хватило, чтобы отравить весь Стамбул скопом.
Если верить бредням, Роксолана в свободное от постельных обязанностей время только и делала, что ловила скорпионов, пауков и прочую гадость, чтобы сварить приворотное зелье. Почему-то забывают о том, что Сулейман месяцами отсутствовал в Стамбуле, находясь за тысячи километров в походах, и оттуда писал своей Хуррем полные любви и тоски по ней письма. Она отвечала тем же.
И травить всех подряд у нее не было никакой необходимости, султан все равно любил ее одну, любил даже тогда, когда ей было за пятьдесят (старушка для XVI века).
Но компания, в которую попала Роксолана, хороша! Каждая из этих оклеветанных женщин стоит того, чтобы пытаться дорасти до них, понять силу их обаяния, а также истинную причину любви к ним великих мужчин.
Почему же люди поверили сплетникам, а, например, не Пушкину, который видел у своей Натальи Николаевны душу, а не красивую обертку, любил ее за умение сострадать, сочувствовать, отдать всю себя тем, кого любит? Почему не поверили в искренность увлечения Клеопатрой великого Юлия Цезаря?
Почему не поверили султану Сулейману, писавшему любимой прекрасные письма и стихи даже посмертно?
Зато поверили сценаристам сериала, у которых вся эволюция образа Хуррем только от хитрой истерички с улыбкой аспида до ловкой и безжалостной интриганки вовсе без улыбки? Конечно, любовь зла, полюбить можно хоть крокодилицу, но как бы ни старались актеры, поверить в любовь Сулеймана Великолепного к этой фурии просто невозможно.
Человека нельзя всю жизнь поить приворотным зельем, к тому же Сулейман пережил свою Хуррем на целых восемь лет, и его любовь тоже пережила, без зелья никуда не делась, не рассеялась, как дым, не растворилась без остатка.
Любовь на всю жизнь и даже после нее не бывает приворотной, она настоящая.
Давайте попробуем поверить в искренность чувств настоящего, а не экранного султана Сулеймана, в то, что женщина, к которой он эти чувства испытывал, была их достойна, что у его Хуррем вовсе не такая черная душа, как нам показывают в красивых декорациях талантливые актеры. Пусть настоящее будет выше грязных выдумок, растиражированных ради привлечения зрительской аудитории.
Клеопатра не была бездумной убийцей, Екатерина Медичи — безжалостной отравительницей, Елизавета не рожала детей от любовников ежегодно, а Наталья Николаевна ежевечерне не крутила романы. И Роксолана не заготавливала приворотное зелье для Сулеймана Великолепного ведрами.
Они все были настоящими и заслуживали настоящей любви великих мужчин.
Великолепная пара…
Султан Сулейман Великолепный и его супруга Хуррем, именуемая в Европе Роксоланой, — одни из известнейших (и интереснейших) личностей в истории Османской империи. Причем репутации у них абсолютно разные.
Сулеймана в Европе назвали Великолепным, в Турции почитали как Кануни — «Законника», правителя, поступавшего только по закону, во всяком случае старавшегося поступать именно так, великого завоевателя, значительно расширившего владения Османов за время своего долгого — 46 лет — правления, совершившего то, что не удалось его воинственным предкам, грозу Европы и заботливого султана для своих подданных, независимо от их национальной принадлежности и вероисповедания. При этом султан Сулейман был истинным мусульманином, свято чтившим все заповеди Корана и щедро жертвовавшим на нужды мечетей и бедных.
Роксолана-Хуррем вызывала и у своих современников, и у потомков двоякое чувство. Европейцы отзывались о ней как об умной, очень приятной в общении, прекрасно образованной и щедрой к нуждам малоимущих правительнице.
Туркам же и прежде, и ныне ненавистно само имя супруги своего любимца султана. Роксолану называли жестокой ведьмой, колдовством подчинившей себе Сулеймана, обвиняли в казни всех, кто был казнен за время правления Кануни, в том числе и тех, кого казнили после ее смерти, обвиняли в попытке посадить на трон одного из своих сыновей… Проще сказать, в чем не обвиняли Роксолану — разве что в наводнении в Америке или снегопаде на Чукотке, и то только потому, что о них не знали.
Эта необычная не только для Османской империи, но и для XVI века вообще семейная пара сыграла большую роль в международной политике Европы и особенно в становлении самой империи.
К сожалению, талантливо снятый и очень популярный сейчас сериал «Великолепный век» грешит тем же, чем грешили базарные сплетни времен самой Роксоланы: огульно обвиняет во всех бедах и неприятностях ее времени.
Конечно, выжить в гареме вообще непросто, а выйти замуж за султана и стать для него единственной, имея такое количество соперниц, более красивых и страстно желающих занять место на султанском ложе, и того трудней.
Она все смогла. Девчонкой привезенная издалека, не самая красивая и стройная, невысокого роста, далеко не первая у Сулеймана, уже имевшего и жен-красавиц, и нескольких сыновей — наследников престола, Роксолана, как звали ее европейцы, сумела стать для Сулеймана единственной женщиной, которую султан желал видеть рядом с собой, с которой заключил брак по шариату, нарушив полуторавековой обычай османских султанов не жениться. Рабыня, ставшая законной султаншей… разве это возможно без колдовства? И по Стамбулу ползли сплетни одна другой хуже и нелепей.
Но Сулейман оказался выше всех нашептываний и наветов, выше любых сплетен, он верил сердцу и своей Хуррем, как звали Роксолану в гареме.
И все же не тем примечательна Роксолана, что из рабынь стала любимой женой, даже не тем, что законной, и не тем, что, не самая красивая, легко затмила самых. А тем что встала рядом с мужем, стала правительницей огромной империи, а не гаремной наушницей, давала советы мужу не в постели, а во время приемов послов, а многих принимала и сама.
На султанов их наложницы влияли и до, и после Роксоланы, но все влияние сводилось к протежированию собственного сына, чтобы стать валиде — матерью следующего султана после смерти нынешнего. Обычно матерям наследников нынешний султан даже мешал, ведь с его смертью новая валиде получала власть в гареме.
Роксолану обвиняли в том, что старалась добиться наследования престола одним из своих сыновей. Но разве остальные добивались не того же для своих?
Почему-то никто не замечал, что у Роксоланы уже есть реальная власть, вернее, замечали те, кто пытался этим воспользоваться, кто подносил богатые подарки именно султанше, кто старался заручиться ее поддержкой. Прежде всего это были послы европейских монархов, они раньше других поняли, кто имеет самое большое влияние на султана, к кому обращаться за посредничеством.
Европа уже просыпалась от средневекового сна, ее женщины уже превращались из красивых кукол и машин для рождения наследников в полноправных членов общества. Конечно, до полноправия было еще очень далеко, но женщина эпохи Возрождения уже заявила о себе.
Такой была и Роксолана, именно поэтому современникам и, особенно, современницам было так трудно понять ее поведение и ее силу, а все, что непонятно, немедленно приписывается колдовским чарам. Роксолана прожила почти 53 года, в таком возрасте она уже не могла составить конкуренцию более молодым и красивым, но и тогда Сулейман любил только свою «старушку». Более того, даже после смерти оставался верен ей душой, тосковал и писал прекрасные стихи в память о возлюбленной…
Наверное, она того стоила.
Что же это за мир — Османская империя, Стамбул, гарем султана Сулеймана, в который попала Настя Лисовская и где, названная Роксоланой-Хуррем, сумела не просто выжить, но стать правительницей, повелительницей, запомниться на века?
Что за султан, решившийся жениться на любимой рабыне, презрев обычай и людское мнение?
Что это за Роксолана, ради которой стоило нарушать неписаные законы империи и которой даже после ее смерти стоило посвящать стихи?
О бедном султане Замолвите слово…
Султан Сулейман бедным не был, он был сказочно богат, причем не в последнюю очередь — своими собственными стараниями.
Судя по многочисленным отзывам (оставленным, конечно, зависевшими от него людьми), Сулейман был не просто Кануни, то есть «Законник», «Справедливый», он истинный образец правителя. С одной стороны — настоящий воин, полководец, крепко сидевший в седле и завоевывавший города и страны, с другой — заботливый правитель, который пекся о благосостоянии простых подданных, при котором были отменены многие налоги, а оставшиеся не возрастали, хранитель исламских и османских традиций. А еще поэт с очень неплохими стихами, заботливый и любящий отец, сын и муж.
Высокий, красивый, с орлиным профилем, умный, заботливый, и к тому же султан. Как такого не полюбить что близким, что подданным вообще? Один минус — столько лет верен одной-единственной женщине! Попал под ее чары и никак не мог от них освободиться.
Проклятая «роксоланка» («русская»)!
Колдовством влюбила в себя султана, небось подсыпала ему в еду зелье…
Не имела доступа к султанской пище?
Не важно, значит, по-другому колдовала, привороты разные применяла.
Разве может мужчина быть верен одной женщине? Нет, простой мужчина может — но султан, у которого вокруг сотни гурий?..
И всех, кто мешал, кто стоял на пути, извела — внушила султану одних (Ибрагима и Мустафу) казнить, других (Гритти) отправить подальше, третьих (валиде) сама отравила. Собственную дочь не пожалела — совсем ребенком старику в жены отдала — и сына (Баязида) тоже не пощадила, султан по ее наущению казнил, не иначе…
А сорок отпрысков Сулеймана, которых кровожадная гадина уничтожила (наверное, тайно, потому что сам султан об этом не подозревал, отпрыски, кстати, тоже)?!
А сын Селим, ставший следующим султаном, которого мамаша непонятно из каких соображений поила алкоголем вместо молока практически с младенчества?! Это и сгубило Османскую империю, потому что Селим вырос алкоголиком, за что и был прозван Пьяницей. А Пьяница не мог не загубить порученное дело, то бишь руководство огромной империей.
А несчастные евнухи, которым по приказу султанши (по чьему же еще?) отрезали все, что только можно, выдавая взамен серебряные трубочки, чтобы мочиться сподручней?!
А несчастная Османская империя, которую Роксолана умудрилась развалить уже после своей смерти?!
Ну что можно сказать?..
Османская империя прекратила свое существование через 364 года после смерти Роксоланы. Получается мина слишком уж замедленного действия.
Пьяницей был не один Селим; например, двое сыновей султана Баязида даже умерли от пьянства, а империя при сыне Роксоланы не только не распалась, но и увеличилась в размерах. И Селима споили сознательно в куда более зрелом возрасте, чем тот, в котором потребляют материнское молоко.
Евнухи попадали в гарем уже кастрированными и с серебряными трубочками для личной гигиены, султанша могла о таком и не знать.
Никаких сорока отпрысков, даже тайных: у Сулеймана было восемь сыновей, пятерых из которых родила сама Роксолана, двое умерли еще до ее фавора, третьего — Мустафу — Сулейман казнил за настоящую измену, об этом речь впереди. Дочери известны две — Михримах и Разие, и обе спокойно дожили до старости.
Ничего, кто ищет, тот всегда найдет, потому найти сорок отпрысков для желающих не проблема.
Баязид был казнен из-за выступления против отца через четыре года после смерти Роксоланы? Не важно, все равно она виновата!
Ее дочь Михримах вышла замуж за Рустема-пашу в семнадцать, когда этому «старику» шел тридцать девятый год, что для того времени было вполне обычно? Все равно непорядок!
Гритти поспешно уносил ноги из Стамбула и был рад назначению в Венгрию, потому что им уже интересовались чиновники из-за многих финансовых нарушений? Чья же вина, как не Роксоланы? В махинациях Гритти или в интересе чиновников? Во всем!
Мустафу отец казнил во время похода, находясь далеко и от Стамбула, и от Роксоланы? А она и на расстоянии влиять умела, когда султан размышлял, где поставить запятую в предложении «Казнить нельзя помиловать!» — мысленно за две тысячи километров ему подсказывала, где именно.
А вот с Ибрагимом все не так ясно… Была взаимная ненависть, была… Боролись они за внимание султана и за влияние на него, смертельная схватка получилась. Жить осталась Роксолана, но это не означает, что именно она нанесла решающий удар, у Ибрагима-паши было так много грехов, что меч давно висел над его головой, вернее, шеей, не одному Гритти стоило уносить ноги…
И все же в удалении Ибрагима Роксолана могла быть виновной, если не прямо, то косвенно.
Однако винили-то ее совсем не в этом, а в том, что пыталась извести всех на корню, на сам гарем замахнулась. Такие слухи ходили по Стамбулу, хорошо, что султан на них не обращал внимания, не столько потому, что не слышал, сколько потому, что не верил, видно зная о своей Хуррем что-то такое, чего не знал никто.
О персонаже под именем Хуррем в сериале такого не скажешь. Злое, в лучшем случае озабоченное лицо у той, которую зовут «Дарящая радость», «Смеющаяся». У киношной Хуррем не то что радости — и улыбки на лице не видно, напротив, написано: «Не подходи, убью!». Невольно веришь, что вот эта могла отравить или подставить под ятаган кого угодно. Кажется, ей чего-то не досталось после стояния в длиннющей очереди, радость эта особа дарить точно не могла.
Если Хуррем и впрямь была как в сериале — злой и ненавидевшей всех вокруг, то можно поверить стамбульцам, убежденным, что без колдовства не обошлось.
Как султан мог полюбить такую? Только после пары литров приворотного зелья с утра или, наоборот, на ночь. Удивительно, что он и во время долгих походов о своей Хуррем не забывал, писал любовные письма, присылал стихи… То ли зелье было долгодействующее, то ли с собой давала, наказывая принимать по столовой ложке три раза в день перед едой. А может, просто любил?
Так будем жалеть султана Сулеймана Хазрет Лери Хана или сначала попробуем разобраться, какова же в действительности была эта Роксолана-Хуррем, так ли страшна, как ее в сериале малюют, и что мог и чего не стал бы совершать ради настоящей Хуррем настоящий султан Сулейман Великолепный?
Сначала о самом Сулеймане Великолепном.
Сулейман, которому «не светило» стать не только султаном, но и вообще наследником престола, родился осенью 1494 года у младшего сына правящего султана Баязида II принца Селима и его жены Хафсы Айше в Трапезунде (ныне Трабзон), где Селим был правителем по воле отца.
По поводу «воли отца» стоит упомянуть отдельно.
Султаны Османской империи словно чередовались: Мехмед II, прозванный Фатихом, то есть Воинственным, сумел захватить Константинополь и сделал его своей столицей, переименовав в Стамбул; его сын Баязид предпочитал проводить время в садах гарема в обществе обожаемой жены Гюльбехар и красивых наложниц. Однако, когда против него восстали сыновья, сбросил гаремную негу и расправился с двумя, третьему — Селиму — удалось бежать в Кафу, под защиту крымского хана Менгли-Гирея.
Вот там голубчика и оженили на дочери Менгли-Гирея четырнадцатилетней красавице Хафсе Айше. То ли Менгли-Гирей поручился за зятя, то ли сам султан Баязид остыл, но отец простил мятежного сына и даже доверил ему Трапезунд.
В Трапезунде Хафса родила мужу первенца, названного Сулейманом. Сын взял у обоих родителей лучшее и, что называется, удался. Единственный недостаток, которым попрекали современники Сулеймана, — скрытность, но сама жизнь отнюдь не располагала к откровенности, тем более в его положении.
Довольно скоро выяснилось, что Баязид простил Селима зря, а уж Трапезунд ему доверил и вовсе себе в убыток. Селим, понимая, что отец уже готов уступить трон любимому сыну Ахмеду, решился на новое выступление. Можно сказать, что выбора у него просто не было, потому что новый султан обязательно применил бы закон Фатиха — страшилку османских принцев на много-много лет.
Чтобы объяснить, что это такое, придется вернуться к прапрадеду Сулеймана Мехмеду Фатиху. Озаботившись проблемой передачи власти после смерти султана и возможностью возникновения гражданской войны в стране, что неминуемо привело бы ее к развалу, султан Мехмед принял соломоново решение и даже получил на него согласие высшего духовенства. Дабы никто не посмел претендовать на власть, кроме того, кто получил ее по наследству, новый султан имел право казнить всех мужчин, чье родство позволяло на эту власть претендовать.
Проще говоря, новый султан безо всякой жалости уничтожал всех братьев, племянников и дядей с их родней мужского рода, оставаясь единственным, кроме собственных сыновей, кто мог называть себя султаном. Знаменито выражение Мехмеда Фатиха: «Лучше потерять принца, чем провинцию». Собственно, закон Фатиха можно сформулировать кратко: любой, кто посмеет посягнуть на власть султана, должен быть казнен, независимо даже от степени родства с самим султаном.
Нет человека — нет проблемы, так было всегда. Сын Мехмеда султан Баязид так и поступил, ему, правда, не удалось добраться до брата Джема, тот сбежал в Европу и долго подвизался у папы римского Александра Борджиа. Видно не желая смерти брата, Баязид даже платил папе немалые суммы на содержание именитого нежеланного гостя. Но в конце концов расправились и с султаном Джемом. Оставались где-то затерянными его сын и внук…
Для Селима и его сыновей, в том числе подросшего Сулеймана, закон Фатиха означал, что, как только Ахмед придет к власти, они будут уничтожены, как и все остальные родственники. Селима совершенно не устраивало такое развитие событий, и он принял превентивные меры. Заручившись поддержкой и деньгами тестя, снова поднял мятеж против отца, на сей раз куда более успешный — деньги помогли подкупить янычар и многих воинов из армий остальных претендующих на престол братьев (того же Ахмеда).
Мятеж удался и привел к взятию без боя Стамбула и отречению Баязида от трона в пользу Селима. Баязид попросил отпустить его в родовое имение под Эдирной (прежней столицей Османов) на покой, но, конечно, туда не доехал. Приступы разных болезней частенько случаются очень кстати, так произошло и с Баязидом: скрутила бедолагу непонятная хворь в Чорлу, там и отправился к праотцам.
Следом Селим поодиночке расправился с двумя братьями, казнив заодно все их потомство, вплоть до младенцев в люльках.
А потом пришлось так же поступить и с собственными сыновьями, в свою очередь поднявшими мятеж против отца, — их тоже казнили вместе с потомством. Остался один Сулейман, правивший во время всех этих разборок между родственниками в Кафе.
К 1512 году, когда Селим наконец стал султаном (его, кстати, прозвали Явуз — «Грозный») родственников, способных помешать его власти, кроме Сулеймана, не осталось. Единственного наследника новый султан перевел из Кафы в Манису, чтобы там осваивал премудрости правления. Никто не может знать своей судьбы заранее, Селим был младшим сыном Баязида, а Сулейман — младшим сыном самого Селима. Хафса рожала еще сыновей, но они не выживали. Власть передается старшим, но вот поди ж ты…
Сулейман правил Манисой восемь лет — те самые, что у власти в Стамбуле находился его отец, султан Селим. Хафса Айше всегда была рядом с сыном, как и полагалось хорошей матери. Сам Сулейман уже получил прекрасное образование, завоевал любовь приближенных, завел себе друга — раба по имени Ибрагим — и даже обзавелся потомством. Наложница Фюлане еще в Кафе родила ему сына Махмуда, в Манисе еще две наложницы — Гульфем и Махидевран — тоже подарили по сыну.
Жизнь складывалась удачно: в Манисе Сулеймана любили, рядом разумная мать, красивые возлюбленные, трое сыновей — Махмуд, Мурад и Мустафа — и верный друг Ибрагим. Соперников в борьбе за трон нет — отец постарался, уничтожив всех; того, что родится еще кто-то из сыновей, можно не опасаться — султан Селим потерял интерес к женщинам, а юноши, как известно, сыновей не рожают…
В 1520 году, когда Сулейману шел двадцать шестой год, султан Селим, отложив поход на Белград на следующее лето, решил отправиться на отдых в то самое имение под Эдирной, куда не доехал его отец Баязид. Но добраться тоже не смог, внезапная болезнь скрутила султана… в Чорлу. Промучившись несколько недель, Селим последовал за отцом. Соперничать с Сулейманом за престол было просто некому, но смерть султана Селима все же скрывали, пока не известили Сулеймана.
Началось сорокашестилетнее правление султана Сулеймана, прозванного европейцами Великолепным, а подданными Кануни, — эпоха наивысшего расцвета Османской империи.
Это вообще была удивительная эпоха, когда в Европе, очнувшейся после многовекового сна, правили молодые честолюбивые монархи:
— Габсбурги — императоры Великой Римской империи Карл V (справедливо претендующий на звание «Великий» подобно его предку Карлу Великому) и его брат Фердинанд I Габсбург;
— сын Карла Филипп Испанский (это его детище — Эскориал, и его помощник — герцог Альба, и аутодофе с кострами инквизиции тоже его);
— постоянные соперники Габсбургов французская династия Валуа: «король-рыцарь» Франциск I (на его руках умер великий Леонардо да Винчи) и его сын Генрих II, женатый на знаменитой Екатерине Медичи;
— английские Тюдоры — Генрих VIII, с легкостью отправлявший на эшафот неугодных жен, и его дети: неприметный король Эдуард, королева Мария, прозванная Кровавой, и знаменитая королева-девственница Елизавета I, за посягательство на свой трон казнившая свою родственницу шотландскую королеву Марию Стюарт;
— царь Московии Иван IV Васильевич Грозный, в представлении не нуждающийся;
Европейским современником Сулеймана был Мартин Лютер, с которого началась Реформация. Творили или только что закончили свой жизненный путь великие Леонардо да Винчи, Сандро Боттичелли, Иероним Босх, Альбрехт Дюрер, Рафаэль Санти, Андреа Верроккьо, Микеланджело Буонарроти, Вечеллио Тициан…
В Персии еще правил шах Исмаил, а в Индии — Великий Могол Акбар…
Как видите, компания у Сулеймана подобралась блестящая, да и сама Европа жила полной, хотя и не всегда праведной жизнью. Осваивался Новый Свет — недавно открытая Америка, оттуда привозили не только золото, но и новые продукты, прежде всего табак, без которого Турция со своими знаменитыми кальянами уже немыслима.
Начался период Реформации, когда идеи Мартина Лютера захватили умы европейцев и инквизиции приходилось попросту выжигать «ересь» на кострах.
Шел активный передел мира, вернее, торговых путей, и не принять в нем участие огромная империя, лежащая между Западом и Востоком, просто не могла, а такой султан, как Сулейман, стремившийся в Европу и считавший себя европейским монархом, тем более.
Европейцы восшествию на престол Османов Сулеймана обрадовались. Его отец Селим имел прозвище Явуз — Грозный, которое вполне оправдывал, начав расширять владения османов в Европе, для Европы Селим был «Страшным турком».
О Сулеймане венецианский посланник доносил своему дожу:
«…Он всего двадцати пяти лет от роду, высокий, стройный, но плотный, с тонким и худощавым лицом… Султан выглядит дружелюбным и обладает хорошим чувством юмора. Ходят слухи, что Сулейман вполне соответствует своему имени, обожает читать, весьма умен и проявляет здравомыслие…»
Имя Сулейман — это вариант имени Соломон.
Европа радовалась, что после хищного волка на османский престол взошел мирный ягненок. Знать бы ей, как скоро одно имя этого «ягненка» будет повергать в трепет добрую половину европейцев!
Сулейману удавалось все: и завоевательные походы (пока не столкнулся в лоб с объединенной Европой в лице императора Карла), и законодательная деятельность в своей стране, и мудрое правление, и поэзия, и любовь… Все, за что бы ни брался Сулейман, действительно выходило великолепно: огромная империя, одна из самых больших в свое время, мощный флот, владычествовавший на Средиземном море, строительство, поражавшее современников своим размахом и блеском, недаром появилось название «Блестящая Порта». Даже его стихи под именем Мухибби и ювелирные изделия выходили прекрасными…
Единственное, чего так и не смог добиться от своих европейских современников Сулейман Великолепный, — принятия в этакий клуб европейских монархов. С ним заключали союзы, когда этого требовала ситуация, например, французский король Франциск, но с легкостью об этих договорах забывали, если надобность в союзе отпадала. Так же короли поступали и между собой, но для них всех Сулейман все равно оставался «этим турком».
Сулеймана не зря называют Великолепным и Кануни, эти два эпитета словно подчеркивают разное восприятие правления султана европейцами и самими турками, а также две части его правления.
Первая часть будто внешняя — султан ходил в завоевательные походы, большинство из которых блестяще удались, вел жизнь, словно выставленную напоказ, с роскошными приемами, праздниками, парадными выездами, что дало повод назвать его Великолепным, а Порту Блестящей. Блеск во всем — вот что отличало первые шестнадцать лет правления Сулеймана, до самой казни его любимца Ибрагима Паргалы.
Вторая — без Ибрагима — стала иной. Следующие тридцать лет султан вел спокойную жизнь законодателя, правителя, который больше печется о благополучии простого крестьянина или горожанина, чем о впечатлении, которое произведет на иностранных послов. Блеск завоеваний и приемов был оставлен в прошлом, пришло время трудиться для своей страны.
Какая из частей лучше и полезней? Ответить нельзя, многие последующие успехи и спокойствие тоже были заложены при Ибрагиме, но, продолжай Сулейман дальше попытки завоевать весь мир, не потерпел бы он крах вообще, утащив за собой на дно и империю? Не случилось, блеска и военных завоеваний хватило и тех, что были при Ибрагиме, а развернувшееся вместо военных походов строительство породило новый, такой узнаваемый стиль с взметнувшимися вверх шпилями минаретов. Многочисленные школы и больницы, мечети и рынки, каналы, фонтаны, дворцы, дома для паломников прославили Сулеймана не меньше, чем завоевания в Европе, которые в конце концов Турция все равно потеряла.
В первой части правления на планы и помыслы султана влиял Ибрагим-паша, во второй — Роксолана. Что лучше, а что хуже? Бог весть… Без первой половины не было бы второй и эпитета «Великолепный», без второй — доброй славы в собственной стране и эпитета «Кануни».
В свой первый поход Сулейман ушел уже летом следующего года, как и планировал отец, — на Белград. И ему удалось свершить то, что не получилось у грозного отца и воинственного деда: Белград был взят, к вящему ужасу всей Европы. Османы получили контроль над большей частью Дуная.
Европа притихла, не зная, чего ждать от «ягненка», который оказался волком. Дунайские владения Сулеймана создавали прекрасный плацдарм для нападения на Австрию, никто не сомневался, что следующими будут Буда и Вена. Правда, тут же раздались голоса проповедников, возопивших: «Ага! Вот и пришли турки — возмездие Божье за грехи наши!» Христиане разделились на тех, кто полагал, что от возмездия тоже не мешало бы обороняться, и тех, кто призывал покорно принять кару Господню. Но в приходе этой «кары» следующим летом не сомневался никто.
Но Сулейман удивил всех, он не стал вести новый завоевательный поход против Венгрии (Белград тогда входил в ее состав), а отправился захватывать… Родос. Крепость рыцарей-госпитальеров считалась неприступной, корабли родосских рыцарей не давали покоя турецким судам, направлявшимся в Аравию.
Осада была долгой и тяжелой, но Родос взят. Сулейман предложил рыцарям почетную капитуляцию и отпустил всех, даже не отобрав оружия. Казнили всего двоих: сына султана Джема (брата султана Баязида, сбежавшего в Европу и жившего у папы римского) и его малолетнего сынишку. Сулейман выполнил закон Фатиха — уничтожил последних возможных претендентов на трон.
Госпитальеры восхищенно рассказывали, что султан твердо держал свое слово. Казнь маленького мальчика их не касалась, это были внутренние разборки Османов.
Первые же военные кампании султана Сулеймана показали Европе, что «ягненок» умеет и воевать, и просчитывать ситуацию куда лучше прежних «волков». Сулейман показал себя умелым полководцем.
За это время в гареме эпидемия оспы унесла жизни двух старших сыновей — Махмуда и Мурада, остался только сын Махидевран Мустафа и новорожденный малыш Роксоланы Мехмед. Обоих отец назвал Vali Ahad — наследниками престола, как и полагалось.
Весной следующего года Роксолана родила дочь Михримах, принцессу, на всю жизнь ставшую отцовской любимицей и помощницей обоих родителей.
Осенью того же года издал свой первый крик сынишка Роксоланы Абдулла, проживший всего четыре года, его тоже унесла страшная оспа. Роксолана рожала детей одного за другим, чем приводила остальной гарем в отчаянье.
В следующем году Стамбул потряс бунт янычар.
Дело в том, что янычары всегда играли большую роль в государстве османов, дворцовая гвардия могла сажать султанов на трон и считала себя вправе свергать их. Именно янычары сказали последнее слово в споре Селима с его отцом Баязидом, привели Селима к власти и теперь полагали, что его сын просто обязан всячески задабривать грозных воинов. Но сам Сулейман так не считал и предусмотрительно набрал новую гвардию — бостанжиев, которые формально считались садовниками, то есть охраной султанских садов. По сути, Сулейман передал охрану своей семьи именно бостанжиям.
Это было последней каплей для янычар, те «перевернули котелки». Был у янычар такой действенный прием: когда пара тысяч мужчин разом начинают стучать ложками о днища своих котелков и большими черпаками по днищам больших котлов, такой грохот вводит в состояние паники даже самых стойких. Стамбул запаниковал сразу, но самого султана в городе не было, он охотился, потому, не получив выхода своей энергии, янычары отправились… что обычно делают те, у кого некуда девать лишние силы? Янычары принялись громить рынки Стамбула и дома богатых жителей.
Больше всего досталось огромному дворцу Ибрагима-паши на площади Ипподром, этот дворец Сулейман подарил другу в честь их свадьбы с султанской сестрой Хатидже-султан. Самого Ибрагима-паши в Стамбуле тоже не было, он усмирял решившего отделиться правителя Египта, вернее, правителя уже усмирили без Ибрагима, а тот только проводил необходимые репрессии и собирал недоданную дань.
И снова Сулейман поступил мудро: он не стал штурмом брать фактически захваченный янычарами город, позволив им излить свое раздражение и немного остыть, потом появился в Стамбуле как ни в чем не бывало, пришел к янычарам почти без охраны, без долгих разговор просто отсек мечом голову первому, кто попробовал сказать хоть слово, и… все восстание сдулось, как дырявый воздушный шарик.
Сулейман разобрался с бунтовщиками достаточно жестко, казнив большую часть офицеров, но выводы сделал: если есть армия — она должна воевать, от безделья большое количество вооруженных людей превращается в угрожающую массу, способную разрушить все вокруг. Пока армия не преобразована, нужен новый поход. Естественно, в Европу.
К этому решению Сулеймана подтолкнули события в самой Европе.
Очередное столкновение постоянно воевавших между собой Карла Габсбурга и Франциска Валуа привело к полному разгрому французов под Павией и пленению самого Франциска. Интересно, что это событие произошло в двадцать пятый день рождения Карла Габсбурга. Но пленив короля Франции, Карл сам себе организовал головную боль, осложнившую жизнь надолго.
Царственного пленника до его выкупа полагалось держать в соответствующих условиях. Пришлось Карлу забирать неудачника Франциска в Мадрид, о чем он позже не раз пожалел. Франциск не зря называл сам себя королем-рыцарем, он действительно был по-рыцарски бесстрашен (в плен попал только потому, что под ним убили одну за другой двух лошадей), красив и по-рыцарски же галантен и любвеобилен.
Неотразимое обаяние французского короля оказало ему услугу, в царственного пленника влюбилась вдовствующая сестра императора Карла Элеонора. Отвергнув запланированное братом замужество с другим, Элеонора добилась освобождения Франциска взамен на обещание жениться на ней. Французский король к тому времени как раз овдовел, его супруга Клод Французская, женитьба на которой и принесла в свое время Франциску корону, умерла (не вынеся разлуки с мужем?).
Страстно желая выбраться из не слишком обременительного, но все же плена, Франциск был готов обещать что угодно, но Карл оказался более практичным, он потребовал от французского короля жестких обязательств: жениться на Элеоноре, выплатить огромный выкуп за себя и до выполнения этих условия прислать в качестве пленников сыновей. Король-рыцарь «подмахнул» договор, не вчитываясь в него, но стоило оказаться в Париже, заявил, что он недействителен, так как заключен под давлением. То, что в плену у Карла остались двое маленьких сыновей, Франциска волновало мало.
Несчастная Элеонора оказалась в крайне неловком положении: жених, освобождения которого она так рьяно добивалась, становиться мужем не желал, это был позор на всю Европу. Карл взъярился не на шутку и пообещал лично кастрировать Франциска, если тот не выполнит данное обещание.
Но галантный король обманул не только своего победителя. Еще находясь в плену, он исхитрился через мать переправить письмо султану Сулейману с просьбой о помощи, приложив в качестве подтверждения серьезности своего положения большущий перстень.
Однако посольство пленного короля отправилось к османскому султану через владения Габсбургов, было задержано и уничтожено (возможно, даже на границе Венгрии турками), однако письмо и перстень попали в руки Ибрагиму-паше. Паша перстень надел на палец, а письмо… Никто не знает, где оно.
К османскому султану отправилась еще одна делегация с криком о помощи, теперь уже от имени матери французского короля. Она оказалась хитрей, и на сей раз письмо до Стамбула добралось зашитым в подошву сапога синьора Франжипани, представителя флорентийской банкирской семьи. Итальянский банкир подозрения у противников французского короля не вызвал, письмо сумел передать, правда, было уже поздно. Нет-нет, король остался жив и даже все еще не женился, но он уже вернулся в Париж и в помощи не нуждался.
Однако для султана Сулеймана это письмо оказалось весьма кстати, османские войска в то же лето отправились наказывать… Венгрию за плен короля Франциска.
Вообще-то юный король Венгрии Лайош имел некоторое отношение к Габсбургам: он был женат на сестре Карла, а брат Карла Фердинанд Габсбург, в свою очередь, был женат на сестре Лайоша. Такая тесная родственная связь с могущественными Габсбургами не помогла бедному Лайошу, родственники не пришли на помощь Венгрии.
А потому был Мохач и поле под Мохачем, на котором погибла почти вся сборная армия венгров и цвет венгерской аристократии, и болото, в котором утонул сам король Лайош, храбро сражавшийся, но слишком неопытный. Битва под Мохачем была выиграна буквально за полтора часа, хотя венгры сопротивлялись отважно.
После этого столица Венгрии Буда сдалась без боя. Страна была разорена, погиб каждый десятый житель. Во власти Фердинанда Габсбурга осталась лишь узкая полоска вдоль границы с Австрией.
Среди захваченных ценностей дворца венгерских правителей оказалась богатейшая (тогда она была второй по величине в Европе после библиотеки Ватикана) библиотека короля Матиаша Корвина. Собрание Матиаша Корвина отличалось от ватиканского тем, что было светским и содержало много работ античных авторов.
Султан не аннексировал Венгрию, предпочитая посадить там Яноша Запольяи, который на поле под Мохачем «опоздал» и потому остался цел. Повинуясь указанию османского султана, венгры выбрали королем Запольяи, который обязался платить Османской империи большую дань.
После гибели короля Лайоша на его трон имели право супруга Мария Габсбург и сестра Анна Ягеллонская, жена Фердинанда Габсбурга. Часть земель, королем которых был Лайош, например Моравия, признали права Анны Ягеллонской и ее мужа Фердинанда, а часть решили, что турки страшней, и выбрали Яноша Запольяи. Началось долгое противостояние Габсбургов и Османов, страдала от него территория, которую делили, — Венгрия.
Конечно, Фердинанд не собирался сидеть на окраинах Венгрии, он жаждал получить то, что считал своим. Но и Сулейман уступать не собирался. Предстояла схватка за Вену.
Но схватки не получилось, в 1526 году Сулейман выступил в поход на Вену, потому что весна была поздней и мокрой, разлившиеся от дождей реки никак не могли войти в свои берега, округа подсыхала очень медленно. К Вене добрались только в сентябре, но город запер ворота, приготовившись к длительной осаде. Шли день за днем, неделя за неделей, приближались холода, а взять Вену не удавалось. Крепостные стены европейских городов были приспособлены к длительным осадам, а времени у Сулеймана не было, и он принял решение вернуться домой.
Разграбили все, что смогли, военная добыча оказалась огромной, войско было довольно, а сам султан нет, потому что главное, за чем приходили, не выполнено: он не смог взять Вену, как когда-то его отец не взял Белград.
Сулейман не знал одного: осада Вены османами вызвала в Европе такую панику, с какой мог сравниться только конец света. Габсбурги не сомневались, что Сулейман придет на следующее лето и этого никак нельзя допустить. В Стамбул отправилось посольство Фердинанда, но вместо замирения умудрилось нахамить Великому визирю Ибрагиму-паше.
Фердинанд, решивший, что Габсбургам все можно и погода будет помогать вечно, надменно потребовал от султана вернуть все завоеванные ранее города, выплатить материальный и моральный ущерб и обещать впредь вести себя прилично. А в качестве конфетки против горечи пилюли обещал… выплачивать Сулейману некое пособие от Габсбургов, так, на карманные расходы… но все же.
Посланников принимал Ибрагим, у которого хватило чувства юмора поинтересоваться: где же был «хозяин Венгрии» Фердинанд Габсбург, когда они приходили в его земли? Разве не должен сюзерен защищать своих подданных?
Наглецов отправили обратно ни с чем.
Однако результат был в пользу Габсбургов — на следующий год Сулейман на Вену не пошел.
Он занялся флотом, справедливо рассудив, что захваченные земли нужно постоянно охранять или отбивать у противника. Османская армия не могла ходить в походы в любое время года, прежде всего потому, что зимой нечем кормить лошадей. Это справедливо не только для турок, но и для любой армии того времени, все военные операции ограничивались периодами хорошей погоды — и потому, что через снега не пробиться, и потому, что нечем кормить лошадей, и потому, что ночевать в сугробах людям тоже не слишком комфортно.
Султаны уводили в походы на север, в Европу, свои армии весной и возвращались к осени. Потому и ждать их нужно было тоже в это время года.
По морям в любое время тоже не походишь, Средиземное море очень капризно в периоды штормов, даже имея подробную карту ветров, лезть на рожон опасно. Но все остальное время нужно просто довлеть на море, после взятия Родоса в южной части османским судам стало много проще, но в восточной части вовсю хозяйничали венецианцы, а по всему морю — пираты всех мастей и национальностей.
И Сулейман решил поставить пиратов себе на службу. Это была инициатива Ибрагима, которую султан одобрил. И они добились своего, постепенно построили мощный флот, признанного главу большого пиратского сообщества Хайраддина Барбароссу Сулейман сделал своим капудан-пашой, доверив пирату новый флот, и добился того, чтобы Средиземное море стали называть Османским озером. Конечно, не скоро, конечно, понадобилось много денег и сил, много упорства, но ведь удалось же! Турки долго хозяйничали на большей части акватории Средиземного моря, наводя ужас на всех, кто рисковал пуститься в дальнее плаванье, и на тех, кто жил на побережье.
А на Вену Сулейман все же пошел, вернее, не на саму Вену, а в земли Фердинанда.
Угроза нового османского нападения так испугала европейцев, что они… сплотились, чего раньше никогда не бывало! Нет, сплотились не короли, хотя Карл уже добился своего и заставил-таки Франциска жениться на Элеоноре, о чем несчастная женщина очень быстро пожалела. Король-рыцарь вел себя по-рыцарски со всеми, кроме нее, не считая нужным порвать со своими двумя любовницами.
Но французский король вовсе не намеревался помогать новым родственникам в их противостоянии с османами, напротив, использовал его, чтобы ослабить Карла Габсбурга. А тут еще Мартин Лютер со своими проповедями!..
Но Карл сумел наступить себе на горло, чтобы не приказать попросту сжечь на костре строптивого монаха, нет, ему было нужно спокойствие в немецких городах в тылу, потому все обвинения с Мартина Лютера были сняты. Прочувствовав важность момента, строптивый монах принялся призывать своих сторонников встать плечом к плечу против турок. Удалось, оружие в руки взяли даже те, кто недавно желал погибели самим Габсбургам.
А потом было непонятное многим, но великое по сути противостояние войска императора Великой Римской империи Карла V Габсбурга и султана Османской империи Сулеймана. Сулейман до Вены не дошел, прекрасно сознавая, что на долгую осаду у него ни времени, ни ресурсов нет, а растянувшись кольцом вокруг города, он тут же подставит свои позиции под удар, поскольку Карл со своим войском находился вне Вены.
Император пытался приманить султана к стенам Вены, чтобы ударить со стороны. Султан пытался выманить императора на равнину для открытого боя, осаждая мелкие крепости. Не удалось осуществить свои планы ни тому ни другому, оба прекрасно поняли замысел противника и на поводу не пошли. Обойдя Вену с запада, основательно разорив округу и милостиво оставив в покое крошечные крепости, которые якобы осаждал, Сулейман отправился обратно, чтобы его армию в горах не застали октябрьские дожди и на равнине — непролазная осенняя грязь.
Европа несколько месяцев не могла выдохнуть, но не от страха, а от изумления. Собранная огромная армия Карла, так и простояв без действия, тоже разбрелась по домам. Ощущения победы не осталось ни у тех, ни у других, что позволило обеим сторонам приписать ее себе.
Фердинанд и Карл прислали каждый от себя послов, теперь уже безо всякого хамства и нелепых требований. Более того, Фердинанд просил… принять его в большую семью султана и называл себя его сыном, в витиеватых выражениях заверяя, что просто не подозревал о присутствии Сулеймана в своих владениях, иначе лично встретил его со всем почетом и так же лично передал ключи от всех городов, каких тот ни пожелает. И это не было насмешкой или ерничеством, Европа действительно была напугана напором с Востока и действительно боялась турок.
Сулейман обещал мир Фердинанду, как владельцу земель рядом с «дружественной» Венгрией, с насмешкой напоминал, что второй раз не застает «сына» в Вене, которая якобы принадлежит ему, но гарантирует мир до тех пор, «пока его будет соблюдать сам король Фердинанд». В общем, стоило Фердинанду хоть глазом косо повести в сторону Венгрии, у султана появлялся повод предпринять новый поход, причем весьма неожиданно.
Карлу в мире Сулейман отказал, мотивируя обидами, нанесенными своему союзнику — французскому королю. Это было непонятно сразу, но прояснилось потом. В Венгрии Карл Сулейману более не был опасен, тем более султан решил прекратить сухопутную экспансию в Европе, а обещав мир вообще, он лишал себя возможности воевать совсем в другом месте — на море и в северной Африке.
Все время, пока султан ходил в походы и занимался внешней политикой, в его собственном доме текла жизнь не менее бурная, чем вне гаремных стен.
После первого блистательного похода на Белград дома его ждала черная весть: от оспы умерли два старших сына — Махмуд и Мурад. И светлая: его любимица Хуррем родила сына Мехмеда.
Теперь Роксолану следовало удалить от султана, вернее, оставить во дворце с ребенком жить на правах кадины. Это, конечно, был невиданный взлет — из рабынь прямо в икбал и сразу в кадины. Везет же некоторым!
Но оказалось, везение не закончилось, потому что султан не собирался удалять от себя зеленоглазую славянку, он снова взял Роксолану на ложе. Скандал! Тем более эта везучая снова забеременела, чего не удавалось никому другому, словно всего себя Сулейман берег только для нее.
Он ушел на Родос, она в день весеннего равноденствия родила дочь Михримах. Раньше срока, крошечную, но живучую.
Гарем радовался: ну, теперь-то все! Ничто не радует так, как неприятность соседа, особенно если тот везучий. Никто же не считает чужое везение заслуженным, другое дело — свое, оно всегда заработано честным… пусть не трудом, так хоть существованием. А чужое — всегда по ошибке фортуны. Эта дама ошибается слишком часто, вы не находите?
Когда и после рождения дочери султан оставил Роксолану при себе, гарем убедился в слепоте фортуны вполне. А она в том же году родила очередного сына.
Будь фортуна досягаема, ее непременно поколотили бы в гареме Сулеймана, но за неимением такой возможности оставалось шипеть на везучую выскочку. Чем больше Сулейман Роксолану любил, тем сильней гарем ее ненавидел.
В гареме Сулейман ничем помочь возлюбленной не мог, султан, конечно, хозяин и правитель, и все в гареме его рабы, но не всегда рабы подчиняются воле властелина. На то гарем и гарем, чтобы лишать своего хозяина разума.
Сулеймана не лишили, он продолжал жить как жил, — любить свою Хуррем и рожденных ею детей (особенно очаровательную принцессу Михримах, Мехмед сильную отцовскую любовь завоюет позже, когда покажет свои способности), ходить в походы, охотиться, писать стихи и вести дневник.
Давно махнув рукой на Франциска как на союзника, Сулейман занялся восточной проблемой — Персией.
С Сефевидами воевали все Османы, в том числе и отец Сулеймана султан Селим. Ему достался самый неудобный противник — шах Исмаил, не менее грозный, чем сам Селим. Но почти одновременно с Сулейманом на престол взошел шах Тахмасп. Тахмасп был совсем юн — всего десяти лет от роду, но его поддерживали кызылбаши — красношапочники. И правили за Тахмаспа сначала тоже они.
Сефевиды боролись с Османами за южные и юго-восточные территории империи, прежде всего за Багдад (Персия и без Багдада?! Непорядок!), который частенько переходил из рук в руки.
Военная стратегия Тахмаспа приводила Сулеймана и его верного Ибрагима в бешенство, сефевидский шах не принимал открытого сражения, норовил что-то захватить, обобрать до нитки, а при малейшем намеке на подход сильной османской армии исчезнуть из поля зрения. Прими он бой, наверняка был бы побит, с тогдашней османской армией мало что могло сравниться, турки чалмами могли закидать.
Хуже всего, что кызылбаши — шииты и без зазрения совести разрушали суннитские святыни (впрочем, сами шииты в том же обвиняли суннитов). Сулейман как защитник веры и по велению совести допустить этого не мог. Багдад нужно было вернуть не только ради правления и налогов, но и ради спасения суннитских святынь.
В первый поход Сулейман отправил Ибрагима-пашу, который перед тем крайне неудачно дважды возглавлял армию в походах на Вену. Султан давал другу возможность реабилитироваться как полководцу. И почти сразу об этом пожалел, потому что Ибрагим вместо того, чтобы, как было поручено, идти на Багдад и навести порядок там, послушал вредный совет дефтердара (главного казначея) — своего бывшего тестя и нынешнего почти врага Скандера Челеби — и отправился на восток, чтобы захватить сефевидского шаха в его собственной вотчине Тебризе.
Самонадеянность Ибрагима на сей раз подвела, шах применил ту же тактику, что и прежде: бросил столицу, зато сохранил армию. Разорение Тебриза Ибрагиму ничего не дало, зато снабжение армии было нарушено (или не организовано все тем же Челеби), что привело к голоду, многочисленным потерям людей и животных. А шах времени зря не терял, отдельные отряды его армии постоянно наносили точечные удары по противнику, не давая покоя. Партизанская война, даже в исполнении шахов, штука весьма действенная.
Разъяренный неудачей, Ибрагим обвинил во всем Челеби, нашел доказательства его воровства (интересно, бывают не ворующие интенданты?) и своей властью казнил дефтердара. Главный казначей перед смертью решил отомстить визирю и написал на имя султана письмо, в котором признавался в содеянном, но утверждал, что Ибрагим был с ним заодно. Грехов перечислял много, слишком много, чтобы быть правдой, однако считалось, что человек перед смертью лгать не может, а о самом письме узнали слишком многие, чтобы султан мог от него отмахнуться.
И четверти обвинений вполне хватило, чтобы отправить самого Ибрагима вслед за Челеби, не говоря уж о трудном положении, в которое визирь поставил армию, и нелепом, в которое загнал самого Сулеймана.
Пришлось султану садиться в седло и отправляться самому возвращать Багдад и суннитские святыни, а потом идти к Тебризу на выручку Ибрагиму. А тут еще письмо Челеби и приказы, которые во время похода Ибрагим подписывал как… султан!
К последнему можно относиться двояко. На Востоке султан каждый второй — у кого есть маленькие владения, независимые (не очень зависимые) от других, тот и султан, потому ничего страшного в подписи не было… бы, подписывай Ибрагим таким образом что-то, не будучи на службе у Сулеймана.
Даже освобожденный раб (а Ибрагим был именно таким) на службе у султана все равно раб и ставить свою подпись, называясь султаном, — это посягательство на власть. Помните закон Фатиха? «Любой, кто посягнет на мою власть, должен быть убит, будь это даже мой брат».
Вариантов формулировок много, суть одна: власть неделима ни в каком виде, и любой, на нее хоть как-то посягнувший, должен быть уничтожен.
Надо сказать, что это была не первая попытка Ибрагима поставить себя вровень с султаном.
Кто же такой этот Ибрагим Паргалы и почему он считал себя вправе так заноситься?
Ибрагим, вернее, Георгидис, родился в 1493 году в небольшом греческом городке Парга. Городок рыбацкий и поныне, но отец мальчика нашел возможность обучать его игре на скрипке, видно надеясь, что это поможет ему заработать на жизнь лучше, чем рыбная ловля. Не прогадал.
В шесть лет Ибрагим то ли был захвачен на берегу добрыми молодцами бейлербея Боснии Искандера-паши, то ли попросту забран из родного дома по девширме (мальчиков с подвластных Стамбулу территорий забирали в столицу кого для обучения в школе, кого в будущие янычары). Видно, Искандер-паша любил скрипичную музыку, потому что оставил мальчика у себя, а потом подарил шех-заде Сулейману. К этому времени Георгидис уже принял ислам и сменил имя на Ибрагим.
Есть другая версия. То есть сначала все так, но после пленения Искандером-пашой была дворцовая школа, дававшая, кстати, блестящее образование, богатая вдова, не жалевшая денег на обучение своего фаворита игре на скрипке, и, конечно, Сулейман.
Как бы то ни было, Ибрагим стал рабом Сулеймана, когда тот еще не был султаном. Ибрагим Паргалы, то есть Ибрагим из Парги, был на год старше принца и стал не просто его другом, но в чем-то даже наставником. Умный, блестяще одаренный, легко схватывающий любые знания, прекрасный организатор, он помимо своего родного греческого быстро освоил французский, итальянский, арабский, персидский и сербский языки, разбирался в математике, был отменным экономистом (помните, у Пушкина: «…Умел судить о том, чем государство богатеет и чем живет и почему не нужно золото ему, когда другой продукт имеет»?), хорошо играл на скрипке и обладал еще многими достоинствами.
Такой друг и наставник, который умел все предусмотреть и узнать раньше, чем у Сулеймана появлялась необходимость в данном знании, советчик и помощник был просто золотой находкой для шех-заде. Они были неразлучны с семнадцати лет, и Ибрагим всегда хорошо влиял на своего царственного приятеля.
Разве мог Сулейман, став султаном, не забрать Ибрагима с собой? Он дал другу свободу и назначил его хранителем султанских покоев — видно, никому другому свою безопасность и безопасность своих близких доверить не мог.
Тогда-то Ибрагим и подарил Сулейману не замеченную им сначала необычную рабыню Роксолану, вероятно сам получив ее в подарок от кого-то из Кафы. Почему не оставил себе, остается загадкой, но так случилось. Они с Роксоланой вполне стоили друг друга, и Сулейману просто повезло, что ему встретились два таких человека, а им очень повезло, что были рабами Сулеймана. Эта троица могла горы свернуть, но, к сожалению, двое боролись друг с другом, а не против остальных.
Бывший раб Ибрагим сделал при дворе Сулеймана сногсшибательную карьеру. Даже если забыть, что он бывший раб, восхождение от простого приятеля шех-заде через хранителя покоев сразу в Великие (Первые) визири достойно изумления.
Ибрагим, как умный человек, прекрасно понимал, что чем выше поднимешься, тем ниже можно упасть, а потому искренне просил друга не назначать его своим Великим визирем. Нетрудно было предвидеть шквал зависти сродни той, что вызвало возвышение Роксоланы в гареме.
Сулейман в ответ обещал, что не снимет его с должности по капризу и не казнит, пока жив сам. Дело в том, что при предыдущих правителях Великие визири редко заканчивали жить в покое и тепле, чаще всего их ждала плаха. При султане Селиме даже было популярно такое проклятье: «Чтоб тебе быть визирем у султана!» Отставка очень часто означала смерть.
Назначение состоялось, и во главе империи рядом с султаном встал его друг — бывший раб грек Ибрагим-паша Паргалы.
Неудивительно, что в умного и красивого бывшего раба, ставшего вдруг Великим визирем, влюбилась сестра султана Хатидже-султан. Состоялась роскошная свадьба, султан подарил сестре с зятем огромный дворец на площади Ипподром.
Ибрагим был рядом с Сулейманом-султаном шестнадцать лет, которые словно делятся надвое. Сначала очень успешный полководец и деятель, счастливый муж и блестящий царедворец, потом — все наоборот.
Первые походы Сулеймана (и Ибрагима с ним) были успешны — взят Белград, потом Родос. В следующем походе именно Ибрагиму принадлежала идея расстановки войск, обеспечившей быстрый (менее чем за два часа) разгром венгров.
До этого времени Ибрагим успел навести порядок в бунтовавшем Египте и собрать недоданную дань…
Тайно привез оттуда красавицу Мухсине и тайно же поселил в загородном доме…
Наладил тесные связи с венецианским дожем через его незаконнорожденного сына Луиджи Гритти, ставшего драгоманом (переводчиком) у султана.
С помощью венецианцев сумел приобрести навигационные карты Средиземноморья с обозначением розы ветров. Это была очень ценная покупка, карта давала возможность учитывать сильные ветры у северного побережья Африки, что позже пригодилось Хайраддину Барбароссе (знаменитому пирату, ставшему капудан-пашой османского флота у Сулеймана).
Привлек к работе Пири Рейса, создавшего знаменитый атлас морских карт «Книгу морей». Кстати, в его работе утверждалось, что «нечестивец Коломбо» знал, куда плывет, потому что пользовался старинными книгами, а еще в атласе Пири Рейса, помимо двух Америк (!), есть побережье юга Африки и Антарктида без ледового покрова (то есть то, что совсем недавно ученым удалось начертить заново с большим трудом и используя новейшую технику). К сожалению, эта тема у Сулеймана и его умного советчика выпала из поля зрения, хотя они планировали (и позже Сулейман осуществил эту задумку) захватить все побережье Красного моря и поставить опорные пункты в Персидском заливе.
Во время второго венгерского похода за Мохач Сулейман сделал своему другу странный подарок — статуи греческих и римских богов, которые тот привез в Стамбул, в свою очередь удивив стамбульцев. Больше того, статуи вызвали такую волну возмущения, что впору было возвращать их обратно: «Один свергал идолов, другой их устанавливает!»
Если изначально Ибрагима, считая выскочкой, не любили паши и окружение султана, то теперь добавилась нелюбовь янычар и простого народа. Когда из Египта он привез не столько золота, сколько ожидалось, укоряли, что потратил все на свою роскошную свиту.
Разладились у Ибрагима и отношения с женой — Хатидже-султан, но вовсе не потому, что у той появились проблемы со здоровьем в виде легкого помешательства, как в сериале, а потому, что открылась правда о Мухсине.
Жизнь султанского зятя нелегка, по закону он не имел права держать гарем и даже в походы кого-то брать с собой. Это султану можно содержать сотни красавиц, султанская сестра или дочь должны быть у мужа единственными, другое оскорбило бы нежные чувства Повелителя правоверных к сестре или дочери.
Женившись на Хатидже-султан, Ибрагим был вынужден развестись с первой женой — дочерью того самого Скандера Челеби, которого казнил в походе и который попытался утащить за собой и бывшего зятя, а также распустить гарем (куда девал красоток, неизвестно).
Но удержаться и остаться верным Хатидже не смог, во время похода в Египет завел себе красавицу Мухсине. Была ли та действительно красавицей, бог весть, но дамой была бойкой. Их переписка не менее интересна, чем переписка султана с Роксоланой. Каких только эпитетов ни придумал Ибрагим для возлюбленной! «Госпожа Повелительница моего сердца», «Госпожа Совершенство-Хатун»…
Сулейман в отношениях мужа и жены занял нейтральную позицию, он не защищал своего друга, но и не наказал его. И Хатидже-султан простила мужа. Почему, мы никогда не узнаем — может, потому, что любила всей душой, а может, просто поняла, что даже ради сестры Сулейман не отторгнет друга, а она, разведясь, останется посмешищем всего гарема.
У них еще родились дочь и сын, но счастье было едва ли, потому что известен фаворит Ибрагима-паши — красивый юноша по имени Джешти-Бали, о котором вездесущие венецианцы доносили, что любовник имеет большое влияние на визиря.
Но ничто не вечно, даже теплые отношения между Сулейманом и его многолетним другом Ибрагимом начали разлаживаться. Их рассорила власть, но считается, что Роксолана.
Эта женщина была виновата в империи во всем просто потому, что завоевала сердце султана с первой минуты и навсегда.
Кто она, женщина, сумевшая околдовать султана?
Сначала коротко о происхождении и судьбе этой необычной женщины, а также о ее детях, чтобы понять, с чего же она начинала и чего добилась.
Яростных споров о происхождении Роксоланы, названной в гареме Хуррем, нет. Анастасия (иногда называют Александрой) Гавриловна Лисовская, уроженка города Рогатин, тогда относившегося к Польше, сейчас к Украине. Судя по отчеству, отец был, как бы мы сейчас сказали, русским или украинцем, но скорее всего русином. Это народность, гордо не относящая себя ни к тем, ни к другим, словно нарочно, чтобы не ввязываться в спор о том, какой национальности была Анастасия Лисовская.
Обычно считают, что Гаврила Лисовский был священником в местной церкви, кем конкретно — неизвестно, да и не столь важно, потому что связь с родным домом Настя потеряла довольно рано.
Датой рождения будущей повелительницы называют 1505 год, точнее назвать трудно. В гарем Настя Лисовская, которую уже прозвали Роксоланой, попала осенью 1520 года, то есть в пятнадцать лет, но до этого была в Кафе в школе наложниц. Как долго? Есть источники, которые называют два года. Это слишком много, выходит, что в плен Настя попала вообще в тринадцать. Конечно, и такое бывало, но утверждают, что ее схватили во время очередного набега те, кто торговал людьми, прямо накануне ее свадьбы.
Это, конечно, просто легенды, потому что нельзя даже точно сказать, действительно ли она из Рогатина. Но, судя по ее собственному интересу к Польше и переписке с польским королем Сигизмундом I, а потом с его сыном королем Сигизмундом II, вполне возможно, что до гарема она все же была польской подданной. Это сейчас Рогатин на Украине, тогда он был польским городком.
В гарем девушка попала в пятнадцать, уже достаточно образованной (значит, версия о школе наложниц в Кафе верна?). Купил ее для себя Ибрагим-паша, выделив необычную девушку среди других. Это вполне возможно, ведь новый султан — это новая администрация, значит, много новых денег и новых приобретений, в том числе и в гаремы. Почувствовав возможность заработать, купцы всех мастей немедленно вывезли дорогой товар на невольничьи рынки.
Проблема вот в чем. Султан Сулейман славился своей ревнивой натурой: будучи еще шех-заде, он даже приказал кастрировать полностью всех евнухов своего маленького гарема в Манисе. Едва ли Сулейман, став уже султаном и имея возможность выбирать, взял бы к себе на ложе девушку, которую на рынке рабов обнаженной видели многие, ощупывали, осматривали, как породистую лошадь.
Всегда существовали закрытые продажи для самых важных клиентов, куда попадали самые красивые девушки, но Настя Лисовская потрясающей красавицей не была, согласно свидетельствам современников, прежде всего иностранных послов, ее прелесть раскрывалась в общении, в блеске ума, в умении очаровать собеседника нежным, как серебряный колокольчик, голосом. Трудно заметить острый ум или умение общаться там, где девушку выставляют напоказ голышом, демонстрируя вовсе не ум, а фигуру, упругость груди, ровные белые зубы и прочее…
Так на каком рынке продавалась Роксолана, когда ее купил Ибрагим-паша? Неужели паша ходил по невольничьему рынку Стамбула, приглядывая красавицу для себя или султана? А может, верна другая версия: Роксолану Ибрагиму просто подарили, потому что в Кафе хорошо помнили его дружбу с новым султаном и понимали, что грек может стать очень важной персоной в империи?
Почему Ибрагим решил передарить ее Сулейману? Мы никогда не узнаем этого, но грек явно не раз пожалел о таком решении. Что-то было между Ибрагимом и Роксоланой такое, что заставило их ненавидеть друг друга (а может, просто бояться?) пятнадцать лет.
Считается, что это из-за влияния на султана, мол, Ибрагим желал быть единственным, к чьим советам прислушивается Повелитель, Роксолана стремилась к этому же. Султана не поделили.
Но они были словно в разных плоскостях, Роксолана при жизни Ибрагима в политику не вмешивалась, да и не имела ни малейшей возможности это делать, а Ибрагим, наоборот, не интересовался ни любовной лирикой, ни делами гарема. Они могли бы продолжать влиять на султана, не пересекаясь и не мешая друг другу, во всяком случае, могли бы договориться и четко разделить сферы влияния.
Однако с первых дней, как Роксолана стала фавориткой, между Ибрагимом-пашой и ней вспыхнула патологическая ненависть (о своей неприязни к визирю и, видимо, его ответной Роксолана упоминала даже в письмах к султану), словно вдвоем на Земле не жить. Почему? Попробуем разобраться позже.
В гареме Настя получила новое имя — Хуррем (или Хюррем), то есть «Дарящая радость», «Смеющаяся». Видно, было что-то светлое и даже радостное во внешности и поведении этой невысокой девочки, что заставило дать такое имя. Хуррем пристроили в вышивальщицы, но ее работа (вышитый платочек) султана не впечатлила, Сулейман не потребовал представить ему Хуррем-искусницу и даже не выразил восторга.
Где и при каких обстоятельствах она попала на глаза султану, неизвестно, но стоит вспомнить, что прелесть Роксоланы становилась заметна при общении, то есть просто увидеть ее в толпе красавиц и вдруг выделить среди всех Сулейман вряд ли мог, не была Настя Лисовская высокой, большеглазой, не обладала пышными формами. И приметить веселую девушку среди тех, кто подавал шербет или вытирал ноги после мытья, тоже не мог, она не состояла в счастливой дюжине обслуживающих султана.
Остается голос, который султан мог услышать и нечаянно. Чистый, звонкий, словно серебряный колокольчик звенит — так описывали его и через много лет иностранные посланники.
— А подать сюда обладательницу чистого голоса!
И не нужно никаких выдумок с платочком, опущенным на плечо, или разыгранным падением в обморок прямо на руки Повелителю. Ерунда, упасть не успела бы, кизляр-ага или ближайший евнух собой султанские руки прикрыли. Султанам на руки в обмороки не грохались, при них вообще не делали никаких резких движений: все спокойно, медленно и церемонно, только как положено. Иное опасно для жизни, причем не султана, а самой наложницы и ее наставников за компанию.
Одна из наложниц была застрелена только потому, что резко дернулась во сне, а султану показалось, что она намерена своего Повелителя задушить. Девушка даже проснуться и понять, в чем провинилась, не успела.
С того вечера, как переступила порог султанской спальни, началась у Насти-Роксоланы-Хуррем совсем другая жизнь.
Сначала рождение шестерых детей — одного за другим. До всеохватного заговора ли ей было, посудите сами:
1520 год, поздняя осень или даже зима, — попала в гарем (раньше никак, раньше сам Сулейман правил в Манисе;
1521 год, весна, — рождение первенца Мехмеда (умер в 1543 году в Кютахье, официально, от оспы, вероятно, был отравлен);
1522 год, март — рождение дочери Михримах, отцовской любимицы, ставшей настоящей помощницей родителей в их делах благотворительности;
1522 год, осень — родился сын Абдулла, умер в октябре 1526 года от оспы;
1524 год — родился сын Селим, следующий султан Османской империи;
1525 год — родился сын Баязид, казнен в июле 1562 года за выступление против султана, пережил мать на четыре года;
1531 год — родился сын Джихангир, умер в ноябре 1553 года.
В 1533 или 1534 году султан Сулейман совершил неслыханное — он даровал свободу Хуррем и женился на ней официально! Мало того, что султаны не женились уже полторы сотни лет, предпочитая иметь наложниц, но никто и никогда не женился на бывшей рабыне, даже получившей свободу.
Историки не могут прийти к однозначному выводу о том, что произошло раньше — эта свадьба или смерть валиде. Мать султана умерла в марте 1534 года, она давно и тяжело болела, Хафса Айше вообще отличалась слабым сердцем, отсюда патологическая бледность и у нее, и у Сулеймана. Март 1534 года — это Рамазан, святой для мусульман месяц, умершие во время Рамазана сразу попадают в рай. Хафса Айше это заслужила, память о ней осталась только хорошая и в Стамбуле, и, особенно, в Манисе.
Практически сразу после окончания Рамазана сутан отправился в персидский поход, значит, женился либо сразу после смерти матери, либо действительно при ее жизни, тем самым доконав валиде.
Но как бы то ни было, свадьба состоялась, Роксолана стала женой Сулеймана по шариату, то есть возвысилась на недосягаемую для остальных женщин гарема высоту. Это же давало ей право стать главной женщиной гарема. Такого не бывало в Османской империи — чтобы гаремом правила жена, а не мать султана.
Султан провел в персидских походах не один год, постепенно возвращая империи утерянные, в том числе и из-за ошибок Ибрагима-паши, территории и города.
Это ли послужило последней каплей для Сулеймана в принятии решения наказать давнего друга, или просто накопилось столько, что и капли не понадобилось, сразу перелилось широким потоком, захлестнув прежнюю дружбу? По возвращении из похода Сулейман несколько раз приглашал друга поужинать вместе, и однажды труп Ибрагима-паши нашли за воротами.
Не стало главного заклятого врага Роксоланы, но вздохнуть спокойно она не могла — едва ли в гареме вообще можно спокойно дышать.
Росли дети, руки семнадцатилетней Михримах попросил бейлербей (правитель) Анатолии, ставший Третьим визирем Дивана Рустем-паша. Рустему-паше было тридцать девять, и он готов был дать отставку гарему ради блестящих глаз, острого язычка и разумных речей принцессы Михримах.
Сулейман наверняка в душе не раз жалел, что Михримах родилась принцессой, а не принцем: эта девочка всегда старалась делать то, что делали братья, она училась вместе с Мехмедом, постигая премудрости совсем не женских наук, прекрасно держалась в седле, неплохо владела оружием и даже… ходила в походы с отцом!
Роксолана тоже привлекала дочь к своим делам.
Дело в том, что как жена султана Роксолана получала ежедневное содержание, а как управляющая гаремом — ежемесячное жалованье, что в сумме составляло 830 000 акче в год. Это немалые деньги, ни одна из управляющих или наложниц таких сумм не получала.
Злопыхатели могут воскликнуть: «Ну вот же — пользовалась своим положением!»
Но ведь Роксолана была и женой, и управляющей, то есть сама выполняла обязанности хезнедар-уста (огромная нагрузка, между прочим). Кроме того, султан Сулейман довольно бережно относился к деньгам, вся роскошь и блеск, его окружавшие, были только красивым фасадом, но не более. Если бы он увидел, что Роксолана разбазаривает деньги, тратя их на побрякушки или пустые развлечения вроде золотых соловьев в золотых клетках, едва ли он стал бы поощрять жену.
Но Роксолана умудрилась за три года своей работы в должности управляющей гаремом скопить 2 000 000 акче личных денег и… основала благотворительный фонд! Благотворительностью, раздачей милостыни или оказанием помощи нуждающимся занимались и до Роксоланы, но никто не делал этого с таким размахом и на постоянной основе.
Изумленный инициативностью супруги, султан тоже пожелал принять участие в этом проекте и пожертвовал фонду несколько земельных участков для строительства задуманного Роксоланой. В Стамбуле вырос целый женский городок, в котором были своя мечеть, школа для девочек, больница, даже рынок и имарет, куда могли прийти жить престарелые женщины и те, у кого своего дома не было. Женщине, оставшейся без попечителя-мужчины, выжить в Стамбуле было практически невозможно.
Роксолане активно помогала подросшая дочь Михримах.
Охотно или не очень, но чиновники и дамы по примеру султанши жертвовали средства фонду, это стало считаться признаком хорошего тона. За десять лет существования, к середине сороковых годов, фонд распоряжался уже огромными средствами — порядка 100 000 000 (сто миллионов) акче, в переводе на современные деньги это миллиарды рублей.
В 1539 году главным архитектором империи стал знаменитый Синан, чьи постройки до сих пор восхищают каждого, кто их видит. Роксолана активно использовала его талант создавать не просто красивые, но функциональные строения, ведь Синану принадлежит авторство не только великолепного комплекса Сулеймание и мечети Шехзаде, но и зданий больниц, благотворительных столовых, бань, фонтанов, караван-сараев и тому подобного. Всего Мимар Синан построил более 300 зданий, в основном в Стамбуле, и большую часть по заказу беспокойной султанши или, с ее подачи, — султана.
Не в последнюю очередь талант великого архитектора проявился благодаря именно Роксолане.
Но глупая молва немедленно связала их имена очередной сплетней. Нет, обвинить султаншу в измене никто не посмел, зато поползли слухи, что Синан, ставший главным архитектором, попросил руки принцессы Михримах, но заносчивая Роксолана тут же отдала дочь преданному Рустему-паше, за что тот немедленно получил должность Великого визиря взамен убитого по настоянию ведьмы прежнего Великого визиря Ибрагима-паши.
Все, как обычно, свалено в кучу.
На примере этой нелепой выдумки можно показать, чего стоит большинство обвинений Роксоланы.
Мимар Синан (Архитектор Синан) начал свою службу в войсках султана Сулеймана как военный техник. Обстреливая и разрушая крепости, мосты и здания, он внимательно наблюдал, делая выводы об их достоинствах и недостатках. Это легло в основу его архитектурных знаний. Но Синан долго занимался именно военным строительством — мостами, фортификационными сооружениями, знаменит его Вышеградский мост, сейчас объявленный наследием ЮНЕСКО.
Когда был взят Каир, Синана назначили главным архитектором города, а осенью 1539 года — главным архитектором империи, от чего империя, безусловно, выиграла. К назначению причастен новый Великий визирь — Челеби Люфти-паша, под началом которого когда-то служил талантливый мостостроитель. Именно этот паша, став Великим визирем после Аяз Мехмед-паши (умершего от чумы), вызвал гениального архитектора из провинции.
К этому времени Михримах-султан уже была полгода замужем за Рустемом-пашой, которому до поста Великого визиря оставалось служить «всего» четыре года. Рустем-паша тогда был Третьим визирем.
Вот Синан действительно был староват для юной Михримах, он был старше самого султана (родился в апреле 1489 года), но для людской молвы свалить в одну кучу Синана, Рустема-пашу и всех остальных не стоит труда. Обидно, когда подобные сплетни начинают повторять те, кто формирует знание (или незнание) истории у зрителей.
Дети уже выросли, даже младший Джихангир прошел обряд обрезания, что означало, что мальчик стал взрослым и больше не будет рядом с матерью, Роксолана могла в полной мере заняться общественной деятельностью, благотворительностью, строительством, а еще… политикой.
Что она и сделала.
Ей не простили. Одно дело жертвовать деньги бедным, но совсем иное — создавать фонды, строить мечети, больницы, магазины, столовые и дома призрения (имареты). А уж вести переписку с иностранными принцессами или королями?! Это невиданно!
Роксолана не обращала внимания на злые языки, за столько лет в гареме к ним привыкла, она давно вела переписку с сестрой персидского шаха Тахмаспа, видимо, это была Перихан-ханум, личность на Востоке известная и весьма примечательная. Тот случай, когда сестра умнее брата-правителя и способна держать его в определенной степени в руках.
С точки зрения обитательниц гарема это было предательством — переписываться с сестрой того, с кем воюет муж! Но Роксолана не делала (и не могла делать) ничего помимо воли своего Повелителя, о любом шаге докладывали султану, и переписку она наверняка вела по его подсказке и в его интересах.
Думаю, и с королями Польши тоже… Отправляясь в поход на Молдавию, Сулейман предпочел бы знать, как к этому отнесутся в соседней Польше, чтобы не столкнуться с объединенным войском молдаванского господаря и польского короля. Узнавать намерения короля Сигизмунда через дипломатов не совсем удобно, и тогда свою роль сыграла Роксолана, ведь ее родина была на территории тогдашней Польши…
Король ответил, переписка стала постоянной и продолжилась даже при его сыне. Королю тоже выгоднее дружить со всесильной султаншей.
Мог ли гарем поверить возможности помогать мужу-правителю вот так? Разве это женское дело — переписываться с королями?! Султанше положено возлежать на подушках, отдавая приказания хезнедар-уста и служанкам и потягивая шербет, кофе или поглощая сладости.
Роксолана была «неправильной», она не возлежала на подушках, не перемывала косточки другим, не объедалась, султанша… трудилась. Она приняла на себя обязанности управления гаремом и стала активно его сокращать, убеждая Сулеймана выдать замуж или просто подарить кому-то одну красотку за другой. Красотки, привыкшие к гаремной неге богатейшего гарема Востока, без энтузиазма покидали свои места.
А в 1541 году в Стамбуле произошел большой пожар, причем в районе, непосредственно примыкавшем к дворцу. Пострадали, в том числе, и некоторые гаремные постройки. Роксолана воспользовалась этим и попросила мужа «приютить» ее в Новом дворце, где, собственно, и жил сам султан, хотя бы на время ремонта после пожара. А еще потому, что не чувствовала себя в Старом дворце защищенной.
Сулейман защиту любимой жене предоставил. Молва твердит: Роксолана быстренько перебралась в Новый дворец со всей своей обслугой, число которой приближалось к сотне, при этом оставив несчастный гарем в прежних горелых покоях, то есть попросту ликвидировала, погубила гарем, воспользовавшись своей властью над султаном.
И снова все свалено в одну кучу.
Да, после пожара Роксолана действительно перебралась вместе со своим штатом прислуги в Новый дворец к Сулейману. Этот дворец теперь называют Топкапы и показывают туристам. В нем, как ни странно, с первых серий происходит действие сериала. Конечно, зрителям все равно, что за интерьеры вокруг, было бы красиво и ладно. Это не грех постановщиков…
Султанша забрала с собой только свою прислугу: поваров и секретарей, массажисток и парикмахерш, банщиц и вышивальщиц, переписчиц и портних… а еще евнухов, куда ж без них? А кого она должна была забрать? В гарем давно не покупали новых красавиц для султана, он предпочитал одну всем, к чему тратить деньги на новеньких? Прежних Роксолана убедила Сулеймана раздать, оставались только постаревшие наложницы вроде Гульфем, которая и при прежней системе доживала бы свой век в Старом дворце.
Оставшиеся в Старом дворце жили спокойно, сытыми и защищенными, только вот султан туда больше ни ногой и языки почесать не о ком, кроме разве проклятой султанши, лишившей бывших одалисок возможности… какой возможности она их лишила? У этих женщин не было и не могло быть будущего, все, что они делали прежде и чем занимались теперь, — ели, спали и злословили. Ничего не изменилось, но виновата все равно проклятая Хуррем!
Родилась новая глупость: якобы султан, которому пришлось не по вкусу присутствие женского царства Роксоланы во дворце, нарочно выделил для строительства нового гарема большой участок. Но, прекрасно понимая, что, переехав из Топкапы с глаз Сулеймана, может потерять влияние на него, Роксолана предложила построить на выделенном участке… мечеть. Хитрая бестия знала чем брать, к мечетям султан был неравнодушен. Синан построил знаменитый комплекс Сулеймание, а ведьма со своей прислугой осталась в Топкапы.
Снова все в кучу.
Гарему в Топкапы действительно было неудобно, вернее, не гарему, а Роксолане с ее слугами, но просто потому, что дворец вовсе не предназначался для гарема. Но ни султану, ни Роксолане сам гарем не был нужен; свой классический вид, детали которого ныне демонстрируют туристам, гарем приобрел при сыне Сулеймана и Роксоланы — следующем султане Селиме. Его организовала и взяла в руки знаменитая Нурбану, а при Роксолане в Топкапы кроме нее самой и Михримах (и то изредка) жила лишь прислуга, никаких одалисок.
Что касается выделенного участка, то на нем действительно вместо дворца для Роксоланы вырос целый комплекс под названием Сулеймание, знакомый любому, кто побывал в Стамбуле. Кроме великолепной мечети с четырьмя минаретами, в нем находились четыре медресе, большая библиотека, обсерватория, крупная больница с научными кадрами, медицинская школа, бани, кухни и даже конюшня на заднем дворе. Только вот гарема там не было, за ненадобностью. И пользовалась комплексом отнюдь не султанша, а жители Стамбула.
А еще построен он был в 1550–1557 годах, то есть много позже переезда Роксоланы в Топкапы. Десять лет «надоедала» любимая жена султану, пока не предложил он место под хижинку, чтобы глаза не мозолила. А она, противная, возьми да и построй на этом месте роскошный комплекс, так пригодившийся подданным и восхищающий нынешних любителей красоты. Конечно, не она строила, не она лично заказывала, за всем стоял сам султан, но ведь не для себя любимой султанский подарок использовала, а на благо жителей.
Могла ли любая другая наложница сравниться со столь необычной? Могла ли быть интересна Сулейману любая другая, все мысли которой вились вокруг подарков или возможности попасть на его ложе? Рядом с удивительным, сильным правителем должна быть такая же женщина. Или никакой. Но Роксолана была, а потому была одна. Не ее происками был уничтожен гарем, он просто оказался не в состоянии конкурировать с Роксоланой, но не вызывать ненависти со стороны всех оказавшихся ненужными это не могло. Ненависть порождает гадкие слухи. Нет, она вовсе не была ангелом во плоти, но и ведьмой на троне тоже не была, не имела такой необходимости. Зачем травить ядом тех, кто не способен конкурировать и лишь мешается под ногами? Мелочь просто не замечают (что приводит к пущей ярости этой мелочи).
Роксолана и раньше редко обращала внимание на змеиное шипение за своей спиной, а теперь ей было просто некогда. Огромный фонд требовал много внимания, к тому же султанша продолжала учиться, чтобы иметь возможность понимать послов, а не просто принимать их. Да и сами приемы хотя больше не были столь впечатляющими и роскошными, как во времена Ибрагима-паши, не жалевшего денег на пускание пыли в глаза иностранцам, все равно требовали много времени и сил.
Женщина в политике не в качестве фаворитки, каприз которой мог стоить государству войны, а как соправительница мужа, тем более на Востоке, — это было неожиданностью даже для европейцев.
Со времен Ибрагима-паши внешняя политика султана претерпела заметные изменения, он больше не желал завоевательных походов на Европу и твердо держал слово, данное Фердинанду: не нарушать мир первым. Османы уже доминировали на Средиземном море, и султан желал жить с Европой в мире. Европа тоже, потому что войны с османами дорого стоили.
Прошло время раскидывать камни, пришло время их собирать.
Налаживались не только дипломатические, но и торговые связи со многими странами, особый статус получили купцы из Франции, опоздавшей к разделу пирога Нового Света и обратившей свой взор на Османскую империю. Умер король-рыцарь Франциск, не умевший держать свое слово, вернее, не желавший этого делать. Новый король Генрих предпочитал не разбрасываться обещаниями, как это делал его отец, у Генриха до конца жизни не выветрились воспоминания о пребывании в плену у Карла, когда им с братом пришлось заменять отца, с легкостью очаровавшего сестру Карла Элеонору и упорхнувшего в Париж.
Европа менялась на глазах, после открытия Нового Света оттуда потекло огромное количество золота, обогатившего прежде всего Испанию, а также невиданные растения и… болезни. Европа шестнадцатого века — это сифилис и ртуть, которой его лечили. Болезнь распространялась со скоростью эпидемии, но не считалась чем-то предосудительным, напротив, сначала свидетельствовала о мужественности страдальца, ею даже гордились. И только после того, как осознали, к чему приводит болезнь, стали лечиться… солями ртути. От чего чаще умирали пациенты эскулапов — от сифилиса или от отравления ртутью — неизвестно.
Но возрожденная Европа не только страдала от собственных и завезенных болезней, она создавала. Позднее Возрождение — период расцвета культуры и искусств. Прекрасные полотна, скульптуры, музыка, поэзия…
Мало того, в Европе, выйдя из тени, открыто правили женщины. Даже любовницы, отныне называемые фаворитками, предпочитали не стесняться своего положения и своего влияния. В той же Франции сфера влияния стремительно перемещалась в будуары фавориток, вопросы политики все чаще решались в дамских покоях, и послы предпочитали наносить визиты любовницам королей чаще, чем их министрам. Впрочем, встретить министра в том же будуаре красавицы было иногда легче, чем в его кабинете.
На Востоке такого быть просто не могло, женщины влияли на султанов (прежде всего матери), но только в вопросах протежирования угодных им чиновников. Да и как могли заниматься политикой те, которые не имели о ней никакого представления? Красавицы, с ранних лет воспитывавшиеся в гаремах, понятия не имели о жизни, которая течет за пределами высоких стен.
И все-таки нашлась та, что сунула свой любопытный нос за Ворота Блаженства и заинтересовалась вместо сплетен и болтовни тем, чем занимался ее муж. Причем заинтересовалась куда раньше, чем стала полноправной хозяйкой гарема.
Посланники разных стран оставили записи о впечатлении, произведенном султаншей, — значит, общались с ней? Существует несколько портретов Роксоланы — значит, ее рисовали, видя даже без яшмака, закрывавшего нижнюю часть лица?
Иностранцы расписывали ее обаяние, веселость, умение общаться, причем писали это либо в собственных заметках, либо в донесениях своим правителям, где лгать не рекомендовалось, потому что на основе донесений строилась сама политика. Значит, общались с султаншей, слышали ее серебристый смех, видели веселость?
В ноябре 1543 года семью постигло несчастье: в Манисе внезапно умер всеобщий любимец принц Мехмед. Официально умер то ли от чумы, то ли от оспы, на которые сваливали все, когда не могли определить или нельзя озвучить истинную причину смерти. Подозрительно скоро умер переведенный править в Манису (именно там готовились к управлению империей наследники престола) двадцатидвухлетний совершенно здоровый и крепкий шех-заде Мехмед.
Ни для кого не было секретом предпочтение, которое отдавал двум старшим детям Роксоланы Сулейман. Ни для кого не было секретом, что именно Мехмеда он желал видеть своим преемником. Перевод в Манису мог означать только то, что султан готов назвать первым наследником не Мустафу, а Мехмеда.
Умного, красивого юношу, получившего прекрасное образование, хорошо воспитанного и достаточно самостоятельного, не любили янычары, потому что он был сын Хуррем, но с янычарами султан не так уж и считался.
Кто виновен в смерти Мехмеда? Или он все ж умер из-за болезни?
Родители и сестра Михримах оплакивали своего любимца очень горько, вопреки обычаю Мехмеда не похоронили в Манисе, а привезли в Стамбул. Мимар Синан построил настоящий шедевр — Мечеть Шехзаде, ставшую местом упокоения принца, а позже и Рустема-паши. Это было первое столь большое здание, возведенное Синаном в Стамбуле.
Кстати, до этого он возвел на средства Хасеки целый район — Аксарай, который сейчас облюбовали выходцы из России. Женский базар содержал мечеть, медресе, имарет (богадельню), начальную школу для девочек и фонтан. Позже добавилась больница.
Об этом почему-то забывают ненавистники Хуррем. Как и о таких же комплексах в Андриаполе и Анкаре.
А еще был построен комплекс в Иерусалиме с хосписами и столовыми для паломников и бездомных.
Столовая в Мекке при имарете Хасеки Хуррем.
Общественная столовая и две большие общественные бани в Стамбуле…
А еще закрыты невольничьи рынки, на чем постоянно настаивала султанша Хуррем.
Между прочим, почитаемые современники — Шехнаме Али Осман, Шехнаме Хумаюн, Талики-заде аль-Фенари — оставили о Роксолане весьма лестные отзывы, как о женщине, почитаемой за ее благотворительную деятельность, покровительство учащимся и ученым мужам и так далее…
Причем эти свидетели писали после смерти и самой Роксоланы, и даже султана Сулеймана, потому делали это по велению сердца и на основе услышанного, а не по заказу, им можно верить.
А вот ни одного реального факта участия Роксоланы в каких-то репрессиях или убийствах, настраивания султана против кого-то нет, есть только домыслы. Она не была белой и пушистой, иначе не выжила бы в гареме, но и черной ведьмой тоже не была.
Через десять лет, в 1553 году, султан казнил своего старшего сына Мустафу — казнил, имея неопровержимые доказательства заговора наследника против отца: связи принца, с одной стороны, с сербами, с другой — с Сефевидами и готовности армии отправить его самого в Эдирну «на покой». Покой, судя по предшествующим случаям, вечный… где-нибудь в Чорлу…
Султану исполнилось 58 лет, Мустафе — 38, самое время править…
Сулейман опередил сына и правил еще 13 лет.
Младший сын Роксоланы Джихангир, которого, несмотря на увечье, все очень любили, а отец предпочитал беседы с юношей общению с более взрослыми пашами, ненадолго пережил самого старшего брата, он умер через пару недель после казни Мустафы от тоски по нему.
Конечно, в казни Мустафы немедленно обвинили Роксолану, хотя все произошло далеко от Стамбула — в Эрегли, на юге страны. Она не оправдывалась: зачем, да и перед кем?
Своих сыновей держала в подчинении твердой рукой, при жизни матери не дружившие меж собой Селим и Баязид не смели и слова сказать против отца или друг друга. Селим стал наследником первой очереди, что совершенно не устраивало Баязида.
Саму Роксолану не устраивало другое: несмотря на все ее усилия, Сулейман так и не отменил проклятый закон Фатиха, видно лучше жены понимая, что в случае его смерти непременно начнется война между сыновьями, которая может просто развалить огромную империю.
Это означало, что ее сыновья будут убивать друг друга и племянников, когда придет время одному из них взойти на трон. Возможно, переживи Роксолана Сулеймана, ничего бы не случилось, похоже, она держала сыновей строго, при ее жизни не зафиксировано ни одной серьезной стычки между принцами и ни единого слова против отца. Но Роксолана умерла в 1558 году, а Сулейман прожил еще восемь лет. После смерти матери принцы все-таки поссорились, мало того — Баязид поднял мятеж!
Сулейман показал, что ему все равно, кем рожден принц, закон Фатиха прав: каждый, кто посмеет выступить против законного султана, должен быть мертв! Селим был куда более слабым наследником, чем Мустафа или любимец султана Мехмед, был он слабее даже Баязида, но выбора у Сулеймана не оставалось: он казнил Баязида вместе с его пятью сыновьями, повторив поступок собственного отца, султана Селима.
Это произошло через четыре года после смерти Роксоланы — в 1562 году. В живых остался только один наследник — Селим, как когда-то у предыдущего Селима остался один Сулейман.
Виновата в этом тоже оказалась Роксолана (посмертно).
О ней осталась странная, словно двойная память: европейцы помнили ее как первую женщину в Османской империи, посягнувшую на место не позади, а рядом с мужем-султаном, как умную, достойную правительницу, а вот турки, несмотря на деятельность благотворительного фонда, множество построенных общественных зданий, щедрую помощь нуждающимся, — как ведьму на троне.
Кто из них прав?
Возможно, каждый просто видел то, что желал видеть, ведь обычно так и происходит.
Гарем — место запретное…
Гарем придумали не Османы, они существовали и в Китае, и в Индии, и в Византийской империи, и на Руси (князь Владимир Святой до того, как стать настоящим христианином, имел целых три гарема общим числом в восемьсот красавиц), просто назывались иначе, но, когда произносят это слово, мы представляем прежде всего султанский гарем. Почему?
Просто у османских султанов гарем обрел, если так можно выразиться, классический вид — такой, каким нам представляется гарем вообще. «Врата Блаженства», «Дом Радости»… как только не именовали часть дворца, которую занимали прекрасные женщины, так или иначе связанные с личностью султана!
Гарем — это далеко не только наложницы, в состав гарема входили все женщины султанской семьи, не имевшие собственной семьи, а также множество рабынь и обслуживающих свободных женщин, знаниями и умениями которых пользовались обитательницы гарема.
Гарем османских султанов по своему устройству похож на пирамиду: внизу огромное количество рабынь, красивых, не очень красивых, а иногда и вовсе некрасивых, но в чем-то умелых, а на самом верху — валиде, мать султана. Менялся султан — прежний гарем отправлялся в почетную ссылку, то бишь просто предавался забвению, новая валиде выстраивала новую пирамиду, убирая неугодных и выдвигая верных себе.
Что такое гарем вообще?
О гаремах рассказано столько небылиц, что не знаешь, чему и кому верить. Особенно старались европейцы, которых в гарем не допускали ни под каким предлогом. Множество художественных произведений рассказывали о сладострастии, царившем в гареме, о прекрасных одалисках, изнывающих от безделья, о запретной любви, о бесконечной череде тайн и жестоких расправах над несчастными, о зверствах, учиненных над евнухами, и о многом другом. Картины изображали обнаженных красавиц, действительно божественных, с идеальными пропорциями идеальных фигур. Были они такими? Наверное. Приходится верить на слово, реальных изображений реальных женщин не существует, султаны ревниво охраняли красоту своих наложниц от чужих глаз. Есть только портреты некоторых женщин, а изображений обнаженных красавиц быть просто не могло: кому же позволят видеть их нагими?
Еще в 1453 году, после взятия Константинополя, султан Мехмед Фатих («Завоеватель») решил сделать его столицей государства и позволил своей матери обустроить ее половину дворца наподобие гинекея византийских императриц.
Так было положено начало гарему османских султанов. Конечно, у них и до этого были наложницы и не по одной жене, но собрать всех в определенном месте под присмотром валиде было хорошей идеей. Султану понравилась мысль обособить частную жизнь семьи, сделать ее закрытой от посторонних взглядов. К собственно гарему добавилась дворцовая школа и множество рабов, обслуживающих семью султана.
Тот гарем, который сейчас показывают туристам, перебрался во дворец Топкапы стараниями Роксоланы; когда она только появилась в гареме, он располагался в Старом Дворце и неплохо себя там чувствовал.
Были времена, когда османские султаны старались жениться на дочерях или просто родственницах правителей соседних государств или племен ради заключения дружественных союзов. Неудивительно, так поступали все, далеко не всегда подобные браки становились залогом действительно дружбы и даже просто мира между султаном и отцом несчастной девушки.
Можно возразить: почему же несчастной, она могла быть очень счастлива с султаном, ведь была же счастлива Роксолана? Но едва ли можно назвать счастливой ту, с родными которой ее муж намерен воевать или даже воюет.
Жен могло быть много, шариат позволяет иметь четверых. А если соседей или предложений о браке больше либо жены уже стары, а дух Повелителя еще молод? Или еще нужны сыновья? Выход был прост: брали наложниц, столько, сколько могли содержать. Богатели султаны, увеличивалось количество тех, кого они содержали. При этом султан мог ни разу и не увидеть какую-нибудь особу, которая считалась его женщиной.
Женщин было много, очень много, а султан один. Всех за месяц и взглядом не окинешь, к тому же окидывать опасно, стоило султану случайно задержать взгляд на какой-нибудь красотке, как эта красотка начинала воображать невесть что. Окружающие, заметив случайный взгляд повелителя, на всякий случай принимали его к сведению и начинали оказывать счастливице всяческие знаки внимания, поддерживая ее надежды… А что дальше?
В гареме Османов положение женщины зависело только от отношения к ней султана и от того, родила ли она сына и каким по счету этот сын оказался.
Но наступило время, когда Османская империя окрепла настолько, что династические браки уже не были нужны, султаны могли подбирать себе девушек не по родству (что не всегда гарантировало красоту), а по внешним данным, уму и, главное, умению угодить.
Это привело к тому, что султаны вообще перестали жениться, они предпочитали оставлять женщин на положении наложниц, не заключая брак официально. Конечно, существует душещипательная легенда о том, что, когда вместе с султаном Баязидом I в плен попала и его любимая жена, а знаменитый Тамерлан воспользовался этим, чтобы унизить султана (над женщиной издевались на виду у пленника, посаженного в железную клетку), султан не выдержал и принял яд. С тех пор, мол, и не женились. Почему страдал Баязид — потому что издевались над его любимой женщиной в ранге жены? А если бы она женой не была, наложницу жаль меньше или менее оскорбительно наблюдать за ее мучениями?
Более ста пятидесяти лет султаны официально были холостяками, правда, при многочисленных гаремах. Думаю, это мечта многих мужчин, но не все из этих многих султаны. Нарушил идиллию с точки зрения дам гарема султан Сулейман ради все той же Хуррем — взял да и женился на ней, проведя обряд у кадия (главного судьи), объявив женщину свободной и своей женой. Скандал был грандиозный, но молчаливый, против той, что сумела добиться такого шага от холостяка с многолетним стажем, сына, внука и праправнука холостяков, даже ворчать опасно.
Итак, султаны были многодетными холостяками с сотнями жаждущих их ласки красавиц вокруг. Кто сказал, что бог изгнал нашего предка из рая или просто кое-кого вернул обратно? Похоже, так, потому что сад гарема у многих ассоциировался с райскими кущами, а одалиски султана — с райскими девами.
Как жилось самим девам-то?
По-разному, но зависело это не столько от злой воли валиде, тех, кто преуспел в получении султанских милостей больше, или от евнухов, охранявших красавиц, а от того, на что сама красавица рассчитывала в жизни и к чему стремилась.
Девушки разные (а вы не знали?), таковыми были всегда: одной нужно постоянное внимание, в том числе и мужское, другой в сторонке бы посидеть; одна амбициозна, лидер, другая ведомая и просто не рискнет выбиваться вперед, понимая, что это опасно. Сейчас так же, только ныне красавицы обычно жизнью не рискуют, в крайнем случае могут остаться матерью-одиночкой, что сейчас мало кого пугает, или получить пару царапин на лице острыми коготками соперницы.
А в гареме? Если девушка не ставила перед собой амбициозной задачи — стать следующей валиде (это был максимум возможного), — она могла прожить в гареме положенный срок и видеть султана только издали. Но если ставила… Вся последующая жизнь превращалась в борьбу, по сравнению с которой выживание в обществе клубка ядовитых змей показалось бы курортом, потому что подобные задачи ставили многие и методы устранения всех, кто на пути, часто оказывались столь же жестоки, сколь сами красавицы — хороши.
Гарем не просто собранные вместе женщины, каждая из которых делала что вздумается, организации гарема и жесточайшей в нем дисциплине могли бы позавидовать все армейские части. Иначе нельзя, если позволить нескольким бездельничающим женщинам делать что вздумается, чрез полчаса поднимется скандал, а если женщин будут сотни, то обеспечен не просто бунт, а развал империи. Это, конечно, преувеличение, но по сути верно. Только строгая иерархия и еще более строгая дисциплина могли удерживать столько женщин в рамках приличий, только надежда на повышение, причем до самого верха, до положения валиде — матери султана — отвлекала женщин от безделья, устремляя все их помысли к мечтам о достижении этой цели. Единицам удавалось выбраться наверх, всего одна становилась следующей валиде, потому что у султана всего одна мать, но надеяться могли сотни, эта надежда согревала и придавала их жизни какой-то смысл. Жить безо всякого смысла и без надежды тяжело даже отъявленным бездельницам.
В основании пирамиды гарема находились джарийе — невольницы-рабыни. Собственно, для султана рабами и рабынями были все его подданные, включая семью, и только воспитание гарантировало уважительное отношение султана, например, к собственной матери. Султан Сулейман отличался прекрасным воспитанием и бережно относился не только к матери, валиде Хафсе Айше, но и к многочисленным дамам вокруг себя. Но были те, что считались рабами, потому что служили султану всем своим существом и имуществом (если не желал служить, то отправлялся кормить рыб), и те, кого купили на невольничьем рынке. Все живущие в гареме называли себя рабами султана, но пользовались такими привилегиями, каким могли бы позавидовать многие свободные люди свободной Европы.
В гареме свободные женщины были приходящими, например, торговки, лекарки, портнихи… Но число таких стремились свести к минимуму, ведь любая входившая в Ворота Блаженства, могла принести с собой что-то, что навредит султану и его гарему, а обыскивать женщин проблематично даже для евнухов. Лекарок, массажисток, портних и прочий персонал тоже старались воспитать среди своих. Таковыми часто оказывались освобожденные бывшие рабыни гарема, разговор о них впереди.
Положение внутри гарема было разным. Некрасивая и несообразительная девушка могла рассчитывать только на должность какой-нибудь прачки или истопницы печи. Печей в гареме имелось множество, но даже туда некрасивых и несообразительных не брали, у султана имелся выбор. Вернее, выбор был у тех, кто гарем пополнял, и у главной женщины гарема — валиде.
Ко времени Сулеймана необходимость в женитьбе по расчету для султана отпала, он мог жениться по любви… или вообще не жениться. Что он по примеру своих предков и делал. Это позволяло брать в гарем женщин самых разных национальностей и вероисповедания и выбирать, исходя из сиюминутного каприза, на ложе любую. Известен случай, когда рабыня из должности истопницы вдруг становилась кадиной просто потому, что вовремя (и, видно, в эротичной позе) попала на глаза султану Абдулу-Меджиду, оказалась в его постели и родила сына. А могла бы так и остаться истопницей…
Но это исключение, обычно на ложе к султану попадали после жесткого (иногда и жестокого) отбора. Сулейману уже не поставляли своих красивых дочерей или племянниц правители соседних государств, напротив, рабынь покупали на рынке, чаще всего в Бедестане. Даже если присылали в подарок, то это все равно были рабыни. Захваченные в плен принцессы, которые от нечего делать плавали в пределах досягаемости кораблей османских пиратов, — это из области художественного вымысла ради красоты сюжеты в фильме.
Даже если, по несчастью, судно с принцессой на борту заносило в опасные воды и таковая попадала в руки пиратов, то становилась добычей этих хозяев морей, которые вовсе не считались с ее благородством, вернее, считались, но по-своему — продавали потом гораздо дороже. Через много лет родственница Наполеона Эмма де Эмери, попав таким образом в плен, была втридорога продана в гарем султана и стала его любимой женой, а в XVI веке вполне могла стать рабыней какого-нибудь паши или, того хуже, местного мелкого чиновника и действительно всю оставшуюся жизнь топить печи, невзирая на благородное происхождение и знание трех языков.
Итак, купленную девушку привозили в гарем… Не стоит думать, что она после определенных водных процедур прямиком отправлялась на султанское ложе, она и на глаза-то султану за много лет могла не попасть. После строгого досмотра и попыток понять уровень IQ новенькой ее определяли на обучение. Самые красивые и сообразительные учились обслуживать султана, но не в спальне, а в те редкие минуты, когда он посещал гарем, чтобы просто поболтать с валиде и кадинами. Вопреки киношным вымыслам султан в гареме не обедал, это считалось опасным, а если таковое и бывало, то никаких импровизаций вроде: «Не хотите ли перекусить с нами, Повелитель?» Не перекусывал, жить хотелось. Еду султана обязательно пробовал назначенный для того чиновник из чашнигиров, которые входить на территорию гарема не имели права.
В чем же состояло обслуживание?
Подать шербет, кофе, фрукты, предложить розовую воду, чтобы пальчики окунул, и прочее… Никаких интимных ласк, не доросла.
Но и до подачи розовой воды тоже нужно дорасти. Девушка могла надолго, а то и навсегда остаться в роли прислуги. Сотни женщин прислуживали десяткам тех, кому удалось быть замеченными султаном. Они помогали на кухне, стирали, убирали, мыли, шили, топили бани, в сопровождении евнухов ходили за покупками и выполняли мелкие поручения. В этом отношении рабыни были даже вольней кадин, которые не покидали дворец.
Поработав какое-то время в гареме, девушка, которую так и не заметили, могла подняться на ступеньку выше — стать кальфой, заведовавшей определенным «департаментом» в гареме, например, банщицами, гардеробщицами, лекарками, певицами, музыкантшами, массажистками и т. д. Были кальфы-дегустаторши, секретари-переписчицы, заведующие протоколом (именно они определяли, как подавать ту самую розовую воду), хранительницы печатей…
Кальфа сама определяла, какое количество девушек для работы ей нужно, часто сама покупала нужных ей рабынь, обучала их, одевала, обувала и даже… выдавала замуж. Существовал обычай: если, проработав девять лет, девушка так и не была замечена султаном, она могла получить свободу и некоторое приданое и выйти замуж. Особо заслуженные получали даже небольшой домик и деньги на проживание. Конечно, выжить одной за стенами гарема той, что привыкла почти все получать готовым, трудно, как и вообще выжить женщине вне семьи, большинство вышедших на свободу либо спешно искали себе покровителя, либо нищали и погибали. А еще больше «заслуженных» рабынь предпочитало оставаться в неволе и доживать свой век в гареме.
Красивая, неглупая девушка, конечно, не оставалась истопницей, она выбивалась «в люди», прежде всего в прислугу членов султанской семьи, что само по себе гарантировало приличное содержание и удобства на всю оставшуюся жизнь, если только не попала в доверенные служанки той, что сумела навлечь на себя гнев султана, и не последовала в Босфор в кожаном мешке следом за хозяйкой.
Кальфа отвечала за все ошибки своих подопечных, а потому должна была знать все тонкости той службы, которой заведовала. Если девушка недостаточно хорошо отобрала зерна кофе или недостаточно хорошо их сварила, а то и не так подала кофейную чашку, виноватой считалась и кальфа — первая подавальщица кофе.
Но не все оставались прислугой, некоторым везло значительно больше. Чаще всего этому везению помогали. Умная кальфа либо купив на рынке красотку, либо выбрав из приобретенных другими, не просто обучала ее, но и всячески способствовала вознесению своей избранницы. Конечно, больше везло тем девушкам, чьи кальфы сами находились на виду у султана, пусть нечасто, но подавали ему шербет или розовую воду, позже кофе (он появился в Стамбуле во времена Сулеймана) или кальян (тоже появился позже). Такая кальфа, обнаружив среди рабынь на рынке или даже в гареме очень красивую умненькую с хорошим характером девочку, обучала ее не только премудростям профессии, например, подавальщицы розовой воды, но и тому, как обратить на себя внимание султана.
Некоторым удавалось, и тогда рабыня переходила на новый уровень…
Лениво поведя вокруг глазами, султан вдруг обнаруживал перед собой или в стороне изящную фигурку, увенчанную красивой головкой. Мог подумать: «Ну надо же какая!» — и на этом остановиться, а мог столько же лениво поинтересоваться:
— Кто такая, как зовут?
Имя девушки тут же сообщалось Повелителю правоверных, не важно, если оно не совпадало с настоящим: в гареме не имена, а прозвища, можно дать и другое. Если султан не выражал желания этой же ночью видеть замеченную обладательницу стройной фигуры в своей постели, девушка просто переходила в разряд гезде — замеченных, попавшихся на глаза. И дальше начиналась тяжелейшая гонка с препятствиями.
Девушку забирали у ее хозяйки (таковой могла быть даже одна из жен султана), помещали в отдельное помещение, где приводили в надлежащий вид и готовили к встрече с султаном наедине, которая… могла и не состояться! Бывало, султаны, привлеченные красотой и изяществом какой-то рабыни, интересовались ею, а потом забывали. Могли пройти дни, даже недели и месяцы, во время которых девушка жила надеждой на вызов в спальню Повелителя правоверных, но султан мог уехать, просто отвлечься и забыть о красавице, потом увлечься другой… И оставалась девушка оплакивать крушение своих надежд.
Это очень тяжело — рухнувшие надежды, в чем бы те ни заключались, в мечте стать правительницей империи или в покупке пары новых перчаток на обещанную премию.
Несчастное создание недолго предавалось мечтам, что все еще наладится, в отдельных покоях, чаще ее возвращали прежней хозяйке, и неизвестно, что было тяжелей: понять, что мечты не сбудутся, или видеть насмешливые взгляды и слышать за спиной перешептывания и смешки. Не все выдерживали.
Но если султан не забыл о своем капризе и тот перерос в пусть недолгое, но увлечение, невольница становилась икбал — счастливой. Счастлива рабыня была из-за избранности: ее возжелал сам Повелитель!
Девушку тщательно готовили для визита в спальню султана: вели в баню, ухаживали за телом и лицом, мыли волосы ароматными составами, чтобы те вкусно пахли, ненужные волоски безжалостно удаляли, наконец, наряжали — и кизляр-ага (главный черный евнух) либо хезнедар-уста (первая помощница султанской матери) вели счастливицу к Повелителю.
Еще до того, как попасть в гарем, девушки проходили тщательный отбор по физическим данным; больных, имеющих хоть малейшие дефекты, быть не могло, девушка не должна храпеть, метаться или бормотать во сне, у нее должно быть в порядке пищеварение и прочие функции организма. В общем, на ложе султана попадали только здоровые и красивые. Это соблюдалось строго не только чтобы угодить падишаху, но и потому что наложница могла забеременеть и даже родить. И даже сына.
Почему «даже»?
В гаремах были сотни девушек, из которых султан брал на ложе десятки. При этом количество детей у султанов не переходило в тысячи. Много, конечно, много, но не столько, сколько могло быть, если бы каждая беременность приводила к рождению ребенка. Дело в том, что за визитами к султану его икбал зорко следили и кизляр-ага, и валиде, и остальные фаворитки. Гарем — это уши и глаза, которые везде, а еще шепот, в гареме ничего нельзя скрыть, спрятать, никого обмануть. Конечно, скрывали, прятали и обманывали, но если уж попадались, то одна дорога — в кожаном мешке в воды Босфора.
За побывавшей на ложе султана икбал пристально следили, главными были два вопроса: угодила ли она султану — тогда, возможно, вызовет еще, или нет — тогда ей прямой путь немного погодя обратно в служанки, а еще — есть ли результат посещения спальни.
Если угодила и позвал, положение красавицы менялось, теперь ей полагались собственные комнаты (крошечные холодные комнатушки, но личные) и несколько служанок, которые будут обслуживать, помогать удалять волоски, мыть голову, одеваться, обуваться… Но главное, что пытались понять с первых дней, вернее, ночей, проведенных у султана, — не забеременела ли.
Рождение очередного ребенка никак не устраивало прежних одалисок, тех, кто уже был в фаворе, — зачем же им делиться? И если выяснялось, что красавица забеременела, а султан уже приглядел себе другую, то немедленно принимались меры. Аборт совсем не обязательно проводить хирургически, опытные старухи знали много напитков, могущих вызвать выкидыш на ранних сроках.
Вот тут на помощь приходила та самая наставница, которая либо вообще привела девочку в гарем, либо просто воспитывала ее в последние месяцы или даже годы, наставляла. В число наставлений входили не только советы, как вести себя с султаном (об этом заботилась прежде всего валиде, девушки не должны были делать в присутствии султана то, что ему почему-либо не нравилось), а то, как сохранить свою беременность в тайне хотя бы какое-то время. Конечно, когда начнет увеличиваться объем талии, не скроешь, но о беременности старались не объявлять как можно дольше.
Если интересное положение удавалось скрыть до того времени, когда травить красавицу было уже поздно или о результате совместных стараний узнавал султан, икбал почти торжественно отправляли в Старый Дворец вынашивать дитя.
Каждая мечтала родить сына, хотя понимала, что тогда ей султанского ложа не видать вообще. Дело в том, что со времен султана Мехмеда Фатиха бытовало правило: одна наложница — один сын. Девочек можно рожать сколько угодно. Правило вынуждало султанов удалять от себя даже приятных сердцу одалисок.
Итак, если гезде удалось задержать внимание султана настолько, чтобы к вечеру он не забыл ее светлый образ, то невольница могла превратиться в икбал — счастливицу на постоянной (пусть недолго) основе.
Если икбал удалось забеременеть и скрыть беременность, чтобы не устроили выкидыш, то она отправлялась вынашивать ребенка и рожать, чтобы в случае успеха стать кадиной — женщиной, родившей султанского ребенка.
Это следующая ступень счастья, ведь кадина — жена, пусть и неофициальная. О том, чтобы стать кадиной-эфенди, то есть женой, признанной пред Аллахом, никто и не мечтал. Сына бы!.. Потому что кадина кадине рознь: те, у кого одни девочки, конечно, могли мечтать о возвращении в султанскую спальню за сыном, но это едва ли — у султана и без того очередь из желающих быть счастливыми. Теперь предстояла другая борьба и другие переживания: сын должен выжить! Это тоже проблема: и потому, что детская смертность высока, и потому, что ребенку даже легче «помочь» не мешать, чем его маме. Умер и умер, вскрывать никто не стал бы, а готовых взять на себя грех детоубийцы в обмен на золотые монеты всегда было немало.
Положим, ребенок выжил и счастливая мать даже готова показать его отцу. Сын тут же становился шех-заде (иногда пишут «шах-заде»), то есть наследником, неважно каким по счету, а его мать получала высокий статус кадины.
Кадина уже не просто следующая ступень, это настоящее счастье. Правда, часто недолгое. Кадина уже имела апартаменты и довольно большой штат прислуги, роскошную одежду, много украшений, бесконечные подарки… Имела, даже если не просила.
Дело в том, что у мусульман вообще, а в гареме особенно остро сознается чувство равенства. Удивительно, что при этом султану, как Повелителю правоверных, позволяется то, что даже паше не позволено, а на его нарушения законов шариата смотрят сквозь пальцы. Единственное ограничение для падишаха — его собственная совесть, которая у многих крепко спала, убаюканная запрещенным вином, а еще бесконечной лестью окружающих. Если человеку с утра до вечера твердить, что ему все можно, он забудет, что существуют ограничения.
Возможно, султана Сулеймана уважали и уважают за то, что именно это — самоограничение и совесть — ему было свойственно. Иметь возможность делать все, что только капризная душа пожелает, и при том не делать не дозволенного моралью способен не каждый, за это можно уважать. Недаром народная мудрость ставит испытание медными трубами после огня и воды: их можно вынести, а вот уберечь свою душу от лести и не скатиться к вседозволенности может редко кто.
Сулейман смог. Конечно, и он был жесток, и он казнил, наказывал и убивал: например, в одном из первых походов, когда была взята крепость Родоса, приказал выпустить из нее, не тронув, всех оборонявших крепость, но казнить двоих — своего двоюродного брата и его малолетнего сына, потому что те теоретически могли претендовать на власть. А в конце жизни казнил одну из своих самых первых жен Гульфем за то, что та отказалась прийти на ночь. Не удивительно, что Гульфем отказалась: она была уже просто стара и едва ли желала демонстрировать это султану. Поплатилась жизнью.
Но все эти казни, как и многие другие, совершенные по приказу султана Сулеймана, не выходили за рамки допустимого и обычно имели хоть какое-то объяснение, а не являлись просто капризом самодура.
Кадина получала дары и имела условия в гареме точь-в-точь такие же, как другие кадины. Четыре кадины (по законам шариата, как мусульманин, султан мог иметь четырех законных жен, кадины хоть и были не вполне законные — к кадию их не водили и шумных свадеб не играли, — но жены, потому счет сохранялся), значит, четверо одинаковых апартаментов, одинаковое количество служанок, евнухов, платьев, перстней с одинаковыми камнями, браслетов, одинаковые сервизы для кофе, количество подушек на диванах и так далее. Лишняя подушка у одной могла вызвать резкий выпад другой.
И все-таки они были неравны: та, чей сын считался первым наследником трона и которая надеялась (совершенно не тайно) стать следующей валиде (матерью султана), была первой кадиной — баш-кадиной. За ней следовали вторая, третья и четвертая, порядок среди которых определяло уже отношение к ней султана или его матери, потому что сыновей часто рожали почти одновременно.
Каждая имела даирэ — свой двор — апартаменты и немалый штат прислуги. Конечно, у кадин жизнь была нелегкой, как бы ни мечтали туда попасть остальные одалиски, завидовать им стоило не всегда… Бесконечная ревность и подсчеты, кому что подарили, сколько ночей провела в спальне, как растет сын, завистливый пригляд, не появилась ли у соперницы хоть одна ранняя морщинка, ужас по поводу собственной…
Теоретически эти дамы, родив сыновей, уже не имели прав на ночь в спальне султана, потому непонятно, как кто-то мог продать свою очередь или вырвать волосы сопернице из ревности, столь ярко продемонстрированные в фильме. Непонятна и вообще очередность посещения кадин султаном — ведь кадина могла родить еще одного сына? Жесткий закон «Одна наложница — один сын» вовсе не был капризом жесткого султана Мехмеда Фатиха. Именно он когда-то озаботился наследованием власти в империи и постарался узаконить эту систему, даже одобрение имамов своей жестокости получил.
Одна наложница — один сын потому, что, во-первых, мать отправится со своим сыном в санджак (провинцию), чтобы приглядывать за ним, пока юноша будет проходить сложную науку управления. Конечно, вместе с принцем отправлялись многочисленные чиновники и опытные наставники, но его гарем организовывала и управляла этим царством мать. Если вдруг шех-заде становился султаном, то его гарем и его двор становились основой стамбульского двора.
Повзрослевшие сыновья и их мамаши были для султана настоящей головной болью и угрозой, потому что у сыновей могло появиться желание сесть на трон, ускорив смерть отца. Далеко не всегда следующим султаном становился старший сын предыдущего, бывало, наследники устраивали свару меж собой и просто сбрасывали с трона папашу (так стал султаном отец Сулеймана Селим I). За власть безжалостно боролись сыновья разных матерей, которые с молоком кормилицы впитали понятие вражды внутри клана.
А если бы это были сыновья одной женщины? Как ей разрывать сердце в сыновней сваре?
Мало того, предвидя возможные гражданские войны из-за соперничества братьев за власть, Мехмед Фатих ввел еще одно страшное правило: пришедший к власти султан имел право убить всех лиц мужского пола, независимо от родства, которые кроме него самого могли претендовать на власть. Об этом уже упоминалось.
Каково было бы матери видеть, что один сын убивает остальных?
Вот и отводилось им право иметь только одного сына, а дочерей — сколько угодно. Получалось, что кадина могла рожать одну за другой дочерей, потом родить сына и быть счастливой. Но едва ли султан обратил бы внимание на ту, у которой уже две дочери: может, она неспособна произвести на свет сына?
Самым тяжелым ударом для таких жен была потеря сына. Сколько бы принцесс ни топало ножками по коридорам гарема, смерть мальчика лишала кадину ее привилегий. Конечно, султан мог сжалиться над любимой женой и снова взять ее на ложе в надежде, что та произведет на свет наследника. Особенно тяжело было терять сына баш-кадине, которая имела мало шансов задержаться в кадинах, но могла скатиться в служанки. В связи с этим не очень понятно поведение в фильме Махидевран. Это не ее сыновья умерли во время чумы, напротив, от смерти старших принцев Махидевран только выиграла: именно ее сын Мустафа, третий у Сулеймана, вдруг стал первым наследником престола, а она сама баш-кадиной и будущей валиде. Не плакать ей надо бы, а радоваться трагедии во дворце.
Падение кадины и освободившееся место вызывали такое соперничество у икбал, да и вообще у всех одалисок гарема, что только пух и перья красавиц летели. Конечно, не дрались, но, заметив внимание султана к одной из счастливиц или к новенькой, немедленно принимали меры, чтобы та вдруг подурнела, захирела, а то и вовсе умерла.
Над всем этим беспокойным женским царством возвышалась фигура валиде — матери султана.
Это было логичное решение все того же Мехмеда Фатиха: поручить главенствовать над гаремом не старшей из жен, а матери, чтобы та могла держать вечно завидовавших друг дружке женщин в подчинении. Та, что сумела родить, воспитать и сделать султаном своего сына, конечно, пользовалась огромным авторитетом, невольно внушая остальным уважение. Она имела моральное право диктовать свою волю всем, кроме собственного сына, которого называла «мой лев», «повелитель моего сердца», и прочая, и прочая… на Востоке умели говорить красиво и настолько витиевато, что иностранцам требовалось немало времени, чтобы понять суть самой простой фразы.
Валиде правила во всем женском царстве не только гарема, но и империи безоговорочно, она была законодательницей мод и мерилом того, что прилично, а что нет. Дамы, посмевшие одеваться роскошней самой валиде, рисковали навлечь на себя гнев собственных мужей. О гареме и говорить нечего, ничто не происходило помимо ее воли и уж тем более вопреки, будь то чья-то свадьба (ведь в гарем входили и незамужние принцессы крови, и оставшиеся вдовами сестры султана, если тот не решал иначе), выезд на природу, поход в баню или назначение новой чернокожей служанки, которой предстоит топить печи в хамаме. Валиде обо всех знала, всех помнила и ежедневно раскладывала тысячи партий вроде шахматных с участием дам гарема, пресекала тысячи споров, гасила в зародыше тысячи возможных склок и раздавала тысячи милостей тем, кто угодил.
Валиде помогала ее главная казначейша, управительница и наперсница хезнедар-уста. Часто ею была бывшая кальфа, когда-то помогавшая девочке научиться премудростям гаремной жизни, привлечь и удержать внимание султана, скрыть беременность, выносить, родить и воспитать сына, а возможно, и привести его к власти.
Иногда было непонятно, в чьих же руках больше реальной власти в гареме — у госпожи или у ее хезнедар-уста. Но хезнедар-уста, безусловно, была до мозга костей предана валиде.
Казначейша имела свой огромный штат прислуги и распоряжалась всеми кальфами. У нее было множество помощниц и помощников, рабынь и евнухов. Валиде, кизляр-ага и хезнедар-уста — вот тройка правления гаремом. От султана еще был приставлен нарочный чиновник — валиде-кияссы, якобы для султанского присмотра за гаремом, но на деле он просто выполнял поручения главы гарема.
Обычно после смерти валиде ее обязанности переходили к хезнедар-уста, которая продолжала традиции хозяйки. Султан просто не называл преемницу и все понимали: будет как прежде.
Сулейман поступил иначе: он женился на Роксолане-Хуррем по шариату, назвав ее женой перед кадием, и управление гаремом передал ей.
Понятно, насколько разумной должна быть валиде, чтобы уж совсем откровенно не выделять одних и не унижать других. Кроме всего прочего, это было опасно, ведь любимица могла вдруг стать неугодной султану, отправиться вон и тем самым навлечь недовольство Тени Аллаха на Земле не только на себя, но и на валиде. Или наоборот, вчерашняя рабыня вдруг могла стать всесильной фавориткой и нашептать Повелителю в уши что-то о несправедливости его матери.
Приходилось валиде свои симпатии и антипатии держать при себе.
Это наверняка было очень тяжело: найти компромисс между своими чувствами и необходимостью быть одинаково строгой и справедливой со всеми, а еще удерживать равновесие между желанием потакать султану во всем и трезвой оценкой состояния дел, сознавая, что потакание ни к чему хорошему не приведет.
Мать Сулеймана Хафса Айше была очень разумной женщиной, оставившей у современников только прекрасные воспоминания. Вероятно, ей было трудно понять привязанность сына к Роксолане, его откровенное предпочтение этой женщины остальным, его поведение. К тому же не просто выделение султаном Роксоланы из всех, но и лишение остальных его внимания сильно осложняло и без того непростые отношения между одалисками. За чье внимание бороться, если Повелителю никто, кроме этой Хуррем, не нужен? Зачем тогда вообще нужен гарем?
Самый большой кошмар, какой только можно представить, — женитьбу своего сына на освобожденной рабыне Хуррем и то, что та практически ликвидировала гарем, став для султана единственной, — Хафса Айше, к своему счастью, так и не увидела. Она умерла до этих событий.
Хезнедар-уста Хафсы Айше, конечно, оставаться в такой ситуации на своем посту не могла и не желала, а потому изменения в гареме были неизбежны… Правда, никто не подозревал, насколько серьезные.
Иногда можно прочитать, что Роксолана отменила гарем, но она ничего подобного не делала, у ее сына Селима, ставшего следующим султаном, гарем был такой же, как у отца, и вообще султанский гарем просуществовал до 1909 года, хотя изменения, конечно, произошли.
Чем занимались дамы гарема?
Ожиданием…
Сотни красавиц ждали перемен к лучшему и любви. Их к этому готовили, этому обучали, только об этом и твердили и… этого же лишали. Главного, для чего существовали эти девушки, — любви — они не знали. Султаны — нормальные люди, какими бы любвеобильными ни были, охватить своим вниманием всех наложниц просто не могли. Абсолютное большинство красавиц, настоящих красавиц, оставались невостребованными.
Но у них была надежда: быть замеченной султаном, чтобы хоть имя узнал, пусть не свое, родное, так придуманное валиде, или хезнедар-уста, или просто кальфой. Чтобы на смотрах красоты, которые время от времени устраивали, именно ей бросил платок, выражая свое желание увидеть в своей спальне, родить от султана сына, став кадиной, одной из четырех самых счастливых в гареме…
За что не любили Роксолану в гареме? Она всех этой надежды просто лишила! Захватив сердце султана и став для него единственной, Роксолана оборвала мечты остальных, броуновское движение красавиц вверх-вниз попросту прекратилось, надежды попасть на самый верх больше не было, значит, и те, кто на ступеньках пониже, тоже застыли.
Жить без мечты, без надежды очень тяжело, но вина ли в том самой Роксоланы? Она своих несчастных наперсниц старалась выдать замуж, пусть не на султанское ложе пристроить, так хоть пашам и высшим чиновникам… Заботы не оценили, решили, что таким образом избавляется от соперниц. Ненависть на градус повысилась, это понятно: себе так султана, а другим и паши хватит?
В гарем попадали девочки лет четырнадцати-пятнадцати, появление там красавицы «в возрасте» было нонсенсом, она могла оказаться с гонором или слишком опытной. Валиде и кизляру-аге проблемы ни к чему. Очаровательную маленькую глупышку учить премудростям гаремного быта куда легче. Лучше, если она не будет королевских кровей — те, кто сами рождены в окружении множества слуг, с младенчества знают свое место и ценность, их трудней подчинить.
Да, благородное происхождение ценилось, потому что, по сути, кем-то уже был сделан искусственный отбор: предки знатной красавицы имели возможность выбирать себе красивых жен, вот и она повторила черты лица своих бабок-прабабок. Но с такими проблем больше, лучше купить юную красотку, которая вольного куска хлеба в жизни не видела и для которой условия содержания в гареме будут ожившей сказкой.
Чистый лист, меньше капризов, меньше вопросов, меньше воспоминаний. О чем вспоминать — о закопченной сакле или необходимости тяжело трудиться ради сухой лепешки? О дранной одежонке, стоптанных башмаках или грубой пище? Нет, не рыдали девочки, когда их придирчиво осматривали, оценивали и определяли в султанский гарем, для большинства это была замена хижины на дворец, а что касается расставания с родными, так очень многих сами родные и продавали, это вовсе не считалось предосудительным.
Правда, считалось, что красавиц сначала не покупали, а… как бы захватывали в плен. Дело в том, что мусульманка рабыней быть не могла, да и вообще рабами становились те, кто захвачен в плен во время какой-то военной операции, даже если это просто бандитский налет на поселение. Выход находился простой: тот, кто продавал красивую девочку первым, клялся, что захватил ее в плен, а дальше продавать можно было без проблем. Кто клятву проверит? Никто и не намеревался этого делать, за красивых малышек очень красиво платили, особенно за тех, что поступали к султанскому двору.
Вот и мотались по городам и весям, по невольничьим рынкам агенты валиде и кизляра-аги, а то и добровольные, выискивая юных красавиц и завлекая сказками их родителей, а то и просто покупая девочек у тех, кто их украл, например, при налете на христианские города или села.
Не стоит думать, что только мусульмане совершали набеги на христианские пограничные поселения, в гаремах было немало мусульманок, точно так же похищенных теперь уже христианами и так же проданных перекупщикам. Это очень доходный бизнес — торговля людьми, всегда был таковым и пока есть. Если есть те, кто готов платить за красивую девочку, значит, будут и те, кто готов ее продать.
Осуждать родителей тоже не стоит: они отдавали дочь из бедности в богатство, из нищеты в роскошь, ведь быть рабыней у валиде или кадины куда заманчивей, чем всю жизнь перебиваться с хлеба на воду. Конечно, не все девочки считали так же, бывали и побеги, даже из гарема. Но бежать из гарема бесполезно, красивая одинокая девушка вне его стен, без защиты мгновенно становилась добычей куда более жестоких и куда менее щедрых владельцев. Не все об этом задумывались, пытаясь бежать.
Но побеги были крайне редки, потому что девочки попадали в мир сказки, где драгоценности носили даже рабыни, в парче ходили все слуги, а еду готовили лучшие повара. А если из разряда просто рабынь стать гезде, а потом икбал, а потом и вовсе кадиной… Исполнение мечты вот оно — совсем рядом, ведь кто-то стал кадиной, пусть всего четверо из пары сотен, но стали же! Легче всего мечтать, когда твою мечту поддерживают, а перед глазами — сбывшаяся пока у других.
Юную мечтательницу и перевоспитывать не приходилось, из нее, как из пластилина, просто лепили то, что нужно, — красивую игрушку для удовольствия. Что должна уметь одалиска? Прежде всего, быть искушенной в ласках — султану в постели бревно ни к чему, но и слишком большая активность тоже предосудительна, наводит на нехорошие мысли…
Физически здоровую красавицу учили возбуждать Повелителя и доставлять ему удовольствие. Этим занимались опытные в вопросах секса старухи. Кегель не первым придумал свои упражнения, ими давным-давно пользовались в многочисленных гаремах многочисленные одалиски.
На втором месте — уход за собой. Султан срывал лучшие цветы в саду красоты, потому нужно было уметь не завять раньше времени. Хамам, массажи, ванны, маски, притирания, удаление лишних волос на теле, выщипывание бровей, раскрашивание рук и ног хной… Красавицы были очень заняты…
Но любая красотка не должна быть полной дурой, с ее губ не должны слетать грубые слова, для этого девочек учили основам стихосложения, декламации, вокалу, игре на музыкальных инструментах… Учили зачаткам математики, во всяком случае устному счету, чтобы не пальчики загибала и губами шевелила, складывая два и два, а могла блеснуть, сделав это в уме. Учили танцевать, красиво двигаться, вовремя отступать в тень и делаться незаметной, быть послушной, и конечно, соблазнять и возбуждать.
Большего обычно не требовалось, не все султаны были так образованны и начитанны, как Сулейман, большинство подобными изысками себя не утруждали, а потому девушки рядом с ними не должны были блистать образованием. На фоне глупышек, готовых по любому поводу открывать ротики от изумления и ахать, выслушав дешевый анекдот, султан сам себе казался умным и значительным. Так легче, так проще, а потому удобней. Роксолана с ее «нездоровым» для гарема интересом к книгам и любовью к образованию была настоящей белой вороной, это только добавляло нелюбви.
Вместо того, чтобы сплетничать, предаваться пустой изящной болтовне или просто лениться, эта женщина учила языки и читала Макиавелли. Глупость какая! Разве это женщина?! Как она сумела захватить внимание и сердце султана Сулеймана?! Разве мог гарем поверить, что без колдовства?
Ухоженная, обученная девочка через два года обычно сдавала некий экзамен в присутствии валиде, которая, убедившись, что юное создание достаточно изящно двигается, не раскрывает рот, ловя ворон, умеет слагать стихи (кстати, стихосложение обитательницам гарема удавалось не хуже любви, среди них много достойных поэтесс, что только подтверждает загубленные таланты), петь и танцевать, ей позволялось приступить к исполнению обязанностей… служанки у кого-то из членов султанской семьи. В исключительных случаях определяли сразу к султану — подносить шербет, тереть спинку в бане, помогать одеваться… Но таких рабынь всего дюжина на гарем, и далеко не всегда возможность подать султану обувь означала возможность попасть к нему на ложе.
Зачем столько учить ту, которая потом будет подавать кальян или удобней подкладывать подушки под бок госпоже?! Валиде хорошо помнила, что любая из служанок может попасть на глаза султану, привлечь его монаршее внимание и стать гезде… икбал… и так далее. Нужно, чтобы любая была готова для даже случайного внимания Повелителя правоверных. В этом заключалась обязанность валиде — обеспечить сына лучшим даже в его мимолетных прихотях.
И обеспечивали, дорогой ценой, конечно, ведь гаремы стоили огромных денег.
Зачем держать столько женщин, если султану все равно нужно не более десятка? К чему учить рабынь музыке и стихосложению? К чему тратить километры парчи на их одежду, тонны драгоценностей на украшения, держать сотни слуг для их охраны и обслуживания?
Дело в том, что гаремное соперничество владык мира на Востоке было не менее сильно, чем военное. То, какие деньги и как успешно тратят агенты султана на невольничьих рынках, какие сумасшедшие деньги выкладывают их порученцы за красавиц, а потом за драгоценности, которыми их обвешивают, говорило о состоятельности правителя. Тот, кто может позволить себе купить столь дорогих женщин и дорогое обрамление их красоты, может позволить содержать и большую армию.
Это не всегда бывало так, иногда гаремы становились слишком обременительной статьей расхода для казны и даже губили своих владельцев. Но гаремных красавиц никто не видел, к чему кичиться их числом и красотой, тем более — богатством их содержания? Красавиц гарема никто не видел, но все знали, что они есть, что туда, во Врата Блаженства, неисчислимым потоком ежедневно уходит огромное количество продуктов, ткани, драгоценностей, дорогих безделушек, что повсюду рыщут агенты султана, выискивая и выискивая для его гарема очередную красавицу. Это скрытая демонстрация состоятельности, которая имела иногда больший эффект, чем парадный выезд целого двора. Слухи… слухи… слухи… они иногда действенней реальности.
Нужно было обладать реальной огромной силой, чтобы не иметь надобности демонстрировать свою состоятельность при помощи красавиц гарема. Сулейман имел такую силу и не нуждался в демонстрации, но все же до самой смерти валиде содержал огромный гарем, который Роксолана, придя к власти, постепенно выдала замуж или просто раздала высшим чиновникам за ненадобностью.
Современники, особенно европейцы, сравнивали гарем с монастырем. Действительно похоже: множество девственниц, строжайшие правила поведения, высокие стены, бдительная охрана… Строгая иерархия внутри гарема с четко прописанными правилами, правами и обязанностями каждой группы одалисок, условия перехода с одного ранга на другой, обязанности многочисленных служанок и полное воздержание…
Знаменита фраза «В СССР секса нет!». Секса не было и в гареме. Разве только с султаном, с ним единственным, и ни с кем другим. Но Повелитель один, а девушек сотни, все молодые и красивые, все обучены (теоретически) искусству любви, все ее жаждут, готовы бежать, ползти к султанскому ложу в поисках этой любви.
Чтобы справиться с таким контингентом, и впрямь нужна железная дисциплина.
И ее соблюдали, любую неподчинившуюся жестоко наказывали — не из кровожадности, а ради сохранения хоть какого-то порядка, иначе нельзя. Конечно, не обходилось и без настоящих репрессий, даже отдельные ворота существовали — Ворота Мертвых, через которые выносили тех, кто уже ни мечтать, ни противиться чему-либо не мог. Современники утверждали, что девушек казнили часто — душили, отсекали голову или просто зашивали в кожаный мешок, который отправлялся в воды Босфора. Наверное, так и было, иначе перенаселения гарема не избежать, потому что красивых рабынь покупали и дарили часто.
Правда, если наложница не была нужна самому султану или он просто желал поощрить кого-то из своих чиновников, то мог последовать и такой подарок: юная девственница, купленная на невольничьем рынке за огромные деньги.
На поставках девушек в гарем наживались многие — те, кто рыскал по отдаленным поселениям, например на Кавказе, в поисках редкой юной красавицы, уговаривая родителей продать свое сокровище в гарем, и те, кто совершал налеты на деревни и города, чтобы безо всяких уговоров бросить красавицу поперек седла и умчать; те, кто потом перекупал добычу и увозил ее на невольничий рынок; те, кто на этом рынке красавицами торговал. Выигрывали и сами девушки, недаром многих родители с радостью отдавали в роскошные гаремы богачей в надежде на материальное благополучие дочери…
А как же добрая воля и счастье? Удивительно, но и сами девушки, вернее, девочки не всегда протестовали, наслушавшись сказок о золотых птичках в золотых клетках. Для многих казалось лучше быть в золотой клетке, чем тяжким трудом добывать кусок черствого хлеба, даже выйдя замуж на родине.
Возможно, поэтому не протестовала Роксолана, хотя ее семья в Рогатине явно не бедствовала. Но похищенная и увезенная за тридевять земель, девушка прекрасно понимала, что возвращение домой невозможно, а потому постаралась устроиться в гареме. Неожиданно устроилась так, что все ахнули.
Какие чувства преобладали в гареме, о чем думали (если вообще думали) его обитательницы? Что еще, кроме собственных надежд, тревожило одалисок? Страх и зависть. Страх не угодить и быть наказанной и зависть к тем, кому удалось подняться на ступень или несколько ступеней выше.
Страх ошибиться и вызвать гнев султана (за этим могли последовать кожаный мешок и воды Босфора), проявить неловкость и как-то оскорбить (спаси Аллах!) Повелителя, проявить неуважение к валиде или кадинам, к тем, кто выше по лестнице счастья. Все это влекло за собой не просто наказание, которое можно и пережить, но своеобразную отставку, неловкую девушку больше никогда не допускали подавать султану кофе, неуважительную отправляли топить печи или стирать белье, неугодная едва ли могла рассчитывать на возможность попасть на глаза Повелителю.
Страх разъедал душу, заставлял жить в постоянном напряжении, отравлял саму жизнь.
Но не меньше ее отравляла зависть.
«Почему ее, а не меня заметил султан, почему она, а не я стала икбал, почему ей, а не мне удалось забеременеть, родить сына, стать кадиной?..»
Бесконечные пересуды, перемывание косточек более счастливой сопернице, обсуждение и осуждение вчерашней подруги, которая волей случая оказалась гезде, и, конечно, злорадство по поводу тех, кто получил отставку.
А если предмет зависти на весь гарем один? Каково было Роксолане кожей ощущать эту зависть, переходящую в ненависть, которая лилась, облекала собой, стоило сделать шаг из собственной комнаты?
Чем еще заниматься девушкам, ничего не знавшим и не видевшим жизнь за пределами гаремных стен? Попав в гарем почти ребенком, девочка оказывалась вырвана не просто из своей среды, она была вырвана из самой жизни. За годы, проведенные в золотой клетке, большинство успевали забыть, что существует мир, в котором есть что-то, кроме неги, лени, обжорства и зависти. Даже рабыни, занятые обслуживанием одалисок, и те не стремились вырваться из гарема, потому что тоже отвыкли от настоящей жизни.
Что видели те, кто месяцами не выходил за пределы крошечных двориков? Свободных выходов в сад, как в сериале, просто не могло быть. Прежде чем хоть одна прелестная ножка ступала за порог, все из сада должны быть удалены, раздавался крик вроде: «Берегись!» — и мужчины-садовники, многочисленные слуги, не являвшиеся евнухами, бросали все, чем занимались, и опрометью кидались прочь, рискуя медлительностью навлечь на себя гнев, для начала, кизляра-аги.
Каждый выход в сад и особенно выезд на природу сопровождался немыслимыми мерами предосторожности, чтобы ни один нескромный взор не оскорбил чувство скромности наложницы, даже если такового не было в помине.
Никто не должен видеть не только лицо или стройный стан одалиски, но и угадывать ее фигуру в коконе ткани, которой та обернута за порогом гаремных построек.
Внутри самого гарема почти все наоборот. Кутаться в меха или просто надеть платье с закрытым воротом — привилегия валиде, кадин, в самые холодные зимние дни — еще икбал. Все остальные — гезде и тем более джарийе — должны ходить в тонких, почти прозрачных одеяниях, с открытой грудью и часто животом, словно готовыми в любую минуту станцевать танец живота. Конечно, это не касалось пожилых рабынь, поневоле вынужденных прятать свои фигуры, чтобы не оскорблять эстетические чувства окружающих.
Почему? Наверное, потому что фигура кадины султану уже знакома и интересует мало, а упругую грудь рабыни должно быть видно сразу.
Возможность ходить одетой в гареме — почти привилегия, от которой едва ли отказались бы близкие к султану женщины, оголяя грудь до предела и демонстрируя ее нескромным взорам невесть откуда взявшихся чужих мужчин.
Гарем — вотчина султана, и в свою вотчину он не допускал никого из мужчин. Евнухи не в счет. Если требовалось выполнить какую-то работу, которая не под силу женщинам, прелестниц удаляли, все ближайшие двери надежно запирали, вокруг стеной вставали евнухи и только тогда разрешалось войти ремонтникам, например.
Известно, что Сулейман даровал своему другу Ибрагиму-паше величайшую привилегию — входить в свой гарем и даже выделил ему отдельную спальню. Правда, зачем — не объясняется, неужели делился своими одалисками? Не может быть, султан был очень ревнив. В случае, когда девушка выходила за пределы гарема, например будучи «приглашенной» на рандеву к султану в его спальню вне Дома радости, ее проводили всевозможными тайными путями, укутанную в кучу накидок с ног до головы.
На прогулки дамы выезжали в закрытых каретах со старательно завешенными окнами. Во время разных праздничных мероприятий сидели за решетками и под накидками, подглядывая за всем сквозь узкие щели. Если катались на лодках по заливу, то его, как и сад, предварительно очищали от других лодок…
Замкнутая жизнь, при которой любая новость, любое известие извне казались событием. Этим девушкам, не искушенным ни в чем, кроме зависти, сплетен и любви, которую они знали только теоретически, можно было рассказывать любые сказки, любые истории, и они верили. А если до гарема знали только закопченные стены сакли и полукружье родных гор, где от аула до аула горными тропами не каждый доберется, то и вовсе верили. Привозили такую горянку, закатанную в ковер, продавали на закрытом рынке, обучали в гареме премудростям угождения всем подряд — вот и не подозревала она, что в жизни есть что-то еще, кроме гарема и ее бедного дома.
Чем отличалась Роксолана, причем отличалась выгодно? До своего пленения она жила нормальной жизнью смешливой, задорной девчонки в городе, пусть маленьком, но заметном, возможно, с отцом, матерью или братьями ездила на торг в тот же Львов, который должен казаться огромным по сравнению с Рогатином…
Потом училась в Кафе. Это уже закрытый мир, и одновременно открытый по-иному. Где еще девчонка из Рогатина могла изучить персидскую поэзию или познакомиться с основами геометрии Евклида или философскими трудами Платона?
Возможность учиться счастливо наложилась на природную любознательность, а приветливость и даже смешливость помогли выжить в жестоком мире гарема. Результат получился очаровательным: как бы ни поливали Роксолану грязью давнишние и нынешние недоброжелатели, приходится признавать, что она была любознательна, много знала и не уставала учиться. Это свидетельства незаинтересованных лиц — различных посланников-иностранцев. Султану Сулейману было о чем беседовать со своей Хасеки.
Кстати, Хасеки буквально означает «принадлежащая султану», все, что начинается с «хас», — это султанское, так, его земельные владения назывались «хассы».
Валиде
О матери султана Сулеймана Хафсе Айше стоит рассказать подробней. Удивительная женщина, которую любили все, кто знал. В Манисе до сих пор добрым словом поминают Хафсу Айше, или, как чаще пишут, Айше Хафсу, и ее фестиваль Месир Маджуну. Кто бывал в Турции, знает эти длинные конфеты со своеобразным вкусом приправ.
Хафса в переводе с арабского — «молодая львица».
Она была красива, очень красива даже в возрасте. Это подтверждает портрет Хафсы Айше.
Отец Хафсы известен — это крымский хан Менгли-Гирей, мать — простая наложница, судя по всему не сыгравшая в ее судьбе никакой роли (об этом мы никогда не узнаем), возможно, была полькой, может быть, еврейкой. Менгли-Гирей стал ханом при поддержке османского султана Баязида II, деда Сулеймана. Тогда, конечно, самого Сулеймана еще не было.
Менгли-Гирею предварительно пришлось посидеть в тюрьме у султана Баязида, была у добродушного султана, большого любителя красивых цветов и красивых женщин, такая слабость — сажать в тюрьму иностранцев, заподозренных в… да какая разница, в чем? Иностранца всегда есть в чем заподозрить, если его полезно подержать в тюрьме.
У Баязида в тюрьме провел целых четыре года будущий дож Венеции синьор Андреа Гритти, отец известного любителям сериала «Великолепный век» Луиджи Гритти. На здоровье Андреа Гритти османские застенки не повлияли, во всяком случае, в семидесятилетнем возрасте он соблазнил некую монахиню, которая родила от него ребенка.
На Менгли-Гирея тоже ничего не повлияло, у него тоже родилась вон какая красавица.
Описывать нелегкую борьбу Менгли за власть не буду, нас вообще мало интересуют события до появления в судьбе хана и маленькой Хафсы весьма примечательной женщины — Нурсултан. Хафса родилась в 1479 году, хотя точно дату назвать трудно.
Ногайская принцесса Нурсултан совсем юной была выдана замуж за казанского хана Халиля. Ханшей с этим мужем она пробыла совсем недолго, даже не успела забеременеть. Халиль умер, и юная ханша «по наследству» перешла к брату своего мужа Ибрагиму, ставшему следующим ханом. Третья жена не первая, тем более у хана были весьма ревнивые старшие жены и уже взрослые сыновья.
Но Нурсултан не из тех, кто в уголке тихонько оплакивает свою несчастную судьбу. Она сумела стать любимой женой хана Ибрагима и родить ему двух сыновей и дочь (которая через много лет станет регентшей казанского престола, фактически правя за несовершеннолетнего племянника).
Странной оказалась судьба у Нурсултан: умер и этот муж, а на престол взошел его старший сын, совсем не жалующий мачеху. Пришлось Нурсултан бежать прочь из Казани вместе со своими сыновьями. Бежала она… в Москву, к Великому князю Ивану III.
Но у князя Ивана была очень ревнивая супруга Софья Палеолог (племянница последнего константинопольского императора), которой вовсе не нужна была ногайская принцесса в доме. Иван быстро просчитал ситуацию, нагрузил несколько возов подарками, дал Нурсултан рекомендательное письмо и… отправил в Крым. Нет, не под конвоем, вроде, даже вдова сама попросилась.
Через некоторое время Нурсултан была для крымского хана… правильно, любимой женой, причем официальной, а не наложницей.
Это удивительно, потому что Нурсултан уже не была молодой (тридцать лет в то время — почти старость), привезла с собой младшего из сыновей, Абдул-Латифа, оставив старшего, Мухаммеда-Эмина, на попечении московского князя. Князь юношу не обидел, через год посадил на казанский трон. К слову, казанским ханом побывал и его младший брат Абдул-Латиф. И оба побывали в ссылке — кажется, на Белом озере, видно, провинились.
Так в судьбе Хафсы появилась удивительная женщина Нурсултан.
Нурсултан быстро взяла в руки и хана Менгли-Гирея, и его внешнеполитические дела. У хана оказалось слабое здоровье (но это не последствия османской тюрьмы, позже болячки заработал) и запущенное делопроизводство. Новая ханша быстро навела порядок во всем и фактически полностью взяла на себя дипломатическую переписку Менгли-Гирея, она переписывалась с Иваном III, а потом с его сыном Василием I (отцом Ивана Грозного), с женами османского султана Баязида и еще много с кем.
Хафсе было у кого учиться умению не падать духом и устраивать дела.
Но это оказалось не все влияние Нурсултан на падчерицу.
В 1493 году в Крыму объявился опальный принц Селим, сын султана Баязида. Бежать ему пришлось, спасаясь от отцовского гнева. Если честно, Баязиду было за что гневаться на сыновей: они никак не могли дождаться смерти папаши и решили поделить империю заранее. Вылазка не удалась, и троим участникам пришлось туго, больше всех повезло самому младшему из сыновей Селиму, тот успел сбежать, остальных ждала суровая кара, закон Фатиха об уничтожении любого посягнувшего на власть никто не отменял.
Вообще у султана Баязида было восемь сыновей, но самый старший умер в младенчестве, двое других — от пьянста. Сам султан склонялся отдать трон старшему, Ахмеду, но это не устраивало младших. Двух восставших султан казнил, до третьего, Селима, руки в Крым не дотянулись.
В Крыму опального принца пригрели и женили на красавице Хафсе. Можно предположить, что инициатива этого родства с Османами принадлежала Нурсултан, потому что она тут же принялась хлопотать за зятя перед султанскими женами. В Стамбул отправились роскошные шубы и просто меха для дам (и зачем им шубы в Стамбуле?), ловчие птицы для самого султана и прочие подарки.
Султан Баязид поверил (или сделал вид, что поверил) в невиновность Селима, простил его, но в Стамбул не вернул, определив в Трапезунд (Трабзон). Вот там юная жена (пятнадцатый год) Хафса и родила ему первенца, названного Сулейманом. Ходили, правда, слухи, что Хафса родила девочку, а одна из приглянувшихся воскресшему принцу рабынь — мальчика, но болтали недолго: в Трапезунде по пути в Мекку на хадж как раз гостила мачеха Хафсы Нурсултан. Помогла ли она Хафсе, неизвестно, но то, что дала наставления — точно.
Это была их последняя встреча, но не последняя помощь мудрой Нурсултан своей падчерице.
Хафса родила еще троих сыновей, которые погибли еще в младенчестве от чумы, и четырех дочерей, оказавшихся куда более крепкими, в том числе знакомую нам Хатидже.
Судьбы дочерей сложились не так уж счастливо.
Хатидже-султан (на два года младше своего великого брата) была выдана замуж за Искандера-пашу по воле отца — султана Селима. Муж умер вскоре после свадьбы, и Хатидже вернулась к матери в Манису, где та жила у Сулеймана. Вторым супругом Хатидже-султан был любимец Сулеймана Ибрагим-паша. Брак по любви (во всяком случае, со стороны Хатидже) закончился трагично. Во-первых, Ибрагим очень быстро стал изменять супруге, привез из Египта любовницу по имени Мухсине, поселил ее в отдельном доме, активно переписывался. Мухсине родила Ибрагиму-паше сына, а когда все раскрылось и с любовницей расправились (варианты — мешок и Босфор, продажа в рабство, продажа в рабство ребенка), вернувшись к жене, завел себе юношу-любовника. Красавец Джешти-Бали имел немалое влияние на своего высокопоставленного патрона. Ибрагим был казнен султаном Сулейманом в 1536 году, Хатидже пережила его на два года.
Первым мужем другой дочери Хафсы Фатьмы-султан был санджакбей (правитель провинции — санджака) Мустафа-паша, вторым — Великий визирь Кара Ахмед-паша, казненный Сулейманом за взятки в 1555 году (в чем тут же обвинили Роксолану, потому что следующим Великим визирем стал ее зять Рустем-паша).
Следующая сестра Сулеймана Бейхан-султан была на год его младше, ей тоже не повезло с мужем — Ферхатом-пашой, также казненным султаном в 1520 году. В этой казни Роксолану обвинить забыли (явный недосмотр!).
Самая младшая из дочерей Хафсы Шах-султан была замужем за Челеби Люфти-пашой, который стал Великим визирем после смерти во время эпидемии Аяза-паши, в свою очередь сменившего казненного Ибрагима-пашу. Еще одно упущение: в эпидемии, унесшей жизнь Великого визиря Аяза-паши Роксолану обвинить тоже забыли!
Брак Шах-султан оказался недолгим, во время ссоры супруг накинулся на нее с кулаками, за что немедленно получил развод, был снят с поста и выслан в провинцию (небось, Роксолана подучила побить жену). Вывод: не дерись с султанскими сестрами.
На смену этому Великому визирю пришел Хадим Сулейман-паша, который правил три с половиной года, его сменил Рустем-паша — зять Сулеймана и Роксоланы, муж принцессы Михримах. Но людская молва ради возможности снова ткнуть пальцем в злодейку Роксолану выкинула из памяти Хадима и обвинила в отставке Люфти-паши Роксолану и Рустема: мол, убрали честного визиря, чтобы посадить на его место верного Рустема.
И конечно, не единожды ткнули пальцем в то, что зять Роксоланы стал Великим визирем: мол, своего пристроила! Родственные связи и так далее!.. Кумовство!..
Почему при этом забывают, что три сестры Сулеймана — Хатидже, Фатьма и Шах — были замужем за Великими визирями, вернее, их мужья становились Великими визирями? Муж Бейхан Ферхат-паша таковым стать просто не успел. Троих Сулейман казнил, кстати, за взятки: Ферхата-пашу в 1520 году, Ибрагима-пашу в 1536-м, Кара Ахмеда-пашу в 1555-м. Четвертый — Люфти-паша — был снят с должности после развода (это могло случиться и с Ибрагимом-пашой, разведись с ним Хатидже после измены) в 1541 году.
Зять Роксоланы (и Сулеймана!), муж их дочери Михримах, был Великим визирем дважды — первый раз сменив «ничейного» Хадим Сулейман-пашу, второй — Кара Ахмеда-пашу, и правил до своей смерти в 1561 году. Хорошо хоть, в его смерти не обвинили Роксолану (она сама умерла в 1558 году).
Но вернемся к тому времени, когда не только Сулейман не был султаном, но и его отец Селим тоже — во времена правления деда Сулеймана султана Баязида. Селим правил в Трапезунде, Хафса Айше при нем рожала одну дочь за другой…
Султан Баязид старел, и все яснее проявлялось его намерение оставить трон старшему из сыновей — Ахмеду. Правда, ради своей безопасности султан разогнал сыновей по разным дальним провинциям, но уже поговаривал о своей усталости и готовности отречься от власти пораньше.
Для Селима это означало, что он и его сыновья (а у Селима помимо Сулеймана от Хафсы были еще двое от других жен) будут просто уничтожены. Можно бы спрятаться у тестя, крымского хана Менгли-Гирея, но долго ли просидишь, прячась? А на новое восстание сил не хватало.
На помощь пришел тесть, судя по всему, по подсказке Нурсултан, и его деньги. Деньги легко возместили недостаток воинов, Селим поднял мятеж против отца в одиночку, захватив сначала Эдирну, а потом вошел в Стамбул, не дожидаясь, пока принц Ахмед подойдет на помощь отцу. Селим переманил в свое войско не только янычар, но и многих воинов брата, обещая им куда большую оплату, чем те имели.
Защищать султана Баязида было некому, янычары спокойно допустили смену власти — султан Баязид отрекся от трона в пользу своего младшего сына Селима.
Дальше вы помните: до Эдирны Баязид не доехал, умерев в Чорлу, Селим стал султаном, расправился с братьями и их потомством, потом со своим собственным, оставив в живых только Сулеймана (в благодарность за помощь?).
Селим стал султаном, Хафса — султаншей, а Сулейман — наследником престола, шех-заде, причем единственным.
Но счастья Хафсе не прибавилось, борьба за трон серьезно испортила и без того нелегкий характер Селима, к тому же он потерял интерес к женщинам и увлекся мальчиками. Только и радовали новоиспеченную бабушку сын да внуки: у Сулеймана родился первенец Махмуд. Хафса стала бабушкой в 33 года.
Селим был прозван Явузом — Грозным — не зря, его нрав отличался крутизной, и никто из служивших султану не мог быть уверен с утра, что вечером его голова все еще будет на плечах. Не могли быть уверены и родственники. Став султаном, он расправился с собственными сыновьями, понимая закон Фатиха буквально: тот, кто кроме меня будет претендовать на власть, должен быть уничтожен, кем бы он ни был.
Невозможно представить, каково было все годы правления Селима Хафсе. Сулейман учился трудной науке управления в Манисе, Хафса была рядом с сыном. Наверное, не проходило и дня, чтобы она не думала о возможном гневе султана, о том, что простой навет, слух, чья-то ложь могут этот гнев вызвать и что Селим не пожалеет единственного оставшегося в живых сына.
У Хафсы серьезно болело сердце, это не удивительно: она прожила пусть обеспеченную, но очень нелегкую из-за постоянных опасностей и треволнений жизнь.
Султан Селим Явуз не столь уж благоволил к сыну, хотя ничего против него не предпринимал. Но Хафса не могла не понимать, что султан может передать власть вовсе не сыну, а постороннему человеку, так попытался поступить их потомок султан Ахмед — посадить после себя на трон любовника.
Но ничего предпринять против сына и его матери султан Селим не успел, если и намеревался это сделать. В 1520 году, отложив не вполне подготовленный поход на Белград на год, он отправился подлечить нервишки, поохотиться и отдохнуть в родовое имение под Эдирной. Не доехал — загадочная, но такая своевременная болезнь скрутила его на половине дороги в Чорлу.
Сулейман стал следующим — десятым — султаном Османской империи. Для турок число десять священно, а в судьбе Сулеймана оно повторялось так или иначе не единожды. Десятки Сулеймана принесли Османской империи счастье. Этот султан удался всем: был тверд, но добр, решителен и совестлив, соблюдал законы, не подгоняя их под себя, правда вот, неписаные нарушал ради какой-то зеленоглазой пигалицы Роксоланы.
Гарем султана не может быть таким, какой был у шех-заде, Хафса принялась организовывать быт в Стамбуле, набирая новых рабынь и наложниц. Кстати, в Манисе в гареме Сулеймана было всего двенадцать женщин: валиде, сестры, две наложницы, трое детей, хензнедар-уста, секретарь и несколько рабынь и евнухов. Теперь хозяйство Хафсы разрасталось до тысяч человек, всех нужно было разместить, накормить, напоить, занять делом, развлечь и защитить. А еще пресечь неизбежные стычки, склоки, сплетни и зависть.
Хафса прекрасно справилась, она наладила четкую работу всех служб и ввела строгие правила поведения. А еще определила раз и навсегда: всем все одинаковое! Все кадины получали одинаковое содержание, их комнаты были одинаково обставлены, трудилось одинаковое количество служанок, одинаковые кареты для выезда, одинаковое число евнухов… Отличались только цветом и возможностью приобрести что-то на собственные деньги.
Интересно, как выходил из положения султан, любивший создавать ювелирные украшения? Неужели делал по два — для Гульфем и для Махидевран? Ведь кадина могла не на шутку обидеться, увидев у соперницы новый браслет.
Также одинаково, но уже на другом уровне содержались икбал.
Даже рабыни получали отрезы на одежду одного качества.
Иначе нельзя, иначе не миновать скандала.
И все бы ничего, обитательницы гарема привыкли и к строгой иерархии, и к правилам, и к равенству в пределах своей группы, и к надеждам попасть в группу повыше, но появилась Роксолана, и все встало с ног на голову.
Пожалуй, самым трудным для Хафсы было не выжить или найти свое место, а справиться с беспорядком, который одним своим существованием внесла в уже налаженную жизнь гарема эта девушка, вернее, не сама Роксолана, а влюбленный в нее Сулейман, готовый нарушать любые твердо установленные правила.
Согласно всем оставленным о ней отзывам, Хафса была доброй и справедливой женщиной, она не могла и не стала бы воевать против матери своих внуков и любимой женщины своего сына. Но валиде обязывало ее положение, а также необходимость, несмотря ни на что, держать остальной гарем в руках.
Ох и трудная это работа — быть хозяйкой огромного женского царства! Но Хафса другого и не мыслила, она не знала другой жизни: родилась в гареме, жила в гареме, там и умерла. Всю жизнь небо в разводах решеток, пусть ажурных, но крепких. Всю жизнь вокруг сте́ны, пусть не вплотную к окну, но высокие.
Эту женщину можно бы пожалеть, потому что не знала воли, но она потому и не бунтовала, что этой воли не ведала никогда. Даже рабыни, девчонками попавшие в гарем, когда-то бегали, сверкая голыми пятками, у Хафсы такой воли не было. Гарем… этим все сказано.
В золотой клетке живут только золотые соловьи, но они не поют и им не понять сереньких пташек без бриллиантов на крылышках, которые выводят трели весной. Не понять этой тяги к воле.
Так Хафса не понимала когда-то мачеху Нурсултан, которой было позволено самостоятельно ездить из Крыма в Москву, на хадж в Мекку, которая вела самостоятельную жизнь. Завидовала, но не понимала.
Не могла она понять и Роксолану, так похожую на Нурсултан в своей внутренней свободе. Наверное, понимала, что именно этим Роксолана дорога Сулейману, но сама примириться не могла.
А Роксолана не понимала зажатую в тисках условностей валиде, не понимала, как можно не желать свободы.
В этом их трагедия, обе искренне любили Сулеймана и желали сделать его счастливым, но каждая по-своему. Сулейману ближе была Роксолана, хорошо, что у Хафсы хватило мудрости не встать стеной, защищая сына, не устранить неугодную лично ей, но любимую сыном женщину. Она справилась даже с этим, Хафса была не просто мудрой хозяйкой гарема, но и умной, любящей матерью.
Наверное, понимая или хотя бы чувствуя это, Сулейман был искренне благодарен матери за непротивление. Даже султанам хорошо иметь мудрую мать…
Ежегодно в апреле в Манисе проходит фестиваль Месир Маджуну. Это один из любимейших турецких праздников.
Легенда гласит, что однажды, еще пребывая в Манисе, Хафса (будущая валиде-султан) заболела, и никакие усилия ее врачей, никакие известные средства не помогали. Шех-заде Сулейман обратился к местной знаменитости шейху Мюслихитдину Эфенди, который благодаря своим поразительным познаниям в медицине (и, видимо, траволечения) слыл непререкаемым авторитетом среди жителей Манисы.
Шейх откликнулся на просьбу сына и создал для его матери новое средство, включавшее в себя 41 компонент, а потому способное лечить все, от зубной боли до проблем с потенцией.
Что именно лечило средство у султанши Хафсы, история умалчивает, но она встала на ноги и на радостях распорядилась одарить сим потрясающим полезным и вкусным одновременно средством всех жителей Манисы, желавших поправить здоровье. Увеличилась ли после этого рождаемость в Манисе — неизвестно, но конфеты под названием «Месир маджуну» ежегодно в день весеннего равноденствия щедро разбрасывают в толпу желающих оздоровиться с балкона мечети Султан. Фестиваль Месир Маджуну с тех самых пор проводится ежегодно и привлекает множество туристов и просто любопытных. Хафсу Айше в Манисе поминают добрым словом.
Не стоит думать, что конфеты можно получить только в Манисе и только в день фестиваля, промышленность выпускает это вкусное лекарство тоннами под таким же названием — «Месир маджуну». Это длинные трубочки в яркой блестящей обертке. От цвета обертки не зависит вкус конфеты, он одинаков для всех, а вот соблюдается ли тот же состав из 41 компонента, что подобрал шейх Мюслихитдин Эфенди, неизвестно.
Вот как представляют конфеты «Месир маджуну» компании, торгующие ими:
«„Месир маджуну“ обладает потрясающей гаммой вкусов, потому что состоит из огромного количества различных натуральных специй и приправ. В его состав входят: корица, черный перец, душистый перец, гвоздика, семена черного тмина, семена горчицы, анис, кинза, имбирь, цветы корицы, куркума, кокос, фенхель, перец кубеба, сенна, желтая терминалия, ваниль, просо, кардамон, альпиния лекарственная, мандрагора, трубчатая кассия, шафран, эликсир, тмин, галанга, сосновая смола, мирра, солодовый мед, шамлы шашлы, лимонная цедра. Помимо прекрасного вкуса он крайне полезен для здоровья, оказывает общеукрепляющий и тонизирующий эффект, а также сильно повышает потенцию».
За столь замечательные качества «Месир маджуну» называют турецкой виагрой.
Конфеты появились в продаже и в России, их можно заказать по Интернету. Заказывайте и оздоравливайтесь. Будьте здоровы!
Соперницы и враги
К таковым можно отнести практически все окружение не одной Роксоланы — любой наложницы. Сотни женщин, главная задача которых — внимание одного-единственного мужчины… Внимания нужно не просто добиться, но и удержать его как можно дольше, лучший вариант — родить дочку, а потом сына…
Это не значит, что только враждовали, все же жили в Домах радости. Конечно, складывалась дружба, часто искренняя, преданная, на всю оставшуюся жизнь. Большинство, понимая, что стать даже икбал не получится, пытались найти свое место в том мире, в который попали. Находили единомышленниц, подруг, хозяйку, которой верно служили.
Уверенность в том, что ты не одна в этом жестоком мире, очень нужна, без нее слишком трудно, редко кто способен противопоставить себя миру, бросить вызов такому количеству соперниц.
Девушки помогали друг другу, объединялись против кого-то, кого-то поднимали на смех, но за этим строго следили старшие, потому что допускать откровенных насмешек нельзя, это, как ржавчина — железо, разъест сам гарем.
Чтобы не изнывали от безделья, девушек постоянно учили или развлекали. Но учили, конечно, не философии Платона, а рукоделию, музыке, а еще чтению Корана. Это большое умение — читать Коран как положено. Но все равно скучали, и пока руки были заняты вышивкой, языки привычно перемывали кому-нибудь косточки.
Роксолана самим своим существованием давала повод к злословию. А уж если объект для этого злословия для всех один, это сильно сплачивает злые языки гарема. Тоже неплохо, перестают грызться между собой.
Чем же так досадила Хуррем своим подругам по несчастью (или счастью)?
Известно, что Сулейман не выделял ее, делая дорогие подарки (не просила), не увеличил содержание (он не вмешивался в дела валиде), не увеличил ей содержание, но на ложе брал только свою Хасеки. Внимательно следившие за положением дел в гареме венецианцы доносили, что султан с первой минуты очарован только своей Хасеки и не желает никого другого из женщин.
Откуда могли венецианцы знать о положении дел в самом закрытом месте Османской империи? Через торговцев, слуг и тех же евнухов. В те времена купец практически приравнивался к шпиону, вся разведдеятельность, как бы мы сейчас сказали, и большая часть дипломатической велись посредством торговых представительств, недаром в Стамбуле очень долго не было никаких специальных послов, все вопросы решались через торговые общества.
Сами торговцы покупали женщин, имевших доступ в гарем, в первую очередь для того, чтобы знать, что и кому из одалисок приносить для продажи. Конечно, никто самих купцов в гарем не пускал, приносили все женщины, часто иудейки. Они же нередко выполняли поручения одалисок вне гарема. Каждая их обитательниц гарема имела свое небольшое содержание, которое могла тратить по своему же усмотрению. Кто-то покупал сласти (непонятно, потому что таковых и в гареме было достаточно), кто-то — побрякушки, кто-то — ткани, средства для ухода за собой…
Европейские купцы даже нередко женились на иудейках, чтобы через них иметь возможность торговать в гареме. О положении иудеев в Османской империи будет сказано отдельно.
Роксолана мешала гарему тем, что самим своим существованием нарушила заведенный порядок движения по «служебной» лестнице в гареме, нарушила установленный порядок возвышения одалисок, а потому мешала всем одалискам сразу.
Неписаный закон: одна наложница — один сын. Когда сын подрастал, мать уезжала вместе с ним с провинцию — помогать налаживать жизнь, создавать гарем и управлять им.
Освобождалось место подле султана, его тут же занимала другая, выделенная Повелителем правоверных из массы желающих. Иногда султан не желал новой кадины, оставляя только икбал: к чему связывать себя какими-то обещаниями? Но чтобы, как Сулейман, оставить подле себя только одну?!.. Такого не бывало.
Все свидетельства взаимоотношений между Сулейманом и Роксоланой, все оставленные отзывы и описания, их переписка твердят одно: султан потерял голову от Роксоланы сразу и на всю жизнь. Ее, и только ее, предпочитал видеть и слышать, только ее звал к себе. Лишь однажды по время опалы Роксоланы (бывало и такое!) на ложе попала Махидевран и родила дочь Разие. Но на этом отношения с бывшей возлюбленной закончились.
Никто, кроме Роксоланы, от Сулеймана больше не рожал. Он с легкостью раздаривал красавиц из гарема своим чиновникам, больше не приказывал покупать новых и не принимал в подарок. Известен случай, когда валиде (имевшая такое право — раз в год дарить Повелителю правоверных новую рабыню) приобрела для Сулеймана и Роксоланы по красивой рабыне-славянке. Видно, не рискнула дарить только султану, не смогла обойти подарком и нежеланную невестку. Подарок вылился в скандал, пришлось валиде спешно с извинениями забирать красавиц обратно, заменив их чем-то другим.
Настолько велико уже было влияние Роксоланы, что даже валиде приходилось его учитывать. Султан не противился, он вполне обходился без юных красоток с аппетитными формами, ему достаточно было одной Хуррем.
У такой женщины просто не могло быть соперниц в гареме! Не потому, что злая ведьма или красива настолько, что остальные по сравнению с ней уродины, а потому, что владела сердцем султана безраздельно. Была ли в этом магия? Конечно, магия любви и многих достоинств, которые не признавали обитательницы гарема, зато ценил Сулейман.
Ей могли завидовать, ее ненавидели, но соперничать с ней просто не могли.
Роксолана возвысилась окончательно ко времени смерти валиде-султан Хафсы. Хафса давно страдала болезнью сердца, часто и подолгу проводила время в постели, в последние годы редко выходила даже из своих покоев в сад. Но в ее смерти обвинили Роксолану.
Возможно, возвышение неугодной валиде женщины повлияло на здоровье матери султана, потому что причиной недугов часто являются нервные срывы.
Историки не пришли к единому мнению о том, что произошло раньше — женитьба султана на бывшей рабыне Хуррем или смерть валиде. То есть валиде умерла, не выдержав такого надругательства над законами гарема (где это видано, чтобы султаны женились на бывших рабынях?! Хотя шариат этого не запрещает) — или, наоборот, султан женился, дождавшись смерти матери, потому что не желал огорчать ее столь сильно?
В любом случае популярности Роксолане ни в гареме, ни в империи это не прибавляло.
Предыдущая официальная женитьба султана состоялась в 1379 году, Сулейман назвал Роксолану женой в 1533–1534 годах, то есть сто пятьдесят лет Османская империя не знала свадеб своих султанов, и вот, наконец, свершилось — султан женился!
Но на ком?! Не на матери достойного, любимого многими наследника Мустафы Махидевран-султан, а на выскочке, той, которая самим своим существованием отравила последние дни валиде, колдунье с зелеными глазами. Нарушалась вся налаженная строгая система гарема, в которой у каждой был хоть какой-то призрачный шанс стать главной женщиной империи или найти себе другое вожделенное место.
Женитьба султана хоть и поставила Роксолану на недосягаемую высоту и вне конкуренции, вызвала новый прилив всеобщей зависти и как следствие — ненависти к ней. Этой ненависти хватало и без звания кадины-эфенди.
Роксолана для гарема с первой минуты была белой вороной. Судя по всему, ее подарили Сулейману как раз к восшествию на престол. До того, будучи еще наследником престола, Сулейман правил и жил в Манисе вместе с матерью — Хафсой Айше. Это было обычаем, наследник (а Сулейман был единственным наследником отца) набирался ума-разума именно там.
Султаном он стал в сентябре 1520 года. Новый султан — это новая администрация, новые люди во власти, новые деньги, а значит, новые гаремы, в которые полезно доставить красавиц со всего света. Конечно, Сулейман перевез гарем из Манисы, но, по свидетельству современников, он был совсем маленьким — валиде, две супруги (Гульфем и Махидевран, самой первой, Фюлане, видно, уже не было в живых, о ней ничего не известно) и обслуживающий персонал. Всего восемнадцать женщин и трое сыновей.
То, что хорошо для шех-заде, неприемлемо для султана, но и оставлять отцовский гарем он тоже не мог, это неприлично. Старый гарем отправлялся на покой.
Это означает, что Роксолана в числе других попала в совершенно новый гарем, ведь к тем восемнадцати женщинам быстро прибавились еще пара сотен, а потом еще и еще. Не все одалиски, большинство просто прислуга, которая, как мы помним, вполне могла стать даже валиде, если очень повезет.
Значит, набрали огромный штат женской прислуги для гарема, в число которой входила и Роксолана. Если верить отрывочным сведениям о ее обучении, то понятно, откуда у нее такое образование и тяга к знаниям. Судя по всему, Роксолане повезло попасть в знаменитую школу наложниц в Кафе. Эта школа была крайне закрытой и готовила одалисок высшего класса, обучая не только умению бренчать на каком-то инструменте, цветисто объясняться в любви или считать на пальцах, не только премудростям ублажения мужского тела в постели, но и настоящим наукам: философии, математике за пределами десятка, географии, истории и еще много чему. Девушки осваивали основы арабского языка, хорошо знали персидскую поэзию…
Но это значит, что сама Роксолана обладала прекрасными данными, ведь учить дуру — только время зря тратить.
Возможно, тот самый владелец школы, почувствовав счастливый час, отвез нескольких лучших девушек в Стамбул для гарема нового правителя или кого-то из его особо приближенных. Роксолана попала на глаза Ибрагиму-паше. Это тоже судьба, потому что оценить не самую красивую, зато умненькую девушку мог не каждый — Ибрагим, на свою голову, смог.
Интересно, что было бы с Роксоланой, не заметь ее Ибрагим? Смогла бы она выжить, стать главной и единственной в другом гареме? Возможно, не смогла: не каждая старшая жена стала бы терпеть такую соперницу, редко какой хозяин оценил бы знание беспокойной рабыней трудов Платона или персидской поэзии. Роксолане повезло, она попала туда, где ее знания и веселый нрав пригодились.
Почему Ибрагим подарил девушку султану, а не оставил себе, неизвестно. В союзе друг с другом они могли бы править империей, потому что каждый влиял на султана именно в том, что было недоступно другому. Но союз не состоялся, напротив, были взаимная ненависть и вражда.
Султан Сулейман разглядел Роксолану, которой дали имя Хуррем, то есть «Дарящая радость», «Смеющаяся», не сразу, но и долго не тянул тоже. Во всяком случае, первого сына Роксолана родила осенью 1521 года, значит, на весь конфетно-букетный период у них были пара месяцев зимой, потому что сам гарем в Стамбуле организовали не сразу. А вот забеременела Роксолана явно сразу — когда султан отбыл в поход на Белград, она уже носила под сердцем его сына.
Как удалось девушке сохранить будущего ребенка? Наверняка помогло то, что она призналась в своем интересном положении самому султану, валиде оставалось только оберегать покой удачливой новенькой.
Завести до этого времени настоящих врагов в гареме Роксолана явно не успела, султан отправился воевать, а она осталась вынашивать ребенка, все в порядке вещей. Соперницей никому пока не была, у Сулеймана имелись три сына — Махмуд от самой первой жены Фюлане, рожденный еще в Кафе, Мурад, сын Гульфем, и Мустафа, сын Махидевран.
Между двумя кадинами сохранялось хрупкое равновесие, возможно потому, что обе не были матерями старшего сына султана, то есть формально ни Гульфем, ни Махидевран не являлись следующими валиде, такое место было вакантно.
Поэтому даже когда у Хуррем осенью 1521 года родился Мехмед, она еще не была соперницей. Да, кадина, да, родила сына, но ведь четвертого по счету… И даже то, что султан слал лично Хуррем письма, а та отвечала, сначала, видимо, воспринималось как каприз Повелителя. Ничего, больше этой удачливой девчонке в спальне Повелителя не бывать, одна наложница — один сын, с нее достаточно.
Но осенью произошло то, что перевернуло всю отлаженную систему гарема. Во-первых, Стамбул посетила нежеланная, страшная гостья — оспа. Это бывало часто, почти каждый год, никто не находил нужным как-то защищаться, полагая, что Аллах сам разберется, кого оставить в живых, а кого нет. Гарем даже Стамбул не покидал, оставаясь во дворце.
Беда не обошла стороной султанскую семью, причем нанесла очень точный удар — скончались два старших сына султана, Махмуд и Мурад!
Это меняло все: во-первых, Гульфем оставалась без сына и из кадины превращалась в обычную служанку, конечно, не истопницу, но просто приживалку. Валиде взяла ее к себе, но жизнь бедолаги теперь текла безрадостно, ждать ей было нечего.
Сын Махидевран Мустафа вдруг стал первым наследником, что превращало саму Махидевран в будущую валиде и поднимало на недосягаемую для остальных женщин высоту. Пока жив Мустафа, Махидевран — старшая жена!
Очень кстати оказался рожденный Роксоланой малыш Мехмед (возможно, именно это спасло ему жизнь). Но тогда Махидевран еще не боялась Роксоланы, они были не равны, у Махидевран — старший и уже довольно взрослый сын, которого просто обожал султан, а соперница только родила своего писклявого отпрыска.
Сначала султан повел себя вполне предсказуемо: он объявил Vali Ahad, то есть наследниками, Мустафу и Мехмеда по старшинству. Это не могло испугать Махидевран, ценность сына которой возрастала неизмеримо. Если Махидевран чего-то и боялась той осенью, так это возможной беды с сыном.
Однако дальше произошло непредвиденное: султан Сулейман впервые нарушил давние неписаные законы ради своей Хуррем, он снова позвал ее к себе, презрев принцип «Одна наложница — один сын», ведь она могла родить еще одного.
Пожалуй, с этой минуты зависть гаремных красавиц перешла в ненависть. Освободилось место кадины, целых два пустовало, многие надеялись возвыситься до кадины, не все же Хуррем. Вместо того, чтобы «как положено» осчастливить еще двоих, сделав кадинами, султан снова звал в спальню только одну: Хуррем, у которой уже был сын. Была ли в этом вина или счастье Хуррем, никого не волновало, главное — она похитила у других возможность родить султану ребенка!
И все-таки, это Судьба, ее Судьба, которой, как известно, противиться бесполезно. Она снова забеременела и снова родила уже весной дочь, крошечную, явно недоношенную, но живучую принцессу Михримах, которая стала отцовской любимицей на всю жизнь. Казалось, теперь султан должен удалить Хуррем от себя — достаточно с нее двоих детей, а уж радоваться рождению принцессы не должен никак, принцессам не радовались.
Но снова произошло то, чего не ждали, снова султан нарушил все законы жанра: он выпустил по поводу рождения Михримах точно такой же фирман (указ), писаный золотом на дорогой бумаге, объявляя подданным, что счастлив рождением дочери и нарекает ее так-то и так-то.
А Хуррем за рождение принцессы благодарен и удалять ее от себя не намерен. Конечно, об этом не писалось в фирмане, но было сказано вслух. Снова скандал! Раньше на такое имела право только законная жена, остальные уже давно получили бы отставку.
Негодовала валиде: ради этой Хуррем султан то и дело идет против установленных правил, так недолго и всю стройную систему власти в гареме развалить! Ладно бы лебедушкой была, красоты неописуемой, а то ведь маленькая, щуплая, постоянно беременная…
Сама Хафса Айше была настоящей красавицей, такой, от которой глаз не оторвать. Она славилась справедливостью и доброжелательностью, в Манисе до сих пор добрым словом поминают мать султана Сулеймана. Наверняка Хафса не имела бы ничего против Роксоланы, сохранись стройная прежняя система в гареме, то есть, останься Роксолана после рождения сына просто кадиной, какими были Гульфем и Махидевран, и возьми Сулейман себе следующую икбал, чтобы та могла родить еще одного сына, а потом следующую… Так в строгой иерархии гарема не было бы пропусков и топтания на месте, снова все мечтали стать гезде, а те икбал, а икбал мечтали родить сына, чтобы стать кадиной.
Но султан признавал только свою Хуррем, потому икбал не становились кадинами, а гезде не становились икбал. О чем мечтать, чего ждать многочисленным красоткам, ни на что, кроме любовных утех, не годным? Это очень опасная ситуация, обитательницы гарема должны надеяться на возвышение, иначе… На что способны сотни недовольных красавиц, даже подумать страшно.
Удивительно, как валиде удалось не допустить бунта на этом корабле под названием «Гарем». Особенно когда уже осенью следом за Михримах Роксолана родила еще одного сына — Абдуллу. Мальчик прожил только четыре года, его тоже погубила оспа.
Не может быть, чтобы за время беременности Роксоланы Сулейман не брал на ложе других красавиц, наверняка брал, но ни одна из них не родила, словно та же Судьба берегла Роксолану от соперниц. Только за время опалы Роксоланы (провинившись, она некоторое время жила, видимо, в Летнем дворце на другом берегу Босфора, что помогло выжить во время бунта янычар) Махидевран была удостоена внимания султана и тоже родила дочь — Разие, но даже в этом Сулейман отдал предпочтение Роксолане, любимой принцессой осталась очень похожая на мать Михримах.
Могла ли питать теплые чувства к Роксолане Махидевран, если та забрала у нее, а потом и у сына все внимание султана? Подрастал Мехмед, и отец посвящал ему куда больше времени, чем старшему сыну. Конечно, Мустафа уже повзрослел, и его воспитывали, по сути, янычары, считая своим будущим султаном, но хотелось, чтобы все свое внимание Сулейман отдавал первому наследнику, а не второму.
К чести Махидевран, та не устраивала диких сцен, во всяком случае, это не отмечено в дневнике султана (Сулейман вел подробный дневник всю жизнь, правда, события в гареме в него не записывал, может, просто не докладывали?). Но у баш-кадины и не было таких возможностей, хотя можно представить, как ненавидели завладевшую всем вниманием Сулеймана Хуррем.
В сериале ради красного словца, вернее, кадра многое либо утрировано, либо вычеркнуто. Едва ли злющая, вечно раздраженная Хуррем, ничем не выделяющаяся в лучшую сторону среди остальных наложниц, могла завоевать сердце искушенного султана. А без этого патологическая нелюбовь к ней остальных одалисок просто непонятна.
Ну, попала на ложе к султану, ну рожает от него одного ребенка за другим, так кто же мешал завоевать султана, пока ненавистная Хуррем в положении? Кто не давал другим одалискам или той же Махидевран поразить Сулеймана своим знанием персидской поэзии, умением вести умную беседу, быть очаровательной?..
Не сумели, но обвинили в этом Роксолану.
Любому, кто смотрит фильм, ясно, что очаровать, влюбить в себя без памяти экранная фурия могла только при помощи колдовства. И тем не менее убить пытаются только ее, ее травят, поджигают, на нее возводят поклеп… Но даже по воле сценаристов, явно ненавидящих сам образ Роксоланы (в фильме она меняется от истерички до ловкой интриганки, в отличие от благородной и вечно страдающей Махидевран), все приписываемые Хуррем кровавые разборки остаются только намеками: мол, желала смерти, потому и умер. Но смерти желали и ей, и ее детям тоже.
Фильм впору назвать «Ведьма в гареме».
Роксолана действительно рожала одного ребенка за другим: в 1521 году — Мехмеда, в 1522 году — весной Михримах и осенью Абдуллу, в 1524 году (после опалы) — Селима, в 1525-м — Баязида, потом последовал перерыв и в 1531 году родился Джихангир, которого называли горбуном и в фильме показали настоящим уродцем. Но, судя по отзывам современников, у принца Джихангира был просто ярко выраженный кифоз, во всяком случае, в седле он держался уверенно. Такое заболевание, как кифоз в результате рахита (прогиб грудного отдела позвоночника в виде сильной сутулости), вполне излечим, но принца лечить не стали, а наоборот, берегли, ограничивая движения.
Роксолану ненавидел весь гарем, кроме тех, кто от нее зависел, и это была иная ненависть, чем привычная — одной кадины к другой или тех, кто не сумел выбраться из гезде, вернувшись к должности прислуги, к тем, кому это удалось. Самим своим существованием она лишила надежды всех остальных, а потому и ненавидима была всеми, даже тогда, когда встала во главе гарема и правила им не менее справедливо, чем Хафса Айше.
Став главной женщиной гарема, Роксолана не свела счеты ни с одной из тех, кто шипел и плевался ядом ей вслед, во всяком случае, такое неизвестно. Возможно, мы просто не знаем, что происходило за закрытыми Вратами Блаженства, но никаких записей по поводу жестоких репрессий не нашлось.
Нашлись другие — Роксолана постаралась вовсе избавиться от гарема, побуждая Сулеймана выдавать замуж или просто дарить своим чиновникам одну красавицу за другой. Жестоко? Но не выгонять же их всех на улицу? Красавицы, которые раньше не имели покоя из-за явного преимущества одной, теперь вынуждены были завоевывать свое место под солнцем у совсем других, поскольку прежние жены их новых владельцев вовсе не радовались султанскому подарку.
Постепенно остался только обслуживающий персонал.
Следующий султан — сын Роксоланы Селим — гарем не просто возродил, но увеличил и тратил на наложниц куда больше денег, чем его отец. А вот предпочитал все равно одну — Нурбану (красавицу итальянку из рода Баффо), которую ему в свое время подобрала именно Роксолана. Нурбану наличию гарема не противилась и правила в нем столь твердой рукой, что, останься в нем прежние одалиски, вспоминали бы Роксолану добрым словом.
Все в жизни повторяется, Нурбану подсидела ее собственная невестка Сафие, которую та тоже выбрала для сына сама.
Но Роксолана этого, конечно, не увидела, она умерла раньше мужа, Сулейман пережил любимую на восемь лет.
Почему-то считается, что соперницей Роксоланы в гареме была Махидевран. Да не могла она быть, Махидевран для Сулеймана прошлое, она только мать наследника, как бы султан ни любил ее раньше. Просто сама Махидевран жила в системе старых понятий: родила сына — и на покой, одна наложница — один сын.
И ревновать тоже не могла, возможно, потому о стычке между Махидевран, у которой просто сдали нервы, и Роксоланой стало известно даже иностранцам, жившим в Стамбуле. Конечно, женщины ревновали друг к другу, но прекрасно понимали, на что имеют право, а на что нет. И подобные скандалы с расцарапанными лицами были крайне редки.
В гареме существовали не только строгая иерархия и правила поведения, но и довольно церемонная система обращения одной одалиски к другой. Никому из рабынь джарийе не приходило в голову запросто окликнуть икбал, например, а сама икбал, какой бы счастливой ни была, ни за что не посмела бы свысока посмотреть на кадину. О валиде и говорить нечего, к ней, как и к султану, не полагалось поворачиваться спиной.
Запросто общались между собой только джарийе, потому что уже гезде посматривали друг на дружку настороженно, икбал тем более, а кадины не всегда снисходили до бесед с теми, кто не сумел возвыситься так, как они. Валиде вообще вела себя как символ порядка в гареме и рот открывала в присутствии остальных только в случае надобности. Запросто щебетать с кадинами никто бы не стал.
Соперницами Роксоланы просто никто не успел стать, с первых дней никто на нее ставку не делал, не те внешние данные, а что нрав веселый — это хорошо, с такими рядом нескучно. А потом она сразу безо всяких периодов томительного ожидания попала в спальню к султану и стала кадиной, родив Мехмеда.
А потом… потом у нее уже не было никаких соперниц, потому что Сулейман откровенно предпочитал ее остальным, были только ненавистницы, то есть крупные и мелкие враги.
Откуда такая уверенность в султанской верности? Из его писем, из записей и отчетов дипломатов, купцов и прочей братии… О, эти знали все обо всем, даже не приближаясь к стенам гарема, они умели подкупить повитух, торговок, массажисток и даже евнухов, чтобы вызнать, кого же предпочитает султан ныне и что именно любит эта одалиска. Разведка производилась только что не с воздуха, доносили истопницы и садовники, переписчицы и повара, портнихи и лекарки…
И только если сотня человек утверждала: Повелитель предпочитает только эту женщину уже не одну неделю, следовало донесение, например, в Венецию: султан хочет постоянно видеть эту женщину, не желая знать никакую другую.
А еще такое заявление подтверждает факт рождения детей только у Роксоланы в течение всех последующих лет. Сотни молодых, красивых, физически крепких девушек были готовы исполнить любую прихоть султана, но рожала почему-то только Роксолана. Ошибки быть не может вот почему.
Каждый визит даже простой гезде в спальню султана старательно записывался, чтобы позже не возникло вопросов, если этот визит принесет свои плоды в виде продолжателя рода. Ну и, конечно, чтобы вовремя пресечь нежелательную беременность. Можно возразить, что и во время фавора Роксоланы также пресекали. Едва ли, ей так завидовали в гареме все во главе с валиде, так желали подвинуть с занятого при султане места, что любая другая беременность была бы всему гарему только в радость, вот уж когда никто не стал бы вызывать выкидыш у самой нежеланной джарийе. Просто самой нежеланной была Роксолана.
Не рожали одалиски с тех пор, как Роксолана стала любимой султана Сулеймана, потому что иначе было бы записано не только время рождения любого младенца, но в точности — сколько чего на него ежедневно расходовалось. Удивительно, но в Османской империи существовал контроль и учет, которому могли бы позавидовать лучшие немецкие чиновники. Эсэсовским архивам далеко до султанских, по ним можно проследить, сколько муки или сахара в какой день израсходовали повара, сколько выпито шербета, сколько ткани какого цвета выделено какой одалиске… Именно благодаря этим записям мы знаем, сколько тонн (!) сахара привезли для десертов на пир по поводу обрезания принцев, сколько на блюда для пира ушло миндаля, а сколько — других орехов, сколько розовой воды или гусиной печенки…
Никаких записей по поводу младенцев, родившихся или не родившихся (в гаремной больнице тоже вели строгий учет) у других матерей, не найдено. Кроме того, по поводу младенца любого рода, даже если тот прожил всего пару часов, султану приходили письма с поздравлениями или с соболезнованиями, этот жест вежливости со стороны правителей соседних стран был обязателен. Так же поступал и сам султан.
Но и таких писем не найдено. Нет, их существует огромное количество (в канцелярии султана даже письма регистрировались для порядка), но все с поздравлениями по поводу детей, рожденных Роксоланой. Никто другой не рожал.
Эту странность можно объяснить только одним: ни с кем другим султан просто не спал! И не было никаких Изабелл, заблудившихся на просторах Средиземного моря, никаких других прелестниц, которых Сулейман осчастливил «в пику» Роксолане. Так не бывает? Ну почему же, султан — нормальный мужчина, почему он непременно должен тащить кого-то в свою постель, если его супруга в интересном положении?
Почему мы так настойчиво отказываем султану Сулейману в нормальной супружеской верности, почему считаем его на такое неспособным? Потому что остальные так не поступали? Но остальные не женились на бывших рабынях и не назначали бывших рабов Великими визирями.
Сулейман не был обычным султаном, иначе он не вошел бы в историю и не задержался навсегда в людской памяти.
Давайте поверим не слухам Бедестана, которые распускали нарочно, а документальным записям очевидцев, сделанным ради составления правильного образа султана, которым невыгодно было бы лгать или что-то приукрашивать.
Сулейман любил Роксолану с первой встречи и до своего последнего дня, любил по-настоящему, султан тоже может быть однолюбом. Нуждался только в ней, ее ласке, ее голосе, похожем на звук серебряного колокольчика, был един с ней душой, а все остальное просто наветы завистников, на такие чувства неспособных и потому их не признающих.
Завистниц у Роксоланы было много, а вот враг все это время только один — Ибрагим-паша.
Ни одна женщина в гареме, даже самая красивая и могущественная, не могла противостоять Роксолане, просто потому, что жила в другом измерении, у одалисок были другие интересы, они не умели и не хотели жить интересами султана, а не своими мелкими склоками.
Роксолане мог противостоять только один человек — Ибрагим. О том, что они не поделили, можно не размышлять: конечно, Сулеймана. Но почему? Ведь пока был жив Ибрагим, Роксолана в дела империи не вмешивалась и в политику не лезла, она занималась детьми и самообразованием. И только после казни Ибрагима, словно почувствовала упавшие оковы, стала не просто жертвовать на благотворительные цели, но и создала фонд, стала строить общественные здания, содержать столовые для бедных и так далее.
Почему был казнен Ибрагим-паша?
Действительно ли к этому причастна Роксолана?
Чем они были похожи и чем отличались?
Это не праздные вопросы, потому что от них зависит понимание характера самой Роксоланы.
В сплетнях все выглядит так, будто султанша решила извести визиря, чтобы иметь возможность беспрепятственно влиять на султана. Это тем более похоже на правду, что после казни Ибрагима Сулейман значительно изменил внешнюю политику и линию собственного поведения.
Мол, ведьма-султанша подбросила султану фальшивые бумаги, порочащие его друга, чтобы уничтожить соперника в борьбе за душу Повелителя. Удивительно, что молва, называвшая Ибрагима не иначе как «френк», то есть «чужак», и презиравшая за те самые статуи языческих богов, на сей раз была на стороне пострадавшего, твердо уверенная, что это ведьма извела визиря.
Казалось бы, два скорпиона сцепились в банке, стоило бы порадоваться, если оба так плохи, но одна из двоих неугодных осталась жива, и вся ненависть теперь досталась ей одной. Именно потому Роксолана в сплетнях и слухах даже хуже Ибрагима, которого при жизни ненавидели, пожалуй, больше, потому что Роксолана жила за закрытыми Вратами Блаженства, а визирь — на виду.
У Роксоланы и Ибрагима немало сходства в судьбе: оба были рабами, волею случая попали к Сулейману и были им приближены, для обоих Сулейман был главным в жизни, оба были ему преданы и желали только добра, оба были сообразительны, крайне любознательны, имели быстрый ум, схватывая знания на лету, оказались прекрасными организаторами и очень любили новшества. Оба были белыми воронами в своем обществе, и обоих, каждого по-своему, любил султан.
Что могло сделать врагами таких людей, чем они умудрились помешать друг другу?
Что же отличало Роксолану и Ибрагима?
Ибрагим был публичным человеком, очень публичным, любившим блеск и мишуру славы, поклонение окружающих, рукоплескание толпы. Любил быть в центре внимания, любил лесть. Это не мешало ему быть толковым и порядочным.
Экранный Ибрагим волей костюмеров откровенно недотягивает до настоящего. У Ибрагима Паргалы свита была не меньше, а иногда (в отсутствие султана) и больше султанской. Одежда из самых дорогих тканей, обувь лучшей кожи, конская сбруя украшена драгоценными камнями. Это само по себе неплохо и вполне понятно для мальчика, выросшего в бедности.
Иностранцы описывали его манеру одеваться как блестящую и даже роскошную. Манеру держаться — как ироничную и временами надменную. Он пользовался каждой возможностью подчеркнуть свое возвышение, свое равенство султану. Рожден в рыбацкой деревушке? Зато стал Великим визирем Османской империи.
Но недаром народная мудрость ставит медные трубы лести на последнее место, их пройти куда трудней, чем огонь и воду. Ибрагим, судя по всему, не прошел. Уши привыкают к лести, и человек перестает ее замечать. Ибрагим к тому же так часто и много внушал всем, что он равен султану (это было перед иностранцами и для пользы дела), что сам в это поверил.
Скупые строчки обрывочных записей приближенных к султану и самому Ибрагиму рассказывают, что ко времени персидского похода Ибрагим, видно, после несостоявшегося развода и рождения у Хатидже сына, уверовал в то, что вошел в султанскую семью навсегда, в свою недосягаемость для кого угодно и стал называть валиде тещей, султана — братом, а за глаза и вовсе «этим турком».
Неизвестно, знал ли об этом сам Сулейман. Если знал и долго молчал, значит, в нем копилась та самая гроза, которая в конце концов уничтожила Ибрагима.
В самом деле, чего было бояться Ибрагиму? Сулейман никогда своего слова не нарушал, а уж клятв тем более, если поклялся, что не снимет друга с должности Великого визиря и не казнит его — значит, так и будет, бояться нечего. Лесть окружающих только помогала утвердиться в этом убеждении.
И Ибрагим просто потерял чувство реальности.
Началось все с неудач в походах: последние два европейских не удались категорически, хотя и убытков не принесли, но Вена не была взята, а Сулейман испытал разочарование. И в Ибрагиме в том числе.
Когда после первого похода на Вену король Фердинанд прислал своих послов и те попросту нахамили вместо предложения о мире, Ибрагим сумел высмеять послов, что понравилось султану. Но потом был второй бесполезный поход и новые послы.
И вот тут Сулейман испытал настоящий шок. Послов от Фердинанда Габсбурга принимал сам Сулейман, он тоже сумел поиздеваться, обещав своему «сыну» Фердинанду мир, пока тот сам будет его соблюдать.
Послов от Карла Габсбурга принимал Ибрагим.
То ли в тот день у визиря было особое настроение, то ли, что называется, шлея под хвост попала, но оказалась эта шлея столь действенной, что завела язык Ибрагима-паши в непозволительные дебри.
Послы слушали с изумлением. Подробности переговоров сохранились благодаря отчету Корнилиуса Дуплициуса, того самого посланника императора Карла. Ему не было смысла перевирать хвалебные речи визиря, потому записям можно верить.
Ибрагим сообщил послам, что империей управляет он, а султан только… не препятствует, то есть, не мешает. Послы с изумлением слушали все эти «все делается по моему желанию», «ведение войны, заключение мира, казна — все в моих руках…», «султан поступает согласно моим советам» и так далее.
Показывал печать:
— У вашего короля одна печать, а у моего господина две, вторую он доверил мне, потому мои приказы равносильны его приказам, они подтверждены печатью.
Ибрагим, кажется, забыл об одном: комнаты переговоров имели окна, закрытые частой решеткой, стоя за которой можно было слышать все происходящее в помещении, оставаясь при этом невидимым. Это придумал еще прадед Сулеймана султан Баязид, чтобы иметь возможность слышать речи на заседаниях Дивана и, если станет скучно, просто удалиться не привлекая внимания.
Был ли Сулейман за решеткой во время приема Ибрагимом-пашой Корнелиуса Дуплициуса? Если судить по вдруг изменившемуся отношению султана к своему визирю, был и все слышал. Возможно, и принимать посла поручил, чтобы самому проверить слухи о самомнении визиря.
Можно представить, насколько потрясло султана услышанное.
Но неужели Сулейман не подозревал, что Ибрагим себя мнит правителем, а его — просто послушной пешкой на троне? Не догадывался, что послы несут подарки прямиком визирю и его просят об одолжении? Что Ибрагим распоряжается слишком многим и решает многие вопросы сам, без ведома султана?
Нет, все знал и все понимал. Просто за много лет привык мыслить с Ибрагимом заодно, свои решения только подтверждать его доводами, привык пользоваться его знаниями и ловкостью. А еще… Сулейман не очень любил внешний блеск и мишуру публичности. Праздники — это хорошо, но иногда султан даже завидовал женщинам, которые могут сидеть за занавесом и не обязаны красоваться на коне или на троне. Сулейману куда больше нравились размышления в тиши своих покоев или в саду, создание украшений (он был хорошим ювелиром), чтение книг, стихосложение… И куда меньше — торжественные приемы с множеством ритуальных действий, громкой музыкой и обязательным шумом. Понимал, что как правитель обязан выполнять все эти ритуалы, что блеск империи прежде всего воспринимают через его блеск, но понимать и любить не одно и то же.
Для блестящих приемов и хитрых разговоров с послами был Ибрагим-паша. Но оказалось, что визирь пошел дальше: ему подали кисть руки, он готов отхватить всю ее по плечо.
Сулейман был умен, очень умен, как и скрытен. А еще честен с собой. Он сознавал, что Ибрагим не преувеличил, сказал послам правду — султан действительно поступал по его подсказке, отдал в руки визиря так много, что правил, по сути, он. Но одно дело получить власть и пользоваться ею, совсем иное — возвестить об этом на весь мир. То, что сегодня услышали послы, завтра станет известно всей Европе. Там мало кто понимает, что Сулейману достаточно сделать всего одно движение, сказать одно слово — и участь самого разумного и могущественного визиря будет решена, что не султан в его руках, а сам Ибрагим в руках Сулеймана просто игрушка, жизнь которой не много стоит.
За Ибрагимом не стоял янычарский корпус или армия, способная сбросить самого султана за обиду, учиненную визирю. Ибрагима никто не поддержит, если он решит пойти против своего владетеля. Вся мощь Ибрагима в его дружбе с султаном, в доверии Повелителя, в их многолетней привычке советоваться. Лишись визирь этого доверия, в одночасье потеряет все остальное.
Проблема в том, что Сулейман не представлял никого рядом с собой на месте Ибрагима-паши.
И все же дальше так оставаться не могло.
Сулейман понимал, что, попустительствуя самомнению Ибрагима, просто разрушит доверие к самому себе и за границей, и в собственной стране.
С Ибрагимом надо было что-то делать.
Для начала Сулейман отправил его в поход на шаха Тахмаспа:
— Желаешь воевать? Отправляйся против Сефевидов. Багдад должен принадлежать Османам!
Самомнение подвело Ибрагима, он окончательно потерял чувство реальности. Поход был провален по всем статьям, даже казнь Скандера Челеби не помогла оправдаться. Ибрагим не испугался письма Челеби к султану, потому что знал: Сулейман не поверит. Сулейман не поверил, но не всему, было в письме и рациональное зерно: визирь зазнался и мнит себя хозяином империи. Челеби просто подтвердил то, что султан и сам слышал из-за решетки зала приемов.
Приказы от имени «султана» Ибрагима видели многие, это было открытое оскорбление настоящего султана, и хотя Сулейман понимал, что Ибрагим допустил такое не из желания захватить власть, а просто из самомнения, оскорбление проглотить трудно. Очередное оскорбление. Открытое оскорбление. Смертельное оскорбление.
Не так уж давно Ибрагим карал в Египте бывшего Второго визиря Ахмеда-пашу за то, что тот присвоил себе такой же титул. Забыть участь казненного Ахмеда-паши Ибрагим не мог, не мог и не понимать, что это оскорбление и к чему оно может привести. Скандер Челеби даже пытался отговорить его так подписывать приказы, но не удалось.
Это означало только одно: Ибрагим не просто не боится гнева Повелителя, он насмехается над этим гневом, считая, что послушный султан проглотит все молча, ведь он дал клятву…
К тому же ширились слухи, что Ибрагим-паша намерен уничтожить сефевидского шаха Тахмаспа, чтобы самому сесть на персидский трон, недаром он называет своего маленького сына «шех-заде». Соверши это Ибрагим, для Сулеймана не было бы ничего плохого, зять в качестве соседа давал надежду не воевать из-за каждого клочка выжженной безжалостным солнцем земли, не ждать нападения с востока, находясь на западе.
Если бы это свершилось… но Сулейман уже прекрасно видел, что Ибрагим ничего подобного не сделает, одно дело — мнить себя великим завоевателем и совсем другое — быть им. Ибрагим мог быть прекрасным полководцем, но для этого надо спуститься на землю и перестать изображать себя вершителем судеб целых империй.
Сулейман не стал разбираться с визирем на месте, он завершил поход сам, взял Тебриз, хотя вынудить шаха Тахмаспа принять бой не смог, тот по-прежнему избегал столкновения. Поход получился очень тяжелым, но все ошибки были исправлены и все задачи решены. Чтобы избежать новых столкновений в приграничной полосе, Сулейман применил тактику «выжженной земли», как раньше поступали сами Сефевиды — широкая полоса земель вдоль границ осталась безлюдной и почти безжизненной, на ней были уничтожены все жилища, поля, колодцы…
Вернувшись в Стамбул, Сулейман долго не мог решиться на последний шаг. Как бы ни злился из-за всех последних происшествий на Ибрагима, тот все же был его другом и советчиком на протяжении многих лет и уже тринадцать лет был Великим визирем. Поставить на его место другого значило брать всю ответственность на себя и все решения принимать самому. Последней каплей стали сведения, что Ибрагим-паша тайно связан с императором Карлом Габсбургом. Это был уже не просто запрещенный удар, это предательство в его верхней точке. Что бы ни двигало визирем, даже желание таким образом примирить двух достойных противников (а Сулейман уважал Карла как великого императора, хотя при послах делал вид, что относится к нему снисходительно), делать подобные шаги за спиной того, кто дал тебе свободу и власть, недопустимо.
Но Сулейман помнил данную клятву: не снимать Ибрагима с должности Великого визиря и не казнить его.
Целую неделю день за днем султан проводил время с Ибрагимом, посещая заседания Дивана, беседуя с другом, откровенно намекая, что ему пора уйти самому. Попроси Ибрагим отставку — получил бы ее и смог спокойно удалиться куда захотел.
Но визирь не попросил. Не понимал, что происходит? Его дневниковые записи говорят, что понимал, все знал и просто шел навстречу своей судьбе. Судя по тому, что не принял никаких мер, верил, что судьба и на сей раз будет счастливой, султан молча поскрипит зубами и все проглотит.
Сулейман обратился к Шейх-уль-ислама Мехмеду Эбусууду за фетхвой (освобождением от клятвы) и получил ее. Дело в том, что у мусульман спящий человек не считается живым вполне, он как бы жив, но в то же время нет. Это позволяло Сулейману казнить своего друга в то время, когда он сам будет спать.
После очередного ужина в обществе султана Ибрагим-паша был убит. Его попытались задушить во сне, но визирь проснулся и стал сопротивляться, во всяком случае, стены комнаты, где он ночевал, еще долго хранили память о происшествии в виде пятен крови.
Закончилась необычная жизнь необычного человека, по-своему великого, очень умного и талантливого, которого погубила… нет, не Роксолана, а его собственная натура, его непомерное тщеславие.
Можно сколько угодно обвинять Роксолану в подтасовке фактов, но изменить или заменить свидетельства иностранцев (таких свидетельств очень много) о надменном поведении визиря на приемах и его постоянных речах о своем всевластии и султанском подчинении его воле она никак не могла.
Послы доносили своим государям о том, чем и как можно подкупить и склонить на свою сторону Великого визиря. Неудивительно, что после его смерти сокровищ оказалось на сумму в триста раз большую, чем Ибрагим мог получить за свою службу у султана. Именно нереальность цифр считается доказательством их неправильности. Но это не так.
Великий визирь Ибрагим-паша вовсе не считался великим взяточником. Но это у себя в империи, где опасно брать взятки, особенно если тебя не очень любят, а проще говоря, ненавидят, а у иностранцев можно. И не взятки, а богатые дары.
Примеры? Пожалуйста.
Когда Ибрагим еще только начинал в должности Великого визиря, венецианцы преподнесли ему перстень стоимостью в 4 000 дукатов, просто как намек на будущее сотрудничество. Расходы на перстень записаны в бухгалтерских книгах Великолепного Синьоры Венеции. Много это или мало? Для сравнения: годовой доход самого высокооплачиваемого чиновника Венецианской республики, дожа, составлял 1800 дукатов в год, а оплата труда простого чиновника и того меньше — 200 дукатов в год. Рядовому чиновнику требовалось трудиться двадцать лет, чтобы заработать на такой подарок, какой бывший раб получил всего лишь за благосклонность.
И перстень, который французский король Франциск прислал вместе с первым письмом из своего заточения у Карла в Мадриде, тоже почему-то оказался на пальце у Ибрагима-паши…
В последние годы его жизни и власти ему делались куда более дорогие подарки, чем даже султану. Послы прекрасно знали, кому дарить и что.
Султан от всех этих взяток ничего не терял (кроме репутации проницательного человека), потому что после казни визиря все его несметные сокровища возвращались в казну — обогащаясь сам, Ибрагим обогащал и Сулеймана. Но, думаю, тот предпочел бы иметь прежнего, не зазнавшегося и не потерявшего чувства реальности Ибрагима, с которым можно было поговорить по душам в молодости.
Неужели султан не подозревал ни о злоупотреблениях, ни о заносчивости своего визиря, ни о его бесчисленных взятках?
Наверняка даже знал, ведь не одна Роксолана в империи желала свалить Ибрагима-пашу, несомненно, нашлись те, кто познакомил султана с выдающимися высказываниями его друга.
Так виновна ли Роксолана в гибели Ибрагима-паши или его казнь была неизбежна?
Кстати, считается, что Сулейман казнил Ибрагима в марте 1536 года, но март этого года — это рамадан 942 года хиджры, святой месяц. Неужели правоверный Сулейман мог приказать казнить своего многолетнего друга в священный месяц? Или это, наоборот, расчет, ведь все умершие (и казненные?) в этот месяц попадают прямо в рай?
К тому же султан, получив фетхву (освобождение от клятвы) и совет приказать совершить казнь во время сна самого Сулеймана и визиря тоже, вполне мог проснуться. Получалось, что султан клятву нарушил. Говорят, у него после этого сильно испортился характер, Сулейман стал замкнутым и раздражительным.
Но большую часть своих добрых дел султан совершил после 1536 года, он действительно изменился, стал менее публичным, чаще уединялся, зато в Стамбуле началось активное строительство, султан словно развернулся от завоевательных походов к обычной жизни людей. Считается, что после казни Ибрагима Сулейман попал под влияние Роксоланы, неплохое влияние, честно говоря…
Как стать незаменимой советчицей
Когда Роксолана уже была любимой, но еще не была единственной, провожая султана в его первый военный поход, кстати, очень успешный, в ответ на вопрос о желанном подарке попросила только одно:
— Привезите книги.
Ее любовь к изучению языков, чтению и поэзии была известна всем, Сулейман в письмах даже в шутку укорял любимую, что изведет во дворце всю бумагу на письма к нему.
Такой ответ не мог не поразить султана, а сама юная женщина (ей было-то пятнадцать!) — не запасть в сердце Повелителя правоверных навсегда. Нет, это еще не была полная победа, Роксолана оставалась одной из… даже побывала после того в опале, но султан уже раз за разом нарушал ради нее неписаные обычаи гарема.
Вот это примечательно: нарушал только неписаные — законы шариата или самой империи Сулейман ради Роксоланы не нарушал и ни один из них не отменил. Этого почему-то упорно не замечали ее ненавистники, не замечают и ныне. Не было закона, запрещающего султану брать на ложе ту, что уже родила сына, это его воля. Не было закона, запрещающего жениться на бывшей рабыне, дав ей волю. Не было закона, запрещающего предпочитать одну женщину остальным, если они не жены. Но женой была только Роксолана, потому султан имел право любить только ее.
Но за что же любил Сулейман Великолепный свою Роксолану?
Не хочу, чтобы сложилось впечатление, будто Роксолана была белой и пушистой, просто образцом добродетели, нет, она была не менее жестокой, чем остальные.
Не менее, но и не более.
В гареме нельзя выжить лапочке, наивно хлопающей глазами, если только эти взмахи ресниц не мастерская игра. Гарем — это клубок змей, и если не будешь шипеть громче остальных и запас яда иметь достаточный, тебя обязательно укусят первой. Возможно, сейчас, когда женщины стали самостоятельными, это не так, но в XVI веке женщина самостоятельно жить могла с трудом, тем более женщина, воспитанная за высокими стенами султанского гарема на полном, так сказать, султанском обеспечении.
Чтобы выжить в гареме и спасти жизни собственных детей, нужно было быть достаточно стойкой и далеко не всегда праведной. Это не оправдание, это констатация факта.
Откуда такое убеждение?
Просто сотни красавиц, добивающихся внимания одного-единственного мужчины, не могут не соперничать. Конечно, и среди этих красавиц находились те, кто не ставил задачи-максимум стать кадиной, но наверх выбирались и там задерживались только те, кто ставил. И чем выше получалось добраться, тем жестче и опасней становилась конкуренция, потому что гезде много, икбал куда меньше, а уж кадины и вовсе четыре…
И красоток, которым доверено тереть султану спинку или подносить шербет, тоже дюжина.
Конкурс покруче, чем в театральный ВУЗ или на нынешних конкурсах красоты. Плечиками приходилось толкаться нешуточно, да и прочие гадости делать тоже. А еще следить, чтобы гадость не сделали тебе.
Была ли Роксолана умней других красавиц?
Наверное, нет, умненьких, вернее, хироумненьких было много, в султанский гарем не брали не только некрасивых, но и глупых. Но ум большинства была заточен на борьбу между собой, на склоки и сплетни, совершенно неинтересные султану.
То, что Сулейман взял на ложе Роксолану, заинтересовавшись чем-то помимо внешности, могло быть просто везением. А вот то, что она завоевала сердце султана навсегда, — ее заслуга, какие бы сплетни о Роксолане ни ходили.
Чтобы четыре десятилетия удерживать внимание одного из самых умных и образованных людей своего времени, мало быть красивой игрушкой, надо и самой чего-то стоить. Ни одна любовница ни у одного правителя не держалась так долго, как бы ни была хороша собой и даже умна, рано или поздно умный мужчина терял интерес к глупой женщине, у Сулеймана же этот интерес, судя по всему, даже возрастал. Было почему?
Вести активную общественную деятельность и помогать султану в управлении империей (она принимала послов) Роксолана начала фактически после смерти Ибрагима-паши. Можно сказать, что Сулейман в тоске от содеянного просто попытался заменить друга подругой, но даже при таком раскладе он выбрал не Махидевран или Гульфем, рядом оказалась Роксолана.
С середины тридцатых годов она все чаще упоминается посланниками разных стран, прежде всего Франции, которая начала активно налаживать отношения с Османской империей. Обычно это ставят в заслугу убитому Ибрагиму: мол, он незадолго до своей гибели договорился с французами о тесном сотрудничестве, султану оставалось лишь следовать определенным разумным визирем курсом.
Тогда Ибрагим предатель втройне, потому что, договариваясь с французским королем Франциском, он одновременно тайно связывался с императором Карлом, делая это за спиной султана. Сам Сулейман слишком ответственно относился к своему обещанию, даже если оно дано гяурам — неверным. Он не нарушил слова, данного Франциску, и не стал обещать мира Карлу даже после того, как сам Франциск нарушил свой договор.
Как бы то ни было, но с французами договорились, именно под французским флагом отныне имели права появляться суда в бухте Золотой Рог. Это была невиданная привилегия, которой из-за французов лишились венецианцы. Не здесь ли корни падения Ибрагима? Не венецианцы ли, знавшие все и обо всех в Османской империи и щедро оплачивавшие услуги нужных лиц, в том числе Великого визиря (помните перстень стоимостью в две с половиной зарплаты дожа Венеции?), этого визиря «слили», когда тот попытался променять их на усиливавшуюся Францию?
Французы получили серьезные привилегии, отныне любое торговое судно, подходившее к берегам Османской империи и подвластных ей территорий (это все восточное и большая часть южного побережья Средиземного моря, то есть почти все торговые пути), должно было поднять французский флаг и товары на богатейших османских рынках продавать только под рукой французов, за что имели неплохие дивиденды.
Исключение составляли только торговцы под флагом самих Османов. И вообще, внутренний рынок оставался в руках своих торговцев, а внешняя торговля была теперь в руках у французов. Султану так было удобнее, раньше все держали ныне потерявшие доверие венецианцы, а еще раньше — генуэзцы.
Когда Роксолана стала настоящей помощницей мужа?
Скорее всего, именно после смерти Ибрагима, но не потому, что сместила визиря, они были в разных весовых категориях, султанша никак не могла соперничать с многолетним другом султана просто потому, что не имела такой возможности. Однако Сулейману требовалось если не советоваться, то хотя бы выговориться перед кем-то. Почему не допустить того, что любопытная султанша умела не только стрелять глазками, но и слушать, причем слушать заинтересованно? А еще давать советы…
К тридцатым годам (валиде Хафса умерла в 1534 году, Ибрагим-паша казнен в 1536-м) относится начало широкой благотворительной деятельности Роксоланы, которую та вела на личные средства. Видно, прижимистой была султанша, если не потратила свое содержание на побрякушки.
А потом добавились средства от «зарплаты» управительницы гарема.
Роксолану можно бы обвинить в нецелевом использовании гаремных средств, только в каких целях? Разве что благотворительных, ведь она строила имареты (богадельни) и общественные столовые, кормившие за счет султанши нуждающихся (много ли вы ныне знаете мест, где любой бесплатно может полноценно пообедать?), больницы, школы для девочек…
В то же время не было никаких свидетельств об обиде из-за плохого содержания одалисок (вот уж кто не преминул бы пожаловаться султану на обиды!). Конечно, жалобы были, но из-за забытости-заброшенности, что Роксолана спешила устранить (помните, убеждала выдать красавиц гарема замуж или подарить кому-то состоятельному).
Удивительно, но те, кто ел и пил, жил в имаретах и учился, совершал хаджи в Мекку и лечился благодаря султанше, на нее же и возводили поклеп. Поистине память человеческая неблагодарна. Или только к тем, кто выбивается из общего ряда, идет поперек течения или попросту опережает современников?
Изумленный активной общественной деятельностью супруги, султан тоже принял участие в ее проектах, но в деятельность основанного Роксоланой фонда не вмешивался.
Возможно, именно это подвигло Сулеймана доверить супруге общение с послами и торговыми представителями. Оставлено немало описаний султанши в самых разных записках, отчетах, донесениях тех, кто старался утвердиться на богатейшем османском рынке, послов разных стран и несколько портретов Роксоланы (одно изображение Михримах, очень похожей на мать, часто называют портретом самой Роксоланы).
Согласно описаниям, не противоречащим одно другому, у Роксоланы были небольшие, но удивительные глаза, маленькие губки, такой же подбородок, маленькие кисти рук и вся она маленькая. Кстати, Михримах повторила мать, разве что была повыше ростом.
Понятно, что маленький рост можно заметить и под паранджой, небольшие глаза никакой яшмак (вуаль, закрывающая нижнюю часть лица) не спрячет, но как за тканью увидеть маленькие губки и то, красива ли султанша вообще или просто умна и очаровательна в беседе? Кстати, портреты не противоречат описаниям.
Но как могли увидеть под яшмаком лицо султанши иностранцы? Или, глядя на решетку, за которой обычно сидели женщины гарема, присутствуя на каких-либо мероприятиях, понять, что она улыбчива, очаровательна, общительна?.. Неужели?..
Никто из авторов записок не упоминает ни решетки со спрятанной за ней Роксоланой, ни закрытого лица, ни вообще чего-то, отличающего ее от европейских женщин, — значит, султан позволял жене присутствовать на приемах даже без яшмака? Как же нужно было доверять и быть уверенным в Роксолане страшно ревнивому Сулейману, чтобы решиться на такое? В том числе позволить ей позировать художнику-христианину (мусульманские живописцы портретов не писали).
Ни одну другую наложницу не рисовали, а тут и Хуррем, и Михримах… Поистине, эти две женщины выбивались из общей толпы красавиц, а потому и вызывали зависть и грязные сплетни.
Позже будет рассказано об одежде турецких женщин XVI века, которая, конечно, отличалась от одежды одалисок султанского гарема, но не меньше от нее отличается и то, что показано в сериале.
Конечно, прежде всего от Сулеймана зависело, будет ли высовывать нос из гарема Роксолана, но ведь если бы знал, что неспособна, и предлагать не стал.
Считается, что Роксолана практически правила за Сулеймана империей, оттеснив мужа от трона, ну или давая советы в спальне. Думать так — значит, принижать личность самого Сулеймана. Он вовсе не был столь внушаемым, хотя был очень терпелив.
Попробуем понять.
Сулейман стал султаном осенью 1520 года. Через три года заменил Великого визиря Пири Мехмед-пашу на своего друга Ибрагима-пашу, тогда же женив его на Хатидже-султан, своей сестре. До марта 1536 года выслушивал постоянные жалобы на Ибрагима-пашу, обвинения своего любимца во взяточничестве, пока тот наконец не переступил границу дозволенного.
Казнив многолетнего друга, свое второе «я», Сулейман должен был пережить настоящий стресс и депрессию. Он и пережил. Но не спился, не бросил управление государством, вникая во многие дела сам, потому что менялись Великие визири, значит, вызывали недовольство султана, значит, держал под контролем.
Помимо любовного приворота султана Роксолану обычно обвиняют в том, что вмешивалась в дела правления, ставила и снимала Великих визирей, пока не смогла пристроить на эту высшую должность своего зятя.
За время правления Сулеймана сменились девять Великих визирей, из них семеро — при жизни Роксоланы.
Первый — Пири-паша — был визирем еще при Селиме, Сулейман отправил его в отставку на третий год своего правления, учитывая немалый возраст, и сделал Великим визирем своего друга Ибрагима. Ибрагим правил тринадцать лет, был казнен.
Его сменил Аяз-паша, который просто умер во время эпидемии 1539 года.
Великим визирем стал супруг султанской сестры Шах-султан Люфти-паша. Этот через пару лет неудачно подрался с женой, Шах не Хатидже, терпеть не стала, Люфти-паша получил развод, вслед за тем был смещен и уехал в провинцию писать книги (неплохие, между прочим).
Великим визирем стал Хадим Сулейман-паша. О нем ничего неизвестно, казнен не был, значит, просто умер, он спокойно правил три с половиной года — с весны 1541 до осени 1544 года.
А вот следующий визирь вызвал у противников Роксоланы буквально зубовный скрежет — Великим визирем стал муж принцессы Михримах Рустем-паша. Из грязи в князи! Женился на принцессе, чтобы стать Великим визирем! Из провинции почти на трон!
Напоминаю: свадьба дочери Роксоланы и Сулеймана принцессы Михримах состоялась весной 1539 года, Великим визирем Рустем-паша стал осенью 1544 года. На «сразу» как-то не тянет, пять с половиной лет это «сразу» тянулось. И не из грязи, и не из провинции… Рустем-паша не один год был третьим визирем Дивана (Великий визирь — первый), у Сулеймана хватило времени, чтобы приглядеться к зятю. И почему мужьям султанских сестер (они тоже зятья Сулеймана) можно становиться Великими визирями, а мужу дочери нельзя?
И не после казненного Ибрагима-паши он принял эту должность, а после умершего во время эпидемии Аяза-паши.
Рустем-паша был на этой должности дважды. После казни принца Мустафы на них с Роксоланой вылили столько грязи, что он был вынужден уйти в отставку. Сменил Рустема-пашу на этом посту муж другой султанской сестры — Фатьмы-султан — Кара Ахмед-паша, который за два года так проворовался, что был султаном казнен.
Великим визирем снова стал Рустем-паша, он оставался на должности еще шесть лет до своей смерти. Рустем-паша правил дольше всех — в общей сложности 16 лет. Не был обвинен во взяточничестве, в злоупотреблениях, в некомпетентности… Конечно, и идеалом тоже не был, но все же…
Рустем-паша пережил свою тещу Роксолану на пять лет, и никакие завистники не смогли поколебать его позиции даже без ее защиты, Рустем-паша сам способен хорошо работать, Михримах выдали за талантливого, как когда-то Хатидже?
Как видите, если Роксолана и могла повлиять на назначение Великих визирей, то только по отношению к их с Сулейманом зятю Рустему-паше. В этом ее и обвиняют. Но зять-то он не только Роксоланы, а и Сулеймана, как и Кара Ахмед-паша, и Челеби Люфти-паша! Почему других зятьев можно ставить на должности, а этого нет?
Главным обвинением против самого Рустема-паши кроме женитьбы на принцессе выдвигается участие в падении шех-заде Мустафы. Сулейман казнил принца! Кто виноват? Конечно, Роксолана и ее подручный Рустем-паша!
Можно напомнить, что Мустафа был далеко не первым казненным принцем. Лично Сулейману не пришлось уничтожать своих братьев и племянников при приходе к власти, за него отец постарался, но на Родосе, когда пала крепость, он спокойно приказал казнить своего двоюродного дядю (сына сбежавшего в Европу султана Джема) и его малолетнего сына. За что? Просто потому, что они имели хоть призрак права на трон Османов. Понимаете, маленького мальчика уничтожили только за то, что его дед когда-то не сложил свою голову, а попытался бежать, спасаясь от гибели.
Роксолана тогда еще не имела на Сулеймана никакого влияния, а потому в этой гибели ее обвинить не догадались. Но Сулейман-то хорош — уже будучи султаном, нашел возможных очень далеких претендентов и казнил.
Чему же удивляться, что он приказал казнить сына, обнаружив, что тот за спиной отца ведет переговоры сразу в двух направлениях — с сербами и с сефевидами (персами)? Угроза свержения был очень серьезной, Сулейману было пятьдесят девять лет (почти), Мустафе — тридцать восемь. Шех-заде по-прежнему поддерживали янычары, считавшие, что Сулейману пора на покой. Покой в те времена означал только одно…
Державшие нос по ветру послы теперь направлялись сначала к Мустафе, а не к Сулейману. Когда-то нечто подобное происходило и с Ибрагимом-пашой. И когда к Сулейману попали бумаги, свидетельствующие о переписке Мустафы с сефевидским шахом Тахмаспом (часть писем сохранилась, и на одном хорошо видна печать шех-заде Мустафы), вопрос о принце был решен.
Когда-то дед Сулеймана смещенный султан Баязид на предложение нового султана Селима остаться в Стамбуле ответил: «Двум клинкам в одних ножнах не бывать». Он был прав, из двух клинков должен был остаться только один. Сулейман, с легкостью казнивший родственников на Родосе только за призрачную возможность когда-нибудь претендовать на престол, получив доказательства об измене сына, на этот престол уже претендующего, решил все просто, клинок остался один. Почему в этом не обвинили Хафсу Айше?
«Любой, кто посмеет претендовать на мою власть, будет казнен, будь он даже моим братом…» И сыном?
Селим, став султаном, казнил двух братьев и кучу племянников, а потом двоих своих сыновей с их детьми. Казнил даже без всяких доказательств их измены, потому что могли претендовать на трон. Почему в этом не обвинили Хафсу Айше?
И до, и после Сулеймана султаны казнили ближайших родственников, которые могли помешать, позже принцев стали помешать в Клетку — закрытые решетками комнаты во дворце без права общаться с кем бы то ни было.
В конце концов, почему не обвинили в казни сына самого Сулеймана, свалив все на Роксолану и Рустема-пашу? Несчастный Сулейман действовал по наущению двух преступников, бывших в сговоре! Но Мустафу казнили в Эрегли, в провинции Конья, это очень далеко от Стамбула даже сейчас. Бумаги султану показал Рустем-паша? А кто должен был ему показать, сам Мустафа? И почему бы Рустему-паше не показать такие бумаги, если те попали к нему в руки? Вот это было бы преступлением.
Достаточно представить ситуацию отстраненно от Роксоланы…
Принц за спиной уже постаревшего (а тогда 59 лет были очень солидным возрастом, султан Мехмед Фатих умер в 49 лет, султан Баязид — в 64 года, султан Селим — в 54) договаривается с противниками, послы едут прямиком к принцу, минуя султана… Все указывало на то, что дни Сулеймана сочтены, что его уже списали со счетов. Что должен делать визирь, получив доказательства связи принца с врагами отца? Вот если бы Рустем-паша не предупредил султана, а потом лишь развел руками: мол, простите, проглядел, это было бы предательством.
И что Великий визирь опирался на Роксолану, тоже понятно — на кого же ему опираться, не на Махидевран же?
Почему во всей этой истории виновными оказываются те, у кого и выбора не было — либо пустить все на самотек и погибнуть, либо предъявить доказательства султану, чтобы тот что-то решил?
Сулейман решил, он просто казнил старшего сына за предательство интересов не только своих собственных, но и всей империи, потому что, если к власти приходит тот, кто воспользовался помощью врагов, он будет предавать, предавать и предавать…
Понимаю, что любителям сериала и поклонникам симпатичного шех-заде Мустафы трудно поверить в его предательство, но письмо с его печатью существует до сих пор, и отрицать это невозможно. Мустафу тоже можно попытаться понять: отец засиделся на троне, мачеха вовсю копает против него, Великий визирь — зять ненавистной мачехи… как тут не сорвешься?
Но тогда правы все. И все виноваты. Почему же винят только Роксолану?
Еще Роксолану винят в поступках ее сыновей, совершенных уже после ее смерти. Снова тот же вопрос: почему Роксолану, а не Сулеймана, который имел на сыновей куда большее влияние, чем мать? Хотя вот это можно оспорить, она, видно, имела очень большой авторитет у сыновей. При жизни матери сыновья — Селим и Баязид — ни слова не произносили против отца и друг друга, хотя всем было известно, что они питают взаимную ненависть.
Стоит напомнить о сыновьях Сулеймана. Махмуд — сын Фюлане, родился, судя по всему, еще в Кафе, в 1512 году, умер в октябре 1521 года в Стамбуле во время эпидемии;
Мурад — сын Гульфем, рожден в 1515 (1519?) году, умер тоже во время эпидемии 1521 года в Стамбуле;
Мустафа — сын Махидевран, родился в Манисе в 1515 году, казнен вместе с маленьким сыном (второй умер раньше) султаном в Эрегли 6 ноября 1553 года;
Мехмет — сын Роксоланы, родился в 1521 году в Стамбуле, как и остальные дети, умер 6 ноября 1543 года в Манисе (возможно, был отравлен);
Абдулла — сын Роксоланы, родился в 1522 году, умер во время эпидемии 1526 года;
Селим — сын Роксоланы, родился в 1524 году, умер в 1574 году, одиннадцатый султан Османской империи;
Баязид — сын Роксоланы, родился в 1525 году казнен вместе с пятью маленькими сыновьями султаном за мятеж в июле 1562 года;
Джихангир — сын Роксоланы, родился в 1531 году, умер в ноябре 1553 года в Алеппо, где был наместником, считается, что от тоски по брату Мустафе, но в действительности просто не мог так быстро даже получить известие о его казни;
Роксолану пережили двое из пяти рожденных ею сыновей. Любимым сыном и у нее, и у Сулеймана был старший сын Роксоланы Мехмед, именно его родители прочили в следующие султаны. Может, потому Мехмед и умер так внезапно?
Два других — Селим и Баязид — были куда более слабыми, Джихангир и вовсе болел с самого рождения, у него, видимо, развился кифоз из-за рахита, но решили, что просто горб. Считается, что Роксолана предпочла бы на троне Селима, потому что тот слабее, его, мол, легче уговорить отменить закон Фатиха.
Но Роксолана никогда не давала повода считать себя саму глупой, она же прекрасно понимала, что слабый султан — это слабая империя, и вряд ли могла предпочитать Селима из-за слабости. Дело было в другом: второй сын Баязид был слишком жестоким, этот точно не остановился бы перед уничтожением родственников, вот чего не могли не понимать оба родителя. Думаю, гибель двух наиболее достойных власти сыновей — Мустафы и Мехмеда — была для Сулеймана настоящей трагедией. И все же он уничтожил сына и внука, когда возникла угроза власти.
Боялся за свое кресло, то бишь трон? Возможно, но еще — за империю вообще, потому что для врагов страны нет ничего желанней, чем слабая власть в ней. А кровавые разборки, которые непременно начались, устрани Мустафа его самого, на пользу Османской империи не пошли бы. Сулейман применил известный принцип Мехмеда Фатиха: лучше потерять принца, чем провинцию.
Остались двое — более спокойный и слабый Селим и жестокий, рвущийся к власти Баязид.
Каково после этого было Роксолане? Она не могла не понимать, что также в случае необходимости отец расправится и любым из оставшихся в живых сыновей. А в случае смерти отца Баязид уничтожил бы брата и племянников наверняка.
Роксолане как-то удавалось держать сыновей в рамках приличий, видно, ее авторитет действительно был высок. Но через пару лет после смерти султанши братья начали бодаться не на шутку. Баязид, явно удавшийся в своего деда султана Селима, подобно ему же не считал обязательной передачу власти старшему брату. Если деду было позволительно загнать в угол братьев и отца, то почему ему, Баязиду, нельзя, тем более брат слаб, а отцу уже шестьдесят восьмой год, пора бы и на покой… И ведь договариваться принялся тоже с Сефевидами!
Но отец оказался достаточно силен, чтобы одержать победу над сыном и уничтожить Баязида и его потомство. Остался один Селим, слабый или нет, он теперь был единственным наследником и стал после смерти отца в 1566 году одиннадцатым султаном Османской империи.
Вероятно, эта нагрузка оказалась слишком велика для Селима, он запил… Но говорят и иначе — султан был просто жизнелюбив и не чурался простых человеческих радостей, в том числе выпивки. И умер в свое время тоже из-за выпивки — будучи сильно навеселе, поскользнулся в бане и упал.
Сулейману можно посочувствовать, настоящая трагедия отца — из восьмерых сыновей двоих уничтожить самому, а передать власть в конце жизни некому. Трагедия матери — потерять троих из рожденных сыновей, причем двоих уже взрослыми, и знать, что оставшиеся в живых непременно вцепятся в горло друг другу.
Для Селима Роксолана успела сделать одно: нашла для него подходящую наложницу — прекрасную венецианку из рода Баффо, прозванную в гареме Нурбану («Принцесса света»). После смерти Мехмеда на его место в Манису Селим отправился уже с Нурбану. Эта женщина сумела подчинить себе Селима полностью, он даже женился, правда, через двадцать два года. Об этом подробней в главе о потомстве.
Нурбану не пришлось воевать с Роксоланой, та умерла раньше и валиде не была.
Стоит обратить внимание, что Роксолана не пыталась никоим образом сократить жизнь самого Сулеймана, не стремилась к власти валиде. Это важно, потому что мечтой любой одалиски гарема было родить сына и привести его на трон, чтобы самой стать валиде-султан — главной женщиной империи.
Роксолана сумела сделать другое: она стала первой женщиной империи, не будучи валиде, стала править не после, не вместо, не за султана, а вместе с ним. Такого не бывало ни до, ни после. Женщины даже в период «Женского султаната» правили либо вместо своих спившихся супругов (как Нурбану за Селима или Сафийе за лентяя Мурада, внука Сулеймана), либо за малолетних сыновей, как Турхан…
Сулейман и Роксолана правили в тандеме, естественно, его власть была неизмеримо больше, она чаще советовала, но немало решений принимала и сама. Это, пожалуй, единственная общественная деятельница такого рода в истории Османской империи. Глупые слухи и небылицы совершенно заслоняют от нас эту сторону жизни Роксоланы. Нет, она не была великой правительницей или общественной деятельницей, ее место чуть позади мужа, но не на шаг или десять, завернутой в тысячи тряпок и с закрытым лицом, а почти рядом.
Супруга — бывшая рабыня! Такого у Османов не бывало. И супруги, правившей гаремом, тоже не было. Османы совершенно справедливо не доверяли правление одной из жен, это означало бы бесконечные склоки. Возможно, поэтому Сулейман после смерти матери срочно женился на Роксолане по шариату: она сразу получала преимущество перед другими женами и теперь вынуждена была оправдывать оказанное доверие.
Оправдала, но поступила хитрей. Чтобы не воевать ни с кем из жен (думаю, она прекрасно понимала, что в любом случае останется неугодной большинству), Роксолана просто постепенно ликвидировала гарем. К тому времени, когда в 1541 году пришлось переезжать в Топкапы, в Старом дворце остались только те, кто и так остался бы вне орбиты интересов султана.
Ее обвинили и в переезде тоже: мол, султан после пожара разрешил ей пожить в Топкапы, а нахалка перетащила с собой всю прислугу, оставив несчастных одалисок скучать в Старом дворце. Но при Роксолане оставалась только прислуга, гарема больше не существовало.
И султанше, которая занималась не пустой болтовней, а работой (управляла тем, что по-прежнему называлось гаремом, но таковым уже не было, и еще собственным фондом), даже принимала послов и самые разные депутации, куда удобней было жить рядом с султаном.
Вот ее отличие от остальных — и тех, кто был до нее, и тех, кто пришел после: Роксолана не была гаремной женщиной, при том что строго соблюдала все правила поведения в гареме (Сулейман очень ревнив), она была общественной деятельницей и правила не при сыне в гареме, а рядом с мужем на троне.
Женщина эпохи Возрождения, новая для Османской империи женщина.
Подобной могла стать Михримах, мать и отец воспитывали любимицу свободной даже под яшмаком, но Михримах вышла замуж за Рустема-пашу и трона для нее не было.
Достаточно о грустном, поговорим о другом, о той самой общественной деятельности Роксоланы.
Каждый правоверный мусульманин хотя бы раз в жизни должен совершить хадж в Мекку. Не стоит говорить о том, что сейчас это просто невозможно — Мекка не выдержит такого количества паломников, — но стремиться к этому нужно каждому.
Нет точных свидетельств о том, приняла ли Роксолана ислам, но, скорее всего, это произошло, хотя в одном из писем она напоминает Сулейману, что тот смеется над ее богом. И все же султанша совершила хадж в Мекку, следовательно, мусульманкой стала.
Для нас хадж Роксоланы интересен тем, что на обратном пути она заехала в Иерусалим (на душе неспокойно?) и ужаснулась его состоянию. Роксолана даже приняла еврейскую делегацию, красочно описавшую тяготы жизни в городе. Впечатлило…
Иерусалим принадлежал Османской империи с 1517 года, когда султан Селим, разбив мамлюков, правивших Египтом, забрал себе в том числе и эту территорию. Селиму Явузу были преподнесены ключи от города, впрочем, весьма символически, потому что открывать этими ключами было нечего: городские стены лежали в руинах, а ворот просто не существовало.
Селиму Иерусалим был ни к чему, хватало других забот, да и Сулейман далеко не сразу озаботился состоянием древнего города, а вот Сулейман им занялся серьезно. Помогло посещение Иерусалима Роксоланой. Кстати, на ее средства в Иерусалиме построены имарет (приют) и большая столовая для бедных и паломников, прибывающих в город. Эта столовая работала вплоть до середины XIX века.
С 1537 по 1541 год в Иерусалиме по приказу султана проводились серьезные восстановительные работы. Прежде всего там была создана новая водная система взамен старой, обветшалой и местами разрушенной. Построена новая городская стена (именно ее мы видим сейчас) и пять ворот: Яффские, Сионские, Мусорные, Львиные и Дамасские.
Султан заботился о своих подданных независимо от того, в каком уголке империи они жили и какого вероисповедания были. В связи с этим существует легенда (а может, и правдивая история): обнаружив, что могила Давида оказалась вне городской стены, султан вызвал для объяснений архитекторов, занимавшихся этим участком. На вопрос, как такое могло произойти, те лишь пожали плечами: мол, могила Давида для мусульман не является святой. Наверное, плечами не пожимали, но свое получили: султанская расправа коротка, две безымянные могилки до сих пор существуют у Яффских ворот…
Кроме этого недостатка, других, видно, обнаружено не было, свидетельств о массовых казнях строителей объекта не зафиксировано, строили на совесть, прекрасно понимая, что отвечают головой. Крепостная стена и двое ворот были оснащены 35-ю башнями, чтобы удобно вести огонь, город получил в дополнение к водной системе серьезную защиту.
В Иерусалиме до сих пор благодарны султану Сулейману Великолепному и его супруге Роксолане, а что не кричат об этом на каждом углу, так просто потому, что Сулейман мусульманин…
Интересно вот что: работы по восстановлению иерусалимского водовода и крепостных стен с воротами шли с 1537 года по 1541-й. Значит, хадж Роксолана совершила не позже 1536 года и не раньше 1535-го, потому что в 1534 году, в марте, умерла валиде — думаю, всем было не до хаджа, а при своей жизни Хафса едва ли отпустила бы Роксолану одну в Мекку.
Но хадж — это месяц зу-ль-хиджжа, двенадцатый месяц мусульманского календаря, один из трех священных, именно в нем совершались хаджи (отсюда и название месяца). Зу-ль-хиджжа 942 года хиджры соответствует маю-июню 1536 года по григорианскому календарю, зу-ль-хиджжа предыдущего года — это июнь 1535-го. Почему это так важно? Сейчас поймете.
Сулейман ушел в поход на Багдад (первая персидская кампания) в 1534 году, просто был вынужден прийти на помощь все провалившему Ибрагиму-паше. Как обычно, султан и Роксолана вели активную переписку, сохранились ее письма того времени, но в них ни слова о хадже, вообще, в письмах Роксоланы об этом ни слова. Разве могла она не написать о столь важном событии? Значит, совершила хадж тогда, когда султан был дома, то есть в 1536 году?
Почему бы не отправиться вместе, это безопасней, надежней, душевней, в конце концов? От Стамбула до Джидды, откуда в Мекку паломники идут пешком, самолетом 2 500 км, а караванными путями — больше 3 000 км. К празднику Ураза Байрам (10 день месяца зу-ль-хиджжа) нужно обязательно оказаться в Мекке, еще лучше — все первые десять дней, когда пост особенно строгий.
Чтобы в 1536 году к началу месяца зу-ль-хиджжа добраться из Стамбула в Мекку с караваном, как двигались даже высокопоставленные паломники, нужно больше трех месяцев, следовательно, выехать султанша должна бы в феврале, а если учесть, что с конца февраля в том году начинался Рамадан, священный месяц, когда никому не пришло бы в голову куда-то отправляться, то еще раньше.
Если эти подсчеты верны, они доказывают, что Роксоланы попросту не было в Стамбуле, когда султан казнил своего друга. Но виновата все равно она…
Вообще, этот хадж — какая-то загадка, о нем почти нет упоминаний, сохранились только результаты (имарет и столовая в Иерусалиме) и воспоминания евреев о делегации к султанше, а также легенда о ее влиянии на решение Сулеймана возродить защиту сильно страдавшего от нападений Иерусалима, а также одиннадцать надписей, вырезанных на камнях ворот и стен города, говорящих о датах строительства.
После Сулеймана ни один султан больше не интересовался Иерусалимом, его укреплением и развитием (подсказчиц не было?).
На пир к султану
Не стоит думать, что у султана бывали лишь пиры, нет, Сулейман Великолепный, вопреки своему прозвищу, любил спокойные размышления в одиночестве и не очень любил суету и это самое великолепие. Но он прекрасно понимал, что о состоянии дел в империи судят прежде всего по его собственным приемам, по блеску его парадного выезда, роскоши апартаментов, в которые допускают иностранцев и самих турок, а также по организованным султаном праздникам.
Иностранных послов изумлял порядок у турок: все, что могло быть сосчитано, было сосчитано, все, что подлежало записи, было записано и учтено. Малейшие расходы заносились в дворцовые книги, как и доходы тоже.
Именно этот учет позволяет сейчас очень многое узнать и понять — например, какие блюда подавались на столы в праздничные дни.
В отличие от закрытых мест гарема, о султанских кухнях и организации питания известно довольно много. Свои заметки оставили многие европейцы, прибывавшие в Стамбул с посольскими миссиями, а также служившие при османском дворе (не в гареме) медиками, драгоманами (переводчиками), наладчиками, например, подаренного органа или художниками… Им можно доверять, большинство умудрялось наладить отношения с евнухами и получать информацию от них. Конечно, информацию не о самих одалисках, но хотя бы об устройстве тех же кухонь.
Очень интересные свидетельства приводит в своей книге «Гарем. История, традиции, тайны» Норман Пензер. Грешно не цитировать. Пензер исследовал немало материалов на разных языках, изучил оставленные венецианцами, французами, англичанами, итальянцами в разные годы описания устройства и быта Сераля — султанского дворца — и немного гарема (все со слов евнухов). Он приводит выдержки из записей венецианца Рамберти, работавшего у Сулеймана, француза Николаса де Николаи, изучавшего жизнь Стамбула в составе французской делегации в 1551 году, Оттавиана Бона, бывшего байло (консулом) Венеции в Османской Порте, и многих других. Стоит почитать…
Но вернемся к кухням дворца, если уж решили заглянуть на пир к Сулейману Великолепному. Кстати, он, вопреки множеству сцен совместной трапезы в сериале, ел один. Слишком сложно было обеспечить безопасность султана, если вокруг порхали прелестницы-служанки его кадин или валиде.
На территории Топкапы имелось десять кухонь, оборудованных, как бы мы сказали, по последнему слову тогдашней техники.
Слово Пензеру (все цитаты из его замечательной книги даны в кавычках):
«Вот кого, в соответствии с этим списком, обслуживали кухни:
1) султана;
2) мать султана;
3) султанш — имеются в виду кадины;
4) капы-агу;
5) членов Дивана;
6) ичогланов, или пажей султана;
7) менее важных персон Сераля;
8) остальных женщин;
9) менее важных членов Дивана.
Похоже, что никто не может более или менее точно сказать, для кого готовили еду на десятой кухне — вполне возможно, для самих работников кухни. Однако известно, что в более поздний период она была отдана кондитерам».
…В 1534 году Рамберти приводит следующий список работников кухни:
«Ашджи-баши — главный повар; у него в подчинении 50 работников. Он получает 40 асперов в день, а подчиненные — по 4, 6 или 8 асперов.
Хелваджи-баши — главный кондитер; он получает в день 30 асперов, а 30 его подчиненных — от 5 до 6 асперов каждый.
Часниджир-баши (главный дегустатор) заведует буфетами; он получает по 80 асперов. Утром и вечером он лично приносит блюдо Великому синьору; 100 его подчиненных-часниджиров получают по 3–7 асперов в день.
Мутбах-эмини — управляющий кухней; ему платят 40, его секретарю — 20 асперов в день.
Сто аджем-огланов перевозят на тележках дрова для дворца за 3–5 асперов и бесплатную одежду.
Десять сакков возят на лошадях в кожаных бурдюках воду; они получают по 3–5 асперов каждый».
Чувствуете разницу между оплатой менеджеров среднего звена, например главного кондитера, и тех, кто возил воду или дрова? Но самая высокая оплата у того, кто больше других рискует: у часниджир-баши, главного дегустатора. Понятно, ведь ему приходится пробовать то, что потом подадут султану, и честь принять смерть вместо Повелителя тоже принадлежит ему. Правда, за время правления Сулеймана такого, кажется, не зафиксировано.
Оттавиано Бон оставил интересные описания быта Стамбула и дворца, в том числе питания, того, что ели в Серале:
«Из Египта привозят огромное количество фиников, слив и чернослива — их передают поварам, и те используют фрукты для приготовления пищи, как жареной, так и вареной. Меда в Порте едят невероятно много: дело в том, что его кладут во все блюда, а также в шербеты — правда, последнее делают, как правило, бедняки. Это мед из Валахии, Трансильвании и Молдавии [Румынии и части Венгрии]; воеводы [молдавские князья] часто его дарят султану. Но для стола султана мед собирают в Кандии, там он нежный и без примесей. Растительное масло, тоже используемое для приготовления пищи, поступает из Короны и Модоны в Греции; санджак-бей обязан следить за тем, чтобы его всегда было достаточно для удовлетворения всех потребностей Сераля; для султана привозят особое растительное масло без запаха из Кандии.
Сливочное масло, требующееся Сералю в изрядном количестве, везут по Черному морю из Молдавии, а также из Таны и Каффы [на Азовском море]; его упаковывают в огромные воловьи шкуры. Сливочное масло хранят в кладовых, а когда его запас превышает потребности дворца, с большой выгодой продают горожанам; свежее масло едят мало — дело в том, что турки не любят молочные продукты.
Что касается мяса, то осенью главный паша заказывает для императорских кухонь пастрому [отбитые плоские куски мяса); это должно быть мясо стельных коров — оно более вкусное и полезное. Его сушат, набивают колбасы или мелко рубят; так делают не только в Серале, но и в каждом доме. Как бы то ни было, поставка и обработка мяса находится под контролем главного паши; всего обычно закупают 400 коров.
В Серале также ежедневно съедают: овец — 200 штук; ягнят (в сезон) — 100; телят (для евнухов) — 4; гусей — 10 пар; цесарок — 100 пар; кур — 100 пар; голубей — 100 пар.
Рыбу, как правило, не едят, но если у агалары есть такое желание, то могут приготовить любую рыбу — ведь в море ее полно.
Фрукты на столе султана и вообще в Серале никогда не переводятся — их получают в дар в больших количествах, а из расположенных поблизости садов султана ежедневно приносят огромные корзины самых лучших плодов. Излишки фруктов главный садовник продает в специальном месте, где торгуют только дарами садов султана; вырученные средства каждую неделю отдают бостанджи-баши, а тот — султану. Эти деньги идут султану на карманные расходы, и он без счета раздает их своим глухонемым и шутам.
Очень интересна кухонная утварь: кастрюли, котлы и другая посуда — почти вся из меди и настолько большого размера, что просто невозможно себе представить, как все это можно содержать в таком порядке. Блюда из луженой меди, на которых подают еду, в отличном состоянии, что просто удивительно. Этих блюд там огромное количество, и Порте они обходятся весьма недешево — ведь, поскольку кухни Сераля кормят такое количество его постоянных обитателей и посетителей, особенно в дни открытых заседаний Дивана, много блюд крадут.
Дефтердары хотели, чтобы их делали из серебра и чтобы ими занималось казначейство, но из-за высокой стоимости таких изделий от этой идеи отказались. Кухни потребляют многие тысячи песо дров (в Константинополе вес дров измеряется в песо), а песо равен 40 фунтам. Тридцать огромных торговых судов султана — карамуссалы — привозят дрова из его лесов по Великому [Черному] морю. Дрова не слишком дорого обходятся казне — ведь их рубят и грузят рабы».
Воровство было всегда…
А вот описание «скромного» обеда заседавших в Диване (органе управления при султане): «Все заняты решением… вопросов до полудня, когда наступает час обеда. В полдень великий визирь отдает одному из слуг приказ подавать еду. Сразу же всех посетителей выпроваживают из зала и устанавливают столы в таком порядке: один — перед великим визирем, несколько — перед пашами, которые едят вместе; всем кади, дефтердары и нисанджи тоже приносят столы. Затем слуги расстилают на коленях обедающих салфетки, чтобы те не испачкали одежду, потом дают каждому по деревянному подносу с разными сортами хлеба, причем весь хлеб свежий и вкусный, после чего подают мясо. Слуги приносят поочередно один сорт мяса за другим на большом блюде — тапсы, которое устанавливают в середине деревянного подноса. Когда одно блюдо опустошается, его заменяют новым. Обычно на обед подают баранину, мясо птиц — цесарки, голубя, гуся и кур, рисовый суп и блюда из овощей, а на десерт — разнообразные печенья и пирожные; все это съедается с огромным удовольствием. Все прочие участники заседания обедают перед этим столом, все, что им может потребоваться, приносят с кухни. Пашам и прочим высокопоставленным лицам дают питье только один раз — это шербет в больших фарфоровых чашах, поставленных на фарфоровые же тарелки или на тарелки из кожи с отделкой золотом. Остальным питья вообще не предлагают; если же они испытывают жажду, то им приносят воду из ближайших фонтанов. В то время, когда Диван трапезничает, обедают и все другие чиновники и военные, всего не менее 500 человек; им подают только хлеб и сорбу — суп. После завершения трапезы Великий визирь возвращается к делам — советуется с пашами по тем вопросам, которые он считает важными, дает указания и готовится к докладу султану».
О том, как приготовить сорбу или шербет, а также некоторые лакомства времен Османской империи, немного позже, а пока стоит заглянуть в «Тетрадь пиршеств» времен султана Сулеймана, которая содержит подробный перечень расхода продуктов во время праздников, проводимых Сулейманом.
Конечно, по общему раскладу продуктов трудно судить об особенностях приготовления блюд и их вкусовых качествах, но все же почитайте, интересно.
На пир праздника по поводу обрезания двух младших сыновей султана Сулеймана и Роксоланы принцев Баязида и Джихангира в ноябре 1539 года было израсходовано «всего-то»:
«…11 582 кг топленого масла; 48 025 кг сахара, 7 910 кг меда, 2 825 кг красного винограда; 565 кг сливы; 565 кг зердали (диких абрикосов); 847 кг миндаля; 1 865 кг крахмала (естественно, не картофельного), 25,6 кг шафрана; 38,4 кг черного перца; 103 кг репчатого лука, 282 кг абрикосов; 226 кг гранатового уксуса, 1 440 кг нохута (горох); 2 600 баранов, 900 овец; 11 000 курей; 900 гусей, 40 голов крупного рогатого скота, 650 уток, 200 голубей и 18 000 штук яиц…»
Впечатляют почти 8 тонн меда и 48 тонн сахара. А еще говорят, что сейчас люди потребляют много сладкого! Турки всегда были сладкоежками, а сытая, ленивая жизнь в гареме особенно способствовала потреблению большого количества сладостей и, как следствие, полноте.
Оттавиано Бон свидетельствует: «…Пекли несколько видов хлеба: чисто белый — для султана, султанш, пашей и других важных сановников; хлеб хорошего качества — для всех, занимавших во дворце среднее положение; черный хлеб — для аджем-огланов. Для султана и для султанш хлеб пекут из особой муки, привозимой из Бурсы, — ее делают из зерна, выращиваемого в провинции Вифиния, — патримониальной территории Оттоманской империи. Ежегодно там собирают от 7 до 8 тысяч килограммов зерна, из которого на мельницах Бурсы получают муку отличного качества. Что касается хлеба для всех прочих, то зерно для него поступает из Греции, где расположены полученные по наследству усадьбы правящего султана. Там же выращивают зерно для армии, и в Негро-понте из него изготавливают сухие хлебцы. Часть этого зерна продают рагусанам, приезжающим за ним с необходимыми документами. Из всего выращенного в Греции хлеба 36–40 тонн ежегодно привозят в Константинополь для нужд Сераля. Неудивительно, что Порта потребляла такое большое количество зерна, ведь сверх положенного все официальные жены султана, паши, высокопоставленные сановники и некоторые другие категории обитателей дворца ежедневно дополнительно получали из чилиера — личного амбара султана: султанши — по 20, паши — по 10, муфтии — по 8 и так далее вплоть до 1 хлеба на человека, в зависимости от распоряжения великого визиря. Каждый хлеб размером с хорошую лепешку, мягкий и пышный».
Турки всегда относились к хлебу с великим уважением и по сей день считают неприличным есть вчерашний хлеб.
А названия блюд звучат как песня: махмудийе… пахлава… имам баялды (нет, это не песня, название переводится как «имам упал в обморок», считается, что потрясенный вкусом приготовленного блюда)… сладость падишаха… медовая халва… Уже слюнки текут? Не желаете ли попробовать? Есть рецепты очень сложные в приготовлении, есть такие, для которых не достать ингредиенты (например, бычий желатин), но многие либо адаптированы к нынешним продуктам, либо вообще вполне пригодны для современной кухни. Итак,
Махмудие — курочка с медом.
Мясо крупной курицы, 50 г сливочного масла, средняя луковица, ч. ложка горчицы, ст. ложка меда, 15 шт. кураги (сухой абрикос), 50 г очищенного миндаля, пригоршня изюма, стакан воды, соль, черный перец по вкусу.
Куриное мясо нарезать небольшими кусочками. Лук мелко нарезать и обжаривать в масле до легкого золотистого цвета, затем добавить мясо, накрыть крышкой и тушить несколько минут. Добавить курагу, изюм, мед, горчицу, соль и перец, перемешать и влить воду. После закипания тушить на маленьком огне. Очищенный миндаль обжарить в ч. ложке сливочного масла до легкого изменения цвета.
Подавать с рисом, сверху посыпать обжаренным миндалем.
Приятного аппетита!
Но начинался любой обед все же с супа, супов, как и сейчас, было множество, самых разных.
Körili tavuk çorbası — Корили тавук чорбасы, куриный супчик.
300 г куриной грудки, средняя луковица, 1 ст. ложка сливочного масла, 1 ст. ложка растительного масла, 3 ст. ложки куриного бульона, соль, перец, петрушка по вкусу. Для заправки: 1 ч. ложка карри, яичный желток, 1,5 ст. ложки муки, стакан молока.
В кастрюлю влить воду (бульон), сварить куриное филе. Мясо достать и нарезать, бульон вылить в другую емкость. В смеси растительного и сливочного масла обжарить мелко нарезанный лук, влить бульон и добавить мясо. Смешать карри, яичный желток, муку и молоко, медленно ввести в кипящий суп, быстро размешать. Добавить соль, перец, петрушку и снять с огня. Разлить по тарелкам, можно украсить листиками петрушки и кружочками редиса, подавать с долькой лимона.
А вот рецепт салмы.
600 г баранины, 4 ст. ложки сливочного масла, 150 г вареного гороха, шафран, две щепотки мелкомолотого миндаля, две пригоршни сушеной мяты, 1 зубчик чеснока, ст. ложка уксуса, ст. ложка меда, 150 г муки, соль…
Мясо мелко порезать, залить оливковым маслом, добавить воды и варить до готовности.
Мяту и чеснок растереть с уксусом и медом.
Из муки и воды замесить тесто, дать постоять, раскатать колбасками, которые нарезать мелкими кусочками.
В готовое мясо добавить горох, шафран и миндаль, еще воды. Шарики их теста окунать в горячую воду и опускать в кастрюлю с мясом (делать это быстро). Еще потушить, потом добавить растертые с медом пряности.
Салма должна остыть. Перед подачей ее посыпают рубленой мятой.
Блюд турецкой кухни очень много, она входит в тройку лучших в мире, сейчас активно использует помидоры и картофель, но мы же готовим по старинным рецептам… Кстати, имам в обморок упал от запеченных фаршированных баклажанов. Это каждая хозяйка сумеет приготовить и сама, стоит только не забыть отдавить из баклажанов жидкость, а фаршировать можно и помидорами тоже, думаю, имаму они понравились бы.
И конечно, сладости, без которых турецкая кухня просто немыслима (недаром для пира израсходовали 48 тонн сахара!).
Что известнее всего? Конечно, рахат-лукум, халва, пахлава, береки (закрытые пироги), шербет, нурие… Нет, перечислить все просто невозможно, да и не нужно.
Но кое-что давайте попробуем приготовить…
Если уж халву, то медовую, «желтую», как ее назвали в описании того самого праздничного пира.
Нам понадобится 150 г сливочного масла, 125 г белой муки, 225 г меда, немного мака, 50 г фисташек, ст. ложка розовой воды, шафран и литр воды. Сахар для посыпки.
Все делать на самом маленьком огне, с огня кастрюлю не снимая, мешать деревянной ложкой.
Растопить масло, добавить муку и хорошенько перемешать. Затем добавить воду и подогретый мед, розовую воду (не перестарайтесь) и шафран. Смесь постепенно начнет густеть, когда мешать ее уже будет невозможно, придется месить, постепенно добавляя молотые фисташки и мак.
Когда из смеси начнет отделяться масло, вымешивание прекратить и с огня снять.
Выложить в форму слоями, пересыпая каждый слой фисташками и сахаром. Когда совсем остынет, разрезать на кусочки.
Такую халву можно хранить очень долго, только это вряд ли получится, уж очень вкусно…
Многие сладости россиянам хорошо знакомы, но не по поездкам на турецкие курорты, а по кухням бабушек и прабабушек.
Локма, например, — это дрожжевое тесто, шариками жаренное во фритюре, а потом залитое сиропом из воды, сахара и лимонного сока. Попробуйте, вкусно… И красиво, если шарики получатся одинаковые и аккуратные.
Пахлава (или баклава ) — слоеное тесто на сметане (турки используют обожаемый ими йогурт), но раскатанное так тонко, чтобы через него было видно стол (говорят, «чтобы можно было читать газету»), оно укладывается пластами на противень в стопку, каждый третий пласт обильно смазывается маслом и посыпается орехами, нарезается кусочками, заливается растопленным маслом и выпекается. Готовая пахлава поливается горячим сиропом.
Шербет — это отвар кусочков цитрусовых в соке, процеженный и подаваемый с кусочками льда.
Слово Пензеру:
«Эвлия-эфенди приводит очень интересные сведения о том, как Сераль снабжался льдом, потреблявшимся в невероятных количествах. Он говорит об огромных ямах для хранения льда, о доставлявших лед слугах, которые в дни процессий носили тюрбаны изо льда, о телегах с грузом снега величиной с купол здания, а также о том, что чистейший снег с горы Олимп привозили семьдесят или восемьдесят упряжек волов. Кроме того, он рассказывает о поварах, специализирующихся на приготовлении рыбы, кондитерских изделий и сладостей, о тех, кто занимается заготовкой миндаля, фисташек, имбиря, фундука, цукатов из апельсиновой кожуры, алоэ, кофе и т. п.».
Специализация у султанских поваров была крайне узкой, каждый занимался приготовлением одного блюда и совершенствовался в этом беспрестанно. Никаких комплексных обедов: тот, кто готовил шербет, мог не знать, почему упал в обморок имам, специалист по кебабам не умел тонко раскатывать тесто для пахлавы, а занимавшийся халвой не задумывался о махмудийе… Далеко им до современных женщин! Или нам до них?..
Еще об одном лакомстве хочется упомянуть.
Помните излечившие от неведомого недуга Хафсу Айше конфеты «Месир маджуну»? Они не одиноки, существуют еще Османлы маджуну . Очень похожи, но не то. «Османлы маджуну» «старше», они придуманы во времена Мехмеда Фатиха, то есть лет на сто раньше, и продаются, вернее, изготавливаются прямо на глазах у покупателей, часто на улице.
Густая сладкая патока с разными вкусовыми и лечебными добавками при помощи специальной ложки наматывается на тонкую палочку (маджун). Детворе интересней не столько сладкий (для европейцев приторно сладкий) вкус «Османлы маджуна», сколько сам процесс изготовления лакомства.
Считается, что у этих конфет также великолепные лечебные качества — например, если постаревшая женщина будет есть османлы маджуни 40 дней и 40 ночей подряд, то возвращение молодости ей обеспечено. (Взамен на выпавшие зубы и диабет?) Полтора месяца не вынимать изо рта леденец — возможно, и способ вернуть молодость, но здоровье потеряешь непременно, несмотря на всю полезность травяных добавок в лакомстве.
Интересно, чем будущей валиде не понравились «Османлы маджуну», пришлось придумывать другие? Или у нее проблема заключалась не в потере молодости, а в… Ладно, не будем гадать.
Это лакомство можно попробовать только на улицах самой Турции, даже если его исхитрятся прислать, эффект будет не тот. Наверняка умиротворяющее ожидание (бывает и такое) конфеты — одна из лечебных составляющих лакомства.
А еще нужно упомянуть салеп. Этого тоже не попробуете в России, да и в самой Турции его готовят чаще в зимнее время (нечто вроде нашего чая с малиной — вкусно, но летом ни к чему). Салеп — горячий молочный напиток с добавлением муки салеп и вкусовых ароматизаторов вроде корицы, орешков, шоколадной крошки и т. п.
А вот муку салеп получают из корневищ дикой горной орхидеи, ятрышника. Эту муку активно используют в Турции, что не могло не привести к измельчанию растений и сокращению их запасов. Еще чуть-чуть — и прямиком в Красную книгу.
Хорош салеп тем, что согревает, борется с простудой, диареей и болезнями десен.
Может, лучше аспирин, а орхидеи пусть растут?
И конечно, турецкий кофе, как же без него? Именно так: «турецкий кофе», потому что даже в Турции он называется двумя словами. Кофе в Турции не растет, зато как варится!..
По поводу кофе интересные факты: первая кофейня в Стамбуле открылась при султане Сулеймане в 1544 году, и этот напиток так полюбился туркам, что стал неотъемлемой частью национального колорита. Всем известно, что родом он из Эфиопии, но лучшие сорта и по сей день выращивают в Йемене. Самый известный йеменский сорт — «Мокко» (только не путать с «Мокко», продающимся в обычных магазинах, настоящий Мокко стоит так дорого, что на прилавках не лежит, мало того, сами йеменцы не могут себе позволить пить этот золотой напиток, используют только высушенные листочки и шелуху, зерна идут на экспорт). Когда турки во время правления в борьбе за побережье Красного моря и Персидского залива окончательно подчинили себе Йемен, кофе стал поступать в Стамбул.
Возможно, во дворце кофе пили и раньше, но об этом ничего неизвестно.
Грех не сварить кофе по-турецки.
Первое и основное — турки кофе именно варят, а не кипятят! Никакой кипящей воды, иначе получится что-то обыкновенное и вовсе не турецкое.
Итак… Лучше джезва или, как ее еще называют, турка. Лучше медная, но на безрыбье сгодится та, что есть.
Воды ровно столько, сколько нужно для чашки, никакого «про запас», плюс одна столовая ложка на выкипание. Сахар и пряности (молотый кардамон, корицу) кладут сразу в джезву вместе с мелкомолотым кофе (чем мельче помол, тем лучше).
Вода ледяная (это важно), огонь самый маленький.
Довести до кипения (не кипятить!), снять пенку и положить в чашку, снова довести до кипения. Все медленно и осторожно. Не позволив закипеть, снять с огня и через ситечко (!) долить чашку. Не размешивать, чтобы не испортить пену.
В хорошо сваренном кофе пенки четверть чашки, она куда более плотная, чем пенка капучино.
Добавлять больше ничего нельзя, испортите вкус.
А теперь йеменский вариант.
Вы помните, что бедным йеменцам самих зерен из-за их дороговизны не оставалось, потому они придумали варить кофе из… шелухи. Не просчитались, оказалось не хуже.
Где взять шелуху, причем не какую попало, а шелуху того самого дорого сорта «Мокко»? Не знаю, но вдруг у вас где-то завалялась?
В шелухе этого сорта больше кофеина, чем в самих зернах, ее просеивают, отделяя более крупные кусочки, обжаривают, как обычный кофе, и очень мелко мелют.
А дальше все как у турок — ледяная вода в посуду, воды ровно как надо, сахара много (арабы любят сладкий кофе) и еще мелкомолотый кардамон по вкусу (ох это примечание: пока поймешь, сколько это — «по вкусу», весь собственный вкус испортишь). Так же нагревать, но не кипятить, так же снимать пенку и не перемешивать!
Еще? Пожалуйте: кофе по-бедуински.
Главное в приготовлении этого кофе — терпение и время, потому что варить его придется… часов 18–20. Нет, не стоять с туркой в руках, следя за пенкой, чтобы не сбежало, но просто следить обязательно.
Варят в специальном кофейнике далля с длинным носиком (продаются во всех сувенирных лавках, например, Дубая), который зарывают в горячий песок. В идеале песок нагревает само солнце целый день, то есть ставите с утра кофейничек в ближайший бархан — и к вечеру получаете нужный напиток. За неимением бархана придется насыпать в глубокую сковородку или гусятницу песок из песочницы ближайшей детской площадки и ставить на самый малый огонь.
В даллю засыпать очень мелкомолотый кофе, также смолотые зерна кардамона (по вкусу, конечно), залить водой и… ну, дальше вы знаете — либо бархан, либо вы со сковородкой. За восемнадцать часов (только не забудьте, что процесс идет) кофе просто обязано превратиться в густую маслянистую жидкость на донышке далли.
Да, кроме специального кофейника придется обзавестись и чашками размером с наперсток: большей порции ни ваше, ни чье-то еще сердце просто не выдержит, это почти чистый кофеин. Сердечникам, гипертоникам и буйным не употреблять вообще. Правда, самые экономные попросту используют этот концентрат, добавляя его в тот кофе, что варят обычным способом. Говорят, значительно усиливает вкус и аромат.
Тоже выход: заготовить такой экстракт, а потом с шиком заварить на его основе кофе для гостей.
В разных странах в кофе (вы помните, что это надо делать до долива воды?) добавляют самые разные пряности: гвоздику, корицу, шафран, апельсиновую цедру и обязательно молотый кардамон.
А вот вариант кофе с инжиром.
Все как обычно, только перед приготовлением нужно мелко порезать несколько ягод сушеного инжира, обжарить их на сухой сковороде и смолоть. Молотый инжир добавляется в джезву вместе с кофе, корицей и сахаром (все по вкусу). Вода ледяная, огонь маленький, мешать нельзя, кипятить тоже, поднявшуюся пенку снять трижды.
Для любого из перечисленных рецептов чашки должны быть хорошо прогреты, холодная чашка ухудшит вкус кофе.
Представляете, что мы пьем из пластиковых стаканчиков в фаст-фудах! И даже из своих «навороченных» кофемашин, если там кофе, пусть даже под давлением, заливается кипятком, а не медленно варится, вытягивая из самого порошка все его лучшие вкусовые ингредиенты.
Уже отправились за песком во двор?
Кстати, не хуже чайной церемонии успокаивает расшалившиеся нервы. Представляете, назревает скандал, а вы вместо того, чтобы упереть руки в бока и начать орать, вдруг принимаетесь медленно-медленно, со вкусом что-то молоть, потом засыпать, варить… А по квартире умопомрачительный запах… Супруг растаял, и ругаться больше не хочется. За мастерски сваренный кофе муж идет на попятный и обещает купить то, чего без кофе не добиться.
Да, и не забыть погадать на кофейной гуще!
Со вкусом сварили кофе, со вкусом его выпили, накрыли чашку блюдцем (желательно безо всяких выемок), перевернули и немного подождали, чтобы остатки влаги стекли.
Теперь можно смотреть, только не забудьте старинную турецкую пословицу: «Не стоит верить предсказаниям судьбы, но и отмахиваться от них тоже».
Что вы там увидели?
— Прямая и длинная линия означает счастливую и беззаботную жизнь. Может, на этом и остановимся?
— Большое белое и чистое пространство на чашке означает душевное спокойствие. Тоже неплохо…
— Белая вертикальная линия, идущая по боковой поверхности чашки, является плохим знаком (это символ змеи) и предвещает несчастье. Это случайно выпало, к тому же «Не стоит…» — вы помните, да?
— Белый непрерывный круг вокруг верхнего края чашки означает возможное путешествие. Но если этот круг где-нибудь блокируется черными сгустками кофе, то это значит, что придется вернуться, не завершив путешествие до конца, или вообще отменить его в последний момент. Ну и ладно, не очень-то хотелось куда-то тащиться…
— Некоторые белые линии на чашке тоже означают путешествия: длинная линия означает долгую поездку, короткая линия — короткую поездку. Этих коротких линий в каждой чаше полно, хуже, что они в воскресенье предвещают поездки на работу целых пять дней подряд.
— Белое пятно в виде голубя является хорошим знаком, который означает счастливое событие или хорошую новость.
— Если в кофейной гуще вы увидели очертания лошади, это означает, что ваши желания сбудутся. Немедленно загадывайте что-то покрупней, не мелочитесь!
— Большие ворота с чистым пространством за ними означают решение всех сегодняшних проблем.
— Сгустки кофе на стенках чашки — к деньгам.
— Большой сгусток кофе на дне чашки означает проблемы. Допить надо было все.
— Дуга — опасный враг.
— Квадрат в кофейной гуще предвещает счастливую, обеспеченную жизнь.
— Х-образный крест означает брак.
— Крест белый изнутри — счастье в семейной жизни.
— Замкнутый круг — отличные отношения с окружающими.
— Незамкнутый круг — новое знакомство.
— Круги без пятен — деньги.
— Круги с пятнами — дети.
— Зигзагообразная линия — приключения.
— Линия, пересеченная другими кривыми и ломаными линиями, — обида или затруднения в личном плане.
— Линия пересекает дно чашки — приятное путешествие.
— Много треугольников — находка, прибыль.
Символов очень много, нужно только научиться толковать их в свою пользу и быть абсолютно уверенной, что все будет хорошо. Всегда. Пусть не со всеми, так хоть с вами. И вашими близкими. И с теми, кто с вами дружит. И с друзьями ваших друзей. И со всеми, кто за вас, за мир во всем мире и вообще хороший человек. Или таковым себя считает в глубине души.
Но вернемся в Стамбул, в гарем и к Роксолане. Впрочем, для начала можно в сериал…
Трапезы гарема значительно отличались от показанных в фильме. Турки считали тарелки неудобной выдумкой европейцев, вилка и в Европе только появилась, а сервировку стола, напоминающую нынешнюю, стала вводить Екатерина Медичи… Собственно, вилка была известна еще древним грекам, но потом о ней основательно забыли на много столетий. В Турции применяли небольшие вилки с двумя зубцами, но только чтобы переложить приготовленное мясо на блюдо. Есть предпочитали руками, и не только в Турции.
Это особое умение — элегантно подхватить кусочек тремя пальчиками, почти не запачкав их, и отправить в рот. Дамы гарема достигали в этом искусстве больших успехов. Испачканные кончики пальчиков ополаскивали в сосуде с розовой водой, если появлялась необходимость, вытирали либо разложенными на коленях большими салфетками, либо просто краем скатерти.
Джарийе, гезде и икбал, пока они не стали «заслуженными», еду подавали в общих больших комнатах. На низенькие столики ставились большие подносы, с которых каждая выбирала то, что ей нравилось. Подавали сразу все, от мяса до фруктов и сладостей, которые не переводились на столах гарема никогда.
А вот дамам чином повыше — кадинам — блюда доставляли на подносах к дверям комнат, устанавливали на специальные полки, которые тянулись вдоль стен, позволяя выбирать, что из приготовленного придется по вкусу. Во избежание скандалов приходилось внимательно следить, чтобы всем четырем кадинам принесли совершенно одинаковые блюда с одинаковым количеством кусочков на них, даже если какое-то замысловатое блюдо любила одна из кадин, все четыре получали такие же тоже.
У валиде и вовсе была своя кухня, ей все горячее доставлялось горячим и блюда не выстаивали в коридорах, где в них так легко подсыпать отраву.
Султан вообще ел в одиночестве, в качестве особого благоволения приглашая к своему столу одного-двух человек. Все блюда, которые готовили на султанской кухне, сначала пробовал часниджир-баши — главный дегустатор (помните такого чиновника, получающего 80 асперов в день за риск для жизни?), за ними осуществлялся постоянный пригляд — и никакого ожидания в коридорах.
Турки — великие мастера вкусно готовить и красиво подавать. Один минус — немыслимое количество сладкого, жирного и мучного. Сейчас, конечно, меньше, но в гареме сластенами были все, сладости, выпечка, фрукты потреблялись в немыслимом количестве.
Если добавить малоподвижный образ жизни (игру в мяч на 12-сантиметровых каблуках едва ли можно назвать занятием спортом или хотя бы гимнастикой), бесконечные диванные подушки и сидение с согнутыми ногами, то неудивительно, что дамы гарема описывались теми, кто их все же видел не завернутыми в огромное количество тканей, как полные, с кривыми ногами и плохими зубами. Зубы портились от сладкого, ноги искривлялись от постоянного сидения в определенной позе, а талия исчезала от переедания и лени.
Бедный султан, через несколько лет такой жизни на кадину, небось, без слез и не взглянешь, недаром приходилось брать все новых и новых! Интересно, как Роксолане удалось не стать толстой плюшкой?
И уж стройняшками, как актрисы сериала, ни Махидевран, ни Гульфем, ни Хатидже не были. Интересно, что в «Великолепном веке» толстухой сделали только ненавистную сценаристам Роксолану-Хуррем, хотя надо бы наоборот.
Одежда турецких женщин в гареме и вне него
О том, что костюмы сериала, будь то женские или мужские, не соответствуют тому, что было в действительности, написано и сказано уже столько, что повторять нелепо. Да, не соответствуют, костюмеры нарядили турецких женщин XVI века в европейские костюмы века XVII.
Как именно одевались в самом гареме, никто из европейцев-мужчин видеть не мог, султан экскурсии по Топкапы не водил, оставалось слушать рассказы евнухов и ловких женщин, бывавших по ту сторону Ворот Блаженства, а еще, как Николас де Николаи, просить женщин вне гарема примерить одежду тех, кто заточен внутри золотой клетки.
Если честно, то подробные рисунки Николаи способны скорее оттолкнуть, чем восхитить. Нет, выполнено все мастерски и подробно, но изогнутые, какие-то текучие фигуры с откровенно выступающими животами столь резко контрастируют с прелестными одалисками (словно Венеры Милосские после фотошопа), нарисованными много позже европейскими художниками в попытке передать очарование гаремной жизни, что их невольно отодвигаешь в сторону.
Но в этом и секрет: Николаи создавал рисунки в 1540-е годы — это Возрождение, когда еще не ушла привычка изображать женщин именно такими — с вытянутыми фигурами и бледными лицами.
Довольно подробны записи Бальсано де Зары, сделанные около 1540-го года.
Вот его описание османских прелестниц (взято у Пензера):
«В Турции женщины — будь то христианки, турчанки или еврейки — очень любят шелковую одежду. Они носят халаты до пола, похожие на мужские. Они носят закрытые ботинки, туго охватывающие лодыжку. Все носят брюки; сорочки шьют из очень тонкого полотна или муслина, натурального цвета или окрашенных в красный, желтый или синий. Они обожают черный цвет волос, и, если женщина не имеет его от природы, она добивается его искусственными средствами. Блондинки и седые используют краску, которой красят хвосты лошадям. Она называется хной. Ею же красят ногти, иногда всю кисть и ступни ног; некоторые красят лобок и живот на четыре пальца над ним. Для этого они удаляют с тела все волосы — у них считается грехом иметь волосы в интимных местах. Волосы на голове женщины украшают ленточками, свисающими ниже плеч. Когда они закрывают волосы, то покрывают голову цветным шарфом из тонкого шелка с небольшой бахромой в уголках. Кроме того, надевают на голову маленькую, плотно сидящую круглую шапочку; она украшена шелковой или другой вышивкой. Многие носят шапочки из бархата или парчи, к шапочке прикрепляют упоминавшийся выше шарф. Я видел, что некоторые женщины прикрепляют шарф к маленькой белой шапочке, а сверху надевают еще одну, шелковую шапочку. Она размером не больше половины ладони. Косметикой они пользуются значительно больше, чем представительницы какой-либо другой из виденных мной народностей. Они густо красят брови чем-то черным, некоторые закрашивают и пространство между ними так, что создается впечатление, что брови срослись, — с моей точки зрения, это выглядит очень некрасиво.
Губы они красят в красный цвет — я думаю, они научились этому у гречанок или жительниц Перы, уделяющих этому очень много внимания. У них большие груди и кривые ноги — последним они обязаны сидению на земле со сплетенными ногами. В основном они все очень толстые, так как едят много риса с мясом кастрированных быков и сливочным маслом — намного больше, чем едят мужчины. Они не пьют вина, а только подслащенную воду или сервозу [травяное пиво], приготовленную особым способом. Христианки, по каким-то причинам живущие в турецких домах, бывают вынуждены отказаться от вина. Когда турецкие женщины выходят на улицу, то поверх платья, которое они обычно носят, они надевают рубашку из белейшего полотна. Подобно саккосу наших священников, она такой длины, что из-под нее можно видеть только край платья. Это одеяние напоминает стихарь с узкими рукавами — они такие длинные, что закрывают всю руку полностью, невозможно увидеть даже кончик ноготка. Длина рукавов объясняется тем, что в Турции и мужчины, и женщины в любую погоду ходят без перчаток. Вокруг шеи они оборачивают полотенце, оставляя открытыми только глаза и рот, а их они прикрывают шарфиком из тонкого шелка; сквозь эту ткань они видят все, и в то же время их глаз не видит никто. Этот шарфик прикрепляется тремя булавками к головному убору надо лбом; когда на улице одна женщина встречает другую, обе поднимают шарфики, прикрывающие лица, и целуются. Эти шарфики шириной с полотенце называются чуссеч и напоминают те, что носят мужчины. Все описанные предметы и составляют их костюм, закрывающий женщину до такой степени, что невозможно разглядеть даже кончика ногтя. Этот наряд объясняется тем, что турки более ревнивы, чем какой-либо другой народ».
Еще цитата из Пензера, с интересными подробностями. Любопытная леди Мэри Уортли Монтегю посетила несколько гаремов и увидела то, что недоступно мужскому взору. Пусть она писала свои письма на полтора столетия позже Роксоланы, традиционный костюм менялся еще медленней.
«А сейчас я хочу привести мнение женщины, которой довелось примерить на себя такой наряд. Никто не мог бы выразить свои ощущения лучше, чем леди Мэри Уортли Монтегю, 1 апреля 1717 года писавшая сестре: „Первый предмет моего туалета — это очень широкие, длиной до щиколоток панталоны; они закрывают почти всю ногу и выглядят значительно целомудреннее, чем твои нижние юбки. Они сшиты из тонкого дамаста цвета розы и отделаны парчой с серебряными цветами.
Туфли из белой лайки расшиты золотом. Сверху надевается блуза, напоминающая мужскую, из тончайшей белой шелковой кисеи, по верхнему и нижнему краю украшенная вышивкой. У блузы широкие рукава, доходящие до. середины руки; у горла она застегивается на бриллиантовую пуговицу; ни формы груди, ни цвета кожи эта блуза почти не скрывает. Антери — довольно сильно облегающий камзол из белого с золотом дамаста, у него очень длинные рукава, которые откидывают назад; глубокий вырез отделан золотом, пуговицы должны быть бриллиантовыми или жемчужными. Мой кафтан из того же материала, что и панталоны, он сделан точно по фигуре; рукава прямые и очень длинные — прямо до пола. Его подпоясывают поясом шириной примерно четыре пальца; у тех, кто может себе это позволить, пояс весь усыпан бриллиантами или другими драгоценными камнями, у тех, для кого это слишком дорого, он атласный с красивой вышивкой, однако спереди он все равно должен быть скреплен бриллиантовой застежкой. Курди — это свободный халат, который носят по погоде; его шьют из дорогой парчи (у меня он зеленый с золотом) и отделывают мехом горностая или соболя; рукава у курди опускаются чуть ниже плеча. Головной убор состоит из шапочки, называемой тальпок, зимой она из отличного бархата с вышивкой бриллиантами или жемчугом, а летом — из какой-то отливающей серебром ткани. Эту шапочку с золотой кисточкой носят сбоку головы, где она удерживается либо посредством кольца, усыпанного бриллиантами или жемчугом (я видела несколько именно таких), либо широким вышитым шарфом. С другой стороны головы волосы укладываются гладко, и здесь дамы могут проявить свою фантазию: одни закрепляют там цветы, другие — султан из перьев цапли, в общем, кто что хочет. Но чаще всего дамы предпочитают сделанные из драгоценных камней букеты цветов: например, бутоны из жемчуга, розы из рубинов разных оттенков, жасмин из бриллиантов, нарциссы из топазов и т. д. Камни в сочетании с эмалью смотрятся настолько красиво, что ничего лучшего и вообразить невозможно. Волосы женщины заплетают в косы и закидывают за спину, в косы вплетают жемчуг или ленты“».
Пензер дал подробный перечень предметов дамского туалета:
«1. Гемлек. Это свободная блуза или нижняя рубашка из смеси хлопка с шерстью или — у богатых — из шелковой кисеи, обычно белого цвета, реже красного, желтого и синего. Поначалу спереди у нее оставался открытым разрез до талии и были видны груди, однако со временем этот фасон усовершенствовали: у шеи и на животе края одежды стали скреплять украшениями с драгоценными камнями. Рукава широкие и свободные, низ отделан атласом или кружевом. Длина гемлек — до колена, иногда эту блузу заправляли в панталоны, но чаще носили поверх них.
2. Дизлык. Название этого предмета туалета образовано от слова „диз“ — „колено“ и означает „вещь, доходящая до колена“. Это очень широкие льняные панталоны; на талии они удерживались посредством учкура — шнура или тесьмы, продетой в складку верхнего края, как в современных пижамах. Похоже, их носили не всегда, так же как и шальвары, — кстати, они и были „первым предметом туалета“ в костюме леди Мэри Уортли Монтегю. Это короткие штанишки, завязывающиеся у колен.
3. Шальвары. Это предмет верхней одежды, род брюк или же, если женщина не носит дизлык, единственные брюки или панталоны. У них очень свободный покрой, в талии их ширина составляет около 3 метров. На талии они тоже держатся с помощью учкура (у богатых обильно украшенного). Под коленями их стягивают, и они ниспадают складками к лодыжкам. Другие разновидности доходят прямо до лодыжек, особенно в тех случаях, когда носят дизлык. Цвет и материал шальвар может быть любым. В Серале женщины соперничали друг с другом — у кого они наряднее. Почти всегда на них шла лучшая золотая и серебряная парча из Бурсы, а учитывая то, что на них требовалось около 7 метров ткани, шальвары были весьма недешевым предметом туалета. Слово „кафтан“ использовалось для обозначения определенной длины ткани, украшенной вышивкой, в более широком смысле оно употребляется в качестве названия предмета верхней одежды из этой ткани, и именно с таким случаем мы сталкиваемся, читая письмо леди Мэри Уортли Монтегю. Кафтаном также называют почетный халат, так как он тоже украшен вышивкой.
4. Елек. Точнее всего этот предмет туалета будет назвать дамским жилетом; мужчины тоже носили елек — это был вышитый шелковый жилет. Иногда женский елек имел рукава и был длиной до пола — тогда он фактически становился энтари — другим предметом одежды, о котором я расскажу ниже. Во всех случаях елек плотно облегает фигуру и обычно имеет ряд мелких пуговичек, пришитых очень близко одна к другой; пуговички начинаются на груди и заканчиваются чуть ниже талии. В длинном елеке боковые швы идут только до бедер — дальше полы не соединяются, рукава узкие, но у запястья открытые.
5. Энтари, антери. Это платье — самый важный предмет дамской одежды в гареме. Оно плотно облегает спину, иногда его даже называют корсетом, однако, как мы видели, леди Мэри Уортли Монтегю пишет, что „антери — это довольно сильно облегающий камзол…“. В действительности это не корсет и не камзол — ведь если бы это было одним или другим, то спереди у него должны были быть пуговицы или шнуровка. Энтари спереди не застегивается, а когда в моде был гемлек без застежки, то грудь оставалась полностью открытой. Правда, у талии лиф застегивался на три или четыре расположенные очень близко одна к другой жемчужные или бриллиантовые пуговицы. Именно благодаря этим пуговицам задняя часть энтари плотно облегает спину, и поэтому некоторые авторы считали данный предмет одежды корсетом или камзолом.
Рукава очень длинные, почти до пола: до локтя узкие, а ниже локтя шов заканчивается, открывая рукав гемлека.
В талии энтари расширяется, боковые швы отсутствуют. Длина платья сантиметров на 60 или более превышает необходимую, поэтому для того, чтобы в нем было удобно ходить, уголки обеих половинок юбки поднимают наверх и на талии заправляют под кушак — о нем мы поговорим ниже.
В гареме дамы мало ходили, и края платья красивыми складками они распределяли по дивану. Ткань энтари была почти такой же, как на шальварах, — в старину парча из Бурсы с вышивкой, позднее — дамаст, шелк, атлас и парча из Венеции, Лиона и других мест, которые привозили греки, евреи, чаще армяне. Именно армяне достигли большого мастерства в изготовлении тканей с золотой и серебряной нитью, делавшими энтари еще богаче.
Из приведенных выше описаний понятно, что энтари и елек — это практически одна и та же одежда. На рисунках XVI века, в том числе Лоницера, Вецеллио, Джоста Аммана, Байсара, Бри и Бертелли, изображен простой, похожий на жилет елек с глубоким вырезом, из которого был виден нижний гемлек, целомудренно застегнутый и слегка присборенный, а в качестве верхней одежды — энтари. Какими бы точными или, наоборот, приблизительными ни были эти ранние рисунки, каким бы ни был уровень мастерства художника, стремившегося к большему реализму или же, напротив, старавшегося угодить западным вкусам, совершенно очевидно, что обладательница елека и гемлека вполне могла обойтись без одного из этих предметов одежды и что только богатые имели оба.
6. Кушак (чуссеч — у Бассано да Зары). Это платок или широкий пояс, который делали из шерсти, миткаля, льна или шелка — в зависимости от вкуса хозяйки и времени года. В гареме это обычно был довольно свободный, широко обернутый вокруг талии и верхней части бедер пояс; его также носили как шаль, накидывая на плечи. У служанок гарема он выполнял свою основную задачу — использовался в качестве пояса, кроме того, в него клали деньги, носовые платки, документы, роговые чернильницы и т. д. Кадины вместо кушака носили украшенный драгоценностями пояс. За исключением сеймана — стеганого жакета и керка — меховой накидки, которые носили только в холодную погоду, из предметов верхней одежды мы не обсудили только головные уборы и обувь. Поговорим сначала об обуви.
7. Шипшип, чипшип. Это домашние шлепанцы без каблуков со слегка приподнятым мыском. Их шили практически из любого материала любого цвета и богато украшали вышивкой золотом, жемчугом и драгоценными камнями. Часто в месте подъема к ним прикрепляли различные декоративные элементы вроде розеток из жемчуга, золотого шнура и т. п.
В качестве уличной обуви носили пабуч (папуш) — туфли из желтой кожи на толстой подошве.
Третьим видом обуви были чедик (челик) — удобные туфли из желтого сафьяна с загнутым вверх на несколько сантиметров носком. Для прогулок в саду их могли делать из бархата или подобного материала. Вероятно, описываемые Далламом „бархатные туфли на каблуке высотой 10–12 сантиметров“ были одной из разновидностей пабуч или чедик.
8. Фотаза. Этот домашний головной убор замечательно описала леди Мэри Уортли Монтегю, только она неточно назвала его армянским словом „тальпок“ или „калпак“. Тальпок — это головной убор из каракуля, и носят его армяне. Существует много вариантов тальпок, часто его шьют из ткани и только отделывают каракулем. Подобно тюрбану, состоящему из двух отдельных частей, в фотазе тоже две детали. Первая — это маленькая плоская шапочка (такке), похожая на низкую феску. Ее делают из тончайшего фетра или, как это было в старину, из бархата. Сверху на шапочке синяя или золотая кисточка, она свешивалась на одну сторону или рассыпалась по донцу такке. Шапочку элегантно закрепляют на затылке, сдвинув в сторону. Богатые украшают такке жемчугом и бриллиантами, менее обеспеченные — камнями подешевле и вышивкой. На переднюю часть шапочки накидывают сложенный вдвое красиво вышитый платок из муслина — смени. Его задача частично заключается в том, чтобы удерживать шапочку на месте, но главным образом он выступал в качестве второй части головного убора, который тоже можно было украсить ювелирными изделиями. Кадины любили носить в волосах также большие, усыпанные бриллиантами и рубинами шпильки; волосы, перекинутые на одну сторону и заплетенные в длинные косы, они тоже украшали драгоценностями. При выходе на улицу этот головной убор был полностью закрыт верхней частью яшмака — своего рода вуалью. О ней мы сейчас и поговорим.
9. Яшмак. Это вуаль, которую носили только в Константинополе. Она состоит из двух кусков тонкого муслина, а в недавние времена ее делали из кисеи „тарлатан“. Каждый кусок либо складывали вдвое треугольником, либо оставляли однослойным. Первым куском закрывали переносицу и все лицо ниже ее, ткань закрепляли на затылке булавкой или завязывали. Вторым покрывали голову, спуская впереди до бровей, а сзади завязывали, заправляли под ферасе — верхнюю одежду или на затылке прикрепляли булавкой к второй части яшмака.
Поскольку эта вуаль очень тонкая, она практически не скрывала черт лица, хотя чрезвычайно важно, чтобы не был виден весь нос полностью, — в противном случае даму могут принять за армянку или, что тоже не исключено, за проститутку.
В других местах Османской империи носят более плотные и очень некрасивые вуали. Чаще всего встречается махрамах — подобие миткалевой покрышки с оборкой на туалетный стол, верхняя часть которой накидывается на голову и закрепляется под подбородком, при этом все лицо закрыто темным платком. Яшмак отличается и от бурко — длинного куска темной материи, например муслина, закрепленного так, что он, начинаясь сразу под глазами, закрывает и всю фигуру почти до земли. Еще один вид вуали у магометан — это литам, или лисам, однако данное название употребляется практически исключительно по отношению к вуали туарегов Сахары, скрывающей только рот; например, арабские поэты так говорят о заре: „Это день, сбросивший свой лисам“. Более подробную информацию обо всех перечисленных видах вуалей, а также о сетках на лицо из черного конского волоса, которые носят кое-где в Малой Азии, вы можете найти в работах, посвященных турецкому и арабскому костюму.
10. Ферасе, феридже, фериджи. Остается упомянуть только об одеянии, похожем на плащ с длинными рукавами. Ни одна турчанка не выйдет на улицу без него. У бедных он сшит из черной шерсти, у тех, кто побогаче, — из красивой широкой ткани или светлой мериносовой шерсти. У богатых и обитательниц султанского гарема ферасе обычно сшит из шелка нежных цветов — розового или лилового. Он шьется с большим капюшоном квадратной формы, спускающимся почти до земли. Богатые часто подбивают его черным или белым атласом и украшают кистями, косами и тому подобным, иногда края отделывают бархатом.
Насколько мне известно, на этом список предметов женского туалета турчанки можно считать исчерпывающим».
Упоминаемый в тексте Томас Даллам был настройщиком органа, который английская королева прислала в подарок султану. Орган привезли на корабле в разобранном виде, пришлось ехать и самому создателю инструмента.
Любопытный англичанин сумел подкупить кого-то из евнухов, и ему позволили одним глазом через калитку посмотреть, как в саду играют в мяч три десятка одалисок. Подобный эксперимент был смертельно опасен и для самого Даллама, и для евнуха, совершившего должностное преступление. Томас Даллам оказался одним из трех европейцев, которым удалось хоть так подглядеть жизнь гарема, тем более, его записи, пусть и очень короткие, очень интересны. Они сделаны в 1599 году.
«Когда он (евнух) показал мне много разных вещей, вызвавших мое удивление, мы пошли через небольшой вымощенный мрамором квадратный дворик. Там он знаками объяснил мне, чтобы я подошел к решетке в стене, и то, что он сам не может этого сделать. Когда я приблизился к указанному месту, я обратил внимание, что стена очень толстая и что с обеих сторон там сделана прочная железная решетка. Однако именно через эту решетку я смог увидеть, как в соседнем дворике 30 наложниц Великого синьора играли в мяч. Сначала мне показалось, что это юноши, но когда я заметил их спускающиеся на спину длинные волосы, заплетенные в косы, на концах украшенные кисточками из мелких жемчужинок, а также другие очевидные признаки, я понял, что это женщины, причем очень хорошенькие.
На девушках были бриджи из тонкой хлопковой ткани, белой как снег и тонкой как муслин, сквозь них была видна кожа бедер. Бриджи доходили до середины икры, у некоторых девушек были отличные высокие кожаные ботинки со шнуровкой, у других икры оставались голыми, на ногах были бархатные туфли на каблуке высотой 10–12 сантиметров, а щиколотки охватывали золотые кольца. Я так долго наблюдал за ними, что человек, оказавший мне такую услугу, начал на меня сильно злиться. Чтобы отвлечь меня от созерцания, он строил гримасы и топал ногами. Мне очень не хотелось уходить оттуда и оставлять такое приятное зрелище».
Все приведенные описания сделаны разными людьми из разных стран в разное время — от 1540 до 1717 года, рисунки, о которых шла речь, сделаны Боном тоже в 1551 году, то есть очевидцами.
Как видите, все очень и очень далеко от того, что носят дамы сериала «Великолепный век».
Просто фильм художественный, а не исторический, достоверностью пожертвовано ради яркого сюжета. Наверное, это оправдано, но гарем султана не то место, информацию о котором стоило вот так вольно перевирать. За попытку даже просто подсмотреть одним глазком за одалисками, как это сделал Томас Даллам, любой мужчина расплачивался жизнью, да никто и не пытался, зная, как охраняется женское царство Топкапы.
И уж тем более чужие мужчины не могли расхаживать по гарему, как это делают помимо Ибрагима-паши в сериале визири и паши. Ибрагиму-паше Сулейман даровал невиданное право — посещать гарем, как близкому родственнику (своему зятю) и близкому другу. Но и султан, и Ибрагим входили в гарем без толпы слуг и охранников, даже султанская свита оставалась за порогом, в гареме хватало своих евнухов, которые объявляли о приближении правителя.
Но если никого не допускали на территорию гарема, то откуда же столь подробные сведения об одежде у цитированных свидетелей? Вот вам объяснение, оно взято из книги Пензера:
«Сначала я приведу отрывок из воспоминаний Николаса де Николаи, правда, он, к сожалению, не приводит описаний в тексте, а просто отсылает читателя к рисункам. Он посетил Константинополь в 1551 году; для того чтобы правильно сделать „наброски“, ему удалось уговорить публичных женщин надеть некоторые наряды. Упомянув, что женщин гарема может видеть только начальник евнухов, он продолжает: „Чтобы иметь возможность представить вам их одеяния, я познакомился с евнухом покойного Барбароссы, он назывался зафер-агой, а по национальности он был рагусан. Это человек очень осторожный и благородный, превыше всего он ценит добродетель. С нежного возраста он воспитывался в Серале. Когда он узнал о моем желании увидеть одеяния турчанок и то, как их носят, он предложил обрядить в эти костюмы двух публичных женщин-турчанок. Он дал им очень дорогую одежду, за которой посылал в Бедестан, где можно купить все что угодно. Вот так мне удалось сделать наброски турецких женских костюмов“».
Не правда ли, мало похоже на то, во что одеты дамы сериала «Великолепный век»?
Можно возразить: мол, на многочисленных картинах, изображающих одалисок гарема, красотки как на подбор либо голышом, либо в тончайшей вуали, чтобы все насквозь видно было.
Во-первых, рисовали те, кто настоящий гарем в глаза не видел, во-вторых, и в гареме были те, кто одевался в тонкие вуали, — это джарийе, рабыни. Их тела должны проглядываться, а не угадываться, да и самим претенденткам на султанское внимание так удобней, чтобы Повелитель не проглядел чего-то важного. Не заглядывать же султану каждой под фериджи, чтобы понять, хочет ли он ее на ложе или нет. Вот и порхали многочисленные рабыни по гарему и в жару, и в холод в прозрачных нарядах, простывая на многочисленных сквозняках, недаром самой распространенной болезнью в гареме было воспаление легких.
Икбал, кадины и валиде уже имели право кутаться в меха и бархат. Это привилегия — не ходить голышом, чтобы не простывать и не открывать взглядам даже евнухов свои тела. Разве кадины добровольно отказались бы от такой привилегии? Да ни за что! В меха кутались даже в жару.
Детей одевали так же, как взрослых, никому просто не приходило в голову, что ребенку неудобно играть в таком одеянии.
Но детства у султанских отпрысков, по сути, и не было. Девочки жили с матерями до своего замужества, а мальчиков селили отдельно во своими воспитателями после обрезания, лет с шести.
Снова цитата из Пензера:
«По словам Оттавиано Бона, мальчики живут на женской половине до одиннадцатилетнего возраста. С пяти до одиннадцати лет у них есть свой ходжа — наставник, которого назначает султан. Наставник ежедневно приходит в гарем, его провожают в одну из комнат квартала черных евнухов, женщин при этом он не видит. В этой комнате мальчики находятся в присутствии двух старых черных рабов. Наставник обучает детей в течение стольких часов, сколько ему позволят там оставаться, после чего он покидает гарем. Когда наследник престола завершает начальное образование и проходит процедуру обрезания или же когда султан решит удалить сына с глаз своих, то дарует ему собственное хозяйство, где есть абсолютно все необходимое для жизни царственного отпрыска, придает ему одного из главных евнухов в качестве куратора (лала-паша), постепенно обеспечивает сына штатом слуг из числа уже работающих в Серале либо набранных за его стенами, а также определяет ему и всем остальным такое денежное содержание, какое сочтет нужным».
Это еще один довод против спаивания Роксоланой своего сына Селима с раннего детства.
А ведь столько твердили, что спаивала, буквально с первых дней его жизни давала Селиму вино. Очередная байка, легенда, сплетня, обязанная быть опровергнутой.
«Пьяное потомство», или Как быть виноватой в том, что произойдет через сто лет
Одно из обвинений, которое выдвинули потомки Роксолане, заключалось в том, что с нее начался «Женский султанат», фактически правление султанш и валиде вместо самих султанов. А все почему?
Причин несколько (ох уж эта Роксолана, ну все в Османской империи из-за нее не так, настоящий козел, простите, коза отпущения!). Во-первых, подала дурной пример, который, как известно, заразителен. Султан Сулейман взял да и женился на бывшей рабыне, хотя султаны вообще не женились предыдущие полтора столетия, а на бывших рабынях так вообще никогда. Что делать сыну? Последовал по стопам отца.
Виноваты оказались не султан Сулейман, не его сын Селим и даже не его зазноба Нурбану, а… Роксолана, больше некому.
Во-вторых, кто, спрашивается, «подсунул» в спальню сыну эту самую Нурбану, красавицу, умницу и крайне расчетливую и жестокую особу, до деяний которой Роксолане далеко, но которую не обвиняют ни в колдовстве, ни в жестокости, ни даже в убийствах, явно совершеных по ее вине? Роксолана приметила красотку-венецианку, отправила в Манису доучиваться, ей и отвечать. Нурбану стала султаншей много позже смерти самой Роксоланы? Какая разница, все равно виновата супруга Сулеймана.
И главное — Селим любил «закладывать за воротник» и прозвище получил соответствующее — Пьяница.
Если честно, то, несмотря на явное неодобрение исламом алкоголя в любом виде, подавляющее большинство султанов пили по-черному. Первые меньше, с каждым поколением все больше и больше. И наследники тоже, у деда Сулеймана султана Баязида двое сыновей от горькой померли, печень, видно, не выдержала. Пили не только Османы, очень многие мусульманские правители плевали на запреты и заглядывали на дно сосуда, а немусульманские боролись с ними за пальму первенства в этом деле. Помните слова Крестителя Руси князя Владимира (Святого, между прочим), что веселие на Руси есть питие? Не только о Руси говорил, и о себе любимом тоже. Кстати, он имел целых три гарема в общей сложности в восемь сотен красавиц (и куда ему столько?).
Вряд ли Роксолана виновата в пьянстве сына, с тех пор, как он отправился в Манису учиться разумному правлению, а было ему в то время восемнадцать, мать имела возможность влиять на сына только на расстоянии. До того Селим жил с родителями в Стамбуле и был третьим в очереди наследником на престол (первый — Мустафа, второй — любимец Сулеймана Мехмед). Расчетливо спаивать его в ожидании будущего восхождения на трон было, по крайней мере, нелепо, и Роксолана, и Сулейман считали лучшим кандидатом на престол старшего сына Мехмеда, хотя по правилам наследовать должен Мустафа.
То есть в Манису восемнадцатилетний Селим уехал вовсе не законченным алкоголиком. Если учесть, что мальчиков вообще отбирали у матерей в шестилетнем возрасте, после обряда обрезания (это произошло в 1530 году и вылилось в настоящий праздник, когда в честь обрезания сразу трех султанских сыновей неделю гулял весь Стамбул), то и вовсе непонятно, когда и как умудрилась споить сына Роксолана. Кто-нибудь об этом задумался?
К чему задумываться — ее сын, она и виновата!
Внук Мурад (сын Селима) тоже оказался алкоголиком, но этот делил свои пристрастия пополам между чашей вина и гаремными удовольствиями, несмотря на то, что имел законную супругу (вот он, дурной пример-то, и этот официально женился, и тоже на освобожденной рабыне!).
А дальше пошло-поехало: что ни султан, то с проблемами, хоть штатного нарколога в Топкапы заводи.
Почему султаны после Сулеймана пили? Ведь нельзя же всерьез принимать утверждение, что в «пьяном потомстве» виновата все та же Роксолана? И действительно, почему несколько поколений после Сулеймана Великолепного Османской империей правили, по существу, женщины?
Для того, чтобы понять, что произошло, придется вернуться к сыну Сулеймана и Роксоланы Селиму II.
Одиннадцатый султан Османской империи Селим родился 28 мая 1524 года и был третьим сыном Роксоланы и шестым — Сулеймана. Трон ему никак «не светил», даже после смерти двух старших сыновей Сулеймана (Махмуда и Мурада, сыновей Фюлане и Гульфем) и сына Роксоланы Абдуллы (всех — от оспы), перед Селимом в очереди были двое братьев, весьма и весьма достойных трона: Мустафа, сын Махидевран, любимец янычар, и Мехмед, сын Роксоланы, любимец отца. И того, и другого для трона готовили, когда Мустафа понял, что трон ему вряд ли достанется, потому что отец отдает предпочтение Мехмеду, он, как когда-то его дед Селим I, решил не ждать милостей от судьбы, а взять их самому. Дед оказался удачливей внука, ему удалось стать султаном Селимом I, а вот Мустафу опередил отец — султан Сулейман.
Селима для трона не готовили, он просто рос и воспитывался, как и двое младших братьев — Баязид и Джихангир. В Манисе оказался только после смерти принца Мехмеда. Гибель Мехмеда крайне подозрительна, но общепризнано, что он вдруг умер от оспы (ну до чего же своевременная болезнь была — так вовремя настигала тех, кого нужно устранить!).
От Стамбула до Манисы километров 500, по тогдашним дорогам не меньше недели пути, Роксолана явно не передавала сыну водку в грелках или под видом шербета, если Селим и пил, то вполне самостоятельно. Кстати, спился он уже став султаном, то есть лет через десять после смерти матери.
У Селима-султана был умный визирь Мехмед Соколлу, энергии которого хватило бы на пяток султанов, а ума было не меньше, чем у Ибрагима-паши. Мехмед не был закадычным другом Селима до его вступления на престол, но фактически правил империей, когда стал Великим визирем. Но у Соколлу имелся серьезный соперник — богатый португалец Иосиф Наси (Джоао Микуэца), который в последние годы правления султана Сулеймана (Роксоланы уже не было в живых) не жалел средств на подарки и развлечения наследника престола.
Стать визирем при новом султане Иосифу Наси не удалось, Селиму хватило ума сделать Великим визирем умного Соколлу, взамен Наси получил остров Наксос и обещание стать королем Кипра. Наксос португальца волновал мало, куда больше другое — монополия на торговлю вином на всей территории Османской империи. То ли вино было хорошим, то ли султан чувствовал себя виноватым, но Наси эту монополию получил и… принялся активно спаивать своего султана. Венецианский посол докладывал своему дожу, что султан Селим получает от Наси большое количество бутылок вина и изысканной снеди.
Селим пережил отца на восемь лет, мать — на шестнадцать, но Роксолана все равно оказалась виноватой в том, что ее сын через шестнадцать лет после ее смерти, будучи серьезно «подшофе», поскользнулся в бане и разбился. Как она могла это подстроить или, наоборот, предотвратить, непонятно.
Почему-то в пьянстве Селима никому не пришло в голову обвинить его жену султаншу Нурбану, а ведь как раз она вполне могла способствовать алкоголизму мужа, он ей не нужен трезвый и разумный, да и вообще живой. Нурбану выдала одну из своих дочерей (богата была дочерьми) за Великого визиря Мехмеда Соколлу, и вот тут действительно был тандем — теща-зять, но обвиняли в таком опять-таки Роксолану.
Венецианка Сесилия соединила в себе кровь двух весьма влиятельных родов Венеции, потому что была незаконнорожденной дочерью Виоланты Баффо от Николо Веньера, брата дожа Венеции и губернатора острова Парос. Когда Хайрраддин Барбаросса захватил этот остров, в плен попала и совсем юная Сесилия. По одним данным, ей было 10, по другим — 12 лет, но девочка оказалась столь красива, что куплена в султанский гарем.
Если вспомнить, что в 1537 году валиде Хафсы уже не было в живых и Ибрагима-паши тоже, то можно предположить, что Сесилию, названную Нурбану («Принцессой света»), приобрела сама Роксолана, разглядев в ней не просто красивую внешность, но и незаурядный ум. Для кого из сыновей Роксолана наметила Нурбану, неизвестно, но когда Селим отправлялся в Манису править взамен погибшего брата Мехмеда, восемнадцатилетняя наложница поехала с ним.
А вот Роксолана осталась с мужем в Стамбуле, что тоже ставят ей в вину: мол, и в этом нарушила обычай, будь она рядом, сын не спился бы. Но, во-первых, Селим спился позже, во-вторых, Мехмед на том же посту не злоупотреблял не только алкоголем, но вообще ничем.
Встречаются обвинения Роксоланы в том, что насоветовала сыну жениться на венецианке официально, мол, если бы не это, он вполне мог прогнать негодную… И снова все в кучу. Развестись даже с законной женой султану вовсе не сложно, к тому же законной султаншей Нурбану стала в 1571 году, то есть, после 28 (!) лет совместной жизни и через 13 лет после смерти Роксоланы. Сулеймана уже тоже не было в живых пять лет. Кто мог заставить Селима, бывшего к тому времени султаном целых пять лет, жениться на Нурбану, ведь у него имелись по крайней мере еще четыре фаворитки и шестеро сыновей кроме сына Нурбану Мурада?
Значит, все-таки немолодая уже Нубрану (ей было 46 лет!) оказалась дороже всех юных красоток, вместе взятых? Или тоже заготавливала приворотное зелье ведрами? Но Нурбану в этом не обвиняли…
Нурбану родила пять дочерей и всего одного сына — Мурада, названного единственным наследником. Конечно, она мирилась с присутствием фавориток и их детей, только пока был жив султан Селим II.
Единственный наследник после смерти отца поступил вполне в духе своих предков — он попросту уничтожил всех братьев и их потомство. Когда Мурад стал султаном, его мать Нурбану стала валиде-султан, то есть получила высшую власть в гареме. Ей не пришлось бороться со свекровью, потому что к этому времени Роксоланы давно не было в живых.
Однако спокойствия тоже не получилось. Дело в том, что Нурбану сама подобрала сыну новую рабыню — кстати, тоже венецианку и тоже из рода Баффо, названную в гареме Сафийе, которая также девочкой попала в плен и стала рабыней. Умная и красивая девушка завоевала сердце молодого султана Мурада, как раньше Нурбану завоевала сердце Селима, Мурад совсем забыл остальных наложниц. И это совсем не понравилось валиде.
Но венецианка не Роксолана, предчувствуя серьезную схватку за власть в гареме, Нурбану решила отвлечь сына от Сафийе. Для этого агенты султанши принялись разыскивать на невольничьих рынках самых красивых девушек, Мураду это нравилось, в отличие от отца и деда он, хотя и любил свою Сафийе, на ней не женился и женским обществом не пренебрегал. Ходили упорные слухи, что сначала Мурад был едва ли не импотентом, но потом излечился (вероятно, посидев на троне) и пустился во все тяжкие. Как ни старалась Сафийе, добиться от своего султана заветных слов перед кадием ей так и не удалось.
Придя к власти, Мурад решил «отметиться» на поприще завоеваний, чтобы обессмертить свое имя, и поинтересовался, какой из походов его великого деда султана Сулеймана был самым тяжелым. Ему ответили, что персидский, и Мурад немедленно организовал поход на Тебриз. К тому времени силы Сефевидов были уже не те, и армия Османов оказалась много больше и лучше оснащена, султан одержал победу, захватил Тебриз и практически всю территорию нынешнего Азербайджана, однако какой ценой! Потери в этом походе были огромны, армия не скоро восстановилась после «блестящих» завоеваний своего султана.
Но самого Мурада это волновало мало, он одержал победу, которую не смогли одержать его предки, и вернулся к неге гарема, который быстро пополнился красавицами всех мастей. Усилия Мурада на ложе были вознаграждены, у него известны двадцать сыновей и двадцать семь дочерей! До походов ли при таких трудах?
И все-таки наследником был назван старший сын Мехмед, рожденный прекрасной венецианкой Сафийе. Сама Сафийе в гареме была основательно подвинута красотками, щедро приобретаемыми Нурбану (борясь с властью невестки, мать дарила венценосному сыну по прекрасной девственнице еженедельно). Но ее уже куда меньше интересовало султанское ложе и куда больше — политика.
Женщины желают заниматься политикой и управлять государством? Султан Мурад был совсем не против, пусть управляют, ему и гаремных утех хватит. В гареме сцепились две сильные женщины, два красавицы-венецианки из рода Баффо — Нурбану и Сафийе, свекровь и невестка. Но Сафийе оказалась хитрее, понимая, что противостоять сильной и умной свекрови не сможет, она уступила Нурбану гарем в ожидании своей очереди и действительно занялась политикой.
Через еврейку, приносившую султанше драгоценности, Сафийе поддерживала связь с послом Венеции в Стамбуле и переписывалась с французской королевой Екатериной Медичи. Пока Мурад плодил наследников и предавался любовным утехам, его Сафийе определяла, в каком направлении будут двигаться османские армия и флот. Султана это устраивало…
Кстати, именно Сафийе Венеция обязана тем, что не была в те годы попросту разгромлена, окажись султан менее ленивым или направь султанша корабли Османов именно на Великолепную Синьору, и Венеции основательно не поздоровилось бы. Внук Сулеймана и Роксоланы оказался совсем не готов к делу управления огромной империей. Нет, Мурад не развалил ее, даже увеличил, но территория — это еще не все, империя вовсю гнила как рыба — с головы. Коррупция достигла немыслимых размеров, вместо выполнения своих прямых обязанностей каждый чиновник заботился только о наживе.
Дальше с каждым следующим султаном становилось все хуже, империя сумела приостановить падение нескоро, султаны-то вырезали всех родственников, прикрываясь законом Фатиха (который их к этому ничуть не обязывал, скорее, советовал), то запирали их на многие годы в так называемую Клетку — комнаты с зарешеченными окнами и дверьми, без права общения с внешним миром, возможности вообще как-то учиться будущему правлению и оперированными наложницами во избежание рождения еще наследников. Братья или сыновья правящих султанов выходили из Клетки если не полными, то весьма ощутимыми дебилами, подверженными приступам необъяснимой ярости, мечтавшими скорей спрятаться от страшного, непонятного им мира обратно в Клетке или, наоборот, спешившими поскорей наверстать упущенное за годы вынужденной изоляции.
Могло ли это изуродованное воспитанием потомство усилить империю? Конечно, случались и разумные наследники, которые в тиши заточения читали или занимались каллиграфией, создавали ювелирные украшения… Но править империей они после долгих лет в Клетке точно не могли, этому надо учиться постепенно, будь выпущенный на волю султан семи пядей во лбу, он не смог бы сразу охватить умом всю широту жизни огромной империи.
Тех, кто позволял новому султану выйти из Клетки (кстати, были такие, кто возвращался туда по собственной воле), это вполне устраивало: править государством, вернее, набивать свои карманы проще при глупом султане, его в случае чего и сбросить проблем не составляло, и отравить тоже. Пока султан наверстывал упущенное, развлекаясь в гареме или за чашей вина с карликами, он был не только не опасен, но и весьма удобен. Вот когда будущих правителей действительно спаивали.
А еще Сафийе ждала, когда станет валиде-султан, страстно желая, чтобы ее сын Мехмед стал следующим султаном.
Во главе гарема получилось встать несколько раньше, Нурбану умерла раньше своего сына Мурада. Но Сафийе дождалась и правления собственного сына, хотя это было не так-то легко, ведь Мурад, опасаясь растущего влияния старшего сына, был готов расправиться с ним (чего жалеть-то, вон их сколько — двадцать принцев!). Сафийе предупреждала сына о возможном убийстве, но ничего не произошло.
В 1595 году, когда она стала валиде, а ее сын Мехмед (Мухаммед) — тринадцатым османским султаном, произошло ужасное: новый султан расправился с девятнадцатью братьями и их потомством! Мать поддержала сына.
Став валиде, она правила уже не только гаремом, но и всей страной. Мехмед доверял матери. Больше всего он боялся собственных сыновей, а потому держал их… в клетке. Это была клетка почти буквально, поскольку принцы жили в зарешеченных комнатах без возможности выходить оттуда и с кем-то общаться. Это нововведение прижилось, с тех пор султаны держали возможных соперников, не убивая их, в Клетке. Невозможность жить нормальной жизнью приводила к умственной отсталости следующих правителей, они были просто неспособны на нормальное правление, не говоря уж о разумном. Обретя свободу после долгих лет заточения, новые султаны либо быстро погибали, либо пускались во все тяжкие, вот теперь в гареме царил разврат и пьянство.
Сафийе этого не увидела, однажды утром ее обнаружили в собственной постели задушенной.
Мехмед пережил мать не надолго, он умер в том же году, дальше началась чехарда султанов, не оставивших о себе доброй памяти, но несколько лет правила при этом последняя влиятельная женщина по имени Кесем (пока ее собственный сын не повзрослел, Мурад IV стал султаном в одиннадцать лет и сумел сбросить власть матери только позже). Она не была султаншей, просто одной из наложниц, но власть держала в руках крепко. Кесем сумела посадить на трон одного за другим двоих своих сыновей: Мурада, а после его смерти — Ибрагима. Оба оставили о себе кошмарные воспоминания.
Мураду удалось избавиться от материнской опеки, и больше женщины большого влияния на султанов не имели, но прославился он своей жестокостью — казнил всех неугодных без малейшего сомнения, считается, что счет этим казням может достигать 25 000 человек. Имущество казненных пополнило султанскую казну.
Умер старший сын Кесем бездетным, и ему наследовал следующий сын — Ибрагим, который в ожидании своей судьбы сидел в той самой Клетке. Мурад был последним из султанов, кто хотя бы попытался водить свою армию в поход сам (даже на коня садился, в отличие от отца и деда).
Кстати, умер Мурад все от того же пьянства, хотя женщины на него уже не влияли. Видно, в состоянии опьянения он пришел в такой ужас от вида заходящего солнца, что впал в горячку. Султану шел двадцать восьмой год… Может, горячку спровоцировало вовсе не солнышко, а… ладно, не будем гадать.
Но умиравший султан решил утащить за собой на тот свет и брата, последним повелением Мурада был приказ убить Ибрагима и отдать трон своему фавориту Селихдару-паше (неудивительно, что у Мурада не было детей, фавориты их рожать еще не научились). И тут у постели умирающего султана очень вовремя оказалась находившаяся в опале валиде Кесем, она провела прохладной рукой по лбу сына, жить которому явно оставались считанные часы, и клятвенно заверила, что Ибрагим в своей Клетке уже испустил дух!
Но Мурад решил порадовать себя перед смертью видом окочурившегося брата и попытался встать с постели, чтобы сплясать над его телом. Допустить такое было нельзя, по приказу Кесем слуги удерживали султана в постели силой. Возможно, чуть сильней, чем следовало… чуть сильней прижали… шею, например, все равно же султан умирал, правда?
Кесем бросилась в Клетку к своему второму сыну Ибрагиму, сообщать, что тот свободен и теперь султан, а она снова всесильная валиде. Но Кесем ждали две неприятности. Во-первых, Ибрагим не поверил матери (видно, имел печальный опыт обмана с ее стороны) и категорически отказался выходить из Клетки. Кесем стоило больших усилий убедить несчастного, что его брат действительно мертв и опасности для жизни больше нет.
Представляете султана, который забился в угол комнаты и машет руками на подошедшую мать в страхе от возможной расправы? Выманить наружу удалось, на трон посадить тоже. Но, осознав, что теперь главный, Ибрагим сделал то, чего Кесем никак не ожидала: он попытался отстранить мать от власти, даже привлек очередного умницу — Кара-Мустафу — на пост Великого визиря, но гарем оказался сильней. Визирь требовал заняться делами и вести себя прилично, а мать потакала самым разнузданным желаниям.
После восьмилетней отсидки в клетке Ибрагиму меньше всего хотелось заниматься первым, он предпочел второе. Кара-Мустафу казнили (правильно, нечего совестить султана, напоминая, что казна не бездонна, а правитель должен править, а не пьянствовать и заниматься развратом! Мало ли кто что должен…).
Султан Ибрагим «отметился» немыслимым сластолюбием и дикими оргиями, возмущавшими даже видавший виды Сераль. Восьмилетнее сидение взаперти не пошло на пользу не только умственному развитию султана, но и его вкусам. Об Ибрагиме рассказывают странные вещи: например, он безумно увлекался запахом тяжелых духов, особенно серой амбры. Этим ароматом, а вернее, вонью, потому что амбры нельзя использовать много, было пропитано все, от одежды и занавесей в султанских покоях до его собственной бороды.
Неразвитый Ибрагим легко верил самым немыслимым глупостям, которые рассказывали о других правителях. Однажды ему сказали, что был король, вся одежда которого состояла из меха соболя, мехом же обиты стены, мебель и пол. Уже на следующий день по всей империи собирались и конфисковались меха, султан пожелал стать «меховым королем». Ибрагим даже ввел налог серой амброй и мехом.
Оргии султана Ибрагима переходили всякие границы, в дворцовых покоях он устраивал самые разнузданные игрища, заставляя обнаженных наложниц играть роли кобыл, а сам изображая жеребца. Тот, кто придумывал необычную и разнузданную оргию, получал от султана поощрение.
Наложницы веселились вовсю, ни в чем себе не отказывая. Одна из них сказала, что покупки забавней делать по ночам, в результате все лавки Бедестана (крытого рынка Стамбула) вынуждены были работать и ночью, вдруг султану с его красотками придет в голову что-то купить… простите, взять? Да, Ибрагим разрешил своим красавицам брать все, что понравится. Стамбульским купцам можно только посочувствовать, потому что красотки не церемонились и не мелочились.
Другая забавы ради сказала, что султану очень подошли бы бриллианты в бороде. Это идея очень понравилась султану, и его борода заблестела драгоценным камнями. Турки ужаснулись, потому что единственным, кто до Ибрагима додумался до такой глупости, был плохо закончивший жизненный путь египетский фараон.
За восемь лет правления, вернее, разнузданных развлечений за счет казны Ибрагим так надоел всем, что его решили сместить. Осторожно поинтересовались мнением Кесем. Валиде, которая при всех ее недостатках все же столь распущенной не была и голышом по гарему не бегала, зато немало претерпела унижений от сына, была согласна сменить его, а потому приняла депутацию представителей армии и народа. Но ее снова ждало разочарование: не устраивала кандидатура следующего султана, вернее, его матери.
Сын Ибрагима Мухаммед был еще совсем ребенком, ему шел седьмой год. Кесем могла попытаться стать регентшей при внуке, поскольку мать Мехмеда Турхан была слишком юной для такой ответственности, но опыт Кесем подсказывал ей, что Турхан слишком умна и без боя не сдастся. Кесем больше устроил бы младший брат Ибрагима Сулейман, также сидевший в Клетке, но не проявлявший дурных наклонностей. Однако никто не мог быть уверен, что и этот сын Кесем не поведет себя похоже на брата и не опустошит казну окончательно.
На Кесем обращали уже мало внимания, она только мешала, Ибрагим был возвращен в клетку и немного погодя попросту задушен. Он отчаянно цеплялся за жизнь, евнухам пришлось приложить немало усилий, чтобы справиться с отчаянно сопротивлявшимся бывшим султаном.
Понимая, что власть снова ускользает из рук, Кесем попыталась организовать переворот с помощью янычар, чтобы сделать султаном своего младшего сына, но переворот не удался и маленький новый султан подписал первый в своей жизни указ — о казни собственной бабушки. Доигралась, что называется…
А дальше последовала жуткая сцена. Бывшая валиде вовсе не собиралась отдавать свою жизнь дешево: сначала она спряталась в шкафу с одеждой, а по полу щедро разбросала деньги и драгоценности в надежде отвлечь внимание врагов или умилостивить их. Ничто не помогло, богатейшие наряды бывшей валиде были разорваны в клочья, она сама обнаженной за ноги вытащена к калитке гарема, с нее зверски сорвали все украшения, серьги — вырывая мочки ушей, а перстни — выкручивая пальцы, потом задушили и бросили. Следом казнили всех ее сторонников.
Наступило время Турхан, потому что султан был еще совсем маленьким. Но у новой валиде, несмотря на юность, хватило ума хотя бы формально передать власть Великому визирю Мехмеду Кепрюлю, все же оставшись регентшей.
Турхан была последней женщиной-регентом в Османской империи, но она оказалась, не в пример своим предшественницам, «строителем» — заложила по берегам пролива Дарданеллы две крепости, строила комплексы, подобные тем, что ранее строила Роксолана: мечеть, имарет, больницу, столовую…
Вот о Турхан, как о лучшей и последней представительнице «Женского султаната», в Стамбуле осталась добрая память, хотя никто не сомневался, что именно она причастна к казни ненавистной Кесем и младшего брата своего умершего мужа.
«Женский султанат» после убийства Кесем стал обычным, но память о нем надолго сохранилась в Османской империи как пример настоящего кошмара.
Обвинили в этом все ту же Роксолану, хотя, как она могла повлиять на будущих фавориток своих внуков и правнуков, не понятно. Нурбану Роксолана подобрала сыну сама, могла даже видеть Сафийе, но обе будущие султанши жили от нее далеко и мало общались со свекровью. А уж о Кесем, Тархан и бесчинствах султана Ибрагима не могла и подозревать, поскольку они случились уже в следующем столетии.
Хочется обратить внимание на то, что ничего из кошмаров «Женского султаната» при Сулеймане и Роксолане не было, она не воевала смертным боем со свекровью (обычные разногласия и желание влиять на мужа или сына не в счет, у кого из свекровей и невесток их нет?), все казни, которые приписывают Роксолане, были совершены вдали от нее (Ибрагим и Мустафа) либо после ее смерти (Баязид).
Почему же ее и только ее обвиняют во всех грехах, словно приписывая преступления следующих валиде и фавориток?
И все-таки почему потомки Роксоланы (почему не добавляют «и Сулеймана»?) так быстро скатывались вниз, меньше всего были замечены в желании упрочить государство или быть, как предок — султан Сулейман, — справедливыми законниками? Почему растеряли воинственный пыл Османов?
Так всегда — после взлета начинается падение. Сулейман получил в наследство империю, место которой в мире еще определялось, сумел вознести ее на должный уровень. Его потомкам поддерживать бы, но…
Селима к будущему правлению не готовили, но, думаю, дело не в том, просто всегда после периода расцвета наступает период спада, это удел всех империй. Селим расширил пределы империи, но бесконечно расти вширь невозможно, империей стало трудно управлять, рано или поздно такие монстры неизбежно начинают распадаться.
Османская империя не распалась, она несколько столетий продолжала довлеть на Средиземном море, которое даже называли Турецким озером, но султанам было, если так можно выразиться, «нечем заняться». Первые Османы спали в седлах, Сулейман занимался уже строительством самой империи как государства, устанавливал жесткие правила, при нем налаживалась жизнь и на окраинах.
Но чтобы быть не просто султаном и даже не завоевателем, а правителем, тем более разумным, нужно иметь к тому склонность. Таковая есть не у всех, а уж у сидевших в Клетке ее быть просто не могло. Как можно обустраивать чужую жизнь дальних окраин, если своя не стоит ни гроша и может прерваться в любую минуту? Да знал ли тот же развратный султан Ибрагим, что эти окраины вообще существуют? Он вырвался на волю из Клетки и за годы власти смог всего лишь потешить свои низменные инстинкты.
Но куда смотрели чиновники?! Их главной задачей было собственное обогащение. Должности продавались не в соответствии со способностями, а тому, кто больше заплатит. Конечно, у руля огромной империи оказывались совершенно некомпетентные люди, стремившиеся вернуть затраченное и награбить побольше.
Печальное время для Османской империи, а потому хвала разумной Турхан-султан, которая не стала повторять преступных ошибок своих предшественниц.
«Женский султанат» вовсе не причина упадка Османской империи, а его следствие, при султанах Мехмеде Фатихе, Баязиде, Селиме Явузе или Сулеймане Кануни никакое женское правление или развратные оргии были невозможны, они создавали империю, а их потомки — разрушали.
И вовсе не с Роксоланы начался «Женский султанат» и гаремная власть, а через 13 лет после ее смерти, а уж развал и того позже — распутный султан Ибрагим правил с 1640 по 1648 год (через сто лет после Роксоланы), а Кесем убили в 1651 году.
В этом тоже вина Роксоланы?
Если уж обвинять, так во всем.
Они были вдвоем… всегда и вопреки всему
Не стоит думать, что грамотной и любопытной в гареме была только Роксолана, а остальные лишь ели, спали и завидовали. Да, еще строили козни.
В султанский гарем вообще не покупали глупых, даже если те были очень красивы.
Для Роксоланы так сложилось, что она оказалась в султанской спальне, Сулейман мог просто не заметить именно эту девушку. Сколько таких безвестных прожили жизнь зря!
Но когда уж сложилось, Роксолана сумела воспользоваться случаем. Хорошо это или плохо? Утверждаю: она действительно любила Сулеймана не как султана, а как мужчину, человека, близкого по духу. И любовь эта была взаимной.
Роксолана и Сулейман, стоило ему уехать из Стамбула (а это бывало очень часто, султаны, если являются правителями своей страны, а не приложением к трону, — люди очень занятые военными походами, ревизией своих владений, охотой, наконец, на дальних территориях), вели активную переписку. Немало писем сохранилось.
И вот в письмах Роксолана, судя по всему, настоящая, такая, которую ненавистники не видели, потому что не желали видеть.
Можно написать мемуары и исказить в них многое, выгораживая себя любимого, можно писать кому-то письма, рассказывая о своей любви, можно писать такие письма даже объекту любви и тоже лгать в них. Но когда в письме вперемежку тоска, ревность, почти отчаянье из-за разлуки и любовь, любовь, любовь… не поверить невозможно.
Многие письма сохранились, и в них можно прочесть то, что уже нельзя услышать из их давно замолкших уст.
…
«Мой Повелитель, мой шах, любимый душой и сердцем, жизнь моя, единственная надежда моя на этом и на том свете! Пусть Тот, что вечно живой, отдалит вашу честную личность от всех болей, а ваше бытие от всех недугов, да приблизит Он Вас к своим бесконечным милостям и отдаст под опеку своего наибольшего любимца Магомета и под защиту своих угодников; да поможет вам, чтобы Вы со своей счастливой звездой и царским знаменем всегда одерживали победы над презренными и злорадными неверными, — аминь, величайший Помощник! Ныне меня, Вашу рабыню, приятным отношением Повелителя, вызвавшим беспредельную радость, и вашим честным письмом, ароматным, как мускус, подняли из праха забвения, ибо изволили в свой царский счастливый час позаботиться, чтобы письмо дошло до меня и осчастливило меня. А какой чистой щедрости его страницы! Голова увенчана короной, а благословенные стопы — бисерными драгоценностями и рубиновыми красками. Ваше письмо высушило кровавые слезы на моих заплаканных глазах, наполнив их светом, а в тоскующее сердце влило радость. Да исполнятся Ваши, день моего счастья, все желания и радости души, да переполнены будут сады вашего благополучия прекрасными жасминовыми цветами моей любви, чарующей, как Ваш пресветлый лик, о мой властитель, мой султан, мой падишах!»
Конечно, витиевато, и чтобы понять, нам нынешним нужно продираться сквозь слова, но они так писали, так говорили, недаром иностранцы твердили, что, чтобы научиться понимать самые простые фразы, нужно либо родиться в Турции, либо прожить в ней всю жизнь.
…
«Мой повелитель! Пишу Вам, и сердце мое разрывается от тоски и отчаянья. Что я натворила и чем стала моя жизнь без Вас, владыка мой, свет очей моих, ароматное дыхание мое, сладостное биение сердца моего? Разве не наши влюбленные голоса звучали еще недавно в благоуханном воздухе священных дворцов и разве не завидовали нашим объятиям даже бестелесные призраки? А теперь любовь наша задыхается без воздуха, умирает от жажды, лежит в изнеможении, ее терзают хищные звери, и черные птицы смерти кружат над нею. Отгоните их, мой повелитель, моя надежда, мой величайший защитник на этом и на том свете. Пожалейте маленькую Хуррем и спрячьте ее в своих объятьях».
…
«Я была собеседницей скуки и тоски и полонянкой отчаянья. Я зажигала факелы печали на всех путях ожидания. Ежедневно птица Рох летела на небесном просторе желания. Надеясь, что какой-нибудь голубь принесет от Вас весть Или же облачко прольет благодатную каплю на долину жажды».
…
«Мой великий Повелитель! Припадаю лицом к земле и целую прах от Ваших ног, убежище счастия. О солнце моих сил и благо моего счастия, мой Повелитель, если спросите о Вашей послушнице, у которой после Вашего отъезда печень обуглилась, как дерево, грудь стала руиной, глаза, как высохшие источники; если спросите о сироте, утопленнице в море тоски, которая не различает дня от ночи, которая страдает от любви к Вам, которая сходит с ума сильнее Ферхада и Меджнуна с тех пор, как разлучена со своим властителем, то я теперь вздыхаю, как соловей, и рыдаю беспрерывно и после Вашего отъезда пребываю в таком состоянии, какого не дай бог даже Вашим рабам из неверных».
А вот вольный (очень вольный) перевод ее стихов:
- Мой враг любимый!
- Когда бы ведали, как раненое сердце
- В тоске исходит горькими слезами,
- Оставили б открытой клетки дверцу,
- Чтоб полетела птицей вслед за Вами.
- Но я томлюсь: забыта, одинока,
- Ломаю руки и кричу ночами.
- Не образумит даже речь Пророка
- Когда одна, когда не рядом с Вами.
- Лишь одного хочу: увидеть и услышать,
- Понять, что любите и тоже не забыли.
- Рука невольно как молитву пишет,
- Чтоб Вы меня хоть чуточку любили.
- Я не виню, к чему Вам мои слезы,
- Коль сердце в радости безмерной пребывает?
- Разделим поровну: пусть мне шипы от розы,
- Для Вас — ее цветы благоухают.
- Мой жестокий, столько дней не пишешь!
- Неужели сердце позабыло?
- Неужели стона моего не слышишь?
- Неужели страсть ко мне остыла?
- Не губи, жить не смогу, коли Вам не нужна.
- Я без Вас столько дней все одна и одна…
- Если темноокую нашел — прощу,
- только все равно
- Сердцем я Вас не отпущу — ранено оно.
Султан отвечал так же, а еще писал для своей любимой прекрасные стихи под именем Муххиби и сожалел, что не может сделать их всеобщим достоянием, чтобы весь мир знал о его любви. Муххиби он называл в письмах и свою Роксолану.
…
«Ветер мой, прохладный, но в то же время огненно обжигающий, моя Хюррем. Ох, какие глаза, они же убивают твоего Повелителя, манят и завораживают. Сердца моего госпожа, я твой раб, раб любви своей к тебе. Сколько же счастья в прикосновениях твоих, моя любовь, как же мне тепло и радостно от улыбки твоей, моя лучезарная. Ах, эти руки, руки, что так обнимают, так ласкают, так завлекают в свои объятия. И что же делать мне, как совладать со своим разумом, как, скажи? Заворожила, плен твоя любовь, моя Хюррем…»
- «Ты моя сила как сталь, мое уединение, смысл моего существования, любимая, луна моя, опора моя,
- Друг мой сокровенный, смысл моего существования, самая красивая моя султанша,
- Жизнь моя, ты как зеленые колосья пшеницы, прелесть моя, ты как вино — мой райский напиток, имя мое,
- Весна моя, красота моя, торжество мое, моя любимая картина, мой поток радости,
- Настроение мое, праздник мой, мое средство от усталости жизни, счастье мое, солнце мое, звезда яркая,
- Мой оранжевый цитрусовый фрукт, очаг моей спальни,
- Мое зеленое растение, мой сахар, молодость моя, весь мой мир внутри тебя, боль моя,
- Дорогая моя, госпожа моего сердца и стихотворной строки,
- Мой Стамбул, мой караван, земля моя греческая,
- Моя очевидность, моя кыпчаг, мой Багдад, мой Хорасан.
- Мои волосы, выразительные брови, безумие чистых глаз, болезнь моя,
- Я умру на твоей шее, ты помощь моя мусульманская,
- Я в твоих дверях, потому что ты моя любимая рассказчица историй, тебя восхвалять буду я всегда продолжать,
- Музыкальные гаммы моего чистого сердца из моих глаз прольются чистой влагой, ты моя прекрасная Муххиби!»
Переводить восточную поэзию трудно, очень трудно привыкшим к иному, трудно ее воспринимать и без перевода, тем более в оригинале все звучит просто завораживающе. Потому ловите саму суть в этих витиеватых стихах. А суть такова: «Люблю, люблю, люблю!!!»
Вот еще вольный перевод его стихов:
- Не розу я нашел в письме — шипы.
- И стало мне невмочь.
- Все утешения друзей глупы,
- Не в силах мне помочь.
- Слова привета ты пришли скорей,
- Пока я жив.
- И добрым словом сердце мне согрей,
- Любовью одарив.
- Фархад… Меджнун…
- Люблю в стократ сильней.
- Любовь их — сказка, а моя навечно.
- Любимая — свеча во тьме ночей,
- А я при ней лишь мотылек беспечный.
Давайте поверим вот таким строчкам, а не сплетням завистников.
Роксолана появилась в жизни Сулеймана как раз тогда, когда эта жизнь круто изменилась, шех-заде Сулейман стал султаном Сулейманом. До Великолепного было далеко. Появилась сразу и навсегда, он не отправил свою Хуррем в Старый дворец, не взял другую, Сулейман прикипел сердцем к новой наложнице, нарушил ради нее несколько обычаев, даже женился, но главное — она сразу и навсегда стала единственной.
Сотни других красавиц (гарем Сулеймана насчитывал больше трех сотен только одалисок) перестали для султана существовать, в его сердце поселилась Хуррем.
Они прожили вместе тридцать шесть лет, родили шестерых детей, потеряли троих, одного Сулейман казнил сам. Им было легче, пока были вместе, но крайне редко пары умирают в один день даже после самой счастливой жизни, чаще один остается коротать дни без другого.
Это оказался Сулейман, он пережил Роксолану на целых восемь лет и перенес еще немало трудностей: бунт их сына Баязида, принял трудное решение казнить сына и его детей (может, уже был готов к такому решению?), много болел, почти потерял способность ходить (у султана болела раненая еще в молодости на охоте нога) и… все оставшиеся годы вспоминал свою любимую.
У Сулеймана не было других, только она, даже после смерти, даже в одиночестве. Он не завел гарем, не женился еще раз, общался больше с дочерью, удивительно похожей на мать, и писал стихи, посвященные Хуррем…
Можно еще много писать и говорить о любви султана к Роксолане-Хуррем, но, мне кажется, достаточно двух строчек, написанных Сулейманом после смерти любимой, чтобы понять: эта любовь настоящая, как бы ни поливали ее грязью злопыхатели…
- Но если и в раю тебя не будет —
- Не надо рая…