Читать онлайн Подарок для дочери бесплатно

1. Папы продаются!

– Рыбёнок, ты уже придумала, что хочешь на день рождения?

Последний штрих – поправляю заколку–уточку с розовым бантиком на голове своего чада. Непослушные белокурые прядки лезут в глаза, приходится спасаться таким способом. Все маленькие девочки, которых я знаю, любят косички, бантики, укладки всякие стильные и не очень, и только моя звезда отличается вечно распущенными волосами. Вот и спасаемся уточками – две, три, четыре. Никаких кос, хвостов, кудряшек. Не стоит заикаться с предложениями что–то сделать с ее прической. Вот куклам – пожалуйста, себе – нет.

– Я же русалочка, мама! – поясняет каждый раз с завидным терпением. – Где ты видела русалочек с косичками?

– А где ты видела русалочек с ножками, рыбка моя? Да еще таких болтливых? – подшучиваю. – Куда хвостик дела?

– А я наполовину русалочка. На верхнюю половину, – добавляет, искренне веря в то, что говорит.

И бездонные, голубого цвета детские глазенки при этом такие огромные, что возражать язык не поворачивается.

Поверить не могу, что через несколько дней моей Яночке исполняется шесть лет. Шесть!

Она у меня большая, рассудительная, самостоятельная девочка. А характер – ух! Не зря Янка родилась в год обезьянки. Такая же смешная и подвижная. А еще своенравная. Звезда, по–другому не назовешь.

До выхода из дома у нас еще двадцать минут. Остаются последние штрихи в сборах перед рабочим днем – у меня в кондитерской, у дочки в детском саду.

В данный момент Яна "работает" в собственном салоне красоты – уголок в детской с миниатюрным трюмо и диодной подсветкой по периметру зеркала. На столешнице детская косметика – блеск для губ, расчески, заколки, туалетные воды, лаки для ногтей. Набор практически ничем не отличается от моего, только брендами.

Мне нравится краситься рядом с дочкой, тем более сейчас у меня цель – выведать желание малышки. Пора узнать, какой подарок она хочет на день рождения. Взросление дочери хочется отметить пусть не с размахом, но впечатляюще для малышки. Нет большей радости для матери, чем восторг в глазах собственного ребенка.

Яна расчесывает Кларису, еще одну полурусалочку – блондинистую куклу ростом с мою дочь, с волосами до пола – подарок Янкиной крестной.

Любуюсь украдкой своей девочкой. Такая взрослая уже и в то же время маленькая, щекастая. Так и хочется потискать, как в младенчестве, зацеловать эти пухлые щечки, пяточки, животик до безудержного звонкого смеха моей крохи.

Но чем старше ребенок, тем меньше нежности. И это в шесть лет! Страшно подумать, что будет дальше.

Закончив с волосами дочери, остаюсь рядом наводить красоту себе.

Подкрашиваю ресницы тушью перед зеркалом, ожидая ответа со списком желаемых подарков.

– Да, придумала! Папу хочу!

Чертыхаюсь от неожиданности. Рука дергается, и кисточка тыкает в глазное яблоко. Больно, обидно и слезно. Успокоившись и поморгав, смотрю в зеркало на катастрофу на лице. Под глазом клякса из водостойкой туши. Ну как так–то?

– Да ну, Ян, зачем тебе папа? – взяв в себя в руки, ровным голосом даю понять, что желание сомнительное. Попутно смачиваю ватный диск мицеляркой. По–другому это черное безобразие не стереть. – У тебя уже есть я и Бориска.

Борис, услышав свое имя, дернул ушком, словно отгонял надоедливую муху. Свернувшись калачиком на кровати маленькой принцессы, делает вид, что спит, а сам ждет момента, когда за нами закроется дверь. Ведь тогда можно будет безнаказанно беспредельничать. Безнаказанно, потому что Янка всегда защищает эту наглую рожу со вдавленным в голову носиком. Оправдывает его тем, что котику одному скучно и он развлекается как может и на что фантазии хватает. И ничего, что у этого обормота целый игровой комплекс в несколько этажей, куча персональных игрушек и маленькая хозяйка, которая тискает его каждую свободную минуту. А платит он за это полосками от когтей на обоях, царапинами на мебели, затяжками на шторах и шерстью на одежде.

– Тебя и Бориски мне мало. Хочу еще папу! – требовательно поджимает губы Яна, глядя большими ясными глазенками на мое отражение в зеркале. – Мы с ним играть будем, в парк ходить. Он меня на велике научит кататься, на рыбалку поедем, в лес…

– Слушай, кнопыч, – перебиваю дочку, которая сейчас вспомнит все мыслимые и немыслимые возможности мифического папы. Подозреваю, бабуля заводила старый проигрыватель с песней "Папа может, папа может все, что угодно". Слышала я у нее однажды сие чудо советских времен, – я тут увидела такую очаровательную собачку. Сейчас покажу!

Бросив идею с макияжем, судорожно листаю в телефоне странички в инете, молясь поскорее найти хоть какое–нибудь подобие собаки. Как назло, в ленте одни кошки, еда и навязчивые советы как убрать лишний жир, которого, кстати говоря, у меня нет! Даже не смотря на специфику работы.

– Вот, смотри, какая прелесть.

Показываю первую попавшуюся собачку. Маленькая, желто–кофейного цвета и пушистая как облачко, с черными глазками–бусинками, кнопкой носиком и умненьким выражением мордочки. Прости, Борис, так надо.

– Смотри какая очаровашка. Хочешь?

– Хочу!

И я успеваю на долю секунды расслабиться.

– Хочу, чтобы ее папа подарил!

Да что ж такое? Дался ей этот папа! Ведь понятия не имеет какими бывают папы, а все равно хочет. Не возьму же я ей первого встречного! С мужиками в принципе сложно, а с папами тем более. Уж лучше собаку или две.

– Янусь, я не знаю где нам папу взять. Они, к сожалению, не продаются.

– Продаются, – уверено заявляет дочь. – Я видела.

– Где?

– В магазине.

– Каком?

– Щас.

Бросив недочесанную Кларису, Янка убегает из детской и вскоре возвращается с журналом в руках. Кладет его на столик, бесцеремонно сдвинув предварительно свою и мою косметику в сторону.

– Откуда у тебя этот журнал? – отгибаю край, разглядываю обложку. Еще вчера утром в нашем доме его не было.

– У бабули взяла.

– А она разрешила? Это ведь не детский журнал.

– Разрешила!

Слава богу не для лиц старше 18 лет. Обычный рекламный журнал, напечатан в нашей городской типографии. Такие бесплатно лежат на столиках и стеллажах в разных салонах города.

– Вот! Надо его купить!

Яна тыкает пальчиком на глянцевую страничку в середине каталога. Двигаю журнал ближе к себе, дочь тут же заглядывает тоже, уперевшись подбородком мне в предплечье.

На указанной странице вижу…

Красивый мужчина.

Под каким углом не посмотри – хорош собой. Чувствуется рост и стать. В светло-карих глазах притягательная уверенность и магнетизм. Легкая небритость, приятная улыбка. Конечно, для рекламы кого попало не возьмут, а этот мужчина прям очень удачная модель.

Чем дольше я смотрю на фото, тем больше мне кажется, что этого человека я где–то раньше видела. Наверное, так же в рекламе попадалась его физиономия. Но вдобавок к смутному ощущению, что мы знакомы, добавляется голос. Низкий, хрипловатый, отдающий приятной вибрацией. Хоть убей не могу припомнить кому он принадлежит, но вот этому из журнала он бы идеально подошел. Слова, что произносит мужской голос, растворимые, без оболочки, но явно успокаивающие. Встряхиваю головой, отгоняя то ли воспоминания, то ли вымысел.

– Почему именно этот дядя, Яна? Мне он совсем не нравится.

И это чистая правда! Подумаешь симпатичный. Да таких полгорода, полстраны, полмира. Форма, которую рекламирует красавчик, ему безумно идет. Вообще с такой фигурой даже рабочий комбез уборщика или автослесаря будет смотреться шикарно.

– Мам, ты просто его не разглядела. Смотри какой он красивый. У него глаза добрые, – тыкает пальчиком в лицо мужчины. – Видишь, он продается. Сколько он стоит? Это очень много, да?

Пальчик смещается на шестизначные цифры телефона, написанные без привычных дефисов. Таких сумм дочь еще не изучала, а с номером телефона не сопоставила.

И как мне не хочется разбивать надежды дочери, но приходится говорить правду.

– Рыбка моя, это не он продается. Это реклама магазина форменной одежды. Дядю специально нарядили в охотничий костюм, чтобы все знали, где можно такую форму приобрести. И это не цена, это номер телефона.

– Давай туда позвоним, позовем его к нам в гости, – вспыхивает голубоглазка. – Я помогу тебе печеньки постряпать. Мои любимые, с шоколадом. Или ты тортик с работы принесешь.

– Ян, этот дядя там даже не работает. Его попросили в рекламе сняться, чтобы пригласить людей в этот магазин за спецодеждой.

По расстроенному личику ребенка вижу, что разочарована она. Заправляю ей выбившуюся прядку за ушко.

– Ян, не нужен нам никто. Разве тебе со мной и Бориской скучно?

– Не скучно, – бурчит, – но с папой было бы веселее.

– Не все папы веселые.

– Ну и пусть он будет невеселым, – упрямо парирует. – Он все равно будет самый лучший. Пусть он у нас просто будет? Давай найдем и спросим этого дядю, может быть, мы ему очень нужны, а он не знает где нас искать?

– А вдруг его кто–то уже нашел?

Наверняка нашел. Разве могут быть привлекательные мужчины одни? Тем более модели.

Такой вариант дочь совсем не устраивает. В глазках скапливаются слезки и вот–вот побегут соленые ручьи.

– Солнышко, я обещаю, если я его увижу, то обязательно спрошу.

– Правда? А ты не забудешь?

– Не забуду, – честно киваю, зная, что с этим мужчиной точно не встречусь. Как–то же мы не пересекались раньше.

– Ура! Папа придет ко мне на день рождения! – ликует Янка. – Бориска, слышал?

Бориска потянулся, зевнул и залез на Янкин рюкзачок, приготовленный в сад. Обнял его лапами как подушку и продолжил спать.

– Если я увижу этого дядю, Ян, – предупреждаю. – И если он согласится… быть папой.

В чем я сильно сомневаюсь.

– Согласится, не сомневайся! – уверена дочь. И вид такой, будто вопрос уже решен.

– Яна! Время! – спохватываюсь, бросив взгляд на часы.

Глаза остались не накрашенными. Сгребаю в косметичку карандаши, тушь, румяна. Буду красится по дороге или, на худой конец, на работе.

– Борисонька, – Яна осторожно, на ее взгляд незаметно для оборзевшего кота, вытягивает из–под него рюкзачок с игрушками и сменкой, – не скучай, вечером приду, будем с тобой в мяч играть.

Сплющенный нос придает двухлетнему котяре вечно недовольный вид. Поцелуй хозяйки в лоб и легкое почесывание за ушком не исправляют ситуацию. А ведь когда–то мы подобрали его на улице маленьким жалким комочком. Никакой благодарности. Даже не муркает.

– Борис, не шали! – предупреждаю строго и для пущей убедительности грозно машу ему пальчиком.

"Скорей бы вы уже ушли" – написан ответ на серой приплюснутой морде. – "Надоели".

2. Нетерпеливый хвост

Оставляем кота одного с важной миссией – присматривать за домом, и мчимся с дочкой к моей ласточке, что, выделяясь ярко–зеленым цветом, стоит на парковке.

На ходу щелкаю брелоком. Янка добегает первая, открывает дверь и запрыгивает на заднее сиденье. Закидываю туда же ее рюкзак, сажусь за руль, завожу автомобиль. Дочка сзади кряхтит, умещая жопку в автокресло.

– Пристегнулась?

– Ага.

В подтверждение слышу щелчок – пристегнулась.

– А ты?

– И я.

Тоже перекидываю через себя ремень безопасности. Тут попробуй не пристегнись – автомат будет верещать всю дорогу противным пиликанием, да и безопасность превыше всего. Сама же учу этому дочку.

Блокирую двери. Оглядываюсь назад убедиться, что ничего не забыли. Подмигиваю Янке, прижимающей к себе рюкзачок, словно у нее там сокровище - бриллиантовое ожерелье, например.

– Едем?

– Едем!

Трогаемся. Времени впритык.

Включаю радио. Из колонок неразборчивый треп утреннего шоу сменяется рэпом. Пальцы танцуют на руле. Яна смотрит в окно и в такт музыке кивает головой.

Прокручиваю в голове утренний разговор. Поглядываю на свое чадо в зеркало заднего вида – беспечный ребенок. Озадачила мать невыполнимой миссией, а теперь пританцовывает сзади.

На душе моей скребут кошки. Я была уверена, что тема с папой нас с Яной не коснется. Нам хорошо вдвоем, плюс кот есть, бабушка, на работе у меня Янка любимица. Дома у дочки отдельная комната на зависть любой принцессе, а игрушек…

И вниманием дочка не обделена, я всегда стараюсь проводить с ней все свое свободное время. Мужчину, каким бы он ни был распрекрасным, просто некуда в нашу идиллию пристроить. И Игоря, бывшего мужа и биологического отца моей малышки, в нашей семье не вижу. Хватило его одного, чтобы насытиться от души отношениями с мужским полом.

– Мама, мама, смотри! – кричит сзади дочь, едва мы выезжаем на проспект. Показывает пальчиком в окно справа.

– Яна, не кричи под руку, – умоляю кнопку, нервно поглядывая в боковое зеркало.

– Там тот самый дядя!

– Яна! – кидаю раздражено, пропуская мимо ушей смысл слов. – Пожалуйста!

Дочь обижено затихает. Не до ее обид сейчас. Вот уже несколько минут за мной "хвост". Сзади пристроился черный мерс с тонированными стеклами и внаглую прижимается. Наклейка "Ребенок в машине" и восклицательный знак в желтом треугольнике на заднем стекле моей малютки его очевидно совсем не смущают. А я быстрее ехать при всем своем желании не могу. Поток с утра плотный, со всех сторон ни одного просвета. Ни обогнать, ни пропустить.

– Ну перепрыгни уже, – ругаюсь в сердцах. Я ведь тоже опаздываю!

Быстро набираю сообщение воспиталке, что Яна задерживается. Такими темпами мы не только на завтрак в детсад не успеем, но и я на работу опоздаю.

Мерс позади мечется то вправо, то влево, мигает поворотниками. Куда ж ты так торопишься, дорогой? Или дорогая? Нет, мне кажется там за рулем мужчина. Женщины в дороге лишний раз не нарываются на неприятности.

– А летать не умеешь? – язвлю отражению "хвоста". – А зря. Учись.

После второго светофора мерс уходит направо и перестает раздражать мои нервы. Совпадение или нет, но дорога становится свободнее, и мы без проблем добираемся до сада.

– Ян, ты что–то говорила? – припарковавшись, оборачиваюсь на дочь. – Прости, но водителя в дороге отвлекать нельзя, – напоминаю строго.

Особенно когда всякие парнокопытные ПДД не соблюдают.

– Я хотела показать тебе того дяденьку, – обижено.

– Какого?

– Того, которого я в папы хочу. Из журнала.

– Где ты его видела? – недоумеваю.

– На картинке у дороги. Большой такой картинки. Больше, чем у тебя на работе.

Рекламный щит? Этого еще не хватало. Журнал я планировала спрятать, чтобы дочь о нем забыла, а вот с баннером будет сложнее.

– Завтра покажешь, ладно? Пораньше выедем, чтобы в пробку не попасть как сегодня, и посмотрим. Окей?

Узнаю, где висит наш красавчик, и буду ездить в сад другой дорогой. С глаз долой из сердца вон, а навязчивую мысль о папе из головы доченьки надо как-то выветрить.

– Окей, – согласно кивает малышка, не подозревая что задумала ее мать.

Отстегивает ремень. Настроение моей кнопки заметно улучшается.

– Опаздываем! – тороплю девочку.

– О–ёй. Людмила Николаевна ругаться будет! – Яна накидывает рюкзачок на спину, кряхтит. Помогаю ей и беру за ручку. – Бежим скорее, пока наши олухи весь завтрак не съели!

Деловая такая, как будто это я ее задерживаю.

– Что за олухи?

– Дети нашей группы. Это Людмила Николаевна вчера Марии Яковлевне так сказала, а я услышала.

Нормально так отзывается воспитательница о подопечных в их присутствии.

Детей на площадке уже нет, время завтрака. Торопимся в группу. С порога в нос бьет запах молочной каши и какао.

– Мы здесь! – машу воспитательнице, что вместе с нянечкой раскладывает кашу по тарелкам.

Она укоризненно качает головой. Ребятишки–муравьишки, переговариваясь, сидят за столами, ждут завтрака.

Янка в одно мгновение переобувается, закидывает уличную обувь и рюкзак в кабинку с вишенками.

– Пока, мам! – чмокает меня в щеку и скрывается в туалетной комнате мыть руки.

– Пока, солнце, – прощание летит в спину маленькому метеору.

Вздыхаю. Обычно наше прощание длится чуть дольше. Чувствую себя плохой матерью – не уделила должного внимания ребенку, не услышала его, когда ему это было важно.

– Мама! – Яна выбегает с беспокойством на лице и по глазам вижу – рада, что я не ушла. Весь вид ее говорит о том, что девочка забыла сказать что-то важное.

– Да, солнышко!

– Я придумала! Хочу на день рождения шоколадный торт с ягодками! Только большой–пребольшой, – разводит руки в стороны, – вкусный–превкусный!

– Хорошо, рыбка моя. Будет тебе шоколадный торт с ягодками. Вкусный-превкусный.

​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​– Ой, надо же два тортика! Еще в группу!

– А может быть для группы сделаем шоколадные пирожные? Каждому?

– Тогда пусть это будут шоколадные мини–тортики. Вот такие, – соединяет большие и указательные пальчики обеих рук, расширяет, расширяет, расширяет до размеров, никак не подходящих под мини. В детские животики не поместятся такие порции.

– Это уже не пирожные, а самые настоящие торты, – смеюсь и сужаю детские пальчики до круга поменьше. – Такие пойдут?

Смешно покрутив носиком из стороны в сторону, Янка соглашается.

– Такие пойдут. Но! – поднимает пальчик вверх. – С ягодками! Только крем пусть сделает дядя Вася, ладно?

– Ладно, я его попрошу. А внутри прослойка из фруктов?

– Да! Прослойку надо сделать из киви и клубники.

– Ого! Это будет интересно! Ну, беги, а то каша остынет.

Маленькие ручки крепко обнимают за шею. Получаю еще один поцелуй в щеку, и дочь бежит на завтрак.

– И про папу не забудь, – оборачивается в последний момент.

Против воли мои ресницы согласно моргают.

Тороплюсь из душного, пропахшего топленым молоком помещения, на улицу. Мне нужно глотнуть свежего воздуха, прийти в себя. Что я пообещала дочери? Как? И что теперь делать?

– Да уж, Екатерина Александровна, ловко тобой родная дочь манипулирует. Бизнес–вуман называется, – бормочу себе под нос, садясь в машину. – Так, соберись! Нам срочно нужен папозаменитель. А раз собаку я предлагала на день рождения, то сейчас нужно что-то или кто-то другой.

Из головы никак не вытесняются небесно-голубые, полные надежды глазенки Яны и фотография мужчины из журнала. Это ж надо было додуматься! А если бы это был заграничный журнал с фотографиями например Джонни Деппа или Бреда Пита?

Бьюсь лбом об руль.

– Господи, какой Депп, какой Бред, Катя? При чем тут вообще какие-то мужики из журнала, даже местного?

Дорога немного помогает, отвлекает. Привычный маршрут напоминает о работе и вскоре я настраиваюсь на сложный, впрочем, как обычно, рабочий день.

К счастью, до работы я добираюсь без пробок, даже с запасом в несколько минут.

Пристраиваю свою голубку на парковку, ставлю на сигналку и иду в одноэтажное здание из красного кирпича, пристроенного к девятиэтажке. С любовью смотрю на яркую вывеску, которую видно издалека.

Кондитерская "Карамелька" – мой второй ребенок. Сначала домашнее хобби в виде выпечки во время декретного отпуска, потом заказы через знакомых и знакомых знакомых, а потом с объемами в одиночку просто перестала справляться.

И тогда родилась идея открыть кондитерскую. Составила бизнес–план, оббила множество порогов и заполнила кучу необходимых бюрократических бумажек, нашла помещение, подобрала персонал, и вуаля! Скоро полгода, как в новой части города открылась наша кондитерская, и мы сами не ожидали, какими востребованными станут наши торты и пирожные.

Благодаря неограниченной фантазии моей помощницы–дочери и профессионалам–кондитерам, что не боятся экспериментировать, мы расширили и постоянно расширяем ассортимент тортов, сочетая, кажется, несочетаемые продукты, превращая их в очередной кулинарный шедевр.

Добилась бы я всего этого, если бы осталась с Игорем? Нет конечно. Но добилась бы большего, не виси он на мне балластом до сих пор. Совесть не позволяет бросить отца моей дочери на произвол судьбы. Ему и так несладко.

У входа в кондитерскую задерживаюсь. Достаю из сумочки зеркальце, смотрю на себя все ли в порядке. Накраситься сначала не успела, а в машине некогда было, теперь лицу не хватает яркости. Выуживаю из косметички алую помаду. Ею я пользуюсь крайне редко, только в исключительных случаях, а сейчас именно тот случай.

Обычно ярче я крашу глаза, а губам достаточно блеска. В этот раз все наоборот. Делаю акцент на губах.

Да, так лучше. Губы будут брать внимание собеседников на себя до тех пор, пока не подкрашу глаза и не сотру помаду.

– Ну что, Екатерина Александровна Морозова, идем творить новые шедевры!

Репетирую приветливую улыбку, взгляд. Расправляю плечи и уверено шагаю в свою кондитерскую.

– Доброе утро! – приветствую коллег, обходя владения.

Вдыхаю любимый запах ванили, шоколада и свежей выпечки. Теперь точно утро будет добрым, по–другому с такой ароматерапией просто не может быть.

– Доброе утро, Екатерина Санна! – дружным хором отзывается небольшой, но слаженный коллектив.

У нас уютно. Это не только я так считаю, но и посетители отзывы оставляют. Доминирующие цвета отделки и мебели – беж и молочный шоколад. Много света и холодильных витрин с точечной подсветкой на свежайшую продукцию. Одна стена – баннер с изображением наиболее популярных тортов и ценами. Они у нас демократичные.

По пути к своему кабинету мельком осматриваюсь – все ли сотрудники на месте. Считываю эмоции – у людей с личными проблемами выпечка получается невкусная, проверено. Улыбаются, значит, сегодня все будет на высшем уровне.

Крис и Рита натирают стеклянные витрины, о чем–то оживлено беседуя. Под стеклом в четыре яруса выставлены готовые изделия: торты, пирожные, десерты, печенья на любой вкус и запрос. Одного взгляда на холодильники хватает, чтобы убедиться – ничего не забыли. Ассортимент на зависть конкурентам. Нам есть чем гордиться и хвастаться.

– Дина, привет! – останавливаюсь у стойки администратора. – Как дела, как настроение?

– Все хорошо, – рапортует кассир и по совместительству администратор, наша лучезарная визитная карточка. – По плану сегодня в десять мастер–класс для шестого "Б" тридцатой школы – участие с утра подтвердили. На два часа и на четыре заказаны торты – ребята делают. На субботу четыре свадебных торта, пятый под вопросом. Остальное в рабочем режиме.

– Отлично. На мастер–класс все готово?

– Конечно.

Можно было и не спрашивать. У этой девушки всегда все под контролем, повезло мне с помощницей.

– Хорошо. Дина, от меня еще будет заказ. Восемнадцатого у дочки день рождения, будем ваять новый шедевр. Большой–пребольшой, вкусный–превкусный! – копирую интонацию дочки. – Персональный заказ для Василия Викторовича. Плюс пирожные для садика.

– Ага, – Дина делает пометки в блокноте, – записала на восемнадцатое торт и пирожные. Подарок Яночке купили?

– Увы, – вздыхаю, вспоминая желание кнопки. – То, что дочь заказала, не продается.

– Заинтриговали, Катерина Санна. Боюсь представить, что она хочет.

– Ох, Дин, лучше тебе не знать.

Хм, а если сделать торт с фотопечатью того мужчины, прокатит? Да нет, бред!

Задумавшись, не слышу щебет Дины. Реагирую только на ее прикосновение.

– Катерина Санна, все хорошо?

– А? Да, извини, задумалась. Клевая блузка, Дина. Новая?

– Вчера купила, – Дина хвастливо крутанулась вокруг себя, показывая обновку.

– Очень красивая. Тебе идет.

– Спасибо! У нас с ней случилась любовь с первого взгляда. Не смогла устоять.

– Умница! Себя надо баловать.

Только разворачиваюсь, чтобы пойти к себе в кабинет, как помощница тормозит меня.

– Ой, Катерина Санна, снова заказ от неизвестного, – подозрительно круглыми глазами Дина смотрит в экран монитора. – С того же адреса.

3. Инкогнито

– Ой, снова заказ от неизвестного, – подозрительно круглыми глазами Дина смотрит в экран монитора. – С того же адреса и опять без контактного телефона. Теперь нужны торты на 270 детей и 50 взрослых!

– Торты обязательно гипоаллергенные, оформление и наполнение на наше усмотрение. Заберет курьер в 10.00 в воскресенье, – продолжаю за Дину заученную фразу. – Все как в прошлые разы?

– Да–да! Все так, только в этот раз заказ прилично больше. И предоплата пришла, Екатерина Александровна, – девушка переводит взгляд на меня, недоуменно хлопая ресницами. – Смотрите сколько, – разворачивает монитор ко мне с цифрами.

– Ого!

Мысленно прикидываю – почти стопроцентная предоплата. В этом месяце прибыль бьет рекорды.

– Это уже седьмой заказ за полтора месяца. По одному каждую неделю. Вот как только сделали возможность интернет–заказа, так у нашей кондитерской появился поклонник, – администратор гордо выпячивает грудь.

С недавних пор у нас появился свой сайт, где мы выкладываем меню, новинки в ассортименте, отзывы покупателей, фото изготовленных на заказ тортов и многое другое. Интернет–страничка оформлена в одном стиле с вывеской и внутренним антуражем кондитерской. С возможностью предзаказа через сайт увеличились объемы производства и соответственно выручка, что не может не радовать.

– Так может это поклонник не нашей "Карамельки", а твой личный? – слегка толкаю Дину плечом. – Ну а что, идея с сайтом была твоя, может быть и тайный обожатель тоже твой? Стесняется только признаться, вот и шлет тебе приветики.

– Да ну, вы что, Екатерина Санна, – смущается коллега, – я таких отчаянных не встречала. Это скорее ваш. Что будем делать с анонимом? Оформлять заказ?

– Конечно! – поставив локти на стол, а на кисти рук положив подбородок, смотрю на заказ на нашей интернет–страничке. – У нас есть постоянный платежеспособный заказчик. Не нравилась бы наша продукция, не было бы всего этого, – киваю на монитор. – Мы же не единственные в городе.

– А если откажется?

– Заказ оплачен? Оплачен. Оформляй.

– Но триста двадцать человек! Это сколько же тортов? – Дина вбивает цифры в программу, запускает торт–калькулятор. – Тридцать пять килограммов, это если с основным столом, а без стола округлим... Пятьдесят три! А раньше он заказывал на меньшее количество людей.

– Если каждый торт сделать весом по два килограмма, то получится всего восемнадцать штук.

– Или двадцать семь.

– Не так уж и много. Как думаешь, справимся? За двойную премию? – играю бровями.

– А то!

– Вот и отлично. Предупреди всех.

– Катерина Санна, а вдруг наш аноним перепродает потом наши торты, выдавая за свои? – распахивает Дина голубые глазищи.

– Хм, а смысл?

А почему нет? Надо подумать, возможно ли такое провернуть, и вычислить хитрого заказчика. Все же хочется верить, что это не так и наши торты попадут на крутую детскую вечеринку.

– Ладно, Дина. Я сама уточню у нашего таинственного заказчика детали, а потом оформим заявку.

– Хорошо, Екатерина Санна.

После Дины иду в кондитерский цех. Тут работа кипит – тесто месят, кремы варят, взбивают, в воздухе летают мучная пыль, запах карамели, шоколада, ванили…

– Катюш, попробуй, – Василий Викторович на лопатке дает попробовать нежнейшую пенку белоснежного крема. – Как?

Высокий, с небольшим лишним весом, лысый мужчина по возрасту годится мне в отцы, а сейчас смотрит на меня глазами маленького ребенка в ожидании чуда.

Прихватываю крем губами. Тает во рту, а вкус изумительный.

– М–м, шикарно! Очень вкусно!

– А то!

– Василий Викторович, а сделаешь мне такой же? У Янки день рождение восемнадцатого, она попросила шоколадный торт с ягодками. "Только крем пусть сделает дядя Вася" – копирую интонацию дочери. – А еще она хочет прослойку из киви и клубники.

На глазах Василий надувается от важности и довольно улыбается. Мужчина обожает Янку, так как она у нас главный дегустатор, генератор идей по сочетаемости продуктов, а расхваливает она Васины торты так громко и искренне, что посетители тут же берут по дополнительной коробке десерта.

– Киви и клубника? Тогда крем надо другой. Я для нашей Яночки придумаю кое–что особенное.

– Спасибо, Василий Викторович! Ты гений!

Обсудив еще пару рабочих моментов, уединяюсь в своем кабинете. Открываю вкладку сайта. Изучаю заказ от инкогнито.

– Кто же ты, таинственный заказчик? Что ты делаешь с нашими тортами? Сейчас мы тебя об этом спросим.

Открываю вкладку с заказом незнакомца, сравниваю с предыдущими. Раньше он был скромнее, но объемы наращивал. Начал с трех разных тортов по два с половиной килограмма, потом было пять тортов, снова пять, четыре, семь. Последние три заказа – торты гипоаллергенные. Мы конечно же делали все на совесть, тут не подкопаешься. Все свежее, красиво оформленное. Когда нет ограничений во внешке, мои ребята душу вкладывают, красоту создают. Может потому и понравилась наша продукция безымянному заказчику, что мы отходим от стандартов?

Чуть подумав, набираю текст.

"Здравствуйте! Благодарим за выбор тортов нашей кондитерской. Удобно ли вам позвонить сейчас по этому номеру, чтобы обсудить детали заказа? С уважением, Екатерина Морозова"

Вбиваю номер своего сотового и отправляю сообщение комментарием к заказу. Глупо надеяться, что прочитают его сию минуту, возможно не прочитают вовсе и тем более позвонят.

И тем не менее ответ приходит через минуту. Как будто мое письмо ждали.

"Здравствуйте, Екатерина, звонить неудобно, но обсудить можем"

Отлично, есть обратная связь! Потираю руки в предвкушении пообщаться с незнакомцем и быстро пишу.

"Как мне к вам обращаться?"

Небольшая пауза, а потом имя: "Роман".

Красивое. "Я написала роман. Рома-рома-роман..." – звучат в голове строчки из песни.

Улыбаясь, отвечаю:

"Приятно познакомиться, Роман. Вы указали, что вам нужны торты на 270 детей и 50 взрослых, гипоаллергенные, оформление и наполнение на наше усмотрение"

"Да, все верно"

"Сколько тортов нужно сделать? Каким весом? Предпочтительно одинаковые или разные? Мы можем сделать отдельно для девочек, отдельно для мальчиков, либо заменить торты на порционные пирожные. Если хотите, они будут тематические или именные, в последнем случае нам нужен список имен"

Прикрепляю к сообщению фотографии наших пирожных, оформленных в виде мини–тортиков, чтобы заказчик имел представление о чем речь.

Это не крошечные маффины, а полноценные порции по 250 грамм. А оформление такое, что хоть сейчас на выставку.

Ответ задерживается. Наверное, Роман с кем–то советуется.

В ожидании пальцы выстукивают барабанную дробь на столе. Чтобы не терроризировать замерший экран, отвожу взгляд к окну.

По ту сторону стекла уже август. Мой любимый месяц, потому что ровно шесть лет назад, восемнадцатого августа, на свет появилось маленькое чудо – моя Яночка. Крохотный комочек, подаривший мне нескончаемое счастье. Девочка, дающая сил стойко выносить все проблемы, которые сваливались на ее мать–одиночку. Малышка, которая одним взглядом бездонных голубых глаз в моменты, когда попросту опускались руки, безмолвно приказывала: "Ни шагу назад! Только вперед!"

И мы с ней шли вперед и добивались успеха. Без мужской помощи. Без папы! Так зачем он нам сейчас, когда у нас все есть?

Вздохнув, возвращаю взгляд на экран. Есть сообщение от Романа:

"Предложение с пирожными интересное. Мне оформить новый заказ?"

"Я могу сама внести правки"

"Хорошо. Вносите. 320 пирожных с оформлением на ваше усмотрение, гипоаллергенные. К воскресенью успеете?"

"Конечно! К 10 часам все будет готово. Роман, скажите, для кого вы устраиваете праздник? Корпоратив, утренник, благотворительность или вы продаете нашу продукцию? В таком случае мы должны оформить сотрудничество официально. Для оптовых покупателей у нас отдельные условия, предусмотрены скидки. Можем встретиться, обсудить"

"Детский утренник. Условия действующего сотрудничества вполне устраивают"

Понятно, встречаться он не хочет. Что ж, нет так нет. В таком случае меня тоже устраивают "условия действующего сотрудничества", но хотелось бы больше информации, а ее нет. Как и намека, что это тайный поклонник хозяйки "Карамельки" или ее помощницы.

Перечитываю нашу переписку. Неизвестный Роман немногословен. Я ведь по делу вообще–то, а не просто поболтать.

"Хорошо, поняла вас. Ваш заказ принят. Спасибо за предоплату.

320 пирожных будут готовы к 10 утра в ближайшее воскресенье.

Точную сумму заказа напишу к концу рабочей недели. Будет удобнее, если мы будем общаться по телефону. Мой номер у вас есть, звоните в любое время"

"Спасибо"

– Спасибо и все? – возмущенно пялюсь в экран монитора на это сухое "Спасибо". – Вообще–то мог бы и свой номер тоже написать, мало ли? Вдруг форс–мажор какой?

На самом деле во мне взыграло чисто женское любопытство – кто же наш таинственный заказчик, почему не хочет "показать личико", например, прийти лично в "Карамельку", чтобы оформить заказ на месте? Мы могли бы провести дегустацию, да и просто пообщаться, оформить карту постоянного клиента, включить скидку.

Что ты за человек Роман? Какой? Трудно представить человека, не услышав его голоса, не увидев лично. Хоть имя написал, уже молодец, надеюсь, оно настоящее.

Вношу поправки в заказ, предупреждаю Дину об изменениях.

Слышу детские голоса – на мастер–класс пришел шестой "Б".

Выхожу в зал. Детей насчитываю двенадцать человек, как и было заявлено, плюс классный руководитель. Для них составили в ряд несколько столов, выдали каждому по колпаку, нашему фирменному фартуку и перчатки.

Дети тихо переговариваются между собой, завороженные происходящим. Для них приготовили бисквитные коржи, кремы нескольких цветов, зеркальную глазурь, и конечно же украшения: фрукты, шоколадные и марципановые фигурки, и еще кучу всяких съедобных мелочей.

Девочки, такие девочки, сразу придвинули себе заготовки из цветов, вазочки с жемчужинами, мальчишкам достались безе и шоколад. Поглядывают на фрукты. И все довольны. Переминаются в нетерпении приступить к процессу.

Под присмотром Василия школьники ваяют шедевры. Они еще не знают, что все, что они сегодня сотворят, им разрешат забрать домой.

Делаю для сайта несколько кадров с увлеченными детьми. От работы меня отвлекает звонок на мобильный. На экране высвечивается фотография Ксюхи. Мы с ней бывшие одноклассницы, лучшие подруги, а еще она – крестная моей дочери.

И я уже знаю повод, по которому она звонит.

4. Фея-крестная

Уже зная, что услышу от Макарской, нажимаю на зеленый кругляш.

– Привет, Морозова! – слышу в трубке звонкий голос подруги. – Обедать пойдем?

– Привет, Ксюш! Идем!

Смотрю на часы, скоро двенадцать. И причина, по которой звонит Ксюха – приближающийся день рождения Янки и вечный вопрос перед каждым праздником – что подарить крестнице. У меня появляется слабая надежда, что подруга поможет мне найти папозаменителя или хотя бы подскажет что делать.

– Ты ко мне приедешь или в городе встретимся? – спрашиваю.

– Давай в городе, а то я у тебя опять витрины опустошу, а мне нельзя, я на диете.

– Куда тебе худеть, Ксю? Ты идеальна!

– Это ты у нас идеальна, Катька. Работать в кондитерской и не толстеть можешь только ты.

– Ахаха, нарвалась на комплимент. Тогда через полчаса на нашем месте?

– Ага.

– Ксю, – спрашиваю осторожно, предугадывая ответ, – привезти тебе что–нибудь? У нас новинка…

– Аа–а–а, Морозова! – верещит на том конце Макарская, от визга которой я отвожу телефон в сторону от уха. – Я так и знала, что ты меня соблазнишь! Вези свою новинку! А еще тирамису и… Ой, нет, ничего больше не надо!

– Ладно, как скажешь, – смеюсь в трубку. – До встречи!

В наше любимое с Ксюхой кафе на Пушкина я вхожу в половине первого. Первая волна обедающих схлынула, вторая только подтягивается, поэтому есть свободные места.

Здесь уютно. Низкие абажуры с теплым светлом над овальными столами, мягкие стулья, панорамные окна, вдоль которых стоят пышные зеленые фикусы. Ненавязчивая негромкая музыка позволяет разговаривать не напрягая голосовые связки.

Администратор узнает меня, приветствует и провожает к подруге. Ксюха заняла столик в дальнем углу у окна и в данный момент изучает меню. А ведь она знает его почти назубок, потому что мы с ней здесь частые гости.

– Привет, дорогая!

Обнимаемся и "целуемся" щечками.

Ксюха у меня красавица. Короткая стрижка, в меру нарощенные ресницы, карие глаза и очаровательные ямочки, когда она улыбается. Неудивительно, что молодой человек по имени Владислав, увидев один раз Макарскую, влюбился в нее с первого взгляда, добился ответных чувств и вот уже пять лет они счастливы в браке и растят такого же кареглазого Илюшку.

– Привет. Держи свое тирамису.

Ставлю на дальний край стола пакет с двумя коробками тортов.

– М–м–м, Катька, ведь знаешь, чем меня соблазнить! Я за ваше тирамису душу продам!

– Это ты еще новинку не пробовала. Там…

– Стоп! – Ксюха выставляет ладошку вперед, не давая договорить. – Молчи! Не говори ничего! Попробую, сама тебе все скажу.

– Окей, – смеюсь. – Если что – новинка диетическая. Специально для тебя Василий Викторович разработал.

– Я обожаю твоего Василия Викторовича! Если бы не мой Владик, я бы за твоего кондитера замуж вышла. Он бы меня на завтрак, обед и ужин своими вкусняшками баловал...

– Увы, не получится. Василий Викторович женатый однолюб, а форма шарика тебе бы не пошла.

Ксюха хрюкает. Ей приходится ради стройной фигуры держать себя в ежовых рукавицах, потому что есть склонность к полноте, но от моих тортов она отказаться не может. Маленький кусочек себе, остальное мужу и сынишке.

– Что мы сегодня едим? – тянусь к меню.

В этот момент к нашему столику подходит девушка–официант и Макарская делает заказ, не дав мне слова поперек вставить.

– Нам два Цезаря с лососем и вот это, – тыкает пальчиком в меню на горшочек жаркого, – две порции плюс зеленый чай с жасмином в заварнике.

– Мне только салат, – поправляю заказ.

– Ладно, тогда два салата и чай.

– Ксю, ты опять? – хмурюсь на подругу. Когда Макарская делает заказ на нас двоих, это означает, что и оплатить мне за себя она не даст.

– Что? – невинно хлопает она ресничками. – Ты мне это, – стреляет глазами на коробки с тортами, – я тебе это, – откладывает меню в сторону и наклоняется вперед, практически ложась троечкой на стол, открывая великолепный обзор на ложбинку в вырезе блузки. Кулончик в виде солнца на золотой витой цепочке громко брякает о поверхность стола. – Ну, рассказывай!

– Что рассказывать?

– А то нечего? У тебя на лице написано, что что–то случилось.

– Да? – достаю из сумочки зеркальце, смотрю в него, улыбаюсь отражению. – Все как обычно.

Может, только румянца чуть больше на щеках и немного паники в глазах, как вспомню о желании дочери.

– Ты мне зубы не заговаривай. Кто он?

– И почему ты уверена, что именно он? – откидываюсь на спинку мягкого стула. Заинтересовано смотрю на улицу, там картинка меняется каждую секунду, как в калейдоскопе цветные стеклышки. Очень увлекательно.

– Ка–ать, – предупреждающе тянет подруга, возвращая мой взгляд на себя.

Понятно, не отмолчусь. Сама же хотела совета спросить.

– Хотя да, – кидаю затравку, – если подумать, ты не ошиблась – косвенно ОН.

– Оу! Все-таки ОН есть? – Ксюха оживляется. – Кто такой? У вас все серьезно? Как давно? Ну же, Кать, говори уже! – нетерпеливо взмахивает руками.

– Да ты слова не даешь мне сказать, – с усмешкой отвечаю.

И снова Ксюха томится в ожидании, потому что официантка принесла наш заказ. И пока она расставляет блюда на столе, Макарская пыхтит и показательно дует губы, всем своим видом торопя девушку.

– Наконец–то, – ворчит, когда та уходит. – Ну! – Ксюха вооружается ножом и вилкой. – Я тебя слушаю, – закидывает в рот кусочек лосося и начинает активно его жевать.

– Крестница твоя на день рождения подарок заказала, – выдаю как на духу. С кем не делиться проблемой, если не с лучшей подругой.

– А причем здесь ОН и подарок Яне? – вилка с нанизанным кусочком помидора замирает на пол пути ко рту Ксюхи.

– При том, что ОН и есть подарок, – изображаю фейспалм.

Через щель в пальцах слежу за эмоциями подруги.

Проходит несколько секунд, за которые помидор все же оказывается там, где надо и даже несколько раз перемалывается зубами.

– Не поняла, Кать, – Ксюха перестает жевать. – Мы с тобой как будто на разных языках разговариваем. Что за подарок–то? Дорогое что–то? Давай я куплю, а то все равно мне голову ломать что подарить нашей принцессе.

– Ой, Ксю, – ковыряю вилкой в салате, – ты такое ей подарить точно не сможешь, если только у тебя не припрятана волшебная палочка в рукаве.

– Ну все, заинтриговала. Колись давай.

– Ты не поверишь. Яна захотела…. папу.

– Чего–о? То есть кого-о? – округляет глаза кума.

– Папу.

– Настоящего? Она хочет, чтобы твой бывший явился? Ты представляешь, какой это будет удар для девочки? То не было, то вдруг появился, нате, любите.

Ксюха единственная из моего окружения, кто знает всю историю с Игорем от начала до конца.

А с папой Яны... Было очень просто однажды сказать дочери, что его нет. Нет и все. Так бывает. У меня, например, тоже нет ни папы, ни мамы, зато есть дочь, а у дочери мать. Вопросов больше не последовало и все было спокойно до сегодняшнего утра.

– Нет–нет! Ей нужен определенный человек. Сейчас.

Оглядываюсь по сторонам, осматривая соседние столики, тумбы, полки. Замечаю нужное возле кассы. Оставляю подругу на пару секунд, сама иду за журналом и возвращаюсь за наш столик уже с ним.

Листаю, примерно вспоминая, где находится та реклама.

Ксю ждет, нетерпеливо постукивая коралловыми ноготками по столу.

– Вот, – тыкаю пальцем прямо в лицо мужчины, развернув и подвинув журнал Ксюшке. – Его.

– В смысле?

– Да, Ксюш, – вздыхаю. – Яна заявила, что хочет, чтобы этот мужчинка был ее папой. Я ей предложила альтернативу – собаку, а она – пусть придет этот "папа" и подарит ей собаку. Купи, говорит, его в этом магазине. Решила, что эти цифры – его стоимость.

– Ох, ничего себе запросики!

– А я о чем! И как догадалась еще! Из рекламного журнала папу выбрать…

– Скажи спасибо, что из рекламного, – хмыкает подруга. – И одетого.

– Вот уж точно. И кстати. Этот тип еще и на баннере висит на Некраске, представляешь? Я сама не видела, Яна утром заметила.

– Да? Хм, надо глянуть, – озорно сверкает карими глазами Ксю.

Внимательно разглядывает рекламный прямоугольник. Вертит журнал то так, то эдак, будто картинка имеет голографическое изображение.

– А неплохой мужчинка на самом деле, Кать. Вполне себе симпатяга. И взгляд такой… р–р–р, раздевайся, я потушу твой пожар!

– Тебе смешно. А мне что делать, Ксю? Я обещала дочке, что спрошу у него не захочет ли он стать ее папой.

– Ахаха, ну ты даешь. Но вообще знаешь, раз обещала, надо спросить.

– Издеваешься? Где я его найду? Да и не хочу я! Я вообще не понимаю, где и когда я упустила свою дочь, что она в шесть лет такие подарки заказывает.

– Ну знаешь, дети сейчас слишком развитые. Это мы и в шесть, и в десять глупыми были, я до тринадцати вообще еще в куклы играла.

– Это да, – вздыхаю. – Я тоже.

Разворачиваю журнал к себе, смотрю на мужчину. Симпатичный. И прям мужчина, а не какой-то мачо. Взгляд серьезный. Снова поражаюсь, как идет ему охотничий костюм. Интересно, что чувствуют женщины, которых этот охотник ловит в свои сети?

Даже знать не хочу!

Психуя, отодвигаю.

– Нет, это невыполнимо и невозможно, а главное – мне не нужно.

– А что тебе нужно? – осторожно спрашивает Ксю. – Неужели мужика не хочется, Кать? Для себя хотя бы, для здоровья? Или целибат приняла?

– Да какой там целибат – отмахиваюсь и пробую съехать с темы. – Ксюш, может Янке попугая купить говорящего? Ну а что? Научим его материться, вещи по дому раскидывать, орать по поводу и без.

– Подожди с попугаем. Слушай, ну вот чисто гипотетически – тебе мужик этот нравится? Хотела бы ты с ним, например… пообщаться?

– Ксюша! – взвизгиваю, чем привлекаю внимание людей за соседними столиками.

Она что – телепат? Мысли мои читала, пока я глазела на рекламу? Не замечала раньше за ней подобного.

– Все, все, молчу, – хихикая, Ксюха отодвигает от себя пустую тарелку из–под Цезаря. – А я бы пообщалась.

– Ксюш, я у тебя хотела совета спросить, что мне делать с желанием дочери, а ты… Да ну тебя, – делаю вид, что обиделась.

Наливаю из заварничка чай в кружку. Подношу к лицу, вдыхаю цветочный запах. Аромат жасмина успокаивает.

– Не обижайся, Кать. Я ж любя.

– Мхм.

На несколько секунд между нами повисла пауза. Пью чай, наслаждаясь вкусом. Смотрю в окно. Ксюха постукивает чайной ложечкой, размешивая сахар. И ведь чувствую, что не просто так она молчит. Так и вижу, как шестеренки в ее голове крутятся, какой–то план разрабатывают.

– Как Илюшка поживает? – я первая не выдерживаю затянувшегося молчания.

– Хорошо. Жениться собрался, – с улыбкой выдает подруга.

– На ком?

– На Лоле Максимовне, воспитательнице. Помнишь, маленькая такая, хорошенькая?

Киваю, помню. Девочка–зажигалочка, от нее все дети в Илюхиной группе в восторге, а уж как он мне, захлебываясь, рассказывал о Лоле Максимовне. И бегает она с ними, и скачет, и сказки сама придумывается, сценки ставит, песни поет.

– Она замуж выходит. Илюха как узнал – впал в депрессию. Все разговоры только о ней и ее замужестве. Сначала просил ее бросить жениха. Теперь говорит, я тоже на ней женюсь, пусть у нее будет два мужа.

– Бедный малыш.

– Угу. Такая трагедь в четыре года. Детская травма.

Ксюха снова пододвигает к себе журнал, разглядывает рекламу.

– Что делать с папой будем? – поднимает на меня глаза.

– Если бы я знала, – пожимаю плечами.

Несколько раз посмотрев на меня и в журнал, Макарская выдает:

– Где–то в маленьком сундучке темного чулана спрятана у меня волшебная палочка, – медленно проговаривает она низким таинственным голосом и хитро щурится. – Пора достать.

– Ты что задумала? – настораживаюсь.

– Обещай мне, Катерина, что не будешь мешать фее–крестной исполнять желание ее крестницы?

– Ксюша! Ты в своем уме? Ты что задумала? – повторяю вопрос.

– Обещай! Не факт, что у меня получится, я не волшебник, я только учусь.

– Сразу нет! – пресекаю фею–крестную, которая, игнорируя мои возражения, уже засовывает рекламный журнал себе в сумочку. – Не надо нам ничего исполнять! Ксюша, я тебя умоляю!

Но Ксюха уже что–то для себя решила и мое согласие ей совсем не требуется. И я жалею, что рассказала подруге о желании дочери. Надо было ей о Романе рассказать, пусть лучше о нем наводит справки.

5. Глеб. (Не)возможно отказаться

Закрываю ноутбук, откидываюсь на спинку кресла. Устал. Плечи ноют, веки опускаются и подняться у них больше нет сил.

В полной тишине снова уношусь мыслями на семь лет назад. Точнее, на шесть с половиной.

Так всегда, стоит мне закрыть глаза, как я оказываюсь там. Рядом с девушкой, из-за которой до сих пор не построил ни с кем серьезных отношений. Которую искал по приезду из-за границы и нашел совсем недавно.

Несколько лет назад

Канун Нового года. Через три часа мой самолет в Германию. Бой курантов я встречу через два дня в другой стране.

Еду в такси по сверкающему новогодней иллюминацией городу в сторону аэропорта. На улице светло как днем. Молодежь гуляет. Настроение праздничное, несмотря на приближающийся к тридцати градусам мороз. Мне кажется, через стекло авто я слышу счастливый смех людей.

Дорога почти пустая. Словно угадывая мои мысли водитель, пухлый мужичок в кепке набекрень, поясняет:

– Город пустой, потому что все сейчас в торговых центрах закупаются. Туда вообще не подъехать, все забито. Мы с моей вчера в десять вечера поехали за продуктами к празднику, представляете, на кассе сорок минут простояли.

– Понятно.

– У вас когда самолет?

– В 23.15.

– У, еще куча времени.

– Да, можете не торопиться.

Таксист по моим односложным ответам понимает, что собеседник из меня так себе и замолкает. Словно чувствует, что мне нужно, и едет медленно, давая возможность попрощаться с городом. Здесь мне делать больше нечего. Квартира сдана агентству, с друзьями попрощался заранее, родных больше нет.

А что есть?

Есть выгодное предложение поработать по контракту на немцев. Условия приятные, грех было отказываться, поэтому долго не думая, согласился. И теперь лечу в другую страну, чтобы начать новый виток в жизни. Надеюсь успешный.

На высокой скорости, громко газуя, нас обгоняет серая иномарка. Странно юлит на асфальте.

– Пьяный, что ли? – ругается таксист, вовремя крутанув руль вправо. – Жить надоело, мать его за ногу.

Хватаюсь за ручку над головой, адреналин выплескивается в кровь, бодрит.

Водитель иномарки действительно будто пьян, и как назло ни одного патруля в поле видимости. Повезло, что не задел нашу машину. Не хотелось бы задерживаться из-за ДТП, иначе рискую опоздать на самолет.

Иномарка скрывается из виду. Возникшее было напряжение отпускает.

По радио Дискотека Авария задорной песней поздравляет с Новым годом, навязывая мотив. Мне кажется, пройдет еще лет пятьдесят, а эту песню все равно будут крутить в праздники.

Впереди крутой поворот налево, освещенный неяркими желтыми фонарями.

– Твою мать! – вырывается громкое ругательство из таксиста.

– Черт! – одновременно с ним.

На обочине, снеся металлическое ограждение, верх дном лежит та самая серая иномарка. Все–таки долихачился водила.

– Тормози!

Не раздумывая, выскакиваю из машины.

– Вызывай скорую, – кричу назад, а сам бегу к серому куску железа. Мороз обжигает щеки.

Пытаюсь открыть дверь со стороны водителя. Без помощи это сложно, вокруг ни души, а таксист все еще в своей машине.

– Эй, живой? – кричу, дергая проклятую дверь. Пальцы прилипают к замерзшей ручке, перчаток нет.

Дверь не поддается, и пассажирскую тоже заклинило.

Оббегаю машину с другой стороны и о чудо. Без усилий открываю переднюю пассажирскую. Там девушка без сознания. Она в вязаной розовой шапке с помпоном, черном пуховике, ремнем пристегнута.

– Сейчас, сейчас, потерпи, вытащу, – уговариваю девушку, пытаюсь отстегнуть ее ремень.

Пока пальцы нащупывают замок, глаза выхватывают водителя. Ему повезло меньше. У него разбита голова, и он тоже без сознания. Шапки нет, кожаная куртка расстегнута. Возможно и ребрами приложился.

– Какого черта подушки у тебя не сработали, брат?

Девушка со стоном падает мне в руки, когда ремень я все–таки отстегиваю. Сзади слышу вой сирены. Скорая.

– Все будет хорошо, – прижимаю девушку к своей груди, быстрым шагом унося от машины в сторону дороги, к карете скорой помощи. Скользко, а потому страшно уронить хрупкую ношу. – Сейчас тебе помогут, Новый год встретишь как новенькая. Теперь будет у тебя два дня рождения, да, маленькая?

Мне необходимо говорить с пострадавшей, иначе, кажется, с ней случится что-то непоправимое. Ее бледное лицо совсем рядом с моим, неровное горячее дыхание бьет в шею. Пахнет сладкой карамелью. Черные длинные волосы выбились из–под шапки и колышатся в такт шагам.

– Все, мы уже пришли, теперь не страшно.

Мужчина в синей медицинской фуфайке уже распахнул задние двери скорой, вытащил носилки. Осторожно кладу на них девушку. Задерживаюсь рядом, рассматриваю пока есть возможность.

Хорошенькая. Черные соболиные брови, густые ресницы, аккуратный носик и пухлые губы с розовой помадой. Лет двадцать на вид. Трогаю ее щеку пальцами – холодная. Скольжу взглядом по фигуре. Руки лежат вдоль тела, на безымянном пальце обручальное кольцо. Значит, муж финты на дороге показывал? А ты, маленькая, поощряла или умоляла не лихачить?

– Вы родственник? – спрашивает мужчина, вкатывая носилки в салон.

– Нет, я в такси мимо проезжал. Там мужчина остался, – спохватываюсь.

Оглядываюсь. Возле иномарки уже группа спасателей, ГАИ и еще одна скорая.

– Едем, – кричит врач водителю, оттесняя меня, чтобы закрыть двери.

– В какую больницу повезете девушку?

– В первую травматологическую, – на ходу бросает мне мужчина и скрывается внутри.

Включая сирену, скорая исчезает.

Ко мне спешит сотрудник ДПС. Представляется, спрашивает что да как. Рассказываю все, что видел. Такси приходится вызвать другое, моего водилу еще допрашивают. Показываю билеты на рейс и меня отпускают. Напоследок спрашиваю про водителя иномарки. Живой. Пьяный.

Спустя несколько минут с места ДТП отъезжает вторая скорая.

Из Гамбурга дозвониться до регистратуры первой травматологической оказывается просто нереально. Приходится звонить другу и попросить узнать состояние пострадавшей в ДТП девушке. Не выходит она у меня из головы, хоть ты тресни. И запах ее карамельный преследует.

Ромка передает сухую информацию. Та девушка, Екатерина Вербина, жива, легкое сотрясение, беременность в порядке. Муж ее жив, состояние средней тяжести, стабильное.

За девушку рад, за ее мужа почему-то не очень.

Наши дни

Из воспоминаний меня вытаскивает телефонный звонок. Открываю отдохнувшие от монитора глаза, смотрю в экран мобильного. Там высвечивается номер Киры. Чую, неспроста звонит.

Принимаю звонок.

– Слушаю.

– Глебушка, привет!

Точно что-то надо. По подозрительно ласковым ноткам в голосе чувствую.

– Здравствуй, Кира.

– Ты на работе? Я заскочу?

– Давай.

Предыдущая наша встреча закончилась тем, что меня нарядили в камуфляж и заставили позировать в течение получаса перед камерой фотографа. А потом, через неделю, торжественно вручили рекламный журнал с моей физиономией на фоне магазина спецодежды.

Как?! Как меня угораздило согласиться на съемки до сих пор не понимаю. Наверное, был под гипнозом. В принципе, так и говорю парням, что стебут меня с этой рекламой уже две недели.

Клятвенно обещаю себе, что больше ни на какие уговоры и провокации не поведусь. Хватит с меня. Что, не нашлось больше мужиков во всем городе, желающих лицезреть свою мордень в рекламе? Не поверю.

Это все Кира. Вцепилась клещом, напела о моей фотогеничности, усыпила бдительность. Чертовка.

Размахивая сумочкой, взбудораженная Кира влетает в кабинет как раз в тот момент, когда я наливаю кипяток в две чашки с растворимым кофе.

– Как знал, на тебя приготовил, – принимаю легкий поцелуй в щеку от девушки.

Не девушки конечно. Кира старше меня на пять лет, но я помню ее с детства и она всегда для меня молодая красивая девчонка, только чуть взрослее. Кира – старшая сестра моего закадычного друга детства Романа Вертинского. Помню, как она играла с нами, шпендиками, в прятки. Мы с Ромкой спрячемся под кроватью, сидим как мышки, не дыша, и смотрим, как голые ступни девчонки ходят по комнате туда–сюда. А потом она резко приседает и кричит "Нашла!", а мы визжим в два голоса от неожиданности и ржем как кони.

Мы давно выросли, а дружба только окрепла между нами троими.

Кира с улыбкой стирает с моей щеки след от помады.

– Спасибо, Глебушка! Жуть как хочу кофе.

По глазам вижу, рвет ее на части от той новости, что она хочет сообщить. Сдерживается.

И я тактично не спрашиваю, интуитивно оттягиваю момент откровения, как будто это меня спасет от задумки ураган-женщины.

Буду отбиваться руками и ногами, боднуть еще могу в случае чего. Живым не дамся.

Приглашаю ее за стол, ставлю кружку. Сажусь в свое кресло. Поверх чашки с напитком наблюдаю за Кирой, жду, когда озвучит причину визита. А в том, что ей что-то от меня надо, уверен на сто процентов.

– М–м–м, – закатывает глаза Кира, устроившись в кресле и поднеся напиток к носу. – То, что нужно.

Кира с годами стала еще красивее и эффектнее. Она теперь деловая – занимается рекламой и выпускает собственный журнал. Сама работает с крупными клиентами, раскручивает их на долгосрочные проекты, Набирает и обучает стажеров, нянькается с ними, как с младенцами, выращивая себе подобных акул.

– Какими судьбами, Кир? Только не говори, что просто так, не поверю.

Долгие годы знакомства позволяют разговаривать с этой деловой женщиной как с родной. В принципе, я их с Ромкой и так считаю родными.

– У–у, Глеб, ты что, злишься до сих пор на это? – Кира кивает на свой журнал, что лежит на краю стола. Несколько раз порывался выбросить его, но все чего–то тянул. – Все же прекрасно получилось! Заказчик доволен. Говорит, реклама сработала отлично, народ пошел.

– Рад за них, – прищуриваюсь на Киру, делая глоток несладкого кофе. – Еще хочешь на что–то меня подбить? Сразу говорю нет!

– Глеб!

Чуйка меня не обманула.

– Нет я сказал!

– Очень надо! – Ромкина сестра строит мне умоляющие глазки. – Клиент необычный, просит именно тебя.

– Не–ет! – с грохотом ставлю кружку на стол. Кофе выплескивается. – Черт, вот что ты творишь! – в сердцах ругаюсь, будто это Кира плюхнула лужу на поверхность, а не оно само.

Ищу в тумбочке салфетку, вытираю.

– Глеб, мне уже заплатили…

– Ничего не хочу слышать, – добавляю стали в интонацию. – Извини, Кира, эта тема закрыта. Будешь продолжать – поссоримся!

Как еще напугать эту женщину?

– Ради меня? – пошли в ход запрещенные приемы.

– Нет!

Неожиданно Кира расслабляется. Откидывается на спинку кресла, хитро щурится.

– Глеб, ты даже не спросишь реклама чего? Ну просто так, ради интереса…

– Нет!

– Карамелька.

Черт.

6. Катя. Подарок крестной

Забираю дочку из садика. Яна с надеждой заглядывает в мои глаза, а мне сказать ей нечего. Вздыхает. Обмениваемся стандартными фразами, разговор не клеится.

На Некраске кнопка прилипает носом к стеклу и, мне кажется, не моргает, провожая долгим задумчивым взглядом рекламный щит. По ее реакции я понимаю, в каком месте он размещен. Надо менять маршрут...

Следующие два дня проходят относительно спокойно. Яна больше не заикается о подарке, правда кидает на меня взгляды, полные ожидания. Будто хочет спросить, но не решается. И я не завожу разговор о предстоящем дне рождения и подарках. Оттягиваю как могу и день, и ответы.

Ксюха не звонит. Написала только смску, что новинка – бомба, и все.

Хорошо, что Макарская не звонит и не озадачивает подарком для Яны. Не до этого мне пока, я вся погружена в работу. Приближается воскресенье. Мы готовимся выполнять большой заказ. Проверяем запасы продуктов, дозаказываем необходимое, делаем заготовки.

Роман больше не пишет, и я не надоедаю ему вопросами. В принципе, мы с ним все выяснили, а смету вышлю по факту.

– Катюш, – в кабинет, предварительно постучав, заглядывает Василий Викторович, – у нас там торт на заказ. Хочешь поучаствовать?

– Конечно! – рада отвлечься от калькуляции и размять пальчики. С должностью директора все меньше времени остается для любимого дела.

Иду со своим супер–кондитером в цех.

– Что тут у нас?

Убираю волосы под косынку, надеваю фартук, перчатки.

– Торт заказали на годовщину свадьбы, а у меня вот, – Вася показывает листок с нарисованным макетом торта, – рояль. Юбилей у какого–то музыканта. Боюсь не успеть до пяти.

– Делай рояль, я займусь свадебным. Какие пожелания у заказчиков?

– Свадьба жемчужная. Сказали, хотим что–нибудь торжественное килограмма на три.

С клиентами, которые не знают чего хотят, работать сложно, но интересно. С одной стороны, можно придумать такое оформление, что торт есть будет жалко, с другой – может не понравиться. Правда, со вторым случаем мы пока еще не сталкивались. Заказчики оставались довольными и приходили к нам еще.

– Начинка?

– Тропикана. Они уже заказывали, им понравилось.

– Заказывали? Фамилию напомни?

– Пересветовы.

– А, помню их.

Вспоминаю улыбчивую женщину блондинку пятидесяти лет и ее мужа – седовласого мужчину с цепким орлиным взглядом. Хорошая пара, красивая – тридцать лет вместе. Делать для них юбилейный торт – одно удовольствие.

– Они заказывали торт на рождение внучки? Месяца три назад.

– Да–да. Было дело.

Картинка будущего торта уже нарисовалась в голове. Немедля приступаю к заказу.

Беру из холодильника коржи–заготовки, завожу крем для прослойки.

Игнат, веселый парнишка–студент, что подрабатывает у нас после учебы, травит анекдоты и истории из жизни. Они с Кристинкой плечом к плечу стоят по другую сторону стола от меня с Василием. Один тесто месит, другая фрукты чистит. Алина по поручению Васи взбивает безе. Остальные тоже работают на своих местах аки пчелки.

– А вот еще случай был, – начинает новую историю Игнат. – Мужик на 30–летие жены заказал торт, на котором должна была быть надпись "18 12". Причем, он сам, своей рукой, нарисовал картинку, подписался. Окей, утверждено–согласовано, делаем. Приезжает забирать, выношу. Он такой смотрит, репу чешет – я что, говорит, торт на годовщину войны 1812 года заказал? Вас не смутило, что он в виде сердечка? Оказалось, плюс забыли нарисовать.

Цех взрывается хохотом. Мы с Васей смеемся тоже. Бывают курьезы, как без них.

Дина прибегает.

– Ребята, там девушка пришла, спрашивает, нет ли у нас торта, который бы подгорел с одного бока? Говорит, хочу, чтобы муж подумал, что это я его испекла.

Новый взрыв хохота сотрясает воздух, хорошо, звукоизоляция хорошая, клиенты не слышат. Дина недоуменно хлопает ресницами, не понимает причину веселья. Объясняем в двух словах.

– Сейчас, Диночка, – приходит ей на выручку Василий. Уходит вместе с администратором к клиентке, через пять минут возвращается.

Берет готовый бисквит, режет его повдоль, шлепает на корж сметанный крем. Еще одни корж сверху и снова крем. Не замазывая края, посыпает верх шоколадной стружкой и грецкими орехами.

– Максимально приблизил к домашнему, – поясняет свое наискромнейшее творение. – Все как пожелал клиент. – Подмигивает и выносит его в холл.

– Клиент доволен, репутация молодой жены восстановлена, – хвастается Вася по возвращению. – Заканчиваешь, Катюш? – заглядывает на мою территорию.

– Со сборкой закончила, осталась внешка. Самое интересное.

Раскатываю в круг мастику шоколадного цвета, треть круга других цветов – сине–голубой, бирюзовый и белый с перламутровым оттенком. Получается эффект морской волны. Обтягиваю ею торт, обрезаю края. Декорирую по низу еще одной волной.

Разговоры стихли. Поднимаю глаза – коллеги собрались в полукруг, внимательно наблюдают за моей работой, впрочем как всегда и за всеми, когда кто–то украшает заказной торт.

Плавный переход от цвета к цвету пересыпаю кондитерскими жемчужинами – мелкими и покрупнее. Из марципана леплю морскую ракушку, внутрь которой помещаю две крупные жемчужины из белого шоколада. Ставлю поделку на светлую сторону торта, добавляю еще две нежно–голубые и одну розовую жемчужины.

На шоколадной части рисую белым кремом два сплетенных сердца.

– Как?

– Шикарно, как всегда, Катерина Санна, – восхищенно цокает языком Игнат.

Василий одобрительно кивает.

– Красиво. Со вкусом. Умница, Катюша!

Фотографирую торт, упаковываю его в коробку, подписываю и ставлю в холодильник.

– Василий Викторович, с тебя тоже фото. Не забудь.

– Сделаю.

Снимаю фартук, перчатки, иду в зал к Дине.

– Пересветовым можно звонить, заказ готов.

– Хорошо, сейчас позвоню. Катерина Санна, к вам посетитель.

Дина кивает на кого–то позади меня. Оборачиваюсь.

– Вы были заняты, – оправдывается Дина, – я предлагала позвонить завтра для встречи, но девушка сказала, что дождется сегодня. У нее что–то важное.

На диванчике нога на ногу сидит молодая женщина лет тридцати пяти в брючном костюме горчичного цвета. Под пиджаком белый топ, русые волосы завиты в локоны, рассыпаны на плечах. Сумочка рядом. Посетительница увлеченно листает альбом с нашими тортами.

– Здравствуйте! Вы ко мне? – подхожу к женщине.

Она захлопывает альбом, кладет его на столик. Встает, прихватив сумочку.

– Екатерина Александровна? – быстро окидывает меня внимательным взглядом, растягивает губы в приветливой улыбке. Точечно рассматривает мое лицо. На ее написано: я что-то про тебя знаю, но не скажу. Интересненько.

– Да.

– Здравствуйте, меня зовут Кира Олеговна Вертинская, можно просто Кира. Я из журнала "Территория выбора".

Вертинская одним движением вытаскивает из сумочки названные журналы. Показывает их мне, держа веером. Один я уже знаю, другие, видимо, предыдущие.

– Вы не могли бы уделить мне десять минут вашего времени? Это касается рекламы.

Мне кажется, пол под ногами начинает как–то странно двигаться. Боюсь потерять опору, на всякий случай хватаюсь за край витрины. "Территория выбора" – так называется журнал, в котором Яна нашла себе "папу". Но это же ничего не значит, да? Ко мне уже приходили агенты из телевидения, радио и газет, предлагали рекламу на своих площадках, с некоторыми мы успешно сотрудничали, когда открывались и набирали обороты.

Приглашаю Вертинскую к себе в кабинет, заказав Дине по чашке чая для нас с гостьей.

Цокая каблучками белых босоножек, она проходит и присаживается на предложенное ей кресло. Легкий шлейф хороших духов витает в воздухе.

– Екатерина Александровна, я успела познакомиться с вашей продукцией и хочу выразить свое восхищение. Ваши торты великолепны. Вы знаете, они на слуху у всего города.

Признание искреннее. Вертинская – приятная женщина, и мы могли бы в будущем посотрудничать, если бы не одно но.

– Спасибо, – сдержанно улыбаюсь. Внутренне нервничаю, хотя уверяю себя, что повода нет.

Есть.

Если бы не Яна с фотографией того мужчины и желанием заполучить его в папы, беседа была бы намного непринужденнее, а сейчас это чистая пытка. Не могла госпожа Вертинская прийти на несколько дней раньше?

Собраться помогает пауза, заполненная приходом Дины с чаем и пирожными. Пока помощница расставляет чашки, прихожу в себя, настраиваюсь на деловой разговор. В конце концов, мне нужно только выслушать Киру Олеговну и вежливо попрощаться после.

Дина уходит, а Кира продолжает разговор.

– Наше агентство радо сотрудничать с вами. Завтра во второй половине дня удобно будет провести съемки? Скажем, часа в четыре? Предлагаю у вас в кондитерской, отличный антураж...

– Какие съемки? – прерываю дамочку. – Ничего не понимаю.

– Рекламные съемки, – все также очаровательно улыбаясь, поясняет Вертинская. – Я думала вы в курсе.

– В курсе чего?

– Через неделю мы выпускаем очередной номер журнала. Для вас зарезервировано место на обложке и рекламная статья на две страницы.

Говоря все это, Кира тыкает пальчиком на обложку последнего номера, затем раскрывает журнал в самом начале, показывает чью-то статью. Начинаю подозревать, что меня с кем-то перепутали.

– Поверьте, – продолжает Вертинская, – это очень выгодное место и самое просматриваемое по статистике. Завтра мы можем сделать фотосъемку, отобрать фотографии, в понедельник придет наш корреспондент, побеседует с вами, вашими коллегами. Текст статьи обязательно будет согласован с вами. Вы не волнуйтесь, мы все успеем, вам понравится. Тираж нашего журнала...

– Стоп. Кем зарезервировано? О чем вообще речь? Я не заказывала рекламу!

– Ну как же, – теряется Кира Олеговна, – я лично беседовала с вашей помощницей, она сказала, вам очень нужна реклама.

– С Диной? Она не решает такие вопросы.

– Не с Диной. С Ксенией Валерьевной Каретниковой.

– С кем? Я не знаю таку…

И тут меня озаряет! Ксюха! Для меня она со школы Макарская, а фамилия Влада как-то не отложилась у меня в памяти. Что она задумала? Зачем? Почему не предупредила?

– Одну минуту, мне срочно нужно позвонить. Угощайтесь.

Прихватив телефон, оставляю Вертинскую одну в кабинете. Выхожу в зал, набираю Макарскую, мать ее, Каретникову.

– Ксюха! – рычу в трубку, едва слышу ее голос. Громко говорить не могу, везде люди. – Что все это значит?

– Что?

– Какая реклама? Какие фотосъемки? Зачем?

– Блин, Кать, прости, закрутилась, забыла тебя предупредить. Я договорилась о рекламе твоей Карамельки в журнале. Считай, это подарок моей крестнице на день рождения.

– Но мне не нужна реклама, Ксюша! Мы и так с заказами не справляемся. В субботу ночевать тут будем, потому что у нас большой заказ на воскресенье. Очень большой, Ксю!

– Катя, ты обещала мне, что не будешь мешать исполнять желание Яны. Я все организовала. Завтра семейная фотосессия в Карамельке. Мне обещали, что часа будет достаточно. Всего час твоего драгоценного времени – это все, что от тебя требуется, дорогая моя.

– Что значит семейная?

– Ты, Яна и Глеб.

– Какой Глеб?

– Тот самый. Из журнала.

Мама дорогая!

А Ксюша продолжает пламенно убеждать меня, только голос ее я практически не слышу. Оглушенная новостью о возможной встрече с тем самым мужчиной из рекламы, невидящим взглядом смотрю в окно. Держу телефон возле уха, в которое бубнит Макарская.

– Поработаете вместе, присмотритесь друг к другу, может быть он Яне не понравится. Ты не переживай, отнесись к этому как к очередному заказу просто в другом формате. Всего лишь час. Ради дочки. Ка–ать?

Скидываю звонок. Слов нет. Одни эмоции. Бешеные!

В голове не укладывается выходка Макарской. О чем она думала, затевая встречу с мужиком из рекламы и моей дочки? Как можно играть чувствами людей? Ребенка? Маленькой наивной девочки, для которой все люди пока еще хорошие? Что будет с Яной потом, когда псевдопапа исчезнет? А он обязательно исчезнет!

Возвращаюсь в кабинет.

– Кира Олеговна, произошло недоразумение. Мы с Ксенией Валерьевной неправильно поняли друг друга. Я отказываюсь от рекламы, отменяйте съемки.

– Но как же… – растеряно хлопает густыми ресницами Кира, – ведь проплачено.

– К сожалению, этот вопрос будете решать с Каретниковой. Можете устроить семейную фотосессию ей лично. А сейчас извините, у меня много работы.

– М–м, я поняла, – с растяжкой ответила Вертинская. Не ожидала она такого исхода встречи. Я, признаться, тоже. До сих пор не могу успокоиться. – Я оставлю вам мою визитку, если передумаете, позвоните.

Это вряд ли.

Кира достает из сумочки карточку, кладет ее на стол.

– Хорошо. Всего доброго, – холодно прощаюсь с Вертинской и выдыхаю свободно, когда за ней закрывается дверь.

Выбрасываю визитку в урну.

Отпиваю остывший чай.

Трындец!

Ксюха звонит и звонит. Не беру трубку. Не могу. Не хочу с ней разговаривать. Мне надо переварить ситуацию.

"Кать, ответь!" – пишет.

Ну уж нет. Не сейчас.

"Я все объясню! Давай поговорим?"

"Нет!" – не выдержав, отвечаю.

"Я приеду"

"НЕТ!"

Оставляю телефон в кабинете и выхожу в зал. Посетителей много – конец рабочего дня. Кто по пути идет, заходит за сладеньким, кто специально приезжает. На парковке места нет – одна машина уезжает, на ее место другая встает, третья ждет. Все к нам.

Витрины стремительно пустеют.

У холодильников ажиотаж, девочки–консультанты без передышки общаются с клиентами, на кассе очередь.

Замечаю девушку лет двадцати пяти. Полненькая, темноволосая. Стоит у витрины, что-то бормочет, не сводя глаз с торта "Дамские пальчики". Подхожу ближе.

– Девушка вам помощь нужна? Подсказать что-нибудь?

– Знай, я люблю тебя таким, какой ты есть... – слышу ее пламенное обращение к тортику.

Поворачивается ко мне, в глазах дикий голод и боль.

– Нет, я уже все.

– Подождите, – останавливаю собравшуюся было уходить девушку. – Идемте со мной.

Подвожу ее к другой витрине, прошу Веру, нашего консультанта, что стоит по ту сторону:

– Вера, подай мне чизкейк, пожалуйста.

Принимаю из ее рук контейнер с треугольной порцией десерта. Вручаю опешившей девушке.

– Держите. Это вам – чизкейк с горьким шоколадом. Не волнуйтесь, – спешу ее успокоить, замечая панику в карих глазах, – он диетический, всего 146 килокалорий. Один в день точно можно. Держите, держите, это подарок.

– Ой, спасибо! – чуть ли не плача девушка принимает десерт дрожащими руками. – У меня диета, я только смотреть могу, – оправдывается. – А он точно диетический?

– Точно-точно, – улыбаюсь на ее неверие. – Мы специально вводим линейку диетических десертов.

– Спасибо еще раз! Я обязательно приду еще.

– Приходите, – тепло прощаюсь с еще одной счастливой обладательницей сладкого. – Вера, запиши его на меня, – прошу коллегу.

Иду к кассе.

– Дина, как дела? Зашиваешься? Помощь нужна?

– Успеваю, Катерина Санна. Привычное дело.

В цехе тоже горячая пора – часть коллег на завтра делают заготовки. Крис обливает шоколадом эклеры, чтобы вынести их в зал. Игнат не шутит – некогда. Надо бы помочь, но снова накатывают слова Вертинской и Ксюхи. Из рук все валится, нельзя с таким настроением десерты делать.

– Торт пломбирный спрашивают, есть? – прибегает в цех Вера.

– Щас гляну, – откликается Игнат и торопится к холодильнику. Выносит коробку. – Там еще два, нести?

– Неси, хорошо берут.

Вера с тортом уходит. Здорово, что у кого–то сегодня будет праздничный ужин с нашими вкусняшками.

Уставшие и довольные пустыми полками, расходимся домой. Завтра все с начала.

После работы меня ждет еще один "сюрприз".

Приезжаю в детский сад за Яной. Дети на площадке играют. Моя козочкой скачет с девчонками в догонялки. Видит меня и показывает ладошку с растопыренными пальчиками – просит еще пять минут игры. Разрешаю кивком.

Ко мне подходит Людмила Николаевна, воспитательница нашей группы. Женщине за пятьдесят. Приветливая, справедливая. И с детьми не сюсюкается, и с родителями не лебезит в отличие от второй воспиталки – Марии Яковлевны.

– Добрый вечер, Екатерина Александровна, – голос неожиданно ледяной.

– Добрый вечер, Людмила Николаевна, – улыбаюсь в ответ. Не понимаю, чем заслужила такую интонацию.

С напускной строгостью воспитательница смотрит мне прямо в глаза. Как учительница в школе. Прям неудобно, будто урок не выучила.

– У меня к вам разговор, – так же холодно.

– Да?

– Вы знаете, Яночка чудесная девочка, у нас вообще все детки чудесные…

Чувствую, разговор будет непростой, а с такой прелюдией он уже ничего хорошего не сулит.

– Конкретнее пожалуйста.

– Поведение вашей дочери…

– Что не так с ее поведением? – напрягаюсь. Улыбка пропадает сама собой.

– В последние дни Яна только и говорит о том, что к ней на день рождения придет ее папа.

Яна? Я думала, идею с папой она уже забыла, а оказывается, она взращивается и культивируется, выходит за пределы нашей маленькой семьи. Настроение падает еще ниже, чем после разговора с Вертинской.

– И что?

– Я бы не обращала на это внимание. Знаю, что с Яниным отцом вы разведены и не встречаетесь...

Вот теперь я неприятно удивлена – откуда информация о моей личной жизни? Это закрытая тема в моем окружении! Но времени соответствующе отреагировать Людмила Николаевна не дает.

– Яна утверждает, – продолжает воспитательница, – что на этот день рождения папу ей купит мама. Она приносит с собой журнал, показывает фотографию якобы отца. Я понимаю, собственный бизнес дает много возможностей в материальном плане, но купить мужчину… Вы серьезно решили это сделать? Купить ей папу?

– А вы верите всему, что говорят дети? – не могу сдержать сарказма.

– Но Яна…

– Яна ребенок, – резко обрываю женщину. – И вы, как воспитатель, должны знать, какая богатая фантазия у детей. И материальные возможности тут не причем. Прошу впредь фильтровать все, что говорит моя дочь. И еще. Все, что касается моей семьи – это касается только МОЕЙ семьи. Надеюсь, вы понимаете о чем я.

Людмила Николаевна недовольно поджимает губы. Отворачиваюсь от нее, показывая, что продолжать беседу не намерена. Колотит всю изнутри.

– Яна, – машу девочке рукой, – пойдем, мы опаздываем.

Слава богу, коза моя слушается, забирает рюкзачок и бежит ко мне.

– До свидания, Людмила Николаевна, – прощается с воспиталкой.

Я тоже ей кидаю сухое прощание. Ноги сами несут быстрее с территории сада.

Дочка вприпрыжку бежит рядышком. Заглядывает мне в глаза. Чувствует, что что–то не так с настроением матери, волнуется. А я смотрю строго вперед. То Ксюха удружила, теперь вот воспитательница выбесила. Хорош вечерок.

Навстречу попадаются родители детей из нашей группы. Здороваются со мной, с Яной, что-то спрашивают, притормаживая нас. Ссылаюсь на то, что торопимся, извиняюсь, ускоряю шаг.

– Мам? Мама! – дергает за руку Яна. – Людмила Николаевна ругалась? Она на меня пожаловалась, да?

– Нет, солнышко. Никто ни на кого не ругался. На работе много было заказов, устала.

– Правда? – Яна не верит, а значит не успокоится.

Я же еще не подобрала правильные слова для разговора на тему покупки папы. Да и не посреди улицы об этом говорить.

– Что заказывали? – не отстает малышка.

– Дядя Вася делал сегодня рояль. Игнат футбольное поле, правда, ему пришлось переделывать покрытие, у него поле порвалось.

– Почему поле порвалось? Слишком тонко раскатал или сахарной пудры много положил? – дочка включает "специалиста". Скоро можно будет поручать ей обучение стажеров.

– Тонко раскатал. Боялся, что не хватит на всю основу, в итоге пришлось все заново мастерить.

– У-у, меня там не было, я бы ему подсказала, – вздыхает с сожалением. – А еще что делали?

– Я делала свадебный торт.

– Свадебный! С розочками?

– Нет, с ракушкой и жемчугом.

– Ух ты-ы! А фоточки есть?

– Есть конечно. Дома покажу.

– И рояль дяди Васи?

– И рояль дяди Васи, – улыбаюсь. Моя крошка умеет переключить разговорами в позитивное русло.

– А он какого цвета? Черного или белого?

– Не скажу. Сама увидишь. Но он очень красивый! Как настоящий.

– Ух, скорее бы домой.

За беседой дошли до машины, усаживаемся. Пока пристегиваемся, тоже устраиваю Яне мини-допрос:

– Как у тебя день прошел, рыбка моя? Что нового?

– Меня сегодня Денис поцеловал, а потом сказал, что теперь я его жена.

– А ты?

– А я не хочу быть женой. Я хочу как ты – быть директором.

– Чтобы стать директором, надо хорошо учиться. Сначала в школе, потом в институте или колледже.

– Я знаю. И Денису тоже сказала, что учиться надо. А он сказал, что я уже и так очень умная. Это значит, я некрасивая, да?

– С чего ты взяла, что некрасивая, Ян? Ты у меня красавица, даже не сомневайся.

– Все мамы так говорят своим детям, – со знанием дела заявляет Янка. – Денис сказал, что жена должна быть или умная, или красивая.

"Дурак твой Денис" – так и хочется ответить дочери, но она меня опережает:

– Вот поэтому я не хочу быть его женой. Зачем мне такой глупый муж, да, мам?

– Точно. Глупых нам не надо.

– Мам? – спрашивает малышка перед сном.

– Да, рыбка моя? – поглаживаю светлые прядки своей русалочки, что веером лежат на подушке.

– А кто ко мне на день рождения придет?

– Илюша, тетя Ксюша, дядя Влад, бабуля, – перечисляю нашу привычную компанию, избегая пытливого взгляда дочери.

– А еще кто?

– Хочешь дядю Васю пригласим? Девочек со двора?

Вздыхает так тяжело, что мне на сердце камень ложится.

– Я подумаю, ладно, мам?

– Ладно, подумай, только мне заранее скажи, чтобы гостям угощения хватило.

– Угу.

Целую крошку в лобик, желаю спокойной ночи ей и Борису, что свернулся калачиком под боком дочки. Только собираюсь уходить, как слышу тихое:

– Мам? – оборачиваюсь. – А ты того дядю еще не встретила?

– Нет.

Снова присаживаюсь на край кровати. Хотела отложить разговор до утра, но сейчас, раз дочка сама его завела, лучший момент поговорить,

– Яна... ты в садике всем говоришь, что я куплю тебе папу... Понимаешь, нельзя купить того или иного человека. Вот собачку, котика, хомячка, например, купить можно, а людей не покупают. С ними знакомятся, дружат, общаются, но без денежных отношений.

– Бориску мы не покупали. Мы его под забором нашли, – хмуря бровки, вспоминает событие двухлетней давности.

– Потому что животным хозяин нужен. Без хозяина они пропадут.

Между нами виснет тягучая пауза. Мы обе ищем аргументы для продолжения беседы.

– А если он придет к тебе за тортиком, ты с ним познакомишься?

– Я попробую.

– Правда? И на мой день рождения его пригласишь?

Убедительно смыкаю ресницы.

– Хоть бы он поскорее пришел.

Мечтательно улыбаясь, Яна поворачивается на бочок.

Снова целую ее, желаю сладких снов. Оставив включенным ночник в виде полумесяца, выхожу из детской. В душе покоя нет.

Взгляд падает на небрежно брошенный на диване рюкзак дочери. Открываю его, достаю злосчастный журнал. Он уже изрядно потрепан, особенно на той странице, где расположен рекламный блок магазина спецодежды. Лицо мужчины кажется покрыто слоем следов детских пальчиков. Натирали его как аромакругляш в журнале сетевой косметики?

Рассматриваю мужчину под желтым светом торшера. Симпатичный, как ни крути. И на глупого не похож. Нечем перед дочкой его очернить, чтобы выкинула она его из головы. Идеальный.

– Глупая! – бурчу сама себе. – Где ты идеального увидела? Это же внешность, а она обманчива.

Захлопываю журнал, прячу под диванную подушку. Брожу из угла в угол допоздна, а потом набираю Ксюху.

– Да, Кать? Что–то случилось? – спрашивает та встревожено. – Я тебе звонила, звонила...

– Рассказывай что ты там придумала.

– Да ничего особенного, – виновато. – Просто несколько фотографий для журнала и статья. Мы с мадам Вертинской решили, что фото семьи привлечет больше внимания к твоей кондитерской.

– А этот мужчина, как его? Глеб? Он знает чего хочет от него Яна?

– Нет-нет, я никому не говорила, даже Кире. Он просто будет играть роль счастливого семьянина.

– Да уж, счастливого семьянина. Актеры играть умеют правдоподобно. Только я не актриса, Ксюш, ты об этом забыла? Испорчу кадры.

– Кать... я просто хотела, чтобы вы пообщались. Ну вдруг что получится?

– Ладно. Позвони Вертинской, скажи, я согласна на съемки, но без дочки.

– Правда? – чуть ли не взвизгивает Макарская и тут же осаживается. – Хорошо, я позвоню.

Я просто посмотрю на этого Глеба вблизи, пообщаюсь в рамках рекламных съемок. Мне нужно всего лишь убедиться, что он – обычная пустышка-модель, который только и умеет что торговать своим смазливым лицом, да играть на публику. И этого будет достаточно, чтобы найти для Яны подходящие слова, объяснить, почему нам не нужен "этот папа".

И не этот тоже.

Едва голова касается подушки и глаза закрываются, я перемещаюсь на шесть с половиной лет назад...

7. Катя. Почти семь лет назад

– Девчонки, зацените, мне духи подарили, – тихо, чтобы не слышала старшая смены, позвала Лёля.

Оглянувшись проверить, не смотрят ли лишние глазки, Лёля раскрыла кулачок, и на ладони возник пузатый флакончик с бледно–желтой жидкостью внутри.

– Шанель номер 5, – гордо прошептала девушка.

– Настоящие? – ахнула Света, Лёлина напарница, что стоит на ленте по правую руку от нее.

– А то!

Лёля осторожно открыла флакон, мазнула крышечкой по запястью.

– Налетай, девчат!

Упрашивать нас не надо. Мы подставили Лельке четыре руки и каждой она мазнула парфюмом.

– Божественно, – зажмурившись, прошептала Света, уткнувшись носом в свое запястье.

Я тоже подношу свою руку к носу, втягиваю в себя запах. После ванили, цитруса и других ароматов, которыми мы окружены в цехе по производству карамели, духи пахнут необыкновенно. Вкусно и…

Тошнотворно.

Что–то прям сильно тошнотворно.

Ой–ой. Зажав другой рукой рот, я кинулась в дамскую комнату, расталкивая девчонок, не обращая внимание на рык бригадира Маргариты Павловны, нашей грымзы.

Залетаю в кабинку и меня полощет до боли в животе, выворачивая остатками завтрака. Чуть легче становится только когда в желудке остается пустота.

Умываюсь, привожу себя в порядок возле зеркала. Бледная.

– Кать, ты чего? – слышу обеспокоенный голос Светы и ее тихий стукоток в дверь туалетной комнаты.

Открываю, делаю несколько шагов.

– Тошнит. Съела, наверное, что–то.

Вместе с содержимым желудка из меня выкачалась вся энергия. Идти могу по стеночке и медленно. Кружится голова, перед глазами пьяные звездочки, и я прям чувствую, как мне не хватает воздуха. Куда ни глянь – все плывет.

– Девочки! – кричит вдруг совсем рядом Света и подхватывает меня под руки. А потом невесомость и невероятная легкость, в которой я плаваю как на волнах океана.

Прихожу в себя на диване в кабинете грымзы.

– Что случилось? Почему я здесь? – вращаю глазами.

– Лежи, лежи, – ворчливым голосом останавливает Маргарита Павловна мою попытку подняться.

Слушаюсь ее и с тихим стоном опускаю голову обратно на сложенный в несколько раз палантин в роли подушки. Так легче.

– Беременна, что ли?

– Нет. Не знаю…

Прокручиваю в голове даты. Критические дни задержались на... уже две недели. Слабость, постоянную сонливость и легкую тошноту по утрам списывала на нерегулярное питание и отсутствие выходных. Перед Новым годом на нашем пищекомбинате аврал, а за переработку хорошо приплачивают, грех было отказываться от дополнительных смен. Вот и доработалась. Переработалась.

Стоп!

Это же получается – не переработалась? Я беременна?

– Я беременна? – резко поднимаюсь в положение сидя и таращу глаза на грымзу.

Она, поджав ярко накрашенные губы, пристально смотрит на меня из–под очков.

– Тебе лучше знать. Если не предохраняетесь, то ничего удивительно, – сухо бросает и что–то заполняет в журнале.

Не предохранялись. Последний год я все чаще завожу разговор о ребенке. Поначалу Игорь воспринимал мое желание в штыки. Находил кучу отговорок почему пока рано.

Меня его отговорки не пугали. По пунктам раскладывала как мы будем жить с малышом. Выходило – не обременительно.

У нас своя квартира, оба работаем, я учусь на заочке последний год. Да, денег не хватает, так их никогда не хватает, а кто–то получает еще меньше, а дети уже есть и не один и ничего. Плюс возраст у нас подходящий, а главное – мы любим друг друга. Так почему нет?

В конце концов Игорь сдался, а потом, наоборот, как будто поставил цель исполнить наше желание. Оценил всю прелесть секса без защиты. Ощущения ярче, не надо переживать купил или нет резинки, есть они под рукой, когда приспичило здесь и сейчас и не надо бежать в ванную или в спальню за ними.

Признавался, что начал поглядывать на ребятишек во дворе и хочет также гулять с малышом, а позже, когда он подрастет, отдадим его в спортивную секцию – на хоккей, бокс или волейбол. Сына хотел. Назара. Я втайне мечтала о девочке. Сначала нянька, потом лялька, как говорила мама Игоря, когда я делилась с ней своими мыслями. Хоть в чем-то она меня поддерживала.

И вот теперь, когда наша мечта исполнилась, я очень хочу увидеть выражение лица любимого, когда он узнает, что станет папой. Даже слабость и неважное самочувствие отошли на второй план. Сейчас, прямо сию минуту, хочется сообщить мужу радостную весть. Но не по телефону.

В голове прокручиваются варианты реакции Игоря. Упадет на колени и будет целовать мой животик или подхватит на руки и будет кружить по залу? А может быть уложит на кровать и будет исполнять все мои прихоти? Мужчины ведь считают беременность болезнью. Улыбаюсь своим мыслям. Одна картинка лучше и приятнее другой.

Смотрю на часы, что висят напротив. До конца смены еще три часа.

– Иди уже домой, Катерина, а еще лучше – к врачу, – заметив мой блаженный взгляд, разрешает грымза. – Такси вызвать?

– Спасибо, Маргарита Павловна, – растрогано благодарю.

Зря девочки ее грымзой называют. Добрая она, на самом деле, только вид делает, что строгая. И ведь ни разу не ругала никого просто так, всегда за дело.

План обрадовать Игоря был прост. Попросила водителя остановиться возле аптеки, накупила разных тестов, чтоб наверняка. Сначала проверю, потом, за праздничным ужином, сообщу. Ждать Нового года терпения не хватит, я себя знаю, сказать хочется прямо сейчас. И не только любимому, но и всем-всем-всем! Таксист только что-то не особо разговорчив, поэтому с ним мимо. И все равно не смотря на слабость, душа поет и пляшет в такт мерцаниям гирлянд в витринах магазинов.

Еду и представляю тот миг, когда доктор мне скажет пол ребеночка. Я хочу из этого события тоже сделать праздник. Например, в огромную коробку спрятать красные или синие воздушные шары. Или испечь торт с голубым или розовым кремом внутри. Или на снимок узи прицепить характерного цвета бантик. А еще можно подговорить девчонок с работы, чтобы в коробочку набрали карамелек с розовой или голубой начинкой. Через несколько недель любой вариант станет реальностью. От предвкушения губы растягиваются шире и шире. Восхитительное чувство – осознавать, что скоро стану мамой.

​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​Поднимаюсь на свой этаж. Роюсь в сумочке, ищу ключи с улыбкой до ушей, потому что пальцы вместо связки металла без конца натыкаются на тесты. Я больше не сомневаюсь. Уверенна, что все они покажут две полоски, от того в груди словно розы распускаются. Огромные, алые, белые, розовые –невероятно нежные и красивые. Это же счастье, подарок небес – во мне зародилась жизнь! Маленькое зернышко – символ любви двух человек, созданных друг для друга.

Ключи наконец находятся, а вот в замочную скважину почему–то нужный не вставляется.

– Что за черт? – бормочу, разглядывая связку. – Да нет, ключ тот.

Просто изнутри кто–то закрылся, не вытащив ключ.

Кроме мужа некому.

Почему Игорь дома? Обычно он приходит ближе к семи, а сейчас только четыре. Приболел? Стараясь не нервничать, давлю на кнопку звонка. Прислоняюсь ухом к дверному полотну, прислушиваюсь. Ничего не слышу. Давлю снова и снова.

Достаю телефон, набираю мужа. По ту сторону двери слышу его рингтон. Начинаю паниковать.

– Игорь! Игорь, открой! – долблю со всей силы по металлу, представляя одну картину страшнее другой.

Упал, ударился, лежит без сознания – самое вероятное. Только не это! Не переживу!

Судорожно вспоминаю номер МЧС. Пальцы дрожат, набирают не те цифры, в глазах пелена из слез. Только бы любимый был жив!

Игорь жив!

В этом я убеждаюсь, когда с той стороны проворачивается ключ и дверь открывается. Мой любимый муж цел и невредим, только в глазах недоумение и непонятная растерянность. Из одежды наспех натянутые спортивные брюки и тапки, волосы взъерошены.

– Господи, Игорь, как ты меня напугал! Я чуть МЧС не вызвала!

С невероятным облегчением кидаюсь ему на чуть влажную грудь. Обнимаю за талию, глажу ладонями мокрую спину, прижимаюсь залитым слезами лицом к его груди. Живой!

– Ты в душе был? Поэтому не слышал, да? А я дура, напридумывала себе бог весть что.

Меня все еще телепает от пережитой эмоциональной встряски. Наверное, это первые признаки перестройки гормонов. Сквозь слезы прорывается смех – накатывает отходняк. Вот это я нафантазировала!

– Котенок, ты почему так рано?

Мне кажется, в голосе мужа я слышу нервные нотки. Игорь гладит меня по спине поверх пуховика. Мы так и стоим на лестничной площадке с распахнутой настежь дверью.

– Неважно себя почувствовала, отпустили пораньше. Идем домой?

Хочу выпутаться из мужеских объятий, чтобы зайти в квартиру.

– Кать… – Игорь держит меня. – Сгоняй в магазин, а? Я хлеб съел, на ужин нет больше.

– Позже, милый. Устала очень.

– Ну Катя, – настойчиво повторяет муж.

Не понимаю, почему он не пускает меня внутрь. Всматриваюсь ему в глаза. Они у него серо-голубые, напоминают замерзший лед на озере.

Не может быть!

– Ты не один? – вдруг доходит до меня.

В голове генерируется неприятная картинка. Упорно отмахиваюсь от нее, не веря, даже в ее возможность.

– Не надо, Котенок, ну зачем? – морщится Игорь под моим не верящим в предательство взглядом, что только подтверждает мою догадку.

Отодвинув мужа в сторону, иду внутрь прямо в обуви.

В нашу спальню.

Наша кровать расправлена, наше постельное белье скомканное, на полу чужие капроновые чулки.

За дверью девушка с огненно–рыжими волосами тянет вниз по бедрам узкое красное платье. Щеки алые, глаза зеленые перепуганные. От белизны ее ляжек наступает временная слепота, словно я на галогеновый фонарь посмотрела.

Вот и все.

А Игорь говорил, что любит меня.

– Игорь, – оборачиваюсь к мужу. Голос срывается, – как ты мог?

– Ой, не начинай, а? Че такого–то? – морщась как от зубной боли, муж холодно цедит сквозь зубы.

Рыжая тенью проскальзывает позади меня, несется к входной двери, словно боится, что я выдергаю ее патлы. А мне даже смотреть на нее противно, не то что касаться. И воздухом дышать одним, и в одной квартире находиться.

Провожаем ее взглядами. Она, схватив с вешалки черную короткую шубку и сапоги (и как я сразу не заметила чужие вещи), босиком скрывается за дверью, оставив нас один на один.

– Че такого? – возвращаю Игорю его вопрос. – Че такого?! Ты мой муж! – с геометрической прогрессией на меня накатывает истерика. – Ты говорил что любишь! Детей хотел!

– И хочу. Только это, – поразительно равнодушно кивает на закрытую дверь, – ничего не значит.

– Супер, Игорь! Ты даже не пытаешься оправдаться! Для тебя это так естественно? С ней, – взмахиваю рукой в сторону закрытой двери, – со мной, наверняка еще с кем–то? Я права?

Боже! Смотрю на человека перед собой, словно прозрев. Я не узнаю в нем того, кого любила со школьного возраста. Он же чужой!

Только на миг представив, как Игорь совал свое "достоинство" в меня после какой–то… прошмандовки, как снова накатила тошнота. Зажав рот, сдерживая позывы, смотрю на мужа. Не хочу ему говорить о ребенке. Не хочу! Не могу!

Разворачиваюсь и бросаюсь вон из дома.

Слезы застилают глаза, душат, давят. Ноги помнят количество ступенек, повороты на пролетах. Сами несут из дома, где я считала себя самой счастливой и любимой целых два года.

Мороз обжигает щеки. Хватаю ртом холодный воздух, заполняю им легкие. Как вместе с выдохом выпустить из груди разрывающую боль? Как отключить показ увиденных картинок и крик внутреннего голоса, который вопит о том, что я слепая дура?

Сколько раз Игорь мне изменял? Как мог после в глаза смотреть, любимой называть? Наверняка смеялся над моей глупостью и наивностью.

Больно! Как же больно!

Выбегаю со двора на дорогу, машу рукой встречной машине. Оглядываюсь проверить, не бежит ли за мной Игорь. С одной стороны, хорошо, что не бежит, не хочу его больше видеть. С другой, обидно, что он виноват, но в вины не чувствует, не пытается как–то реабилитироваться в моих глазах. Он ведь даже не извинился!

Одна машина проезжает мимо, вторая, третья. И только затем останавливается черная жига. Запрыгиваю на заднее сиденье. Только сейчас замечаю, что пуховик расстегнут, а я здорово замерзла.

– Куда едем, дочка? – спрашивает седой старичок–водитель.

Называю ему Ксюхин адрес. Больше ехать некуда.

8. Катя. Мужика не хватает...

Наши дни

На утро я просыпаюсь полная решимости не отступать от задуманного и уже к вечеру поставить точку, вернее крест, на подарке в виде папы.

И надо не забыть о подарке от меня лично, а то с этим "папой" Яна еще и без собаки останется.

Блин, собака! О чем я думала, когда предлагала ее? Это же еще один ребенок! Надо было настаивать на попугайчике или хомячке.

Собираемся с Яной в сад и на работу.

Сегодня я тщательнее выбираю что надеть, убеждая себя, что просто так хочется что–то наряднее, а не потому, что встречусь с кое с кем из журнала. Останавливаю выбор на приталенном платье–футляре цвета бордо и черных лакированных туфлях. Несмотря на высокий каблук, они удобные, а ремешки вокруг щиколотки придают пикантную изюминку образу. Ну и волосы. Волосы я оставлю распущенными, только кончики подкручу. Все равно на работе их придётся спрятать под косынку, но пока можно покрасоваться так.

– Рыбенок, сегодня из садика тебя заберет бабушка, хорошо? – кричу дочке из своей комнаты.

Крашу глаза, рисуя тоненькую стрелочку на веках.

Янка прибегает.

– Бабуля заберет? – переспрашивает и прыгает на месте, хлопая в ладоши. Вместе с ней подпрыгивают длинные волосы. Мысленно делаю себе заметку, что надо что-то делать с моей лахудрой. – Ура!

Посчитав, что слишком радуется, Яна останавливается. Пытается спрятать радость, сжимая губки. Наверное решила, что я могу расстроиться.

– Ой, а ты? Много работы, да? – участливо заглядывает в глаза, на которые осталось только тушь нанести.

Держу кисточку подальше от лица – пережидаю ураган в виде моей русалочки, чтобы ресницы в этот раз накрасить ровно.

– Очень много, – киваю убедительно.

– Хочешь я вам помогу? – ластится лисичкой.

– Очень хочу. Но давай в другой раз? Побудь с бабушкой, она наверняка очень–очень по тебе соскучилась.

– Ага. Я тоже.

Удивительно, как сошлись характерами Маргарита Павловна и моя малышка. Стоило этой строгой, местами суровой женщине, что забрала меня к себе после аварии, впервые взять на руки маленький пищащий сверточек, как она изменилась до неузнаваемости. Она заменила Яне родную бабушку и для меня стала палочкой–выручалочкой. Опорой, наставницей, близким человеком, проще говоря членом нашей маленькой семьи. И мы с Яной стали родными для Маргариты Павловны, так как у нее до нас никого не было. Только работа.

И конечно, опыт и советы мудрой женщины, не один десяток лет проработавшей на пищекомбинате, пригодились мне при открытии моей кондитерской. Без нее раскручиваться пришлось бы дольше, если я вообще бы взялась открывать свое дело. Скорее всего струсила бы на первом же этапе.

После аварии

В палату, где я лежала с двумя женщинами, вошла наша грымза, Маргарита Павловна. Со своей неизменной высокой прической, ярко накрашенными красным губами и строгим пронизывающим взглядом. Оглядела все сверху донизу и слева направо, удовлетворенно кивнула, подошла к моей кровати. Я же смотрела на нее удивленно, не понимая, что эта женщина делает здесь. По моим подсчетам, она должна быть на работе, да и у меня с ней отношения до этого дня были чисто рабочими.

– Здравствуй, Катюша, – вдруг как-то ласково, по-матерински улыбнулась Маргарита Павловна, опустившись на стул.

– Здравствуйте!

– Как ты себя чувствуешь?

– Уже лучше. Врач сказал, через два дня выпишут.

– Это хорошо.

Маргарита Павловна снова обвела взглядом палату. Чуть прищурив глаза, посмотрела на женщину, кровать которой стояла с краю от окна. Валентина неудачно подвернула ногу и вчера ей сделали операцию. Сегодня она весь день сидит на подоконнике, ждет мужа и сына. Ее соседка, тетя Галя, куда-то вышла.

И снова грымза обратила внимание на меня:

– Что с ребенком делать собираешься, Катерина?

Маргарита Павловна смотрела прямо в глаза, и я растерялась. Показалось, что она в курсе моей истории. И в подтверждении этого она погладила мою руку, что лежала поверх журнала. Читать врач запретил, поэтому я просто разглядывала картинки. Днем ранее приходили девчонки с работы, принесли развлекалку. Посплетничали как всегда, перемыли косточки мужикам и Игорю в том числе. Как я не хотела рассказывать о том, что произошло, как-то само получилось, что выложила все как было: от измены до аварии, в которой пострадали оба, но больше досталось Игорю. Он в коме и прогнозы неутешительные.

– Аборт делать будешь?

– Нет, – прошептала, опешив, и в добавок мотнула головой. Знаю, в моем положении лучше бы без ребенка, но избавиться от крохи, что уже во мне есть, я не смогу.

– Вот и правильно, – выдохнула Маргарита Павловна и как будто даже повесела, еще шире заулыбалась. – Вот и молодец! А козла своего забудь! Надо будет, другого найдешь, нормального, а нет – ребеночек будет тебе опорой и отрадой.

От неожиданности я только кивала на каждое ее слово, не веря, что слышу это от нее. Утром ушат помоев и оскорблений на меня вылила свекровь. Обвинила во всем меня, запретила возвращаться домой. Я же, негодяйка такая, погубила ее кровинушку, инвалидом сделала, как будто это я насильно посадила его за руль и заставила лихачить по ночному городу...

– Жить где будешь после выписки?

– Не знаю...

– Тогда может ко мне переедешь? Я одна, места много. С лялькой помогу если что...

Маленькие детские ручки обвивают мою шею, вырывая из воспоминаний многолетней давности.

– Мамочка, ты у меня такая красивая! – Яна смотрит на меня в отражение зеркала.

В такие моменты нежности совсем не важно, что помнется или растреплется прическа, засохнет дорогая тушь на кисточке или поплывет косметика. Время останавливается и хочется долго-долго вот так наслаждаться объятиями ребенка. Ловить ее счастливый взгляд в отражении, улыбку, дышать детским, самым вкусным запахом.

Вот оно – мое солнышко, моя отрада. Глядя на нее, каждый раз думаю, что мы с ней живы благодаря ангелу-спасителю, что помог нам в ту предновогоднюю ночь. Каждый год 29 декабря я хожу в церковь и ставлю свечку за его здоровье. Надеюсь, боженька знает кто он такой. Я же найти его, чтобы отблагодарить, не смогла.

– Ты у меня тоже очень-очень красивая! – обнимаю кнопку в ответ.

– А я вся в тебя! Так бабуля говорит.

– Надо же. А что еще говорит наша бабуля? – целую дочь в щеку.

– Что мужика нам в доме не хватает, – вздыхает русалочка.

– В смысле? Какого мужика?

– Настоящего. Чтобы кран мог починить или лампочку ввернуть. У бабули все сломалось.

– Ахаха, так мужика бабуле надо, а не нам.

– Ага, а вдруг у нас тоже все сломается?

– Скажу тебе по секрету, дорогая, чтобы наладить сломанное, надо просто позвонить в ЖЭК и вызвать мастера. Он за полчаса все починит.

– Ну нет, так не интересно, – вращает глазенками моя рыбка. – Еще схалтурит. Надо своего... домашнего...

На пороге комнаты появился Борис и встал как вкопанный. Словно удивился, что мы еще дома.

– Яна, мы опять рискуем опоздать! Собирайся!

Рабочая рутина вытеснила из головы предстоящую фотосессию. Сегодня будто весь город с утра проснулся и решил: хочу торт и пирожные.

Мы не справляемся. Дина уже обзвонила ребят со второй смены, предложила выйти внеурочно. К обеду подошли трое, стало легче.

Что же ждет нас после рекламы в журнале? Ночные смены открывать? Даже об этом некогда подумать, отложила на потом.

– Заказ на торт, – объявляет Вера.

Переглядываемся кто пойдет.

– Иди, Катюша, я доделаю, – Василий Викторович забирает у меня песочные корзиночки с цыплятами из безе.

– Спасибо! – дарю ему благодарную улыбку. От цыплят уже рябит в глазах.

Снимаю перчатки, выхожу в торговый зал.

Покупателей битком, на кассе очередь. Вера указывает на заказчицу, что стоит в стороне от витрин.

Девушка хорошенькая, беленькая, лет двадцати. Светится вся как ангелочек. И глаза синие–синие с бирюзовыми крапинками.

– Здравствуйте, – подхожу к ней с улыбкой, предварительно захватив общий блокнот с заказами, – вы хотели заказать торт?

– Да, я. Мне нужно через неделю, к следующей субботе. Получится?

Просматриваю записи в блокноте.

– Получится, как раз окно есть. Давайте присядем.

Садимся с девушкой за столик на диванчик. Здесь не так шумно и нам не помешают. Синеглазый ангелочек волнуется, но при этом очень счастлива.

– Предлагаю для начала познакомиться. Меня зовут Екатерина, а вас?

– Юля.

– Очень приятно, Юля. Выбрали что хотели? – двигаю к ней альбом с фотографиями тортов.

– Нет. Точнее да. Вообще думала, вы подскажете.

– Хорошо, начнем с самого начала. По какому поводу торт?

– У нас будет ребенок!

Юля поправляет зеленое с мелкими белыми ромашками платье–балахон, обращая внимание на округлость в районе талии. Из широкого бокового кармана достает какой-то лист.

– Ух ты! Поздравляю!

– Спасибо! Понимаете, я сегодня была на УЗИ и просила врача не говорить кто у нас будет. Она написала, вот, – Юля двигает ко мне тонкий запечатанный конвертик. – И я хочу, чтобы вы сделали "Бэби Шауэр" с этой запиской внутри. Муж в командировке, еще неделю неизвестностью мучиться, – последнее Юлия добавляет с грустью. Скучает.

Вспоминаю себя – настроение также стремительно менялось во время беременности.

– К сожалению, записку по Вашей просьбе мы положить не сможем, так как мы не используем не пищевое сырьё. Предлагаю другой вариант. Пол вы узнаете, разрезав торт. Там будет либо цветной бисквит, либо соответствующего цвета крем, либо сюрприз в виде голубого или розового драже. На ваш выбор.

– О, тогда пусть будет цветной бисквит! – оживляется поникшая было девушка.

– Хорошо, – делаю пометки в блокноте. – Как оформить верх?

– Ну–у, я не знаю…

– Можем сделать спящего пупса из марципана, пинетки, бантик с галстуком, надпись…

– Пинетки! – подпрыгивает Юля. – Давайте сделаем пинетки! Белые!

– Замечательно, пусть будут белые пинетки. Вес торта? Минимальный от полутора килограмм. Это примерно такой, – показываю на один из тортов в витрине с готовыми десертами.

– Да–да, пусть будет такой. Нам хватит.

– Отлично.

Обговариваем с Юлией детали, утверждаем заказ. Она вносит залог и такая же светящаяся счастьем предстоящего материнства прощается. Приятная девушка. После нее улыбка не исчезает с лица.

Только хочу уйти снова в цех, как меня окликает приятный мужской голос:

– Екатерина Александровна!

Поворачиваюсь. Слегка теряюсь.

Как давно они здесь? Смотрю на часы – начало пятого. Это я всех задержала, принимая заказ от Юлии. Забыла совсем о съемках!

Передо мной Кира и двое мужчин, один из которых с фотоаппаратом на шее, а второй тот самый.

Глеб.

Зависаю, разглядывая его. Из всех возможных звуков слышу только стук собственного, с чего–то вдруг разволновавшегося, сердца.

Высокий, темноволосый, со светло–карими глазами. Белая рубашка с расстегнутой сверху пуговкой обтягивает широкие плечи и торс, заправлена в темно–синие классические брюки. Ни складочки, ни пылинки, даже на туфлях.

Фигура красивая, спортивная, руки ухоженные. Работа с продуктами обязывает обращать внимание на такие детали как чистота рук. Придраться не к чему.

Ах, да, вспоминаю с сожалением, он же модель! Обязан шикарно выглядеть.

Прослеживаю взглядом, как правая рука поднимается и пальцы зарываются в волосы, взъерошивают их и приглаживают. Обручального кольца нет и следа от него тоже.

На самом деле мне не важно женат он или нет, просто так заметила.

Смотрим друг другу в глаза.

Он улыбается. Так по–доброму, словно мы знакомы много–много лет. А его голос (не сомневаюсь, что это он окликнул меня), кажется, я уже слышала. Возможно Глеб покупал что–то у нас, отложилось на задворках памяти.

Машинально тоже хочу поправить волосы. Ой, на мне же косынка. Опускаю глаза вниз – фартук! Как вышла из цеха в рабочем, так и предстала перед гостями, а хотела иначе...

9. Глеб. Крах сомнений

Ожидание встречи не дает думать ни о чем, кроме как о хозяйке Карамельки. Работа заброшена, звонки на беззвучном, зеркало, кажется, скоро завопит о том, как я его достал своей физиономией. Джинсы, брюки, снова джинсы, нет, все же брюки. Рубашка одна, другая, с галстуком, без. Пиджак нужен? Ну не в ЗАГС же иду. Усмехаюсь сам себе, приказываю успокоиться.

Если у Кати кто-то есть...

Одна эта мысль больно бьет по нервам. Столько лет...

И все же. Она молодая, красивая, успешная. Счастливая, судя по фотографиям. У нее могут быть отношения, чувства.

Я смогу разрушить эти отношения, потому что…

Потому что не смогу не разрушить. Не забрать, не присвоить. Запереть могу в случае сопротивления и влюбить в себя.

Какого черта она влезла в мою жизнь, сознание? Я ведь думал все прошло. Уверен был, что увижу через семь лет и ничего во мне не дрогнет. Вылечился.

Оказалось, нет.

Нашел и понял – не прошло. Даже не притупилось.

Хронические болезни не вылечиваются. Их можно только приглушить на время лекарствами, диетой, образом жизни. Но стоит один раз нарушить какой-то из этих пунктов и все начинается заново. А ты уже успел забыть, как может быть херово от болезни. И снова мучаешься.

Я допускал мысль, что встреча с Екатериной может меня разочаровать, не оправдать ожидания. Образ, что я придумал с момента первой встречи, может легко рассыпаться в прах, стоит нам познакомиться ближе.

Фотографии из сети или с сайта Карамельки не передают голос девушки, чувства, настроение. Ее настоящую. И сегодня я готов распрощаться со своим идеалом и может быть наконец вздохнуть свободно и попробовать жить без занозы в сердце и тяжелого хронического заболевания.

Мне так казалось. До того, как переступил порог заведения.

Я увидел ее сразу, как мы вошли в кондитерскую. В груди радостно застучала барабанная дробь. Она!

Сидит за столом рядом с какой–то девушкой, что–то пишет в блокноте, задает вопросы, мило и просто улыбается.

На ней кипенно–белая косынка, под которой спрятались собранные в шишку волосы, фартук с логотипом Карамельки поверх бордового платья.

За работой Екатерина не замечает нашу троицу, что притулилась возле одного из холодильников с тортами.

Как всегда невозмутимый Леха настраивает фотоаппарат. Он и меня фотографировал в прошлый раз без каких-либо эмоций на лице. Словно робот.

– Мы наверное невовремя. Надо было предварительно позвонить, – шепчет мне Кира.

– Подождем, спросим.

Давать заднюю уже поздно. Сегодня или никогда.

– Боже, как вкусно пахнет! – стонет Вертинская возле витрины с пирожными. – Как все это съесть и не поправиться? Смотри, тут все девушки стройняшки. Как им это удается?

Мне нет дела до девушек. Одна только интересует и с нее я глаз не свожу.

Окликаю Катю, когда она, проводив заказчицу, хочет скрыться в служебном помещении.

– Екатерина Александровна!

Оборачивается. Замирает.

В самых красивых, что я видел за всю свою жизнь, синих глазах отображается гамма эмоций. Растерянность, замешательство, смущение, любопытство.

Бросив короткий взгляд на Киру и Леху, приветливо улыбнувшись им и сдержанно поздоровавшись, Катя снова обратила внимание на меня, разглядывая. Словно силится вспомнить встречались мы раньше или скорее оценивая подхожу ли я ей в качестве партнера по съемкам.

И я смотрю на нее. Любуюсь, забыв о людях вокруг. Впервые за семь лет между нами не экран моего ноутбука с ее фотографиями из сети, а всего пара шагов. Протяну руку, дотронусь.

Вместо этого зачем-то приглаживаю волосы. Катя, замерев, зачаровано смотрит на движения руки.

Наши взгляды встречаются.

Сейчас, да! Я готов вторгнуться в ее личную зону. Мне нужно ей сказать кое-что очень важное для меня, для нее.

Но Катя вдруг встрепенулась. Потянулась до волос, нащупала косынку, смутилась. Щеки опалил легкий румянец. На фартук свой посмотрела, еще больше растерялась. Косынку все же торопливо сорвала с головы.

– Проходите туда, – обратилась к Кире и махнула косынкой в сторону того самого диванчика, на котором сидела несколько минут назад с заказчицей. – Мне нужно пять минут.

Отвернулась, застучала каблучками мимо меня к кассе.

– Дина, распечатай объявление, что у нас технический перерыв до пяти, повесь на дверь, пожалуйста.

– Сейчас, Катерина Санна, – живо откликнулась девушка с кудряшками вокруг лица. Любопытство так и искрится на хорошеньком личике кассирши. – А что происходит?

– Рекламу будут снимать для журнала. Девочкам скажи, как оставшихся покупателей проводят, пусть чай попьют. И ребятам скажи, чтобы отдохнули.

– Ага.

Увы, в отличие от Киры и Алексея, что ушли за столик, я не могу сойти с места, так и пялюсь на зазнобу, жадно рассматривая, пока она не видит. Впитывая в себя каждую мелочь, жесты, мимику.

Платье цвета хорошего красного вина ей очень идет. Фасон выгодно подчеркивает изгибы стройной фигуры. Молния от верха до низа подкидывает воображению пикантные картинки. В пальцах колючий зуд, так хочется расстегнуть эту металлическую змейку, что прячет от людских глаз кое-что вкусное. И желание стать единоличным обладателем этого вкусного превалирует над всеми остальными.

На секунду прикрываю глаза, чтобы остыть, а потом снова смотрю, не моргая.

Подтянутые загорелые икры, изящные черные туфельки с ремешком вокруг лодыжки… Всего этого нет ни на одном фото, а потому я едва слюной не захлебываюсь, представляя, как подушечками пальцев касаюсь нежной гладкой кожи, как веду рукой от щиколотки и выше. Как зарываюсь в шелк черных волос и дышу, дышу, дышу карамельным запахом этой красавицы.

Катя обернулась, чтобы двинуться в сторону дивана, где ждут ее мои друзья, и наткнулась на меня. Тихо охнув, отпрянула назад, пошатнулась на каблуках. Взмахнула руками, пытаясь сохранить баланс.

Успеваю схватить ее за локти, удержать. Она поднимает на меня свою бездонную синеву, манящие губы близко-близко, и я убеждаюсь, что пропал окончательно и бесповоротно.

Что-то хотел сказать, забыл. Память отшибло.

Одно точно знаю – если есть у нее любимый мужчина, ей придется о нем забыть.

Она будет моей.

Я уверен.

– Простите… спасибо.

– Не за что, – мягко улыбаюсь. Разжимаю пальцы, отпуская.

Снова смутившись, Катя обходит меня по дуге, старательно избегая еще одного прямого взгляда в глаза. Идет к Кире и я, естественно, следом.

– Кира Олеговна, что нужно для съемок? – журчит ее взволнованный голос.

– Просто Кира и на ты, мне так проще, – успокаивающе улыбается Вертинская.

– Хорошо, ко мне тоже можно просто по имени.

– Договорились. В общем, концепция такая, – тут же активизировалась Кира. – Максимально домашняя обстановка, вы с Глебом влюбленная пара...

– Подождите, – вспыхивает хозяйка Карамельки, – какая влюбленная пара? Зачем людей обманывать?

– Поверьте, красивые мужчина и женщина вызывают доверие, располагают, привлекают внимание к продукту, который они рекламируют.

– Так возьмите другую девушку, я зачем? – искренне не понимает Катя.

Нет–нет, не нужны нам другие девушки!

– У нас красивые девушки дефицит, – нашлась Кира. – Те, что есть, уже примелькались, нужны новые лица.

– Хорошо, возьмите моих. Вот Дину например. Дина!

– Да?

Дина, прятавшаяся за своей стойкой, выпрямилась. Идея появиться в журнале ей очень даже понравилась. Как назло, посетителей в кондитерской больше нет, последняя покупательница ушла минуту назад, Дина свободна.

Переглядываемся с Вертинской. У обоих в глазах написано "Спасай!". На помощь вдруг приходит Лешка, хотя его в план не посвящали.

– Нужны пробы. Девушка, встаньте сюда.

Леха показывает Дине место у окна, настраивает объектив. Долго настраивает, щелкает несколько раз затвором.

Дина при этом крутится и так и эдак, выпячивая достоинства. Еще и губки куриной гузкой сжимает.

Не понимаю, разве это красиво? Прячу смешки за кряхтением. Кира вращает глазами, предупреждая, чтобы так явно не веселился.

– Кира Олеговна, посмотрите, – заканчивает съемку Алексей.

Показывает Кире отснятые кадры. Качает головой.

– Нет, не подходит. Давайте, Катя, все–таки с вами.

– Я других девочек позову, – с надеждой слиться предлагает Катя. Вот уж не думал, что она такая трусиха.

– Давайте попробуем с вами, если не понравится, тогда позовем других, хорошо? Распустите волосы.

Леха кремень. Сказал как отрезал и попробуй возрази. Я восхищен – Кира кого попало на работу не берет.

Незаметно вздохнув и слегка покачав головой, Катя дернула шпильку из гульки. Блестящие черные волосы рассыпались волнами по плечам и спине.

– Ну вот, – удовлетворенно кивнула Кира, – отлично смотритесь. Глеб, иди к нам, вставай сюда.

Меня дважды упрашивать не нужно. Встаю за спиной Катерины. Я бы с удовольствием ее обнял за талию, спрятал лицо в пышных волосах, но понимаю – рано. Напугаю девушку и знакомство не состоится. Не могу упустить свой шанс.

Девушка передо мной напряжена и скована. И знаете что? Мне это даже в ней нравится. Она не пытается казаться лучше, чем есть, не пытается привлечь мое внимание. Скорее ее напрягает мое присутствие. Зато мне рядом с ней комфортно. Моя личная зона с Катиной отлично совместилась.

Леха делает несколько кадров, одобрительно кивает.

– Все супер, Екатерина Александровна, – лучезарно улыбается Кира, едва заглянув в Лехин аппарат. – Продолжаем? – и, получив положительный выдох, моя подруга как обычно тут же развела буйную деятельность.

Два столика составили вместе, застелили скатертью. Поставили чашки, блюдца, заварник, пирожные, какой–то торт с клубникой в центре.

Загоняла Вертинская Катиных девочек и саму Катю.

"Принесите то, принесите это. Нет, это не пойдет, дайте другое".

Минут двадцать ушло только на то, чтобы собрать картинку, которую задумала Ромкина сестра. Все это время Катя тоже суетилась, как я понимаю, это чтобы держаться подальше от меня. Наивная, решила, что это ее спасет от моего общества.

– Ну вроде все, – наконец произнесла Кира. – Теперь вы, – снова оглядела по очереди сначала Катю, потом меня. – Вставайте сюда.

Алексей только успевал щелкать фотоаппаратом. Кира нас переставляла с места на место, то сближая, то отдаляя, потом вообще заявила:

– Глеб, обними Катю.

Послушно распахиваю руки, приглашая девушку в объятия. Она паникует. В больших синих глазах так и читаю "Только не это". И вообще Катя, кажется, уже пожалела, что согласилась на рекламу.

– Смелее, Екатерина, я не кусаюсь, – улыбаюсь как можно шире и надеюсь обаятельно.

– Уверены? – с сомнением подходит ближе и поворачивается ко мне спиной.

– На сто процентов.

Обнимаю ее за тонкую талию, прижимаю к себе. За кажущимся внешним спокойствием трепыхается заячье сердце, надеюсь, Катя его не слышит. Вытягивается в струну.

– Расслабьтесь, Катя, – склоняюсь над ухом. – Вы очень красивая. А когда улыбаетесь и вовсе глаз не отвести. И карамелью пахнете. Вы знаете об этом?

По одобрительной реакции Лехи, что только успевает отщелкивать кадры, понимаю, что улыбка все-таки была. Недолго.

– А вам, я смотрю, нравится ваша работа? – Катя шипит, пытаясь разжать мои руки, что удобно устроились на ее талии. – Лапаете всех подряд, – с претензией.

– Моя работа, – специально делаю акцент на слове "моя", имея в виду основную деятельность, – мне очень нравится.

Не спешу расцеплять руки. Мне понравилось держать в руках свое карамельное, хоть и брыкающееся, сокровище.

– Не хотели подыскать что–то более… стоящее? Эм–м, посолиднее?

Так вот в чем дело!

– Вы считаете, что не мужское это дело – сниматься в рекламе?

– Я этого не говорила!

– Но подумали. У вас есть вакансия? Я готов сменить род деятельности.

– Увы, – цепляется за мой палец, отлепляет его, берется за второй. – Боюсь, продажи встанут.

– Почему это?

– Женская половина срочно сядет на диету и будет приходить сюда не за тортами, а на вас посмотреть.

Все пальцы моей левой отцепила и победно хмыкнула. Чуть-чуть я ослабил хватку, но только затем, чтобы перехватить девушку поудобнее.

– Я настолько неотразим? – зарываюсь носом ей в волосы.

– Врать не буду. Вы привлекательный, – встряхивает головой, словно муху назойливую отгоняет.

– Но? Продолжайте. Вас что-то смущает? Я не в вашем вкусе?

– Можно и так сказать.

Склоняюсь еще ниже, чтобы сказать ей на ушко то, что давным давно должен был:

– Это потому что вы меня совсем не знаете. Думаю нам нужно познакомиться ближе. Как насчет поужинать вместе? Это совсем не страшно.

Екатерина изворачивается в моих руках и внимательно смотрит в мое лицо. Хочет что–то спросить, даже открывает прелестный ротик, как ее прерывают два голоса, произносящие одновременно:

– Мама?

– Катя!

10. Глеб. Чудо чудное, диво дивное

– Мама?

– Катя? – одновременно звучат два разных голоса – детский и взрослый женский.

– Яна!

Катя отскакивает от меня как ошпаренная, сбросив мои руки с талии. В глазах испуг и растерянность еще большая, чем когда она увидела нашу троицу. Будто ей пятнадцать и ее застукали родители за поцелуями с мальчиком.

Посреди торгового зала стоит пожилая женщина с высокой прической из посеребренных волос, с неброским макияжем, в длинном сером платье. В одной руке сумка с перекинутой через ручку кофтой. За другую руку ее держит маленькая девочка с распущенными русыми волосами, в брючном костюмчике цвета нежной травы, сандалях со стразами. За спиной рюкзачок. И если девочка – уменьшенная копия Катерины, только светлее, то с женщиной ничего общего во внешности не вижу.

Обе изумленно смотрят на нашу постановку, но больше в их глазах вопросов к Екатерине.

– А что это вы тут делаете? – строго спрашивает пожилая женщина, осматриваясь.

– Рекламу снимаем, – разводит руками Катерина. – Маргарита Павловна, вы как здесь? Почему?

Не мать, не бабушка по женской линии. Свекровь или няня? Няня таким тоном с матерью подопечной говорить не будет, остается свекровь?

Катя все еще растеряно улыбается, но на глазах преображается – берет себя в руки и снова становится директором.

Переводит взгляд на меня и шепчет едва уловимо, с мольбой в голосе:

– Пожалуйста, не соглашайтесь ни на что!

Не понимаю о чем она говорит, но переспрашивать поздно. Катя обходит стол с другой стороны от меня и идет навстречу женщине.

– Яночка попросилась сюда, говорит, вдруг маме помощь нужна, пойдем проверим, – Маргарита Павловна говорит Кате, а сама, чуть сощурив глаза, внимательно смотрит на меня. Оценивает.

– А табличка "Технический перерыв" вас не смутила? – улыбается Катя, махнув на входную дверь.

– Где? Да мы и не читали.

Сканирование меня прервалось, Маргарита Павловна увела Катю в сторону, заняла разговором.

Обращаю внимание на маленькую девочку. Вот, значит, какого очаровательного ребенка ждала той зимой Катя.

Девочка отцепилась от руки бабушки и прошлась туда–сюда мимо меня. На Киру с подозрением посмотрела, на Леху. Снова на меня изучающе уставилась. И взгляд такой словно я леденец на палочке, о котором она мечтала всю свою жизнь. Или чудо чудное перед ней явилось, диво дивное.

– Привет, – подмигиваю ей.

Малышка приближается.

– Я Глеб, – присаживаюсь перед девчушкой на корточки, протягиваю руку ладонью вверх.

– А я Яна, – смело шлепает пятерней сверху. – Привет!

А глаза у нее голубые–голубые. Светлее, чем у Кати, разрез больше, но все равно сходство колоссальное.

– Это твоя старшая сестра? – киваю на Катю.

– Это моя мама, – забавно хихикает девочка, оглядываясь на мать.

– Да ладно? Шутишь? – изображаю удивление.

– Неа, – машет головенкой, отчего светлые волосы подпрыгивают вслед за взмахами на плечиках.

Маленькая блондинка подходит еще ближе и громким шепотом повторяет вопрос своей бабушки или няни, или кем еще может приходиться та пожилая женщина, с которой о чем–то шепчется Катя, кидая на нас с Яной озабоченные взгляды:

– А вы что тут делаете?

– Рекламу снимаем для журнала, – также шепотом отвечаю.

– Рекламу? Как для магазина одежды?

Не сразу понимаю, о каком магазине идет речь, а когда до меня доходит, я приятно удивлен – девочка меня узнала.

– Да, как для магазина. Только теперь вместо магазина будет кондитерская твоей мамы.

– И на дороге рекламу тоже повесите?

– На дороге? – вздергиваю брови. Не понимаю.

– Ага. Там висит, – девчушка машет ручкой в сторону окна. – Вот такая твоя огромная фотография, – разводит руки широко в стороны, – больше чем эта, – указывает пальчиком на стену с баннером.

Вот значит как? Смотрю выразительно на Вертинскую – ее проделки. А я даже не в курсе, что моя физиономия в центре города красуется.

– Насчет дороги не знаю, это надо у той тети уточнить, – киваю на Киру, что нашептывает что–то Лехе, а тот, как я понимаю, втихаря нас с Яной фотографирует. – Она с твоей мамой о рекламе договаривалась.

– М–м. И что, вы тут с чаем фотографируетесь? – Яна обходит вокруг стола, заглядывает в кружки.

– Ну да.

– Это никому неинтересно. Надо стряпать, – уверенно.

– Я не умею, – честно признаюсь. Мясо приготовить могу, рыбу тоже, а вот с выпечкой с детства не задалось. Даже простейшие вафли то пригорали, то просто были несъедобные.

– Зато я умею. И мама. Мы будем стряпать, а ты смотри и повторяй за нами.

Об этом мне Катя шептала? Не нужно соглашаться стряпать?

Оглядываюсь на хозяйку, надеясь получить ответ. Она как раз провожает Маргариту Павловну, не смотрит в нашу сторону.

– Слушайте, а это интересно! – подключается подслушивающая нас Кира. – Давайте попробуем!

– Что вы решили пробовать? – подошла в нам Екатерина.

– Мы для рекламы будем стряпать! – звонко отвечает за всех девчушка. – С любовью! Ты же сама говорила, что так вкуснее!

Я с интересом жду, что на это скажет хозяйка Карамельки. Кира взглядом умоляет Катерину поддержать идею дочери. Леха, мужик без эмоций, и тот на взводе. Из-за стойки высунулись любопытные кудряшки Дины. Все ждут ответа.

Катя чувствует, что последнее, причем положительное, слово за ней. Спустя долгую паузу, наполненную ожиданием от нашей компании и маленькой девочки, она отдает распоряжение своей помощнице:

– Дина, давай готовить стол на мастер–класс.

Йес! Все облегчено выдыхают и улыбаются. Все, кроме Катерины. Наверняка она уже мысленно репетирует нравоучительную речь для дочери.

Со стола убирают посуду и все остальное, меняют скатерть на клеенку и вот уже перед нами чаши со всякими разноцветными штучками, мукой, тестом.

– Ма–ам?

С одного слова Катя понимает, что нужно дочери. Волосы девочки она закалывает в гульку, надевает ей поварской колпак и завязывает фирменный фартук меньшего размера чем у себя. Очевидно, Яна часто помогает тут, раз у нее своя униформа.

– И Глебу тоже надо!

– Дяде Глебу, – поправляет Катерина.

– Можно без дяди, – вмешиваюсь, за что получаю лучезарную улыбку от девчушки и укоризненный взгляд от ее мамы.

Мне выдают фартук. Он чистый, аж скрипит. Тихо радуюсь, что не всучили колпак или косынку. Надеваю, засучиваю рукава рубашки до локтей. Сквозь прикрытые ресницы вижу, как заинтересовано, я бы сказал голодно, посматривает на меня Екатерина. Даже нижнюю губу в какой–то момент прикусила. Поспешно отвернулась, заметив, что я наблюдаю за ней.

Не только я хочу снять с тебя это шикарное бордовое платье, да, Катя? Ты тоже не прочь раздеть меня?

Прячу улыбку.

– Ну–с, с чего начнем? – потираю руки, окидывая взглядом кардинально изменившийся стол.

– С крема! – восклицает Яна, взбираясь на низкий стульчик. Тоже, как я понимаю, приготовленный специально для нее.

– Э–э, а я думал с теста, – кручу тарелку со странным белым тестом. Какое–то оно подозрительно гладкое.

– Это не тесто, это мастика!

– Это что за зверь такой?

– Хи–хи–хи, – заливается девочка, – это такая сладкая штука, чтобы торт украшать. Как пластилин, только съедобный. Хочешь торт ею обтяни, хочешь фигурки лепи, хочешь буквы.

– Да ладно? Серьезно? А мука зачем?

Яна хохочет на всю кондитерскую, ее заразительный смех поддерживают все остальные, включая Катю.

– Это сахарная пудра!

– Неужели?

Тыкаю пальцем в чашу с белой пылью и хулигански мажу ею нос маленькой хохотушке. Та в изумлении распахивает голубые глазенки и рот. Хлопнув ресницами, тянется к чашке, прихватывает щепотку и бросает ее в меня. Долетает мало, в основном повисает в воздухе между нами и оседает на пол.

– Получил? – мелкая проказница насторожено следит за моей реакцией.

А я что? Так просто ей это спущу?

– Получила? – копирую ее действо, обсыпая девчонку пудрой. У меня–то щепотка поболее будет! И бросок неплох – пудра осела на личике малышки.

– Ма–ам, – громко и требовательно кричит Яна, не оборачиваясь на мать, – наших бьют!

– Кто? Где? За что?

Катя мгновенно оказывается рядом с дочкой, готовая защищать свое чадо. В доли секунды оценивает картину и проделывает тот же финт – захватывает пальцами белый порошок и бросает мне в лицо. Дочь отомщена.

– Ой!

Зажимает рот обеими руками, с испугом и озорством глядя на свое творение.

Под взглядом расширенных от ужаса двух пар синих и голубых глаз провожу языком по губам. Действительно сахарная пудра.

– Пф–ф, пф-ф, – сдуваю с ресниц остатки, медленно приближаюсь к зачинщицам беспредела с намерением отобрать чашу с остатками пудры. – Защищайтесь, дамы!

Катя вооружается новой порцией "оружия" и пластиковой лопаткой.

– Ну все! Это война!

– Пленных не брать! – кричит Яна, вцепившись со своей стороны в чашку.

Мы забываем, что вокруг нас посторонние люди, дурачимся с пудрой, хохочем во все горло.

Останавливаемся только когда баловаться больше нечем.

Вокруг нас облако сладкой пыли, она в волосах, ноздрях, на лице, одежде. Стол и пол вокруг тоже окрасились в белый цвет.

Девчонки с горящими глазами восстанавливают сбитое дыхание, облизывают сладкие губы. Лица в белом порошке и напоминают комиссара Жебера из "Такси 4". У меня вид, скорее всего, такой же.

Яна упирает руки в бока, с деловым видом осматривает меня и мать с головы до ног.

– Поросята! – подтверждает мои мысли таким тоном, будто не она начала весь этот беспредел. – Дядя Вася вас не видит, ох и попало бы вам!

Кто такой дядя Вася? Катин ухажер? Мне это не нравится.

11. Глеб. Приглашение

– Катерина Санна, пять часов! – изумленно таращится на нашу вакханалию девушка Дина. Она настолько ошарашена, что кажется, кудряшки закрутились сильнее от удивления. – Там покупатели стучат…

И правда, под окнами собралась приличная толпа. Нетерпеливо переминаются с ноги на ногу, дверь дергают, стучать начали.

– Быстро! Убираемся! – отмерев, оживает Катерина Санна.

Хватает чашки со стола, пихает мне в руки, Яне, Кире.

– Куда? – спрашиваю.

– Туда, – машет в сторону двери с надписью "Служебное помещение".

Одним движением собирает за края скатерть с остатками утвари. Дина, не дожидаясь указаний, уже мчится навстречу со шваброй.

К тому времени, как за нами закрывается дверь, отрезая нас от торгового зала, там уже чисто и ничего не напоминает о нашем безобразии. Торговый зал заполняется гудящей толпой.

– О боже! – Катя, прижимая к груди хаотично собранную клеенчатую скатерть, прислоняется к стене спиной, прикрывает лицо рукой. – Зачем вы свалились на мою голову? Что мы устроили! Детский сад!

Кого она имеет в виду – меня вместе с Кирой и Лешкой или меня и Яну как главных зачинщиков беспредела? Наверное, сразу всех.

Стоим вокруг девушки притихшие, переглядываемся. Надо как–то реабилитироваться, а то и правда что–то мы палку перегнули. Один Леха довольный. Листает отснятые кадры, Кире показывает. Улыбаются, пальцами в какие-то фрагменты тыкают. Не сомневаюсь, что там есть на что посмотреть.

Мне же хочется обнять Катюшу. Такую хрупкую, уязвимую. Которая сейчас стоит рядом без маски сильной женщины. Простая и нежная девушка. Обнять, прижать к груди, спрятать ото всех. Успокоить, повиниться, сказать, что все будет хорошо. Я же ей уже говорил эти слова, сработало!

Но как это будет выглядеть? Я ей никто, еще и физически не могу.

– А что делать с этим? – мои руки заняты чашками. У Яны ложки и лопатка, Кира держит две чашки – с мастикой и еще чем-то.

– Несите туда, – Катя, не глядя, машет в сторону.

– Пойдем, покажу, – шепчет Яна. Тоже чувствует, что переиграли мы, и маму лучше пока не трогать.

Яна идет впереди нас с Кирой к еще одним дверям. Останавливается перед ними.

– Вам туда нельзя, – важно произносит. – Стойте здесь.

Скрывается за дверью.

Пожимаю плечами на немой вопрос Киры.

– Ну ты и артист, Глебушка, – усмехается Вертинская.

Еще бы. Пришел познакомиться с Катей, а устроили реалити–шоу. Зато Яна довольная, я ей вроде понравился, а мне союзник не помешает.

Яна выходит с пустыми руками, забирает у Киры ее ношу.

Мельком, заглянув в щель, успеваю увидеть муравейник. По–другому не скажешь. Работники разного возраста и пола трудятся вокруг столов, печей. Неужели Катя их всех организовала? Одна собрала команду профессионалов? Горжусь.

Кира открыла свою неизменно висящую на плече сумочку, достала упаковку влажных салфеток.

– Чумазый какой, – вытаскивает одну и начинает протирать мне лицо. – Точно поросенок.

– Давай я, – хочу отдать ей чашки, что занимают обе мои руки и забрать у нее салфетку.

Не хочет меняться.

– Еще немного. Наигрался, доволен? – сверкает смешинками, заботливо приводя меня в порядок.

– Угу, – давлю лыбу в ответ. Доволен не то слово. Теперь хозяйка Карамельки, думаю, не откажется поужинать со мной. – Спасибо, что подыгрываешь.

Катя подходит к нам. От веселой девушки, с которой мы дурачились несколько минут назад, ничего не осталось. И от той, что расстроенной была только что, тоже. Собранная, деловая женщина с ледяными кристалликами в синих глазах – вот какая она сейчас. Не понимаю такой разительной перемены. Я думал, мы как минимум подружились и рассчитывал на улыбку.

Катя забирает у меня чашки.

– Можете умыться там, – взмахом указывает на дверь санузла. В голосе лед.

Скрывается за той же дверью, что и Яна.

Переглядываемся с Кирой.

– Что это с ней?

– Не знаю. Может за репутацию переживает.

В служебном туалете умываюсь, чищу одежду. Пудра осела в волосах, но трогать их не рискую – слипнутся.

Выхожу, а меня уже ждут.

– Пойдем! – чистенькая Яна, без колпака и фартука, протягивает руку. Обхватывает мои пальцы своими и тянет в другой конец коридора к двери с табличкой "Директор".

– А мне туда можно? – уточняю на всякий случай, хотя спрашивать, наверное, надо не у девочки.

– Нужно. Все там.

Все действительно там.

Катя за столом в кожаном кресле, Кира напротив. Леха зато на диванчике, опять погружен в свой рабочий инструмент, просматривает фотографии.

– Садись сюда, – Яна ведет меня на диван к Лехе.

Дамы молча наблюдают, как я усаживаюсь рядом с фотографом. Кира с улыбкой, умиляясь малышке, Катерина чуть нахмурив бровки, закусив нижнюю губу. Что–то в ней изменилось. Не в том плане, что тоже умылась и привела себя в порядок. Она как будто сожалеет о чем–то и наше общество ей в тягость.

Зато Вертинская более чем удовлетворена выполненным и перевыполненным планом.

– Катя, дочка у вас чудо. Я успела посмотреть несколько кадров, они отпадные! Наша аудитория детей любит. И сладости тоже. Дело за статьей. Я позвоню…

– Смотри, – меня дергает Катина девочка, требуя внимания, и разговор девушек я уже не слышу, отвлекаясь на маленького союзника.

Яна подсовывает мне альбом с фотографиями тортов и других десертов.

– Нравится? – тыкает пальчиком на одну из страничек.

Там фото торта, сделанного в виде апельсиновой дольки, причем выглядит он как натуральная долька. С оранжевым рифленым бочком и сочной рыжей сердцевиной, белыми прожилками. Аппетитно. Если бы не картонная подложка, решил бы, что настоящий фрукт в разрезе.

– Нравится. Красиво. Наверное, очень вкусный?

– У нас все торты вкусные. А этот нравится? – перелистывает и показывает другой. Внимательно следит за реакцией.

Три белоснежных яруса, украшенные крупными нежными лилиями и зелеными листьями. Свадебный. Шикарный. У меня бы рука не поднялась резать такую красоту. Мастер талантливый.

​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​– Очень.

– Это мама делала! – гордо хвастается. – И этот тоже.

Показывает еще один свадебный.

– Это что, – замечаю кое–что необычное среди нежных розочек, – подшипники?

– Какие такие подшипники?

– Ну вот, – показываю на них. – Это такие металлические шарики – детали для машины. Что они здесь делают?

– Это бусинки! – Яна опять смеется над моей глупостью. – Их еще жемчужинками называют, но мне бусинки больше нравятся. И они съедобные!

– Да ну?

– Да! Сейчас принесу, попробуешь!

Яну сдувает из кабинета, но буквально на полминуты. Я успеваю только обменяться взглядом с Кирой и подмигнуть озадаченной Кате.

– Вот, – передо мной появляется пиала с…

– Лех, ну скажи же подшипники? – толкаю Лешку локтем.

В пиале, что принесла девочка, лежат блестящие, ну реально металлические, шарики.

– Мгм, – соглашается тот, сунув нос в пиалу. – Точно их есть можно?

– Ага. Ешь! Они сладкие.

– Давай ты первый? – боязливо предлагает мне Лешка, чем опять смешит девчонку. И девушки тоже тихо хихикают.

Беру один шарик, кручу в пальцах, рассматриваю.

– Слушайте, я свое отражение в нем вижу.

Но делать нечего, Яна ждет. Закрываю глаза и отправляю бусинку в рот. Рассасываю под испытующие взгляды всей компании.

– И правда сладкая! Все, Алексей, ешь, съедобная штука.

– Вот, а ты не верил, – Яна довольная откидывается на спинку кресла, болтает ногами. – А у меня скоро день рождения, – хвастливо.

– Да ты что? И когда сие событие состоится?

– Восемнадцатого августа.

– О, так это уже скоро? На следующей неделе?

Надо взять на заметку.

– Ага.

– И сколько же тебе исполнится? Пять?

По взгляду девчушки, который меняется на нехороший такой прищур, понимаю, что сморозил не то. Это женщины мечтают выглядеть младше, чем паспорт показывает, а с маленькими девочками, как я понимаю, все наоборот.

– Семь?

Взгляд смягчается.

– Неужели восемь? Так ты уже в школу ходишь?

– Совсем не угадал! – хохочет. – Мне шесть будет! В школу я пойду только через год.

– Оу! Шесть лет – это тоже круто.

– Я тоже так думаю, – заключает с серьезным видом. – Придешь ко мне на день рождения?

– М–м, – боковым зрением вижу, как Катерина сигнализирует, привлекая мое внимание. Специально делаю вид, что не замечаю. – Это официальное приглашение?

– Да, – взмахивает головой малышка. – Придешь? Я тебя с Борисом познакомлю. Это мой кот, – предугадывает вопрос девочка.

Вот теперь кидаю короткий взгляд на Катерину. Она безмолвно умоляет не соглашаться.

– Приду, – заверяю Яну. Рад, что кроме кота больше ни с кем меня знакомить не хотят, хотя я еще не выяснил кто такой дядя Вася.

В дверь стучат, заглядывает Дина.

– Катерина Александровна, там поставщик приехал.

Катя смотрит на наручные часы, собирает бровки к переносице.

– Скажи, сейчас приду. Мы уже закончили. Верно, Кира Олеговна? – сухо.

– Да-да, – улыбается Вертинская, поднимаясь. – Я позвоню.

Черт, хотел выбрать момент поговорить с Катериной Александровной наедине. Не вышло. Да она и сама, мне показалось, хотела поскорее от нас избавиться. Словно стену бетонную между нами выстроила, а почему – я так и не понял. Неужели из-за того, что я на день рождения Яны пообещал прийти? Нет, Катю подменили раньше моего согласия, причина только не ясна.

Пришлось прощаться и уходить ни с чем. Точнее, с коробкой купленных пирожных – маленькая помощь бизнесу моей зазнобы.

12. Катя. Сомнения и метания

– Привет, подруга! Как дела? – Ксюха начала разговор издалека и осторожно. Даже слова растягивает, готовая в любой момент "сбежать", то есть отбить звонок, если я на нее рыкну. Чувствует, что есть за что.

Смотрю на часы – начало десятого. Долго же она терпела информационный вакуум. Знает же, что дома я обычно после семи.

– Привет, нормально, – отвечаю ровным тоном.

А что она хотела? Чтобы я на еще не утихших эмоциях сказала все, что думаю об ее "подарке"?

Я все еще в раздрае от всего, что происходило и происходит в последние дни в моей жизни. То предстоящий др дочки и задачка со звездочкой по его организации и покупкой подарков. То большие заказы, которые еще предстоит выполнить, То рутина в кондитерской и назревающая мысль о расширении.

Сегодняшний день вообще нонсенс.

Я взведенная. Меня колбасит и физически, и морально. Хожу из угла в угол по квартире, приткнуться никуда не получается.

В мыслях только Глеб, его образ, голос, слова, смех. Запах его до сих пор чувствую. Насыщенный парфюм с хвойными нотками и терпкий мужской. Приятный, возбуждающий, не смываемый душем, хоть опять иди мойся.

Не пойду. Не хочу. Пусть он еще на чуть-чуть со мной останется.

Девятибалльными волнами накатывают поминутные воспоминания сегодняшней встречи с Ним.

Как держал меня этот мужчина в цепких объятиях! Как прижимал к груди! Собственнически зарывался носом в волосы, втягивал в себя мой запах, шептал комплименты. Я едва стояла на ногах и старательно держала лицо, в то время как внутри все сжималось и пульсировало, будило давно забытые ощущения.

Позор какой – поплыла после пяти минут знакомства. Катя, Катя. Как стыдно!

Задерживаюсь у зеркала в прихожей. Ну вот, опять покраснела.

Но!

Это было до одури кайфово!

Я не понимаю, почему Глеб на меня так ненормально подействовал. Ни один мужчина до сего дня не производил на меня такое сильное впечатление. Я думала, после Игоря не захочу ни с кем не то, что отношения строить, но и для здоровья (Ксюха уверяет, что надо обязательно) не смогу подпустить к себе никого.

И я справлялась.

Все эти годы мне удавалось держать мужчин на дистанции. Ухажеров было приличное количество – видные бизнесмены, Владимир Петрович из мэрии, месяц назад пришлось рассчитать кондитера из второй смены – проходу не давал.

А Глеб модель! Умом понимаю, что не мой он мужчина. Да, я считаю профессия так себе, несерьезная и временная. Пока лицо востребовано. Но даже не то важно, что мы с ним на разных социальных ступеньках стоим, это для меня вообще не показатель. А то, что он снимается подобным образом с другими женщинами…

Взять даже Киру… Между ними определенно что–то есть. Вон как она за ним ухаживала, видно же, что близки они…

И он при ней лапал меня!

А она делала вид, что ей все равно, и даже улыбалась!

Я бы так не смогла!

Но я ей жутко завидую!

Нет! Все! Съемки закончились, разошлись и слава богу! Занят Глеб, значит занят, и нечего было растекаться лужицей от его ухаживаний. Он ведь модель, почти что актер. Я более чем уверена, что он специально проявил интерес и показал себя во всей красе, чтобы получить мою ответку для удачных кадров. А я, глупая, поверила. С чего-то замечталась как моя Яна.

Зато вовремя протрезвела, увидев, как ворковали эти голубки. Выключила все эмоции и стойко выдержала следующие минуты общества гостей.

И все равно из мыслей Глеба так просто не выкинуть.

Одолевает стойкое ощущение, что я его знаю. Перебираю множество вариантов где и при каких обстоятельствах мы могли встречаться – на бизнес–форумах, выставках, торгах. Возможно, на каких–то выездных вечеринках, где я занималась оформлением стола десертов. Да мало ли. Он медийная личность, я часто бываю на крупных мероприятиях. Но после слов Глеба "Это совсем не страшно", сказанных тихо, несколько интимно, но удивительно знакомо, спросить очень хотелось, даже рот уже открыла…

Не успела.

Яна спутала все карты своим появлением, а потом я просто махнула рукой – встречались мы с красавчиком или нет уже не важно. С настоящим бы разобраться без последствий в первую очередь для Яны. Она от Глеба в восторге. Каких трудов стоило ей молчать в машине, пока мы домой ехали и какой словесный поток полился из нее, стоило нам переступить порог дома. Поэму сочиняла новому знакомому в свободной форме. Десять минут как успокоилась.

– Как все прошло? – не дождавшись развернутого ответа, задает наводящий вопрос Ксюшка.

– Все прошло… – подбираю точное слово, чтобы выразить, но увы – приличного ничего на ум не приходит. – Все прошло, – выдыхаю.

– И? Как тебе Глеб? Понравился?

– Нет! – взвизгиваю и оглядываюсь на дверь в детскую. Там Яна читает какую–то лекцию куклам и спящему между ними Борису. – Не знаю, – уже спокойнее. – Я запуталась, – совсем тихо.

– Я сейчас приеду! Будем распутывать! – уверено заявляет Ксюха.

Надо же, я думала, она не услышит последнее.

Кума отключается, чтобы я не успела найти причину, почему она не может сейчас, в десять вечера появиться на пороге моей квартиры. А я так устала и эмоционально выжата, что отказать подруге нет сил.

– Борис, тебя это тоже касается! – слышу учительский тон дочки.

Подхожу ближе к ее комнате, подслушиваю.

– Ты же понимаешь, у меня скоро будет день рождения. День рож–де–ния! – назидательно выделяет каждый слог. – Этот день бывает всего лишь раз в году! К нам придут гости и я тебя очень прошу – не пакости!

– Что ты мне глазки строишь? Чего жмуришься? Забыл, как Илюшу поцарапал в прошлый раз? А он плакал. И что, что он тебе на хвост наступил? Он же маленький, а ты разлегся посреди комнаты. Думать надо где и когда валяться можно!

– Борисонька, – уже мягче, – ну не отворачивайся, не обижайся на меня. Ты же не будешь Глеба кусать и царапать, да? Нам надо ему очень–очень понравиться, чтобы он у нас остался. Он знаешь какой хороший? И добрый. И веселый.

Да уж, веселиться он умеет.

Яна, девочка моя маленькая, наивная! Не останется у нас Глеб! Он не наш!

Я обязательно найду правильные слова, объясню как устроены взрослые, но не сейчас, милая. Не буду омрачать тебе канун дня рождения и сам праздник жестоким разочарованием.

Зажав зубами кулак, ухожу на кухню, пытаюсь успокоиться. Господи! Вот кашу я заварила!

Маргарита Павловна часто любит говорить, что проблемы надо решать по мере их поступления. Уже можно считать Глеба проблемой или нет? Я–то смогу его забыть, а Яна? Моя маленькая дочь его приняла как родного.

Зачем он согласился прийти к нам в гости, ведь я просила его не соглашаться. Поиграть решил, развлечений мало?

Прислоняюсь лбом к оконному стеклу. Его холод остужает и ненадолго отвлекает от разрывающих мозг вопросов и предположений.

Закрываю глаза. Впервые за много лет мне сейчас хочется, чтобы кто–то меня обнял. Прижал к себе и пообещал, что все будет хорошо.

Этот кто–то, как бы я не отгоняла его образ, настойчиво превращается в Глеба. Как вирус, проникает во все потаенные уголки моей души и тела. Я даже снова начинаю чувствовать его руки на моем теле. Они у него красивые, сильные и... уютные. Залипала я сегодня несколько раз на них. Длинные пальцы с ухоженными ногтями, широкие ладони, жар которых до сих пор нет–нет да и чувствую на своей талии, запястья с ровной линией темных волос и выразительными ветками синих вен.

Если простые касания вызывали мурашечные забеги на коже и рождали непристойные мысли, то что же эти руки делают с женщиной, когда дело доходит до чего–то более откровенного?

Звонок в дверь я воспринимаю как спасение от собственных мыслей и спешу открыть Макарской.

12.1

– Привет! – Ксюшка говорит полушепотом, переступая порог моей квартиры. Настороженно всматривается в мое лицо, чтобы считать настроение. Целует в щеку. – Дочка спит?

– Нет, еще не ложилась, – закрываю за ней дверь. – Проходи.

Яна в желтой пижамке и с Борисом на руках выбегает из комнаты.

– Тетя Ксюша! – радостно прыгает зайкой. – Привет! Ты одна? Без Илюши? – заглядывает за спину крестной в поиске маленького друга.

Борис, пользуясь случаем и не рискуя получить сотрясение мозга, с рук моей кнопки спрыгивает и, распушив хвост, уносится в гостиную.

– Привет, цыпленок! Одна. – Ксюха обнимает малышку, гладит по еще влажным после душа волосам. – У Илюшки с дядей Владом мальчишник, а я к вам.

– На девичник?

– Точно. На девичник. Я думала, ты уже спишь.

– Еще нет.

– А пора, доча, – встреваю.– Завтра рано вставать. Беги, чисти зубки и ложись, мы с тетей Ксюшей посидим тихонечко на кухне.

– Глебу косточки будете перемывать, да? – дочка щурит уже сонные глазки.

– Много будешь знать, быстро состаришься, – Ксюха трунькает Яну по носу. – Обещаю, косточки Глеба не пострадают.

– Он хороший, – предупреждает дочка, вдобавок красноречиво посмотрев мне в глаза – с посылом не очернять ее кумира.

Убегает в ванную.

– Хороший? – выгибает брови кума. – Есть контакт, да? – стреляет глазами в сторону скрывшейся Яны.

Закатываю глаза к потолку.

– Слушай, я как знала. – Ксюха открывает свою бездонную сумочку, показывает горлышко. – Полусладкое или сухое?

– Сухое. Сладкого в моей жизни что–то с перебором.

– Ого. Даже так? – Ксюха со жгучим интересом заглядывает мне в глаза.

Прячу фэйс, сгибаясь к обувнице, вытаскиваю тапочки для ночной гостьи.

– Долго на пороге будешь стоять? Обувай, пошли на кухню.

– Надо было две взять, да? – уточняет.

– Пойдем уже, – хмыкнув, приглашаю ее на кухню.

Не сговариваясь, обе готовимся к беседе по душам. Ксюха по–хозяйски достает из шкафчика бокалы и штопор, я – сыр из холодильника и фрукты. Нарезаю.

Кума сгорает от нетерпения услышать о моих сегодняшних приключениях. Даже пробку из бутылки вытащила за секунды, как заправский бармен.

– Ну? – едва устроив попу на стул и разлив напиток, Макарская готова слушать.

– Сейчас, подожди.

Иду в детскую проверить дочь, а заодно помариновать Макарскую. Пусть фея-крестная помучается в ожидании.

Яна спит или делает вид, что спит. Подхожу к ней, поправляю одеяло – спит. Борис, увидев меня, вылез из-под детской ручки, спрыгнул с кровати и важно потопал со мной на кухню.

– Шпиён? – с ухмылкой кивает на кота Ксюха.

– И не говори. Хорошо все-таки, что коты не разговаривают.

– В отличие от попугая, – хихикает кума.

– О, да.

– Ну давай уже, рассказывай, как съемки прошли. Сил нет терпеть.

Опускаюсь на свое любимое место, опираюсь спиной о холодильник. И не притронувшись к бокалу, коротко посвящаю подругу в историю – все с момента появления Киры, Алексея и Глеба в Карамельке и до щелчка закрытой двери моего кабинета за ними. Умалчиваю только о мурашках и подозрениях, что мы с Глебом знакомы.

Но Ксюхе и без озвученных мурашей все понятно.

– Он на тебя запал! – выдает Макарская, выслушав мою местами эмоциональную речь. – И ты на него тоже! Ну скажи? – взмахивает бокалом с красной жидкостью.

– Я? Нет! – отвечаю слишком поспешно. Но сердце, и без того трепещущее сегодня, проваливается куда-то вниз.

– Да! Слушай, это у вас семейное! Янка влюбилась в него по фото, ты – после встречи в реальности.

– Не выдумывай! Ни в кого я не влюбилась!

Сопротивляюсь, отказываюсь признавать озвученное.

Ксюха щурится. На ее лице так и написано "Я все про тебя знаю".

Одним махом выпиваю содержимое своего бокала и сдаюсь:

– Да, он неотразим. Из всех знакомых мне мужчин он мне больше всех симпатизирует. Когда он меня обнимал, я вдруг допустила, что можно было бы с ним попробовать… что–нибудь. И я почти смирилась, что он модель… Но Ксю! – с отчаянием. – У него есть Кира!

– И что Кира? С чего ты решила, что они вместе?

Ксю разливает еще.

– Она с ним такая… близкая.

– Сестра, – железобетонно.

– Они не похожи.

– Двоюродная. Троюродная. Сводная. Она его старше, ты что не заметила?

– И что? Когда возраст мешал отношениям? Есть пары, где женщина старше мужчины на десятки лет!

– Фр–р, – Ксюха, сделав глоток напитка, чуть не подавилась. – Не наш случай. Не накручивай себя. Он тебя на ужин позвал? Позвал! Сходи. За ужином спросишь есть у него женщина или нет.

– Так он и скажет правду, – сокрушено качаю головой. – Да и некогда мне ходить на ужины. До Янкиного дня рождения никак. Но! – зажмуриваюсь, выпаливая: – Яна пригласила Глеба на др!

– А он?

– А он сказал, что придет.

– Супер! С Кирой?

– Про Киру речи не было… Кстати. Это странно. И жаль, я не видела выражение ее лица в этот момент. А может, это и к лучшему. Но прощалась она со мной вполне дружелюбно. Или думаешь, она притворялась?

Ксюша поморщила носик.

– Я тебя умоляю. Забудь ты про эту Киру. Предлагает тебе мужчина себя – бери, авось что получится.

– С одним уже получилось. Больше не хочется.

---

13. Катя. Воспоминания

Заливаюсь слезами, сбивчиво рассказывая Ксюшкиному плечу о сюрпризе, что приготовил мне Игорь. Подруга сидит со мной на кухне, успокаивающе гладит меня по спине и голове. Телефон лежит на столе экраном вверх и минут десять как на беззвучном – муж звонит без перерыва еще с того момента, как такси доставило меня до подъезда обычной серой пятиэтажки в северном районе города. Макарская здесь снимает двушку на пару с однокурсницей, но сегодня Даши нет. Сессию она закрыла и уехала к родителям в деревню на все каникулы. Ксюха одна, то есть теперь со мной. Оказывает мне посильную помощь.

– Ишь как надрывается. Всю зарядку сейчас истратит, – ворчит.

Не отвечаю на звонки. Не могу просто. Ксюха, не выдержав, переворачивает гаджет с фоткой Игоря экраном вниз.

– Вот же козел твой Игорь! А как успешно маскировал свою козлиную сущность все эти годы! Строил из себя, а сам… – слышу возмущенный голос подруги над макушкой. – Приползет еще. Вот увидишь, приползет, будет вымаливать прощение. Не прощай так быстро, иначе поймет, что ты отходчивая и опять налево пойдет.

– Не смогу–у, – с завываниями тяну. – Он с кем–то, потом со мной… противно–о…

Перемещаю лицо на другое плечо Ксюхи, ищу сухое место, чтобы и его окропить солеными ручьями.

– Ну противно, не спорю. А растить ребенка одной думаешь легко? Он как узнает, все равно же будет мозг выносить.

– Не скажу–у.

– Ладно, говорить или нет это мы потом с тобой решим. А сейчас давай, заканчивай реветь. Вредно это.

Ксюха отстраняется. Меня, без какой–либо поддержки, шатает как детскую неваляшку из стороны в сторону, и Макарская осторожно придерживает меня, пока наливает второй стакан воды, благо кухонька маленькая – два на два, а с мебелью и холодильником остается клочок свободного пространства в центре.

Ксю капает в стакан валерьянку, сует мне в руки.

– Пей! Ты же теперь у нас мамочка. Тебе плакать нельзя, волноваться тоже.

Послушно пью, пристукивая зубами по краю стакана. Благодарно моргаю, отдавая стакан обратно.

– Ну вот, молодец. Два стакана влила в себя, три выплакала, – смеется Ксения, оттягивая на груди мокрую рубашку.

Виновато улыбаюсь.

Еще один стакан с каплями подруга наводит себе и в несколько глотков выпивает.

– Пойдем, постелю тебе, отдохнешь.

Ксюша, присматривая за мной, метеором носится по комнате, расстилая простынь на диване. Заправляет подушку в веселую наволочку с крупными желтыми подсолнухами и такой же милый пододеяльник.

– Все. Падай.

Помогает мне раздеться. Ложусь.

В углу комнаты у девочек стоит маленькая наряженая елочка. Искусственная. Гирлянда мигает, дождик бликует, шары серебряные и синие висят. Стильно.

Игорь два дня назад принес настоящую, ароматную пихту. Красивую, широкую. Мы ее в ведро с водой поставили, сразу нарядили. Такой он веселый был, шутил, целовал...

Целоваться Игорь любит. Рыжую тоже целовал так же страстно?

Ксюша, заметив мой замерший взгляд на их елку, выключила гирлянды. Садится ко мне на диван. Заботливо укрывает и гладит поверх одеяла, ждет, когда усну.

– Знаешь, Ксюш, самое обидное это то, как он отреагировал. "А что такого?" говорит. Я же ему верила, любила… Всегда думала, меня подобное не коснется. Правильно говорят, от любви до ненависти один шаг. Я как увидела… ее… рыжую эту... Как отрезало. Ничего к мужу не чувствую. Так странно…

– Это пройдет… наверное… Кать, я честно, не знаю что бы я делала, окажись на твоем месте…

– Лучше тебе не знать…

Вместе со слезами из меня вылились последние силы, и вскоре я проваливаюсь в сон.

На удивление, во сне мне хорошо. Светло, тепло, красочно. Снится зеленая лужайка, усыпанная васильками и ромашками. И маленькая белокурая девочка лет пяти заливисто смеется, убегая от меня. А я пытаюсь ее поймать. Я не знаю как ее зовут, кем она мне приходится, но чувствую, что люблю ее сильно–сильно. Что она – частичка меня.

Мне так хорошо во сне, что просыпаться не хочется, но настойчивый звонок в дверь упорно вытаскивает меня из забытия.

Еще толком не проснувшись, догадываюсь, кто это. Муж знает, что, кроме как к Макарской, мне податься больше некуда.

– Катя, открой, – начал стучать, а потом бить кулаком в дверь Игорь.

Сон как рукой сняло. Я резко села на кровати. Реальность накатила с удвоенной силой. А еще страх. Пьяным Игоря я видела пару раз и мне не понравилось.

– Слушай, он кажется пьян, – нервно сжимая и разжимая руки перед собой, прошептала испуганная Ксюшка, зайдя в комнату. Значит не мне одной показалось, что он выпил. – Что делать будем? Может, полицию вызвать?

Смотрю на часы – девятый час. Времени довести себя до некондиции у Игоря было предостаточно.

– Я поговорю с ним, – решительно встаю. Натягиваю штаны, водолазку и иду к двери, которая уже ходит ходуном под ударами мужа. В ход пошли ноги.

Громко, жестко, страшно. Каждый удар словно молот по оголенным нервам.

Мы с Ксюшей хоть и защищены добротным металлическим полотном, но осада одним обезумевшим мужиком нагоняет жуткий страх.

– Игорь, перестань, соседей переполошишь, полицию вызовут, – прошу, не открывая дверь. – Иди домой, завтра поговорим.

Удары прекратились.

– Катюша, Котеночек мой любимый, открой, – жалобно заныл по ту сторону пьяный голос.

– Ксюша спит уже, разбудим.

– Да х** с ней, с Ксюшей твоей. Ты мне нужна. Открой, Котенок, я тебе все объясню. Та девка… она ничто. Пшик. Фу.

Голос начал сползать вниз. Игорь сел на пол, уперевшись спиной о дверь. Я тоже опустилась вниз. Согнув ноги в коленях, сжалась в комок, прислонив голову к прохладному металлу.

Ксюха, выпучив испуганные глаза, молча застыла в проеме между коридором и залом.

– Что ты как маленькая, а? Обиделась… убежала… я ж тебя…

Всхлипывает.

– Я тебя люблю, Катюшка моя. Ты мое солнце, мой воздух. Я без тебя пропаду, слышишь?

Где–то слышала поговорку: что у трезвого на уме, то у пьяного на языке.

Сейчас Игорь говорит правду? Любит? Оступился, осознал?

Только я не могу забыть так быстро и простить. Рыжая девушка с белыми ляжками как бельмо в глазу – всюду чудится.

Слезы катятся по щекам, щекочут подбородок. Вытираю их коленками.

– Игорь, ты мне сделал очень больно. Мне нужно время. Пожалуйста, уходи.

– Открой, любимая, – глухой удар, словно затылком стукнул. – Плохо мне.

А мне не плохо? Мне в сто раз хуже! В тысячу! В миллиарды!

Смотрю на Ксюху – открыть? Она пожимает плечами. И я не знаю что делать. Уходить Игорь явно не собирается и отступать тоже. Но ведет себя уже мирно, всхлипывает раз за разом.

– Ка–т–тя…

Не выдерживаю. Игоря, как ни странно, не жалко и видеть его нет желания, но соседей тревожить лишний раз не хочется. Ксюхе здесь еще жить, а с таким дебоширом могут и хозяйке нажаловаться.

Поднимаюсь на ноги. Медлю с полминуты, решая открыть–не открыть…

Открываю.

13.1

От увиденного далее мы с Ксюней впадаем в тихий шок.

Игорь падает навзничь, наполовину оказываясь в квартире. Без шапки, лохматый, в слюнях. С нехорошим запахом какого–то пойла.

Кое–как переворачивается на живот, встает на четвереньки, заползает в Ксюхин коридор полностью. Шатаясь, поднимается. Куртка грязная и мокрая, словно в снегу валялся, а потом еще не пойми где. Колени, ботинки, руки... Не молодой красивый мужчина, а бомж из подворотни.

Глаза стеклянные, расфокусированные. Кое–как собирает их в кучу, с задержкой, как в замедленной съемке, хлопает ресницами. Вижу, узнает.

– Мо–йя, – распахивает руки.

Отшатываюсь от него дальше. Сколько же он в себя влил?

– Че? Противен? – с растяжкой нечленораздельно шевелит губами.

– Игорь, пойдем, я тебя спать уложу?

Думаю, Ксюха простит, если это тело притулится на ночь на ее диванчике. Не оставлять же его в подъезде, а домой, боюсь, он не доберется. Помыть бы его как-то для начала.

– Я что, – муж выкатывает серо–ледяные глаза, – сюда спать пришел? Собирайся.

– Куда? Я никуда не пойду! Поздно уже.

– Домой пшли. У тебя есть дом.

– Я завтра приду, мы поговорим, – стараюсь говорить спокойно в надежде на адекватную реакцию.

С каждой минутой, с каждым словом Игорь меняется на глазах. Пока между нами была металлическая дверь, мне он казался жалким раскаивающимся человеком, убитым горем. Сейчас же передо мной неадекватное существо, пышущее еле сдерживаемой злостью.

– Пшла домой! – повышает голос.

– Вербин, сам пошел к себе домой, пока я ментов не вызвала! – заорала на него Ксюха.

– А ты кто такая мне указывать что мне делать? – переводит на нее мутные зенки мой муж. – Скройся, б***!

Разгон от жалкого пресмыкающегося до разъяренного чудовища занял всего несколько секунд. Жесткие пальцы клещами впились в мое плечо.

Вскрикиваю и сгибаюсь от боли.

– Игорь! Больно!

– Собирайся!

– Не трогай ее!

Наши крики смешались в один. Муж толкнул меня к вешалке с одеждой, одним взмахом снес с Ксюхиного трельяжа косметику и плойку, давая понять, что он не шутит.

– Вербин! Сволочь!

Ксюша кинулась на него с кулаками, но после первого же удара своим кулачком по его спине улетела на пол. Стукнулась спиной о противоположную стену и осела, вытаращив на Игоря наполненные слезами глаза.

– Ты что творишь, Игорь? – оцепенев, смотрю на незнакомого мне мужа. – Ты с ума сошел? Ты чего руки распускаешь?

– Быстро! Домой!

Рявкнул так, что я не помню как и с какой скоростью сунула ноги в сапоги, сорвала пуховик и шапку с вешалки. Вылетела на площадку. Муж вышел за мной, хлопнув дверью так, что посыпалась штукатурка со стены.

– Игорь, успокойся, давай поговорим, – умоляю, снова заливаясь слезами. И страшно, и стыдно, если нас слышат Ксюхины соседи. Но больше страшно от непредсказуемости мужа. Подменили человека. Просто подменили.

– Щас поговорим, – цедит сквозь зубы, толкая меня вниз.

Странно, как ярость отрезвляет человека. Еще несколько минут назад Игорь на карачках в квартиру заползал, а теперь пыхтит мне в спину, не давая остановиться.

– Катя, я полицию вызову! – кричит сверху Ксюшка.

Ответом ей служит отборный мат.

На ходу застегивая пуховик, бегу по ступенькам вниз. Как мантру повторяю про себя, что все будет хорошо. Только бы не навредить маленькому. Я все вынесу, все вытерплю, лишь бы малыш не пострадал.

Мороз обжег мокрое лицо колючками, едва я распахнула подъездную дверь. Как насмешка над ситуацией – веселое мигание разноцветных гирлянд в окнах дома напротив. Возле подъезда, перегородив проезд, стоит наша машина. И ни души вокруг.

– Ты на машине? – в шоке оборачиваюсь к мужу. – Нельзя же пьяным за руль.

– Льзя когда надо! – грубо. – Иди садись!

– Я никуда не поеду! – пячусь обратно к двери. – Ты пьян! Ты меня пугаешь.

– Поедешь я сказал!

Хватает меня за рукав пуховика, волоком тащит к машине. Силы у Игоря немерено, я даже каблуками притормозить не могу.

– Игорь, пожалуйста, не надо! Это же опасно!

Не слышит. Игнор пугает больше, чем все, что было до этого.

– Пожалуйста, милый, давай поговорим! Игорь!

Матерясь, толкает меня в машину на переднее пассажирское, предусмотрительно блокирует двери, пока сам, поскальзываясь, обходит авто.

Мне страшно. Так страшно, что пальцы немеют и холодный пот бежит по позвоночнику. Дергаю ручку, кнопку блокировки – не поддаются. Я в западне.

Только бы муж не заводил машину! Но ключи, как назло, у него.

Игорь плюхается на сиденье. Втыкает ключ в замок зажигания, но не крутит его. Разворачивается корпусом ко мне.

– Поговорить хотела? – зло и жестко. – Говори!

Таращу на него глаза. Почему он так ведет себя со мной? Как будто это я попалась на измене, а не он.

– Игорь, ты меня пугаешь, – шепчу испуганно, хлопая мокрыми, склеившимися ресницами.

В салоне холодно, пар идет изо рта, а у меня по позвонкам стекает липкий пот.

– Я? Я че такой страшный? А че ты со мной живешь тогда?

Каждое слово как пощечина. Таким мужа я не знала, не видела.

– Я тебя любила… люблю. Ты же тоже… любил…

– Люблю и че? Я что слепой, каменный, бесчувственный? Столько соблазнов… А ты приторная. Я не могу постоянно жрать только сладкое. Иногда соленого хочется или острого, понимаешь?

– Не понимаю, – машу головой.

– Ну и дура. Подумаешь, гульнул. Захотелось мне, что теперь не жить, что ли?

– Что ты такое говоришь, боже мой, Игорь! – шокировано прижимаю ледяные ладони к щекам. – Ты же таким не был. Что с тобой случилось? Что скажет твоя мама?

– Мать хотя бы не впутывай. – отрезает.

Наталья Геннадьевна, мама Игоря, женщина неприкосновенная. Она может говорить что угодно, когда угодно, кому угодно. Ей – нельзя. Только хвалить. Ее и ее обожаемого сыночка.

Уверена, расскажу ей об измене и пьянке Игоря, и останусь виновата сама – довела неблагодарная.

Хорошо, что она живет отдельно от нас в поселке за двести километров. Часто видеть эту женщину мне сложно.

На несколько секунд в салоне виснет тишина. Мне кажется, муж протрезвел и может мыслить и реагировать адекватно.

– Игорь… Давай пару дней отдохнем друг от друга? Нам надо обоим остыть, подумать…

– Подумать? Подумать?! – взрывается. Бьет руками по рулю. – О чем, б***?!

Закрываю уши руками, спасаясь от его крика. Вдруг думаю о том, что Игоря слышит наш малыш. Как ему закрыть ушки? Я не хочу, чтобы он знал об этом эпизоде в жизни его родителей.

Машина вдруг взревела.

– Не смей! Не надо! Стой!

Но Игорь уже давит на педаль газа.

– Выпусти меня! Игорь! – истошно кричу, дергаю дверь – заблокирована.

Мимо окон, ускоряясь, уже мелькают огни – гирлянды в окнах, витринах, уличные фонари…

– Мама! – кричу, когда машина виляет, чуть не вписавшись в попутку.

Меня кидает из стороны в сторону. Замерзшими пальцами нащупываю за правым плечом ремень безопасности, дергаю. Заедает. Еще и еще тяну, и он наконец поддается. Согнувшись, торопливо толкаю металлический язычок в защелку замка, наконец щелчок – пристегнулась. А Игорь нет.

Взгляд выхватывает оттопыренный карман мужниной куртки. Ныряю рукой туда в надежде, что там телефон. Мой остался у Ксюшки на кухонном столе. Позвонить надо куда–нибудь, хоть в МЧС.

В кармане пусто.

– Куда, б***? – ревет над моей головой муж и хватает за руку, отпуская руль. Поднимаю на него глаза, встречаюсь с его безумным взглядом.

– Держи! – ору, заметив впереди крутой поворот. – Игорь! – хватаюсь за руль, кручу его .

Нас как–то странно ведет в сторону, подкидывает вверх.

Чувствую странное состояние невесомости. Голова кружится.

Или это наш автомобиль?

Вижу вспышку желтого фонаря, удивляюсь, что он так близко. Уши закладывает от чьего–то испуганного крика, только позже пойму, что кричала я сама…

Скрежет металла. Удар.

Темнота…

14. Катя. И снова хвост!

Посидели мы с Макарской хорошо и долго. Так всегда – стоит нам с ней собраться вместе, как разговоров хватает, хоть романы пиши. Сюжетов – на любой вкус, а под красное сухое фантазия фонтаном бьет. Мы и поржали тихо, чтобы дочь не разбудить, и поплакали, и косточки знакомым мужчинам отполировали.

Особенно тщательно натирали составляющие скелета Янкиному кумиру. Пришлось даже достать из-под диванной подушки изрядно потрепанный журнал. Дочь его не хватилась только потому, что у нее, оказывается, припасено несколько экземпляров. И я, так уж и быть, закрыла глаза на их подозрительно великоватое количество на один квадратный метр нашего с ней дома.

Обсуждая Глеба, пришли с Ксюней к единому мнению, что с подарком для крестницы она угадала. Он шикарный. Правда, возместить расходы на рекламу кума не разрешила, даже обиделась. И ведь поделить пополам стоимость не согласилась тоже. А то, говорит, подарок потеряет свою волшебную силу и все ее усилия окажутся напрасными. Как ей потом оправдывать звание феи-крестной?

Махнула я рукой на Ксюхины доводы. Заодно предупредила, что в случае провала, то бишь разбитого сердца, спрос с кумы будет тоже по полной стоимости, причем в двойном размере – за меня и за Янку.

Ушла кума уже далеко за полночь, как раз после пятого беспокойного звонка Влада. Спала я с младенческой улыбкой на устах – решила последовать совету Макарской и не противиться предложениям Глеба. Хочет ужин – будет ужин. Придет на день рождения Яны – тоже хорошо. Не выйдет у нас ничего – дочери объясню, что так бывает.

Так спалось сладко, что чуть не проспали с Яной в сад и на работу. Хорошо, Борис не дремлет, завтрак по расписанию просит, настойчиво мявкая и топая поверх одеяла, которым я укрыта. Отличный будильник.

Где-то на задворках памяти мелькнула мысль, что надо заняться поиском еще одного будильника – я же собаку обещала дочке. Но мысль эта благополучно и надежно спряталась за суматохой текущих дел.

Теплое утро обещает жару днем. Солнечные зайчики играют в пятнашки на стеклах автомашин. Из динамиков звучит Rampampam, и мы с кнопкой пританцовываем, махая в такт головой и подпевая. Припев орем уже во все горло. Кайф.

Скоро подъедем к месту Икс. Через сто метров Яна вытянет голову к окну и не моргая будет с восхищением смотреть вверх на тот самый баннер с Глебом. Это теперь ее любимое занятие, когда мы едем по Некраске. Пришлось вернуться к прежнему маршруту, потому что в объезд выходит намного дольше.

Из–за затяжной пробки едем медленно, зато дочка при деле – не сводит взгляд с баннера с мужчиной, что покорил ее, а ладно, будем уже честными, мое сердце тоже.

Несколько секунд позволяю себе тоже полюбоваться Глебом, а заодно вспомнить его ласковый взгляд, чарующий голос и руки, нежно обнимающие меня. В груди приятно трепещет и запускает сладкую волну предвкушения новой встречи. Она будет, я не сомневаюсь.

Песня закончилась, звук я убавила, чтобы не отвлекаться на трёп утреннего шоу.

– Мам? – дочь зовет негромко, когда мне снова пришлось тормознуть.

– Да Ян?

– А Глеб знает наш адрес?

Блин. Нет конечно. Откуда?

– Не знаю. Вряд ли.

Бросаю взгляд в боковое зеркало. Черный мерседес стоит позади, в левом ряду через машину. Водителя не видно, но аварийкой вдруг кому–то помигал, словно поздоровался. А не тот ли это мерс, что на днях очень–очень торопился?

– А как он узнает где мы живем? Он ведь не сможет прийти ко мне на день рождения, а он обещал. Ты можешь ему позвонить или написать?

– А? Кому? – отвлекшись на мерс, потеряла нить разговора с дочкой.

– Глебу.

– Оу, у меня нет его телефона.

Дочь, насупившись, сложила руки на груди.

– Зато у меня есть номер Киры Олеговны, – спешу успокоить малышку. – Я позвоню ей, попрошу, чтобы она передала весточку Глебу.

– Сегодня позвонишь? – с надеждой.

– Сегодня позвоню.

Левый ряд двинулся вперед. Мерс поравнялся с моей малюткой. Водителя из–за тонировки не видно, но аварийка опять помигала. Ну не мне же? У меня нет знакомых , кто ездил бы на такой машине. Может, на встречке ему кто знакомый попался?

Черный железный красавчик показывает правый поворот, хочет вклиниться вперед. Ну окей, надо, так надо, пропускаю. Теперь мерс "говорит" спасибо, но вперед не двигается.

Сзади сигналят, что пора ехать.

– И что стоим? – обращаюсь к помехе спереди и тоже нажимаю на клаксон.

Мерседес вдруг вместо того, чтобы ехать вперед, сдает назад.

– С ума сошел? – со всей силы давлю на сигнал.

К счастью, безумец останавливается. Подозреваю, до "поцелуя" наших машин осталось не более пары сантиметров. Меня от его финта прошиб холодный пот – только аварии мне еще не хватало до полной кучи.

– Мама, там сумасшедший? – испуганно таращит глазенки дочка.

– Надеюсь нет. Может, педали перепутал.

– Наверное его кто–то отвлек, – заключает Яна, откидываясь на спинку своего кресла. Замолкает.

С первого дня как я купила машину, втолковываю дочери, что во время движения водителя отвлекать разговорами нельзя. Про аварию с ее отцом я конечно умалчиваю. Нечего маленькой девочке такие ужасы знать.

К счастью, мерседес тронулся вперед и больше не останавливался. Ушел направо после светофора. Теперь я на 99% уверена, что это тот же мерс, что был несколько дней назад. Только мотив шутить на дороге подобным образом до сих пор мне непонятен.

14.1

К садику мы приехали с запасом времени. Не торопясь, идем по дорожке в сад, подставляя теплому солнышку лица. Воздух свежий, дышать не надышаться.

Вдоль цветного деревянного заборчика растут кустовые георгины, весело приветствуют желтыми, красными, белыми огоньками.

Полусонных детей на площадках встречают такие же полусонные воспитатели.

Яна бодренькая, выспалась. Идет рядом вприпрыжку, болтает шевелюрой, за спиной у нее рюкзачок подлетает, в котором, я уже знаю, среди игрушек и запасных носков лежит рекламный журнал.

– Мам, а у Глеба машина есть? - сжимает мои пальцы дочь.

– Не знаю.

– А дом?

– Дом есть у всех. Где–то же он живет.

– М–м, - с сожалением. - Лучше бы дома у него не было.

– Это еще почему?

– Тогда бы мы его у нас оставили.

– Яна…

– Здравствуй, Яночка! – прерывает наш диалог воспитательница. – Доброе утро, Екатерина Александровна! – сухо здоровается со мной.

– Доброе утро.

Встречи с Людмилой Николаевной почему–то становятся неприятными. Ее колючий сканирующий взгляд чувствую даже отвернувшись в другую сторону. Хорошо, что на дочке ее отношение ко мне не сказывается.

– Людмила Николаевна, – спрашивает ее Яна, снимая рюкзачок, – а кого вы сегодня будете фотографировать?

Про фотографирование первый раз слышу. В родительском чате тоже ни слова не было. Смотрю вопросительно на воспитательницу, жду ответа. Она теряется. Лицо покрывается розовыми пятнами. Странная реакция.

Подхватывает Янкин рюкзак, кладет его на лавочку к остальным, долго поправляет, будто он может упасть.

– Так Алину, Дениса, остальных тоже, – мямлит женщина, пряча от меня бегающие глазки.

– Людмила Николаевна, о каких фотографиях идет речь? – спрашиваю, попутно кивая в знак приветствия знакомым мамочкам. – Для чего? Куда?

– Это я для себя… на память… лучших воспитанников… любимых.

– Раз в три месяца детей фотографирует профессиональный фотограф и вы, насколько я знаю, тоже фотографии получаете.

– Мне захотелось простых фото. Живых.

Притянутые за уши объяснения. Но других я не получаю.

Вечером поспрашиваю дочь, может, что еще узнаю.

Прощаемся с Яной до вечера, еду на работу.

Подъезжаю к кондитерской.

Мало того, что на парковке занято мое место, так еще и кем! Черным мерсом, подозрительно сильно похожим на того неадеквата, что попортил мне утром нервишки.

Припарковаться пришлось дальше обычного. Посмеявшись над своей подозрительностью, выкидываю из мыслей навязчивые звоночки о преследователе. Забрав с заднего сиденья сумочку и пикнув сигналкой, летящей походкой иду на работу.

Любуясь вывеской, боковым зрением замечаю черное, раздражающее габаритами, пятно. И снова интуиция подсказывает, что это тот самый "хвост", но этого просто не может быть – мало ли черных мерсов в городе.

Взгляд ненароком цепляется за номер "д024см". Да ладно? Хвастун!

Корчу недовольную моську черной груде металла, будто бездушная машина может оценить всю гамму недовольных эмоций. Прохожу мимо автомобиля, мысленно уговаривая вон того деловито шагающего голубя справить нужду на лобовое стекло этого красавца. Даже если это другая машина, все равно. Профилактика приземления ЧСВ никому не помешает.

Взлетаю на крылечко, тяну на себя дверь и вот я уже внутри своего детища. М–м, любимые запахи! Родные лица! Улыбаются.

– Привет, Дина, – кладу на стойку помощницы локти, а на сцепленные в замок запястья подбородок.

– Доброе утро, Катерина Санна, – лучезарно улыбается девушка. – Прекрасное утро! Все на местах, скоро открываемся.

– Супер! Разберу почту и пойду в цех. Настроение – творить шедевры!

Только поворачиваюсь, как слышу:

– Ой, Екатерина Александровна, забыла предупредить, – Дина понижает голос. – У вас гость, – таинственно вращает глазками с пушистыми 3Д ресницами девушка в сторону двери с табличкой "Служебное помещение", за которой прячется и мой кабинет.

– Что за гость? – выгибаю бровь. Смотрю на наручные часы. – Я не назначала.

– Там такой мужчина… – Дина, облизывая губки, будто только что съела пирожное со взбитыми сливками, закатывает глаза.

– Какой? Филипп Киркоров? Дмитрий Нагиев?

– Нет. Но этот тоже классный. Не представился, сказал сюрприз для вас.

– Да уж, сюрпризов мне сегодня выше крыши, – ворчу себе под нос. – Ладно, пойду гляну, что там за супермен меня ждет.

Надо завести привычку закрывать дверь на ключ, чтобы всякие "классные" мужчины не хозяйничали без спроса на моей территории.

Открыв дверь, замираю на пороге.

Бог. Как есть бог!

Отвернувшись к окну, не шелохнувшись на звук открываемой двери, стоит греческий бог. Только в отличие от обнаженных героев Олимпа в сланцах, изображенных на древних фресках, этот в строгом деловом костюме с иголочки. Ноги широко расставлены, руки сцеплены за широкой спиной, взгляд устремлен на улицу. Ко всему прочему он лыс, но с идеальной формой черепа. И все это великолепие окружено волшебным сиянием солнечных лучей.

– Кхм-кхм, – покашливаю, обозначая присутствие. – Здравствуйте. Вы ко мне?

Бог поворачивается.

– К вам, к вам, Екатерина Александровна, – расплывается голливудской улыбкой бог. – Гостей принимаете?

– Муравьёв тебе в штаны, паука в тапки, таракана в чай! – бормочу в легком замешательстве, узнав посетителя.

– Я тоже рад тебя видеть, Морозова!

​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​15. Катя. Гость из прошлого

– Пашка? Пашка Градов!

Бывает, что находясь с человеком в одном обществе пусть даже долгое время, с ним мало общаешься, можно сказать, вообще не общаешься. Но стоит вашим путям разойтись, а потом случайно встретиться где-нибудь в другом месте, при других обстоятельствах, спустя время, как вы узнаете друг друга и чувствуете себя чуть ли не горячо любимыми родственниками.

С Градовым мы учились в одном классе с седьмого класса, но в школе не общались. За пределами школы могли тусоваться в одной компании, но держались на расстоянии друг от друга. Пара фраз – вот и все наше общение. Не было общих тем для разговоров и вкусы у нас были разные.

Сейчас я удивлена и несказанно рада видеть бывшего одноклассника. Словно на некоторое время вернулась назад в прошлое, в беззаботную школьную юность.

– Привет, Морозова!

Два шага гиганта в мою сторону и в мгновение ока я оказываюсь прижата к мужской груди. В следующий миг меня от нее отстраняют и бесцеремонно крутят в разные стороны, рассматривая.

– Слушай, Катюха, ты нисколько не изменилась. Нет, вру. Изменилась. Похорошела, грудь отрастила, попу.

Градов нахально цапнул меня за левую грудь, легонько сжал, словно проверил не пуш–ап ли. Второй рукой шлепнул по ягодице, задержав ее там, словно ладонь приклеилась.

В этот момент коротко стукнув, в кабинет заглядывает Дина.

– Ой, извините, – тушуется, увидев нас с Градовым в недвусмысленной позе, – Екатерина Александровна, я хотела спросить надо ли чай или кофе?

– Два кофе, милая девушка, – оскаливается в белоснежной улыбке гость.

– Мне чай, Дина, как обычно.

Дина, смущенно улыбнувшись, закрывает за собой дверь.

– Стоп, Градов, руки убрал! – наконец прихожу в себя и рявкаю, скидывая с себя клешни беспардонного типа. Отталкиваю эту глыбу от себя и увеличиваю дистанцию, отойдя к своему столу.

Никому никогда не позволяла такой вольности, особенно после развода, поэтому резко разучилась реагировать на проявление мужского рукораспускания. Вчерашние (смею заметить целомудренные!) обнимашки с Глебом не считаются, это для работы. А Градов не трогал меня ни в школе, ни после во время редких встреч. Что это с ним сейчас?

Еще и при Дине. Капец!

Опираюсь бедрами о край стола, складываю руки на груди. Хмурясь, смотрю на наглеца.

– Оу–оу, еще и рычать научилась, – раскатисто хохочет бывший одноклассник. – Молодец! Нарастила броню.

А мне вот что–то не смешно.

– Знаешь, Павел, я тебя тоже рада видеть, но пожалуйста, мы с тобой не любовники, чтобы так… тесно приветствовать друг друга, – проговариваю сухо.

– Все, понял, не дурак, – Паша поднимает обе руки, делая вид, что сдается. И улыбается так по-детски обаятельно, что сердиться на него не хочется.

– Так какими судьбами ко мне?

Спрашиваю, попутно рассматривая мужчину. Градов изменился кардинально. В школе он был первым красавчиком. Высокий блондин с невозможно синими глазами. С детства он занимался плаванием, потому фигура уже тогда была отпадная. К старшим классам начал ходить в качалку. Все девчонки по нему сходили с ума, учителя за легкость в общении и красивые глазки завышали оценки.

После окончания школы Градов пропал из поля зрения, только кто–то из девчонок как–то обмолвился, что Пашка уехал в столицу нашей родины учиться в престижном университете. И вот теперь передо мной брутальный, в дорогом брендовом костюме самый настоящий Дуэйн Джонсон. С широкой белоснежной улыбкой от уха до уха. Намного красивее, чем в школьные годы.

– Видишь ли, Катюша, – Градов уселся на диван, закинув ногу на ногу. Все также очаровательно улыбается, а глазами облизывает мою фигуру, словно кот сметану. – Чистое совпадение. Еду я недавно по Некраске, а впереди меня крадется кузнечик. Зелененький такой, миниатюрный. И такой осторожный, аж зубы свело. Не обогнать, не перепрыгнуть... А сегодня утром я встретил его опять. На том же месте, представляешь?

– Так это был ты тогда? На мерсе? – перебиваю Павла. Вот не зря стоящий на парковке понтовый автомобиль показался мне знакомым.

– Тогда это был я, – еще шире улыбается гость. – И сегодня тоже.

– Как, скажи на милость, я могу кого–то обогнать, если ни окна, ни просвета в потоке? – возмущаюсь.

– Были окна, ты проворонила.

– Ах ты!.. – вспыхиваю. – У меня ребенок в машине, я не могу рисковать. А ты, если окна видел, почему сам не обогнал? А сегодня? Ты чуть не стукнул меня!

– Да пошутил я, Кать. Просто интересно стало кому пришла в голову купить игрушечную машинку. Познакомиться захотел жуть. Пробил по своим каналам, глазам не поверил, когда инфу о тебе скинули. И вот я здесь. И ты знаешь, я восхищен. Ты большая молодец. Собственная кондитерская – это круто.

Когда хвалят моего ребенка, я, конечно же, горжусь им. Все мое негодование по поводу подпорченного утра испаряется и разговор вновь становится дружеским и приятным, хоть и не понятно пока с чего у Градова такой интерес к бывшей однокласснице, на которую в школе он внимание не обращал. Как и я на него.

– Спасибо. Открылись мы недавно, я еще не привыкла к статусу хозяйки. А ты, Паш, чем занимаешься? Ты стал такой… – запинаюсь, в последний момент отбросив слово "сексуальный", – представительный. Семья, дети, бизнес?

– Детей нет, слава богу, с женой в разводе полгода как. А бизнес кое-какой есть, да.

– Оу. Даже не знаю, поздравлять тебя или сочувствовать.

Нашу беседу прерывает короткий стук в дверь.

– Кофе, Екатерина Александровна, – стрельнув глазками в Градова, обворожительно улыбнулась Дина, занося поднос с чашками.

– Спасибо, Дина.

– Поздравлять конечно, – приосанивается перед моей помощницей Дуэйн. – Холостой, богатый, хорош собой.

– Это вам. Как вы просили – два кофе, – Дина, изящно изогнувшись возле Градова, ставит на столик перед ним две чашки кофе, сахарницу и вазочку с нашими кексами.

​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​Грациозно выпрямляется и идет с подносом ко мне, едва сдерживая озорной смешок.

– Ваш чай, Екатерина Александровна, – ставит на мой стол чашку.

– Спасибо, Диночка, – подмигиваю ей, оценив шутку.

– Э–э, не понял… – изгибает густые брови Пашка. – Обе чашки мне?

– Вам. Как заказывали.

Дина еще очаровательнее улыбается мужчине и, кокетливо взмахнув кудряшками, покидает мой кабинет. У Градова едва ли не слюни текут на закрытую дверь. Невольно сравниваю его с Глебом. Тот вчера ни на кого не смотрел, кроме меня.

– М–м, тогда поздравляю, – обращаю расфокусированное внимание Павла на себя.

– С чем? – Паша уже успел потерять нить разговора.

– Что холостой.

– А–а, спасибо. Слушай, ну у тебя и сервис, – встрепенувшись, лыбится мужчина. – И персонал такой… – ослабляет галстук, – зачетный.

---

15.1

Павел осторожно берет кружку с горячим кофе. В огромной руке миниатюрная чашка с напитком выглядит игрушечной.

– Слушай, у вас даже кофе шикарный, – гость делает глоток, прикрыв глаза. – Корица?

– Угадал. А теперь давай честно, Паш. Что ты делаешь в моем офисе? Учти, – жестом пресекаю его попытку возразить, – в сказку про то, что тебе сначала понравилась машинка, а потом ты узнал кто ее хозяйка, я не верю. Рассказывай.

– Ай, Морозова, – красиво смеется Градов, сверкая идеально ровными, белоснежными зубами. – Сразу видно, начальник, не проведешь тебя, не обманешь.

Оттопырив мизинец, отпивает кофе, не торопясь вскрывать карты.

Обхожу свой стол, сажусь в кресло. Обхватываю двумя руками любимую кружку, пью маленькими глотками ароматный чай с жасмином и без сахара. Дина знает мои предпочтения.

Поглядываю на Градова. Уже предвкушаю какими словами буду описывать его Макарской. То-то она удивится. Помню, она, как и многие девчонки из класса, была к нему неравнодушна.

– Ладно, щас дырку во мне пробуравишь, – подкалывает меня Пашка. – Про кузнечика не врал, чесслово, извини, что заставил понервничать.

Не реагирую на белоснежную улыбку Дуэйна, и Пашка сдается:

– Наши собираются устроить вечер встречи выпускников, вот хотел тебя лично пригласить. И да, каюсь, о тебе мне рассказала Дашка Бахрушева, а ее я случайно встретил в супермаркете.

Дашка – наша с Пашей одноклассница. Она частенько забегает к нам за выпечкой, и мы перекидываемся парой фраз.

– Это более–менее походит на правду, – оттаиваю я. – Когда встреча?

– В следующую субботу в моем, – Паша хвастливо играет густыми бровями, – ресторане, адрес и время я тебе скину смской. Кать, придешь?

– Я не знаю, Паша. У меня дочка маленькая.

– Дочка? Ты замужем?

– Даша тебе разве не сказала? Не замужем.

– Но была?

– Была, – не вижу смысла утаивать свое прошлое.

– А фамилия?

– Взяла девичью. Это не сложно, на самом деле.

– М-м, – Паша почесал гладкий подбородок. – Прости, если лезу не в свое дело... А дочь?

– Дочь родилась после.

– Признаюсь, Дашка что–то говорила, я не уловил. Сколько ей, дочке?

– Через пять дней шесть лет исполняется.

– О, совсем взрослая.

– Взрослая, но одну оставлять нельзя. Если бабушка согласится с ней посидеть, я приду на часок.

– Какой часок, Морозова? Ты забыла, как мы гуляли до утра в одиннадцатом классе? Хочешь, я договорюсь с твоей дочкой и бабушкой, они отпустят тебя хоть на неделю?

– Нет, это лишнее.

Никаких посторонних мужчин на пороге моего дома – этот зарок я дала сразу после развода и честно придерживалась более шести лет. Исключение – Ксюхин Влад – он свой. Нарушать данный зарок, с легкой подачи Яны, буду с Глебом. Морально к его приходу уже готова.

– Созвонимся?

– Да, Паша, позвони мне накануне встречи, я подумаю, что можно сделать.

Обмениваемся с Градовым визитками. Выхожу проводить одноклассника до двери.

Он не отказывает себе в удовольствии остановиться возле администратора.

– Девушка, кофе вы готовите отменный! Вкуснее ничего в жизни не пил. – Через стойку наклоняется к зардевшейся от комплимента Дине. – Если вдруг надумаете сменить работу, позвоните, – и сует ей тоже свою визитку. А глаза как у кота мартовского, голодного до кошечки.

Дина, теряясь от моего присутствия, краснеет еще ярче. Кидает на меня смущеный взгляд, словно спрашивая разрешения, и протягивает руку за карточкой.

– Хорошо, – пищит девушка, тронув визитку пальчиками, не спешит ее забрать совсем из крупной ладони Градова.

– Напомните, как вас зовут? – продолжает флиртовать Пашка, не обращая внимания на меня рядом.

Вот и в школе он был таким же любвеобильным. Покоритель женских сердец. Хорошо, что мне он не нравился.

– Дина.

– Дина. Какое красивое имя. Вам очень идет. А я Павел. До свидания, Дина! Рад был знакомству.

Перехватывает пальчики девушки, переворачивает кисть и касается губами тыльной стороны ладони, не сводя глаз с горящего румянцем личика Дины.

– До свидания, Павел! – мой администратор провожает Градова влюбленными глазами.

Подхватив под локоть Градова, веду его на выход.

– Не порти мне сотрудницу, Пашка! Хорошая девочка.

– А я что? Я тоже хороший!

На крылечке этот хороший склоняется ко мне и целует в щеку, не стесняясь прижать меня за талию к себе и пошалить пальцами вдоль позвоночника.

– Па-ша! – шиплю угрожающе, скидываю с себя чужие ладони. – Прекрати рушить мою репутацию!

Со стоянки, рыкнув мотором, рванула белая иномарка. Наверное кто-то не дождался открытия кондитерской, поспешил по делам.

Выдыхаю с облегчением, когда Градов, блеснув зубами и лысиной, сел в свой мерс. Махнув ему рукой, скрываюсь в спасительной Карамельке.

– Боже, какой мужчина, – закатывает глаза Дина, когда подхожу к ее стойке. – А он правда холостой?

– Возможно, – вместе смотрим на дверь, за которой несколько минут назад скрылся посетитель. – Хочешь забрать себе?

– Ну что вы, – Дина опускает глазки в пол, – мне сложно конкурировать с вами, Катерина Санна.

– Ай, Диночка, – смеюсь, легонько толкая ее плечом. – На меня его флюиды не распространяются. Забирай.

– Можно? – огромные голубые глаза неверяще смотрят на меня.

– Наивная девчонка. Будто на это нужно мое разрешение. Поверь, Павел не в моем вкусе.

– А мне что же, уволиться теперь надо? Я не хочу!

– Зачем увольняться? Я тебя не отпущу.

– Он же сказал позвонить, если…

– Дин, мало ли что он сказал. Позвони просто так. Только не прямо сейчас, дай ему до дома доехать или куда он там собирался. Но учти – он слишком любвеобильный и всегда таким был. Несерьёзный он.

Но Дина, замечтавшись, меня уже не слышит.

---

16. Глеб. Перегнул...

Прекрасное утро!

Почти.

Для полного счастья не хватает любимой женщины под боком, но после вчерашних "съемок" думаю в скором времени этот вопрос решить.

В легких вот уже несколько часов нескончаемый праздник – полюбившийся им несколько лет назад аромат карамели снова поселился внутри каждой клеточки. Руки помнят, как обнимали девушку, прижимали к телу. Кровь с момента близости и тепла женского тела бурлит и пляшет в венах. А голос и смех моей дамы сердца звучат в голове мелодичным колокольным перезвоном. И я сам собираюсь на работу, ловя в отражении зеркала клоунскую улыбку, проживая вновь и вновь секунду за секундой нашу вчерашнюю встречу с Катей и ее забавной маленькой копией. Они обе обалденные девчонки, зря я волновался, что контакт может не состояться. По-моему, все получилось лучше не придумаешь.

Жаль, что не встретились мы с Катериной раньше. До аварии. До Катиного замужества. Яна могла бы быть моей дочерью. Но и тот факт, что она не моя, не отдаляет, а наоборот, кажется сближает меня с ее мамой.

Катя. Катюша. Катенька. Как ни склоняй ее имя, одинаково красиво хоть вслух, хоть про себя. Зазноба моя, не дала сегодня ночью глаз сомкнуть. Все мысли заняла, фантазию раздула размерами с воздушный шар, а то и планету.

И не только фантазию. Холодный душ не помогает. Пацаном себя чувствую, по уши влюбленным и озабоченным. Сделать хочется чего–то такого… отвязного. Например, прийти снова в Карамельку, схватить ее хозяйку и украсть. На плечо и к себе домой. Присваивать. Любить. Влюблять.

И поэтому утром, вместо своей работы я еду к ней, к Екатерине Морозовой на аудиенцию. Вчера мы не договорили. Точнее, не поговорили совсем. Надо исправлять.

Многое хочется сказать, рассказать. Например то, что думал о ней почти семь лет, находясь за тысячи километров. То, что вернулся в этот город по большей части из–за нее, хотя имел и имею возможность найти применение полученному заграничному опыту в мегаполисе. То, что имею серьезные намерения в отношении этой женщины сейчас. В моем спрогнозированном будущем мы вместе – я, Катя, ее маленькая копия Яна. В идеале еще дети, но не обязательно.

О том, что имею непосредственное участие в развитии ее Карамельки, скромно умолчу. Негоже хвастаться. Катя и сама бы добилась таких результатов рано или поздно. Я своим вмешательством только приблизил ее к успеху, а впереди у нее еще много высот.

В салоне стоит густой аромат роз, что лежат на переднем пассажирском. Раз триста уже бросил на них критический взгляд – хорош букет или нет? Понравится ли Кате? Сердцем выбирал – самые лучшие, самые нежные, чтобы ей подходили. Чайные розы кремового цвета. Семь штук. Символично. Не то, чтобы я увлекался эзотерикой, но почему–то остановился именно на этом количестве.

Карамелька вот–вот откроется. Паркую машину передом ко входу, осматриваюсь.

Беру букет и только собираюсь нажать на ручку двери, чтобы выйти из авто, как Катя выходит на крыльцо сама. И не одна.

Воздух от увиденного застрял где–то в глотке. Сердце от кислородного голодания подозрительно больно стукнулось о ребра и замерло. Цветы вернулись на свое место.

Дыши, Глеб, дыши! Ты же не исключал, что у Екатерины кто–то может быть?

Под сжатыми до боли пальцами тихо потрескивает руль, грозя раскрошиться. Моя Катя под ручку с каким–то мужиком! И он явно не посторонний!

Кто такой? Тот самый дядя Вася–кондитер? Нет, не похож он на кондитера.

Любовник? Соперник? Родственник?

Мне он не знаком, зато с Катей, чувствую, их связывает многое.

Под ребрами громко застучало и неприятно завибрировало.

Не моргая, изучаю конкурента.

Представительный тип. Костюм с иголочки. Сам весь лощеный, колоритный. Лысина бликует солнечными зайчиками в козырек над крылечком. Отбеленные зубы сверкают как у кинозвезды.

О чем–то живо щебечут, смеются. Он целует ее в щеку, нескромно прижимая к себе за талию. И не отпускает.

Я взрываюсь и... оседаю. Оглушенный, ослепленный, в момент отупевший.

Какой же я дурак! С цветами притащился в любви признаваться, а она с лысым обнимается!

Красивая такая, улыбчивая. Костюм на ней стильный, бирюзовый – зауженные брючки, блузка с гипюровыми крылышками. Туфли черные с острым носком и тонким каблуком. Волосы аккуратно уложены набок и в косу заплетены. Очень. Очень–очень хороша.

И с ним, млять. С гориллой лысой! Не смотрит по сторонам, на него только!

Салон авто разрывает трель телефона. На дисплее высвечивается входящий от Романа Вертинского. Сдвигаю вверх зеленый кругляш, а сам не отрываясь, пялюсь на сладкую, мать ее, парочку.

– Да? – несдержанно рявкаю в трубку.

– Оу. Ты чего, Глеб? Не узнал?

– Сорян, Ромыч. В пробке стою. Бесит.

Реально бесит видеть лысого рядом с Катей. Слишком он уверено себя ведет. Держит ее лапищей за талию, скользит вверх до лопаток, поглаживает скрюченными пальцами в месте линии лифчика.

– А–а, понял, – Ромка не особо верит моему рыку. – А мы тебя потеряли. Нужен ты нам позарез.

– Что случилось?

– Миха напартачил, не знаем что делать, а установка на послезавтра назначена.

– Еду.

Все равно сил нет смотреть на НЕЕ с НИМ.

Взревев мотором, шлифуя резиной, срываю автомобиль с места. Боковым зрением вижу, что привлек внимание этой воркующей парочки. Плевать.

Выезжаю с парковки, сворачиваю на проезжую часть.

Пока стою на красном, остываю. Карамелька еще в поле видимости.

Катя с лысым, попрощавшись, расходятся. Она, одарив его улыбкой и махнув рукой, скрывается внутри. Он, довольный, идет к своей машине. Секунд через двадцать от кондитерской отъезжает черный мерседес. Горилла, скалясь, с кем–то разговаривает по телефону.

– Так–так, – нервно усмехаюсь собственной вспыльчивости и барабаню пальцами по рулю. – А не перегибаешь ли ты палку, Полежаев? Ты даже не знаешь кто он такой и что их связывает. Ревнивый глупец!

Остывая, смотрю по сторонам. Цветы!

– Еще и Катерину оставил без букета. Единица тебе, поклонник недоделанный, – с досадой выговариваю сам себе.

Мечусь в раздумьях вернуться в Карамельку или ехать на работу, разбираться с Мишкиными косяками. Все-таки сначала на работу. Боюсь, разговор с Катей может получиться не таким дружественным, как я планировал ранее. Оказывается, я жутко ревнив и вспыльчив.

А розы…

Цветы грустно лежат на сиденье, будто сами расстроились, что их не подарили красивой женщине.

Букет отправлю с курьером, а потом позвоню, договорюсь об аудиенции.

16.1

На работу приезжаю через сорок минут.

Заглушив авто на стоянке, на мгновение задерживаю взгляд на вывеске "Дизайн–Мебель". Ромка не прогадал, когда отдал мне свое бесхозное здание на окраине города под мебельную мастерскую. В выигрыше оказались оба – он, как совладелец и помощник, и я с рабочей площадью и опытом. Обороты мы набрали быстро за счет изготовления радиусной мебели. До нас ни этом в городе, ни в ближайших никто этим не занимался, а спрос есть и неплохой.

В кабинет вхожу с букетом в руках. Не смог оставить их вянуть в машине, потому что знаю – переступлю порог мастерской и на несколько часов выпаду из жизни, увлекшись любимым делом. Забуду отправить цветы – пропадут. Через час солнце поднимется высоко и в салоне будет пекло.

– Оу, это мне? – Ромка расплывается улыбкой Чеширского кота. – Не стоило, – театрально хлопает ресницами и прижимает руки к груди в районе сердца. – Но я тронут. До глубины души. Спасибо!

– Обойдешься, – пожав клоуну другу руку, занимаюсь поиском тары для букета. Открываю шкафчик за шкафчиком в поисках какой–нибудь емкости под цветы. Там только несчетное количество чертежей, фурнитуры, образцов.

– А–а, я понял! – озаряет Ромку. – Точно! У тебя появились поклонницы! Узнали тебя по журналу и баннеру, теперь проходу не дают, цветами одаривают! Угадал?

– Очень остроумно, – цежу сквозь зубы. Кстати, так и не пожурил Киру за баннер. Не нравится мне это дело – посреди города фейсом светить, еще и чужую компанию рекламировать. И как я вообще согласился – до сих пор не понимаю.

Ни банки, ни вазы не нашел, зато вспомнил, что вроде в подсобке видел ведро. Пошел за ним туда и вуаля – емкость нашлась. Набрал в него воды, вернулся в кабинет, поставил цветы в ведро. И все это под насмешливый взгляд Вертинского, что прижался боком к оконному проему, сложил руки на груди и внимательно следит за моими действиями.

– Ты чего злой с утра, брат? – Ромыч спрашивает с мега серьезным видом, но в глазах озорные искры не исчезли. – Заморозила тебя твоя Морозова?

– Типа того, – не глядя на собеседника, сажусь к ноуту. Нажимаю иконку на рабочем столе, жду когда загрузится программа. – Что там с заказом? В чем партак?

Вмиг преобразившись в делового компаньона Ромка подходит сбоку. Мышкой водит по экрану, увеличивает объект.

– Вот, смотри. Здесь и здесь, – тыкает курсором на модель углового радиусного шкафа. Очень дорогого, кстати. – Миха пролетел с размерами, заказал фасады меньшего размера.

– Черт! Я же сам снимал замеры и делал макет. Куда он смотрел?

– Ты меня спрашиваешь?

Поздно шашкой махать. Надо решать проблему.

– Насколько меньше?

– Прилично. Под этот шкаф точно не пойдет.

– Пусть заказывает нужные. Проследи, чтобы на этот раз размеры были верные. Поторопи с доставкой, скажи край как надо. Клиентам звони, объясни причину задержки, перенеси установку.

– А с этими фасадами что делать?

– Чей косяк, тот и оплачивает. Списать просто так мы не можем – сумма немаленькая. Это же не обычный прямоугольный шкаф, а изогнутый. Эксклюзив. Как вариант – занесем в базу наличие материала такого цвета и размера, хотя вряд ли сможем в ближайшем будущем использовать. Так что считай, Михаил купил их себе.

– Мгм. Расстроится парень. Полторы зарплаты как никак.

– Оформи рассрочку. В следующий раз будет внимательнее. Знаешь сколько я в свое время фасадов купил?

– Что у нас с воскресеньем? – перевожу тему, открывая другую вкладку.

Поставив локти на стол, сцепив кисти рук перед ртом, терроризирую взглядом страничку интернет–магазина, словно что–то может на ней поменяться. А там все те же красочные торты – одноярусные, многоярусные, с цветами, геометрическими фигурками, ягодами, детской тематикой. Даже заметил кое–где те самые сахарные подшипники, которыми Яна угощала. А вот уже знакомые пирожные, десерты. Кира как раз на них вчера слюни пускала.

Ассортимент в Карамельке такой, что жизни не хватит перепробовать. Среди десертов много фотографий довольных покупателей и детей, хвалебные отзывы.

Я за Катю искренне рад. И очень горд. Она большая молодец, что не побоялась выйти на такой высокий уровень.

Первый раз торты на работу привез Михаил. Днюха у него была, он проставлялся. Я случайно увидел крышку от коробки с логотипом кондитерской "Карамелька". Катины торты – стукнуло тогда в голову.

Несколько раз заезжал в Карамельку сам, но Катерину там не встречал. Покупал по два–три торта, привозил на работу под разными предлогами, пока парни не взвыли – наелись. А потом увидел в интернете призыв о помощи. Детский интернат, что находится в поселке в ста километрах от города, просил помочь починить мебель. И мы с Ромкой, обсудив, решили съездить, оценить масштаб работы, а с пустыми руками к детям ехать как–то неловко. Заказали несколько тортов.

Ездить пришлось несколько раз – мебель еще советских времен оказалась настолько ветхая, что мы решили поменять ее на более современную, функциональную. Благо, в администрации есть хорошие знакомые, оформили все как благотворительность.

А дети…

Дети радовались нашим сладким подаркам как появлению Деда Мороза на утреннике. От их чистых, лучистых, наивных глаз щемило сердце. А на вопрос черноглазого малыша "Ты мой папа?" с сожалением покачал головой и отвернулся, смахивая что-то мокрое с ресниц.

Торты мы привозили для каждой группы, в которой делали мебель. Парни из цеха затею поддержали и тоже приняли участие – кто на торты скидывался, кто меня или Романа подменял. Недавно мы узнали, что у того самого черноглазого мальчишки (его, кстати, Костей зовут) на днях день рождения, и предложили директору отметить праздник всем детским домом. Если идея придется детям по душе, почему бы не устраивать подобные праздники чаще?

– Заказ я сделал…

По голосу Ромыча чувствую, что что–то не так. Перевожу взгляд на друга, жду дополнительной информации.

Он с виноватым видом кивает подбородком на монитор.

Открываю вкладку с заказами и…

– Что за хрень, Ромыч? Почему не согласовал?

– Тебя не было, – оправдывается тот. – Трубку ты не брал. Да и что такого–то? Пирожные намного удобнее есть ребятишкам, чем торты. Вообще не понимаю в чем проблема.

– Проблема в том, брат, что там стоит ТВОЕ имя – Роман!

– А надо было твое писать? – дернулся коллега.

– Надо было дождаться меня! – психую в ответ.

– Ну извините, Ваше высочество! – язвит в ответ друг. – Я ваши мысли читать не умею!

Понимаю, что перегибаю палку, выплескивая эмоции на Ромку. Это у меня перед глазами все еще стоит картинка Кати в обнимку с лысой гориллой. Раздражает, подбешивает, злит.

Но я же хотел бороться за Катю, так? Значит буду бороться! Может быть, то, что Ромка подписался под заказом своим именем, сыграет мне на руку. Надо будет подумать об этом позже.

– Кто пирожные забирать будет? – задаю вопрос, успокоившись.

– Я пас, – Роман, зная мою отходчивость и не обидевшись, идет к шкафу с посудой, берет кружку и растворимый кофе. Наливает из кулера кипяток. Мне не предлагает, знает, что растворимый я не пью. – У меня в субботу баня у бати. Он самогоночки нагнал, мать пирогов обещала напечь с грибами, м–м–м… – Ромка в предвкушении закатил глаза и облизнулся. – Так что в воскресенье я не выездной, сам понимаешь. О, торт надо купить "Пьяная вишня". В прошлый раз брал, понравился. Заеду сегодня в Карамельку, куплю своим.

Ромка отходит к окну. Глядя на улицу, делает маленькие глотки горячего напитка.

– Кстати, у Славки, он говорил, воскресенье тоже выпадает. Его очередь детей в бассейн везти.

– Значит, некому? – хмурю брови.

Понимаю, что инициатива моя, но парней заставить забрать и доставить заказ по адресу не могу. А дети будут ждать, особенно Костя. А я планировал в это воскресенье пригласить Катю с дочкой на прогулку, заодно выведать что подарить девочке на день рождения.

– Закажи такси, предупреди Ольгу Валерьевну, чтобы они сами разгрузили машину.

– Может быть, может быть, – задумчиво барабаню пальцами по столу.

Лучше самому Костю поздравить, а не через посредников.

На автомате двигаю мышкой. Клацаю на общее фото во вкладке "О нас". Я так понимаю, это весь коллектив Карамельки.

Пятнадцать человек. Гориллы среди них нет, но другие мужчины есть. Полноватый дядька, щуплый пацан лет двадцати, еще один сотрудник – не понять девушка или парень. Катя в центре. Яркая, красивая, очаровательная, как принцесса. Глаз не отвести.

Максимально увеличиваю фото с Катей, делаю скриншот, сохраняю в личную папку. Там уже есть несколько ее фото. В основном официальные из инет–новостей – получение гранта, грамот. Кубок даже есть.

– Во сколько за тортом поедешь? – откидываюсь на спинку кресла, смотрю на Ромку, застывшего у окна.

– А что? – с интересом оборачивается.

– Цветы завези? – стреляю взглядом на ведро с розами.

– М–м? Цветы? А сам что?

– А сам я пойду решать проблему с Мишкиным фасадом. Есть у меня одна идейка, как парня в долги не вгонять.

– Хорошо, – ухмыляется Вертинский. – Отвезу цветы твоей Снежной королеве. А от кого передать? От Романа или от Глеба? – скалится великовозрастный детина, за что получает от меня шарик из скомканного листа бумаги. – Да ладно тебе, Глеб, я ж шучу. Записку хоть напиши. Передам.

17. Катя. А чьи цветочки?

Не могу не поделиться с Ксюхой впечатлением о Градове, поэтому, едва за мной закрывается дверь в кабинет, сразу же набираю Макарскую. Эмоции захлестывают, и, как только подруга принимает звонок, возбужденно выдыхаю:

– Обедаем?

– И тебе привет, подруга! – посмеивается Макарская в трубку. – Чую, что–то важное произошло, да?

Шлепаю себя ладонью по лбу – совсем заработалась.

– Привет! Мы несколько часов назад расстались, забыла поздороваться.

– Ахаха, бывает. Так что – есть повод?

– Есть.

– Лечу!

Очень скоро встречаюсь с Ксенией на нашем месте.

А она встречает меня готовым заказом – овощные салаты, запеченная курица и цветочный чай в заварнике.

– Как ты успела прилететь раньше меня? – целую подругу в щеку.

– Так я же фея, забыла?

– Метла есть или ковер самолет?

Усаживаюсь напротив. Блюда аппетитные, аж слюнки потекли.

– Волшебная палочка, – играет бровями кума и, вооружившись вилкой и ножом, ждет от меня рассказ. – Ну? – нетерпеливо взмахивает приборами.

Нарочно тяну время, тщательно осматриваю вилку – чистая ли, придвигаю тарелку с салатом к себе…

Наконец, чувствуя, как закипает Ксюха, выдыхаю:

– Градов…

Произношу одно слово и смотрю на Ксюху, ожидая реакции.

Она у нее примерно такая же, как у ленивца из "Зверополиса": ме-е-е-едленно поднимает на меня глаза, зрачки расширяются, губы растягиваются в неверящей улыбке.

– Да-а-а? – также растянуто.

– Да-да, – для убедительности киваю головой. – Он в городе. Приходил сегодня утром ко мне на работу. Ты в курсе, что скоро у нас встреча выпускников? В ресторане. Градов пригласил лично.

– Да ты что! Пойдем конечно, – Макарская оживляется так, будто не на встречу с бывшими одноклассниками ее пригласили, а в Милан на показ мод. Тут же на меня обрушивается шквал вопросов: – Слушай, а какой он сейчас? Я его после школы не видела ни разу. Такой же красавчик? Ух, как я по нему сохла. Мы даже со Светкой из "В" класса спорили на него, правда, никто не выиграл. Мы с ней ж тощие были как те швабры, помнишь? Пашка даже не смотрел в нашу сторону. Это потом уже добро наросло, только досталось другому, – хохотнув, Ксюха с гордостью выпячивает троечку. – Что же ты молчишь, Морозова, рассказывай уже!

– Да ты мне слова не даешь вставить, – смеюсь над подругой и, не торопясь, описываю встречу в офисе с первым красавчиком нашего выпуска.

– Градов разведен, ездит на мерсе, ресторан свой, – заканчиваю рассказ. Прихватываю вилкой листик салата и отправляю его в рот.

– А сам–то, сам он как?

– Он? Плечи во, – распахиваю в стороны руки, не сильно преувеличивая. – Сам во, – задираю лицо вверх, показывая высоту. – Красавчик, правда, теперь на любителя.

– То есть?

– Он облысел.

– Фу, – Ксюха морщится. – Пупсик?

– Ахаха, нет. Скорее Дуэйн Джонсон.

– Серьезно? Джонсон? Мамочки! Обожаю Джонсона! А ты случайно его не сфотографировала?

– Кого – Пашку или Джонсона? – хихикаю. – Ксю, веришь или нет, даже мысли не возникло. Да и зачем? Мне он как раньше не особо нравился, так и сейчас тоже не очень.

И это правда. Первое восторженное впечатление схлынуло, и Градова как–то незаметно вытеснили мысли о Глебе. Вот он точно тот мужчина, о котором можно помечтать.

– В смысле не очень? Пашка к тебе сам пришел, на свидание пригласил…

– Не свидание! – поправляю. – Вечер встречи выпускников. Там будут все.

– Но пригласил тебя он. Значит у него планы на тебя.

– Планы у него на всех. Просто я перед глазами у него мельтешила.

И мне приходится рассказать Ксюхе об утреннем хвосте. Сегодня и несколько дней назад.

А подруга, вместо того, чтобы поддержать мое негодование насчет его некрасивого поведения на дороге, заявила:

– И ты после этого сомневаешься, что он к тебе просто так приехал? Помяни мое слово, он тебя замуж позовет.

Кусочек огурца из салата, что только что собиралась проглотить, пошел куда–то не туда. Кашляю, зажимая рот. Слезы в глазах скапливаются.

– Эй, ты чего? – коварная женщина заботливо постучала меня по спине.

Очень хочется сказать Макарской, как она мне дорога. Ее счастье, что голоса временно нет. К тому времени, как огурец попал куда положено, я остыла.

– Спасибо, – выдавливаю из себя. – Мне такого счастья не надо.

– У–у, Катька, ты чего? Хорошие мужики, особенно Джонсоны, на дороге не валяются. Хватай и пользуйся!

– Ксю, нет! Только вчера ты то же самое мне о Глебе говорила! Насчет Пашки повторяю и повторю еще хоть тысячу раз: мне он не нравится. Он на мою Дину слюнями капал, вскружил девчонке голову, а со мной – чисто по–дружески пообщался. И вообще, типы с завышенным ЧСВ пусть проезжают мимо.

– В смысле? С чего ты взяла, что у Градова завышенное ЧСВ?

– А какой нормальный мужик будет вешать на машину номер "д024см"?

– Не понимаю…

Думай, Ксюха, думай. Ну!

И по глазам вижу, как озарило подругу.

– Да ладно?

– Ага! Дошло наконец!

– Думаешь, он специально такой купил?

– А могут быть сомнения? Зная Пашку – каким он был и какой он сейчас, ни капельки не сомневаюсь.

– Так может быть, это… – Ксюха поиграла бровями и понизила голос, наклонившись через стол ко мне: – Проверить? Заценить 24 сэмэ?

Ладони она поставила ребром на стол, отмерила длину. Зрачки возбужденно расширились.

– Ой, мамочки, представить страшно как оно… внутри…

– Я проверять не буду! – предупреждаю.

– Ка–ать?

– Нет!!!

– А вот знаешь, – прищурившись, заявила Макарская, – не зря у тебя от его номера ассоциации возникли неприличные. Я как–то читала в каком–то умном журнале, что если женщина видит в обычных вещах образ… кхм–кхм… мужского достоинства, значит, она сексуально озабочена.

​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​– Это значит, кхм–кхм, – передразнивая, морщусь, – что у женщины все в порядке в личной жизни, Ксюш!

– У тебя и в порядке? Кать, не смеши мои подошвы. Когда у тебя последний раз мужик был? Дай припомню… Точно! Еще в браке! А сколько лет прошло? У–у, Катюха, надо срочно исправлять.

– Не надо ничего исправлять, Ксю! Кто мне недавно Глеба сватал? Давай я сначала с ним разберусь, потом подумаю с кем и что мне исправлять!

---

17.1

Поболтав еще немного и обсудив с Ксюхой что наденем на вечер встречи выпускников, прощаюсь с подругой и приезжаю в Карамельку.

Настраиваюсь на работу в цехе. Утреннее настроение творить разбавилось появлением Градова. Мысли сумбурные – от воспоминаний школьной поры до беседы со старым знакомым. Огня добавила встреча с Макарской, а по приезду на работу появилось непонятное подвешенное состояние. Словно надо было сделать что–то срочное, а что – не могу вспомнить.

– Катерина Санна, можно? – заглядывает Дина.

Машу ей, чтобы заходила, и замираю от увиденного.

Дина входит в мой кабинет с букетом шикарных роз. Цветы крупные, стебли длинные, толстые, шипы срезаны. И все это великолепие перевязано нежной розовой лентой в тон бутонам.

– Это мне? От кого? – с любопытством разглядываю восхитительные цветы, что Дина аккуратно положила на поверхность стола, с которого я предусмотрительно убрала документы. По кабинету тут же распространился умопомрачительный цветочный аромат.

– Тут записка.

И правда. Маленькая открытка, свернутая пополам, спряталась среди темно–зеленых листьев. Почерк убористый, явно мужской.

"Самой красивой девушке лучшей в мире кондитерской".

И подпись "ГП".

– Дина, – улыбка сползает с моего лица. – Почему ты решила, что эти цветы мне?

– Ну как же. ГП – Градов Павел. Это явно вам, Екатерина Александровна. Вы ему понравились, – чувствую горечь в голосе помощницы.

– Ты ошибаешься, Дина. Ты ему понравилась больше. Нас с Павлом связывает только общее прошлое… – Это не то, что ты подумала, – спешу пояснить, заметив увеличенные глазки девушки и угадав неверные мысли, что промелькнули в ее хорошенькой головке. – Он мой одноклассник и более ничего. Сегодня у нас была чисто дружеская встреча – первая после выпускного. Так что забирай цветы и позвони ему, поблагодари за подарок.

– Я? Я не хочу… – еще шире распахивает и без того большие глазищи моя помощница. – Я боюсь… Вдруг эти цветы все–таки вам?

– Или другим нашим девочкам, да? И не обязательно от Градова?

– Я спросила. Ни у кого нет знакомых с такими инициалами.

– М–м. Ладно, я позвоню ему. Не уходи.

Пусть Дина сама послушает, что ответит Пашка. Тоже мне выдумщик – не мог конкретнее написать кому цветы? Ищу на столе визитку Градова и набираю его номер.

– Алло? – басит в трубке мужской голос.

Включаю громкую связь.

– Паша, привет, это Катя Морозова.

– А–а, привет, Катюха, – жесткий баритон меняется на ласковое мурлыкание, от которого хочется поморщиться. – Уже соскучилась?

Дина меркнет на глазах.

– Еще не успела, – не меняю деловой тон. – Паш, я хотела кое–что уточнить.

– Внимательно.

– Видишь ли, нам в кондитерскую привезли букет цветов, а кому – неизвестно. Записки нет, – машинально прячу под бутоны маленькую открытку.

– Уже привезли? Я пять минут назад заказал, – удивляется Градов. – Быстро они. Как ты говоришь – букет? Один, что ли? Вот шарлатаны, я же два заказал. Кать, без обид, передай букет Диночке, она у тебя прелесть.

Дина на моих глазах расцветает, и я за нее рада, честное слово.

Но недолго.

Как раз до следующей фразы Градова:

– Я тебе еще лучше отправлю, окей?

– Знаешь, Паша! – закипаю, потому что считаю поступок Пашки некорректным по отношению к нам с Диной. Особенно обидно за Дину. – Мне цветы дарить не надо! У меня есть кому их дарить!

И отключив вызов, бросаю мобильный на стол. Всплескиваю руками от негодования.

– Вот гад! Я же говорила, он бабник!

Настроение принимать цветы пропадает. Всовываю букет Дине.

– Забери.

– Куда их?

– Куда хочешь. Хоть вон – в ведро мусорное! – в сердцах указываю на урну.

– Да ну–у, жалко. Красивые такие, – бормочет Дина и уходит, унося с собой розы. Жаль только, что аромат не забрала с собой. Бесит!

Померяв шагами кабинет и злясь на Градова, иду в цех. Надо, в конце концов, поработать сегодня или хотя бы проконтролировать других.

– Катерина Санна, – окликает меня в коридоре Дина.

Оборачиваюсь. У нее в руках две корзины алых роз. Абсолютно одинаковых. И записки в каждой. Разные.

В одной:

"Очаровательной Дине. Я сражен вашей красотой и обаянием. Павел Градов"

И в другой:

"Катюша, я несказанно рад нашей встрече. Надеюсь на долгое и плодотворное сотрудничество. Градов"

О каком сотрудничестве речь идет непонятно, но еще больше непонятно чей букет был в первый раз. Неудобно получилось с Пашкой.

Тогда кого же благодарить за первый букет? И где он кстати? Надо срочно его найти!

​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​17.2

– И все–таки они – мне! – забираю кремовые розы вместе с вазой из уголка помощницы. Утыкаюсь носом в бутоны – пахнут обалденно! Обязательно сделаю торт с такими же нежными, почти прозрачными лепестками. – А ты позвони Градову, Дина.

– Я?

– Ты, ты. Теперь же у тебя нет сомнений кто ему больше понравился? – Дина машет кудряшками из стороны в сторону. – То–то же. Звони. И от меня слова благодарности за цветы передай.

– Кстати, – возвращаюсь, – кто принес этот букет?

– Не знаю, Вера принимала.

– Вера? – ловлю девушку возле холодильника. – Кто цветы передал? Курьер?

– Мужчина какой–то приходил. Такой, – обрисовывает в воздухе силуэт невысокого мужчины. – Да он приходил к нам пару раз за тортами и сегодня тоже "Пьяную вишню" взял.

– Говорил что–нибудь? – нервничаю, что приходится вытягивать из Веры информацию маленькими порциями.

– Сказал, что его мама очень любит этот торт, он у нас самый вкусный в городе.

Мысленно закатываю глаза.

– А насчет цветов? – взмахиваю букетом.

– А! Он сказал, что записку потерял, попросил ручку и написал новую.

– Спасибо, Вера! Понятно.

Ничего не понятно!

Видеокамеры, что ли, поставить в зале?

Уединившись в кабинете, несколько минут разглядываю розы. Не Пашкины. Те стоят на журнальном столике в углу кабинета. Мое внимание приковано к чайным розам от неизвестного ГП. Или известного?

Зачем–то пересчитываю – семь штук. Вытаскиваю открытку, читаю. Кто ты – ГП? Г – Глеб?

Из ящика стола достаю стыренный у дочери журнал. Пальцы уже знают на какой странице надо остановиться. Тщательно рассматриваю Глеба и все, что вокруг него. Ни имени, ни фамилии модели не написано.

И все–таки, не смотря на все свои загадки, шифровки и странную работу моделью, Глеб классный. Стоит только вспомнить себя в его объятиях и его губы совсем рядом с моим лицом, как все тело снова начинает приятно тянуть и вибрировать. В низу живота из многолетней спячки, потягиваясь, просыпаются бабочки.

Глядя на номер телефона магазина спецодежды, коротко смеюсь, вспомнив слова дочери "Давай позвоним в магазин". Кто в тот момент знал, что фея–крестная такая затейница и устроит нам встречу?

Но позвонить действительно нужно. Только не в магазин, а Кире. Она как раз оставила еще одну визитку. Как знала, что первую я выбросила.

Что же я ей скажу? И вежливо ли будет ей звонить и спрашивать о Глебе? Но почву прощупать же я могу? И, вспомнив совет Ксюхи, набираю госпожу Вертинскую. Пусть выбор между женщинами сделает сам Глеб, да?

– Алло, Кира? Добрый день, – всеми силами стараюсь спрятать волнение в голосе. Не хочу, чтобы она догадалась, зачем я ей звоню на самом деле.

– Добрый день, Катя! – чувствую – тепло улыбается. – А я как раз собиралась вам звонить. Мы отобрали лучшие фотографии со вчерашней фотосессии, хотела вам на почту скинуть, чтобы вы выбрали для журнала.

– Да, конечно, скидывайте, адрес на визитке есть.

– А еще я договорилась с журналистом, мы можем взять у вас интервью прямо сегодня или завтра с утра.

– Вы знаете, Кира, думаю не стоит брать интервью у меня. Мы же рекламу делаем не мне, а Карамельке?

– Ну да, – растерялась Вертинская.

– Тогда интервью надо брать у наших покупателей. Кстати, их отзывы есть на нашем сайте.

– А что, это интересно. А если мы пошалим и поспрашиваем еще ваших сотрудников?

– Если они захотят – пожалуйста. В этом плане у вас полная свобода действий.

– Отлично. Тогда я вас больше беспокоить не буду, скину на почту фотографии и статью на утверждение как будет готово.

– Договорились. Кира, я вообще по другому вопросу позвонила. – Замялась, не зная как точнее сказать, чтобы Вертинская меня правильно поняла. – Вчера так неудобно получилось… Моя дочь пригласила Глеба на день рождения...

– Да–да, я слышала.

– Приходите с Алексеем тоже? Мы обычно скромно отмечаем, в узком кругу, дома…

– Ой, Катюша, спасибо большое за приглашение. Это какого числа?

– Восемнадцатого. В шесть.

Слышу, как шуршат страницы, возможно, ежедневника. В груди затаилась неправильная надежда, что Кира откажется.

– Катюша, очень жаль, но у нас с Лешкой на восемнадцатое уже назначена еще одна фотосессия как раз на вечер. И перенести никак, там клиент – ух какой.

И у меня в груди радостное ух!

Ух!!!

– Как жаль… – губы сами растягиваются наперекор сожалеющей интонации.

– Но Полежаев придет! Он уже думает, что подарить вашей девочке. Она у вас прелесть!

Полежаев! ГП – это Глеб Полежаев! Ну конечно!

И подарок! Надо купить Яне подарок! Как я могла забыть о нем!

– Спасибо, Кира! Если вдруг у вас планы поменяются – приходите. Мы с Яной будем рады.

– Обязательно.

Чей–то мужской голос зовет Киру.

– Катюша, простите, мне надо бежать, работа. Была очень рада вас услышать.

– Да–да. Ой, Кира! А адрес! Глеб же адрес не знает! Пусть он мне позвонит, а то у меня нет его номера, – голос гасится и последние слова Кира вряд ли расслышала. А меня гложет ужасное чувство вины – Вертинская ко мне со всей душой, а я хочу отбить у нее Глеба.

– Я передам, Катя, пока–пока!

Трясущимися руками кладу сотовый на стол. Уф, вот это я понервничала!

Лицо горит. Обмахиваюсь журналом.

Что я творю? Кира далеко не дура и наверняка догадалась, что я заинтересовалась Глебом. Не ревнует? Доверяет ему? Или я получила зеленый свет?

А–а–а! Сколько вопросов!

Пока не забыла, активирую экран ноута. Какую же собаку я тогда показывала Яне? Просматриваю картинки разных пород. Отсеиваю крупных. Спустя полчаса кажется нахожу ту самую. Очень миленькая. На Янку мою чем–то похожа. Наверное наивными доверчивыми глазками.

– Катюша, – в кабинет заглядывает Василий, – беда.

– Что случилось? – мгновенно собираюсь.

– Рук не хватает. Я отпустил Игната – у него экзамены завтра, и Кристину – ей плохо стало. А у Марии дочка заболела…

– Поняла, Василий Викторович, иду.

Сохранив вкладку с собаками, оставляю ноут в покое. На пару секунд зарываюсь носом в одну из розочек, вдыхаю ее аромат и тороплюсь на помощь коллегам.

18. Глеб. Пользуйтесь, пока я влюбленный и добрый

Михаил, вертя в руке карандаш, склонился над чертежом. Собранный шкаф куцый, а потому непривлекательный без фасадов, сиротливо стоит неподалеку. Сами фасады лежат во вскрытых коробках на полу. Невооруженным взглядом вижу брак.

Шкаф–купе с изогнутыми дверками заказали в спальню молодожены в новую квартиру. Прикольная парочка, еще не притерлись как следует друг к другу. О, как они спорили друг с другом о внешке шкафа! Сколько образцов пересмотрели, сколько раз я перекраивал им макет, предлагал варианты. Представляю как они его ждут и как расстроятся, что мы не уложились в срок.

Протягиваю Мишке руку, здороваемся. Прячет виноватый взгляд.

– Что тут у тебя?

– Вот, – удрученно разводит руками. – Малы.

– Прилично малы, Мих. Куда смотрел, когда заказывал?

– Глеб Викторович, сам не знаю. Столько всего навалилось зараз.

– Проблемы?

– Да не… – мнется парень. – Наоборот… Полинка, жена моя, беременна…

– Поздравляю. Только пока не понимаю, почему косяк с размерами.

– Так я это... На радостях начал детскую обустраивать, кроватку сам хотел… своими руками… – Михаил поднимает обе руки, разглядывает ладони, пальцы. – Короче сам не знаю, как другие размеры в заказ забил. Глеб Викторович, попал я на бабки, да? – заглядывает мне в глаза, надеясь услышать обратное.

– Попал, – смотрю пристально на парня. Ему искренне не по себе от перспективы оказаться должным. На нем еще и ипотека висит. Но и спустить халатность тоже не могу. – Не только на бабки, Михаил. Добавь еще испорченный заказ, сорванные сроки и подмоченную репутацию фирмы.

– Черт, – Мишка еще ниже склоняет повинную голову, плечи опускаются. – Я отработаю! – вскидывает глаза.

Наверняка уже решил, что я его уволю. Но мастер Миха хороший, толковый. Такими разбрасываться точно не стоит. А ошибки – с кем не бывает, главное, что исправиться хочет.

– Отработаешь. Отправляй срочный дозаказ на фасады, но смотри, чтобы сейчас все было верно.

Мишка согласно кивает головой. В глазах облегчение.

– Еще. Фасады эти, – указываю на коробку с браком, – твои. Считай, купил, стоимость из зарплаты вычтем рассрочкой.

Мишке перспектива не нравится, но и альтернативы у него пока нет. А у меня есть. Поэтому, выждав паузу, предлагаю:

– Есть еще один вариант, Михаил. Можешь сделать собственный проект, используя эти заготовки. Чего добру пропадать, да? Замутим аукцион или конкурс. Выбор за тобой. Нарисуешь макет – с расчетами помогу, конкурс спонсируем, глядишь, еще и в плюс выйдем.

И баннер с твоим фейсом забабахаем, – ухмыляюсь своим мыслям. Уж с Кирой–то я договорюсь.

– Вы серьезно, Глеб Викторович? – Мишка вспыхнул от удивления.

Естественно. Пользуйся, пока я добрый.

– На кону наша с тобой репутация, Михаил. Сам понимаешь.

– Да я… Я такой шкаф забабахаю! – воодушевленно замахал руками. – Очередь выстроится!

– Но этот вперед, – предупреждающе указываю на бесфасадный остов.

Отвлекаюсь на входящий звонок от Киры. Махнув Михаилу, что разговор окончен, принимаю вызов.

– Глеб, Кате позвони, она просила.

И короткие гудки в трубке.

Ни привет, ни пока.

Значит, Вертинская слишком занята. Ну окей.

Зато услышанное от нее все компенсирует с лихвой.

Выхожу из цеха на улицу, набираю Катю, благо, она свой номер оставила в Ромкином заказе. Интересно, Ромыч передал цветы или нет. Гаденыш, даже не отзвонился.

– Да, слушаю? – после пары гудков зазноба моя, запыхавшись, отвечает. Из–за ее отрывистой фразы снова возникает образ, где она с лысым. Неприятно.

– Здравствуйте, Катя, это Глеб.

– Здравствуйте, Глеб, как хорошо, что вы позвонили, – тараторит, повеселев. И я вместе с ней заулыбался. – Простите, у меня тут аврал.

Тут же кто–то кричит женским голосом "Катерина Санна, заказ!".

Зато не с лысым!

И сразу солнце ярче и трава зеленее.

– Сейчас! – отвечает кому–то и тут же мне: – Вот, слышите?

– Слышу. Я надолго не задержу. Кира передала, что вы просили позвонить.

– Да–да. Я хотела переговорить по поводу дня рождения моей дочери. Вы не передумали приходить?

– Нет конечно! Хотите отговорить?

– Что вы! Нет! Совсем наоборот! Я скину вам наш адрес. Дочь запереживала, что вы не знаете где мы живем.

Не знаю, но к восемнадцатому обязательно бы узнал.

– О, черт, – стонет вдруг девушка, – я снова не успеваю купить ей подарок, а времени в обрез...

– Катя, – воодушевляюсь, – у меня отличная идея! Я куплю подарок Яне от нас двоих.

– Глеб, нет! К тому же то, что хочет Янка, очень дорого!

– Мне не сложно и цена не имеет значения. Екатерина, предупреждаю сразу, – тоном не терпящим возражений пресекаю свою карамельку, – будете возражать я обижусь. Я все равно ломаю голову что подарить Яне. Так что говорите – чего хотят девочки в шесть лет?

– Честно? Понятия не имею, но я обещала ей подарить мультипульт.

– Что подарить?

– Мультипульт. Песочного или рыжего цвета…

Катя что–то еще говорит, но слова неразборчивы – у нее снова в трубке непонятные возгласы.

– Ой, Глеб, мне надо бежать. Хорошо, что вы позвонили, адрес я скину как обещала. Иду! – снова кричит кому–то нетерпеливому. – Простите, до свидания!

– До свидания, – говорю уже коротким гудкам.

В задумчивости иду обратно в цех.

– Мих, как ты думаешь, зачем шестилетней девочке мультипульт рыжего цвета?

Михаил посмотрел на меня как на умалишенного. Определив, что я вменяем, пожал плечами:

– А хрен их знает. Бабы же. У них в крови халатики с перламутровыми пуговицами.

С этим аргументом не поспоришь. Но халатики – вещь хотя бы логичная, а мультипульт ребенку… Еще и рыжего цвета. Под интерьер мебели подбирают?

---

19. Глеб. Мульти–пульти

Заканчиваю с делами в цехе, поднимаюсь к себе в кабинет.

Ромка до сих пор не позвонил и даже сообщение не скинул, а сам я у Кати не догадался спросить получила ли она цветы. Точнее не успел, потому что ей было некогда со мной разговаривать.

Перезвонить? А до меня ли ей? И так отвлек во время аврала, а ей еще заказ на воскресенье собирать. Что–то мы с Ромкой перестарались, надо было как раньше на группу торты заказать, а не на весь детский дом. Но это же праздник Костика…

Набираю Вертинского. После третьего гудка отвечает.

– Слушаю, Глеб.

– Ромыч, ты цветы Екатерине Морозовой передал?

– Конечно. Думаешь себе оставил? – обиделся друг.

– А записку?

– И записку передал, не переживай. Только это… Я твою потерял где–то, новую написал.

– Что?!

Закрываю лицо рукой. Как хорошо, что Вертинский далеко. Я бы его точно стукнул. А заодно себя, что переложил на другого то, что ДОЛЖЕН был сделать САМ!

Вспоминаю голос Кати. Она обрадовалась моему звонку, значит, в записке нет ничего неприличного, можно не переживать.

Пальцы съезжают по лицу вниз.

– Что ты написал? – перевожу дух.

– Так и написал – самой красивой девушке лучшей в мире кондитерской. И подпись.

– Подпись–то хоть от кого? – усталым голосом спрашивая этого долбо… дорогого мне человека.

– Ну от тебя, конечно, Глеб. Я что дурак?

Не особо умный, если разобраться.

– Ладно, Ромыч, спасибо. До понедельника.

Попрощавшись с другом, сажусь за рабочий стол. Цветы цветами, следующий букет буду вручать самолично, а сейчас мне надо озаботиться подарком для маленькой девочки.

Открываю браузер и первым делом вбиваю в поисковик запрос на мультипульт рыжего или песочного цвета.

А вот тут меня ждет сюрприз. Никакого подобия мультипультов интернет не выдает.

Зато предлагает отзывы на пальчиковые краски "Мульти–пульти", разноцветные карандаши, а еще фотки котов. Рыжих.

Как я понимаю, их всех зовут Мультипульт. Оригинально.

Но что же делать мне? Ведь я обещал найти, купить и подарить мультипульт определенного цвета, а ударить в грязь лицом перед девчонками ой как не хочется.

Делаю еще одну попытку – пишу в поисковой строке "универсальный пульт рыжего или песочного цвета" и вуаля! Не рыжие, не песочного цвета, но оранжевого есть! Точнее, белые с оранжевыми кнопками, зато в достаточно большой ассортименте. Ну хоть что–то.

Убедившись, что пультов чисто рыжего цвета в природе не существует, ищу ближайший магазин, звоню, спрашиваю наличие искомого предмета, но у них они только на заказ, а ближайшая доставка через неделю-две. Не подходит. В следующем магазине примерно такие же сроки. И в третьем. И в четвертом. Как сговорились. Еще и хмыкают в трубку, услышав обязательное требование – рыжий цвет. Ну–ну. Посмотрел бы я на них, поставь им любимый человек такую задачу.

Может быть поэтому Катя так заморочилась мультипультом, что достать их в нашем городе проблема?

Справившись с первой волной растерянности, начинаю обзванивать те же магазины по второму кругу. Прошу привезти мне пульт с оранжевыми кнопками в кратчайшие сроки за любые деньги. В первом снова слышу от менеджера отказ. Сдается мне, ему просто лень заморачиваться. А вот во втором магазине пошли навстречу. Записали артикул, взяли контактный номер и скинули счет для предоплаты. С ценой они, конечно, загнули, но сейчас это ровным счетом ничего не значит. Главное –пообещали сделать экспресс–доставку.

На всякий случай позвонил в оставшиеся два магазина и так же оформил заказ. Пусть все везут пульты, мне главное, чтобы к восемнадцатому доставили. Что делать с лишними пультами подумаю потом.

Перечисляю предоплату. Шарюсь еще по интернету и на всякий случай заказываю краски и карандаши "Мульти-пульти". Это добро ребенку всегда пригодится. И снова с экрана на меня желто-зелеными раскосыми глазками смотрят рыжие коты. Извини, Яна, таких красавцев я тебе дарить не буду. Ты говорила, что кот у тебя уже есть. Борис, кажется. Вряд ли ему нужен конкурент.

С чувством выполненного долга откидываюсь на спинку кресла.

Уф, оказывается исполнять прихоти маленьких девочек довольно–таки трудно. Но при этом жутко интересно, на что еще способна их неуемная фантазия.

После работы заезжаю в магазин игрушек. Долго хожу между рядами конструкторов, автомобилей, водяных и шариковых пистолетов. Что может понравиться пятилетнему пацану? Чем порадовать Костю?

Мальчишка каждый раз, как мы приезжали в интернат, крутился рядом. В полный восторг его привел мой волшебный чемоданчик с набором инструментов. Вытаращив глазенки и открыв рот, мальчуган не моргая смотрел, как мы с Ромкой собираем новую мебель. А уж если его просили что–то подать или подержать…

Вот кого бы я с удовольствием взял в ученики.

Яна же помогает Кате в кондитерской, Костяна я бы в мастерской учил. Отличная бы смена выросла.

Мне так нравится представшая картинка, что я только об этом и думаю теперь.

Днем и ночью.

– С днем рождения, Константин, – торжественно поздравляю мальчика и протягиваю ему коробку.

– Это мне? Это плавда мне?

Мне почти насильно приходится впихнуть подарок в руки имениннику, потому что, когда я протянул ему игрушечный чемодан с набором инструментов, Костя спрятал руки за спину. Не поверил малыш, что я дарю ему персональный подарок. С разрешения директора интерната мы уединились с пацанчиком у нее в кабинете. Специально ушли от ребят подальше, чтобы нам не мешали.

Сама Ольга Валерьевна обещала прийти с минуту на минуту, а пока через неплотно прикрытую дверь я слышу, как она в коридоре зычным голосом дает дежурным распоряжение, чтобы пирожные детям выдали после обеда. Громкая женщина. Но я ее понимаю. Когда в голос говорят десятки, сотни детей, кому–то надо их перекрикивать, чтобы добиться тишины.

– Бери, бери. Это тебе. Или не нравится?

– А что это? – Костя держит на вытянутых руках запаянный в прозрачный целлофан чемодан. Крепко держит, боится уронить тяжеловатый для его возраста предмет.

– Давай вместе посмотрим?

– Давай.

Костян с облегчением сует чемодан обратно мне в руки, а сам прилипает ко мне. Ждет, когда откроется таинственная коробочка.

Сажусь на диван, кладу рядом чемоданчик, сдираю упаковку. И слежу за малышом, который от нетерпения подпрыгивает на пяточках, опираясь ручонками о бархатную сидушку. Представляю как дрожит в его грудной клетке маленькое сердечко. Сам тоже начинаю волноваться – понравится ли.

– Та–дам!

Откидываю крышку. В два яруса в чемодане лежат разного цвета и размера отвертки, пассатижи, молоток, щипцы и много других предметов. Каждый инструмент в отдельной ячейке.

– Ва–ау–у, – громко шепчет ребенок. На несколько долгих секунд замирает, разглядывая. И только позже вскидывает на меня черные глазенки, полные восторга и неверия. – Как у тебя?

– Так точно. Теперь у тебя есть свой собственный набор инструментов, можешь что–нибудь чинить.

Синхронно с мальчиком осматриваем кабинет директора. Мебель не совсем новая, но добротная и целая. Здесь чинить точно нечего.

Костик неуверенно дотрагивается указательным пальчиком до серой плоской отвертки с красной ручкой.

– Вытаскивай, не бойся. Это теперь твой личный набор.

Малыш словно ждал разрешения.

Тут же вытащил из ячеек все инструменты, выложил их в ряд на диване.

– Один, – начал считать, тыкая в каждый предмет пальчиком. – Два. Тли. Пять.

– А четыре где потерял?

Малой нахмурил бровки, осмотрел богатство. Снова начал считать. Сначала.

– Один. Два. Тли…

Коснулся пальчиком следующего инструмента. Поднял на меня увеличенные угольные глазенки.

– А четвельтого нет.

Заявляет так уверенно, что я не сомневаюсь – четвертого нет. Просто нет. Три, пять есть, а четвертый пропал. Не доложили на фабрике. Ая–яй.

Мне становится смешно от этой детской непосредственности. Поразительный ребенок, такой открытый для всего нового, доверчивый.

– Как у вас тут весело, – с порога улыбается Ольга Валерьевна. – Что это у тебя, Костик?

– Инстлументы! – хвастается мальчишка и начинает вкладывать женщине в руки все свое богатство. – Это дядя Глеб мне подалил!

– Как здорово! Спасибо сказал?

– Спасибо!

– Не за что, – с улыбкой треплю чернявую мальчишескую макушку. – У тебя праздник, как же без подарков.

– Ну вот, Костя, будешь теперь нам сам все чинить, а дядю Глеба без работы оставим.

Мальчишка махнул головой, потом задумался. Вскинул на меня черные угольки с немым вопросом в них. И по–моему, он быстрее готов расстаться со своим подарком, чем отказаться от нашего с Ромкой посещения.

– Я найду что починить, да, Костян? – успокаиваю ребенка.

– Да! – широко заулыбался довольный парнишка.

– Собирай игрушки, мальчик, – отдает ему добро директор, – беги на обед. Сегодня у тебя праздник, дядя Глеб сладости привез для всех-всех ребят.

Ольга Валерьевна садится за свой стол, надевает очки. Для вида берет в руки какие-то бумажки, но поверх очков наблюдает за мальчиком и попутно за мной.

– Ула! Сладости! Сичас собелу! – Костя аккуратно складывает каждый инструмент на свое место в чемодане и между делом спрашивает меня: – Дядя Глеб, у тебя есть лельгия?

– Лельгия? Это что за зверь такой?

– Это не звель. Я болел в плошлый лаз. Чесался весь и кашлял.

Не понимаю о чем лопочет ребенок, поднимаю глаза на директора, жду объяснений.

– У Костика обнаружилась аллергия на орехи. Ваш коллега в прошлый раз угостил его конфетой с орехами, мальчик среагировал. Но ничего страшного, все обошлось.

В прошлый раз со мной приезжал Слава. Да, помню, он угощал Костика конфетами.

– Мне очень жаль, передам ребятам, чтобы в следующий раз были аккуратнее. Торты и пирожные мы заказываем гипоаллергенные, но если что – вы скажите сразу.

– Да–да, конечно.

– Все, соблал! – заявил малыш, захлопнув чемоданчик.

– Молодец. Беги на обед, Костик, я пока с Ольгой Валерьевной побеседую.

– Пока, – Костя с порога махнул ручкой и счастливый умчался, старательно таща тяжелый подарок.

Улыбаюсь ему вслед и даже закрытой за ним двери, пока не перевожу взгляд на директрису. Встречаюсь с ее строгим взглядом. Улыбка сползает. Разговор будет серьезным.

Ольга Валерьевна откладывает бумаги в сторону, сцепляет руки в замок.

– Глеб Викторович, я вижу, у вас с Костей хороший контакт…

– Да, мы подружились. Он славный малый.

– Боюсь, вам стоит реже с ним видеться. Мальчик к вам привыкнет, а вы закончите с ремонтом и больше не приедете, а он будет ждать, надеяться…

– Не понимаю, если честно. Я как раз хотел узнать, как я могу с ним видеться чаще.

– Зачем?

– Честно? Пока не знаю. Но мне с ним интересно.

Не приврал нисколечко. С Костяном мне также увлекательно общаться как и с Катиной Яной. Замечательные детки. Только вот у парнишки ни мамы, ни папы и мне хочется хоть как–то заполнить этот пробел в его маленькой, всего лишь пятилетней жизни.

– Что случилось с родителями Костика?

– Родители погибли, когда Косте было чуть больше двух лет. Мальчика воспитывала бабушка. Полгода назад она умерла, а ребенка привезли нам. Честно говоря, детей такого возраста и без особых проблем со здоровьем охотно усыновляют. Одна семейная пара уже заинтересовалась Костей…

Не сомневаюсь, что Костя понравился кому–то еще, кроме меня. Мальчишка умный и контактный, тянется ко всему новому. Но здесь три сотни детей, могут же выбрать другого ребенка?

– Процедура усыновления не быстрая, и приемные родители пока проходят курсы будущих мам и пап, – продолжает Ольга Валерьевна. – Когда они будут готовы забрать мальчика, им вряд ли понравится, что у их сына такой взрослый друг… Если вы понимаете о чем я, Глеб Викторович.

– Кажется понимаю. А что если я тоже захочу усыновить Костю?

– Конечно, вы можете попробовать, но… Вы женаты?

– Пока нет.

– Видите ли, полная семья в приоритете у комиссии. Если вы настроены серьезно, я попробую помочь, но гарантировать не могу.

– Мгм. Я понял. Сколько у меня есть времени?

– От силы пару месяцев. Но лучше поторопиться.

20. Катя. Чеснок в оливье положить?

– Катюх, лук в оливье крошить?

Ксюшка занесла нож над пучком зеленных перьев с таким видом, будто собралась препарировать лягушку. Все в этом доме, кроме меня и Янки, сохраняют поразительное спокойствие. А у меня вон – нарезка из овощей кособокая выходит, уже второй раз заново выкладываю и все равно пальцы не слушаются.

– Кроши.

– А вдруг он не любит лук?

– Кто?

– Да Глеб твой.

Все вопросы сегодня сводятся к Глебу. Стол как будто для него одного готовим.

– Глеб не мой. Кроши.

– Чеснок положить?

– Положи. Стоп! Чеснок–то в оливье зачем?

Ксюха ржет:

– Да я так, бдительность твою проверяю, Катька.

Корчу ей в ответ рожицу, а самой сбежать хочется. Спрятаться ото всех в домик или под кровать как в детстве. Особенно от нежданно свалившегося на голову желания дочери. Которое исполняется в кратчайшие сроки!

– Катюша, а где салфетки?

Вот опять меня дергают. И в глаза внимательно всматриваются. Да–да, я на взводе, даже отрицать не буду. Все равно все всё знают и готовятся к смотринам. О господи, слово какое ужасное – смотрины. Глеб хоть понимает, на что он подписался своим согласием прийти в гости в такой день?

– Маргарита Павловна, там, в стенке, слева кажется. И стаканы, стаканы там же, в коробке! – кричу вслед.

– Мама, – в кухню влетает розовая зефирка, – а торт дядя Вася сделал? А когда привезет?

Да что ж такое! Всем от меня что–то надо и срочно. А у меня между ребер ухает, когда я на стрелки часов смотрю. Скоро шесть и придут гости. Точнее гость. Остальные почти все уже собрались.

Влад с Илюшей в Янкиной комнате на полу играют в шашки, мы с Ксюхой с салатами и нарезками заканчиваем, а Маргарита Павловна сервирует стол. Чуть позже придет Василий Викторович с женой и тортом, но они свои, а вот Глеб…

Меня потряхивает при одной только мысли о нем. Еще и Ксюшка без конца спрашивает то одно, то другое, и Яна ждет, от окна не отлипает.

За эти дни мы с Глебом перекинулись всего лишь парой смсок – я скинула адрес и поблагодарила за цветы, а он написал, что подарок Яне купил, мне волноваться не стоит. Я на самом деле рада, что он не побоялся взять на себя такую ответственность – купить собаку моей крошке. Нужно будет обязательно возместить ему расходы.

Зато мы с моими карамельными коллегами справились со всеми нашими авралами и только сегодня спокойно выдохнули. Новых заказов от Романа не поступило, а текущих раз–два и обчелся, можно расслабиться.

Янку на эти дни забирала к себе Маргарита Павловна, так что я отпускала ребят домой, а сама работала до поздней ночи, чтобы успеть приготовить пирожные и сделать заготовки на будущее. Успела.

Но в воскресенье случилось еще кое–что.

Дина сказала, что заказ Романа забирал Глеб. Я удивилась и предположила, что Дина ошиблась, но та была непреклонна и даже немного обиделась. Говорит, Глеба невозможно с кем–то спутать. Это тот самый мужчина, с которым у меня была фотосессия. Приехал он к открытию Карамельки на японском грузовичке, загрузил коробки. Спросил про меня, но в это воскресное утро я как раз отсыпалась дома. Расписался в заказе и уехал.

И я теперь гадаю почему Глеб забирал чужой заказ.

Неужели у него настолько печально финансовое положение, что он еще и курьером подрабатывает? Возможно поэтому он спрашивал про вакансию в Карамельке? Тогда смею предположить, что у него ко мне чисто материальный интерес. Может быть, он вообще альфонс, сводящий с ума богатых дамочек и использующий их в корыстных целях? Эти мысли крайне неприятные. Я даже озвучивать их Ксюхе или Маргарите Павловне побаиваюсь.

Пару раз брала в руки телефон, находила номер Глеба в контактах. Хотела позвонить, спросить, как так получилось, что он забрал заказ, но не решилась. Лучше при встрече, если будет удобный момент. Чтобы в глаза красавчику посмотреть, самолично определить врет он или нет.

– Катюша, ваш Борис совсем совесть потерял, – ворчит Маргарита Павловна, заходя в кухню. – На столе улегся и хвост в тарелку положил. Хотела согнать, шипеть начал. Совсем не слушается.

– Вот паразит. Запру его в переноске, будет знать!

Прихватываю полотенце и иду выгонять непрошенного гостя с праздничного стола. Ему повезло, что стол еще без еды.

– А ну брысь! Разлегся барином, для тебя тут стол поставили!

Смахиваю кота полотенцем. Бориса сдувает в неизвестном направлении.

В сотый раз осматриваю зал на предмет пыли на полках или лишних вещей. Но нет, все чисто. Сама Яна на тридцать три раза с утра все убирала и протирала, попутно читая лекцию Борису о важности чистоты. Все ее умозаключения сводились к тому, что надо произвести впечатление на гостей. Что–то раньше такой чистоплотности за дочкой не замечала. Взрослеет видимо.

Прихватив ленточки связанных в пучок разноцветных воздушных шаров, отвожу подарок Илюшки в угол за диван. Там ему самое место. Шары радостно стукаются маковками в натяжной потолок, разворачиваются веселыми рожицами в разные стороны.

– Катюш, я хотела тебя спросить...

Маргарита Павловна подошла близко и понизила голос, чтобы нас никто не услышал.

– Знаешь, Янкина воспитательница какая–то странная. С какого–то перепугу спрашивала меня про отца нашей егозы. Почему, говорит, Яна записана на девичью фамилию матери. Почему не Игоревна. Но я ей ответила, что это не ее дело, а сама думаю – уж не знакома ли она с Вербиным. Не собирается ли он заявиться к нам?

Оглядываюсь убедиться, что никого рядом нет. Яна даже имени родного отца не знает, не то что фамилии. В свидетельстве у нее отчество как у меня записано – Александровна.

– Игорь? С чего бы? Он сам ни разу не звонил все эти годы и даже не знает где мы живем. Мать его только звонит, когда нужно что–то и все.

– Яна, – останавливаю дочь, когда она снова несется в сторону балкона. – Людмила Николаевна задавала тебе вопросы… на твой взгляд странные?

– Неа, – отмахнулась Янка. – Она только спросила, купила ли ты мне папу, а я ответила, что он сам к нам придет. Бесплатно.

– Мам, а Глеб скоро придет?

В небесно-голубых глазах дочери столько надежды на приход Глеба, что чувствую, если не придет – сама побегу его искать. Странно как мы с Яной обе оказались зависимы от этого мужчины, несмотря на все мои сомнения и противоречия.

– Скоро, – глянув на часы, опять чувствую вибрирующее волнение.

Ладошки потеют. Обмахиваюсь ими, остужая горящие щеки.

Дочь выбегает на балкон. Встает на цыпочки, прилипает носом к стеклу. Ждет.

Любуюсь своей красавицей, пока выдалась свободная минутка.

Нарядная моя девочка. Платье мы с ней вместе выбрали розовое, воздушное. С юбкой–пачкой, с вышивкой стеклярусом по низу и на груди. Волосы в кудри завили, диадему прикрепили, туфельки в цвет подобрали.

– Принцесса! – окрестила Яну Ксюшка.

– Зефирка, – назвала я крутящуюся вокруг себя любимку.

– Зефирная принцесса или принцесса зефирок, – подытожила Маргарита Павловна, тоже заценив наряд малышки.

А та и рада – лыбится широко, да модничает.

– Глеб, Глеб, Глеб... Я только и слышу это имя, – с улыбкой ворчит Маргарита Павловна, тоже не отрывая глаз от ребенка. – Хороший мужчина, да?

– Не знаю, – пожимаю плечами. – Увидим.

– М-м... Янка печенье ему напекла, угощать сегодня будет.

– Серьезно? Сама пекла?

– Сама. Девочке нужен отец. Только не такой как Вербин. Ох, предчувствие у меня какое–то насчет Игорька, – тихо делится со мной женщина, отвлекая от созерцания красавицы. – Не приперся бы.

– Его мать говорила, что он не ходячий и не говорящий. За столько лет улучшений нет, вряд ли сейчас случится чудо.

– И ты ей веришь?

– Она присылает фото, чеки… Я поговорю с воспитательницей. Мне тоже ее поведение кажется странным, хочу выяснить в чем дело.

Маргарита Павловна кивает и берется протирать полотенцем блюдца.

По пути на кухню сворачиваю в ванную, смотрю на себя в зеркало. В глазах страх и ярое нежелание видеть прошлое в настоящем. Ему в моей жизни и жизни моей дочери места нет.

– Катя! Не смей накручивать себя насчет биологического отца дочери. Его столько лет не было в поле видимости и дальше будет то же самое.

Киваю для убедительности отражению.

– Так–то лучше! А теперь, дорогая, подумай о том мужчине, что вот–вот появится на пороге твоего дома. Все, как мечтала Яна. Еще и с собакой.

Одно но! Жирное такое. Глеб – не папа дочке, мне он тоже никто и вообще у него Кира или еще какие недостатки!

– Поэтому, – продолжаю убеждать девушку напротив, – будь готова, Катерина, что завтра, а может уже сегодня вечером, он исчезнет, оставив после себя короткое воспоминание легкого флирта.

И возможно (возможно!) одно разбитое сердце. А то и два.

– Ка–ать, ты в порядке? – Ксюха, заждавшись, тарабанит пальчиками по двери ванной.

– Да–да, иду!

Эх, мне бы умыться ледяной водой, остудить пылающие щеки, но я же красилась сегодня добрых два часа!

Еще раз глянув на себя зеркало, покидаю место уединения. Пора накрывать стол. Семеро (включая кота) одного не ждут.

– Ты как? – кума заглядывает мне в глаза, силясь там что–то увидеть. Еще и ладонь вдруг к моему лбу прикладывает, температуру меряет. Но ее нет, это просто нервное.

– Норм.

– Может это… по валерьяночке? – мигая, указывает кивком в сторону кухни.

– Давай.

Может, хоть тремор исчезнет.

Ксюха по–свойски лезет совсем не в тот шкаф, где хранится успокоительное. Достает два бокала на тонкой ножке и бутылку игристого. Пару движений и легкий чпок, от которого я подпрыгиваю на месте. От кумы моя реакция не скрылась.

– Э–э, мать, прекращай, а то вместо валерьянки щас корвалол достану. Сорокаградусный.

– Я спокойна. Я спокойна, – кладу ладони на столешницу.

– Во–от, умница.

– Ксюха, я боюсь! – тихо истерю, ища спасения в глазах подруги.

– Держи, – она всовывает мне в руки бокал с напитком. С тихим звоном соприкасаемся "лекарством". – Все будет хорошо! Это я тебе как крестная нашей Янки говорю! С днем рождения доченьки!

– С днем рождения!

Вздрагиваю от дверного звонка и чуть не роняю бокал из рук.

21. Катя. Идеальный мужчина

Звонок.

Уверена, что это Глеб. Часы показывают две минуты седьмого. Мужчина пунктуален.

– Пей! – жестко приказывает Макарская и подталкивает мой бокал к губам.

Выпиваю "лекарство" одним залпом. Пузырьки сжимают горло, бьют в нос и куда–то в макушку. Зато прекрасно отвлекли от нервозности.

– Все, иди! – кума отдает новый приказ.

– Мгм, – выдох, вдох. – Как я выгляжу? – провожу онемевшими пальцами по бедрам, поправляя невидимые складки.

– Ты супер!

– Давай! – Ксения трясет передо мной двумя кулачками.

– Даю! Фух!

– Стой!

Макарская торопливо снимает с меня фартук, о котором я благополучно забыла. Ругаясь сквозь зубы, путается с узелком сзади, но недолго.

– Все, теперь иди. И помни – ты красавица! Глеб увидит и в обморок грохнется. А как очнется – сразу женится.

– Ксю! Иди ты открывай! – пячусь в панике после напутствия кумы. – Я не хочу замуж! Я там уже была!

– Мама, там Глеб пришел! – ко мне подбегает возбужденная зефирка и тянет за руку из кухни. – Пойдем встречать! Скорее!

– Идем, идем!

Ни сбежать, ни спрятаться не удастся. Выдохнув, распрямляю плечи и с идеально прямой спиной, заодно практикуя походку от бедра в домашних условиях, иду встречать гостей.

– Открывай скорее! – крутится юлой под ногами дочь.

– Сейчас, сейчас!

"Валерьянка" подействовала мгновенно – перед тем, как крутануть защелку, я даже забыла, что такое робость. Растягиваю губы до ушей и гостеприимно распахиваю дверь перед… огромной коробкой, раскрашенной синими ромашками и перевязанной белой атласной лентой. Из–под нее видны длинные мужские ноги в черных брюках и туфлях.

– Ого–го какая огромная! – визжит и прыгает на месте Янка. Еще и в ладоши хлопает. – Бабуля, тетя Ксюша, Илюша, дядя Влад! Смотрите скорее кто ко мне пришел! Коробка, заходи!

– Можно, да? – звучит бас Глеба с лестничной площадки. Сначала в квартиру протискивается коробка, и только потом ноги перешагивают через порог. – Уф, я думал не пролезет. Хотел даже кран нанять, чтобы через балкон доставить.

Яна заливается громким смехом. Народ кучкуется позади меня, с любопытством разглядывая предмет с ромашками и ноги незнакомца.

Коробку Глеб опускает на пол. Выпрямляется.

Боже, он еще красивее, чем я видела его в первый раз! Мужчина, сошедший с обложки крутого журнала! Ну пусть не такого крутого, всего лишь местного, но это такие мелочи на самом деле. Зато вот он, настоящий, без грима и фотообработки, можно касаться, чувствовать, разговаривать…

Я зависаю, разглядывая модельную внешность мужчины. Благоухающий, нарядный, с тщательно уложенными волосами. В тон брюкам стильный пиджак, небесного цвета рубашка с расстегнутыми двумя пуговками – все как мне нравится в мужчинах. Знакомый запах вкусного одеколона тут же заползает в легкие, заставляет грудную клетку ходить ходуном, выпрашивая новую порцию полюбившегося афродизиака.

Несколько секунд смотрим с Глебом друг на друга. Несколько дней прошло с первой встречи, черты лиц в памяти смазались и сейчас, словно пазлы, восстанавливаются пробелы. Взгляд у Глеба действительно добрый и улыбка чарующая. Он вообще сразу к себе располагает, как родной человек.

Мысленно приветствуем друг друга, разговариваем. О чем? Неважно.

– Здравствуйте! – Глеб говорит мне, точнее моим губам.

О, этот голос! Всего три слога, а подлеченное "лекарством" воображение тут же рисует очень даже пикантные картинки из двух участников – Глеба и меня. Только сейчас понимаю, как долго у меня не было мужчины и как он мне нужен прямо сейчас. Ну или хотя бы в ближайшем будущем.

От разыгравшейся фантазии вдруг чувствую себя неловко. Не знаю куда деть внезапно ставшими неуклюжими и слишком длинными руки. Поправляю скромный вырез нового платья, стесняясь нелепых рюш на груди. Еще и каблуки напялила вместо удобных балеток.

Слегка киваю Глебу в ответ на приветствие. Язык ватный и отказывается помогать растерявшейся мне. Сзади нестройными голосами здороваются остальные.

Глеб выходит из забвения первым.

– Секунду.

Наклоняется к своей коробке. Оказывается, на ней сверху лежат два букета красных роз. Сдается мне, в каждом по семь штук.

– Держи, принцесса! – один букет Глеб вручает Яне. – С днем рождения!

– Ух ты, мне еще никто не дарил цветы! – пищит от восторга зефирка. – Спасибо!

Второй букет Глеб, приблизившись, протягивает мне.

– С днем рождения дочери, Екатерина.

И смотрит прямо глаза, в душу заглядывает и улыбается так греховно красиво, что все вокруг вдруг начинается кружится. Или это пузырьки лекарства подняли вторую волну цунами и она вот–вот накроет меня с головой? Или это запах мужского одеколона сшибает с ног?

– Спасибо!

Забираю букет, наши пальца соприкасаются. У него они теплые, и это тепло передается мне, растекается по телу сладким сиропом.

Прячу улыбку в бутонах. Идеальный мужчина. Не догадывалась, что на планете существуют такие.

Тут же одергиваю себя – есть, есть у него подводные камни! Не может не быть!

– А тут что? – наш зрительный контакт разрывает бесцеремонный возглас Яны. Она нарезает круги вокруг коробки, поглаживая картонные бока и белую ленту.

– Открой, – разрешает гость.

Янке дважды повторять не надо. Бант из атласной ленты развязывается, крышка поднимается и летит в сторону.

На свободу из заточения вырывается связка лиловых воздушных шаров. Они взлетают к потолку, а вместе с ними из коробки вылетает белый плюшевый заяц с розовыми ушами и лапками.

– Ух ты! Какой красивый зайчик! – Яна подпрыгивает и хватает зайца в охапку, прижимает к себе. – А какой он мягкий! – трется носом с розовым носиком игрушки.

Шаров так много, что они заполняют все свободное пространство между нами. Просвет появляется, когда кнопка выпускает зайца из объятий и он вместе с шарами снова устремляется вверх.

Я не понимаю, как заяц вместе с шарами уместился в коробке, ведь он размерами с мою дочь.

С немым вопросом оборачиваюсь к Глебу, а этот невероятный мужчина улыбается, наблюдая за моей скачущей зефиркой. Явно доволен произведенным эффектом.

К радостным визгам Янки присоединяется Илюшка, а потом дети ныряют в коробку и достают оттуда еще наборы красок и карандашей.

– Ух ты! Как у Полины! Я так мечтала о таких карандашах! И красках!

– И я, – повторяет за Яной Илюша. Просто за компанию.

– Спасибо, спасибо, спасибо! – моя срывается с места и чуть ли не роняет опешившего от неожиданности мужчину, обняв его за ноги. – Глеб, ты самый лучший! Я тебя так ждала! Все-все, пойдемте скорее праздновать мой день рождения!

Тут же Янка отлепляется, подпрыгивает за зайцем и тащит его в одной руке вместе с шарами и коробкой красок в другой к себе в комнату. Хвостиком за ней бежит Илюшка с другим набором.

Надо бы представить Глеба моим родным, но сначала заглядываю в коробку с ромашками – она пустая. Вопросительно смотрю на Глеба, перевожу взгляд назад. Позади него никого и поводка нет. Второй коробки тоже. Где собака? По дороге потерял?

– Глеб, – шепотом зову его, пока все заняты детьми. Он слегка наклоняется. – Где еще один подарок? Наш с вами?

– Тут, – преспокойно хлопает пальцами по пиджаку в районе груди. Очевидно, там внутренний карман и только теперь замечаю, что там что–то топорщится.

– Вы спрятали собаку в карман?

– Собаку? – черные брови сдвигаются к переносице , а спустя две–три секунды лицо мужчины вдруг вытягивается. Несколько секунд он смотрит на меня непонимающе, а потом шипит сквозь зубы: – Так! Нам нужно поговорить. Срочно! Наедине!

22. Глеб. Неидеальный…

Вот чуяла моя пятая точка, что накосячу! И оправдание, что косяк мой только наполовину, никак не облегчает стойкое ощущение фиаско.

– Извините, я украду Катерину на две минуты, – сдержано кидаю двум женщинам, одну из которых, ту, что в возрасте, уже видел в Карамельке, и незнакомому мужику, моему ровеснику. Он склонил короткостриженную голову набок и оценивающе разглядывает меня все те несколько минут, что я здесь нахожусь. Наличие мужика в Катиной квартире на долю секунду трунькнуло ревнивые струны в глубине души, но стоило посмотреть на мальчика, как пазл сложился – у Илюши схожие черты лица, а значит, этот мужик и молодая женщина – его родители и тоже гости. Друзья или родственники.

Полегчало.

Аккуратно беру Катю за локоток и вытягиваю ее за пределы квартиры на площадку. По пути забираю из женских рук розы и кладу их на близ лежащую полку от греха подальше.

– Объясните! – нависаю над девушкой, что вжалась спиной в полотно двери и с неподдельным интересом смотрит на меня снизу вверх, хлопая длинными черными ресницами. Какая же она красивая! – Какую–такую собаку я должен был принести? Когда мы с вами договаривались о собаке?

Я возмущен тем, что чего–то не понимаю.

И… крайне возбужден.

Близостью желанного женского тела, облаченного в легкое шифоновое платье с оборками на груди и по низу, которое вроде бы должно скрывать фигуру, а оно наоборот, только подчеркивает плавные изгибы, распаляет воображение. Карамельным запахом с едва уловимыми нотками шампанского, блеском широко распахнутых синих–синих глаз, в которых вижу свое отражение. Губами–бантиками с чуть заметным налетом розовой помады.

Каждую деталь подмечаю и складываю в личную копилочку памяти с надписью "Катюша": подрагивающие крылья носа с бледными веснушками, звездной россыпью убегающими на скулы. Едва заметный пушок над верхней губой, по капельке золота на мочках ушей. Темно–шоколадный витой локон, выпущенный из уложенной прически. Пульсирующая голубая венка на белой шее…

До зуда в каждой клеточке возникает непреодолимое желание вжаться телом в ее, осыпать поцелуями розовые губы–бантики и все открытые участки бархатной кожи, прошептать, простонать, прокричать "Моя!", услышать в ответ "Мой"…

И плевать, что лестничная площадка совсем не романтичное место, мы далеко не подростки и нас могут застукать соседи…

Все–таки благоразумия хватает держать себя в рамках приличия. Рано!

Это всего лишь вторая наша встреча, напугаю Катю своим напором, и третья может не состояться никогда. А я не могу отказаться от этой женщины теперь, когда нашел и когда она так близко. Проще умереть.

Упираюсь ладонями в холодный отрезвляющий металл двери с двух сторон от лица Катюши. Ее глаза кружат по моему лицу, останавливаются то на губах, то выше, ниже, задерживаются на кадыке, когда я сглатываю. Страха нет, любопытства вагон и совсем чуть–чуть хмеля во взгляде.

– Когда вы позвонили мне в первый раз... – сбивчиво, – я не просила... Вы сами вызвались помочь…

– Ничего не понимаю, – склоняюсь ниже. – Давайте сначала.

Согласно моргает.

Полные губы приоткрываются, дыхание становится глубже и чаще. Чувствую ее возбуждение. Запах карамели усиливается. Съесть бы ее…

– Я позвонил вам, потому что Кира передала мне, что вы ждете звонка. Так? – понижаю голос. Близость сводит с ума. Только бы не потерять суть разговора.

– Да.

– Вы спросили, не передумал ли я приходить на день рождения Яны, и я подтвердил, что приду. Было?

– Да, – тише и не отрывая взгляда от моих губ, облизывая свои.

– Вы обещали скинуть адрес, а потом сказали, что не успеваете купить дочери подарок. Я предложил купить его.

Кивает.

– Вы также сказали, что Яна хочет в подарок мультипульт рыжего или песочного цвета… Вот.

Приходится отстраниться, чтобы вытащить из внутреннего кармана коробочку универсального пульта. Всовываю ее в руки Катерине.

– Я поднял на уши все магазины города, – распаляюсь, шагая по площадке туда-сюда и взмахивая руками, – нигде нет пультов рыжих или песочного цвета. Только по предзаказу можно получить белые с оранжевыми кнопками. Мне привезли его экспресс–доставкой из другого региона. И еще два привезут завтра. Я хотел подстраховаться. Хорошо, что хоть этот успели доставить.

Высказавшись, останавливаюсь напротив. Жду ответной речи. Катя с недоумением на лице крутит в руках коробочку с надписью "Универсальный пульт".

Поднимает на меня свои огромные синие–синие глаза.

– Что это?

– Подарок для Яны. Мультипульт. Как вы заказывали.

Эта невозможно красивая женщина вдруг сжимает свои потрясающие губы в куриную гузку. С трудом держит лицо, а плечи вздрагивают. Зажимает ладонью рот. В глазах слезы.

– Что? – теряю запал.

Я совсем не планировал доводить ее до слез.

Если она сейчас заплачет, я…

Катя утыкается лбом мне в грудь. Плечи трясутся сильнее, безостановочно.

Растерявшись, обнимаю девушку, успокаивающе глажу по спине. Подушечки пальцев скользят по тонкому шифону, натыкаются на застежку бюстгалтера. Продолжают путь туда, обратно, снова изучают тонкую горизонтальную линию нижнего белья. Какого цвета сей предмет? Что скрывает? О, как мне хочется исследовать эту девушку вдоль и поперек…

Стоп, Полежаев! Возьми себя в руки! Катя, твоя Катя рыдает у тебя на груди, а ты бессовестно размечтался о том сокровенном, что после горьких женских слез скорее всего тебе не светит. Идиот!

– Катюша, не плачьте.

– Глеб! – Катя поднимает лицо.

Да, в глазах стоят слезы, ресницы мокрые, но губы! Она смеется! И плечи вздрагивают от приступов смеха!

– Ахаха! Мальтипу... – произносит какое–то странное слово.

Вздергиваю вверх нахмуренные брови, не понимаю, что так веселит королеву сладостей.

– Глеб, – уже не сдерживаясь хохочет Катерина. – Ха–ха–ха! Я говорила про мальтипу... Это такая порода собак...

– Что?

– Мальтипу, – еще тише, одними губами. – Смесь пуделя и мальтийской болонки…

И снова прижимается лбом к моей груди, прячет смех, но ее выдают вздрагивающие плечи. Обнимаю крепко карамельку. Ее заразительный смех передается мне и я тоже смеюсь.

– Я впервые слышу это слово и уж тем более не знал его значения. М–м, я болван, – зарываюсь носом в волосы хохотушки. – А так хотел произвести впечатление…

– Вы произвели, Глеб, – девушка поднимает голову. – Яна в восторге от зайца и остальных подарков. Как вы додумались до этого?

– Интернет мне в помощь. Там можно найти все, даже авторскую группу Любимого автора.

– Спасибо!.. И за цветы тоже…

Мне нравится стоять вот так на площадке, обнимая девушку, смеясь, разговаривая. Нет барьеров. Нет неловкости и скованности. Как родные, давно знакомые люди.

Рассеянный свет розового заката падает через квадрат оконного проема, окрашивает все вокруг, и нас в том числе, в причудливые оттенки прекрасного летнего вечера. Тишина, разбавляемая только шуршанием лифта. Чем не романтика?

– А знаете что, Глеб?

– Что?

– Я очень рада, что вы неидеальный.

Странное заявление.

– Позвольте вам признаться. Я далеко не идеальный. У меня куча недостатков.

– Ни одного до сих пор не заметила, даже начала комплексовать. Простите, это я виновата. Поручила вам купить подарок и не проследила, не проконтролировала.

– Давайте по–честному, Катя. Это исключительно мой косяк. Я выбирал пульт на свой вкус и цвет, тогда как мог посоветоваться с вами и заранее выяснить, что нужен не пульт, а собака. Я даже предположить не мог, что есть такая порода. Теперь буду знать и обязательно куплю ее Яне. Но как же быть сегодня? Что сказать вашей девочке?

– Надеюсь, она не вспомнит. Мне вообще кажется, она ВАС ждала больше всяких подарков.

– А вы? – само собой срывается с языка.

– Я… – короткий взгляд глаза в глаза, смущенная улыбка, яркий румянец, – я тоже…

Руки непроизвольно сильнее сжимают девушку в объятиях. Я счастлив!

Сейчас или никогда! Катя должна о моих чувствах и серьезных намерениях.

– Катя… Катенька, Катюша… – в груди переполнено. – Я должен вам сказать…

– Кхе, кхе, – ненатурально и громко кряхтит за спиной чей–то мужской голос. – Добрый вечер.

23. Глеб. Экзаменаторы и союзники

– Кхе, кхе, – ненатурально и громко кряхтит за спиной чей–то мужской голос. – Добрый вечер.

С досадой разжимаю руки. Такой момент испортили!

Катя отпрянула от меня, как ошпаренная, засуетилась, поправляя волосы, засмущалась, покраснела. Очевидно так же, как и я, не услышала доставку лифтом новых лиц на этот этаж.

– Василий Викторович, здравствуйте.

– Так здоровались сегодня, Катюша.

Нарочито строго и пристально из–под кустистых бровей смотрит на меня смутно знакомый высокий лысый мужик. Слегка полноват и грозен, можно подумать, я его дочку тут зажимаю. Судя по воинственному виду – так и есть. Из–за спины его выглядывает щупленькая женщина. На лисичку похожа – миниатюрная, рыжеволосая и с хитринкой в глазах – она конечно же поняла, что мы тут с Катей тет-а-тетничали.

– Добрый вечер, – делаю шаг вперед и протягиваю руку мужику. – Глеб… – на мгновение запнулся как представиться, – друг Екатерины Александровны.

– Кхм, – не спешит тот знакомиться, но бросив взгляд на Катерину позади меня, руку все же протянул, пожал. Крепко, долго, с проверочкой, которую я с достоинством выдержал. – Василий… Викторович. Коллега Екатерины... Александровны.

Точно! Вот откуда мне знакомо это лицо! Васили Викторович работает в Карамельке. Его я видел на общей фотографии на сайте кондитерской. Значит, не отец, не родственник, но в семью Морозовых вхож.

После пожатия мужчина перекидывает пакет с большой коробкой внутри из одной руки в другую. Через целлофан просвечивает логотип кондитерской. Есть у меня подозрение, что он и есть тот самый дядя Вася, о котором упоминала Яна.

– Жена моя, Вита Андреевна, – представляет спутницу.

– Можно просто Вита, – заулыбалась лисичка, вынырнув из–за широкой спины мужа. Тоже с коробкой в руках – детский набор для творчества.

Ну все, можно расслабиться, конкурентов, претендующих на мою женщину, у меня нет.

– Ой, что же мы тут стоим, – спохватилась Катя, – проходите, нас там заждались.

Распахнула дверь, приглашая гостей.

Вита зашла первой, Василий Викторович, с посылом в глазах "Я за тобой слежу", протиснулся мимо меня вслед за женой.

– Пойдемте, Катя, – с сожалением пропускаю девушку вперед. – Но помните – мы не договорили.

Улыбаясь, проскальзывает внутрь.

Иду следом. Квартира просторная, светлая, уютная. Профессиональный взгляд цепляется за обстановку: шкафы, стенка, тумбы – все фабричное. Судя по едва заметным кое–где провисшим дверкам – год – полтора мебели. Делаю себе заметку в следующий раз взять инструмент поправить шарниры.

В зале женщины заканчивают накрывать стол. Запахи сумасшедшие.

Нас знакомят: Ксения – подруга Кати и крестная Яны, ее муж Влад и сын Илюша, Маргарита Павловна – бабушка Яны (правда, я так и не понял с какой стороны), а с Василием Петровичем и его женой уже познакомились.

Две вазы с моими розами стоят на стенке в разных углах, других цветов нет. Останавливаю взгляд на связке улыбающихся шаров под потолком.

– С шарами я не оригинален, да? – киваю на них Кате, пока новые гости здороваются со старыми.

– Шаров много не бывает! – Катя ободряюще коротко гладит меня по рукаву.

– Что будем делать с пультом?

– Этот мой, – Катя перекладывает коробочку в другую руку, подальше от меня, чтобы не забрал. – А остальные сами пристраивайте, – снова хихикнула.

– Дядя Вася! – кричит во все горло Яна, выбегая из детской комнаты. Подпрыгивая, виснет на шее мужчины.

– С днем рождения, пуговка! – подхватив одной рукой девочку, мужчина легко ее поднимает, усаживает на сгиб локтя. – Мне одна птичка напела, что ты торт заказала большой–пребольшой.

– С ягодками? – ахнула малышка, удивленно распахнув и без того огромные голубые глазищи.

– С ягодками. Примешь работу? – трясет пакетом с коробкой.

– Да, – машет завитыми локонами девочка. – Пойдем туда, – показывает Василию Викторовичу на журнальный столик.

Пока они распаковывают торт, ко мне подходит отец мальчика.

– Влад, – протягивает руку.

– Глеб, – жму в ответ.

– Как оно? – кивает на ахающую толпу, окружившую журнальный столик.

– Норм, – хмыкаю.

– Ну всё, – хлопает в ладоши Катя, – все собрались, садимся за стол.

– Давай со мной рядом, – легонько толкает в бок Влад. Союзников у меня, чую, прибавляется.

Рассаживаемся. Влад слева, Василий Викторович с женой напротив меня, Катя, Ксения и Маргарита Павловна заняли левый край, дети – правый. Жаль, что карамелька моя не рядом.

Приборов на столе хватило всем, лишних нет, значит, больше никого не ждем.

Женщины, поглядывая на нас с Владом, шепчутся. Подозреваю, все же обо мне. Катя, отвечая им, стреляет глазками в мою сторону и смущенно улыбается, прикрывая искрящиеся глаза ресницами. Наверняка вспоминает мой косяк с мальтипу.

Да уж, с подарком я лажанул, хорошо хоть зайца догадался купить, Яне он вроде понравился. Все–таки дети удивительные – что Костя, что Яна – так искренне радуются простым подаркам. Интересно, они смогут подружиться? Илюша примерно Костиного возраста, с ним Яна как с ровесником общается или как с братом. Так и представил мальчишку с нами за одним столом – место как раз осталось.

– Ну–с, что мы сегодня пьем? – Влад тянется к бутылкам в центре стола. – О, Черноголовка! Поддерживаем отечественного производителя? Одобряю! – крутит бутылки вокруг оси, этикетками к себе. – Глеб, тебе какой – на грушах или имбире? О, есть еще на сосновых шишках!

Женщины хихикают, дети широко улыбаются. Круто, что детский праздник безалкогольный, хотя что–то мне подсказывает, что в этой семье не только детский отмечается газировкой. Подозреваю, нотки шампанского от Кати на лестничной площадке – редкое исключение.

– Давай на шишках, – подставляю фужер, подхватывая игру соседа.

– А мне на грушах, пожалуйста, – подает голос Вита Андреевна.

– И мне, и мне, – азартно поддерживают ее дети.

Василий Викторович с готовностью ухаживает за супругой и остальными.

Разлитые "Байкал" и "Дюшес" радостно шипят и пенятся. Торжественный момент – кто–то должен сказать первое поздравление.

– Ну что же, – берет слово Василий Викторович, поднимаясь с бокалом в руке. – Все мы знаем причину, по которой мы здесь собрались, – улыбаясь, окидывает всех проницательным взглядом. – Ровно шесть лет назад на небе зажглась новая звездочка – родился человечек. Крошечная девочка – маленькая принцесса. Которая росла, росла и превратилась в прекрасную девочку – не только мамину помощницу и гордость, но и всей нашей небольшой сладкой компании. Знали бы вы, сколько новых вкусняшек мы с Яной изобрели! – Яна счастливо зарделась от похвалы. – Талант на лицо! Мамины гены. Желаю тебе, пуговка, от всей нашей Карамельки, расти большой, красивой, радовать нас всех новыми кулинарными изобретениями. За тебя, Яночка!

Бокалы с веселым звоном соприкасаются. Яну поздравляют остальные.

Делаю несколько глотков сладкого напитка с хвойными нотками. Пузырьки выскакивают из фужеров, щекотно бьются о губы.

– Ух, хорошо пошла! – довольно кряхтит Влад, опустошив свой бокал. – Глеб, а ты чем по жизни занимаешься? – между делом спрашивает, накладывая салат в тарелку.

Все восемь пар глаз с любопытством уставились на меня. Не вижу смысла увиливать и утаивать. Знал ведь, что моя персона рядом с Катей, еще и на празднике ее дочери, вызовет повышенное внимание. До седьмого колена расспрашивать будут.

Прочищаю горло, открываю рот, чтобы начать рассказ о себе. Так–то готовился к экзамену.

– Глеб модель, – вдруг опережает меня Ксения. – Он снимается в рекламе. Вот–вот выйдет журнал, где они с нашей Катюшкой рекламируют Карамельку.

Катя, вспыхнув, локтем толкает подругу.

– Модель? – растягивая слоги, разочаровано кривит губы Василий Викторович, еще пристальнее меня разглядывая. Странно, я думал, Катя рассказала ему о съемках, как–никак вместе работают.

– Есть такое, – пожимаю плечами.

Вижу – не устраивает его мой ответ. Считает, не мужское это занятие. Не солидное. Остальные озадачено переглядываются между собой – солидарны с Василием Викторовичем.

А вот Кате все равно кто я. Я ей симпатичен несмотря на "работу" в рекламе. Только из этих соображений временно передумал рассказывать о собственном мебельном бизнесе.

– Точно! – хлопает себя по лбу Влад. – А я–то думаю, где я тебя видел? В "Территории", да? У нас дома журнал валялся как раз с твоей физиономией.

– Кхм, – кряхчу в кулак.

– А еще фотография Глеба на картинке у дороги висит, да, мам? – встревает Яна.

Гости синхронно поворачивают головы в Катину сторону.

Та медленно кивает, глядя на меня. В глазах мольба о помощи как–то перевести тему.

– И что, много платят сейчас за э–э… съемку? – не унимается сосед слева.

– Мне хватает, – пожимаю плечами, безмолвно отвечая Кате, что делаю все, что могу согласно обстоятельствам.

– Тоже, что ли, пойти в модельеры? – красуясь, распрямляет плечи отец Илюши.

– Не в модельеры, а в модели, Влад! – укоризненно поправляет мужа Ксения. – Только попробуй, – показывает ему кулак.

– Слышь, – Влад наклоняется ближе, говорит тише. – А ты как туда попал? Ну, в модели. Говорят, туда только через постель.

– Врут. Я по блату, – так же негромко ему отвечаю, хотя все вокруг замерли с вилками в воздухе, навострили уши и подслушивают.

– Кать, – Ксения тянется за Черноголовкой, крутит ее в руках, – газировка точно безалкогольная? Мне кажется, моему с градусами попалась.

Ответить Катерина не успевает, раздается звонок в дверь. Катя вздрагивает, роняет вилку на тарелку, подскакивает с места. В глазах испуг и растерянность.

– Сиди, – строго осажает ее Ксения, поднимаясь. – Я сама открою. Наверняка кто–то ошибся адресом.

Резко побледневшая Катя падает на стул. Берет дрожащими пальцами вилку, та брякает о край тарелки. Оставляет прибор в покое, прячет руки под столом. Мужчины за столом хмурятся, дети притихли.

– Мы кого–то ждем? – тихо спрашивает Маргарита Павловна.

– Нет, – машет головой Катя.

Все замирают в напряжении, слушая как проворачивается замок и открывается дверь.

– Ты? – удивленно восклицает Ксения.

24. Глеб. Соперник

– Ты? – удивленно восклицает Ксения.

– Эм–м? Мы знакомы? – басит зычный мужской голос.

Неотрывно смотрю на Катю, силюсь понять, кого она так испугалась. Но после мужского баса черты лица моей карамельки заметно расслабились. Она узнала незваного гостя и он не тот, кого она не хотела видеть.

– Пашка! – из прихожей доносится удивленно–восхищенный голос Ксении. – Пашка Градов! Не узнаешь меня, что ли?

Гости переглядываются. Всем, кроме Кати, имя новоприбывшего ни о чем не говорит.

– Э–э… Лена?

– Ксюша! Ксюша Макарская! Неужели я так изменилась? – Ксения явно кокетничает. – Офигеть какой ты стал! Мне Катя когда о тебе рассказывала, я не поверила.

– Та–ак, пойду–ка я проверю что это еще за офигенный Паша Градов, что адресом ошибся, – вытерев губы салфеткой и бросив ее на тарелку, поднялся недовольный Влад.

– Не Макарская, а Каретникова, – резко поправляет он жену, выйдя в прихожую.

– Да, я теперь Каретникова. Познакомьтесь, Влад, мой муж, Павел, мы учились в одном классе.

Катя, встретившись со мной взглядом, растеряно улыбнулась.

– Мама, кто это? – громко прошептала удивленная Яна.

– Старый знакомый, – снова быстрый взгляд на меня. – Я сейчас.

Подскочила и пошла вслед за Владом к незваному гостю. Василий Викторович, откинувшись на спинку стула, барабанит пальцами по столу и щурится в сторону прихожей. Хочется присоединиться к нему, занять оборону и устроить экзекуцию нарушителю семейного праздника.

– Паша, здравствуй! – слышу Катин приветливый голос. Не такой восхищенный, как у Ксении.

– Здравствуй–здравствуй, Катюха, а я уж думал не туда попал.

Слышу громкий чмок, от которого свербит в ушах. Наливаю себе газировки, выпиваю залпом, кручу пустой бокал в руке. Наливаю еще. Душно.

– Ты как здесь оказался? Как адрес узнал?

– Пфф, адрес узнать для меня не проблема. Ты же говорила, у дочки день рождения, вот решил нагрянуть, поздравить. Держи, это тебе, – что–то бумажное шуршит. – Извини, что без приглашения. Помешал?

Конечно помешал!

– Ничего, проходи. Мы только–только сели за стол.

Через секунду в зал входит тот самый лысый, который зажимал Катю на крылечке Карамельки. В светлых брюках, белой рубашке, обтягивающей бугристый спортивный торс.

Какого… он приперся куда не звали? Хорошо ведь сидели.

– Всем здрассте, – улыбается голливудской улыбкой горилла, осматриваясь.

За ним Катя вошла с тяжелым букетом разнообразных пестрых цветов в синем бумажном кульке – наперевес держит. Дорогой букетик.

Взгляд девушки бегает с одного лица родных на другое. Моя карамелька словно пытается понять реакцию на Павла. Появление его здесь неожиданное для всех.

Ксения с Владом в прихожей задержались, похоже повздорили.

– Знакомьтесь, это Павел Градов, наш с Ксюшей одноклассник, – представляет гостя Катя и называет ему по именам присутствующих. Тот мажет по лицам – взгляд человека, который никого не знает.

– И у кого сегодня день рождения? – нескромно басит на всю квартиру горилла.

– У меня, – настороженно посматривает на незнакомца Яна.

– У тебя-я? – сверху вниз смотрит на девочку Градов. – Катюха, – оборачивается, – это у тебя такая большая дочь? Я думал она такая, – лысый, согнувшись, опускает ладонь, показывая сантиметров сорок от пола. Яна несмело улыбается. – Держи от меня подарок, – дает девочке куклу, кажется, это героиня какого–то мультфильма.

– Спасибо, – Яна куклу берет обеими руками, держит на расстоянии, оглядывается на мать. Девочка не знает как себя вести.

На помощь приходит бабушка.

– Яночка, неси еще тарелочку и вилку дяде Паше. Так, давайте покучнее сядем, место гостю приготовим. Ксюша, еще ваза нужна. И бокал достань, салфетки доложи.

Маргарита Павловна навела суету, разбавила напряжение между гостями.

Стул Градову поставили рядом со мной, справа, словно для сравнения.

– Градов, – тянет он руку ладонью вниз. Скрытный тип, только усиливает чувство неприязни.

– Глеб, – пожимаю.

Меня этот тип раздражает, но вида не подаю. Катю я ему не отдам, пусть не сверкает здесь своей обманчивой харизмой.

Василий Викторович что–то неразборчивое буркнул, но руку лысому пожал.

Влад вернулся на свое место. Молчит, но чувствую, ему новый гость тоже не нравится. Хотя бы тем, как на него Ксения отреагировала – словно кумира увидела.

Градов взял в руки "Дюшес", покрутил бутылку, посмотрел на другие.

– Весело тут у вас, – усмехнулся. – Будешь? – толкает меня локтем.

– У меня есть, – не глядя на соседа, поднимаю бокал с хвойной газировкой на дне.

Василий Викторович щурится теперь на Градова – сравнивает, оценивает, возможно, представляет Катю рядом с ним. Сложно сказать нравится ему эта картинка или нет. Мне так точно нет. Жена Василия в тарелке ковыряется. Ксюша, опустив голову, изредка поглядывает на Влада, Катя слегка нервничает. У обеих девушек щеки красные.

– Так вы с нашей Катей, значит, вместе учились? – начал прощупывать гориллу Василий Викторович.

– В одном классе. Потом наши пути разошлись, а тут снова сошлись. Кстати, Катюх, я к тебе с предложением. А почему бы нам не сделать слияние твоего и моего бизнеса?

Катя закашлялась. Удивленно посмотрела на Градова. Остальные тоже вытаращились на шкафоподобного одноклассника, которого стало непозволительно много в этом доме. Не только из–за габаритов и сияющей как плафон лысины.

– Ты о чем, Паш?

– У меня ресторан. "Орхидея". Слышали? – Градов хвастливо взмахнул вилкой, подцепил треугольник сыра из тарелки с нарезкой. – А сладкого в меню нет. Потому что некому его делать. Вот я и предлагаю тебе стать официальным поставщиком десертов. Нам и детского меню не хватает, а у тебя опыт, – Градов подмигнул Яне, которая так же, как Василий Викторович, смотрела на лысого с подозрением.

Один Илюша уплетал пюре, оглядываясь на торт с ягодками.

– У нас и так море заказов, – Катя даже не стала думать, – мы не справляемся. На прошлой неделе вообще ночевать пришлось в цехе – не успевали. Василий Викторович может подтвердить.

Мужчина напротив кивнул.

Меня уколола совесть – по нашей с Ромкой вине Карамелька в ночную смена работала.

Катя узнает, что это моя инициатива – рассердится.

– Значит надо расширять производство. У меня площади есть, штат увеличим.

Лысый настолько самоуверен, что меня начинает от него подташнивать. Говорит так, словно все давно решено, отмашку только ждет.

– В любом случае, я должна подумать, посоветоваться с коллективом, – Катя не уступает. Преобразилась, включила деловую женщину. Тон стальной. Умница.

– Отличная мысль, Катюх! – молотит зубами горилла. – Думай до пятницы, чтобы в понедельник я дал своим юристам команду договор подготовить.

– Давайте не будем о делах, – встряла Маргарита Павловна. – У Яночки день рождения, в конце концов. И у нее для гостей подарок. Не передумала, солнышко?

– Нет, – махнула локонами девочка и вылезла из–за стола. Убежала на кухню, чем–то там зашуршала.

Спустя несколько минут принцесса вошла в зал, мелко семеня ножками. Двумя руками, бережно, словно драгоценность, несет перед собой блюдо с горкой печенья и глаз от него не отрывает.

– Давай помогу, – предлагает бабушка.

– Нет! – на секунду Яна поднимает на нее глаза. Подходит ближе и что–то горячо шепчет ей на ухо.

– М–м, – прячет улыбку Маргарита Павловна. Потом поднимается со стула, объявляет, расставляя тарелки кучнее, освобождая место для блюда девочки: – Яна сама стряпала печенье, хотела удивить своего нового знакомого – Глеба. Печенье это не простое. Оно с желаниями.

– С фантами, ба, – поправляет ее девочка, засмущавшись.

– Оу, я польщен, обожаю печенье, – расплываюсь широкой улыбкой. Хоть что–то приятное за последние несколько минут.

Блюдо ставят поближе ко мне. Девушки перешептываются. Все, особенно Яна, в ожидании, когда я сниму пробу. Беру то печенье, что лежит сверху. По виду – сначала раскатали из теста кружок, свернули пополам и еще раз пополам, а потом запекли.

Из серединки торчит свернутый в трубочку листик.

Ломаю печенье пополам, достаю фант, закидываю печенье в рот.

– М–м! – жую сахарное печенье. – Как вкусно! Тает во рту. Обалденно!

И я не преувеличиваю. У девочки определенно талант к кулинарии. Вся в маму.

Яна довольная похвалой лыбится и ждет, когда я разверну послание.

– Что там такое? – спрашивает Ксения Катерину.

– Не знаю. Маргарита Павловна?

– Понятия не имею. Она сама что–то писала два вечера, потом вот настряпала.

Раскручиваю. Каракули, нарисованные ручкой, неразборчивы. Разного размера буквы пляшут то вверх, то вниз, но складываются в слова…

"Жиница на Кати".

25. Глеб. Проверочка

Медленно дожевываю печенье, поднимаю глаза на девочку, перевожу взгляд на Катю. Действительно, Янина мама не знает, что тут написано. И остальные тоже. Даже Маргарита Павловна. У всех вопрос в глазах – что в записке?

Желание Яна суперское и полностью совпадает с моим! Как раз этот пункт стоит на верхней строчке моего плана, но делать предложение сегодня я не планировал. Рано.

Улыбаясь уголком губ, сворачиваю листок и кладу его в нагрудный карман. Подмигиваю Яне.

– Можно еще? Уж очень вкусно!

– Да! – голубые глаза девчушки сияют – я оправдываю ее ожидания.

Следующая записка такого же плана. Скачущие буквы настойчиво повторяют желание маленькой принцессы "Жинитца на Кати".

– Так нечестно! – воскликнул Влад, когда ему не удалось подглядеть, что написано в моем фанте. Я снова спрятал его в карман. При случае предъявлю Катерине – не отвертится. – Я тоже хочу печенье!

– Это для Глеба! – заявила девочка с претензией.

– Яна! – укоризненно покачала головой Катя. – Так нельзя. Надо всех угостить.

– Ну ладно, – разрешила малышка, насупившись. Не подумала маленькая, что остальным гостям тоже захочется сладкого. Точнее, посмотреть, что в записках.

Влад протянул руку, взял печенье и первым делом вытянул листок. Раскрутил и несколько секунд втыкал в текст.

– На, – крякнув в кулак, протянул мне. – Это тебе.

Сдается мне, во всех печеньках одно единственное желание девочки.

И этот фант отправился к остальным.

– Ну что ж, теперь моя очередь, – басит горилла.

Вот тебе бы я точно не дал МОЕ печенье!

Градов захватил толстыми пальцами печенюшку и тоже первым делом вытащил записку. Прочитал, скосил глаза на Катю, на меня. Развернулся в пол оборота, начал с интересом меня изучать. Ведем бой взглядами. В моих глазах вызов и предупреждение – только попробуй посягнуть на мое!

Сосед снова посмотрел на Катю. Жаль, я не могу прямо сейчас повернуть в ее сторону голову – это будет невежливо, но жуть как хочется видеть ее реакцию на двух самцов, претендующих на ее сердце.

Градов провел свободной рукой по лысине. Задумчиво покрутил в руках записку.

– Кхм…

– Это мое, – протягиваю ему ладонь, делая за него выбор. А еще за Яну и Катю.

– Мгм. Я так и подумал, – хмыкнув, нехотя отдает.

Чувствую себя победителем, хотя боя как такового не было.

– Ну скажите хоть, что там! – не выдерживает Ксения.

– Секрет, – с легким сердцем отворачиваюсь корпусом от Градова, с улыбкой подмигиваю Кате.

Ксения закатывает глаза к потолку. Ничего, я думаю, Влад ей обязательно расскажет.

У Катерины звонит телефон. Мельком взглянув на экран, она хмурит лоб, раздумывая отвечать или нет. Все же решилась.

– Извините, я вас оставлю на минутку.

Забирает телефон, уходит на кухню.

Без Кати за столом тихо и невесело. Мужчины по бокам от меня молча жуют печенья.

– Познакомишь меня с Борисом? – спрашиваю Яну.

– О, да, пойдем!

Яна обрадовалась. Оббежала стол, схватила меня за указательный палец и повела в свою комнату. Илюша увязался за нами. Маргарита Павловна и Ксения решили готовить стол к чаю.

Дымчатый кот, изогнувшись буквой Зю, валяется в детской на кровати с розовым покрывалом. Рядом с ним подаренный мной заяц упирается спиной о стену. Воздушные шары размерено качаются под потолком.

Комната типичная девочкина. Платяной шкаф, детский туалетный столик с зеркалом и косметикой, кровать с резными спинками, игрушки. Много розового и желтого цвета – в мебели, обоях, шторах.

Кот, отреагировал на шум – открыл один желто–зеленый глаз, окинул нашу процессию ленивым взглядом, потянулся, сладко зевнул, блеснув белыми клыками.

– Ух ты какой красавец! Королевский кот!

Присаживаюсь на корточки перед кроватью, глажу питомца моих девчонок. Шерсть у него блестящая, ухоженная, сам упитанный, холеный. Из–за вдавленного в голову носа вид у кота хмурый, но он все равно довольно замурлыкал и растянулся колбаской по покрывалу.

– Мы его на улице подобрали, – Яна облокотилась о край кровати, наблюдает за нашим с котом контактом. Илья с другой стороны. Мальчик опирается на руки и подскакивает, высоко задирая пятки. Совсем как Костя недавно.

– Глеб, а у тебя есть дом? – девочка заглядывает мне в глаза.

– Есть.

– Мм, – пожевала губешки. – А у нас тебе нравится?

– Нравится.

– А у меня лыбка есть, – привлекает к себе внимание Илюша как раз в момент, когда Яна хотела что–то еще сказать, спросить. – Ой. То есть была.

– Рыбка? А сейчас ее нет? Куда она делась?

– Утонула. Папа сказал, это от того, что я ее челвяками поколмил.

В мимике Ильи улавливаю черты Ксении.

– Да ты что! Печалька, – старательно делаю сочувствующее лицо. – А где ты червяков взял?

– У деда в оголоде. Мы с ним часто копаем, а потом на лыбалку ходим. Я вот такую лыбу поймал, – Илюша разводит руки широко в стороны. Врет и не краснеет.

– Ух ты! Молодец!

– Глеб, а ты на велике умеешь кататься? – Яна тоже гладит Бориса. Теперь по шелковистому боку животинки скользят две руки – моя и именинницы.

– Умею.

В последний раз на велике я катался еще в студенчестве, но кто ж забудет как педали крутить?

Яна легла головой на кровать. Вытянув ручку, нашла голову Бориса и теребит пальчиками его ушки. Пальчиками другой руки рисует перед собой круги и треугольники. Светлые длинные реснички порхают бабочками.

– А меня научишь?

– Научу. Хочешь, попробуем в это воскресенье? Говорят, в парке велики можно в прокат взять и кататься сколько хочешь.

– Ура! Ура! Хочу! Хочу!

Яна подскочила, запрыгала, чем напугала Бориса. Вытаращив глазищи, кот мгновенно сгруппировался, готовый ускакать в неизвестном направлении. Моя тяжелая рука его притормозила, успокоила.

– Отлично. Осталось уговорить маму. Как думаешь, получится?

– Конечно получится, – серьезно заверила Яна. – Даже не сомневайся, – взмахнула руками для убедительности

Супер!

– Яна, мама говорила, ты хотела на день рождения собаку?

– Хотела… – девочка нахмурила белесые бровки. – Я хотела, чтобы ее папа подарил, – добавила тихо, опустив глазки в пол.

– Папа?

– Ну да. Только у меня нет папы. У девочек в садике есть, у мальчиков тоже есть, а у меня нету.

– У меня есть папа, – поддакнул Илья.

– Вот. А у меня нету, – горький вздох. На разрыв. – Хочешь им стать? – голубые глаза девочки полны надежды.

Градов, у тебя нет шансов!

Положительно ответить я не успел. Телефон завибрировал в кармане.

– Минуту.

Достаю, смотрю на экран.

Странно, мне звонит Ольга Валерьевна – директор детского дома. В это время? В груди зародилась тревога.

Хмурясь, поднимаюсь на ноги, отхожу к окну.

– Алло? Слушаю.

– Глеб Викторович, добрый вечер, – взволнованный голос женщины заставил напрячься. – Извините, что беспокою вас так поздно, я подумала вы должны знать…

– Что случилось?

– Костя пропал…

– Как пропал, где, когда?

– Сегодня после обеда приходили его возможные родители. Они пообщались, поиграли. А потом Костя куда–то делся. Мы все обыскали, камеры проверили – с территории детдома он не уходил… Мы решили вызвать полицию… на всякий случай…

– Подождите с полицией. Я сейчас приеду.

Костя, Костя, ты что творишь, маленький?

– Яна, – присаживаюсь перед девочкой, – мне нужно срочно уйти. Не расстраивайся, – спешу успокоить малышку, готовую вот–вот заплакать, – ты же помнишь – в воскресенье мы идем в парк. Да?

– Да.

– Значит, скоро увидимся.

Яна вдруг обнимает меня за шею. Крепко–крепко. Так трогательно. Секунд через пять отпускает.

– Проводишь меня? – заглядываю в грустные детские глазки.

– Провожу. Ой, а торт? Я же его для тебя заказывала!

– В другой раз. Не сомневаюсь, что он очень вкусный. Зато я попробовал твое печенье и оно мне очень понравилось.

Не хочу уходить. Не хочу оставлять Катю, пока здесь находится лысый. Но там Костя, и я ему нужен.

26. Катя. Ошибка на ошибке

Интуиция подсказывала, что отвечать на звонок не стоит. Сама не знаю почему решила ответить. Может быть, чтобы перевести дух и отвлечься от скопления большого количества мужчин в моей квартире. Я бы с удовольствием всех выгнала кроме одного. Сердце к нему тянется, вопреки разуму.

Любимая мелодия из динамика не кажется такой красивой, когда на дисплее высвечиваются буквы "НГ". Извинившись перед гостями, уединяюсь на кухне.

– Алло, – через стекло кухонного окна смотрю на опустившийся на город вечер. Солнце скрылось за соседним домом, сумраком окутывает многоэтажки с низу вверх.

– Здравствуй, Катенька, – раздается по ту сторону елейный голос бывшей свекрови.

Так и представляю ее губы с ядовито–оранжевой помадой, растянутые в насквозь фальшивую улыбочку, холодные, бледно–голубые, как у Игоря, глаза, подведенные голубым карандашом, морщинистое лицо. Именно такой я запомнила эту женщину. Образ не стерся из памяти за неполных семь лет. Совпадение или специально звонит в день рождения моей дочери?

– Здравствуйте, Наталья Геннадьевна, – сухо приветствую абонента. – Что–то случилось?

– Как ты поживаешь, Катенька?

– Наталья Геннадьевна, я занята. Скажите сразу, что вам нужно?

Я отвыкла любезничать с этой женщиной с той самой минуты, как она выставила меня, беременную, за порог нашей с Игорем квартиры. И вещи забрать не дала. Ни разу за шесть лет не спросила о родной внучке, твердо убежденная, что она не ее. Нагулянная. Я даже рада, что Яна не знает о родственниках по линии отца.

В трубке некоторое время тихо.

– А Игоречек совсем плох, – всхлипнула в трубку женщина. – Лежит, не двигается, не разговаривает…

– Мне жаль.

Нет, не жаль. У меня нет никаких чувств к этим людям, кроме ощущения тяжкого бремени.

– Что вам нужно?

Все звонки бывшей свекрови сводятся к тому, что она что–то просит. Считает меня причиной инвалидности ее сына и требует компенсации. Она продала свой дом в поселке и там же купила другой – просторный и удобный особняк, чтобы можно было возить парализованного Игоря на коляске не только по комнатам, но и в сад, и на улицу. Прилично недостающую сумму на покупку дома вложила я – влезла в кредит. Придавленная обвинениями, что бросила инвалида, а не посвятила остаток жизни уходу за ним, убежденная, что из-за меня бывший муж калека на всю жизнь, я решила, что должна как-то им помогать.

К счастью, погасила кредит быстро – как только занялась своим делом.

Купила Игорю инвалидную коляску. Оплачиваю массажиста, частного врача, лекарства. Путевки на двоих в санатории два раза в год. В прошлом году купила массажное кресло. Не сама выбираю – свекровь присылает мне счета для оплаты. Цифры там, конечно, нескромные. Она подтверждает все покупки фотографиями, которые я не открываю. Содержание Вербиных обходится дорого, но бросить их на произвол судьбы совесть не позволяет. Я все–таки виновата в аварии, хоть и косвенно.

– Катенька, я тут подумала… мы с Игорешей заперты в четырех стенах, света белого не видим…

– И? – терпение лопается. Не люблю, когда тянут и юлят.

– Мне посоветовали приобрести для Игоречка микроавтобус. Специальный для инвалидов. Мы могли бы с ним путешествовать.

– Что? – на несколько секунд я задохнулась от наглости. – Вы хоть представляете сколько это стоит? У меня нет таких денег!

Деньги у меня есть, но я планировала их пустить в дело – расширить бизнес и поднять зарплату сотрудникам. В конце концов мне проще купить микроавтобус для доставки наших заказов и нанять курьера.

С той стороны тишина. То ли думает, то ли советуется с кем–то, зажав микрофон. Это дает мне осмыслить ее требование (просьбой язык не поворачивается назвать) и взять себя в руки, включив холодный расчет и стерву. Надоело. Надоело нести на себе груз вины и быть слишком добренькой и щедрой.

День за днем, шаг за шагом, с каждым испеченным и оформленным тортом, с поддержкой Маргариты Павловны – по сути чужого мне человека, и с маленькой дочкой на руках я становилась сильнее, увереннее. Богаче, в конце концов. Но стоит в мою новую жизнь ворваться звонку Вербиной, как самооценка моя падает ниже плинтуса, заставляя чувствовать разрушающую меня вину. Делает слабой и уязвимой. А вампирше Вербиной только того и надо, плюс что–то материальное.

– Наталья Геннадьевна, – говорю в трубку четко, ясно представляя эту женщину перед собой. – За эти шесть лет я достаточно вам помогла. Лимит щедрости исчерпан. Не звоните мне больше.

– Ах ты дрянь бесчувственная! Эгоистка! – заорала из динамика бывшая свекровь, мгновенно растеряв елейность. – Мужиков себе покупаешь, дочкины прихоти исполняешь, в роскоши купаешься, а мой сын страдает, прикованный к кровати! Совести у тебя нет. Угробила моего мальчика…

Трясущимися руками нажимаю на отбой, чтобы не слышать дикий ор безумной женщины.

– Кать, – раздается тихий баритон сзади.

Не глядя кто рядом, поворачиваюсь и просто утыкаюсь лицом в мужскую грудь. Рыдания рвутся бесконтрольно. Нервы ни к черту. Мне надоело быть сильной и самой все и вся решать. Мне так нужно мужское плечо. Стенка, за которую я могу спрятаться в случае нападения вот таких Наталий Геннадьевн.

– Тише, тише, – Павел гладит меня горячей ладонью по спине, прижимая к себе.

Движения успокаивающие.

– Кто тебя расстроил?

– Никто, – хлюпаю носом. В ушах все еще звенит противный голос бывшей свекрови. Рубашка под щекой становится мокрой.

– Ну ты мне не ври. Давай, рассказывай.

– Это прошлое.

И вдруг начинаю сбивчиво, глотая слезы и всхлипывая, рассказывать Пашке все–все – про желанную беременность, измену мужа, аварию. Про помощь Маргариты Павловны и поддержку Ксюшки, про Игоря и его мать, которых содержу.

Сама не понимаю, почему вываливаю все бывшему однокласснику, стоя в его объятиях. Но выговорившись, стало легче.

– Дура ты, Катька! Умная, красивая, но дура, – заключает Паша, когда я заканчиваю свой рассказ содержанием сегодняшнего звонка. – Давно надо было их послать.

​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​– Угу.

Пашка прав. Тысячу раз прав! Нельзя было вообще вешать на себя это ярмо.

– Слушай, а вот мне интересно – каких ты мужиков покупаешь?

– Паш, нет!

– Говори уже.

Чувствую – не отстанет. Вздыхаю.

– Это все дочка. Увидела фотографию Глеба в журнале, захотела его в папы, попросила купить. Странно, – только сейчас до меня дошло, что о покупке мужчины знала только Ксюша, возможно Маргарита Павловна и… – Чертова воспитательница! Она каким–то образом связана с моей свекровью.

– Кто такая?

– Людмила Николаевна из группы Яны. В последнее время она странно себя ведет. Намеки, вопросы, Яну фотографировала типа себе на память… Завтра я ей устрою допрос с пристрастием.

– Не надо. Спугнешь еще. Я сам.

– Что сам, Паш?

– Наведу справки про твоего бывшего мужа и его мамашу, заодно воспитательницу прищучу, чтобы нос свой не совала куда не просят. Так, а что с Глебом? Ты его реально купила?

– Нет. То есть, да. То есть, это не я. Это Ксюха подстроила нам встречу. Она заплатила за рекламу кондитерской, с условием, что Глеб в ней снимется. Так мы и познакомились. Я не платила, честно.

– Он тебе нравится, да?

– Нравится, – снова вздыхаю.

После короткого возвращения в прошлое и исповеди перед Пашкой в груди осталась пустота, а в теле слабость. Не так я планировала провести день рождения дочки. Не так.

– Значит сейчас ты пойдешь в ванную, приведешь себя в порядок и выйдешь к гостям. Танцы в этом доме танцуют?

– Танцы?

– Ну да, танцы. Пригласишь своего Глеба, а то посадила его на другой край стола, ни поговорить, ни пощупать.

– Пашка! – улыбнувшись против воли, толкаю его в каменную грудную мышцу за пошлый намек.

– Что? Я не прав? Дай мужику шанс показать себя. Согласна с моим предложением?

– Согласна…

– Не слышу, – Пашка игриво стискивает мою талию ручищами, добиваясь ответа.

– Согласна! – выкрикиваю и счастливо смеюсь, вытирая остатки сырости под глазами. Пашка наклоняется и чмокает меня в нос.

– Мама! – раздается громкий, с нотками истерики, голос Яны за спиной Павла. Синхронно оборачиваемся. Яна держит Глеба за руку, и оба с осуждением и разочарованием смотрят мне прямо в глаза. – Глеб уходит! – а сама чуть не плачет.

Что они слышали? Что видели кроме широкой спины Градова? О чем подумали? Боже!

– К–как уходит? Почему? – делаю шаг в сторону от "жилетки".

– Появились срочные дела, – холодно отвечает Глеб. От обаятельной улыбки и доброго взгляда ничего не осталось. Вместо них – озабоченность и серая хмурость. – Спасибо за ужин и за праздник. Всего доброго.

Разворачивается и торопится к выходу.

– Уйдет, – шепчет мне на ухо Пашка.

И я срываюсь. Несусь мимо расстроенной дочери, по невероятно длинному коридору, прихожей, выбегаю из квартиры, останавливаюсь на краю лестничной площадки, где мы несколько часов назад обнимались с Глебом и выясняли, где наша мальтипу.

В груди щемит от осознания, что этот мужчина сейчас уйдет и мы больше не увидимся.

– Глеб! – кричу ему в спину.

Он не стал ждать лифта, побежал вниз по ступенькам и собирался свернуть с нижнего пролета и исчезнуть из поля видимости.

Остановился, обернулся.

Несколько секунд смотрит на меня снизу вверх.

В одно мгновение поднимается до предпоследней ступеньки передо мной так, что наши глаза оказываются на одном уровне.

Сердце колотится о ребра с такой силой, что кажется, вот-вот проломят. Что же я наделала?

– Глеб, то что вы видели на кухне… с Пашкой… вы все неправильно поняли. Это недоразумение…

– Я так и подумал.

Вижу – не верит.

– Глеб! Мы с вами так и не поговорили… Я… я… – Мысли лихорадочно скачут как реабилитироваться в глазах этого мужчины. Как его остановить, вернуть. – Помните, вы спрашивали про вакансию в Карамельке? У меня есть для вас работа… Если вы не передумали…

От отчаяния несу какую–то ересь.

Глеб берет меня за запястья. Нежно, несильно сжимает. Поглаживает большими пальцами ладони. Он так близко – не только физически. Он уже частичка меня. И разбивает мне сердце своим уходом.

– Я приду завтра в Карамельку. Прямо с утра, – от тихого тембра мурашки бегут от кончиков пальцев до самого сердца. Мягкий голос обнадеживает, что у меня, у нас, есть шанс. – Сейчас не могу остаться, Катюша. Мне нужно уйти. Срочные дела.

– Тогда до завтра?

– До завтра.

Человек, от которого мое сердце трепещет, медлит. Словно мучается с выбором – уйти или остаться.

Дверь распахнулась и к нам выпорхнула Ксюха. Пришлось отстраниться друг от друга.

– О, успела. Держите, Глеб. Яна расстроилась, что вы торт не попробовали.

Ксюшка сунула в руки Глебу контейнер с куском торта.

– Спасибо! Передайте ей, что мне очень приятно. Обязательно съем. Он без орехов?

– Без, – отвечаю за Макарскую. – Василий Викторович не кладет орехи без надобности.

Ксюха, улыбнувшись Глебу и едва заметно одобряюще кивнув мне, скрывается в квартире.

– Больше всего на свете я хочу остаться с вами, Катя. Но мне пора.

Мне показалось, Глеб хочет меня поцеловать. Задержала дыхание. Прикрыла глаза.

– Пока…

Быстрые удаляющиеся шаги сказали сами за себя. Глеб ушел.

---

27. Глеб. Потеряшка

Не думать! Не думать! Не думать о Кате и горилле! Она же сказала: я неправильно понял, значит, я неправильно понял! Верь, Глеб, верь Кате! Глаза ее не лгали, ты же видел!

Черт, как же я зол!

Ни на минуту ее одну оставлять нельзя! Тянут руки к моей карамельке непонятные лысые типы. Слияниями своими уговаривают, целуют…

До скрежета зубов раздражает Градов. Какого черта он тусуется рядом с моей женщиной? Чего хочет от нее? Сдается мне слияние бизнеса – всего лишь предлог, чтобы видеться с моей Катей чаще.

А–а–а! Хоть разворачивайся, возвращайся и выгоняй к чертям собачьим этого одноклассника, будь он неладен.

Но первым делом надо найти мальчика, а потом разбираться с гориллами.

Костя, Костя, где же ты мог спрятаться? Почему ты это сделал? Не понравились будущие родители? А если и я тебе не понравлюсь в качестве родителя или Катя с Яной? Жаль, что вы еще не знакомы и не знаете о существовании друг друга.

Поздним вечером дорога пустынная и до детдома я добираюсь быстро. Бросаю машину у ворот, тороплюсь в здание. У входа стоит полицейская машина – все–таки вызвали. Видимо, инструкция.

– Нашли? – забыв поздороваться, накидываюсь на Ольгу Валерьевну, что стоит в холле окружении коллег.

На женщине лица нет, бледная. В воздухе витает слабый запах валерьянки.

Директор отрицательно качает головой, скорбно поджимает губы. В свете ламп бросаются в глаза седые нити в волосах женщины. Нелегкая у нее работа.

Полицейский опрашивает воспитателя, делает записи в протоколе. Бросает на меня косой взгляд. Уточнив еще кое–что и сделав пометки на листе бумаги, подходит ко мне.

– Здравствуйте. Участковый Кашин, – раскрывает корочки.

– Добрый вечер. Полежаев Глеб Викторович.

– Кем приходитесь мальчику?

– Знакомый. Возможно будущий опекун. Мы с коллегами мебель делаем интернату. Костя обычно возле нас крутится, помогает, поэтому я хочу помочь его найти, – поясняю.

Ольга Валерьевна подтверждает мои слова.

Кашин внимательно сканирует меня с ног до головы.

– По словам директора интерната, у ребенка уже есть опекуны. Вы с ними знакомы?

– Не знаком. Но насколько я знаю, официально они опеку еще не оформили. И я тоже подаю документы на опекунство Кости.

– Мхм, – участковый записывает мои слова. – Есть версии, где может находиться ребенок?

– Нет. Хотя… Ольга Валерьевна, вы все посмотрели? Учебные классы, спортзал, кладовки? В библиотеке проверили?

– В библиотеке? – удивилась женщина. В глубине глаз загорелась надежда. – Да он же там не бывает.

– Мы недавно устанавливали в библиотеке шкафы, Костя с нами был, помогал. Он мог спрятаться там.

– Пойдемте! – заволновалась женщина. – Пойдемте туда!

Втроем мы спешно поднялись на второй этаж.

– Два часа Костя общался с будущими родителями, – объясняет мне Ольга Валерьевна. – Вроде бы контакт наладили. Женщина очень милая, мужчина тоже. Они ему игрушек привезли. Уехали, дети на полдник сходили, а как ужинать – нету Костика. Старшие ребятишки весь корпус оббежали, не нашли. Камеры охранник посмотрел – с территории малыш не уходил. Куда делся – не знаем.

– Не волнуйтесь, найдем, – заверяет участковый. – В крайнем случае кинолога вызовем. Вещи его на месте?

– На месте, я сама проверяла.

Библиотека находится в учебном корпусе в дальнем углу левого крыла. Шаги гулко раздаются по темному пустому коридору. Тусклый свет уличных фонарей освещает полукруглый холл через большие окна. Комнатные цветы в кадках отбрасывают тень на пол причудливыми корягами.

– Пришли.

Директор зазвенела ключами, выбирая нужный. Отперла наконец дверь библиотеки, щелкнула выключателем. Поперечные стеллажи пестрят переплетами книг. Столы в два ряда со стульями наверху – пол мыли недавно. На стенах портреты известных классиков – наблюдают за нами свысока.

Тихо здесь. Специфически пахнет типографской краской, старыми книгами.

– Костя! Костя, малыш, ты здесь?

А в ответ та же звенящая тишина.

Женщина с отчаянием посмотрела на меня, затем на Кашина.

– Нету.

– Разрешите, я проверю, – обхожу стеллажи, иду к тем двум шкафам, что мы с Ромкой устанавливали.

Шкафы встроенные, трехъярусные. От них еще пахнет свежеспиленным деревом и клеем. Верхний ярус – забраться взрослому со стулом, средний – ребенок не дотянется, а вот нижний…

Открываю нижние дверки – пусто. Соседний шкаф…

– Кость, Костя, – осторожно, чтобы малыш не испугался, глажу мальчишку по чернявой голове. Спит малыш, свернувшись жалким котенком, подложив под голову книгу и ладошку.

– Господи, – тихо и счастливо ахает сзади Ольга Валерьевна. – Нашелся.

Костя спросонья не понял где он и что делает в библиотечном шкафу.

– Дядя Глеб? – лупает заспанными глазенками, с опаской поглядывая на мужчину в форме рядом с директором.

– Иди ко мне, потеряшка, – протягиваю к нему руки, вытаскиваю из шкафа.

Не отпускаю. Несу ребенка на руках, прижимая худенькое детское тельце к себе. Тоненькие ручки и ножки обвили меня крепко–крепко, голова на плече лежит.

– Ты как там оказался, Костян? Тебя все ищут–ищут, а ты в шкафу спишь.

– Я сбежал. Они мне не понлавились, – шепчет на ухо.

– Кто?

– Та тетя и дядя. Они сказали, что меня хотят заблать к себе, а я не хочу. Я сплятался, поплакал, потом уснул.

– Не надо прятаться, Костя. Надо сразу говорить взрослым что тебя не устраивает. Вон, хотя бы Ольге Валерьевне или воспитателю. И мне можешь говорить, и дяде Роме тоже. Никто ведь не узнает, о чем ты думаешь, верно? Чужие мысли прочитать невозможно.

– Да…

Слышу, как сзади переговариваются Ольга Валерьевна с Кашиным. Она обещает, что с Костей обязательно поработает психолог.

Мы дошли до кабинета директора.

– Кушать хочешь, Костик?

– Хочу.

– Мальчик пропустил ужин, – оборачиваюсь к директрисе. – Ему надо поесть.

– А столовая уже закрыта... Сейчас что–нибудь придумаем.

– Торт ему можно? У меня есть.

– Давайте, а то у меня только крекер.

Оставляю Костю на диване в кабинете Ольги Валерьевны, сам иду к машине. Хорошо, что все обошлось, прям камень с души. К тому времени, как приношу торт, Кашин уже упаковывает документы в папочку и прощается.

Ольга Валерьевна цветет от радости. Где–то нашла нам пластиковые вилки, организовала чай. Мы расположились за ее столом. Кусок торта мне не пожалели, на троих в самый раз порция.

Мальчик уплетает десерт за обе щеки, жмурится от удовольствия. Вкусно.

После ужина Костю увели спать, а я, пользуясь случаем и небольшой привилегией, прошу директора отпустить Костика со мной в воскресенье в парк. Пора знакомиться.

28. Катя. А есть ли соперница?

Утром выехали с Яной пораньше – забрали пирожные из кондитерской, привезли в сад. Хотела лично в глаза воспитательнице посмотреть, спросить какого черта она в мою семью лезет? Людмиле Николаевне крупно повезло, что сегодня не ее смена.

Вчера я долго думала, откуда бывшая свекровь узнала про "покупку". Все сводилось к сливу информации от воспитательницы. И вопросы ее в таком случае выглядят логичными. Но какой у нее интерес?

Градов пообещал навести справки о Вербиной. Я действительно дура, что столько лет потакала женщине, которой от меня нужна только материальная выгода. Ей даже на родную внучку плевать, хотя кроме Игоря у нее никого больше нет. Один плюс был от свекрови после аварии – когда я подала на развод, Наталья Геннадьевна похлопотала, чтобы нас развели быстро – так сильна была ее ненависть ко мне. Зато брать от меня деньги и все остальное она не гнушалась.

На работу я приехала за двадцать минут до открытия – торопилась на встречу с Глебом.

Сердце со вчерашнего вечера обмирает от мысли, что он мог подумать о связи между мной и Пашкой. Так стыдно.

На работе все стабильно – коллеги на рабочих местах, девчонки заканчивают наводить марафет в зале, холодильники и витрины забиты свежей выпечкой.

– Как прошел день рождения Яны? – интересуется Дина после традиционного приветствия.

– Хорошо. Яне понравилось.

Поглядываю на часы. Где же Глеб?

– Дина, что у тебя с Градовым? – спрашиваю помощницу в лоб, ускользая от новых вопросов о подробностях вчерашнего вечера. – Вы встречаетесь?

– Мы? Пф–ф, – Дина отмахнулась, поморщившись. – Я ему позвонила, как вы посоветовали, так он даже не вспомнил кто я такая.

– О как… В принципе, на Градова это похоже. Расстроилась?

– Я?! Катерина Санна, если в каждого мужика, что комплиментами сыпет, влюбляться, никаких нервных клеток не хватит. Пусть он хоть трижды Дуэйн Джонсон. Не, я подожду своего, обычного. Мне не горит.

– Мудрое решение, Дина.

Да где же Глеб? Может быть в пробке застрял? Хоть бы смс написал или позвонил.

– Вы кого–то ждете, Катерина Санна?

– Да, должен прийти Глеб. Помнишь, мы с ним в рекламе снимались.

– А, тот симпатичный мужчина? Он еще пирожные потом забирал.

– Да–да, он. Как придет, проводи его ко мне в кабинет, пожалуйста.

– Хорошо.

– От Романа нового заказа не поступило?

Дина заглядывает в монитор.

– Неа.

– Странно. И по пирожным он не отписался – понравились или нет. Напишу ему, может что не так.

Глеб позвонил, едва я переступила порог своего кабинета. Я одновременно обрадовалась его звонку и расстроилась, догадавшись – не придет. Но все равно улыбаюсь в трубку – не забыл, не забил, предупреждает.

– Катюша, доброе утро.

Мягкий голос растекается во мне приятной вибрацией. Мне он кажется уставшим.

Кладу сумочку на кресло, подхожу к окну. Створка открыта на проветривание, легкий сквознячок охлаждает зардевшиеся щеки. Чувствую себя влюбленной школьницей.

– Доброе, Глеб. А я вас жду.

– Кать, – мужчина громко вздохнул. – Давайте перенесем встречу. Работы много, сложный заказ, не могу бросить…

Очередная фотосъемка? От воспоминаний нашей первой встречи сладкая истома появилась в низу живота. От мысли, что Глеб может с кем–то еще так же обниматься и нашептывать приятности, больно кольнуло под ребрами.

– Да–да, конечно. Мне очень жаль, но хорошо, что предупредили, – тараторю, чтобы он не заметил по голосу моего разочарования. Предыдущая ночь показалась вечностью, а теперь еще ждать неизвестно сколько, ревновать (да, ревновать!) к другим женщинам. И хотя его искренне сожалеющий голос говорит сам за себя, не думать о напарницах мужчины не получается. – Глеб, вы вчера так быстро ушли… что–то серьезно произошло?

Сначала я думала, что Глеб ушел, потому что увидел, как Градов меня обнимает, но потом расспросила дочку. Яна рассказала, что нашему гостю кто–то позвонил, поэтому он сорвался на помощь.

– Случилось… Но уже все хорошо.

– Расскажете?

– Обязательно, но не по телефону.

– Договорились. Тогда до встречи?

– До встречи. Я позвоню.

– Я буду ждать, – последняя фраза досталась долгим пронзительным гудкам.

Погода испортилась. Небо затянуло тучами. В воздухе пахнет дождем и грустью. Закрыла окно и в кабинете сразу стало слишком тихо и тоскливо. Я так хотела увидеть Глеба!

Чтобы не накручивать себя дальше, иду в зал и сразу же сталкиваюсь с Вертинской. Вот еще одна неприятность дня – моя вероятная соперница.

– Ой, Катя, отлично, что вы здесь! – восклицает Кира. – Держите.

Она всовывает мне в руки увесистую стопку новехоньких журналов. На глянцевой обложке крупным планом логотип моей кондитерской и фотографии тортов, внутри должны быть две страницы рекламного текста с другими фотографиями. Нашими с Глебом.

– Уже? Так быстро напечатали?

– А то! Сейчас еще принесу.

Кира уносится на улицу. Пока я хлопаю ресницами и перекладываю журналы на стол Дины, возвращается с еще одной пачкой.

– Только что из типографии! Вам первым привезла! Принимайте работу! – довольная Кира окидывает взглядом кондитерскую. – На стол положим побольше, на подоконники и на кассу, да? Пусть разбирают.

Сказано – сделано. Только верчу головой, следя за скорыми передвижениями этой женщины по моей кондитерской. От суеты, что навела Вертинская в зале, начала кружиться голова.

К нам подтянулись девочки–консультанты, взяли по журналу. Открыли. Я еще не готова.

– О, это же наша Карамелька! Катерина Санна, вы здесь такая красивая! И Яна тоже! – Бросают на меня странные взгляды, переглядываются. – А это ваш мужчина?

Меня кидает в жар – фотографии настолько "удачные"?

– Пожалуйста, берите журналы, они бесплатные, – заметив заинтересованные взгляды утренних покупателей, спешу подальше от своих девочек с их неудобными вопросами.

– Кира, чаю хотите? Кофе? – знак вежливости, не более.

– Кофе хочу! Очень–очень!

– Я принесу, – Дине не нужно повторять, она слышала.

Улыбаюсь ей благодарной улыбкой и приглашаю Вертинскую в кабинет.

Кира садится за мой стол напротив меня. Весь ее вид говорит о том, что она довольна проделанной работой и сейчас ждет моей оценки. Красивая она, эффектная.

Кстати, если Кира здесь, то Глеб на работе без руководителя? Или она ему не нужна? Вертинская настолько доверяет фотографу, что контроль не нужен?

– Я правда не ожидала, что так быстро будет готова реклама. М–м, какой запах! – на секунду прячу лицо за журналом, втягивая запах типографской краски.

– У вас ваниль, у нас краска, – кивает гостья.

Открываю журнал. Волнуюсь под горячим взглядом Киры. Она тоже взволнована презентацией своей работы. Поправляет крупно завитые локоны, откидывая их за спину.

Знала бы Кира, что у нас с ее Глебом почти отношения, не улыбалась бы мне так мило. А может, догадывается, поэтому пытается подружиться, найти слабые места, чтобы при случае ударить больнее?

Глеб хотел со мной поговорить. Может быть, планировал как раз рассказать об этой женщине?

– Журнал был практически готов, когда мы вас снимали. Как раз держали козырное место для лучшего клиента.

– Вы мне льстите, Кира, – улыбаюсь женщине. Открытая она, дружелюбная. Хорошая. Это первое впечатление о ней было, как об акуле бизнеса.

Реклама Карамельки на развороте второй и третьей страниц. Статью я уже читала, когда утверждала текст, а фото не видела.

– А классно вы втроем смотритесь, да?

Мы смотримся как настоящая семья. Счастливая. Дружная. Красивая.

Дина рядом с Глебом не была бы такой же эффектной, как мы с Яной.

Алексей талантливый фотограф. Запечатлел момент, когда мы баловались сахарной пудрой, обсыпая ею друг друга. Каждую сладкую пылинку прекрасно видно в солнечном свете. И наши лица – сияющие весельем и… любовью.

Либо это великолепная игра актера…

На другой фотографии Глеб меня обнимает сзади, на третьей – Яна в своем фартуке и колпаке раскатывает на столе мастику.

Дина приносит нам кофе, вазочку со сладостями и испаряется.

– М-м, как вкусно! – Кира подносит чашку к губам. – Глеб красавчик, да?

Мне кажется, Кира меня проверяет – осторожность в голосе слышу или это я себя накручиваю, придумываю то, чего нет.

– Да. Фотографии потрясающие. Передайте Алексею, что я восхищена его работой.

– Обязательно передам. На самом деле Лешка считает, все зависит от людей, которых он снимает. Вот между вам появились искры, даже фотошопа не потребовалось.

Я вспыхиваю. О каких искрах Кира говорит, причем так беззаботно?

Листаю журнал дальше. Рекламные картинки пестрят перед глазами.

– Кира, вы давно знакомы с Глебом? – безразличным тоном спрашиваю, делаю вид, что увлеченно рассматриваю страницу с кухонной утварью.

– С Полежаевым? Да всю жизнь.

У меня такое же чувство – будто я Глеба знаю всю жизнь. Сердце в груди словно в тиски зажали.

– Правда? – губы еле шевелятся.

– Я его помню еще в драных на коленках штанах и с соплями по пояс, – усмехается Кира.

Поднимаю на нее глаза, не веря ушам своим.

– Они с моим младшим братом с детского сада не разлей вода. На соседних горшках сидели. Росли у меня под присмотром, можно сказать. Глебка у нас часто бывал. В школе за одной партой одиннадцать лет проучились, в один институт поступили, потом Глеб уехал в Германию учиться, работал там, приехал недавно, работать начали вместе.

– Ваш брат тоже в рекламе снимается?

В журнале мне попадались фото других мужчин, возможно, один из них Кирин брат?

– Мой брат? В рекламе? Боже упаси! Глеба–то кое–как один раз уговорила, и то он сто раз пожалел уже.

– Один раз?

– Ну, с вами второй, но там даже уговаривать не пришлось, он сразу согласился.

То есть, сейчас Глеб не на съемках. Это радует, но вопросов еще много. Мозг не успевает обрабатывать информацию.

– Я думала, у вас с Глебом отношения, – честно признаюсь Вертинской.

– Да ну что вы, Катя! Полежаев мне как брат. Поверьте, – Кира наклонилась и понизила голос, будто кто–то может нас подслушать, – я до сих пор помню, как я этим пацанам сопли вытирала и шнурки на ботинках завязывала. Они так и остались для меня малявками.

Мы обе захохотали – Кира от воспоминаний, я – представив сопливых пацанов и от облегчения. Как же хорошо, что я не попала в любовный треугольник. Прощайте угрызения совести.

В окно брызнули лучи солнца, прогнали серость кабинета. Мир заиграл новыми красками.

– А чем занимаются Глеб и ваш брат?

– Мебель делают на заказ.

– Мебель?

Образ Глеба в обнимку с какой–нибудь тощей моделью перед камерой фотоаппарата лопнул, как мыльный пузырь. Зато я поняла, какой парфюм у этого мужчины. Помимо туалетной воды неизменно присутствовал запах свежеспиленного дерева. И как я раньше не догадалась.

– Ага. Сегодня как раз на установке. Братец говорил, заказ сложный, клиент нервный, могут до ночи провозиться. Они на радиусной мебели специализируются, даже я не устояла, себе заказала. Прекрасная работа получилась, до сих пор налюбоваться не могу. Кстати, вот их реклама, в каждом номере. Пользуются братишки блатом.

А–бал–деть, как сказала бы Макарская, услышав то, что поведала мне Кира. Вертинскую хотелось расцеловать. Чудесная женщина! Просто замечательная!

Склонив голову, прячу счастливую улыбку, рассматривая рекламный блок с образцами шкафов и адресом. Сердце радостно трепыхается в груди, плакать хочется и смеяться одновременно.

– Ка–ать, – голос Киры приобрел заискивающие нотки. Пальчики потянулись к визитке на моем столе. – Я правильно понимаю, это тот самый Павел Градов, у которого ресторан "Орхидея"? Вы с ним знакомы?

– С Пашкой? Очень хорошо знакомы. Он мой бывший одноклассник.

– Оу! – в глазах напротив заблестел хищный огонек. – Катюша, не в службу, а в дружбу – познакомьте нас, а? Я все номера обзвонила, пороги оббила, хочу его сюда заполучить, – Кира кивнула на журнал, – а он шифруется, к менеджеру отправляет. А менеджер у него ни рыба, ни мясо, от рекламы отказывается. Мне бы только поговорить с самим Градовым…

– Я подумаю как вас познакомить. У нас скоро встреча одноклассников, Павел как раз всех собирает в "Орхидее". Кстати! – меня осеняет. – Можно предложить ему услуги профессионального фотографа.

– Супер, Кать! Отличная идея! Уж я устрою ему фотосессию, не сбежит!

---

29. Катя. Мужчин надо метить

На работе пришлось задержаться – посыпались заказы. Вдохновленная полученной от Киры информацией летаю по цеху, выдавая один торт за другим. Ловлю удивленные взгляды коллег, понимающие улыбки, улыбаюсь в ответ. Имею право – Глеб свободен!

На чистый после дождя город опускаются сумерки. Еду домой, где меня ждет дочка и ее любимая бабушка. Настоящая, любящая, родная.

В сумочке пиликнул смской телефон. На светофоре не выдерживаю, достаю мобильник, чтобы прочитать сообщение. Оно от Глеба!

"Добрый вечер, Катя! Стою под окнами вашего дома, не поздно для визита?"

Я взвизгнула, подпрыгнув и сжав кулачки. Он приехал! Ко мне!

Быстро набираю ответ:

"Нет конечно! Поднимайтесь. Дома Яна и бабушка, я скоро буду, задержалась на работе"

"Хорошо, жду"

Сзади сигналят недовольные водители – я стопорнула движение. Знали бы они, что я сейчас чувствую! Меня дома мужчина ждет, в которого я влюблена! Летать охота, а они нервничают, клаксоны свои терроризируют.

На улице совсем стемнело, когда я приезжаю домой. Много времени потеряла на поиск места для моей ласточки. Надо заканчивать задерживаться на работе. И с дочкой из–за этого мало видимся, и места вечером во дворе не найти.

Тороплюсь домой. Как–то там мои Глеба встретили? Лифт как назло медленно поднимается, словно решил, что уже поздно и ему тоже пора спать. Достаю из сумочки зеркальце, поправляю макияж, прическу, улыбаюсь отражению. Так волнительно встретиться сейчас с мужчиной, к которому неравнодушна. И который ко мне неравнодушен тоже.

Перед дверью на несколько секунд замираю, прислонив ухо к металлическому полотну. Тишина. То ли хорошо это, то ли плохо, не знаю. Интуиция, как ни странно, молчит.

Стараясь сильно не звенеть связкой, кручу ключом в замочной скважине. Захожу в квартиру.

Свет везде горит. В нос бьет резкий химический запах. Что–то похожее на ацетон с примесью чего–то знакомо–сладкого.

Разволновавшись, скидываю обувь, быстро иду внутрь. Ошарашено останавливаюсь в проеме гостиной.

Маргарита Павловна уснула в кресле с книжкой в руках. Очки съехали и держатся на кончике носа на честном слове.

Глеб, подложив под голову руку вместо подушки, спит на диване в позе эмбриона. Рядом на полу примостилась Яна, выстроив в ряд несколько флакончиков с моими (!) лаками для ногтей. Дочь, высунув язычок, старательно красит ногти на второй руке мужчины лаком! Ярко–розовым! А Глеб даже не догадывается, какую красоту ему наводят.

– Яна! – зову тихо.

– Тс–с! – поворачивается дочка ко мне, прижав пальчик к губам, чтобы я не шумела.

– А ну иди сюда! – требовательно подзываю ее пальчиком.

Не докрасив большой мужской палец, но полюбовавшись остальными четырьмя, Яна закрыла флакончик, поставила его к остальным и только после этого подскочила на ножки и подбежала ко мне. Увожу ее на кухню, закрываю дверь, потому что разговор предстоит серьезный. Не хочу, чтобы посторонний мужчина был свидетелем семейных разборок.

– Ты что наделала, Яна?

– Что? – невинно моргает девочка, делая вид, что не понимает.

– Ты зачем Глебу ногти накрасила?

– Так надо! – бурчит, опуская глазки.

– Что надо? Почему надо? Объясни, дочь! Потому что, когда Глеб проснется, МНЕ придется объяснять ему, почему у него ногти крашеные. Мне, а не тебе!

– Я его пометила! Чтобы все видели, что он занят!

– Что ты сделала? – ноги подкашиваются, и я падаю на стул, так кстати оказавшийся рядом.

– Пометила, – уже тише, без уверенности в голосе поясняет дочь. – Вдруг еще какой–нибудь ребенок захочет Глеба в папы? Заберет еще.

– О боже! Яна, Если Глебу нужно будет уйти, его никакими пометками не остановишь. Потому что это будет ЕГО решение. Его, а не какого–нибудь другого ребенка. Быстро неси жидкость для снятия лака и стирай это безобразие!

– М–м, – Яна внимательно что–то начала рассматривать на полу. Жует губешки, хмурит бровки, чую – неспроста.

– Что?

– Нету, – почти шепотом выдавила из себя.

– Чего нету?

– Жидкости нету. Я вылила.

– Зачем?

Теперь понимаю, что за стойкий химический запах стоит в квартире.

– Чтобы он лак не стер…

Плечики ребенка поднялись на вдохе и опустились на выдохе.

– И что мне с тобой делать, русалочка? – заправляю волосики лохматушки за ушки. – А что делать с ногтями Глеба?

Плечики повторили движение вверх–вниз.

– Ладно, Яна, чисти зубки и иди спать. Завтра сама будешь объясняться с Глебом.

– Завтра? Мы его у нас оставим? Насовсем? – ребенок обрадовался. Видел бы ее сейчас наш ночной гость…

– Яна, – говорю строго, – иди спать!

Вздохнув, дочка потелепала в ванную.

На цыпочках дохожу до Маргариты Павловны, осторожно трогаю за плечо. Женщина просыпается, встрепенувшись, и уже в полете ловит очки, все–таки свалившиеся с носа.

– Катюша…

– Тсс, – прошу ее не шуметь, показывая на безмятежно спящего мужчину.

Маргарита Павловна кивнула, тихонько поднялась и вышла вместе со мной из зала.

– Сама не знаю как уснула, – обескуражено признается женщина. – А чем это у нас пахнет? Что за запах? – шмыгает носом.

– Это Янка вылила в раковину жидкость для снятия лака.

– Зачем?

– Накрасила Глебу ногти, пока все спали.

– Зачем?

– Говорит, пометила, чтобы никто не забрал.

Маргарита Павловна качает головой и усмехается.

– Ох и фантазерка у нас растет. Ладно, домой поеду.

– Оставайтесь, место же есть.

– Хватит с тебя гостей. Накрой его хоть пледом, – кивает в сторону зала.

Вызываю такси, провожаю нашу бабушку. Проверяю дочь – спит крепко. С одной стороны заяц сон моей проказницы охраняет, с другой Борис. Поправляю одеялко. Закрываю за собой дверь, оставляя щелочку для кота.

Что делать с Глебом?

Также на цыпочках подхожу к дивану, собираю с пола лаки, уношу на место. Возвращаюсь.

– Глеб...

Опускаюсь на колени, рассматриваю его, спящего.

Красивый.

Волосы растрепались. Рука потянулась было пригладить их, отдернула ее – еще проснется. Брови дернулись, сошлись на переносице. Нахмурился, губы сжал. Снится что–то наверное.

Тянусь лицом к его лицу. Втягиваю носом запах. Отчетливо чувствуется древесный запах, слабый аромат туалетной воды и его личный, мужской. Вкусно.

Не удержавшись, провожу рукой по щетине. Мягкая.

Ресницы дрогнули.

– Катя? – хрипло.

– Привет, – шепчу.

– Привет. Я уснул? – Глеб принимает сидячее положение, оглядывается, разглаживает обеими руками лицо, смотрит на часы. – Прости.

– Ничего.

– День был тяжелый, ночь прошлую почти не спал…

– Тсс, – останавливаю оправдания, прикладывая палец к его губам. – Ты голодный?

– Нет, – Глеб обхватывает мою кисть своей, нежно целует пальцы, – меня покормили. Маргарита Павловна и Яна решили, что в вашем холодильнике слишком много еды, а я тот, кто его должен опустошить.

Горячее дыхание бьет по коже электрическими разрядами. Прикрываю глаза, отдаваясь необыкновенным ощущениям. Тело отзывается на поцелуи томным желанием.

– Что это?

Мои пальцы оказались на свободе.

Распахиваю глаза. Глеб шокировано рассматривает свои руки. Пытается стереть ярко–розовый лак, но он уже высох.

Хихикаю и зажимаю рот руками.

– Катя? – непонимающе хмурится.

– Это не я! – Машу головой из стороны в сторону. – Это Яна!

Мужчина оглядывается. Яны нет. Ему не смешно ни капельки.

– Как это оттереть?

– Она вылила в раковину жидкость для снятия лака, другой у нас нет.

– Ацетон?

– Неа. Надо в магазин ехать. О, может быть в аптеке есть. У нас за углом работает круглосуточная.

– Отлично.

Глеб рывком поднимается, быстро шагает к выходу. Я за ним. Хорошее настроение улетучилось.

Заглядываю в лицо мужчины, пока он обувается. Движения рваные, резкие.

Обиделся? Разозлился? Пожалел, что приехал?

– Ты вернешься?

Наверное, получилось как–то отчаянно. Еще большее отчаяние он, замерев, увидел на моем лице, в глазах. Я действительно испугалась, что Глеб больше не придет.

– Да к черту все!

В одно мгновение Глеб оказался рядом, поднял мое лицо двумя руками и впился своими губами в мой рот, лишая меня воздуха и ощущения реальности. Даря то, что мне жизненно необходимо именно в этот момент.

Пол под ногами качнулся. Вцепилась в плечи мужчины мертвой хваткой.

В его кармане завибрировал телефон. Не отрываясь от жадного поглощения меня, Глеб вытащил мобильник, заставил его молчать. На ощупь найдя горизонтальную поверхность, бросил телефон туда. Мужская рука вернулась ко мне, точнее на мой затылок. Неровно накрашенный лак цепляет мои волосы, усиливая и делая острее наш феерический поцелуй. Такой долгожданный и такой невозможно головокружительный. Собственнический.

Мы пьем друг друга, не можем напиться. О том, чтобы остановиться, вообще нет ни речи, ни мысли, ни намека.

Глеб задрал на мне подол платья, подхватил под ягодицы, заставив обвить его крепкий торс ногами.

– Куда? – прохрипел, на доли секунды отстранившись.

– Туда, – махнула в сторону своей комнаты. – Нет, дальше, – поправила безумца, когда он чуть не вторгся в гостевую. Хорошо, что наша бабушка уехала, а то неудобно бы вышло.

30. Глеб. Моя.

Ноги переплетены словно лозы винограда, тело к телу. Ни сантиметра пустоты между нами, ни миллиметра. Мы вместе, единое целое. Наконец–то.

Я ждал этого целых семь лет. Почти всю жизнь. Теперь все – моя! Не отпущу, не отдам!

– Ты пахнешь карамелью, – шепчу ей в волосы.

– Ты уже говорил, – Катя улыбается, продолжая рисовать у меня на груди пальцами.

Дыхание почти восстановлено, тело расслаблено, а вот сердечко еще бьется часто–часто. Как и мое. Шутка ли – за окном рассвет, а мы почти не спали. После первого отрыва – второй, третий. Уже медленнее, чувственнее, с детальным изучением каждой эрогенной клеточки, опьяняющим наслаждением, доведением кульминации до совершенства. И еще, и еще. Дальше – не считая.

– Готов повторять это вечно. Милая, нежная, любимая, желанная, самая красивая. Моя карамелька. Сладкая.

Горячая и темпераментная.

Стискиваю ее крепче, до стона. Каждый ее звук – музыка. Всю ночь с удовольствием слушал.

– Мы не сильно шумели? – поднимает голову. Растрепанная, со сверкающими глазами, шальной улыбкой. Красавица!

Наши губы снова оказываются близко–близко.

– О, шумели мы неприлично громко. Хочешь покажу как?

– Глеб! – хихикая, стыдливо прячет лицо мне в подмышку. Ненадолго. – Что обо мне подумают соседи? А если мы разбудили Яну?

– Соседи пусть завидуют. Будут жаловаться – сделаем громче. А Яна… будем надеяться на крепкий детский сон. Комнаты же не смежные?

– Нет.

– Значит, все хорошо, не переживай.

Но шумоизоляцию надо проверить. На будущее.

Захватываю ее губы в плен. Медленно смакую сладость, будто заново пробую на вкус то нижнюю, то верхнюю губу. Игривый язычок вмешивается, провоцирует на новый заход.

Сцепляю наши кисти в замок, вытягиваю руки вверх, танцуем пальцами в воздухе. Боковым зрением улавливаю розовые ногти. Не я один. В свете яркого утреннего солнца они горят пламенем.

– Глеб! – Катя подскакивает. – Яна скоро проснется! Вставай!

– Рано же еще.

– Дочке в садик, нам на работу! Кое–кто вчера прогулял собеседование!

– Мгм. Какую должность ты мне хотела предложить? – заваливаю смеющуюся красавицу обратно в постель, нависаю сверху.

– Курьер…

– Не солидно.

– Завхоз?

– Обижаешь.

– М–м, телохранитель?

– О–о, телохранитель? Это интересно. Твое тело я готов охранять днем и ночью от всех и вся!

В черный список уже попал один тип. Гориллоподобный.

Толкаясь бедрами, осыпаю поцелуями карамельную шейку, провожу языком по пульсирующей венке. Опять хочу.

– Глеб! – девушка подо мной хохоча извивается. – Прекрати! У меня уже сил нет!

С сожалением отпускаю. Пусть копит силы на следующую ночь и все остальные.

– Давайте прогуляем? – потягиваюсь и переворачиваюсь на бок, подперев голову рукой.

Нескромно любуюсь самой прекрасной женской грудью, что я видел. Она плавно колышется в такт движениям, пока Катя одевается. Попутно моя женщина собирает с пола сорванные с нас вчера вещи.

– Я не могу! Какой пример я покажу коллективу?

Кидает в меня пуговицей. Ловлю на лету – моя. От рубашки.

Опять провоцирует!

Нехотя поднимаюсь. Тело расслаблено и в нужном месте звенит приятной пустотой.

Тянусь за рубашкой в Катиных руках. Не отдает. Дергаю ее вместе с одеждой на себя, впечатывая в свою грудь.

– Ох!

Зажимаю в кольцо.

– Люблю тебя! – вырывается само. Искренне.

– Глеб, – широко распахнутые синие глаза с моим отражением бегают по моему лицу. Вижу, решает: сказать, не сказать. – Ты не поверишь, но мы с Янкой тоже в тебя влюбились. Она вообще… фото твое увидела в журнале и… – зажмуривается. – Нашу встречу Ксюшка подстроила. Я не хотела… то есть хотела, но…

– А ты? – прерываю исповедь. Про подстроенную встречу я в курсе. Если бы не Ксения, мы бы все равно встретились, только по–другому. Я как раз искал повод. – Когда ты в меня влюбилась?

– Я? Мне кажется, я тебя знаю давно. Очень–очень давно. Но не могу вспомнить откуда. Наверное из прошлой жизни.

Где–то за пределами спальни громко и недовольно замяукал кот. Паршивец испортил момент откровений и не дал мне сделать ответное признание.

– Время, Глеб! Еще позавтракать надо!

Приходится разжать руки и отпустить любимую, предварительно еще раз поцеловав ее в опухшие от укусов и поцелуев сладкие губы–бантики.

Одеваюсь, иду на кухню. Катюша в черном шелковом халатике суетится у плиты.

На полу хмурый котяра ест из миски кошачий корм. Борис поднял на меня удивленный взгляд, несколько секунд смотрел желто-зелеными блюдцами, не мигая. Видимо гадал, что я тут делаю, потом, очевидно, решил, что еда важнее. Держись, мальтипу, я теперь знаю, кто из вас двоих будет боссом.

– Помочь? – обнимаю Катю сзади за талию, упираюсь подбородком в плечо.

– Неа. Сейчас будет кофе и яичница. Или тебе чай? Боже, я совсем не знаю что ты любишь.

– Я тебя люблю. И все, что тебя касается, я тоже люблю.

Вроде тон шутливый, движения пальцев по животу и ниже шаловливые, а слова настоящие.

– Всеядный, значит? – нарочно делает вид, что ничего такого не услышала, хотя щеки зарумянились и улыбка стала шире. Упругие полушария как бы невзначай проверили мою готовность к новым подвигам.

– Ага.

– В таком случае садись за стол, жди.

– Как скажешь, карамелька.

Оттягиваю ворот халатика, оставляю долгий, с отпечатками зубов поцелуй на плече. В ответ получаю игривое шипение и удар полотенцем по предплечью. Идеальное утро!

Сажусь за стол. Вскоре передо мной ставят тарелку с яичницей и кружку кофе. Рядом появляются две тарелки с овсяной кашей и кружки с какао.

Катя присаживается тоже и вдруг дает мне знак вести себя тихо. Прислушиваемся.

Маленькие босые ножки шлепают по полу. Из кухни видно, как по коридору идет Яна. Точнее нечто на нее похожее.

​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​Нижняя часть этого нечто – девочка в желтой пижаме со зверятами. Верхняя – каскад пшеничных волос ниже талии. Идет по инерции – лица не видно.

Яна исчезает в ванной, оттуда вскоре раздается шум воды.

– Она у тебя что – лунатик?

– Не–ет, – Катя хихикает. – Это у нее такое каждое утро. Пока из ванной не выйдет, ни трогать, ни разговаривать нельзя. Опасно для жизни.

– Чьей?

– Всех, кто на пути попадется. Да шучу я, Глеб!

– Ну ладно, а то я почему–то "Звонок" вспомнил.

Через пару минут Яна выбегает из ванной жизнерадостным ребенком. Волосы причесаны и откинуты назад, умытая, румяная, улыбка до ушей. Подменили малышку.

Катя всматривается в лицо дочери – просыпАлась или нет? Расслабляется – нет.

– Доброе утро! Ой, Глеб! Ты у нас ночевал? – солнечная девочка садится за стол, придвигает к себе кашу.

– Доброе. Ночевал. С этим, – показываю ей розовые ногти, – на улицу выходить страшно.

– М–м. Хочешь, я тебе каждый день буду так красить? – улыбается лукаво.

– Нет уж, спасибо! Мне это надо как–то стереть, пока никто не увидел.

– А ты теперь у нас будешь жить?

– С вами точно, а где – у вас или у меня, это мы с мамой еще не обсудили.

– Давай у нас! – воодушевляется девочка. – У нас места много!

– Стоп, а меня вы спросили? – Катя звякнула ложкой о тарелку. Бросила короткий взгляд на дочь, отчего та сразу опустила глазки в кашу, перевела полыхающий огнем на меня.

И в чем дело? Что именно моей женщине не понравилось?

– Я вообще за этим к тебе и приехал, Катюш, – уже без шуток, серьезным тоном заявляю.

Соболиные брови девушки взлетели вверх. Я только сейчас вспомнил, о чем хотел поговорить с Катей. А еще вспомнил о ночном звонке, который я сбросил.

31. Катя. Темные пятна на идеале

Рядом с этим мужчиной я сгораю как феникс и возрождаюсь снова и снова. Сначала ночью – физически, сейчас – и физически, и морально. Каждая косточка, каждая крохотная клеточка истерзанного многочасовой любовью тела напоминает приятной болезненностью о том, как меня любили. В груди трепыхается огромное сердце, периодически падая куда-то вниз и подскакивая вверх, как мячик. Блаженная улыбка не стирается даже ледяной водой. Передвигать ноги и готовить завтрак помогают выросшие за спиной крылья и утомленные, но счастливые (читай удовлетворенные) бабочки.

О том, что в природе существует настолько животворящий секс и тем более, что он случится со мной, даже не догадывалась, не мечтала. Два года брака реально оказались бракованными. Настолько, что на годы вперед выработали неприязнь к другим мужчинам.

С Глебом я вдруг узнала, что значит быть женщиной. А уж насколько желанной и любимой убедилась не единожды.

Раньше я не представляла мужчину в нашей с Янкой квартире. Точнее представляла, но он никак не вписывался в привычный домашний антураж. Раздражал одной только мыслью о наличии на наших метрах.

А теперь рядом разгуливает любимый красавец–мужчина, по–хозяйски запускает пальцы под халат, дразнит, заводит, целует куда и как придется, мешает готовить завтрак и готов в любую минуту перекинуть через плечо и утащить в спальню.

И я не против! Мне это безумно нравится! И нравится, как он запросто общается с моей дочкой.

Ровно до той минуты, пока, меня не спрашивая, они с Янкой договариваются о том, что Глеб поселится здесь насовсем.

Как будто я здесь ничего не решаю!

Пришлось нахмурить брови и включить хозяйку. Наверное зря.

Картинка идеальной семьи вдруг покрывается темными пятнами.

Глеб озабоченно хлопает себя по карманам.

– Где мой телефон? Кто видел?

От его встревоженного вида и я начинаю волноваться. Что случилось? Только что сидел за столом, как будто всегда тут и был, перебрасывался шуточками с Яной, и вдруг, заявив, что нам нужно поговорить о чем–то важном, нахмурился, встал из–за стола, куда–то засобирался.

– Не знаю, наверное в прихожей, – вспоминаю, как вчера Глеб пристраивал телефон куда–нибудь, а после…

А после я умирала и воскресала в его объятиях всю ночь. Дыхание перехватывает, стоит только вспомнить как и чем меня реанимировали. От стыда щеки горят. К счастью, дочка не в курсе, что вытворяли взрослые через комнату от ее спальни.

Глеб уходит из кухни, щелкает в прихожей выключателем. Слышу звук включаемого телефона.

– Ешь, Яна, – негромко прошу дочь, что без аппетита ковыряется в тарелке. Слишком остро малышка восприняла мою вспыльчивость.

– Когда это случилось? – гремит голос Глеба в прихожей. Он с кем–то говорит по телефону. Прислушиваемся с дочкой, забыв о завтраке. Тревога нарастает. – Это опасно? В какой он больнице? Понял. Скоро буду.

На кухню он больше не заходит, я иду сама к нему.

Глеб натягивает пиджак, торопится. На нем лица нет.

– Глеб, что случилось? Ты куда?

Вдруг хочется включить истеричку, перекрыть собой выход и крикнуть "Не пущу!"

– Мне нужно уйти. Мальчик в больнице. Отек Квинке. Он чуть не умер.

– Какой мальчик, Глеб?

– Маленький мальчик. Пять лет. Костя. Мой… сын.

Сын. Сын? Сын!

Я не знала, что у Глеба есть сын! Я не готова оказалась к этой информации! Оглушающей, лишающей воздуха и надежды на будущее.

Почему он раньше не сказал? Хотя когда? Мы же вообще еще не говорили по–настоящему!

– У тебя есть сын? – я все еще в шоке. Может быть и жена имеется? О ней почему–то спрашивать страшно.

Глеб, взглянув на растерявшуюся меня, сделал шаг в мою сторону, взял за обе руки, сжал кисти, прижал их к своей груди. Как раз к тому месту, откуда совсем недавно оторвалась пуговица.

– Катюш, поехали со мной? Я вас познакомлю.

– Сейчас? Я не знаю… я не могу… Мне надо Яну в сад увезти.

Да и до меня ли? Глеб так распереживался, что мыслями уже не здесь, не со мной и моей дочкой. Ему только что сказали, что его ребенок чуть не умер. Очевидно, беда случилась еще вчера, пока мы добирались до постели, а потом всю ночь кувыркались в ней. И Глеб (я чувствую!) теперь корит себя за это!

– Ты поезжай, я подъеду позже. Какая больница?

– Детская центральная. Приедешь?

Я вижу в его глазах надежду. Я ему нужна. Очень.

– Приеду.

– Я же говорила заберут! – расстроено шмыгает носом Янка после стремительного ухода Глеба. Она все слышала.

Каша нетронута и завтрак Глеба остался недоеденным, как будто он вышел всего лишь на минутку.

– Собирайся в садик, дочь.

Машинально переодеваюсь, делаю прическу, крашусь.

У Глеба есть сын. Пять лет. А где его мать? Почему Кира мне ничего не сказала о семье Глеба? Вообще никто ничего не сказал! Если бы ребенок не попал сегодня в больницу, сколько бы Глеб его скрывал? Не первый раз он сорвался вот так, бросая нас с Яной. Делить мужчину с другой семьей я не смогу. Забрать у мальчика отца тем более.

Но почему Глеб хочет, чтобы я приехала в больницу? Ничего не понимаю.

– Ма-ам, ты поедешь знакомиться с мальчиком?

– Я не знаю…

– Ты обещала.

Да, я обещала. Сама учу дочь, что обещания нужно выполнять.

– Я тебя отвезу в садик и съезжу.

– Можно я с тобой?

– Давай в другой раз, ладно?

– Ладно, – вздыхает.

Всю дорогу до сада Яна задумчива. Я тоже молчу, терзаемая догадками и сомнениями.

Сдаю дочь Марии Яковлевне. Странно, что опять нет Людмилы Николаевна. Настроения выяснять с ней отношения сегодня нет, но все же спрашиваю о ней у ее напарницы.

– Так ее уволили, – таращит на меня глаза воспитательница. – Такой скандал был. Я думала вы в курсе.

– Уволили? За что?

– Эм–м, я точно не знаю… Вроде как жалоба на нее поступила сверху.

Вижу, Мария Яковлевна действительно подробностей не знает. Проверяю родительский чат, там вопросов и домыслов много, а точной информации нет.

Прощаюсь с дочкой до вечера. Иду к машине. Долго сижу в салоне, решая ехать в больницу или на работу. Вспоминаю Глеба и его взгляд, полный надежды на мою поддержку.

– Ладно, посмотрю одним глазком на мальчика.

31.1

Голова в тумане, на душе сумятица. Кое–как доезжаю до детской больницы, паркуюсь. Мысленно даю себе отрезвляющую пощечину, набираю Глеба.

– Я приехала…

– Я тебя встречу.

Поднимаюсь по ступенькам, захожу внутрь. Наверное, сейчас часы посещения: взрослые и дети кучкуются, обмениваются пакетами с едой, одеждой… Шумно.

Яна росла здоровым ребенком, что такое детская больница я не знаю. Все дико и незнакомо. Теряюсь.

Глеб встречает меня в холле на первом этаже. Держит в руках накидку, помогает надеть. Всматриваюсь в его лицо – он бледный и как будто добавил себе несколько лет. Меж бровями образовалась тревожная складка. Незнакомый мужчина. Чужой.

– Как мальчик?

– Сказали, уже лучше. Меня к нему не пустили, но должны вот–вот перевести из реанимации в общую палату. Даже не представляю, что он пережил этой ночью.

Голос уставший, безжизненный. Сказывается бессонная ночь и нервное утро.

– Все будет хорошо.

– Угу.

– Пойдем к мальчику?

– Пойдем.

Ноги слабые, ватные, но я послушно иду за мужчиной на второй этаж. На посту Глебу говорят, что Костю перевели в третью палату.

Маленькие шумные дети бегают по коридору на перегонки, прячутся за нами от других, путаются под ногами. И не скажешь, что у них что–то болит. Девочки и мальчики постарше сидят на лавочках с телефонами в руках. Сейчас они так дружат.

Стены расписаны яркими красками – на нас смотрят сказочные персонажи – колобок, заяц, медведь, избушка на курьих ножках, поросята. А все равно неуютно и лекарствами пахнет.

Перед крашеной грязно–голубой краской дверью с цифрой три мы, не сговариваясь, застываем. Глеб сжимает мне пальцы. Волнуется не меньше меня.

Берется за ручку, открывает дверь. Мы вместе заходим в палату с серо–белыми стенами, потертым линолеумом и шестью койками с одинаковыми бледно–голубыми пододеяльниками на каждой. Тоскливо, уныло. Пахнет хлоркой.

Три кровати пустые, на остальных трех лежат мальчики. Одному примерно лет десять, второму семь–восемь, оба играют в телефонах, тихо переговариваются.

Третий мальчик свернулся калачиком лицом к окну. Из–под одеяла видна только коротко стриженая черная головка.

На наш приход ребенок не отреагировал.

Глеб, переглянувшись со мной, выпустил мою руку из своей и подошел к малышу. Сел на его кровать.

– Костя. Кость, – позвал его. – Э–эй, привет!

Мальчик обернулся через плечо. Черные бровки нахмурены. Не ждал гостей.

– Дядя Глеб! – вдруг хмурое выражение лица меняется на радостное. – Ты плишел! Ко мне?

Подскакивает, скидывая с себя одеяло. Бросается Глебу на шею, обнимает его тоненькими ручками. Худенький совсем, кожа бледная, почти прозрачная. На фоне белых маечки и трусиков ярче видны синие вены. Как сказала бы Маргарита Павловна – без слез не взглянешь.

Не понимаю, почему Костя называет Глеба дядей, если он его сын.

– К тебе, к тебе, малыш, – голос Глеба мягкий, чуть дрожащий. Мальчик ему очень дорог. – Как узнал, сразу приехал. Как ты себя чувствуешь?

– Холошо.

Мальчик усаживается Глебу на колени. Говорит с ним, а сам косится на меня. Я так и стою на входе, не решаясь подойти.

– Костя, – Глеб проследил за взглядом мальчика. – это тетя Катя. Катюша, иди к нам.

Растягиваю губы в улыбку, подхожу к кровати мальчика. Оглядываюсь, вижу стул, двигаю его к ним.

– Привет, – села на краешек, а куда деть руки, не знаю. – Я тетя Катя. А ты Костя, да?

– Да.

Мальчик, застеснявшись, прячет лицо на груди Глеба.

– Ты как умудрился сюда загреметь, Костян?

Глеб гладит ребенка по голове. Тот выныривает. Опустив глаза на собственные коленки, отвечает:

– Меня Ваня угостил олешкой. Она такая маленькая, – мальчик показывает пальчиками размер горошины, – я хотел только поплобовать. Ласкусил и начал кашлять, кашлять. Потом не помню. Мне сказали, я уснул. Смотли, мне сюда капельницу ставили, – Костя показывает следы от иголки на сгибе локтя. – Иголка такая остлая–остлая.

У меня ком в горле, Глеб тоже расстроен.

– Ну как же так, Кость? Тебе же нельзя орешки, малыш, с аллергией шутки плохи.

– Это была длугая олешка.

– Орешек много всяких разных. Тебе никакие нельзя.

– Больше не буду, – обещает искренне. – А мне тетя влач сказала, что у меня тепель два дня лождения. Один по пасполту, втолой по сплавке из больницы.

– А у меня тоже два дня рождения, – проглотив ком, делюсь с мальчиком.

– Плавда? – черные уголечки мальчика заинтересовано расширяются. – У тебя тоже ллелгия?

– Нет. Когда–то давно я попала в автомобильную аварию. Меня и мою дочь спас один хороший человек и теперь у меня тоже два праздника. В этом году будет уже семь лет.

Глеб внимательно и одобрительно смотрит на меня. Что–то в его глазах такое странное, какая–то загадка, ответ которой, мне кажется, лежит на поверхности, но я никак не могу понять что это.

– Катюша, посидишь с Костей? Я к врачу схожу, узнаю подробности.

Киваю ему с улыбкой. Напряжение отступает.

– Отпустишь меня, Кость?

– Да, – мальчик тоже ему кивает.

Серьезный такой, взрослый. Симпатичный, хоть и худенький. Слезает с колен Глеба, садится на кровать, подогнув ноги.

Провожаем Глеба взглядами. Поздно спохватываюсь, что не взяла ни фрукты, ни сладости ребенку. Хотя, если у него аллергия, то наверное ничего пока нельзя. На прикроватной тумбочке пусто, нет даже бутылки воды.

– Костя, у тебя есть игрушки или книжки? Можем поиграть или почитать, если хочешь.

– Нету. У меня дома иглушки остались. Мне дядя Глеб такой клутой набол инстлументов подалил. Как у него! Я тепель тоже могу все лемонтиловать.

– Ух ты, здорово! А чем же ты здесь играть будешь?

Пожимает плечиками.

– Хочешь, я тебе покажу фотографии красивых тортиков?

– Хочу!

Пересаживаюсь к Косте на кровать, достаю телефон. Мальчик доверчиво прилипает к моему боку, чтобы лучше видеть.

​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​– Я работаю в кондитерской, и мы там печем торты, печенье, пирожные. Вот смотри какие, – медленно листаю фотографии.

– Ух ты! О, я ел такое пиложное! – Костя тыкает пальчиком в экран. Там коробка с пирожными для Романа. – Очень вкусное! Мне понлавилось.

– Ты ел такое пирожное? – уточняю осторожно. – Когда?

– Недавно. У меня был день лождения и дядя Глеб пливез вот столько колобок, – Костя растопыривает пальчики обеих рук. – Всем–всем хватило, даже дяде Степе охланнику.

Малыш сам перелистывает дальше.

– И этот толт я ел. И этот.

Мальчик наверное шутит. Тыкает на все подряд картинки и выдает желаемое за действительное.

– Тоже дядя Глеб привозил?

– Ага. А вот этот дядя Лома и дядя Слава. Они лазные толтики пливозят, очень–очень вкусные. Мы едим, а они нам шкафчики делают. Я им помогаю.

Как интересно. И сколько вопросов сразу и к Глебу, и загадочному "дяде Ломе". Часть из них я могу задать ребенку.

– Костя, с кем ты живешь?

– С другими лебятами. А девочки в длугом клыле.

– А где ты живешь?

– В детском доме.

У меня закружилась голова. Наверное, в палате давно не проветривали. Чувствую, если срочно не глотну свежего воздуха, точно грохнусь в обморок.

– Костя, я пойду, ладно? Мне нужно на работу. Ты посиди здесь, дядя Глеб скоро придет, поиграет с тобой. Ладно?

– Тетя Катя, ты ко мне еще плидешь?

Слезы накатились, когда Костя задрал головенку и посмотрел на меня своими огромными черными глазищами. Наивными, чистыми, добрыми.

– Приду, – пошевелила губами, моргнула вдобавок. Новый ком, гораздо больше предыдущего, плотно застрял в горле.

И стиснула зубы, когда малыш обнял меня за талию. Крепко–крепко.

– Ты чего, Кость? – аккуратно сняла с себя его ручки.

– Ты пахнешь вкусно.

– Чем?

– Мамой.

–––

32. Глеб. Она ставит точку, я – многоточие

За окном темнеет от тяжелых грозовых облаков. Интуитивно на сердце тревожно, но худшее уже позади – ребенка спасли, больше такого не допустим.

Как там Катя и Костя? Не поспешил ли я оставить их одних? Не так, совсем не так я планировал их познакомить, но… получилось как получилось. Болезнь не спрашивает, вовремя она сваливается на бедные головы или нет. Вот и Костя не виноват, что приболел, хотя бы в силу своих малых лет. Главное – спасли, остальное исправим.

Все, что ни делается, все к лучшему, правда же?

Врач заверяет, что с Костей все будет хорошо, пару дней еще полежит здесь, подлечится. Прошу сделать тесты на другие аллергены, в частности, на шерсть кошек и собак и, по возможности, других домашних животных. Как же ребенку без животных расти? С рыбками, например, не поиграешь. У Илюхи она вообще утонула.

Врач любезно и монотонно зачитывает внушительный список возможных аллергенов. Костю надо от них беречь. Киваю на каждый пункт – понятно.

Воздух за пределами распахнутого окна сотрясает гром, и в этот же момент мимо приоткрытой двери врачебного кабинета пронеслась до боли знакомая фигура.

Катя, моя Катя сбегает! Не дождавшись меня!

Нельзя было Катюшу с Костей оставлять одних, и чем я раньше думал? Остолоп!

Рванул за своей женщиной, не дослушав рекомендации врача. Выскочил в коридор и в последний момент увидел, как Катя скрылась за дверью, ведущей на лестницу.

Огибаю детей, нянек, медсестер, так некстати мешающим догнать мою беглянку. Кого–то пришлось просто передвинуть с пути, чертыхнувшись сквозь зубы.

Нет ее на лестнице! Только тень на нижнем пролете и цокот каблучков.

– Катя! – кричу ей. – Катя, стой!

Моя Катя не остановилась, не оглянулась и, показалось, ускорилась. Да в чем дело–то?

Перепрыгивая через две ступеньки, догоняю ее уже на улице. На крылечке.

– Катя! – хватаю ее за локоть, разворачиваю к себе и...

Лицо любимой женщины залито слезами, а в глазах невыносимая боль. Да, именно боль полыхает в ее ярко–синих глазах. Такая сильная, тяжелая, словно в них не синева, а гигантский бетонный блок и он вот–вот придавит меня. Даже голову в плечи захотелось втянуть, настолько мне не по себе от ее взгляда.

– Как ты мог! Как ты мог, Глеб? Родного сына… в детдом!

– Катя! – челюсть моя падает, как и я – в ступор. О чем речь?

На наши головы обрушивается ледяной дождь. Сжимаю Катю крепче, тяну на себя, желая ее укрыть от потока воды сверху. Почему–то на крыльце нет козырька, от непогоды можно спрятаться только внутри здания.

– Не трогай меня! – Катерина забилась в моих руках как птичка, попавшая в силки. – Отпусти! – закричала с истерикой.

На нас стали коситься люди, спешащие укрыться от дождя внутри. Через квадратное окно холла вижу, как к нам присматривается охранник. Разжимаю пальцы. Катя отскакивает назад, будто я прокаженный. Не сводя с меня глаз, обходит сторонкой и спешит по ступенькам вниз. А я как истукан стою и ничего не понимаю.

– Катя! – язык кое–как шевельнулся, а голосовые связки издали глухой звук, потонувший в шуме ливня.

– Я думала, ты… а ты… Видеть тебя не могу!

Бегает эта женщина достаточно быстро. Очевидно, гонят ее от меня неуправляемые эмоции и какие–то одни ей ведомые мотивы.

Стирая то ли слезы, то ли дождь с лица ладошкой, она успевает добежать до своей машины, на ходу достать сигналку и снять блокировку. Но открыть дверь я ей не дал. Догнал и захлопнул открывающуюся дверь, благо пальцы ничьи не прищемил.

– Объясни! – потребовал, громко дыша от короткого марш–броска.

– Зачем ты так со мной, Глеб? – Катя рыдает, пряча лицо в руках. Словно чувствуя поддержку с неба в виде частого грома, рыдания усиливаются, набирают обороты. – Зачем с Яной? С Костей? Зачем?

– Катя, Катюша, – прижимаю девушку с трясущимися плечами к себе. – Я ничего не понимаю. У меня мозг взрывается. Что случилось?

– Ты! – вырывается, но не тут–то было. Держу крепко. – Ты случился на мою голову! Ворвался в мою жизнь, взбаламутил, влюбил, а сам… Все время врал!

– В каком месте и кому я врал? – перекрикиваю грозу.

Ответить она не может, рыдания и грозовые раскаты все равно глушат слова.

– Так, давай–ка присядем.

На заднее сиденье ее авто не вариант, там детское кресло. Быстро веду Катю вокруг машины, усаживаю ее на пассажирское под вялый протест. Закрыв ее дверь, обхожу машину, сажусь на место водителя. Отодвигаю кресло назад, чтобы было удобнее. Габариты салона не мои, тесно. Один плюс – Катя близко.

Окна мгновенно запотевают – мы промокли насквозь, а в машине тепло и ярко пахнет карамелью.

Девушка сжалась в комочек, отодвинулась дальше, отгородилась колючей стеной. Хороший же у нас получится разговор.

– У тебя салфетки есть?

В ответ тихий всхлип и надрывное дыхание. Приходится самому лезть в бардачок, и, о чудо, там действительно есть салфетки. Влажные. Даже немного смешно. Влаги и так с избытком.

– Держи. Кать.

Не берет.

Открываю пачку, вытаскиваю салфетку. Силком отрываю ее руки от лица и начинаю аккуратно стирать потеки туши.

Даже глаза не открывает. Сомкнула крепко веки, только ресницы, слипшись, дрожат. Губы сжаты.

– Ну ты чего, карамелька моя? – ласково спрашиваю. Убираю со лба налипшие волосы. И все равно красивая.

– Костя… – глубокий вдох и выдох, – родной тебе?

– Что? – округляю глаза. – Ты решила, что я мог бросить родного ребенка?

Синие глаза распахнулись. Недоверчиво скользнули по моему лицу, рукам, что скомкали салфетку.

– Решила, – горько усмехаюсь. – После всего, что между нами было… – обидно, что Катя не то что подумала, а даже допустила эту версию. Голос твердеет. – Костя остался без родителей в два года. Воспитывался бабушкой. Несколько месяцев назад она умерла, мальчик оказался в детдоме. Но мне он стал родным… Я хочу его усыновить.

Только, чтобы усыновить Костю, мне нужно жениться, а делать предложение сейчас – неподходящая обстановка от слова совсем.

– Костя сказал… – Катя, всхлипнув, прижала ко лбу тыльную сторону ладони, – что это ты привозил в детдом наши торты… Зачем было прятаться столько времени, делать заказы анонимно, подписываться Романом? Я не понимаю. Потом это реклама. Все неслучайно. Ты специально все подстроил, но зачем?

– Когда я говорил, что люблю тебя, я не врал. Я люблю тебя, Кать. Давно. А с рекламой и тортами случайно получилось. Последний заказ действительно делал Ромка и подписался своим именем… Катя! Ну, не мог я заявиться к тебе просто так и сказать: вот он я, берите, любите. Вместе с мальчиком–сиротой. Все должно было быть постепенно, логично… – набираю в легкие максимум воздуха. – Костю хочет усыновить другая семья. Они ему не нравятся. Он даже прятался от них, мы искали его всем детдомом в тот день… день рождения Яны... Кать, мы могли бы… – черт, как сложно сформулировать слова в предложения. – Пока я не женат, мне Костю не отдадут…

– Я не понимаю… ты хочешь, чтобы я вышла за тебя замуж?

– Да, я хочу, чтобы мы поженились. Но это не только из–за Кости. Я просто люблю тебя, моя карамелька. Как маньяк, как наркоман, как… Ты меня с ума сводишь…

Любимое мокрое лицо так близко. Меня тянет к этим губам, скулам, глазам. Я хочу, чтобы моя женщина снова улыбалась. Как вчера, как прошлой ночью, утром. Хочу вернуть мой персональный сладкий рай. Наш рай.

И я тянусь к ней. Не верит словам, пусть поверит моим губам, рукам, сердцу.

– Нет, Глеб! – ладошка упирается мне в грудь, останавливая. – Я не могу… извини.

Я замираю. Бесконечно долго мы смотрим в глаза друг другу. В ее потухшей синеве печаль и пустота. Я теряю ее. Теряю свою женщину, мою карамельку.

– Я уже была замужем, больше не хочу. Это слишком… больно…

Гроза прекратилась так же резко, как и началась. Тучи развеялись. Ярко–зеленые, отмытые листья тополей, газонная трава, усыпанные прозрачными кристально чистыми сверкающими алмазами, мигая, радугой переливаются в лучах солнца. Птицы завелись громче и веселее, а в салоне Катиной машины висит жгучее, раздирающее душу напряжение.

Еще несколько минут мы сидим в полной тишине. Положив руки на руль и уперевшись в них лбом, осознаю, что все. Конец.

– Ты иди, Глеб. Тебя Костя ждет.

---

– Я тете Кате не понлавился?

Надежду, что поселилась в глазах Костика, разбить язык не поворачивается.

– Очень понравился, Костя. Просто у нее дела, работа, ей пришлось уйти.

– Она холошая. И класивая.

– Да, брат, – отвожу взгляд в сторону, – очень хорошая. И самая красивая.

Только я был недостаточно убедителен в своих чувствах. Не успела она меня полюбить. Не приняла мои руку и сердце.

Испугалась? Я оправдываю ее тем, что да, испугалась. Замуж после нескольких дней знакомства плюс принять чужого ребенка не каждой женщине под силу.

Я, считай, вернулся в исходную точку, не одолев сложнейший ребус. Надо было действовать по–другому. И я найду решение, пусть для этого потребуется чуть больше времени. Сдаваться не собираюсь.

– А ты на лаботу сегодня не пойдешь?

Работа! Надо хоть Ромке позвонить, предупредить, что Костя в больнице, а я с ним. Но только я вытаскиваю телефон из кармана, как дисплей загорается сам.

– А вот и дядя Рома. Хочешь поговорить с ним?

– Хочу!

Костик телефон берет осторожно, двумя руками. Такое ощущение, что и говорить по нему он будет впервые в жизни. Боится.

– Давай я видео включу.

Вертинский неслабо офигевает, когда видит нас с Костей, да еще и в больничной палате. Быстро закругляет разговор коротким "щас приеду", и действительно, не проходит и двадцати минут, как дверь в палату распахивается, являя нам моего друга.

– Привет, бойцы! – сотрясает воздух в детской палате Ромка.

Пацаны буркают приветствие, а Костян с ответным "пливет!" подскакивает и обнимает его так же крепко, как меня. Укол ревности превалирует над чувством опустошенности и огромной потери.

– Здарова, Костян! Смотри, что я тебе привез!

Роман лезет в карман и достает оттуда рулетку. Свою любимую, рабочую. Знает, гад, чем купить моего пацана.

– Ух ты–ы! Лулетка! Мне?

– Тебе, конечно. Ты же наш помощник, а как помощник без инструмента? Непорядок!

С задумчивой улыбкой наблюдаю, как Костик с самым серьезным видом разбирается с новой игрушкой. Начинает замер всего и вся – от наших с Ромкой пальцев, до ножек у кровати и ширины подоконника. Измеряет, зажимает пальчиком цифру и бежит к нам, спрашивает сколько это в сантиметрах.

Роман, пару раз покосившись на меня, делает свои какие–то выводы и, как только нас выгоняют из палаты и из больницы в целом, так как часы приема закончились, насильно тащит меня в кафе на разговор.

– Рассказывай! – не просит, приказывает, получив свою порцию кофе и оставив без ответа заигрывающую улыбку хорошенькой официанточки.

---

33. Катя. Разбила, растоптала, уничтожила

– Гад! – в сердцах ругаюсь на очередного лихача, что обгоняет меня, обрызгивая мою малютку грязной дождевой водой. Темные потеки стекают с окон, как и слезы с моих щек. Щетки послушно растирают, размазывают грязь по стеклу снаружи. Пальцы, ладони, даже предплечья тоже мокрые от обилия воды, ручьями бегущей из глаз.

А так мне и надо! Дура! Дура! Дура! Господи, какая же я дура! Что я наговорила Глебу? Зачем? Очернила его в своих мыслях и озвучила эту чернь, а он… Он самый искренний, самый открытый и добрый человек, что только встречался в моей жизни. Идеальный мужчина.

Но нет, не идеальный. Вместо того, чтобы познакомиться как все нормальные люди, придумал какую–то мутную схему. Подговорил Киру, своих друзей. Заявил (да, нахально заявил!), что будет жить теперь с нами, в нашей с дочкой квартире! Куда вход особям мужского рода вообще–то был запрещен! Втерся в доверие, обаял своей невозможно обаятельной улыбкой. Влюбил.

А все зачем? Чтобы разрушить мой устоявшийся мир. Жениться и усыновить мальчика. Чужого ребенка!

А я не хочу замуж! И не готова к еще одному ребенку!

"Ты пахнешь мамой" – меня до сих пор рвет от этих слов и взгляда черных угольков маленького мальчика! Зачем Глеб впутал его в наши отношения?

Гад! Гад! Гад!

Все правильно я сделала! Поставила на наших отношениях жирный–прежирный крест. Как в тот день, когда разводилась с Игорем. Даже не сомневалась, несмотря на то, что под сердцем носила его ребенка.

Нам все эти годы было хорошо с Яной и Маргаритой Павловной. С моей кондитерской, коллегами. Ничего не изменилось! Ни–че–го!

А Яна… Яна забудет. И я забуду! Надо только немного времени.

Новый плеск грязи о стекло бьет как отрезвляющая пощечина.

Кого я обманываю?

Не забуду, не разлюблю и не смогу жить как прежде!

Сворачиваю в карман, глушу машину. Кладу руки на руль и со стоном падаю на них лбом, закрыв глаза. Слезы не вытираю, и они, щекоча подбородок, срываются на мокрое платье. Холодно. Зябко ежусь от сырости, не глядя включаю печку. Вентилятор услужливо гонит горячий воздух вперемежку с запахом Глеба.

Невыносимо гадко от самой себя!

Стоп–кадрами всплывают самые яркие моменты последней недели: первая встреча, улыбка, запах, руки. Цветы – семь чайных роз, а потом еще два букета в день рождения Яны – тоже по семь штук. Ярко–розовые ногти… Кстати, в больнице у Глеба лака уже не было, все–таки нашел, чем стереть "пометку". Усмехаюсь сквозь слезы – Янка выдумщица.

Поцелуй…

Ночь…

Костя...

И мои слова, которые, я видела, почувствовала, словно ножом полоснули Глеба: "Я не могу… извини…"

…

"Я просто люблю тебя, моя карамелька… Ты меня с ума сводишь…"

"Ты пахнешь мамой"

"У него глаза добрые, давай его купим?"

Забыть? Как это забыть? Не хочу! Не могу!

Обрела счастье и тут же его не потеряла, нет. Разбила, растоптала, уничтожила. Сама!

Дура!

Чего испугалась…

Вернуться назад и сказать, что это была минутная слабость? А поверит ли мне теперь Глеб? Как смотреть в глаза Костика? Ведь я его тоже бросила!

Нет, Катя, больше никаких сомнений! Любишь? Любишь. Значит, извинишься, сделаешь все, чтобы Глеб простил, и просто станешь счастливой на столько, на сколько вам уготовано свыше.

Договорившись с собой, открываю глаза, тянусь к сумочке, достаю телефон и…

Я не могу позвонить Глебу. Это неправильно.

Но все исправить еще можно. И я знаю как!

На душе от принятого решения становится легче.

Делаю несколько глубоких вдохов, вытаскиваю из бардачка изрядно похудевшую упаковку влажных салфеток, стираю остатки туши. Ну и видок в отражении зеркала! Глаза красные, нос опух, волосы после дождя висят безжизненными паклями.

Привожу себя в порядок. Ну как–то так.

Завожу двигатель и, вклинившись в поток машин еду туда, куда зовет сердце.

---

В свою спальню не то что зайти не могу, даже дверь открыть не смею и на кровать взглянуть. Слишком свежи воспоминания прошлой ночи.

В квартире оглушающе тихо и неестественно пусто. Бориска и тот куда-то спрятался, даже встречать не вышел. Переодеваюсь в домашний брючный комплект, что держу в запасе в шкафчике ванной, занимаюсь уборкой. Пытаюсь всеми силами отвлечься и не анализировать свой поступок, слова и реакцию на них Глеба. Исправить ошибку не получилось.

Дабы заглушить противный внутренний голос, подтверждающий, что его хозяйка дура, врубаю громкую музыку и с остервенением начинаю мыть окно. Не получилось сегодня – получится завтра!

Увлекшись, вздрагиваю, когда кто–то выключает музыкальный центр.

Маргарита Павловна и Яна, обе уперев руки в боки, наблюдают за сумасшедшей мной.

– Привет! – нервно улыбаюсь.

– А где Глеб? – с претензией в голосе спрашивает дочь.

– Его не будет. У него дела. Срочные.

Вру неубедительно. Янка, поджав губешки, сбегает в свою комнату. Без объяснений поняла, почувствовала, что натворила ее мать.

Обессилено падаю в кресло, бросив тряпку.

– А ты чего раскисла? Расстроилась?

Ничего от Маргариты Павловны не утаить, насквозь меня видит.

– Не то слово...

Она подходит ко мне, по–матерински прижимает мою голову к себе, гладит. И мне так хорошо становится, спокойно. Есть у меня родной человек, который простит за любую совершенную глупость. Будет любить всегда, какие бы неправильные поступки его ребенок не исполнил.

– Я его обидела… Отказала… А у него Костя… маленький мальчик, детдомовский… Он сказал, что я пахну мамой… И я испугалась, сбежала, наговорив Глебу такого… Он меня не простит…

Каждое движение ладони по моим волосам возвращает покой душе, очищает ауру.

– Простит, куда он денется. Он же тебя любит.

Сокрушено машу головой.

– Я уехала. Бросила их обоих. Но я вернулась, вернулась в больницу! Не сразу, но вернулась, а меня не пустили. Сказали, что часы приема закончились и посторонних не пускают. Звонила Глебу, он трубку не берет, – поднимаю голову, встречаюсь с теплотой во взгляде, – я так боюсь, что он больше не придет, не позвонит…

​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​– Придет, позвонит, – наша приемная бабушка поддерживает меня, вселяет надежду, что так и будет.

Вдруг мой телефон, как по заказу, звонит, и я бросаюсь к нему, ожидая увидеть на дисплее те самые четыре буквы его имени. Буквы есть. Четыре. Но имя другое.

– Да, Дина, что-то срочное?

– Катерина Санна, – Дина тушуется. – Посмотрите наш сайт, там такое…

Что там может быть такого? Очередной отзыв, благодарность или вдруг первое недовольство заказом или обслуживанием?

Нажимаю на кнопку спящего ноута, жду когда загрузится.

– Где? Не вижу.

– В заказах… от Романа.

Одной рукой прижимаю к уху телефон, другая орудует мышкой – открываю указанную вкладку.

– Что это?

Десятки, сотни фотографий! Дети, дети, дети на каждой…

Тыкаю на первую, вторую, далее. Девочки, мальчики, разного возраста, роста, белокурые, черные, шатены, русоголовые. Держат в руках куски тортов, пирожные… Наши пирожные! Кусают их, жуют, смеются… Дети, счастливые дети!

На одной из фотографий узнаю Костю. С именинным бумажным колпаком на затылке. На заднем фоне знакомая мужская фигура. Глеб стоит спиной к объективу, но я знаю, что это он. Не спутать его. В груди опять щемит. Я же только что успокоилась. Почти.

– А мы думали, Роман продает налево наши тортики, – восхищается помощница в трубку. – А он в детский дом их отвозит!

Это не только Роман, это еще и Глеб и несколько его друзей. Теперь я это знаю.

– Спасибо, Дина, что позвонила, – прощаюсь с девушкой.

Продолжаю рассматривать фотографии. Маргарита Павловна тоже подходит, пристраивается сбоку.

– Вот мальчик, которого хочет усыновить Глеб, – показываю Костю.

– Я совсем не против стать дважды бабушкой, – хмыкает Маргарита Павловна после нескольких минут разглядывания фотографии.

– А я знаю, что надо сделать, чтобы Глеб вернулся! – вдруг рядом раздался звонкий голос Янки.

Мы с нашей бабушкой повернулись к малышке. Дочь стоит с мега решительным видом, и я не сомневаюсь – Яна знает.

Кажется, моя дочь намного умнее своей матери.

Вместо того, чтобы укорить ее, что подслушивать и подглядывать нехорошо, мы уставились на нашу русалочку с немым вопросом.

– Нам надо забрать себе этого мальчика, тогда Глеб вернется!

– Яночка, детей просто так не дают, к тому же мы его совсем не знаем.

– Значит, надо познакомиться, – упрямо стоит на своем моя малышка.

От звонка в дверь мы вздрагивает все. Переглядываемся.

– Это Глеб! Ура, ура! Мама, открывай скорее!

Я тороплюсь к входной двери. На секунду задерживаюсь у зеркала, поправляю волосы. Нос припухший и лицо бледновато, но не критично. Щипаю скулы, покусываю губы, чтобы вернуть им немного яркости. Главное, чтобы это был Глеб! Я скажу ему, что погорячилась, что была неправа, и…

Распахиваю дверь, не додумав что "и", но заранее согласная на все его предложения.

34. Катя. Умный в гостях у неумных

От досады, что это не Глеб, хочется закрыть дверь обратно и притвориться, что никого нет дома.

– Паша? – растеряно хлопаю глазами.

Градов нагрянул в гости снова без звонка и не вовремя.

– Привет, Морозова! – в своей бесподобно–бесцеремонной манере здоровается Градов. – Привет, э–э… – переводит вопрошающий взгляд с Яны на меня, прося помощи.

– Яна, – подсказываю.

– Яна, – как ни в чем не бывало подхватывает гость.

– Здрас-сте, – расстроено хмурит бровки малышка. Сейчас она мало чем отличается выражением лица от мордочки Бориса, что тоже прибежал посмотреть, кто пришел к нам в гости.

С Маргаритой Павловной Пашка просто обменивается кивками.

– Чаем напоишь? – играет бровями, попутно взмахивает синей папкой в руках.

– Да, конечно, – отступаю назад, приглашая. – Со дня рождения еще торт остался, будешь?

– Обязательно!

Проходим на кухню. Пашка садится на то место, где еще утром завтракал Глеб. Рокировочка так себе.

Маргарита Павловна чаевничать отказывается, уходит в гостевую комнату. Слышу звук телевизора. Яна остается с нами.

Пока греется чайник, достаю из холодильника и отрезаю кусок торта Павлу.

– Слушайте, торт превосходный! – жуя, комментирует Павел. – Мама пекла, да, Яна?

– Нет, дядя Вася, – Яна не особо хочет разговаривать с Градовым. Не отвечает ему на широченную улыбку улыбкой. – Мама еще вкуснее печет.

Разливаю чай по кружкам, присаживаюсь тоже.

– О как! Катюха, видит Бог, не захочешь сотрудничать, переманю твоего кондитера к себе.

– Дядя Вася не пойдет, – бурчит дочь. – Ему уже предлагали, он отказался.

– М–м. Наверное мало предлагали. Ян, а ты че такая бука?

– Мне лысые не нравятся! – выдает.

Зажмуриваюсь. Хочется провалиться сквозь землю от стыда.

– А зря, – добродушно улыбается Паша. Как будто не обиделся. – Лысые, между прочим, умные очень.

– Зачем тогда умный к неумным пришел?

– Не понял? – хлопает ресницами Градов. Ложка с кусочком торта виснет на пол пути до рта.

– У мамы волос много, у меня тоже, – подумав, добавляет: – и у бабули тоже. Значит, мы неумные. Вам с нами будет неинтересно!

На несколько секунд между нами воцаряется гробовая тишина. А потом ее разрезает громкий хохот Градова.

Только нам с Янкой не смешно. Мне стыдно, а дочка смотрит на Павла неприязненно. Не нравится он ей.

– Неправда, Яна. Мне с вами уже интересно. А противоположности, как известно, притягиваются.

Чувствую, как напрягаются извилины у моей малышки. Ей же надо сообразить, что за слово такое – противоположности.

– Вы заблуждаетесь, с нами скучно, – наконец выдает дочь и, кинув на меня обвинительный взгляд, ярко говорящий, что не того мужика я в дом к нам пригласила, удаляется к себе в комнату, прихватив с собой кота.

– Дети, – пожимаю плечами, когда Паша, проводив восхищенным взглядом Яну, с улыбкой качает головой. – Извини ее.

– У тебя очаровательная дочь, Катерина. Я впечатлен.

– Ты знаешь, я сама иногда от нее в шоке. Каждый день что–то новенькое.

– Есть в кого, – подмигивает мужчина.

Отодвигает в сторону пустую тарелку. Щурясь, пьет мелкими глотками чай из кружки.

– Кстати, это тебе, – подталкивает в мою сторону ту самую папку, что принес, – ознакомься.

– Что это?

– Открой.

Бросив на Павла сомнительный взгляд, открываю папку и с каждым новым фото, что я вижу, в глазах сильнее темнеет.

– Это что – фотошоп?

– Увы. Можем скататься, сама все увидишь.

Дом бывшей свекрови я узнаю сразу. Она присылала мне фотографии, когда покупала его. Возле дома стоит белоснежный представительный автомобиль. Следующее фото – сама Наталья Геннадьевна за рулем этой махины. Она хорошо и моложаво выглядит. Еще одна машина – такая же большая, только черная. За рулем, не может быть! Игорь с какой–то девицей. Перепутать бывших родственников невозможно.

Это какой–то сюр!

– Она же говорила, он неходячий…

– А ты ей верила? – ухмыляется Пашка. – Как видишь, твой бывший жив, здоров и в меру упитан. Вместе со своей маманей и любовницей прекрасно устроились на деньги, что периодически перечисляет им бывшая жена и невестка. Не работают, живут в свое удовольствие. Вербина–мать сделала две пластических операции, имеет любовника, кстати, тоже содержит его на твои деньги. Вербин–сын – прожигатель жизни… Он, между прочим, в койке повалялся месяца три всего после аварии. Мамаша подсуетилась, оформила ему инвалидность, обеспечила будущее. А потом нашли дойную корову в твоем лице.

– Подожди… – сердце отбивает канонаду в груди. – Но она мне присылает чеки на ту сумму, сколько стоят кресло, коляска, лекарства… Врачи и массажисты… санатории…

– Катюх, ты такая наивная. Я тебе чеков херову тучу нарисовать могу. Хоть бы раз сама съездила, проверила что к чему.

Закрываю лицо руками. Стыдно–то как за свою глупость и недальновидность.

– Людмила Николаевна Таланова – знаешь такую? – продолжает добивать меня бессердечный одноклассник.

– Это воспитательница Яны… Бывшая. Ее уволили недавно… Слушай, – меня осеняет, – это твоих рук дело?

– Ага. Она родная сестра близкой подруги Вербиной. Сливала потихоньку информацию о тебе. Непрофессиональный сотрудник и все такое, сама понимаешь. Замолвил за нее словечко кому следует, больше не сольет. Кстати, Вербины засуетились и занервничали, когда узнали, что у Екатерины Морозовой на горизонте замаячил мужик. Побоялись, что он попадется с мозгами и жадный, финансовый поток им перекроет, запросили микроавтобус. Так, чтобы не палевно было.

– Микроавтобус, самолет, яхта…

Аппетиты с каждым запросом наращивались.

– Ахаха, возможно. Короче, Катюх. Судя по выписке из банка, ты им перечисляла деньги безналом. Так?

– Да. Встречаться лично желания не было.

– А они как отчитывались за их трату?

– Чеки… она мне присылала чеки о покупке на телефон. Фотографиями. Правда, я не открывала их.

– Фотографии не удаляла?

– Нет.

– В таком случае прижучить эту парочку проще простого. Есть у меня знакомый адвокат, перешлешь ему фотографии, выбьем мы все потраченные денежки с твоей бывшей семейки. Счет напиши куда перечислять.

– Мне не нужны эти деньги… А знаешь что, Паш, пусть перечисляют их в детский дом, я укажу реквизиты.

– Как скажешь. И впредь, Морозова… Ты пока еще Морозова? – киваю. – Проверяй людей, с которыми какие–то дела ведешь, особенно финансовые. А то так и до банкротства недолго. Ты кстати, Глеба своего хорошо знаешь?

– Да! Н–нет…

– А зря. Интересный он человек…

– Ты и о нем навел справки?

– Мне было любопытно, что вы с твоей дочерью в нем нашли. Ты посмотри, посмотри в папочке, вон, последний лист.

Обмахиваясь рукой от горящих жаром щек, достаю лист А4. Это ксерокопия протокола дорожно–транспортного происшествия. Дата… Это дата аварии!

– Читай, читай.

Пробегаюсь глазами по расплывающимся строчкам. Описание аварии, количество участников, показания свидетелей, их имена…

– Глеб Викторович Полежаев?! – не верю глазам своим. – Это он вытащил меня из машины?

– Ага. А через час улетел в Гамбург, откуда вернулся некоторое время назад. Открыл мебельных цех. Скрытно оказывал посильную помощь одной знакомой кондитерской… Догадываешься какой?

– Пашка! – бросаюсь на шею Градову, обнимаю, целую в щеки. – Я тебя люблю! Ты… ты необыкновенный человек, ты знаешь? Я тебе так благодарна за помощь и все это, – отстраняясь, киваю на папку, захлебываясь эмоциями.

– Ты же понимаешь, что это не просто так, Морозова? – Пашка довольно скалится, сжимая лапищами мою талию. – Мне нужен кондитер в ресторан!

– Отпущу любого, кто захочет, Паш!

– Тебя хочу!

– Нет!

– Ладно, – Пашка собирает брови в кучу, но руки разжимает. Делаю вид, что ничего не заметила, сажусь на свой стул. Улыбка до ушей от полученной информации. – Путь будет кто–то из твоих, но самый лучший! И не забудь, завтра вечер встречи выпускников. Будут все.

– Завтра? Бли–ин! Я совсем забыла! Тогда с меня подарок! Не вздумай отказываться! – на немой вопрос Дуэйна торжественно объявляю: – Я приду с профессиональным фотографом.

– Да хоть с телевидением, – дает отмашку Градов.

---

35. Катя. Исключительно по любви!

Это был Глеб! Тот мужчина, что вытащил меня из покореженной машины мужа, был Глеб! Вот откуда мне знаком его голос! Вот почему в его букетах каждый раз семь роз – по цветку за каждый год с того момента. Как же я сразу не догадалась? Ведь столько было знаков, намеков, да и просто надо было слушать внутренний голос!

Глеб, родной мой, почему же ты скромничал? А я у тебя такая глупая!

Остаток вечера проходит в ожидании и безуспешных попытках дозвониться до Глеба. У Киры телефон отключен, а кому еще позвонить, чтобы найти Полежаева, ума не приложу. На работу бесполезно – в это время там никого нет.

Сжимая в руках телефон, брожу из угла в угол по залу. Набираю – гудки. И снова. И снова.

Маргарита Павловна, Яна и Борис сидят на диване и следят за моими хождениями, как за маятником.

– Не берет? – в очередной раз спрашивает дочь.

Машу головой:

– Не берет.

– Надо было еще раньше его пометить, – сокрушается Янка.

Ночь бесконечная. Закутавшись в кокон из одеяла, чтобы как можно больше и дольше вокруг меня оставался запах любимого мужчины, сплю урывками. Просыпаясь, проверяю телефон – никаких изменений.

Утром, не сговариваясь, с Яной встаем ни свет ни заря. По–быстрому завтракаем, собираемся и едем в больницу к Костику. Кнопка собрала ему книжки, пазлы. Немного, потому что игрушки у нее все девчачьи.

– Купим, обязательно купим Косте целую кучу машинок и всяких разных других игрушек, – обещаю дочке.

Мне главное Глеба увидеть, поговорить, заодно Яну с Костей познакомить. Надеюсь, подружатся.

Заезжаем в Карамельку, набираем пирожных – как же без сладостей к ребенку ехать. Попутно приходится решать рабочие вопросы – всем срочно что–то от меня надо, в итоге в больницу приезжаем почти к обеду. С пакетами в четырех руках, волнуясь и поддерживая друг друга улыбками, торопимся к Косте на второй этаж.

Но в отделении нас ошарашивают неприятной новостью. Точнее, с одной стороны новость хорошая – Костю выписали сегодня утром и его давным–давно забрали. С другой – мы не встретились с Глебом. Интересно, он знает, что мальчика выписали?

Растерянные, возвращаемся с Яной в машину. Укладываем пакеты обратно в багажник. Куда ехать?

Снова звоню Глебу. Гудки…

Может, случилось что?

Набираю Киру. Она в сети, но трубку берет не сразу. Как будто специально договорились с Глебом помучить меня.

– Алло? – наконец слышу ее голос.

– Кира, добрый день! Мне срочно нужен Глеб! Не могу дозвониться, – без обмена любезностями, практически умоляя.

– Полежаев? Хм, я не в курсе где он, подожди, я перезвоню.

Она отключается, и мы с Яной сидим, притихшие, ждем такого важного и нужного нам звонка.

Кира перезванивает через целую вечность – спустя десять минут.

– Катя, я до Глеба не дозвонилась, а вот Ромка мне сказал, что он уехал в аэропорт…

Дальше я Киру не слушаю. Телефон падает из вдруг ослабевших пальцев.

Как же так? Глеб уезжает? Не может этого быть! Он не может! Не имеет права!

– Мам, – Яна на заднем сиденье чуть не плачет. – Глеб улетит?

– Ну нет! – беру себя в руки. – Мы ему не дадим улететь, да, дочь? Сейчас, погоди.

Судорожно листаю в телефонной книжке контакты, прикидываю, кто мне может помочь. Задерживаю взгляд на номере Градова. Возможно, всемогущий Павел действительно всемогущий? Набираю.

– Паша, помоги! – прошу взволновано.

– Что нужно? – с готовностью басит одноклассник.

– Глеб улетает, надо задержать…

– В смысле улетает? Куда?

– Не знаю.

– Во сколько?

– Да не знаю я! – кричу с отчаянием. – Мне сказали, он уже в аэропорту!

– Ладно, придумаю что–нибудь, задержим мы твоего Глеба. Дуй на перехват.

– Спасибо, Паш!

Пашка что–то говорит мне, уже не слушаю, отключаюсь. Завожу машину.

– Пристегнись, Яна. Сегодня поедем чуть быстрее, чем обычно.

...

Каким–то чудом до аэропорта мы добираемся без проблем и пробок. Даже со светофорами попали в зеленую волну, что я посчитала хорошим знаком.

Взлетевший в небо самолет заставил изрядно понервничать, пока мы искали место для парковки. Отстегнули ремни безопасности, выскочили из машины и как по команде рванули с Янкой в здание аэропорта.

Двери услужливо разъехались в стороны и бесшумно закрылись за нашими спинами. Опешив, во все глаза пялимся на огромный зал с большим количеством людей. Где, как искать Глеба в этом муравейнике? Он же не улетел пять минут назад? Очень на это надеюсь.

Медленно двигаемся вперед, держась за руки, осматриваясь. Мысленно молюсь, чтобы успеть хотя бы сказать Глебу самое важное.

– Вон там! – дергает меня за руку Яна. – Вон там Глеб!

Прослеживаю за пальчиком, указывающим направление. Пульс отчаянно бьет в ушные перепонки, ладошки вспотели. Это правда он?

– Успели! – радуется Янка, пока я стою онемевшая, обездвиженная, парализованная, глядя в ту сторону, где стоит любимый мужчина.

Между нами мелькают люди, лица, но я никого не замечаю. Не свожу глаз с Глеба.

Это он, да.

Глеб общается с каким–то парнем лет двадцати пяти, улыбается своей невозможно обаятельной улыбкой. Рядом с ним Костя, задрав голову, слушает мужской разговор.

Что Глеб, что мальчик нарядные – оба в серебристых классических костюмах, белых рубашках, причесаны. Безумно красивые, стильные. На них обращают внимание женщины и девушки. Наблюдая с расстояния нескольких десятков метров, я ревную и одновременно горжусь этими мужчинами – высоким, статным и маленьким, худеньким.

Парень протягивает небольшой чемоданчик Глебу, тот отдает его Косте. Не тяжелый, судя по тому, как держит его довольный малыш.

Красивый женский голос объявляет, что посадка на рейс задерживается. Мужчины прислушиваются, поворачивают головы на табло. Неужели Глеб действительно решил улететь? Вот так, не попрощавшись, сейчас?

– Глеб! – на весь огромный шумный зал кричит моя Яна. Пронзительно так, взволновано. Тоже испугалась, что больше не увидит Глеба.

Ее крик потонул среди оживленной толпы улетающих, ожидающих и просто работающих здесь людей. Но Глеб как будто услышал или сердце подсказало. Оглянулся, начал обводить зал внимательным взглядом, пока не остановился на мне.

Мир замер. Исчезло все – люди, звуки, стены, голос диктора. Расстояние в несколько десятков метров сократилось до миллиметров. Мы смотрим друг другу в глаза, не мигая. В его светло–карих, опушенных густыми темными ресницами, я считываю удивление вперемежку с восторгом. Он рад нашей встрече! Ведем друг с другом немой диалог, признаваясь одновременно в одних и тех же чувствах.

И только спустя некоторое время все вернулось в обычную рутину, а под ребрами наконец началась барабанная дробь.

Яна потянула меня в сторону Глеба и Кости. Глеб, пожав руку собеседнику и попрощавшись с ним, присел и указал Косте на нас. Мальчик, увидев меня, тоже обрадовался, и они вместе поспешили нам навстречу.

Останавливаемся в двух шагах друг от друга.

Не могу прервать зрительный контакт с Глебом, но и слова вымолвить не получается.

– Глеб, ты хотел от нас улететь? – Яна спрашивает с обидой в голосе.

– Что? – удивляется. – Нет!

– Тогда что ты здесь делаешь? Вы делаете, – поправляется, с прищуром изучая Костю.

Глеб присаживается перед моей дочкой на корточки.

– Помнишь, ты говорила, что хочешь, чтобы папа тебе собаку подарил? – Яна несмело кивает. – Я хочу подарить тебе собаку.

С этими словами Глеб сделал знак Косте, чтобы тот дал ему чемоданчик. Мальчик как будто только этого и ждал. Каково же было мое удивление, что этот чемоданчик оказался переноской для животных, а там…

– Держи, – открыв боковую створку переноски, под восхищенный "Ах" моей русалочки Глеб вытащил маленький светло–рыженький пушистый комочек с черными глазками–бусинками. – Это мальтипу. Она теперь твоя.

Дочь неверяще уставилась на подарок. В голубых глазках образовались слезки. Губешки растянулись в подрагивающую улыбку.

– Ну что ты, Яна, бери, не бойся. Это наш с Костей тебе подарок.

Костя закивал и заулыбался. Протянул ручку и погладил дрожащего щенка по головке.

– Не бойся, – повторил за Глебом, – она не кусается. Это девочка. Ей надо имя плидумать.

Все это время я стою, не шелохнувшись и закусив губу, чтобы не расплакаться. Уровень трогательности момента зашкаливает.

Яна осмелилась и взяла щенка с раскрытых ладоней Глеба. Обняла мальтипу двумя руками и прижала к груди, склонив голову.

– Я ее назову Мультяшкой, – поделилась с Костей. Тот одобрил широченной улыбкой.

Дети увидели поблизости свободную скамейку, пошли туда. Уселись и полностью забыли о нас, увлекшись собакой.

– Эй, ты чего? – Глеб поднялся с корточек, подошел ко мне близко–близко. Взял мое лицо в ладони, заставив поднять на него глаза. Стер большими пальцами со щек две мокрые дорожки. Коротко поцеловал в губы, наплевав на приличие и на то, что мы стоим посреди здания аэропорта и вокруг сотни глазеющих на нас людей. – Не плачь, мы никуда не летим. В этом городе просто не оказалось мальтипу, пришлось срочно заказывать из столицы. Она с документами, папа с мамой с какими–то там титулами, я, если честно, не разбираюсь.

– Я так испугалась… – улыбаюсь сквозь слезы. – Я тебе звонила вчера, сегодня…

Глеб отстраняется, хлопает себя по карманам, осматривается.

– Телефон в машине. Черт, я же его на беззвучный вчера поставил, пока Костя спал, и забыл. Кстати, Катя, – Глеб озабоченно сводит брови к переносице, нащупывает что–то в кармане, достает горсть свернутых в трубочку бумажек. Те самые, что были в Янкином печенье, – я просто обязан исполнить еще одно желание твоей дочери, – высыпает все фанты в мои сложенные лодочкой ладони.

– Откуда у тебя столько? – удивляюсь. – Я ни одной потом не нашла и никто так и не сказал мне, что тут написано.

– А ты прочти.

Разворачиваю один листок, второй, третий. Везде написано одно и то же. Кривыми буквами, прыгающими в разные стороны, слова не в полном комплекте, но я чувствую в каждом листочке искреннее пожелание моей малышки. "Жиница на Кати" – так мило и необыкновенно трогательно.

– Влад с Василием Викторовичем вытащили все фанты из печенья и мне отдали. Сказали, чтобы наверняка исполнилось. Ты же понимаешь, что у тебя нет шанса отказаться, Морозова Екатерина Александровна? – играясь, Глеб обвивает меня за талию, притягивает к себе. – Видишь, сколько аргументов за? – кивает на детей, дружно играющих со щенком. – Жениться будем?

– Если бы ты не предложил, это сделала бы я, мой ангел–хранитель!

– Догадалась, да? – заглядывает мне в глаза.

– Нет, – сокрушаюсь честно, – подсказали. Почему сам не признался?

Пожимает плечами.

– Так. Не хотел, чтобы ты чувствовала себя обязанной, а пошла за меня замуж исключительно по любви.

– Я согласна, Глеб! Исключительно по любви!

– И с Костей.

– Обязательно с Костей! Замечательный у нас сынок.

– И дочка.

В моей сумочке, перекинутой через плечо, завибрировал телефон. Изловчившись, но не выпутываясь из капкана рук любимого, достаю мобильный. Пашка звонит.

– Катюха, – басит в трубку Дуэйн, – извиняй, я сделал все, что мог. Ближайший рейс задержал на пятнадцать минут, предыдущий вернуть не смог, так что дальше сама.

– Паша, – смеюсь счастливо, – все хорошо, мы нашли Глеба!

– Оу, понял, отлично, отпущу самолет. Слышь, Морозова, чур свадьбу гулять будете в моем ресторане, иначе обижусь!

– Хорошо, – хохочу, уворачиваясь от щекочущих кожу губ Глеба. Отключаю телефон. – Поедем домой? – спрашиваю будущего мужа.

– Поедем. Костя, Яна, – зовет ребятишек. – Домой поедем?

Мальчик и девочка, поднявшись со скамейки, подошли к нам. Из-под Янкиных ладошек смело выглядывают черные бусинки Мультяшки.

– Поедем! Бабуля пирожки обещала постряпать с яблоками. Костя, ты любишь пирожки?

– Люблю, – малыш растерялся. Посмотрел своими огромными черными глазищами сначала на меня, потом на Глеба. – Я тоже с вами поеду?

– Ну конечно! – в три голоса отвечаем ребенку.

Присаживаюсь на корточки перед мальчиком.

– Ты теперь наш, Костя. Мы тебя никому не отдадим.

Мальчишка несколько секунд смотрит мне прямо в глаза. Проверяет – не шучу ли. И едва я успеваю раскрыть руки, чтобы обнять его, он сам кидается мне на шею, обнимает крепко–крепко.

– Плавда? – шепчет на ухо.

– Правда–правда!

---

Эпилог 1. "У нас будет малыш"

Катя

– Мне кажется, эта Снегурочка хряпнула лишнего, – Глеб, обнимая меня сзади, говорит на ушко, чтобы его никто не услышал.

– Это не Снегурочка, – вдыхая его аромат, слегка закатываю глаза от удовольствия. Запах любимого мужчины намного ярче и приятнее запаха шоколада, ванили, других ароматизаторов, невидимым плотным облаком окутавшим "Орхидею". – Это принцесса Эльза из мультфильма "Холодное сердце" – любимая героиня всех маленьких девочек.

– Ты уверена, что она принцесса? Разве принцессам можно столько бухать?

– Глеб! – разворачиваясь, хихикаю ему в плечо. – Я знаю, почему ты ее так не любишь!

– Интересно, почему? – невинно хлопает ресницами мой красавчик.

– У Янки есть такая кукла. Паша подарил ей на день рождения, помнишь? Признайся, ты ревнуешь!

– Пф–ф, – фыркает муж. – Еще я к куклам не ревновал, – прекрасно понимает, что я не куклу имела в виду. – Но согласись, этой Эльзе явно плохо? Лицо опухшее и неестественного цвета.

– Соглашусь, торт испортили.

Правда, не понимаю, как можно некрасивый торт отправлять на конкурс. И был бы такой один, а то подобных бракованных несколько штук! И это в финале!

Переходим с Глебом к другому торту.

– А эту Барби пчелы покусали.

– Ой, все, – утыкаюсь в грудь мужа, еле сдерживая смех. – Вот уж не думала, что ты станешь знатоком прекрасного.

– Я женат на самом красивом и лучшем в мире кондитере, я видел и пробовал ее шедевры, ты думаешь, я не смогу отличить торт, сделанный с любовью от торта "на отвяжись"? Вот, кстати, смотри, мне кажется или человека–паука тоже испортили? Почему у него такая поза, будто он присел покакать?

Одного взгляда на фигурку на торте хватает, чтобы снова прыснуть со смеху. Бедный человек–паук, видели бы его его первоначальные создатели.

– Кхм–кхм, – раздается сзади голос Василия Викторовича. Оборачиваемся. – Вас тоже смущают шедевры ведущих сладкарниц области?

– Еще как, – Глеб оживился, встретив сообщника. – Я вот там, – машет головой назад, – видел горгульи вместо волос. Мне показалось, они шевелятся. Ну я серьезно, как это есть? Как дарить детям? Они же описаются от страха.

Пока мужчины не увлеклись детальным обсуждением конкурса, меняю тему разговора.

– Василий Викторович, а где ваш торт?

– Хитренькая. Так я тебе и сказал, – озорно щурится, улыбаясь, коллега.

– Да ладно вам, я и так догадалась какой ваш. У каждого торта есть свой почерк, я ваш сразу узнала. Еще видела торт Игната и Кристины.

– А мне почему не показала где чьи? За кого мне голосовать? – обижено нахмурился Глеб.

– Голосуй за тот, который больше всего тебе понравился. На то и придумали такие условия, чтобы все по–честному было.

– Представляешь, Василий Викторович, Катерина мне даже свой торт не показала! – жалуется муж.

– Да ну? – еще больше удивляется коллега.

Делаю ему большие глаза, чтобы не вздумал проболтаться. Василий Викторович, как и я, тоже может узнать руку кондитера по почерку. Мне вообще показалось, что все догадались какой торт мой, только любимый еще не понял. Но я честно храню интригу.

– Ну да, – тяжело вздыхает Глеб.

Даже жаль его и едва сдерживаюсь, чтобы не подсказать.

Втроем идем дальше вдоль столов, успевая здороваться направо и налево. Среди посетителей много знакомых лиц, даже Роман Вертинский, который, как мне кажется, всерьез увлекся Диной. Моя помощница тоже тут, очаровательно трясет кудряшками и заразительно смеется, когда Рома ей что–то нашептывает на ушко.

Ксюха с Владом отдельной парочкой прохаживаются по ресторану. Илюшку оставили у нас под присмотром бабушки. Страшно представить, как Маргарита Павловна справляется с нашей бандой, но телефон молчит, значит, все хорошо. Надеюсь.

Киваю издали бывшим коллегам. Игната переманил к себе в ресторан Градов, а тот забрал с собой Кристину. Оказывается, у них еще в Карамельке завязался роман, а я не замечала.

Атмосфера в "Орхидее" необычная. Не такая волшебная, как была на нашей с Глебом свадьбе, но тоже сказочная. Сегодня здесь изменилось все – от внутреннего убранства, до расположения столов и стульев. Народу тьма – от простых горожан до элиты и представителей власти. Играет легкая музыка, красиво, торжественно.

В Пашкином ресторане сегодня проходит последний этап конкурса кондитерского искусства. Главный приз – кубок Губернатора края и поездка на фестиваль сладостей во Францию. Спонсоры – рекламный журнал "Территория выбора", сам Градов, администрация и несколько крупных предприятий региона. Участников – несколько сотен на первых этапах и чуть больше тридцати в финале. От Карамельки сразу несколько представителей вышли в финал, в том числе и я.

Столы с кондитерскими изделиями стоят вкруговую. Кто хозяин каждого торта – известно только его изготовителю. Все остальное – строжайшая тайна. Для объективной оценки десерты–конкурсанты пронумерованы, а всем присутствующим выдали жетон, на котором нужно написать номер лучшего торта, и опустить этот жетон в специальный контейнер.

– Итак, друзья! – на импровизированной сцене появляется Павел Градов с микрофоном в руке. Он сегодня и гостеприимный хозяин, и организатор конкурса, и ведущий. Выглядит как всегда отпадно, словно голливудская звезда. А в помощниках у него, кто бы мог подумать, сама Кира Вертинская! Думаю, это не случайно.

– Голосование скоро закончится, – предупреждает Павел, – осталось десять минут до вскрытия нашего ящика Пандоры и подсчета голосов. Кто не успел определиться с номером – определяйтесь быстрее.

– Я не определился, – сокрушается Глеб. – Успеем сделать еще один круг?

– Конечно! Я тоже еще не выбрала.

Те торты, что нам не понравились от слова совсем, мы пропускаем, а вот возле интересных притормаживаем. Я метаюсь между тортом Игната и Василия Викторовича. Оба хороши. У Игната его любимая тема – спорт, и представил он торт в виде хоккейного поля. С воротами, вратарем, арбитрами и игроками на коньках и с шайбой. На лицах даже эмоции читаются. Ювелирная работа.

​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​Василий Викторович в последнее время стал сентиментальным – ваяет свадебные торты, но такие, что дух захватывает. Трехъярусный, с нежнейшими, словно настоящими, кремовыми розами, с веточками и зелеными листочками. Частично на цветах лежит тончайшая кружевная сетка из мягкой карамели, словно небрежно брошенная вуаль. Очень красиво.

Отмечаю еще несколько достойных работ. Можно будет попробовать переманить пару кондитеров в Карамельку.

– О, Глеб, смотри, твои любимые подшипники, – задерживаемся с мужем возле одного из тортов.

Круглая основа поделена на две зоны – розовую и голубую. В центре стоит искусно вылепленная детская коляска – с рюшами, погремушками, пупсом в чепчике внутри. Те самые подшипники встроены в колесики и погремушки по бокам торта. Вокруг коляски выложена буквами из белого шоколада надпись "У нас будет малыш".

– И правда подшипники, – усмехается Глеб, разглядывая. Ненадолго задумывается. – А знаешь, Кать, мне кажется, это достойная награды работа.

– Ты правда так считаешь? – вглядываюсь в лицо мужа. – Тебе нравится этот торт?

– Нравится. Не пафосно, не вычурно. Я бы даже сказал – трогательно. Пожалуй, я за него проголосую.

Одобряю выбор мужа, пишу на своем жетоне номер торта Василия Викторовича. Успеваем в последний момент скинуть наши голоса в ящик – его забирают для подсчета.

Через несколько минут на сцену выходят Павел и Кира. В который раз думаю, что из них вышла бы отличная пара.

– Волнуешься?

Глеб снова обнимает меня, окутывает своей невозмутимостью и спокойствием. Прижимается щекой к моей, и я плыву на волнах эйфории, пропуская мимо ушей приветственную речь Градова. Руки мужа ложатся мне на живот. Волна тепла проникает внутрь, успокаивает меня и бушующие гормоны. Кладу свои поверх его. Так лучше.

– Очень!

– А надо было сказать или хотя бы намекнуть какой торт твой, я бы голосовал за него.

– А сердце не подсказало?

– Есть одна мыслишка...

– Поделишься?

– Так вроде уже поделился, – хмыкает.

Пытаюсь обернуться и посмотреть любимому в глаза, понять о чем он говорит, но Глеб кивает на сцену.

– Смотри.

На сцену выходят победители в разных номинациях. Кого–то отобрал мэр города, чей–то торт понравился представителю от губернатора. Главного победителя еще не называют, тянут.

– … И–и–и… победителем в номинации "Ванильная нежнятина"… Что? – Градов, стоя на импровизированной сцене своего ресторана, прервался, получив тычок в бок от Киры, – А–а, – заглянул в папку, прочитал текст и снова поднес микрофон к губам. – Итак, победителем в номинации "Нежность ванильная"… – по залу пронесся смешок. – Вам тоже смешно от этого названия, да? – Пашка протянул руку с зажатой в ней папкой в зал, ловя внимание особо громко хихикающего. – Предложите ваше!

Мужской голос что–то выкрикнул, другой, женский вклинился. Гости регионального конкурса с удовольствием включились в шоу, что организовал Пашка.

– Я не догадывалась, что он такой артистичный, – шепчу Глебу на ухо. – Пока объявит, я лопну от нетерпения.

– Стендапер, блин. Зато я теперь знаю, кто будет висеть на баннерах нашего города. Кира с вашего Джонсона теперь не слезет.

– Мне кажется, ему это даже понравится.

– Думаешь?

– Ты только посмотри, как они друг другу глазки строят. Это любовь!

– Хм. Ну вообще да. Я Киру такой еще ни разу не видел.

– Итак, – снова по залу прокатился зычный голос хозяина ресторана, – у нас есть победитель! С отрывом в двадцать семь голосов… Это из двухсот сорока жетонов, если что…

Градов опять прервался, заставив меня впиться ногтями в локоть мужа. Никаких нервов не хватит с этим Дуэйном. И зачем я вообще согласилась участвовать в этом конкурсе?

– … Победил торт под названием "Любимый, ты скоро станешь папой"… Да что ж такое? – Пашка подпрыгнул на пятках и отскочил в сторону, когда Кира треснула его своей папкой по предплечью. – Почему меня сегодня бьет эта невозможная женщина? Спасите меня кто–нибудь от нее!

Толпа возле сцены снова захохотала над этой парочкой.

– Прошу прощения, оказывается, такого торта у нас нет, – играя бровями и улыбаясь обаятельной белоснежной улыбкой, Пашка снова выдерживает паузу, занимая место в центре сцены. – Торт–победитель называется "У нас будет малыш"! Номер двадцать девять!

Зал взрывается аплодисментами. Люди переглядываются. Всем интересно знать чей этот торт. Кошусь на мужа. Глеб стоит невозмутимый. Неужели название торта–победителя у него не вызвало никаких ассоциаций?

– Та–ак, а кто же автор? – Пашка шуршит листами в папке, заглядывает в Кирину. – У нас нет имени победителя! Идемте, я знаю где искать!

Павел подает руку красавице Кире и ведет ее к столу с тортом под номером двадцать девять. Имя кондитера указано в конверте, что спрятан под самим тортом. Харизматичный Дуэйн приподнимает подложку торта, а Кира вытаскивает конверт. Достает листок. Читает, широко улыбается, обводя взглядом притихших гостей.

– Ну? – Пашка нетерпеливо заглядывает ей через плечо.

– Торт "У нас будет малыш" изготовила Полежаева Екатерина Александровна, директор кондитерской "Карамелька"! – торжественно зачитывает в микрофон Кира. – Поздравляю, Катя, Глеб! Достойная работа!

Откуда ни возьмись в моих руках появился огромный букет роз. Со всех сторон сыпятся поздравления. Меня обнимают, целуют в щеки, а я, смущаясь, кидаю взгляды на Глеба.

Неужели не догадался?

Судя по выражению лица – нет. Он рад. Просто рад за меня, за мою победу. Сдержано улыбается, но глаза…

Глаза сияют, хоть он и пытается спрятать это сияние под ресницами! Правда недолго.

– Морозова! Ты талантище! – растолкав всех, сграбастал меня в крепкие объятия Градов.

– Полежаева!

Глеб, недовольно зыркая из–под бровей на Пашку, скидывает его руки с моей талии. Воздух рядом накаляется. Мой муж до сих пор ревнует меня к бывшему однокласснику. Мало того, на помощь Глебу приходит Роман и занимает рядом с ним оборону. Боковым зрением вижу поблизости Василия Викторовича, Игната, Влада.

Только Пашка на ревнивца и его команду не реагирует.

– И тебя поздравляю! – непробиваемый Градов вдруг сжимает моего Глеба со всей дури руками и даже пытается оторвать его от земли. – Такой алмаз отхватил! В крестные возьмешь?

– Паша, оставь их в покое, видишь, не до тебя им! – Кира с извиняющимся видом оттаскивает Павла от нас в сторону. Тот тут же возвращается.

– Ребята, сделайте уже что–нибудь, – строит умоляющее лицо. – Спасите меня от этой женщины, а?

Глеб окидывает Градова взглядом с головы до ног. Переглядывается с Романом. Запускает руку в карман, вытаскивает уже знакомый мне свернутый в трубочку листок.

– Ручка есть?

– Есть, на, – Пашка достает из внутреннего кармана авторучку, протягивает Глебу.

Муж что–то черкает на листке, всовывает его в руки Градову.

– Вот твое спасение. Не благодари.

С подозрением глянув на Романа и Глеба, Пашка развернул записку. Широкие брови поползли вверх.

– Жениться на Кире? Вы серьезно?

– Вполне.

Роман кивнул с самым серьезным видом. Глеб даже не моргнул.

– Ты мне мстишь, Полежаев, да? Не пойму только за что?

– Руки свои лишний раз при себе держи, – мужнины руки собственнически прижимают меня к телу.

– Я так и знал! – скалится Градов, хлопает Глеба по плечу. – Теперь я точно женюсь на Кире!

Джонсон оглянулся на Вертинскую, которую перехватил зам мэра и что–то оживленно теперь ей рассказывает, а она улыбается и коротко отвечает.

Павел провел рукой по лысине. Воинственно расправил плечи, похрустел шейными позвонками. Что–то в его взгляде поменялось. А потом он решительно двинулся в сторону напарницы. Сказал несколько коротких слов девушке.

Кира побледнела и сделала шаг назад, а Пашка больше не стал церемониться. Схватил Вертинскую за талию, перекинул через плечо и нагло утащил ее из–под носа ошарашенного зам мэра. По пути махнул кому–то рукой, и со всех сторон в зал стали выходить официанты с бокалами шампанского на подносах.

– Значит, у нас будет малыш? – разворачивает меня к себе лицом муж.

С силой сжимаю саморастягивающиеся губы, моргаю. Грудь ходит ходуном, пульс зашкаливает от пронизывающего взгляда любимого.

– А кто? Мальчик или девочка?

– Понятия не имею. Месяца через четыре узнаем.

Эпилог 2. "У нас будет малыш"

Глеб

От ресторана до дома ехать от силы минут пятнадцать. Не справившись с эмоциями, третий раз заруливаю в свободный карман, глушу машину.

– У нас будет малыш? – повернувшись, всматриваюсь в лицо любимой, пытаясь найти хоть капельку обмана. Один и тот же вопрос задаю… Сам сбился со счета который раз спрашиваю за последний час.

– Да! – жена красиво смеется, сверкая синими–синими глазищами. – Я конечно знала, что эта новость впечатлит тебя, но чтобы ТАК!

– Я впечатлен! Очень впечатлен!

Катина победа на конкурсе кажется не такой масштабной, как известие, что я стану папой. Пусть это будет наш третий ребенок, но он будет со мной с самого начала – от зернышка, что уже есть там, под защитой Катиного сердца, до появления на свет и далее.

Малыш. Или малышка. Как Костя или Яна.

Мой и Катюшин.

Наш.

Это…

Это вау!

Получилось! Несколько раз намекал Катюше, что детей много не бывает. Как бы случайно забывал про защиту...

Увидев сегодня торт с коляской, мысленно позавидовал счастливчику. Посмотрев на него во второй раз, закрались подозрения. Поведение Кати, осторожные взгляды в мою сторону, заметное внутреннее сияние подтвердило догадку еще до оглашения имени победителя.

Одним движением перетягиваю жену к себе на колени, впиваюсь в губы. Не могу насытиться этой женщиной, крышу рвет. Полгода женаты, а до сих пор не верится, что она моя. А теперь еще и беременная.

– Люблю тебя, карамелька моя! – прерываю поцелуй, чтобы сказать ей это.

Целую снова. Губы сладкие, мягкие, так бы и съел.

Нежные пальчики зарываются мне в волосы, бедра нетерпеливо елозят у меня на коленях. Тихий стон музыкой звучит в салоне. Завелась моя девочка.

– Поедем… к тебе… – выдыхает мне в губы.

Мою квартиру мы хотели сдать в аренду, но имея двух детей, кота, собаку и замечательную бабушку, решили, что иногда родителям полезно будет уединяться. Идея оказалась отличной.

– Мгм.

Нехотя ссаживаю любимую с колен на ее место. Ехать со стояком в штанах неудобно, но это только подстегивает поторапливаться.

…

– Мама! Папа!

Стоит нам переступить порог дома, как навстречу бегут три сорванца, Мультяшка и даже Борис. Успеваем только одновременно с Катей присесть, как детские ручки обнимают за шею. Мою – Янкины, Катю стискивает Костя. Дети нас поделили с первого дня.

Илюшка остается между нами, с завистью глазея на друзей.

– А где мои мама и папа?

– Скоро будут, не переживай, – треплю его по волосам.

Мультяшка прыгает на задних лапках, требуя к себе внимание тоже, Борис делает вид, что он пришел просто так и телячьих нежностей ему не надо.

Маргарита Павловна, судя по запахам, на кухне печет пироги. У нее с первого дня появления у нас Костика идея-фикс откормить мальчика. И ей это неплохо удалось.

– Победила? – спрашивает Яна у матери.

– Победила! – отвечаем хором.

– Я знала!

– И я знал! И я! – подхватывают мальчишки.

Проходим в зал, садимся на диван. Дети запрыгивают на колени.

– Как дела, чем занимались? Натворили что–нибудь?

– Неа, не успели, – машет косичками Яна.

Однажды дочь спросила меня, как понять нравится она мальчику или нет. Говорю – если за косички дергает, значит, нравишься. С тех пор каждое утро Яна просит маму заплести ей косы. Как минимум троим пацанам из ее группы, по словам дочери, она нравится.

– Да как же не успели? – кричит из кухни Маргарита Павловна. – А как же ваш Капитан Америка?

Капитан Америка – любимая игрушка сына. Он с ней не расстается ни днем, ни ночью.

– Что случилось с Капитаном Америкой? – Катя встревоженно заглядывает в глазки Костика.

Мальчик преображается. Из радостного ребенка превращается в убитого горем. На глаза набежали слезки, губки задрожали, а плечи поникли. Хочется обнять, успокоить, пообещать что угодно, лишь бы не расстраивался.

– Он утонул…

– Как утонул? Как это случилось?

– Это все Илюша! Он нажал кнопку, и Капитан смылся в унитаз, – с обидой в голосе сын жалуется, прильнув к матери.

– Я не хотел! Он сам… – Илюша понуро опустил голову. – Костя сказал, что Капитан Америка умеет нырять. Я случайно кнопку нажал, а он смылся.

– Ага, случайно. А кто спрашивал нажимать или нет? – Маргарита Павловна в фартуке и полотенцем в руках входит в зал. Лицо строгое, а глаза смеются. – И кто ему сказал нажать?

Мальчишки, переглянувшись, опустили головы еще ниже. Вспоминаю себя в детстве. Мы ведь с Ромкой были такими проказниками.

Обнимаю жену, пока никто не видит, поглаживаю, сжимаю пальцами кожу. Чувствую как плавится моя женщина, жмется ко мне незаметно. Мы так и не придумали кто, когда и как скажет детям, что у них будет братик или сестренка.

– Костя, не расстраивайся, – сочувствующе успокаивает Катя сына, с нежностью гладя его по голове. – Папа что–нибудь придумает, правда, папа? – пронзительно смотрит мне в глаза. Хочет, чтобы я пообещал купить нового Капитана.

– Конечно придумаю. Уже придумал.

– Что? – дети в три пары глаз с любопытством уставились на меня. И кажется, напрочь забыли о проказе.

– Мы с мамой подарим вам братика. Или сестренку. Уже скоро. Будете играть с малышом.

Маргарита Павловна плюхнулась на ближайший стул.

– Беременна? – ахнула.

– Ага, – не могу сдержать довольной улыбки. – Быть вам, Маргарита Павловна, трижды бабушкой. Справитесь или няньку в помощь брать?

– У бабули уже есть помощник, – вдруг выдала дочка.

– Да–да, – закивал головенкой Костик. – Вот с такими усами, – сын от губ растянул руки в сторону, показывая усы невероятной длины.

– Ой, да какой там помощник, – засмущалась, зарделась как девчонка бабушка. – Сосед у нас новый поселился… Всего–то один раз до базара свозил.

– А еще он бабуле кран починил и лампочки поменял, – сдала по полной любимую бабушку Янка.

​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​– Так это же здорово, Маргарита Павловна, – Катя, выскользнув из моих рук, подошла к женщине, обняла ее. – Я за вас очень рада.

– Да ну вас, – отмахнулась та. – Придумаешь тоже. Кого ждать–то будем, Максимку или Маринку?

– Максимку! – подхватила Яна.

– Маринку! – подхватил за сестрой Костик.

– Вот видишь, Катюша, даже имя малышу придумали.

С плеч свалился груз. Жена тоже заулыбалась шире. Любуюсь самой красивой женщиной, беременной от меня. Все–таки здорово, что я тогда согласился на съемки.

– А мне мама обещала Алешку! – заявил Илюшка. – Папа сказал, что лучше двух сразу.

---

Конец