Читать онлайн Железо. Книга 2. Освобожденные от шлака бесплатно

Глава 1. Похвала. Часть 1

– Ну, тут напрашиваются следующие выводы…

– Ну-ка?

– Либо на ристалище тренируют так сурово, что у Презирающих День на затылке прорезывается еще одна пара глаз, либо…

Джамайка зловеще замолк, предлагая друзьям додумать самостоятельно. Венчура вскинул брови.

– Либо?

– …либо моя мать не приукрашивает, ссылаясь на свою пятую точку всякий раз, когда чувствует, что жнецы за имуществом к нам скоро нагрянут… Может, Смотрящих в Ночь тоже обучают прислушиваться к темной листве задницей? Поэтому и обращены к ней спиной всю ночь напролет…

Венчуре было не до шуток. Но он мог понять Джамайку, который до последнего отказывался поверить, что вовсе не людоеды, а Смотрящие в Ночь изуверски убивают своих соплеменников, а взгляды их обращены не к границе, а к племени лишь затем, чтобы своевременно замечать крадущихся среди корневищ и жухлой растительности беглецов – людей, что устали от правления Пу-Отано и невыносимой жизни в каньоне.

Прошлой ночью они схоронились за вывернутым пнем на Скалящейся Равнине и не смыкали глаз до предрассветных лучей, следя за пограничниками на Открытой Ладони. Друзей не покидало ощущение, что те следят за ними в ответ. А позапрошлой ночью, буквально сразу после выборов, Венчура и Лут взобрались на невысокую гряду, откуда им открывался вид на Сумеречный проход и парочку Смотрящих в Ночь, которые на деле неотрывно смотрели не в ночь, а на огоньки в племени. И даже когда те погасли, фигуры с копьями ни разу не повернулись к темному ущелью позади них, из которого, по идее, в любой миг мог выпрыгнуть кто угодно. По всей видимости, тот длинноволосый паренек с грустным шрамом на щеке не солгал, и выпрыгивать из тьмы было действительно некому.

В эту ночь друзья сидели под останцем, втроем закутавшись в одну шкуру от насекомых, и наблюдали за Сломанной Стрелой – пост занимал ветеран и его малолетний подсобник, Ждущий Закат. Последний часто оглядывался на склон по ту сторону рва, беспокойно ерзал и мерил шагами протяженность высившейся у них под боком скалы. Что до ветерана, то тот любовался пламенем разведенного костра, явно не опасаясь, что в случае чего его глазам понадобится время, чтобы после яркого света быстро перестроиться на смутные очертания во мраке.

Даже если Пожирающие Печень и в пятую долю не так страшны, как их описывают вождь и бывалые Смотрящие в Ночь, им явно не стоило бы усилий расправиться с увальнем у огня, ведь тот, в случае чего, будет все равно что слепым и надежно самоустранится, свалившись в суматохе в ров. И увальня это похоже только забавляло. Он улыбался до ушей, насвистывал брачный танец соек и подкручивал вертел с нанизанной на него белкой. Одурительный запах поджаренного мяса достигал спрятавшихся за камнем друзей, нервируя их, и подбивая налегать на лущеные желуди усерднее. Венчура не выдержал. Отбросив шкуру, он вылез из-под останца и направился прямо к костру. Лут и Джамайка зашипели ему вслед, но тот уверенно поманил их.

– Давайте за мной, подыграете.

Смотрящий в Ночь и в самом деле не видел дальше своего крючковатого носа – Венчуру он обнаружил только когда уже тот замер по другую сторону костра. Чуть не свалившись с чурки под задом, он опрокинулся в сторону своего забытого на земле копья и, схватив его, наставил на пришедшего. Венчура примирительно развел руки.

– Тише, мы свои, – успокоил он, но пограничник копье не убирал, а все еще щурился, пытаясь его разглядеть. – У вас тут настоящий пир, смотрю? А запах то какой… Им и мертвых поднять недолго… Хотите, чтобы ожили и все сюда поплелись? Мы и с Пожирающими Печень то еле справляемся, чтобы еще и другую напасть терпеть…

– Топчан приковыляет сюда на ножках из костей мертвых, будет на чем лежать – я только за, – нервно усмехнулся Смотрящий в Ночь, чуть опустив копье. Его глаза перестали жмуриться и он пересчитал ими трех друзей. – Чего вы хотите?

Венчура оглянулся на Лута и Джамайку, угрюмо застывших за его плечом. Ему хотелось снова что-нибудь сострить, но его желудок, уставший за три дня от желудей, голодно буркнул ему подсказку.

– Жрать.

К костру подоспел Ждущий Закат. Обведя испуганным взглядом копье в руках своего напарника и тройку соплеменников, стоящих напротив, он впал в ступор.

– Кобока? – воскликнул Лут. Ждущий Закат моргнул. – Не знал, что тебя уже перевели на границу… Мои поздравления.

Кобока судорожно кивнул в знак благодарности и повернулся к ветерану, явно ожидая объяснений или на худой конец какого-нибудь приказа. Смотрящий в Ночь беспокойно водил нижней челюстью.

– Это, – наконец кивнул он на жареную белку, – собственность братства. Я не вправе делиться добытым мясом с вами. Простите.

Венчура другого ответа и не ждал. Смотрящие в Ночь были единственными, кто мог позволить себе выбираться за границу, чтобы раздобыть мясо, но лишь пятая часть доставалась добытчику – все остальное шло на склады для перераспределения благ племени. Точнее говоря, на стол вождю и его советникам.

– А дичь, которую братство еще не загнало в этом лесу, – Венчура указал на стену деревьев за рвом, – надеюсь, пока еще не попадает под собственность Смотрящих в Ночь?

Ветеран поморщился, явно не понимая, к чему тот ведет.

– Нет, она ничья. Но до нее вам не добраться.

– Это почему же?

Смотрящий в Ночь, словно отсталому, постучал для Венчуры копьем по плетеной изгороди, тянущейся вдоль рва от скалы до постового острога.

– А как же вы тогда поймали белку? Сама перепрыгнула ров? – не поверил Венчура.

– Нет, это я выходил перед закатом проверить кулемки, одна дура попалась, – объяснил увалень. – Но я могу выходить за границу, а вы – нет.

– А почему мы не можем? Я не слышал, чтобы вождь нам запрещал… А ты слышал, Лут? А ты, Джамайка? – Венчура повернулся к друзьям. Те ему поддакнули.

Увалень снова поморщился. Этот разговор свалился ему на голову посреди ночи и он совершенно не был к нему готов.

– Там же эти твари… Людоеды, – напомнил Смотрящий в Ночь. Его подбородок нервно дергался. – Хотите, чтобы они вас выпотрошили? Как и других умников до вас?

– А тебя разве выпотрошили сегодня? – поднял брови Венчура. Его глаза скосились на ощутимый живот увальня. – Как мне видится, вся твоя требуха на месте… Даже в избытке…

Смотрящий в Ночь беспомощно поозирался, будто в поисках совета. Но от Ждущего Закат проку было мало – он просто наблюдал за диалогом с полуоткрытым ртом, опершись на копье с пышным хвостом скунса.

– Ребята, валите отсюда в жерло, пока она само к вам не пришло, – наконец он выродил из себя ответ. – Вы отвлекаете нас от дозора.

– От дозора за тем, как подрумянивается до золотистой корочки мясо белки? – усмехнулся Венчура. – Если бы нам с детства объяснили, что на границе обычно следят только за этим, я бы не раздумывая уговорил семью отдать меня к Струглуру…

– Мой напарник прикрывает мне спину, пока я обеспечиваю наши нужды в пропитании, – процедил Смотрящий в Ночь, косясь на заулыбавшихся Лута и Джамайку. – Нам же нужно хоть иногда чем-то питаться? А, умник?

– Точно так же, как и нам, – без всякой усмешки ответил ему Венчура. – Кукурузу уже язык не поворачивается называть едой… И судя по тому, что на твоем вертеле белка, а не початок, ты не станешь со мной об этом спорить…

Смотрящий в Ночь тяжело вздохнул.

– Я не могу пропустить вас через ров, – отрезал он. – Там…

– …там нас поджидают каннибалы. Да, знаю, – закончил за него Венчура. – Экая забота с твоей стороны. Но по себе знаю, что забота зачастую убивает даже сильнее безразличия, и моя мать тому живой пример… Но я правильно понимаю, что ты не пойдешь по ее пути – воплей и глупых нравоучений, – излишне долгому пути, а коротко и молчаливо проявишь мне заботу своим копьем, продырявив им, так?..

– У тебя мать есть, – ухватился за идею Смотрящий в Ночь. – Подумай о ней. Каково ей будет увидеть тебя разорванным на куски? Каково мне потом будет смотреть ей в глаза и объясняться, почему я тебя пропустил в лес?

– Этим зрелищем она будет удовлетворена, – честно подумав, ответил Венчура. – Ведь ей очень, ну очень нравится, когда ее стращания сбываются… Да и вообще, чего конкретно ты мне предлагаешь избежать? На разорванные куски при любом раскладе всем нам придется посмотреть, и даже не один раз, и даже без стараний Пожирающих Печень, судя по тому, насколько чахлые плоды в этот раз цветут на кукурузных полях… И когда это время настанет, в отличие от наших избирательных друзей мы вряд ли будем ограничивать себя одной лишь печенью…

Смотрящий в Ночь сплюнул в костер. На его мясистом лице уже читалась злоба.

– Значит, поохотиться пойти хочешь?

Друзья Венчуры напряглись, и он почувствовал это даже своей спиной.

– Мне только пожрать раздобыть, – уточнил Венчура. – Охотничьим азартом я не болен. Им хворал мой покойный отец…

Увальню подробности были не интересны. Он со странной улыбкой покивал, едва услышав окончательное решение наглого подростка.

– Тогда я должен сопроводить… всех вас!.. На случай, если… если эти твари накинутся, – невнятно объяснил он. – А на посту всегда должно стоять не меньше двух братьев. Кобока, – пробудил он от оцепенения упитанного мальчишку с копьем. – Сбегай до Открытой Ладони. Скажи Вогнану и Далику, что тут ребята поохотиться в лесу хотят… Нужно кому-то… В общем, просто передай им это и бегом сюда…

– Венчура… – пробормотал Лут, потянув за плечо друга. – Давай-ка возвращаться по домам…

Но Венчура остался недвижим. Его выражение лица говорило, что он не уйдет, пока не утвердится в страшной правде. А еще этим выражением он умолял друзей его не покидать.

Вместе – мы сила, – напоминал он своим взглядом. Смотрящий в Ночь потому и растерялся, ведь привык расправляться с одиночками и беглецами, но Венчура пришел не один. Впрочем, и к увальню уже подоспевала компания.

– Чумарра, – прогундел Вогнан, тяжело опершись на свое знаменитое копье – втулку украшал обломок нижней челюсти якобы павшего Пожирающего Печень. – Кто тут у вас на охоту собрался?

Увалень мотнул головой на ребят. Вогнан перевел на них свой плотоядный взгляд. Этот был одним из первых Смотрящих в Ночь, и эта должность ему по всей видимости очень даже нравилась и не вызывала угрызений и прочих тяжких дум, как у остального большинства в их братстве. Глядя на его кривую улыбку, Венчура вдруг понял, что Вогнану не снятся кошмары.

– А завалить то кого хотите? Толсторога? – деловито поинтересовался он у друзей. Далик как бы невзначай переместился к ним с другого боку, – может, потому что скунсом он был прозван неспроста, и ветераны уровня Вогнана в открытую не терпели, когда тот терся рядом, а может, чтобы затруднить подросткам путь к отступлению, если те вздумают дать деру.

– Хорошо бы и его, – согласился Венчура и навел пальцем на горстку останцев вдалеке, где они до недавнего времени таились с друзьями. – Чтобы всем нам, кто за мной сюда последовал, хватило.

Вогнан покосился туда, но во тьме на таком расстоянии было невозможно что-то разглядеть. Лут и Джамайка, к счастью, додумались не удивляться заявлению Венчуры, но тот слышал, как их коленки уже ходили ходуном от страха.

– А чего они сюда не подойдут? – с сомнением спросил Далик. – Стесняются что ли? А чего стесняться голода то? Никто их за это не станет поднимать на смех!.. Обычное дело в нашем племени!.. Пойду, приглашу их к огоньку? – спросил он у Венчуры, приготовившись идти. Но тот предостерегающе покачал головой.

– Я дорожу своими друзьями, поэтому попросил их не рисковать и не подступать к границе. Если к укрытию приблизится хоть кто-то, кроме нас, друзья побегут в племя, звать на помощь, кричать, что… Пожирающие Печень прорвались через ров…

Смотрящие в Ночь переглянулись. Если бы Венчура не слышал слов Ачуды, он бы ни за что не догадался, какие мысли сейчас крутятся на уме этих ублюдков за их бесстрастными выражениями лиц.

– Это ты же в выборах участвовал, да? – вдруг спросил Вогнан. – Ну, кто с толпой Лиллуая… Ну-у, это… Поймал на обмане то есть?..

– Ну, вроде я, – буркнул Венчура.

– Да, мы слыхали с братьями, как ловко вы все провернули, – усмехнулся Вогнан. – Правда, до меня дошли слухи… Когда на мельнице перебирали припасы из этого обоза, то так и не нашли твое отравленное мясо. Сам кравчий заверил… А нюху этого старика я доверяю.

– Мясо едят, а не обнюхивают, – коротко улыбнулся Венчура, хотя внутри у него все похолодело. Он и не предполагал, что его уловку с отравленным мясом возьмут на себя труд расследовать аж с привлечением кравчего.

– А друзей, если они есть, воочию показывают, а не треплют о них языком, – парировал ему Вогнан, снова покосившись в темень, куда указывал Венчура. – Я не лопоухий Кватоко, и на твою чушь не поведусь… А чего про друзей то наврал? Думаешь, мы вас тут троих порежем только за то, что вы захотели быть убитыми в лесу? Мы ж не изверги. Хочешь пересечь ров? Валяй… Чумарра, опускай мост!..

Увалень поспешно бросился внутрь острога и ухватился за кольцо каната, закрепленного на крючке.

– Я не…

– Ты пойдешь, – Далик подтолкнул Венчуру вперед.

Веревка заскользила по прогону и потным ладоням Смотрящего в Ночь. Снаружи раздался треск – мостик опустился на противоположный край рва, но тот откололся с целым пластом земли и полетел на дно вместе с подъемной стеной острога. Канат вырвало из рук Чумарры и увлекло вниз вслед за мостиком. Вогнан шагнул к краю и непонимающе уставился на рухнувшую конструкцию.

– Это что вообще было?

Чумарра, переведя дыхание, растерянно развел ладонями – на них темнели ссадины от веревки. Далик сунулся в острог и отборными ругательствами стал оценивать масштаб разрушений.

– Прости, Вогнан… Сегодня днем дождь лил. Может, отсырела земля, вот и отвалился выступ…

– А если бы я сейчас по мосту пошел?

– Ну не пошел же…

– И как мне теперь переходить ров? Прыгать через него?

– Как солнце взойдет, сразу займусь починкой, – пристыжено пообещал Чумарра.

Вогнан раздраженно стиснул свои мясистые пальцы на древке копья.

– Парням теперь не поохотиться. И что же мы им сейчас скажем? Простите, но косорукий Чумарра сломал мост, поэтому обойдетесь? Они ж от огорчения помрут, – ветеран развернулся к Далику. – Не знаешь, кстати, от огорчения можно умереть?

– Я видал и не такое, – заверил Далик, с неприятной улыбкой потянувшись к крику на поясе. – Эй! А где третий?!

Венчуру встрепенули эти слова, и они с Джамайкой развернулись. Лута не было.

– Вон ваш друг, если глаз мне не изменяет, – Чумарра указал в сторону Скалящейся Равнины. Там, под светом искр на ночном небе, угадывался маленький, быстро бегущий силуэт. Вскоре он окончательно растворился во тьме горизонта.

– Настоящий у вас друг. Я бы такому жизнь доверил, – расхохотался Вогнан, каркая своим грубым горлом.

Далик поддержал его шутку гоготом, а его ладонь потеряла интерес к эфесу крика за ремнем. Чумарра тоже заорал, но как выяснилось, не от смеха.

– В жерло мать, кто там!?

Смотрящие в Ночь развернулись на его возглас и увидели через ров человека, стоявшего в листве. Он опирался плечом на дерево и безучастно разглядывал их. Глаза были синими, цвета чистого вечернего неба.

Вогнан быстро перехватил свое копье для броска и с короткого, свирепого замаха швырнул в пришедшего. То зло просвистело мимо, вскользь задев соседнее дерево и обломив об него трофейную нижнюю челюсть на втулке. Обнимающийся со Смертью даже не шевельнулся. На его лице не отразилось ни испуга, ни боевого азарта, ни насмешки над промахом врага. Синие глаза будто влекло в сторону.

Вогнан выругался и потянулся к копью Далика.

– Стой! – гаркнул Смотрящий в Ночь, но ветеран его не слушал. Замахнувшись снова, он метнул копье напарника, но то посреди полета дернула какая-то неведомая сила, и оно бессильно упало в ров. Вместе с тем рвануло руку Далика, и он истошно закричал, вцепившись в свою правую ладонь.

– Что, жерло тебя дери, происходит? – взревел Вогнан.

Выдав еще пару воплей, Далик стиснул свои реденькие зубы и молча вытянул вперед трясущийся кулак. Мизинец был вывернут. Приглядевшись, все различили на нем подвязанную леску.

– Я… хотел… Разы-зы-зыграть, – всхлипывал от боли Далик. – Уронить… Копье… и заставить ко мне… ползти… Вот бы ты… Обгадился, ха-ха, – выдавил он из себя истерический смешок. – У Уретойши… одолжил…

– Идиотина, – проворчал Вогнан. – Тебя к Эвреске надо, он мигом вправит… – он быстро оглянулся на Обнимающегося со Смертью, но тот уже скрылся в лесу. Ругнувшись, Вогнан вспомнил про друзей.

– Проваливайте отсюда!.. Еще раз увижу у границы, выколю копьем глаза, а затем насажу на него ваши тупорогие головы, как трофеи, – прорычал он и вернулся вниманием к стонущему от боли Далику. Чумарра суетился над леской, пытаясь отпилить ее криком, но тот для этого дела совсем не подходил. Пострадавший всхлипывал от каждого рывка за подвязанный палец.

Венчура с Джамайкой чуть ли не бежали назад. И только завернув за скалу, они позволили себе немного отдышаться и осмыслить, что с ними произошло. И то, что чуть не произошло.

– Лут – кучка конского дерьма, – выплюнул Джамайка. – Я всегда чувствовал, что в случае беды он нас бросит, предаст…

– Он нас не предал, а спас, – пробормотал Венчура, облокотившись на камень. В боку у него кололо. – Они бы нас не отпустили, а затыкали криками насмерть, будь нас хоть двое, хоть трое. А затем выпотрошили бы и столкнули тела в ров. И семьям нашим наврали бы про каннибалов, как они и делают уже пятнадцать зим… Но Лут сбежал. И сбежал вовремя… Сразу после того, как Вогнан и его дружок почти что признались, что собираются нас убить. Ты представляешь, какой бы шум тогда поднялся в племени, если бы поутру объявили о нашей гибели от рук Пожирающих Печень, тогда как Лут уже поведал бы всем, о чем шел диалог у Сломанной Стрелы?.. Вот и им хватило ума это представить…

Джамайка прерывисто выдохнул и сел, с явным облегчением прислонившись к скале.

– Ты прав. Но Лут мог бы хоть предупредить нас шепотком, прежде чем рвать когти… Как пить дать, он думал в этот миг лишь о своей шкуре, и даже не подозревал, что его трусость только сыграет нам на руку…

– Может, и так, – склонил голову Венчура. – Но он наш друг, и мне хочется верить в обратное… Лут же с нами с самого начала!.. Без него бы не было никакой лавки слухов… Ты сам видел, как он умеет просчитывать наперед!.. Вот и здесь, он все тщательно взвесил и сделал то единственное, что от него зависело…

– А ты вспомни, как он недавно выразился на суде над Керуком, – напомнил Джамайка. – Он открыто предупредил, что как только запахнет жареным, то сразу отречется от нашей затеи…

– Это всего лишь слова, – поморщился Венчура. – Да и вообще, разве подлецы предупреждают о своем предательстве заранее? Нет, я могу понять Лута… Сегодня я чуть не подставил всех нас. Мы едва не погибли… Правда умерла бы вместе с нами, как и на устах тех, кто предпочитает ее умалчивать… Не знаю, о чем я думал, когда рванул к костру… Сможешь ли ты меня простить, Джа?..

Друг попытался подбодрить его улыбкой, но вышла страдальческая гримаса – мышцы ему все еще пока не подчинялись от испуга, который им довелось пережить у Сломанной Стрелы.

– Все обошлось!.. Они бы все равно нас отпустили, и даже без вмешательства этого… Кто это вообще был?

– Не успел разглядеть, – нахмурился Венчура.

– Меня словно мешком с углем по голове огрели, когда объявились эти мразоты с Открытой Ладони, – признался Джамайка. – Как понял, к чему они ведут, так все поплыло перед глазами… Но знаешь, кажется, я уже слышал про некого одержимого, что бродит вокруг нашего каньона… Кто-то из воинов пускает байки про него, и те гуляют по племени, одна другой нелепее… Но вроде как все байки сводятся к тому, что с его появлением – жди неудачи, за что бы не взялся… Поэтому, мол, лучше ничего и не предпринимать… Но видели его в основном на границе, наши Смотрящие в…

– Вбок, – выпалил Венчура. – Смотрящие Вбок… Вот им подходящее имечко!..

– Почему?

– Когда врут, глаза отводят в сторону.

Джамайка навзрыд расхохотался. Но смех его был все равно что рыданием.

– Значит, рухнувший мост и был той самой неудачей? – подумал Венчура. – Готов поклясться, что именно тогда Лут сбежал, пока дозорные суетились у острога, а мы стояли с разинутыми ртами…

– Тогда, если так подумать, спас нас не Лут, а этот… синеглазый? – Джамайка ловко отпнул скорпиона, что заблудился в опасной близости у его ноги. – Как думаешь, он на нашей стороне?

– Сложно сказать на чьей, – Венчура быстро топнул по другому скорпиону, расплющив его в малоприятную лепешку. – Выглядел он довольно равнодушным… Да он ничего по сути и не предпринял, а просто стоял и смотрел… Стало бы его лицо менее безучастным, реши Вогнан не швырять в него копье, а вместо этого воткнуть его мне в живот?..

– Не знаю… Но я заметил, что синеглазый возник ровно тогда, когда я уже мысленно прощался с жизнью… А мост обрушился ровно тогда, когда он возник… Необычное совпадение, правда?

– Мы громко разговаривали, вот он и пришел на шум, – Венчура слишком привык, что правда всегда оказывается мрачной и очень скучной, хоть и в глубине сердца ему все же хотелось верить, что этот таинственный незнакомец в самом деле желал им помочь, и ему действительно подвластны некие необъяснимые силы. Даже столь сомнительный союзник в предстоящей борьбе с вождем и его режимом им явно бы очень пригодился. – А рухнувший мост и палец Далика – это всего лишь закономерность, к тому же неизбежная… Дождь размягчил своды рва, а кретин сам накануне привязал к своему мизинцу копье на леске…

Джамайка устало пожал плечами. Ребята были измотаны и голодны.

– Так что будем делать?

– Собирать народ, – решил Венчура. Глаза Джамайки возбужденно загорелись. – И чем скорее, тем лучше… Вогнан меня узнал, ты сам видел. Вот и подумай, как скоро вождю станет известно о нашем откровенном разговоре со Смотрящими Вбок…

– Учитывая, что вождь и так уже избегает произносить твое имя, думаю, что очень скоро, – мрачно предположил друг. Но его глаза все еще азартно улыбались. – Он боится тебя.

– Представь, что будет, когда люди узнают, что Пожирающий Печень всего лишь один – и это наша вселюбимая Путеводная Искра, которая не хочет, чтобы ее племя разбегалось… Которая жаждет, чтобы все пахали на нее и ее дружков в полях и на карьере, с рождения и до самой смерти, покуда они отдыхают в Скальном дворце и пожинают плоды нашей неволи… Представь, что будет, когда все узнают, что власть нашего вождя держится лишь на страхе и запугиваниях, на глупой сказочке про людоедов, и на горстке его псов, готовых ему в этой песенке хором подлаивать… Знаешь, что будет, когда эта правда всплывет? Его снесут!.. И он это прекрасно знает, иначе бы не стал нам бесконечно врать и увиливать… Вспомни, сколько нас было у Сумеречного прохода, когда мы перехватили Шестипалую Руку!.. Чуть более одного хребта Арно – а ведь взвод его воинов и личной гвардии и то больше… Но даже тогда он испугался, извернулся и пожертвовал одним из своих дружков… Представь, что будет, когда мы соберем половину племени, все вместе выйдем за границу и дружно поймем, что людоеды на деле прячутся не в лесу, а в Скальном дворце?..

– Мне уже не терпится увидеть его рожу! – перевозбудился Джамайка. – С чего начнем?! Поднимем всех наших с того раза? Соберемся в лавке слухов?

– Нет, только не в лавке слухов, – отрезал Венчура. – На месте вождя, я бы не стал со мной медлить. На его месте, я бы уже после выборов как можно скорее подстерег меня где-нибудь одного, выпотрошил и бросил у границы… Ставленник не вынес позорного проигрыша и со стыда попытался тайно покинуть племя… Людей бы это объяснение вполне устроило. Но после сегодняшнего я не удивлюсь, если меня начнут разыскивать уже по всему каньону… И первым делом там, где меня чаще всего можно застать. Конечно же они давно в курсе про грот, где мы продаем слухи, так что это место сразу отпадает… Беги к Миннинньюа, расскажи ей все!.. Пусть все наши, и те, кто с ней торговался, стягиваются к ее хижине… Если воины или жнецы спросят, отвечайте, что пришли возвращать ей порченый товар, обменянный с последнего раза… Это не заставит их отстать, но на первое время собьет с толку…

– А ты?

– А я объявлюсь, когда у хижины Миннинньюа соберется достаточно народу… достаточно, чтобы воины держались от меня поодаль. Тогда то все и узнают правду.

Упершись в колени, Джамайка тяжело поднялся и отряхнул песок с насекомыми со своих леггин. Зевота сводила его рот, но он ее мужественно перебарывал.

– Клятые кости, как же хочется спать…

– Еще успеешь отоспаться в Скальном дворце, – вдохновил его Венчура. – А до тех пор бегай, стучи в вигвамы и хоганы, пробуждай их всех ото сна… Мы спали слишком долго, пятнадцать мучительных зим… Теперь пришла пора пободрствовать…

Джамайка согласно тряхнул головой.

– К вечеру, думаю, всех соберу, – пообещал он. – Сам знаешь, пока все будут в работе, мне и слова не дадут сказать… А тебе лучше переждать до вечера, пересидеть где-нибудь, чтобы не попадаться на глаза людям вождя… Будешь в хижине Куклука Черноротого?

Так называлось тайное жилище на возвышении одной из красных скал, в уютном, спрятанном от случайных глаз углублении. Венчура соорудил его очень давно, из веток и грязи, и постепенно перетащил в него большую часть своего имущества из хогана своей семьи, где его откровенно притесняли и не давали житья. Чтобы пробраться в его тайное убежище, необходимы были ловкие и сильные пальцы, чтобы не сорваться, пока взбираешься по выбоинкам и наростам на отвесной стене. Но такие пальцы были не только у Венчуры.

Ребятня прознала про это убежище, и стала проводить в нем вечера – рисовали углем и соком опунции, хранили наворованное, лишали друг друга невинности, дрались и проливали кровь, испражнялись у порога или отсыпались в дни ссор с родными. Венчуре не хотелось, чтобы кто-то узнал, что это его жилье, поэтому не предъявлял на него прав. Но он додумался разместить в нем бывшее имущество Куклука Черноротого и прочие проклятые предметы, имевшие к нему хоть какое-то отношение – негодяя бросили в яму за серию ритуальных убийств с последующим зверским изнасилованием. Жертвами были детишки.

Матаньян-Юло до поры до времени игнорировал Куклука, пока тот ограничивался лишь ересью, молитвами выдуманному духу и отрицанием Отца – игнорировал даже несмотря на жалобы соплеменников и его паствы. Отмахивался, говоря, что такие заблудшие люди в их священном каньоне порой нужны, чтобы своим примером однажды ярко показать, чем чревато поворачивание спиной к истинному Богу. Тот и показал, да так ярко, что взбешенные от горя люди на какой-то момент поверили в его ложного духа даже больше, чем в Отца – настолько хотели разорвать на куски божество вместе с его последователем. Куклука от линчевания спасли воины, а Матаньян-Юло принял решение забросить юродивого в яму, к другим худшим из худших со всего племени – наверняка, чтобы было кем запугивать непослушных детишек.

Венчура опасался, что незваные гости раскусят его шутку, ведь ублюдок сидел в яме и покинуть ее не мог, но чудо все равно произошло, и следы чужого присутствия в хижине Куклука Черноротого очень быстро сошли на нет. Видимо, подростки допускали, что дух, которому поклонялся этот безумец, ежелунно обращает его в дым, который поднимается со дна ямы и просачивается сюда, где Куклук снова оборачивается человеком и приступает к своим черным делам.

Лишь иногда в гроте появлялась пара-тройка новых похабных рисунков, а от входного порога начинало нести мочой, но стоило Венчуре выставить старые чуни Куклука у стены, а вымазанный в красном соке опунции крик, которым тот вершил однажды свои кровавые ритуалы, подвесить сушиться под сводом хижины, как и эти разовые случаи прекращались. Убежище вновь стало собственностью ее единственного владельца, но недолго – вскоре приключилась другая напасть.

Соседствующий по другую сторону скалы Подлый кряж внезапно просел от непрерывного рытья болотными рудокопами, отчего часть горы посыпалась и напрочь завалила нишу, некогда отделявшую отлогую вершину от утеса, в котором как раз и таилось жилье Венчуры. Как результат, до хижины Куклука Черноротого появилась возможность взойти пешком даже самым старым и немощным. Место перестало быть труднодоступным, и с этих пор Венчура больше не чувствовал себя в нем безопасно и наедине с собой.

– Нет, – он стиснул челюсти. – Мне нужно поговорить с семьей.

Глава 2. Похвала. Часть 2

Обнявшись на прощание с другом, он поплелся домой – к матери и младшему брату. Уже понемногу светало. Скоро Посланники Зари начнут давить из себя омерзительнейшие крики. Их пальцы будут сжимать железные болванки и лупить ими в чугунный гонг, подвешенный на шею. Железо жаждет освобождения. После сегодняшней ночи у Венчуры больше не осталось иллюзий, что за волей железа неуклюже пряталась широкомордая прихоть вождя. Добытое, выплавленное и прокованное, не имеющее себе равных в прочности и остроте, судя по воинским акинакам… Зачем оно вождю в таких количествах? Кому он его отдает? Венчура мрачно усмехнулся про себя.

Не сегодня, так завтра, вождь и сам охотно ответит на все вопросы соплеменникам, будучи подвешенным за лодыжки над воротами Площади Предков…

– А ты знал, что упыри проводят большую часть жизни перевернувшись вниз головой, внутри темной и сырой пещеры?

Венчура скосил глаза на небольшой песчаный холм – за ним полустоял-полулежал, скрестив руки на груди, паренек чуть старше его. Шерстяные леггины из шкуры бизона и меховая безрукавка со змеиными клыками в качестве застежек. На плече подвязка из перьев, а на шее бусы из редких камней. Взгляд хищный, как замерший в кукурузных стеблях воин, и полный азарта, а улыбка – красивая и бесстрашная, как падение солнца за горизонт. Выйдя из-за холма, он вразвалку подошел к Венчуре. Они были примерно одного роста.

– Так и чего добьешься, подвесив его за лодыжки? Он того и глядишь причмокивать начнет… Упыри света боятся, а еще у них очень чувствительный слух…

Венчура не выдержал его прямого, насмешливого взгляда, и с ухмылкой потупил глаза.

– И что предлагаешь тогда?

– В глаза воткнуть горящие головешки, – пожал плечами разодетый паренек. – А уши, коли такие чувствительные, заткнуть наконечниками стрел…

Венчура снова ухмыльнулся, но уже не так весело. Паренек это заметил.

– Ты ведь никогда не любил насилия, – проговорил он. – Но как быть с теми, кто его плодит?

– Прогнать их подальше?

– Упырей прогнать непросто, – задумался паренек, потеребив клык на безрукавке. – Но они в ужасе улетают, едва заслышав стрекот ястреба или сапсана…

– А как он звучит, этот стрекот?..

Парень надул щеки и произвел губами неблагозвучное трещание. Венчура грустно рассмеялся.

– Совсем непохоже…

– А ты попробуй сам.

Венчура попробовал, но вышло даже еще глупее. Паренька это повеселило.

– Почему ты не сказал мне раньше? – вдруг спросил Венчура.

Улыбка сошла с лица паренька. Смех померк в его глазах, уступив место холодной и всепрощающей отрешенности. Растерянно проведя пальцами по застежкам своей безрукавки, он распахнул ее и будто с удивлением воззрился на свой живот. Там был провал, рваная рана. Внутренности отсутствовали.

– Почему не сказал, что тебя убили эти двуличные твари?

– Ты не был готов узнать, – сглотнув, ответил ему паренек. – Что бы ты сделал с этим знанием в том возрасте? Побежал бы о нем во все стороны кричать? Без друзей, без мудрости, без твоего нынешнего влияния? Тебя бы заткнули. Грубо и бесшумно.

Венчура горько склонил голову. То было правдой.

– Но сейчас ты готов, и я горжусь тобой, – паренек приобнял его за плечо и они вместе двинулись к дому его семьи. – Тебе нужна поддержка, как никогда раньше… И я готов тебе ее дать.

– Спасибо, отец, – Венчура ему был за это очень благодарен. Ему вечно недоставало отцовской похвалы. Он так хотел услышать одобрение, что он делает хоть что-то по-настоящему важное. Он даже был бы рад отцовской брани и осуждению, и тогда бы они смогли с ним обсудить, что же именно его сын делает не так. Вместе они бы выяснили, как правильно.

Паренек ему ободряюще улыбнулся – необычайно по-взрослому для его лет. От этой мальчишеской, задиристой улыбки, какой бы широкой она не была, все равно сквозило леденящей тоской, что все перечеркивала и оставляла Венчуру вечно голодным, сколько бы отец его не ободрял.

– Не иди туда. Там ты не найдешь поддержки, – отец попробовал повлечь его к красной скале, к хижине Куклука Черноротого, но Венчура твердо направлялся к матери.

– В этот раз она не станет спорить, – понадеялся он. – Я скажу ей, от чьей руки ты на самом деле погиб. Скажу ей, что на самом деле здесь происходит. Она поймет, что все это время ошибалась и пожалеет, что не была на моей стороне… Она пожалеет, что выбрала этого безрогого вола, не видящего дальше плуга, в который его запрягли…

– Не надо так про Брюма, – паренек успокаивающе потряхивал Венчуру за плечо. – Вы бы без него совсем пропали… А шезлонг из моих костей? Она еще сидит в нем? В моих объятиях?

Венчура заглянул в вопрошающие глаза паренька – те явно желали услышать, узреть, что он первым был, первым и остался. Азарт охотника – угодить стрелой в самое сердце, чтобы та осталась в нем до самого последнего толчка. И неважно, сколько перед ним, самым последним, оно еще побьется. Венчура не хотел обманывать отца. Но и расстраивать тоже. Он отвел взгляд. Паренек понимающе кивнул.

– Знаю, она рассказывает тебе, что я самая большая ошибка в ее жизни – часто и громко, чтобы и самой в это поверить. Пойми ее. Брюм – надежный мужчина, и она должна быть его верной женщиной. Хотя бы снаружи. А что ей еще остается?.. Я не перестаю себя ненавидеть, за то что так вас подвел…

– Ты не подводил, – процедил Венчура. – Ты бы вернулся с охоты, как и всегда. Это тебя подвели, предали… те, к кому ты не боялся повернуться спиной… Проклятые Смотрящие в Ночь… Ты знаешь, кто из них… сделал с тобой это? – он опустил глаза на смертельное увечье отца.

– Это сделал вождь, – проговорил тот. – Их руками. Пока его собственные руки покоились на горле их близких, готовые в любой миг сжаться… Нас всех подвели и вынудили подводить других… Но уже очень скоро ты все это прекратишь. Только тебе это под силу.

– Я не так уж и силен…

Паренек отвесил ему легкий подзатыльник.

– Вот где твоя сила, балда… Спору нет, ты столь тощий, что тебя сдует ветер. А Брюма ветер не сдует – зато вьюга снесет. Но если вы все встанете толпой и крепко возьметесь за плечи – сама зима в ужасе повернет вспять…

– Зима неотвратима…

– Это так, – сплюнул паренек и утер губы плечевой подвязкой. – Но есть места, куда она никогда не приходит… Где листья зелены, а плоды на них сочны и бесчисленны, а дичь буквально сама выпрыгивает навстречу… Я вижу по твоим глазам, как ты жаждешь листвы… Я наблюдал сегодня за тобой, на границе… Ты старался не думать о ней, но я уловил твой жадный взгляд, брошенный на деревья за рвом… Ты поведешь туда людей. Вам незачем здесь оставаться. Это место проклято и бесплодно, и этот Скальный дворец – пусть он остается упырям…

– Как мне вести за собой людей, если меня не готова выслушать даже собственная мать?..

– Ты бы еще спросил, как выстрелить из лука собственной рукой, что его натягивает, – усмехнулся паренек. – На то она и твоя мать, чтобы никогда тебя не слушать… Пошли лучше в гости к Куклуку Черноротому… Тебе необходимо выспаться. Тебе предстоит очень тяжелый день…

– Пойдем, если наконец назовешь свое имя.

Отец горестно вздохнул и застегнул безрукавку на своем порванном животе.

– Я мастерски ловил зверей, – сказал он. – А ты мастерски ловишь на слове. Ну хоть что-то тебе от меня передалось…

Отвернувшись от сына, он зашагал обратно к скалам и скрылся в их высоких тенях. В его последних словах Венчуре почудилась укоризна. Негоже было расстраивать отца.

* * *

Колопантра сосредоточенно плела пончо из кукурузного лыка, пока Венчура полумертвым голосом рассказывал ей о границе, о несуществующих Пожирающих Печень и об убийстве его отца предателями с копьями. Ее подбородок был наморщен от внимательности, а глаза под набрякшими веками не сводились со змеиного клыка, которым она водила туда-сюда, стягивая нити. Заметив, что сын замолк, она сварливо покосилась на него, скрипнула зубами, и вернулась к делу. Венчура растерялся.

– Ты слушала, что я рассказывал?

– Ну и? – небрежно выдавила она.

– И… что? – Венчура утратил дар речи. – И… что, тебе нечего на это ответить?

– А что я должна тебе ответить?

– Не знаю, но… Я думал… тебе могло быть интересно узнать, как на самом деле погиб отец…

– Какой отец?

– Мой.

– Твой отец уже проснулся и ушел к Прощающим Холмам, заниматься своим делом… в отличии от некоторых… И я занята делом!.. – завелась с полоборота Колопантра, выпучив глаза и отложив пончо. – И даже твой брат уже на карьере и тоже занят делом…

– Вохитика отбыл на карьер? – ахнул Венчура. – Я же просил…

– …и только ты слоняешься неизвестно где без дела! – повысила голос мать. – А тут решил явиться пораньше непонятно откуда и отвлекать меня своей чепухой!..

– Мам!.. – заорал сын. – Мой отец!.. Его убили Смотрящие в Ночь, а не каннибалы!.. Каннибалов не существует!.. Нас обманывают!..

Колопантра взглянула на него чуть ли не с презрением.

– Ох, как бы я сейчас двинула по твоей неблагодарной морде, – наконец выдавила она сквозь зубы. – Кому ты еще такое ляпнул? Как тебе не стыдно, настолько позорить себя и, что главное, нас? Брюм, да хранит его Отец, вкалывает изо дня в день, чтобы было, чем прокормить нашу семью… Он не заслуживает, чтобы в нас тыкали пальцем, из-за такого, как ты…

– Такого как я? – рассвирепел Венчура. – Да всем на вас плевать!..

– Что ты сказал?..

– Ты сама говоришь, все заняты делом, кроме меня, – спохватился сын. – Разве у занятых людей остается время на то, чтобы тыкать пальцем в меня, а потом еще и в вас? Никому нет дела до нас, покуда своих дел невпроворот…

Мать сощурила набрякшие глазки, не до конца поняв, признает ли сын свою неправоту или же наоборот, оскорбляет ее и Брюма.

– Но позволь спросить, почему ты и Брюм так много работаете, но по итогу так мало получаете?..

– Ты еще считать будешь, сколько мы получаем? – ощетинилась Колопантра. – Сам еще ничего не заработал…

– Я воду таскал!..

– Как дурак!.. – крикнула мать. – Мог бы уже и на карьер пойти, как все нормальные!.. Да, работаем мы много, а получаем мало!.. Но глянь вокруг, люди пальцы уже грызут, жрать нечего…

– Вот именно!.. – поддакнул Венчура. – Но почему?

– Что значит почему, дурья твоя голова? – выругалась Колопантра. – Война идет! Соседи нас защищают, а мы их кормим в ответ!.. Ты же сам стоял на арене и все слышал!..

– А я только что сказал тебе, что войны никакой нет! – с нажимом повторил сын. – Смотрящие в Ночь стоят на границе, чтобы отлавлить беженцев из нашего племени. Они их убивают и уродуют тела, чтобы свалить вину на выдуманных людоедов, и запугать остальных!..

– А кому тогда отвозят пищу и железо?

Венчура был вынужден пожать плечами.

– Пока не знаю, это еще только предстоит всем нам выяснять…

– Так, – мать в ярости отбросила пончо и лыко с коленок и вскочила на ноги, – я вижу ты уже совсем с ума сходишь и не знаешь чем себя занять… Сейчас принесу желуди, будешь их лущить…

– Тебе что, вообще все равно, что я говорю? – не поверил Венчура. – Какие в жерло желуди? Я не хочу их лущить!.. И я не хочу работать как-либо еще!.. Это нужно только вождю, это он нас захватил и поработил…

Мать замахнулась на него черпаком, оросив водянистым супом все стены.

– Не смей так говорить про Пу-Отано!.. Тебя еще на свете не было, когда он вытравил из наших земель бледнолицую паскуду!.. Чтобы такие как ты, неблагодарные койоты, выросшие, поливали его грязью и выводили честных людей из равновесия… Война идет, и каждый делает, что может… Я не желаю тебя видеть в своем доме, если ты не собираешься быть, как все нормальные…

– Быть как все нормальные – это, в твоем понимании, ворчать у прилавка Жадного Гнада при виде своих вчерашних вещей, которые жнецы забрали на склад для вспоможения? А затем послушно и терпеливо выкладывать свои пожитки в обмен на эти самые свои вчерашние вещи? Ты права, я поступил, как ненормальный, и поймал советников на этом воровстве!.. Вот жаль только, что не Кватоко, а мелкую сошку Лиллуая…

– Ну и зачем ты его поймал? – воскликнула мать. – Ну всегда найдется крыса в мешке с кукурузой, этим ты никого не удивил… А понимал ли ты, что своей выходкой подвергнул опасности меня, отца и своего брата? Конечно же, нет!.. Зато за тобой носилась толпа таких же бездельников, которые мечтают лежать пузом кверху, а не работать!.. А ты, наверное, чувствовал себя таким важным и героическим, да? Тот был таким же заносчивым дурилой…

– Кто тот?

Мать поджала губы.

– Как звали моего отца?

– Никак его не звали!.. – огрызнулась Колопантра. – Его только леса звали, вот в них он и закончил… Всем сказали сидеть по домам!.. Нас окружили враги, очень опасные враги!.. Нет, надо переться в лес, ему же все нипочем!..

– Его убили Смотрящие в Ночь.

– Да как ты смеешь!.. – взвизгнула Колопантра, и ее лицо перекосило от злобы.

Венчура отшатнулся, только сейчас обнаружив, насколько ее лицо оскотинилось. Он уже много зим в него не заглядывал, предпочитая отводить глаза или вообще сбегать из семейного дома. Но то, что он сейчас узрел, не оставило в нем сомнений – его матери давно нет в живых.

– Как ты смеешь, – прошипела она снова, – осквернять о нем память? Ты в то время еще мочился под себя, а мои друзья, близкие, и люди вокруг гибли, гибли, гибли… – она трясла головой с каждым словом, а слюни яростно разлетались в стороны, – ГИБЛИ!.. Бледнолицые с грохочущими палками, Пожирающие Печень, Танцующие на Костях!.. Хоть на голую скалу лезь, хоть вой койотом!.. Столько стариков видели все эти ужасы своими глазами, и вот, только немного в племени улеглось, как находится бестолочь, которая не хочет, видите ли, страдать за еду, потому что самая умная… И начинается… Не было никаких Пожирающих Печень, говорит, советники нам врут… Смотрящие в Ночь, храни их Отец, нас, оказываются, убивают… И все ради того, чтобы тебе снова порукоплескали?.. Да как ты смеешь!.. И это я тебя родила… Какой позор!.. – Колопантра душераздирающе разрыдалась.

Венчура ошеломленно стоял, не зная, какие слова тут можно подобрать. Какой бы противоестественной не казалась вся эта чушь, выкрикнутая матерью, его все равно проняло чувством непонятной вины и беспомощности. В самом ли деле он бестолочь, которая хочет совершить нечто важное и героическое, и только?.. Все ради похвалы? Что за чушь… Венчура с отвращением тряхнул головой, будто ее облепили навозные мухи. Как же был прав отец – не надо было ему сюда приходить.

– И что, опять со своими дружками соберетесь? – сдавленно вскрикнула мать сквозь слезы. – Мало тебе славы с прошлого раза, хочешь больше? Рожа треснет!.. Я не позволю тебе рисковать нами!.. Сам катись, куда угодно, можешь хоть вслед за этим дурилой в лес, там и подохнешь, но если снова вздумаешь морочить людям головы, ставя нашу семью под удар, я лично пойду к воинам!.. Слышишь?! Я пойду к воинам, и потребую, чтобы тебя сослали на карьер… Вот там голову и прочистишь от своих думок!.. Если бы не добряк вождь, которого ты так обвиняешь во всех бедах, я бы тебя не спрашивала, давно бы уже запнула на карьер… Тебе повезло, что он оставил за людьми право чем заниматься, даже несмотря на войну… Пахать на тебе надо, я считаю, только тогда в человека превратишься!.. Я давно Брюму говорю, что если он вновь объявит…

Венчура не стал дослушивать, кто там что вновь объявит. Он молча взметнул кисею и покинул жилище.

Глава 3. Проблемный новичок. Часть 1

Утром у выхода из штольни их уже поджидал коротышка. Каждому доставалось по шлепку жердью ниже спины и гортанный выкрик на незнакомом наречии вдогонку. Веселящий Стену встал на проходе и стал томно извиваться под ударами, потешно изворачивая и подставляя свой необъятный зад.

– Да!.. еще, давай еще!.. Мне это нравится!..

Коротышка скалился своими уродливыми зубами и хлестал того снова и снова, пока наконец не сдался. Ворчливо хохотнув, он оттолкнул шутника с прохода к остальным. Последним вылезшим из штольни шлепков жердью не перепало.

Похватав утварь, они последовали за надзирателем к какому-то новому месту. Окрестности тут были еще громче и оживленнее, гравий истоптаннее, мощно несло жаром из открытых плавилен у подножия. В длинных каменных траншеях с водой поблескивала какая-то странная, блестящая накипь. Трудяги здесь ходили в передниках и грубого кроя рукавицах из толстой, промятой кожи. На пришедших они поглядывали с пренебрежительной ленцой.

Спустившись к грязному, зашлакованному ручью, команда горняков съежилась в тени огромной махины, которую именовали сердцем карьера, домной. Та урчала и шипела, словно огромный живот, который по глупости до отказа набили пряностями. Водяное колесо было соединено со здоровенными мехами, и те безостановочно раздувались и сдувались, нагнетая воздух и раскаляя докрасна жерло рукотворной горы.

По другую сторону домны были расположены мехи поменьше – их в движение приводил горизонтальный вал с массивными поручнями, которые толкала уже не вода, а пятеро мужчин. Монотонная работа обратила их лица в камень – такой же тупой и равнодушный, покрытый липкой и серой пылью.

Вершина домны была обнесена опалубкой, по которой сновали погрузчики угля. Лопатами они забрасывали его в пылающее сопло, как можно дальше отворачивая замотанные полотнищами лица от стреляющих огненных брызг. Жирный дым с копотью непрерывно валил в небо. Мучавший Вохитику вопрос о том, откуда с утра на небосклоне берутся грязные, портящее настроение тучи, не покидающие каньон до самой ночи, отпал сам собой.

Снизу из фурмы неохотно вытекал тягучий, жизнерадостно красный, в точности как солнце, почти что полностью освобожденный Отец – он заполнял длинный желоб и застывал. Полученные чушки трудяги еле отрывали от жженного гравия и бросали в волокуши, а носильщики тащили их в плавильни для пудлингования – окончательного прощания железа с мерзкой и приставучей землей.

Вохитика зачарованно смотрел на эти силы, заставляющие непробиваемо твердое течь, как слезы, а жидкое вращать громадину, что превосходила габаритами хоган, в котором жила его семья, и млел. Конструкции здесь казались невероятными даже для сновидений, чего уж говорить про мальчика, который ранее не видел ничего сложнее дверного засова.

– Если что непонятно, то у меня спрашивай, – предложил Поганьюн, любуясь тем, как Вохитика беспомощно озирается по сторонам.

Парень с трудом подобрал слова, чтобы склепать из них худо-бедный вопрос, но к тому мигу Поганьюна уже не было на месте. Тот был горняком-тактиком, как Вохитике объяснили по пути к домне – ответственная должность, где работать больше приходится умом, нежели мускулами. По большому счету именно Поганьюн решал, где остальная команда будет долбить камень, как долго, насколько мучительно, и в какой позе – если, конечно, в дело не вмешивался коротышка, как это было вчера, из жажды заткнуть за пояс зазнавшегося горняка-тактика. Но заканчивалось это всегда одинаково. Надзиратель оказывался не прав, и ресурс команды оказывался растраченным впустую.

Вугулай, по всей видимости, был излюбленным помощником Поганьюна и стоял на подхвате, но сколько Вохитика за ним не следил, пока не было ясно, в чем именно заключались его обязательства. Но время от времени старик что-то бубнил, а Поганьюн восклицал от смеха, едва не роняя из рук мерило из шипа и бечевки.

Горняки стояли без дела, вздрагивая от выстрелов в печи и ожидая, пока Поганьюн прикинет место, где начинать вырабатывать штрек. Коротышку их бездействие сильно нервировало. Подойдя к одному вплотную, он оглушительно окликнул его прямо в лицо и пнул по мешку с углем, стоявшим у входа в плавильню. Тот непонимающе развел руками, за что надзиратель схватил его за шкирку, заставил схватить мешок и пальцем указал переставить его к соседнему входу в плавильню. Тот, глупо ухмыляясь, занялся бестолковым делом. Тем временем коротышка уже нащупал мутными глазками Вохитику.

– Вуйа-а-абчхорг-а-йа-хгуйа-а-а!.. – неодобрительно протянул он и поцокал языком, метя взглядом куда-то ему в лоб. Вохитику бросило в жар. Он даже приблизительно не понял причины его недовольства, а тот повторять не любил.

Три Локтя щелкнул пальцами мрачному юноше, прогнавшего вчера со спального места Вохитику.

– Гу-йа-а!..

Юноша с ходу понял, что от него хотят. Не заставляя себя ждать, он проворно зашагал к съездовому уступу.

– Пришло время наводить красоту, парень, – негромко подсказал Веселящий Стену. – Следуй за Руганом, ему поручили тебя сопроводить…

Вохитика без лишних слов потрусил за мрачным юношей. Тот шагал широко и быстро. Так они навернули два кольца вокруг пропасти, спустившись ко дну еще ближе. В самом низу щемились какие-то бараки, должники безостановочно сновали между ними, что-то таская на своих горбах.

Вохитика решил сделать вид, что вчера ничего не было, и нагнал провожатого для не дающего ему покоя вопроса.

– А куда мы идем?

Тот остолбенел, будто ему в спину швырнули камень, а не вопрос, и неверяще повернулся. В черных глазах сквозила ярость, которой бы позавидовал даже коротышка.

– Здесь громковато, да? – наконец выдавил он. Углы его рта были опущены, нос сутулился, кусочек левого уха отсутствовал, а желваки топорщили кожу даже сильнее, чем костяшки пальцев на сжатых кулаках. – В таком грохоте всякое может послышаться, не спорю… Так вот тебе явно послышалось, что я давал разрешение со мной заговорить.

Грохот вокруг был невообразимый, но Руган стоял достаточно близко, чтобы без труда различать его слова. И тем не менее Вохитике действительно показалось, что ему послышалось.

– Что? А разве нужно разрешение?

Лицо Ругана скривило еще ненавистнее, и он шагнул к новенькому вплотную, пытаясь взглядом вдавить его в землю.

– А мне надо как-то доказать, что оно нужно?

Наверное, в карьере тот же устав правил, что и у Смотрящих в Ночь, где Ждущие Закат снискивают разрешений от тех, кто выше их по званию. Отец его об этом не предупреждал.

– Ой… Я просто не знал… Прости меня.

Руган еще какое-то время пожирал Вохитику взглядом в упор. Наконец он отстранился от него с презрительной усмешкой и продолжил свой путь.

Вскоре они спустились к баракам и направились к ветхой пристройке с дырявой кровлей. У входа чесалась очередь из нескольких мужчин с крайне неопрятной шевелюрой. Их ладони то и дело хлопали себя с остервенением по голове.

– Чего толпитесь? Боитесь заходить что ли? – рыкнул на них Руган, прорубая себе дорогу тощими плечами. – Чего встал? – крикнул он Вохитике. Тот неуверенно последовал за ним под обомлевшими взглядами.

Внутри на перевернутой корзине сидел и корчился кто-то из носильщиков, судя по грубой, негнущейся циновке с прорезанным в ней отверстием для головы – так одевали эту братию, чтобы плечи и шея их представителей стирались от ноши не так быстро. По его рябым щекам и шее текли ручейки темной крови, заливая циновку, а над ним высился морщинистый старик с щербатым лезвием. Голова была наполовину обкромсана, а земляной пол усеивали клочки черных волос. Еще пара корзин у стены были доверху наполнены будущей набивкой подушек для малоимущих.

– Мы тут ждем вообще-то… – возмутился один из очереди.

– Ну вот и дождались меня. Подождете еще, и подольше от работы отдохнете сегодня, – обрадовал их Руган.

Но тех явно не соблазнял озвученный Руганом расклад. Они взвешивающе смотрели на наглеца и украдкой оглядывались, желая убедиться, что поблизости нет надзирателей. Руган тем временем помог должнику встать с корзины и повелительным кивком призвал Вохитику занять освободившееся место. Старик с бритвой казался равнодушным к происходящему – ухватив Вохитику за прядь, он начал ее грубо кромсать. Порог цирюльни перешагнула куча недовольных мужчин.

– Мы пришли первыми, – насупленно сказал тот, что был покрупнее, с сосульками грязных патл на лбу. – Валите отсюда в конец очереди…

Руган удивился.

– Когда надо было заходить – вы боялись. А сейчас пришел я, и сразу охрабрели? Я кажусь настолько безобидным? Мне что ли доказать обратное?..

– Тебе плитой голову отбили или что? В конец очередь валите, говорю…

Лезвие в руках старика неуверенно застыло.

– Мне тут ваших клятых разборок устраивать не нужно, – прошамкал он беззубым ртом. – Если неймется, идите передерните в канаву, а здесь мне ничего не надо…

– Делай свою работу, Олевик, – бросил Руган старику. – А до этих наверное дошли слухи, как я стригу, вот и рвутся сюда… Так и быть, могу вас всех подравнять. Мне даже бритва не нужна – ногами я машу будь здоров…

Он повернулся к ним полубоком, небрежно расставив ноги.

– Ну что, решили, кто первый? Не до ночи же мне здесь торчать… Рожу отпинаю так, что патлы осыпятся, как листья к зиме… Ну?!

Мужчина, которому он бросил вызов, гневливо водил нижней челюстью. Руган смотрел на него прямо и насмешливо. Не выдержав его взгляда, тот отвернулся и повлек за собой остальных на выход. Вохитика незаметно выдохнул. Драться собирался его провожатый, но руки почему-то дрожали у него. Сомкнув их в кулаки, он терпел треск отрываемых от головы прядей.

Но не успели ему отсечь и нескольких клочков волос, как мужчины вернулись. В их руках были зажаты ломы, заостренные клинья и ребристые камни, похожие на те, которыми его отец колол и шлифовал черепа.

– Олевик, выйди отсюда, – обратился к старику тот, с кем говорил Руган. – Если что, ты этих двух не видел. Шли, да не дошли. На карьере всякое случается…

– Ребят, ну вы что, как дети то…

– Уходи, говорю, старик, не то и тебя потом хватятся искать…

Демонстративно отбросив лезвие к корзинам, старик отряхнул ладони от волосни и с ворчанием поплелся подышать свежим воздухом. Но и Вохитика тоже не стал задерживаться.

– И куда вы ломанулись? – рассердился Руган. – Олевик, делай свою работу, будь ты проклят!

Старик притворился глухим и исчез в проеме. Вохитика обошел мужчин по дуге с примирительно вздернутой ладонью.

– Я тут ничего не решаю, дайте пройти, – проблеял он. Мужчины на него особо не смотрели, их тяжелые взгляды были прикованы к улыбающемуся Ругану. Зубы у того были на удивление ровные и белые. Удивительно, как он их еще с таким нравом не растерял.

Руган быстро подхватил брошенное стариком лезвие с пола.

– Что ж, убедили, стричь вас буду по старинке.

– Руган, пошли, – вырвалось у Вохитики.

– Этот урод останется, а ты вали, – решил мужчина с ломом в руке.

– Вы хотите к пудлинговщикам попасть?

– Мы хотим засунуть это, – трудяга потряс ломом у его носа, – в его зад…

– А сразу после этого к пудлинговщикам?

Мужчина снова яростно поводил нижней челюстью, переводя пылающий взор с трясущегося Вохитики, на застывшего с лезвием в руке Ругана.

– Да пусть даже и к ним, – наконец пожал он плечами и развернулся к своему обидчику. Вохитика выдернул свою голову в проем и крикнул.

– Старик возвращается. С Тремя Локтями.

Мужчины заколебались, а Руган окликнул своего подопечного:

– Чего врешь? Не порть нашу разборку. А если сил нет на нее смотреть, то беги к коротышке, поплачься ему о произошедшем…

Вохитика чуть не хлопнул себя по лбу от глупости Ругана. Он протянул цепь человеку, увязшему в Прощающих Холмах, а тот ее с пренебрежительным смехом отпнул от себя подальше.

– Вы из команды Трех Локтей? – поднял брови мужчина с ломом. – Так у него там одни глиномесы, он других к себе и не берет… Тьфу!.. – сплюнул он под ноги Вохитики. – Мараться еще о вас… Валите оба, пока я не передумал.

Руган зашелся истерическим смехом.

– Передумал?.. Что?.. Кого ты пытаешься обдурить? Мертвецы не умеют передумывать, за них всё уже давно додумали и решили. А ты уже считай мертвец…

Вооруженные мужчины переглянулись.

– Твой дружок сдохнуть хочет? – обратились к Вохитике. – А ты заодно с ним?

Тот энергично помотал головой.

– Пошли, Руган…

– Я проводил тебя на стрижку и будь я проклят, если мы уйдем отсюда, не обрив твою башку…

– Я уйду, – заверил его Вохитика. – А ты можешь оставаться. Но только чего добьешься?

– Ты никуда не пойдешь, пока мы не закончим, – яростно процедил Руган.

Вохитика вышел из цирюльни и зашагал обратно к уступу. К его облегчению, недовольный, но невредимый Руган вскоре его нагнал.

– Ты меня подставил!..

Вохитика не сдержал возмущения.

– Нет, это ты подставил сам себя!.. С чего ради нам должны были уступать? Кто тебя дергал так с ними разговаривать?

Руган схватил и сжал его запястье, словно кандалами.

– Я напоминаю, что не разрешал тебе со мной заговаривать. А уж обсуждать мои решения и подавно. Мы возвращаемся.

Вохитика напряг руку, не давая себя сдвинуть с места.

– Старик все равно уже ушел.

С этим Руган поспорить уже не смог.

– А все потому что надо было сидеть, а не драпать чуть что, как тушканчик, – зло сказал он. – А когда старик дернулся уйти, тебе надо было выхватить у него бритву и приставить к его горлу… Почему ты этого не сделал, а?

– Потому что… Потому что не хочу к пудлинговщикам.

Руган фыркнул.

– Заладил ты со своими пудлинговщиками… Тебе туда как раз и нужно стремиться, хоть выковали бы из тебя мужчину…

– Там умирают, не протянув и зимы… Разве не так?

– Может и так, – неохотно согласился Руган. – Так что я не горю желанием подыхать там из-за такой бесхребетной тушки, как ты… Стой смирно.

Отпихнув Вохитику, он побежал в ближайший барак, а вернулся оттуда с зажженным факелом.

– Давай, сделай то, что ты так хотел в цирюльне!.. Закрой ладошками свое лицо, как девка при виде мокрицы…

– Ты что собираешься делать? – в ужасе спросил Вохитика.

– Делай, что говорю!

Вохитика прикрыл свое лицо ладонями, и Руган поднес к его шевелюре огонь. Волосы вспыхнули. Злое и короткое пламя пронеслось от его лба к вискам и затылку. Вохитика вскрикнул от жжения, охватившего всю его голову.

– Вот так, – удовлетворенно выдохнул Руган. Он хлопнул своего подопечного по лысине, стряхнув остатки пепла. – Куда ж лучше, чем ножом… Но нет, им же набивку для подушек подавай… Пошли, успеешь еще собой налюбоваться!..

Вохитика поспешил за ним, не отрывая трясущихся пальцев от новоявленной лысины.

– А этих уродцев надо подстеречь сегодня ночью, – злопыхал Руган, оглядываясь на Вохитику. – Надо же… Сдохнуть мне предлагали!.. Да после такого они теперь сами все передохнут!.. Пошли со мной после работы, поможешь мне удавить того, здорового!..

– Нет…

– Он плюнул тебе в ноги, – напомнил Руган. – И что, хочешь оставить это безнаказанным?

– Да.

Провожатый глянул на него с брезгливой подозрительностью.

– Это ж несправедливо. Ты что это, несправедливый, значит? – с вызовом спросил он.

Вохитика решил промолчать, тем более, что гул доменной печи уже был где-то поблизости. Они возвращались.

Доброй половины горняков уже не было на месте, как и коротышки. Оставшуюся горстку задействовали в подмогу к плавильщикам, но те только раздраженно отмахивались – рудокопы виновато таскались за ними второй тенью, мешаясь и путаясь в ногах. Руган не сбавляя ходу направился к тягачам, что вращали вал, и присоединился к тому, что похудее. Вохитика снова потерянно заозирался.

– Эй, лысый, сюда дуй! – крикнули ему сверху. Это был Поганьюн.

Глава 4. Проблемный новичок. Часть 2

Вохитика быстро вскарабкался к нему по склону. Поганьюн остался один, без Вугулая. Теребя в пальцах шип с бечевкой, он рассеяно осматривал неровности скальной породы, взвешивая, где стоит начать выработку. Буквально подкрадываясь к камню, он прислонялся к нему ухом и прислушивался.

– Как там тебя звать, не помню?

– Вохитика.

– Что думаешь? – почти прошептал Поганьюн, не отрывая щеки от нагретой солнцем плиты. – Где нам лучше начать колоть камень?

Парень растерялся.

– Я… не знаю, я же не…

– Да ладно тебе, – поморщился горняк-тактик. – Отбрось эти предубеждения. Просто скажи, как чувствуешь сам…

Вохитика честно попытался успокоиться и взглянуть на скальную породу перед ним другими глазами. Но это ничего не дало. Та была ребристой, с выпуклостями и впадинами, где-то щербатой, где-то гладкой… Ему это не говорило ни о чем. В довесок сверлящая боль в его обгоревшей голове, появившаяся еще со вчерашнего утра, была против всяких мыслительных усилий… Но Поганьюн демонстративно ждал.

Парень наобум ткнул пальцем в самое, как ему показалось, заметное углубление в плите.

– Здесь?

У Поганьюна изумленно расширились глаза, а тонкий рот разъехался в лучистой улыбке.

– Ну и ну… Я четыре зимы потратил в этой дыре на то, чтоб в ремесло вникнуть, а в итоге даже не знаю, как к этой скале подобраться… А ты с ходу, прямо играючи взял, да решил эту задачу. Ты, должно быть, врожденный горняк-тактик?

– Вряд ли, – сильно смутился польщенный Вохитика и отвернулся прощупать избранное им углубление в скале еще раз. Самодовольная улыбка бесстыдно лезла из него наружу, и он пытался ее скрыть. – Но тут же просто все… Здесь стена тоньше, а там толще…

– Да… да, – согласно закивал Поганьюн. – Но ведь не все же среди нас это поймут, иначе бы каждый уже был мастером!.. Тебя поди в племени уже чему-то такому успели научить?

– Нет, но у меня отец – резчик по кости, – с легкой гордостью поведал Вохитика. – Я часто следил за его работой, и он учил, как из одного предмета представлять на его месте другой… А потом вырезать из него в точности то, что представил…

Поганьюн тепло улыбался ему и одобрительно поддакивал.

– Так раз у тебя склад ума горняка-тактика, может, и снарядиться тебе следует, как подобает?

Не дожидаясь ответа от запунцовевшего парня, он стянул через лохматую голову свою жилетку с вдетыми в нее инструментами и осторожно водрузил на него. Вохитика почувствовал приятную тяжесть на плечах, от которой захотелось не сгорбиться, а наоборот, важно распрямиться.

– Как влитая сидит, – выдохнул Поганьюн, отшагнув назад, чтоб полюбоваться новоявленным мастером.

– Абхчгор-й-йа-а-а!.. – донеслось снизу. Коротышка вернулся.

У Вохитики все сжалось внутри от вида карабкающегося к ним Трех Локтей, и он впечатался в углубление, надеясь стать незаметнее. Поганьюн остался таким же непринужденным, однако дружелюбие покинуло его улыбку, и та стала вымученной.

– Ху-гайа-а?! Ханчхора вуйа-а!.. – возмутился коротышка при виде лысины Вохитики. Еле дотянувшись своими кривыми обрубками до его обожженного затылка, он грубо саданул ими, а потом будто что-то зажав в подушечках, ткнул это под нос парню. – Агуй-хгуйа-а?! – пальцы недовольно поелозили друг о друга. – Гу-йа-а!..

Вохитику воротило от тухлой вони изо рта Трех Локтей и его широкой безобразной рожи, пытающейся лезть ему прямо в лицо, будто для поцелуя. Благо, что эта рожа не дотягивалась ему даже до плеча.

Вдоволь поздравив новенького со стрижкой, коротышка повернулся к Поганьюну и хлестнул жердью по плите.

– Бр-р-р-гу-йа-а?! – курлыкнул он что-то похожее на вопрос. Поганьюн слегка поклонился ему.

– Скоро начну.

Три Локтя снова вмазал жердью по камню и стал горняка чему-то поучать, явно не заботясь, что его наречие здесь непонятно никому, кроме него самого.

– Да, так и сделаю, – подчеркнуто учтиво повторял и кивал Поганьюн. – Хорошо.

Коротышка еще что-то понудел, постукивая тростью по выступам на стене.

– Му-йао-о-га-йа-а!.. Ву-йа-а? – напоследок спросил он, будто желая удостовериться, что его наставления были усвоены.

– Поешь говна, – заверил его Поганьюн, почтительно склонив голову.

Вохитику чуть не разорвало от смеха. Горняк не отводил участливых и серьезных глаз от рожи коротышки, а на его собственном лице не дрогнул ни один мускул. А Три Локтя даже не понял, что его чудовищно оскорбили. Удовлетворенный послушностью горняка-тактика, он что-то проворчал и съехал по склону, чтобы домогаться других.

– Судя по его дыханию, он и так уже перекусил им на завтрак, – трясясь от беззвучного хохота, выдавил Вохитика.

С лица Поганьюна все еще не сходила учтивость, однако взгляд, который он скосил на Вохитику, пронзил того неожиданным холодом. Парень поперхнулся от все еще подступавшего к горлу веселья – взгляд горняка заставил его почувствовать себя последним дураком. Но почему?

Шутка оказалась слишком глупой? Или ей он позволил себе чересчур много?..

Поганьюн вернулся вниманием к стене и вновь принялся будто бы ласкать ее и проявлять чуткость, словно к своей женщине. Вохитика переминался рядом, все больше ощущая себя дурнем. Почему горняк продолжает что-то искать, если по его словам, Вохитика уже нашел решение с первой попытки?.. Парня все подмывало спросить, но Поганьюн выглядел уж больно сосредоточенным. А гуляющая на его тонких губах улыбочка так и вовсе на каком-то животном уровне вызывала в Вохитике неясную тревогу и осторожность.

Он вдруг вспомнил, когда это чувство посещало его в последний раз. При виде змеи меж стогами высушенного сорняка, что приподнялась, завидев незнакомца, и плавно закачалась, будто убаюкивая его своим танцем. К змеям отец настрого запретил приближаться, и мальчику тогда хватило ума вспомнить об этом предостережении. Но ведь Поганьюн змеей не был.

– А почему все боятся коротышку? Почему терпят его выходки? – вылетело у Вохитики.

Поганьюн развернулся к нему с усмешкой, больше похожей на оскал.

– Ты тупой?

Вохитика захлопал ртом.

– Н…н-нет…

– Тогда чего спрашиваешь? – углы губ вокруг его оскала вдруг опустились, как у готовящегося напасть койота. Глаза больше не были теплыми, а горели, как сопла доменной печи. Вохитику потрясла эта перемена настолько, что он позабыл о чем спросил.

– Так чего спрашиваешь, говорю? – повысил голос Поганьюн.

– Я спрашиваю… – заикнулся парень. – Потому что не знаю…

Горняк снова заулыбался. Успокаивающе хохотнув, он примирительно протянул к Вохитике ладонь.

– Да расслабься, шучу я, конечно… Как ты можешь быть тупым, если ты в два счета просчитываешь в уме, как камень перед тобой устроен?.. – протянутая рука Поганьюна сомкнулась на крючковатом клине, что был вдет в одну из петель жилетки Вохитики, и мягко выдернула его. – Три Локтя из мелкого племени, откуда родом мать Бу-Жорала…

– Бу-Жорал – это же смотритель карьера?

– Нет, это такой невероятно жирный толсторог со спиленным рогом, ты его еще увидишь, он здесь появляется порой на горизонте… Толще, чем само солнце на закате, ни с чем не спутаешь… Так вот, я без понятия, за чем он смотрит, но точно не за карьером… Но его так называют, верно… Смотритель карьера, хранитель гор, приближенный советник вождя… А вождь своих не бросает. Друзей, так тем более… И друзей его друзей в том числе… Понимаешь, к чему веду?

Вохитика не желал, чтобы его снова прозвали тупым, поэтому быстро кивнул.

– Уродцев из того племени понабрали еще тогда, когда вот этой дыры не было, а на ее месте красовалось поросшее зеленью плоскогорье. Говорить на нашем они не умеют. Да и не хотят. Да и зачем, если они тут в сиропе? Бу-Жорал пристроил их надзирателями. А в чем их обязанности?

– Не знаю, – покачал головой Вохитика, заметив, что горняк ждет от него ответа. – Я здесь второй день и пока что не понял, в чем заключены обязанности Трех Локтей…

– А ты и не поймешь, – усмехнулся Поганьюн. – Нет у них никаких обязанностей здесь, кроме как встать столбом и мешаться на проходе и вызывающе глазеть на добытчиков… А когда время от времени в узкий лоб заползает неприятная догадка, что пользы от них, как от сорняка зерна, так сразу пытаются доказать обратное… Помнишь, как вчера над пропастью камень долбили?.. Ну так знай, все это было ради того, чтобы маленький человечек не чувствовал себя никчемным…

Вохитика вспомнил, как утром коротышка заставил одного горняка перетаскивать с места на место мешок с углем без всякой пользы. Три Локтя отдал этот приказ, чтобы не чувствовать себя бестолковым в глазах наблюдавших за ними плавильщиков? Понимал ли он, что этим только вызовет у них смех?..

– Мне кажется, ему просто нравится власть, – проговорил Вохитика.

– Не без этого, – подтвердил Поганьюн, приставив клин к стене. Его рука снова скользнула к парню и выхватила из-за его ремня молот с разбухшим от воды и ударов деревянным бойком. – Поэтому если не угодишь коротышке, то в лучшем случае тебя скинут к пудлинговщикам. В худшем – увлекут туда всех нас за тобой следом. Так что не вздумай с ним заигрывать, понял? – в глазах Поганьюна снова блеснул угрожающий жар, он выжидающе смотрел на новенького.

Вохитика ему мрачно кивнул.

– Ты здесь уже восемь зим, – подметил он, глядя на угольно-черные шрамы на плече горняка-тактика. – За это время ты видел, чтобы Три Локтя хоть раз сделал что-то полезное?

– Придумал название игры, – ухмыльнулся тот. – Муджок.

– Что это за игра? – в который раз загорелся Вохитика. Никто не считал нужным посвящать его в суть этой игры, даже его собственная мать. Особенно его мать.

– Игра для отбитых животных, – процедил Поганьюн. – Ты к ним относишься что ли?

– Нет…

– Тогда чего спрашиваешь?

– Но я же не знал, что она для отбитых… Ты сказал это после того, как…

– Да расслабься… – перебил его Поганьюн, размахнулся и ударил молотом по клину. Крошка брызнула во все стороны, царапнув щеку и лысину Вохитики. Тот украдкой почесал их. – Чего такой серьезный-то? Юмора что ли не понимаешь? Или хочешь поцепляться за мои слова?

– Да ничего такого я не хочу!.. – торопливо дал ему понять Вохитика.

– Чего мне зубы заговариваешь-то?.. Боишься, что я тебя ударю, а? – спросил он. Не отрывая выпученных глаз от побледневшего парня, Поганьюн снова нанес мощный удар точно по клину. Тот наполовину вошел в плиту.

– Я боюсь того, чего не знаю, – неожиданно выдал глубокую мысль Вохитика, глядя на подрагивающий молот в опущенной и, казалось бы, расслабленной руке горняка. Тот охнул от его ответа.

– Действительно, – подивился он. В его черных, быстрых глазах мелькнула непонятная искра. – Так и есть. Страшно, когда не знаешь, чего ждать… Как приноровиться… Как не промахнуться… – он подергал за клин, проверяя, насколько тот прочно засел. – Так выходит, ты ни разу не был в зрительских рядах, когда Говорящий с Отцом объявлял муджок?

– Мать запрещала мне посещать, – пожаловался Вохитика. – Не для моих глаз, говорила она…

– Вон как… Наверное, она тебе еще и желуди лущила? И зерна маиса обжаривала и в рот клала?

– В рот не клала, но жареных зерен с собой мошну в дорогу дала… Хочешь, угощу, как вернемся в штольню?

Поганьюн расплылся в странной улыбке и вновь отвернулся к стене. Тонкие пальцы сколопендрой подползли к мотку бечевки на его поясе и стали распутывать.

– Полное название игры – муджокаханчхорра-доджауппунгуйа… – протараторил горняк. – Или что-то вроде того… Но людям не подобает лаять койотом или рычать скунсом, поэтому, чтобы не вывихнуть язык, все сокращенно называют ее муджок… Эту фразу Три Локтя орал по кругу непослушному рудокопу, которого бросили за провинность в яму со строительным мусором. Дословно она значит – прыгни головой об камень, чтобы разбить.

– Разбить что? – не понял Вохитика. – Камень или голову?

Поганьюн негромко посмеялся.

– А вот и гадай… Наречие выродков, одним словом. Уже ночью этого рудокопа нашли убитым на границе – каннибалы искромсали его и выжрали печень. Но примечательно другое… В яме, куда его бросили, помимо прочего мусора были и сломанные кости, которым не смогли найти применение резчики по кости… Так вот, этот умник додумался из поломанных бедер соорудить себе лестницу. А остальные кретины посчитали забавным взять этот поступок за основу игры. А Говорящий с Отцом потом еще и заявил, что якобы сам Отец благословляет эту дурь, – Поганьюн скривился. – Так бы и признал, что любит поглазеть на дерущихся полуголых мужиков, и так всем видно, как он к ним неровно дышит… Но люд у нас простой, вот и поверил, так что раз в несколько лун мы вынуждены на это смотреть, не отворачиваясь…

– И вправду звучит глупо, – сказал Вохитика, пытаясь угодить горняку. – Выходит, игроки дерутся и пытаются построить себе лестницу из костей?

– Именно так, – сплюнул Поганьюн. – Играют на дне старого карьера, который еще много зим назад забросили из-за обедненных рудных жил. Протягивают над ареной веревочку, а на ней подвешивают безделушку из железа, что смахивает на человеческую кость. Четыре команды носятся по арене, собирают вот эдак распиленные кости, чтоб можно было друг в дружку их вдевать, а потом вот так вот насаживают их одну на другую… Пока не нарастят трап высотой в трех мужчин…

– А потом дерутся за право взобраться по нему первым?

– Не… в этот момент уже не дерутся, а слегка убивают… А до этого времени колошматятся, мешают соперникам и изобретают всякие подлости… Тут большинство на карьере только и живут мыслями об этой игре, вынашивают в уме тактику для следующего мордобоя – кто кого будет отвлекать, кто будет бегать за новыми ступеньками, а кто будет ими лупить по лбам, и что главное, по чьим лбам… Сборная наших горняков, сборная носильщиков, сборная болотных рудокопов… и, конечно же, пудлинговщики…

– А плавильщики? – спросил Вохитика, глянув через плечо на мужчин в кожаных рукавицах и передниках, что хлопотали вокруг печей.

– Этим хватило ума и достоинства не принимать участия в зверинце, – протянул Поганьюн. – Еще обогатители не выходят на арену, но там по очевидным причинам… Одни калеки, да старики… Так что только четыре сборных…

– И кто обычно выигрывает? – затаил дыхание Вохитика.

Горняк недовольно сощурился.

– Никто. Все проигрывают, и перестают считаться людьми с того самого момента, как вступают в эту тупую игру, ты так и не понял?

– Кто обычно первым хватает эту железную кость? – поправился парень.

– Болотные рудокопы. Работают они в кромешной грязи. Играют соответствующе…

Вохитике стало страсть как интересно хоть глазком взглянуть на эту игру, но перед Поганьюном он сделал вид, что услышанное его раздосадовало. Впрочем, тот не смотрел на него, а прикладывал натянутую в руках бечевку к плите так и эдак.

– Понятно, – пробормотал он себе под нос и повернулся к скучающему Вохитике. – Эй, так если ты у нас уже стал горняком-тактиком, чего зря прохлаждаешься? Знаешь, почему на карьере так хреново?.. Потому что ему вечно недостает умных людей и их грамотных расчетов!.. Вот потому все здесь так криво и устроено… – он швырнул парню моток с бечевкой. – Иди измеряй вон тот перекресток, где сейчас носильщик с волокушей прошел. А следом измерь вон ту груду отколотых глыб, в обхвате, чтоб прикинуть, насколько надо тропы расширять… Узелки на бечевке можно двигать, делай ими пометки!..

Вохитика стиснул моток в пальцах и довольный, поощренный, побежал выполнять задачу. Инструменты в его жилетке позвякивали при каждом шаге, и парень поймал себя на том, что специально делает шаг шире и утвердительнее, чтобы железки на его ремнях дребезжали как можно звонче, заявляя всем вокруг о его новых, серьезных обязанностях.

Воткнув шило в гравий, он протянул веревку через перекресток и стал подтягивать на ней узелок для пометки. Бредущему с ношей на плечах носильщику пришлось замереть и дождаться, пока Вохитика закончит. Покончив с делом, новоявленный горняк-тактик с миролюбивой улыбкой уступил проход. Мужчина же в ответ на него только презрительно зыркнул.

Они тут все такие, – понял Вохитика, ничуть не обидевшись на носильщика. Прав был Поганьюн… Все они до ужаса боятся почувствовать свою никчемность, поэтому готовы оскорблять и принижать всех направо и налево, лишь бы заглушить в себе это досадное чувство…

Измеряя в обхвате камни, он продолжал ловить на себе пристальные взгляды. Даже Руган на него оборачивался на каждом новом повороте вала у домны. Должно быть им всем завидно, что новенький уже на второй день попал на ответственную должность. Вохитика не отвлекался, а продолжал опутывать камни веревкой и насвистывать губами мелодии. Жаль, что пимака не было при нем.

Брюм часто хвалил Вохитику, что тот все схватывает на лету. Так будет и здесь. Как только он покончит с этим делом, Поганьюн следом попросит его рассчитать в уме, как правильно проложить дороги уже в других участках карьера. По расчетам Вохитики, дороги пролягут так, что подниматься по ним станет намного быстрее и легче, и все они будут с подветренной стороны, чтобы ветер в спину толкал, а на спуске изнуренные носильщики так вообще смогут буквально отдыхать на ходу, а может даже и немного вздремывать…

А потом Поганьюн предложит Вохитике сосредоточиться уже на камне. Новенькому удастся прочувствовать скалу до такой степени, что он научит всех остальных горняков буквально двумя ударами по клину заставлять скалы впредь фонтанировать железняковым щебнем. Карьер начнет прямо-таки утопать в руде, и вся она посыплется и покатится лавиной по спроектированным Вохитикой тропам прямиком в плавильни. И все это приведет к тому, что у мужчин попросту не останется работы.

И вот они зевают и потягиваются, и расходятся по домам, по племени, по своим семьям. Кровоточащий Каньон процветает, а вождь выбегает из рукоплещущей толпы к Вохитике и падает ему в ноги, осыпая благодарностями и прочими добрыми словами. Но Вохитика смущается и помогает толстому мужчине в роуче подняться с колен, уверяя, что он не стоит всех этих добрых слов. Он всего лишь делал то, что от него требовалось, с помощью тех сил и дарований, которыми он был наделен при рождении и воспитании. И тогда вождь бежит к его матери и отцу, и приступает благодарить уже их за такого славного сына…

Следом из толпы выходит Говорящий с Отцом и объявляет, что благодаря решениям новенького на карьере, железо за считанные дни освободилось полностью.

Соседи получают длинные и неподъемные железные акинаки в избытке и уже к следующему утру одолевают в решающей борьбе Пожирающих Печень. Война выигрывается. Смотрящие в Ночь расходятся. Обиды прощаются.

Руган ворчливо признает Вохитику мужественным храбрецом, ум которого, тем не менее, позволял держать себя и свои кулаки в узде, что опрометчиво истолковывалось остальными мужчинами, как трусость. Строптивый сверстник в знак примирения попросит научить играть его на пимаке…

– Вуга-ай-а-а-А-А-а!.. – истошно прокричал коротышка, в конце чуть не сорвав горло. Вохитика перевел затуманенный взор на него, не понимая, что происходит.

Коротышка возвышался на перекрестке и, как оказалось, уже долгое время наблюдал за тем, что творит новенький. Некоторые из трудяг даже приостановились, с любопытством и смешками косясь на назревающий скандал.

– Я делаю замеры, – по слогам объяснил ему Вохитика, демонстрируя надзирателю бечевку, и тыкая пальцем в инструменты на своем поясе. – Поганьюн меня попросил…

Коротышка внезапно прыгнул через булыжники, которые замерял Вохитика, и выхватив из его рук веревку, ловко набросил ему на шею. Вохитика успел просунуть ладони под петлю, не дав той сомкнуться на горле.

– Гуйа-а-хгуйа-а-брглму-йа-а!.. – ругался Три Локтя, таща парня за собой, словно непослушный скот. Вохитике ничего не оставалось, как спотыкаться и трусить за ним, задыхаясь от потрясения и злости. Ему так хотелось пнуть коротышку, но даже несмотря на хрип и плывущий в глазах пейзаж, он не забывал о грозном предупреждении Поганьюна – не рисковать остальной командой, что бы между ним и Тремя Локтями не происходило.

Три Локтя брызгал слюной, отчитывая Поганьюна, а тот ему покорно кивал и виновато разводил руками. Дернув в последний раз за веревку, заставив Вохитику припасть на колено, коротышка с ругательствами съехал по склону и пошел проверять, как идут дела у других.

– Почему он так со мной? – тяжело дышал Вохитика. – Что я делал не так?

– Всё, – ответил ему Поганьюн. – Он спросил, что за хренью ты занимался, и как я мог это проглядеть… И, как я вижу, не он один задался этим вопросом…

Вохитика оглянулся вниз – носильщики, и пара усталых трудяг у мехов все еще поглядывали на них с кривыми усмешками.

– Но я ведь делал то, что ты попросил…

Улыбка Поганьюна стерлась с его лица с истерической быстротой.

– И?.. Что ты хочешь мне этим сказать?

Вохитику передернуло.

– …хочу сказать, что ты же… Не мог ошибиться!..

– Вот именно!.. – воскликнул Поганьюн. – На карьере очень много тупых, которым не дано понять и осмыслить, – он остервенело потыкал себя пальцами в виски, – действия таких молодцов, как мы с тобой…

Тряхнув головой, что разболелась пуще прежнего, Вохитика подобрался, отступил в тенек и взялся украдкой наматывать бечевку обратно на палку.

Глава 5. Проблемный новичок. Часть 3

Поздним вечером коротышка разрешил им бросить работу и возвращаться в штольню отсыпаться. Уставшие горняки гуськом плелись по уступу, меряясь меж собой, у кого же сегодня дело выдалось глупее и пустопорожнее, как вдруг Вохитику перехватил Веселящий Стену.

– Ты чего это так гладко постригся? Под девочку что ли косишь?

– Девочки же с длинными волосами, – опешил Вохитика.

– Но попки то, да животы у них гладкие, прям как твоя башка, – весельчак провел ладонью по лысине паренька. Потом еще раз. Вохитика отбросил его алчущую руку, и тот расхохотался.

– Это все из-за Ругана!.. В цирюльне он чуть не устроил драку на ровном месте, от чего старик с бритвой ушел… И тогда этот… – Вохитика скрипнул зубами, сдерживаясь, – …взял факел и поднес его к моим волосам!..

– А что, недурно, – оценил Веселящий Стену. – Наводить красоту огнем… Даже звучит красиво!.. Вот захочет кто из зажратых навести красоту в своих пышных мазанках, так я им с честным лицом зашвырну факел в окошко – что попросили, то и получили…

– А Руган старше меня по званию?

– Какие еще звания? – не понял шутник. – Я же вдалбливал тебе вчера про имена… Их у нас тут нет. А званий и подавно. Все мы из одной грязи. Когда рождаемся – плачем. При виде смерти – смеемся. Над костром с похлебкой дышим носом, а когда получаем ногой в живот – то уже ртом…

– Руган сказал, что я не имею право заговаривать с ним… Должно быть, он меня обманул, – нахмурился Вохитика.

– Да цену набивал себе, как пить дать… Поторговался бы с ним. Спросил бы, за сколько ударов по зубам можно выкупить такое право… Если цену не задвинет, то и способность к речи не утратит… А вообще, права надо уметь отстаивать, – поучительно склонился над ним Веселящий Стену. – Собственно, чего я тут с тобой языком треплю?.. Не хочешь сгонять на сходку одну?

– Какую сходку?

– Сходку тех, кто не готов терпеть, когда им мочатся в рот, – пояснил Веселящий Стену. – К моему отвращению, большинство у нас здесь это очень любит и с удовольствием причмокивает, но недовольный здесь, недовольный там – вместе мы, наконец, услышали друг друга, и решили собраться, чтобы проголосовать против…

– Здесь пьют мочу? – ужаснулся Вохитика. – Я не готов…

– Вот и я так сразу про тебя подумал, парень, – одобрительно сказал шутник и повлек его в противоположную сторону от бредущей команды. – По правде, я имел в виду этих клятых живодеров, кличущих себя Голосами Отца… Слыхал днем, как они лупили в свои гребаные гонги? Или возле домны, где работают серьезные ребята, им запрещают ходить и орать?

Вохитика помотал головой.

– Ты про Посланников Зари?

– Посланники Зари орут только на заре. А эти ублюдки вообще все время…

– Как… зачем? Как они не срывают горло?..

– Оно у них тренированное, – скривился Веселящий Стену. – Давай не буду уточнять, чем именно… Но если не горлом орут, то гонгами на своих шеях – лупят в них, не прекращая…

– А зачем?..

– Вот это мы и хотим как следует расспросить!.. – прорычал горняк. Они свернули за склон и вышли к просторной тропе, что вела к угольным складам. Туда уже стянулось полчище сердитых мужчин, и все они что-то кричали парочке старых жрецов, взгромоздившихся на просыпанную кучу торфа. – Но ублюдки как всегда скажут, что нам так отбивают ритм для бодрости, мол, дух приподнимают, чтоб аж приплясывали во время работы… Вот только все это больше похоже на жирную издевку, потому что я испытываю бодрость лишь в желании размозжить головы этим крикунам… Тут у некоторых от их воплей уже такие головные боли развились, что сами стали орать по ночам, мешают другим спать… Впрочем, может, и не от этого кричат, а от чего-то другого… Не суть. Нам это всем до жерла надоело…

– Не знаю, слышал ли я Голоса Отца, но у меня уже что-то голова раскалывается, – пожаловался Вохитика. – С того дня, как устроился к вам…

– У всех новичков так, не зазнавайся, – успокоил его Веселящий Стену. – У нас тут просто воздух очень свежий, вот и головы с непривычки ломит… Видал, какая свежесть вылетает из домны?

– Черные хлопья?

– Они самые.

– Это ведь из-за них у нас над каньоном не бывает чистого неба? – нахмурился Вохитика.

– Да, и благодари за это домну на коленях, – выкатил на него глаза шутник. – Без этих туч солнце уже бы напекло твою лысую башку так, что перевели бы тебя в обогатители – к другим калекам и больным, перебирать окатыши вручную…

– Но ведь если бы не было домны, тогда бы и не нужны были ни горняки, ни обогатители. А значит, не пришлось бы никому под солнцем весь день торчать… – пробурчал Вохитика, но горняк его не расслышал из-за гама вокруг. Скучившиеся рядом трудяги гремели своими недовольными голосами, будто желая сбить ими с ног дряхлых хрычей на кургане.

– Себе этой болванкой по морде стучите, если вам так нравится, а нам то зачем?! – проревели из толпы.

Старый жрец по имени Эвреска оскорбился и впился морщинистыми дланями в чугунное ожерелье на своей шее. Воин по имени Хобба, охранявший их, шагнул вперед.

– С любовником своим так будешь разговаривать, гнида, а не со служителем Отца, – прорычал он, красноречиво поигрывая пальцами на эфесе своего акинака. На его заду висел круглый щит с высушенной кожей, срезанной с чьего-то лица. Трудяга боязливо отшатнулся, но ненависть не покидала его горящих глаз.

– Вы тут одни такие недовольные пришли, – прошамкал им второй жрец. – Вас единицы!.. А остальных все устраивает. Голос Отца вдохновляет сыновей на его освобождение…

– Остальных все устраивает? – не поверил своим ушам трудяга. – По-вашему, если они не пришли и не требуют от вас заткнуться, значит, их все устраивает?..

Хобба выругался. Резво вытащив акинак из ножен, он обрекающе направил его на протестующего.

– Я предупреждал тебя, гнида? Предупреждал… За неуважение к служителю Отца ты будешь гнить здесь еще одну зиму поверх тех, что уже отбыл…

Другие протестующие возмущенно взвыли, поддерживая товарища. Веселящий Стену бранился, а Вохитике вдруг стало страшно, что его тоже могут наказать за то, что он стоит среди недовольных. А ведь это только второй день его пребывания на карьере…

– Вы все сейчас получите по дополнительной зиме! – попытался перекричать их Хобба, корча устрашающую гримасу, но озверевшие мужчины подступали к нему и жрецам все ближе.

– Вот поэтому остальные и не пришли! – проорал все тот же трудяга. – Вы не держите нас за людей! Не хотите говорить, как с людьми! Чуть что не так, и приговариваете к зимам!.. Мы требуем сюда вождя, пусть он говорит с нами!..

– Да! – поддакнули бунтари. – Пускай Пу-Отано нас рассудит… А этот толстый овод с заточенной железкой нам не указ…

Жрец нетерпеливым кивком приказал Хоббе отступить назад и спрятать свой акинак в ножнах.

– Хотите, чтобы говорили с вами, как с людьми, так изъясняйтесь, как люди!.. Чем именно вас не устраивают Голоса Отца?

– Да пусть они у вашего алтаря так поорут с утра до ночи, вот тогда и узнаете… – начал горняк, но тот, что постарше, его одернул и выступил вперед.

– Мудрейшие, прошу, выслушайте нас!.. Голоса Отца не помогают нам работать, а только мешают… И это не преувеличение!.. Из-за их воплей мы отвлекаемся, путаемся в расчетах, злимся, а от их стука у некоторых к концу дня начинаются тики и заикания. У половины карьера уже болит голова. А по ночам мы не можем уснуть, отчаянно надеясь, что уж на следующий то день крикуны будут вдали от нашей рабочей площадки… Но за те зимы, пока я здесь, их только прибавилось!.. Кому это необходимо?.. Неужели зрелым мужчинам больше не нашлось чем занять свои руки?..

– Значит, дело в головной боли, – удовлетворенно кивнул Эвреска и важно прокашлялся. – Это объяснимо, сыновья мои… Когда Голос Железа доносится до ваших ушей, он взывает к тому, что в вас заложено Отцом изначально. И с этим, конечно же, вступает в борьбу то порочное и дурное, что за жизнь в вас накопилось и досталось от гнусной земли…

– Порочное и дурное? – не понял Веселящий Стену. – Это вроде того, когда я луплю киркой по камню, а на его месте представляю чью-то орущую голову?..

– Именно, сын мой… Неудивительно, что эта борьба отвлекает вас от работы, и тем она громче, чем больше в вас пороков. Но через эту боль происходит исцеление духа… Вы очищаетесь!..

– Да? – с нехорошей усмешкой переспросил молодой горняк. – То есть, просто освобождать железо уже недостаточно, чтоб прочистить дух? Нужно и уши еще наши насиловать?

– В тебе сейчас говорит порок, – терпеливо объяснил ему жрец. – Это его насилует Отец, а не тебя…

– Так может Голос Отца нужен и при Скальном Дворце? Почему там его нет? Неужто нашим советникам не с чем бороться внутри себя?..

– А это уже не твоя забота, сын мой, – ровный голос Эврески вздрагивал от еле сдерживаемого гнева и раздражения. – Твой удел – освобождать Отца. А разбираться в его посланиях и заветах предоставь нам, жрецам… – старик перевел запавшие глаза на остальных трудяг. – Я ответил на ваши вопросы?

Бунтари сумрачно переглядывались.

– То есть, крикуны так и останутся здесь? Так и будут орать и стучать, не прекращая?

– А зачем им прекращать? – удивился жрец. – Если пороки в вас будут окончательно повержены, вы попросту перестанете воспринимать Голос Отца – он станет для вас не более чем дыханием ветра или журчанием ручья… Но вы подумайте о новых сыновьях, что прибывают на карьер, они ведь тоже будут отчаянно нуждаться в его голосе, поэтому да… Наши самоотверженные Голоса Отца не бросят это место до тех пор, пока последний кусочек железа не покинет его недр…

Вохитика услышал приглушенное бормотание позади себя.

– Не хотят они по-хорошему, в общем… Значит, будем по-плохому…

– Так, все, переговоры окончены, – могуче прогремел Хобба, перекрывая гомон несогласных. – Валите по своим спаленкам, не то срежу кожу с ваших плеч вместе с черными рубежами… По новой их будете наращивать…

– Это твоей кожи я еще нарежу – буду подтираться ей, – пробурчал Веселящий Стену, злобно косясь на воина. – Пошли, малой… Видал, как нам помочились в рот? Ну и как тебе такое, понравилось?..

Вохитика молчал, стараясь быть незаметнее, но к своему ужасу он уже неоднократно ловил лютый взгляд Хоббы на своей лысине. Когда Брюм наказывал ему отличаться от других, то явно имел в виду не это… Ох уж этот Руган, поглоти его жерло…

Толпа нехотя рассасывалась. Веселящий Стену матерился всю дорогу, а подойдя к перекрестку, разругался пуще прежнего – ему и другим бунтарям пришлось обождать, пока с тропы съедет телега. В нее были запряжены пара носильщиков, и они сонно тянули ее вверх по уступу, тормозя мужчин и не давая им возможности обойти. Ко всему прочему, за телегой тянулся гнилостный смрад.

– Что в ней? – зажал нос Вохитика.

– Счастливчики, – выругался Веселящий Стену. – Валят с карьера раньше срока…

Вохитика пригляделся к очертаниям и складкам тряпья, наброшенного на поклажу, и его пронзила страшная догадка.

– Это умершие?!

– Это с какой стороны посмотреть, – усмехнулся шутник. – Я, может быть, тоже однажды решу взять выходной, изваляюсь в отхожей яме и свалюсь на боковую – пусть хоть пинают, не встану… Глядишь, так же вывезут на колесах – вождь обзавидуется…

– Как ты можешь смеяться над ними?! – ужаснулся Вохитика. Судя по размаху поклажи, мертвецов под покрывалом было с дюжину. – Они же умерли!.. Почему их так много? Здесь настолько часто гибнут?..

– Не настолько, как хотелось бы, – проворчал Веселящий Стену. – Но ты поди думаешь, этот урожай собрали за день? А тот на радостях сгнил так, будто уже луна прошла… Голову надо напрягать, – он пожамкал Вохитику за лысый затылок, – а не только свои ручищи… Кто вчера откинулся, а кто поллуны назад. Впрочем, не удивлюсь, если в телеге окажутся останки с прошлой зимы…

– Но почему?! Почему их не относят на Прощающие Холмы сразу?! Так же нельзя…

– А как можно? – не понял Веселящий Стену. – Какой прок от мертвечины? Их кости никуда не денутся, а что муравьишкам мясо чуть подпорченное достанется, так пусть жрут, что дают, и не жалуются, мы тут вообще одну траву жуем… Здесь, на карьере, нет времени на смерть, понятно? Некогда тут этим заниматься… Ты видел, как не переставая возят уголь, плиты, щебень?.. Каждая волокуша на счету!.. Даже по ночам найдут, что в них развозить, а от перестановки трупов Отец и бровью не поведет… Но вот, случается и так, что норму в кои-то времена к ночи выполняют, и одна-другая тележка да освобождается, как сейчас… А может, просто на складе стало вонять так, что носильщики взбунтовались, кто знает?.. Уточнять не возьмусь.

Поникший Вохитика брел за телегой вместе с другими кривляющимися и плюющимися мужчинами и представлял, как везут его, погибшего, в куче окоченевших и полуразложившихся тел. Мать рыдает и рвет на себе волосы под стать его опаленной лысине, а Брюм отказывается резать из его костей поделки, и находит в себе твердость запретить прикасаться к ним Зайане, Нигляду, Бьяку и остальным мастерам, включая Юродивого Дулю… А брат его, Венчура, повторяет безутешным родителям из раза в раз:

– Я же просил вас повременить!.. Я же просил вас не отправлять моего брата в это гиблое место…

Веселящий Стену тем временем грязно хохотнул, что-то вспомнив.

– Некоторые здесь отбрасывают копыта, а их близкие узнают об этом только через несколько лун… Был даже забавный случай, когда умершего перепутали с другим, еще живым, и вручили его семейке – тот сгнил до неузнаваемости так, что даже мать родная не узнала… Но ведь поверила же!.. Так хохма в том, что матушка при виде сгнившей мертвечины, якобы ее сынка, как ухватила себя под левую титьку, так больше и не отпускала… В такой позе и отнесли ее к муравьишкам… А сынок то, вроде как говорят, до сих пор не в курсе, знай себе ходит с мешками враскоряку и хоть бы что… Надзиратель решил, что у сынка и без того слишком много хлопот в каменоломне и даже нет времени спокойно пожрать, не то что выслушивать всякие новости из племени…

Глава 6. Необычайное дарование

– Один невыносимый миг Арно!.. Два невыносимых мига Арно!..

– А-а-а!.. – Матаньян-Юло стонал с запрокинутой головой, а на его вытянутых и сомкнутых ладонях сидел и сотрясался от хохота Ратари.

– Три невыносимых мига Арно!.. – хором считали дети. – Четыре…

– О-ох!.. – руки учителя не выдержали и опустились под тяжестью мальчишки. Тот скатился с них и довольно заорал.

– Я вешу больше, чем ты, Поу!..

– Неправда! – оскорбленно выкрикнул Поу-Воу. – Во мне больше железа!.. Говорящий с Отцом после меня устал!..

Матаньян-Юло стоял на четвереньках, отдуваясь, его рожа раскраснелась и буквально лоснилась от витающего в Железном павильоне веселья и эйфории. Щедро рассмеявшись, он обнял двух спорящих мальчиков за талии и прижал к себе.

– Отец распорядился… Чтобы его сыновья-освободители держали в себе… Чтобы держа-аха-ха… – Матаньян-Юло не выдержал, и снова запрокинул голову, задохнувшись от счастливого хохота, а его пальцы сдвинулись с талий мальчиков пониже, и стиснулись добела. Веселье было столь заразительным, что Поу-Воу и Ратари, чуть было не повздорившие, тоже не смогли сдержать улыбок.

Сегодняшнее просветление нравилось всем. Каждому мальчику Говорящий с Отцом уделил особое внимание, а девочек наоборот, впервые за долгое время как будто бы не замечал и не попрекал за то, что они – дщери, отродья подлой земли. Вместе с этим Поу-Воу чувствовал исходящий от учителя резкий, щиплющий нос запах, особенно когда тот раскрывал рядом с ним рот. Но так пахло от него далеко не в первый раз, а ежелунно.

Возможно, это было как-то связано с глазом Отца на ночном небе, что медленно раскрывался и закрывался, надзирая за деятельностью своих сыновей. А вдруг Отец не только наблюдал, но и навещал каждую луну своих будущих освободителей, вселяясь в своего пророка, а запах лишь свидетельствовал о присутствии его божественного духа? Да, так и есть.

Осененный Поу-Воу посмотрел на Матаньяна-Юло другими глазами, понимая, кто перед ним сейчас. Отец встретил его взгляд с безраздельной любовью и пониманием. Тело его учителя слегка пошатывало, а движения были неровными, ведь Отцу непривычно пребывать в человечьем обличии, но он жаждал, и это было видно, прикосновений к своим сыновьям. И Поу-Воу способствовал им с самой большой самоотдачей, на которую только был горазд. Его глупый друг Ратари извивался, будто от щекотки, и гоготал, не понимая, что за этим кроется, но тем больше Железо уделит вниманию ему – Поу-Воу, его самому преданному сыну.

Изнемогая от умиротворения, мальчик перевел свое внимание на Андру. Та сидела вдалеке от гомонящих детей, нахохлившись, словно обмокшая под ливнем сойка, и неприязненно косилась на полулежачего и хихикающего учителя.

– Отец! – вдруг придумал Поу-Воу. – А давай я ее взвешу?

Матаньян-Юло непонимающе повернул голову, куда указывал мальчик. Разъезжающиеся в стороны глазки с трудом сосредоточились на Андре. Учителя скривило.

– Земля нескончаема в отличие от железа, в ней недостатка нет, – пренебрежительно протянул он. – Зачем взвешивать то, что все равно тебя задавит, захоронит, засыплется в каждую впадину, не оставив свободного места?.. Землю надо не взвешивать, а выпаривать из… Ик!.. Всего!..

– Но ведь компост мы взвешиваем, – возразил мальчик. – Почему и ее не можем? В дщерях ведь тоже есть железо, ты же говорил нам об этом, Отец! Давай узнаем, сколько тебя в ней!..

– Не надо меня взвешивать!.. – пискнула Андра. Но ее возражение стало ошибкой.

Поу-Воу вскочил на ноги и с ругательствами и угрозами заторопился к ней.

– Не трогай меня! – взвизгнула девочка, забившись в угол. – Ты не Арно!..

Мальчик будто споткнулся, и растерянно повернулся к учителю. Тот приподнялся на локтях и брюзгливо воззрился на Андру. Веселье в нем стремительно затухало, как угли в послегрозовую сырость.

– И что, что он не Арно? – вяло спросил Матаньян-Юло, встав на сторону своего любимчика.

– Невыносимые миги Арно, – выкрикнула Андра. – Арно, а не мальчика…

– Я не мальчик! – заорал Поу-Воу.

– …а значит, в его тоненьких ручонках мой вес будет неточным, – язвительно договорила девочка.

Мальчик оскорблено взревел и хотел было кинуться на Андру, но учитель его окликнул.

– Поу!.. – его любимчик застыл, будто на него навели чары, с занесенным кулачком над припавшей к земле бунтаркой. – Пусть тогда дщерь, возомнившая себя мудрой, ответит, как же нам теперь измерять вещи, коли великого предка Арно на свете больше нет?..

Андра тревожно косилась на исцарапанный кулак задиры, что в любой миг мог на нее обрушиться, и это мешало ей соображать.

– Не знаю, – призналась она.

Матаньян-Юло удовлетворенно кивнул, будто она дала правильный ответ.

– Но ведь это глупо!.. – тут же добавила Андра. – Если бы старик Арно с утра до вечера взвешивал один и тот же мешок с кукурузой, разве бы он не устал под конец? Разве невыносимых мигов не становилось бы с каждым разом меньше?

Матаньян-Юло тяжело вздохнул, а затем красноречиво взглянул на Поу-Воу. Мальчик понял его без слов.

– Кем был старик Арно? – прошипел он, схватив Андру за прядь волос. Та в ответ тоже попыталась схватить его за шевелюру, но та была слишком короткой, пальчики с нее яростно соскальзывали. – Кем?!

Не будь ей сейчас так больно, она все равно бы не смогла понять, в чем суть этого вопроса. Андра принялась зверски щипать ногтями щеку своего мучителя, но его это только поддразнивало выкручивать ей кудри еще сильнее.

– Он! Был! Мужчино-о-о-ой! – заорал Поу-Воу ей правильный ответ в самое лицо, затем быстро чмокнул ее в гневно раскрытый рот, и с силой оттолкнул, опрокинув на пол.

Матаньян-Юло молча зарукоплескал. Другие мальчики охотно подхватили и вскоре Железный павильон наполнился множественными хлопками, будто в нем растревожили огромную стаю летучих мышей.

* * *

– Мне даже не нужна помощь Отца, – Матаньян-Юло вытянул палец в сторону железных обручей, покоящихся на постаменте, – чтобы увидеть твои мысли, мой маленький негодяй… Тебе нравится эта дщерь, не так ли?..

– Нет, она мне не нравится, – соврал Поу-Воу. – Но ведь настоящие мужчины созданы, чтобы делать только то, что им не нравится. Мой отец терпеть не может мою мать, и я тоже… Но как бы я тогда появился? Железу нужны новые освободители… И я готов…

– …готов обвенчаться с любой девочкой, что подвернется? – криво улыбнулся Говорящий с Отцом. – Все равно придется терпеть, так что за разница, кто это будет? Тогда я мог бы лично подобрать тебе кого-нибудь, но только не Андру… Эта дщерь будет разве что отвлекать тебя от истинного долга…

Мальчик раскрыл рот на полуслове, но не нашел, чем возразить. Матаньян-Юло так и лучился удовольствием, упиваясь беспомощностью маленького врунишки. Его ухоженные ладони любовно массировали плечи и шею будущего освободителя. Остальные дети уже покинули Железный павильон.

– Мой долг – освобождать железо…

– Так и есть, мой мальчик…

– В Андре слишком много от земли, но и в ней есть железо… Я должен его спасти!..

Матаньян-Юло запрокинул голову от смеха.

– Еще немного слов о ней и я решу, мой мальчик, что это тебя уже необходимо спасать. А въедливую дщерь могут спасти и наши младшие братья, муравьи…

Поу-Воу сглотнул.

– …они отделят от имеющегося в ней железа всю землю, и настанет красота!.. Ты этого хочешь, Поу-Воу? – причмокнул губами учитель, с наслаждением выговорив его имя возле уха.

– Я… не знаю, чего я хочу, – вдруг выдохнул мальчик.

Ладони замерли на его плечах, а улыбка учителя перестала быть добродушной.

– Что ты имеешь в виду? – мягко спросил Матаньян-Юло.

– Мой отец – герой карьера!.. Он больше всех отдал долг железу. Почему он должен кланяться мощам за еду, как остальные, кто не отдавал долг?..

Матаньян-Юло горестно вздохнул.

– Если бы только в моих силах было переубедить Отца… Но ничего не поделать. Отец требователен даже к самым преданным ему сыновьям, и все они равны в его глазах. И уж точно наш Отец не покровительствует гордыни… Поуку не стоило бы ставить себя выше других, даже если он герой…

– Мой отец не ставит себя выше, он не может ходить, – резко ответил Поу-Воу. – Он не может самостоятельно дойти до Кормящей Ладони. А мне отказывают… Этот жирный кухарь… Он посмеялся над серьгой героя…

– Он смеется, чтобы скрыть страшную зависть, мой железный мальчик, – сказал Матаньян-Юло и возобновил массирование плеч. Его сжимающиеся ладони опускались ниже и ниже, доходя до живота. Поу-Воу молчал, погруженный в мрачные думы.

– Наш Отец не любит гордыни. Но почему тогда сам требует, чтобы ему кланялись?

Учитель не сразу ответил.

– Потому что мы ему не ровня, – наконец, важно проговорил он. – И мы не должны задаваться вопросом, почему сыновьям нельзя то, что можно ему… Попытка понять – это и есть гордыня… А попытка осмыслить свое предназначение, чтобы впоследствии оспорить его, и выторговать для себя место повыше, а то и на одном уровне с Отцом… Это не просто неправильно, мой мальчик, а это еще и невозможно. И именно потому и неправильно. Отец плачет, когда силы растрачиваются впустую. Не надо тратить их на непостижимое. Вот, на что надо, – Матаньян-Юло на мгновение оторвал руку от груди мальчика и указал на реликтовую кирку, застрявшую в камне. – Понимаешь?

Поу-Воу неуверенно покачал головой.

– Почему железо хочет, чтобы ему отдавали долг тринадцать зим?

– Потому что от зимы к зиме луна сменяется столько раз, – объяснил учитель. – Столько раз за этот период Отец закрывает и открывает глаз… Это его знак для нас…

– Но мать сказала, что лун всего двенадцать за одну зиму, – нахмурился мальчик. – Разве нет?

Матаньян-Юло сощурился.

– Да, твоя мать права…

– А еще одна зима тогда почему?

– Чтобы Отец видел, что его преданные сыновья готовы брать на себя даже немного больше, чем Он требует…

Мальчик раздраженно двинул себе костяшками по лбу. И как он сам раньше не догадался.

– Я готов брать больше, – горячо заверил Поу-Воу. – Я буду освобождать его с такой силой, что остальным сыновьям ничего не достанется после меня… Но мой герой-отец, – он огорошено склонил голову, – он не хочет, чтобы я шел по его стопам…

Учитель неожиданно склонился к животу мальчика и стал зарываться в него носом, при этом шумно дыша. Поу-Воу стало не по себе. Но Говорящий с Отцом никогда не делал что-то просто так. А все что он делал, обычно было правильным.

– В тебе так много железа, Поу-Воу, – прохрипел Матаньян-Юло, оторвав запыхавшееся лицо от живота мальчика. – Я это чую буквально носом… Тебе нельзя идти на карьер, как обычным должникам, нет, твой достойнейший отец прав… Такому необычайному дарованию отведена роль куда важнее!.. С таким даром, как у тебя, растрачивать себя в грубой силе – это вероотступничество!.. Пренебрежение Отцовским замыслом!..

– А что мне тогда делать? – заворожено пролепетал Поу-Воу.

– Ты должен являть заблудшим сыновьям глас Отца, – твердо решил Матаньян-Юло и выпрямился над мальчиком. – Исключительное бремя, возложенное лишь на немногих в нашем племени… Я срочно обращусь к ткачам, чтобы по твоим меркам скроили наш традиционный балахон, а Мордовал выкует для тебя цепь из чугунных звеньев…

Мир переворачивался в глазах Поу-Воу. Еще вчера его сильно пошатнула выходка разозленного отца, отчего мальчик чуть не упал, чуть не сорвался во внутреннюю зияющую пропасть. А сейчас сам Говорящий с Отцом и вовсе опрокинул его окончательно, но мальчик полетел не в бездну, а почему-то ввысь, далеко над ней.

– …и, конечно, тебе предстоит приобщиться к нашему таинству, – понизил голос учитель, – и нашим секретным практикам… неведомым обычным сыновьям и дщерям… Быть жрецом – это особая заслуга и… ноша, которую нам, провозвестникам Отцовской воли, порой приходится стойко терпеть и вбирать в себя целиком…

Поу-Воу почти не слышал бормотания Матаньяна-Юло, он уже торжественно расхаживал в одеянии жреца по племени. Люди почтительно расступались перед маленькой фигуркой, друзья шли по правую руку, укрощенная Андра – по левую, а вчерашние враги выстроились очередью в жерло. Поук гордился, а жирный кухарь из Кормящей Ладони, требующий кланяться – сам упал ему в ноги. Поу-Воу согнул два пальца и врезал костяшками одному в лоб, второму… третьему… Люди с готовностью подставляли ему лбы, а он стучал в них, приговаривая… Выпари из моих костей шлак… Вынь из-под моих ногтей грязь…