Читать онлайн V-Wars. Вампирские войны бесплатно

V-Wars. Вампирские войны

Jonathan Maberry, Nancy Holder, John Everson, Yvonne Navarro, James A. Moore, Scott Nicholson, Keith R.A. DeCandido, and Gregory Frost

V-WARS

V-Wars © Idea and Design Works, LLC. All Rights Reserved.

© ООО «Издательство АСТ», 2020

Посвящения

Грегори Фрост: Оборотням, перевертышам и всем потенциальным вампирам.

Джеймс А. Мур: Моим братьям и сестрам, не дающим мне скучать.

Джон Эверсон: Моей любимой жене Джери, которая опасается, что я превращусь в вурдалака.

Джонатан Мэйберри: Саре, Джо и Сэму.

Кит Р. А. ДеКандидо: Друзьям – присяжным заседателям по делу Дэвида Веги. Правдивая история из Бронкса для моих друзей из Буги Даун.

Нэнси Холдер: Скотту Вулвену.

Скотт Николсон: Посвящается Гутенбергу, Стокеру, Ромеро и Кингу.

Ивонн Наварро: Гоблину, Призраку и Упырю, что помогают держать чудовищ на почтительном расстоянии, когда я дома одна.

«Конец войны видели только мертвые».

Платон

Предисловие

Дейкр Стокер

Меня, как внучатого племянника Брэма Стокера, часто спрашивают, как наша семья относится к новым вампирским персонажам в нынешней литературе, пьесах и фильмах. Не граничит ли такое отклонение от образа графа Дракулы, давно ставшего «золотым стандартом» вампиров, со святотатством?

Наоборот, образ вампира никогда не был статичным, они веками приспосабливались, чтобы выжить. В самой их сущности заложена способность изменяться для маскировки и копировать определенные человеческие черты, чтобы заманивать или шокировать жертву. В художественной литературе вампиры всегда охотно подчинялись капризам писательского пера, неизменно доставляя удовольствие читателям и фанатам.

Хотя граф Дракула – это самый знаменитый вампир всех времен, Брэм Стокер никогда не претендовал на то, что вампиры были его изобретением, или что граф был первым образом вампира в литературе.

Задолго до того, как Брэм замыслил написать «Дракулу», в 1819 году Джон Полидори написал «Вампира», а в 1847 году вышла книга Джеймса Малкольма Раймера «Вампир Варни». Вполне вероятно, что Брэм был знаком с обеими книгами, и они вдохновили его написать «Дракулу» (1897).

Следующий отрывок из вступления к «Вампиру» (1819) показывает, как фольклор Западной Европы и других стран медленно обретал популярность, так что при появлении вампиров в английской литературе читатели уже были готовы поверить в то, что эти кровососы существовали на самом деле.

«Суеверие, на котором основан этот рассказ, повсеместно распространено на Востоке. Оно общеизвестно среди арабов, однако среди греков не было популярно до принятия ими христианства.

Оно обрело свой современный вид с разделением римской и греческой церквей. В те времена широко распространилось поверье, что тело католика не разлагается, если захоронено в родной земле. Идея постепенно развивалась, создав тему для многих удивительных преданий, сохранившихся до сих пор: о мертвых, восстающих из могил и питающихся кровью прекрасных и юных. На Западе она распространилась позже: эти истории – с некоторыми отличиями – ходили в Венгрии, Польше, Австрии и Лотарингии. В последней существовало поверье, что вампиры ночью высасывают кровь у своих жертв, которые худеют, теряют силы, быстро умирают от истощения, в то время как те кровопийцы жиреют, их жилы так разбухают, что кровь сочится из всех отверстий, даже через поры кожи».

Сто двадцать пять страниц заметок, которыми Брэм пользовался при сочинении «Дракулы», показывают, как он создавал образ графа и сам сюжет. Как он переплетал народные предания и мифологию с историческими фактами, которые он почерпнул в собственной библиотеке и Британском музее. Также он привнес в книгу собственные воспоминания – о Лондоне, Уитби и Круден-Бэй (Порт Эррол). Получившийся в итоге образ стал поистине легендарным и нагонял на людей такой ужас.

Через несколько месяцев после выхода «Дракулы» в 1897 году, Брэм объяснил Джейн Стоддард из «Бритиш Уикли», как создавался образ вампира. Он и предположить не мог, что его вампир затмит исторические предания, которые он использовал для создания произведения.

«В ответ на мой вопрос он рассказал, что сюжет долго крутился у него в голове, и что он писал книгу почти три года. Его всегда интересовали легенды о вампирах».

«Эта тема несомненно захватывает, – заметил он, – поскольку сочетает в себе как выдумку, так и факты. В средние века из-за страха вампиров пустели целые деревни».

«На чем основана эта легенда?»

«Кто-нибудь мог впасть в транс, внешне похожий на смерть, и его могли преждевременно похоронить. Впоследствии тело могли выкопать и обнаружить, что человек жив. От этого людей охватывал ужас, и, в силу своего невежества, они воображали, что это вампир. Более истеричные от страха могли также впасть в транс, отсюда распространялись слухи о том, что вампир способен подчинить множество людей и превратить их в свое подобие. Считалось, что в некоторых отдельных деревнях вампиров может быть даже несколько. Когда людей охватывала паника, у них была только одна мысль – бежать».

«Где в Европе больше всего верили в это?»

«Дольше всего предание сохранялось в Словении, но оно известно и в других странах: Китае, Исландии, Германии, Саксонии, Турции, Херсонесе, России, Польше, Италии, Франции и Англии, а также у монголо-татарских племен».

«Наверное, чтобы понять легенду, надо ознакомиться с многочисленными источниками?»

Мистер Стокер сообщил мне, что поверья, отраженные в «Дракуле», он собрал со страниц множества разнообразных документов.

«Ни одна книга из тех, что мне известны, не предоставит вам всех фактов. Я многое почерпнул из книги Эмили Джерард «Очерки о румынских суевериях», которая впервые появилась в журнале «Девятнадцатый век», а позднее была издана одноименная книга. Я также кое-что узнал из «Книги оборотней (Вервольфы)» мистера Бэринг-Гулда, который пообещал написать книгу о вампирах, но не знаю, как далеко он с ней продвинулся».

В Стокеровских «Заметках для Дракулы» (Музей Розенбаха, Филадельфия) есть ссылка на «Книгу вервольфов» (1865) Сэбайна Бэринг-Гулда. Описание Брэмом графа Дракулы – клыки, заостренные ногти, волосатые ладони и кустистые брови – показывает, что у Брэма вампиры ассоциировались с вервольфами. Как и во многих культурах, они считались сверхъестественными порождениями тьмы.

Отрывок из «Книги вервольфов»:

«Болгары и словаки называют вервольфа «vrkolak» (волколак) – название, похожее на то, как зовут его современные греки… У греков вервольф (или ликантроп) очень похож на вампира. Ликантроп впадает в каталептический транс, во время которого его душа покидает тело, входит в тело волка и рыщет в поисках жертвы. По возвращении души, его тело измождено, как после изматывающих тренировок. После смерти ликантропы становятся вампирами. Они посещают поля сражений в образе волка или гиены и ловят момент, когда солдаты испустят дух, или врываются в дома и крадут младенцев из колыбели…»

В образе графа Дракулы Брэм воплотил далеко не все черты, описанные его предшественниками, но они появились в последующих успешных воплощениях образа вампира. В исполнении Белы Лугоши этот образ обходительного вампира-аристократа окончательно закрепился в театре (1927) и кино (1931). Даже сегодня во всем мире типичный вампир щеголяет в черном плаще, смокинге, с клыками, восточноевропейским акцентом, неизменно узнаваемый людьми всех возрастов.

Образ Дракулы-Лугоши теперь можно встретить в магазинах карнавальных костюмов. Вампиры сегодня – далеко не аристократия, в наши дни они живут среди обыкновенных людей. Традиция принятия бунтарей, плохих парней и чужаков породила изменения в современном вампирском жанре. В противоположность классическому злому, беспощадному вампиру, доведенному до совершенства Брэмом, наш толерантный мир вампиров любит. Ныне изгои не просто вызывают жалость и сочувствие, их раскрепощенности, сексуальности и свободе даже завидуют, чего нельзя сказать о прежних нелепых жутких отшельниках.

Во вступлении к «Кровавому чтиву» (1997) Джоан Гордон и Вероника Холлинджер комментируют книгу антрополога Пола Барбера «Вампиры, погребение и смерть»: «Какой яркий след оставили вампиры в истории в различных культурах! Он напоминает нам о том, что мифы и предания о вампирах описывают не одно конкретное существо, а что-то гораздо более могущественное, создание, которое может справиться с аллегорическим бременем перемен и множеством вариаций коллективного бессознательного».

Авторы «Вампирских войн» обращаются к извечной проблеме. Что бы произошло, если бы вампиры существовали на самом деле? Какими бы они были, если бы приспособились к современной жизни? Какие качества превращают их в хищников и в то же время привлекают читателей, фанатов этого жанра?

В этих рассказах предания о вампирах рассматриваются с разных точек зрения, а нежить оказывается в новых захватывающих обстоятельствах. Хотя их метафорическая роль не противоречит историческому мифу о вампирах, каждый автор создал и воплотил образ существ, сумевших приспособиться к переменам в обществе. Вампиры в «Вампирских войнах» иллюстрируют изменения в классическом образе, необходимые для выживания.

«Вампирские войны» позволяют нам заглянуть в старинный мрачный мир вампиров. Здесь нет романтических героев. Нет гламура. Зато есть исследование природы вампира. Если они существуют, кто они? Обычные чудовища или нечто гораздо более сложное? И чем это чревато для нас? Что происходит, когда их природа вступает в конфликт с нашей?

В этой книге все рассказы разные. Так же, как и вампиры. Да как и мы, люди. Итак… заприте двери и опустите жалюзи. Снаружи уже темно. Устройтесь поудобнее и приступайте к чтению.

Здесь тоже тьма, вот увидите.

Дейкр Стокер

Апрель 2012 г.

Мусор. Часть 1

Джонатан Мэйберри

– 1 –

Департамент полиции Нью-Йорка, шестой участок.

12 октября 16:55

За день до события В.

– Это ваша кровь?

Заключенный покачал головой.

– Говорите громче, пожалуйста, – попросил голос за стеклом, – помните, идет запись.

– Нет.

– Что нет?..

– Да какая, нахрен, моя кровь! Господи, если бы из меня столько вытекло, вы думаете, я смог бы так много пробежать? Я бы просто вырубился. Или вообще…

– Продолжайте.

Заключенный покачал головой. Язык не поворачивался выговорить «умер».

– Вы помните, как бежали по улицам? – спросил интервьюер.

– Нет. – Молчание. – Даже не знаю, может, немного. Вроде что-то помню. В голове все перемешалось.

– Вы знаете, почему были без одежды?

– Я… не уверен.

– А помните, где ее оставили?

– Копы уже задавали мне те же самые вопросы. У них спроси.

– Я не коп, – заметил интервьюер.

– Ты на них работаешь.

– С ними.

– Как бы там ни было, парень. Я уже рассказывал копам. У них все это есть.

– Мне бы все-таки хотелось услышать это от вас.

– Зачем? Они только и ждут, как бы упечь меня за решетку.

– Может, и так.

Заключенный резко обернулся и уставился в полупрозрачное зеркальное стекло.

– Что?

– Может, полиции и впрямь не терпится запереть вас, – согласился интервьюер. – Но, как я сказал, я не полицейский.

– Так чего же ты задаешь мне те самые же вопросы, приятель? Чего ты хочешь?

– Я пытаюсь понять.

– Понять что?

– Вас.

Заключенный засмеялся отрывисто, горько и зло.

– Меня? Что тут понимать? Я сам не понимаю, что произошло. Я не помню, что случилось.

– Ну, это вряд ли, – усомнился интервьюер. – Наверняка помните. Даже думаю, хотите с кем-нибудь поделиться. Вам так же хочется понять это, как и мне.

– Нет, не хочется.

– Неправда, – заявил интервьюер. – Вы хотите этого.

Заключенный посмотрел на зеркальную поверхность особо прочного стекла, отделявшего его от голоса.

– Ну так иди сюда, давай побеседуем с глазу на глаз.

– Нет, – сказал интервьюер. – Пожалуй, лучше не стоит.

– Это почему?

– А как вы думаете?

Заключенный издал звук. Низкий, утробный. То ли выражение гнева или отвращения, то ли смех. Может и всхлипывание.

– Так почему, по-вашему, мне не хочется подойти? – подсказал интервьюер.

– Ты меня боишься?

– Да, – согласился интервьюер. – Верно.

После небольшой паузы арестант сказал:

– И это правильно.

– Я знаю.

– 2 –

Старбакс, Гроув-стрит, 72, Вест-Виллидж, Нью-Йорк

29 сентября 12:25

За 14 дней до события В.

Это была чушь.

Бред сивой кобылы.

Майклу Фэйну хотелось швырнуть сценарий через всю комнату. Облить бензином и наблюдать, как он горит.

«Сними это на камеру, – горько подумал он. – Все какая-то развлекуха».

Он раздраженно уставился на лежащий перед ним на столе сценарий. Попробуй сожги эту чертову макулатуру. Не лучший способ провести последние пять минут перерыва. Покупатели, эти овцы, свихнутся. Даже завсегдатаи, которые тупо плывут по течению в безысходной, бесперспективной рутине, как и он. Полыхающий сценарий, летящий над прилавком, вызовет у них опасную реакцию, еще чего доброго заставит выйти из «зоны комфорта», что никому не нужно.

Фэйн презрительно разглядывал очередь кофеманов, выстроившуюся перед прилавком. Небольшая встряска им бы не повредила. Даже доктор прописал бы, но ведь они сразу его возненавидят.

И чаевые бы не помешали. Блин.

Кроме того, у половины из них в кейсах и рюкзачках, наверное, такие же сценарии, как и у него. Прямо все из себя деловые, заказывают всякие дорогущие навороченные виды кофе, важность напускают, чтобы легче переварить такую же туфту, которую покажут по третьесортным кабельным каналам или сразу на «Нетфликсе». Нет уж, от них сочувствия не дождешься, небось скажут, мол, чего ты ноешь, чего выпендриваешься, у нас сценарии такие же дерьмовые, как у тебя.

Он почувствовал чей-то взгляд и покосился на двух девиц за соседним столиком, что шушукались и украдкой поглядывали на него. Хорошенькие, лет двадцати с небольшим, для него, пожалуй, малолетки, если судить по его документам, а не по внешнему виду. На вид-то ему еще можно дать лет двадцать шесть – двадцать восемь.

Прелестные девчонки. У блондинки несколько лишних фунтов, но отложились там, где надо. Брюнетка косила под гота. Худенькая, перебор с макияжем, вся увешана странными украшениями, но Фэйну был знаком этот тип. Такие эмоциональные девчонки в постели просто огонь. Может, слегка навязчивы на следующий день, но бессонная ночь обеспечена.

У него был выбор. Можно ослепить их улыбкой, на которой его стоматолог заработал чуть ли не новую яхту, но это, пожалуй, перебор, ради таких девиц можно особо не напрягаться. А можно изобразить легкую ухмылку, как на фотографии для портфолио. Чуть-чуть Клинта Иствуда тех времен, когда он еще красовался по ту сторону камеры, капельку Колина Фаррелла и побольше Нэйтана Филлиона. От этой улыбки телки так и норовили раздеться.

Он остановился на последнем варианте.

Обе залились краской и тут же принялись шушукаться, чуть не стукнувшись лбами. Фэйн отвернулся ровно настолько, чтобы сделать вид, будто не смотрит в их сторону. Девчонки все порывались разглядеть название его сценария, а значит, они, по крайней мере, соображали, что это сценарий. Фэйн поставил кофейную чашку на верхнюю страницу, стыдливо прикрывая заголовок: «Гигантская ледниковая сороконожка против ленивца-осьминога», часть третья.

Да уж, на такое телки точно клюнут.

Это был не просто кусок дерьма, а третий кусок подряд. Два из них уже отсняли. Первая часть собрала более-менее приличную кассу, чтобы пригласить парня, что играл того типа в одном эпизоде «Звездных врат». Как, черт возьми, его звали? Он еще участвовал в реалити-шоу о красавчиках, что снимались в фильмах типа «Звездных врат».

В тот раз Фэйну никто не перезвонил. Его агент даже не заикнулся насчет первой части. Или второй. В ней даже не играл тот парень. Нет, в той части снялся какой-то тип из сериала, который прикрыли. У него там была эпизодическая роль бармена, буквально пара фраз. Что-то вроде: «Последний заказ, дамы!» Такими фразами прославился Шекспир. Эта писанина дала шанс Дэвиду Мэмету. Да, тот тип играл во втором фильме. Но и в этот раз телефон Фэйна не зазвонил. Нет, его телефон зазвонил, когда они приготовились снимать третий фильм. Третья часть обычно скатывается до чего-то среднего между порнухой с карликами и рекламой.

Добро пожаловать в Голливуд!

Тебя ждут огни большого города, участие в шоу Джона Стюарта и столько первосортных задниц, сколько осилишь.

Ага, а потом лететь обратно в Ньюарк эконом-классом и снова за работу – торчать за стойкой в манхэттенской кофейне, перебиваясь дерьмовыми ролями, которыми на жизнь-то заработать можно, но карьера с каждым разом все глубже зарывается в помои.

Девицы все хихикали. Знойные, ничего не скажешь.

Вот, пожалуй, единственное преимущество при такой работе, как у него.

Клевые цыпочки пили много кофе: фраппе и латте, капучино и мокка-блин-штанино и тому подобное, лишь бы звучало словно то, что пьет в Европе утонченная публика. Фэйн бывал в Европе. В Европе пьют просто сраный кофе, но кто ж тебе поверит.

Он поглядывал на девчонок, которые все еще старались прочитать что-нибудь с верхней страницы сценария. Фэйн небрежно кинул мобильник на эту макулатуру, прикрывая фамилию автора. Тот клоун в любом случае еще тот писака. Крапает в основном романы по мотивам фильмов да туфту вроде «Ленивца-осьминога», чтобы заработать на дурь или выплачивать алименты. Ну просто невозможно поверить, что в творческом порыве на писателя «снизошла» такая ерунда.

«Гигантская ледниковая сороконожка против ленивца-осьминога», часть третья.

Третья, боже ты мой!

Четыре года назад его могли бы пригласить для первой серии.

А семь лет назад он мог бы попасть в какой-нибудь приличный фильм, потому что за год до этого как раз в таком снимался. После него карьера должна была пойти в гору, но агент подсунул какую-то лажу, и что самое ужасное, тот сценарий его зацепил.

«Книга страха».

Боже.

«Книга страха» звучало клево. Он получил сценарий в день премьеры «Соцсети» в кинотеатрах. Съемки начались за неделю до «Оскара». Это был обреченный на успех ужастик в ретро-стиле, который попал в струю. Несколько тем позаимствовали из фильма «Убийца в социальной сети». Там еще был слоган «Этот коварный «Фейсбук»».

В «Твиттере» об этом много писали.

Актерский состав был хорош. Не блестящ. Никого из мегазвезд, но серьезные характерные актеры. Та баба из телесериала «C.S.I.: Место преступления». Старый пердун из фильма Джона Карпентера. Девчонка, что раньше была Мышкетеркой, пока не отрастила сиськи и не начала отжигать на тусовках. Классика. Шик… пшик. Исключительно замечательно.

Кроме…

На Мышкетерке в сценарии было завязано очень много основных сюжетных линий, слишком много ключевых сцен, полностью зависевших от нее, где требовалось хотя бы маломальское… как же это называется? Ах, да… актерское мастерство.

Которого у нее не было.

Эта бездарь даже на никудышную актрису не тянула.

Вот такой сюрприз! Кто бы мог подумать? Она же прошла диснеевскую школу, а что ни говори про «Мышиный дом», но актеров там муштровали как в гестапо. Мало того, у актрисы было две премии «Эмми»[1], черт возьми! То есть девица должна была сыграть роль даже с закрытыми глазами. И в конце концов это не Гертруда из «Гамлета»! От нее всего-то требовалось изобразить испуганную смазливую девушку, сверкнуть сиськами и с визгом дать деру от типа с ножом.

Но… фиг вам.

Фильм собрал в кинотеатрах около восьми миллионов баксов. Даже не дотянул до планки, чтобы номинироваться на «Золотую малину»[2].

Бюджет в тридцать миллионов долларов – все коту под хвост. Отбили около миллиона, в основном благодаря прирожденным дебилам, которые хватали видео, увидев на обложке диснеевскую телку с буферами в лифчике – последняя отчаянная попытка отдела маркетинга.

Фэйн отхлебнул кофе и посмотрел время на мобильнике. Еще три минуты и потом придется натянуть дежурную улыбку, борясь с желанием исподтишка плюнуть в кофе.

Грудастая блондинка подначивала чернявую что-нибудь ему сказать. Фэйн одарил их еще одной мимолетной улыбкой. Обе залились ярким румянцем. Ну да, можно подумать… Фэйн мог побиться об заклад, что на них клейма негде было поставить. Сразу видно, шлюхи. Небось пониже спины – тату с кельтской вязью или какой-нибудь дельфин. Что-то в этом роде.

Он отхлебнул еще кофе, но быстро поставил чашку на заголовок. «Ленивец-осьминог» – от такого названия телки из трусов выпрыгивать не станут. Даже из «Старбакса».

Он вспомнил о своем втором фильме, который должен был вытащить его карьеру из выгребной ямы, где она болталась рядом с себе подобными – остальных участников съемок «Книги страха». Тот фильм был в жанре научной фантастики по сценарию того типа, что написал одну из частей «Чужих». Вполне приличный режиссер. Заманчивое название «Затерянные во льдах». Сценарий неплохой, но завязан на спецэффектах, так что никто не ожидал особых похвал Академии за актерское мастерство. У Фэйна была вторая главная роль сухопарого положительного героя, который в третьем действии оказывается злодеем и получает пинка от решительной героини. Когда Фэйн давал согласие на съемки, продюсеры намекали на ведущих актрис, таких как Мила Кунис или Эмма Стоун. Но к началу съемок явилась какая-то телка, три раза промелькнувшая в «Друзьях» полмиллиона лет назад. Фильм сразу вышел на видео. Даже не засветившись в кинотеатрах.

Три месяца Фэйн провел в задрипанной дыре под названием мыс Барроу на Аляске, самой крайней северной точке всей территории Соединенных Штатов, и все полетело к чертям. До Северного полюса оставалось каких-нибудь двенадцать сотен миль. Продюсерам захотелось натурных съемок на месте каких-нибудь археологических раскопок, что-то связанное с народностью Туле, предками инуитов, до которых никогда никому не было дела, кроме канала «Дискавери». На съемках этой киношки он чуть не отморозил себе бубенцы. И вопреки ожиданиям продюсеров, неплохо сыграл. Герой, многоплановый и противоречивый негодяй, был не в ладах с собственной подлостью.

Такую работу не стыдно другим показать.

К тому же Фэйн совсем расклеился, но даже с высоченной температурой умудрился не перепутать текст, ни разу не нарушил компоновку кадра и сыграл сцену смерти так, что зрители обрыдаются. Но фильм так и не дошел до экранов кинотеатров.

А тот вирус, что он там подцепил, – вот это стало большим событием, I1V1, «Ледниковый вирус». Какая-то дрянь, замороженная под толщей арктического льда дохрениллион лет назад, а теперь оттаявшая из-за глобального потепления и т. д., и т. п.

Хорошенькое дельце! Он чуть не сдох. Когда он вернулся в Лос-Анджелес, температура поднялась выше сорока и из него хлестало как из гуся. Пришлось лечь в больницу, хотя медицинская страховка давно закончилась. Теперь до конца своих дней не расплатиться. Еще и время зря потратил на выбивание компенсации от киностудии без доказательств, что заразился во время съемок, несмотря на кричащие заголовки в газетах и всеобщий переполох похлеще чем от свиного гриппа.

Однако грипп его не прикончил, так что это запишем в актив. Вообще-то от него никто не умер, несмотря на традиционно раздутую панику из-за скандальных сводок новостей, изобилующих липовыми «фактами».

Едва выйдя из больницы и добравшись домой, Фэйн снова слег на целый месяц. Счета на оплату росли, а банковский скукожился сильнее, чем его причиндалы тогда, на Аляске.

С тех пор прошло уже почти два года, но ледниковый грипп все никак не отпускал. Привязался как банный лист, и с каждым обострением болезни Фэйн скатывался все ниже, потому что не мог выходить на работу. Два раза это случалось во время съемок. В первый раз продюсеры отнеслись с пониманием, во второй – его заменили. С тех пор он перебивался озвучкой рекламного дерьма и эпизодическими ролями или массовкой в сериалах, которые никогда не смотрел.

Если бы он взялся за этот новый кусок лабуды, то появились бы деньжата, чтобы хоть как-то удержаться на плаву, что совсем недурно, но придется снова торчать на морозе, вот ведь досада. «Гигантскую ледниковую сороконожку против ленивца-осьминога», часть третью, собирались снимать в северной Канаде. Малость южнее, чем «Затерянные во льдах», но тем не менее. Уже стоял октябрь, и эти идиоты хотели начать съемки в январе. Будь проклят чертов ледниковый грипп! Да туда, на север Канады, в разгар зимы даже лоси не забредают, о чем, черт возьми, эти дебилы думают? Надеются, что те недоумки, которые станут смотреть эту муру на канале фантастики, протрезвеют настолько, что отличат настоящий снег от бутафорского? В конце концов, фильм о чудовищах, а их делают с помощью компьютерной графики, так что, какого черта…

– Эй, Майк!

Подняв голову, Фэйн увидел, что его подзывает помощник старшего смены. Перерыв закончился, и Фэйн поднялся, поборов искушение подпалить этот сценарий или швырнуть его в мусорку.

Он еще раз покосился на девиц. Те застыли, вытаращившись на него.

– А, чем черт не шутит, – пробормотал он и выудил из бумажника визитку, на которой была фотография с той самой ухмылкой, адрес электронной почты, ссылки на страницы в «Фейсбуке» и «Твиттере» и номер сотового телефона. Потом достал из кармана шариковую ручку и, убедившись, что на него смотрят, написал на обороте: «Звоните».

Наконец он выпрямился, в упор не замечая начальника, с таким важным видом, насколько это было возможно в синтетической рубашке с тремя пуговицами и зеленом переднике. Сложив сценарий пополам, он сунул его под мышку, а проходя мимо девиц, с поклоном оставил визитку на столе ровно посередине между ними, и в последний раз одарив своей фирменной улыбкой, продефилировал к стойке.

Вскоре он получил сообщение от блондинки.

Ему было без разницы, кто клюнул. В конце концов, ему было пофиг кого шпилить, любая сойдет.

– 3 –

Департамент полиции Нью-Йорка, шестой участок.

12 октября 17:06

За день до события В.

– Меня же поджарят, да? – спросил заключенный. – Копы, окружной прокурор… хотят меня убить.

– Они хотят вас понять, – сказал интервьюер.

– Брехня! Это ты хочешь меня понять. Все будут требовать высшей меры. Электрический стул. Или… как там еще казнят? В этом штате вроде ставят смертельный укол? Что еще?

– Нам неизвестны их планы. Или намерения. Кроме того, – успокоил интервьюер, – в Нью-Йорке нет смертной казни. Даже не знаю, существуют ли еще камеры смертников.

– Они хотят меня прикончить, – настаивал заключенный. Он потупился и потом сказал: – Бьюсь об заклад, тебе сказали, что они хотят меня поджарить.

– Я всего лишь консультант. С такими, как я, дела не обсуждают.

– А если тебя спросят?

– Не спросят.

– Ну если? Не для протокола. Около кулера с водой или за пивом. Как по-твоему, заслужил я смертную казнь?

Наконец заключенный произнес слово «смерть». Уже радует. Похоже они чуть-чуть сдвинулись с мертвой точки.

– Даже если бы в этом штате применялась смертная казнь, – сказал интервьюер, – я бы такое не одобрил.

– Хватит увиливать. Если бы ты одобрял смертную казнь, по-твоему меня бы стоило казнить?

– Нет, – ответил интервьюер. – Я считаю, что даже по закону вас казнить не следует.

Заключенный помолчал немного, потом сказал:

– Хорошо.

– Хорошо, – ответил интервьюер.

– Спасибо.

– Не за что.

Помолчав секунд десять, заключенный снова заговорил:

– Я не врал, когда сказал, что многого не помню.

Интервьюер ждал.

– Какие-то куски выпали у меня из памяти. В смысле, отрезки времени. Они просто… пропали.

– Совсем стерлись?

– Нет… как раз из-за этого я начал беспокоиться. Не знаю, как это называется, провалы в памяти или что.

– А до этого провалы были?

– Конечно.

– Конечно?

– Такое с каждым бывает. Бухнешь, занюхаешь пару дорожек… ну, то есть…

– Можете не скрывать, что употребляли, – заметил собеседник. – Вряд ли полицейским вздумается заводить на вас дело из-за наркотиков.

Арестант снова хмыкнул и то ли усмехнулся, то ли всхлипнул.

– Да уж, – заметил он, – наверное.

– Провалы… – подсказал интервьюер.

– Просто… ну да, порой закладываю за воротник. Но я не алкоголик, – быстро заговорил заключенный. – Но я…. да, я знаю, как пить. Потом, переехав в Лос-Анджелес, затусил с нужными людьми, а у нужных людей всегда найдется кокс. Там все нюхают.

– Я в курсе.

– Бывало, после таких тусовок просыпался в квартире у какой-нибудь телки или в шезлонге возле бассейна в фешенебельном особняке на холмах. Пару раз очухивался у себя в машине. Однажды оказался посреди Южного централа, и даже не спрашивай, какие черти меня туда занесли. Я сам белее белого, какие у меня черные друзья.

– Ясно.

– Но теперь все не по-другому. Я про новые провалы. Они совсем не похожи на прежние.

– В каком смысле?

– Они… Даже не знаю. Обычно вырубаешься после тусовки, поутру во рту словно коты нагадили. Так крутит-мутит, что сдохнуть хочется, до того хреново.

– А эти новые провалы?

– О, черт… это совсем другое.

– 4 –

Кристофер-стрит, Вест-Виллидж, Нью-Йорк

30 сентября, 6:22

За 13 дней до события В.

Фэйн проснулся от запаха.

Вонь стояла жуткая.

– Боже, – простонал он и отпихнул простыню, уверенный в том, что обделался. Он не первый раз так надрался, случалось и облеваться, и обмочиться, ну да, после одной вечеринки в колледже разок даже в штаны наложил. В ту ночь он уяснил, что не стоит хлебать из чужого пупка, догоняясь залпами «Миллера», двойным «Егермайстером» и занюхивая шестью дорожками кокса.

Эх, молодо-зелено!

Фэйн снова застонал от собственных воспоминаний, таких отчетливых, словно цифровая копия высокого разрешения, да еще под перебранку ангела с дьяволом, нашептывающих в оба уха. Что тот, что другой – порядочные сволочи, так и норовят всю жизнь превратить в хреновый анекдот.

«Черт с ними, и с этим тоже», – Фэйн уселся в постели, кривясь от жуткой вонищи.

На простыне дерьма не было.

Там вообще ничего не было, кроме распечатанного, но не использованного презерватива и пятна от губной помады. Фэйн все никак не мог продрать глаза, а во рту было так погано, будто крысы нагадили.

Черт, все насквозь провоняло. Аж в горле першит.

Впрочем, дело не только в вони.

Он огляделся и выругался:

– Блин!

Он оказался в чужой квартире. Кровать была накрыта черными простынями и одеялом. По одному цвету можно было догадаться, что без подружки-гота тут не обошлось, небось это она на Рождество блондинке подарила. Ночник с наброшенным розовым шарфиком свалился с прикроватной тумбочки на пол. Там же был треснувший радиобудильник с потухшим экраном.

В спальне больше никого не было. Чисто девчачье жилье. По стенам развешаны фотографии в рамках: девчонка-всадница, семейные снимки, где все улыбаются, немецкая овчарка. Интересно, какому идиоту придет в голову вешать портрет овчарки в рамочке?

Комод заставлен пузырьками, флаконами с духами, тюбиками всякой косметической фигни. Все чужое, ничего знакомого.

Но черт побери, что же так воняет?

Вот будет прикол, если ту телку, с которой он вчера перепихнулся, только что пронесло? А еще круче, если она даже не удосужилась за собой смыть. Ну и вонь, как будто у нее внутри кто-то сдох.

Фэйн спустил ноги на пол и оттолкнулся руками от постели.

И тут начались настоящие странности.

От этого толчка он пролетел полкомнаты и врезался в комод, разметав этот бабский хлам по всей спальне. А грохот в тихой комнате показался оглушительным, как авария на дороге.

Фэйн остолбенел – удивленный неожиданным всплеском собственной энергии и шумом. Он прислушивался к звукам из туалета. Поспешный смыв. Встревоженный вопрос, что тут случилось.

Но там было тихо.

Он медленно выпрямился.

Какое-то странное ощущение. Он смутно припоминал, как вчера надрался, так что неудивительно, если бы сейчас едва держался на ногах и мучился от бурчания всей этой отравы в кишках, а башка бы трещала так, что глаза на лоб лезли. Ничего подобного.

Вообще ничего не болело.

Он был сыт, пузо набито так, будто обожрал целый ресторан. Интересно, когда только успел? От выпивки у него всегда пробуждался волчий аппетит, даже агент его за это вечно шпынял. Подумаешь, каких-то пять лишних фунтов, ну разве что для роли требовался рельефный пресс и никаких свисающих складок.

Он потрогал живот. Набит под завязку.

Но все же не мутило. Совсем. Просто… сыт.

Единственное неудобство – шатает так, что мама не горюй. После всего, что было вчера вечером, он еще легко отделался. Вонь еще сильнее ударила в нос. Не то что вонючий источник стал ближе – просто встав, легче вдохнуть полной грудью.

– Вот ведь незадача, – буркнул он себе под нос.

Девица там наверняка надолго застряла, небось неслабо пронесло с такого жуткого бодунища-то, а ему хоть бы хны.

«Лучше ее, чем меня», – подумал он.

Он сгреб с пола рассыпанную косметику и свалил как попало на комод – где там что раньше стояло, сам черт не разберет. Потом пшикнул на пальцы какими-то духами и намазал себе под носом. Самый лучший способ перебить вонь. Эту фишку он просек, когда встречался с кореянкой, работавшей в магазине «Олд нейви» рядом со «Старбаксом». Телка была знойная, как палящее солнце, но от нее всегда несло чесноком. Капля одеколона над верхней губой – и вуаля! – запаха нет и в помине.

Оглядев свои шмотки, разбросанные по всему полу от закрытой двери до постели, он усмехнулся. После десятой рюмки «Егермайстера» все было как в тумане, но он смутно припоминал, как они с блондинкой срывали с друг друга одежду. У нее было где-то около двадцати лишних фунтов весу, по большей части пятая точка и буфера, так что его все устраивало. Ее шмотки валялись там же на ковре. Лифчик и стринги из одного комплекта, так что она явно искала кого-то на ночь там, в «Старбаксе». Иногда подцепишь телку, а на ней не только бабушкины панталоны, а еще лифчик из какого-то брезента, как корсет у Бэтмена, не хуже пуленепробиваемого жилета. Попавшись в таком белье, они обычно линяют в ванную, чтобы переодеться во что-нибудь поприличней, такое кружевное, и уж тогда прикидываются, что теряют голову.

Но про эту такого не скажешь.

Нагнувшись за трусами, Фэйн заметил, что ее блузка вся изодрана в клочья, и снова усмехнулся. Настоящая дикая страсть. Такое на камеру не сыграешь, все происходит на одном дыхании и со стороны смотрится не ахти, но черт возьми, это полный улет.

Он быстро оделся. Душ, конечно, отпадает, черт его знает, что там, в ванной. Когда натягивал рубашку, у него заныла спина, и он оглянулся через плечо, повернувшись задом к зеркалу.

Боже.

Вся спина расцарапана, местами в кровь, теперь уже подсохшую. Как бы ни был пьян, вчера он, похоже, действительно свел эту телку с ума.

Фэйн усмехнулся:

– Клево, – тихо сказал он, подмигнув своему отражению в зеркале, и похотливый ублюдок подмигнул в ответ.

Он раздумывал, не оставить ли записку, но потом отбросил эту мысль. Даже имя девицы совсем вылетело из головы. Что-то, кажется, на букву К. Один из ныне модных вариантов Кэтлин. Кейтлин, или Кетлин, Котелка, Котейка. Такая бредятина.

Оставить записку для К?

Он поразмыслил и решил, почему бы и нет. Он ведь не последний урод.

Потом нашел в куче хлама на комоде чек из «Старбакса», ручку с логотипом банка и нацарапал как обычно:

«К., ты просто полный отпад. Не слабо мы отожгли, да? М.»

Коротко и не слащаво. Просто легкий флирт, никакой любви до гроба.

Он положил записку на подушку и собрался отчалить, но тут запнулся обо что-то тяжелое, скрытое под черными атласными простынями.

Фэйн откинул простыню и посмотрел вниз.

И не сдержал рвущегося из груди дикого вопля.

Он отшатнулся, не удержался на ногах, с размаху шлепнулся задницей на пол и засучил ногами, отползая прочь, пока не уперся спиной в стену возле двери в ванную.

Предмет, на который он наткнулся, наполовину торчал из-под кровати.

Фэйн заткнул рот кулаком, чтобы не завопить снова.

Белый свет померк, Фэйн застыл на месте, задыхаясь от сдавившего грудь ужаса.

Ему послышалось, как кто-то тоненько скулит, без конца повторяя имя Всевышнего. Голос напоминал его собственный, только сдавленный спазмами в горле и кулаком, зажатым между зубами.

– Господи, господи, господи…

Все, чем Фэйн вчера набивал желудок, вся жратва и выпивка вдруг запросились наружу, но от такого потрясения он был не в состоянии даже проблеваться.

Время растянулось до бесконечности. То, что валялось под кроватью, все никак не исчезало, не становилось плодом замутненного алкоголем воображения. Так и лежало под черными атласными простынями, уставившись на него широко распахнутыми голубыми глазами. Фэйн метнул взгляд на прикрытую дверь ванной и уронил руку с зажатым в зубах кулаком.

– Господи, – прохрипел он. – Пожалуйста… только не это.

Он поднимался на ноги целую вечность. Все тело трясло в порыве бежать без оглядки. Прикрыть простыней то, что никак не могло валяться на полу, и валить отсюда ко всем чертям.

Но вместо этого, вопреки здравому смыслу, он потянулся к ручке двери, пересиливая себя. Боже, как ему не хотелось открывать ту дверь.

Пальцы сомкнулись на ручке, и она повернулась с тихим щелчком.

Фэйн отнял руку, и дверь открылась.

Блондинка была там. То есть другая половина.

И тут Фэйн рухнул на колени, живот скрутило, и все съеденное накануне хлынуло изо рта наружу бурной волной, окатившей всю ванную.

Это была не китайская еда из ресторана.

Твердой пищи там не было вовсе.

Вся ванная стала багрового цвета.

– 5 –

Департамент полиции Нью-Йорка, служба экстренной помощи

30 сентября, 7:16

За 13 дней до события В.

Запись звонка в полицию, полученного службой экстренной помощи Департамента полиции Нью-Йорка в 7:16, вторник, 12 сентября.

Диспетчер: «Девятьсот одиннадцать, сообщите, что у вас случилось».

Мужчина: «Твою мать, она мертвая и…»

Д.: «Спокойно, сэр. Расскажите, что случилось».

М.: «Она вся разодрана на куски. Голова на полу… а ванная… просто охренеть…»

Д.: «Сэр, постарайтесь успокоиться. Скажите, где вы находитесь».

М.: «Я…. я не знаю. У нее дома. Боже, даже не знаю где я».

Д.: «Сэр, вы не ранены?»

М.: «Нет, я нашел ее в таком виде и…»

Д.: «Вам угрожает опасность?»

М.: «Нет».

Д.: «Как зовут раненую?»

М.: «Она не ранена… Боже, вы что, не слушаете? Ее разорвали в клочья и…»

Звонок прерывается.

Серита Санчес, оператор службы экстренной помощи Департамента полиции Нью-Йорка, посмотрела на экран. Специальная программа могла показать адрес и фамилию любого звонящего абонента. На дисплее высветилось: «Кейтлин Монтгомери». Квартира находилась на третьем этаже в доме без лифта в Вест-Виллидж.

Оператор связалась с диспетчером, который вызвал наряд по указанному адресу. Была пятница, час пик. Патрульная полицейская машина приехала через тридцать шесть минут. К тому времени неустановленный абонент уже скрылся.

На площадке были кровавые следы, ведущие от двери к лестнице, дверь квартиры не заперта и приоткрыта. Полицейские с оружием наизготовку позвали жильцов и, не дождавшись ответа, проникли в квартиру.

После чего немедленно вызвали детективов и бригаду криминалистов.

Смерть на дороге. Часть 1

Нэнси Холдер

– 1 –

Грифы границ не признают. К востоку от Сан-Диего, к западу от Юмы, к северу от Мехико – пока существует смерть, стервятникам есть куда податься, есть, чьи черепа ободрать. Еще не пали тени, возвещая конец дня, а они уже молча кружат над добычей, спускаясь к ужину.

Рев семи мотоциклов разорвал тишину словно атомный взрыв, и стервятники взмыли обратно в небо.

Во главе отряда ехал начальник Дружины Окотильо Бобби Морриси, за ним – начальник службы безопасности Страшила и заместитель Джонни Ракета. С Пигалицей и Мануэлем Мендосой их было девять человек, но те занимали бабские места сзади, за Бугаем и Уокером, младшим братом Бобби. Отряд возвращался из почтового отделения через два пыльных городка отсюда, где Бобби что-то забрал из своего абонентского ящика, настолько таинственное, что того и гляди окажешься под колпаком у правительственных спецслужб.

Компания возвращалась домой в Сонрису, тот еще гадюшник с настолько неподходящим названием, что хуже и не сыскать – «сонриса» по-испански означало «улыбка», только там уже давно никто не улыбался.

На Пигалице были новенькие, с иголочки, черные кожаные чапсы[3]. Для нее, во всяком случае, новенькие. Вряд ли она догадывалась, что Бобби стянул их с мертвеца. По сравнению с Бугаем, Мануэль казался какой-то козявкой. С болтающимся на голове «взрослым» шлемом восьмилетний пацан напоминал игрушку-болванчика.

Поравнявшись с валяющимся на обочине белым фургоном, Бобби вскинул руку в перчатке. Неподвижный фургон посреди бескрайней пустыни можно было и не заметить.

Бобби был в темно-синей бандане с нарисованным спереди американским флагом, выцветшим от солнца, как и борода. На обветренном лице между нависшими бровями пролегли глубокие складки, а в углах темно-серых глаз рано появились морщинки. Зубы остались белоснежными благодаря тщательному уходу, и вообще он производил впечатление крупного, чуть ли не полноватого здоровяка, вроде качка-байкера, не брезгующего стероидами. Как и Пигалица, и добрая половина отряда, он носил чапсы поверх джинсов и тяжелые сапоги. С пояса свисала барсетка на толстенной серебряной цепочке.

По его сигналу остальные байкеры остановились и спешились, поставив мотоциклы на подножки. Бобби вытащил короткоствольный револьвер тридцать восьмого калибра. Страшила достал дробовик, а Джонни Ракета отстегнул «Узи», за который он и получил прозвище.

Пока не появились вампиры, таскать с собой винтовки и «Узи» смысла не было.

Сверху за всем этим невозмутимо наблюдали грифы, словно уверенные, что падали скоро прибавится. Предпоследним в группе ехал Марк Томпсон, которого после шестимесячного испытательного срока собирались принять в команду – неслыханное дело: пока весь мир не накрылся медным тазом, так быстро не принимали никого. Токсин – лысый, весь покрытый шрамами, – замыкал колонну. Чтобы заработать право носить эмблему клуба, он числился стажером целых два года.

Томпсон был рыжеволосый, конопатый, в драной джинсовой куртке, на которой было много места для символики Дружины Окотильо – осталось только пройти этот этап.

Полгода назад в баре «Штырь» он до того разошелся, понося гастарбайтеров с кровососами, что запустил бутылкой из-под текилы в телевизор с плоским экраном, где выступала Юки Нитобе, передавая призыв ООН сохранять спокойствие. За это бармен Боди чуть не вышвырнул его вон. Бутылка якобы случайно попала в зеркало на стене за стойкой бара, и по нему пошли трещины. Потом Томпсон набросился на Боди с воплями о том, что за такую пропагандистскую брехню «Штырь» вообще надо спалить дотла, и ни один настоящий американец о нем не пожалеет. Тут вмешался Бобби, объяснив, что «Штырь» принадлежит Дружине Окотильо, а они не одобряют варварства и оскорблений своих товарищей. Протрезвев, Томпсон извинился перед Боди и предложил купить в бар новое зеркало, но Бобби ограничился штрафом в пятьдесят долларов. Потом у Томпсона с Бобби состоялась долгая задушевная беседа о том, как достали эти сраные нелегалы, прущие через границу, а теперь еще и чертовы вампиры.

Бобби предложил ему присоединиться к ним. Можно подзаработать в баре. Или варить мет в подсобке. Вот такие были у окотильской дружины разнообразные источники дохода.

Парни звали Томпсона «Ржавым кумполом», «Рыжебородым», «Рыжая Люсиль»[4]. Он не отлынивал, ходил в дозоры, прикидывался покладистым малым. Только все это было враньем, он был вовсе не тем, кем представлялся – не бунтарем, когда-то торговавшим мотоциклами в Финиксе, а потом прикрывшим лавочку ради дальних странствий. Не идейным пламенным патриотом, как они сами, которым его считали. Томпсон служил в Управлении по борьбе с наркотиками тайным агентом.

Из-под темных очков Томпсон зорко следил за остальными не хуже грифов. Он уже заметил лежащее на песке тело, и судя по взгляду в том направлении, Бобби тоже это заметил. У Томпсона мелькнула мысль, что пострадавшему необходима вода и медицинская помощь, но этим дело и ограничилось.

Молчаливый братишка Бобби Уокер дождался, пока Пигалица слезет с мотоцикла, и слез сам. Стройная пятнадцатилетняя девчонка с длинными черными волосами, собранными в хвост, стояла рядом с мотоциклом в мальчишечьей джинсовой куртке, под которой виднелась черная футболка «Окленд рейдерс», с неумело подведенными глазами и увешанная дареными дешевыми золотистыми и серебристыми цацками. Их тоже добывали с мертвых мексиканцев, о чем Пигалица могла и не подозревать. Бандитские подвески, кулоны в форме знаков зодиака сверкали на солнце, среди них виднелся крестик ее погибшей матери и отцовский медальон Девы Марии Гваделупской. Если религиозные символы могли охранять от вампиров, то Пигалице не о чем было волноваться.

– Не подпускай детей, – приказал Бобби Уокеру, а сам со Страшилой и Джонни Ракетой заглянул в фургон с оружием наизготовку. Томпсон сохранял почтительную дистанцию. Как низший по рангу, по негласным законам он стоял на стреме, наблюдая за шоссе, готовый поднять тревогу, если кого-нибудь заметит. Прищурившись, он пригляделся к неподвижной фигуре в двадцати ярдах от фургона, и снова мелькнули мысли о воде и медицинской помощи. Но эти мысли он оставил при себе.

Забравшись в машину, Бобби вытащил ржавый темно-зеленый ящик и передал Страшиле. Пока Страшила его открывал, Бобби еще пошарил внутри и выбрался наружу.

– Пусто, – доложил Страшила, держа ящик. – Порожняк.

Бобби пожал плечами и убрал свой «тридцать восьмой» в наружный карман черной кожаной куртки, потом снял ее, обнажив мускулистые руки. На одной красовалась наколка – скрещенные американские флаги, два черепа и подпись «Дружина Окотильо». На бицепсе другой виднелись два длинных шрама, как он говорил, от клыков вампира.

Звеня барсеткой, он перекрестился и присоединился к толпе товарищей, осматривающих тело.

– Слышь, там в песке лежит кто-то, – с акцентом сказал Мануэль.

– Знаю, – ответил Бобби.

– Можно поглядеть? – спросил Мануэль.

– Нет, – сказал Бобби и направился к телу.

– А вдруг он мертвый? Хочу посмотреть, живой он или нет, – канючил Мануэль.

– Господи, Мэнни, – с отвращением покосился на Мануэля Страшила, догоняя Бобби.

Бобби, нахмурясь, бросил взгляд на Страшилу.

– Прикуси язык.

Он был заботливым. После казни их родителей Бобби старался ограждать детей от зрелищ насилия, смерти и ругательств, ведь теперь они стали общими племянниками членов банды.

Уокер открыл сумку-холодильник, притороченную к мотоциклу, и достал две «Орчаты», которые купил в магазине рядом с почтой. Еще он купил Мануэлю новую раскраску и карандаши, ведь мальчику было всего восемь. Уокер протянул одну бутылку Мануэлю, другую – Пигалице. Томпсон наблюдал за реакцией. От прикосновения Уокера она едва заметно вздрогнула. Потом Уокер отвел детей к фургону, разминая на ходу плечи и шею, усадил на землю в крохотном клочке тени и улыбнулся, окинув взглядом последних из рода Мендоса. Пигалица, залившись краской, уставилась на бутылку, словно видела ее в первый раз.

– Хочешь попробовать новые карандаши? – спросил Уокер Мануэля.

– Нафиг твои карандаши. Хочу посмотреть на того парня, – надув губы, сказал Мануэль.

– Не хами. Попей лучше, – ответил Уокер и посмотрел на Пигалицу. – Ты как, нормально?

Она коротко кивнула, покраснев еще гуще. Уокер сделал вид, что не заметил, и вразвалку направился прочь. Потом кивнул Томпсону. Это был сигнал. Шоссе казалось спокойным.

Уокер и Марк Томпсон оставили детей и присоединились к группе вокруг мертвеца. Труп напоминал скрюченную мумию с согнутыми руками и ногами, как будто он до самой смерти прятался в фургоне, а потом его, уже закоченевшего, выбросили вон. Прямо мексиканский «болотный человек». На правой стороне лица остались лишь потемневшие гладкие кости черепа, оскаленные зубы и пустая глазница, словно на «Веселом Роджере». Слева уцелели обрывки иссохшей задубевшей кожи и мяса. В подвяленой до густого красновато-коричневого цвета плоти виднелись две глубокие раны с потеками крови. От тела несло протухшим собачьим кормом, а раз вонь не выветрилась, значит, смерть наступила не так давно.

– Вампир? – спросил Страшила, глядя на Бобби. В конце концов, Бобби же якшался с вампирами.

Томпсон перевел взгляд со шрамов на плече Бобби на борозды на лице мертвеца. Интересно, а вампиров стервятники тоже едят? И как они на вкус? Может, привкус у них особый, пикантный какой-нибудь?

Бобби пнул тело пыльным носком сапога.

– Не. – Потом добавил: – Вряд ли.

– Его бросили, – заключил Страшила. – Где же остальные?

– Почему его бросили? – спросил Джонни Ракета.

– Потому что помер, – ответил Бобби, отвернулся от мертвеца и принялся разглядывать землю. – Может, фургон сломался, поэтому они все бросили. Следов других шин не заметили?

Томпсон с Токсином занялись осмотром плавящегося от жары асфальта, причем Томпсон даже задрал очки на лоб, чтобы ничего не упустить. Он вносил свою лепту в общее дело, старался по мере сил. Медленно шел по песчаным следам в ту сторону, где размякший асфальт переливался вдали миражом, словно водопад.

Оставшись в одиночестве, словно песчинка посреди ослепительной пустоты, он задумался о своем. Связи с куратором не было уже целый месяц. В Управлении по борьбе с наркотиками здорово промахнулись с этой Дружиной Окотильо. То, что раз-другой в месяц поступало в абонентский ящик на почте, было вовсе не товаром, по крайней мере пока. Томпсон чуял, что наркотой тут и не пахнет, это просто чересчур усердные бдительные парни.

На что ты готов пойти, чтобы не раскрыться? Вот что обсуждали те, кто в теме, в неофициальной обстановке, без уставов и блях. За выпивкой. За картишками. Когда не слышат жены и любовницы. Томпсону делать выбор еще не приходилось. Он знал, что, если придется, он сможет бросить кого-нибудь подыхать в пустыне. Но теперь дело было не в этом. О наркотиках уже речи не было. Теперь перед ним вместе с этими парнями стоял вопрос жизни и смерти.

Он посмотрел на детей. Не могли же они забыть, что эти люди убили их родителей. Это случилось год назад, за полгода до того, как Томпсон разыграл пьяный дебош в «Штыре». Но что такое год для восьмилетнего мальчика? А если у убийцы матери оказался смазливый братец, сможет девчонка со временем умерить свой гнев? Неужели эти двое детей в самом деле поверили, что их родители были вампирами? И как было на самом деле?

Томпсон не настолько хорошо знал этих детишек. Зато прекрасно осознавал, что одна половина его души изо всех сил старалась забыть про смерть, пока другая неустанно бередила рану, чтобы воспоминания всегда оставались свежи. Чтобы сердце кровью обливалось. Такой роскоши, как зарубцевавшиеся раны, он себе позволить не мог. Он продолжал заниматься этим делом, потому что понимал – еще до появления вампиров и всех разнообразных мутантов (любимый термин Бобби), жизнь была трудной и несправедливой, но не настолько, чтобы походить на отрывок из «Апокалипсиса». Непохожей на то, что их теперь ожидало.

Предчувствия относительно отдаленного будущего у него были такие же, как у Бобби. Расходились они в оценке ближайших перспектив. Глядя на пересекающих границу, Бобби видел одних вампиров, а Томпсон – обычных людей, боящихся голодной смерти не меньше, чем чудовищ.

Томпсон знал, на что люди способны от страха и голода. Томпсон устроился в Управление по борьбе с наркотиками, потому что видел семилетних детей, гибнущих от передоза, и порядочных полицейских, повешенных на эстакадах над автострадами после пыток. Тот, кто заявлял, что борьба с наркобизнесом – не война, наверняка сам грел руки на метадоне. Только в этой войне на поле битвы сражались обычные люди, как бы низко они ни пали. Наркота означала деньги, а деньги – власть, возможность мучить и убивать, вот и творили всякие зверства одни люди над другими.

Назревала новая война с совершенно новым, доселе неведомым врагом.

Один ученый, Лютер Суонн, выдвинул ряд теорий о том, кто они такие и откуда взялись. Это просто обычные люди, ставшие жертвами обстоятельств. Запущена цепочка трагических событий, и в результате получились чудовища. Как будто они были людьми с ограниченными физическими возможностями. На начальном этапе, когда проблема только была обнаружена, шли разговоры о поисках методов лечения. Когда стало ясно, что лекарство найти не удастся, предметами обсуждения стали терпимость и мирное сосуществование, словно вампиры и вервольфы стали просто новыми ингредиентами замысловатого блюда, варящегося в мировом котле. Да, «новообращенные» агрессивны и опасны, но ведь это не их выбор. Чтобы выкручиваться в своем «положении», им необходимы определенные ресурсы, помощь. И вскоре пошли разговоры об «обоснованной терпимости» к «несправедливо опороченным».

Как оказалось, слова остались пустыми. Бессмысленными. Вот почему выходка Томпсона в «Штыре» пришлась по душе Бобби. Как, собственно, и было задумано.

Томпсон зашевелился, увидев, что Бобби и другие байкеры, кроме него и Уокера, уже седлали мотоциклы. Уокер качал головой, глядя на Мануэля, который закатил истерику.

– Я тоже пойду! – вопил Мануэль.

Томпсон подошел поближе. Пигалица с недовольным видом собирала карандаши, раскатившиеся по асфальту во все стороны.

– Они на охоту собираются!

– Ты тоже пойдешь, когда подрастешь, – сказал Уокер. Он взглянул на Томпсона и мрачно улыбнулся. – Если к тому времени останутся кровопийцы.

Потом он сплюнул на землю.

– Мы тебе оставим одного, – пообещал Томпсон Мануэлю, и Уокер хихикнул.

– Издеваетесь, да? Я вам не сопляк! – закричал Мануэль.

Пигалица подобрала коробку из-под карандашей, фыркнула и, закатив глаза, начала складывать их на место. С яростным ревом Мануэль сжал кулаки и кинулся к ней.

Быстрый, как гремучая змея, Уокер встал между ними, удерживая мальчика.

– Мы женщин не обижаем, – сказал Уокер.

«Какая приятная неожиданность – цивилизованные бандиты», – подумал Марк Томпсон.

Мануэль толкнул Уокера.

– Тоже мне, женщину нашел. Шлюшка сопливая…

– Эй, – сказал Уокер и легонько шлепнул по щеке. – Не хами.

– Она дура, – закричал Мануэль. Слезы текли по его щекам. – Смеется надо мной, а ты ей позволяешь, потому что втюрился!

– А ну заткнись! Ничего подобного! – побагровев от ярости, огрызнулась Пигалица.

Потом, видно, собиралась добавить что-то еще, но, глянув на Томпсона, швырнула карандаши наземь и зашагала прочь от фургона, похоже, не понимая, что приближается к мертвецу. Она продолжала идти, не обращая внимания на крики Уокера, который приказывал ей остановиться, и брата, который разразился матерной тирадой по-испански. Томпсон скрывал, что свободно говорит по-испански и понимает все до единого слова. Теперь он убедился, что никто ничего не забыл. Мануэль обвинял сестру в гибели родителей, мол, эта потаскуха путалась с вампирами, водила их домой, так они и добрались до отца с матерью.

Не дождавшись никакой реакции от сестры, Мануэль испугался и начал тонким жалобным голосом звать ее по имени («Анхела, Анхела!») как заведенный.

Как будто его переклинило. Самый настоящий посттравматический стресс.

Томпсон наблюдал, как она изо всех сил притворяется, что не замечает выходки брата, вся сжалась, ссутулилась, как будто ее сейчас стошнит. Да, детишки явно еще не оправились. А разве могло быть иначе? Было бы странно, если бы все шло нормально.

«Мое дело – сторона» – такой вид Томпсон всегда напускал в присутствии байкеров. Спокойный, сдержанный. Это было похоже на вранье. Чем проще у тебя взаимоотношения с людьми, тем легче прикидываться. Он же не социальный работник, так какое ему дело до проблем Анхелы с Мануэлем? И все-таки на душе было неспокойно. Мануэль единственный до сих пор звал сестру Анхелой, хотя ей уже дали байкерскую кличку. До войны пятнадцатилетние девушки считались достаточно взрослыми.

Бобби ясно дал понять, чтобы к Пигалице никто не вздумал клеиться, но долго ли продержится это табу? Томпсон понимал, что для тех мужиков, что стервятниками кружат на ее горизонте, нет особой разницы, свежак им достанется или чужие объедки. В окрестностях Сонрисы выбор нынче небогатый.

До появления Томпсона в этих местах хозяйничала другая банда, «Короли пустыни», а у них были общие дамы в возрасте. Парни Бобби раньше тусовались с ними. Но потом «короли» перебрались в другое место. Томпсон точно не знал почему. Бобби говорил, что им тут наскучило, но по его тону Томпсон понимал, что не все так просто. Возможно, тут была замешана женщина. Или передел рынка сбыта наркотиков.

Мануэль обернулся к Томпсону и прищурился.

– Эй, рыжий черт, – съязвил он, коверкая кличку Томпсона. – Возьми меня на охоту.

– Не хами, – сказал Уокер, ткнув в него пальцем, и отошел к Пигалице.

Она как раз поравнялась с трупом, не оборачиваясь, рухнула на колени, зажимая рот обеими ладонями, и тут ее стошнило.

Уокер заботливо склонился над ней, но руки не распускал. Томпсон отметил это для себя. Мануэль рванулся к ним, и Томпсону пришлось решать, как быть дальше. Сделав выбор, он рванул за мальчишкой, схватил за руку и оттащил назад. Мануэль в ярости начал брыкаться.

Томпсону ничего не стоило сбить его с ног одним щелчком, сломать руку, ногу или даже хребет, словно тростинку. Но он держал его на расстоянии, пока мальчишка вырывался и махал руками, во все стороны брызжа слюнями.

– А ну пусти, козел! Я хочу мертвяка поглядеть! – орал он.

– Не смей мне грубить, – приструнил его Томпсон.

– Пожалуйста, дай мне посмотреть на мертвеца, – удивительно отчетливо по слогам процедил Мануэль сквозь зубы.

Все еще держа Мануэля, Томпсон взглянул на Уокера.

– Ой, да черт с ним, – пожал плечами тот.

– Нет. Ему лучше такого не видеть! – закричала Пигалица.

Но Томпсон уже отпустил Мануэля, и тот рванул вперед. Он упал на колени рядом с Пигалицей и уставился на мертвеца. С Уокером в этой странной семейной сцене их стало четверо. Томпсон сразу представил «Пьету» Микеланджело, скорбь и боль. Но здесь этого не было. Он держался поодаль, заглядывая в фургон в надежде выяснить, что же случилось с остальными пассажирами. А вдруг тот тип ехал один? Может, фургон сломался, он хотел его починить, а потом не вынес такого пекла и погиб.

«Ну что, угадал? Все так и было?» – мысленно спрашивал он грифов, круживших над ним в ярко-синем небе.

Они наблюдали за ним, как бы говоря: «Да сдохни ты уже».

– 2 –

У мертвеца не было с собой документов, кошелька, в пустые карманы насыпался песок. Уокер попросил Томпсона помочь вырыть яму, и они вместе кое-как раскидали песок и даже умудрились присыпать все тело целиком. Потом Уокер наклонил голову, прошептав несколько слов, как он объяснил, из молитвы о душах в чистилище. Томпсон не был католиком, но слышал, что существование чистилища они больше не признают. Однако он ничего не сказал, просто склонил голову вместе с Пигалицей и Мануэлем.

Пигалица запела грустную песню, которую Томпсон слышал по радио, гнусавя словно какая-то поп-звезда, и каждая высокая жалобная нота отскакивала, будто мячик, ввысь, к парящим в воздухе грифам. У Пигалицы, наверное, уже окорока испеклись в этих черных кожаных чапсах, но она продолжала петь, поглядывая на Уокера, а Мануэль тем временем пыхтел и отдувался, ковыряя песок носками теннисных туфель, словно хотел откопать мертвеца и взглянуть еще разок.

Когда она допела, Уокер наклонился, взял пригоршню песка и рассыпал ее на могильный холм.

– Пепел к пеплу, прах к праху, – нараспев произнес он, хотя ни того, ни другого поблизости не было.

В другое время и в другом месте к Уокеру навечно бы приклеилось прозвище «проповедник». И одевался бы он соответствующе: в плоскую широкополую шляпу и пыльник. Может, даже таскался бы с библией. Уокер и Томпсон тщательно обследовали фургон, найдя под сиденьем водителя записку, в которой было написано: «Мончо, Вьеха, 12». В Сонрисе была улица Вьеха, и человек по имени Рамон, живший в этом унылом городишке. «Мончо» – как раз уменьшительное имя от Рамона. Ни Уокер, ни Томпсон не знали, жил ли Рамон в доме номер двенадцать на улице Вьеха.

Когда вернулся Бобби с другими байкерами, он здорово разозлился из-за похорон. Томпсон понимал: это потому, что Бобби не знал, что с этим делать. Раньше, когда они были простой бандой байкеров, патрулированием занимались местные активисты. Но тех уж давно и след простыл, и Томпсон так и не понял, куда они делись. А когда Бобби решил взять дело в свои руки, банда договорилась с государственным Пограничным патрулем о том, что будет им возвращать всех пойманных нелегалов и докладывать о погибших, как этот. Насколько понимал Томпсон, сотрудничество прекратилось по двум причинам: казнь семьи Мендоса и нарастающие беспорядки по всему миру. Томпсон вообще сомневался, что в этих краях остался хоть один представитель Пограничного патруля. Теперь закон вершили парни из «Дружины». И Мончо из дома двенадцать по улице Вьеха просто не повезло.

Когда байкеры оседлали свои мотоциклы и продолжили обратный путь в Сонрису, грифы снова начали снижаться и наконец приземлились на могильный холмик. Судя по разбросанным обломкам горного оборудования и развалинам какого-то непонятного приземистого здания без крыши и окон, до города оставалось уже недалеко. Там обитало еще около тысячи жителей, и примерно сотня учащихся посещала начальную школу. До средней школы было минут сорок езды на автобусе, но по мере того, как ситуация в округе ухудшалась, старшеклассников становилось все меньше. Байкеры сопровождали школьный автобус каждое утро и вечер. Поначалу такое решение получило всеобщее одобрение. Но теперь людей одолевали сомнения. Что это, вооруженная охрана или вооруженный конвой? Кто эти дети, пассажиры или заложники?

Мотоциклы стрекотали между облезлыми деревянными домишками словно кузнечики. Лужаек перед домами не было, зато почти на каждом висел американский флаг. На песке возле крыльца или почтового ящика стояли статуи Девы Марии Гваделупской, Христа или Святого Франциска. Католическая церковь была оживленным местом. Кучерявый темнокожий священник, отец Патрик, был любезен с байкерами, ведь они положили конец осквернению кладбища, и ни словом не упоминал парную могилу четы Мендоса.

Когда Бобби их прикончил, никаких свидетелей, кроме байкеров, не было. Потом он написал длинный подробный рапорт с описанием всей трагедии – Бобби решил, что это грабители или вампиры – и его версию подтвердили все до единого.

Вскоре после этого закрылся полицейский участок рядом с винным магазином. Говорили, что их перевели в Аламеду-дель-Сюд, соседний пыльный городок. Но это было ложью. Там на главной улице стояло еще больше заколоченных домов, чем в Сонрисе.

Ветер гонял по улице перекати-поле. При звуке моторов в некоторых окнах мелькнули чьи-то лица. Байкеры обеспечивали безопасность горожан, но те их боялись… Томпсон был почти уверен, что они обсуждали, что хуже, вампиры или «дружинники». На счету защитников всего двое убитых. Ну, может, еще несколько коров и овец. А может, и нет.

Клуб размещался в нескольких передвижных домах, установленных рядом с одним капитальным, где жили Уокер и Бобби. Его недавно покрасили в светло-бирюзовый цвет, на парадной двери висел большой кованый железный крест, а над гаражом красовался герб, выкрашенный в цвета «Дружины Окотильо». У Пигалицы и Мануэля были отдельные комнаты. Томпсон снимал квартиру в соседней задрипанной халупе. Кандидатам жилье не предоставлялось.

Уокер и Бугай повели детей домой. В песчаном дворе остались четверо дружинников и Бобби. Томпсон знал, что они направляются на Вьеха, 12. Не прошло и трех минут, как они оказались перед нужным домом. Бобби достал свой «тридцать восьмой», а потом, к удивлению Томпсона, еще один. До сих пор Томпсон не замечал, что у Бобби было запасное оружие. Он протянул его Томпсону.

– Пора отработать свое содержание, – сказал Бобби.

От жары и неизбежности у Томпсона испарились последние следы сомнений, и он твердой рукой взялся за оружие.

– Может быть, – сказал он, и Бобби нахмурился. – Может, и пора.

– Ты че там вякнул? – сощурился Бобби.

– Тут, может, и делать нечего, – спокойно и невозмутимо ответил Томпсон. По крайней мере, ему хотелось, чтобы это так прозвучало. – Ну, Вьеха, ну, д12, но мы-то не знаем, что это значит.

Бобби смотрел на него пару секунд.

– А я знаю, что хватит трепаться, – наконец сказал он. Потом показал на дверь. – Вышибай.

– Может, лучше постучать? – уточнил Томпсон. – Не, если хочешь, вышибу, не вопрос.

– Приказы я не повторяю, – огрызнулся Бобби и вдруг с выпученными глазами и отвисшей челюстью уставился куда-то позади Томпсона. Взглянув на него, Томпсон резко обернулся, припав на колено и целясь из «тридцать восьмого» в то, что так перепугало вожака. Трое стоявших позади Томпсона среагировали так же: выхватили оружие, обернулись и стали высматривать, что же там заметил Бобби. Ясный день, ветхие домишки, карканье ворон.

– Что? – всполошился Страшила. – Что случилось, Бобби?

Бобби сплюнул на крыльцо, шумно выдохнул и вытер пот и грязь со лба.

– Страш, вы с Джонни-Ракетой зайдите с тыла. На всякий случай.

«Что же такое он там увидел?» – подумал Томпсон.

– Черт, – пробормотал Бобби. – Нахрен. Стучи, Рыжий.

– 3 –

В доме действительно оказались знакомые того мертвеца. Двое мужчин, две женщины. Мончо кому-то приходился родственником, но дома его не было. Куда он делся, объяснили весьма туманно, но Томпсон разобрал их бормотание по-испански и понял, что Мончо поехал забрать тех двоих, что ехали в «Шевроле» за фургоном.

В прибранной, чистой гостиной, уставленной религиозными изваяниями и картинками Святейшего сердца Иисуса, на потрепанном диване, обтянутом синим бархатом, и паре стульев сидели четверо: девчонка, примерно ровесница Пигалицы, мальчишка-подросток, старик и пожилая женщина, все изможденные, испуганные и несчастные. У каждого в руках было по стакану воды и бутерброду с арахисовым маслом. Прибыли они из какой-то приграничной дыры, Томпсон о такой даже не слыхал. В Мексике жизнь становилась все хуже и хуже – компании разорялись, магазины закрывались, полицейские уходили в армию. А вампиров все прибывало.

– Вчера мы видим вампиров, – сквозь слезы сказала девочка.

Мужчина, погибший в пустыне, был ее novio, жених. Но Томпсону показалось, что известие о его гибели она восприняла с явным облегчением.

– Так нахрена вы сюда приперлись? – закричал Бобби, хватая ее за руку и поднимая на ноги.

Оба мексиканца тоже вскочили. Томпсон поняла, что пора доставать свой «тридцатьвосьмой». Токсин тоже вытащил оружие, но в ход пускать его не стал. Переглянувшись с Токсином, Томпсон заметил, что тот обеспокоен очередным срывом Бобби, с ним явно творилось что-то неладное. Томпсон задумался, вдруг ему не рассказали еще о какой-то находке в пустыне? А может, теперь он узнает о содержимом почтовых ящиков «Дружины»?

– Ну все, тебе конец. Сейчас всех перебью, – рычал Бобби, волоча визжащую девчонку через всю комнату.

Пожилая женщина кинулась на Бобби, но Страшила ее оттолкнул, она отшатнулась и плюхнулась обратно на диван. Томпсон узнал кое-что еще. Девушку звали Марией. Они с женщиной не были знакомы до встречи с проводником в условленном месте, которому заплатили за перевод через границу. Проводником оказался тот самый недавно похороненный мертвец. Мальчишка и старик тоже никак не были связаны ни с Марией, ни с этой женщиной, чье имя Томпсон пока не узнал.

Пока остальные размахивали оружием, Томпсон держался спокойно. Пожилая женщина кричала. Двое мексиканцев собирались кинуться на байкеров, что было равносильно самоубийству.

– Если их пристрелить, народ скандалить начнет, – сказал Томпсон.

– Да и хрен с ним! Здесь мы хозяева, – заявил Бобби. – И вообще, пора валить из этой сраной дыры.

«Как далеко ты зайдешь, спасая свою собственную жизнь?» Нет, он на такую жизнь не подписывался.

Мексиканцы быстро заговорили по-испански, доказывая, что они не вампиры. Смотрите, смотрите, они не могут повернуть ступни назад. Они могут перепрыгнуть через рассыпанную соль. И прочие дурацкие поверья. Только нынче открыто такое множество разных видов вампиров, что вряд ли найдется верный способ определить, зубастики эти «мучачос» или нет.

Томпсон знал, что Бобби не понимает, что говорят мексиканцы, а еще понимал, что перед ним распинаться бесполезно. Мончо собирался отвезти их в Финикс, чтобы устроить на работу, так что они здесь надолго не задержатся.

А еще старик с подростком говорили о ножах за голенищами и о ружье, спрятанном под подушкой дивана, и пытались придумать, как с их помощью избавиться от байкеров.

Томпсон не хотел, чтобы Бобби знал про его испанский, поэтому пристально уставился на мальчишку, указал взглядом на диванную подушку и едва заметно покачал головой.

Мальчишка побледнел, сообщил старику, что рыжий гринго понимает их язык, тогда старик громко и отчетливо, чтобы Томпсон расслышал каждый звук, произнес по-испански:

– Мы чисты. Я клянусь, мы чисты.

– Валите отсюда, – приказал Бобби по-английски, потому что других языков не знал. – Не уберетесь – всех порешим.

Старик покосился было на Томпсона, но подросток его одернул. Тогда он пообещал, не сводя с Бобби глаз:

– Мы уедем, как только вернется Мончо. Клянусь.

– Они что-то замышляют, – заметил Бобби. – Собираются на нас напасть.

– Вот тогда у нас будет причина, – отозвался Бугай. – Самозащита.

Не выпуская скулящую девчонку, Бобби осклабился. Пожилая женщина приказала ей замолчать.

– Да не нужна нам никакая причина, – Бобби помахал пистолетом. – Всем сесть!

Потом поставил девчонку перед собой и толкнул на диван. Томпсон посмотрел на подростка и снова покачал головой. Усевшись на диван, парень положил руки на колени, на виду у Томпсона. Старик сделал то же самое. Даже если Бобби их поведение показалось странным, он не подал виду.

Джонни Ракета и Страшила поджидали за домом, пока на белом фургоне не подъехал Мончо в сопровождении двоих мужчин на побитом «Форде Рейнджере». Мончо был молодой, высокого роста, его пассажиры – измученные жаждой, обгоревшие на солнце, со слезящимися глазами. После того, как Бугай с Токсином их обыскали, Томпсон и Страшила загнали их в дом. В гостиной стало очень тесно. Мончо жил там один, рассказывал, что получил небольшое наследство, но более вероятно, он зарабатывал на жизнь, проводя людей через пустыню.

– Сэр, я отвезу их в Финикс, – сказал Мончо Бобби. – Они ищут работу. Девчонка – моя кузина. В Финиксе у нас есть еще родственники.

– Томпсон как раз из Финикса, – сказал Бобби. – У него там был магазин. Как он назывался? «Крылатые мотоциклы»?

– Ну может быть, – Мончо вскинул голову, потом кивнул. – Вроде слыхал.

– А вот и врешь, – парировал Бобби, – он совсем не так назывался.

– Финикс – город большой, – ответил Мончо. У Томпсона как раз мелькнула та же мысль.

Может, там и был магазин-мастерская с названием «Крылатые мотоциклы». Он покосился на Бобби. С ним творилось что-то непонятное.

– Я просто хотел отвезти их в Финикс. Ну пожалуйста, – попросил Мончо.

– Нелегально, – ответил Бобби.

Мончо заколебался.

– В Мексике совсем некому подписать бумаги.

Он показал на пожилую женщину, которой разрешили налить воды и сделать бутерброды для вновь прибывших.

– Вон той женщине, Амалии, визу уже одобрили, но когда она пришла в офис, там никого не оказалось. Все разбежались. Пожалуйста, они все чуть не погибли в пустыне.

Томпсон выглянул в окно. Солнце уже садилось, раскрашивая стены соседнего дома лавандовыми и оранжевыми мазками, от которых он прямо преобразился, даже похорошел. Сумерки – это не проблема, ведь Бобби рассказывал, что вампиры могут расхаживать и среди бела дня.

Могут заявиться в «Штырь» и заказать выпивку, их отражение появится в треснутом зеркале. Они могут заглянуть в продуктовый магазинчик, посетить службу в церкви, заняться сексом. Они не превращались в летучих мышей или крыс, не умели летать. Лютер Суонн открыл всему человечеству, что вампиры ничем не отличались от людей, пока не наступает время еды. Тогда у них вытягиваются такие клыки, что запросто протыкают артерии. Жертвы погибают от потери крови.

Целых полгода в Сонрисе гибли от потери крови куры, козы, овцы и коровы, пока Бобби не казнил семью Мендоса. Народ держал живность на своих участках и выпускал в общественные места, где еще пробивалась хоть какая-то растительность – из-за кризиса городским властям было не до разборок с правами на землю. Но когда на песке начали находить высохшие скелеты, терпение у людей лопнуло.

Некоторые латинос проводили всякие мексиканские ритуалы – прикалывали изображения Девы Марии Гваделупской, сжигали травки, клали яйца в банки с водой и ставили их в стойла и загоны. Ничего не помогало.

После погребения четы Мендоса падеж скота на какое-то время прекратился, потом возобновился. Уокер грешил на чупакабр, козьих кровососов. Крылатые, красноглазые чудовища, рептилоиды, инопланетяне – никто толком не знал, как они выглядят, потому что «факты», свидетельствующие об их существовании, годились разве что для ночных радиопередач вроде «От края до края». Владелец винного магазина божился, что видел, как такая тварь спикировала на задний двор церкви, но отец Патрик заявил, что ничего подобного не видел. Потом по телевизору была передача про восточноевропейских вампиров, которых отпугивали кресты и святая вода. От этой новости всем стало не по себе. Оказывается, вампиры еще и разные бывают, вот это да! Вспышки вампиризма происходили по всему миру, но каждый раз появлялся новый вид. Так говорили эти кретины в ящике.

У Томпсона как-то возникала мысль о тайной эксгумации убитых Мендоса, чтобы понять, сможет ли он распознать в них вампиров. Но повода не было, кроме того, он толком не знал, что искать. Он готов был поклясться, что их можно определить по клыкам. Судя по тому, что Бобби даже как следует не осмотрел «болотного человека», Томпсон решил, что он или тоже без понятия, как вычислить вампира, или заподозрил Мендоса по какой-то другой причине.

– Пожалуйста, – сказал Мончо Бобби, – разреши им остаться в Америке. В Мексике небезопасно. Там ад кромешный.

– Приведите пару грузовиков, – приказал Бобби Томпсону и Токсину, – «Шеви» и «Бронко». А этих мы пока приготовим к отправке.

Приготовим, словно это была партия сыра или бараны.

– О нет, – тихо в отчаянии сказал Мончо.

Пожилая женщина перекрестилась. Девчонка снова расплакалась. Четверо мужчин-нелегалов уставились друг на друга.

Только Томпсон знал о ружье под диванной подушкой и по профессиональной привычке прикинул несколько вариантов развития событий – перестрелку, резню и даже чудо. Потом еще раз напомнил себе, что он секретный агент, а не социальный работник, и обнаружил, что делать это приходится все чаще.

Они с Токсином вышли на улицу, сели на мотоциклы и поехали обратно.

Уокер курил на крыльце. Он никогда не курил в доме.

– Нам нужны два грузовика, – сказал Токсин. – Бобби приказал.

– Ключи на крючке, – сообщил ему Уокер. – Томпсон, подожди здесь.

Токсин скрылся в доме. Томпсон решил, что ему просто не по чину соваться внутрь, и артачиться не стал. А может, Уокер хотел о чем-то поговорить с глазу на глаз.

Уокер протянул ему пачку сигарет. Томпсон взял одну, прикурил от предложенной зажигалки. Огоньки сигарет светились во тьме, поглотившей окрестности. Огромный крест на бирюзовой двери маячил, словно тень.

– Как думаешь, среди тех нелегалов вампиры есть? – спросил Уокер Томпсона.

Томпсон сообразил, что Уокер собирается втянуть его в свои разборки с Бобби. Не самое лучшее время для этого.

– Не знаю, – затянувшись, выдохнул Томпсон. Хорошая сигарета. Он правда бросил курить два года назад, но черт с ним. – Но они точно нелегалы.

Уокер задержал дыхание, как будто курил косяк. Наморщил лоб. Сделал вторую затяжку, подольше, выдохнул. Снял крошку табака с языка. Он явно нервничал.

– Бобби собирается их убить? – спросил он Томпсона.

– Не знаю, – повторил Томпсон. – Мы собираемся их отсюда вывезти.

– Да. Хорошая идея, – заметил Уокер. – Они, может, вампиры. Или зараженные. – Он уставился на свою сигарету. – Не верю я во все эти рассказы про то, как люди становятся вампирами.

– Ага, – протянул Томпсон. – Я все грешу на чупакабр.

Уокер с сомнением кивнул.

– Мы их повезем в грузовиках, – добавил Томпсон. – Хотя у Мончо есть тачка и фура.

Его просто бесило то, что Бобби собирался их бросить посреди пустыни без надежды на спасение.

– Они преступники, – печально сказал Уокер. – Они нарушили закон.

– После этого надо бы закатиться в «Штырь», – заметил Томпсон. – Спустить пар.

Там его мобильник ловил сигнал, может, на этот раз получится дозвониться до куратора, придумать план выхода из операции.

Он представил, что офис в Финиксе стоит заколоченный, как полицейский участок в Сонрисе. Представил, как звонит телефон в кармане мертвеца в гробу, а потом включается автоответчик. Если так пойдет и дальше, его мобильник скорее всего тоже окажется в гробу.

Может, остаться? Вдруг получится что-то изменить, предотвратить. Он вспомнил о мертвеце в пустыне.

«А если бы мне показалось, что он еще жив, решился бы я на что-нибудь?»

Он подумал о девчонке и о других, которых скоро бросят на границе, если у Бобби действительно были такие планы, – на милость тех, кто там остался: пограничников, проводников-контрабандистов, сутенеров.

– Да, в «Штырь» было бы неплохо, – заметил Уокер. – Я поговорю с Бобби.

– 4 –

Пригнав грузовики к дому 12 по улице Вьеха, Томпсон с Токсином обнаружили плачущих женщин, двоих мужчин на полу гостиной и еще двоих на полу кухни. Мончо сидел на диване под прицелом пистолета Бобби и тоже лил слезы.

В воздухе стоял густой смрад крови и пороха.

Подросток-идиот все-таки попытался воспользоваться ружьем в диване. Бобби прострелил ему плечо, а когда пожилая женщина попыталась остановить кровь голыми руками, Бобби ткнул ей в лицо стволом и отогнал прочь. Подросток заляпал кровью весь линолеум в кухне, но Мончо это уже не касалось – его Бобби тоже хотел выгнать за границу, хотя Мончо был гражданином США. Он родился в Сонрисе двадцать три года назад. Учился в той же школе, куда нынче детей возили на автобусе. Его мать родилась в Альбукерке и жила там же.

Бобби не было до этого дела. Мончо для него был частью этой чумы, эпидемии. Если уж он так любит мексиканцев, то пусть катится к ним.

– У меня же там ни родни, ни жилья, ни работы, – ныл Мончо, пока его загоняли в грузовик под конвоем байкеров. Бобби даже заставил его идти с руками на затылке, как пленного.

– А мне-то что? – сказал Бобби, наблюдая, как Томпсон и Токсин закидывают потерявшего сознание парня в кузов.

Всех мужчин согнали в один грузовик. Обеих женщин Бобби приказал посадить в другой, чтобы перестали выть, а Томпсон сел за руль. Бобби занял место рядом с ним. Может, почуял его внезапный порыв, сумасшедшую мысль заложить крутой вираж, скрыться во тьме с этими горемыками в кузове и удрать куда глаза глядят в поисках лучшей доли.

Если бы они позволили Мончо взять машину, его бы пропустили обратно в Америку просто по номерам. Ну и урод этот Бобби!

При звуке проезжающих грузовиков на улицу вышло несколько зевак, в основном белые, но попадались и смуглые.

Байкеры оставили мотоциклы у дома Мончо. Томпсон решил, что их никто не тронет. А может, сегодня случится революция. Хотя горожане небось так боятся вампиров, что до настоящих чудовищ, которые живут среди них, руки не дойдут.

– Куда ни плюнь, везде эти твари, – сказал Бобби через час, когда они свернули с шоссе и тряслись по руслу пересохшего ручья. Свет фар пронзал темноту, выхватывая чьи-то силуэты, проворно скрывающиеся в ложбинах, скрюченные за редкими валунами, чтобы их не заметили. Нелегалы, пересекающие границу. Теперь их гораздо больше, чем обычно. Сейчас бы «Королям пустыни» было сплошное раздолье, не то что раньше.

Бобби вытащил пистолет.

– Ну прямо как в тире, – заявил он, но стрелять не стал.

Томпсон затаил дыхание и постарался не стиснуть баранку мертвой хваткой. Перебрал в уме все приемы, которым обучали тайных агентов, чтобы при любом раскладе сохранить невозмутимый вид. Но уровень адреналина все равно зашкаливал.

– Уокер предложил после этого дела завалиться в бар, – заметил Томпсон.

Бобби уставился в темноту, выставив пистолет в открытое окно. Томпсон сидел спокойно, следя за дорогой.

– В бар, говоришь… – разочарованно хмыкнул Бобби, так ни разу и не выстрелив. – Мда…

Они молча ехали еще минут десять. Потом Бобби скомандовал:

– Тормози.

Томпсон подчинился. Второй грузовик тоже остановился.

– Стой тут, – Бобби вылез из машины и прошел к водителю «Бронко» что-то обсудить.

Фары «Бронко» погасли, остался только молочно-серебристый лунный свет, льющийся с небес на песок и редкий кустарник. Томпсон достал мобильник. Связи не было.

Он опустил окно. Раздался металлический скрежет, и тут же послышались чьи-то возгласы, плач, мольбы. Потом что-то метнулось во тьму. Человеческий силуэт, а за ним другой.

Мончо.

Бобби.

Томпсон спрятал мобильник в карман и потянулся за ключами в замке зажигания. Если тронуться с места, что дальше? Догнать и сбить Бобби? Спасти женщин? Бензина еще оставалось где-то четверть бака. Хватит ли этого, чтобы скрыться?

Послышался выстрел. Томпсон похолодел.

Когда вернулся Бобби, блеснув стволом в лунном свете, Томпсон только беспомощно теребил ключи.

Бобби проскочил мимо Томпсона к другому грузовику. Послышался разговор. Потом тишина. Бобби залез в кабину, захлопнул дверь и изучающе уставился на Томпсона.

Потом скомандовал:

– Погнали.

Томпсон включил зажигание и нажал на газ. Они ехали пару минут молча, потом Бобби сказал:

– Достал гада. Башку ему прострелил.

Томпсон кивнул, сдерживаясь изо всех сил, чтобы себя не выдать.

Бобби вздохнул:

– И чего этому уроду спокойно не сиделось.

Томпсон снова кивнул.

Бобби покосился на него.

– Чтоб ты знал – пока меня не было, Страш со своим «Узи» тебя на мушке держал. Но ты не подкачал, Рыжий кумпол.

– Спасибо, – спокойно ответил Томпсон, хотя у него на рыжем кумполе все волосы встали дыбом.

Они добрались до небольшого унылого пограничного пункта со шлагбаумом посреди ограждения из колючей проволоки. На другой стороне тоже стояли пограничники. Контрольно-пропускной пункт Мексики. Два «гринго» на американской стороне, два мексиканца на стороне «вампиро». Они с удивлением наблюдали за двумя грузовиками, что затормозили, не глуша моторов.

«Мончо – американский… был американским гражданином. Мог сболтнуть лишнего».

Подросток был уже при смерти. По безразличным взглядам пограничников Томпсон догадался, что они ждут его смерти. Девчонка кидалась к ним, рассказывая ужасную историю. Уверяла, что с ними был еще один человек, ее кузен, американец, которого выволокли из грузовика, заставили убегать, а вон тот бородатый его пристрелил.

Бобби обменялся рукопожатиями со всеми четырьмя пограничниками, украдкой передавая каждому то ли деньги, то ли наркоту. Взятки. Дружинники сбыли всех нелегалов, включая девчонку, надрывающуюся и кричащую о помощи. Когда оба грузовика покатили через пустыню обратно, Томпсон по-прежнему старался не стискивать руль.

– 5 –

В тот вечер они завалились в «Штырь». Томпсон их подбросил. На стене вещал телевизор, и, по какой-то злой иронии судьбы, показывали интервью Лютера Суонна, которое он давал Юки Нитобе.

– Эти люди не виноваты в том, что с ними происходит, – убеждал Суонн. – Нам надо набраться терпения, пока не найдем лекарство.

– Ага, на-ка, выкуси, – презрительно сказал Бобби, показав плоскому экрану средний палец.

Потом задрал локти на стойку, поднял стопку и осушил одним махом, запрокинув голову.

– Эти идиоты не знают, каково здесь, в окопах. Нелегалы же толпами через границу прут. Черт, вы их видели? Да они как кролики.

– Как крысы, – вставил Страш.

– А если Мончо начнут искать? – тихо спросил Уокер.

Лицо его казалось усталым и напряженным, он явно не одобрял брата. «Интересно, он когда-нибудь выходит из себя?» – подумал Томпсон.

– Кто? Ну кто вздумает его искать? – спросил Бобби, махнув Боди налить ему еще, и уточнил: – Две. Одну моему младшенькому братишке, а то ему как вожжа под хвост попала.

Боди принес пару рюмок и, заметив кивок Томпсона, пошел наливать и ему.

– Мы все еще считаем, что кризиса можно избежать, – с важным видом, как и все бюрократы, разглагольствовал какой-то генерал из Пентагона.

– Демагог сраный! – заорал Бобби. – У нас война!

– Давай, жги, Бобби! – крикнул какой-то забулдыга из дальнего угла бара, щербатый, сивый, похожий на отшельника.

– Да, война! – снова рявкнул Бобби. Четверо байкеров одобрительно заулюлюкали. Томпсон кисло улыбнулся, а Уокер уставился в пустую рюмку, потом мельком глянул мимо брата на Томпсона, перехватил его взгляд и уставился прямо в глаза.

Томпсон извинился, вышел в коридор, через который можно попасть в грязную кухню и загаженный сортир, достал мобильник и набрал номер.

Так и не дождавшись ответа куратора, он удалил набранный номер и вернулся в бар.

– 6 –

Когда Томпсон по предложению Бобби поселился в доме номер 12 по улице Вьеха, никто из горожан и пикнуть не посмел. Никто не спрашивал, куда пропал Мончо. Чужаков с расспросами о его исчезновении замечено не было. Байкеры стали называть номер 12 «домом Рыжего кумпола». Самим фактом предоставления жилья Бобби дал понять, что Томпсон зачислен в штат. И остальные бойцы невольно начали к нему относиться даже с бо́льшим уважением, чем то подобало новобранцу. Его это беспокоило, потому что все это делало его чересчур уж авторитетным. Никто не становился полноправным участником «Дружины», не пройдя испытания, обычно убийства. Может, в следующий раз, когда они повезут нелегалов к границе, ему самому придется носиться в темноте, сверкая стволом.

С куратором удалось связаться только через три недели, и Томпсон сразу заявил:

– Вытаскивайте меня отсюда нахрен.

Куратор ответил:

– Сиди, не рыпайся.

И повесил трубку.

Томпсон тщательно проверил почту Мончо. Он нашел зашифрованные письма – похоже, задания на перевод нелегалов через границу. Бобби он ничего показывать не стал, просто сжег все бумаги над ароматической ванильной свечой, что нашлась под раковиной в уборной. Он уже больше месяца прожил в доме Мончо, когда из налоговой пришло извещение о переплате со вложенным чеком на возврат двухсот девятнадцати долларов двадцати одного цента.

Томпсон зашел в туалет, поднял крышку толчка и уставился вниз, словно увидел там самого себя, барахтающегося, чтобы удержаться на плаву. Когда он встал и уже направлялся к двери, на него вдруг набросился Мончо с торчащими клыками в целый дюйм длиной и горящими красными глазами. В уборной было тесно, но на спецкурсах по самообороне Томпсона учили работать локтями и коленями, а выброс адреналина помог отбиться от наседающего Мончо сокрушительными ударами. Мончо отражался в зеркале, у него шла кровь. Томпсон ощущал теплую податливую плоть, слышал тяжелое дыхание.

Он с такой силой вышвырнул Мончо в прихожую, что тот шмякнулся спиной о стену, оставляя на ней кровавый отпечаток, но тут же отскочил и снова зашипел. Томпсон молотил его не переставая, расквасил все лицо и выбил один клык. Потом врезал так, что Мончо развернуло вполоборота, и тут заметил огнестрельное рану над ухом. Пуля Бобби его просто слегка зацепила.

Томпсон врезал еще раз, и Мончо рухнул на пол с каким-то странным тоненьким поскуливанием, похожим на плач, и выдавил разбитыми губами по-английски:

– Это… это мой дом.

Потом ярко-красный огонь у него в глазах погас.

Мусор. Часть 2

Джонатан Мэйберри.

– 6 –

Кристофер-стрит, Вест-Виллидж, Нью-Йорк.

30 сентября, 8:36.

За 13 дней до события В.

Когда детектив второго ранга Джерри Шмидт и его напарник, детектив третьего ранга Майк Янофф, прибыли на место преступления, у обоих было предчувствие, что дело дрянь.

Переговоры по радио были слишком сдержанными, а это всегда не к добру. Обычно это означало, что дело внутреннее, но этого не могло быть – тогда бы Шмидта уже предупредили по телефону. Или же дело могло украсить первые полосы газет… Карьеристы обожали дела, связанные с политиками, зато простые трудяги их терпеть не могли. Ничто так не застопоривало дело, как шумиха в прессе. Преступники тоже читают газеты. А новости в интернете появляются с такой скоростью, что преступник, который объявлен в розыск, быстренько садится в поезд, автобус или за руль и мчит подальше от города, прежде чем бригада криминалистов закончит сбор волосков и нитей с места преступления. Сколько грамотных расследований зашло в тупик из-за этой системы раннего оповещения!

А еще Шмидт не понаслышке знал, как эта шумиха бередит душевные раны родственников потерпевших. Он не раз наблюдал, как из-за нее страдают те, кто пережили самый плохой день своей жизни.

Теперь от прессы никуда не денешься.

Частенько эти мерзавцы оказываются способными сыщиками, постоянно лезут со своими расспросами к свидетелям и подозреваемым задолго до прибытия детективов, подкладывая им свинью, запутывают следствие, уничтожают улики.

Все это промелькнуло у Шмидта в голове, пока они с Янофф вылезали из своей неприметной «Краун Виктории» в переулке недалеко от места преступления. Полицейские в форме уже перекрыли улицу и старательно отгоняли зевак. Однако съемочных групп новостных каналов с репортерами пока видно не было.

– Скоро появятся, – заверил Янофф, словно читая мысли Шмидта.

– Точно.

Они нацепили значки, и их проводили в подъезд небольшого дома, где они поднялись по лестнице на третий этаж.

Войдя в квартиру, они сразу заметили повсюду кровавые отпечатки рук.

Шмидт с Янофф повидали всякого. Бандитские нападения, вскрытые вены самоубийц, разборки между бандами, видели кровавую бойню в десятки раз хуже этой.

Но все же, как только они вошли в квартиру, то молча остановились.

Кровищи было жуть сколько. Кто спорит, выглядит, конечно, ужасно. В их работе все ужасно. Если прикинуть по количеству нанесенных жертве травм, это дело не вошло бы и в десятку ужасов, виденных ими лично. И все же…

Они остановились.

Дело было не в крови, не в степени повреждений, нанесенных жертве.

Дело было не в этом.

– Боже, – прошептал Янофф.

– Господь всемогущий, – прошептал в ответ Шмидт.

Они повидали всякого, и все же…

Оба сразу поняли, что с таким они прежде не сталкивались.

– 7 –

Департамент полиции Нью-Йорка, шестой участок, 12 октября, 17:51.

За день до события В.

– Как ты думаешь, мне разрешат сигареты? – спросил заключенный.

– К сожалению, вряд ли. Курение в общественных местах запрещено.

Мужчина мрачно пробурчал:

– Да, говорят, вредно для здоровья, верно?

Оба засмеялись так коротко и сухо, словно смех треснул и осколками осыпался на пол.

– Это вы вызвали полицию? – спросил интервьюер.

– Да. Из телефона-автомата. А этих долбаных автоматов нынче днем с огнем не сыщешь.

– Так у всех же мобильники.

– Ну не мог же я со своего мобильного звонить.

– Это понятно, – согласился интервьюер. – Такой провал в памяти случился впервые? Такого рода, я имею в виду.

Молчание.

– Я… не знаю.

– Как это?

– Не знаю и все. Не могу ручаться за каждую ночь.

– Неужели можно забыть такую ночь…

– Нет, я не это имел в виду, – сказал заключенный. – Были и другие ночи, другие девчонки. Но… я никогда не просыпался в чужой квартире. Как в тот раз – никогда.

– А что происходило в те, другие ночи?

– Точно не помню. Вижу девку, подкатываю или жду, пока сама подойдет. Знаешь, в «Старбаксе» или на тусовке. Может, в клубе. Уж эту тему я вдоль и поперек знаю. Тут главное прикинуться. Все прикидываются.

– Сколько раз такое случалось?

– Говорю же, не помню. Как можно помнить провалы в памяти!

– Вы помните те случаи, когда просыпались в… такой обстановке? Как эта.

– Вроде да.

– Расскажите мне об этом. Как это было?

– Я же говорю. Подцепишь какую-нибудь телку и идешь к ней.

– Не к себе?

– Нет.

– Никогда?

– Нет, – сказал арестант. – Ни за что. Только приведи какую-нибудь к себе, она узнает, где живешь. Мало ли что еще пронюхает. Не хватало еще, чтобы какая-нибудь прицепилась и ждала под дверью. На фиг.

– Хорошо, давайте обсудим, что происходило, когда вы приходили к ним домой.

– А сам-то как думаешь? Вот то самое. Мы приходим, чего-нибудь еще выпьем, нюхнем, пыхнем, отбарабаню свое – и домой.

– Не ночуя?

– Я не люблю ночевать.

– А что так?

– Я уже говорил, чувак, это уже связь. Я же перепихнуться приходил, а не отношения завязывать. Плавали, знаем, до сих по шрамы остались.

– Ладно. А эти ночи? Тоже были провалы?

– Я же сказал, не знаю. При таком образе жизни почти все время поддатый. Когда доходит до дела, я уже такой бухой, что готов шпилить хоть королеву красоты, хоть летающего монстра. Трезвым так не получится, сечешь?

– Конечно, – сказал интервьюер, стараясь не показать эмоций. – Короче, все дело в сексе.

– Все дело в удовольствии. Когда день не задался, хоть закончить кучеряво.

– Но без ночевок?

– Без.

– Если вы каждый раз были… ну… не совсем трезвы… как же домой добирались?

– В основном, на такси, иногда сам за руль садился.

– И ни одной аварии?

– Ни одной.

– Ни одного штрафа за езду в пьяном виде?

– Ни одного.

– Что потом?

– Потом просыпаюсь утром.

– Были какие-нибудь признаки…

– Чего? – оборвал арестант с сарказмом в голосе. – Следы насилия? Кровь, царапины? Да, копы меня уже об этом спрашивали. Нет, не было.

– Никогда?

– Ни разу.

– А вы когда-нибудь искали встречи с этими женщинами?

– Упаси боже.

– А они с вами?

Пауза.

– Да?

– Конечно. Если я клеил их в кофейне, иногда они заходили, то ли проверить, есть ли что между нами, то ли повторить.

– И…

– Интересно бывает только в первый раз, второй раз – уже шаблон. Меня все устраивает как есть, на большее не претендую.

– Как-то… не особо весело.

Заключенный на секунду отвернулся. Он вздохнул, а потом медленно повернулся к одностороннему зеркалу.

– Ну что тебе сказать, парень? Жизнь – она не сахар, а потом и вовсе смерть, – он пожал плечами. – Но я хоть накувыркался вдоволь. Держу пари, тебе столько и не снилось.

– Тут же не в количестве дело.

– Да, такое только от психиатра услышишь.

– Я не психиатр.

Арестант искренне удивился.

– Что?

– Не в том смысле. Да у меня есть степень по психологии, но только бакалавра. Я вовсе не психотерапевт.

– Тогда кто же ты, черт возьми?

– Я преподаю курс по фольклору в Калифорнийском университете, – сообщил интервьюер.

– Фольклор?

– Да, – подтвердил интервьюер. – Пожалуй, можно сказать, что я один из лучших в мире экспертов по вампирам.

– 8 –

Отель «Марк», 77-я Ист-стрит, 25, Нью-Йорк, 30 сентября, 9:01.

За 13 дней до события В.

Юки Нитобе считала, что ее жизнь дала трещину и превратилась в мусор. Карьера, надежды на повышение. Слава, удача, должности.

Где они?

Она не заболела, не подсела на наркоту, просто карьера рушилась ко всем чертям. Пулитцеровская премия, полученная одиннадцать лет назад, стала пиком ее карьеры, и на этой волне она сменила множество мест, с каждым разом занимая все более высокую должность. Та история стала просто подарком судьбы, и Юки не моргнув глазом увела ее у своего коллеги прямо из-под носа, не погнушавшись получить гонорар и не особо переживая потом, когда тот репортер несколько недель обивал порог кабинета редактора со своими жалобами. Редактор у них был старой закалки: рассудил, что кто успел, тот и съел, а остальным нечего было рот разевать.

Юки же была изворотливой, и какое-то время ей это играло на руку.

Хотя одиннадцать лет ждать второго шанса – это перебор. Юки иногда казалось, что репортер, которого она подсидела, ее проклял. Очень похоже на проклятие. Юки три раза летала в Афганистан, и каждый раз возвращалась ни с чем. Смоталась в Ливию, чтобы написать о свержении Каддафи, но все затихло, и она вернулась домой. А на другой день восставшие нашли и убили диктатора.

Вот такая незадача.

Не то время, не то место, не те деньги.

Ее внешность помогала ей удержаться на телевидении. Великолепное лицо, гремучая смесь азиатской наследственности и американской диеты, фальшивая грудь, стоимостью в четыре тысячи долларов, и лучшая улыбка, которую можно купить за деньги. Юки знала, что она красавица. Но красавица-то тридцатичетырехлетняя, а ведь скоро будет и тридцать пять. Довольно скоро она пересечет тот ужасный рубеж, когда о ней будут говорить «все еще прелестная», или, что еще хуже, «интересная женщина». Если не удастся подтвердить свои успехи, ей никогда не видать кресла ведущего диктора. А пока, отправляя репортажи с мест неслучившихся событий, она только подливает масла в огонь.

Каждое утро она просыпалась с осознанием, что теряет изюминку. Репортер-неудачник без настоящих друзей и реальных перспектив. Даже собственная жизнь не потянет на приличный репортаж, так, банальная концовка плохого анекдота.

Она бы убила за сенсацию, которую могла выдать за свою. Вот бы первой оказаться там, где прошел мощный ураган или случилось землетрясение, и чтобы число жертв перевалило за сотню.

И тут раздался звонок от Сериты Санчес, приятельницы, что работала диспетчером в полиции. Точнее, не совсем приятельницы, скорее осведомителя. Причем не бесплатного. Юки ей платила, и весьма щедро.

Но, в основном, деньги уходили на ветер.

До сегодняшнего дня. Юки первой из репортеров узнала об убийстве в Вест-Виллидж и первой оказалась на месте преступления, узнав у Сериты адрес, номер телефона и фамилию потерпевшей. Серите нужны были деньги, кризис как никак.

Юки была в восторге.

Она мчалась на место преступления, превышая скорость, чуть не сшибая пешеходов и едва не устроив аварию. Ее оператор Муз уже спешил на встречу с ней, пробираясь сквозь утренние пробки. Юки приготовила довольно качественный профессиональный диктофон с выделенным каналом спутниковой связи. Если Муз опоздает, Юки сможет послать устный репортаж, который на студии пустят в эфир поверх заставки с ее фотографией. Может даже прокатит: будто она ведет репортаж из какой-то глуши на краю света.

Быстро приближаясь к оцеплению, она просияла, когда узнала Чарли Симса, одного из «прикормленных», который оказался старшим группы.

Чарли тоже заулыбался. У него было двое детей, а в наше время – это большие затраты.

– Рассказывай, – сказала Юки.

Симс огляделся по сторонам. Большая часть толпы сгрудилась впереди, но боковые улочки пустовали. Редкие зеваки слонялись поодаль, глазея на пустые полицейские машины у обочины, как будто надеясь от них узнать, из-за чего весь этот переполох.

– Там, наверху такое, просто бойня, – признался Симс. – Я только мельком глянул, но мне хватило – жуть какая-то.

– Выкладывай, – поторопила она.

– Помнишь дело Боддинджера пару лет назад?

Она прикусила губу, перебирая огромные залежи материала в голове. Каждое тяжкое преступление, несчастье, каждая капля крови, оказавшаяся в поле зрения – все было разложено по полочкам.

Она кивнула.

– Убитые муж с женой, да? Подозревали русскую мафию. Там что-то похожее?

– Нет, не русские, по крайней мере, мне так кажется. По почерку. Все в крови, то есть буквально все. Я там побывал, считай, только на пороге, но успел заглянуть в спальню. И дверь ванной была распахнута настежь, а там такое!

– Что там было такое?

– Девушка. В ванной и в спальне.

– В каком смысле? – запуталась Юки.

– Что?

– Так девушка находилась в ванной или в спальне?

– И там, и там, – сказал он, зловеще ухмыльнулся он, как Джек с фонарем из Хэллоуина. – Юк, ее просто разодрали в клочья.

Она ненавидела, когда ее звали «Юк», но сейчас было не до этого.

Вот это материал. То, что надо, самое то.

– Как бы туда попасть? – сказала она.

Симс засмеялся.

– Дохлый номер. Дело расследуют известные «пай-мальчики».

Юки выругалась. С другими детективами Юки бы справилась: могла подкупить, запугать, обольстить – подкупом и уговорами подобралась бы к месту преступления так близко, чтобы сделать фотографию или даже записать видео скрытой камерой. Только не со Шмидтом и Янофф. Эти прессу и близко не подпускали. От них ничего не добьешься. Ни словечка, ни малейшей уступки. Убогие придурки.

– Расскажи, что успел разглядеть, – попросила она. – Подробно.

– Как насчет расценок? – поинтересовался он.

– Ладно, Чарли, что за вопросы? А то ты меня не знаешь! Хотя давай договоримся так, – добавила она. – Если добудешь снимок места преступления, получишь сотню сверху.

– Да меня сразу прихлопнут.

– Только если вычислят, кто слил фотку, но ты-то стреляный воробей.

Симс лукаво взглянул на нее, отлично понимая, что с ним заигрывают. Но деньги бы были не лишними, и дружок-криминалист добудет ему все, что хочешь.

– Сотню за фото, – согласился он. – Но если что еще, тогда разговор отдельный.

– Если будет что обсуждать, договоримся.

Он еще подумал и кивнул.

– Ладно, – и рассказал все, что знал.

– 9 –

Бедфорд-стрит, 75, Нью-Йорк, 4 октября, 8:36

За девять дней до события В.

Это просто мусор.

Разорванный. Перемешанный. Раздавленный.

Отбросы.

Три часа назад оно было прекрасно.

Два часа назад оно пыхтело, стонало, впивалось в него ногтями и выкрикивало чье-то имя.

Не его. Не настоящее.

Час назад оно кричало.

А сейчас…

Оно превратилось в мусор.

Он наблюдал, как оно меняет цвет вместе с цветами ночи. Вот луна скрывается за набежавшими облаками. Вот ветерок лениво колышет изодранные забрызганные занавески, отбрасывающие на останки полупрозрачные тени. Таких цветов он никогда раньше не видел. Ничего черного. Ничего белого. Но зато десять тысяч оттенков синего, серого и красного.

Он даже не подозревал, что бывают такие цвета. А теперь ему была невыносима сама мысль, что он не увидит их снова. С такой красотой ничто не сравнится. Только не при дневном свете. Он не мог знать точно, ведь никогда не видел дневного света, но был уверен, что в нем все оттенки сольются в однородную туманную пустоту. По крайней мере, он бы так это воспринял. Так же, как они воспринимали ночь.

И как его другая сущность.

Прежняя.

Майкл Фэйн.

Фэйн. Тот самый, лишенный остроты ощущений. Боже, как он вообще умудрялся передвигаться по улицам с такими неразвитыми органами чувств? А как все остальные? Впрочем, он еще не превратился обратно в Майкла Фэйна. Не совсем.

Он обхватил руками голени. Не для того, чтобы защититься от пронизывающего октябрьского ветра. Нет, просто ему это нравилось. Очень нравилось. Сидеть, обняв колени руками, очень удобно. А если забраться на холодильник, еще удобней. Он сидел на холодильнике. Босой, голый. Размалеванный тысячами оттенков красного.

Уставившись на мусор на полу и на столе.

Он пересчитал ошметки. Потом нахмурился и пересчитал заново – все равно не хватает.

А где остальное?

Он взглянул на окно, вспоминая, не вышвырнул ли чего на улицу. Вполне возможно. Какое-то время он не особо следил за своими действиями, а просто существовал.

Сейчас он четко осознавал все цвета, запахи. Некоторые запахи он раньше ненавидел. Теперь все изменилось. В каждом запахе таились тысячи оттенков. Отбросишь один, тут же проявится другой. И так далее. Но самое обидное, что ему никак не удавалось их описать. И вдруг его осенило. У него еще будет время систематизировать все до последней мелочи. Если его догадка верна, то времени будет навалом.

Если же нет…

Его ужасало лишь то, что больше никогда не придется вкусить всех этих запахов, цветов, всех оттенков – боже, миллион тонких вкусовых различий.

И тут он понял, что это и впрямь единственное, что его пугало. Больше ничего. Ничего.

Ничего с тех пор, как он изменился.

Как давно это было?

Время для него почти ничего не значило. Он осознавал это, но его ничто не тревожило.

А вот и нет. Это все обман.

Время нельзя сбрасывать со счетов.

Время – это перемены. Череда дней и ночей.

Он посмотрел в окно на облачное небо. Стояла глубокая ночь.

Где-то часа два. Или три?

Вдруг подкрался страх, опухолью разрастаясь в груди.

А вдруг уже четыре или пять?

А если с рассветом все это исчезнет? Придет конец всем чудесным запахам, вкусам, звукам и ощущениям? И ему тоже?

Он зажмурился, стараясь уловить ритм ночи. Нью-Йорк такой шумный, полон всевозможных помех. Чудесная симфония, которой он наслаждался всего минуту назад, превратилась в какофонию звуков. Какую-то долю секунды назад он слышал тысячи голосов, несущих истины, а теперь на него обрушились такие вопли, что не разобрать ни единого слова. Насколько быстро и разительно все переменилось, и хоть он осознавал, что это происходит с ним не по-настоящему, переносить этот ужас было ничуть не легче.

Что же эта ночь от него скрывала?

Что значило для него время?

Силясь постичь эту неожиданную тайну, он вдруг заметил, что цвет ночи переменился. Кто-то плеснул крови на облака.

Он долго, не моргая, смотрел на них.

– О боже, – прохрипел он каким-то чужим голосом. Зубам было тесно во рту, в горле стоял слизистый комок, а язык горел от крови с примесью желчи.

Кровавые облака раскрыли ему ужасный секрет.

Было не пять утра, а уже рассвет.

И этот рассвет разорвет его в клочья, как он разорвал ту девушку.

Рассвет проникнет к нему в душу и вырвет то, что позволяет ему чувствовать десять тысяч запахов и видеть десять тысяч цветов. Ударит по всем чувствам, раздавит их, сломает, притупит.

Превратит их в мусор.

Превратит его в мусор.

Сделает прежним.

Он спрыгнул со своего места, вляпавшись в лужу крови на полу кухни, и уставился вниз, на свое отражение – голый, с раздутым от крови пузом и каким-то чужим лицом, совсем не похожим на то, с которым прожил тридцать четыре года.

Увидел зубы.

Увидел глаза. Только в этом смутном, приглушенном отражении существовали черный и белый цвета.

Белые, белые зубы.

Бездонные черные глаза.

Причем эти зубы менялись прямо на глазах. Непроницаемая чернота глаз блекла.

– Нет, – умолял он, все еще своим новым голосом.

Дико озираясь кругом, он нашел свою окровавленную одежду и рваную рубашку.

Неважно. Он поспешно оделся, надеясь поднажать и успеть добраться домой, пока свет настоящего дня не сорвал с неба волшебный покров.

Он быстро оделся. Может, еще получится смыть кровь, спрятать одежду.

А если он все забудет? Решит, что ему это приснилось?

– Пожалуйста, Господи, пожалуйста… – умолял он, даже не представляя, какому богу молится.

Он, то есть тот самозванец, который скоро займет это тело, ни во что не верил. Ну, разве что в деньги, может, в свой член, но больше ни во что. Ни во что возвышенное. Ничто таинственное просто не укладывалось у него в голове.

Но изменившись, став новым, самим собой, он понял, как много на свете тайн. Бесконечных, прекрасных тайн, что так и ждут, когда же их услышат. Тайн, жаждущих оторваться от плоти и разнестись с током крови по венам и капиллярам, чтобы их прочитали.

Прислушается ли бог того мира к его молитвам?

– Пожалуйста, – прошептал он, выбегая из квартиры на улицу. – Пожалуйста.

Если он действительно тот, кем себя ощущал, если эти перемены ведут к тому, на что он рассчитывал, значит должен существовать бог этого мрачного мира. Иначе все это полный бред.

Он закрыл за собой дверь квартиры и помчался вниз к черному ходу, к припаркованной за домом машине.

И вдруг очутился за рулем, не помня, как открывал дверь или садился в машину.

И вот в мгновение ока он уже в десяти кварталах от той квартиры.

Но как?..

Вот рука тянется к ручке двери. Его квартиры. Нет, своей.

Но как он так быстро сюда добрался?

Нет… когда небо успело так просветлеть? Облачная пелена озарилась розоватым по краям. Не может быть, до рассвета еще минимум полчаса.

Вот он уже у себя дома. Нет, у Фэйна.

Часы на стене. Шесть минут седьмого.

Не может быть. Еще и минуты не прошло, как он был у нее. Вот он в коридоре, голый и насквозь мокрый. Разве на улице шел дождь? Нет, мокрые следы вели из ванной. На часах шесть девятнадцать.

– Нет, – вырвался вздох.

– Да, – шепнул рассвет.

Он собрался бежать, но вдруг под щекой оказалась прохладная подушка, а ноги запутались в простынях.

– Не надо, пожалуйста.

Он уставился на исчезающие тени в комнате. Они были такими бледными, пустыми, бесформенными. В них не осталось того буйства красок. Не осталось тайн.

Он попытался ощутить их запах.

Ничего.

– Это не я, – сказал он пустым теням. – Я не такой.

Но это был он.

Майкл Фэйн удивленно уставился в открытое окно, не обнаружив за ним всполохов адского пламени.

– О, Господи, – простонал он. – Кто же я?

Любовь зла… Часть 1

Джон Эверсон

– 1 –

– Вот почему нельзя показывать слесарю ничего, кроме труб, – подытожила Даника Дубов, сверкнув в кадре идеально белыми зубами и удивительными бледно-голубыми глазами. По сигналу помощника режиссера, маячившего позади камеры номер два, аудитория разразилась бурными аплодисментами. Даника застыла с наигранной ухмылкой еще ровно на десять секунд, пока отъезжала камера, а потом поднялась и пожала руки гостям – смуглому блондину, подстриженному под ежик, и изящной девушке с темными длинными волосами, почти как у Даники.

На экране появились титры, пока ведущая ток-шоу улыбалась, болтала и провожала гостей из студии. Но как только они сошли со сцены, и ее продюсер Лон Лоренс вошел, чтобы их встретить, улыбка Даники испарилась.

– Мне нужен перерыв, – просто сказала она, и Лон кивнул.

Они давно работали вместе в Чикагском отделении телеканала Эй-Би-Си и понимали друг друга с полуслова. Лон был в курсе, что если Нике требуется перерыв, значит, нужно как можно быстрее спровадить гостей из студии. Не то произойдет что-то ужасное. Такое, что обозревателю Роберту Фидеру будет что рассказать в завтрашнем выпуске. Подобная реклама шоу не нужна. У Даники был не такой уж склочный характер для «звезды». Но у всех свои «тараканы».

Даника одарила улыбкой слесаря и его любовницу.

– Еще раз спасибо, – сказала она и поспешила в свой маленький кабинет в дальнем конце коридора.

Для популярной ведущей утреннего ток-шоу кабинет был бедноват, зато отдельный, с письменным столом и небольшим диванчиком. Там она могла уединиться. Она закрыла за собой дверь и прислонилась к ней спиной, глядя в окно на пасмурное небо.

– Черт, – прошептала она, прижимая руку к животу.

Внутри все бурлило, даже чувствовалось через кожу.

Даника легла на диван. Он для нее был маловат, чтобы как следует вытянуться, поэтому она скинула туфли на каблуках и положила ноги на один подлокотник дивана, а голову на другой. Потом снова выругалась в пустоту.

– Как я устала от этой хвори, – пожаловалась она.

Что-то шевельнулось глубоко внутри, и вновь подступила тошнота. Перед камерой она еще умудрялась сдерживаться, но теперь… казалось, ее сейчас вывернет наизнанку.

Кто-то трижды постучал в дверь, но не стал дожидаться ответа. Дверь распахнулась до того, как затих последний стук, и вошел Лон.

– Что случилось? – спросил он. – По-моему, сегодняшний выпуск удался, но если ты еще раз вздумаешь узнать у слесаря скрытый смысл произведений Шекспира, я выскочу на сцену и тебя отшлепаю, честное слово.

– Да ладно, – усмехнулась Даника. – Прикольно же было наблюдать, как он мозгами скрипит. И вообще, ты часто видел, чтобы кто-то сравнивал «Сон в летнюю ночь» с фильмом Дженны Джеймсон?[5]

Лон не смог удержаться от улыбки.

– На приличном канале, и такая бесстыжая ведущая, – он прошел через комнату и встал на колени перед диваном. – Ну что с тобой? То же, что вчера?

Даника кивнула.

– Каждое утро того и гляди все кишки вывалятся!

– Ох уж эти жуткие кишечные расстройства. Похоже на грипп. Может, тебе сходить к врачу и попить антибиотики?

Она покачала головой.

– Не хочу показаться вульгарной, но… наружу ничего не выходит. По крайней мере, ничего необычного. А после обеда я опять буду как огурчик, уж поверь.

– Гм-м… а может ты внезапно начала волноваться перед камерой? Давно пора. Ты смотрела свои отснятые передачи?

Даника хлопнула его по плечу и показала язык.

– Держи его за зубами, если не собираешься со мной поупражняться, – ухмыльнулся Лон.

– Поработать языком? Да запросто! – сказала она. – Правда, это немножко не то, чего ты хочешь. Прикинь, как это дело о домогательствах будут разбирать на комиссии по этике: некий продюсер вламывается в кабинет приболевшей сотрудницы и использует ее язык, который не держится за зубами, в корыстных целях.

– Пожалуй, из-за твоего длинного языка у юристов и так проблем хватает. Ты в курсе, что католическая церковь не пропускает запись «На коленях: монахини-проститутки».

Даника пожала плечами и сверкнула фирменной зловещей улыбкой.

– Сестры делают это для собственного удовольствия!

– Ты неисправима, – засмеялся он и вскочил на ноги. – Помни, в два у нас предсъемочный прогон. Если что-то понадобится, только скажи.

– Все будет хорошо, – сказала она и, улыбаясь, проводила его взглядом.

Он искренне за нее переживал, и ей было приятно, что о ней беспокоятся.

Она понимала, что хоть он и старался свои подкаты и намеки обернуть шуткой, на самом деле все было серьезно. Ему хотелось чего-то большего, но она не испытывала к нему чувств. И дело не в том, что он ей не нравился. Лон напоминал Данике персонажа старого сериала «Семейные узы» Стивена Китона. Ростом он был где-то под метр восемьдесят, и под деловыми костюмами с зелеными галстуками угадывалась неплохая форма. У него была страсть к зеленым галстукам, даже если они не подходили к рубашке. Когда он приходил в сандалиях, старых джинсах и мятой футболке, это казалось протестом против корпоративного дресс-кода. Его шевелюра немного поредела и поседела, зато лицо было добрым и радушным, а за очками в черной оправе скрывались голубовато-серые глаза, и когда он внимательно слушал, этот взгляд словно проникал в самую душу.

Она испытывала к нему скорее родственные чувства, чем половое влечение. Может, это из-за густой, коротко стриженой бороды, обрамлявшей губы темным ореолом.

Он напоминал ей старшего брата.

Внутри опять что-то шевельнулось, и она заворочалась на диване.

Последние пару дней в такие моменты она мчалась в туалет, и все впустую. Ничего не выходило. И она перестала дергаться. Постепенно все пройдет. Может, она даже съест что-нибудь. Голод не отступал ни не минуту, но при виде тарелки с едой кишки будто сворачивались клубком змей.

Даника прикрыла глаза и представила свой любимый салат из курицы из бистро на углу. Но уже погружаясь в сон, вместо жареной курицы она вдруг увидела бифштекс с кровью.

– 2 –

От освещения на съемочной площадке было жарче, чем обычно. Даника чувствовала, как потек грим. Благо, его много не требовалось. У нее были широкие, славянского типа скулы и безупречная кожа. Гримерша всегда слегка подчеркивала черты лица румянами и оттеняла искрящиеся глаза подводкой, но сейчас на лбу у Даники выступили бисеринки пота.

– Помни, мы обещали не задавать вопросов о его ориентации, – напомнил Лон. Он показал на пачку листков в своей руке. – Не отклоняйся от темы «парень из Чикаго покоряет Голливуд». Спроси, как они ладили на съемках с Робом Лоу, Мелом Гибсоном и Дженнифер Энистон. Как парню, выросшему на Среднем Западе, живется в Лос-Анджелесе. Про геев даже не заикайся. Здесь его родина, и он не хочет муссировать эту тему.

– Будто его семья и друзья не читают «Пипл» и «Нэшнл инкуайрер», – Даника скорчила гримасу.

– Будь паинькой, ладно? – Лон ушел со съемочной площадки, когда помощник режиссера объявил группе: «Одна минута!»

Даника шагнула на сцену и устроилась в кресле ведущей в самом центре. Линни, гримерша, кинулась к ней, быстро промокнула тампоном лоб и снова исчезла, потому что начался отсчет: «Через пять, четыре, три, две…»

– Доброе утро, Чикаго! – улыбнулась Даника. Она подняла кружку кофе и сказала. – Надеюсь, вы уже приняли дневную дозу кофеина. Если нет, ничего страшного, мы приготовили для вас великолепное шоу, поэтому разбудим вас, несмотря ни на что. Сначала у нас в гостях Брайан Джеймс, восходящая звезда из Норт-Сайда, Чикаго, который покоряет Голливуд. Сейчас лето, а значит, появится очередной блокбастер Брайана. А чуть позже мы встретимся с Хетер Уэст, бывшей танцовщицей из Ригливилля, выпустившей собственную марку энергетических батончиков. Она настоятельно рекомендует держать их на тумбочке, они могут пригодиться после долгой бессонной ночи, чтобы хватило сил на «еще разок».

Даника удивленно и насмешливо подняла одну бровь, смотря в камеру.

– Ума не приложу, на что она намекает, а вы? Но мы постараемся это позже выяснить. А сейчас встречайте Брайана Джеймса!

Оркестр заиграл мелодию, приглашающую гостя, и на площадку вышел худой темноволосый актер, улыбаясь на публику пухлыми губами, от которых последние три года женщины просто сходили с ума. Даника поднялась, чтобы пожать ему руку, и едва сдержала гримасу ужаса, ощутив спазмы в животе. Она молила, чтобы микрофоны не уловили звука. Ее скрутило хуже, чем утром. Все тело ломило, даже десны набухли. Утром при чистке зубов она заметила кровь.

– Мы рады тебя видеть, – сказала она, начиная с обычных любезностей. А внутренне заволновалась, вдруг не дотянет до конца шоу.

– Я так рад, что приехал домой, – ответил Брайан, улыбнувшись при выкрике из аудитории: «Брайан, мы тебя любим!»

– Сколько у тебя фильмов вышло за последние пару лет, штук шесть? – спросила Даника.

– Да, верно.

– Когда же ты спишь? Небось, при таком плотном графике тяжеловато вести светский образ жизни? Ты с кем-нибудь встречаешься?

– Да, запарка жуткая, конечно, – согласился он. – Но мне нравится. Сейчас я полностью сосредоточился на работе.

– Каково это работать с Робом Лоу? – спросила Даника, мечтательно взглянув в камеру. – Он такой сексапильный, верно?

Брайан не попался на приманку.

– Боб – отличный парень и прекрасный актер, – сказал он, а потом рассказал курьезный случай, как они на съемках в джунглях вместе взбирались на дерево.

– Наверное, сниматься в Бразилии так долго было жарковато. Часто Роб Лоу ходил без рубашки? От этого и я бы растаяла. Как у него кубики, выступают?

Брайан засмеялся.

– На тех съемках мы щеголяли чуть не нагишом, но там столько пиявок, что приходилось…

– Расскажи о Меле Гибсоне, – перебила Даника. – Он все еще хорош собой? Конечно, он уже в годах, но все же…

– 3 –

Через пятьдесят минут Даника через силу улыбалась в камеру, стоя с «энергетическим» батончиком Хетер в руках. Но как только на второй камере погас индикатор «запись», опрометью бросилась прочь со сцены. Во время съемок тошнота все усиливалась, и когда она беседовала с Хетер о сексе и фастфуде, ее бросало то в жар, то в холод. Ее тошнило от мысли, что можно съесть один из этих батончиков с добавкой женьшеня, который должен добавить сексуальным ощущениям остроты, или тот, что сделан из какого-то уникального растения якобы с эффектом как у кофеина, только с усилением либидо. В желудке урчало, но ей было нехорошо. – Ну молодец, – проворчал Лон, когда она проскочила в дверь. – После такой выходки нам Брайана Джеймса больше не заманить.

– Что такое? – Даника была сама невинность. – Я ни разу не спросила его о любовниках.

– Нет, – подтвердил Лон. – Ты просто пять раз спросила его о том, каких актеров он считает сексуальными. И вопрос как он любит есть бананы, быстро или медленно – просто хит сезона.

– Жаль, что я не догадалась оформить на него авторское право, – помечтала она.

– Господи, Даника, и чего ты на Брайана взъелась?

– Не сейчас, – оборвала она.

Тошнота подступала, и в животе продолжало урчать, глаза расширились и их заволокло красной пеленой. Даника почувствовала тяжесть в желудке, а потом к горлу подкатила жгучая волна, выплеснувшись кислой отрыжкой.

– Мне надо прилечь.

– Хотите энергетический батончик? – предложила Хетер.

Даника помотала головой, чувствуя рвотные позывы. Она стремглав бросилась в туалет и, как только открыла дверь, тошнота взяла свое. Изо рта на пол хлынула темная жижа, и Даника не стеснялась в выражениях.

– Твою мать, – вырвалось у нее, и она поплелась к раковине, оставляя след на полу.

– 4 –

– Ты что-то похудела, – заметила Мила Дубов, открывая дверь квартиры на третьем этаже. – Мне, конечно, льстит, что ты вспоминаешь про меня только когда болеешь. Знаешь, я ведь тут все время, а не только, когда тебе захочется доброго борща.

– Хоть бы обняла сначала, а уж потом нотации читала, – ответила Даника сестре.

Они были такие разные, словно день и ночь. Несмотря на одинаковые с сестрой точеные фамильные скулы, Мила была блондинкой и имела более бледный, хрупкий вид. Унаследованные от матери кристально голубые глаза у Даники выглядели обольстительно, а у Милы целомудренно.

Мила закрыла дверь и распахнула объятия. Даника прильнула к сестре и склонила голову ей на плечо. Мила была словно любимая подушка – теплая, мягкая, родная. От нее пахло домом, даже после стольких лет жизни порознь.

– Я так соскучилась, – сказала Даника, отстраняясь с урчащим животом и распухшим горлом.

– Интересный способ выражения, – заметила Мила.

– Лежачего не бьют.

– А если другого случая не будет?

– Да поняла я, поняла! – Даника зажала ей рот ладонью. – Сначала накорми, потом шпыняй. Мне надо срочно встать на ноги, а то уж целую неделю мучаюсь.

– А что, к врачу нельзя пойти?

– При такой простуде лучше бабушкиного супчика ничего не поможет, а варить его умеешь только ты.

– Скоро будет готов, – пообещала Мила и пошла на кухню помешать суп.

В комнате запахло чесноком и куриным мясом. При виде Милы, пробующей юшку и достающей из шкафчика специи, у Даники скрутило желудок. Ее кинуло в жар, и снова заболели десны. Раньше ее тоже кидало то в жар, то в холод, но разве при гриппе ноют зубы?

– Ты разговаривала с Дмитрием? – спросила Мила из другой комнаты.

– Сто лет назад, – ответила Даника.

Приходилось признать, что общение с родными у нее как-то не складывалось, хоть она их и любила. После того как брат в прошлом году переехал на восточное побережье, они созванивались всего пару раз.

– Ну, по крайней мере, ты игнорируешь не только меня.

– Да уж, своей стервозностью стараюсь никого не обделить, – засмеялась Даника.

И вдруг смолкла от резкой боли, пронзившей глотку и горло. Дыхание перехватило, и она скрючилась на диване. Живот словно опоясало и сдавило колючей проволокой. Из глаз посыпались красные искры, затуманивая взор, и Даника застонала.

– Боже, что случилось? – спросила Мила, вбегая в комнату.

И тут Даника клубком скатилась с дивана на пол, подергиваясь в конвульсиях всем телом.

Из горла вырвался гортанный стон, все тело словно занялось огнем. Мила склонилась над ней, положив руки на плечи. Огонь в груди Даники разгорался все жарче.

– Больно, – простонала Даника, пытаясь смотреть на Милу. – Все горло и желудок печет.

– У тебя глаза покраснели, – заметила Мила, глядя в лицо сестре. – Даника, тут не бабушкин супчик нужен, а врач.

Глаза Даники наполнились слезами.

– Не знаю, – прошептала она. – До сих пор так плохо не было. Пока сюда не пришла…

– Тебе нужно бы заняться своим здоровьем, милая, – заметила сестра, поднимая ее и крепко прижимая к себе. Обняв сестру в ответ и уронив голову ей на плечо, Даника ощутила новую вспышку боли во рту и горле. От тепла сестры, согревающего грудь, от знакомого запаха Милиной шеи, от щекочущих нос волосков у нее помутилось в голове. Даника открыла рот, чтобы зевнуть, но вместо выдоха изо рта вылезло что-то другое.

Острое.

Ненасытное.

И оно впилось Миле в шею, словно пиранья.

Мила закричала, но этот звук только подхлестнул Данику, и она впилась сильнее в плоть. Ее охватило доселе неведомое возбуждение, пронзившее все тело, острое, смертоносное, как электрический разряд.

Казалось, вселившийся в нее зверь полностью вытеснил остатки разума куда-то на задворки сознания. Чудовище овладело ее костями, а его зубы каким-то образом очутились вместо ее собственных. В тот момент Даника чувствовала лишь облегчение, впервые за столько дней терзавший ее голод и тошнота наконец отступили. Когда горячая кровь полилась в ее горло, она опьянела. Боль сменилась бурным наслаждением. В паху запульсировало, словно от оргазма, ноги окрепли и чуть не понесли неведомо куда, руки налились невероятной силой и словно тисками сжали спину визжащей и вырывающейся сестры.

– Даника, прекрати, – кричала Мила срывающимся, слабеющим голосом. – Да что с тобой происходит? Что ты делаешь? Мне больно… Даника, пожалуйста…

Сестра затихла. Мила смотрела на Данику, но уже не сопротивлялась. Даника снова и снова впивалась зубами в мягкую белую плоть за ухом Милы. Наконец она припала к одному месту и вволю нахлебалась густого нектара жизни, отдающего железом. Глаза заволокло красной пеленой.

Казалось, каждый глоток отдавался маленьким оргазмом в желудке и внизу живота. Она вся отдалась чувствам, не пытаясь понять, что происходит. Просто расслабилась. Настолько, что даже не видела перед собой Милу. Она видела одну кровь и машинально пила, пила ее, пока поток не иссяк, а живот не отяжелел от сытости.

Потом Даника села на корточки и, словно дикая кошка, слизнула кровь с ладоней и губ, пока туман в голове не рассеялся, и она не начала понимать, что сотворила.

Она вынула окровавленный палец изо рта и уставилась на алые пятна на руках.

Разум вернулся, и в груди все сжалось от ужаса. Перед ней на полу гостиной на спине лежала Мила, неловко подвернув ногу под неестественным углом, с неподвижным лицом и застывшими открытыми глазами. Под рваными ранами на шее цветастая розоватая блузка взмокла от крови. Из поблескивающих ран еще сочилась кровь.

– О Господи, – прошептала Даника и наклонилась, прижав ладони к щекам Милы. – Прости, детка. Прости, прости.

И впервые за многие годы Даника Дубов заплакала. Мила неподвижно лежала на том же месте. Даника поняла, что убила сестру.

Когда слезы иссякли, она глубоко вздохнула и взяла себя в руки. Стянув окровавленную блузку, она помылась в раковине и нашла в шкафу свежую рубашку.

Ее охватило безразличие, придав сил сделать все необходимое. Чувство было знакомо, оно приходило всякий раз, когда ей грозили неприятности. Холодная решимость еще ни разу не подводила, начиная со школы. Она помогала ей переступить через соперников, пытавшихся пробиться к заветному месту телезвезды, и удержать его.

Вспоминать о том, как обошлась с Милой, было невыносимо, но она не позволяла себе на этом зациклиться. Дело сделано, и теперь она знает то, что хотела.

Это вовсе не болезнь.

Даника выключила плиту на кухне, подумала, не взять ли с собой супа. Но при этой мысли желудок снова свело. Бедная Мила, ни к чему было варить этот суп, Данике он бы не помог. Вдруг она вспомнила, что последние несколько недель во всех выпусках новостей только и говорили о внезапных превращениях людей… во что-то непонятное… в каких-то чудовищ. Нет, это не болезнь.

Она теперь не человек.

Даника Дубов превратилась в вампира.

– Ничего, как-нибудь справлюсь, – поклялась она себе и, вооружившись бумажными полотенцами и моющим средством, протерла кухню, ванную, и гостиную, где наследила. Она видела много детективных сериалов, и ей хватило ума не оставлять явных следов. Прихватив с собой бутылку с моющим средством, свою окровавленную рубашку, и обернув ручку салфеткой, чтобы открыть дверь в подъезд, немного помедлила и бросила последний взгляд на тело сестры.

– Осталось только придумать как, – завершая начатую мысль, сказала она себе и закрыла дверь.

– 5 –

На следующий день коронная эфирная улыбка Даники вернулась на свое место. Она впервые за пару недель чувствовала себя хорошо, и хотя в последние дни притворная улыбка не сходила с ее лица, коллеги все равно заметили приподнятое настроение. После утренней планерки Лон подошел к ней и взял за руку.

– Ты сегодня бодрячком, – сказал он. – Но ты уверена, что сможешь провести шоу? Можем пустить какой-нибудь повтор и дать передышку на выходные. Еще не хватало, чтобы ты опять грохнулась в обморок.

Даника улыбнулась и покачала головой.

– Похоже, сон – лучшее лекарство. В последнюю ночь я вырубилась и проспала десять часов, как сурок, и сегодня все в полном ажуре.

– Ладно, – с сомнением согласился Лон. – Будем надеяться. Сегодня у тебя просто цирк. С этими неверными мужьями и любовными треугольниками вечно бардак начинается.

– Да, безумные, зато какие занятные, – засмеялась Даника. – Может, та дамочка, Ла Шондра, все-таки вцепится когтями в непутевого муженька, когда объявят результаты проверки на детекторе лжи.

– Лишь бы в тебя никто не вцепился. Осторожней там.

– Люди так предсказуемо глупы, – сказала она. – Я в любой момент могу их направить в нужное русло.

– Вот как раз этого-то я и опасаюсь.

– 6 –

Передача шла без сучка, без задоринки. И впервые за несколько дней Данику не штормило на съемочной площадке, она могла в полной мере наслаждаться ролью кукловода. Она любила натравливать людей друг на друга перед камерой. Получалось это у нее легко и естественно. Ей всегда удавалось во время разговора столкнуть лбами участников, разжечь страсти, и при этом сохранять невинный вид.

Но в этот раз, искусно манипулируя двумя парочками из трейлерного парка и грудастыми разрушительницами семейного счастья, Даника поймала себя на мысли, что смотрит на них как на скот.

Она разглядывала их шеи и прикидывала, что будет, если заманить их в темную подворотню и укусить, получит ли она такой же кайф, как при убийстве Милы? Ведь ей ни разу в жизни не было так хорошо, так приятно, даже несмотря на это кошмарное убийство сестры. Само собой, гостями своего шоу питаться не стоит, хотя тут легко было найти кандидатов – такой широкий выбор, но люди вскоре заметят, что среди гостей наблюдается высокая смертность, а это ей совсем не подходило.

Даника поняла и смирилась с тем, что превратилась в вампира. Жуткое открытие, но не такое уж невероятное – нынче вампиризм стал чем-то вроде СПИДа. Количество вампиров росло с угрожающей скоростью, об этом постоянно сообщали в новостях. Даника к этому относилась без лишних сантиментов, не жаловалась на эту вопиющую несправедливость, а просто прикидывала, удастся ли ей обеспечить себя всем необходимым для выживания в таком состоянии. И, конечно, у нее было много вопросов. Например… как часто придется убивать? Неужели каждый день? Или каждую неделю?

Хотелось знать, как можно пережить это скрытое незаметное превращение… к ее новой сущности инструкция не прилагалась. И ведь не к кому обратиться за помощью, чтобы во всем разобраться. «Помогите, я вампир, мне нужно знать, как часто придется убивать». После такого заявления одна дорога – за решетку.

– Дорогу Нике! – воскликнул Лон, отвлекая ее от раздумий.

Она шла по коридору после совещания по итогам выпуска и планам на будущее, погруженная в свои мысли.

– Все никак не разберешься, кто там с чьими игрушками баловался?

Даника усмехнулась. Во время проверки на детекторе лжи ей вдруг взбрело в голову спросить, пользовалась ли любовница вибратором, принадлежащим жене, когда муж привел ее украдкой домой в постель, ожидая, что та в ответ рассмеется. По крайней мере зрителям было смешно. Жена взвизгнула и подскочила как ошпаренная.

Просто… звери в модных шмотках и на дорогих тачках. Они добрались до выхода на парковку, и Лон придержал перед ней дверь.

– Ну вот и все, – сказал он. – Слава богу, пятница!

Даника согласилась.

– Хороших выходных. А с понедельника продолжим выворачивать наизнанку американскую мечту.

– 7 –

Суббота пролетела, как один миг: в повседневных хлопотах, беготне по делам, оплате счетов и прочих мелочах, до которых никак не доходили руки в течение недели. Она даже пробовала что-нибудь приготовить на скорую руку, но кусок в горло не лез, от одной мысли о еде подкатывала тошнота. В конце концов содержимое двух тарелок отправилось прямиком в мусорное ведро. Во всем остальном она чувствовала себя прекрасно, от хвори, терзавшей ее последние пару недель, не осталось и следа.

Наступило воскресенье, и она получила ответ на один из своих вопросов. Сколько она протянет без еды в своем новом положении? Очевидно, пару дней. Потому что проснулась она с тупой болью в челюсти и жаром в животе.

Она приняла душ и пошла на кухню, сердясь на саму себя за то, что не может управлять элементарными отправлениями собственного организма. Поджарила тост, намазала его маслом и запихнула в рот, несмотря на панику в животе. Пока она жевала тост, рот так переполнился слюной, что она чуть не захлебнулась, но не стала сплевывать, а сглотнула.

И улыбнулась, когда желудок протестующе заурчал. Еще чего, она не позволит долбаной болезни диктовать ей, чем питаться.

Но тост не помог. Голод в течение дня все усиливался. Данику то бросало в пот от жара, то в дрожь, словно она оказалась в холодильнике.

– Да что за бред, – проворчала она.

Хотя понимала, что рано или поздно проблему придется решать. Вопрос только в том, как быть с этим решением. Составить план не заняло много времени, только теперь пришлось ждать, пока наступит ночь. Напялив на себя самые старые потрепанные джинсы и футболку, она поехала в Саут-сайд и припарковалась. Даника оставила машину в переулке и прошлась по закоулкам позади бара «У Флинна». Здесь найдется то, что ей нужно. Здесь приют одиноких, пропащих и нищих. Кому понадобится разыскивать бродяг?

Не прошло и пяти минут, как она заметила первую жертву. На вид лет пятьдесят пять, высокий, худощавый, седовласый. Она еще не умела выслеживать добычу посочнее, но решила, что для начала и такой сойдет. Поменять-то всегда можно, найти получше, если этот не подойдет.

– Привет, – крикнула она, и бродяга поднял на нее мутные глаза. – Можно спросить?

Бродяга пожал плечами.

– Чо надо? – разинул он рот, обдав ее мощной волной перегара.

– А давайте обнимемся, – притворилась она. – День такой поганый.

Даника протянула руки, и алкаш зашаркал к ней. «Что-то слишком легко», – подумала она про себя.

Потом она коснулась губами его шеи и потерлась о жесткую щетину на подбородке. От него несло потом и перегаром, но шея была теплая, и под губами билась жилка. Даника медлила в ожидании того чувства, что возникло тогда, с Милой – нарастающей страсти, желания, пронизывающей боли в челюсти… но дождалась лишь сердитого урчания в желудке, как и целый день до этого, а забулдыга тем временем облапал ее задницу. Она открыла рот, чтобы его укусить, но никакой реакции не последовало – ни жара, ни наслаждения, ни тумана в глазах. Тем не менее, она решила попробовать. Широко открыв рот, она впилась зубами в шею.

Она ощутила кислый привкус, а пьяница громко заорал.

Он отшатнулся от Даники, теряя равновесие.

– Ш-шо за хрень? – орал он. – Фигасе цирк!

Пьяница с трудом поднялся, с неожиданной для такого состояния прытью бросился наутек и в мгновение ока скрылся за углом.

Даника пощупала пальцами резцы и нахмурилась. Почему не выступили клыки? В прошлый раз они вылезли сами, без каких-либо усилий, стоило только оказаться рядом с сестрой.

А вдруг ее вампирская сущность оказалась лесбиянкой? Даника фыркнула. Она, может, и изменилась, но не до такой же степени! Может, нужен кто-то, кто в ее вкусе? Не такой вонючий. Может, вампиров привлекает запах и вид жертвы? Вот еще вопрос.

Она вернулась к машине и прикинула, как быть дальше. Ей не хотелось вести завтрашнее шоу, чувствуя себя как в прошлый понедельник. Надо что-то делать. По улице сновали машины, и Данике вдруг пришло в голову, что пьяница мог позвать кого-нибудь на помощь. Надо уходить. Но домой ехать не хотелось. Рано еще. Пока есть возможность заглушить эту хворь еще на пару дней… Она завела мотор и проехала еще милю-другую, прежде чем нашла темную улочку для парковки. На углу находился бар, а неподалеку, на следующем квартале – ресторан. Она выключила зажигание.

– Ну что, еще одного на посошок? – сказала она себе и, выйдя, огляделась.

Вокруг никого не было видно, и она медленно направилась к ресторану. На углу была автобусная остановка с навесом – идеальное место для засады.

Довольно скоро ее ожидания были вознаграждены. Неподалеку послышались голоса и смех. Хлопнула сетчатая дверь, и вскоре к остановке подошел какой-то крепыш в шортах и синей футболке «Найк». Он кивнул и оперся о стальную опору крыши.

Даника оглядела его. Вроде здоровый, молодой, симпатичный. Небось, и не вонючий, если не возвращается с пробежки… ну и пусть, она ничего не имела против свежего пота. Она усмехнулась в темноте слову, которое пришло в голову: «Мужик!» Да, этот был лучшим кандидатом, чем бродяга. Желудок по-прежнему подвывал, но, может, он не заметит.

Она стала прикидывать, как бы его подманить, но не успела – он сам напросился, присев рядом.

– Вы не знаете, когда следующий автобус?

Даника покачала головой.

– Я вообще-то тут друга жду. А вы домой?

– Ага, – сказал он. – Был у своей девчонки. Но надо домой, а то завтра рано вставать.

– Круто, – сказала Даника и немного помолчала. Потом изобразила виноватый вид и начала, тщательно подобрав интонацию:

– Наверное, это покажется странным, ведь мы совершенно не знакомы… на этих выходных у меня столько всего стряслось. Пару дней назад умерла сестра, и… – Она сделала паузу и выдавила пару слезинок.

– Хоть бы обнял кто-нибудь, что ли?

– Боже, я вам сочувствую, – сказал парень и придвинулся ближе. – Не переживайте, тут стесняться нечего. Я сам через такое прошел, – сказал он. – У меня самого мама в прошлом году умерла, так я чуть одному типу из похоронного бюро на шею не бросился.

Он раскинул руки, и она прижалась к нему, пряча торжествующую ухмылку. Люди такие доверчивые.

– Спасибо, – сказала Даника и положила голову ему на плечо.

Потом прикрыла глаза и принюхалась, отметив резкую нотку его дезодоранта, аромат духов со слабым цветочным оттенком, а еще острую примесь свежего пота. И мускусный запах… секса? Снова подавила усмешку. Неужели она учуяла, что парень занимался сексом со своей подружкой? Раньше она не могла похвастаться острым обонянием, но этот запах казался довольно отчетливым. Очередной сюрприз из-за болезни? Надеясь на пробуждение своей вампирской сущности от бодрящих ароматов жизни, она стиснула объятия еще крепче, и парень ответил тем же.

– Вы справитесь, – пообещал он. – Тяжко, конечно, но все пройдет.

– Знаю, – ответила Даника, используя возможность открыть рот.

Она держала зубы в нескольких сантиметрах от бьющейся на шее жилки, и ничего не чувствовала, кроме тошноты и голодных болей. Тело ломило как в горячке. Никаких резких позывов, пронзающих от паха до самых челюстей и мгновенно приводящих ее в готовность впиться в жертву. Даника выждала минутку, нежно поцеловала парня в шею, надеясь, что этот жест станет толчком к пробуждению. Ничего подобного, и чтобы не затягивать неловкий момент, она отстранилась с грустной улыбкой.

– Спасибо, мне так этого не хватало.

– Был рад помочь, – отозвался он. – Сам такое пережил.

Она поднялась и направилась прочь.

– Эй, вы же вроде друга ждали?

Даника оглянулась и покачала головой:

– Вряд ли он придет. Спокойной ночи.

– 8 –

Пропажа Милы обнаружилась лишь в понедельник. На работе она так и не появилась, на звонки и сообщения не отвечала, и когда наконец одна из коллег в обеденный перерыв заехала к ней домой, то увидела, что машина была на месте. Не дождавшись ответа на стук в дверь, женщина попросила домовладельца вскрыть квартиру для проверки. Он вошел, потом вызвал полицию. На ковре в гостиной виднелась засохшая лужа крови, и на столе и диване – тоже кровавые пятна. Но тела Милы не было.

В тот же день Данике позвонили из полиции. Но она ничего не поняла.

– Повсюду кровь… сестра пропала? – повторила она за полицейским.

– Так точно, – подтвердил он. – Будьте добры подъехать для дачи показаний, может быть, вспомните что-нибудь такое, что поможет ее найти.

Она согласилась заехать через час, потом в растерянности бросила мобильник в сумочку.

Лон заметил.

– Что случилось?

Даника покачала головой.

– В квартире сестры обнаружили кровь… а Мила пропала.

Перед глазами снова и снова мелькали события прошлой недели. Широко открытые глаза Милы, глубокие раны на шее. Она убила сестру, это точно. Высосала несчастную девчонку досуха. «Мила мертва!» – твердил внутренний голос. Так куда же она делась?

– 9 –

Даника дала показания в полицейском участке и, придя домой, стала вспоминать все, что знала о вампирах. Судя по сообщениям в новостях о недавних вспышках вампиризма по всему свету, это то ли какая-то болезнь, то ли мутация, точно никто не знает. Но люди внезапно резко менялись и становились агрессивными. Про укусы не говорили. И все же… согласно легендам, превратиться в вампира можно от укуса другого вампира. Считается, что для превращения у жертвы должна остаться хотя бы толика жизненной силы. Данике казалось, что она высосала Милу до последней капли, но вдруг у нее осталось достаточно сил для превращения? И теперь Мила тоже рыщет по ночам, выслеживая жертву?

– 10 –

Во вторник Даника решила, что ей конец. Пульсирующая боль пронизывала все ее тело с головы до пят, в животе крутило, мутило и резало. Суставы ломило от малейшего движения.

На съемочной площадке она старалась улыбаться, но глаза вдруг заволокло пеленой, и ей стало трудно сосредоточиться на вопросах, которые она задавала гостям. Она будто позабыла свои привычные развязные манеры. Голову и живот то и дело простреливало внезапной резкой болью, и было нелегко сохранять невозмутимый вид, тем более перед камерой.

Положение стало критическим, когда она встала, чтобы поблагодарить гостей в конце шоу. Даника открыла рот, но тут ноги вдруг стали как ватные, и она рухнула на пол. Лон тут же бросился ей на помощь, а пока шли титры, камеры крупным планом показали зрительный зал. Один из помощников режиссера торопливо выпроваживал гостей со сцены.

– Даника, – позвал Лон, придерживая ей голову, и тут она распахнула глаза.

– Что случилось?

– Это ты мне скажи! – со смятением в глазах ответил он.

– Черт, – сказала она, опираясь на его руку, чтобы встать. – В обморок хлопнулась, да? – Потом застонала: – Господи… перед камерой!

– Об этом не беспокойся, – ответил Лон. – Просто пустим слух, что тебе нездоровится, а тут еще и сестра пропала… Все поймут, может, даже рейтинги вырастут.

– Черт, – снова прошептала она, потом помахала публике и крикнула: – Все в порядке.

Лон стащил ее со съемочной площадки и повел в кабинет. По пути Даника почувствовала, как разгорается жар во всем теле. Пекло так сильно, что она едва волочила ноги. Открывая дверь, Лон обнял ее за талию, и она прильнула к нему.

– Посиди здесь пару минут, потом я хочу, чтобы ты сходила к врачу. Ты не восстановилась после той болезни, что мучила тебя на прошлой неделе.

Глаза заволокло красной пеленой, но Даника еще раньше почувствовала, как она волной расходится по позвоночнику, и тут же челюсть будто охватило огнем. Даника уже поняла, что сейчас произойдет.

– Лон, – начала она, глядя ему прямо в глаза, когда он присел рядом на диван, и прошептала: – Мне от тебя кое-что нужно.

Ему померещился какой-то намек, и в глазах мелькнула надежда на осуществление давних желаний.

– Все, что хочешь, – ответил он, и Даника положила голову ему на плечо. Она чувствовала, как вытягиваются зубы, и все мучения последних трех дней сменяются симфонией ощущений, побуждающих к единственной развязке. Рот до боли жаждал действия, руки дрожали от желания обнять. Все произошло без малейших усилий, тело само сделало выбор.

Даника открыла рот и запустила дюймовые клыки в голую шею Лона. Он вздрогнул от боли, но на сей раз она не теряла ни секунды, ни капли крови. Накрепко присосавшись, она зажала ему рот ладонью, не дав даже пикнуть Он брыкался и отталкивал ее руками, но Даника вдруг почувствовала внезапный прилив сил и с легкостью пригвоздила его к месту, продолжая сосать, с каждым глотком его теплой крови ощущая в горле словно взрыв наслаждения. Вскоре он обмяк и перестал сопротивляться, не отрывая от нее взгляда, точь-в-точь как Мила. Если бы Даника не знала, как все бывает, то подумала бы, что он улыбается.

Тепло разлилось по животу и ниже, Даника подвинулась, оседлала бедро Лона и начала ритмично об него тереться. Почувствовав его эрекцию, она усмехнулась про себя – считай, одной ногой в могиле, а поди ж ты – готов как штык. От свежей крови на языке ее охватило такое возбуждение, какого еще ни разу не было ни с одним мужчиной, и через несколько секунд после первого прикосновения промежности к его бедру ее захлестнуло волной оргазма. К вампирской жажде крови добавилась животная страсть, и Даника едва не начала срывать с себя одежду, упиваясь наслаждением. Она с трудом оторвала губы от его шеи, запрокинула назад голову и застонала в экстазе. И тут же увидела бессмысленный взгляд Лона, который словно застыл в эйфорическом трансе. Она чувствовала, как с подбородка капает его кровь, видела, как она струится у Лона по шее, пропитывая рубашку.

Почти насытившись, с первыми проблесками разума сквозь пелену блаженства, Даника приказала себе остановиться. «Я не хочу его убивать», – сказала она внутреннему зверю. Слизав кровь с шеи Лона, она зажала пальцами раны, чтобы унять кровотечение. Она держала их несколько минут, но Лон не шевелился, хотя и дышал, грудь ритмично вздымалась. Обнимая его, она чувствовала его эрекцию. «Вот неугомонный.»

Хихикая от этой мысли, Даника соскользнула с дивана, направилась к столу и достала из нижнего ящика аптечку, перевязала его раны и подержала руку на них, надеясь, что так проколы от ее зубов скорее затянутся.

Но что ему сказать, когда очнется?

Наконец через несколько минут он пришел в себя. Она облегченно вздохнула, когда он в полном недоумении посмотрел на нее.

– Что за чертовщина? – прошептал он. – Чувствую себя отвратно.

– А ты не помнишь? – спросила Даника, и в груди ее затеплилась надежда.

– Я сидел вот тут, рядом с тобой, а потом…

Он явно силился собраться с мыслями.

– Нет, не помню, – признался он.

– Обмороки, похоже, заразны, – сказала она. – Ты упал ничком и зацепился шеей за угол кофейного столика. Я перевязала тебя, но рубашка совсем испорчена.

– Ну и ну, – сказал он, еще не очухавшись до конца. – И долго я провалялся в отключке?

– Всего несколько минут, – ответила она. – Наверное, тебе надо малость передохнуть. Давай я тебя домой отвезу.

– Ну да, и грохнешься в обморок за рулем? Хороша парочка посреди дороги.

– Да я уже ничего, – сказала она и вскоре вывела его через черный ход на стоянку, усадила в свою машину.

Проводив Лона до самой двери и заскочив на минутку, она налила ему стакан апельсинового сока.

– Тебе сейчас нужно обильное питье и витамин C, – объяснила она.

Донорам всегда дают сок, чтобы восстановить уровень сахара в крови.

А уж Лон крови «сдал» предостаточно.

Даника пообещала заехать за ним утром, ведь его машина осталась на работе, но на самом деле, чтобы проверить, доживет ли он до утра. И ее интересовало, станет ли он таким же, как она. Она же его не высосала до последней капли, как сестру, изменится ли он? Еще один вопрос.

Но главный вопрос не давал ей покоя – где же Милу черти носят?

– 11 –

В спальне было тесно и темно. И жарко. Мила сбросила покрывала и задрала ночную рубашку, оголяя ноги, но толку от этого было мало. Мила крутилась и вертелась в постели, скуля от бессилия, и наконец разделась догола и откинулась на подушку, глядя на вращающиеся лопасти вентилятора, висящего на потолке, и прислушиваясь к шуму его мотора. Очнувшись на полу гостиной в луже крови с разорванным горлом, она стала слышать малейший шорох, а нос улавливал даже самый слабый запах.

Мила точно не знала, что произошло, приезд сестры сохранился в памяти неясно, расплывчато. Но она понимала, что это сделала с ней Даника, и сестра даже не прикоснулась к супу, который она ей приготовила. Мила решила съесть все сама, как только соберется с силами и приведет себя в порядок.

Только… позднее она обнаружила, что не может.

Она перевязала себе шею и подумала, не вызвать ли скорую, но она ненавидела врачей. Мила понимала, что потеряла много крови, по луже на ковре это было совершенно очевидно. Но она также знала, что если отлежаться на диване, есть здоровую пищу и побольше пить, то кровообращение быстро восстановится. И вовсе не нужно вливать чью-то чужую, да и больница ей была все равно не по карману.

В домашнем лечении была только одна трудность – каждый раз, когда она пыталась съесть ложку бабушкиного лечебного супчика, ее начинало тошнить. Воду она пить могла, но стоило только проглотить что-нибудь со вкусом и запахом, как оно тут же лезло назад. А боль в шее была просто адская.

Первую ночь она провела на диване в тревожном забытьи. Пятница прошла как в тумане, потому что вокруг будто потеплело, и при малейшем движении все тело горело огнем. Она все-таки умудрилась проглотить немного супа и молока, но от этого только желудок свело.

Когда в воскресенье к ней заглянул приятель Адриан и обнаружил, в каком она плачевном состоянии, то сразу отвез к себе домой.

С тех пор там-то она и пыталась уснуть. А еще кое с чем боролась.

Мила не была дурочкой. Она прекрасно поняла, что означали следы укусов на шее. А поэтому, когда начались эти приливы жара, позывы и вожделение, особенно резко усиливающиеся с приближением Адриана, она сосредоточилась на единственной мысли – надо найти способ не поддаваться этому искушению.

Нельзя дать слабину, как сестра, и начать питаться своим лучшим другом.

Тут в спальню вошел Адриан, присел на край кровати и спросил, как самочувствие, откинув со лба слипшиеся от пота волосы. От его прикосновения Милу снова обдало жаром, и зубы словно зашевелились – клыки начали расти.

Нет, она не посмеет.

– 12 –

– Как бы нам заполучить на шоу Лютера Суонна, – сказала Даника.

Сидящий на пассажирском сиденье Лон, с самого отъезда из дома глазеющий в окно, бросил на нее хмурый взгляд.

– Лютера Суонна? Ты имеешь в виду этого спеца по вампирам?

– Вообще-то он преподает фольклор, – поправила его Даника. – Вчера вечером видела его на кабельном. Полный восторг.

– Да, он спец по вампирам, – повторил Лон. – Последние пару месяцев он не сходит с экрана благодаря своим работам о мифах про вампиров.

– Ну, сейчас уже их мифами и не назовешь, – заметила Даника. – Ведь люди превращаются в кровопийц практически каждый день.

– Это точно, – признал Лон. – Только зачем нам приглашать его на шоу? Дело действительно серьезное, вон что кругом творится. У нас, конечно, шоу тематическое, но не в том смысле. Просто развлекуха, не напрягающая мозги. Мы не освещаем текущие события.

– Так в этом вся и соль, – настаивала Даника. – Все уже знают, что вампиры – это не сказки, и с каждым днем их становится все больше. Но ведь это не просто новость. Это шокирует и пугает, как раз материал по нашей специальности.

– Лютер Суонн в последнее время просто нарасхват, – сказал Лон. – Не знаю, можно ли его поймать. Но даже если это возможно, зачем он нам?

– Как насчет рейтинга? – улыбнулась Даника. – Вампиры – такая актуальная тема. Надо бы и нам приобщиться.

Лон согласно кивнул.

– Ладно, это мне понятно. – Он поморгал, словно отгоняя наваждение. – Попробую кое с кем связаться.

– Отлично, – сказала Даника, с визгом покрышек загоняя свою миниатюрную спортивную «хонду» на парковку телестудии.

– Кстати, – добавила она, как бы между прочим, – как самочувствие?

Лон покосился на нее и пожал плечами.

– Не самое доброе утро.

Даника кивнула с понимающим видом.

– С меня кофе, – предложила она. – Надо тебя взбодрить, чтоб скорее раздобыл нам Лютера Суонна. И чем черт не шутит, попробуй еще разыскать этого Майкла Фэйна.

Выходя из машины, Даника Дубов размяла руки, сплетя пальцы.

– Чую, что неделя будет просто выдающаяся, – усмехнулась она, хищно обнажив зубы.

Лон простонал и потащился за ней к служебному входу.

– 13 –

Поиски Милы закончились в среду, когда она вернулась домой, до смерти перепугав домовладельца. Даника узнала об этом не от сестры, а от полицейских, которые позвонили ей, сообщив, что дело о пропаже без вести или инсценировке несчастного случая закрыто, потому что та вернулась домой целая и невредимая.

Поговорив с полицейским, Даника уже собиралась набрать номер Милы, но передумала. Что она ей скажет? «Господи, на прошлой неделе я перегрызла тебе горло и решила, что ты умерла?»

Она отдернула руку и отложила мобильник. Если Мила захочет, то сама позвонит. А пока… Нужно выяснить кое-что. Ей надо побольше узнать о том, во что она превратилась. Пожалуй, они обе превратились…

В четверг Даника проснулась в горячем поту, желудок словно взбесился. Значит, снова проголодалась. Она себе пообещала не идти у голода на поводу. Надо потерпеть до завтра. Потому что Лону удалось договориться с Лютером Суонном на пятницу. Может, наконец удастся что-нибудь прояснить о своем состоянии. Целый день ее припекало все сильнее, и она молилась, только бы выдержать. Когда Лон подходил близко, она чувствовала пульсацию в челюсти… словно зубы начинали расти.

– 14 –

В пятницу Даника молилась, чтобы ее грим не потек перед камерой. Она вся горела. Когда Лон подошел предложить возможные вопросы для интервью, она рявкнула:

– Я как-нибудь сама разберусь, ладно?

Лон ретировался, и Даника облегченно вздохнула. Как только он оказывался в одной с ней комнате, она чувствовала, как вытягиваются челюсти и начинается превращение. Ей не хотелось снова питаться за его счет. Сейчас он, кажется, восстановился после ее первого нападения и вроде не помнил, что произошло. Но она не была уверена, сможет ли остановиться не убив его, если повторит попытку. А голод был сильный.

Прямо убить была готова.

И по какой-то причине ее тянуло именно к нему. Какого черта? Эта мысль засела в голове как заноза, не отпуская даже на планерках, и ей приходилось заглушать урчание в животе и прятать клыки при улыбке, когда Лон сидел рядом. Какого черта? Какого черта?

– 15 –

– Лютер Суонн, вы уже давно занимаетесь изучением вампиров, и год назад мой первый вопрос, возможно, звучал бы так: «Вы верите, что вампиры существуют?»

Суонн усмехнулся, сидя в кожаном кресле, но перебивать не стал.

– Но сейчас вопрос стоит по-другому: откуда они берутся? И почему именно сейчас?

– Да, именно так, – согласился Суонн. – И ответа у меня нет. Я изучал легенды о вампирах, их существовавшие рядом с людьми на протяжении всей истории, и думаю, что они всегда жили среди нас, но в последние несколько веков лишь как редкий, вымирающий вид – раса мутировавших людей, балансирующая на грани исчезновения. И честно говоря, этот вид не единственный – одних только мутаций вампиров существует не меньше дюжины. А у вервольфов аж несколько рас.

– Так эти вампиры и вервольфы все еще считаются людьми, только имеющими заболевание?

Суонн прицелился в Данику пальцем, словно револьвером, и спустил воображаемый курок.

– В яблочко, – сказал он. – В этом-то все и дело. Некоторые считают, что причиной мутации является болезнь, которая передается через слюну и кровь как вирус СПИДа. Но мое мнение совпадает с исследованиями ученых университета Станфорда. Они считают, что это в действительности генетическая мутация, которая чем-то вызвана. Возможно, это врожденный контроль за популяцией. Когда территория перенаселена, у кого-нибудь активируется спящий ген, и вскоре популяция начинает плавно сокращаться.

Даника кивнула.

– Логично, как крысы до поры до времени живут мирно, а когда колония слишком разрастается, начинают пожирать друг друга.

– Точно, – сказал Суонн. – Вопрос в следующем: почему этот всплеск происходит именно сейчас, в данный момент? За всю историю человечества не отмечено вспышки такого масштаба.

– Догадываюсь, что на это у вас нет ответа.

Он покачал головой.

– Боюсь, что нет. Но поверьте, этой проблемой занимается множество ученых. Изучают гены инфицированных. Пытаются определить, почему у человека, еще вчера казавшегося нормальным, вдруг отрастают длинные клыки и возникает непреодолимое желание сожрать своего ближнего. Интересно то, что изменения действительно связаны с генетической историей инфицированного человека. Цзянши, или китайский прыгающий вампир, живет в темных местах и охотится ночью, передвигается прыжками, с вытянутыми в стороны руками. Вампир из России клыков не имеет, но под языком у него есть жало. Вампиры из Индии похожи на старух с двойными пятками. А у румынского стригоя – два сердца, и он может принимать облик разных животных. За последние несколько месяцев нам встречались представители всех этих видов, и что интересно – все вампиры, которых нам удалось обследовать, претерпели мутации в соответствии с фольклором конкретных народов. Другими словами, норвежцы не превратятся в цзянши, а индийцы – в русского вампира.

– Как часто вампирам нужно питаться?

Суонн покачал головой.

– Единого мнения на этот счет не существует. Судя по некоторым свидетельствам, раз в день или каждые два дня. Но есть истории о вампирах, которые питаются только в полнолуние, а другие могут обходиться без еды месяцами и даже годами.

Даника охнула от внезапной вспышки жара в животе. Неделю голодовки она себе представить не могла.

– Как же можно так долго выжить без еды? – спросила она.

Суонн пожал плечами.

– Некоторые считают, что вампиры вообще не живые. Это следует из большинства легенд. Однако судя по нашим недавним наблюдениям, они вполне живые, просто видоизменились.

– А правда, что им приходится питаться кровью, причем обязательно человеческой?

– Мутация действительно вызывает жажду и потребность крови. Существуют легенды о вампирах, питающихся кровью животных, способных даже сидеть со всеми за обеденным столом и употреблять обычную человеческую пищу. Но в пищеварительном тракте вампиров происходят определенные изменения… и те продукты, которые раньше служили источником питательных веществ, им уже не подходят. Для поддержания жизненной активности вампирам нужна кровь.

– А жертва вампира обязательно должна быть для него привлекательной? Или они просто могут есть любого?

Суонн засмеялся.

– Большинство историй о вампирах указывают, что подойдет любое живое существо. Как я уже упомянул, некоторые могут питаться животными. В некоторых преданиях говорится о жертвах-бродягах, которые, конечно, не входят в категорию привлекательных.

Историк замолчал, а потом поднял ладони вверх:

– И при всем при этом есть вампиры, которые вообще кровью не питаются. А такие, как русский вурдалак, могут кормиться только за счет своих любимых, что существенно ограничивает кормовую базу для тех, у кого мало друзей и родных.

– Ужас, – вздрогнула Даника. – Значит русские вампиры занимаются кровосмешением.

– Я бы так не сказал, ведь дело не в сексе, но… ход мысли верный.

Даника вдруг растерялась, не зная, что еще спросить у Суонна, ведь он только что дал ей подсказку. У нее были русские корни… и единственными, кто ее привлекал как источник пищи, были родная сестра и лучший друг. Возможно, когда мутация коснулась ее, она затронула дремавший ген вурдалака, доставшийся от дальних предков.

Но даже понимая собственное состояние… как это контролировать?

– Насколько вурдалак должен сблизиться с потенциальной жертвой?

– Трудно сказать, – ответил Суонн. – По-видимому, должна возникнуть некая эмоциональная связь, то есть нужно или довольно длительное общение, или симпатия с первого взгляда… трудно сказать.

– А если вурдалак нападет на родителей, братьев или сестер, они тоже станут вурдалаками? – спросила Даника. – Или эти старинные мифы о превращении в вампира от укуса уже не верны?

– Вы правы, – ответил Суонн. – Если вурдалак напьется крови у брата, тот тоже может очнуться вампиром. Если не вся кровь выпита. Когда вурдалак совсем опустошает жертву, все кончено. Несмотря на все эти фильмы и мифы – мертвый есть мертвый. За последние несколько недель мы поняли, что настоящие вампиры появились в результате мутации, а не восстали из могил. Но все легенды о вурдалаках свидетельствуют о стремительном распространении этой напасти, подобно лесному пожару. Целые семьи со всеми знакомыми вымирают за считанные недели.

– Вымирают? – переспросила Даника. – Что же с ними происходит?

– Вурдалаки обычно слишком быстро истощают запасы пищи, особенно когда твои мать, брат и сестра конкурируют за один и тот же источник еды… Довольно скоро настоящий вурдалак умирает из-за нехватки пищи.

Сердце Даники пронзила резкая боль. У нее почти не было родственников и едва ли кого она могла назвать другом. Накатила такая слабость, что она готова была упасть в обморок. Остаться в сознании ей помог адреналин и ожидание такой близкой разгадки ее состояния…

Даника подняла глаза и увидела, что Лон яростно жестикулирует у края сцены, и Даника знала почему. Красные цифры на часах, отмеряющих выделенное время, уже перевалили за ноль. Ей давно было пора закругляться.

– Так как же нам быть дальше? – спросила она. – Выследить и уничтожить всех этих новых вампиров? Ведь мы же с ними не уживемся.

Суонн в ужасе посмотрел на нее.

– Вы же не предлагаете организовывать батальоны смерти и охотиться на людей? Это геноцид! Помните, вампиры – те же люди… они просто… другие. Нам надо найти способ сосуществования. Они появились неспроста, на этот счет существует несколько теорий. Наша сила – в сотрудничестве, а разобщенность приведет к гибели.

– Вот вкратце и все, – улыбнулась Даника, приподняв одну бровь на камеру. – Полюбите вашего вампира. Особенно, если ночью он к вам залезет через окно. Только предупреждаем, проверьте, есть ли у него презерватив, а у вас – оберег на шее. На сегодня все, просто помните… вампиры – тоже люди.

Она повернулась к Суонну и встала, пожав ему руку под аплодисменты публики и бегущие титры.

– Я не совсем это имел в виду, – сказал он.

Даника пожала плечами.

– Вы считаете, что их не стоит уничтожать, но они нас точно уничтожат. Думаю, я это правильно поняла.

– Они могут стать новым шагом на пути эволюции, – предположил он.

Даника помахала рукой и улыбнулась на камеру, провожая Суонна к выходу.

– Тот шаг, кажется, будет самообороной, – заметила она.

– 16 –

Дверь в кабинет Даники распахнулась, и вошел скептически настроенный Лон.

– Ну, это было здорово, – заметил он. – Если до кого еще не дошло от каждой второй телепередачи за последнее полугодие, то мы сегодня успешно дали им полный курс основ по вампирским легендам. Я рад, что сегодня мы открыли новые земли.

Даника посмотрела на него с дивана, едва подняв веки.

– Да, так же, как открыли новую страницу с полиграфом и любовным треугольником, – ответила она и уронила голову обратно на подушку.

– Ты же понимаешь, о чем я. Интервью про науку и историю – это немного не то, чего ожидают наши зрители.

Спазмы в животе нарастали, кожа горела, во рту тоже что-то изменилось, и Данике стало трудно говорить.

– Я понимаю, – пробормотала она. – Но мне сейчас правда не до этого. И не хочу, чтобы и ты заразился… поэтому…

Ее голос стал невнятным, но намерения вполне ясными.

– Тебе лучше уйти.

Лон открыл было рот, чтобы возразить, но не нашелся, что ответить и подчинился.

Как только дверь закрылась, Даника взяла мобильник. У нее возник план.

– 17 –

– Вот уж не ожидал, что ты мне позвонишь, – сказал Крейг.

Он молча отсалютовал ей бокалом, и Даника ответила тем же, улыбнувшись мелодичному звону. Они обедали в одном из его любимых итальянских ресторанов в Норт-Сайде, и Даника почти физически ощущала его волнение. И в самом деле, как только она об этом подумала, то поняла, что чувствует запах его возбуждения. Не в плохом смысле, сквозь аромат дезодоранта чуть сильнее пробивался мускусный запах. Она поймала взгляд Крейга на вырезе декольте черного платья и слегка подвинулась на стуле, обнажая грудь чуть глубже и поддразнивая кружевной каймой лифчика.

– Я по тебе скучала, – соврала она. – Просто думала, что… ну… все мосты сожжены, а потом закружилась с делами, ну ты знаешь, как это бывает.

– А сейчас у тебя никого нет, – сказал он, вежливо прощупывая почву.

– Да, сейчас у меня никого нет, – призналась она. Даника опустила голову, но потом бросила пристальный взгляд. – Ты намекаешь на нехватку секса?

Крейг засмеялся и помедлил с ответом, приложившись к бокалу. Даника не сводила с него глаз.

– Ничего подобного я не говорил, – сказал он наконец. – Куда пойдем после обеда? К тебе или ко мне?

– К тебе, – ответила Даника. – У меня такой бардак. Кровать не заправляла неделю.

– Тем лучше, – ухмыльнулся он. – меньше хлопот.

После этого им уже было не до обеда, но для приличия они обменялись новостями. Когда официант принес меню десертов, Даника отказалась.

– Ты и до пасты не дотронулась, – заметил Крейг. – Не понравилась?

– Все просто замечательно, – улыбнулась она. – У меня голод другого сорта.

Он поспешил расплатиться и проводил ее в свою машину, по-хозяйски приобняв за талию. От каждого прикосновения его пальцев по спине расходились волны сладострастного тепла.

Из гаража до квартиры они хоть и не бежали бегом, но шли довольно быстро. Он стиснул Данику в объятиях, не успев даже захлопнуть дверь.

– Мне нравится, что ты сделал с квартирой, – прошептала она, упиваясь жаром его шеи.

– Да ты даже не взглянула, – засмеялся он.

– Все равно мне нравится.

Его пальцы были заняты застежками платья на спине, и она не отставала, сопровождая каждую расстегнутую пуговицу рубашки быстрыми страстными поцелуями. Даника выскользнула из платья и отшвырнула его к стене прихожей, а он бросил рубашку на пол. Потом Даника крепко прижалась к Крейгу. От волос на его груди стало щекотно, и она почувствовала, как набухают соски.

– Хочешь… посмотреть… квартиру? – выдохнул он, отрываясь от ее губ.

– Потом, – сказала она, прижимаясь к нему губами, и вдруг содрогнулась. Волна жара захлестнула от паха до самой шеи, разлившись по телу покалывающим теплом, и превратилась в невероятное наслаждение, от которого вырвался стон.

– Без меня не начинай, – засмеялся он.

– Об этом не волнуйся, – заплетающимся языком пробормотала Даника. – Ты мой обед и десерт. Челюсть вытянулась за какой-то миг, и Даника не теряя времени тут же разинула пасть и впилась ему в шею.

Крейг удивленно вскрикнул, но тут же смолк, когда клыки Даники попали в цель и перед поглощением его жизненных соков выпустили яд. После всего, что она узнала от Суонна и из прочитанных книг, она поняла, что с ее превращением у нее появилась крохотная железа за челюстью. Теперь с этим знанием и опытом она обратила внимание и почувствовала, как она пульсирует при укусе. Что выделялось с укусом, она не знала, но жертва тут же цепенела. Его кровь хлынула в горло таким бурным горячим потоком, что оторваться было просто невозможно, и она пила и пила. Она утоляла и голод, и возбуждение одновременно, и машинально терлась о него бедрами. Когда живот уже лопался от сытости, она дошла до оргазма, и, задыхаясь, оторвалась от его шеи.

Он неподвижно валялся возле двери, закатив глаза. Кровь продолжала сочиться из ран, но Даника была сыта. Она встала, немного пошатываясь от пресыщения и отголосков оргазма.

– Ну и ну, – сказала она, взглянув на его тело, прежде чем войти в гостиную.

С тех пор, как они с Крейгом последний раз встречались, в комнате появились новый диван и кресло. И телевизор с большим экраном. Даника подняла пульт и включила телевизор, устроившись на диване. Она провела рукой по взмокшей груди, измазав кровью край лифчика. Потом глубоко вдохнула и, развалившись на диване, оглядела комнату. Она не планировала оставаться надолго, но сейчас не хотелось даже шевелиться. Она переключила на седьмой канал и откинула голову.

– А квартирка стала и впрямь шикарная, – сказала она.

– 18 –

Когда ты вынужден питаться за счет людей, с которыми тебя связывают родственные или эмоциональные чувства, запасы пищи сильно ограничены. По крайней мере, так было у Даники. После обеда с Крейгом, всего за несколько недель она возобновила отношения еще с пятью бывшими поклонниками. Но ее черный список оказался коротковат. Даника была человеком общительным, а еще амбициозной карьеристкой. Из миллиона «знакомых» близкими были лишь единицы.

В последние годы она не приобрела ни друзей, ни любовников, сосредоточившись на карьере. Борьба за рейтинги была ее страстью, вот почему Лон стоял у нее в кабинете, скрестив на груди руки с таким видом, словно встал не с той ноги.

– Ученого? Ты хочешь пригласить на шоу ученого? Ты совсем чокнулась?

– Не простого ученого, – возразила Даника. – Мэгги Руис! Никто не знает больше о вампирах, чем Мэгги.

– Не сомневаюсь, – сказал он. – Но позволь тебе напомнить, что это не наш профиль! Мы исследуем людей из трейлерных парков, отбросы общества. Мужья, переспавшие с няньками. Любовные треугольники с почтальоном. Мы не говорим об эпидемии вампиризма с научной точки зрения.

Даника скрестила руки на груди.

– Ну, и зря.

Лон покачал головой. Иногда с ней бесполезно было спорить.

– Хорошо, я ее поищу.

– 19 –

– Вы уже давно изучаете феномен Майкла Фэйна. Что вы узнали о вампирах и что еще предстоит выяснить? – спросила Даника.

Оператор навел камеру на Мэгги Руис. Эпидемиолог за последние несколько недель уже собаку съела на этих интервью, так что отвечала без единой запинки.

– Прежде всего, мы узнали, что магия тут совсем ни при чем, – улыбнулась Мэгги. – Все эти байки, что вампиры боятся крестов и чеснока и не отражаются в зеркале… мягко говоря, чепуха. Вампиры – это живые люди или, по крайней мере, разновидность людей. Но они подверглись генетическим изменениям. Мы выявили у Майкла Фэйна генетическое отклонение, вызвавшее определенные изменения пищеварительного тракта, поэтому из всех источников пищи больше всего ему необходима кровь.

– Но почему именно он? Почему сейчас?

Мэгги кивнула.

– Да, это интересный вопрос. Ответа пока нет. Но мы точно знаем, что это не результат мистического укуса, и уверяю вас, сердце Майкла Фэйна все еще бьется.

– Подождите, – перебила Даника. – Вы хотите сказать, что люди не могут стать вампирами от укусов?

Мэгги заколебалась.

– Я бы не утверждала, что это невозможно… но подтверждений этому нашими исследованиями пока не выявлено. Жертвы либо погибали от потери крови, либо восстанавливались и продолжали нормально жить. Передачи при укусе какого-либо возбудителя генетических мутаций не обнаружено. Значит, причина мутаций кроется в чем-то другом.

– Значит, вампир не может своим укусом даровать бессмертие, – сказала Даника. – Вы растоптали все мои мечты о вечной жизни в замке какого-нибудь высокого смуглого красавца-вампира.

Мэгги рассмеялась.

– Ну, простите. Вампиры так же смертны, как мы с вами. Может, вы и найдете кого-нибудь и поживете чуть-чуть, но рано или поздно он вас прикончит, тут и сказочке конец. По-видимому, они не способны передавать свое заболевание. Конечно, мы заметили, что ген производит разные изменения у людей разных рас, так что, наверное, все может быть.

– Интересная точка зрения, – сказала Даника. – Мы с Лютером Суонном беседовали на прошлой неделе, и он упоминал о чрезвычайном разнообразии видов вампиров, даже рассказал о тех, что кормятся за счет близких им людей.

Мэгги кивнула.

– Я изучила все легенды после того, как началась эта эпидемия. В русских преданиях говорится о вурдалаке, который может кормиться только за счет семьи и друзей. Самое интересное, что это существо, по сути, обречено. Ведь при такой скудной кормовой базе твоя раса скоро будет на грани вымирания, по крайней мере, численность будет сильно ограничена. Род вурдалаков может продолжаться при переходе из семьи в семью, но одиночки очень быстро истощат запасы пищи и вымрут. Честно говоря, я не вижу биологических преимуществ в ограничении и подозреваю, что эта часть является художественным преувеличением вампирской реальности, а не настоящим ограничением для вида.

Даника кивнула и улыбнулась… но уж кто-кто, а она знала. Закончив интервью и проводив Мэгги со сцены, она предупредила Лона, что пропустит дневную планерку о завтрашнем шоу. У нее пара назначенных встреч, которые нельзя пропустить. Встречи с бывшими парнями, которых она убила.

У нее появилась теория.

Сначала она зашла на квартиру к Крейгу. Дверь он открыл сам.

Вид у него был бледноватый, но больше злой.

– Что за хрень ты со мной сотворила? – спросил он.

Потом схватил ее за плечо и затащил в квартиру.

– Очнулся я здесь, на полу, – он показал на ковер в прихожей. – Потом следующие пару дней меня рвало. А потом зашел в гости к матери… и я ее сожрал! Сожрал нахрен!

Даника кивнула.

– У меня первой была сестра. Понимаю, как ты злишься.

– Злюсь? Я тебя убью, сука проклятая. Мне надо было догадаться, когда получил твое сообщение. Скучала она по мне, как же! Да ты кроме себя в жизни никого не любила!

Крейг замахнулся словно для удара, но Даника улыбнулась и скользнула в его объятия.

– Я так по тебе скучала, Крейги, правда. И да, я была голодная.

– Я взял отпуск на эту неделю, – объявил он. – Работа ни хрена не клеится. Все думаю о том, что укусил маму. И Джинни.

– Да? Она мне всегда нравилась.

– Да, – признался Крейг. – Она заходила через несколько дней после убийства мамы узнать, почему я не отвечаю на звонки. Ну и вот… Из-за тебя я прикончил мать и сестру.

– Ты не разговаривал с ними после?

– Нет, – заметил он. – Думаю, это было бы сложновато. Я ведь их убил!

– Так и я тебя тоже, разве нет?

Крейг с ненавистью посмотрел на нее.

– Ты пыталась, но ясно, что не выпила все до дна.

– А выглядело именно так, – сказала она.

Его наконец осенило, и губы расплылись в улыбке.

– Так… может, они не…

– Может, – подтвердила она. – У человека в теле столько крови. Я тоже думала, что высосала вас с Милой до смерти. Но потом подумала, а вдруг нет? Может, от моего яда вы просто на несколько часов отключились. Вот почему я вернулась, чтобы проверить. Пожалуй, тебе тоже…

Он ее оттолкнул.

– Все равно, ты сука, и я тебя ненавижу, – заорал он.

– А пару недель назад ты пел совсем другое, – возразила Даника. – Просто помни, если об этом кто-нибудь узнает, на тебя устроят охоту. Здесь только один выход.

– Не трепаться на стороне?

– Правильно.

Даника улыбнулась, когда Крейг выскочил за дверь.

– 20 –

В тот день она посетила еще троих из бывших воздыхателей. И каждый оказался жив-живехонек, хотя она помнила, как они выглядели, когда она уходила от них. Эти закатившиеся глаза, высунутые языки. Никто из них ей не обрадовался. Ничего, это она переживет.

Разгадка была такова… Даника превращала людей в вампиров. Несмотря на то, что сказала Мэгги. Наука наукой, а в ее превращении в вурдалака была своя особенность, она могла передавать трансформирующий ген своим жертвам… то есть обедам!

Даника размышляла о последствиях. Не каждый был счастлив превратиться в вампира, никто из ее друзей, конечно. И хотя держать в тайне свое состояние было в их собственных интересах, но рано или поздно кто-нибудь проболтается. Их надо организовать в единое сообщество, чтобы просветить и направить в нужное русло.

Даника задумалась.

Потом достала мобильник и позвонила Маку. Он был ее третьей жертвой, и даже хотя она с ним не встречалась где-то год до того, как высосать у него кровь, он был ее любимчиком.

Она совсем не удивилась, когда он ответил. Злой, как собака, так же, как и Крейг.

– Короче, Мак, такое дело, – она рассказала ему свой план.

Схема пирамиды была не нова. Только обычно на пирамидах зарабатывали капиталы, а не пропитание.

Мысль Даники… состояла в том, чтобы выжить. Тайно. И в том, чтобы совместить несовместимое. Ток-шоу было прекрасной возможностью завести новых друзей. А чего как не друзей Данике не хватало больше всего?

– Нам всем надо как-то ладить, – объяснила она Маку. – Даже более того… они должны нам нравиться. Сначала нужно наладить связь, а уж потом зубы в ход пускать.

– Может, как-нибудь проведешь передачу о прекрасных спасателях? – спросил он. – Как-никак лето. А я бы не прочь привязаться к ним… если это девушки. И загорелые.

– А мне от этого какой прок? – спросила Даника.

У Мака на все был готов ответ.

– У них же парни есть. Спасательницы ведь не с троллями встречаются, верно?

– 21 –

Чтобы дом ломился от пищи, надо ее кормить. А в случае с вурдалаком – не убивать, пока кормишься.

Эту истину Даника, Крейг, Мак, Ханна и Сара уяснили довольно быстро. Первым провалился Крейг: он подружился с девушкой по имени Джулия и пил кровь слишком долго. Он оставил ее в коматозном состоянии в комнате, где они запирали свое человеческое стадо. Но в ту ночь, вместо того, чтобы очнуться слабой, но нормальной, она превратилась в вурдалака. Когда Даника, Крейг и остальные утром проснулись, вся их «пища» лежала на полу мертвой. Ну ясное дело, ведь у «человеческого скота», сидящего взаперти, возникла взаимная симпатия на почве общих невзгод.

После этого Даника установила принцип питания по часам. Никто не мог питаться, пока не установит таймер. Они оборудовали отдельные боксы для ночевки в доме Ханны, где был огромный подвал, который превратили в блок отдельных комнат. Никто не мог спуститься в подвал, не установив таймер. Через пять минут после запуска таймера срабатывал общий сигнал тревоги. Выключить его можно было нажатием кнопки, только поднявшись наверх. То есть кормежка успешно прерывалась, не давая вампирам окончательно озвереть и пойти вразнос.

«Семья» Даники мало-помалу росла. Каждый день после шоу она обедала с гостями и приглашала на свидание тех, кто ей приглянулся, потом еще и еще… пока в горле не возникало то самое знакомое жжение. В ее личном «садке» чуть ли не каждую неделю случалось прибавление. Но ей было необязательно всегда кормиться в боксе.

– 22 –

Пятница подходила к концу, а значит, на пару дней можно расслабиться и забыть о работе… вот только в животе опять заурчало. Она знала, что скоро придется кормиться. Из-за этого нового голода пришлось серьезно перекроить привычный уклад жизни. На этот раз она пошла к Ханне после работы просто посмотреть, как идут дела, и Мак встретил ее у порога. Его темные волосы казались темнее, обычно бледная кожа – бледнее. При взгляде на него у Даники возникло какое-то странное чувство, и вдруг вырвалось:

– Хочу тебя убить.

– Давай, – ответил он.

Она все еще могла кормиться за счет тех, с кем была близка, даже если они были вампирами. Они поцеловались, потом почти одновременно у них вытянулись челюсти. Через мгновение, разинув пасти, они впились друг другу в шею. Они пили кровь друг друга. Вкус был роскошный, упоительный. Через несколько секунд их захлестнуло желание, они тесно прижались бедрами к друг другу, продолжая пить.

– Я тоже хочу тебя убить, – прошептал он между глотками.

– Давай, – выдохнула Даника, впиваясь с удвоенной силой.

Мусор. Часть 3

Джонатан Мэйберри

– 10 –

Кафедра антропологии, Нью-Йоркский университет, 9 октября, 11:03.

За четыре дня до события В.

– Это вы спец по вампирам?

Лютер Суонн с улыбкой оторвался от ноутбука. Ему часто задавали подобный вопрос, но в этот раз он прозвучал не так уж оскорбительно.

На пороге кабинета стояли двое, не студенты и не сотрудники факультета, оба высокие, в стандартных неприметных костюмах фасона «на все случаи жизни», с одинаковыми усами и стрижками со скидкой под одну гребенку в «Суперкатс».

Они были типичными копами.

Тот, что повыше, унылый, темноволосый с проседью, выудил из внутреннего кармана пиджака кожаную «корочку» и, раскрыв ловким движением, предъявил ее Суонну. Профессор взглянул поверх очков на золотой жетон и удостоверение с фамилией.

– Детектив Шмидт, – представился мужчина и захлопнул корочку. – Это детектив Янофф.

– Ясно, – сказал Суонн. – Ну а я тогда, стало быть, спец по вампирам. Чем могу быть полезен?

– Давайте прикроем дверь, – попросил Шмидт.

– Ради бога.

Они прикрыли дверь и уселись в потрепанные кресла напротив стола. Суонн ободряюще улыбнулся, но оба детектива сидели мрачнее тучи.

– Доктор Суонн, – начал Шмидт, – вам приходилось работать консультантом полицейского управления или ведомства окружного прокурора?

– Выступать свидетелем-экспертом? Нет, не было спроса по моей специфике, – заметил Суонн. – Участвовал в нескольких телепередачах. Каналы «Дискавери», «История». Шоу про вампиров и сверхъестественное. Их каждый Хэллоуин повторяют.

– Да, – сказал Шмидт, – именно так мы и вышли на вас. У детектива Яноффа оказалась парочка видеозаписей. Очень интересно.

Сказано это было таким тоном, словно он имел в виду прямо противоположное.

– Вы и книги пишете?

Суонн кивнул на шкаф слева от него. Три верхние полки были набиты многочисленными копиями одних и тех же одиннадцати названий. В каждом названии появлялось слово «вампир».

Шмидт кивнул.

– Да, эти у нас есть.

Суонн откинулся в кресле.

– Правда? – сказал он. – Это комплимент?

Вместо ответа Шмидт спросил:

– Есть ли у вас время и желание поработать консультантом?

– Конечно, если это не помешает учебной нагрузке. Я могу дать вам копию расписания и…

– У нас есть, – впервые подал голос Янофф.

– Тогда конечно, – улыбнулся Суонн. – А эта халтурка оплачивается?

– Да.

От озвученной Шмидтом суммы Суонн чуть не подскочил, но постарался не подать виду. Книги давали неплохую прибавку к зарплате, чтобы не оказаться за чертой бедности, но это были всего лишь монографии по фольклору. С бестселлерами они и рядом не лежали.

– Прекрасно, – сказал он, стараясь сохранить невозмутимый тон. – По каким вопросам нужны консультации?

Шмидт и Янофф сидели молча.

– Давайте-ка отмотаем назад и начнем с другого вопроса. На каких делах вы специализируетесь? – спросил Суонн. – Что это, кража? Священные реликвии, старинные книги? Что-то в этом роде?

Снова гробовое молчание.

– Какой-нибудь ритуал? У меня была книга о современных почитателях вампиров.

Тишина.

– Ну хоть намекните. Что это за дело?

Янофф оглянулся, проверяя, не открылась ли дверь. За дверью никого не было видно сквозь матовое стекло, в коридоре тоже стояла тишина.

Шмидт сказал:

– Доктор Суонн, мы расследуем убийство.

Суонн не смог удержаться от улыбки.

– Убийство? И вам нужна помощь эксперта по вампирам? Серьезно?

Оба детектива молча сверлили его взглядами без малейшей тени усмешки.

– 11 –

Бедфорд-стрит, 75, Нью-Йорк, 8 октября, 9:46.

За пять дней до события В.

Майкл Фэйн сидел на полу своей квартиры, забившись в угол за комодом. Это было самое укромное место, где он мог спрятаться.

Висящий на стене спальни плазменный телевизор вещал ужасные новости. Репортерша, та узкоглазая телка, все никак не унималась, слушать такое было просто невыносимо. Но пульт лежал на кровати, а он не отваживался шевельнуться. Просто не мог.

«…источники в управлении сообщают, что до сих пор практически не сталкивались с настолько жестокими убийствами, – сказала Юки Нитобе. – Власти закрыли прессе доступ к месту преступления, но “Региональные спутниковые новости” располагают эксклюзивным видеоматериалом с места событий. Вниманию зрителей: сейчас мы покажем шокирующие кадры, которые не рекомендуются к просмотру несовершеннолетним и лицам с неустойчивой психикой».

«Боже, – подумал Фэйн. – Она раздувает шумиху только ради рейтингов».

Понятное дело, после такого заявления никто не оторвется от ящика.

На экране появились кадры, снятые явно скрытой камерой на лацкане пиджака или камерой в тюбике от губной помады. Изображение было смазанным, дрожало, расплывалось, но это лишь подчеркивало особую реалистичность жутких подробностей. В кадре виднелось что-то неясное, скорее намек, чем откровенный кошмар. Но Фэйн знал, что так даже хуже. Кровь на стенах, бесформенная масса на полу, вытянутая рука в кровавых разводах. Остальное додумают сами зрители, представляя самое ужасное и упиваясь этим, как та дьяволица под личиной репортерши.

Фэйн сжал кулаками виски, крепко зажмурился и стиснул зубы, сдерживая рвущийся из груди вопль. Он пытался.

Кроме него во всем здании, в остальных четырех квартирах, никого не было дома.

Никто не услышал его нескончаемых диких воплей.

– 12 –

Департамент полиции Нью-Йорка, шестой участок, 12 октября, 18:07.

За один день до события В.

Узнав, кем работает Суонн, заключенный надолго застыл с отвисшей челюстью, уставясь в зеркало, не в состоянии выдавить ни звука.

Обычно, когда Суонн представлялся антропологом, к нему сразу теряли всякий интерес. Когда сообщал, что он эксперт по вампирам, людям это казалось забавным, словно они встретили взрослого человека, который занимается какими-то глупостями. Так обычно смотрит персонал отеля на сборище фанатов «Звездного пути».

Наконец арестант закрыл рот, но на его глаза навернулись жгучие слезы. Он на мгновение отвел взгляд, уставясь в пустой дальний угол, потом спрятал лицо в ладонях и согнулся словно от удара под дых.

У Суонна промелькнула мысль, что такое описание недалеко от истины.

Суонн откашлялся.

– Извините, – сказал он.

Заключенный только помотал головой.

– Правда, – сказал Суонн. – Извините.

– За что? – спросил арестант, не поднимая головы.

– За то, что так бестактно и грубо вывалил это все на вас.

Мужчина медленно выпрямился, будто превозмогая боль. Все лицо в слезах и соплях, перекошено страданием. Он шмыгнул носом, но вытирать его не стал.

– Ну, наверное, пора назвать вещи своими именами?

– Мы пока не торопимся вешать ярлыки.

– Ага, конечно. Копы не притащили бы тебя сюда, если бы не знали, что происходит.

– Нет, – сказал Суонн. – Вы не совсем верно представляете. Полиция не знает, что творится. Никто не знает. Они пытаются понять.

Арестант фыркнул.

– Да ладно, – сказал Суонн, – вы же не станете спорить, что ситуация сложилась необычная и для вас, и для полиции.

– Может и так, но больно шустро они сгоняли за сраным Ван Хельсингом. Значит, у них есть какие-то соображения.

Суонн наклонился ближе к стеклу.

– Ладно, допустим. Но скажите, Майкл… Простите, как вас лучше называть, Майклом или мистером Фэйном?

– Как хочешь. Лучше «Майкл».

– Майкл, не Майк?

– Майкл.

– Ну тогда Майкл. Скажите, Майкл, как бы вы поступили на их месте, если бы расследовали подобное дело?

– Пожалуй, на такие вопросы мне лучше не отвечать.

– Почему?

– Это же подстава, да?

– Вовсе нет. По крайней мере, я не собирался вас подставлять, и не забывайте, что я не коп, я здесь, чтобы помочь, посоветовать что-то. Хочу понять, что происходит.

– Зачем?

– Потому что это необходимо понять. Полиции, да и вам, думаю, тоже.

Если случаются провалы в памяти, вас это наверняка сильно пугает. Я бы боялся.

Фэйн пожевал губу, потом кивнул.

– Майкл, – сказал Суонн, – расскажите мне о последнем. Последнем провале в памяти. Когда вас арестовали.

– 13 –

Трайбека, Нью-Йорк, 8 октября, 7:16.

За пять дней до события В.

В следующий раз все было хуже.

Гораздо хуже.

Он проснулся в переулке.

Голый, грязный.

Весь в крови.

Майкл Фэйн лежал на земле, переполненный странными ощущениями во всем теле. Он ожидал боли, каких-то травм. Но ощущения были просто… удивительные.

Поначалу.

Даже не открывая глаз, он понял, что не в постели. Не в своей, и… не в чужой. Он попытался собраться с мыслями. Он вспомнил несколько последних дней, вспомнил стыд и ужас. Сокрушительное чувство вины и лютую ненависть к самому себе. Вспомнил, что заходил в церкви. Четыре или пять. Он даже не обратил внимания, к какой конфессии они принадлежали, какие были открыты – лишь бы можно было поставить свечи. Вспомнил, как сидел на церковных скамьях, самых дальних от статуй Христа и святых, склонив голову, сцепив руки до хруста костей. Молился.

Молился.

Умолял.

В тишине этих безлюдных святилищ.

Вспомнил, как вчера вечером выходил из одной церкви. Кажется, католической. Величественное, просторное, гулкое сооружение, из тех, где за спиной мерещится шепот духов. Он положил деньги в коробку пожертвований для бедных и зажег дюжину свечек. Молился несколько часов, хотя не мог припомнить ни одной молитвы, которые учил в детстве. Тогда он не придавал им такого значения, чтобы зубрить наизусть. За спинками скамей нашлось несколько книг, и он перелистывал их все подряд в поисках ключевых слов.

Милосердие. Прощение. Отпущение грехов. Искупление.

Фэйн вспомнил, как оставил одну из этих книг открытой на холодной деревянной скамье. Или… может, уронил ее на пол?

Он не мог точно припомнить, потому что потом начало твориться что-то странное.

Словно стало темнее.

Не вокруг. Наоборот, зрение у Фэйна даже обострилось. Он мог разглядеть любую мелочь, услышать любой шорох, учуять любой запах.

Даже воздух приобрел какой-то вкус, а прикосновение к полированной скамье вызвало целую гамму новых ощущений.

Нет, зрение его не покидало.

Это был свет его разума.

Он изменялся, то слабел, то затухал.

Его место заполняла бесформенная, беспросветная тьма, непроницаемая для любого звука, запаха, вкуса или прикосновения.

На какое-то мгновения он даже запаниковал, решив, что умирает. «Не дай бог умереть с таким грузом на сердце», – подумал он. Или взмолился вслух?

Потом он почувствовал, будто покидает свое тело. Такое бывало, когда он проваливался в сон сидя в кресле. Ощущение падения, словно душа выскальзывает из привычной оболочки. При этом он обычно вздрагивал, просыпаясь, и душа бросалась обратно, становясь единым целым с очнувшимся телом.

Но не в этот раз.

Поскольку тьма все активнее захватывала разум, он понимал, что сам ускользает. Теперь он сам исчезал во мраке, заволакивающем разум.

В какой-то переходный момент возникло странное ощущение, будто его тело встает на ноги. Но в то же время это было не его тело. Оно двигалось само по себе, без его ведома.

Он пытался крикнуть: «Нет!»

Но его поглотила тьма.

Теперь он оказался непонятно где спустя неизвестно сколько времени. Тьма уходила, спадая с него, словно брезентовый чехол со старой машины, оставленной на хранение. Разум пробудился, пыльный и заброшенный.

Он проснулся в переулке.

Открыв глаза, он увидел над собой высокую серо-зеленую стену мусорного контейнера. За ним возвышалось грязное кирпичное здание с десяток этажей. На черных зигзагах пожарной лестницы мерцали капли утренней росы. Кругом стояла жуткая вонь. Воняло гниющим мусором, испражнениями людей и животных, потом, мочой и…

В голове что-то щелкнуло, и разум Фэйна со всеми чувствами вернулся на место.

Он вытаращил глаза.

Стенка контейнера была не просто серо-зеленой, кирпичи были не просто грязно-красными. Все было заляпано кровью.

Чужой, это Фэйн понял сразу же.

Он с трудом поднялся на ноги. Он был голым.

Длинный переулок выходил на оживленную улицу, где виднелись машины, даже в такую рань здесь были люди.

От одного их вида его захлестнула паника.

Как ему теперь попасть домой? Голому, в крови…

И тут он что-то заметил. Торчащее из-под крышки контейнера, словно какой-то мусор. Согнутое, перекошенное, изломанное под неестественным углом.

Едва похожее на женскую руку.

Она явно была оторвана, просто прижата металлической крышкой контейнера.

Фэйн не хотел к ней прикасаться. Ему хотелось завопить и убежать оттуда подальше. Он ощущал, как из горла рвется дикий вопль.

Но дотронуться все же придется. Не до руки, до крышки. Фэйн дрожащей рукой поднял крышку контейнера, огромную, тяжелую, но она сдвинулась под его рукой, словно пушинка.

Как только он поднял крышку, рука с глухим стуком скатилась ему под ноги. Фэйн взвизгнул и чуть не уронил крышку. Он долго не мог оторвать от нее глаз, но все-таки потянулся к мусорному баку и заглянул внутрь. Там, среди разорванных мусорных мешков, грязных подгузников и пустых коробок от пиццы лежали останки женщины.

Она была не…

Не целая. И не одна.

Из контейнера на него смотрели три бледных лица. Все незнакомые, и вдруг его пронзила безумная мысль, что это самое страшное. Что они мертвы, разорваны на куски, лишены жизни и крови… но он не знал, кто это.

Он почему-то был уверен, что даже не спросил, как их звали, потому и не знал имен сейчас.

Просто мясо. Кровь.

Пустое место. Отбросы.

Фэйн вдруг понял, что действительно допускал такую мысль. Точнее, верил где-то в глубине души, а это еще хуже.

Он совершил грех. Чудовищный грех.

Последняя капля, переполнившая чашу.

Его наконец прорвало. Фэйн развернулся, изрыгая дикий вопль в смрадный воздух переулка.

От того, что случилось дальше, в памяти остались какие-то обрывки.

Он помнил, как мчался нагишом, не разбирая дороги.

Помнил, как орали люди, шарахаясь от него в разные стороны.

Сигналы машин, визг тормозов.

Удары и скрежет сталкивающихся автомобилей, резко тормозящих, чтобы его не сбить.

Чьи-то вопли. Окрики полицейских.

Он бежал от них. Бежал к ним.

Одно время он просто стоял посреди улицы и выкрикивал имя Господа, проклинал его, умолял поведать, как же так, и почему это случилось.

Потом его схватили.

Вспомнил, как размахивал руками, отбивался, толкался.

Крики становились все громче, по-прежнему чужие, крики ярости и боли.

И боль, когда полицейские окружили его со всех сторон с дубинками, перцовыми баллончиками и шокерами.

Падая на землю, Майкл Фэйн понимал, что его скрутили не силой. Он просто поддался.

Он этого хотел и надеялся, что его забьют до смерти.

Явление. Часть 1

Ивонн Наварро

– 1 –

Пустыня – место красивое и опасное.

Говоря это, люди имеют в виду жару, а также гремучих змей, скорпионов, коварные кактусы с жуткими шипами, заполонивших все вокруг. В конце концов, откуда им знать, что может на самом деле случиться в бескрайней пустоши, пока утренний воздух еще хранит холод ушедшей ночи, где встречаются твари, что так и норовят урвать толику тепла и другие блага у любого живого существа, что им придется по вкусу.

Муни Лопес известно, что самый страшный хищник пустыни ходит на двух ногах и охотится не ради пропитания, а получает удовольствие, причиняя боль и страдания другим.

– 2 –

– Я согласилась дать тебе денег на поездку в большой город. Это из тех, что отложены на учебу в колледже, потому что я надеялась поднять твой дух и помочь развеяться, – говорит Мама Гасо.

Муни сидит на обшарпанном диване в темной комнате трейлера и молчит. В Селсе, Аризона, сейчас июль, и грузная пожилая женщина включила кондиционер на полную мощность и задернула шторки на окнах. Муни знобит, ей хочется выйти наружу и погреться на солнце. Вот уже неделя, как она вернулась из Нью-Йорка, и чувствует себя отвратно. Она повторяет:

– Развеяться?

Круглолицая, с морщинистым лицом, обрамленным длинными седыми волосами Мама Гасо невозмутимо кивает:

– Забудь. Что было, то прошло. Тебе надо жить дальше.

Муни не повышает голоса, но руки на коленях сжимаются в кулаки. Ничего не изменилось, ни у нее, ни в резервации. Ее народ – тохоно-оодхам – все такой же нищий, она несчастная сирота, которой ничего не светит, за которую никто из многочисленной родни не хочет отвечать, а ее опекунша до сих пор надеется, что она по какому-то волшебству вдруг заживет по обычаям своих так называемых соплеменников…

За полтора месяца до поездки в Нью-Йорк Муни изнасиловали в пустыне нелегалы из Мексики.

– Прийти в себя, – повторяет Муни. Она расслабляет пальцы, потом ловит себя на том, что скрежещет зубами. – Зачем это? Значит, я ничего не добилась, ни к чему не пришла.

Глаза щиплет, но она сдерживает слезы. Может, потом заплачет, но не сейчас, не здесь.

– Мне хотелось отвлечься, хоть какое-то время не вспоминать. – Она набирает воздуха. – Ничего не помогло.

– Вспомни, как жила до того, как на тебя напали, – стоит на своем Мама Гасо. – И продолжай в том же духе.

Муни встает.

– Серьезно, бабуля? Вот так просто взять и забыть… – Она щелкает пальцами в воздухе. – Вот так. – Ее губы кривятся. – Притвориться, что ничего не было, будто все про это забыли и не считают меня какой-то прокаженной.

Через три шага крохотное пространство комнаты заканчивается, и она рывком открывает дверь, наслаждаясь благословенным потоком горячего воздуха, ворвавшегося внутрь.

– Я выйду. Тут ледник, как в проклятом холодильнике.

1 Дневная премия «Эмми» вручается лучшим дневным телепрограммам, считается телевизионным эквивалентом «Оскара». (здесь и далее прим. пер.)
2 «Золотая малина» – награда за сомнительные достижения в кинематографе.
3 Чапсы – кожаные штаны ковбоев.
4 Люсиль Болл (1911-1989), американская комедийная актриса.
5 Дженна Джеймсон – американская фотомодель и актириса фильмов для взрослых, режиссер.
Teleserial Book