Читать онлайн Историческое образование, наука и историки сибирской периферии в годы сталинизма бесплатно

Введение

История становления и развития высшего образования и научных исследований в СССР, тесно связанная с социокультурной и политико-идеологической обстановкой в государстве и обществе, и сейчас актуальная тема исследования.

Как известно, система исторического знания (образование, наука, подготовка кадров высшей квалификации, идеология, культура и т. п.) является специфической областью государственной политики и общественных отношений, благодаря которой осуществляется преемственность поколений, формируется сознание человеческой личности, ее гражданская и политическая идентичность и культура, мировоззренческие установки, нравственные ценности, чувство патриотизма и т. п.

Историческое знание в различных его проявлениях было одним из главных мировоззренческих ретрансляторов в российском обществе, обеспечивающих связь времен и преемственность поколений во всех «бифуркационных точках» развития общества и государства. Особенно ярко эта функция проявилась в кризисные периоды XX в.: после 1917 г., в первой половине 1930-х гг., во время Великой Отечественной войны и в первые послевоенные годы. Рельефно роль истории проявилась в один из самых неординарных, неоднозначных и интереснейших периодов российской истории – в годы сталинизма (вторая половина 1920-х – первая половина 1950-х гг.).

Сегодня в число новых исследовательских направлений входит также и изучение процессов регионализации высшего образования и науки. В связи с этим актуальным становится изучение макрорегионального, регионального, локального и даже микроуровневого опыта организации исторического образования и исторической науки в рамках научно-образовательных комплексов.

К числу особых макрорегионов России относится, несомненно, Сибирь с ее особым научно-образовательным комплексом, обусловленным специфическим социально-политическим и экономическим характером развития. Разнообразные феномены и институции социальной, экономической, культурной, политической сфер жизнедеятельности населения Сибири также имеют особенности своего развития. Зарождение и развитие сибирского научно-образовательного комплекса и отдельных его сегментов имеет ряд специфических черт. Сибирский научно-образовательный комплекс, транслируя общие, характерные для всей системы высшего образования и науки (в т. ч. и исторической) направления развития, проявляет уникальные, присущие только данному региону свойства.

Предметная область исследования настоящей монографии связана с изучением системы исторического образования и исторической науки в рамках сибирского научно-образовательного комплекса периода сталинизма. Напомним, что данный период характеризуется определенной дихотомией. С одной стороны, это время диктатуры коммунистической партии во всех сферах жизни советского общества, политических репрессий и идеологических кампаний. С другой стороны, именно в эти годы были заложены базовые институциональные основы развития исторического образования, науки, принципов взаимоотношения исторического сообщества с государством, которые определили это развитие на десятилетия вперед, в том числе сохранившись во многих чертах и до сегодняшнего времени.

Цель исследования состоит в выявлении роли и значения сибирского научно-образовательного комплекса в общесоюзной системе подготовки кадров профессиональных историков и организации исторических исследований в условиях сталинизма.

Для достижения поставленной цели в данной работе был решен ряд задач. В частности, проведен ретроспективный анализ основных этапов организации, становления и развития исторического образовательного и научного процессов в высших учебных заведениях сибирского научно-образовательного комплекса в период сталинизма; на основе историко-правового анализа официальных партийно-государственных документов, центральных и ведомственных нормативно-правовых актов, региональных и локальных документов раскрыто содержание изменений, которые происходили в системе исторического образования и исторической науки в образовательных учреждениях СССР в целом и Сибири в частности в данный период; определена модель формирования у историков как у будущей региональной интеллектуальной и идеологической элиты «правильного» мировоззрения, «правильной картины мира», что было важнейшей задачей исторического образования и исторической науки, выявлен механизм выработки у самих историков этой «картины мира», как она менялась, как она передавалась студентам, через какие механизмы и практики.

Историография темы данного исследования, ввиду своей многоуровневой природы (общегосударственный, макрорегиональный, субрегиональный, межрегиональный, региональный, локальный и микроуровень) и существенной продолжительности хронологических рамок, имеет сложную структуру. Весь историографический массив научно-исследовательской и публицистической литературы систематизируется по трем основаниям: хронологическому, предметному и территориальному.

В хронологическом аспекте периодизация изучаемых процессов укладывается в три историографических периода, которые существенно отличаются друг от друга в подходах и теоретическом уровне осмысления предмета исследования.

Первый историографический период (вторая половина 1920-х – первая половина 1950-х гг.) относится, собственно, к самому периоду сталинизма и совпадает с хронологическими рамками предмета исследования. Таким образом, историография изучаемого вопроса формировалась параллельно со своим же предметом. Это сложное время с точки зрения внутриполитических процессов и социально-экономического развития страны, это период идеологического диктата, политических репрессий и идеологических кампаний, в которые в полной мере были вовлечены советские историки. При этом за короткий период система отечественного исторического знания прошла путь от радикальных экспериментов, трансформаций и своей фактической ликвидации в 1920-х гг. до возрождения и новой институционализации исторического образования и реабилитации самой исторической науки в начале 1930-х гг. и тем более в годы Великой Отечественной войны. За эти десятилетия были выработаны основные подходы государственно-партийных органов и самих ученых-историков к роли и месту исторического образования и исторической науки в системе советской высшей школы, к их значению для социокультурной и политико-идеологической жизни страны.

Второй историографический период советского времени, находящийся уже за пределами самого сталинизма, охватывает вторую половину 1950-х – начало 1990-х гг. В свою очередь, он подразделяется на два этапа: вторая половина 1950-х – середина 1980-х гг. и годы перестройки.

Первый этап начинается с оттепели, с появления новых возможностей и направлений исследований. У самих же историков появляется возможность взглянуть на развитие исторического образования и исторической науки в годы сталинизма с критической точки зрения. Продолжение данный этап получил в годы развитого социализма (со второй половины 1960-х гг.). Он характеризуется также появлением в зарубежной историографии (прежде всего, в англо язычных работах американских и английских советологов) исследований, связанных с предметным полем данного исследования.

На втором этапе в годы перестройки происходит политическая и идеологическая переориентация ряда историков, их подходов к исследованию самой истории, смена исследовательских парадигм.

В годы перестройки определяется круг новых историографических проблем и вопросов для отечественных историков. Вместе с переосмыслением исторического прошлого, поиском новых форм и методов исследований, новых тем и направлений, исследованием белых пятен появляются и новые историографические сюжеты, связанные с историей исторического образования и исторической науки в СССР, преимущественно на новой источниковой основе.

Политика перестройки позволила отечественным исследователям более критично подойти к рассмотрению традиционных сюжетов. Эти исследования выдержаны, как правило, в рамках традиционной советской историографии, но в них в то же время нашли отражение критика политики КПСС и плюрализм мнений. Региональные историки в меньшей степени были вовлечены в эти процессы, о чем свидетельствуют их публикации.

Работы отечественных исследователей советского периода, несмотря на их идеологическое наполнение, внесли существенный вклад в изучение истории высшего исторического образования и отечественной исторической науки в СССР, и частично на региональном уровне. За этот период в научный оборот были введены многие документы, накоплен значительный эмпирический материал, началось формирование целостной картины исторического образования и исторической науки в высшей школе.

Зарубежные исследователи-советологи в своих работах, основываясь на доступных им источниках и литературе, предпринимали попытки решения важнейших проблем существования в условиях тоталитарной и авторитарной моделей советского государства таких важных общественных институтов, как высшее образование и наука[1], в т. ч. исторического образования и исторической науки, особенностей их развития, их соотношения с идеологией, выявления степени и форм влияния на историческое образование и науку партийно-государственных механизмов и т. п.[2]

Третий (постсоветский) современный историографический период охватывает современную историю России. Это время нового подхода к предмету исследования, новых исследовательских парадигм, появления новых вопросов и постановки новых проблем, новых источников. По объему историографического материала и разнообразию направлений я считаю этот период самым насыщенным и результативным в отечественной и зарубежной историографии тематики настоящего исследования.

Период сталинизма стал наиболее интересен в современной историографии XX в. как общероссийского, так и регионального уровня.

Темами, связанными с историей государственной идеологии, стали вопросы по изучению идеологических кампаний, проводившихся в первое послевоенное десятилетие (период позднего сталинизма) в СССР, в которых историки были одними из основных участников (как со стороны пострадавших от этих кампаний, так и со стороны проводников репрессивной политики)[3]. Так, в монографии В. В. Тихонова и его докторской диссертации[4] рассматриваются направление, динамика и содержание идеологических «проработок», которые в значительной степени зависели от ситуации внутри самой локальной корпорации советских историков (групповых, институциональных и индивидуальных конфликтов, карьерных амбиций, социальной психологии поколений историков и т. д.). При этом в его работах обозначаются и относительно позитивные последствия идеологических кампаний (так, именно они дали мощный толчок развитию историографических исследований в СССР).

В работах современных историков (Л. И. Пыстиной, В. Н. Казарина, С. Г. Сизова, Е. С. Гениной и др.) комплексно были изучены проблемы, связанные с отношением власти и сибирской интеллигенции (как в общесибирском, так и в региональном и в локальном аспектах); вопросы реализации партийно-государственной идеологии в этих отношениях и влияния идеологических кампаний и политического климата (в т. ч. событий, последовавших после XX съезда КПСС – оттепели) на деятельность научно-педагогических работников, в т. ч. и на сибирских историков второй половины 1940-х – начала 1960-х гг.[5] Тесно связаны с вышеназванной тематикой исследовательские работы, посвященные проблемам интеллектуальной истории, проблеме «историк в контексте социума», взаимоотношениям историков с властью в условиях идеологических кампаний периода позднего сталинизма, написанных на материалах высшей школы сибирского макрорегиона[6].

Зарубежные работы исследователей-русистов на протяжении 1990–2000-х гг. традиционно были посвящены вопросам влияния советской идеологии и политики на культуру, образование и науку в СССР, но все больше они начинают концентрироваться на наиболее популярном в зарубежной историографии периоде сталинизма. Исследования зарубежных историков оценивают суть и содержание советской политики в отношении ученых, научно-образовательных институций СССР раннего периода, советской культуры и формирования новой советской идентичности[7]. Все больше появляется работ, посвященных положению истории и историков в переходные периоды общественно-политического развития страны, историческому ревизионизму и т. п.[8]

В своем предметном аспекте массив исследовательской литературы связан с работами, посвященными общим и специальным (частным) вопросам развития исторического образования и исторической науки в советский период. Общие вопросы включают в себя изучение системы исторического знания в структуре всей советской высшей школы; изучение организационной структуры самого исторического образования и исторической науки, направления деятельности, специальных вопросов и отдельных аспектов развития исторического знания и т. п. Специальные (частные) вопросы затрагивают отдельные аспекты развития исторического знания, корпорации историков, биографии ученых-историков и т. п.

Территориальный аспект историографии связан с проблематикой регионализации и локализации вышеобозначенных процессов, т. е. с изучением предмета настоящего исследования на следующих уровнях: общегосударственном (общесоюзном или в рамках РСФСР); макрорегиональном (Сибирь), субрегиональном (Западная Сибирь и Восточная Сибирь), межрегиональном (объединение нескольких регионов по единому признаку, основанию для классификации, например национальные регионы Сибири), региональном (конкретный сибирский регион как административный субъект), локальном (город и локальное сообщество историков), микроуровне (историческое структурное подразделение научно-образовательного учреждения).

Проанализировав общее состояние изучения вопроса, рассматриваемого в монографии, можно обнаружить, что в отечественной историографии изучению организации высшего образования и науки вообще и исторических в частности не уделялось должного внимания. Проблема заключалась в том, что эти сюжеты считались советской и до недавнего времени постсоветской историографией второстепенными и мало значащими для познания глобальных исторических процессов. Исключением являлись лишь специальные работы (историко-партийной направленности в советский период или юбилейной тематики в современный), связанные с историей крупнейших образовательных и научных учреждений (истории вузов, факультетов, кафедр, персоналий), и единичные работы, посвященные описанию отдельных отраслей или направлений высшего образования и науки.

Не были пока опубликованы обобщающие работы по истории высшего исторического образования и исторического знания в связи с социокультурным и политико-идеологическим развитием государства и общества. Вместе с тем долгое время оставался абсолютно вне сферы внимания вопрос об изучении опыта организации высшего образования и науки по отдельным региональным научно-образовательным комплексам влияния их развития на общероссийские процессы. Не приходится здесь говорить о большом числе обобщающих работ по отдельным отраслям знания в регионах, в т. ч. исторического характера. Сибирь в этом отношении не была исключением из общей ситуации, сложившейся в советской и современной историографии.

Проанализировав общие направления и состояние современной историографии исследуемого вопроса, можно констатировать, что означенная в монографии научная проблема не получила в историографии комплексной разработки. Имеющиеся на сегодняшний день работы, посвященные развитию исторического образования и исторической науки в советской высшей школе, касаются в основном общероссийской тематики или определенных ее аспектов (властеотношения, идеология, корпорация историков и т. п.). Другая крайность современной отечественной историографии связана с сугубо региональным, локальным уровнем или даже микроуровнем исследования (конкретных вузов, их структурных подразделений, персоналий и т. п.).

Необходимо остановиться на территориальных рамках предлагаемого исследования. Для большинства исследователей Сибирь, в соответствии с ее современным административным статусом, – это Сибирский федеральный округ, при этом к ней примыкает еще и Тюменская область, имеющая трансграничное положение, но в административном отношении исключенная из ареала Сибири, однако исторически, экономически и в социально-культурном отношении наиболее к ней близкая. Второе обстоятельство связано с тем, что исследователи не включают Якутию (Якутскую АССР) в территориальные границы Сибири в силу исторической специфики этого уникального региона в политическом, административном, экономическом, культурном и иных отношениях. Ее историческая обособленность как в советский период, так и на современном этапе дает основание говорить о том, что Якутия не входит ни в историко-географическое, ни в хозяйственно-экономическое, ни в социокультурное пространство Сибирского или Дальневосточного регионов, представляя собой особый, самобытный регион.

В данной монографии в конкретные территориальные рамки Сибири (как макрорегиона) входят субъекты РСФСР (в современном их состоянии), которые были связаны с организацией исторического образования, проведением исторических исследований в вузах (университетах и педагогических институтах). Автором выделяются и особые субрегионы, имеющие специфику в развитии на их территории исторического знания, – Западная Сибирь и Восточная Сибирь. Также определяются территории регионов как национально- или территориально-государственные образования и отдельные локации – города данных регионов (административные центры или наиболее крупные и значимые города). Для Западной Сибири это – Алтайский край (Барнаул), Кемеровская область (Кемерово и Сталинск-Новокузнецк), Новосибирская область (Новосибирск), Омская область (Омск), Республика Алтай (Горно-Алтайск), Томская область (Томск и Колпашево), Тюменская область (Тюмень). Для Восточной Сибири – Иркутская область (Иркутск), Красноярский край (Красноярск и Енисейск), Забайкальский край (Чита), Республика Бурятия (Улан-Удэ), Республика Хакасия (Абакан). Поскольку на всем протяжении советского периода в Кызыльском педагогическом институте не велась подготовка историков и не было систематических научных исследований (научная деятельность была сосредоточена в Тывинском НИИ языка, литературы, истории), данный регион здесь не рассматривается.

Исходя из обусловленных целью задач данного исследования, их решение было определено в соответствии с четырьмя методологическими уровнями: первым – метатеоретическим уровнем, определяющим историческое мировоззрение автора, основу его научного подхода к предмету исследования; общенаучными принципами исследования второго уровня; специальными методами исследования (в т. ч. историческими) третьего уровня; четвертым уровнем (теория среднего уровня), связанным напрямую с предметом данного исследования.

На первом методологическом уровне исследования в качестве исторического мировоззрения автор определил теорию модернизации.

Модернизация в России до сих пор зачастую трактуется в рамках традиции линейной модели, т. е. как переход от традиционного общества к современному. Лишь в самое последнее время в научном сообществе наблюдается отход от упрощенных схем, признается многовариантность модернизационных процессов, отказ от изображения модернизации в виде простой замены традиционной социальной организации новой.

Исходя из этого, исследовательский приоритет следует признать за идеей множественности модерностей. В нашем же случае наиболее перспективным путем видится не простое представление научно-образовательных институций результатом модернизационных процессов, но рассмотрение их в контексте уникального отечественного опыта преодоления традиции, самобытность которого заключается в причудливом сочетании элементов архаики и модерна, мера присутствия которых на разных этапах и определяет социально-историческую динамику.

Усилить эвристический потенциал данной теории и сгладить прямые углы ее европоцентричных положений способна концепция центр-периферийных отношений, которая позволяет, с одной стороны, более наглядно показать логику и механизмы трансплантации различного рода модерновых институций в странах, не относящихся к ядру европейской цивилизационной ойкумены, с другой же – детально продемонстрировать структурную и смысловую трансформацию их внутреннего пространства на региональном уровне.

Исключительность географической специфики североевразийского пространства, его трансграничный и кросскультурный характер обусловливают целесообразность привлечения к теории модернизации не только концепции центр-периферийных отношений, но также и концепта так называемой внутренней колонизации, дающего широкую ретроспективную панораму выстраивания центром структурных уровней внутренней периферии, раскрывая тем самым социокультурное содержание политико-административных практик по освоению собственной страны.

Основу источниковой базы исследования составили неопубликованные документы и материалы, абсолютное большинство которых впервые вводится в научный оборот. Она сформировалась в процессе изучения широкого круга архивных источников и материалов, выявленных автором в процессе работы в сибирских региональных архивах. Помимо неопубликованных архивных материалов, автором был привлечен ряд других важных для раскрытия предмета исследования источников (центральная и региональная периодическая печать, источники личного происхождения и т. п.).

Использованные письменные источники в исследовании разнообразны. Они представлены законодательными и подзаконными нормативно-правовыми актами общегосударственного уровня, документами и материалами организаций ВКП(б), материалами научных исторических дискуссий на страницах центральных изданий, делопроизводственной документацией и материалами ведомств и учреждений регионального и локального уровня, материалами центральной, общесибирской, региональной, местной и вузовской периодической печати, источниками личного происхождения (мемуары, письма, автобиографии), научными трудами, рецензиями и отзывами историков сибирских вузов.

К официальным документам и материалам общегосударственного уровня относятся законодательные и иные нормативно-правовые и подзаконные акты высших, центральных, отраслевых и иных органов государственной власти РСФСР и СССР по вопросам организации общего и высшего образования и науки, в т. ч. исторического образования и исторической науки. К ним относятся законы РСФСР и СССР[9]; совместные и специальные постановления [также совместные с ЦК ВКП(б) – ЦК КПСС] ЦИК и ВЦИК, Совета народных комиссаров и Советов министров РСФСР и СССР[10], в т. ч. связанные с преподаванием истории в школах, подготовкой кадров историков, историческим образованием и наукой[11]; профильных наркоматов, министерств, ведомств, управлений и иных учреждений (приказы, распоряжения, инструктивные письма и т. д.)[12], которые регламентировали организацию системы высшего образования и науки в стране, саму научную и учебную работу в вузах и т. п.; положения и типовые уставы высших учебных заведений СССР[13].

Законодательные и иные нормативно-правовые и подзаконные акты публиковались в сборниках советского законодательства и в ведомственных изданиях (собраниях, известиях, бюллетенях и т. п.), например, в Сборнике декретов и постановлений Рабоче-Крестьянского правительства по народному образованию; Известиях ЦИК СССР и ВЦИК; в Собрании законов и распоряжений Рабоче-Крестьянского правительства СССР (СЗ СССР) – с 1924 по 1937 г. [c 1938 по 1992 г. Собрание постановлений Правительства СССР (СП СССР)]; в Ведомостях Верховного Совета СССР (ВС СССР); Бюллетени Народного комиссариата по просвещению РСФСР и т. п. Часть их была опубликована в специальных сборниках основных постановлений, приказов и инструкций по высшей школе СССР[14].

Исходя из специфического предмета исследования и учитывая особый характер организации исторического образования и исторической науки, большую вовлеченность их в политико-идеологические процессы советского государства и общества, специальное внимание в исследовании было уделено директивным документам и иным материалам идеологического характера партийных органов ВКП(б) – КПСС по вопросам идейно-политического воспитания населения, организации высшего образования и науки в целом и исторического образования и исторической науки в частности. Партийные документы [постановления и решения съездов ВКП(б) – КПСС, постановления партийных пленумов ЦК ВКП(б) – ЦК КПСС и т. д.] всегда находили отражение в деле организации исторического образования, проведении научных исследований и т. д. Это напрямую относилось и к тематике исследований, и к содержанию образовательного процесса, и к структурным изменениям в системе организации научно-образовательного процесса, изменениям в политико-воспитательной работе и т. п.[15]

Политико-идеологические публикации представителей высшего партийно-государственного руководства[16] и программные материалы научного и политико-идеологического характера на страницах центральных идеологических изданий компартии и партийно-государственных органов, таких как журнал «Большевик» (с 1952 г. – «Коммунист») – теоретический и политический журнал ЦК ВКП(б) – КПСС, задачей которого было давать широкой партийной массе руководящий информационный материал: статьи, обзоры, критика, библиография и т. д., и специальных исторических изданий (журналы по отдельным отраслям исторического знания – история СССР, всеобщая история, история КПСС, этнография, археология и т. д.) были важным средством воздействия на высшую школу СССР и на историков – это были ретрансляторы официальной позиции политико-идеологического руководства для страны и регионов. Эти публикации имели программный характер для региональных историков, они были своего рода эталоном для построения учебного, научного и воспитательного процессов. В переходных условиях резко меняющейся политической обстановки эти работы становились важным инструментом воздействия на историков периферии при отсутствии новых учебных планов, программ, дисциплин, учебников и пособий и т. д.

Трансграничное положение между историческими источниками и историографическими работами занимают публикации в центральных отраслевых исторических журналах. Они были призваны проводить последовательную и целенаправленную идеологическую политику в отношении историков и идеологических работников.  Появившиеся в довоенный период и получившие развитие в послевоенные годы центральные издания (специальные журналы по отдельным отраслям исторического знания) на своих страницах в передовых статьях публиковали материалы научных исторических дискуссий, которые являлись составляющей и органической частью государственно-партийной идеологии[17]. Эти статьи имеют важное значение для изучения предмета нашего исследования, т. к. эти материалы были положены в основу учебной, научной и политико-воспитательной работы с научно-педагогическими кадрами, студенческим контингентом и аспирантами советских вузов. Эти издания специально были направлены на то, чтобы через научные публикации сформировать определенные идеологические и политические модели и формы политико-воспитательной работы.

Так, на страницах журнала «Вопросы истории» проходили научные дискуссии, связанные с обсуждением вопросов периодизации истории СССР[18], периодизации истории капиталистических отношений в России[19], о формуле «наименьшее зло»[20] и т. д.

Основной массив источникового материала при работе над монографией был получен из неопубликованных документов и материалов сибирских региональных архивов. Они составили большую часть всех источников. В архивах были исследованы директивные документы, материалы, инструкции, протоколы заседаний, результаты проверок деятельности исторических структурных подразделений вузов на местах партийными органами ВКП(б) – КПСС (республиканских, краевых, областных, городских, районных, университетских, в т. ч. и первичных, и иных организаций и комитетов), а также организационно-распорядительная и делопроизводственная документация, регламентирующая и отражающая деятельность вузов и исторических структурных подразделений (факультетов, отделений, исторических кафедр и кафедр общественных наук, лабораторий, музеев и т. п.): планы, отчеты, протоколы заседаний, материалы проверок, справки и т. п.

Все архивные материалы, использованные при работе над монографией, по содержанию и по субъекту фондообразования, можно разделить на четыре основные группы. Первую группу составляет делопроизводственная документация территориальных (региональных и локальных) партийных организаций, органов власти и их отраслевых подразделений. В эту группу входят документы и материалы, относящиеся к деятельности партийных комитетов и органов советской власти общесибирского и субрегионального уровня [например, Исполнительный комитет Западно-Сибирского краевого Совета депутатов трудящихся, Восточно-Сибирский краевой комитет партии, Сибирский краевой комитет ВКП(б), Западно-Сибирский краевой комитет ВКП(б) и др.], регионального уровня [губернские, областные и краевые комитеты ВКП(б) – КПСС) и местного, локального уровня (городские и районные комитеты ВКП(б) – КПСС]. Сюда же относятся и разного уровня специализированные ведомства по управлению народным образованием и наукой в Сибири, регионах и на местах (например, отдел народного образования Запсибкрайисполкома, отделы народного образования, науки и учебных заведений, культуры и тому подобные структуры исполнительных комитетов краевых и областных комитетов КПСС и проч.).

Территориальные партийные комитеты и органы государственной власти разных уровней призваны были, с одной стороны, проводить политику высших и центральных органов (партийных и государственных) во вверенных им регионах, городах, районах и т. д., а с другой стороны, они осуществляли «обратную связь» между учреждениями и организациями своих регионов и локаций с центром. В этой тесной связке они и осуществляли свои полномочия, управляя и организуя работу научно-образовательных учреждений. В силу особого значения исторического образования и науки в системе высшей школы, особой роли истории и историков в политико-идеологической жизни советского общества, партийно-государственные органы держали под особым контролем деятельность региональных исторических структур. Благодаря большому количеству отчетов по итогам проверок, справок, докладных записок и иных материалов, связанных с контролем за деятельностью исторических институций и историков, аккумулировавшихся в этих органах и учреждениях, сегодня исследователь имеет возможность взглянуть на положение провинциального исторического образования и исторической науки с точки зрения их взаимоотношений с властями (как с региональными, так и с центральными), актуализируя проблему «историк и власть», выявить их позицию по отношению друг к другу, определить наиболее проблемные аспекты в этих взаимоотношениях. Благодаря этой группе источников появляется возможность реконструкции системы приемов и методов руководства, воздействия и влияния партийно-государственных органов власти на региональных историков и развитие научно-образовательных процессов в этом сегменте высшей школы.

Вторую группу составляет делопроизводственная документация научно-образовательных учреждений Сибири и их структурных подразделений, а также их партийных комитетов и первичных партийных организаций ВКП(б) – КПСС. К этим учреждениям относятся сибирские вузы (университеты, педагогические и учительские институты), научные учреждения (общесибирские и региональные институты, такие как Институт истории, филологии и философии СО АН СССР, Западно-Сибирский и Восточно-Сибирский отделы Русского географического общества, комплексные научно-исследовательские институты языка, литературы, истории национальных субъектов Сибири) и их структурные подразделения (факультеты, кафедры, отделения, проблемные лаборатории, отделы, музеи и т. д.).

Это наиболее крупная по объему и по фактическому информативному потенциалу группа из всех представленных архивных документов и материалов. В нее входит массив делопроизводственной документации, которая сопровождает весь образовательный и научный процесс в вузах и научных учреждениях. Сюда же включены протоколы общих и закрытых собраний, отчеты, справки, характеристики на членов ВКП(б) – КПСС и прочая документация, связанная с деятельностью партийных комитетов и первичных партийных организаций, которые действовали в непосредственном контакте с самими историками (профессорско-преподавательским составом, научными сотрудниками и студентами).

Эта группа источников представляет собой существенный массив фактологического материала, привлеченного исследователем для восстановления содержательной картины большинства основных процессов, происходивших в высшей школе и научных учреждениях Сибири. Документы этой группы источников характеризуются подробностью изложения и повествования, позволяют восстановить многие события вплоть до мельчайших деталей. Особенно ценны материалы партийных организаций, которые, неся, разумеется, идеологический и политический подтекст, тем не менее досконально раскрывают суть происходящих явлений в образовательной и научной жизни, разбирают персональные дела с точки зрения не только личностных качеств, но и профессиональных. Наиболее насыщены подробностями, оценочными характеристиками и иными важными и интереснейшими аспектами внутренней жизни вузов и их структурных подразделений документы наиболее острых и трагических периодов (вторая половина 1930-х гг. и первое послевоенное десятилетие периода идеологических кампаний).

Третью группу составляют материалы и документы общественных организаций, объединений и школ партийного просвещения сибирских регионов. Напрямую эти структуры не относились к научно-образовательному комплексу регионов, однако выполняли важные социальные и политико-идеологические функции. В их деятельности самое активное участие принимали историки, зачастую входя в руководящие органы этих структур. К ним относятся, к примеру, Томский комитет ученых по содействию промышленности, транспорту и сельскому хозяйству в военное время, действовавший в годы Великой Отечественной войны, областные и краевые высшие партийные школы и университеты марксизма-ленинизма при региональных партийных комитетах и др.

Материалы данной группы источников открывают для исследователя возможность взглянуть на деятельность историков вне их академической и педагогической среды. С одной стороны, это общественная составляющая жизни провинциальных историков, а с другой – именно историки формировали значительную часть этих организаций и учреждений. В большинстве своем они определяли научно-просветительскую повестку и направления деятельности. Благодаря анализу этих документов выстраивается картина их взаимоотношений с региональным и локальным социумом.

Четвертую группу документальных источников составляют личные фонды сибирских историков – виднейших представителей научно-педагогического сообщества региона, организаторов высшего исторического образования и исторической науки Сибири. Например, фонды З. Я. Бояршиновой (ГАТО. Ф. Р-1863), И. М. Разгона (ГАТО. Ф. Р-1838); Ф. А. Кудрявцева (ГАИО. Ф. Р-2698), М. А. Гудошникова (ГАИО. Ф. Р-2703); М. И. Рижского (ГАНО. Ф. Р-2124), З. Г. Карпенко (ГАКО. Ф. Р-1261); В. А. Данилова (ГАТюмО. Ф. Р-2334); М. Б. Шейнфельда (ГАКК. Ф. Р-2378) и др.

Эти фонды представляют большой интерес для исследования обозначенной в монографии проблемы с двух позиций. Во-первых, материалы этих фондов позволяют проследить развитие «научной лаборатории» провинциального историка, генезис его как ученого и педагога. Они дают представление о путях формирования его научного направления и школы в разные периоды истории нашей страны и при разных условиях. С другой стороны, некоторые материалы личных архивов (неопубликованные письма, записки, в целом переписка с другими историками Сибири и иных регионов СССР) позволяют получить представление о профессиональных контактах сибирских историков, установить тот круг вопросов, которые объединяли или, наоборот, разъединяли сообщество сибирских историков, определить формы коммуникации и сотрудничества внутри корпорации и т. п.

Газетные материалы были выявлены автором в архивах, региональных библиотеках и библиотеках сибирских вузов и информационных центрах сибирских субъектов, а также большая часть газетного материала в настоящее время размещена в открытом доступе в сети Интернет: материалы центральной[21], ведомственной[22], общесибирской (в т. ч. межрегиональной)[23], региональной и локальной печати[24], а также университетских и институтских многотиражных газет[25].

Периодическая печать стала ценным источником в ходе работы над монографией. В этих материалах, освещающих, например, процесс складывания новой научно-образовательной системы начала 1930-х гг., откладывалась важная фактологическая, содержательная, иногда оценочная информация о некоторых аспектах развития исторического образования и исторической науки в Сибири, что не находило порой отражения в других видах источников, таких как делопроизводственная документация или тем более официальные материалы и нормативно-правовые акты. На страницах региональных и местных изданий, которые являлись, в первую очередь, средствами идеологического воздействия общесибирских, региональных и местных партийно-государственных органов власти, размещались статьи, материалы, заметки, касавшиеся политико-идеологического состояния высшей школы, научных, просветительных и культурных учреждений, особенно в период политических репрессий конца 1930-х гг. и во время идеологических кампаний второй половины 1940-х – начала 1950-х гг.

В газетах публиковалась информация о наиболее общественно значимых, резонансных событиях из жизни конкретного региона или Сибири в целом – обзоры научно-исследовательской и образовательной деятельности историков того или иного вуза, информация о наиболее важных научно-образовательных мероприятиях (конференции, симпозиумы и т. п.).

Специальный вид источников, использованный при написании данной работы, составили источники личного происхождения (мемуары и автобиографии). В этот комплекс источников вошли воспоминания студентов, аспирантов и историков, учившихся и работавших в исторических подразделениях сибирских вузов в разные периоды. Мемуары посвящены двум аспектам. Первый связан с личными воспоминаниями и переживаниями авторов о событиях, которые случились в прошлом с ними лично[26], второй аспект мемуаров связан с воспоминанием авторов о выдающихся историках – ученых и педагогах[27].

Важную роль в освещении профессиональной деятельности историков, общего политического и идеологического контекста играют и немногочисленные мемуары историков столичных и центральных городов страны[28]. Они позволяют оценить обстановку в определенных периодах, значимых для развития исторического образования и исторической науки (идеологические кампании позднего сталинизма).

Отметим, что советский период не оставил после себя сколько бы то ни было значительного массива мемуаристики как самих сибирских историков, посвященной вопросам, связанным с развитием исторического образования и исторической науки в этом регионе, так и воспоминаний о выдающихся сибирских историках их соратников, коллег, учеников. Лишь со второй половины 1980-х гг., но особенно в 1990-е и 2000-е гг. стало появляться большое количество мемуарных работ (в основном это были отдельные статьи и очерки) сибирских историков о себе и о коллегах-сибиряках. Огромное количество воспоминаний опубликовано в сети Интернет на сайтах исторических подразделений сибирских вузов, научных институтов, специализированных исторических порталах и т. д.

Такое количество работ мемуарного жанра в последний период объясняется тем обстоятельством, что к этому времени во всех сибирских вузах сформировались и развились собственные крупные исторические научные школы и направления, заслуженным авторитетом в научном сообществе (сибирском и российском) стали пользоваться крупнейшие сибирские историки послевоенного периода, некоторые к этому времени уже скончавшиеся. В 1990–2000-е гг. стали уходить из жизни представители первых генераций сибирских историков, наиболее яркие ее представители, которые сформировали сибирскую научно-педагогическую школу. Все это подвигало их коллег и учеников к написанию собственных мемуаров о пройденном периоде, о наиболее ярких и насыщенных страницах истории высшего исторического образования и исторической науки, о людях, о своих учителях.

Структура монографии обусловлена поставленными задачами и построена по проблемно-хронологическому принципу.

Монография издана при финансовой поддержке Министерства цифрового развития, связи и массовых коммуникаций Российской Федерации в рамках реализации Программы «господдержка социально значимой литературы».

Глава 1. Социокультурные и политико-идеологические конструкты исторического образования и исторической науки в высшей школе периода сталинизма: общие замечания

Феномен советского общественного сознания характеризуется (как и в любом другом обществе любого периода) прежде всего тем, что основные его смыслообразующие элементы формировались не только и не столько объективными обстоятельствами социальной реальности, сколько идеологизированным властно-политическим дискурсом. В свою очередь, результаты этого воздействия оказывали решающее влияние уже на сам социальный контекст, определяли направленность социальных практик по воспроизводству социального идеала и в конечном итоге задавали основную траекторию эволюции всей советской системы.

Система высшего образования и науки относилась к ведущим приоритетам советской государственной политики, именно она отвечала за подготовку управленческих кадров высшей квалификации, формируя элиту нового общества – советскую интеллигенцию, которая в перспективе должна была стать опорой партийно-государственной системы. Именно поэтому приоритетной задачей первых двух десятилетий советской власти стало идеологическое воспитание всех участников образовательных процессов в высшей школе. При этом стоит учитывать, что общая стратегическая цель – воспитание нового советского человека – допускала известную возможность варьирования тактических задач и методов их решения.

В силу развернувшихся на рубеже 1920–1930-х гг. политических и социально-экономических процессов историческое образование и историческая наука стали рассматриваться советским руководством как важнейший элемент политико-идеологического воспитания населения (в первую очередь, молодежи). Со временем на историческое знание (в самых разных его проявлениях) стали делать основной упор как на фактор формирования важнейших составляющих советской идентичности: патриотизма, гражданственности, преемственности поколений и др.[29] Комплексное изучение процессов указанного периода позволит понять их природу, направленность и закономерности их протекания, выяснить, как они отразились на развитии советского исторического образования и исторической науки, на самом советском обществе в целом и сибирском регионе в частности.

Историческое знание представляло собою особый, специфический сегмент в системе советской высшей школы. Ключевой особенностью его (и одновременно отличием от классического образа) являлось то, что не научный этос (то есть нормативно-ценностная структура) определял содержание и методику образования, а прямо наоборот – задачи, ставившиеся политическим руководством перед высшим образованием, диктовали проблемы, границы, инструментарий и в конечном счете горизонты научно-исторического познания.

Особое же место исторической науки в самой советской системе высшего образования было обусловлено двумя факторами. Прежде всего, стоит иметь в виду, что в результате получения высшего исторического образования появлялся не просто историк, т. е. носитель и ретранслятор определенного знания, но сложный многоуровневый продукт политико-воспитательного, учебного, научного (именно в такой последовательности) процессов высшей школы – «боец идеологического фронта» (пропагандист, человек, подготовленный и способный работать с людьми, обладающий уникальными знаниями и, говоря современным языком, компетенциями). Помимо этого, историческое образование играло одну из ведущих ролей в легитимации самой советской системы, ядром которой являлась идеология, претендовавшая на исчерпывающее научное описание объективной реальности (в т. ч. и минувшей, т. е. исторической). Важнейшая функция советской исторической науки заключалась в ретроспективном обосновании возможности и неизбежности реализации коммунистического идеала.

Эти два фактора и определили то особое внимание, что уделялось историческому знанию на уровне высших государственно-партийных органов в рамках исторической политики, т. е. политики по регулированию исторического образования и исторической науки в вузах. Соответственно, вскрытие механизмов взаимодействия означенных факторов будет способствовать более полной и адекватной реконструкции советской социальной реальности.

В свою очередь, функция исторического образования как политико-идеологического конструкта советской системы и пристальное внимание со стороны партийно-государственных органов к научной и образовательной деятельности историков определялись целым рядом обстоятельств.

Во-первых, вузы, которые готовили историков для учебных заведений различных уровней, отвечали за качество подготовки не просто педагогов, а преподавателей особой дисциплины, которая несла на себе функции по политическому, патриотическому, гражданскому и идеологическому воспитанию молодого поколения, что выделяло историков из массы других педагогов и предъявляло к ним особые требования. Вот как, к примеру, в 1947 г. в Омском пединституте видели содержание и задачи исторического образования: «Мы обязаны подготовить высококвалифицированных, идейно закаленных, преданных Родине педагогов – воспитателей молодого поколения – будущих строителей и граждан коммунистического общества. Мы воспитываем патриотизм, чувство долга перед Отечеством»[30]. Говоря о задачах исторического образования, один из преподавателей ОмГПИ отмечал: «Преподаватели истории в общей системе советской школы оказывают на учащихся наибольшее воздействие в деле воспитания советского патриотизма. История имеет огромное значение в деле формирования коммунистического мировоззрения советского человека»[31].

Во-вторых, помимо преподавания истории, благодаря фундаментальности образовательной программы, широте даваемых знаний лица, оканчивавшие исторические отделения и факультеты, в большом количестве привлекались в 1930–1950-е гг. на кафедры основ марксизма-ленинизма и в партийные учебные заведения (например, в вечерние университеты марксизма-ленинизма регионов) для преподавания общественно-политических дисциплин, а со второй половины 1950-х гг. (после реорганизации кафедр основ марксизма-ленинизма) – на кафедры политэкономии, исторического и диалектического материализма, научного коммунизма, научного атеизма, истории КПСС. Именно эти дисциплины являлись основой политико-воспитательной работы как среди студентов, так и преподавателей в вузах и иных учебных заведениях страны, а значит, качество и идеологическая выверенность постановки такой работы была задачей партийных органов. Такое положение исторического образования и исторической науки вызывало необходимость осуществления постоянного политико-идеологического контроля над работой исторических факультетов, отделений и кафедр со стороны партийных органов районного, городского и областного (краевого, республиканского) уровней[32].

В-третьих, сделанная Сталиным еще в 1930-е гг. ставка на историческую науку как на важный инструмент государственно-патриотической пропаганды среди широких масс населения (который наиболее ярко раскрыл себя в предвоенный период, в годы Великой Отечественной войны и в первые послевоенные годы), требовала поддержания этой линии в послевоенный период и через академическую историческую науку, и через популяризацию истории среди населения, воспитывая патриотизм и гражданскую позицию советских людей. Этой задаче должна была отвечать унифицированная идеологическая политика по отношению к направлениям и формам исторических исследований в научно-образовательных учреждениях страны.

В ходе реализации учебно-образовательного процесса в советских вузах (и тем более на исторических отделениях и факультетах) огромное значение придавалось политико-воспитательной работе. Этот процесс был единым, и поэтому учебная, научно- и учебно-исследовательская, политико-воспитательная работа, общественная и даже трудовая деятельность студентов составляли тот синтез, который на «выходе» давал качественных специалистов не только с точки зрения реализации ими своих профессиональных исторических компетенций, но и с точки зрения подготовки и воспитания идейно-политического работника для разных сфер жизни советского общества.

Главную роль в организации этого процесса играли партийные и комсомольские организации вузов и факультетов. Политико-воспитательная работа реализовывалась в нескольких направлениях: через образовательный процесс (преподавание общественно-научных дисциплин, организацию спецкурсов и спецсеминаров), через идеологическую работу со студентами и идеологическое воздействие на них (политинформация, агитация и т. п.), через вовлечение самих студентов в организацию и проведение политико-идеологической работы внутри вуза и за его пределами (в школах, в организациях и на предприятиях городов), посредством привлечения студентов к трудовой деятельности. Кроме того, важным направлением в воспитательной работе коллективов исторических факультетов и отделений со студентами являлось развитие студенческой самодеятельности, достигавшееся путем передачи студентам для решения все большего количества вопросов студенческой жизни. В конечном итоге это способствовало формированию «правильного» с точки зрения партийно-государственной идеологии историка.

Все вместе это выводило советское историческое образование за рамки формирования научного мировоззрения, наполняя его совершенно иными смыслами, что соответствующим образом оказывало влияние на саму советскую историческую науку. Иллюстрацией этому могут быть слова омского профессора-историка А. Д. Колесникова: «…сейчас идет острая идеологическая борьба. Историки должны стоять на передовых позициях, знать буржуазные теории, чтобы успешнее с ними бороться, воспитывать людей в коммунистическом духе»[33]. На одном из заседаний кафедры сибирский историк сообщал, что главной целью его лекции «История – мощное средство коммунистического воспитания» было «показать важность овладения всей суммой исторических знаний, что, используя эти знания, надо вести работу по воспитанию советского патриотизма»[34].

Важной составляющей данной монографии является изучение воздействия политики и идеологии на сферу отечественного исторического образования в условиях идеократической системы советского государства. Эта система «обслуживалась» высшей школой, исключая научные (исследовательские институты) и культурно-просветительские учреждения (музеи, архивы, библиотеки и т. п.). Поскольку именно вузы, специализировавшиеся на подготовке исторических кадров, несли основную нагрузку по формированию несущих конструктов советского исторического сознания посредством реализации трех обязательных составляющих – политико-воспитательной работы, образования и научно-исследовательской деятельности. Все эти три аспекта в совокупности были частью советского политического дискурса и менялись сообразно его эволюции, формируя при этом ткань советского исторического метанарратива, сочленения между элементами которого были менее подвижны (в силу необходимости идеологического соответствия), нежели реальная риторика и практика политического руководства.

Рассмотрение проблем советского высшего исторического образования невозможно без обращения к феномену самой советской исторической науки. В самом общем виде можно выделить четыре основных сложившихся мировоззренчески-методологических подхода.

Первый подход (А. И. Данилов[35]), в целом позитивно оценивающий советскую историческую науку, напрямую увязывает ее эволюцию с проходившими в стране социально-политическими процессами. Основываясь на прогрессистских установках, он в марксистском ключе последовательно прослеживает траекторию развития советской исторической мысли к ее высшим формам. Признавая наличие определенных перегибов в идеологическом влиянии партии на науку, данная позиция не отвергает сам принцип партийности, рассматривая научно-историческое знание в качестве инструмента, прежде всего правильного политического воспитания.

Второй подход (А. И. Зевелев[36]) основной акцент делает на внутренних факторах развития исторической науки, рассматривая ее как сложное многоуровневое явление. Подобного рода системный подход анализирует различные элементы советской исторической науки, разделяя их при этом на те, что соответствовали критериям научности, и на те, что подверглись деформации под воздействием партийного диктата.