Читать онлайн Больше чем слова бесплатно

Глава 1

Пятница, 13 октября 2006 года

Стефани

– человек несуеверный. Не из тех, кто из кожи вон лезет, лишь бы не пройти под приставной лестницей, отдает честь сорокам и вытворяет прочую чепуху. Какая трата времени! На мой взгляд, вселенной на нас наплевать, она едва ли станет портить кому-то день только потому, что ему случилось пройти под приставной лестницей. Или потому, что тринадцатое выпало на пятницу. Но кое-кто ведь до умопомешательства себя из-за такого доводит, правда?

В конце концов, если что-то дурное должно случиться, оно произойдет невзирая ни на что – будь то пятница, конкретный месяц или расположение планет.

Мы едем уже около часа. Мы, наверное, почти приехали.

Моя голова кренится к окну с пассажирской стороны и время от времени легонько стукается о подголовник, пока мы несемся по сельским дорогам. Мне отчаянно неудобно, но, если я и дальше буду так сидеть, Мэтт, возможно, решит, что я заснула, и не придется разговаривать. Он слишком гонит по петляющим загородным шоссе на своем «BMW Z4» цвета голубой металлик. Мэтт всегда слишком быстро водит.

Теперь мне жаль, что я вообще согласилась на эту поездку. Но это было необходимо. Оливковая ветвь, если хотите. И кроме того, это заставит их на добрые пару месяцев перестать меня донимать.

– Стеф? – весело окликает Мэтт. – Я знаю, что ты не спишь.

Я поворачиваюсь лицом к нему, выдавливаю слабенькую улыбку и наклоняюсь за солнечными очками, которые у меня в сумке под ногами. Надев очки, я поправляю горчичный шарф крупной вязки. Поначалу цвет мне не слишком нравился, я боялась, что он не подойдет к моим волосам, ведь от природы я платиновая блондинка.

Шарф оказался идеален для осени, а это мое любимое время года. В осени я люблю все: краски, резковатый холодноватый ветерок, даже ее звук (да, у осени есть свой звук!). Мне даже замуж хотелось выйти осенью, но Мэтт настоял на лете по уйме разных причин, с которыми я не соглашалась. Поэтому 16 июля 2007 года я стану миссис Стефани Байуотер.

– Я хочу, чтобы ты отлично провела уик-энд, – с чрезмерным энтузиазмом говорит Мэтт.

Недавно он коротко подстригся и все еще учится, как носить короткую стрижку. Как и я, он от природы блондин. Люди вечно отпускают на этот счет замечания, мол, мы похожи на шведов или что у нас будут красивые дети, «когда придет время». Короткие волосы Мэтт уложил гелем перьями под Дэвида Бекхэма, последний писк моды. Ему идет, кстати.

– Я постараюсь, – говорю я, присовокупляя к ответу вежливую улыбку, на самом деле тщетную, поскольку он смотрит на дорогу и не видит моего лица. Однако эмоция-то за этой улыбкой есть.

– Просто погрузись в происходящее, Стеф, – продолжает Мэтт, – постарайся вписаться. Прикоснись к тому, что когда-то тебя радовало. Ты же раньше любила искусство, фотографию и все такое…

Посреди этой нотации мотор машины набирает обороты, словно подчеркивая, что Мэтт на самом деле хочет до меня донести.

– Джейн сказала, тебе будет полезно…

– Ага, знаю, – вздыхаю я, глядя в окно на поразительной красоты пейзаж.

– Восстановить связь с прошлым. Вернуть себе самоуважение… – продолжает Мэтт.

– Ага. Самоуважение. Восстановить и все такое… – поддакиваю я.

– Оставить разное позади…

Разное.

– Да. Точно. Никакого больше разного… – отвечаю я.

– Прости, детка, ты знаешь, о чем я. Просто хочу, чтобы тебе полегчало, вот и все.

– Да, знаю. Все в порядке…

Не поймите меня превратно, я знаю, что люди просто стараются помочь, но я хочу, чтобы меня оставили в покое. Просто хочу «быть», остальное приложится. Но нет. Вечно им надо докапываться, звонить друг другу тайком, строить озабоченные мины, обрывать разговор, едва я войду в комнату, от чего становится ослепительно очевидным, что говорили обо мне. Мне бы так хотелось, чтобы они просто отступили. Отец с сестрой хуже всех. Они – заодно с Мэттом – организовали сам этот уик-энд. Эбони «помогала» мне укладываться (уж и не знаю, почему в возрасте двадцати шести лет мне требуется помощь, но подозреваю, что это, чтобы убедиться, что в сумке у меня нет ничего подозрительного или нелегального). Честно говоря, если я и не питаю особых восторгов или большого энтузиазма, что проведу все выходные на «Творческом воркшопе «Искусство и фотография на выходных» в просторном вычурном поместье в Суффолке, то определенно я испытываю некоторое облегчение, что уеду от всех постоянно надоедающих мне доброжелателей.

Это предложила мой врач-психотерапевт доктор Джейн Корин. Я сидела у нее в кабинете (как делала это раз в две недели на протяжении трех месяцев), а она вдруг предложила, чтобы я восстановила свою связь с тем, что мне когда-то нравилось. Лето как раз заканчивалось, солнечные лучи лезли в прорези жалюзи на окнах ее кабинета. Особого комфорта я в этом помещении никогда не испытывала. Диван у нее из жестких, какие обычно стоят в приемных у дантистов, неудобный и непривлекательный. Он светло-серый с черными стежками, возле каждого подлокотника – по аккуратной белой подушке. Не такого ведь ожидаешь, да? И когда психоаналитик говорит: «Проходите, ложитесь на диван и расскажите о вашей матери», то хотя бы надеешься на удобный, черт возьми, диван.

Я знаю, почему должна к ней ходить, но, в сущности, не вижу от этого пользы. Доктор только и делает, что задает мне вопросы, на которые я не знаю ответов, а на те ответы, которые я умудряюсь найти, сыпет все новыми вопросами. Уверена, в «реальной жизни» она прекрасный человек, но как врач иногда меня раздражает. В остальном мой психотерапевт интересная, эксцентричная женщина, сухощавая, под сорок, с ярко-рыжими волосами, которые закалывает на макушке одной и той же черной заколкой-бабочкой. В первые три сеанса я вообще ничего не говорила. Просто сидела у нее в полном молчании. Ее это вполне устраивало, что меня раздражало. Просто улыбалась всякий раз, когда я смотрела на нее. Странная, наверное, работа – сидеть напротив людей… больных, изломанных, и целый день их оценивать.

Я испытываю облегчение, увидев, как справа появляется указатель на Хитвуд-Холл. Мы поворачиваем. Впереди на шоссе ложатся лучи заходящего октябрьского солнца, а само шоссе обступили старые дубы в сполохах красных, оранжевых и желтых листьев.

Пока машина ползет по подъездной дорожке, я снимаю очки, чтобы всмотреться в сам Хитвуд-Холл, который понемногу нам открывается. Это отдельно стоящий помещичий дом девятнадцатого века. Парадный фасад двухэтажного здания выходит на перекатывающиеся холмы. Главное его украшение – величественная терраса с огромным трехуровневым каменным фонтаном.

Когда мы останавливаемся, у меня уходит добрых несколько минут, чтобы выйти из машины, потому что Мэтт читает мне «вдохновляющую лекцию» о том, как мне «надо всю себя вложить в этот уик-энд». Без толку пытаться прервать его или что-то ответить, поэтому я просто улыбаюсь и киваю, а про себя думаю, будет ли из моего окна красивый вид. Я берусь за ручку двери, чтобы подчеркнуть, что мне нужно идти, но до Мэтта это не доходит.

Поцеловав его, пообещав позвонить позже и сказать, что люблю его, я наконец получаю возможность сбежать. После часа, проведенного в машине, я с благодарностью вдыхаю свежий сельский воздух. Я достаю из багажника Мэтта мою красную кожаную сумку, пару раз машу ему, и он отъезжает.

Я могу вздохнуть свободней.

Всего-то четверть пятого, а уже темнеет: сумерки оттенка индиго спускаются – надо признать – на поразительно красивый Хитвуд-Холл. Потуже затянув узел на поясе нового черного осеннего пальто до колен, я направляюсь к террасе. Воздух пропитан знакомым запахом горящего дерева. Меня пронизывает воспоминание. К такому привыкаешь, если вырос за городом: запахи, свежий воздух, возможность выглянуть ночью в окно и увидеть звезды. Думаю, я просто все это забыла. В сущности, на какое-то время я многое вычеркнула из памяти.

Хитвуд-Холл освещен десятком ярких уличных фонарей. Весь фасад здания заплел ярко-красный плющ. На первом этаже из окон со свинцовыми переплетами с массивными каменными украшениями льется тусклый свет.

Перед тем как войти, я с минуту медлю. Напоминаю себе, что делаю это ради моей семьи и что надо сделать над собой усилие, потому что это важно. Но от неприятной тяжести внутри желудка это не избавляет.

Я осторожно поднимаюсь по каменным ступеням, поворачиваю латунную ручку и открываю тяжелую дверь. Кажется, я опоздала. Нет, я знаю, что опоздала, потому что регистрация закончилась в четыре. Я быстро оглядываю стойку ресепшен в поисках кого-нибудь, кто бы мне помог.

И тогда я вижу его.

Глава 2

Пятница, 13 октября 2006 года

Стефани

В холле пусто и тихо, только из бара слева от меня доносится негромкая болтовня. Передо мной огромный зажженный камин. Кто-то явно недавно подбросил в него дров, поскольку пламя трещит и пляшет с ярой силой. Перед камином стоит мужчина и рассматривает деревянную полку, на которой примостились целый ряд крупных свечей, побрякушек и срезанных веток по сезону: ягоды, вроде бы листья и веточки остролиста (я так и не научилась разбираться в растениях).

Мои каблуки стучат по черным и терракотовым ромбам-плитам пола, когда я подхожу к стойке регистрации.

За стойкой никого, и нет звонка, чтобы кого-то вызвать.

С минуту я медлю, оглядываясь по сторонам. Мужчина у огня не двинулся с места. Даже не повернулся. Я вижу его только со спины: у него довольно длинные темные волосы, он одет в джинсы и черное пальто. У его ног чемодан и зеленая холщовая дорожная сумка.

По холлу внезапно проносится ледяной сквозняк, меня пробирает холодок. Подойдя к огню ради толики тепла, я встаю рядом с мужчиной (но не слишком близко), который все еще рассматривает что-то над каминной полкой.

– Вы с этим согласны? – спрашивает он.

У кого, собственно? У меня?

– Прошу прощения? – отвечаю я с небольшой заминкой и поворачиваюсь к нему.

Мужчина тоже поворачивается – впервые с тех пор, как я вошла.

– Вы с этим согласны? – повторяет он, кивком указывая на деревянную табличку над камином. Я поднимаю глаза посмотреть, о чем он говорит. На табличке выгравировано:

«Судьбу свою встретишь на дороге, которой пойдешь, чтобы ее избежать».

Я улыбаюсь.

– Нет. А вы?

– Конечно. Так вы не верите в судьбу? – откликается он, прищурившись.

– Не-а. В общем нет, – отрезаю я. – Ну, наверное, раньше верила, но теперь баста.

– Смахивает на печальную историю.

Знаю, прозвучит нелепо. Но такого красивого мужчины, как этот, в жизни не видела, а я подобными словами не бросаюсь. Я встречалась с самыми разными мужчинами, и у меня нет, что называется, своего «типа». Но этот парень! Сомневаюсь, что я когда-нибудь встречала кого-то с таким искренним взглядом, у меня такое чувство, что в его глазах можно утонуть. И эти светлые, льдистые голубые глаза резко контрастируют с темными волосами, а когда он с тобой заговаривает, его глаза в тебя просто впиваются.

– Ну, боюсь, я от природы цинична. – Я пожимаю плечами.

– Вам не кажется, что события случаются не без причины? Значит, вы скорее поверите в совпадения? – спрашивает он с акцентом, который я не могу распознать, только определяю, что он «с севера».

Я еще несколько секунд смотрю на табличку, обдумывая ответ, и до меня слишком поздно доходит, что я взаправду состроила «задумчивую мину».

– Честно говоря, я ни во что особо не верю, – отвечаю я наконец.

Мужчина кивает, подняв брови.

– Надеюсь, появится кто-нибудь, кто заставит вас изменить это мнение, – говорит он с улыбкой.

Пламя шипит и трещит, и это единственный звук, который я слышу, пока мы молчим ту бесконечную минуту. Я улыбаюсь ему в ответ, и тут тишину нарушает голос:

– Вы вместе? – спрашивает женщина из-за стойки.

Мы с незнакомцем переглядываемся.

– Нет. Он приехал первым, – говорю я, отступая на шаг, словно подчеркивая слова, пусть даже холл огромный, просторный и никого, кроме нас, тут нет.

Прежде чем пойти зарегистрироваться, парень оборачивается ко мне:

– Приятно было поболтать. Хорошего вам отдыха.

– Вам тоже. – Я улыбаюсь.

Выясняется, что Мэтт заказал мне лучший номер в Хитвуд-Холле – номер «Звездный свет». Это означает, что у меня кровать с балдахином, гостиная и все такое. Очаровательно, но пустая трата денег, если приехать одной. Мне было бы так же удобно и в номере поменьше.

Центральное место отведено огромной дубовой кровати в окружении мебели поизящнее и еще более неудобных стульев. Похоже, мне суждено проводить мои дни на жестких стульях. Едва войдя в номер, я отдергиваю тяжелые, малинового цвета шторы. Снаружи – тьма кромешная. Когда зажжены лампы, обои в бледно-желтую и белую полоску придают комнате уютное свечение. Тут есть даже камин, но не могу себе представить, что мне выпадет случай зажечь его на этот уик-энд.

В шесть в баре подадут напитки для участников и преподавателей курса. Я, наверное, успею принять душ и ненадолго прилечь.

По всей очевидности, на курс в этот уик-энд записалось двадцать человек. Занятия будут каждый день: мастер-классы по фотографии (единственное, что меня по-настоящему интересует), живописи, скульптуре и современному искусству. Платишь целое состояние, чтобы различные учителя приехали и показали тебе, как это делать хорошо, и, собственно, всё.

В надежде расслабиться я бросаюсь в душ. Я надеюсь, что у меня хватит храбрости пойти на обязательную – «давайте все познакомимся» – сессию, которая сводится к сперва дармовой, а после платной выпивке в баре, а за ней последует обед. Это входит в оплаченную программу, но, честно говоря, не знаю, справлюсь ли я. Не знаю, сколько раз смогу повторять одни и те же светские фразы, поспешно затушевывая «всякое разное», то есть причину, как и почему тут оказалась. Ведь все тут по какой-то причине и непременно будут спрашивать о моей.

Внезапно меня охватывает тревога. Я не смогу. В последние несколько месяцев панические атаки участились, и доктор Джейн учила меня методикам, как с ними справляться, но они постоянно возвращаются. Как же мучительно они развиваются, как раз это мне труднее всего вынести. Медленно-медленно паника подбирается к горлу – как дым в грязных барах былых времен, и как только его проглотишь, назад пути нет. Любая попытка нормально дышать тщетна, потому что только еще больше себя накручиваешь.

Я вцепляюсь в белую раковину в ванной так, что белеют костяшки пальцев. Вперившись в раздробленное отражение в запотевшем зеркале, я сосредотачиваюсь на том, чтобы дышать размеренно и глубоко. От того, что волосы у меня мокрые и зализанные, я выгляжу обнаруженной голой и уязвимой. Ну и жалкий же у меня вид! Я даже на одну ночь не могу уехать сама по себе, чтобы не сорваться.

Позвоню Мэтту и попрошу меня забрать. Я просто не смогу тут продержаться!

Мне никогда не удается выглядеть сколько-нибудь пристойно, когда я плачу. Я становлюсь похожа на маленькую девочку. Огромные, жаркие слезы катятся у меня из глаз, пока я мечусь по комнате в поисках телефона. Но нельзя звонить в таком состоянии Мэтту, не то он решит, что я закатываю сцену. Он никак не «врубится». Ну, он старается проявлять заботу и понимание, но в глубине души просто хочет, чтобы я «пришла в себя» и «стала прежней». Сначала надо успокоиться и только потом звонить и просить меня забрать. Я хочу домой.

Через полчаса, или около того, лежания на кровати и попыток глубоко дышать я немного успокаиваюсь. Беру телефон, чтобы позвонить Мэтту. К моей досаде, в комнате вообще нет сигнала, поэтому я одеваюсь и отправляюсь на поиски места, где бы поймать сеть.

В том-то и проблема с выходными в глуши. За последние годы достаточно часто бывала на загородных свадьбах, чтобы видеть все растущую тенденцию: люди носятся, задрав головы и руки, отчаянно молятся хотя бы об одном делении сигнала, лезут на камни и изгороди, лишь бы очутиться хоть на фут повыше. Что, скажите на милость, мы делаем? И вот пожалуйста, теперь и я этим занимаюсь.

Я выхожу на террасу перед входом. По счастью, она освещена, через равные промежутки на ее плиты ложится свет из окон. Впереди величественно высится фонтан, но выглядит он так, словно по осени его уже не включают. Готова поспорить, летом он очень красив. Вообще говоря, фонтан довольно вычурный. Все три яруса украшены каменными розами и листьями, лозы вьются по ним как змеи. На верхнем ярусе застыла в танце молодая девушка с чем-то вроде флейты в руке, оттуда, вероятно, бьет вода. Складки ее платья вихрятся, руки подняты в бешеной жестикуляции, похоже, ей отчаянно весело. Забравшись на нижний ярус, я обхожу фонтан по кругу, размахивая руками, и – вуаля! – наконец-то сигнал! Два крохотных деления вспыхивают в уголке экрана моего смартфона, хорошо видные на белом фоне. Ледяной холод октябрьской ночи яростно на меня набрасывается, я кутаюсь в пальто, чтобы сберечь тепло. И тут вижу, как ко мне идет кто-то, тоже размахивая руками – очевидно, ему в голову пришла та же идея.

Почему Мэтт не отвечает? Чем, черт побери, он занят? Уже, наверное, десять гудков, и все еще никакого ответа. И на голосовую почту меня не перебрасывает.

– Пожалуйста, возьми трубку. Пожалуйста, – шепчу я себе под нос.

Когда неизвестный подходит ближе, я вижу голубое свечение телефона у правого уха и слышу невнятные реплики.

И тут я понимаю, кто это. Тот самый мужчина из холла. Этот фонтан, очевидно, излюбленное место для ловли сигнала.

– Нет… я… связь пропадает… завтра попробую позвонить… о’кей? Ага… пока! – забавно кричит парень, словно он в комедии.

Я нажимаю отбой. Вполне очевидно, что Мэтт чем-то занят. Попытаюсь еще через пару минут, а пока тут подожду, свежий воздух пойдет мне на пользу.

– Научились отправлять людей в космос и там с ними разговаривать, но я и двух минут не могу поговорить с женой, которая в двухстах милях отсюда, – говорит незнакомец, убирая телефон в карман длинного черного пальто.

Я вежливо улыбаюсь ему.

– Я из-под Кембриджа, – говорю я ему. – Все равно что в открытом космосе. Разлом север-юг и все такое.

Он улыбается все той же улыбкой, что и ранее в холле, только на сей раз единственный свет исходит из окон Хитвуда и тусклых фонарей снаружи. Так гораздо интимнее. Такое освещение ему к лицу.

– Не так уж далеко, а? Что вы тут делаете на этот уик-энд? – спрашивает он.

Опять этот северный акцент. Сегодня так холодно, что, когда мужчина открывает рот, оттуда вырывается облачко пара. Я несколько ошарашена его назойливым вопросом.

– А… э… предполагалось, что я тут кое-что буду делать, но я не могу, поэтому сегодня вечером я уезжаю, – признаюсь я, самую малость чересчур честно, глядя при этом на телефон, поскольку думаю, что Мэтт в любую минуту может перезвонить.

– Кое-что? – Он смотрит на меня вопросительно. – Что именно?

Боже, не надо было мне ничего говорить!

– Просто… ну… воркшоп по искусству, – запинаюсь я. Боже, какая я нескладная!

– Ммм, – с улыбкой тянет он. – А почему не хотите?

– Вы что, всегда допрашиваете людей, с которыми только что познакомились? – с наигранным возмущением спрашиваю я.

Он смеется, на мгновение смутившись, смотрит себе под ноги, от чего волосы падают ему на глаза.

– Только циничных и интересных, – говорит он и снова поднимает на меня взгляд.

Я улыбаюсь.

– Психиатр сказал, это мне на пользу, – отвечаю я, закатывая глаза при слове «психиатр», потому что звучит слишком уж безвкусно.

– А, понятно, – пожимает плечами незнакомец.

– Не подумайте, я не сумасшедшая. – Я испытываю странную потребность выложить ему все начистоту. – Если я хожу к психиатру, это еще не значит…

– Ладно, я и не думал, собственно…

– Просто… немного, не знаю… надломленная, – признаюсь я. – То есть если я хожу к психиатру и разбираюсь с кое-какими проблемами, это еще не значит, что я вот-вот побегу кончать жизнь самоубийством. Звучит хуже, чем есть на самом деле…

Боже, Стефани, что ты мелешь? А незнакомый парень просто смотрит, как я проваливаюсь в эту нелепую, мною же созданную, одержимую страхами кроличью нору, и молчит.

– Это что, один из тех странных случаев, когда вываливаешь все свое грязное белье незнакомому человеку? – говорю я с уместно растерянным видом.

– Да ладно, я не против. – Мужчина пожимает плечами. – А почему вы надломлены?

Я смотрю в темно-синее небо, с которого на нас светят мириады звезд, и не знаю, как ответить на этот вопрос. Мужчина молчит, смотрит на меня, ждет ответа. В нем есть какое-то завораживающее спокойствие. Он притягивает тебя, заставляя с ним разговаривать, ему открыться. Я говорю с ним две минуты, а уже хочется рассказать обо всех проблемах, и я понятия не имею почему.

– Если честно, – начинаю я, – жизнь стала чуточку запутанной. У меня пару месяцев назад был небольшой нервный срыв, и я стараюсь с ним справиться.

– А, ну да, – кивает он. – Не верите в судьбу. Понимаю.

– Что? – растерянно переспрашиваю я. Тут я вдруг вспоминаю, как впервые увидела его в холле и как он показал мне дощечку на стене. – Ах да. Наверное, и так можно сказать.

– Ну и чего вы, собственно, хотите, чего у вас нет? – спрашивает он.

– Вы о чем?

– Обычно, если дела в жизни идут скверно, это потому, что вам нужно или вы хотите чего-то, чего у вас в настоящий момент нет. Так чего у вас нет?

Я смотрю на него в полнейшем недоумении. Я понятия не имею.

Он стоит в двух футах от меня – парень, которого я «знаю» минут пять, – и он уловил то, кто я есть, лучше, чем удавалось кому-нибудь из моих родных. Я даже не знаю, как его зовут, черт побери. Высокий, руки в карманах длинного черного пальто, он не торопит меня с ответом. Просто смотрит так, словно взаправду хочет помочь.

– Честно, понятия не имею, – смеюсь я. – То есть у меня есть все, что мне нужно. Семья, которая меня поддерживает, отличная работа, в будущем году я выхожу замуж…

– Думаю, всегда есть разница между тем, что нам «нужно» и чего мы «хотим», и ваше дело разобраться, в чем она заключается.

– Или, может, просто я испорченный ребенок и мне стоит быть благодарной за то, что имею, – говорю я, улыбаясь сквозь налет собственной жалости к себе.

– Не-а, – заключает мужчина. – Как по мне, у вас есть очень много того, в чем вы сами еще не разобрались. Но всему свое время.

Я улыбаюсь, мне неловко. Вся ситуация дикая, но увлекательная.

– Так почему ваш психиатр сказал, что мастер-классы по искусству вам на пользу? – спрашивает он.

– Искусство… Собственно, фотография… Когда-то давным-давно я очень этим увлекалась, и ей правда нравилось… она правда любила… – Мой голос прерывается.

– Она?

– Так, никто. Не важно, – говорю я, пряча пряди за уши. Я смотрю на небо, на звезды, они сегодня такие яркие. Делаю глубокий вдох, прежде чем снова посмотреть на него. – Послушайте, мне правда жаль. Мне не следовало так на вас вываливать…

– Нет, нет, честно, все в порядке.

Мы еще немного спорим об уместности моего душеизлияния незнакомому человеку, а потом мужчина говорит:

– Как бы то ни было, на мой взгляд, вам стоит поучаствовать. Похоже, вы многое можете извлечь из курса. У искусства поразительный дар умиротворять душу, – говорит парень, улыбаясь последней своей фразе.

Я бросаю на него недоуменный взгляд.

– Вы так думаете? Вот уж не приняла бы вас за человека искусства. Вы выглядите слишком… модным.

Парень смеется:

– Ну а я не счел бы вас «надломленной». Наверное, внешность бывает обманчивой, да?

– Пожалуй, – улыбаюсь я. – Так ради чего приехали вы?

– Просто я тут с кое-какими друзьями на уик-энд. Возможно, еще увидимся до вашего отъезда. Почему бы вам не придержать коней и не принять решение утром? По крайней мере, воспользуйтесь здешними роскошными кроватями. Хотя бы ночь поспите как принцесса!

Я смеюсь.

– В настоящий момент не выгляжу и не чувствую себя принцессой. Только посмотрите на меня! – говорю я, указывая на общее состояние моих мокрых волос и лишенного косметики зареванного лица.

– Не-а, сейчас темно, я едва вас вижу. Пообещайте, что решите утром. Похоже, этот курс вам может быть на пользу.

– Ладно. Обещаю подумать. Кстати, меня зовут Стефани, – говорю я и протягиваю руку для рукопожатия.

– Рад познакомиться, Стефани. Я Джейми.

Так хорошо я в жизни не спала. Сон был глубокий, такой, когда знаешь, что он самый лучший, такой, что, вероятно, и землетрясение можешь пропустить. В одном Джейми был прав: кровати тут чертовски удобные. Словно погружаешься в облако. Я чувствую себя отдохнувшей и посвежевшей.

После разговора с Джейми я вернулась в свой номер и, лежа в кровати, думала над его словами. Люблю, каким темным может стать гостиничный номер, благодаря тяжелым толстым шторам в комнате может стать буквально хоть глаз выколи. Можно позволить темноте тебя объять, если впустишь. И тогда останешься наедине со своими мыслями.

Я решаю остаться. К утру паника прошлой ночи как будто рассеялась. Понятия не имею, явилось ли это следствием крепкого сна, разговора с Джейми или я просто делаю из мухи слона. Но я готова попробовать.

К 8.55 я уже приняла душ и была полностью готова. Стоя перед ростовым зеркалом у двери в ванную, я размышляю о словах Джейми. Я выгляжу сильной? Я со всем справилась? Вот черт, по ощущению не скажешь.

Я знаю, что сегодня, возможно, будет какой-то мастер-класс на улице, поэтому подготовилась заранее. Джинсы и красный джемпер поло и к ним сапоги по колено без каблука. Я – натуральная блондинка, но мне никто никогда не верит. Как-то странно, зачем кому-то о таком лгать? Цвет волос мне достался от мамы. А вот моя сестра Эбони – другая, хотя она – темная, как мой папа. Она родилась с угольно-черной шевелюрой. Когда мы были маленькими и шли, держась за руки, люди на улице принимали нас за сводных сестер. Светленькая и черненькая, хотя нет – просто полярные противоположности, во всех смыслах, если уж на то пошло. Так или иначе, красное отлично подходит к моим волосам, и потому я часто его ношу. Чтобы придать образу официальности, я набрасываю поверх джемпера блейзер и готова выходить.

Все участники сидят в конференц-зале, ждут, когда начнется первый семинар. Разумеется, они все уже перезнакомились за вчерашними коктейлями и обедом, пока я пряталась у себя в номере. Я оправдываюсь: дескать, меня вчера мучила головная боль, и, естественно, все верят такой отговорке. Понемногу собираются и преподаватели и рассаживаются на раскладных стульях в первом ряду. По рядам участников пробегает шепоток, когда они входят.

Я даже не обращаю на них внимания, слишком занята, проверяя, не появилась ли по волшебству сеть. Увы, на экране никаких делений. Мы словно в темные века попали.

Берет слово руководитель курса, и я поднимаю глаза, делая заинтересованный вид. Не хочу, чтобы меня на первом же уроке заклеймили непослушной школьницей. Но мой взгляд привлекает не руководитель программы, нет, он вдруг останавливается на том, кто сидит второй слева в ряду учителей.

А сидит там Джейми.

И, гордо улыбаясь, смотрит на меня. Я смеюсь, опускаю взгляд в колени, потом снова смотрю на него. Он кивает и снова делает внимательную мину, слушая начальство и его приветственную речь.

Определенно, я приняла правильное решение, выбрав остаться.

Выясняется, что мой первый урок как раз с Джейми – мастер-класс по рисованию. Он ведет всех в мастерскую, где уже подготовлены мольберты, карандаши, палочки древесного угля и тюбики акриловой краски, и представляется.

Его зовут Джейми Добсон, ему двадцать восемь лет, он из Манчестера. Он учился на факультете искусств в колледже Святого Мартина Лондонского университета искусств и в настоящее время преподает изобразительное искусство в средней школе и в колледже. Я смотрю, как Джейми рассказывает о себе и своей профессии, и делает он это с таким пылом: его жесты становятся выразительными, глаза расширяются, он много улыбается. Мне вдруг становится неловко из-за вчерашнего, я ведь сказала, что на художника он не похож. Как свысока это, наверное, прозвучало.

Следующие два часа нам полагается провести за рисованием обнаженной женщины. По правде сказать, это совсем не мое, но я более чем уверена, Джейми способен вдохновить кого угодно. Нашей модели по имени Джина под пятьдесят, и у нее нет ни тени комплексов. Скинув с себя халат, как пушинку с пальто, она без заминки устраивается на диване. Такую уверенность в себе не приобретешь визитами в салон красоты или дизайнерской одеждой. Очевидно, что она уже рожала: ее живот немного выпирает, груди обвисли от тягот кормления, кожа утратила былую эластичность. Но в ней есть красота, которая может прийти только с возрастом. Она – чья-то жена, друг… мать.

Рисование всегда было не мое. Никогда мне это не давалось, я просто не создана, чтобы рисовать. Честно говоря, я даже не знаю, с чего начинать. Это как на экзамене, когда понятия не имеешь, каков ответ, но пытаешься украдкой подглядеть, что сделали остальные. А остальные как будто взялись с жаром, орудуют углем с гордостью, размашисто наносят штрихи. У меня же такое чувство, что я рисую человечка из палочек, ну ручки-ножки-огуречик.

Я стараюсь изо всех сил, и все равно мне неловко и чуть стыдно из-за прискорбных потуг – а ведь рисунок еще не закончен. Углом глаза я наблюдаю за Джейми: как он не спеша обходит еще четырех участников, не жалея времени объясняет про штриховку и тени, как он безумно всем увлечен. Пару раз он ловит меня за этим занятием, и я быстро перевожу взгляд назад на Джину, чуть-чуть наклоняю голову в одну, потом в другую сторону, точно обдумываю следующий штрих.

Когда он подходит посмотреть, как у меня успехи, мне хочется скрыть мои жалкие потуги.

– Это чепуха. Я не умею рисовать с натуры, – говорю я застенчиво.

– Нет, умеете. Мне нравится, как вы вот тут передали свет. Очень удачно вышло, Стефани.

– Вы про то место, где я закрасила вокруг стула черным? Но ведь смысл задания не в этом, так?!

– Смысл в том, чтобы интерпретировать и передать то, что вы видите. Не нарисовать идеальный нос или руки, – говорит он. – И, если уж на то пошло, в рисунке карандашом и углем тени крайне важны.

Он поднимает правую руку, задерживает ее где-то в сантиметре от моей щеки, точно предлагает мне чуть наклонить голову. Я чувствую, что заливаюсь краской. Не могу оторвать взгляд от его глаз.

– Когда вы рисуете лицо, вы не обязательно должны проводить линию, – говорит он, мягко проводя пальцем по моей скуле. – Рисование это в той же мере изображение того, что вы не видите, как и того, что видите.

– Я вас не вполне понимаю. – Я нервно хихикаю.

– Иногда то, что перед вами, можно увидеть, только нарисовав вокруг него… когда вы видите то, что в тени. Понимаете?

– Да. – Я отвечаю, невольно понизив голос почти до шепота.

Он, наверное, видит, как я от груди до корней волос заливаюсь краской, но в то же время я не хочу, чтобы Джейми отводил куда-то взгляд.

– Вы не посмотрите, как у меня получилась вот эта рука, Джейми? Кажется, я напортачил! – орет с другого конца комнаты Брайан.

Мы с Джейми разом смеемся, и он уходит. Я возвращаюсь к своему рисунку, твердо решив найти тени, которые можно нарисовать.

В остальном воркшоп довольно приятный. Занятия заканчиваются в пять, что дает мне достаточно времени выйти погулять с камерой и немного поснимать пейзаж, пока не стемнело. Все остальные направляются в бар, но мне нужен свежий воздух.

Сменив блейзер на теплое пальто, я отправляюсь к вчерашнему фонтану. Стоит мне оказаться на улице, как от резкого холодка в воздухе у меня перехватывает дыхание.

Небо – ярко, живительно голубое и напоминает мне об атласных, королевской синевы ленточках, которые мне в детстве вплетали в косички в школу. Мама всегда настаивала, чтобы мы заплетали или укладывали волосы. Она вечно одевала нам бантики, резинки, клипы. Фотографии тех лет столь же уморительны, сколь и неловки.

Я приседаю на корточки, чтобы получше вышли «художественные» кадры. Мне хочется, чтобы танцующая красавица получилась на фоне дальних холмов. Вид-то у них весьма внушительный. А это вообще холмы? Слишком уж они большие, но для гор маловаты. Уверена, на них кто-нибудь взбирается, но я не из таких. Я не создана для спорта на природе.

Обходя Хитвуд-Холл, я обнаруживаю, что тут уйма уголков и разностей, которые стоят того, чтобы их фотографировать: кованые ворота, осыпающиеся старые стены, постаменты, большие деревья. Под одним оказывается скамья, и я сижу на ней целых пять минут, рассматривая большой дом.

А потом вижу, как Джейми идет ко мне от фонтана. Улыбнувшись, я поднимаю камеру.

– Замрите! – ору я.

Джейми останавливается и замирает: руки в карманах, весь вес перенесен на одну ногу, взгляд устремлен вдаль – коротко говоря, изо всех сил изображает модель из каталога. Вот только ничего он не «изображает», он действительно мог бы быть заправской моделью, для мужчины он очень красив. Широкоплечий, высокий…

С камерой в руках я смотрю на него через объектив. Щелк. Я делаю снимок и только потом кричу:

– Изумительный, дорогой! Следующая остановка, Милан!

А Джейми небрежно шагает ко мне, и, глядя, как он приближается, я испытываю легкую панику, не зная, о чем с ним разговаривать. Вот как он на меня действует.

– Не против? – спрашивает он, жестом указывая на скамейку рядом со мной.

– Нет, нисколько. Прошу, садитесь, – отвечаю я, чувствуя себя героиней Диккенса.

– Я рад, что вы сегодня пришли, – говорит он, глядя на меня в упор.

– Да, и я тоже. Было совсем не так скверно, как я думала. И я даже собой горжусь.

– Вам есть чем гордиться. То есть не знаю, почему вы гордитесь, но делать это следует, – кивает он.

У него легкая щетина в цвет волос, что в целом придает образ загрубелости.

Я смотрю на него и улыбаюсь. Меня странно смущает, что такое мне говорит мужчина, которого я практически не знаю, и все же я чувствую, что он понимает меня лучше, чем в настоящий момент моя семья.

– Как насчет того, чтобы выпить? – спрашивает Джейми вдруг. – Я мог бы сходить за бутылкой, принести сюда. И пледы прихватить. Самый подходящий вечер, чтобы смотреть на звезды.

Я поднимаю глаза к небу, в котором стремительно темнеет.

– Было бы прекрасно, – отвечаю я, мне трудно скрыть энтузиазм.

Он кивает, встает и уходит в Хитвуд-Холл, но на полпути оборачивается и кричит:

– Какое? Красное или белое?

– Белое! – ору я. – Ненавижу красное!

– Я тоже! – кричит он в ответ.

Я поднимаю большие пальцы и, подтянув колени к груди, жду его возвращения. В небе уже виден Орион, его пояс легко опознать по двум большим звездам, сидящим по диагонали, и чуть «провисающему» младшему собрату. Через час, когда еще стемнеет, будет потрясающе красиво. Я достаю сотовый телефон, сознавая, что сегодня еще не звонила Мэтту. Сигнала нет. Тут такая бурная жизнь. Позвоню ему завтра с утра пораньше, уверена, он поймет.

К половине восьмого мы уже пару часов болтаем под большим дубом. Джейми умудрился позаимствовать где-то пару огромных, толстенных клетчатых пледов, мы в них завернулись. Сзади волосы у меня плотно убраны в хвост и под плед, а спереди выбились прядки, словно пытаются меня согреть, как у львицы. С Джейми весело, он заставил меня пообещать никому не говорить, что он тоже сидел в пледе, дескать, он же «закаленный северянин», и вообще в пледе сидит только потому, чтобы мне не было стыдно сидеть одной.

За первой бутылкой вина мы охватили все возможные светские темы для первого знакомства: его работа учителем рисования, мой диплом по английской литературе, школы, в которых мы учились (он – муниципальной в рабочем районе, я – в частной гуманитарной), и его диплом Лондонского университета. Мы много улыбались и смеялись.

За второй мы расхрабрились настолько, чтобы перейти к темам более личным.

Джейми рассказывает, каково это было расти в районе муниципального жилья в Манчестере девяностых, как искусство стало для него прибежищем от всякой дряни, что творилась кругом, как в старших классах он сбегал с уроков и прятался в художественном крыле, чтобы заниматься творчеством. Очевидно, что живопись его страсть и во многих смыслах спасение. Я видела подобное прежде.

– Итак, мисс Карпентер, – говорит он вдруг, – собираетесь мне рассказать, почему вы надломлены. Ведь выглядите вы так, словно жизнь у вас удалась.

– Долгая история, по правде сказать, – говорю я, морщась от того, какое получилось клише. – Но я стараюсь привести себя в чувство. Продвигаюсь понемногу.

Он смотрит на меня проницательно, во взгляде ни тени осуждения, только готовность слушать. Нас разделяет тишина.

– Я… немного… съехала с катушек. Небольшой срыв. На какое-то время потеряла сама себя, – объясняю я насколько могу расплывчато.

Есть что-то в том, чтобы поведать свои тайны незнакомому человеку, верно? Это ведь так легко. Почему так выходит? Возможно, потому, что чужие тебя не судят. Ты для них безымянна. Близость на небольшой отрезок времени, который принадлежит вам двоим и никому больше.

Я смотрю на Джейми, оценивая его реакцию. Он, вероятно, думает, что я психованная, но сейчас уже слишком темно, ничего не разобрать. Единственный свет исходит от Хитвуд-Холла, мягкое, теплое мерцание, выхватывающее его скулы, нос, подбородок.

– А как ваши родные отреагировали? – спрашивает он.

Я смеюсь.

– Ну, не поймите меня превратно, я люблю свою семью, но они, правда, не знают, что делать в таких ситуациях. Если хотите знать мое мнение, я, вероятно, самая нормальная из всех. Но им нужно чем-то заняться, чтобы отвлечься от собственных недостатков, поэтому проще сосредоточиться на мне. Пока они исправляют и лечат меня, им не приходится решать собственные проблемы.

– Расхожая черта. Моя мама – такая же, – откликается он.

– Вот как? Чертовы семьи, да?

– Мой отец ушел, когда мы были совсем маленькие. Я не видел его с тех пор, как мне исполнилось десять. Но мама все еще цепляется за гнев и обиду из-за его ухода.

– Ох, мне так жаль…

Джейми пожимает плечами:

– Такова жизнь. С тех пор от него ни слуху ни духу.

– Ему же хуже, – вставляю я.

– Ну, да… – Он замолкает.

– Ну, расскажите-ка лучше побольше о себе. – Я стараюсь взять оптимистичный тон, чтобы скрасить разговор, который неожиданно свернул в опасную сторону. – Какова повседневная жизнь художника Джейми?

– Просто семейная жизнь, преподавание в колледже, собственные картины, когда хватает времени. Я мастерскую в гараже обустроил.

– Замечательно, что вы продолжаете заниматься творчеством, – говорю я. – И какова мечта?

– Моя мечта?

– Да…

Джейми задумывается секунд, наверное, на десять, словно давным-давно никто его о таком не спрашивал, возможно, с тех пор, как он был ребенком. Или, быть может, он забыл.

– Собственная выставка в Лондоне. Профессиональное признание.

– Жена вас поддерживает? Простите, как ее зовут?

– Вы про Хелен? О да, – отвечает он с энтузиазмом, отпивая большой глоток вина. – Она без ума, что я не бросил творчество.

Я ему улыбаюсь. Какой же он замечательный!

– Вот это очень важно. Вы давно вместе?

– С восемнадцати лет. – Джейми улыбается.

– Ух ты! Потрясающе! – восклицаю я. Десять лет! Это действительно потрясающе. А еще я шокирована, хотя и не знаю почему. – И вы все еще… счастливы? Еще не дошли до стадии, когда друг друга возненавидели?

– К счастью, нет! – смеется он. – То есть она – мой лучший друг. Мы познакомились в колледже Святого Мартина, она – великолепный дизайнер. Сейчас она заместитель редактора в одном журнале в Манчестере.

– Так, она пошла на более коммерческую стезю?

Он смеется:

– Да, нацелилась на деньги. Она гораздо практичнее меня. Боюсь, я – классический образчик романтичного богемного художника.

– Уж я-то считаю, в этом нет ничего дурного, – отвечаю я. – Так когда вы поженились?

– Четыре года назад, когда мне было двадцать четыре. Скромная свадьба. Ничего особенного. Детей пока нет. Все вечно спрашивают, – добавляет он, закатывая глаза.

– А куда спешить? Я сама в ближайшее время ничего такого не планирую.

Я улыбаюсь, отпиваю солидный глоток.

– Да, кстати, – он игриво стукает меня по руке, – а у вас какая мечта?

Поразмыслив над этим довольно долго, я вдруг понимаю, что у меня, кажется, вообще нет мечты. Даже жалко, верно? У меня нет ни мечты, ни амбиций, ни целей.

– В будущем году замуж выходите, – продолжает он. – Роскошная пышная свадьба?

– М-да, роскошная пышная свадьба… – улыбаюсь я.

– Вы такую всегда хотели?

Я еложу на скамье, поправляю плед, плотнее в него заворачиваюсь.

– Она правда будет красивая. В великолепном замке в часе езды отсюда, там есть ров и подъемный мост, и все такое! Его Мэтт отыскал, счел, что это будет идеально, – восторгаюсь я.

– Как вы познакомились со своим женихом?

– Около трех лет назад, когда жила в Лондоне. На одной вечеринке. Честно говоря, это было как раз в то время, когда у меня был дурной период, но поняла я это позднее, – объясняю я.

Все время Джейми не отводит взгляд от моего. Ощущение чего-то напряженного, но нет, не жутковатого или пугающего. Он из тех, кто умеет заставить любого собеседника почувствовать себя самым важным человеком на свете. Я видела это, когда он разговаривал с учениками – будь то женщины или мужчины. Хорошо, что уже темно и что, откровенно говоря, я плохо вижу его глаза, не то я просто потерялась бы в них и замолчала.

– Но в дурной период он меня не бросил. – Я продолжаю. – Мой папа его любит, и он работает на нашу семейную компанию.

– И вы с ним счастливы? – спрашивает Джейми.

На мгновение его прямота меня ошарашивает.

– Да, конечно, – бездумно отвечаю я. – То есть у меня же кольцо, мы назначили дату, пригласили сто пятьдесят человек родных и близких… – Я смеюсь.

Джейми улыбается, отворачивается на мгновение.

– И, кроме того, Мэтт – такой отличный парень. Когда он смотрит на меня, он видит защищенность, надежность, жену, мать его будущих детей…

– Уверен, он видит то же, что и я, умную, интеллигентную, остроумную и прекрасную девушку.

Произнося это, Джейми выглядит немного смущенным, опускает глаза на бокал, который сжимает в руке. А мне на ум вдруг приходит разговор, который я как-то вела с одним моим другом, изучавшим в университете какую-то разновидность психологии: он тогда сказал, что когда перечисляют твои качества, то что больше всего ценят, ставят в конце, чтобы не слишком подчеркивать. Интересно, Джейми правда думает, что я красивая?

– Нет, – отвечаю я, бросая на него взгляд украдкой. – Мэтт на меня смотрит, но не видит. Есть разница.

Я не знаю, почему я это сболтнула. Нет, это действительно так, но это уже чересчур, такое не раскрывают чужому человеку, и едва я это произнесла, как почувствовала себя виноватой.

– Да, – шепчет Джейми. – Есть.

Мы оба сидим неподвижно, молча, смотрим друг на друга. Это как раз такой момент, когда, если тебе кто-то нравится, ты без памяти влюблена: чреватый плотскими и иными желаниями, когда все гормоны у тебя в теле носятся и шарахаются на скорости сто миль в час. Когда чувствуешь, что сердце у тебя тяжело ухает и кровь несется по телу как вода из крана. Внезапно в дюймах, разделяющих наши лица, разверзлась пропасть неуверенности. Казалось, прошла вечность, но, как большинство напряженных мгновений, длится оно лишь несколько секунд. Мы так долго щебетали, а теперь тишина. Я слышу наше дыхание, ритм которого резко ускорился. Когда наши лица и губы сближаются, я чувствую легчайшее прикосновение его губ к моим. А потом мы разом отпрянули.

Тишина все тянется, только на этот раз она полна неловкости и затруднений.

– Боже… эм… мне так… извини, – говорит он, ставя бокал на землю и стягивая с себя плед.

– Нет, это ты меня извини! – откликаюсь я. – Боже, что это, черт возьми, было?

– Понятия не имею. Наверное, мы просто слишком много выпили, вот и все. Мне, пожалуй, надо идти, – говорит Джейми, вставая и делая несколько глубоких вдохов. Я вижу, что ему нужно уйти от меня подальше.

– Да, конечно. Ты иди, а я еще немного посижу.

– Уверена? С тобой все будет в порядке?

– Ага, прикончу эти остатки, – говорю я, повыше поднимая бокал, в котором на донышке плещется белое вино.

– О’кей, ладно. Увидимся завтра перед твоим отъездом.

Он старается держаться как ни в чем не бывало, но я понимаю, что Джейми сбит с толку случившимся. Он запускает руку в волосы, вид у него встревоженный.

Я смотрю, как он уходит, и выливаю вино в траву, мне уже хватит. Подобрав его плед, я плотнее в него закутываюсь, натягиваю на нижнюю часть лица, так что ощущаю его запах. Это чудесный, сексуальный мужской запах. Жаль, что я не знаю, какой у него парфюм. Я сижу добрые полчаса, просто вдыхаю и выдыхаю.

Его запах.

Проспала я, наверное, не больше пары часов.

Тот почти поцелуй.

Ничего подобного, ничего столь электризующего я в жизни не испытывала. Я испытываю непостижимое к нему влечение, при этом не пытаюсь даже это влечение понять. Что такого в этом парне? Рядом с ним я чувствую себя невероятно живой. Боже, какая чушь! У нас словно бы странная невидимая связь, но при одной только мысли об этом мне хочется поежиться, ведь я в такое не верю.

Лежа в облакоподобной кровати, уставившись в темноту, я думаю, как, скажите на милость, я могу так поступать с Мэттом? Я в будущем году выхожу замуж, и я счастлива. Мэтт нравится моим родным. Я должна быть невероятно благодарна. Что, черт возьми, я делаю, когда так себя веду? Наверное, просто какое-то дурацкое увлечение. Кризис, умопомрачение в последнюю минуту перед тем, как свяжу себя насовсем – вот только я же, в сущности, ничего не сделала. И вообще уик-энд закончится, и я никогда больше его не увижу.

Как-нибудь протерплю остаток курса и забуду о Джейми.

Как-то мне удается преодолеть утро, которое я провожу по локоть в глине, за жалкими потугами лепки. После такого мастер-класса я более чем готова отправляться домой, но надо еще высидеть одну заключительную лекцию. Я вижу в передних рядах Джейми, мы вежливо улыбаемся друг другу, но на том все. Когда лекция наконец заканчивается, я направляюсь прямиком в номер, чтобы собрать вещи, пора уезжать.

Оглядывая напоследок комнату, не забыла ли я чего, я слышу стук в дверь. Открываю и вижу на пороге Джейми, вид у него смущенный. Правой рукой он потирает себе сзади шеи – так делают мужчины, когда пытаются вести себя спокойно и небрежно, а на самом деле это признак тревоги. В левой руке у него зеленая папка.

– А… э… привет! Я думала, ты уехал, – говорю я растерянно.

– Собираюсь, просто хотел тебе вот это отдать, – неловко отвечает он.

Джейми протягивает мне папку, и я ее беру.

– Что это такое? Ах, прости, хочешь войти?

Я делаю приглашающий жест, потом меня вдруг обуревает паника, мне отчаянно не хочется, чтобы он увидел клетчатый плед, который я без зазрения совести украла из отеля и который теперь аккуратно уложен в самом верху моей дорожной сумки – я как раз собиралась ее закрыть. А если он подойдет к сумке, то увидит, что плед тот, в который заворачивался он сам, тот, от которого пахнет им.

– Нет, – говорит Джейми, делая шаг от двери. – Мне еще далеко ехать. Но загляни внутрь.

Открыв папку, я достаю рисунок. Это карандашный портрет женщины, которая смотрит куда-то вдаль. Она как будто задумалась, как будто чем-то заворожена. Завитки волос у лица подчеркнуты штриховкой, какой создан сам рисунок. В углу его инициалы «Дж. Д.».

На рисунке – я.

Я поднимаю глаза на Джейми, который, очевидно, пытается оценить мою реакцию на такой личный подарок.

– Пожалуйста, не сердись! – восклицает он с нервным смешком.

Злость – решительно последнее, что я могла бы чувствовать в данный момент.

– Я нарисовал это на лекции сегодня утром. Я просто хотел, чтобы ты кое-что поняла…

– И что же? – спрашиваю я, снова поднимая на него взгляд.

– Люди увидят тебя, если ты им позволишь. – Он застенчиво улыбается.

При этих словах я чувствую, как в уголках глаз у меня собираются крошечные капли соленой влаги. Как такое возможно, как я могу испытывать близость к кому-то, кого знаю всего два дня?

– Я… эм… надеюсь, он тебе понравился, – бормочет Джейми. – Я не слишком долго возился.

– Очень, – прерываю я его. – Портрет мне правда очень нравится.

Улыбка Джейми становится шире. Я вижу, что он искренне рад моей реакции. А мне приятно, что он рад.

– Ну… тогда удачи, Стефани. Продолжай рисовать, у тебя есть потенциал.

– Обязательно. Возможно, даже приеду в будущем году, мне правда понравилось, – сознаюсь я.

– Приятно слышать. Меня тут в будущем году не будет, в этом я просто кое-кого подменял, но тебе определенно стоит продолжать рисовать.

Я улыбаюсь, киваю, стараюсь сдержать слезы. Да что, черт побери, на меня нашло?

– И, честное слово, прости меня за вчерашнее, – вырывается у него. – Даже не знаю, что на меня нашло, это было так неуместно. Мне очень жаль…

– Нет, это мне очень жаль…

Мы оба нервно смеемся над тем, насколько же нам жаль, потом воцаряется неловкая тишина.

– Что ж, счастливо доехать, Джейми. Большое спасибо за портрет, – говорю я, поднимая повыше папку, притворяясь, что последних нескольких минут вообще не было.

– Тебе тоже. Береги себя.

Я закрываю дверь, прислоняюсь к ней и добрых пять минут всматриваюсь в портрет. Я знаю, что буду дорожить им до конца жизни.

– Дорогая! Как все прошло? – спрашивает Мэтт, едва я сажусь в машину, и целует меня в щеку.

– Хорошо. Действительно хорошо.

– Так, по-твоему, ты что-то из этого извлекла?

– Да, было великолепно. Просто прекрасно.

– А я как рад, что ты на полпути к тому, чтобы стать прежней. Нам просто хочется, чтобы прежняя Стеф вернулась. Ах да, давай тебе расскажу…

И он пространно рассказывает, как ходил с ребятами на регби.

По мере того как Мэтт все дальше уезжает от Хитвуд-Холла, я смотрю в боковое зеркальце, как дом все уменьшается и уменьшается. На губах у меня играет улыбка. Уже и не помню, когда в последний раз такое случалось, но в тот уик-энд я улыбалась много и часто. И все благодаря Джейми Добсону. Я знаю, что никогда больше его не увижу, но могу хранить его, спрятав в дальний уголок у меня в голове.

Глава 3

Пятница, 12 октября 2007 года

Стефани

Как понять, что ты абсолютно счастлива? Настолько, насколько это в принципе возможно? У людей вообще высшая точка счастья существует? И как ощущается «счастье»?

Люди каждый день говорят, мол, они самые счастливые на свете, но я даже не знаю, что это означает.

«Это – лучший день твоей жизни», «мне посчастливилось выйти замуж за лучшего друга» – вот что они вечно твердят, да? Всё в день вашей свадьбы самое лучшее. Воображаю, как эти люди весь день проводят с улыбкой до ушей, просто неспособные поверить, что вступают в брак с таким сокровищем. Так это должно происходить? А после ощущение тянется и тянется? Или оно незаметно превращается в удовлетворенность? Это и означает «остепениться»?

У меня был неплохой день свадьбы. Мне неприятно было очутиться в центре внимания и тот факт, что мамы не было рядом. Зато было слишком много незнакомых людей, и к вечеру разболелась голова. Мне не нравилось мое платье. Эта свадьба и близко не напоминала ту, какую я хотела, и определенно была не самым лучшим днем моей жизни.

Мэтт настоял на летней свадьбе, потому что «все лучшие свадьбы бывают летом, Стефани» и фотографии получатся отличные – невзирая на тот факт, что изо всех времен года я больше всего люблю осень.

Итак, в субботу, 16 июля 2007 года, я стала миссис Стефани Байуотер.

Изредка я смотрела на единственную имевшуюся у меня фотографию Джейми. Довольно глупую, которую сняла в прошлом году, когда он шел ко мне, пока я сидела под деревом. Иногда я извлекала из недр гардероба плед, в который он заворачивался, и зарывалась в него лицом, отчаянно надеясь, что его аромат еще не выветрился, задержался в ткани. Разумеется, с течением месяцев он выветрился, но крохотная толика все же осталась – и от нее на меня всегда накатывала волна возбуждения, таких острых чувств я ни от чего и ни от кого прежде не испытывала.

Принимая решение вернуться в Хитвуд-Холл на ежегодный воркшоп, я посмотрела, кто там будет из учителей, чтобы убедиться, что Джейми нет в списке. Я просто не смогла бы поехать, если он там будет. В реальности той ночью ничего не произошло, но я все еще чувствовала себя виноватой из-за того, что могло бы.

На сей раз в Хитвуд-Холл я приехала сама, под вечер. От одного только вида террасы меня охватила ностальгия. Неужели действительно с моего отъезда прошел целый год? На сей раз встретившая меня панорама была не столь живописной. Над холмами собирались серые дождевые тучи, грозя ненастьем на выходные.

В приемной – гудение голосов недавно приехавших участников. Одного-двух я узнала по прошлому разу.

Подойдя к камину, я поднимаю глаза на табличку, с которой начался наш с Джейми разговор год назад.

«Судьбу свою встретишь на дороге, которой пойдешь, чтобы ее избежать».

– Стефани?

Резко повернувшись, я прямо перед собой вижу Джейми Добсона. «Шок» – это еще мягко сказано.

– Джейми! Что ты тут делаешь? Тебя же тут быть не должно! – выпаливаю я, прежде чем до меня доходит, что это слишком уж смахивает на то, что я преследую его в «Гугле» (что я и делала).

Мы инстинктивно подаемся друг к другу, чтобы расцеловаться в обе щеки, как делают это друзья или знакомые. Я не вполне уверена, кто мы. От него пахнет так же, как год назад. Наши руки мягко легли на тела друг друга, коснулись быстро и неловко, нам не хочется стоять слишком близко.

– Да, знаю. Но я первый, кому они звонят, когда их кто-то подводит, а тут у Кевина подошло время операции на бедре… ну и вот я здесь. – Он улыбается.

– Что ж, очень рада тебя видеть. Правда. Замечательно! – лепечу я. Я буквально не могу перестать улыбаться.

И он тоже.

– Рад, что ты вернулась.

– И я. Мне так понравилось в прошлом году. И я даже практиковалась в рисовании…

– Вот как? – переспрашивает он, поднимая брови.

– Да! – гордо восклицаю я. – Много рисовала тени и все, чего на самом деле нет.

Джейми смеется, словно только что вспомнил разговор, который мы вели год назад. И я на самом деле занималась рисованием. Я попросила у Мэтта уйму художественных материалов в подарок на Рождество, но он проигнорировал мою просьбу (зато купил две дорогих дизайнерских сумочки, которые мне не нужны).

– И, как вижу, теперь замужем, – говорит он, кивком указывая на платиновое обручальное кольцо, зажатое у меня на руке более крупным и более сверкающим, подаренными на помолвку. Он замечен.

– Да. В июле. Шел дождь, – сообщаю я.

И это был не приятный, живописный дождь, нет, скорее сильная морось, что означало, что нельзя сфотографироваться снаружи. Мэтт, разумеется, был недоволен, словно свадьба и брак должны определяться самими фотографиями, а не актом того, что мы клянемся провести вместе остаток жизни.

– Что поделаешь, английская погода, – сочувственно откликается он.

– Вот именно!

И все это время мы не можем оторвать друг от друга глаз.

– Ладно, мне, наверное, лучше пойти, надо уйму административных дел до начала курса уладить. Еще увидимся!

– Конечно! – улыбаюсь я.

По традиции в первый вечер – коктейли и обед. На сей раз я пойду. Я привезла с собой приличные джинсы-буткат, сапоги на шпильках до колен и черный блейзер и топ поло без рукавов. Небрежно, но модно. Вальяжно я спускаюсь в бар и болтаю там с другими участниками курса, периодически поглядывая на Джейми. Ужин – в ресторане, все очень церемонно, гости болтают о любимых произведениях искусства, немного о политике. Все это не мое. Столовая – прежде в ней, вероятно, была гостиная – хорошо смотрится в приглушенном свете. О ее былом назначении говорят огромные окна, хотя по стенам старинные лампы под стеклянными абажурами. Я слушаю приглушенный гул голосов. Похоже, все чуточку возбуждены, как всегда бывает в «первый вечер». И они слишком много пьют. Я выпила только один бокал вина, не хочу чувствовать себя скверно наутро и напиться тоже не могу. Мне нужен ясный ум… особенно потому, что Джейми рядом.

Поговорить с Джейми не просто, ведь его все время отвлекают и дергают. Я болтаю с соседями, но на протяжении обеда мы с Джейми обмениваемся взглядами.

Не успела я оглянуться, а уже поздно, и собравшиеся начинают понемногу расходиться. Вокруг Джейми толпятся участники курса. Им всем отчаянно хочется послушать его мнение о Дега, Пикассо и Джексоне Поллоке. В одиннадцать я решаю, что пора на боковую, и, уходя, машу Джейми. Он машет мне в ответ, его взгляд провожает меня до порога.

Утром в субботу я просыпаюсь рано, в отличном настроении, а когда раздергиваю шторы, за ними оказывается хмурый облачный день. Темно-серые, мрачные и полные угрозы тучи затянули небо. Я разочарована, ведь мне действительно хотелось, чтобы мастер-класс по фотографии устроили сегодня под открытым небом. Я надеюсь, что дождя не будет. Хотя, судя по небу, день все же обещает быть дождливым.

Курс начинает семинар по фотографии. Первая часть – теоретическая и довольно короткая, ее проводит внутри Стив, а потом мы идем наружу фотографировать. Вот этот мастер-класс мне действительно по душе. Мне нравится запечатлевать на пленке то и се – разные застывшие мгновения. Можно выхватить дерево, гнущееся на ветру, – именно так оно гнуться никогда больше не будет. То, как волна разбивается о песок, – в следующий раз она разобьется иначе. Но больше всего я люблю снимать людей. Эмоции на их лицах, когда они на кого-то смотрят. Радость, гнев, печаль, счастье, разочарование, желание… – потому что именно такое их проявление никогда больше запечатлеть не удастся. То, как собираются морщинки у глаз, как двигаются губы. Всякий раз это иначе.

У нас карт-бланш гулять вокруг Хитвуд-Холла и фотографировать что в голову взбредет. Интересно, не будет ли выглядеть странно, если в портретные снимки добавить окна, дверные рамы и немного пейзажа? Тут есть кое-какие восхитительно изысканные украшения над дверными и оконными проемами, можно сделать пару-тройку интересных снимков увитых плющом створчатых рам. Перекатывающиеся холмы вокруг Хитвуд-Холла – богатое поле для пейзажной фотографии. Ненастная погода служит своего рода фильтром для объектива, добавляет снимкам атмосферности.

Обойдя Хитвуд-Холл вокруг, я выхожу к террасе и вижу, что там болтают несколько преподавателей. Стив жестом указывает на что-то на фасаде.

– Как успехи, Стеф? – кричит он мне.

– Все отлично. У меня вопрос, нам можно людей фотографировать?

– Да, конечно, – откликается Стив. – Если они сами не будут возражать, но думаю, все заняты своими съемками.

– Могу вам попозировать, если хотите, – говорит Джейми.

Я чуть раздвигаю губы в улыбке, делаю вид, будто меня его слова позабавили.

– А вы были бы не против?

– Вовсе нет, – отвечает Джейми.

– Я просто хочу сделать несколько непостановочных снимков с пейзажем на заднем плане.

– Конечно, буду рад помочь. У меня есть свободные полчаса.

Пока я веду его мимо террасы в передней части дома, он рассказывает, как прошел его год, как его ученики в этом августе получили самые высшие за последние годы оценки, как он ездил отдыхать в Грецию и как ему перепланировали чердак.

– Сможете просто, ну знаете, посмотреть в сторону холмов? С таким выражением, будто изумлены видом.

Я смеюсь и поднимаю к лицу камеру, когда мы выходим на середину огромного луга. Джейми корчит комичную потрясенную мину, стократно наигранную.

– Нет, это уж чересчур, – смеюсь я. – Нельзя ли сбавить чуток оборотов? Пожалуйста!

– Извини, Марио Тестино! – с каменным лицом откликается он.

Джейми переводит взгляд с меня на холмы, а я медлю секунду, прежде чем нажать на «спуск», восхищаясь его подбородком, очень скульптурным через объектив. Его растрепанные волосы практически вливаются в пейзаж, сплетаясь на снимке с травой.

– Знаете, мама всегда говорила, что в одном безмолвно сделанном снимке, если схватить нужный момент, слов больше, чем в целом разговоре, – сообщаю я с улыбкой. Повторяя ее слова, я вдруг вспоминаю, как она их произносила, всё вспоминаю: ритм и тон ее голоса, они и сейчас со мной.

– Она абсолютно права. На мой взгляд, с портретами то же самое. Они способны сказать тысячи слов. Они обладают огромной мощью? Так твоя мама этим занимается?

– Чем?

– Фотографией? Искусством делать снимки?

– Э… ммм… – тяну я, захваченная врасплох, что, в сущности, нелепо, ведь это я завела разговор. – Нет. Ну да, она занималась. Но теперь нет. Она умерла.

– Ох, Стефани. Мне так жаль!

Я улыбаюсь так, как обычно улыбаются, когда нечего сказать. Вот уж умею я положить конец светской беседе.

– Это недавно случилось?

– Нет, – отвечаю я, стараясь скрыть, что для меня этот разговор как нож в горле. – Мне было тринадцать лет, когда она умерла. Тяжкий период. Мне пришлось держать все в себе, просто не была готова говорить. До недавнего времени я даже не пыталась справиться, а потому и слетела с катушек.

Воцаряется жутковатая тишина, так бывает иногда за городом. Джейми молчит. Он, вероятно, задается вопросом, почему я решила именно сейчас все выложить. А мне просто момент показался верным. И – что совсем уж странно – мне захотелось, чтобы он узнал.

– А теперь вернулась? На пресловутые катушки?

– Вроде того, – отвечаю я, глядя на холмы. – На полпути.

– Ну ты и молодчина!

– А? – переспрашиваю я, скривившись.

Замечание меня ошарашивает, я автоматически предполагаю в нем сарказм, ведь если какой-нибудь себя и ощущаю, то крайне заурядной.

– Пройти через такое в юном возрасте, самой со всем справляться, неудивительно, что, пока взрослела, ты чуть-чуть сбрендила.

– Ты назвал меня сумасшедшей? – Я улыбаюсь.

– Ага, – смеется Джейми.

– Ладно, тогда ты не будешь возражать, если я попрошу тебя залезть вон на ту стену, чтобы я сняла кое-какие постановочные фото…

Мы так великолепно проводим время, болтаем глупости, смеемся до упаду, я делаю дурацкие, претенциозные фотографии, что не замечаем, как подкрадываются сумерки. Поскольку наползают, грозя дождем, тяжелые тучи, мы решаем вернуться в дом и готовиться к вечернему мероприятию.

Я ловлю себя на том, что, переодеваясь к ужину, улыбаюсь, как подросток. Рывком вернув себя в настоящее, я нахожу телефон и шлю Мэтту сообщение, мол, скучаю по нему. Поскольку в этом богом забытом месте явно нет сигнала, на экране вспыхивает «СООБЩЕНИЕ НЕ ОТПРАВЛЕНО» и предложение повторить. Я нажимаю «Отмена» и выключаю телефон.

Как обычно, обед – вполне безопасное мероприятие, большинство приезжих болтают об искусстве и политике. Я поддерживаю светскую беседу с соседями по столу, но изо всех собравшихся мои слова как будто больше всего интересуют Джейми, ведь на протяжении застолья я то и дело ловлю на себе его взгляды. Та улыбка, которой он, похоже, способен загипнотизировать любого, становится еще более притягательной на фоне свечей и бокала-другого «Совиньон Блан». Мы сидим на противоположных концах длинного стола, но нас необъяснимо тянет друг к другу.

Мы оба знаем, насколько это опасно.

По окончании ужина собравшиеся группками ускользают в бар. Уже сложились различные компашки, но я ни к одной не принадлежу.

Время только девять, и мне пока не хочется возвращаться в свой номер, поэтому я направляюсь к стойке, чтобы заказать еще выпить.

– И почему во всей комнате мы единственные моложе тридцати? – спрашивает, тоже подходя к стойке, Джейми.

– Потому что искусство хобби для стариков? – смеюсь я.

– Ты хочешь сказать, что я стар душой? – очень серьезно спрашивает он.

– И подумать только, что когда я с тобой познакомилась, то решила, что ты слишком модный для человека искусства! – Я вспоминаю первую нашу встречу.

Наш флирт прерывает появление двух пожилых участниц воркшопа, которые уже немного под хмельком и хотят излить на Джейми свои восторги, мол, какой замечательный и он сам, и мастер-класс, который он провел для них сегодня. Не успевает он оглянуться, как они, заказав ему виски, уже тянут его прочь, а он одними губами кричит мне через плечо: «Спаси меня!»

В ответ я со смехом поднимаю бокал в тосте, но на самом деле испытываю облегчение. Наверное, даже к лучшему, что, когда я пью, его нет рядом.

Полчаса спустя я вполне счастлива, что совсем одна сижу у камина с бутылкой вина. Я чувствую себя виноватой от того, что Мэтт, папа и Эбони на стену полезли бы, узнай они про такое, но если они не знают, то и спать будут лучше. Мне тепло у камина в ягодно-красном джемпере, и все равно я, как подросток, прячу руки в рукава – я так и не переросла эту привычку.

Внезапно рядом возникает Джейми.

– Ну вот, пойдем скорей, – спешно шепчет он. – Надо убираться.

– Э… что? – недоуменно переспрашиваю я.

– От них тут никуда не скрыться, Стеф! Стоит мне расслабиться, как меня хватает кто-нибудь, чтобы поболтать об искусстве! Мне надо передохнуть!

– Ах ты, бедненький! – смеюсь я. – И какие будут предложения?

– Можем взять бутылку с собой. Пойти под то дерево? Традиция?

– А это план! – Улыбнувшись, я отмахиваюсь от внутреннего голоса, который твердит, мол, это очень плохая идея.

Я заказываю бутылку белого вина в баре (ведь мы оба терпеть не можем красное!), и Джейми ставит его в сумку-холодильник, а я несу бокалы. Мы как раз проходим мимо фонтана с танцующей девушкой, чтобы улизнуть к своему дереву, как обрушивается ливень, тяжелые капли разбиваются о плиты террасы. Ливень из тех, что за долю секунды промачивает тебя до нитки и не знаешь, смеяться тебе или злиться.

– Вот черт! Что теперь?! – кричит Джейми, кривясь и щурясь, чтобы разглядеть меня за стеной дождя.

– Назад в бар?! – кричу я в ответ.

– Ага, а Артур будет то и дело подходить и прерывать нас болтовней про своих призовых голубей, – орет он, чтобы заглушить стук капель.

Мы оба хохочем, потому что про голубей уже на всю жизнь наслушались.

– Ко мне? – предлагаю я, не успев даже подумать, что делаю. – У меня номер люкс, поэтому есть диваны и стол!

– Да! Пойдем! – Он кричит сквозь дождь.

Мы опрометью бежим под крышу и вверх по парадной лестнице в номер «Звездный свет». Вода с обоих льет ручьем, пока я нашариваю ключ. Он смеется над тем, как я, дрожа от холода, пытаюсь найти ключ. Наконец я нахожу его на дне сумочки, мы переступаем через порог, и я закрываю дверь.

К двум утра просто трудно вообразить, сколько мы болтали и смеялись. Почти четыре часа мы сидели на диване у меня в номере, потешались над тем, как выглядим, когда высохли наши прически и одежда, слушали гром снаружи. Толстые, тяжелые шторы я не задергивала, чтобы видны были драматичные выверты грозы – иногда комнату озаряли огромные вспышки. «Ух ты! Это было близко», – говорили мы хором, заглушая огромный раскат грома, который неизбежно следует за молнией.

В самой комнате свет только от одной лампы, которая стоит на тумбочке у кровати. Он создает мягкую, чуть призрачную, но интимную атмосферу, прекрасно подходит к старому зданию и погоде за окном.

Мы прикончили пару бутылок вина, но, как это ни странно, не слишком пьяны. По сути, мы больше разговаривали, чем пили. Мы в таком упоении от общества друг друга, нам даже не нужно спиртное. Мы не меньше бы веселились, если бы пили просто чай.

Я свернулась калачиком, подтянув колени к груди, в углу дивана. Мне даже подумать страшно, во что превратилась моя прическа. С тех пор как хлынул ливень, я ни разу в зеркало не взглянула. Джейми сидит на расстоянии нескольких дюймов, закинув руку на спинку дивана, так что его пальцы иногда легко касаются моих волос. Это – приемлемое расстояние. Ни один из нас не решается придвинуться ближе, каждому страшно, что в этом случае произойдет.

Когда мы только вошли, у меня голова кружилась от волнения. Но по мере того как шли часы, неотвязное облако тревоги и желания все сгущалось. Как он сможет встать и уйти? Как я смогу от него оторваться? Нельзя, чтобы повторилось как в прошлый раз. И почему я позволила себе попасть в такую ситуацию? Я – ужасный человек.

– Наверное, мне пора идти, – в конечном итоге говорит он. – Не хочу, чтобы ты из-за меня не выспалась.

– Я и не знала, что уже так поздно, – лгу я.

Мы оба встаем с дивана, он снова надевает обувь и пальто.

– Ну… я отлично провела вечер… опять, – говорю я, провожая его до двери. Преуменьшение года, правда сказать, но я хочу, чтобы он знал.

– И я, – откликается Джейми.

Те несколько шагов до двери наполняют меня печалью и страхом. Неужели я в последний раз с ним наедине? Я хочу сказать ему… хотя бы что-нибудь. Сама не знаю что. Интересно, вдруг и Джейми думает о том же.

У двери он оказывается первым, кладет руку на ручку. Но вдруг останавливается и поворачивается ко мне лицом.

Я прямо перед ним, ближе, чем стоял бы друг. Но его это как будто не шокирует, и взгляд он не отводит. Он смотрит мне прямо в глаза. Мы оба молчим. Я, вернувшись, сняла мокрые сапоги и все еще босиком, поэтому кажусь чуть ниже обычного. Мне приходится запрокинуть голову, чтобы смотреть ему в лицо.

Тишина, только стук капель за окном.

Его пальцы скользят меж прядок моих волос, за ушами. Он нежно кладет ладони мне на шею. Сердце у меня колотится, я придвигаюсь к нему ближе. Наши губы сближаются, и, перед тем как они соприкоснутся, мы на несколько секунд застываем.

Нас разделяют миллиметры. Мы сейчас делаем выбор. Это – мгновение, когда можно повернуть назад или все изменить.

Поцелуй начинается мягко и медленно. Но уже спустя секунды он нарастает, перетекает в настоятельный и страстный. Некоторые люди не умеют целоваться. Некоторые просто тебе не подходят. Джейми ни к тем, ни к другим не относится. Такое впечатление, что наши губы предназначены друг для друга. Это чувственно и сексуально. Он использует свою силу, чтобы развернуть наши тела, я оказываюсь спиной к двери, Джейми прижимает меня к ней всем телом. Я обнимаю его за талию, притягиваю его ближе. Он слегка прикусывает мою нижнюю губу. Я способна думать только о том, какой он удивительный и как это приятно. Мы инстинктивно перемещаемся на огромную кровать под балдахином.

Я ложусь, и Джейми целует меня в шею: чувственные, нежные, удивительные поцелуи. Я и вообразить себе не могла, что это так будет (а ведь я про это думала). Его тело прижимается ко мне, я обхватываю его ногами. Чувствую его эрекцию сквозь джинсы, когда начинаю тянуть вверх его свитер.

И тут он вдруг отстраняется. Я делаю глубокий вдох, и он тоже. Он лежит рядом со мной, прикрывая рукой рот. Внезапно между нами разверзается пропасть растерянности, и любая естественность улетучивается.

Целую минуту царит тишина. Я молчу.

– Послушай, Стефани… боже мой, мне так жаль, – наконец говорит он. – Просто я не из таких…

– Знаю, – прерываю я.

– За десять лет я ни разу…

– Я тебе верю…

– Но… вот черт … – Он шепчет, смотря на меня. – В тебе есть что-то, что я не могу выбросить из головы.

Я улыбаюсь.

– Я чувствую то же самое, хотя знаю, что не должна, – говорю я.

– Не могу вообразить, как выйду отсюда, никогда больше тебя не увижу, никогда с тобой не поговорю. Знаю, звучит безумно. Но…

– Вовсе нет. Ты словно бы говоришь то, о чем я думаю. – Я издаю нервный смешок, а что еще мне остается?

– И я знаю, что только дважды тебя встречал, но… не могу… просто меня к тебе тянет. Мне нужно увидеть тебя снова.

Джейми Добсону нужно увидеть меня снова!

Я кладу руку ему на грудь.

– Что ж, – говорю я, – всегда остается курс выходного дня в будущем году?

– Нет, – качает головой Джейми. – Этот воркшоп последний. Марк решил его отменить.

– О… – выдавливаю я, из меня словно дух выбило. Такая печаль при мысли, что я никогда больше его не увижу – этого незнакомца, друга, красивого мужчину.

И тут мне кое-что приходит в голову. Но не могу же я это предложить. Или могу? Боже мой, конечно, не могу. Что он обо мне подумает? Я ведь три месяца как замужем. Что за игру я, черт возьми, затеваю? Словно бы весь мой здравый смысл вдруг улетучился, а единственно важное сейчас – как мне увидеться с этим человеком снова.

– Если… если только мы не будем и впредь встречаться, чтобы делать это сами по себе… ну… что-то там?..

Джейми несколько секунд смотрит на меня, пытаясь сообразить, что именно я имею в виду.

– Мы не можем завести роман, Стефани, – говорит он очень спокойным, собранным тоном. – Это не для меня… я просто не могу.

– Так если мы станем встречаться только раз в год и только на один вечер, это не будет романом. И нам даже не обязательно что-то делать. Боже, я и не думала, что мы будем что-то делать. Черт! Я даже не знаю, о чем говорю… но вдруг мы могли остаться друзьями?

Я разрываюсь между неловкостью и ощущением бесконечной тоски, что никогда больше не увижу Джейми снова.

Он поворачивается ко мне лицом, притягивает к себе ближе. Протянув руку, закладывает мне прядку волос за ухо. Его пальцы… удивительные, способные творить пальцы, которые гипнотизировали меня сегодня. Они медленно скользят по моему лицу, его большой палец проходит по моей нижней губе.

– Мне бы надо сказать, что никогда больше с тобой не увижусь. Сейчас же встать и уйти, – говорит он, глядя на меня в упор. – Но я не могу. Не знаю почему. И я понимаю, что это неправильно. Возможно, прозвучит совершенно безумно…

– Я чувствую то же самое. Честное слово.

Месяцами с того первого уик-энда я много думала о Джейми. Потом велела себе перестать. Это было неправильно – он был маленьким запретным удовольствием, о котором знала я одна. И вообще мы даже ничего «дурного» не сделали.

– Но если хочешь, можем прямо сейчас со всем покончить, – честно говорю я.

– А ты этого хочешь? – спрашивает он.

– Нет, – тихонько отвечаю я.

– Вот и я тоже. – Джейми шумно выдыхает, долго смотрит на балдахин над кроватью, потом снова переводит пристальный взгляд на меня. – В эти выходные каждый год? Правильно я тебя понял?

– Да…

– А до тех пор? – не унимается он.

– Ничего. Никаких контактов. Слишком опасно. Это не должно мешать остальной нашей жизни… Это же не… не роман, – повторяю я.

– Не роман, – согласно кивает Джейми.

Мы решаем на этом остановиться. Так просто было бы пойти далее, сорвать друг с друга одежду, всю ночь заниматься умопомрачительным (ни минуты в этом не сомневаюсь) сексом, но мы ничего такого не делаем. И я этому рада. Мы проявляем поразительную сдержанность. То, чего мы хотим сейчас, несомненно породит уйму сожалений утром. Не из-за самого секса, ведь очевидно, что мы оба его хотим, а из-за того, что это случилось под влиянием минуты. Я верю ему, когда он говорит, что не из тех, кто ведется на такое, ведь я сама такая. Я никогда в жизни никому не изменяла. И хотя формально это не роман, это все равно огромное, переломное решение.

Но еще мы знаем, что между нами есть что-то такое, чего ни один из нас не может объяснить.

Мы обмениваемся номерами мобильных телефонов и договариваемся связаться, чтобы условиться на следующую осень. А до того будем продолжать как ни в чем не бывало, так, как будто все нормально. Вот только ничего не будет нормально.

– Если ты передумаешь… – начинаю я.

– Не передумаю, – прерывает Джейми.

Я улыбаюсь ему, и он легонько сжимает мою руку, а после поворачивается, уходит по коридору, исчезает, свернув за угол.

Я часто думаю о том, как он улыбался перед тем, как уйти той ночью – настолько полный счастья, надежды, желания. Мгновение, остановленное во времени. То мгновение запустило водоворот событий, которые изменили нашу жизнь. Боже, какими же мы оба были наивными. Откуда мне было знать, чем это закончится десять лет спустя.

Глава 4

Четверг, 14 августа 2008 года

Джейми

Если не считать мерцания телеэкрана в углу, в комнате темно. Хелен легла спать несколько часов назад, она всегда ложится намного раньше меня. Мы никогда не были одной из тех пар, у которых часы сна синхронны. В первые годы мы ложились рано, болтали часами перед тем, как практически каждую ночь заниматься сексом. Довольно стандартно в начале брака, верно? С развитием отношений все меняется, нет, не к худшему, просто становится другим. Но теперь я люблю читать допоздна, смотреть телевизор, рисовать, думать. Хелен просто любит спать, и это тоже хорошо, ведь все мы разные.

Мой палец зависает над кнопкой «Отправить» на маленьком телефоне с зеленой подсветкой. Я ждал этого мгновения много месяцев. Десять, если быть точным. Но теперь оно наступило, и я в ужасе. Я правда такое смогу?

Я бросаю быстрый взгляд на фотографию на каминной доске – на нашу свадебную фотографию. Она действительно мне нравится. Мы с Хелен едва видны среди конфетти, которые в нас бросали. Мы выглядим такими счастливыми, и мы действительно были счастливы.

Мы и сейчас счастливы. Правда.

Первыми мое внимание привлекли ее глаза. У нее были огромные карие глаза под стать длинным, каштановым волосам. Она заявлялась на занятия по рисованию в длинных гамашах и переднике (одна лямка застегнута, другая болтается), так что был виден крошечный топ под ним. Хелен была остроумной, любила яркий макияж, хорошо оттенявший ее лицо. Я никогда не встречал девушек вроде нее.

Я бы не сказал, что это была «любовь с первого взгляда», но определенно «что-то с первого взгляда» – по меньшей мере: «Ты мне несомненно понравилась с первого взгляда». Тогда она была другой, скорее бунтаркой. В ней было что-то необузданное, что я просто обожал. Я распознал, что она на одной со мной волне, что очень важно для парня восемнадцати лет, когда пытаешься найти свое место в мире.

Все время мы проводили, работая над творческими проектами в художественных студиях, не уходили на ланч, засиживались допоздна. Приблизительно через два месяца мы впервые поцеловались – напившись сидра, в потном захудалом клубе в пятницу вечером. С тех пор мы не расставались.

И то, что мы вместе, казалось таким правильным. Я никогда не мечтал о ком-то другом. Да, разумеется, временами мы ссорились, как любая другая пара. А кто не ссорится? Но в целом у нас хорошие и ровные отношения. Мы уважаем друг друга и любим. У каждого из нас своя, независимая жизнь, каждый из нас понимает, как важно иметь время для себя и своих собственных, отдельных друзей. Она часто уезжает на выходные с подругами, я – со своими друзьями. Хелен не из тех, кто станет донимать, если я не приду домой, когда обещал, засижусь в пабе посмотреть футбол.

Наше основное различие – пути, которыми пошли наши карьеры. Хотя изначально отправная точка у нас была одна и та же, Хелен отказалась от романтических фантазий о выставках, о том, чтобы творить собственное искусство и с его помощью добиться признания (я же всего этого по-прежнему хочу). Возможно, она всего этого добилась бы, она невероятно креативна и колледж Святого Мартина закончила первой по отделению графического дизайна, но, когда дошло до дела, оказалось, что ей не слишком хочется идти этим путем. Она предпочла коммерческую стезю, прокладывала себе путь с самых низов и выбилась в заместители редактора свадебного журнала в Манчестере. В конечном итоге ей предложили чертову прорву денег – в обмен на мечту. Я поддразниваю ее этим, называю «продавшей душу», а она вечно смеется в ответ, помахивая у меня перед носом новейшей дизайнерской сумочкой.

Она постоянно твердит, что может найти мне хорошо оплачиваемую работу в журнале. Знаю, зарплата учителя рисования в школе просто дерьмовая. Слишком много часов, слишком много переживаний из-за учеников, при этом очень мало платят. Но я люблю мою работу. Дети рисуют, потому что у них есть страсть, которую они должны лелеять. Ее видно, когда они входят в класс. Они швыряют на пол сумки, им не терпится начать. Они работают на переменах и задерживаются после звонка. В них мне видится истинная вовлеченность, они напоминают мне, каким когда-то был я сам. Ученики на той стадии, когда изголодались по вдохновению; их умы готовы впитывать искусство, проникнуться им. Школа, в которой я работаю, расположена в запущенном районе. У моих ребятишек мало шансов в жизни, но я чувствую, что могу на что-то повлиять. Кое-кто из них действительно талантлив. Я не хочу от такого отказываться.

Но в конечном счете мы – удачная пара и знаем друг друга как облупленных.

Я никогда не испытывал даже позыва изменить Хелен.

Пока не встретил Стефани.

Сомневаюсь, что смогу выразить словами, что именно в ней сразу меня привлекло. Мне, наверное, нарисовать проще, чем описать.

Что-то … темное, уникальное, захватывающее.

Красиво меланхоличное. Вот оно.

Совершенно очевидно, что она от природы поразительно красива. Но дело было не в этом. Этого не хватило бы, чтобы меня к чему-то подтолкнуть. Ничего не хватило бы.

Я все еще не могу поверить, что сделал это.

Поговорив со Стеф всего минуту, я понял, что хочу узнать ее лучше. Прибегая к чудовищному клише: «в ней что-то было».

Во второй раз, когда мы столкнулись у фонтана, я испугался, что она догадается, что я слишком долго на нее пялился. Было темно, но я все равно не мог оторвать от нее глаз. Я повторял про себя: «Да возьми себя в руки!» – и все равно она меня как загипнотизировала. Стефани так честно и открыто говорила о своих проблемах. Ее ранимость сверкала как солнечный зайчик от осколка битого стекла. И по каким-то причинам она позволила мне ее увидеть – мне, совершенно чужому человеку, с которым она познакомилась каких-то несколько часов назад. Что во мне было такого особенного?

Та ночь под деревом привела меня в ужас. Я никогда раньше не поступал так с Хелен. Я едва не оступился. Один черт знает, что на меня нашло. И в то же время я никогда раньше не испытывал такой вспышки огня. Не знаю, что такого есть в Стефани, но она как наркотик. Потребовались все на свете душевные силы, чтобы от нее уйти.

Я не знал, не выйдет ли она из себя, когда дарил ей портрет. Я только надеялся, что она нормально его воспримет. Я хотел, чтобы он вышел как надо. Прежде чем рисовать, я изучал ее лицо, пока она слушала лекцию, наблюдал, как она морщит нос, когда смеется, как время от времени закладывает прядь за левое ухо, как поджимает пухлые губы, когда сосредотачивается. Я так нервничал, когда дарил ей портрет. Она ведь могла счесть меня настоящим психопатом. Слава богу, такого не произошло.

После той первой встречи я часто о ней думал. Правду сказать, практически постоянно. Я силился перестать, но она все равно проникала в мои мысли, и я вспоминал ее улыбку, смех и сухое чувство юмора. Честно, я не предполагал, что она снова приедет в следующем году. Мне и в голову бы такое не пришло. Я был рад хранить ее под замком в маленькой клетке у меня в голове: таинственное волшебное создание, с которым меня однажды столкнула судьба. Ничего такого, из-за чего можно чувствовать себя виноватым, но нечто, чего я никогда не забуду. Приятное воспоминание.

Но Стеф вернулась.

И я пошел еще дальше. Сказал себе, что буду ее избегать, но ничего не мог с собой поделать.

Понять не могу, как я оказался в такой ситуации. Такое чувство, что просто сошел с ума. В воскресенье, поцеловав Стефани, я сам возмущался своим поведением. Чертовский узел, внутренний конфликт: с одной стороны, меня снедало чувство вины, с другой – желание обладать женщиной, которая не была мне женой. Как мне смотреть в глаза Хелен, зная то, что я сделал? Интересно, она сразу поймет?

Погода в тот день была ужасная. Включенные на полную мощность стеклоочистители едва успевали смахивать падающие на лобовое стекло капли. Всю дорогу домой я репетировал историю о том, как провел выходные. Хелен, конечно же, ничего не спросит, но чувство вины переросло в паранойю, и я просто ничего не мог с собой поделать.

Когда я вошел, Хелен лежала, распластавшись на диване, все еще мучилась похмельем после ночки, проведенной накануне с подругами. Растянувшись в пижаме, с бутылкой энергетика, она смотрела сериал о подростках «ОК» по телевизору.

– Боже, мне так плохо! – прокряхтела она, медленно наклонив голову вместо приветствия.

– Значит, хорошо погуляли? – рассмеялся я, нежно погладив ее по волосам, груз измены с каждой секундой давил на меня все сильнее.

– Замечательно! Попозже расскажу, когда буду в силах разговаривать. Как курс? В порядке?

– Да. Ну знаешь, как обычно, – солгал я.

После ничего уже не было прежним.

Оставшуюся часть года я пытался выбросить Стефани из головы. У нас же не роман. Но сколько бы я ни старался, она то и дело возвращалась. Я думал о ней всякий раз, когда видел девушку со светлыми волосами. Всякий раз говоря со школьницей с зелеными глазами, я вспоминал, как смотрел в ее. Иногда я просто отключался, вспоминая наши разговоры. И Хелен тогда рывком возвращала меня к реальности, спрашивая, что со мной творится. Почему в последнее время я такой «отстраненный»? И я понимал, что надо взять себя в руки. Что я, черт возьми, делаю? Я ведь счастлив с Хелен. И все же я не могу не увидеться со Стефани: она слишком меня волнует и заинтриговывает.

Вот так я до этого и дошел. Я готов установить первый контакт.

Я писал и удалял текст по крайней мере десять раз. Я намеренно сделал его неопределенным. Возможно, она предпочтет встретиться днем, а не вечером и ночью. Правду сказать, я готов на любой вариант. Я просто хочу ее увидеть, пусть даже при одной этой мысли у меня эрекция.

Это роман? Мы не занимаемся сексом. Это эмоциональный роман? Понятия не имею. Возможно, это просто безумное увлечение, через которое надо пройти, и никто в результате не пострадает.

Я смотрю на часы, 21.37. Я думал, не отправить ли сообщение днем, но засомневался, что смогу, не выпив для храбрости. Днем я бы пошел на попятный. Только после двух бутылок пива и пары стаканов виски я набираюсь достаточно храбрости, чтобы хотя бы подумать нажать кнопку.

Я трижды читаю сообщение. И нажимаю «Отправить».

Глава 5

Пятница, 11 октября 2008 года

Стефани

Я ничем особенным не занималась, когда это случилось.

Мы только два месяца как переехали в новый дом, но жизнь понемногу налаживалась. Дом нашел Мэтт и тут же настоял, чтобы мы отправились его посмотреть, утверждая, что долго на рынке он не пробудет. Мэтт был прав. Еще пять пар приехали смотреть его в тот же день, что и мы, и все сделали предложения. Но когда Мэтт чего-то хочет, он этого добивается, а потому позаботился о том, чтобы мы предложили больше всех (с помощью наших родителей). Это – ошеломляющий дом, наш «дом на веки вечные» (и должен быть, учитывая, сколько мы за него выложили). Это трехсотлетний, отдельно стоящий особняк в Поппибруке, в деревушке, следующей за той, где живут папа и Эбони, недалеко от Кембриджа. Потолки украшены открытыми деревянными балками, благодаря большой газовой плите на кухне тепло и уютно, приятная терраса. Он очень напоминает мне наш старый семейный дом.

Мой сотовый завибрировал на кровати, когда я вернулась в спальню, приняв душ одним солнечным августовским вечером. Завитки пара медленно забирались за мной из пристроенной ванной, пока я шла к кровати.

Взяв телефон, я застыла, увидев, от кого сообщение.

SMS: Джейми

Сердце у меня отчаянно заколотилось. Это действительно он? Последние десять месяцев я хранила его номер в списке контактов, но не знала, воспользуется ли он им, и поклялась, что сама этого делать не буду. Все должно исходить от него. Нажав «Открыть», я прочла сообщение:

«Привет, Стефани. Как жизнь?! Все еще хочешь встретиться в октябре? Чудесно было бы тебя повидать. Дай знать, если не передумала, и мы организуем все. Джейми».

Я села на кровать и сразу набрала ответ.

«Привет, Джейми! Рада получить от тебя сообщение. Если ты свободен в «наш» уик-энд, мне бы хотелось повидаться. Куда бы ты хотел поехать?»

Я, не раздумывая, отправила сообщение и стала нервно ждать. Ответ пришел шесть минут спустя.

«Я смогу выбраться вечером в субботу, если тебе удобно. Был бы рад вернуться в Хитвуд-Холл. Зачем нарушать застарелую привычку?»

Меня поразила официальность ответа. Так по-английски, больше похоже на электронное письмо, какое посылаешь на работу: «Пожалуйста, сообщите, сможете ли прибыть. С уважением» – такого рода письмо. Я понятия не имею, что будет дальше. Я напугана и взволнованна, охвачена тревогой, да я просто в ужасе. Джейми засел в моих мыслях, и я не могу его выгнать.

Знаю, так неправильно.

Той ночью я почти не спала. Не могла найти себе места от беспокойства. Мэтт то и дело клал на меня руку поверх покрывала. От веса мне становилось неудобно, поэтому я все время ее сталкивала и отползала к краю большой двуспальной кровати.

В последние десять месяцев я много думала о Джейми и всякий раз чувствовала себя ужасно виноватой. Не счесть, сколько раз я задавалась вопросом: «Что, черт побери, я делаю?» Почему подвергаю опасности свой брак ради девчачьего увлечения парнем, которого едва знаю? И все же я не могу… не думать о нем. Джейми заставляет меня чувствовать себя настолько живой, настолько наэлектризованной… то, как он на меня смотрит, со мной разговаривает, то, что он заставляет меня испытывать. Это как наркотик. Такое ощущение, что когда я с ним, то способна на что угодно.

Следующие недели проносятся, слившись в размытое пятно. Я веду обратный отсчет дней со смесью волнения и предвкушения. К счастью, на работе много дел, так что я все время занята. Как выяснилось, работать на папу не так плохо, как я думала. Я – теперь менеджер по маркетингу в семейной фирме, компании-разработчике программного обеспечения, которая вышла на международный рынок. Папа начал строить свой бизнес с нуля, когда ему было чуть за двадцать, и с тех пор компания все разрастается. Папа получил несколько премий от ассоциации предпринимателей, в том числе за благотворительность в регионе. В сущности, так он и познакомился с мамой – она была его секретаршей. Такое классическое клише. Я вечно прошу его рассказать «великую историю о любви», о том, как они встретились, но он отделывается общими фразами. Мужчины просто не умеют о таком говорить, верно?

Эбони в настоящее время упивается новообретенным материнством. Ну, я говорю «упивается», а на самом деле это больше похоже на очередной проект. Она буквально все свое время проводит за поисками новейшей детской моды, чтобы превратить ее в одержимость. Уж и не знаю, с чего она взяла, что мне нужно выслушивать двадцатиминутную проповедь про «направляемое младенцем отнимание от груди» (кстати, я до сих пор понятия не имею, что это такое). Она очень во всем «разборчива». Помню, когда Джуд родился, она заставляла всех мыть руки, прежде чем дать подержать ребенка. Она все еще таскает в сумочке гигиенический гель на случай, если кто-то в радиусе пяти миль пожелает его потрогать, не пройдя санитарную обработку.

Когда одним ясным субботним утром в прошлом месяце она привезла к нам моего трехмесячного племянника, то использовала его как предлог, чтобы завести разговор, которого я избегала.

– Ну… и когда вы с Мэттом думаете… – Она жестом указала на Джуда, который крепко спал в своем автокресле.

– Не в ближайшее время. Я только-только начинаю понемногу чувствовать себя нормально, – ответила я. – И мы оба в настоящий момент заняты карьерой. Не хотелось бы надолго от нее отрываться. Когда ты собираешься назад на работу?

– Хм. Ну, даже не знаю, вернусь ли. Я столько статей и отчетов прочитала о том, как дети в конечном итоге становятся умнее и здоровее, если кто-то из родителей сидит с ними дома, и подумала, может, я просто… не вернусь. Ну… не прямо сразу… – Ее голос стих.

От изумления я застыла с открытым ртом. Эбони изучала юриспруденцию в Даремском университете и всего два года назад начала работать в престижной юридической фирме.

– О! Э… ладно… а ты уверена? – спросила я несколько озадаченно.

Из нас двоих для Эбони карьера всегда была важнее.

– Послушай, Стефани, – она сказала спокойно, отпивая кофе, – что может быть важнее, чем самой воспитывать своего ребенка и быть рядом каждый день его жизни?

Ну как с таким поспоришь?

– И кроме того, наша мама так нас растила. Я хочу, чтобы и у Джуда было то же самое. Помнишь, как здорово было, когда она каждый день встречала нас у ворот школы?

Конечно, помню. Я могу нарисовать это себе, словно все случилось каких-то несколько часов назад. В солнце или в снег она всегда была там. Такое можно оценить, только став взрослой. Мама не умела водить машину, а потому ходила пешком. Все поддразнивали ее из-за того, что она восемь раз проваливала экзамен на права. Но она умела смеяться над собой, в этом была она вся. В конечном счете мама признала, что она явно из тех женщин, которым суждено, чтобы их повсюду возили. Даже когда шел дождь, она настаивала, чтобы мы надевали резиновые сапоги и шлепали по лужам по пути в школу – так веселее. В школу мы шли через деревню, потом сельскими тропинками. Так красиво было летом: колокольчики в полях, и высокая трава щекотала нам ноги, когда мы скакали по ней в форменных юбках.

И она всегда приходила, ждала у ворот, чтобы нас забрать: высматривала наши взволнованные мордашки, когда мы выбегали из школы, чтобы ее обнять. Столько раз на школьном дворе мы подносили ей поделки с уроков труда: космические ракеты, хижины-иглу и замки? В действительности это были нагромождения пузырьков, рулонов туалетной бумаги и коробок от бумажных салфеток. Она всегда охала и ахала, когда их получала.

– А что думает Уилл о твоей идее оставить работу? – спросила я.

Да, конечно, идея сидеть с детьми благородна и все такое, но решиться на такой огромный шаг? Я не сомневалась, что они могут себе его позволить. У Уилла шестизначная зарплата, которую он получает за что-то «банкирское» в Лондоне (я так и не поняла, за что именно), а потому я уверена, что дело не в деньгах, но суть-то не в них.

– Со мной согласен. Он хочет для своего мальчика самого лучшего.

– А ты сама? С ума не сойдешь?

– Не глупи, Стеф! Конечно, не сойду. Я найду чем заняться! Я уже записалась на этой неделе на детский массаж, в секцию маленьких пловцов и «крошек-топтышек». А когда он подрастет, будет еще больше всякого разного. И вообще я, наверное, за это время рожу еще парочку.

– Похоже, у тебя все распланировано, – откликнулась я, пораженная таким планом.

Эбони и Уилл женаты уже пять лет, но сестра всегда намеревалась выйти замуж первой. Она уже в пятнадцать лет начала планировать свою свадьбу, и собственно событие мало чем отличалось от исходного замысла. С Уиллом она познакомилась в университете, и они действительно идеально подходят друг другу. Они – из этих пар, которые взаправду хорошо притерлись друг к другу, но, знаете что? – в их семье это она носит брюки, и за ней последнее слово абсолютно по любому вопросу: от того, куда поехать в отпуск, до того, какой гель для душа покупать. В прошлом Эбони перебрала уйму бойфрендов, и мало кто готов был мириться с «ее замашками». Кое-кто назвал бы ее мегерой, желающей все контролировать. Она же считает себя просто «организованной».

– Послушай, можно дать тебе совет? – спросила она.

Ее лакрично-черная грива завязана в неплотный пучок на макушке, и пучок подпрыгивает вверх-вниз в такт ее репликам. Сестра всегда умудряется выглядеть без усилий стильно, как мне никогда не удается. Сейчас она сногсшибательно смотрится в джинсах и футболке «Ганз-эн-роузес» (я искренне сомневаюсь, что ей нравится музыка группы) и выглядит «ах какой небрежной»… но я-то знаю, что она уйму времени потратила, чтобы добиться такого впечатления.

– Я знаю, что вы женаты… ну… всего несколько месяцев, – сказала она (а в голове у меня вспыхнул образ Джейми, который я быстро удалила). – Но просто помни… чем ты моложе, тем легче вернуть себе фигуру. Вот у меня снова джинсы десятого размера. А ты старше меня, поэтому не затягивай. – Она подняла брови, точно это самый веский и приемлемый аргумент.

Да, всегда можно положиться на младшую сестру, уж она-то даст тебе почувствовать себя лучше или хорошо о себе думать.

У Эбони не было времени засиживаться. Она умчалась на собрание какой-то «группы младенцев» в частной школе недалеко от нашего дома. Думаю, она действительно уже записала Джуда в школу. Такое вполне в ее духе.

После отъезда Эбони я еще долго думала про сестру и ее «план». В какой-то момент, вероятно скоро, Мэтт начнет заговаривать о детях. Знакомые уже спрашивают. Это же естественно, верно? «Ага, теперь вы женаты, так скажите же, когда намерены произвести человечков?» Но нельзя же им ответить: «Не ваше собачье дело», поэтому приходится вежливо смеяться и бормотать «поживем – увидим» или какую-то еще чушь в том же духе. Помоги боже женщинам, которые вообще не хотят детей! Они-то как умудряются вывернуться?

Вот только я правда хочу детей. Но не прямо сейчас. Наверное, после того, как себя в порядок приведу. Надо сначала разобраться в проблеме Джейми. Что бы она, черт побери, ни подразумевала.

Вполне предсказуемо, Мэтт использовал ситуацию Эбони, чтобы оседлать любимого конька и начать проповедовать.

– У нее мозги варят. Я про то, что ей же не надо работать, тогда какой прок? – размышлял он вслух однажды вечером за длинным обеденным столом на застекленной террасе, пока мы ждали приезда папы.

Я люблю сидеть на застекленной террасе. Она – единственное, что мы привнесли в дом. Это – красивое помещение в задней части дома, куда попадает поразительное количество света. Из восстановленной древесины нам вытесали балки, вышеупомянутый обеденный стол нам изготовили на заказ – он такой большой, что сначала пришлось поставить его, а уже потом стеклить вокруг него террасу. Мэтт надеется, что однажды все места вокруг него заполнят дети. У него есть брат и сестра, но он с ними не ладит. Он – врач, она ученый, оба очень талантливы и успешны в своей области. Мэтт вечно их критикует, обзывает «высокомерными» и «самодовольными». Но со мной они всегда были очень милы.

– Какой еще прок? – произнесла я. – Она же не машина для деторождения, Мэтт. У нее есть своя жизнь.

– Но, боже ж ты мой, да кто на свете захочет работать, если нет необходимости? Она должна радоваться своей удаче, – вещал Мэтт, налегая на домашнюю лазанью, чесночный хлеб и салат, на которые я убила последние два часа.

– Некоторые любят свою работу. Увлекаются ею. Эбони всегда любила право и так много работала, чтобы добиться нынешнего положения. Мне просто не хочется, чтобы она приняла опрометчивое решение. Не в том дело, нужно ей работать или нет… – ответила я, гоняя по тарелке лазанью.

Подняв взгляд, я увидела, что Мэтт театрально закатил глаза, прежде чем отпить глоток красного вина.

– Все эти типы, которые «любят свою работу», потому что «увлечены своим делом» и прочее дерьмо. Ни на грош не верю. Самодовольные чурбаны.

Я тут же подумала про Джейми и про то, как взволнованно и увлеченно он говорил о своей работе учителем рисования.

– А я верю, – возразила я, что для меня нехарактерно. – Я думаю, что некоторые люди действительно удивительные.

– Ну, я думаю, что тебе посчастливится найти хотя бы одного, – насмехаясь, бросил он.

«Да, вот уж точно!»

Тут на террасе появился папа, что было очень кстати. Мэтт все видит только в черном и белом свете, иногда с ним просто невозможно разговаривать.

– Извините, что опоздал, – сказал папа, обнимая меня. – Как лазанья, Мэтт? Удалась?

– Восемь из десяти, могла бы быть немного сочнее. Но отлично постаралась, детка! – воспылал энтузиазмом Мэтт, почти как воспитатель в детском саду.

Я ему улыбнулась, уходя на кухню, чтобы принести папе моей посредственной лазаньи.

– Как работа, Мэтт? – спросил папа. – Сделка с Фаррингтоном прошла?

– Ну, презентация была просто замечательная, Майкл. Они готовы подписать, как только мы составим контракт.

– Отличные новости! Ты просто кудесник, Мэтт. Не знаю, в чем дело, но у тебя однозначно дар, – с восторгом хвалил отец, когда я принесла и поставила перед ним ужин.

– Спасибо, Майкл. Надо просто любить свою работу. На мой взгляд, упорство и трудовая дисциплина возьмут свое и принесут плоды.

Я глянула на Мэтта, проверяя, а до него-то дошло, что сейчас он сбалтывает совсем не то, что говорил мне каких-то пару минут назад. Он даже не поморщился.

– Как ее сеансы терапии? – спросил папа у Мэтта, кивнув на меня.

– Ты про меня говоришь? Знаешь ли, мог бы у меня спросить… – вставила я, наливая папе красного вина. Я наливала чуток быстрее, чем следовало, и вино едва не перелилось через край.

– Эй, помедленней, Стеф! Сколько ты уже сегодня выпила? Ты же не перебираешь снова, так? – спросил папа малость чересчур театрально и отодвинул от меня бокал.

– Что?! Нет, я выпила всего полбокала! – взвизгнула я.

Папа с Мэттом переглянулись так, что тут же стало ясно, что они мне не поверили.

– Вот что я вам скажу, доедайте и сами уберите со стола. Пойду приму ванну, – заявила я и опрометью бросилась наверх, оставив их сидеть и разговаривать.

– Я про то, Джейн… меня так это из себя вывело!

Инцидент с лазаньей не давал мне покоя несколько недель, и я прямо-таки предвкушала, как расскажу про него Джейн на ближайшем сеансе.

– Они просто выжидают, когда я снова где-нибудь напортачу. Обращаются со мной как с ребенком. Все они…

Ручка Джейн неистово корябала в блокноте, который она пристроила на коленке.

– Как по-вашему, почему они так делают?

– Наверное, потому, что раньше я так поступала, – ответила я, теребя бахрому на синевато-сером шарфе, накручивая отдельные нитки на палец. – Я знаю, что они только заботятся обо мне.

– Вы счастливы с Мэттом? – напрямик спросила Джейн. – Вы чувствуете лояльность к нему? То есть после всего случившегося.

Я нахмурилась. На такой вопрос трудно ответить честно.

– Я очень благодарна ему за то, что он для меня сделал, и да, я с ним счастлива.

Джейн только молча посмотрела на меня. Тишина между нами разрасталась, ни одна не произносила ни слова. Джейн хотела, чтобы я продолжала. Я ненавижу молчание, начинаю паниковать и говорю вещи, о которых жалею. Она знает, что за мной такое водится.

– То есть нет, я не просыпаюсь каждый день с мыслью «спасибо тебе, боже, что я с этим человеком», но неужели кто-то так думает? Взаправду? – выплевываю я.

– Некоторые думают, – отвечает она, подняв брови.

– Не верю. Только не в реальной жизни, – твердо говорю я. – Вы действительно так считаете?

– Я верю, что каждый заслуживает, чтобы с ним был кто-то удивительный.

– Ну, – улыбаюсь я, – «удивительный» это еще слабо сказано.

Накануне поездки в Хитвуд-Холл на встречу с Джейми меня переполняют смешанные чувства: волнение, нервозность, беспокойство, сексуальное желание, просто общее ощущение неизвестности. И я не знаю, какие вещи упаковать с собой. Стоит ли брать сексуальное нижнее белье? Мне кажется, я слишком предаюсь фантазиям, а потом вспоминаю, что встречаюсь с женатым мужчиной, с которым собираюсь провести ночь в двухместном номере: не тот случай, чтобы сомневаться, смешанные ли сигналы я получаю. Я даже не знаю то, что мы будем делать вечером… Пойдем выпьем? Останемся в номере? Что?

Я упаковываю элегантное платье на случай, если мы решим пойти выпить в баре. Поразительно, насколько нелепы сами мои волнения, он же видел меня в повседневной одежде, так почему вдруг мне взбрело в голову беспокоиться из-за нарядов. И мы остановимся в одном номере… Я буду одеваться перед ним, он увидит меня без макияжа. Я не вполне уверена, хочу ли я, чтобы Джейми видел меня в «переходном состоянии» сборов на какое-то странное квазисвидание в баре. Какая идиотская затея.

Мэтту я сказала, что поеду в Хитвуд-Холл на сей раз с подругой. Можно было бы сказать, что я еду на воркшоп, но это слишком рискованно, он мог бы погуглить курс и выяснить, что его больше не проводят. Поэтому я сказала, что еду с подругой, чтобы попользоваться спа и все такое. Ему и в голову не пришло что-то заподозрить.

Я несколько раз подумывала, не отменить ли поездку, но ужас при мысли о том, что не поеду, перевешивает чувство вины – вот так все ужасно. Я пыталась уговаривать себя, мол, возможно, после той первой встречи потеряю к Джейми интерес. Пожалуйста, пусть это будет просто дурацкое увлечение, которое себя изживет.

Мэтт сегодня вечером едет играть в покер с приятелями. Это – его очередная идея фикс и становится модным у «нашего поколения». Один его приятель купил полный набор с фишками и всем прочим, так что раз в две недели они устраивают по пятницам покерный вечер с виски и сигарами. Женщин туда и близко не подпускают.

Я счастлива, что осталась дома одна, я всегда этому рада. Я собрала сумку на завтра, приняла долгий горячий душ, сделала эпиляцию, накрасила ногти и тайком выпила пару бокалов вина.

Свернувшись на кремовом диване, я накрыла колени одеялом. Середина октября – определенно погода, чтобы укутаться поуютнее. Пушистые махровые носки и халаты – жизненная необходимость.

Я отправляю сообщение Джейми, один последний раз перед тем, как увижусь с ним завтра, просто чтобы подтвердить нашу встречу. Это его последний шанс отступить.

«Привет, Джейми. Жду завтрашней встречи. Я приеду около 15.00. Надеюсь, ты еще не передумал».

Его ответ приходит через три минуты:

«Ни за что на свете не пропущу. Жду не дождусь, когда увижу твое лицо».

Забравшись в постель, я выключаю свет и лежу с открытыми глазами, я не в силах заснуть.

Что, если будет странно? Что, если будет неловко? Что, если, увидев меня, Джейми не почувствует того же?

Завтра в это время я буду с ним.

«Только любовь способна причинить такую боль».

Табличка занимает почетное место в самой середине каминной доски. Рамка толстая, усеянная искусственными жемчужинами. Фотография не слишком хорошего качества, немного зернистая, как обычно бывают старые снимки. Но я помню, как мы с Эбони детьми обожали ее рассматривать.

И не важно, что на ней устаревшее платье, а на папе просто ужасный костюм – это была роскошная фотография с дня их свадьбы. Это была даже не гламурная фотография, просто два человека стоят на ступеньках у бюро записи актов гражданского состояния, но на их лицах – такой восторг.

– А что ты чувствовала, мамочка? Ты чувствовала себя принцессой? – спросила я однажды. Мне было, наверное, лет восемь, никак не больше.

На ее лице расцветает широкая улыбка.

– Радость. И да, я чувствовала себя принцессой. Я чувствовала себя самой везучей девушкой на свете. Я все еще себя ею чувствую, – сказала она, с нежностью глядя на фотографию.

Платье на ней было очень простое, но без усилий элегантное. Они поженились в ноябре 1976 года, и даже при том, что подмораживало, платье было с открытыми плечами и с оборками. Она походила на Фарру Фоусетт.

– А твои папа с мамой пришли? – спросила Эбони.

Ее улыбка на мгновение погасла, она отвела глаза.

– Нет, милая, не пришли.

– Они были заняты? – спросила я.

– В каком-то смысле. Вы же знаете, ваш папа – замечательный человек. Он всегда видит в людях самое лучшее, – сказала она, убирая волосы с лица и мягко касаясь шрама над правой бровью. Она иногда так делала.

– Хочу вот такое платье, когда буду выходить замуж! – гордо объявила я.

Мама хихикнула:

– Думаю, у тебя будет гораздо красивее… и прическа получше.

– Ты поможешь мне выбирать? – радостно спросила я.

– И мне! – встряла Эбони.

– Конечно! – рассмеялась мама, обнимая нас обеих. – Вы обе у меня особенные. И вы обе будете такими же счастливыми, как я.

Глава 6

Суббота, 12 октября 2008 года

Стефани

Два стука в дверь предупреждают меня, что Джейми здесь. Я уже сорок пять минут как готова, сижу на кровати в маленьком черном платье, которое надеваю только тогда, когда хочу произвести впечатление на мужчину, который мне нравится.

Ожидание…

Я старалась занять себя как могла: включала и выключала лампы, пробуя, как будет лучше, снова и снова поправляла подушки и прическу – впрочем, все это не имело на самом деле значения. Но одно я знала точно: все становится очень и очень реальным. Я заказала тот же номер, что и в прошлом году, – «Звездный свет». Это казалось уместным, и я решила, что толика знакомой обстановки будет кстати. Я оставила включенными все лампы, чтобы создать уютную атмосферу. Я искренне не знаю, чего мне ожидать, когда он войдет. Последние несколько часов меня обуревают нервозность и радостное волнение, сменяющие друг друга за доли секунды. Я подумывала, не выпить ли, пока его жду, но, учитывая, что Джейми будет после долгой дороги, это показалось нечестным. Уже 17.00, и мне отчаянно надо выпить.

От безумного водоворота эмоций у меня слегка кружится голова. Накладывая макияж, я заметила, что руки у меня чуть дрожат. В последние несколько недель я только и думала что об этом мгновении. С одной стороны, я вообще не могу поверить, что это делаю. С другой, это единственное, что позволяет мне держаться. В общем и целом в последние недели я была счастливее, остроумнее, искрометнее… Все это заметили – и не в последнюю очередь Эбони, которая спросила подозрительно: «С чего это ты такая радостная?» – когда три дня назад мы были в салоне на маникюре. Я промямлила, мол, живу полной жизнью и делаю гимнастику, что было самым удачным ответом, поскольку она пустилась разглагольствовать о том, как полезны «хорошие» эндорфины, – уж она-то доподлинно знает, поскольку на днях прочла статью в журнале.

Услышав стук, я уставилась на дверь, но не спешу встать с кровати. Сердце у меня бешено колотится. «Черт, вот черт!» – шепчу я.

Подойдя к двери, я делаю глубокий вдох и открываю.

Стоя меньше чем в метре друг от друга, мы оба расплываемся в улыбке и ничего не можем с собой поделать. Боже, он выглядит потрясающе, в точности как в моих воспоминаниях. То же самое зимнее пальто, как в прошлом году, отлично на нем смотрится, только застегнуто и воротник поднят. Я так долго ждала этого мгновения, задавалась вопросом, как же все получится… – мысленно репетировала, как попытаюсь выглядеть спокойной и небрежной, казаться отчужденной. А теперь оно настало, и я готова заплакать от счастья, что вижу Джейми.

– Ух ты! – восклицает он. – Выглядишь потрясающе!

– И ты тоже! Входи же! – отвечаю я. Все очень официально.

Я делаю шаг назад, чтобы он мог переступить порог, дверь захлопывается.

Мы смотрим друг на друга и улыбаемся. Мы оба не знаем, что теперь делать. Просто захвачены мгновением. Мы словно бы оробели и не знаем, как начать эту затею с незаконным рандеву. Ясно, что ни у одного из нас нет опыта по этой части.

– Ну и… – тихонько говорю я, первой нарушая молчание.

– Часто ли я сюда приезжаю? – Он нервно смеется.

Мы оба разражаемся хохотом, я опускаю голову. Он роняет сумку на пол, его руки обвивают мою талию, я обнимаю его за шею. Зарывшись лицом ему в волосы, я вдыхаю его запах – в точности такой же, как год назад. Просто быть с ним рядом кажется прекрасным и правильным.

Но это совсем не так, как я думаю.

Несколько секунд мы просто обнимаемся, на большее мы не осмеливаемся. Я могла бы простоять так вечно.

– Хочешь, пойдем вниз выпьем? – спрашивает он, отстраняясь и глядя мне в глаза.

– Да, очень, – улыбаюсь я.

Я так рада, что мы спустились в бар выпить. Нам обоим это было необходимо.

Я сижу рядом с Джейми на угловом диване у огромного окна. Время от времени, когда он говорит, его выразительные руки касаются моих коленей, и я невольно улыбаюсь как подросток.

– Поверить не могу, что мы здесь, – вздыхаю я, улыбаясь, меня переполняют предвкушение и страх. Поначалу я нервно оглядывала бар, вдруг тут окажутся знакомые лица.

– Да, – отвечает Джейми, тоже оглядываясь по сторонам. – Давненько мы тут не были.

Я улыбаюсь ему, и он улыбается в ответ. Его энергия так заразительна.

– Честное слово, я сомневалась, что ты приедешь, – признаюсь я.

– Вот как? Почему?

– Это же огромный шаг, правда? Наверное, я думала, ты решишь отступить. Так много времени прошло с нашей прошлой встречи, мне казалось, ты передумаешь.

– После того как мы расстались, я с месяц только о тебе и думал, Стефани. – Слова даются ему нелегко, они словно бы давят на него грузом. – И я ужасно себя из-за этого чувствовал, но ты… ты особенная… меня к тебе тянет, я просто не мог отвернуться. От тебя.

– Знаю, – шепчу я, проводя пальцем по тыльной стороне его ладони. – Я тоже это чувствую. Не знаю, как объяснить. Наверное, мы оба не можем.

Только тут я замечаю, что он снял обручальное кольцо.

Несколько часов мы провели, болтая о том и о сем. Я обожаю, когда Джейми говорит о своей страстной увлеченности работой. Просто невероятно, как он заботится о своих учениках! То, как он говорит о том, как любит смотреть, как их вдохновляет искусство в возрасте, когда они только-только узнают, кто они есть… Можно сказать, что он живет своей работой.

– А ты собираешься сам когда-нибудь выставляться? Ты же такой талантливый! – восторгаюсь я.

– Спасибо, но сомневаюсь, что это случится в ближайшем будущем, разве что представится какой-нибудь удивительный шанс. В рисование всякое вмешивается, так? – Он пожимает плечами.

– И это говорит человек, убежденный в судьбе? Ушам своим не верю, – говорю я с наигранным негодованием.

– Ну, чему быть, того не миновать, – смеется он.

– Ты действительно так думаешь?

– Да.

– И каким же образом мы… как я во все это вписываюсь?

– Вот как раз тебя-то я и не могу постичь.

Я улыбаюсь, чувствуя, что ему не по себе от такого разговора. Возможно, нам лучше избегать тем вроде «как» или «почему» мы тут очутились.

Нужно срочно сменить тему, и я переключаюсь на болтовню о последнем фильме про Джеймса Бонда, который идет в кинотеатрах вот уже несколько недель. Оказывается, что мы оба большие поклонники Бонда, а потому спорим, какой из актеров был лучшим Бондом (я говорю, что Броснан, а Джейми считает, что Мур, он хохочет, когда я заявляю, что скажи он Коннери, я тут же встала бы и ушла).

– А лучшая девушка Бонда? – спрашиваю я, закидывая ногу на ногу и положив ладонь в дюйме от его бедра.

– Солитер. Джейн Сеймур. Всем сто очков вперед даст, – откликается он без малейшего колебания.

– Хороший выбор!

– Лучший фильм? – спрашивает он.

– «Шпион, который меня любил». Первый, который я видела. Правда…

– Ну уж нет, – возражает он. – Можно только один выбрать, никаких «давай перерешаем». Окончательно и бесповоротно, – говорит он сверхсерьезным тоном.

– Что?! Но у меня разные по разным причинам любимые! – молю я.

– Вперед решай это с арбитрами Бонда. – Он со смешком накрывает мою ладонь своей, наши пальцы переплетаются.

Я в ответ улыбаюсь и внезапно чувствую, что заливаюсь краской. Слава богу, в баре полутемно. Я заправляю прядь волос за ухо, отпиваю глоток вина и ставлю бокал на стол, стукая донышком чуть сильнее, чем следовало бы. Пристальный взгляд Джейми не отрывается от меня.

– В чем дело? – спрашиваю я смущенно.

– Ты знаешь, что ты восхитительная?

– Да… нет… не особенно, – нервно отвечаю я.

– А я думаю, что да.

– Почему?

Он мягко убирает волосы у меня со лба.

– Просто восхитительная…

Я внезапно смущаюсь, чего никогда не случалось раньше, когда парень делал мне комплимент. Но ведь Джейми Добсон – не просто парень.

Его рука в моих волосах, его лицо близко к моему. Мне так необходимо, так нужно его поцеловать. Мне так хочется долго и нежно его целовать, что мир вокруг словно бы пропадает. Если я такое испытываю только от разговора с ним, то представить себе не могу, как я переживу что-либо еще. Я беспокоюсь, что не смогу очнуться.

Разговор идет своим чередом и приходит к естественному концу, вино мы допили.

Мы никогда прежде не были близки на людях. Мы оба выпили по паре бокалов, расслабились, но мы не пьяны.

– Хочешь, пойдем? – шепчу я, глядя ему в глаза, которые не отрываются от моих.

– Да, – отвечает Джейми без колебаний.

Я улыбаюсь, а он встает и берет меня за руку. Мы выходим из бара и поднимаемся по широкой парадной лестнице. Нет, мы не держимся за руки, но мы идем совсем близко друг с другом. Сердце у меня колотится. Сомневаюсь, что я когда-либо так волновалась и нервничала.

Пока мы поднимаемся, я могу думать только о том, как после, если я пойду до конца, жизнь станет иной. Для нас обоих.

Но это ничего не меняет. Мы зашли слишком далеко, и ни один не хочет поворачивать назад. Мне просто нужно его касаться. Целовать.

В номере жарко. Я сразу иду к окну со свинцовым переплетом и поднимаю раму – у меня пунктик на открытых окнах, даже когда на улице мороз. Я устанавливаю раму на второе деление, но этого достаточно, чтобы от осеннего ветерка взметнулись занавески. Джейми включает лампы: ту, что на тумбочке у кровати, и ту, что на приставном столике у двери в ванную. Это ведь номер люкс, тут уйма всякой разномастной мебели. Эксцентрично и мило.

Я застыла у одного из столбиков широкой кровати, он подходит ко мне. Остановившись в нескольких дюймах, глядя мне в глаза, Джейми обнимает меня за талию, мягко притягивает к себе, так что теперь нас ничто не разделяет.

Ничто.

Разряды электричества, химические реакции, омывавшие нас весь вечер, теперь, как наши тела соприкасаются, кажутся материальными. Сердце у меня колотится, его бьется так же быстро, как мое. Я кладу руки ему на грудь, наслаждаясь его близостью. Его запахом. Запах у него мужественный, но не давящий. Наши лица очень близко. Это – самая медленная прелюдия к поцелую. Наши носы слегка соприкасаются. И как раз перед тем, как это произойдет, он медленно разворачивает меня, держа за талию, так что я прислоняюсь спиной к столбику кровати.

Мягко перебросив мои волосы на левое плечо, Джейми легонько целует мою шею, держа за талию, притягивает к себе. Такое чувство, что он меня пьет. Проведя правой рукой по моему плечу, он сцепляет пальцы с моими и шепчет мне на ухо:

– Ты удивительная, знаешь это?

Такой вопрос не требует ответа. Я понимаю, что это утверждение, и в тот момент я ему верю. С ним я чувствую себя особенной – ни с кем прежде так не бывало.

Я просыпаюсь, не понимая, где я.

Те первые несколько секунд – когда ты дезориентирована, не знаешь, где ты, черт побери, в непривычном месте. Потом я чувствую его позади меня. Джейми крепко обнимает меня обеими руками. Его глубокое ритмичное дыхание тут же меня успокаивает, и я ловлю себя на том, что подстраиваюсь под него.

Я понятия не имею, который час – достаточно поздно, чтобы уже рассвело. В просвет между занавесками, который я оставила вчера вечером, проникает достаточно света, чтобы очертить силуэты мебели в номере. Огромный, светло-серый, железный обогреватель явно работает довольно давно – если судить по тому, как в комнате жарко. Наши тела закутаны в покрывала – кстати, не слишком уютные. Типичные гостиничные покрывала, легкие, в такие не зарыться. Ни в какое сравнение не идут с толстым пуховым одеялом.

Есть что-то величественное в том, чтобы спать в кровати под балдахином. Чувствуешь себя Спящей красавицей. Такие кровати бывают безвкусными и пугающими, а эта простая, но красивая. Эти четыре столбика, держащие балдахин, из темного древесина и украшены красивой резьбой под стать роскошному изголовью. Поверху идет короткая кремовая оборка, под стать подобранным складками занавесям по бокам. В любой другой обстановке смотрелось бы нелепо, но в этом номере впечатление приятное.

Как и прошлая ночь.

Я глажу обнимающую меня руку, вспоминая, какой прекрасный она была. Словно бы весь мир исчез, остались только мы. Не осталось ни дюйма моего тела, который Джейми не поцеловал бы. Просто касаться его кожи, его тела, его лица целую ночь. Одну ночь. Он принадлежал мне.

Несколько недель до встречи я думала, что случится, когда мы увидимся. Мы просто поболтаем? Получится ли? Будет ли неловким? Вся затея такая жутковатая. Что, если нам захочется целоваться? Боже, а что, если мы зайдем дальше поцелуев? Но в реальности у нас не было шанса даже задуматься. Мы так были поглощены друг другом, так влюблены, что все произошло само собой. Это был не просто секс, это было что-то еще. Медленное и интенсивное. Наши голые руки и ноги переплелись, пока он гладил меня по волосам и смеялся над моими глупыми шутками. А потом вдруг… я сама изумилась, где я, и, не желая упускать шанс, принялась целовать его красивое тело, а он запустил руки мне в волосы.

Наверное, больше всего мне нравится, как Джейми на меня смотрит. Мэтт, когда мы занимаемся сексом, никогда больше на меня не смотрит. А когда Джейми на меня смотрит, у меня всякий раз почти оргазм случается. Но на протяжении всей ночи он ни разу не отводил своего взгляда от моего.

Лежа в кровати, с улыбкой перебирая каждую секунду прошлой ночи, я чувствую, как он зарывается лицом мне в шею, начинает покрывать ее чувственными поцелуями. Я в восторге, что он проснулся.

– Доброе утро, Джейми… – шепчу я.

– Доброе утро, красавица, – откликается он. – Ты в порядке?

– Да. А ты? – осторожно спрашиваю я.

– Замечательно, – заверяет он. – Как насчет того, чтобы поваляться и позавтракать в постели? Раньше двенадцати нам выезжать не нужно.

– Звучит отлично, – отвечаю я, поворачиваясь к нему лицом.

– Я хочу впитать каждую частичку тебя до отъезда.

Джейми гладит пальцами мое лицо. От одного только упоминания отъезда в горле у меня встает ком.

– Так давай максимально используем отпущенное нам время, – говорю я, обнимая его за шею и жарко целуя.

Провалявшись все утро в постели и выжав из этой поездки всё до последней минуты, мы неохотно начинаем собирать вещи. Атмосфера в номере, которая до сих пор была полна упоения, желания и смеха, внезапно окрашена печалью, горем… и виной. Все тело у меня ноет при мысли, что я еще год не увижу Джейми. Укладывая дорожную сумку, я лепечу какую-то чушь о своей работе, лишь бы отвлечься от того факта, что на глаза мне наворачиваются слезы. Я более чем уверена, Джейми не хочется слушать о кандидатах на папину благотворительную программу «Еще один шанс» в этом году. Я озабочена неминуемым прощанием и не могу перестать болтать.

– Ну да, кого-нибудь берут каждый год, – бессмысленно рассказываю я. – Каждый год берут по шесть человек, которым нужна передышка, новый шанс – ну, понимаешь, наркоманы, алкоголики… Полгода они работают за минимальную зарплату, чтобы получить хорошие рекомендации, и практически все находят потом нормальную работу. Кто-то остается работать у нас. Для них это отличная возможность. Господи, как же я буду занята на этой неделе. А у тебя неделя будет напряженная?

Джейми подходит меня приласкать, целует мои волосы. И почему так приятно, когда мужчины это делают?

– Все хорошо, – говорит он, обнимая меня. – Я не хочу уезжать, но я должен. Я так буду по тебе скучать.

– Знаю. Но просто… это так… окончательно, что ли… Я про то, что год – это ведь так долго.

Он отстраняется, чтобы на меня посмотреть.

– Нам нельзя встречаться чаще. Мы же договорились. Учитывая, что я к тебе чувствую, Стефани, что-либо другое… было бы чересчур. – Он смотрит в окно, в которое теперь льется осеннее солнце.

– Понимаю, – говорю я. – Я все понимаю. Но попрощаться на парковке и разъехаться каждый в свою сторону кажется таким… жестоким.

– Ты даже представить себе не можешь, как мне хочется сказать, ладно, давай писать друг другу сообщения. Возможность «говорить» с тобой регулярно… была бы невероятной.

Я улыбаюсь, но у него лицо становится такое, что я понимаю, что следующие его слова мне не понравятся.

– Но ты… я не могу.

Я киваю, делая вид, что все в порядке. А на самом деле у меня такое чувство, точно у меня внутренности вырываются. Я не хочу быть вдали от него.

– А знаешь что? – говорит он с толикой энтузиазма. – Чтобы прощание было не таким мучительным, можем сделать себе маленький подарок!

– Какой? – Я прищуриваюсь.

– В день отъезда дадим себе время до полуночи, чтобы послать друг другу песню…

– Песню? – растерянно переспрашиваю я.

– Музыкальный видеоролик. Любой, какой тебе нравится. Любой, который расскажет, что ты чувствуешь… – Он берет меня за руку и мягко целует тыльную сторону ладони. – Через искусство всегда легче выразить, что думаешь, чем сказать прямо в лицо.

– Отличная мысль, – шепчу я.

Прощание вышло краткое. Я сознательно так решила.

– Ну, увидимся в будущем году, – через силу произношу я.

На самом деле это вопрос. Я подавлена, что мне вообще надо расставаться с Джейми. Он нежно берет мое лицо в ладони, долго целует меня на прощание, – не хочу, чтобы этот поцелуй заканчивался! Нам требуется вся наша сила воли, чтобы оторваться друг от друга.

– В то же время в будущем году, – улыбается он.

– Ах да, еще кое-что напоследок, – говорю я, доставая маленький белый конверт с открыткой. На лицевой части накорябаны его инициалы – «Дж. Д.» – черными чернилами.

– Что такое?

– Просто пустяк, который мне хотелось тебе подарить. Не волнуйся, ничего эмоционального. Просто что-то, что тебе следует читать время от времени.

Он подцепляет уголок ногтем, но я его прерываю.

– Нет, пожалуйста, не надо. – Я говорю, накрывая его руку своей. – Сделай это после моего отъезда, не то я буду смущаться.

Джейми улыбается, целует меня на прощание, уходит к машине, садится и уезжает. Я испытываю благодарность, что он сделал это быстро. Ненавижу долгие прощания, они разбивают сердце.

Я тоже сажусь в машину, даже не трудясь сдерживать слезы, которые текут у меня по щекам. Лучше выплакаться сейчас, чем приехав домой, ведь тогда придется что-то объяснять Мэтту. Такое ощущение, что меня уже разорвали надвое. Я то и дело повторяю себе шепотом: «Ты не можешь его получить, он принадлежит другой», но ни малейшего значения это не имеет. Ведь целых двадцать четыре часа он принадлежал мне, а я ему. В той параллельной вселенной мы принадлежали друг другу. И теперь нас выбросило назад в действительность, и я ее ненавижу.

Несколько минут я просто сижу в кабине. Я не могу решить, хочу ли остаться здесь, чтобы впитать последние частички Джейми, если еще что-то осталось в этих местах. Его же даже тут нет. Но мы тут были… Или же мне лучше поскорей убраться отсюда. Такое ощущение, что даже если я ненадолго останусь тут одна, «мы» все еще будем тут. В голове у меня вспыхивают картинки прошлой ночи – накладываются на фонтан, верхушка которого мне видна за изгородью перед лобовым стеклом. Картинки того, как мы смеялись, улыбались, смотрели друг на друга, впечатались в мой мозг, выжигая последние частицы здравомыслия. Мне физически больно думать об этом. Я морщусь, отворачиваюсь от фонтана и закрываю глаза. Слезы все льются.

Возьми себя в руки. Чего еще ты ожидала?

За вершиной экстаза последовало мучительное падение. Так вот как это выглядит? Так бывает с теми, кто заводит роман на стороне?

Мне невыносима мысль сразу поехать домой. Надо сперва собраться с мыслями, а потому я еду в ближайший городок и несколько часов блуждаю по рыночку и закоулкам. После трех чашек кофе, сэндвича и пирога я собираюсь с духом вернуться домой.

Когда я сворачиваю на подъездную дорожку, уже стемнело. Темнота ранних осенних вечеров. Я за нее благодарна. Мне словно кажется, что в темноте я сумею лучше скрыть, чем занималась, словно темнота затушует мои грехи. Логика нелепая и полна изъянов, но по очевидным причинам у меня паранойя. Машины Мэтта нет возле дома, и, вздохнув с облегчением, я бегу в дом.

Я долго принимаю душ. Горячие струи с силой бьют по моей коже. Намыливая волосы в кремовую пену, я испытываю абсурдную печаль, что я смываю с себя Джейми: его аромат, его прикосновение, всё о нем. Я чувствую себя подростком, который прикоснулся к любимой поп-звезде и теперь не желает больше мыться. От одной только мысли, как он прикасался ко мне последние двадцать четыре часа, мне хочется плакать, а еще от мысли, что столько времени пройдет, прежде чем это случится снова, а что, если никогда наша встреча не повторится? Что угодно может произойти до следующего октября.

Вернувшись в спальню, я обнаруживаю, что Мэтт лежит, растянувшись на кровати. Я инстинктивно останавливаюсь и делаю шаг назад, вытирая полотенцем влажные волосы.

– А, привет! Хорошо провел выходные? – спрашиваю я.

– Да, был на регби с ребятами. Крутой матч вчера вечером, – отвечает он, не поднимая глаз.

– Похоже на то, – говорю, разыгрывая хорошее настроение, а сама умираю внутри.

– Как спа-дерьмо? – спрашивает он, махнув рукой, явно ему нет дела до ответа.

– О… ну… великолепно. Хорошо было пообщаться с Амелией, мы давно не виделись, – лгу я.

Разыскав расческу, я провожу по мокрым волосам. Я не могу посмотреть на мужа.

– Как насчет того, чтобы заказать еду на дом? Пиццу? Полагаю, ты ничего не приготовила? – спрашивает Мэтт.

Боже ты мой, готовка – последнее, что у меня сегодня на уме.

– Отличный план. Давай ты закажешь, я ненадолго прилягу.

Он сползает с кровати, оставив отпечаток тела на покрывале. Пока он топочет вниз, я поправляю постель и присаживаюсь к туалетному столику. В спальне это мой любимый предмет обстановки: огромный белый стол со стеклянной крышкой, а над ним трехстворчатое зеркало во французском стиле. Похожий стоял у мамы, когда я была маленькой. «У каждой девушки должен быть туалетный столик», – любила говорить она. Ее собственный в моих глазах был воплощением гламура, мне хотелось иметь точно такой же. И когда пару лет назад я случайно увидела вот этот, то не могла его не купить.