Читать онлайн Последняя инстанция. Расследование бесплатно

Редактор Михаил Каневский

© Ольга Каневская, 2024

ISBN 978-5-0062-8539-2

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

ОЛЬГА КАНЕВСКАЯ

ПОСЛЕДНЯЯ ИНСТАНЦИЯ

Все события и персонажи вымышлены.

Любые совпадения случайны.

Глава 1

Пятнадцать минут! Чёртовы пятнадцать минут. Именно на четверть часа мне «повезло» задержаться на работе для того, чтобы наперекосяк пошли все выходные. Насчёт всех выходных я, правда, был не очень уверен, но вот пятничный вечер был испорчен – как пить дать. Не зависни я над описью по предыдущему делу, чтобы сдать её не с самого утра в понедельник, а чуточку попозже – ну на те же пятнадцать минут позже!.. И сейчас бы уже отруливал от управления на новеньком «опельке». И передо мной лежала бы разноцветная перспектива вседозволенности, свободы и заслуженного отдыха. Свободная птица в свободном полёте. Не то, чтобы меня ждали дома (а кому, собственно, ждать?!), не то чтобы планы какие-то сверхъестественные, но законный выходной – отдай и не греши. Так нет же. Момент судьбы! Чёртовы пятнадцать минут. И затрезвонил телефон. Сначала звонил дежурный следователь прокуратуры. Что-то сумбурное про «убийство… молодой парень… заказное… резонанс…», и тому подобная хрень, сама по себе уже не сулившая ничего хорошего. Как только я повесил трубку, снова затрезвонил настырный телефон. Полковник Снегирёв, начальство, мать его ити!.. Не сидится дома, под тёплым крылышком любящей супруги! Та же тема: «Резонансное убийство… журналюги, как коршуны… лишние рты, глаза и отпечатки… районные следователи уже на месте… именитая профессура…» В конце разговора ласковый намёк: «Есть, кого отправить?»

Покопавшись в мозгу, максимально вежливо буркнул:

– Сам выезжаю!..

– Справишься с районными? – совсем уж по-отечески озаботился Снегирёв.

– Не впервой! – обиделся я.

Перезвонил дежурному, вызвал машину, уточнил адрес. Уже в машине, у водителя выспросил подробности. Кому, как не ему, знать все тонкости раньше, чем их узнают те, кому это по делу положено? За рулём сегодня был, пожалуй, самый болтливый из всех водителей прокуратуры. Недолюбливал я его за нездоровый интерес к нездоровой политике, за кухонные разговоры по пути на место преступления и за пустую болтовню в дороге. Иногда хочется в этот момент настроиться, сделать хоть какие-то, предварительные намётки, а водитель, знай себе, треплет языком. Разговоры ни о чём. О каких-то законах и постановлениях, до которым мне ни малейшего дела нет, о тёще, которая «весь мозг вынесла», о жене, которая, «сука, налево надумала, а у самой климакс…». Сегодня водитель с двадцатипятилетним стажем дядя Вовка, как его звали в управление все, от стажёра до старшего прокурора, был на редкость молчалив и задумчив. Пришлось вытаскивать из него подробности, аки на допросе. Водитель тяжело вздыхал, сокрушённо покачивал головой, многозначительно кряхтел и всем своим видом напускал важность.

– Дядя Вовка! Не томи! – безнадёжная пятница не настраивала на отгадывание ребусов. – Знаешь что – рассказывай. И так тошно… – я поморщился.

– А что рассказывать?! Вы следователи! Вам и дела в руки! – водитель обиженно засопел длинным носом, – Я что?.. Я только от дежурного и услышал. Тот, пока до тебя дозвонился, с Сашкой из районного связывался, чтобы подробности какие узнать… Ну, если тебе по дороге подробности понадобятся…

– Ну да, ну да… Мне-то ему некогда рассказывать подробности. Ему ж тебе сподручней наболтать! Это же водитель должен был в курсах, когда на место прибудем, а не я…

Дядя Вовка ещё громче засопел носом.

– А ты на меня не наезжай. Так быстрее. Пока он тебе все подробности расскажет, мы уже на месте будем. А так я, в пути тебя в курс и введу. Я – не спец. У меня глаз незамыленный. И я в вашем деле – не последний человек… Мне, может, видно то, что и вы не заметите.

«Ну да, где уж нам!» – не хотелось развивать бессмысленную дискуссию:

– Давай, не тяни кота за яйца, говори!..

– Ну а там такое дело… Парень молодой. Арсений Куприянов. Сын папы-профессора, ректора какого-то университета навороченного. То ли «Связи с общественностью», то ли «Кино и телевидение», в общем, какое-то супер-престижное местечко. Папа – ректор, сынулька, соответственно, там же учится. Второй или третий курс. Бизнесом не занимался. Вроде… На фиг бизнес, когда папа круто стоит?.. Хата у них на Таврической, немалая… Ну, по всей видимости, наворочена, как положено. Ну, это я так, думаю. Может и не совсем так всё… Может, интеллигенты в сто колен. И не при делах… Только я вот тут думаю: если не при делах, то просто так киллера на них не зашлют…

– Всё, достаточно! – пришлось оборвать рассуждения водителя на полуслове, – По существу знаешь ещё что?..

– По существу тебе сейчас Сашка доложит, – водитель снова засопел и, наконец, замолчал. Да и вовремя, потому как «волга» въезжала на поребрик, где уже громоздились машины районного отделения, микроавтобус криминалистов и, похоже, даже «сами» пожаловали. «Ничего себе! – мелькнула мысль, – видимо не простой сынулька-то у папы подрос!» Криминалисты свою работу уже закончили, собирали чемоданчики, тихонько покуривали в сторонке, довольно переглядываясь. Судя по выражению лиц, им всё было ясно, и перспектива пятничного вечера светила им ярчайшим образом, в отличие от меня, для которого откладывалась даже фантазия об отпуске, что брезжил перед моим мечтательным сознанием уже три года с неизменно отсутствующим успехом.

– Здорово, майор! – районный следователь убойного отдела протянул руку.

Когда-то мы с Александром Александровым вместе учились, на одном курсе. По распределению попали оба в один районный отдел, в «убойку». С тех пор я сделал достаточно удачный карьерный рывок, попав для начала в районную прокуратуру. Потом, после получения капитанского звания и раскрытия нескольких громких дел, меня ожидало приглашение работать в городской прокуратуре. Сашка же так и остался «на земле». И со званиями ему не везло. Я уже в майорах ходил, а Александров так и не сумел сменить погоны капитана на более звёздные. Много было нареканий, были «неполные служебные». Несколько раз карьера, да и просто работа Александрова в подразделении висела на волоске. Любовь к разгульной жизни, превышение должностных, прогулы и опоздания надолго вписали в послужной список и характеристику Сашки весь возможный и невозможный негатив. Но он лёгких путей не искал, не бился за погоны и не собирался менять образ жизни. Работал, как волк, не брезгуя мелкими нарушениями ради собственных понятий о справедливости и неотвратимости наказания. Когда-то мы с Сашкой были довольно близкими друзьями, потом наши службы и дружбы как-то незаметно разошлись в разные стороны. Друзьями мы быть не перестали, но встречаться доводилось редко. Мне приходилось расследовать тяжкие и сложные преступления, убийства значимые и резонансные. Александров копался в бытовухе, поножовщине и пьяных драках со смертельным исходом… Сегодня наши дорожки пересеклись на Таврической улице. Александров приехал от районного убойного, я – от городской прокуратуры.

– Здорово, Саня! – я ответил на рукопожатие с видимым удовольствием. Мне ещё помнилось, как работалось нам в паре с Сашкой, и насколько Александров был надёжен, как напарник. Время идёт. Я пристально взглянул на него, походя отметив на лице бывшего напарника следы неумеренных возлияний. Без лишних расспросов: «Как жизнь?», «Как дела?», «Ну, ты как?..», мы подошли к трупу.

Молодой парень. Совсем мальчишка. Кто-то из криминалистов, видя приближение следователей, заботливо приподнял пластиковую накидку. Мне доводилось видеть много трупов за время своей работы, но привыкнуть к ним не мог. Никак не мог. Как не мог научиться отличать дорогую одежду от ширпотреба. Ну не укладывалось в моём негламурном мозгу, в чём разница между джинсами за триста рублей и такими же штанами за три тысячи баксов. На глаз, вроде, прикидывал, а понять, ну никак не мог…

Перед нами был просто мёртвый мальчишка. С аккуратной дыркой в самой середине лба. Глаза открыты, губы удивлённо изогнуты. Черты лица практически идеальны: большие, глубоко посаженные глаза под широкими ровными бровями, ровный прямой нос, чистая кожа, высокий красивый лоб, изуродованный ровной тёмной дыркой. Светлые, довольно длинные волосы разметались по небольшой лужице крови.

Подтянулись остальные эксперты. Я молча и вопросительно взглянул на них.

– 5,56… – негромко начал пожилой эксперт Василий Макарович, прославившийся на весь город своими необъятными познаниями в области стрелкового оружия. – Пуля найдена. Судя по тому, что повреждений на ней нет, выпущена из штатного оружия. Скорее всего, SIG 550… Швейцария… Не поскупились на фирму, Китаем побрезговали, значит шли наверняка…

– Ну, куда и как шли – это ещё разбираться и разбираться!.. Но за данные – спасибо, – я поспешил с благодарностью, испугавшись, что обижу уважаемого эксперта. Видимо, опоздал, потому что Макарыч, как звали его за глаза коллеги, поджал губы и собрался удалиться.

– Баллистика будет готова в понедельник, – надменно пробурчал криминалист.

Я поспешно дёрнулся за ним:

– Василий Макарыч! Погодите!

Он недовольно оглянулся:

– Что ещё? Все ответы – в управлении, в понедельник. Это, знаете ли, у вас ненормированный рабочий день, рабочая неделя, рабочий год, и так далее. А у нас, видите ли, обед по расписанию.

– Василий Макарыч! Поймите! Дело сложное. Уже звонили и сверху, и снизу, и СМИ суетятся, – я бросил недовольный взгляд в сторону кучки досужих журналистов, успевших не только разнюхать о случившемся, но и отснять ещё не прикрытый труп во всей красе.

Среди бела дня, в самом центре города – центрее не бывает! – на людной улице, перед одним из самых престижных в районе домов, при огромном скоплении народа, произошло убийство. И не случайная драка, не пьяная поножовщина, не ДТП со смертельным исходом – самая, что ни на есть – заказуха. Тут, как говорится, к бабке не ходи!

Брошенная девочка не полезет на чердак со снайперской винтовкой. Хотя, почему не полезет?!

– Василий Макарыч! Миленький! Мне ж не бумажка нужна. Мне ж максимум данных по происшествию! Ну Вы же знаете – горячие следы, туда-сюда… Сами понимаете, если сразу не раскрыть – глухарь в чистом виде. Политиков заказывают, олигархов, журналистов – там, и то с концами… А тут парень, по всему – не при делах… Давайте данные! – я позволил себе чуть повысить голос, перейдя с просьбы на приказной тон. Эксперт проработал в прокуратуре столько лет, сколько все присутствующие на месте преступления следователи, вместе взятые. Всё он понимал. Повыпендривался для виду, но недолго и необидно.

– Ладно, боец! Иди сюда! Смотри: парень поставил машину на обычное место…

– Почему на обычное? – перебил я эксперта.

– Эх, молодёжь… Куда торопишься? Не перебивай старшего! Поставил на обычное место. Дом большой, престижный. Парковочные места в таких домах наперечёт. Чтобы не париться со стоянкой вечерами и не думать, куда машину приткнуть, жильцы всегда места твёрдо распределяют. Это тебе не муравейник на Гражданке, где каждый день бейсбольными битами уважение друг к другу проявляют. Тут люди культурные живут, поэтому стоянку бронируют заранее. На чужое место никто не сунется. За этим и охрана следит, и парковщики специальные в штате имеются. Люди-то небедные живут. Так вот… И не перебивай, если хочешь, чтобы ситуацию тебе прояснял! – криминалист нахмурился, – Парень ставит машину на привычное место. И стрелок это место хорошо знает. И по всему судя, знает и время, когда клиент должен прибыть. Ну, не будет он в центре города сидеть часами на крыше или чердаке. Тут в округе ни одного простецкого дома нет, всё сплошь навороченные. Везде ТСЖ, кондоминиумы, прости Господи, камеры понатыканы… Он недолго ждал, поверь. Дождался. Парень вышел из машины. Закрыл дверцу. Отошёл на пару шагов. Повернулся вполоборота к машине, чтобы сигналку включить. Тут его и накрыло. Били сверху. Это я тебе точно скажу. К понедельнику постараюсь рассчитать траекторию, будет ясно, с какой высоты стреляли. Но, думаю, с чердака, – Макарыч повернулся к противоположной стороне улицы, – в доме напротив все чердаки и мансарды – жилые. Значит, возможен выстрел только с крыши. А вот из двух соседних домов – могли пулять и с чердаков, и с крыш, и из мансард, и даже с этажей верхних, – Василий Николаевич взял небольшую паузу, чем я тут же не преминул воспользоваться:

– А из машины не могли стрелять?

Эксперт снова нахмурился:

– Эх, молодёжжжь! – прожужжал он, – говорю тебе, сверху стреляли. Ста процентов не дам, но почти уверен. Надо входное обработать – будет отчётливо видно, как входила пуля. Мы же точно знаем, ну, или предполагаем, что парень в момент выстрела стоял, аки шпиль, то бишь – вертикально. Ну не валялся же он на асфальте. Стало быть, если пуля вошла аккурат в лоб, а вышла в нижней затылочной части – из всего этого я делаю вывод, что выстрел был произведён с достаточно большой высоты. Исключением может быть только одно: в момент выстрела (напоминаю тебе, о, следователь! – это доли секунды!) парень внезапно и очень быстро наклонился чуть-чуть вперёд, соответственно, наклонил и лицо. И вот тогда уж можно рассматривать выстрел из машины. Но это нереально. Один к миллиону. Так что, забудь ты про это, ищи стрелка на крыше, чердаке, мансарде или, в крайнем случае, – на верхних этажах. И хорошего стрелка, я тебе скажу, ищи!

– Почему хорошего? – я растерянно шарил глазами по верхним этажам, – стрелок как стрелок…

– Да нет, Серёга! Хороший стрелок. Грамотный. До секунды всё рассчитал. И что парень повернётся к машине, он тоже знал. Значит, следил. И дырочка, глянь, какая! – криминалист снова откинул пластиковую простыню, любовно посмотрел на мёртвое лицо – ровнёхонько в лоб. Ни на йоту ни вправо, ни влево – в самый центр… Ни на миллиметр не отступил. Так бьёт только очень хороший стрелок.

– Хоро-оший! Чего же в нём хорошего?!

– Стрелок он хороший. Опытный. Очень опытный. Ищи хорошего, опытного стрелка! Ищи, сынок! А в понедельник я, даст Бог, ещё тебе что-нибудь полезное подскажу. Жаль пацана. Молодой ещё. В криминале, вроде, по разговорам, не замешан. В бизнесе, вроде тоже. Чего с кем не поделил? Женщина, если только… Но если из-за любви каждый брошенный чудак или брошенная психопатка киллеров нанимать будут, так нам ста часов в сутках не хватит, чтобы эту всю любовную перестрелку разгрести… Такие дела… – с этими словами эксперт крепко пожал мою руку сухонькой небольшой ладошкой, оставив в полном недоумении.

За время работы в милиции, а позже – в прокуратуре в качестве следователя – мне доводилось видеть много убийств: бессмысленных, жестоких, случайных, заказных, нелепых… Хотя, по сути своей, смерть всегда нелепа – будь то одуревший от воровства и безнаказанности зарвавшийся бизнесмен, пойманный подельниками на крысятничестве, будь то журналист, раскопавший нечто, совершенно не предназначенное для чужих ушей, глаз и мозгов, будь то убийство несчастной девочки, ставшей совершенно случайной жертвой маньяка – вся смерть нелепа. Противоестественна. Отвратительна. Даже смерть от тяжёлой, неизлечимой болезни, приносящей на протяжении множества лет только боль и страдание – нелепа, потому что противопоставляет себя жизни – единственному разумному и естественному, что есть на свете вообще. Разубедить меня в этом никому не дано. Жизнь для меня – следователя с большим стажем в убойном отделе – была бесценным даром. Любая жизнь, любого человека, каким бы он ни был, и кем бы он ни был. И только что отнятая жизнь в очередной раз нарушила в моей голове какое-то равновесие. Вывела из себя. Зол был. На себя, за то, что жалел об испорченной пятнице. На стрелка, который оказался таким «хорошим», на эксперта, который видел больше, чем я. На Сашку, которому сейчас только работать и работать по горячим следам, а тот рыщет глазами по сторонам. И явно, не с целью – найти стрелка и его укрытие, явно – в поисках ближайшей кафешки, в которой утихомирится бушующий пожар вчерашнего загула.

– Александров! – я раздражённо окликнул бывшего коллегу, – к делу!

– Ошибку исключаем? – зачем-то сипло поинтересовался Сашка.

С сомнением взглянув на ярко-красные полированные бока новенькой тонированной «астры», я ощутил, что в груди закопошилась ядовитая кредитная жаба. Моя машина, такая же «астра», только предыдущей модели и в минимальной комплектации, требовала многолетних немалых выплат по кредиту, страховкам и прочим финансовым тяготам. Подавив внутри себя земноводное, я уверенно покачал головой:

– Исключаем абсолютно! Был бы «мерин» чёрный, или, на худой конец – серебристый «лексус», тогда ещё можно было подумать об ошибке. В этом случае не промахнёшься! Пожарная машина, блин… Такие снайперы не ошибаются. Особенно с машинами… На черта парню красная машина? – я задумался.

– Давай остальное обмозгуем! – лениво предложил Сашка, и я понял, что брать расследование придётся полностью на себя.

– Ну, давай! Рассказывай о положении вещей…

Положение вещей было несложное. Убитый парень учился, на самом деле, в Политехе, где то ли ректором, то ли деканом факультета являлся сам папа убиенного.

– Где, кстати, родители? – вспомнилось мне вдруг.

– Где-то на отдыхе… Кипр, вроде… Где-то там. Им уже соседи позвонили, они вылетают первым же рейсом. О смерти сына знают, подробности – нет. Папа стоит круто – факультет престижнейший. Ну и семейные накопления – антиквариат там, золото фамильное… Маман в театральном институте тоже не последний человек. Короче, семейка не из бедных, но к бизнесу отношения, по первым сведениям, никакого не имеет. Проверим. Парень просто учился, клубился, с девушкой встречался. Кто-то из соседей её телефон случайно нашёл. Наши с ней уже связались, она в дороге.

– А кто у нас девушка? Тоже из этих?.. – иногда во мне вспыхивали приступы классовой ненависти, которые я молниеносно гасил в себе. Пытался, по крайней мере.

– Да нет, девушка, как раз «из народу» – бармен в клубе «Нирвана». Ну, не белогвардейских, конечно, кровей, но и не поломойка.

– Для них она, я думаю, как раз – поломойка. Что такое бармен в клубе для профессорской семьи?.. Ладно, с этим позже. Дальше что? Свидетели?

– Полно! Полдома видели, как парень подъехал, встал на своё место – у них места тут поделены во избежание… Вышел из машины, сделал пару шагов, повернулся к машине. Щёлкнул сигналкой и упал. Никто не слышал никаких выстрелов, никто не видел никаких вспышек, никто не обратил внимания на спешно отъезжающие машины… Тишина и покой. Упал просто парень с дыркой в голове, и усё!…

Я зачем-то продолжал рассматривать машину убитого. «За каким фигом им папочки такие тачки покупают? Чтоб эти мальцы, без поворотников, через три ряда в плотном потоке сновали?» Хотя машина никакого отношения к убийству не имела, у меня мелькнула циничная мысль: единственной машиной, которой на этом свете парень сможет ещё раз воспользоваться – будет катафалк. Удивившись собственной жестокости и не понимая её причин, я подошёл к трупу. Коллеги снова приподняли накидку:

– Одет не выпендрёжно, но добротно, судя по костюму – ехал из института. Сейчас, вроде экзамены…

– Экзамены давно кончились, – хмыкнул я, – но не суть… Тут, похоже, всё понятно. Ничего мы здесь не найдём. Всё, что можно было найти – увезли криминалисты. В понедельник будут результаты. Хотя и так всё ясно. Стреляли из дорогой швейцарской винтовки с оптикой. Хорошей оптикой, – я опять задумался над словами эксперта, – Хороший стрелок…

– Почему хороший? – Сашка удивился, – это тебе Макарыч сказал?

– Это и так понятно. По дырке во лбу… Ровнёхонько промеж глаз… Так!.. Твои чем занимаются?

Группа Александрова лениво бродила по квартирам, опрашивая жильцов. Жильцы поделились на две равные части: на тех, кто ничего не видел и не слышал, и на тех, кто всё видел и всё слышал, но ничего не знает.

– Пусть ходят хоть до утра. Мне нужен свидетель, который видел стрелка, или хотя бы кого-то на него похожего!.. Любой посторонний человек в доме – это потенциальный стрелок! Если парень стоял спиной к своему дому во время выстрела, значит, его дом можно исключить, и с него собирать сведения только о самом убитом. Все остальные силы бросай на два вот этих дома, – я ткнул сигаретой в направлении двух указанных экспертом домов, – ну, и этот тоже, на всякий случай. Итак: три дома! Должна быть опрошена каждая кошка и каждая мышка. Бомжи в округе, бродяги на чердаках, если таковые в этаких домах имеются. Планы чердаков и мансард, всех лестниц и переходов принесёшь мне! Пути отхода ищите.

– Есть, товарищ капитан! – Сашкины губы чуть тронула усмешка.

– И не усмехайся! – заметил я, – работать вместе придётся. А отвечать за глухаря – мне одному! Так что, давай разграничим обязанности. Ты к вечеру собираешь мне всю информацию по парню – кем был, куда ходил, с кем дружил, какая компания, бизнес, наркотики, клубы, увлечения… Встречаться пока ни с кем не надо, просто собери материал, потом будем думать.

– Есть! – уже почти без усмешки отозвался коллега.

– Ну а есть, так начинай! – я прикурил новую сигарету, – Вали в отделение и копай. Всё, что накопаешь – привезёшь мне, домой. Помнишь ещё, где живу?

– Помню! – Сашка улыбнулся, – в той же «хрущобе»? Евроремонт себе, небось, наваял?..

Я не ответил, забираясь на сиденье «Волги». Кивнул Сашке, приглашая его в машину:

– Подвезём до отделения.

Сашка забрался на заднее сиденье и притих.

– Протокол закончили? – вспомнилось вдруг, – подписать надо?

– А зачем? – махнул рукой Александров, – всё равно дело вам передадут. На «земле» не оставят. Это ваше – профессура, журналисты, олигархи… Мы всё больше по бомжам да пьяницам специализируемся…

– Тебя кто-то на «земле» держит? Или зелёный змий карьеру тормозит?

Сашка сделал вид, что не расслышал вопроса:

– Протокол составили ещё до вашего приезда. Чего там писать? Пуля есть, труп на месте. Машина цела, багажник пуст. Ну, не совсем пуст – так, дребедень автошная… Ни тебе наркоты, ни оружия, ничего запрещённого. Ехал парень, слушал группу какую-то украинскую…

– Почему украинскую? Он что, не питерский?

– Да модно сейчас… Вот и слушают… Опросы ещё не окончены, к вечеру ребята закончат с соседними домами, подвезут мне всю информацию по чердакам, подвалам, отходам… Может лёжку найдут, дай Бог!.. Тогда придётся снова экспертов дёргать! Они – ужас, как не любят в выходные работать!

– Но есть же дежурная бригада!

– После этих «дежурных» ещё пару раз смотреть надо. Они и ствол могут пропустить…

– Ладно. Соберём вечером всё, что есть. Составим план действий. Не тормози там… Я поляну пока накрою, да со своими спецами потолкую…

Под спецами я имел в виду компьютерного монстра Сергея Евграфова, пойманного мною лично ещё в бытность мою начальником отдела экономических преступлений. Было это ужасно давно, взяли Евграфова за хакерство. Дело было закрыто, потому, как воровал Евграфов по мелочи, и, в процессе следствия, сумел возместить пострадавшим весь ущерб. Я тогда во многом способствовал закрытию дела, и теперь хакер считал себя, вроде как, моим должником.

Забросив Сашку в отделение, я отправился домой, заскочив по дороге в ближайший магазин, чтобы хоть немного закупить в свою холостяцкую берлогу чего-то съестного. Ну и горячительного, разумеется. Какая работа без горючего? Особенно в пятницу, вечером?

Глава 2

Сашка подъехал ближе к полуночи, когда котлеты из коробочки стали на сковороде картонными и похожими на саму коробочку. Но под первый тост (как всегда, по привычке – молча), прошли «на ура». Я отставил водку в холодильник под удивлённым взглядом напарника:

– Это всё, что ль? Я думал, посидим… Дело пойдёт!…

– Посидим ещё… Пойдёт дело…

Я не помнил ни одного случая в своей практике, когда дело «не пошло бы». На меня вешали «глухарей», как на профессионального охотника. А я разматывал, раскручивал, распутывал такие клубки, что «тётя Агата Кристи нервно курит», как говорили обо мне в отделе. Мне казалось, что первое же нераскрытое дело поставит жирный крест на моей репутации. «Я – не я буду» – с этой мыслью я подходил к каждому расследованию. Такого дела, как сегодня мне давненько встречать не приходилось. Отсутствие мотива плюс заказ. Более чем странно.

– Давай, Сашка, так! Сейчас мы по-быстрому раскидываем всё, что имеем, а уж потом «посидим», обсудим. Давай, выкладывай, чего наковырял…

Сашка наковырял немного: ко всему, что уже было известно, добавилась лишь «лёжка». Её нашли на чердаке вполне респектабельного дома. Как туда мог попасть снайпер – одному богу известно. Лестница закрыта – и «чёрная», и «белая». На «белой» – консьерж, на «чёрной» – видеокамеры. Впрочем, они понатыканы по всему дому – и на лестницах, и на входах, и на стоянке. Нашли записи с камеры, установленной над подъездом Куприянова и направленной как раз в сторону дома, где устроил себе гнездо стрелок.

– Запись с этой камеры сняли?

– Обижаешь, начальник! Со всех сняли. У них камеры вполне реальные, пишут трое суток по всем направлениям. Сейчас ребята в отделении дежурному оставили просматривать. Если что увидит интересное – звякнет мне напрямую.

– Что с «лёжкой»?

– А ни хрена! Ни гильзы, ни отпечатков.

– Смотрели хорошо?

– Ну, в меру способностей! Ну, а ты что хотел? Чтобы стрелок на месте помаду оставил, или носовой платок с инициалами?

– Что с отходом?

– Ещё хуже. Там чердак, не мансарда, узкий, низкий довольно… Проходит по всему дому и уходит через ломаную крышу в другой чердак. Так по тому можно полквартала пройти, никто не заметит. А потом спуститься по третьему дому от фасада, по чёрной лестнице. Там расселённых квартир нет, одни коммуналки. Если сверху будет кто-то с ружьём в руке спускаться – и то вряд ли заметят. Тем более, там домина огромный, двери все нараспашку… По какой лестнице уходил – одному богу известно.

– Надо, чтобы не богу, а нам известно было! – я поморщился, – собаками не пробовали?

– И снова обижаешь, начальник! Водили собаку. Она-то место «лёжки» и нашла. Повела след. Довела до конца чердака, а на крышу вниз прыгать отказалась. Пытались лестницу пристроить – так эта животина вниз, оказывается, спускаться не любит. Так там и застряли. Ну, ребята-то, конечно, пробежались до следующего чердака, а там такие лабиринты – и собака бы след не взяла. Бомжей, как назло не встретили – разбежались, видимо. А так, вроде они там проживают – ну шмотки какие-то вонючие, матрасы, бутылки неприёмные пустые, посуда кое-какая… Но на месте никого не было… Может, он их отвлёк как-то?…

– То есть?

– Ну, дал, к примеру, денег на бухло и попросил не влезать, а то убьёт!.. А, может, они только ночуют там? Днём-то, в жару, что им там околачиваться?

– Ценная мысль! Поискать их, по-любому, надо. Может, вспомнит кто-нибудь что-то… Ладно! Что с девицей Куприянова?

– А нормальная девица. Учится в том же Политехе, на инженерно-строительном, на бюджетном. Вечерами-ночами подрабатывает в клубе «Нирвана» барменом. Всё не так уж горемычно. Слияние интеллигенции и рабочего класса!

– Это бармены у нас когда в рабочий класс-то записались? – неистребима была во мне классовая ненависть.

– Да ладно тебе! Нормальная, приличная девчонка. Родители живы, работают инженерами. Она сама по жизни пробивается. Ничего такого… Вот пацан нигде не работал, жил у папеньки на шее. Единственный сынок. Родился поздно. Матери было уже 40, когда она его родила, а отцу аж 55…

– Так что, ему сейчас уже за 70? – я аж присвистнул. – Поздновато затеяли.

– Ну, это я не знаю… Может, не могли раньше, может карьеру делали, может, не получалось!.. Какое наше дело?

– Какое дело?.. Какое дело?… – в моей голове крутилась какая-то неуловимая мысль, но была она настолько неуловимой, что я отпустил её без зазрения совести, – Значит, поздний ребёнок…

– Ты сейчас интуицию включаешь, что ли? Ты это мне брось! – Сашка протянул руку к холодильнику, достал водку и разлил по рюмкам. – Поздно выпитая вторая – зря выпитая первая… Пятьдесят граммов – делу не помеха! Ну, – поднял он рюмку, – за «глухаря»! – быстро чокнулся с моей стоящей рюмкой и отправил горючее в рот.

– Ты, я смотрю, пить уже и один умеешь, – я поморщился, – меня мог бы подождать!

– А чего тебя ждать? Ты ж там интуицию свою копошишь… Не хотел мешать, – захмелев, хихикнул Сашка. – Тут, брат, дело мутное какое-то. Жил парень. Никого не трогал. Никому дорогу не перебегал. Бизнесом не пачкался. Девочек ни у кого не отбивал – с этой, ну с Оксаной, ну, которая бармен из «Нирваны» – они уже почти три года вместе. Вроде даже жениться подумывали… Со всех краёв отличный пацан. Тут надо в папе покопаться. Может, у него какие тёрки с кем…

– Что у папы с бизнесом? – мне всё хотелось поймать за хвост ускользающую, как комета, мысль.

– А ничего! Нет у папы никакого бизнеса, как изначально и говорилось. И у мамы нет. А за плохие оценки и отчисления из ВУЗа киллеров пока ещё никто не нанимал.

– Пока ещё никто не нанимал… – словно эхо повторил я. Погрел в руках рюмку, и резко опрокинул её в себя, прямо в то место организма, где, по моему мнению, мотала хвостом неуловимая комета. Комета присмирела, но не прояснилась, – А если именно поэтому и наняли?

– Да не выноси ты мозг! Если бы все отчисленные и непоступившие хватались за оружие, у нас самой дефицитной стала бы в стране профессия педагога! И потом, включи логику! Если чувака отчислили – значит, он безнадёжен. И беден. Потому как, если он безнадёжен и не беден, то его папы-мамы прикроют бабками со всех сторон, купят ему всякие курсовые-дипломные-контрольные, и всё будет пучком. Поэтому богатый останется в ВУЗе, а бедному не хватит денег на такого профи, как наш.

– Как кто наш? – я всё пытался ухватиться за мелькнувшую мысль.

– Как киллер наш! – Сашка даже икнул от удивления, осознав, что я категорически не вникаю в ситуацию, – сам же говоришь: киллер хороший!

– Я сказал: «стрелок хороший»! Киллеров хороших не бывает! Ладно, давай дальше!

– Дальше! – Сашка бодро схватился за бутылку и сунулся было разливать.

– Э-э! Дальше – я не имел в виду бухать! Я про разбор полётов. А то, я смотрю, тебя на старые дрожжи-то расхлюпило… Ты что – так конкретно бухаешь? Видок у тебя, как у алкаша! Зуб куда-то дел… Куда, коллега, передний зуб похерил?! – я перехватил у гостя бутылку и налил сам, – по половинке, чудила! А то мы так до конца не доберёмся, мозги отключатся.

– Зуб… Сломал об одно сложное дело… бухаю… – Сашка хмелел на глазах. – Бухаю. Скучно жить. Ни семьи, ни работы интересной, ни подружки, ни друзей, даже дела какие-то серые…

– Ты ещё заплачь, мля!… Ты чего – совсем охренел?! Ты – мужик! Всегда мужиком был! Что ты нюни-то развесил? Бросай бухать, приведи себя в порядок. Поднимись по званию до майора хоть, тебе ж по выслуге сто раз пора… У тебя ж голова золотая. У тебя интуиция. У тебя опыт. Таких оперов, как ты – поискать! А мы тут сидим, как пьяные подружки, слёзы-сопли друг другу утираем. Харэ! Давай так: раскапываем это дело, я тебя перетащу выше, замолвлю… Но, с двумя условиями: пить бросишь, зуб вставишь! Лады?

– Да ладно тебе, Серый! Давай, серьёзно, к делу! Тухлое оно какое-то. Что-то тут не так. Давай по-старому, вариантов накидаем. Как раньше… Самых неожиданных…

На столе заелозил телефон.

– Евграфов! – я прокомментировал звонок, ещё не сняв трубку, – Компьютерный гений! Послухаем…

В течение пяти минут я только кивал, бормотал «угу-угу», вопросительно задирал брови и удивлённо изгибал губы. Когда монстр дал отбой, я ещё минут пять молчал. Сашка, боясь дышать, тоже не издавал ни звука и даже не покушался на водку. Он внимательно следил за гримасами моего лица и деликатно ждал. Наконец, у меня в голове, собралась картинка, моё лицо просветлело, и Сашка приготовился слушать.

– Ну, монстр, ну хакер грёбанный! Наших смежников будешь месяц теребить. Да ещё отписок потребуют, запросов и обоснований. Пока все архивы перелопатят – уже можно палку за глухаря на пятой точке татуировать. Ни в одной конторе нет такого количества информации, сколько её есть у Евграфыча. Не поверишь, что раскопал!

Сашка от нетерпения вскочил, закурил и повернулся к окну. Может, боялся спугнуть удачу, видя моё перевозбуждённое состояние. Я всё ещё что-то бормотал, восхищённо цокал языком, и вдруг выпалил:

– Давай, Шурка, выпьем! Есть тема!

Шуркой я называл Александрова очень давно и то, лишь в минуты великой радости, которая постигала нас отнюдь нечасто. Сашка недоверчиво подошёл к столу, аккуратно присел на краешек табуретки:

– Ну…

По выражению моего лица явно было видно, что я поймал клочок удачи. Почему клочок? Да потому, что даже в великом и ужасном компьютерном мире Евграфыча вряд ли крупными буквами были написаны имя и фамилия киллера, его домашний адрес, ИНН и прочая идентификация.

– Помнишь, когда мы машину Куприянова рассматривали, я ещё спросил: «Почему именно эти тачки папики сынулькам покупают?»… Что ты мне тогда сказал?

Сашка не помнил, «что», но злить меня не стал – дольше выйдет:

– Ну-у, приблизительно…

Я сегодня был беспредельно благодушен, напомнил:

– Ты сказал, что чаще предпочитаются «мерины – SLK»… Помнишь?

Сашка не помнил, но активно закивал башкой.

– Так вот… Этой «астре» всего год. До «опеля», наш Шумахер катался… на «мерседесе-SLK»!

Сашка потёр нос в недоумении. Моей радости он разделить не мог. Ну, угадал, ну попал пальцем в небо. Причём тут «астра» и «мерс»? Про марки машин, вообще-то это не он, а именно я трепался… За смену машины в направлении понижения статуса теперь что – пулю в лоб?..

– Так, ща… Погоди, я немного успокоюсь. Похоже, у меня всё сложилось. Отдышусь, объясню… – я налил по рюмке и бодро поднял свою: – Ну, на здравие!

Сашка скрипнул зубами, подозревая, что я мелко издеваюсь над ним, но рюмку поднял и опрокинул; не прикасаясь к закуске, с упрёком уставился в мою сторону. Тут меня, наконец, прорвало. Сашка ловил каждое слово, вникая в смысл произносимого на лету:

– Год! Год он ездит на «опель-астре». До этого у него был «мерседес» -кабриолет SLK-класса, на сегодняшний день утилизированный, как не подлежащий ремонту. Такие дела.

Сашка стерпел порционную выдачу информации, зная мой характер и любовь к недорогим эффектам. Терпеливо подождал, не задавая вопросов, хотя очень хотелось… Прям зудело, как ему хотелось потрясти меня за грудки и гаркнуть: «Хватит резинку тянуть! Не на свидании!!!». Но Сашка молча ждал.

– Утилизирована машина была после сильнейшей аварии, произошедшей полтора года назад в городе Колтуши. Водителя спасли подушки и ремень безопасности, с ним на пассажирском никого не было – в машине он был один. Машина, пытаясь уйти от столкновения, выскочила на поребрик и, со всей дуры, влепилась в мачту освещения, повалив ту к едрёной матери. В общем, машина вдребезги, восстановлению не подлежит. От столкновения он уходил не с тачкой, а с человеком. То есть, он сбил на пешеходном переходе девушку, среагировал с опозданием, но среагировал. Вывернул, что есть силы руль и впилился в столб. Девушка погибла на месте. Скорость у него была зафиксирована спидометром, который от удара аж заклинило. Эксперты не опирались, собственно говоря, на этот факт, скорость могла увеличиться или уменьшиться уже после удара о человека. Мог спидометр глюкануть во время столкновения – первого или второго. Там же электроника-роботизация сплошняком. Но были свидетели, которые показали, что – «да, шёл со скоростью не менее 120 километров в час!»… И это в черте города! В населённом пункте. Там поворот на повороте, дороги разбитые – куда его несло, непонятно. Но как бы то ни было, наш хороший парень Куприянов, сбил насмерть девушку на пешеходном переходе, правда, на регулируемом…

– О! – Сашка, наконец, сумел вставить вопрос: – А свет-то какой был на светофоре?

– Тут вот, милый мой друг, Сашка, начинается сказка про белых бычков, тёлок и бабок… тоже, наверно, белых… Хотя, сдаётся мне, что вовсе даже – зелёных.

– Кого зелёных? – напарник перестал успевать за моими мыслями.

– Зелёных бабок… Свет, Сашка, был красный. Для пешеходов – красный, для водителей – зелёный. По крайней мере, так показали восемьдесят пять тысяч свидетелей, которые именно в тот момент находились именно в зоне именно этого светофора.

– Реальных свидетелей не нашли? – Сашке не надо было объяснять дважды.

– Их искали? – ты лучше спроси! На кой чёрт дополнительные свидетели, когда их и так – пруд пруди?! От добра – добра не ищут. Свидетели своё слово сказали. Причем, все сказали одно и то же: девушка шла на красный свет. Не на жёлтый, не на зелёный, на красный!

– Суд был?

– Какой суд? Виновной в ДТП сочли девушку, и дело было закрыто за смертью виновного. До суда не дошло. Парню, вроде как, даже страховку выплатили – ну, это мы в страховой уточним. Вот почему на нашего красавца Куприянова мы нигде ничего не нашли. Хотя, должны были, по идее, остаться хоть какие-то следы, всё-таки, смертельный исход.

– Не смеши ты меня! Я тебе девяносто девять и девять десятых процента дам, что и свет не был красным. И свидетелей, если проверить, где они находились в момент аварии – тоже там не было. А те, кто реально был – те потерялись.

– Ты ещё скажи, что их зачистили, всех до единого, одного за другим. Так? – я поморщился, как от зубной боли.– Просто замяли дело папенькиными деньгами. Проплатили по всем инстанциям, поменяли свет светофора, свидетелей, потерпевшую на виновную и усё! – я налил ещё по стопке. – Мерзость!

– А видеокамер не было? – ухватился Сашка за последний шанс.

– Шура! Это Колтуши! Это не улица Наличная и не Московский проспект. Там асфальтовые пеньки вместо дороги, ты про камеры говоришь, чудак человек!

– Сто двадцать по пенькам?.. – недоверчиво протянул напарник. – И правда, мерзость!

К чему относились последние слова – к уже успевшей согреться водке или к давно закрытому делу с неприятным душком – было неясным.

Мне показалось, что мысль, которая ускользала от меня в течение всего вечера, притормозила и показала свои реальные, хоть и смутные очертания:

– Папахен Куприянова вернулся?

– Нет, ещё в пути, оттуда перелёт несколько часов, вроде, посадочный. Он же не премьер какой, и не олигарх, чтобы на частном самолёте пробираться. Да и те не могут быстрее прибыть – не на истребителе же они летят.

– Когда будут? – я ещё не определился, что именно хочу спросить у отца убитого, но направление моих мыслей уже складывалось в какое-то подобие версии. Родители отмазали сынка от аварии со смертельным исходом, но вот кому-то это не очень понравилось. Вернее, совсем не понравилось. Словно прочитав мои мысли. Александров встрепенулся:

– Э! Начальник! Ты чего это задумал? То есть, сейчас всю эту канитель ты тут развёл для того, чтобы на скорую руку состряпать версию: «вендетта»? То есть, всё просто и ясно, как белый день: пацан сбивает девушку на пешеходном переходе, несясь на скорости 120 кэмэ на красный свет. Папаша, имея связи, деньги и памятуя о том, что сынок у него поздний и единственный, – выцарапывает сына из неприятностей. У девушки, конечно, находится любимый мужчина, который прошёл огонь, воду и медные трубы – ну, по крайней мере – Афган или Чечню… Для Афгана, наверно, уже годы не те… Не дождавшись справедливого правосудия, боец-герой берётся за винтарь и отправляет правосудие сам, как оно ему видится. А точнее – вершит самосуд! И ещё надо добавить, что парень прошёл «горячие точки» и, несомненно, был снайпером. Всё сложилось, товарищ режиссёр? Ты что, Сергеев, киношек про ментов пересмотрел? Слишком уж гладко и просто у тебя получается. По твоим словам, так мы уже сейчас, бряцая наручниками, должны на всех парах, подкреплённые ОМОНом, мчаться по адресу этого вьюноши – ну, возлюбленного погибшей девушки… Не?… Не так?…

– Так-то оно почти так, – я откопал среди закусок телефон и снова набрал номер:

– Евграфыч! Расслабился уже? Рано! Собери-ка мне по этой аварии все детали в кучу: официальную информацию, которую, естественно, не потёрли, не пожгли и не потеряли. Но не это главное! Собери мне, будь бобр, всё, что по этой аварии в сети было – ну ты ж знаешь, социальные сети – наша самая большая помойка! Там всегда есть хмыри в каких-нибудь блогах, которые знают больше, чем мы, чем все, и больше, чем все и мы. Мне нужны данные на девушку, да, погибшую девушку и всех её родственников, близких, друзей и подруг. Особенно меня волнует, прям – беспокоит, некий гражданин, который мог являться, как её законным супругом, так и гражданским мужем, приятелем сексуального назначения, сожителем или женихом. Статус его меня не волнует, только наличие и всё. Что ты сможешь на него накопать – это я от тебя приму с радостью! Что значит – нужно время?! Мил человек, когда ты в камере парился с гопниками, а я бы тебе говорил, что «надо время» – ты бы кем себя ощущал? Во! Срочно! Бегом просто! Жду!

Мы успели сбегать за второй, приготовить пикантную закуску в виде болгарского перца и намазанных на него плавленых сырков. Наливали молча. То ли каждый думал о своём, то ли дружно боялись услышать от Евграфыча банальный сюжет, уже озвученный нами на разные лады. Сюжет оказался ещё банальней. Три часа понадобилось компьютерному кощею бессмертному для того, чтобы из дебрей сети извлечь на свет божий всю подноготную той истории. Монстр предупредил, что данные неофициальные, что молва – есть молва, что сеть – большая помойка, что в ней всё надо делить на семнадцать, а потом ещё раза два на семнадцать. В конце-концов, я перебил компьютерного гения на полуслове. Твёрдо пообещав процедить информацию, я весь превратился в слух. Сашка наблюдал за выражением моего лица, как за самым увлекательным триллером, пытаясь уловить по моим гримасам хоть чуточку информации. Разговор длился минут двадцать, но Александрову эти двадцать минут показались вечностью. Наконец, я довольно жёстко произнёс: «Благодарю!» и отключил телефон. Ещё минут пять я молчал. Сашка даже не пытался теребить меня, зная, что я всё расскажу сам, когда смогу переварить услышанное. Процесс переваривания шёл тяжело. Наконец, я очнулся от раздумий и обратил внимание на Сашку. Весь рассказ не укладывался ни в какие рамки.

Глава 3

Дурной сон. Всё эти чёртовы пятнадцать минут. Свалил бы с работы на пятнадцать минут раньше, и, глядишь, не вляпался бы в эту историю. Да… Многое я видел, похожее что-то попадалось, но чтобы такой вульгарный детектив!… Просто сериал какой-то!.. Мыльная опера про оперов. Кино! С плохим режиссёром, с ублюдком сценаристом, с отвратительными актёрами, ужасающими статистами… Блин! Первая премия за худший фильм года! Сашка просто не поверит, что такое вообще возможно. Я ещё налил по рюмке, хотя явно видел, что напарник ждёт совсем другого. И водка его сейчас интересовала не больше, чем меня. Чем-то надо было отвлечь воспалённый мозг и трясущиеся руки. И всё же тянуть было нельзя. То, что по капле с просторов Интернета собрал Евграфыч, постепенно уложилось у меня в голове, хотя для этого понадобилось довольно много времени. Пока я говорил, Сашка менялся в лице. На его физиономии отображался весь спектр чувств, которые были возможны. Он почти не перебивал меня, не задавал вопросов, не вставлял реплик в и так уже безнадёжно испорченную пьесу… Вся история выглядела банальной до идиотизма, до отвращения. Полтора года назад Арсений Куприянов, находясь за рулём собственного автомобиля «мерседес-бенц SLK» государственный номер такой-то, сбил на пешеходном переходе молодую женщину, Александру Жилину. Женщина погибла мгновенно, ещё до приезда «скорой». ДПС подъехала с приличным опозданием. На место были вызваны оперативники из ближайшего отделения милиции. Дружным кагалом они составили протокол, опросили непосредственных свидетелей происшествия, вызвали спецтранспорт и отправили тело в морг. В процессе следствия, которое шло ни шатко, ни валко в течение года, часть свидетелей от своих первоначальных показаний отказались, кто-то вообще перестал общаться с правоохранительными органами. СМИ начали, как обычно мусолить тему о том, что, «как всегда папенькин сынок останется безнаказанным». Дело, благодаря вездесущим журналистам и блоггерам получило значительный резонанс. На следствие и его окончательную фазу, общественное мнение, как и всегда, впрочем, никак не повлияло, и под давлением массового свидетельствования против девушки, дело было закрыто. Естественно, новая буря негодования пронеслась по социальным сетям. Обсуждались и коррупция властей, и продажность правоохранительных органов, и папины деньги. И даже не упустили кольнуть оправданного Арсения в покупке нового автомобиля – значительно скромней и проще. В народе Куприянова нарекли убийцей. Прошли какие-то чахлые митинги с плакатами: «Куприянова на скамью подсудимых», «Следователи – дальтоники» и разными другими, менее читабельными, но более остроумными. В конце концов, молва поутихла и, вроде бы даже поверила в то, что девушка сама была виновата. Несогласным с этим остался лишь жених Александры. У неё реально был жених. И он – реально был ветераном Второй Чеченской… И что уж самое отвратительное в этом во всём – Жилина была на седьмом месяце беременности. Это сводило все сценарные планы повествования к какому-то водевилю-ужастику. Такого нагромождения всякой фигни, я и в кино-то не встречал. Даже в очень плохом. Ощущение, которое я испытывал, сначала услышав всё это от Евграфыча, а потом, пересказывая Саньку – описанию не подлежит. Мы замолчали, налили и молча выпили.

– Я надеюсь, ты нигде ничего не прибавил… – тихо сказал мне Сашка, проглотив водку, как воду.

– Ты ещё скажи – пошутил!.. – юмор у меня кончился за пятнадцать минут до того, как я не успел свалить с работы в ту самую пятницу. – Мерзость какая-то. Что в планах? – теперь я смотрел на Сашку, как на старшего.

– Что – что?!… Наручники, мля, ОМОН, все дела… Хочешь, сейчас поедем, хочешь – протрезвеем немного. Хотя лично я выпил бы ещё. И побольше. А поедем завтра. Адрес-то есть?

Я молча кивнул, сглотнув слюну. Молча встал. Молча вышел из квартиры и спустился в магазин за новой порцией мозгового допинга. Куда он от нас денется, стрелок? Что там говорил Евграфыч про войска, в которых служил Новиков – жених погибшей девушки? Кем он там был на этой Чеченской?.. Правильно, Сергеев, снайпером! Как же это ты Сергеев угадал, мать твою?.. Какой же ты проницательный, сука!

Напились мы нещадно. Как в студенческие времена, до зелёных соплей напились. Говорили что-то о том, что сами на месте этого Новикова мочили бы этих папеньких ублюдков направо и налево. Душили бы этих пидоров, которые ни пороху не нюхали, ни жизни не знают… Под утро, в полном соответствии с дикостью ситуации, мы клялись друг другу в вечной дружбе и давали слово, что отпустим снайпера на свободу, пожав его мужественную руку. Когда совсем рассвело, перед тем, как рухнуть спать, – кто, где сидел – мы почти придумали план по переселению снайпера, с полной заменой имени, фамилии, документов и новой легендой. Наше продолжение мерзкого сериала казалось нам вполне удобоваримым. Пожав друг другу руки и крепко обнявшись по-мужски, непосредственно перед тем, как отрубиться, мы составили полный план спасения рядового Новикова от несправедливости правосудия…

Утром, молча и угрюмо, вполоборота друг к другу, мы ехали в дежурной машине на задержание. До нас в адрес уже было выслано подкрепление: психолог – на случай, если снайпер будет отстреливаться или, не дай Бог, возьмёт заложников, криминалисты и ОМОН. Сказать, что я чувствовал себя уродом – ничего не сказать. Сашка сопел рядом, и я был уверен, что больше, нежели похмелье, его мучает ощущение несправедливости, собственной ублюдочности и персональной мерзости. На месте были уже все, кроме нас, красивых. На наших лицах была отпечатана вся ночная «работа» во всей красе и в соответственном ароматическом обрамлении.

Не говоря ни слова, мы прошли к подъезду, минуя кордон, выставленный ОМОНом и операми из местного отделения. Вошли в парадную. У нас не было оружия, и мы знали, чем мы рискуем. За нами зашли двое оперативников с табельными пистолетами наготове. Подошли к двери. Я нажал на звонок. Услышав: «Открыто», я смело рванул на себя дверь. Сашка немного оттеснил за мою спину вооружённых коллег, оставляя их за дверью. Я один ступил за порог квартиры. Первый этаж. Под окнами целый десант. «Террориста берём – не иначе!» – злобно подумалось мне. Никакой профессионализм во мне в этот момент не говорил ни слова – ни звука. Он молчал. Совесть дремала, подкошенная непомерными ночными возлияниями. В тёмной маленькой прихожей, сестре-близняшке моей «хрущобы», в инвалидном кресле сидел молодой бородатый мужчина.

– Гражданин Новиков? – полностью уверенный, в том, что это именно он, спросил я, – Николай Новиков? – на всякий случай уточнил, как будто в этой крохотной однушке должен был проживать, по меньшей мере, ещё целый взвод Новиковых.

– Да, это я, – совершенно спокойно ответил мне парень. Ответил так, как может отвечать человек с незапятнанной совестью и без идиотских душевных мытарств, – Проходите! – парень ловко развернул руками коляску, повернулся ко мне спиной и покатил вглубь квартиры. Я сделал неприметный знак вооружённым архаровцем из отдела, и, потянув за рукав Саньку, потащил его следом за быстро удаляющимся хозяином квартиры. Она была настолько крошечной, что через долю секунду вся наша компания замерла на месте, с трудом представляя, как мы сможем втроём разместиться на площади в несколько квадратных метров. В комнате было довольно темно. В самом углу сиял довольно большой и современный монитор.

– Зажгите свет, – попросил хозяин, – я нащупал в привычном месте выключатель и в комнате стало светло. На мою холостяцкую берлогу комната Новикова была похожа меньше, чем апартаменты-люкс на гнездо бомжа. В квартире был сделан идеальный ремонт, стены сверкали чистыми обоями, на полу лежал хороший паркет. Завершал этот космический дизайн натяжной потолок с красивыми встроенными светильниками. Мебель была очень стильной и современной, компьютер больше напоминал незначительную деталь от летательного аппарата. Единственное, что удивляло в комнате, в соответствии с моим представлением о евроремонте – это отсутствие телевизионной панели на стене. То есть, телевизора в комнате не было вообще. Поймав мой ищущий взгляд, Николай охотно пояснил:

– Телевизора нет. Я пользуюсь монитором. Тарелка снаружи, вместо телевизора – монитор. И то и другое – вряд ли поместилось бы, – улыбнулся хозяин. Его улыбка была ясной и искренней. В душе что-то перевернулось, встрепенулось и, как говорят бабули – отлегло. Он не был стрелком. Это было так же очевидно, как то, что сейчас у его дома толпилась орда козлов в милицейской форме.

– Сейчас, – буркнул я, и, оставив Сашку наедине с хозяином квартиры, выскочил на лестницу. Двое оперативников, продолжая держать наготове стволы, снятые с предохранителя, встрепенулись.

– Отбой! – коротко скомандовал я и махнул им рукой в сторону улицы, – Всем отбой. Чтоб через пять минут тут никаких ОМОНов и иже с ними не было. Ложный вызов.

Оперативники вытаращили глаза, но спорить и задавать дурацкие вопросы не стали. Молча развернулись, поставили пистолеты на предохранители и попрятали с глаз долой.

– И чтобы убрались без шума! – вслед им прикрикнул я. Один из оперов всё же недовольно глянул в мою сторону, но, учитывая субординацию – не стал возражать. А то ведь умеют, дикари!..

Я вернулся в квартиру, нашёл себе небольшое местечко и уже спокойно, не торопясь, рассмотрел убранство комнаты. Цветы на подоконнике, любопытная картина на стене (ни хрена я не понимаю в этих авангардистах!), большая площадь (в меру возможности) для маневра коляски. Всё, что нужно – под рукой. Взгляд задержался на детской кроватке, стоящей в углу. Новиков поймал мой взгляд, и лицо его стало мрачным. Теперь он смотрел на нас исподлобья, и уже не было ощущения, что хозяин квартиры – безобидный добродушный бородач, занимающийся компьютерными приколами и просматривающий все подряд передачи о животных. Надо было начинать разговор. С чего, Господи? О чём, Боже ты мой! Новиков сам нашёл выход из неловкого положения:

– Вы, наверно, по поводу убийства Шурочки? – его голос предательски дрогнул, – Но я думал, что никто и никогда уже не вернётся к этому вопросу. Я думал, дело закрыто?… – он подался вперёд всем телом, плед, покрывающий его ноги сполз, и я увидел, что никаких ног нет. Просто нет, и всё. Он был не просто инвалидом, как поведал мне Евграфыч, он был инвалидом, не способным ходить. А наше гуманное государство сделало всё возможное, чтобы человек, подобный Николаю, был ещё и полностью изолирован от общества, улицы и каких-либо передвижений. При входе в подъезд не было ни пандуса, по которому можно было бы подняться или спуститься на коляске, ни поручней. Человек в его положении был закован в четыре стены, как в тюрьму. Причём, тюрьму не добровольную. Идиотский вопрос, который я удосужился задать Новикову:

– У вас есть дети? – я кивнул в сторону детской кроватки.

Хозяин зло прищурился, подозревая меня в издёвке. Но вопрос был задан совершенно нейтральным тоном, не подразумевавшим никакого подвоха. Он понял это, и ответил максимально спокойно:

– Нет. У меня нет детей.

Уравновешенный интерьер, в котором была оправдана каждая вещь до мельчайшей детали, не подразумевал в маленькой комнатке наличие мебели на будущее или «передержку» чужих вещей. Кроватка предназначалась для будущего ребёнка, который так и не увидел свет из-за засранца Арсения Куприянова. Это было очевидно. И мне, и Сашке. И Новикову тоже было совершенно очевидно, что мы всё поняли. Поэтому идиотизм вопроса его обозлил, и он, видимо, по старой военной привычке, быстро закрылся, замкнулся и буквально выставил наружу колючие иголки. «Козёл ты, Сергеев! – подумалось мне, – редкостная такая козлина!..» Парень был открыт. Надо было спасти ситуацию любой ценой. Я пошёл ва-банк:

– Простите, Николай! Я знаю о Вашей трагедии… Ляпнул, просто не подумав… Не ожидал, что Вы храните вещи… э-э-э…

– Нерождённого ребёнка? – Николай глянул с некоторым вызовом, но без истерики в глазах и голосе, – храню. Рука не поднимается, знаете ли, выбросить.

Я ещё раз глянул в сторону кроватки: крошечная колыбелька, почти кукольная, до верху заполненная игрушками, пакетами с памперсами, свёртками, видимо – с одеждой для новорожденного. На секунду у меня потемнело в глазах. «Если бы не его ноги, я бы дал сто процентов, что он – стрелок. Не поднялась рука выбросить кроватку и памперсы – легко поднимется рука со стволом, легко нажмёт курок и ничего не дрогнет внутри, кроме зародившегося в душе чувства успокоения. Обманчивого чувства, которое приходит с отмщением. Ложного чувства удовлетворения, которое со временем трансформируется в другие чувства: в злость, в боль, в ненависть. Месть может свести человека с ума, гораздо быстрее, нежели само желание этой мести. И далее развитие событий может стать совершенно непредсказуемым. Надо было как-то выравнивать разговор.

– Мы хотим задать Вам несколько вопросов. Вы можете не отвечать на них, но, если Вы что-то знаете и поможете нам, то… – я замялся: «То что? Что, блин? Чего ты хочешь от парня, кретин?! Чтобы он сейчас сдал тебе стрелка? Чтобы он, раскаявшись, схватился за голову и сознался в том, что это он, это именно он нанял киллера, который тщательно выполнил заказ, тем самым, уравновесив весы справедливости. Не правосудия, нет, – именно, справедливости! Ты непередаваемый козлище, Сергеев!»

– То что?.. – будто услышав мои мысли, парень отвернулся к окну и занял привычную ему позу созерцания: голова чуть склонена набок, два пальца правой руки легко похлопывают по губам. Какой-то знакомый жест… Что-то он значит… – То вам легче будет поймать убийцу Куприянова?

– Вы в курсе? – я практически не удивился.

– Конечно! Со вчерашнего дня во всех новостных лентах новость номер один, – улыбнулся Николай, – Вы по этому поводу и пришли? ОМОН подтянули… Может, обыщете квартиру? Ну, там, на предмет оружия, посторонних лиц, патронов… – Новиков не шутил. – Ищите! Тут места немного. Ордер не нужен. Действуйте, ребята! А я пока, может, чай приготовлю? Или кофе?

Бывал я и в более дурацких ситуациях. Только вот из этой выхода не видел. Даже, если Новиков тридцать три раза нанял киллера, он не то, что не сознается в этом, он сделает всё возможное, чтобы увести следствие в такие дебри, из которых выбраться смогут только киношные опера с собаками, накачанные амбалы, бывшие спецназовцы и модельные девушки во главе следствия.

– Кем Вы работаете? – вопрос для поддержания разговора. По идее, он вправе сейчас в отместку за мою беспросветную глупость, ответить, что работает тренером по стрельбе. Но Новиков был гуманен:

– Дизайн, вёрстка… Со мной сотрудничают несколько журналов, несколько кино- и видеостудий: видео-монтаж, клипы, ролики… Вэб-дизайн, создание сайтов, модератор, администратор… Музыка – сведение, мастеринг… Короче говоря – всё, что можно делать за компом, не покидая этого помещения.

Он не сказал: «квартиры», «дома»… Для него это было просто помещение. Домом и квартирой оно перестало быть тогда, когда нелепо оборвалась жизнь двух близких ему людей: Александры Жилиной и их нерождённого ребёнка.

– Ко мне придут журналисты? – вдруг спросил Новиков. – Они ведь, придут?

Чёрт! А ведь они придут! Выгляни в окно, Сергеев – наверняка они уже там. Как сливали писакам информацию, так и сливают. Не просто же так они нарисовались на месте убийства раньше, чем туда подъехали оперативники. И здесь они нарисуются, хрен сотрёшь… Не встанешь же кордоном – ещё больше подогреешь интерес. Прямо в точку! Раз менты пришли (да ещё с ОМОНом, криминалистами, с оружием, с прокурорскими), значит, в точку! Думай, Сергеев, думай! Выворачивайся из ситуации!

– Придут, Николай. Думаю, что уже пришли.

– Что им говорить? – Новиков продолжал невозмутимо смотреть в окно и похлопывать себя пальцами по губам. – В интересах, так сказать, следствия?

Думай, Сергеев, соображай! То, что скажет сейчас Новиков журналистам, то и будет основной версией!

– А ничего не говорите особенного. Скажите, что считаете, что «собаке – собачья смерть»… и всё в таком духе…

– А Вы тоже так считаете? – Николай оторвал взгляд от окна и внимательно посмотрел мне в глаза. Первый раз он смотрел мне прямо в глаза, и я отчётливо видел в них смесь боли и затаённой радости. Скрыть и то, и другое у него не было ни силы, ни желания.

– Что считаю? – включать «дурака» мне никогда толком не удавалось.

– Вы тоже считаете, что Куприянов заслужил смерть? – в голосе Новикова сочилась нескрываемая радость. Нет, не радость – торжество. Его голос был торжественен, как на советском параде времён неначатых ненужных войн.

– Смерть не заслуживает никто. Смерть – это… – я даже поперхнулся от его взгляда – жёсткого, злого, цепкого, просто ослеплённого ненавистью.

– Смерть – это просто конец жизни, и всё, – его взор потух, голос стал равнодушным, спокойным и ровным, – Для любого – это ни больше, ни меньше – просто конец жизни. Разница лишь в том, какая это была жизнь, была она нужна кому-нибудь или нет. Тогда и со смертью всё будет понятно. И вообще, ребята! Давайте без философии. Оружие искать будете? Нет? Тогда я, с вашего позволения, поработаю. У меня заказов много – деньги нужны…

Слово «заказов» прозвучало с издёвкой. А вот вопрос с деньгами засел у меня в голове достаточно прочно. Мы попрощались – говорить, и, правда, было не о чем – пожали Николаю крепкую ладонь, и вывалились на улицу. Воздух снаружи показался каким-то пыльным и душным, по сравнению с квартирой Новикова. Мы отошли к соседнему подъезду, присели на скамеечку, издали наблюдая, как орда корреспондентов с камерами наперевес, начинает штурм сенсации.

– Ну, что скажешь? – хихикнул Сашка.

– Чего лыбишься?! – возмутился, было, я, но вдруг и сам заржал, как конь, – Киллера пришли брать! Вопросов-то назадавали! Что забыли спросить-то?

– Ну, про протезы, например. Куда он их прячет, как одевает, как бегает по крышам и чердакам… Куда тренироваться ездит, на какое стрельбище – ну, чтоб навыки не растерять…

Мы смеялись до слёз. И было неясно – это вчерашний хмель выходит, или рождается внутри, где-то глубоко, может быть даже в самой душе – какое-то незнакомое чувство, не поддающееся пока ни описанию, ни осознанию.

Перед тем, как разбежаться по домам (надо всё же привести себя в порядок и попробовать хоть немного отдохнуть до понедельника – суббота потеряна безвозвратно), мы договорились разделить обязанности: Сашка встречается с девушкой Куприянова, я – с родителями. Дело до понедельника не ждало, решились, несмотря на внешний вид и отчётливый запах перегара, побеседовать с родственниками как можно быстрей. Хотя для меня, в принципе, и так уже всё было ясно.

Глава 4

На Таврической меня ждал неприятный сюрприз. В квартире никого не оказалось. Консьерж поведал мне, что около трёх часов дня, в подъезд буквально ворвались Куприяновы-старшие и, первым делом, бросились к нему с расспросами. Консьерж передал Куприянову визитку оперативника, который составлял протокол, и телефон дежурной части – с кем связаться. В аэропорту его почему-то не встретили – то ли прошёл «зелёным» коридором, то ли проспали, как всегда, по обычному раздолбайству. Куприянов тут же, не поднимаясь в квартиру, позвонил по указанному на визитке телефону и быстро уехал вместе с супругой. Я рванул за ними в местное отделение. Там уже тоже никого не было. Жене Куприянова стало плохо с сердцем, её срочно увезли в Военно-медицинскую академию. Муж, разумеется, отправился сопровождать жену. Чертыхнувшись и поскулив о том, что на выходные не оставляют ни одной дежурной машины, я побрёл в Академию пешком. Знать, где упасть… В холле отделения я нашёл убитого горем старика. Это и был Вячеслав Арсеньевич Куприянов, отец Арсения. Величественный высокий статный мужчина, даже сейчас внушающий уважение, в горе и бессилии.

– Здравствуйте, Вячеслав Арсеньевич! Я – майор Сергеев, следователь городской прокуратуры. Как супруга? – вежливо поинтересовался я.

– Супруга умерла, – тихо прошептал Куприянов. – Она умерла. Они ничего не смогли сделать. Обширный инфаркт, и они ничего не смогли сделать, – старик растягивал слова, как будто заучивал наизусть речь на чужом языке. Он слегка покачивался из стороны в сторону, и было понятно, что сейчас ему задавать вопросы бессмысленно. Либо ему сделали успокаивающий укол, либо он пребывал в такой прострации, что совершенно неизвестно, сможет ли он сам выйти из этого состояния.

Я суетливо извинился, что-то пробормотал и направился к заведующему отделением. Его не оказалось на месте – нельзя было ожидать, что весь персонал больницы, включая главврача, и все зав. отделениями, без исключения, выйдут на субботник. Пообщаться мне пришлось с перепуганным кардиологом, который, видимо и пытался оказать Куприяновой посильную помощь. Врач был нервозен, у него излишне тряслись руки – то ли от испуга за неудачно проведённую реанимацию, то ли по той же причине, что и у меня – пятница, работа, нервы… Врач достаточно бойко объяснил мне положение дел. Куприянову привезли довольно быстро, но видимо сказались и перелёт, и резкая смена климата… Ну и, разумеется, сообщение, которое супруги получили во время отдыха. Всю дорогу женщина держалась достойно, принимала успокоительные. Приехав в город, Куприяновы побывали в милиции и, чёрт бы побрал эти формальности, – в морге, на опознании. Прямо оттуда женщину увезли на «скорой» в реанимацию ближайшей больницы, где она и умерла, не приходя в сознание.

Дело опутывалось каким-то мерзким душком. Выползали старые подробности и прежние преступления. Они наслаивались друг на друга, обволакивали новые события старым налётом, путали карты и сбивали с толку. Я решил, что на сегодня вполне хватит. По горячим следам мы никого не возьмём – не тот случай. Стоило расслабиться. Последнее, что я сделал в этот «распрекрасный» субботний вечер – позвонил Сашке, узнать, какие новости с девушкой Куприянова. Новостей не было никаких. Девушка находилась в шоковом состоянии, Сашка не сумел за два часа вывести её из состояния буйной истерики, а уж о том, чтобы допросить – и речи не шло. Всё, что он смог вытянуть из рыдающей девицы не проливало свет ни на вчерашнее убийство, ни на события полуторагодичной давности. Я уже твёрдо связал эти преступления в одно целое и разубедить меня в том, что это именно так и есть – не смог бы даже сам господь бог, вмешайся он в правосудие. Я взял паузу на воскресенье. Мне надо было разложить всё по полочкам – хотя бы в собственной голове, не говоря уж о бумаге. А бумаги ещё будут – их потребуют уже в понедельник, на ковре у начальства. И что в анамнезе? Труп молодого парня – резонансное преступление, так как замешаны известные люди. Киллер, от которого остался только пшик – ни гильзы, ни единого свидетеля, ни отпечатков, никаких следов. Даже путей отхода – и тех толком не нашли. Имеем девушку погибшего, бьющуюся в истерике, от которой только и удалось выяснить, что она была в курсе аварии, знала о показаниях свидетелей, сама на месте преступления не присутствовала, свидетельских показаний не давала. Отстаивает правоту парня. ДТП, совершённое им и повлекшее смерть человека, считает несчастным случаем и никак не связывает убийство жениха с тем старым «происшествием». К неприятностям добавляется смерть матери убитого. Это, само по себе к делу никак не относится, но я не забывал, что есть такие людишки, которых не зря называют акулами пера – я их называю шакалами – так вот они поднимут (уже, скорее всего, подняли) шум просто до небес. Это, в свою очередь, тоже к делу не относится, но вазелина при вызове к начальству понадобится ровно в два раза больше. Всё. Отключаю телефон. Ванна. Спать. Никаких новостей по ТВ…

Глава 5

Сколько приятных слов сказал мне Сашка по дороге в прокуратуру! Аж зубы сводило. И ведь, пакость такая, ничего не рассказывал, только страшно матерился за выключенный всё воскресенье телефон.

– Мне надо было подумать! – вяло оправдывался я.

– Философ, твою мать! Ну да ладно!.. Это не моё, это твоё начальство сейчас тебя иметь будет.

– А ты на хрен туда прёшься, вуайерист? Свечку подержать?

Сашка замолкал ненадолго, потом снова начинал ругать меня последними, предпоследними и самыми последними словами. К тому моменту, когда мы въехали во двор прокуратуры, я уже знал о себе всё, и очень себя не любил.

Дежурный посмотрел на меня с соболезнованием и почти шёпотом отправил сразу к Снегирёву на совещание. Полковник не был излишне зол. Скорее, его вид можно было назвать сокрушённым. Он не кричал, не возмущался, не обзывал нас, по своему обыкновению, долбоёбами и бездельниками. Но для тех, кто знал Снегирёва – это и было самое страшное. Хотя куда страшней оказалось для меня известие о том, что вчера вечером покончил с собой профессор Куприянов. После этой новости, мне уже практически нечего было говорить. Все мои поползновения объясниться и соврать об испорченном телефоне – никого даже не волновали. События развивались по неожиданному сценарию. В деле уже набралось три трупа, правда, два из них к делу имели отношения косвенные. Тем не менее, осталось ещё подружке Куприянова что-нибудь сделать с собой… Словно читая мои мысли, Снегирёв бросил в мою сторону:

– Если кому-то вдруг захочется всё же пообщаться с подругой Куприянова – Оксаной Ровник, ищите её в психиатрической больнице имени товарища Степанова-Скворцова.

Сашка, которого допустили на совещание в виде исключения, подхватился:

– Как в «Скворечнике»?! Я её оставил дома во вполне приличном состоянии!…

– «Скорую» надо было вызвать! Если бы не её сестра, которая вовремя подоспела, был бы у нас ещё один труп. Та вызвала бригаду, а врачи решили, что в таком шоковом состоянии ей самое место в психушке. И, в общем-то, были правы. Или бы она руки на себя наложила, или от непрекращающейся нарастающей истерики, у неё сердце бы не выдержало. Подведём итоги, – неожиданно мирно приказал Снегирёв, – что мы имеем?

Что мы имели, мы знали и так. И Снегирёв тоже знал. И слушать это всё «что имеем» ещё раз – было верхом мазохизма. Снегирёв распустил совещание, отправив нас «работать, а не фиги пинать». Мы буквально бросились врассыпную «не пинать фиги». Засели с Сашкой вдвоём у меня в кабинете.

– Рассказывай! – велел я ему.

– О Куприянове? Застрелился. Персональное оружие, подарочное, зарегистрированное. Сомнений нет – квартира была закрыта, шторы опущены. Записки, правда, гад, не оставил – ну да что ему писать было?.. И кому?

– М-да, – только и выдавил я, – Набираем обороты. А с девицей-то можно поговорить? С этой, Куприяновской?

– Не, – Сашка затянулся моей сигаретой. Старая дурная его привычка – всегда стрелять сигареты, – я только что звонил в больницу… Говорил с лечащим врачом. Там какое-то… короче, помутнение рассудка. Вполне возможно, что временное. Врач обещал, что как только она начнёт адекватить, он с нами свяжется. Я только не понимаю, на кой чёрт она тебе сдалась? Её первой можно вычеркнуть из списка подозреваемых… если ты к этому…

По сути, всё было понятно и без девицы. Она ничем не смогла бы помочь следствию. Сашкина группа монотонно обходила дома по Таврической. Уже не по первому разу. Никто ничего не видел. Ничего никто не знает. Нашли бомжей, освоивших чердак, соседствующий с местом лёжки стрелка. Клянутся на поллитре, что ни сном – ни духом. Никого не видели, весь день собирали бутылки, на чердак не поднимались – оказии не было.

– Почту Куприянова проверили? – спросил я на всякий случай.

– Конечно! – правда, не сразу, не в день убийства, а уже после самоубийства старшего Куприянова. Но проверили все три компьютера – у них, у каждого свой был. Письма необычные есть. У меня на флешке всё снято… Включайся! – Сашка извлёк из недр своей старенькой многокарманной жилетки допотопную флешку.

Письма были. Одно было обращено профессору. В нём было всего три слова: «СУД ВЫНЕС ПРИГОВОР». Почта матери была пустой. Кроме специфических и личных писем в ней ничего необычного найдено не было. Письмо же самому Куприянову вообще больше не оставляло сомнений: «ВАС ОЖИДАЮТ В КОМНАТЕ МАТЕРИ И РЕБЁНКА!»

Итак, мотив был утверждён. То, что им послужило ДТП полуторагодичной давности – в этом сомневаться было нелепо. Письма были лишь подтверждением версии. К сожалению, это практически ничего не давало. По-прежнему, единственным подозреваемым в преступлении был Николай Новиков. Но с доказательной базой!… Швах! И алиби у него – выше всяких похвал! Его контакты с киллером, если такие и имели место быть – найти будет практически нереально. С его компьютерными способностями, уничтожить бесследно все остатки переписки со стрелком – раз плюнуть. Потом, они могли общаться очно, по телефону, по реальной почте, наконец. Пришлось выписать ордер на обыск и отправить к Новикову бригаду из местного убойного, чтобы не светить прокуратуру. Ничего криминального, разумеется, не нашли – ни писем, ни следов пребывания посторонних. В квартире Новикова убиралась приходящая домработница. Её отыскали. Расспросили. Она утверждала, что за последние три месяца в квартире Николая посторонних не было. «Я бы заметила. Я всё замечаю. Вот месяца три с половиной назад к нему приходила девушка. Молодая такая, симпатичная. Оставалась на ночь. Ну, так что ж – дело молодое. Не всю же оставшуюся жизнь ему по Александре горевать – сила мужская своё берёт!..». У Новикова изъяли компьютер, больше всё равно негде было смотреть и нечего. Машину отвезли сразу к Евграфычу. Я не сильно доверял нашим спецам. Евграфыч копался в компьютере достаточно долго. Ему удалось восстановить все «убитые» файлы, все переписки, уничтоженные хозяином. Даже глупые болталки в чатах на совершенно отвлечённые темы были восстановлены и изучены. Ни-че-го! Единственным моментом, за который можно было зацепиться, я счёл фразу, написанную Новиковым (естественно, под ником) на одном из форумов известной социальной сети. Фраза была двусмысленна и звучала так: «КОГДА ОНО ВОЗНИКЛО, МНЕ ПОКАЗАЛОСЬ, ЧТО ЭТО БЫЛО АБСОЛЮТНОЕ ЗЛО, НО КОГДА ОНО ПОБЕДИЛО ЗЛО, Я ПОНЯЛ, ЧТО ЭТО ЕСТЬ САМА СПРАВЕДЛИВОСТЬ». Сама по себе фраза могла означать всё, что угодно. Но у меня в сознании она была накрепко привязана к убийству Куприянова, да и запостил он её именно в блоге обсуждения этого самого убийства. Круг смыкался. Только, это почему-то был не круг, а какое-то разорванное кольцо, внутрь которого легко попадали различные персонажи и так же свободно выбирались из него наружу. «Я – не я буду!» – моё кредо подстёгивало мыслительную деятельность. Я отправил Сашку поднимать все связи Новикова, прежде всего связи военные. Должен же был кто-то из сослуживцев остаться в кругу его друзей, знакомых, близких… Распечатки телефонных звонков, списки курсантов школы снайперов, списки действующих тренеров… Их связи с Новиковым… Их телефонные переговоры… Их безобидные электронные письма: «Как дела, старик? Как ноги? По-прежнему болят твои фантомы?..» Меня интересовало всё, потому что я точно знал, кто нанял стрелка. Я ждал. Круг должен был сомкнуться.

Глава 6

Круг не сомкнулся. Он разорвался, как позорная тряпка, как грелка на фестивале силачей. Меня обдало сначала жаром, а потом холодом, когда уже во вторник я вошёл в кабинет Снегирёва.

– У нас труп, – вежливо заметил полковник так, как будто извинялся передо мной. Его тон не сулил ничего хорошего, – убийство в посёлке Тарховка.

– Кто? – только и мог я спросить. Почему-то чутьё подсказало мне, что это не просто убийство, а убийство с прелюдией. И прелюдией к этой пьесе абсурда был пятничный труп.

– Молодой парень. Сын известного актёра, ну и там, всяко-разно… Депутат он, короче говоря, больше, чем артист… Как говорится, плохой танцор, хороший депутат….

– Опять стрелок?

– Нет. Парень умер от передозировки героина.

– Мы тут при чём? – от возмущения у меня даже голос сел.

– Ну, можно сказать, что и не при чём, если не брать в расчёт одно обстоятельство. Парень был прикован наручниками к собственной кровати. И героин ему ввели уже после того, как наручники были одеты. Второе обстоятельство: парень не сидел на игле. Это был его первый и последний укол. Добровольный или нет – это мы определить уже не сможем. Эксперты отработали. Всё, что они смогли – выяснили, что за несколько минут до смерти парень имел половой контакт, – полковник брезгливо поморщился – оральный контакт. Укол был сделан ему до акта. Потом ему сделали минет, и потом он отправился к праотцам. Так сказать – тридцать три удовольствия.

– Shershe la femme! – выпалил я, но был резко перебит полковником.

– Рано радуешься. Во всём доме не было найдено ни одного отпечатка. Ни е-ди-но-го! Ни хозяев дачи, ни самого покойного… э-э-э… Кировского Эдуарда Николаевича… кстати – сына хозяев дома. Домработница, садовник, рабочий по дому, повариха… Толпа народу… Приходили почти каждый день, а повар – так тот толкался в доме с утра до вечера, и в день убийства тоже. Дом вытерт снизу доверху, как будто прошёл взвод солдат в перчатках с одной единственной целью – уничтожить все отпечатки. Из следов – только остатки слюны на члене героя.

– Ну так…

– Не нукай! Эксперты уже закончили. Слюна принадлежит мужчине.

– О как! Ну и что? Всяко бывает!…

– Не бывает! За Кировским не наблюдались отклонения в сексуальной ориентации. Он был вполне гетеросексуальным молодым человеком…

– Но киллер-то мог иметь такие отклонения! – меня вдруг понесло. – Почему нельзя считать, что киллер был просто переодет в хорошенькую девушку – парик, косметика, каблуки, все дела… Отсюда и секс – не обычный, а оральный!..

Полковник внимательно посмотрел на меня. Судя по всему, такая мысль не приходила ему в голову. А мысль была вполне здравой. Парень знакомится в клубе с хорошенькой девушкой, привозит её к себе на фазенду. Позволяет шалунье пристегнуть себя наручниками к кровати, поддаётся на уговоры ввести себе дозу героина… Может быть, наркотик вводили ему под видом какого-нибудь стимулятора, либо в момент уже максимального возбуждения, когда он не мог отказаться… Он позволяет ввести себе дозу, потом получает вожделенный минет, не подозревая, что его партнёром по хорошему сексу является мужчина… И, получив сексуальное удовлетворение, благополучно отправляется к праотцам. Почему – нет?

– Возьмём, как версию! – полковник что-то старательно строчил в блокноте, – Тут у меня и вправду не сходилось. Далее киллер спокойно вытирает все имеющиеся отпечатки…

– Это ж сколько времени ему надо, чтобы так убрать за собой? – я был поражён.

– Тихо, тихо! Дело происходит вечером в воскресенье. Повар уже ушёл. Ушёл ещё до того, как Кировский приехал в коттедж. На понедельник у него взят выходной. Как и у домработницы. Как и у садовника. Их всех, к чертям собачьим, не должно было быть в понедельник! Вот объясни мне – почему?! Почему вся обслуга вдруг взяла выходной в один и тот же день?!

– Ну, может быть… – я лихорадочно соображал, – может, Кировский заранее знал, что приедет не один, а с девушкой, и намеревался провести с ней не ночь с воскресенья на понедельник, а ещё и целый день… в любовных утехах…

– Про любовные утехи – это вы мастера соображать… Тогда ответь мне ещё на один глупый вопрос: а как же тогда версия, что он познакомился с «девушкой» в клубе вечером воскресенья? Если он не был раньше с ней знаком, откуда такие далеко идущие на два дня планы?! Откуда Сергеев?!

– Значит, он был знаком с ней раньше.

– Ага! И не смог понять, что перед ним – переодетый мужик?! Вот скажи мне, Сергеев, ты сможешь отличить бабу от переодетого мужика?

– Ну, за один не очень трезвый вечер – наверно, нет. А за пару раз – вероятно. Хотя, гарантии не дам…

– Гарантии он не даст… Ладно, с этим… голубым… будем думать. Лучше другое я тебе расскажу… Почему есть основания соединить эти дела в одно.

– А да, действительно! А почему это, во-первых, мы этим занимаемся? А, во-вторых, почему это вдруг решено, что эти дела должны быть объединены? – возмутился я.

– Может ты в моё кресло сядешь? – рявкнул полковник так, что у меня в ушах зазвенело. – И будешь решать вместо меня и вышестоящего начальства, какие дела объединять, а какие на хер посылать?! Не, Сергеев?! Не хочешь?

– Никак нет, – я вытянулся по стойке смирно, – прошу прощения!..

– Прощения он просит… – буркнул Снегирёв уже вполне нормальным голосом, – есть основания для объединения дел. Кировский проходил год назад по делу о ДТП со смертельным исходом в качестве свидетеля. Суд был, но дело было отправлено на доследование. В итоге, его закрыли за отсутствием состава… Хотя, какое отсутствие – труп женщины и её собаки. Сбиты на тротуаре. Машина найдена. Принадлежит Кировскому. Не смогли доказать, что он был за рулём… – полковник понизил голос, – или не захотели… Эх, похоже, Сергеев, лезем мы в такое дерьмо, что потом не расхлебать будет трём поколениям!

– А я дерьмо расхлёбывать вообще-то, если честно, не хочу! Особенно, чужое дерьмо.

– Органы правопорядка у нас едины! Так что дерьмо у нас общее, – полковник снова поморщился, – хотя, конечно, надо бы всё это поднять и передать в службу собственной безопасности, пусть они там расхлёбывают. Но наше-то дело – убийство. Вот нам его и раскрывать. Подробности о ДТП узнаешь из архивных документов, они уже полным набором у секретаря. А сейчас – выезжай на место, труп ещё не увезли. Его нашла домработница только сегодня утром. Похоже, наш киллер. Охотник, мать его. Отправитель правосудия! Иди, Сергеев. Иди! Работай! Не тороплю, но результаты к вечеру жду. В Тарховке капитан Смирнов тебя ждёт, из местных следователей…

Вот так, «не торопясь» я и вывалился из кабинета начальства. Утро. Вторник. Хорошее начало хорошего дня.

Коттедж не поразил меня величием. Видали и круче, но всё же хороший вкус и дорогой интерьер бросались в глаза. Начиная с ворот и заканчивая флюгером на крыше, дом был выдержан в едином стиле и производил впечатление добротной непоказной роскоши. Его собратья, громоздившиеся по обе стороны Приморского шоссе, плохо гармонировали с небольшим изящным домом. Они кричали, вопили о богатстве их обладателей. А заодно и о криминальном происхождении этого богатства. Огромные здания, построенные с ужасающим вкусом – богато, золочёно, наворочено – так и тыкали в глаза хамский новорусский кич. Особняк, в который мне необходимо было попасть, определённо выбивался из этого «города братков» – типичная дача интеллигентных людей. Дорого, стильно. Внутри обстановка ничем не отличалась от внешней. О многом может рассказать следователю место обитания жертвы или преступника. Дом может быть свидетелем – как защиты, так и обвинения. В красивой спальне на красивой кровати лежал вполне себе красивый труп. Было похоже, что смерть молодой парень принял в полном экстазе, что по сути, так и было. Кроме полового удовлетворения – доза героина. Смерть пришла к нему в подходящий момент. Хотя, опять-таки, я не верил в то, что смерть может быть закономерна, целительна, спокойна и справедлива. Смерть молодого парня – это всегда неправильно, нехорошо это… Руки парня – Кировского… э-э-э… Эдуарда Николаевича – были действительно прикованы наручниками к металлической спинке огромной кровати. Парень полусидел, облокотившись на саму спинку. Его глаза были открыты (ох уж эти эксперты – всегда за ними всё доделывать!), а само лицо излучало такую благостность, что вполне можно было заключить, что парень просто умер от счастья. Тем не менее, не дождавшиеся меня, уехавшие эксперты оставили предварительное заключение: всё, что смогли определить на месте. С ними работали следователи сестрорецкого районного отделения. Чуть позже подъехал Сашка. Теперь, похоже, ему есть смысл полностью подключиться к этому делу. Я набрал номер Снегирёва.

– Иван Петрович! Сергеев беспокоит! Тут местные районные протоколом-описью занимаются. Эксперты уже уехали, заключение обещали максимально быстро, основные данные уже оставили. Да, подтверждают, что слюна мужская. Хотя, как они это без экспертизы?.. На члене – остатки помады… Ясно, что это ни о чём не говорит, но мы же версию не отвергаем… Я вот о чём хотел Вас попросить: нельзя нам Александрова к группе подключить? Он по предыдущему эпизоду полностью в курсе, разрабатывает основного подозреваемого. Если эти дела официально объединены, то подозреваемый может быть одним и тем же. Ну или их – группа… Мстители, блин… Ку-ку, Гриня, – сказал я еле слышно, и полковник, не расслышав меня, переспросил. – Да нет, ничего, Иван Петрович! Я Вас прошу: свяжитесь с Центральным РУВД, пусть они Александрова в качестве исключения, откомандируют к нам в помощь. Иначе мы запаримся бумажки писать в трёх экземплярах и в три инстанции!.. А так, писанины меньше, дела больше!… Спасибо, Иван Петрович!

Я подмигнул Сашке. Тот с интересом вслушивался в мою беседу с полковником:

– Ну, теперь поподробней. Раз уж ты меня сюда выдернул, будь добр!..

– Будь бобр! – перебил его я, – сейчас всё объясню, что смогу.

Пока районные опера кропали протоколы и возились со свидетелями, мы вышли с Сашкой на уютную террасу, спускающуюся в ухоженный несовременный сад. Присели на крылечке, проигнорировав винтажные кресла-качалки, и закурили. В нескольких словах я рассказал напарнику основные данные по убийству. Совершенно закономерный вопрос об объединении дел Сашка задал сразу, без раздумий, чем ещё раз порадовал меня: я не ошибся, подключив его к делу.

– А вот об этом, друг ты мой, Сашка, нам предстоит узнать из архива дела годичной давности. И замешан в этом деле господин Кировский…

– Наш сегодняшний сладострастный наркоман? Любопытно! Что-то мне это напоминает… Ну что – пусть местные собирают информация по свидетелям и самому преступлению… Всё равно дело перекинут в вашу контору. А нам возни поменьше будет. И им хорошо – на них глухарь не повиснет, и нам волокиты бумажной меньше, – Сашка просто читал мои мысли, – А мы пока займёмся архивом…

В районной прокуратуре мы проторчали до поздней ночи, изучая дело. Кроме нескольких томов предварительного следствия, переписки между сестрорецким райотделом и прокуратурой на предмет жалоб, было ещё постановление суда об отправке дела на доследование и определение суда о возобновлении. Честно говоря, такого мутного дела мне давно не приходилось встречать.

Молодой актёр Кировский, он же Эдуард Кайровский по сценическому псевдониму, засветился в нескольких детективных сериалах на вторых, и даже первых ролях. Получил приличные гонорары и приобрёл себе в автосалоне (название салона почему-то в деле отсутствует) автомобиль, чёрт бы их побрал – эту золотую молодёжь! – новенький «Porsche Boxster», спортивный кабриолет нового поколения – редкую и супер-манерную машину. Далее с этим авто происходят странные вещи. Эдик, будучи парнем широкой души и безграничных понтов, отправляется на свадьбу приятеля (не друга, а именно, приятеля). «Porsche» предполагается преподнести молодым в качестве свадебного подарка. Чем оправдана такая щедрость – в деле ни слова. Само собой разумеющееся явление. Машина, стоимостью более двух лимонов вдруг преподносится в качестве свадебного подарка. Странно, что следователя Прокофьева, занимающегося этим делом, этот вопрос не заинтересовал ничуть. Ну, оставим это на его профессиональной совести. Далее с машиной начинают происходить редкостные чудеса. Свадьба отмечается в одном из новых частных клубов в Разливе. На праздновании присутствует не менее пятидесяти человек. Тут опять становится непонятным, почему из присутствующих было опрошено не более половины. Ещё один минус следаку! Нам надоело считать эти минусы где-то на третьем томе. Решили воспринимать действительность такой, какой она выглядела глазами Прокофьева. В разгар веселья, кто-то, предположительно, сам Кировский, он же Кайровский, сел за руль кабриолета и двинулся по направлению к городу. На пассажирском сидении устроился приятель хозяина авто – Александр Петров, он же – жених. То ли ребята решили обкатать «подарок», то ли просто немалое количество выпитого толкнуло парней на приключения. Через пару километров Петров попросил Кировского остановиться по банальной причине – отлить, вышел из машины, добрёл до ближайших кустов, а, когда вернулся на место, где его высадил Кировский, машины там уже не было. Жених, будучи изрядно пьяным, не сильно вникая в ситуацию, побрёл в сторону брошенного празднества. Шёл он туда, совершенно не спеша. По дороге заглянул в маленькое кафе и выпил там кофе, сопроводив кофейную церемонию доброй порцией коньяка. Когда он вернулся в ресторан, Кировский был уже там. О машине разговор почему-то не возник. Жених не стал предъявлять претензий по поводу того, что Кировский «бросил друга в бидэ» посреди дороги. Мало того, он даже не поинтересовался, где же находится в данный момент его недешёвый презент. Он начисто забыл и о машине, и о короткой авто-прогулке. Веселье продолжилось. Никому в голову не пришло следить за временем, свадьба разгулялась нешуточно. Чуть раньше, в районе посёлка Ольгино было зафиксировано ДТП. Плохо управляемая машина, она же «Porsche Boxter», выскочила на тротуар и сбила прогуливающуюся там «гражданку Никитину Веру Сергеевну с собакой». И женщина, и собака скончались на месте. Позже их нашли случайные прохожие в нескольких десятков метров от аварии, куда их отбросило сильнейшим ударом машины. «Porsche» с места аварии исчез. Через час-полтора он был замечен постовыми патрульными на том же Приморском шоссе, но двигался он уже в направлении от города. Сотрудники ГИБДД, уже имея ориентировку на автомобиль после ДТП, начали преследование. Машина, имея под капотом лошадиных сил в несколько раз больше, нежели патрульный Форд, оторвалась от погони. Остановлена она была лишь на посту в Зеленогорске, куда, естественно тоже пришла ориентировка и сообщение о преследовании. Зеленогорские гаишники выставили кордон из собственных машин, но «Porsche» совершено мирно остановился, даже не пытаясь объехать выставленный заслон, и, тем более – протаранить его. За рулём находился некий Аристов Анатолий Евгеньевич, который рассказал совсем уж фантастическую историю. Он предложил сотрудникам ГАИ более чем странную версию происходящего. По его словам, ему позвонили (кто и когда – следствие умалчивает – ох уж этот Прокофьев!) и попросили перегнать машину из Лахты, где она и находилась, припаркованная около местного кафе «Лисий нос», в противоположном от города направлении, до посёлка Рощино. Там его должны были встретить двое товарищей на Гелендвагене. Соответственно, до рощинских товарищей машина не дошла, благодаря посту ГАИ. Аристов не отпирался, что это не его машина, и у него нет на руках никакой доверенности. Документы на саму машину спокойно лежали в бардачке и, естественно, были оформлены на имя Кировского. То, что машина сильно повреждена, Аристова нисколько не удивило и не насторожило. В его обязанности, как оказалось, и входит перегонка машин с места ДТП. Например, хозяин попал в аварию, едет в карете «скорой помощи» за этой самой помощью, а машина остаётся брошенной на дороге на радость тем, кто не побрезгует ни колёсами, ни начинкой авто. Для этого существует «служба» Аристова, который дает рекламу везде и всюду и грамотно выполняет свои обязанности. К слову сказать, сам он садится за руль крайне редко. Обычно он подключает к перегонке машины кого-нибудь из своих подчинённых. Оказывается, он – не одиночка. На него работает целый штат, включающий непьющих водителей, службу эвакуации и сервис по ремонту. Кстати, этот сервис находится именно в Рощино. Ещё минус следствию. Непонятно, принадлежит этот сервис самому Аристову, или он просто пользуется его услугами. В этот раз он сел за руль сам, потому что именно в этот момент отдыхал с компанией в нескольких километрах от места стоянки разбитого авто. Кто звонил ему – он не в курсе. Человек не представился, просто попросил о помощи, объяснив, как найти машину и что с ней сделать. Номер на телефоне, естественно, высветился. Следователь Прокофьев пробил этот номер и выяснил, что принадлежит он кафе, находящемуся рядом с рестораном, в котором проходила свадьба. Плюс следствию – Прокофьев даже посетил это кафе, поинтересовался, кто мог звонить с телефона забегаловки. Бармен в день приезда следователя работал тот же самый, что и в день свадьбы, но, даже сильно напрягаясь, он не смог вспомнить никого из тех, кто пользовался телефоном. Предъявленные ему фотографии Кировского и Петрова память бармену не вернули, он никого не узнал. Фоторобот делать было бессмысленно. Счастливый жених – Александр Петров – на допросе указал на другое кафе, куда он забрёл в промежутке между «отлить» и «вернуться на свадьбу», подкинув в топку «чуть-чуть коньяка». Тут следствие совершенно забуксовало. Белый день, катящийся к белой ночи. Полным полно народу вокруг. Водитель с пассажиром «теряют» машину (немалой, опять-таки вспомнил я, стоимости!) среди чиста поля, и ломятся продолжать банкет. Кто сидел за рулём после Кировского и до Аристова – для следствия так и осталось загадкой. Худо-бедно, свадебные гости подтвердили, что и Кировский, и Петров вернулись буквально через тридцать-сорок минут после отъезда.

Мы вчитывались в этот бред, написанный корявым, не совсем русским языком, материли Прокофьева, весь сестрорецкий отдел милиции, их же ГАИ, а, заодно и суд, который так и не смог вынести решение. Не всё так просто было с Прокофьевым – это было ясно, как белый день. Кроме того, что история сама по себе была мутной, он, пакость неграмотная, мутил её ещё больше. Тут у него не стыковалось, здесь у него не сходилось. Все его усилия сводились к доказательству того, что ни Кировского, ни Петрова в момент аварии за рулём не было. Ну, дескать, не могли они через сорок минут вернуться пешком от Ольгино. Почему-то версия «приехали на такси» даже не бралась в расчёт. А ведь они спокойно могли добраться до Ольгино (там километров двадцать, если не ошибаюсь), сбить женщину, пролететь до кафе «Лисий нос», бросить там машину и вернуться на такси в Разлив. Там они разбежались в разные стороны – один пошёл в ресторан догуливать свадьбу, а второй заскочил в придорожную забегаловку и позвонил оттуда Аристову. Такой вариант Прокофьевым, почему-то не рассматривался. Ну-у, о-о-очень не хотелось ему, чтобы именно так всё и было. Ему или ещё кому-то… В итоге, на суд были предоставлены такие сырые материалы, что ни прокурору, ни судье делать там было просто нечего. Дело было отправлено на доследование, которое, снова-здорово, – ни к чему не привело. Опять ноль подозреваемых. Опять машина ездит как-то самостоятельно и сбивает по ходу людей с собаками. Ничего нового и хорошего Прокофьев не накопал и взял, да и закрыл дело за отсутствием состава преступления. Ничего тупее я в своей жизни не встречал. Да ещё и не читал. Вернее, и прочесть-то не мог – этот косорылый Прокофьев умудрился определение о прекращении дела написать от руки, мать его!

Посыпались жалобы в прокуратуру от родственников погибшей «гражданки Никитиной Веры Сергеевны с собакой». Мля, слава прокофьевым и ихним могучим и великим русским языкам! Дело пришлось снова возобновить теперь уже по предписанию прокуратуры. Но к заседанию суда от следователя было добавлено немного: ещё несколько листков допросов ещё некоторых лиц, присутствовавших на свадьбе, которые свидетельствовать могли разве что через несколько дней после торжества, и ни сном, ни духом не ведали, что произошло что-то из ряда вон… Обвиняемым теперь уже числился Кировский. И обвинение звучало как-то безмозгло: Кировский обвинялся в том, что «оставил без присмотра средство повышенной травматологической опасности, в результате чего образовался наезд на пешехода: гражданку Никитину Веру Сергеевну с собакой»… Представляю, как рыдал на суде адвокат. Он-то не терялся. Приволок на суд кучу фотографий, сделанных на свадьбе: жених за рулём подарочного авто. Невеста за рулём… Каждый из гостей по очереди за рулём «Porsche»… Смешно, да… Что там какая-то экспертиза пальчиков, установившая, что на руле есть отпечатки пальцев Кировского, Аристова и ещё нескольких неустановленных лиц?!.. Хороший такой выращенный в сестрорецком питомнике «глухарь»…

Нам до жути надоело читать всю эту белиберду, и я предложил Сашке пойти перекусить. Мы заперли дело в сейф, как учил нас товарищ Высоцкий в роли Жеглова, и отправились в ближайший ночник со словами: «Тут без литру не прописаешь!»

– Что думаешь? – мне очень хотелось опередить Сашку с этим вопросом.

– Что тут думать? Надо искать родственников «гражданки Никитиной с собакой»… – Сашка, как всегда был циничен до невозможности.

– Ты, Шура – циник! – беззлобно попенял я приятелю, – Люди погибли, а ты: «с собакой»! Но насчёт родственников ты прав. С ними надо бы побеседовать. И ещё надо, – я немного подумал, опять пытаясь ухватить какую-то ускользающую мысль, – попробовать установить, не существовало ли хоть какой-то связи между Жилиной и Никитиной. За них кто-то отомстил, – наконец-то блуждающая в мозгу уже несколько дней мысль оформилась в версию, – Только вот мстил по-разному. Может, это, конечно, и разные мстители, но что-то мне подсказывает, что они или имеют друг с другом какую-то связь, или являются одним и тем же лицом.

Я выдохнул и притих. Теперь мне надо было крепко подумать. Что-то вертелось в голове, что-то подсказывало направление поиска. Но что? Думать помешала омерзительная вибрация телефона в заднем кармане. На экране высветился незнакомый номер.

– Слушаю! Сергеев!

В трубке зашелестел знакомый голос Макарыча.

– Криминалисты бодрствуют, – зажав трубку рукой, шепнул я Сашке.

– Ну, слушай, Сергеев! Извини, что такая накладка с баллистикой. Задержались, брат, прости! Но зато есть неплохие новости! – эксперт тянул время, усиливая эффект.

– Да не тяните Вы, Василий Макарович! У меня тут и так уже ещё труп нарисовался.

– Труп, говоришь? А без нас как обошлись?

– Да в Сестрорецке своими силами справились…

– Спра-авились! – недовольно пробурчал Макарыч, – Потом после этих «справлений» приходится по старым следам ковыряться! Что там у тебя? Огнестрел?

– Нет, Василий Макарович! Если бы огнестрел, нас бы раньше подключили, и Вас бы дёрнули тогда. Насильственный передоз.

– Это что-то новенькое в плане убийства. А с чего взяли, что насильственный? Следы какие?.. Пытали?

– Да не то, что пытали. Скорее, наоборот – сексуально удовлетворяли…

– Пытка сексом? – хихикнул эксперт, и я в который раз убедился в том, что криминалисты обладают самым циничным чувством юмора. Даже патологоанатомам их не переплюнуть, хоть и родственные души, – Так с чего всё-таки решили, что передоз неестественный?

– Больше не было ни одного следа от инъекций, – сказал и сам засомневался в правильности версии.

– Э, милостивый государь, – Макарыч всегда поражал меня смесью интеллигентности и способности выражать свои мысли то матом, то по фени, – А тебе в голову не приходит статистика? Из десяти первоходок, для одного – первый укол становится последним. Может быть, это ваш случай?! Ну, кольнулся первый раз, дозу не рассчитал. А девушка перепугалась и свалила?

– Да там не девушка была, мужик…

– Фу! Какие извращенцы! Ну, так тем более! Решил парень попробовать нетрадиционного секса, нашёл партнёра, а тот для куражу предложил ему ширнуться… И вся недолга…

– Мы подумаем над этим вариантом. Но у нас и так накидано версий – буксуем просто!.. Так что там по баллистике? – я решил всё же направить мысли эксперта в нужное мне русло.

– А-а! Да! Совсем забыл! Только закончили. Ну, всё по оружию, как я и говорил, разумеется: SIG 550, достаточно новая швейцарская винтовка с оптическим прицелом, калибра 5,56… Я в общем-то не сомневался. Но тут, видишь, какое дело странное: засвечено ружьишко-то. Пять лет назад из него на Крестовском положили двух братьев Гаргаевых. Разом. Двумя выстрелами. Телохранители, видимо до сих пор либо в супермаркетах охранниками работают, либо по Чеченским законам ответили, в соответствии с их дикими нравами, за непрофессионализм.

– Характер выстрела? – я чувствовал себя ищейкой, идущей по следу.

– Да такой же, точь в точь, как у тебя на Таврической. Два выстрела, две красивые дырочки. Стреляли из расселённой «кировки», которая аккурат напротив их элитного дома стояла, глаза мозолила. Обыскали тогда весь дом, до последней щёлки, бомжей всех перетрясли. Никто, ничего… Ситуация та же: ни следов, ни гильз, ни винтовки не нашли. Ну, теперь-то понятно, что стрелок её унёс. Как только он с винтовкой уйти смог от шести охранников?! Они же тут же бросились к этому дому! Практически сразу. Ну, разве что пару минут за машинами попрятались, да клиентов попытались реанимировать.

– Удачно? – я тоже, в общем-то, циник.

– А как же! Клиентов с дырочкой в самой серёдке лба запросто можно реанимировать. Это ж проще простого! Сошлись тогда на мысли, что киллер выскочил через соседнюю стройку, прорвался к пристани и ушёл на моторке. Но опять-таки, никто ничего не видел. Там старый яхт-клуб тогда был, полузаброшенный. Сторожей никого не оставалось уже – имущество старого клуба уже вывезли, а новый, который там сейчас – элитный для яхт-миллионников – ещё и строить не начали. Так что там один полуслепой старикашка околачивался, досочки там какие-то подбирал – так вот, он слышал звук мотора. Но что за звук – от лодки ли моторной, от катера ли, или от водного мотоцикла – он определить не мог. Странный у тебя стрелок! Недоделанный какой-то. Оружие не бросает, хотя положено – значит, бережёт. Пули – так вообще из одного арсенала…

– В смысле?

– Ну, коробка одна. Номера совпадают. Так что, найдёшь стрелка – тебе ещё от петроградских оперов медаль положена на сутулую грудь, – Макарыч захихикал, – стрелок-то по-любому – один.

– А если он ружьё кому-то другому скинул?

– Нет, Сергеев, это тот же стрелок. Ты в петроградское РУВД сгоняй, поспрашай местных убойщиков, фотографии жмуриков глянь – сам поймёшь – один стрелок. Ну, бывай! Остальное тебе в петроградском расскажут – что у них да как с этим делом. Только поделикатней!

– Почему, поделикатней? – удивился я.

– Ну ты, мил человек, даёшь! Кто ж про такие висяки в лоб спрашивает? Это ж у них больное место. Дело-то громкое было! Гаргаевы – большими фигурами были! Ну, удачи, сынок!

– Спасибо, папаша! – сказал я в трубку, уже после того, как эксперт отсоединился.

Сашка был – само терпение. За весь наш разговор с криминалистом он не произнёс ни звука, не налил, не выпил, и иногда мне казалось, что он даже не дышит. Видимо, по обрывкам разговора он понял часть беседы.

– Куда дальше едем? – весело спросил он, разливая водку по стопкам, – В Шлиссельбург? В Красное село? В Зажопинск?

– Почему в Красное село? – растерялся я. Поездка в Зажопинск меня почему-то смутила меньше.

– Ну, я так понимаю, мы пока по всему городу все трупы в кучку не соберём – не успокоимся! – Сашка развеселился не на шутку, только вот я его веселья никак не хотел разделять.

– Так! Всё! Банкет окончен! Наш стрелок отметился ещё в одном эпизоде.

Сашка помрачнел. Опрокинул в себя водку, подхватил на вилку кусочек сала и уныло отправил закуску в рот.

– Никакой жизни! – пожаловался он, – Откуда эти жмурики повылезали на наши с тобой головы?

– ЭТИ жмурики, – я повторил Сашкины манипуляции с выпивкой и закуской, – повылезали, как ты изволил выразиться, пять лет назад.

Сашка поперхнулся:

– А мы тут с какого боку?

– Ты меня вообще слушаешь? Стрелок НАШ!

– То есть? – Сашка ещё продолжал откашливаться, – Что значит «наш»? Мы его наняли, чтобы он город от всякой пакости очищал? Смелая мысль! Но я что-то не припомню, чтобы мы с тобой, разуверившись в справедливости российского правосудия, взяли и с пьяных глаз создали отряд народных мстителей. Если только очень сильно набухались!

– Это тот же снайпер, – терпеливо объяснил я напарнику, – который снял Куприянова.

– А это доказуемо?

– Доказуемо. Мало того, что такие же дырки во лбах – ровно промеж бровей, так он ещё, сволочь, из одного и того же ружья палит. Мало того, у него патроны из одной коробки.

– Не боится, зараза! – Сашка прищурив глаза, как довольный кот, отправил в рот ещё один приличный шмат сала. – Значит, терять ему нечего. А кого там шлёпнули-то?

– Братьев Гаргаевых. Я про это дело что-то слышал, его вообще мимо нашего носа на самый верх затащили. Поэтому подробностей и не знаю. Знаю только, что у них бизнес был какой-то большой… Да не в бизнесе дело – они диаспору тут чеченскую возглавляли. Так что – дело было, мама – не горюй! Предлагаю, по последней, разбежаться по матрёшкам, выспаться как следует… А утром, я – в петроградское РУВД, ну а ты давай, связи копоши!

– Кого с кем? Новикова с друганами – потенциальными стрелками – раз! Жилиной с Никитиной – два! Новикова с родственниками Никитиной – три! Правильно понял? – Сашка налил на посошок.

– Абсолютно правильно! – ну и смотри там ещё, кто с кем мог пересекаться. Должны же они были пересекаться… Ну, с этими двумя – Жилиной и Никитиной – более-менее ясно. А вот с какого перепугу тут Гаргаевы нарисовались?..

– А тоже кого-нибудь переехали, – Сашка глазом не моргнул.

– Ладно, утро вечера мудренее! По домам!

Глава 7

Утро не оказалось мудреней. Оно оказалось на редкость сумбурным и пасмурным. Во всех смыслах этого слова. Вокруг было пасмурно, а в голове – сумбурно. От вчерашнего лета не осталось и следа. Накрапывал банальный питерский дождик, было мокро, промозгло и уныло. Казалось, что в самой середине июля наступила поздняя осень. «Вот и кончилось короткое северное лето» – мелькнула в голове неизвестно кому и когда принадлежащая мысль. Петроградка встретила меня тёмными, мокрыми листьями тополей, ещё не вырубленных в пылу борьбы за демократичное строительство элитного жилья. С ребятами из убойного я созвонился ещё утром, из дома. Они приветливо пригласили меня «на чаёк», по причине чего пришлось заскочить в первый попавшийся магазин и затариться коньяком. Ребята обрадовались мне, как родному, хотя до сего дня сотрудничать с ними мне почему-то не доводилось. Что удивительно – их обнадёжил не коньяк, а моё появление, хотя первый их тоже порадовал. «Всё как всегда и как везде» – удовлетворённо подумал я, поймав себя на мысли, что стабильность образа жизни и работы радует душу и гармонизирует расшатанную нервную систему. Разговор начался легко, но пошёл не в нужном мне направлении. Коллеги почему-то решили, что я приехал к ним с одной единственной целью: немедленно приступить к поимке преступника, которого упустили пять лет назад натасканные охранники, не нашли «командированные» братья из наисерьёзнейшей организации (сразу ясно – не торговцев арбузами шлёпнули), не отыскали и мои сегодняшние собеседники. О преступлении они рассказали охотно и даже как-то радостно. Ну, не чувствовалось в их словах ни сочувствия к погибшим, ни сильного раскаяния по поводу повисшего громкого висяка. Неправ оказался на этот раз хитрый эксперт.

– Дело до сих пор не закрыто, что ли? – удивился я.

Пришла пора удивляться ребятам:

– Так кто ж его закроет?! Пытались пару раз – так нас так нахлобучили в прокуратуре, что и до неполного служебного недалеко было. Как закроешь? Такие уважаемые люди, понимаешь, погибли! Бизнес у них был – не дынный, не арбузный – банановый. Дело-то поначалу наверх дёрнули, ну а, как поняли, что «тухляк», нам обратно и спустили.

– Чечены банановый бизнес держали? – умудрился я показать неосведомлённость.

– А ты не знал? И не только… У них многое на кругу вертелось, сейчас даже вспоминать не хочется. А начинали с простого. Старший Гаргаев, после отсидки, в 95-м замутил клубную сеть. Потом к нему младший брат присоединился, когда освободился… С ними в доле был фраер один питерский. Как он туда вписался – одному богу известно. Но в то время русским проще было бизнес ставить. Вот они этого барыгу и подняли. Кредитов ему надавали, похлопали по плечу: «Работай, брат, обогащайся!» А потом взяли в такой оборот, что ему пришлось у них ещё несколько лимонов кредита брать. Да не под старые проценты, «братские», а под совершенно грабительские. Короче, развели они барыгу, как щенка…

Меня всегда немного смущала способность районных оперов изъясняться на «чисто конкретном» языке. В компании фиг отличишь – где мент, где бандит. Получалось какое-то не равенство, но братство. Это сейчас районные опера слились в любовном экстазе с разномасштабными группировками и перемешались до полной гармонии. А в 90-х всё же была граница, незримая практически, но была. Всегда неприятно осознавать, что твои коллеги – в общем-то, не совсем тебе и коллеги. А иногда получается даже наоборот. И никакое УСБ им, собственно говоря – не помеха.

Я попросил для начала фотографии трупов Гаргаевых. Дело уже лежало на столе, и, судя по слою пыли, покрывавшему многочисленные папки, с места не трогалось – ни в прямом, ни в переносном смысле. Лежало на месте и стояло на месте. Фотографии в прямом соответствии с информацией эксперта, действительно убедили меня, что стрелок был тот же самый. Те же маленькие красивые дырочки со скошенным входом (молодцы криминалисты! Такие чёткие снимки – рентгенолог обзавидуется!), калибр, вроде тот же (на глаз, правда). В протоколе с места преступления описание: откуда возможна была стрельба (предварительное мнение экспертов), интервал между выстрелами (со слов охраны), осмотр места расположения снайпера (тут записи криминалистов заканчиваются, потому, как ни единого мало-мальски значимого следа найдено не было) … Всё сходилось. Всё. До малейшей детали. «Наш стрелок!» – с непонятной мне гордостью подумал я. Вернее, подумал мой мозг. Я с этим гордым «НАШ» был категорически не согласен. Ну и что, что – бандиты? И что, что держатели общака… Или казны?.. Как там, у чеченов, эта касса называется? Что ж, теперь каждому смертному волю давать среди бела дня расстреливать без суда и следствия?! Что же это будет-то тогда? Упрямый мозг подсказывал: «Рай наступит на земле ещё при твоей жизни, болван!», но я опять-таки категорически с мозгом не соглашался. Осознав, наконец, отвратительность противостояния разума и эмоций, я опять вернулся к прошлому Гаргаевых. Потому как, именно из их прошлого вылез этот доморощенный киллер.

Если с делами Никитиной с собакой (тьфу ты, вот ведь пристало!) и Жилиной было всё достаточно ясно, и между ними существовала явная связь, несмотря на разницу осуществления убийств, то какое отношение киллер имел к Гаргаевым – остаётся только гадать. Вполне возможно, что это просто киллер. Никакой не мститель, как мы его уже успели окрестить с Сашкой. Просто наёмник, которому глубоко фиолетово, кого убирать – бизнесменов по заказу конкурентов или преступников, избежавших наказания, по заказу родственников, неудовлетворённых правосудием.

– Подозреваемые хоть были? – безнадёжно спросил я у петроградских коллег.

– Полно! – бодро отрапортовали ребята, – Каждый второй, который не первый. В своё время, Гаргаевы буквально с нуля поднялись именно на кредитовании бизнеса. Ростовщичество, рэкет, переделы всяческие, разводки… Там столько всего было!.. Они стольких и мелких, и крупных бизнесменов, которым деньги ссуживали, потом в петлю загнали!… Кого в переносном смысле – ну, лишили всего: бизнеса, квартир, домов, даже машинами не брезговали… А кого и в прямом – были люди, которые потеряв всё и оставшись в долгах, как в шелках – просто руки на себя накладывали. Семье в глаза смотреть не могли – вот и сводили счёты с жизнью… Так эти уродцы и с семей потом долги выбивали. Причём, в буквальном смысле слова – то есть уже в конце 90-х эти братья не гнушались ни паяльниками, ни утюгами… Если с норовом барыга попадался – так и убрать могли, и детей в заложники брали… Так что – ублюдками они оба два были первостатейными. По ним не то что пуля плакала – по ним электрический стул рыдал…

– М-да… – радости эти сведения мне не принесли, – То есть кроме конкурентов, у них могло быть полно и врагов из обиженных?

– Э-э! – следователи как-то странно напряглись, – Ты так, брат, не говори, – обиженных! Это… так не положено…

Дико хотелось шарнуть кулаком по столу и напомнить ребятам, что мы не на блатхате собрались по понятиям тереть. У нас тут производственное совещание, можно сказать, а они мне про «положено – не положено» будут плести! Право слово: утром мент, вечером конкретный пацан… Но как-то в чужом монастыре своим уставом по столу не стучат. Сведения нужнее, нежели мелочи:

– Давайте ближе к делу! Были конкуренты, были потерпевшие. Ещё? Какие-то другие мотивы могли быть? Ну там, междусобойная разборка? Может, внутри диаспоры какие-то разногласия?

– Нет! – ребята по моему тону, похоже, почувствовали, что зарвались, – внутри диаспоры они были очень уважаемыми людьми, и вряд ли кто-нибудь пошёл на то, чтобы убрать их. Это равно самоубийству – свои же не спустили бы! И конкурентов мы тоже в расчёт не брали. Они, понимаешь, были вне конкуренции в своём деле. Заняли нишу – глубокую, широкую, прочную. Стояли очень крепко. Так что, конкурентов мы отмели сразу, как и диаспору. Однозначно. Тут кто-то из… пострадавших от их беспредела. Потому как беспредельничали они жёстко. Для них, как бы, всё ещё начало 90-х на календаре было, когда по беспределу под раздачу и честные люди попадали, и нормальные пацаны. Не сказать, что они полгорода держали, но несколько районов под ними было – не целиком, выборочно. Каждый бизнес здесь между собой местные поделили. И Гаргаевы туда не совались, соблюдали всё же субординацию. Хотя случаи были… Но, вроде расходились миром. Воевать с ними серьёзно никто не хотел. Да и убирать их никто бы из других группировок не стал бы. Они всё же старались в рамках держаться. Если выходили за рамки, то после договаривались всегда полюбовно. Они, суки, умели договариваться, дипломаты, их мать!.. Отступные платили щедро, если непонятка какая. Так что, мы этих всех, им подобных, сразу отмели.

– То есть, Гаргаевы были вне конкуренции, – желчно ухмыльнулся я, – а их бизнес кому отошёл? Может партнёры по бизнесу?

– Ну ты спросил! – один из следаков, капитан Немоляев, занимавшийся делом Гаргаевых с самого первого дня, даже рассмеялся, – Это ж не сеть супермаркетов, чтобы учредители, совет директоров, бухгалтерия, налоги… Нет, бизнес был вполне официальный. Серьёзно, банановый. Он не приносил много прибыли. Уже не 91-й год шёл. Так, скорее, для проформы, типа, бизнесмены мы. Ну и несколько общепитов у них было – от кафешек на рынках до элитных ресторанов с национальной кухней. А всё, что мимо бизнеса, это мы тебе уже поведали, – капитан налил по рюмочке коньяка, – Ну, и разумеется, наркотики. Ну, это, ты ж знаешь, не наша прерогатива. Этим есть, кому заниматься.

– То есть тему наркотиков вы не разрабатывали?

– А на предмет? Есть подразделение, есть управление. Всё, что они знали про Гаргаевых – на их совести.

– А не брали в расчёт, что кто-то из родителей погибшего наркомана вдруг им отомстить захочет?

– Ты понимаешь, Сергей, мы эту версию тоже в расчёт не брали. Они не были ни поставщиками, ни дилерами, хотя с дилеров «налог» снимали», это однозначно. Но эти налоги обычно совсем в тени. Они в это дерьмо инвестировали. А таких, как правило, не достают. Там так все концы по деньгам запрятаны, что выяснить, кто заказчик – нереально. Поэтому, если и мстить – так дилеру, причём не крупному, а, скорее – мелкому. Ну, который уже на точке торгует. Их наркоши в лицо знают, адреса их, точки торговли… Вот такого убрать из мести за ребёнка или там мужа, жену – милое дело! И убирают. А инвесторов никто не трогает. Если бы их так зачищали – нам бы работёнки поубавилось.

– Хорошо. Значит, остаются бизнесмены, которые попали на кредитах от Гаргаевых, либо семьи тех, кто не смог выпутаться, но у них остались родные…

– Не, Серега! Это глухо! Их столько – не перечислить даже. То есть, естественно, мы с этим материалом поработали, выявили около сотни пострадавших. Кое-кого пустили в разработку. Но большая часть просто сникла. Многие руки опустили. Кое-кто просто спился… Ну, это из тех, кто жив остался. А там такая прорва народу – мы пытались отрабатывать, беседовали и с бизнесменами, и с их родственниками… В один голос все кричали: «Собакам – собачья смерть!»… Но, чтобы за винтарь хвататься – с такими мы не сталкивались.

– Мне всё же придётся посмотреть эту часть дела. Списки есть?

– Есть! Обижаешь! И списки, и претензии, и темы разборок, и адреса либо самих барыг, либо их семей – ну, кто выжил в этом беспределе. И, кто на месте – многие от долгов прячутся до сих пор, даже зная о том, что Гаргаевых уже нет.

– Так кому их бизнес перешёл всё-таки? Ну, официальный? – чёрт, даже неясно было, с какой стороны подступиться к этому делу.

– А бизнес в семье остался. Ну, жёнам, естественно ничего не положено, но у них там осталась куча родни: братья, отцы, даже дети подросшие. Всё взяли в свои руки. От криминала, вроде отошли, сейчас занимаются только поставками фруктов (ну, бананы те же, ананасы, киви, всякая прочая заморская хрень), рестораны, опять же, кафешки, несколько сетевых магазинов для простого народу… Так что тут всё чисто – не копай, не трать время!

На что мне тратить время, я, по-любому, решу сам. Советы коллег-неудачников мне не подспорье. Хотя, на неудачников они похожи не были. Было ощущение, что это преступление не очень хотели раскрывать. Несмотря на жалобы в прокуратуру, на обращения в суд, на многочисленные отводы и судей, и следователей. Похоже, такое положении вещей всех устраивало – бандиты мертвы, преступник не найден.. Да и фиг-то с ним! Меня сейчас интересовали потенциальные убийцы. Или заказчики.

За коньячком сидеть, ясен перец неплохо, но дело надо как-то двигать. Ну, хоть как-то!.. Ну, хоть как-нибудь, матерь божья! А то ещё пару трупов, и не только вся карьера псу под хвост, но и весь мой авторитет покачнётся и рухнет, как строительные леса, таджиками построенные. Надо всю эту гнусную тему с разводкой бизнесменов прошерстить ещё раз. Начать только с чего? Если бы кто-то сам взялся за оружие – ещё туда-сюда. А вот если наёмника привлекли, тогда – хана! И не будет тебе, майор Сергеев, никакого отпуска, никакого повышения и никакого очередного звания. Будет стыд и позор. Пожалуй, следаки сами знают, с кого лучше начать.

– Так, ребята! Давайте теперь по этому списку, – у меня в руках действительно был список. В нём значилось чуть более пятидесяти фамилий. Напротив многих из них стояли жирные минусы, – Это что за вычеты? – спросил я у ребят.

– Это не вычеты. Это жмуры, – добродушно объяснили мне коллеги, – Те, которые справедливости не дождались…

– Так! Стоп! А когда этот список делался? – меня вдруг озарило.

– Ну, как когда? Когда работать начали по бизнесменам кинутым. Сначала по конкурентам били, по тем, кому выгодно было, чтобы Гаргаевы на тот свет отправились… Где у них там этот «тот» свет?.. А, когда дошли до этих, ну, кинутых – тогда врубились, что лучше сделать список, а потом по нему чирикать – кто жив, кто свалил, кто опустился на самое дно… Ты не смотри, что он не как документ выглядит – он у нас на столе дневал и ночевал. Самый рабочий материал.

Ещё часа три мы прокорпели над этим исчирканным вдоль и поперёк боевым листком. Сделали несколько копий, и я делал пометки по каждому объекту. Мне только цветных карандашей не хватало, чтобы устроить из списка школьные контурные карты военного образца: бои, укрепления, наступления, отступления… С собой я уносил разукрашенный перечень потенциальных стрелков. Он стал намного длинней из-за жён, детей, братьев, сестёр и прочей родни, пострадавшей от ростовщичества братьев Гаргаевых.

Глава 8

Изучать список я уселся в «Поляне» – кафе на Загородном, где мы с Сашкой за последние дни стали просто завсегдатаями. Сам он подъехал позже. Ничего хорошего не накопал. Разговор с Оксаной Ровник всё же состоялся. Пользы от этого разговора было ещё меньше, нежели до помутнения её сознания. Сашка бросил это безнадёжное дело. Он, как и я, впрочем, был уверен, что девушка, даже придя в полный рассудок, не сможет пролить свет ни на прошлогоднее происшествие, ни на убийство на Таврической. Решено было оставить её в покое.

С друзьями Новикова тоже случился облом: многие из них – те, кто остался жив после боевых действий, представляли собой достаточно печальное зрелище. Большая их часть, как и сам Новиков, оказалась малоподвижными инвалидами. Некоторые пьянствовали так, что ни о какой снайперском функционировании и мыслить было невозможно. Из всего огромного списка сослуживцев Новикова и товарищей по школе снайперов, Сашка вычленил всего двоих. Оба на сегодняшний день здравствовали, оба работали тренерами: один готовил снайперов в военном училище, второй в спортивной организации, подчиняющейся олимпийскому комитету. Сашка провёл огромную работу – когда только успел? Даже проверил алиби обоих тренеров. Один во время убийства лежал в больнице с внезапно давшим о себе знать военным ранением. Второй в этот день вообще был на спортивных сборах где-то в Карелии, на тренировочной базе. На этом вопрос с Новиковым можно было вообще закрыть. Не потому, что его можно было сбросить со счетов, как заказчика убийства, а потому лишь, что он сам, добровольно, никогда и ни за что этого стрелка не сдаст. А свои ресурсы по отъёму информации мы просто исчерпали. Дальше было глухо. Как в танке. Хотя, в танке ни фига не глухо! Почему так говорят?!.. Эта ниточка пока обрывалась, и подхватить её в месте обрыва – было выше наших сил.

Отвратительное чувство собственной беспомощности! Мы не были уверены на сто процентов, что убийство Куприянова – это заказ Новикова, но даже, если бы мы знали это на сто, двести, тысячу процентов – у нас не было ни одной зацепки. Ни одной, самой маленькой причины хотя бы блефануть, прижать Новикова и попробовать его расколоть. Эта затея, сама по себе была настолько бредовой, что не только говорить, но думать о ней было нелепо. Новиков не сдаст стрелка. Хучь убей!

– А ты не в курсе, – спросил я у Сашки, – а как был ранен Новиков? Он же снайпер. Они в открытых боевых действиях не участвуют, вроде?..

– Их спецподразделение при передислокации попало в засаду. Почему они там все вместе собрались, куда перемещались, и как вышло, что у особого подразделения – всё же снайперы на войне на вес золота – не было ни специального сопровождения, ни должного вооружения – этот вопрос так и не был выяснен. В общем, там и боя-то не получилось. У ребят было спец-оружие: снайперские винтовки – ими в открытом бою не повоюешь против автоматов и гранатомётов. В каком-то ущелье их накрыли боевики, и расстреливали буквально в упор. Подошли вертушки, и это спасло большинство. Тем не менее, многие погибли, а, пока они раненых добросили до своих, многим уже нельзя было помочь. Кого-то спасли, кого-то не сумели. У Новикова было ранение обеих ног, причём раны были не пулевые, а осколочные, от гранат. Короче, операцию ему в полевых условиях сделали, но пока до госпиталя доставили, у него гангрена началась. Пришлось обе ноги ампутировать. Говорят, он после госпиталя ещё рвался в район боевых действий. Уверял, что снайперу ноги – без надобности.

– И что?

– Что, что?! Комиссовали. Наградили. Потом… Он служил там с самого начала войны. Контрактник. А с Александрой он ещё до войны знаком был. Зачем туда отправился?.. Может, денег заработать хотел? Или ещё чего…

– Ещё чего там можно было заработать? – с раздражением рявкнул я. Многие мои друзья – и из органов, и из прежней, домилицейской жизни побывали в Чечне. Кто-то в первую, кто-то во вторую войну. Кто-то застал и одну, и другую. Я знаю, что ехали они туда не за рублём… Объяснять Сашке это в сто первый раз мне не хотелось. Тем более, что я и носа на войну не совал, а Сашка был туда командирован в своё время. Правда, в боевых действиях, по его же словам, он участия вовсе не принимал, и всё же… – Ампутацию обеих ног? С Александрой, говоришь, ещё до войны знаком был? – встрепенулся вдруг я, – Так подожди. Что-то тут не складывается. Такая любовь-морковь, и на тебе!.. Берёт парень и отправляется на войну!.. Это почему ещё?..

– Слушай! Я в такие дебри не лез. Я узнал всё! Всю информацию накопал. Урожай, так сказать, собрал. Ты у нас – мозговой центр, тебе и думать. Сортируй, отмывай, лишнее выбрасывай. Я – так… На подхвате…

– Да ладно тебе, – не хотелось с Сашкой ссориться, – на каком подхвате?! Я тоже копаю, и думать нам вместе! Ща думательной жидкости накатим, и продолжим. Чёрт с ним, с Новиковым. Из него всё равно ничего не выжмешь.

Двинулись дальше. Сашкина бригада работала в полную силу. Оба дела – и по Таврической и по Тарховке, подключив прокуратуру, оставили в районных отделениях, чтобы были хоть какие-то лишние руки и ноги. Сашкины коллеги сумели перелопатить все связи Никитиной и Жилиной, и ни в одном месте не нашли точек соприкосновения. Девушки никогда не были знакомы, они не пересекались ни на работе, ни в школе (учитывая разницу в возрасте), ни на отдыхе, ни в Интернете, даже на самых популярных сайтах, где у каждой из них была своя страничка. У них не было общих друзей, они жили в разных районах города и отдыхали в совершенно различных местах. В одной больнице они тоже не лежали и не лечились. То же самое и с их родными. У Жилиной вообще не было никого, кроме родителей – никаких родственников. Ну, разве что Новиков. Но пока, Новиков – это совершено закрытая для нас тема.

Погода становилась всё лучше. Сумбура в голове – всё больше. Решили взяться за Гаргаевых и их «свиту». Я повторил Сашке вкратце то, что рассказали мне ребята из петроградской убойки. Мы склонились над списком, снова чиркая и обводя имена и даты. После двух по триста мозгового стимулятора и трёх часов упорного изучения, мы пришли к выводу, что список уменьшился на девяносто процентов. То есть, в нём осталось всего десять человек. Мы посидели ещё немного, и список поредел ещё на половину. Дальше вычёркивать было некого. С оставшимися предстояло работать.

Девушка за соседним столиком таращилась на меня так странно, что я забыл и про список и про убийства. Она смотрела мне прямо в глаза. Было ощущение, что это гипноз. Сидела девушка очень странно: подняв одну ногу, поставив пятку на стул так, что коленка торчала над столом, а в неё был упёрт подбородок. Она очень медленно тянула из бокала какой-то сумасшедший ярко-розовый коктейль и периодически затягивалась длинной тёмной тонкой сигаретой. То ли её взгляд совершенно потерялся, и ей было абсолютно наплевать, куда смотреть, то ли в моей башке было настолько пусто, что девушка спокойно смотрела сквозь меня на что-то, расположенное за моей спиной. Я прилип к её взгляду, как к магниту, пока Сашка не отрезвил меня слегка:

– Тёлку клеишь? – широко улыбаясь щербатым ртом, изрёк, он, наконец, – Очень вовремя!

Я и сам понимал, что сейчас как-то не совсем то время, чтобы разводить всяческие адюльтеры, но я ж – не монах. И девушек я очень даже люблю. Даже больше, чем работу. Но вот именно в этот момент, я мог думать только о делах. О делах, которые навалились, как перманентно неожиданный снег в нашем северном городе. Его некому убирать, его никто не хочет убирать, его не будут убирать. На отпущенные деньги те, кому это делать положено, будут зябко кутаясь в норку, жить, ёжиться и ждать, пока «оно само растает». Вот и мои дела так же. Их надо раскрывать. Их никто не хочет раскрывать. Их и раскрывать-то некому. Но, в отличие от снега, они не растают сами, чёрт бы их побрал. Чёрт бы побрал этих преступников, которые совершают преступления, и остаются безнаказанными. Потому что – папы, потому что – деньги, потому что – связи… А ты сиди тут, в уютном кафе, с хорошим другом, под взглядом хорошенькой девушки, и думай, с какого боку подступиться к этому винегрету, намешанному из преступлений разных лет. В башке опять завертелся сумасшедший калейдоскоп: люди, трупы, списки, пули, деньги, какая-то галиматья… И всё желание подвигов на всех фронтах, особенно, на любовных, улетучилось. Остался самый наимрачнейший осадок: просто почувствовал себя старым ловеласом после фиаско, который – Господи ты, боже мой – забыл к случаю виагру в бардачке! В другой раз, в другое время, может быть, даже в этом самом, а, может быть, в другом месте, я бы обязательно подошёл к миленькой длинноносой стервочке с банальным предложением познакомиться. Но нет, не сейчас… Сейчас мы с Сашкой будем в сто-не-помню-уже-какой-раз пробегать глазами этот нечастный «перечень подозреваемых лиц», чтобы запнуться взглядом за того одного, кто нам нужен.

Чтобы больше не отвлекаться, мы переместились ко мне домой, вооружившись списком, сигаретами и обязательным мозговым допингом. «Сопьюсь скоро вместе с Сашкой», – лениво подумал я, расплачиваясь за водку.

Реально уменьшенный список радовал. Одно дело разбираться с пятьюдесятью кандидатами, совсем другое дело – с пятью. С каждым надо было, по крайней мере, встретиться и поговорить. Мы разделили обязанности по-честному: пять на два не делится, вот Сашка себе и взял неделящуюся половину в виде четырёх персонажей. Я оставил себе первого клиента, который ввязался с Гаргаевыми в клубную тему.

Это было ещё в 96-м. Историю «бизнеса» мне в подробностях поведали петроградские коллеги. Виктор Маслов, шестьдесят седьмого года рождения. Амбициозные планы по созданию сети клубных дискотек, он задумал вскоре после армии. Ниша была на то время не освоена. Всё дело упиралось в деньги. У Виктора были жена и ребёнок, и он был готов в лепёшку разбиться, чтобы сделать их жизнь красивой и достойной. Вполне разумные пожелания молодого любящего отца и мужа. Первую и вторую свои дискотеки Виктор открыл сам. Помогли средства, вырученные после продажи родительской квартиры. Немного помогли родители жены, продавшие приличный загородный дом. Короче говоря, своим коммерческим заделом молодая семья была полностью обязана родителям. Это очень угнетало Виктора, и подстёгивало его на расширение сети. Но вот на это самое расширение денег у парня как раз и не было. Дискотеки уже начали приносить первый, весьма ощутимый доход, который тут же шёл на обслуживание уже имеющихся клубов. Тем не менее, у бизнеса свои законы. Для того чтобы остаться на плаву и не быть съеденным конкурентами, Виктор просто обязан был открыть ещё несколько заведений, причём их уровень должен был быть значительно выше, нежели двух первых пробных шаров. Именно в этот момент, в жизни Виктора и появились братья Гаргаевы. Кто свёл Маслова и братьев, осталось за кадром, как и точное время их знакомства.

Я неплохо помню те годы – середину девяностых. Получить кредит в банке было нереально, если, конечно, ты не сын директора банка, дочь чиновника или с ними со всеми крепко дружишь, желательно, организмами. Так сказать – кредиты для своих. Это касалось, как частных, так и государственных банков. Поэтому всегда находились добрые дяди, которые «на ура» давали начинающим бизнесменам кредиты практически, за здорово живёшь. Бизнес и криминал в то время (сейчас хоть чуть-чуть разъединились) были практически слиты воедино. Слово значило куда больше, нежели документы, договоры, нотариальные заверения и расписки. Как и криминал, бизнес в то время жил «по понятиям». Деньги давались под честное слово. Забирались, в случае провала бизнеса, под крепкий кулак. Никаких расписок не надо было, чтобы у прогоревшего бизнесмена или у барыги, который скрысятничал прибыль, отобрать и бизнес, и квартиру, и машину, и ещё навесить на него долг в качестве штрафа, да на этот долг ещё и проценты приклеить. Мало кому удавалось выжить в те времена. Как умно и много ты не работай, как ни крутись, как жилы не рви – у ростовщиков интерес не только в процентах заключался. Пока дело развивается – так и быть, они, как курочка по зёрнышку, в виде процентов поклюют. Стоит бизнесу на ноги встать – у инвесторов уже интерес иной – забрать себе бизнес любой ценой. Так вышло и с Масловым. В итоге всех перекредитований, залогов и прочих развлечений, Маслов остался должен Гаргаевым немалую сумму. Дальше следовала длинная банальная история, в результате которой всё имущество Масловых, включая клубы и недвижимость, оказалось в руках братьев. Сам Виктор бесследно исчез. Ни его самого, ни его трупа найдено не было, и впоследствии Виктор Маслов был объявлен пропавшим без вести. Жену Виктора – Татьяну – в один далеко не прекрасный день нашли мёртвой в съёмной квартире, где она и жила после пропажи мужа. Их ребёнка, которого они старательно прятали у дальних родственников в Белоруссии, отыскали органы опеки и определили в детский дом. Убийство Татьяны Масловой было расценено следствием, как суицид, потому как, её нашли в закрытой изнутри квартире с пистолетом в руке. Записки найдено не было, но эксперты выдали заключение, что выстрел был сделан с крайне близкого расстояния. Вкупе с закрытой изнутри квартирой, это дало повод следствию признать смерть Татьяны самоубийством. Могла ли мать, любящая своего ребёнка, бросить его на произвол судьбы (к тому времени родители Татьяны уже умерли – в деле ни слова о причинах их смертей), оставить у дальних родственников, почти чужих людей, осознавая, что дальнейшая жизнь ребёнка – это приют? Об этом следствие тоже умалчивало. Документально подтверждено, что произошло самоубийство, значит, так тому и быть. Остальное, как говорится, эмоциональная сторона дела, которая к делу уголовному отношения не имеет.

Я вздохнул. Какая чертовщина творилась в стране! Ежу понятно, что Виктор никуда не сбежал, ни без какой вести не пропал. Скорее всего, был убит, как многие бизнесмены тех лет. И жена его, тоже, скорее всего, была убита. Чует моё сердце. Так, теперь затея номер один – найти их ребёнка. Ему сейчас лет… Так, а сколько ему лет, кстати?!

Я отобрал у зачитавшегося Сашки список, и попытался разобрать свои же каракули-пометки, которые я делал со слов оперов. Так, где тут у нас Масловы? Вот, есть… Маслова Татьяна Юрьевна, место рождения город Витебск, год рождения: тысяча девятьсот шестьдесят седьмой… Ребёнок – место рождения: город Ленинград, год рождения: тысяча девятьсот восемьдесят пятый… И всё! И ни хрена больше! Ни имени, ни пола, ни-че-го! Следователи, мать их так! Хотя, по остальным фигурантам информация была не богаче. О самих бизнесменах были хоть какие-то данные, а вот по их семьям – разрозненные обрывки информации: то год рождения отсутствует, то имя, то пол детей… Чего проще – глянь в базу, всё ж там есть! М-да! Не слишком тщательно петроградцы убийц Гаргаевых искали. Сыро всё. Пять лет назад эту информацию можно было за шесть секунд нарыть. А сегодня?.. Ну вот, где теперь искать этого ребёнка Масловых, если нет ни имени, ни пола? Только возраст и место рождения. Хорошо, если он прописан был с ними. А если у какой-нибудь бабушки? А они поумирали уже, поди, все. И имён их, фамилий, адресов в списке нет. А по остальным? Да такая же шняга!..

– Слушай, Сань! А ведь тут и половины информации нет по родственникам! Как они работали-то?

– А никак не работали! – ухмыльнулся Сашка, – Если честно, я бы по этим Гаргаевым тоже так же работал. У них цель какая была? Найти родственников этих бизнесменов-вуманов, или отыскать убийц братьев? Во! То-то и оно! Поэтому родных они не искали и не трогали. Чего душу-то людям травить? Разве что прийти и покаяться: «Простите, люди добрые! Но злобных убивцев тех упырей, которые ваших родных в могилу или в яму свели, мы не нашли и найти не можем! Простите, если можете!»… И что? Ну, нальют им чайку, ну, стакан накатят, могут денег приплатить, чтоб особливо не старались… Ты-то сам, как думаешь?

Положа руку на сердце, я думал приблизительно так же, как Сашка. Ну, убрал кто-то двух ублюдков, ну, стало в городе на две преступные рожи меньше… И что?

– А как же, это… честь профессиональная?..

– Че-есть? – задумчиво поскрёб в затылке Санька, – А тут, милый ты мой друг Сергеев, неизвестно, что честнее…

– Так! Саня! Давай в сторону эти все эмоции-сантименты!.. Нас Гаргаевы интересуют постольку, поскольку их убийца замочил нашего фигуранта. И труп Куприянова висит на нас, конкретно – на мне, а не на петроградском отделе. И дело Гаргаевых мы подняли только по той причине, что стрелок и в том, и в другом случае – один и тот же. Это, Саня, к бабке не ходи!

– А ты знаешь, Серёга, по большому счёту, мне этот Куприянов тоже не особо нравится…

– О как! Это значит, вот как мы заговорили! Это значит, Саня, что мы теперь будем действовать вот по какому сценарию: это труп хреновый. То есть, труп-то он нормальный, а вот человеком он был паскудным. Хреновенький он был человечишка. И по этой самой причине, мы тут ни фига ночами сидеть не будем. И убийцу его ловить тоже не будем. Потому как сделал он хорошее, благородное дело: мир от очередной мрази избавил. А то, что за этой мразью потянулись ещё два ни в чём неповинных трупа – это уже за рамками нашего с тобой расследования. И член с ним! Так, что ли?!

Сашка отвернулся к окну. Там уже было совсем светло. Всё-таки, белые ночи ещё не совсем покинули наш город, давали о себе знать. Уже утро скоро. Мы с точки не сдвинулись. Саня молчал, уставившись в окно и пошлёпывая себя по губам пальцами. Что за привычка?! И что это за жест? Уже который раз ловлю себя на мысли, что этот жест мне знаком. Так же смотрел в окно Новиков. Такой же жест я встречал ещё у кого-то. Совсем недавно. Что меня так в нём настораживает? Тьфу ты! При чём тут жест, пальцы, белые ночи… И Сашка молчит…

Тот, буквально, прочитав мои мысли, резко развернулся ко мне и выпалил:

– А знаешь, Серый! Если так разобраться, то эти два трупа, которые Куприяновы старшие – ты же их имел в виду – очень даже при чём! Сын совершил преступление, а они его отмазали. Вчистую. Не поленились подкупить настоящих свидетелей. Не побрезговали напокупать новых, фиктивных… Не исключаю, что там и следователь, и судья, и может, прокурор были замазаны! Ничего не исключаю! А ты говоришь: «Ни при чём!»… При чём, Сергеев, очень даже при чём!

– Ты остановись! Что ты какое-то слюнтяйство развёл?! Сам прикинь: у тебя взрослый сын, – Сашка вздрогнул при этих словах. Единственный, между прочим! Поздний, между прочим!… С поздними детьми, знаешь, какая хрень – они долгожданные, потому любимые до сумасшествия, до одури!.. Да за такого сам в тюрьму пойдёшь, не то, что отмазывать его будешь. И потом, Куприянов не малолетку изнасиловал, не бабушку в подъезде на пенсию опустил! Он попал в аварию. Сам попал. Не сбил человека и скрылся, а честно пытался увернуться, но просто опыта не хватило. Он бы сам мог разбиться насмерть, если бы не подушки, не ремень… Ну, что ему, собственно говоря, грозило? Максимум, пять… А с хорошим адвокатом, три, да и те условно… А если бы не условно, то жизнь сломана! Тюрьмой сломана! Или ты не знаешь, какими они из тюрьмы выходят?!

– Да всё я знаю, – голос Сашки уже не звучал так убедительно, – Только не садятся такие в тюрьму. В том-то всё и дело. Ну, прикинь: был бы у него папа не ректор престижного ВУЗа, уважаемый всеми человек, а простой работяга. И что – отпустили бы его из зала суда? Да хрена лысого! Сел бы, как миленький! Ещё бы ребёночка неродившегося – семь месяцев, между прочим, человек уже!! – вспомнили, и за него бы особо добавили по пятому пункту той же двести шестьдесят четвёртой, то есть до семи… А этот вышел сухим из воды, даже до суда не дойдя, опять за руль, опять гонять… У него же за этот год только зафиксированных восемь нарушений ПДД! И все за превышение… А сколько не зафиксировано? Сколько он ещё на месте откупился? Или ты веришь в неподкупность наших собратьев-гайцов?! Ведь его же, гада, даже прав не лишили!

– Ты и это узнал?

– Да всё я узнал! И это, и то… Просто, чудо, что за человек! Я бы, если бы такое… если бы сбил женщину, да ещё на сносях – я бы за руль больше вообще никогда не сел! А он сел! И опять превышение за превышением! Потенциальный убийца на дороге… А то, что про родителей… Да, наверно понимаю… Нет у меня детей! – Сашка мелко заморгал, и я подумал, что зря мы эту тему трогаем. – Может, не прочувствовать мне всё это до конца – что чувствует отец или мать, если их сын в такую ситуацию попал… Но ведь они, мало того, что его отмазали, так они ему, бедненькому, в качестве утешительного приза новую тачку купили. И не просто тачку! «Астру»! Ты глянь, как на этих тонированных торпедах шелупонь всякая гоняет. Понты гнут, будто на спортивной «бэхе» летят. Каждая третья авария – с «астрой»!..

– Сплюнь, придурок! Я сам на «астре» езжу!

Сашка поглядел на меня с недоверием:

– Да? Не знал, что у тебя такие понты! На них же только малолетки отмороженные рассекают!

– Значит, я малолетка отмороженный! – мне стало не по себе, и опять в груди кредитная жаба заворочалась. Ну, на хрена я и вправду такое точило купил? Расплачивайся за неё ещё больше четырёх лет!.. – Машина тут при чём?

– А при том! – зол был Сашка. Ух, как зол. – При том, что не должны были родители его так отмазывать! Вот так, вчистую, чтобы даже права не отняли. И тачку не должны были покупать новую…

– А, может, он сам её купил? На свои, так сказать, кровные?!

– Ага! На президентскую стипендию – не иначе! Не было у него «своих»! Ни хрена он не делал, на шее у папы с мамой сидел…

– У папы с мамой… С мамой… Мама, мама… мама… – то ли мы бухаем с Сашкой в последние дни многовато, то ли склероз начал одолевать, только появляющиеся в голове мысли ускользали с какой-то невероятной скоростью, – мама… Погоди… – я аж глаза закрыл, так хотелось не упустить какую-то скользкую мыслишку, – мама у Куприянова в театральном институте… что-то там то ли преподавала, то ли, бери выше… А наш следующий фигурант – товарищ Кировский, он же Кайровский, был актёром. Тут может быть связь? – наконец-то хоть одну мысль поймал за хвост!

– Связь между Куприяновым и Кировским? Какая-то очень зыбкая. Хотя, можно простучать, были ли они знакомы. Только, как? Мама-то – покойница! Если, конечно в окружении поспрошать… девчонки Куприянова – ну, по крайней мере, те с кем он учился, ни за что не забудут такого щегла, как артист малых и больших драматических театров, Кировский! Ну, есть смысл поковырять в этом направлении…

– Вот, будь бобр! Поковыряй, а?! И давай, Саня, бросай сопли жевать! Убийство есть убийство! Нам его раскрывать надо! Ты ж знаешь: я – не я буду!..

– Ну, да! Ты жопу порвёшь, чтоб найти того, кто этого засранца на тот свет отправил, – переубедить приятеля не представлялось возможным

– А что делать, Саня? – вкрадчиво осведомился я у друга, – что, блядь, делать?! Что?! – я перешёл на крик. – Что ты предлагаешь? Купить ему новую винтовку с хорошей оптикой? Патронов подбросить? На, мол, дорогой, очищай наш город и далее от всякой мрази! Флаг тебе в руки, барабан на шею! Так, Саня?! Так?!

– Я не знаю, – Сашка казался растерянным, – я не знаю, – выделяя каждое слово, повторил он, – я просто ума не приложу. Мы эту пакость ищем, ловим, сажаем… Потом на начальство давят, на нас давят, на судей давят, адвокаты, блин, взятки, твою мать!.. И эти упыри выходят сухими из воды. И хучь убей!.. А то, что в Интернете этих подонков уже сто раз осудили и тысячу раз к электрическому стулу приговорили – это насрать… Это, оказывается, эмоции!

– Это, Саня, эмоции. А Интернет – это не Верховный суд. Это суд толпы. Толпа не всегда бывает права. Давай закончим этот бредовый разговор, – у меня уже так трещала башка, что говорить я мог, только крепко сжав ладонью лоб, потирая пальцами виски, – он ничего нам не даёт. Нам надо найти убийцу. Убийцу, по крайней мере, трёх человек. А, может быть, и четырёх. А что это были за человеки – не нам с тобой решать. На то другой суд есть… Давай подбивать бабки! У тебя трое… нет, четверо из списка. Ты их пробиваешь, как можешь. Всё: родственники, друзья, жёны, дети – имена, фамилии, года рождения, адреса… Желательно, сегодняшние адреса!

– Не хило! Пять лет прошло! Жёны могли второй раз замуж выйти, третий, фамилии сменить. Дети могли в детских домах оказаться. Если их кого-то усыновили-удочерили, у них уже другие фамилии. И хрен там раскопаешь! Это уже выходит за рамки следствия.

– Да! Тут ты прав. Это, пожалуй, нашим спецам не по зубам. Услышим через неделю: «Следы теряются…».

– А давай твоего Полиграфыча ещё разок дёрнем! Раз уж он такой тебе обязанный, – Сашка хитро ухмыльнулся.

– Совесть-то надо иметь! Обязанный – не привязанный. Дело-то закрыто. Да и светило ему всего ничего – он же исковые суммы погасил ещё до закрытия дела. Потому его и закрыли. Так что, я себя спасителем его не считаю. А что он меня таким видит – так пользоваться этим на полную катушку мне не с руки. Хотя… Наверно, ты прав! Такую разрозненную информацию только он и накопает, если это вообще реально. Ладно, уговорил, завтра с утра ему звякну. Сейчас не буду. Давай по матрёшкам! Утро вечера мудреней…

– Серёга! Давай я у тебя останусь! – заныл Сашка, прикуривая опять-таки, мою сигарету, – Ну куда я сейчас попрусь? А так, хоть посплю на час подольше.

– Ладно, не канючь! Ложись в маленькой комнате, на диване. Сам себе постелишь. Бельё в шкафу. Только, оно неглаженное…

– Ай-яй-яй, Сергеев! Как же ты бельё-то не гладишь?! – заржал Санька, – а то некому?

– Некому! – отрезал я. – На девчонку даже посмотреть не дал! Может это – судьба моя была!

– Судьба твоя – убийц ловить. Причём не маньяков, которые беззащитных малышей потрошат, а нормальных чуваков, которые, между прочим, нашу с тобой работу делают.

– Ты, Саня, говори, да не заговаривайся! – у меня от возмущения даже голос сел, – Это какую такую «нашу» работу они делают?!

– Город от нечистот всяких очищают, – Сашка зевнул и отправился искать неглаженное бельё.

Глава 9

Утро после таких вечеров-посиделок бывает не мудреней, а мудрёней. Сашка проснулся помятый, впрочем, как всегда. Отказался от глазуньи и пива, быстро собрался и понёсся выяснять связь между Кировским и Куприяновым. Так же на нём было четыре фигуранта по делу Гаргаевых. Договорились созваниваться, если что-то срочное. Если всё пойдёт в штатном режиме, вечером сбор на прежнем месте – в том же облюбованном нами кафе. На мне висела информация по Маслову и его семейству. Пришлось для начала дёрнуть Евграфыча. Опять с просьбой рыть – глубоко и быстро. То, что Сашка выхаживал ногами, я, нахал, получал, не выходя из квартиры. Евграфыч поставлял информацию как на конвейерное производство. Надо было только успевать классифицировать и вычленять нужное.

Долго ждать не пришлось. Евграфыч отзвонился буквально через полтора часа. Увы! – но практически ничего нового он мне сообщить не смог. Его поиски на просторах Интернета не дали мне, в общем-то, ничего. Всю судьбу бедолаги Маслова я знал и так, из скудных материалов дела. На сегодняшний, а также на вчерашний и позавчерашний день, Виктор Маслов был признан пропавшим без вести. А это значило, что тело его не было найдено или опознано. Вопрос с женой Татьяной тоже был весьма изящно закрыт. В архивах ЗАГСа, которые удалось открыть Евграфову, значилась дата смерти Масловой с весьма несмелым диагнозом: «острая сердечная недостаточность». Ну, вот и ни хрена ж себе – недостаточность! Это пуля в виске теперь так называется. Хотя, тридцать процентов смертей от суицида, в свидетельствах получают именно такой диагноз. Я, если честно, даже не представляю, с чем этот бюрократический синдром связан… Всегда делал скидку на то, что многие родственники перед похоронами всё же отваживаются взять на себя грех и заказать отпевание в церкви. А церковь, как самостоятельный бюрократический аппарат, смотрит в бумажку. Дырка в виске их мало интересует. Сердечная недостаточность, так сердечная недостаточность. Хотя, сейчас это к делу уже не относится. Надо быть, по меньшей мере, экстрасенсом высокого класса, ясновидящим или медиумом, чтобы чётко ответить на вопрос: «От чего умерла Татьяна Маслова?». И, как бы я не старался преобразиться в первого, второго или третьего, как бы не напрягал фантазию, логику и интуицию, я твёрдо осознавал: мне это ничего не даст.

Мы пропустили с Евграфовым данные по Татьяне. Разве что вскользь упомянули о том, что родители Масловой были мертвы на момент её собственной смерти. Раскапывать данные об их кончине я счёл бессмысленным: если трупу с дыркой в голове пишут «сердечную недостаточность», то ничего достоверного я из этих архивов не выужу. Надо, кстати, на досуге (и когда же, чёрт бы всё побрал! – этот досуг приключится?!) посмотреть внимательно статистику насильственных смертей с точки зрения на них работников ЗАГСа. Что-то мне раньше это в голову не приходило. Мы даём заключение о насильственной смерти, например, – асфиксию в результате повешения… Каким таким странным образом в видении чиновников ЗАГСов это повешение превращается в ненасильственную асфиксию. И что они делают с расчлененными трупами? «Смерть в результате потери органа (-нов)?» Бр-р!.. Люди, которые напрямую имеют дело со смертью, как-то чересчур циничны. Хотя, они пишут то, что выдаёт им справка из морга. Так что, похоже, это наш Екатерининский креативит. Отвлёкся опять, чёрт!

Всё, что удалось узнать о ребёнке Масловых – это вообще были горючие, но скудные слёзы. То есть, из всех имеющихся данных, собранных по крохам из разных баз, была смоделирована следующая конструкция: Масл. Е.В., 1985 г. р. Триндец! Надо родственников искать. Мы даже пола ребёнка не знаем. Куда это «Масл.» после смерти родителей девалось? Какой детский дом приютил одиннадцатилетнего ребёнка неясного пола с фамилией Масл.? Тьфу-ты! Во, шизня-то!

Я ещё раз перезвонил Евграфычу, долго и муторно объяснялся с ним:

– Ты, пойми, тёзка! Не в дружбу, а в службу! Давай так договоримся: я тебя нанимаю на работу. Во-первых, я тебе заплачу…

– Хм-м…

– Ну, хорошо! Контора тебе заплатит. Я договорюсь. Сейчас такой натиск на эти дела идёт, что готовы хоть хакерам, хоть бандитским шестёркам платить, не говоря уж о «барабанах», от которых, кстати, меньше толку, чем от тебя. Так что, ты не заморачивайся на эту тему: работа будет оплачена! Я тебе обещаю. Но работы будет много. Так, я тебя всё по мелочи дёргал, а здесь придётся по-крупному рыть. Надо до фига будет поднять архивов, данных, баз… Я, естественно, подключу наших спецов, но они найдут только то, что есть. А ты сможешь найти и то, чего нету. Ты почему-то знаешь, как это делается, а они почему-то – нет, – я попытался в меру способностей польстить Евграфычу. Тот был парень умный и хитрый, не повёлся:

– Да ладно тебе, Сергеев! Ты меня на лесть свою не купишь! И с каких это пор ты вдруг заделался частным сыскарём?! У вас же свои базы, открытые. Мне-то их ещё вскрывать надо, а для вас – всё, пожалуйста, читайте, как в читальном зале. Мне бы были такие доступы!.. – слышно было, как наглый компьютерный воришка информации облизнулся, как довольный кот.

– А ты иди к нам работать. С твоей головой, да с нашими базами…

– …Я буду зарплату иметь тыщ тринадцать, да? И перспективу халтурить – то есть, сливать инфу в СМИ, частникам и другим заинтересованным лицам?! Пока ты меня опять не поймаешь за руку и не скажешь: «Ай-яй-яй, Евграфов! Ты, сука, опять преступил закон! Поэтому сидеть тебе, Евграфов, падла – не пересидеть!» А дальше я свои мозги буду затачивать в тюремной камере, так?

«Так!», – подумал я, но вслух сказал другое:

– Ладно, тёзка! С вопросом о твоём трудоустройстве мы пока повременим. Но сейчас мне позарез нужна информация. И не скудная тупая инфа, а продуманный и проанализированный сюжет, по которому ты сам будешь, без моей подсказки решать, что и где тебе нужно искать дальше.

– И ни хрена ж себе! То есть, ты хочешь, чтобы я перелопатил весь инет, раскопал всю эту гнилую историю, а ты там, сидя на жопе ровно, только звёздочки получал за раскрытие?! Ну, ты нахал, Сергеев!

– Хочешь, я с тобой премией поделюсь? – устало спросил я. У меня в запасе ещё оставались местные спецы. У них, действительно, был богатый доступ ко всем видам архивов, баз и прочих кладовых данных, но почему-то все они поголовно «рыли» отсюда и до обеда. Анализировать информацию они не умели. Написано: «Масл.» – значит фамилия ребёнка – Масл. И кранты. На этом расследование у них заканчивалось. С чувством глубокого морального удовлетворения, они выключали компьютеры, пинком закрывали дверь рабочего кабинета и преспокойненько шли по своим делам: встречаться с девушками, любить жён, баловать детей и играть в свои долбанные компьютерные игры, в которые не доиграли на рабочем месте, – Выручай, Евграфов! Я в долгу не останусь…

– Ладно. Давай сейчас сделаем перерыв. Ты сконцентрируешься, напишешь на бумажке, а лучше – напечатаешь в «ворде» список вопросов и тем, и пришлёшь всю эту байду мне. А я уже буду делать выводы сам. Я, может, – голос Евграфова снова превратился в сытое мурчание ленивого кота, – открою детективное агентство потом! Тебя следователем позову… Без оклада… Пойдёшь?

– Пойду, – обречённо ответил я и отсоединился.

За час я набросал линию разработки информации. Что из чего вытекало, и что за чем следовало. Сценарий оказался весьма информативный и, оставшись довольным плодотворностью проделанной работы, я отослал «байду» Серёге. Через десять минут он перезвонил, утонил кое-какие вопросы, а, главное, заставил меня практически с нуля поведать ему все данные по делу. Я рассказал всё, что знал с самого начала, упуская собственное отношение к ситуации и личные эмоции, сопровождавшие расследование на всех этапах.

– М-да… Писателя из тебя не получится! – заявил компьютерный монстр и снова отключился.

Сашка отзванивался несколько раз. Не то, чтобы было что-то срочное, так, по ходу дела. «Я в тебя верю!» – заявил я приятелю, чем ввёрг его в какое-то истерическое веселье. Не дослушав заливистое ржание напарника, я отключил телефон, – До вечера!

К вечеру настроение изрядно поднялось. Мы вновь оккупировали в знакомой уже кафешке привычный столик и, сделав банальный заказ (водка, водка, солёные грузди – «Отменные грибочки, обязательно попробуйте!», расстегаи с рыбой и судачок, и ещё – водка), бодро принялись делиться информацией. Евграфов не подвёл. Всё, что можно было узнать, он узнал. Если что-то осталось за кадром – это было выше сил любого компьютерного гения, любого следователя и находилось уже вне материальной части следствия. Оставалось доверять интуиции, соображалке и профессиональному опыту.

Сашка отыскал родственников тех четырёх бизнесменов, которые достались ему в результате «честной» делёжки. С некоторыми он уже успел связаться по телефону и договориться о встрече. Судьба остальных была достаточно печальна. Они раздали долги за своих родных, продав всё движимое и недвижимое имущество, и большинство из них переехали в другие города. Естественно, они были в курсе смерти братьев Гаргаевых, уже успели отликовать и отрадоваться по этому вопросу. Тем не менее, большинство из них охотно согласились встретиться со следователем. Может быть, им приятно было вновь услышать подробности смерти их лютых врагов, уничтоживших не только благополучие их семей, но и зачастую, сами семьи. Вряд ли кто-нибудь сможет пролить свет на убийство пятилетней давности. Но меня интересовало сейчас совсем другое. Из числа родственников, друзей, близких, женихов и невест, пострадавших от «бизнеса» Гаргаевых, мне нужно было выбрать одного – стрелка. И он был где-то рядом. Я чувствовал это своей змеиной кожей, которой буквально обрастал, когда дело принимало совсем уж неприступный оборот. Я ужом готов был вползти в чужой дом, в офис, в папки с документами, в сейф, в душу, наконец, и не испытывал при этом ни малейших угрызений совести. Сейчас меня больше почему-то интересовали данные, выдранные с мясом из дебрей сети моим компьютерным гением. Он действительно сам делал выводы, сам находил конец оборванной цепочки, сам включал логику, и начинал поднимать документы в каком-то другом, одному ему понятном направлении. Его труд потряс моё воображение. Можно было поверить сразу во всё: в компьютерного бога, в приведения, в провидение, во всю чертовщину враз.

На какую глубину дебрей мировой паутины он смог уйти, не знаю, но Евграфов нашёл ребёнка Масловых. Его звали: Маслова… Евгения Викторовна, двадцать пятого апреля тысяча девятьсот восемьдесят пятого года рождения; место рождения: город Ленинград. В тысяча девятьсот девяносто шестом году, девочка была отправлена в Белоруссию, к двоюродной тёте Татьяны Масловой. Видимо, уже тогда начались разборки с Гаргаевыми, и, чтобы обезопасить хотя бы ребёнка от тёрок-перестрелок, вымогательства, похищения девочки и прочих деловых будней братьев-рэкетиров – её было решено спрятать у дальних родственников, в Витебской области. Памятуя о дальнейшей судьбе Татьяны Масловой, видимо, Виктор понимал, что делает. Каким образом бандиты не смогли найти девочку?.. Может быть, после смерти Татьяны и «пропажи» Виктора, в поисках ребёнка бандиты просто не видели смысла? Вот органы опеки, неясно, правда, с какой целью и с чьей подачи (не Виктор ли ожил?!), быстро подсуетившись, вернули девочку в Питер – все неясности опять за кадром. Есть некие заявления на имя органов опеки и попечительства Санкт-Петербурга от имени родственников девочки из сопредельного государства. Есть отказы со ссылкой на преклонный возраст белорусских родственников, их чересчур косвенное родство и далёкие от совершенства жилищные условия белорусской родни. После отказа им в опекунстве, ребёнок был отправлен в приёмник-распределитель Питера, откуда, судя по документам, девочку переправили в областной Воронежский детский дом. Евграфов даже выяснил его адрес. Девочка оказалась в Мировском детском доме посёлка Перелешино. Судя по тому, что детский дом был открыт только в тысяча девятьсот девяносто восьмом году, девочка приехала туда уже в возрасте тринадцати лет. Де-евочка!… Чёрт! Я почему-то втайне надеялся, что это парень. С девочкой было сложнее. Тем не менее, ей сейчас двадцать пять лет, и она вполне самостоятельный человек, способный на поступки и решения. Далее все данные превращались в какое-то подобие каши-размазни. В возрасте четырнадцати лет Евгению Маслову удочерила семья из той же Воронежской области, того же… чёрт, как же его?… посёлка Перелешино. Назовут ведь!… Через три месяца Евгения сбежала от новоявленных родителей, добралась автостопом до Москвы, где и была поймана дежурным патрулём. Девчонка, в свои четырнадцать, выглядела от силы на десять, ну, в крайнем случае, на одиннадцать, и ночевать на вокзале ей было как-то не с руки. Патруль определил Евгению опять-таки в приёмник, где она честно призналась, что сбежала из дома. Её вернули в Воронежскую область, причём не родителям, а почему-то сразу в детский дом, хотя по процедуре, сопровождающим необходимо было отправить девочку в законную семью. Но та заартачилась, устроила форменную истерику. Провожающему неохота было с девкой-истеричкой связываться. Он, вопреки уставу, отвёз её в детский дом. Благо – посёлок только называется посёлком, а на самом деле —это небольшое село. В основном хуторские жители и работали в этом детском доме, бо другой работы на селе не было. Суть да дело… Это мы всё опустим… В пятнадцать лет девочку удочерил добрый богатый дядя из северной столицы. И всё. На этом история заканчивается. И хоть кукурузой заряжай! Сколько я ни тряс Евграфова, большей информации у него не было. Кто удочерил Евгению Маслову, меняла ли она имя и фамилию при первом удочерении, какие документы остались в детском доме от «доброго богатого дяди из Питера» – глухо! Если глухо у компьютерного гения, то и в детском доме со мной вряд ли поделятся информацией. Хотя запрос послать бы надо. А ещё лучше – скататься в Воронеж. Или в как его… Проплешино, тьфу ты! – будь оно неладно, всё равно забыл, хотя и старался фиксировать все изыскания Евграфыча на листке. Скататься… Тысяча триста километров – не в пригород съездить. А главное – что это даст? Если ни один архив не показывает дальнейшего пути следования по жизни дочери Виктора Маслова, то хрен мне в детском доме что-то путное ответят. Ладно, напишу завтра прокурорский запрос, подпишу у главного, не отвертятся. Девочек пятнадцатилетних они «добреньким богатеньким дядям» раздают! И ещё документы, наверняка, «потеряны». И ни единого фото – ни при поступлении, ни при усыновлении – так же не нашлось.

– Вот это совсем странно! – первый раз встрял Сашка в мой монолог. Он терпеливо выслушивал мой дикий рассказ, молчал и только недоверчиво хмыкал периодически. – Фото-то должно быть, по-любому! Они ж любят в личное дело всяких фоток насовать – как котят в хорошие руки пристраивают. Как без фото-то? У них, поди, и сайт должен быть…

– Ты, Саня, больше руководство наше слушай! Тебе ещё не то пригрезится. Сайт в детском доме, компьютеры в школах с выходом в Интернет, нанотехнологии в рамках урока труда… Ты в провинции давно был? Не в Кронштадте или Сестрорецке, а в реальной провинции?

– Ну, был… В прошлом году к дядьке под Таганрог ездил…

– Ну и как там в школах с Интернетом? – с откровенной издёвкой спросил я.

– А хрен его знает, как!.. Мы же не за партами сидели. Мы на рыбалку там, в баньку, туда-сюда… за раками, за осетрами ездили… Что нам в школах делать-то было? У дядьки даже младший сын уже помер. Спился. А уж школьного возраста – во всей округе – три с половиной пацана. Да и те в школу не ходят.

– Почему три с половиной-то? – я даже растерялся, – Половина-то откуда?

– Да три нормальных, а один – форменный дебил. Ни читать, ни писать… Говорит-то с трудом… Чего взять – там пол-деревни – алкашня…

– А три-то оставшихся, что – не учатся?

– Не… На хрена им учиться? Школу закончат – их в армию загребут. А так, без начального среднего – не тронут.

– Аргумент, – язвительно заметил я, – а школа как на это смотрит?

– Проснись! Какая школа? Ближайшая школа – за пятнадцать километров от их села. А их старую деревенскую уже лет двенадцать как закрыли. Нерентабельно сказали. Сначала автобус их, подкидыш, до школы возил, а потом сломался. Решили, что за тремя пацанами… их село-то на самом отшибе стоит… нечего соляру топить и на новый автобус раскошеливаться. Такая вот, блин, нанотехнология! Там и в городе с Интернетом беда…

– Им же вроде по какому-то указу должны были каждый класс снабдить компьютером с выходом в Интернет! – я продолжал наивно упорствовать.

– А указа никто не отменял, – Сашка состроил горькую гримасу, – Только в этом указе ничего не указано, что в сельские школы ещё электричество положено…

– Твою мать!.. Так что ж ты мне тогда про компьютерный архив в каком-то Проплешино талдычишь?! Откуда ему там взяться?

– Ну, детский дом – другое дело. Это организация отчётная. У них архив должен быть. Тем более, если он в девяноста восьмом только создан, – от Сашки не укрылась ни одна маломальская деталь из моего рассказа, – Скорее всего, он там есть. Иначе, как они могли детей пристраивать?

– А никак они их и не пристраивали. Своим же, в деревню и сплавляли. Её же в первый раз местные и усыновили… Тьфу, удочерили… Ну, от которых она дёру дала…

– А как там дядька из Питера нарисовался? Как он девочку выбрал? У экстрасенса спросил: «Где моя невеста названная?!..» И попёр в Зажопинск невесту усыновлять?

– А с чего ты взял, что он её фото видел? Приехал в этот, как ты его называешь «Зажопинск», посмотрел бумажную картотеку, где на каждом титульном листе фотка присутствует, и выбрал. И свалил с ней обратно в столицу. В бордель, например?! Не допускаешь такую возможность? И что дальше, где искать?

– Ну, как где? Надо перекопировать на флешку все фотки питерских путан определённого возраста и ломануться в это Проплешино!

– Перелешино, – машинально поправил я, – Перелешино оно называется. Я надеюсь, ты шутишь?!

– Шучу, шучу! Может, добрый дядя вовсе не в бордель девицу отвёз, а в домработницы к себе в Юкки или Сестрорецк? Ну, а заодно, в качестве наложницы. Ну не век же ему на таджичек пялиться. А так на халяву, молоденькая девочка в рабстве! Любо-дорого!

– Блин, Саня! И так тошно. Чуешь – концов не сыскать?!

– Чую, Серый, чую! – Сашка перестал ёрничать, – Если вдуматься, надо хватать запрос от городской и переть в этот детский дом. И трясти их, пока всё из них не вытрясешь.

– А если – пустышка? Если эта девица живёт себе спокойно, танцует где-нибудь стриптиз, или поёт в какой-нибудь «фабрике»?.. И ни сном, ни духом? Что я за неё так ухватился-то?!

– А ухватился ты за неё, потому что остальные – ещё большие, и уже заведомые пустышки. Я, конечно, с этими родственниками встречусь, но, боюсь, толку от этого будет – ноль. Они, конечно, в счастье все, что Гаргаевых шлёпнули. Мог даже кто-нибудь из них собственноручно это сделать – очень уж они там опустили всех нещадно… Но, чтобы киллера нанимать – это что-то выше моего понимания… Ты глянь – цыпа твоя, ну, судьба которая, опять здесь. Опять дрянь свою цикломеновую попивает. В нашу сторону уже не смотрит…

– Да отстань ты с цыпой своей! Не до грибов сейчас. Надо было так запутать всё! И ещё сами допутали! Следователи, ядрён батон! Может, мне и вправду, в частные сыщики податься? Хоть не стыдно будет народные деньги в пустоту транжирить. Так – поймал – получил гонорар. Не поймал – не получил ни копья! Милое дело!

– Если ты так в частных сыщиках косячить будешь, то ещё можно по хлебалу «получить» от недовольных заказчиков. Это тебе не корками махать! Это, брат, частный бизнес! А у него законы крутые! И цыпа эта, кстати, не моя. Ты ещё вчера хныкал, что судьбу свою упустил, – Сашка приторно ухмыльнулся, – Подойди. Узнай хоть, как судьбу зовут.

– Ага! Ты мне на танец её ещё предложи пригласить! «Разрешите милая девушка, пригласить Вас на танец! Танцевать мы с Вами будем молча, потому как в башке моей солдафонской крутится куча трупов, двое из которых ещё пять лет назад образовались!» Ну, как? Подойдёт, как вариант для знакомства?

– Дикий ты человек, Сергеев! Дремучий просто! У тебя для симпатичной девушки других слов не найдётся? – напарник откровенно измывался надо мной.

– Нет! Пока не найдётся! Вернусь из Воронежа, тогда и потанцуем, – я твёрдо решил прокатиться на поезде до Воронежа и обратно, – Не уверен я, что из этой затеи что-нибудь выйдет, но для очистки совести, съездить надо. Ну, не может такого быть, чтобы там – ни сном, ни духом! Вытрясу из них хоть под дулом пистолета…

– А что ты к этой Масловой прицепился? Другие фигуранты отпали? Или интуиция? – Сашка напрягся. Он знал о моих способностях из сотни подозреваемых вычленять одного-единственного, и не промахиваться, – Странно как-то! Девка чтобы за ружьё взялась!.. И потом, давай вспомним эпизод в Тарховке! Там же чётко было экспертами сказано: «мужская слюна»! И, причём наши наимудрейшие криминалисты не пальцем ведь деланы! Сообразили образец слюны Кировского взять. Не его слюна. Так что там всё чисто – мужик убивал.

– А что, если заманила девка, колола героин девка, а потом, уже полутрупу, минет мужик делал?..

– Ты в себе? На кой хрен это было надо?

– Ну-у… Ну, чтоб следы запутать! На ложный след навести… – мне казалось, что я хожу где-то рядом с решением, но оно, как и мои мысли-скакуны, ускользает от меня, растворяется где-то рядом в воздухе, – Ладно! Я еду в Воронеж трясти тёток приютских, а ты тут на делах. Встречайся с родственниками потерпевших от Гаргаевых. Держи руку на пульсе на предмет Новикова…

– А что Новиков – он аки партизан будет молчать.

– Ну, я не знаю. Думай сам. Проверяй ежедневно его почту, отслеживай его любые перемещения по сети: чаты, форумы, заглядывай туда, где он эту фразу странную оставил… Ну, поставьте, наконец, телефоны его на прослушку! Раз раньше не догадались… Работай! Да! И не забудь выяснить возможность знакомства Куприянова с Кировским. А то как-то это вылетело из внимания! Давай, по домам!

Встав, я бросил беглый взгляд в сторону столика, за которым сидела та самая девушка, которой уготована была перспектива стать моей судьбой. Она сидела на том же самом месте, и смотрела на меня так же пристально. Уже уходя, я подмигнул ей. Девица подмигнула в ответ и подняла в мою сторону бокал с ужасающим по цвету пойлом. Я послал ей что-то наподобие неуклюжего воздушного поцелуя, и, немного смущаясь, быстро вывалился из кафе, вслед за напарником.

Глава 10

Четыре потерянных дня. Конечно, позвонить в это злобное Перелешино и выяснить часы работы заведующей с учётом летнего графика – это не для меня! Мы лёгких путей не ищем. В результате целый день был потерян сразу. Напрочь! Когда каждая минута на счету, я сижу в привокзальной забегаловке и пью вонючую мутную жидкость, гордо именуемую «кофе». Долго пью, много. Я уже накачался этим пойлом, как кот из мультика «Том и Джерри». Гостиница в этой дыре была. Если, конечно, деревянный покосившийся сарай можно было назвать гостиницей. Проблема была в свободных номерах. Они отсутствовали. Никакие увещевания, никакие шоколадки-розы-взятки не помогали. Мест не появлялось. Милая барышня за стеклом, больше похожим на лафет почтового отделения, сокрушённо качала головой и ничего не могла для меня сделать. Всё, что она пообещала – это позвонить мне на мобильный, если номер освободится. Кто и зачем притащился в эту дыру – оставалось для меня загадкой. Или номеров у них было пару-тройку… Тем не менее, при отсутствии кафе в «отеле», мне пришлось довольствоваться привокзальным буфетом, где я накачивался мутной жидкостью, рискуя получить сразу все периферийные удовольствия – диарею, лишай и язву желудка. С учётом того, что больницы или даже поликлиники, в отличие от «отеля» с правильным таким и дюже подходящим ему названием «Европа», в ближайших пяти километрах не наблюдалось, от еды пришлось отказаться вовсе. Я сидел голодный, злой, накачанный желудёвой отравой по самое не балуйся, и ждал перемен. К вечеру Господь смилостивился надо мной, перемен послал. Барышня из «отеля» всё же позвонила. По-столичному извиняясь за причинённые неудобства, она предложила мне занять освободившийся номер. Я даже не стал выяснять, куда делся предыдущий постоялец. Ведь ни поездов, ни автобусов от станции не отходило ни в каком направлении. Я предположил, что жилец тупо склеил ласты, но спрашивать барышню не стал. Зато успел злобно подумать о том, что не хрен было жрать всякую дрянь в местной забегаловке. В крохотной комнатёнке не было душа и туалета. Все эти прелести цивилизации не коснулись отеля «Европа» – туалет, типа сортир – «на дворе», а «душ в первом этаже, но сейчас там нет воды, и, может быть, утром она будет»… Нелепо было интересоваться на предмет Интернета, хотя в номере что-то плохо разборчивое бодро квакал старенький «Витязь».

Разочарование, ждавшее меня утром в детском доме – было самым печальным разочарованием последнего периода. В свежепостроенном здании детского дома, радовавшим глаз стеклопакетами и гирляндой красивых шариков над входом, меня поджидал бо-ольшой облом. Здание было новым вовсе не потому, что прежнее с девяноста восьмого года сильно обветшало, а по другой причине. И об этой причине я мог бы догадаться ещё в Питере. Деревянный корпус детского дома, где располагался архив, сгорел дотла. То есть, как корова языком слизнула. Я тряс перед носом заведующей собственным удостоверением, тыкал ей в лицо запрос от городской прокуратуры Санкт-Петербурга, предлагал деньги, стращал уголовной ответственностью – всё было тщетно. Заведующая пугалась, краснела, бледнела, даже плакала. Но она ничем не могла мне помочь. Доведя немолодую дамочку до сердечного приступа, я пошёл другим путём.

– В чём хранились ваши архивы? – пытаясь погасить в себе остатки уже распылённого гнева, вопрошал я у несчастной заведующей.

– В папках, – чуть не плакала та, – Мы успели только часть архива перенести в компьютер, и всё сгорело. Как Вы не понимаете – деревянное здание стояло вплотную к новому жилому корпусу. Мы спасали детей! Мы всех их вывели через эвакуационный выход, и никто не пострадал! Только одна девочка задохнулась дымом, но её, слава Богу, – заведующая искренне прижала руки к необъятной груди, обвешанной золотыми медальонами, цепями и цепочками, – успели довезти до больницы. Её тоже спасли, – гордость сквозила в голосе заведующей. Наверно, её можно было понять. Наверно. Но не сейчас. И не мне, который проехал фиг знает сколько – хотя, почему «фиг знает», я знаю – тысяча триста вёрст с гаком! Не мне! Я ютился всю ночь в клоповнике, а от вчерашнего «кофе» тошнит до сих пор, причём, не только в переносном смысле.

– Хорошо! Молодцы! – оценил я гражданский подвиг работников детского дома по спасению погорельцев – хотя вести себя так в подобной ситуации есть их наипрямейшая задача, – Компьютер тоже сгорел? – полюбопытствовал я так, будто это само собой разумеется.

– Нет, почему же? – удивилась мадам, – компьютер оставался всегда в новом корпусе. В старом были только бумажный архив и библиотека…

– Ну вот видите, как хорошо всё складывается! – обнадёжил я заведующую, – Значит мы можем найти там интересующие меня данные. Интересующие наше управление, – я сделал особое ударение на этих словах, пытаясь донести до мадам важность момента.

– Да, конечно! – мадам прониклась важностью момента и особым предназначением собственной персоны, – Мы всё найдём, что сохранилось в компьютере.

– А резервные копии, Вы, естественно, не делали? – я спросил так, на всякий случай.

Дама, как мне показалось, была близка к обмороку. Она снова несколько раз сменила колор щёк, и, начала обмахиваться допотопным тайваньским веером. Если бы я повторил вопрос, мне бы не с кем стало разговаривать. Дама однозначно потеряла бы сознание. Я решил идти по пути наименьшего сопротивления.

– Мария Ильинична! – ласково и вкрадчиво завёл я, – ничего страшного не произошло. Мне нужно только узнать некоторые старые данные одной из ваших воспитанниц. Если они сохранились в электронном… – при слове «электронный» заведующая как-то нехорошо вздрогнула, и я дал себе честное слово впредь выбирать выражения. – Скажите мне, кто у вас ведёт все компьютерные дела?

– Я сама, – еле слышно прошептала мадам и снова принялась с невероятной скоростью менять окраску, – раньше у нас работал молодой человек – его прикомандировали сюда из здешней воинской части в помощь нам… Когда мы открылись, нам сразу преподнесли эти… компьютеры, но никто из персонала ранее их даже вблизи не видел. И тогда предыдущий директор, место которого я сейчас занимаю, начал искать человека, который мог бы справиться с техникой, а заодно и нас подучить. В воинской части нашёлся молодой парень с незаконченным высшим образованием, который очень хорошо разбирался в компьютерах. Он помогал нам целый год. Даже жил здесь, хотя это, конечно, не положено. Но, по-моему, тогда генеральный спонсор, замолвил словечко в военной части, и парня из срочников прикомандировали к детскому дому.

– А что за спонсор? – поинтересовался я, – Это не муниципальный детдом разве?

– Нет, что Вы! Конечно, муниципальный! Просто времена тогда были непростые, финансирование практически отсутствовало. Многие хорошие дела делались на средства меценатов. Не сразу, но нашёлся спонсор, который во многом помог нашему дому. Не вспомню точно, как называется благотворительный фонд, который перевёл нам колоссальную сумму, кажется, что-то… нет, простите, не помню… заканчивается как-то совсем уж по-иностранному: «… инвестмент», кажется, – гордо провозгласила Мария Ильинична. – Вот этот спонсор и договорился с воинской частью…

Хорошо себе это представляю – сыпанул слегка на пару гаубиц – и парень живёт, харчуется и работает вдали от своей части, но с пользой для дела. Тут-то всё ясно.

– Я это к чему, – пытался я тщательно разжевать свою мысль, – Кто составлял вам базы, кто делал сайт, кто выкладывал фото детей для усыновления? Он?

– Да, конечно! Это он всё подключил, опубликовал фотографии, – она так и сказала: «Опубликовал»! – потом некоторые из наших сотрудников освоили эту грамоту, – лицо Марии Ильиничны немного скривилось, но зато приняло вполне естественный цвет.

– Кто позже занимался всеми этими документами? – я старался подбирать выражения. При малознакомых словах: сайт, резервная копия, файл, взгляд Марии Ильиничны цепенел, и я осознавал, что от всех этих технических достижений заведующая чрезвычайно далека. А произношение этих терминов вслух вводит её в состояние монашки, услышавшей слово «пенис». – Ведь не Вы же сами?! Так?

– Да-да! Ну, понимаете, некоторые ребятки, наши детки… они, в принципе были отчасти знакомы с компьютерной грамотностью… Ну, и иногда…

– Что Вы мямлите, Мария Ильинична?! Честное слово, ну как нашкодивший ребёнок! Я уже давно всё понял. К делам детей имели доступ посторонние лица. Так?

Мария Ильинична снова захамелеонила, и я почувствовал, как к горлу подступает тошнота. «Неизвестно ещё, кто кого быстрее доведёт до кондрашки!» – подумалось мне, и я сделал над собой огромное усилие, чтобы не сорваться и не наорать на мямлящую мадам:

– Мария Ильинична! Уверяю Вас, меня нисколько не интересуют ни ваши местные порядки, ни ваши беспорядки, ни нарушения, ни достижения. Меня интересует только Евгения Маслова. Всё. Больше никто и ничего. Оставьте свои страхи. Я не из министерства образования, и меня не волнуют все ваши внутренние законы, подзаконы, нормативы и то, как вы их нарушаете. Или Вы сейчас твёрдо и чётко отвечаете на мои вопросы, не мямлите, не заикаетесь, или мы с Вами завтра же встречаемся в другом месте, и, поверьте, это будет намного неприятней и Вам, и мне.

Мария Ильинична содрогнулась, но, похоже, приняла быстрое и правильное решение.

– Да, конечно, я отвечу на любые Ваши вопросы! – неожиданно бодрым голосом отрапортовала заведующая, – Вы просто поставьте задачу поточней!

Старая грымза! Задачу ей! Юлит, как тритон в глине… Глазки бегают, ручки трясутся, щёки цвет меняют, как в компьютерной игре: «Собери пять в линию»… Что-то прячет, что-то скрывает. Явно тут какие-то махинации проходят. Только ко мне это – ну, ни с какой стороны. Видимо, детский дом (спонсор строил, как же, меценат!) построен был либо чиновничьей братией в качестве пиара, либо бизнесменом, которому либо от налогов надо было уйти, либо отмыть накопления. Третьего не дано. В мой циничный мозг не укладывалась мысль о том, что на этот детский дом мог пожертвовать деньги какой-нибудь разбогатевший бывший детдомовец. Хотя, в принципе, мне не было до этого никакого дела.

– А финансовая отчётность по строительству самого детского дома у Вас сохранилась? – я немного озадачил заведующую.

– Да, конечно! Это же строгая документация! Там же огромные деньги. Но всем этим занимается наша бухгалтерия. У них и документы, и отчёты, приходные ордера. Все сметы на строительство… Понимаете, когда дом открылся, здесь был другой директор. Поэтому я точно Вам вряд ли смогу рассказать всё подробно. А прежний директор умер, он раньше здесь в школе директором был. Потом ушёл на пенсию. А, когда открылся детский дом, он его возглавил. И со строителями он общался, и с меценатами. Вам подробней всё расскажут в бухгалтерии. Дом, разумеется, государственный, как же иначе? Это же не пансион, не клиника… Просто на него были выделены пожертвования. Деньги получали из какого-то благотворительного фонда…

– Хорошо, если понадобиться, мы вернёмся к этому вопросу, – меня не сильно интересовал этот вопрос. – Расскажите мне пока про Евгению. Помните её?

– Да, конечно, – похоже, заведующая начала приходить в себя, и у меня появился шанс выудить из неё хоть какие-нибудь сведения.

– Она поступила к вам из питерского приёмника-распределителя. Так? Ей было на тот момент 13 лет. Так? Поправляйте меня, если я где-нибудь ошибусь. Её в тот же год усыновила семья. Через год она совершила побег, была возвращена из Москвы почему-то не в семью, а обратно к Вам. Так? Далее, ещё через полгода, в возрасте почти 15 лет, её снова усыновляют. Всё правильно?

Мария Ильинична только кивала, как китайский болванчик, чем раздражала меня не меньше, чем сменой цвета лица.

– Теперь давайте подытожим и попытаемся разобраться. Я упрощу Вам задачу. Я буду задавать Вам совершенно конкретные вопросы. И, пожалуйста, Мария Ильинична! Давайте без лирики! Мы и так бьёмся уже почти полдня… Итак! Для начала: что собой представляла Женя Маслова?

– Ну, я не общаюсь очень близко с детьми. Об этом лучше спросить её педагога. Она работает и сейчас, но лето… Она в отпуске. Она не местная, из Воронежа. Сейчас она, скорее всего, дома. Я могу Вам дать её телефон и домашний адрес, – заведующая с готовностью принялась листать блокнот на столе, – Вот, пожалуйста! Алексеева Надежда Андреевна. Я запишу вам её адрес. А сама я могу о Женечке сказать только, что она была очень спокойным ребёнком. Её привезли к нам довольно замкнутой, но, Вы же понимаете, у нас не летний лагерь и не увеселительное заведение. Дети порой поступают в ужасном состоянии, со стрессом, часто избитые, замкнутые, просто – волчата… Женя была совсем другой. Её забрали, насколько я помню из семьи, причём, из благополучной семьи. Кажется, откуда-то из Белоруссии. Хотя сама она была из Санкт-Петербурга. В её деле были некоторые подробности. Сейчас я точно не помню, но, по-моему, её родители погибли, и она оказалась у родственников матери в Белоруссии. Они хотели оформить опекунство над девочкой, но им отказали. Не помню, с чем был связан отказ – обычно органы опеки идут навстречу пожеланиям родственников. Лучше всё же в семье, чем даже в таком хорошем детском доме, как наш, – Мария Ильинична гордо расправила плечи, – но им почему-то отказали. Девочка попала к нам. Она была великолепно подготовлена в плане знаний. В Белоруссии, где она училась последнее время, она посещала великолепную школу, где был и язык, и компьютерные уроки. Девочка была очень развита…

– Развита? – я заострил внимание на этой фразе.

– Развита в плане знаний. Мы сразу определили её в седьмой класс. Она была достаточно контактна, очень усидчива, знания давались ей просто на лету. Компьютер она знала практически в совершенстве. Умела обращаться с принтером, и с… – заведующая осторожно ткнула розовым перламутровым ногтем в сторону сканера, – ну, в общем, с любой техникой.

Я насторожился:

– Значит, Женя имела доступ к вашим компьютерам? – заметив, что Мария Ильинична опять собирается впадать в панику, я попытался быстро потушить пожар. – То есть, Женя была одной из тех, кто помогал вам заполнять базы данных на воспитанников?

– Ну, да, в общем, – неохотно пробурчала мадам. – Вы поймите, там программы сложные, надо много знать… А мы все пришли сюда из обычных школ. Я вообще была завучем в старой школе. Я с компьютером на «Вы». А молодой человек, который помогал нам до Жени, он демобилизовался как раз… Вот и получилось, что Женя нам очень помогла. Она так быстро заполнила всю картотеку! Потом, она занесла в компьютер все фотографии наших детей. Нам провели Интернет, и Женя выкладывала фотографии детишек на какие-то сайты, – все эти слова Мария Ильинична поизносила с видимым усилием, но она очень старалась помочь. Ей совершенно не хотелось отправляться куда-то «в другое место на беседу», где могли всплыть какие-то только ей известные и понятные нарушения, – Как только фотографии детей появились в Интернете, в наш дом просто повалил народ! Детей стали забирать в семьи в несколько раз чаще! Мы просто от счастья с ума сходили! Если бы не Женечка, я не знаю, когда бы мы освоили все эти технические премудрости! А так!..

– Но ведь саму Женю тоже усыновили, – напомнил я, – и не кто-то приезжий, а местная семья, – на неё не было желающих?

Мария Ильинична немного помолчала:

– Понимаете… Люди охотно берут самых маленьких. Это же логично. Жене было уже тринадцать лет. Переходный возраст, уже сложившийся характер…

– А как же её взяла местная семья?

Заведующая снова сделала паузу, а потом решилась:

– Эта семья на хорошем счету в посёлке. Оба работают, не пьют, ведут огромное хозяйство, у них своих детей трое… Но у них не сложились отношения. Вот Женечка и убежала. Мы не настаивали, мы не могли неволить уже взрослую девочку. Она, когда её вернули из Москвы, жаловалась, что приёмные родители не слишком хорошо к ней относятся, заставляют работать с пяти утра и до поздней ночи. Нет, Вы не подумайте, что они себе батрачку искали! Семья довольно зажиточная, они могли и работников нанять. Но у них такой порядок в семье – и дети точно так же работают, от зари до зари. Такой уклад в семье. Так они своих детей воспитывают. Того же и от Жени хотели. А она не выдержала. Она очень тянулась к учёбе. А с учёбой у нас здесь не самым лучшим образом обстоят дела. Школу-то местную закрыли. Это и понятно – в селе осталось всего несколько детей школьного возраста. А в пяти километрах отсюда, в соседнем, более крупном посёлке, построили новую школу. Детей отсюда забирал автобус, а потом привозил их обратно после занятий. Потом детей осталось всего человек десять, и автобус перестал ходить. Дети добирались до школы кто как мог, – я вспомнил рассказы Сашки про посёлок под Таганрогом, – кто – пешком, кого-то родители отвозили. Но новые родители Жени не хотели возить детей, хотя у них была машина. Первый год они своих ещё отвозили, а потом перестали. Они, вообще-то, современные люди, но труд как-то… съел их, что ли… В общем, когда они взяли Женю в семью, их дети в школу уже не ходили. Но они были и постарше Жени. Девочка поначалу ходила в школу пешком, но потом она просто сломалась. Стала болеть, чахнуть… Ведь работу по дому никто не отменял, и ей приходилось, пройдя десять километров в день туда и обратно, ещё и коров доить, и за скотом убирать, многое делать по дому… Она просто устала…

– И Вы, зная, что дети в этой семье не учатся, отдали девочку таким родителям?! – я был поражён, – Но как же так? Ведь существуют строгие правила усыновления. Приёмные родители обязаны обеспечить ребёнка возможностью посещать школу!

Мария Ильинична потупилась:

– Да, наверно, Вы правы. Наверно, мы не должны были отдавать им девочку. Но юридически всё было совершенно законно. Семья имела неплохой по нашим меркам достаток, хороший дом со всеми удобствами – лучший дом в посёлке. Они уверяли нас, что девочка непременно будет учиться. Так они и не ограничивали её, они отправляли её в школу. Просто дома у неё уже совершенно не было времени на занятии. Мать говорила: «Учись в школе! А дома надо помогать семье!» В чём-то она была права. Но Женя не выдержала такой нагрузки и сбежала.

– Куда она пыталась добраться, вы в курсе?

– Она призналась, что хотела вернуться к родственникам, в Беларусь. Она утверждала, что там отличная школа, и она очень хочет учиться именно там. Про будущее говорила, про свою мечту поступить в институт… Вот, не помню только, в какой…

– Хорошо. Пока всё понятно. Далее, её усыновляет какой-то «дядя» из Санкт-Петербурга. Кто он такой? Где документы на усыновление?

Вот тут мне показалось, что детский дом в ближайшее же время осиротеет. Мне даже на секунду стало не по себе – а ну как, эта дама дуба даст?! Зато я понял, что подобрался к интересующей меня теме вплотную:

– Где документы на усыновление Евгении Масловой? – сколько, в конце концов, можно жалеть нерадивую заведующую?

На Марию Ильиничну было жалко смотреть. А я, в общем-то, и не смотрел. Я уткнулся в свою папку, делая вид, что её содержимое интересует меня гораздо больше, нежели ответ на поставленный вопрос. Заведующая, наконец, прервала паузу и с видимым трудом выдавила:

– Они сгорели во время пожара…

– А в компьютере? – я был безжалостен.

– Из компьютера данные исчезли, – еле слышно пробормотала Мария Ильинична.

– Каким образом? – буквально коршуном я налетел на педагога. – Как из компьютера могли исчезнуть данные об усыновлении… удочерении… Чёрт, неважно! Куда они делись?!

– Я не знаю. Мы всё очень аккуратно заносим в компьютер. Только после этого бумаги отправляются в архив. Но архив пострадал во время пожара, практически ничего не удалось спасти и разобрать. Вся информация осталась только в компьютере…

– Тогда я повторю свой вопрос, который уже задавал Вам: вы делаете резервные копии?!

Пауза. Или она сама ласты склеит, или я её задушу – одно из двух.

– Я не знаю, что это, – созналась наконец-то, заведующая.

– Ну, слава Богу! Хоть что-то вразумительное начали говорить, а не мямлить. Давно бы так! – я немного успокоился. Вполне вероятно, что ещё не всё потеряно, – Резервные копии – это когда информацию, находящуюся в компьютере, – я с любовью погладил довольно современную машину, – копируют на диск. Круглый такой, компьютерный диск. С компьютером может произойти всё, что угодно – он может сломаться, в него может попасть вирус… Чтобы информация не пропала, её переносят на диск. Круглый, блестящий диск! Специальный такой, для компьютера диск!.. Вы делали это?

– Мы сейчас делаем так, – заведующая теребила свой блокнот, – но тогда мы рассчитывали только на компьютер. Ведь дубликаты документов, вернее, сами документы, хранились в архиве. Кто же мог предположить, что архив сгорит?! Подождите, сейчас я Вам всё расскажу…

Плохой сон. Такое впечатление, что я сижу на допросе уже восемь или десять часов, и меня периодически пытают. Но горячо!.. Чувствую, что горячо… Заведующая трясущейся рукой налила себе стакан воды, залпом осушила его, и отважилась на откровения:

– Понимаете, мы каждый год отчитываемся по всем делам перед региональным центром. Мы отправляем им все копии документов, как по усыновлённым детям, так и по оставшимся в детском доме. Это делается обычно, в конце года. Я сама готовлю этот отчёт и отвожу его лично. Но в тот год, когда сгорел архив, мы обнаружили, – Мария Ильинична опустошила ещё один стакан воды. Да засуха у тебя, что ли?!..– что дело Масловой бесследно исчезло из компьютера. Бумаг нет. В компьютере нет. Получается, что Маслова, как бы, и не жила здесь никогда. То есть никаких следов…

– Когда сгорел архив?

– В конце двухтысячного года.

– Когда Вы начали готовить отчёт?

– Тогда же. Сразу после пожара. Как раз, конец года был.

– И тогда вы сразу же обнаружили, что информации о Масловой в компьютере нет?

– Да…

– И в тот момент резервных копий у вас ещё не было?

– Нет…

Я задумался. Куда, куда, куда эти чёртовы документы могли быть ещё отправлены? Думай, Сергеев, думай! Ведь близко где-то…

– Расскажите мне, как готовится процесс усыновления?

– Ну, мы подготавливаем необходимые документы, собираем все справки, о здоровье, об успехах, ну, в общем, всё, что относится к ребёнку. Параллельно мы проверяем всю информацию о заявителе: запрашиваем характеристики с места работы, делаем запрос участковому по месту регистрации, проверяем предоставленные данные о жилплощади, о доходах… Потом, если всех всё устраивает, мы отправляем весь пакет документов в региональный центр, там их проверяют, рассматривают на комиссии, и возвращают нам обратно…

– Ну слава Богу! То есть такой же пакет документов есть в Городском Комитете по образованию?!

– Нет, – горестно покачала головой моя, измученная разговором, собеседница, – дело возвращается к нам в полном объёме с постановлением комиссии и необходимыми резолюциями и подписями. Мы вносим данные в компьютер, и оставляем один экземпляр дела себе – он идёт в архив, а второй уходит на руки усыновителю. А в Комитет мы уже отправляем не все документы, а только последние заключения, некоторые копии… но все эти бумаги мы отсылаем им именно в конце года с отчётом. Собственно, это и есть отчёт. В Комитете, конечно, хранятся дела усыновлённых, но именно из отчёта, и не полным пакетом. Так не положено…

– Неужели трудно сделать копии? У них с бумагой напряжёнка?

– Просто так положено, – упрямо твердила заведующая, – В этом и необходимости-то нет. У нас перед усыновлением на руках три экземпляра документов: два бумажных и один компьютерный. После усыновления, остаётся два. И плюс в конце года в Комитет попадает ещё один пакет с неполными, но самыми необходимыми копиями данных.

Так положено, так положено… Если бы у меня на голове был не ёжик, а нормальная причёска, я бы, наверно, выдрал сейчас себе все волосы! Что за хрень? Куда не целуй – везде задница! Не много ли совпадений? Думай, Сергеев! Думай! Соображай!

– Так! Стоп! – я всё понял. – То есть, перед усыновлением Масловой у Вас на руках были два бумажных дела и одно электронное. Одно бумажное уехало с Масловой и её усыновителем. Второе сгорело в архиве. Когда, в какой момент все данные вносятся в компьютер? И кто проверяет, есть ли они там?

– Данные вносятся сразу же, по мере формирования дела. Получили справку – внесли в компьютер. Получили бумажное подтверждение о доходах будущих родителей – внесли. И так далее.

– Кто-нибудь проверяет, есть ли данные в компьютере?

– А как же?! Как только формирование дела закончено, я лично или кто-то из моих заместителей сверяет все данные: всё, до последней цифры! Я проверяла тогда сама лично, я помню это. Дело в компьютере было, это я Вам ответственно заявляю. Но, вот в тот момент, когда я начала готовить отчёт, дела Масловой в компьютере не было. Просто она была одной их последних воспитанников, кто отправился в семью, вот я и обратила сразу внимание, что её дело каким-то образом исчезло.

– Сколько времени прошло между тем, как Вы видели дело в компьютере и тем моментом, когда Вы приступили к формированию отчёта?

– Не больше месяца, возможно, даже меньше…

– Вы не могли бы вспомнить поточней?

Педагог сняла очки, и я увидел, что передо мной сидит усталая, напуганная мною женщина, измученная множеством проблем. Она любит детей, любит свою работу, любит порядок… То, что произошло – это или нелепая случайность или тонко спланированная акция. В этой истории нет ни капли её вины, а я – циничный безжалостный мерзавец, просто пользуюсь своим положением и мучаю ни в чём не повинную женщину. Она вспомнила события почти десятилетней давности, она рассказала мне всё, что знала, она помогла мне всем, чем смогла. Какое моральное право я имею доводить её до нервного срыва, до инсульта, инфаркта, или что там у них случается от волнения?! Я – скотина… Хотя, в принципе, я и раньше за собой это замечал. К чёрту сантименты! Надо завязывать с этой бодягой…

– Мария Ильинична! Вы извините меня… Я понимаю, прошло много лет… Вы можете забыть что-то, перепутать…

– Молодой человек! – вдруг гордо произнесла усталая женщина, – Я никогда не забываю своих воспитанников, никогда ничего не путаю и очень ответственно отношусь к своим обязанностям. То, что произошло тогда, с личным делом Масловой – этот инцидент – единственный во всей моей практике. А мой рабочий стаж насчитывает уже почти сорок лет. Да, я допускала старших воспитанников к личным делам. У меня не было выхода. Из города никого не присылали, а обучиться всем этим техническим новинкам самостоятельно мы не могли. Старшие ребята, знакомые с компьютером, очень нас выручили. Что касается вашего вопроса… М-м… Если поточней, пожар случился 30 ноября. Неделю мы разгребали пепелище. Ещё неделю разбирали оставшиеся, не сгоревшие и не испорченные водой дела, а потом я сразу села за отчёт. Итого две недели. Плюс-минус два дня. Это имеет какое-то значение?

– Всё может иметь значение, – без энтузиазма ответил я, – Кто вводил в компьютер данные Масловой и её усыновителя? Ведь его данные, насколько я понял ваши порядки, тоже являлись частью личного дела?

– Да, безусловно! Конечно все данные: характеристики, паспортные данные, всё, что я Вам уже перечисляла, всё заносилось в компьютер и являлось неотъемлемой частью дела об усыновлении. Но данные на усыновителя Масловой тоже исчезли.

– Кто их вносил в компьютер? – повторил я свой вопрос.

– Так сама Маслова и вносила. Она в то время так и продолжала помогать нам с личными делами воспитанников. А, так как мы не хотели подключать к этому занятию много народу, мы пользовались Женечкиными знаниями до самого её отъезда.

– Когда она, кстати, уехала?

– В середине ноября. Числа я, конечно, не помню… Но это была середина ноября.

– Незадолго до пожара, – под нос себе буркнул я.

– Что Вы сказали? – Мария Ильинична удивлённо подняла брови.

– Нет-нет! Ничего! Просто говорю, что бывают странные совпадения, Вы не находите? Дело Масловой исчезает бесследно из компьютера. Оставшееся дело сгорает вместе с архивом… Кстати! А, когда вы разбирали останки архива, Вы не нашли личного дела Жени?

– Нет. Никаких следов… Вы знаете… – педагог немного помолчала, будто примериваясь: сказать – не сказать, – я тоже, как и Вы, подумала тогда, что это не простое совпадение. Женя имела доступ к компьютеру… Она даже в день отъезда прибежала в кабинет, где тогда стоял компьютер, и что-то в нём делала. Сказала, что забыла внести какие-то данные. Она была очень педантичной девочкой…

– Почему, была? – растерялся я. Не хватало ещё сюрпризов!

– Была, потому что сейчас она больше не живёт с нами, и, потом, она уже взрослая женщина. Наверняка окончила институт – у неё светлейшая голова! Вышла замуж или сделала хорошую карьеру… Так вот… Я подумала, что она могла стереть своё личное дело из компьютера. Теоретически, у неё была такая возможность. После этого случая, нам выделили штатную единицу, и мы взяли на работу одну из бывших учениц, которая сейчас и занимается электронными делами. Эта девушка сейчас отвечает за все данные. Она поставила какой-то пароль, и без неё компьютер никто даже включить не может. И все данные она дублирует на диски. И хранятся они в специальном сейфе. Но тогда, всё было так, как было… Женины данные исчезли.

– Хорошо. Я всё понял. Вы действительно ни в чём не виноваты, я прошу прощения, что вёл себя просто по-хамски! Просто эта ночь в этом «отеле» – просто тренировочный апокалипсис какой-то! Нервы расшалились… Извините меня. Мы уже сейчас закончим… Фамилию усыновителя Вы, конечно, вспомнить не смогли?

– Почему не смогла? Смогла, конечно! Рудой Дмитрий Анатольевич, генеральный директор ОАО… вот, названия я точно не смогу вспомнить…

– Это уже что-то. А вы общались с ним?

– Ну а как же? И не раз! Он произвёл впечатление вполне порядочного человека. Когда усыновляют девочку такого возраста, в голову могут и должны прийти любые варианты развития сюжета. Но мужчина предъявил документы, свои, своей жены, паспорт, прописку… Он проживал по месту прописки, поэтому мы ни в чём не увидели никакого скрытого смысла. От жены было в наличие заявление на усыновление. Мне, правда, показалось странным, что она сама не приехала. Но Дмитрий Анатольевич заверил меня, что не хочет волновать жену лишний раз – они оба были не очень молодыми. С женой я общалась по телефону… Очень приятная и интеллигентная женщина. Моё сердце подсказывало мне, что девочка отправляется в хорошую семью. Поверьте, с этими перестройками, перестрелками, эта девочка натерпелась немало, она вполне заслужила спокойную жизнь. Как, впрочем, конечно, и все остальные дети…

– У Вас нет практики обязывать родителей периодически связываться с вами, чтобы убедиться, что с вашими бывшими воспитанниками всё в порядке?

– Нет. Вы знаете… Конечно, это не совсем тот случай… Но иногда родители меняют собственные фамилии, имена, переезжают в другие регионы, чтобы факт усыновления был затерян. Мы не настаиваем на продолжении общения.

– Странно. Я думал, что органы опеки должны следить за усыновлёнными детьми и проверять их…

– Побойтесь бога! Это же не условно-досрочное освобождение! Они не заключённые. Это же дети! Органы опеки и мы проверяем семью до того, как отдать ребёнка. Какой смысл следить за ними позже? Это, извините, бред! Органы опеки занимаются всеми детьми, независимо от того, родные это дети или усыновлённые. Никакой градации тут нет и быть не может.

– Да, действительно, я не подумал…

Вот и всё. В принципе – гораздо больше, чем я ожидал. Я ещё несколько раз извинился перед педагогом за свою несдержанность. Мы расстались почти друзьями, не считая невероятной радости от расставания. Когда я вышел из здания, накрапывал мелкий дождь, который показался мне в тот момент просто спасением.

Глава 11

Поезд плавно приближал меня к Питеру. Я не сомкнул глаз всю ночь. Думал думу. Вернее, это была не дума. Это был диалог одного полушария мозга с другим. Ничем иным я не мог объяснить себе, каким образом я сам себе задаю вопросы, сам на них отвечаю, сам с собой спорю и сам себе возражаю. Похоже, после двух бессонных ночей я был на грани помешательства. По крайней мере, близок к галлюцинациям – это определённо. Тем не менее, мой полупомутившийся рассудок пытался строить версии, а мозг продолжал спор одного полушария с другим:

– Что ты пристал к этой девчонке?

– Она заметала следы!

– Не может пятнадцатилетняя девчонка заметать следы и планировать свою жизнь на десять лет вперёд!

– Почему – нет?

– Это не вписывается ни в какие рамки!

– Но ведь именно она уничтожила записи в компьютере?

– Не исключено. Но для этого могла существовать совершенно банальная причина. Девочка не хотела, чтобы, по каким-то причинам, её нашли.

– Ну, а я о чём?

– Это причина может быть весьма далека от криминала. Девочку один раз уже неудачно усыновили, и она боялась, что в случае, если что-то пойдёт не так, её снова вернут в детский дом. А так, документов никаких. Если она не приживётся в новой семье – она просто уйдёт на вольные хлеба. И не будет ждать нового эксперимента по усыновлению.

– Может, это усыновитель её надоумил?

– Вполне возможно! Это ещё проще. Человек хотел уничтожить прошлое своей будущей дочери, чтобы ей легче было начать жизнь с чистого листа. Вот и подсказал ей, как поступить.

– А пожар?

– Ну, только не приплетай сюда девчонку! Это просто совпадение!

– Я не верю в такие совпадения. Неделей раньше она стирает все данные из компьютера, неделей позже сгорает бумажный архив! И, разумеется, её дело среди спасённых не найдено. Не это ли повод думать, что она просто выкрала дело из архива, а, чтобы замести следы, устроила пожар?

– Санитары, галоперидол и смирительная рубашка – вот твоё ближайшее будущее, Сергеев! Это паранойя! В деле Гаргаевых около ста только выявленных фигурантов. А сколько близких и друзей этих несчастных бизнесменов пострадало?.. Ты тычешь пальцем в небо, и ещё уверен при этом, что попадёшь в самого бога! Окстись! Девчонка заметает следы! Откуда она могла знать, что не существует третьего комплекта документов? Например, в Комитете?.. Ведь могли же они сразу оставлять у себя материалы дела об усыновлении, не дожидаясь, пока им их экземпляр придёт с годовым отчётом. Могли?

– Могли… Но ведь она могла знать, что это не так? Она же непосредственно работала с этими документами, и МОГЛА ЭТО ЗНАТЬ!

– Галоперидол не поможет. Пятнадцатилетняя девчонка готовила месть за пять лет до её осуществления? А ты уверен, что она вообще была в курсе того, что именно произошло с её родителями? Может быть, ей сказали, что они погибли в автокатастрофе? С чего бы это родственникам усаживать девочку пред ясны очи и вещать ей: «Послушай, девочка наша! Мы расскажем тебе, как погибли твои родители! И ещё мы расскажем тебе про злых дяденек Гаргаевых, которые свели в могилу твою маму и убили твоего отца. А ты сейчас слушай, мотай на ус, и отомсти за своих родителей, когда станешь взрослой» Тебя, Сергеев, и смирительная рубашка не возьмёт, похоже!

– Надо ехать в Беларусь, расспрашивать родственников! Если девочка не знала причин смерти родителей, её можно снять со счетов…

– Давно бы так. Первая разумная мысль!

– Да! Но ведь она могла узнать о судьбе родителей позже, не от белорусских родичей?!

– Где? В детском доме? Кто, интересно, мог ей рассказать? Очень всё это притянуто. Скорее всего, девчонка не имеет к убийству никакого отношения. Практически, стопроцентно! А информацию о себе она уничтожила в других целях. Если это, конечно, вообще она… Может, этот Рудой направил какого-нибудь спеца из службы безопасности, чтобы тот подчистил документы, и о Жене Масловой никто больше ничего не знал. Реально?

– Ну да, реально. А цель?

– Да, чтобы девчонку не трогали никогда. Не забывай, её отец пропал без вести! А если он в бегах? Прячется за границей? Когда-нибудь вернётся и захочет забрать свою дочь обратно. Имеет право? Имеет! Вот неглупый господин Рудой и сообразил: концы в воду – никаких следов. Может быть и худший сценарий развития событий. Никакой он не усыновитель, а банальный сутенёр. Ездит по детским домам и собирает молоденьких девственниц на потребу богатеньким Буратино. Но этот вариант тоже слишком сложен. В Москве можно найти кучу беспризорных девочек, которые могут пригодиться в этом плане.

– Но они не так выглядят – не так ухожены, не так воспитаны, не такие смазливые…

– А с чего это ты взял, что Маслова смазлива? Ты видел фото?

– Блин! Про фото надо было спросить у заведующей! Ведь должны у них там быть фотографии каких-нибудь праздников, мероприятий, просто портреты детей… чёрт… вылетело из головы!

– Да у тебя в голове столько мусора, что, хочешь – не хочешь, оттуда всё время будет что-то вылетать. Не задерживается. Зацепиться не за что!

– Приятно осознавать. Тебе видней…

Всё. Надо заканчивать сходить с ума, а то утром реально на перроне встретят санитары со смирительной рубашкой. Два дела по закрытию этого вопроса: беседа с белорусскими родственниками Масловой и попытка найти фотографии девочки в детском доме. Должны же быть у них какие-нибудь альбомы. Не электронные, а самые обычные, куда вставляют вполне реальные бумажные фотографии. И закончим с этим! Спокойной ночи тебе, Сергеев! Спокойной ночи, Сергеев! С добрым утром, паранойя!

Утро наступило обычное. Смурное, питерское. Захарчил на вокзале какой-то тошнотик, гордо именуемый гамбургером. Вздрогнул желудком. Вспомнил ночной бред в поезде. Понял, что вовсе не бодрствовал, а крепко спал. А диалоги полушарий мозга – болезненный сон уставшего человека. Немного успокоился и, прислушиваясь к трагедии собственного желудка, поехал в управление. Начал составлять запрос в органы опеки. Понял, что не знаю, к какому району могла относиться Маслова. На момент отъезда в Беларусь, она была снята в Питере с регистрации. Дозвонился до муниципального совета района, где она была зарегистрирована ранее, при жизни родителей. Попал в точку. Именно они занимались перепиской с белорусскими родственниками Жени и переправкой девочки в приёмник-распределитель. Сильно расстроил работников «опеки» тем, что им придётся тщательно покопаться в архиве. Согласились, куда деваться?! Дал им пару часов перед тем, как нагрянуть с душевным разговором. В отличие от детского дома, архивы у них не горели, по их же заверениям, находились в полном порядке, и милые барышни довольно быстро нашли то, что мне было нужно. А именно, адрес и телефон родственников девочки.

Позвонил в Перелешино Марии Ильиничне. С удивлением застал её на месте. Был почти уверен, что после многочасового общения со мной, заведующая пошла на больничный. Нет, дама осталась на рабочем месте. Видимо я оказался прав, когда понял, что работу свою она очень любит. Другая бы сейчас отдыхала в больнице и строчила жалобы в нашу городскую. На меня лично и на мой допрос с пристрастием, в частности. Ан нет! Работает. Ответила почти дружелюбно. Я был – сама галантность:

– Мария Ильинична! Это Сергеев из Городской прокуратуры Питера. Вы меня ещё помните? – не удержался, чтобы не съязвить, – У меня остался к Вам один незаданный вопрос. Вылетел из головы. Вы уж не обессудьте!

– С удовольствием Вам помогу, если это в моих силах. Что Вас интересует?

– Скажите, Мария Ильинична! У вас ведь бывают праздники, мероприятия какие-нибудь, просто фотографирование на альбомы, на доски почёта или позора, для личных дел, для размещения в Интернете?..

– Вы хотите, чтобы я поискала фото Масловой в наших фотоархивах? Я попробую Вам помочь. Безусловно, мы очень много фотографируем детей. И на соревнованиях, и на праздниках. У нас есть несколько фотоальбомов, где мы размещаем фото, и есть фотоальбом на нашей сайте, в который мы тоже добавляем фотографии для потенциальных усыновителей. Сейчас я дам распоряжение нашему системному администратору, пусть она просмотрит все альбомы… Хотя, нет, мне придётся смотреть вместе с ней – ведь она приехала к нам уже после того, как Маслова уехала. Так что, на это потребуется время…

– А обычные фотоальбомы? Это же не закрытая информация – можно попросить кого-нибудь из старших детей просмотреть все альбомы и отыскать там фотографию Жени…

– Сергей… э-э… простите, вы представлялись только по фамилии, я, к сожалению, не знаю Вашего отчества!

– Это неважно! Просто, Сергей!

– Так вот, Сергей! Вы, видимо, действительно очень устали от поездки… Не обижайтесь. Женя была одной из самых старших. Её ровесники и ровесницы сейчас взрослые люди и давно живут в разных городах и даже странах. Все, кто её знал – давно разъехались. Мне всё придётся делать самой – ведь её педагог в отпуске – я Вам говорила!.. Я всё сделаю. Но на это потребуется время. Завтра я Вам позвоню. Если будет какая-то информация сегодня, то – сегодня.

На том и порешили. Я жду звонка от заведующей детдомом. А пока еду в муниципальный отдел, общаться с отделом опеки. К моему приезду все документы по Масловой были аккуратно собраны, распечатаны и ждали меня на столе в красивой папке. Всегда бы так. Мне нужно было немного: адрес и телефон белорусской родни. Я задал им вопрос, который смущал меня более всего:

– Почему девочку не оставили в Белоруссии?

Инспектор полистала дело, пробежала глазами некоторые документы и достаточно резонно заметила:

– Родственники довольно пожилые. Там жила, оказывается, не сестра, а тётя матери девочки. Причём, двоюродная тётя. Они были практически посторонними ей людьми. Мать девочки давно не общалась с ними, и обратилась за помощью только после того, как у них начались неприятности в бизнесе. Проживают они в сельской местности. Единственным плюсом пребывания девочки у родственников – было учебное заведение. В соседнем селе, незадолго до приезда Жени Масловой к родственникам, открылась новая школа с углублённым изучением английского языка и серьёзной компьютерной базой – там каждый класс обустроен несколькими компьютерами. Мы долго решали, но главную роль тут сыграло то, что Беларусь – это всё-таки, не Россия. Российские дети должны оставаться здесь…

– Даже, если это детский дом?

– Да! Представьте себе, даже если это детский дом. Между прочим, детдом, куда попала Маслова, считается одним из лучших в регионе. Мы были спокойны за девочку.

– У вас не сохранились её фото? Любые?

– Да, конечно, есть. В личном деле фотографии не может не быть.

Фотография была найдена и выглядела так, как будто была снята в КПЗ. Что ж?! Плохо – лучше, чем ничего. Забрав фотографию, адрес и телефон белорусской родни, я откланялся. Вернувшись в управление, я тут же попытался связаться с Витебском. Меня ждало некоторое разочарование: тётка Татьяны Масловой уже умерла. Остался её муж, который не много знал из этой истории. Он не очень интересовался судьбой троюродной внучки своей супруги. По факту гибели родителей Жени, он не знал вообще ничего, но утверждал, что девочка была не в курсе событий в Питере. Супруга действительно представила девочке историю о том, что Масловы попали в автомобильную катастрофу и погибли, оба и одновременно. Тут всё было спокойно и гладко. Хотя, кто знает, может быть, Женя могла узнать о причине гибели родителей в том же приёмнике-распределителе, от какой-нибудь болтливой служащей… Тайна, покрытая мраком!

На следующий день мне отзвонилась Мария Ильинична с неприятными известиями. Её сообщение было кратким, как любая неприятная новость:

– Мы не нашли ни единой фотографии Масловой. Ни в электронном виде, ни в альбомах. Были фотографии, где Женечка побеждала на спортивных соревнованиях. Она даже первое место занимала. Точно помню, что были фотографии её на пьедестале почёта при награждении. Ещё были фотографии со дня рождения детского дома – мы ежегодно отмечаем этот день. Там, как я помню, была даже фотография, где сняты мы втроём – Женя, её одноклассница и я. Ни одной фотографии нет. А места пустые есть. Как будто, кто-то выкрал фотографии…

– Но ведь Вы не держите эти альбомы в сейфе?

– Нет, они хранятся в библиотеке, и абсолютно все имеют возможность в любой момент посмотреть их. А из компьютера фотографии пропали, скорее всего, вместе с делом Масловой. Вот и всё, что могу для вас сделать. Что-то ещё?

– Нет! Большое спасибо! Вы очень мне помогли. Надеюсь, Вы не сердитесь на меня за превышение служебных полномочий с моей стороны?

– Нет, – не очень уверенно ответила женщина, – Вам это надо не для праздного любопытства. Это же Ваша работа. А к работе я всегда отношусь с должным уважением. Жаль, что не смогла помочь во всём – но Вы же видите, что я сделала всё, что смогла…

С одно стороны всё усложнилось – кто-то ведь выкрал фотографии. С другой стороны, если верить родственнику Жени, она даже не догадывалась об истинных причинах смерти родителей. Ладно, похоже – это конечная точка в этой истории. Во-первых, нелепо заниматься поисками девушки, ни имени которой, ни фамилии, ни отчества (ну, разве только Дмитрий Анатольевич Рудой дал ей своё отчество и фамилию) я не знаю, и, скорее всего, узнать мне это не дано. Последняя мысль отчего-то привела меня в прекрасное расположение духа, и от сердца отлегло. Видимо, интуиция утихомирилась и больше не станет мешать мне заниматься нормальными версиями, а не девочкой-фантомом из прошлого столетия.

Сразу захотелось расслабиться, тем более, что я это определённо заслужил. Хотя в середине дня расслабляться, как-то не пристало. Дозвонился до Сашки. Мы не созванивались с ним с момента моего отъезда в Воронеж. Как у него движутся дела, я был абсолютно не в курсе. Копал какую-то сомнительную версию, потратил на неё четыре дня, весьма ценных для следствия, ничего, практически, не выяснил толком… Но, хоть успокоился. И теперь могу вступить в ряды борцов за раскрываемость с чистой головой и успокоившимися нервами. Страшный сон беседы мозговых полушарий как-то притупился, и меня отпустило…

Сашка, к сожалению, несколько умерил мой рабочий пыл. Чувствовалось по его задиристому и боевому тону, что он с утра прибывает в приподнятом настроении. А как Сашка приподнимает себе настроение – мне известно. Он что-то промямлил, что «вечером встречается с важными людьми», и я понял, что Сашка впал в стадию запоя, апофеоз которого должен прийтись как раз на сегодняшний вечер. Я сделал вид, что не заметил «рабочего» подъёма коллеги, выяснил у него всё, что он смог узнать за время моего отсутствия. Нарыл он совершенно немного, рассказал всё быстро и чётко, из чего я сделал вывод, что Сашка уже торопится на «встречу».

По данным напарника, получалась довольно прогнозируемая картина: в компании Кировского, его друзья и подружки в один голос утверждали, что с Куприяновым не знакомы, ни разу не видели его ни в тесной компании, ни в большой, многолюдной тусовке. Девушки намекнули, что такого приятного юношу «они бы уж точно запомнили, даже если бы увидели один раз!». Та же самая история и в компании Куприянова. Тот мало общался со студенческими друзьями, у него был более тесный круг общения. Но и в этом кругу, и в студенческой компании ребята и девушки в один голос заверили Сашку, что Кировского никогда не видели и не встречали ни на одной тусовке. Одна из наиболее близких знакомых Куприянова, с которой он встречался ещё до знакомства с несчастной Оксаной Ровник, узнала Кировского по фото, но не как приятеля Куприянова, а как сериального актёра. «Ничего такой мальчишечка, подвижный, симпотный!.. Но в нашей компании я его ни разу не наблюдала. А то бы вряд ли прошла мимо…» Из всей этой чехарды, я сделал один простой, как топор, вывод: Куприянов и Кировский не были знакомы. Тем более, и связь была более, чем эфемерная: мама Куприянова работала в институте, который когда-то заканчивал Кировский. Бред. Можно было и не париться. Всё. Вопрос снят. Точка.

По остальным вопросам тоже было достаточно глухо. Телефоны Новикова поставили на прослушку. Уж не знаю, каким образом Сашка добился разрешения на операцию, но, как бы то ни было, Новикова слушали. За последние четыре дня никаких крамольных разговоров он ни с кем не вёл, и вообще, общался по телефону крайне мало. Скорее всего, всё его общение проходило в Интернете. Там наши управленческие спецы тоже держали руку на пульсе. В меру возможностей, а, главное – способностей. Никаких криминальных вопросов не затрагивалось. В телефонных разговорах пару раз промелькнула тема Куприянова. Но за рамки стандартных фраз: «Собаке – собачья смерть» и «Бог – не фраер» – сюжет общения не выходил. А отношение Новикова к смерти Куприянова было и так понятно, и осуждать его было бы просто нелепо. Можно было снимать прослушку, не тратить время. Если заказ и был, то, скоре всего, расчёт за него был уже произведён, всё оговорено… не думаю, что славный тандем – «киллер – заказчик» снова вышли бы на связь, чтобы поболтать за жизнь и посмаковать подробности убийства. Поезд ушёл. Вместе со стрелком, между прочим. М-да!.. Достойный противник! Любо дорого глядеть. Вернее, искать. И получать по шапке от руководства. Сашке – что? Сашка – вроде как подручный. Рабочий конь. Зарядил его – он пашет, не зарядил – отдыхает. Это только у меня мозги набекрень. Ну, ничего! Сейчас мы это подправим.

Глава 12

Ноги уверенно несли меня в сторону знакомого уже кафе. Сейчас! Отольются вам Воронежские слёзы. Меня остановил звонок. Странный звонок. Из прошлого. Звонил Серёга Звонарёв, парень, с которым я когда-то учился ещё на первом курсе. Потом он взял академку (то ли по здоровью, то ли по семейным обстоятельствам – вроде бы, у него ребёнок родился), и наши пути нигде больше не пересекались. Его звонок меня чрезвычайно удивил. Неспроста это. Ни слуху, ни духу столько лет, а тут – на тебе – звонит! Любезностями мы обмениваться не стали, потому, как он сразу перешёл к делу.

– Здорово, Сергеев! – бодро приветствовал меня бывший однокашник.

– Здоровее видали! – в тон ему отозвался я. – Дело пытаешь, али от дела летаешь?

– Дело, разумеется… Хотелось бы не по телефону. В двух словах не расскажешь, – тёзка интриговал, как мог. – Думаю, тебя это дело тоже вполне может заинтересовать.

– Лады, – повёлся я. – Где встреча? И когда?

– Лучше сейчас, – плакал мой дивный обед под замёрзшую водочку, придётся на ужин перенести, – У нас, около отделения приличное кафе, посидим там. Я угощаю.

Будь ты постовым сержантом, будь ты начальником убойного отдела, будь ты следователем прокуратуры – принцип один: от халявного ужина не отказываться. Тем более что фраза: «я угощаю» является паролем к длительному разговору. Смысл её заключается в том, чтобы зазвать собеседника на свою территорию и получить от него какие-то сведения. Если я говорю: «я угощаю» – стопудово мне что-то надо из-под коллеги. Ну и, соответственно, наоборот.

Договорились о встрече. Я успел заехать домой, принять душ. Какой же это кайф – горячая вода и отсутствие насекомых! Всё познаётся в сравнении. Я переоделся наконец-то, нормально побрился, как перед долгожданным свиданием, оставив положенную двухдневную щетину. Она, на мой взгляд, вполне дополняла весь мой облик. В четыре часа, как и договорились, я был в кафе. Серёга меня уже ждал. Он очень изменился, но всё же я его узнал. Он бодро выскочил из-за стола, протягивая мне руку. Я пожал её, сел за столик и открыл меню.

– Ты извини, здесь заказ долго готовят, – виновато хмыкнул Сергей, – Я уже заказал – скумбрию-гриль, фри и греческий салат. Ты за рулём?

Я поставил машину на стоянку, так как сегодня собирался компенсировать себе сумасшедшую поездку в Перелешино по полной программе. А вот езда на машине в эту программу никак не вписывалась.

Мы не стали ходить вокруг да около, выяснять, сколько у кого детей, сколько разводов и как живётся с тёщей. Серёга приступил к делу сразу:

– Говорят, ты мстителей ловишь? – о, как! Ещё и недели не прошло, как слух о «мстителях» и следователе Сергееве распространился по городу. Воистину, Сашка прав, когда говорит, что Питер – маленький портовый городок, в котором собственную гонорею можно поймать трижды. Ну, Сашке, виднее, конечно. Видимо, в данный момент он её и ловит. Свою ищет, персональную. – Мне тут это давеча сорока на хвосте принесла.

– Ты в каком отделении сейчас? – я взял паузу, чтобы оценить обстановку.

– В шестнадцатом, на Васе… Я вообще-то в убойном, но мне тут подкинули несколько странное дело. А я недавно с ребятами в баню ходил, так вот там слушок прошёл, что у тебя мол, занятное дельце образовалось. Вроде как, мстители…

– Вот ведь, трепло. Насосутся в этих саунах водяры и давай сливать рабочую информацию. «Болтун – находка для шпиона!» Слыхал?

– Слыхал! А как же принципы взаимовыручки и поддержки? Я знаю – я тебе помогу, ты знаешь – ты мне поможешь… А иначе, как? И потом, я думал ты это дело ведёшь, ты же должен понимать, что любая зацепка в таком деле – это шаг к раскрытию. Вот я и решил: звякну тебе, расскажу всё что знаю, а ты уж потом сам решишь – твоё это дело, или же всё нам самим ковыряться.

– Ну, валяй, рассказывай!

– Сей момент! – Серёга разлил по стопкам заиндевевшую водку, и бросил себе в тарелку немого закуски. Выпил, закусить не успел. Так уж ему не терпелось поделиться информацией. Прям видно было, что зудит весь. Ну, ничего, пусть позудит. Я карты просто так не открою, пока не пойму, какое отношение его дело к нашему имеет. Но Серёга решил подкатить не с той стороны.

– Вот расскажи мне, друг Сергеев!.. – это интересно, когда он успел меня к себе в друзья записать?! За всё время учёбы парой фраз перекинулись, а на общих тусовках и вовсе не бывали никогда. Друга нашёл, имыть… – Слух-то идёт нешуточный! Поговаривают…

– В бане поговаривают? – я решил не упустить возможность приспустить коллегу с небес на землю.

– Да не только в бане. Слухи у нас, как мухи, если ты классику помнишь из блатного фольклора… По всем отделениям слушок прошёл, что ты, Сергеев ловишь мстителя. И не просто мстителя, а этакого Робин Гуда. Дескать, дожидается он, пока суд определит наказание подсудимому, и если ему кажется, что наказание это не по справедливости, по его персональному мнению, конечно, то он преступников, которые не реальным сроком, а лёгким испугом, да мокрыми штанами отделались – приговаривает по-своему. Правильный слух-то ходит?

Я долго думал, что ответить, чтобы не послать его сразу. Что-то у него есть в загашнике. Ну, не с пустыми же руками он пришёл. Попробовал просто тормознуть:

– То есть ты, Звонарь, притащил меня сюда, чтобы я тут всякие сплетни да наветы развенчивал? То есть ты, мать твою так, оторвал работника городской прокуратуры от расследования, чтобы я тебе страшиле землеройному, тешил твои убогие больные фантазии? Так, Звонарь, получается?!

Серёга сделал вид, что не обиделся. Видимо, либо ему очень нужна была информация, либо он ею владел, но без моих кусочков у него пазл никак не собирался. Поразмыслив немного, я решил:

– Робин Гуд, между прочим, совершенно другими вещами занимался, хотя и по справедливости… Хорошо, Серёга! Будет тебе информация. Но, только в том случае, если твоё дело напрямую с моим связано. А, если это только твои домыслы, подкреплённые слухами, банями и водкой – то рекомендую время не терять. Ничего ты от меня не услышишь. Ни слова! Так что, выкладывай, с чем пришёл, или я побегу планы свои грандиозные в жизнь воплощать. А планов у меня, Серега, – громадьё!

– О-кей! – быстро согласился Звонарёв, накатил ещё по стопке, втянул в рот крохотный корнишон, и достаточно серьёзно начал излагать:

– Понимаешь, тут какая странная штука на меня свалилась. Вроде и дело открывать надо, а, вроде оно яйца выеденного не стоит. Девка заразила парня ВИЧ. Что тут такого? Сплошь и рядом. Наркоманок полно, проституток полно. У девяти из десяти – ВИЧ, гепатиты и прочая прелесть.

– Я тут при чём? Какое это ко мне имеет отношение? К делу моему?!

– Ты погоди, Сергеев, не кипятись! Там история произошла несколько странная. Парень лежал в больнице, не помню с чем – стафилококк, стрептококк… Хрен их разберёт, эти кокки. Ну, папа у него – что надо папа, поэтому лежал он в дорогой платной, разумеется, клинике. Всё что у него можно было проверить – проверили. В том числе и этот самый злобный ВИЧ. И обнаружен он там, блин, не был. То есть реакция была, это… положительная!.. Во!

– Отрицательная, – машинально поправил я, – Положительная реакция, это, когда ты жене говоришь: «Дорогая, прости, у меня триппер!», а она тебе в ответ: «Ничего страшного, дорогой, у меня – сифилис!». Вот это, Звонарь, – положительная реакция.

Звонарь порадовался скабрёзному юмору, даже поржал – чем совсем меня расстроил. Деградируют потихоньку органы. Раньше такому «юмору» даже дежурный сержант вряд ли улыбнулся, а теперь капитан из убойного отдела радуется… М-да… Или, может, подольститься хочет, типа, ты – пошутил, я – посмеялся. Из вежливости.

– Да я их путаю – положительные, отрицательные. Всё время кажется, что положительный – это хорошо. Ну, короче – отрицательная у него был реакция на СПИД. Выписался, весь ушёл в учёбу. Так папа, по крайней мере, говорит. Вечерами дома, ночами дома. Никаких тебе клубов, никаких тусовок… Короче, пай-мальчик! По его же словам, он с девицами никаких дел не имел. Не потому, что он весь из себя – монах, а просто стеснялся. У него от этого его стрепто… стафилококка на жопе остался немыслимый шрам…

– То есть? Как это от стафилококка на жопе шрамы остаются?! Это что за болезнь такая странная?

– Ну, я в подробности не вдавался, они мне как-то ни к чему, но я так понял, что он лежал не на инфекционном, а на гнойно-хирургическом отделении. А, значится, ему там делали операцию… В общем, папа заявил, что «некоторые внешние признаки операции могли бы повергнуть в шок любую нормальную девушку».

– Ага! Любую! Только не проститутку! Проститутке наплевать ровным счётом, что у тебя в тушке одна или две дополнительные дырки. Главное, чтобы это были дырки не от пуль, и не было бы дырки в кошельке. Верно?

– Верно! В корень зришь! Пока наш монашеский отпрыск засиживал за лекциями, нагоняя упущенное за время болезни, он, естественно, общался с народом через инет. Ну, как-то надо общение поддерживать. Чатился там где-то, на форумах каких-то лазил, не исключено, что и по порнушке прохаживался… Молодой ведь парень, здоровый. Подумаешь в заднице – лишняя дырка, – снова гаденько хихикнул Звонарёв, – виртуальному сексу это – не помеха! Ну и где-то, на каком-то сайте знакомств, он пересёкся с девицей. Фотки её на сайте не было, только имя, ну там, адрес электронный, всякая мишура, которую можно за пять минут соорудить из пальца. Можно ведь сделать вид, что ты из другого города, из другой страны, как тебя зовут – хрен кто узнает, откуда ты в инет выходишь – практически невозможно засечь.

– Это как это? – я почувствовал, что глубины моих компьютерных познаний едва хватает на то, чтобы получить-отправить электронку. И в тот же миг дал себе слово, что закрою этот жесточайший пробел в своём самообразовании, – Но ведь спецы могут засечь, откуда человек выходит в сеть, даже, если это компьютерный клуб?

– Э-э… Могут, да не всегда! Если человек вышел в сеть с домашнего компьютера, то поймать его – раз плюнуть. По ай-пи… Есть провайдер, который предоставляет ему услуги доступа, есть неизменный ай-пи адрес, и любой провайдер «сдаст» тебе клиента, потому как его физический адрес, по крайней мере, у них в договоре есть. Да плюс ещё какие-то, хрен знает, какие мульки, по которым хозяева сервера центрального видят со своего компа, где ты территориально находишься… Но это – самый простой способ. Наши меньшие братья-программеры секут и без провайдеров, откуда чел выходит в сеть. Им это тоже, как два байта переслать. Слушай, я сам в этом во всём не рублю ни фига, может, путаю что-то… Оно тебе надо – эти познания?

Я быстро замотал головой и трижды поклялся себе записаться на курсы пользователей, модераторов, веб-дизайнеров, хакеров, спамеров и все остальные курсы, которые существуют в природе.

– Ладно! – я оборвал раздражающую меня Серёгину болтовню. Меня всегда бесило то, чего я не мог до конца понять. А понять до конца компьютер я не мог, не пытался и, если честно, не очень-то хотел, – Ты с какой целью мне сейчас мозг выносишь?

– Да я ж тебе говорю: сам в этих серверах-провайдерах не силён! – вот ведь гнида, с полтыка понял, что меня раздражает вся эта техническая хрень. Пришлось почувствовать себя заведующей детдомом, что обидело и разозлило ещё сильней. – Там просто ерунда какая-то получилась… Я сам не вник особо. Короче, мне наши ботаны компьютерные что-то там впаривали, что, если ты выходишь в инет через анонимный сервер – ну, есть такие специально для тех, кто желает остаться анонимом – то тебя найти, то есть, отследить твой ай-пишник, практически нереально. Могут спецы сильные, но не со стопроцентной гарантией. А если ты технически подкован на уровне уверенного пользователя, то ты енту процедуру прятанья пройдёшь дважды, а то и трижды…