Читать онлайн Выстоять и победить бесплатно

Принимаю корпус

В последний день августа 1942 года в доме на восточной окраине станицы Вознесенской, где располагался штаб 11-го гвардейского стрелкового корпуса, нас было четверо: командующий Северной группой войск Закавказского фронта генерал-лейтенант Иван Иванович Масленников, командующий 9-й армией генерал-майор Константин Аполлонович Коротеев, комиссар корпуса полковой комиссар Павел Леонтьевич Базилевский и я – только что назначенный командиром корпуса.

Формироваться корпус начал 3 августа 1942 года в городе Орджоникидзе. В его состав вошли 8-я, 9-я и 10-я гвардейские стрелковые бригады, 62-я отдельная морская стрелковая бригада, 513-й и 52-й миномётные дивизионы, 98-й гвардейский артиллерийский полк, 68-й гвардейский тяжёлый артиллерийский полк, 47-й отдельный истребительно-противотанковый дивизион и 54-й пулемётный батальон. Но сложившаяся обстановка не позволила закончить формирование. Противник уже форсировал Северский Донец и продвигался к Сталинграду, овладел Ростовом, перешагнул через Дон и широким фронтом наступал на Кавказ. Поредевшие и измученные, наши части днём и ночью подвергались ударам его авиации и танковых клиньев. Вот почему уже 8 августа 1942 года корпус получил приказ выйти в район Моздока и приступить к подготовке обороны. Здесь части корпуса заканчивали формирование и постепенно «врастали» в боевую обстановку, с каждым днём накалявшуюся всё больше.

25 августа танковые части противника овладели Моздоком, армия Клейста вышла к Тереку на участке от Ищерской до Прохладного. Сюда, в район Моздока, немецкое командование стягивало части 40-го танкового и 52-го армейского корпусов. Оба корпуса входили в состав 1-й танковой армии противника. Поддержанная авиацией, эта армия готовилась нанести удар из Моздока на станицу Вознесенскую, затем – вдоль Алхан-Чуртской долины – на Грозный и Баку. Частью своих сил враг готовился наступать на Орджоникидзе и далее, через Крестовый перевал – на Тбилиси.

Клейсту противостояли войска Северной группы Закавказского фронта. В центре группы – на участке Аду-Юрт – Арик – занимала оборону 9-я армия, в составе которой на участке Бено-Юрт – Сухотский оборонялся 11-й гвардейский стрелковый корпус. Его соседом была 389-я, а слева – 151-я стрелковые дивизии. Боевой порядок корпуса был построен в два эшелона: в первом – вдоль южного берега Терека – занимали оборону 10-я, 8-я и 9-я гвардейские стрелковые бригады, а во втором – на рубеже Чумпалово, Красная Горка, Чеченская балка (ныне Предгорное) – 62-я отдельная морская стрелковая бригада.

Перед нами на столе лежала карта. На ней чётко были обозначены боевые порядки наших частей и группировка войск противника. О сосредоточении войск противника, его намерениях имелись и другие сведения. Анализируя эти данные, мы отлично понимали: да, враг пока сильнее нас, у него значительные преимущество в танках и авиации. Но мы понимали и главную свою задачу: выстоять! Поэтому, докладывая о вступлении в командование корпусом, я просил генерала Масленникова усилить корпус противотанковыми средствами. В том числе хотя бы одним танковым батальоном. Но Иван Иванович Масленников просьбу мою отклонил.

– Воевать надо не числом, а умением! – сказал он мне несколько раздражённо и уехал.

Вскоре ушёл и генерал Коротеев. И на мои плечи всей тяжестью легла ответственность за судьбу корпуса, за все его успехи и поражения, за жизнь каждого бойца и командира.

Надо было посоветоваться со своими ближайшими помощниками о том, что следовало ещё сделать для укрепления обороны корпуса. Кроме оставшегося со мной комиссара Базилевского, в горнице собрались начальник штаба корпуса полковник Михаил Варламович Глонти, начальник артиллерии подполковник Наум Борисович Лившиц, корпусной инженер майор Семён Гаврилович Кушнир, начальник оперативного отдела капитан Тимофей Николаевич Дроздов и некоторые другие офицеры штаба.

Обстановка была ясна. Нашим врагом номер один были 3-я и 13-я танковые дивизии противника. Они сосредоточились в районе Моздока и могли двинуть против нас двести – двести пятьдесят машин. Против такой силы надо выстоять! Но в нашем корпусе не было ни одного танка. Вся надежда возлагалась на артиллерию и минные поля, которые будут созданы подвижными отрядами.

Майор Кушнир напомнил о том, что не следует забывать о противотанковых гранатах и бутылках с горючей смесью.

– Противотанковая граната, – сказал Семён Гаврилович, – брошенная с пятнадцати метров, подорвёт танк. Только бы под гусеницу попала или под днище. Ну, а если пропустить танка над окопом и бросить на жалюзи бутылку, двигатель вспыхнет, и танк сгорит. В третьем стрелковом батальоне так делали во время боёв в Моздоке. Комиссар батальона старший политрук Фельдман собственноручно сжёг таким образом один танк.

Павел Леонтьевич, комиссар, задумчиво потёр подбородок, помолчал.

– Подпустить на пятнадцать… – заговорил он охрипшим голосом. – Или пропустить надо окопом. Это какое же мужество надо иметь…

– Такое мужество нам нужно как воздух! – горячо вступил в разговор полковник Глонти. – Оно нам нужно, чтобы выполнить приказ Верховного Главнокомандующего: «Ни шагу назад!». А это сегодня главное, в этом сегодня смысл всей нашей жизни. И надо не только выстоять, не только удержать свои позиции. Надо при этом нанести врагу чувствительный удар. Тем временем и подкрепление подойдёт. И погоним тогда фашистов с нашей земли…

Когда совещание закончилось, все разошлись по своим местам. Собрав офицеров политотдела, вскоре отбыл в войска и комиссар корпуса. Я был глубоко убеждён в прекрасных деловых качествах этого чуткого и умного человека. Одно дело – орудия, мины, снаряды… и совершенно другое – душа солдата. А Базилевскому предстояло привести «в боевую готовность» именно это, самое грозное, оружие. Но была у комиссара и такая опора, как коммунисты и комсомольцы. Они сами встанут в первых рядах истребителей танков и сумеют повести за собой остальных воинов.

Распростившись с товарищами, в третьем часу ночи я буквально свалился в постель. Однако, несмотря на страшную усталость, заснуть не мог: тревожило наше бессилие перед авиацией противника. Корпус был начисто лишён зенитно-артиллерийского прикрытия – противовоздушная оборона могла носить только пассивный характер… К исходу четвёртого часа, отбросив безнадёжные попытки хоть на короткое время уснуть, стал натягивать сапоги. Решил поехать в боевые порядки 8-й гвардейской стрелковой бригады, занимавшей оборону на главном направлении по южному берегу Терека против Моздока.

«Мессер»

Широкая грейдерная дорога стлалась под колеса машины. Порывистый ветер поднимал в воздух белёсые клубы пыли. Со стороны Терека изредка доносились разрывы снарядов.

– Что-то больно тихо сегодня, товарищ генерал, – негромко заметил водитель, покосившись на гребень Терского хребта.

– В каком смысле тихо?

– «Мессеров» не видно. Они тут всё время крутились, гады жёлтомордые… Ох, накликал!

Действительно, откуда-то из-за Сунженского хребта, со стороны наших тылов, появился и понёсся над дорогой «мессершмитт». Поначалу мы было предположили, что он просто возвращается из разведывательного полёта. Но водитель был, видимо, иного мнения. Глаза его сузились, он весь напрягся, вцепившись пальцами в баранку:

– Гоняться будет, гад!..

И точно. Резко сбросив высоту, «мессер» пошел на нас. Огненные трассы хлестнули из крыльев стервятника по одинокой машине. Но водитель каким-то неуловимым движением бросил её в сторону. Он был мастером своего дела, этот немолодой шофёр, и не раз встречался с фашистскими истребителями, вылетавшими на «вольную охоту». Так или иначе, а из шести атак «мессера» ни одна не увенчалась успехом. Трассы проходили то сзади, то справа, то слева от нашей машины, мчавшейся по полю зигзагами. Наконец, расстреляв боезапас, фашист улетел. И мы продолжали путь. Только на лицах появился густой слой пыли. Наш вид встревожил командира бригады Павла Ивановича Красовского.

– Что случилось, товарищ генерал?

– Да вот «мессер» гонял нас по полю. К тебе в бригаду пускать не хотел, – пошутил я. – А как дела у тебя обстоят? Докладывай обстановку…

Гвардейцы третьего батальона

Подполковник Красовский толково ознакомил меня с боевыми порядками бригады, рассказал о третьем батальоне, который оборонял Моздок как предмостное укрепление в течение трёх суток.

Выяснилось следующее.

22 августа противник атаковал позиции батальона небольшой группой танков. Эта атака была сравнительно легко отбита. На другой день танков стало больше, но и новую атаку батальон отбил. А 24 августа противник двинул при поддержке артиллерийского и миномётного огня уже шестьдесят танков и мотопехоту. Но гвардейцы третьего батальона проявили в бою необыкновенное упорство, мужество и героизм.

В город прорвалась группа танков. Две головные машины подбили бронебойщики. Один танк сжёг комиссар батальона старший политрук Григорий Яковлевич Фельдман, бросив на него из-за забора бутылку с горючей смесью.

В то же время, с другой стороны, на окраину города ворвалось шестнадцать вражеских танков. Старший лейтенант Куличенко подкрался под прикрытием дома к головной машине и швырнул бутылку на её моторную часть. Танк загорелся.

Красноармеец Рыковский поджёг один танк, а второй подорвал противотанковой гранатой. Остальные машины противника вынуждены были маневрировать и напоролись на первую батарею нашего противотанкового дивизиона. В это время появились три немецких мотоцикла. Рыковский открыл по ним огонь из автомата и уничтожил два расчёта, с третьего мотоцикла в Рыковского полетела граната. Боец успел перехватить её и бросил обратно. Взрыв уничтожил и третий мотоцикл.

В том бою отличилась батареи 45-миллиметровых орудий из противотанкового дивизиона бригады. Командир дивизиона капитан Аршинников и комиссар старший политрук Дерябин в своём приказе от 26 августа 1942 года написали:

И было за что.

Расчёт командира орудия Александрова и наводчика Атрепьева подбил три вражеских танка. Ещё три танка подбило орудие командира Михальченко и наводчика Сарова. Подносчик снарядов Иванов сжёг танк, бросив в него бутылку с горючей смесью. Семь фашистских танков уничтожила батарея. Хорошо дрались гвардейцы! Шестнадцать танков, много солдат и офицеров потерял противник в Моздоке.

В ночь на 25 августа по приказу командования батальон переправился через Терек, занял позиции в районе станицы Терской и готовился к новой встрече с врагом. Настроение у людей было хорошее, боевое. Жаль только, что в том бою смертью храбрых пал комбат Коваленко…

Специальный корреспондент «Красной звезды» майор Милованов находился в третьем батальоне, когда шёл бой за Моздок. Одним из последних – вместе с комиссаром батальона Фельдманом – майор уходил из города и написал статью «Стойкая оборона гвардейцев» («Красная звезда», 9 сентября 1942 г.), в которой описал героизм третьего батальона.

Выслушав комбрига, я сказал:

– Хорошо дрались ваши гвардейцы. Спасибо им! Если и остальные батальоны будут драться также умело, так же мужественно, как третий, то за Терек мы фашистов не пустим. Нужно только шире использовать этот опыт. А теперь – пора в окопы, на берег Терека!

Мы отправились в первый батальон, которым командовал старший лейтенант Александров. Он занимал участок обороны там, где, по нашему мнению, противник намеревался форсировать Терек.

Чутьё солдатское

Западнее хутора Предмостного, почти у берега, на северной опушке густой рощи окопался один из взводов второй стрелковой роты. Командир взвода младший лейтенант Полозов, знавший каждую тропу, каждое дерево на своем участке, был замечательным проводником. Последовав его совету, мы очень скоро нашли место, оказавшееся отличным наблюдательным пунктом. Отсюда хорошо просматривался не только противоположный берег Терека, но даже Моздок и станица Луковская. Улицы и дворы, сады и огороды были забиты фашистскими танками, бронетранспортёрами, автомашинами. Вдоль всего северного берега противник интенсивно вёл сапёрные работы. Между Луковской и Моздоком было замечено постоянное движение. Чувствовалось: гитлеровцы готовятся к наступлению, хотя и стараются скрыть это. Именно на этом участке Клейст и решил форсировать Терек.

Замысел врага понимали не только мы с Красовским. Со стороны ближайшего ракитового куста доносились обрывки приглушённого разговора:

– Шастают, гады, туда-сюда. Носом чую, товарищ сержант, тут они переправляться надумали.

– Завидую тебе, Михайлюков, – откликнулся невидимый сержант, – мне бы такой прибор.

– Какой прибор?

– Ну, известно! Нос твой. Раз ты носом чуешь, где фашист переправиться надумал. Одна беда – времени твой нос не указывает. А то и любо-дорого – потянул носом и докладывай: «Фашист в районе рощи в 17.00 собирается форсировать Терек».

Захотелось взглянуть на этих наблюдательных, неунывающих ребят. И вскоре Полозов представил мне командира пулемётного расчёта сержанта Варигина и рядового Михайлюкова.

– Значит, уверены, что немец здесь будет форсировать Терек? – спросил я.

– Так точно, товарищ генерал! По всему видно, – ответил Варигин за себя и за Михайлюкова.

– А как же окопы? Ведь укрепляются фашисты, вроде бы обороняться собираются…

– Так это же для отвода глаз, товарищ генерал, – убеждённо заявил сержант.

– Ну, что ж, значит, хороший нос у рядового Михайлюкова, – рассмеялся Красовский. – Верно чует!

– И чутьё хорошее, и позиция для станкового пулемёта отличная, – согласился я.

Умело выбрал позицию и наводчик противотанкового ружья сержант Кузнецов. Он отрыл себе укрытие неподалёку от пулемётчиков. Чувствовалось, что люди трезво оценивают обстановку, не рассчитывают на лёгкую победу, но в тоже время уверены в себе и отлично знают своё дело.

В приподнятом настроении возвратились мы в Предмостный. Командир третьей роты старший лейтенант Карасёв детально ознакомил нас с её боевыми порядками. В беседах с бойцами и командирами мы провели здесь несколько часов. И каждое услышанное слово, каждый шаг всё больше укрепляли нашу уверенность в несгибаемости гвардейцев.

Партсобрание

Неизгладимое впечатление оставило у нас в тот день партийное собрание в роте ПТР. В её расположение меня пригласил политрук роты Аршак Шамирович Амбарцумян.

Недавно гитлеровцы подвергли Предмостный сильному артиллерийскому обстрелу. Дымились развалины домов. Бурое облако пыли висело над позициями, но надежно оборудованные траншеи и укрытия свели на нет усилия вражеской артиллерии. Тем не менее методический обстрел хутора продолжался – каждые десять-пятнадцать минут то здесь, то там рвались снаряды. К нам подошёл парторг роты ПТР сержант Данцев и, попросив у меня разрешения, обратился к политруку, доложил, что коммунисты роты собрались для проведения партийного собрания.

За домом с толстыми каменными стенами – шесть коммунистов роты, шесть бывалых воинов. Они пришли, чтобы принять в свои ряды рядового Прошина. Парторг Данцев встал и торжественно зачитал скупые строки заявления:

– «В грозные дни, когда решается судьба нашего славного Юга, когда над Родиной нависла серьезная опасность, я хочу идти в бой коммунистом…»

Вопросов Прошину не задавали. Коммунисты роты хорошо знали этого решительного, строгого к себе бойца. Парторг окинул взглядом коммунистов.

– Может, биографию? – спросил было кто-то вполголоса.

– Какая у него биография? – хмуро ему сказал Данцев. – Родился, учился, потом ушёл на фронт. Остальную его биографию мы лучше его самого знаем. Разве вот об обязанностях члена партии спросить его? Так опять же, одна у нас сейчас обязанность – фашистов бить! Выполнить приказ Верховного Главнокомандующего №227. Вот скажи, Прошин, что в приказе сказано?

– В приказе сказано, что «отступать дальше – значит загубить себя и вместе с тем нашу Родину… Ни шагу назад без приказа высшего командования», – чётко процитировал Прошин.

– Какие будут предложения? – спросил Данцев.

Предложение поступило одно: принять рядового Прошина кандидатом в члены партии. И принято оно было единогласно.

По своим расчётам разошлись уже не шесть, а семь коммунистов роты ПТР…

Покидая расположение роты и направляясь в тылы первого батальона, мы с Красовским долго молчали, находясь под впечатлением только что прошедшего партийного собрания. Мы сознавали, что тысячи и тысячи воинов в эти грозные дни навсегда связывают свою жизнь с партией, в единстве с ней черпают они силы для борьбы с ненавистным врагом. Это было залогом нашей будущей победы.

Сюрприз

Из задумчивости нас вывели два сердитых голоса.

– Не по-хозяйски цэ – выкидывать обед! – доказывал густой бас с украинским акцентом. – Що ему зробится, если он три часа простоит? Га? Товарищ военфельдшер?

– Вы, Алексеенко, со своей бережливостью личный состав отравить можете, – возражал мелодично девичий голосок. – Категорически запрещается хранить готовую пищу больше часа.

Красовский рассмеялся:

– Теоретический спор пищеблока с медициной. Сержант Алексеенко – человек бережливый, а Галя Майская – суровой медицинский контроль.

В этот момент порыв ветра донёс до нас такой аппетитный запах, что мы с Павлом Ивановичем тотчас встали на сторону бережливого сержанта. Девятичасовая «прогулка» по переднему краю весьма способствовала возникновению симпатии к повару. В особенности, если это такой мастер своего дела, каким оказался сержант Алексеенко. Его обед превзошёл все наши ожидания.

Возвращаясь в штаб корпуса, я невольно перебирал в памяти разговоры с людьми. Снова и снова вспоминал зоркого красноармейца Михайлюкова, погибшего командира третьего батальона капитана Коваленко и его мужественного друга старшего политрука Фельдмана. Почти физически ощущал я прилив новых сил, словно концентрировал в себе гигантскую энергию огромной массы людей, охваченных единым стремлением выстоять и победить! И меня уже не так тревожило то, что именно у Предмостного гитлеровцы нанесут свой первый удар. В направлении удара я теперь нисколько не сомневался. А в штабе корпуса меня ждал сюрприз.

– Вас тут, товарищ генерал, гость дожидается, – сообщил полковник Глонти.

– Откуда?

– С того берега.

– Не понимаю. Что за гость?

– Обер-лейтенант! – выпалил, хитро прищурившись, начштаба.

– Перебежчик, что ли?

– Да нет. Разведчики 9-й бригады «языка» взяли. На западной окраине Луковской. И притом среди бела дня! Между прочим, они там нескольких немецких офицеров уложили. В том числе командира 668-го полка 370-й пехотной дивизии майора Кнута.

Да, это был действительно сюрприз!

Вызванный на допрос «язык», вопреки моим ожиданиям, рассказал всё, что знал о готовящемся форсировании Терека. Сведения командира сапёрного батальона полностью совпадали с моими собственными выводами: 370-я пехотная дивизия генерал-майора Клеппа готовилась форсировать Терек на участке Моздок – Кизляр.

Ночь над Тереком

Терек плескался в невидимых тальниках. Изредка вырывалась из ночной мглы огненная трасса, да треск короткой очереди катился от берега до берега. Порой завоет летящая мина. И снова – лишь плеск воды.

Рядовой Михайлюков, взводный наблюдатель, не удивлялся. Он понимал, что противник то и дело тревожит ночную тишину, чтобы продемонстрировать свою бдительность. И всё же в этом привычном фейерверке сегодня чего-то не хватало. Михайлюков приметил: сегодня противник не применяет сигнально-осветительных ракет. Боец напряжённо вслушивался в звуки сентябрьской ночи над Тереком. И вот чуткое ухо солдата уловило заглушаемый редкой стрельбой неясные шорохи в левобережных тальниках. Хруст приминаемых ветвей. Едва слышны тупые удары дерева о дерево. Лёгкий порыв ветра, пронёсшийся над рекой, донёс до слуха всплеск воды, характерный металлический лязг уключин.

Десант?!

Младший лейтенант Полозов, утомлённый, спал тяжёлым сном, уткнувшись лицом в скрещенные руки.

– Товарищ лейтенант! – тормошил его Михайлюков. – Товарищ лейтенант! Проснитесь!

Невнятно что-то пробормотав, взводный лишь слегка отодвинулся, но боец продолжал будить его.

– А, Михайлюков! – очнувшись, спросил Полозов. – Что у вас?

– Зашевелились гады. Похоже, десант…

Не теряя ни секунды, взводный вместе с наблюдателем направился к кромке берега. Опытный командир, он знал: лучше всего звук распространяется над поверхностью воды. Несколько минут он вслушивался в ночь, почти припадая ухом к холодной воде. Да, наблюдатель не ошибся: гитлеровцы готовились к переправе.

– Решились, однако… – сердито проворчал Полозов. – Ладно, встретим!

Младший лейтенант доложил о происходящем командиру второй стрелковой роты, поднял свой взвод и приготовился к бою.

Наблюдатели первой стрелковой роты тоже отметили подозрительное оживление на левом берегу.

Заработали аппараты полевых телефонов. В батальоны и в штаб бригады поступили краткие донесения о десанте противника. Через несколько минут весь первый эшелон, включая сконцентрированные южнее Предмостного артиллерийские и миномётные части, изготовился к бою.

Вскоре и комбриг Красовский доложил в штаб корпуса обстановку. С несколькими офицерами штаба я поднялся на свой НП.

Подножие Терского хребта и сам Терек были скрыты непроглядной тьмой. Даже в районе готовящейся переправы не видно ничего подозрительного. Это совершенно не походило на вражескую манеру преодоления водных преград. Раньше форсирование всегда начиналось сильным артиллерийско-миномётным огнем. Судя по всему, на сей раз противник построил весь свой расчёт на внезапности.

Но вот мглу разорвали орудийные вспышки южнее Предмостного. И почти тотчас же столбы разрывов поднялись и на южной окраине Моздока, и в районе начавшейся переправы. Артиллерия и миномёты 8-й стрелковой бригады обрушили мощный удар на 370-ю пехотную дивизию гитлеровцев, отсекая десант, добравшийся тем временем до стрежня Терека. Стрелковые подразделения первого батальона открыли шквальный огонь по приближающимся гитлеровцам.

Выбравший загодя отличную позицию для своего пулемёта, сержант Вагин короткими очередями прицельно бил по плывущим лодкам. Вскоре вражеские лодки были накрыты огнём миномётов лейтенанта Романенко. Стрелки первой и второй роты первого батальона довершили дело.

Понеся большие потери, вражеский десант повернул вспять. Однако мы все хорошо понимали, что попытка высадить ночной десант – это лишь прелюдия.

Бой

Утро 2 сентября 1942 года.

Тщательно осматриваю в стереотрубу район переправы. Яркие солнечные лучи и берег Терека, оскверненный трупами фашистов. Какой разительный контраст! Пристроившийся рядом капитан Мурашко из оперативного отдела штаба проворчал:

– Такую красотищу испортили… Стервецы!

Противник готовился к более фундаментальной попытке форсировать Терек. На южной окраине Моздока видны были скопления вражеских войск. Более интенсивным стало движение по дороге Моздок – Луковская. В районе переправы тоже велись приготовления.

Вскоре в боевых порядках первого батальона и по всей территории Предмостного выросли лохматые кусты разрывов. Тысячи мин и снарядов обрушились на передний край обороны бригады Красовского. Не менее трёх артиллерийских и миномётных полков в течение продолжительного времени стремились подавить концентрированным огнём, оглушить, деморализовать наши подразделения.

А вскоре около батальона пехоты противника приступило к форсированию Терека. Самоуверенные, с закатанными до локтей рукавами, фашисты ступили на правый берег реки. Они атаковали боевые порядки первой и второй стрелковых рот как раз на стыке их флагов.

Красовский нервно кусал губы, следя за развитием боя. Он видел, что ещё не пришедшие в себя после тяжёлого артналёта обе роты оказывали слабое сопротивление. Гитлеровцы начали атаку на северную окраину Предмостного.

– Какого чёрта молчат миномёты Романенко?! – рассердился Красовский.

А лейтенанту Романенко было несладко. Полузасыпанные глиной миномёты приходилось буквально выкапывать из земли и устанавливать заново. А заодно подтаскивать разбросанные взрывом лотки с минами. И заменять раненых, контуженых, убитых… Нет, напрасно сердился на лейтенанта командир бригады. Когда фашистские громилы ринулись в атаку на Предмостный, их встретила дружным огнём третья рота. В этот момент один за другим глухо захлопали миномёты лейтенанта Романенко. И враги заметались в панике.

– Молодцы миномётчики! – крикнул рядовой Водолазов, посылая фашистам очередь за очередью.

– Ори меньше! – оборвал его командир пулемётного расчёта старший сержант Калашников. – Патронов много тратишь…

До того запылённый, что и родная мать не узнала бы, пробежал по ходу сообщения лейтенант Терещенко.

– Прицельней, ребята! – крикнул он пулемётчикам.

Поблизости гулко разорвалась мина. И невесть откуда взявшийся рядовой Подгорный, его связной, бросился своему командиру на спину, придавил к земле, закрывая собой от осколков. Лейтенант чертыхнулся и, стряхнув с себя связного, поначалу ошарашено глянул на него, а затем рассмеялся:

– Не знаю, как насчёт фрицев, а меня ты, Павел Елисеевич, когда-нибудь угробишь этаким манером.

Двадцатилетний Павел Елисеевич смущённо шмыгнул носом:

– Так ведь могло и поранить вас, товарищ лейтенант.

– Успеется, – отшутился Терещенко.

Внезапно ударил во фланг противнику пулемёт с опушки рощи. Сменивший позицию сержант Варигин короткими, точными очередями косил атаковавших. Умело руководивший огнём своего взвода, раненный в руку младший лейтенант Полозов заглянул к пулемётчикам и, вытирая рукавом гимнастёрки потное лицо, сказал:

– Авось под вашу музыку третья рота в контратаку пойдёт.

Варигин посмотрел на простреленную руку Полозова:

– Вы бы, товарищ лейтенант, уходили отсюда. А то, не приведи бог, ещё раз придётся Михайлюкову перевязывать вас. Где его носит? Коробки-то пустые!

Михайлюков появился почти тотчас же. Он тащил шесть коробок с пулемётными лентами.

– Вот, приволок, товарищ сержант, – проговорил он, отдуваясь. – Теперь порядок!

Варигин не ответил. Он не прекращал огня. Третья рота во главе со старшим лейтенантом Карасёвым пошла в контратаку. Поддерживая её, с флангов ударили из всех видов стрелкового оружия: первая рота – со стороны кирпичного завода, вторая рота – с опушки леса.

Особенно много неприятностей доставлял противнику пулемёт сержанта Варигина. Немецкие автоматчики не раз пытались «достать» его, но позиция расчёта оказалась для них неуязвимой. Тогда этот участок начали обстреливать вражеские миномётчики. Сержант, словно не замечая разрывов, продолжал вести огонь, пока одна из мин не взорвалась почти на самом бруствере окопа.

Выплюнув набившийся в рот песок, Варигин глянул в сторону Михайлюкова. Второй номер лежал, подогнув под грудь руку, и хрипло, с трудом дышал.

– Ты что? – кинулся к нему Варигин.

– За… зацепило… – тихо отозвался боец. – Не отвлекайтесь, Николай Иванович…

Собрать и разобрать пулемёт сержанту легче, чем перевязать раненого товарища. Но тут на позиции появилась военфельдшер Галина Майская.

– Пусти-ка, сержант. Я с этим управлюсь лучше, – сказала она и, обращаясь уже к Михайлюкову, добавила: – Ну, потерпи, братишка. Сейчас будет немного больно… Вот так! Ну-ну…

Михайлюков скрипнул зубами, но не застонал. Его уволокли на плащ-палатке. Варигин остался у пулемёта один. Стреляя по группе отходивших к Тереку фашистов, он забыл изменить прицел.

– Мажешь! – прозвучал рядом голос Полозова.

Варигин не успел ответить – взрывом мины его отбросило от пулемёта.

Сержант вскоре приподнялся, огляделся. Рядом неистово ругался Полозов, пытаясь зажать рукой бившую из ноги кровь.

Подползла вездесущая Галина.

– Лейтенант, я вас эвакуирую в медсанбат.

– Гвардейцы на карачках воевать смогут. Я вам не подчинён, товарищ военфельдшер!.. Не обижайтесь, – и, заглянув девушке в глаза, перешёл с крика на хриплый шёпот: – Бой ведь! Ну, как они тут без меня?

Бойцы третий роты так яростно контратаковали, что противник, несмотря на численное превосходство, вынужден был отступить к Тереку и закрепиться в окопах. Более двухсот трупов оставил враг на поле боя.

Гитлеровская артиллерия обрушила на атакующую роту шквал огня. Это вынудило старшего лейтенанта Карасёва отвести стрелков на исходные позиции.

Разгаданная тактика

В небе появились пикирующие бомбардировщики Ю-87. Гитлеровские воздушные пираты предпочитали наносить свои удары в светлое время суток. Волнами по пятнадцать – двадцать машин появлялись они со стороны Моздока и, заваливаясь на левое крыло, поочередно пикировали на позиции 98-го гвардейского полка. А у нас – ни одного зенитного орудия, только бойцы изредка били по «лаптёжникам» из винтовок.

Следующая волна «юнкерсов» нанесла бомбовый удар по 52-му отдельному миномётному дивизиону и артдивизиону 8-й стрелковой бригады. Стало ясно, что такая интенсивная бомбёжка одновременно с артобстрелом – «увертюра» к последующим попыткам противника переправиться.

Было хорошо видно, как на северном берегу готовились к переправе ещё один вражеский батальон и группа фашистских танков.

Судя по всему, направление основного удара намечалось из Моздока на Вознесенскую. Правда, незадолго перед тем командир 9-й гвардейской бригады подполковник Власов доложил, что противник начал форсировать Терек в районе Кизляра, но сумел захватить на правом берегу лишь небольшой плацдарм. Поступили также донесения о безрезультатных попытках гитлеровцев форсировать Терек на участке 10-й гвардейской бригады полковника Бушуева. Стало быть, здесь действия врага носили явно демонстративный характер, чтобы держать в напряжении весь наш передний край и заставить равномерно растянуть силы на широком участке фронта. Итак, предположение, что противник нанесёт свой главный удар из Моздока вдоль дороги на юг, полностью подтвердилось. И я решил перебросить в район бригады Красовского 47-й истребительно-противотанковый дивизион.

Павел Иванович находился на своём НП. Он был недоволен неудавшейся контратакой третьей роты и говорил по телефону несколько виноватым голосом, словно оправдывался:

– Я бы их спихнул в Терек, но такая плотность огня, что люди головы поднять не могут.

Как мог, я ободрил Красовского и порадовал сообщением, что в расположение его бригады направляется 47-й истребительно- противотанковый дивизион.

Никто не хотел уходить!

В половине девятого утра противник предпринял новую атаку на позиции первого батальона бригады Красовского. Восемь танков и два пехотных батальона бросили фашисты против понёсших значительные потери гвардейцев. Но стойкость воинов была безгранична. Выдержавшие только что сильный огневой налёт, бойцы словно вросли в землю. Они мужественно обороняли Предмостный кирпичный завод и опушку леса. На той опушке стоял насмерть изрядно поредевший взвод младшего лейтенанта Полозова.

Взводный, трижды раненный (вторая пуля угодила в левую руку), тяжело привалясь к стенке окопа, руководил боем – по его собственному выражению – «с печки». Большая потеря крови вынудила обеспокоенного и бесстрашного командира облюбовать себе «тихий уголок» по соседству с ПТР сержанта Кузнецова.

– В случае чего ты меня огоньком прикроешь, – шутил Полозов, обращаясь к сержанту.

– Случай-то, товарищ лейтенант, тут как тут, – отозвался Кузнецов. – Вон те две «каракатицы» в нашу сторону повернули.

И, звонко клацнув затвором своего противотанкового ружья, он медленно повёл длинным стволом.

– Валяй! – одобрительно бросил Полозов и заковылял по ходу сообщения, покрикивая: – Бить только по пехоте!

– От потери крови скоро ноги протянете. И эти вот, на вас глядя, тоже уходить не хотят, – сердито сказала хлопотавшая возле раненых медсестра Нюся Кодунова.

– Кто это не хочет уходить?

– Да вот, бойцы ваши, – Кодунова кивнула в сторону раненых.

Взводный, нахмурясь, повернул голову, однако ничего не успел сказать. Справа басовито ударила ПТР Кузнецова. Взвод замер в ожидании: «Попал? Или не попал?»

Вражеский танк резко остановился, будто на стену наткнулся, слегка развернулся на месте, лязгая траками, повёл было орудием… Но тут в утробе бронированного зверя что-то глухо ударило, и серый дым потёк из смотровых щелей.

Второй немецкий танк заметил бронебойщика. Башня его развернулась, орудие хлестнуло огнём. Перед самым окопом Кузнецова рванул осколочный. Сержант ткнулся лицом в землю, глухо застонал, затем вдруг поднялся, и, стиснув зубы, снова припал к ружью. Нажал на спуск и почувствовал удар в плечо… Сержант лежал на боку и не видел, как окутался дымом второй танк. И не слышал в забытьи, как подхватили его крепкие спасительные руки медсестры…

Тем временем на северной окраине Предмостного шёл не менее ожесточённый бой. Сюда была брошена основная масса вражеской пехоты и пять танков Т-III. Солдаты противника старались как можно ближе подтянуться к своим танкам, чтобы под прикрытием их брони вплотную подобраться к нашему переднему краю.

Лейтенант Алексей Данилович Терещенко, раненый, внимательно прислушивался к бою, но не улавливал знакомой скороговорки «максима».

– Как думаешь, Павел Елисеевич, – спросил лейтенант бинтовавшего его Подгорного, – с чего бы это расчёт Калашникова молчит? Может, они боезапас экономят?

– Разрешите взглянуть? – спросил Подгорный.

– Э-э, нет! – лейтенант через силу улыбнулся. – Я, брат как-нибудь сам. А ты, Павел Елисеевич, давай здесь устраивайся получше. Сейчас здесь жарко будет.

Задевая широкими плечами за шершавые края хода сообщения, Терещенко заторопился на позицию старшего сержанта Калашникова, стараясь отогнать страшное предположение о гибели пулемётного расчёта. К счастью, опасения оказались напрасными: «максим» Калашникова, вынесенный чуть вперёд от левого фланга третьей роты, был в полной боевой готовности. Рядовой Водолазов, вцепившись в рукояти, то и дело нервно дёргал пальцами рук, после чего немедленно раздавался строгий окрик Калашникова:

– Не дёргайся! Рано!

Наконец танки противника вышли почти на одну линию с нашим пулемётным расчётом.

– Огонь! – тотчас скомандовал старший сержант.

Водолазов дал длинную очередь. У него был верный глаз охотника. Вражеские автоматчики попадали в траву. Фланговый огонь «максима» отсёк всю пехоту противника от танков, атаковавших фланг третьей роты. Почуяв неладное, две машины резко изменили направление и двинулись в сторону наших окопавшихся пулемётчиков.

Калашников достал из ниши противотанковые гранаты.

– Не спеши, старшой! – раздался рядом голос Терещенко. – Сейчас им сорокапятка врежет.

А танки приближались и, словно принюхиваясь, поводили стволами орудий вправо-влево, стараясь обнаружить в обгорелой, забросанной землёй траве глубокую выемку пулемётного гнезда.

Командир противотанкового орудия сержант Саров, уже подбивший в бою под Моздоком три танка, сам выполняя обязанности наводчика, старательно взял передний танк в перекрестие панорамы. Выстрел сорокапятки, прокатившийся над самой землей, потерялся в грохоте боя, но советский бронебойный снаряд прошёл сквозь крупповскую броню. Один из танков задымил, дёрнулся вперёд, потом назад и замер. Однако орудие его продолжало изрыгать огонь. Сержант приладился было ударить по нему вторично, но в танк угодил наш тяжёлый снаряд. Взрывом страшной силы вырвало башню и отбросило метров на десять.

– Ну и силища! – воскликнул с восторгом Саров.

Впрочем, завидовать и восторгаться было некогда. Экипаж второго вражеского танка засёк орудие Сарова с первого же выстрела и пытался с ходу поразить его огнём пушки и пулемёта. Но сержант успел раньше: снаряд его сорокапятки разворотил гусеницу, и танк завертелся на месте.

Неравные силы

Потеряв четыре танка и множество пехотинцев, противник вынужден был прекратить атаку. Теперь он решил вновь подвергнуть артиллерийско-миномётному обстрелу позиции первого батальона бригады Красовского. Одновременно «юнкерсы» снова начали бомбить наши боевые порядки.

Под шквальным огнём артиллерии и следующими один за другим бомбовыми ударами авиации врага гвардейцам пришлось нелегко. Особенно тяжело было третьей роте. На неё обрушилась основная масса бомб и снарядов. Галя Майская и Нюся Кодунова едва успевали оказывать первую помощь раненым. Потери роты были очень большими.

Противник свежими силами возобновил атаку на кирпичный завод, лес и хутор.

Комбриг Красовский трезво оценил обстановку, понял, что силы явно неравны, и приказал гвардейцам отойти на линию артиллерийских позиций и закрепиться там.

Овладев Предмостным кирпичным заводом и лесом, гитлеровцы возомнили, будто легко смогут продвинуться дальше. Однако первая же их попытка атаковать наши части сорвалась: артиллерия прямой наводкой буквально смела с лица земли группы атакующих фашистов.

Со своего НП я неотрывно следил за ходом боевых действий. Было ясно, что обстановка складывалась не в пользу первого батальона 8-й бригады, хотя нашим артиллеристам и удалось отбить атаку гитлеровцев. В стереотрубу хорошо было видно: на левом берегу Терека в районе переправы концентрируются свежие силы противника. В случае их успешной переброски через реку враг мог добиться на правобережном плацдарме значительного численного перевеса. Это создавало угрозу нашей артиллерии, находившейся южнее Предмостного.

Связавшись с командующим 9-й армией генерал-майором Коротеевым, я попросил поддержки с воздуха. Константин Аполлонович, зная о сложившейся на участке обстановке, пообещал обратиться к командованию ВВС. И минут через двадцать группа наших бомбардировщиков нанесла сильный бомбовый удар по переправе, а также по артиллерийским позициям противника в районе Моздока. Ободрённые поддержкой с воздуха, артиллеристы стали обстреливать Предмостный, где закрепились откатившиеся после неудачной атаки гитлеровцы.

Подполковник Красовский счёл этот момент благоприятным для контрудара, чтобы вернуть утраченные позиции. В 11 часов в контратаку были подняты: четвёртый стрелковый батальон и девятая рота – со стороны станции Терской, и шестая рота – со стороны Нижних Бековичей. Но открытая местность, по которой батальон двинулся на врага, не способствовала успеху. Противнику были видны как на ладони боевые порядки наших контратакующих подразделений. И вражеская артиллерия накрыла их сильным огнём, а подоспевшие «юнкерсы» сбросили свой смертоносный груз. Понеся большие потери, наши подразделения вынуждены были отойти на прежние позиции.

Повар Алексеенко

Знойный сентябрьский полдень. Земля – вся в воронках. Изредка рванёт снаряд да откликнутся скороговоркой пулемёты… Бой затихал. Было ясно, что обе стороны не станут предпринимать активных действий в течение ближайших часов.

Но передышка отнюдь не означала, что бойцы могут наконец отдохнуть. На их натруженные плечи ложились новые неотложные задачи: углубить окопы, пополнить боезапас, помочь эвакуировать раненых. И полетела с лопат на брустверы земля. Прячась в складках местности, укрываясь среди высоких стеблей кукурузы, уходили в тыл раненые, ещё способные самостоятельно передвигаться. За ними двинулись повозки с теми, кто получил тяжелые ранения, – таких тоже было немало. А навстречу спешили повозки со снаряжением и боеприпасами. Торопились воспользоваться затишьем и повара, оделявшие оставшихся в строю двойной обеденной нормой.

Особенно старался старший повар первого батальона сержант Алексеенко.

– Подходи, хлопцы, поторапливайся! Это ж надо, без завтрака сколько времени. Чёртов фашист, чтоб его поперёк живота схватило, так и не дал завтрак раздать. Вылить пришлось! Вот разоренье!

Сержант наделял бойцов поистине богатырскими порциями обеда и неспроста их поторапливал. Алексеенко понимал, что передышка будет недолгой. Учитывали это и все воины – от рядового бойца до командира бригады Красовского. Комбриг уже обзвонил все свои части, уточнил некоторые данные, отдал необходимые распоряжения.

А в это время в штабе 370-й пехотной дивизии противника генерал-майор Клепп, как потом выяснилось, учинял разнос своим подчинённым. Штаб располагался в Моздоке, в здании собора, на колокольне которого находился НП. Ныне этого здания нет – на его месте городская площадь, окружённая новыми домами.

Стрелки часов показывали ровно 18.00, когда сильный грохот нового артналёта прервал непривычную тишину. Плотность вражеского огня на сей раз была особенно велика. На боевые порядки гвардейской бригады обрушился сплошной огневой вал. С характерным завыванием над позициями наших войск снова появились бомбардировщики – на этот раз тяжёлые Ю-88, нёсшие по полторы тонны бомбового груза каждый.

С тревогой смотрели мы на чёрные фонтаны земли, вздымавшиеся над позициями артдивизиона 8-й бригады и 52-го миномётного дивизиона. Понимали, что потери там были неизбежны, но как велики эти потери?!

А в районе переправы уже тянулся от берега к берегу узкий наплавной мост. По нему торопливо двигались на правобережный плацдарм танки и бронетранспортёры противника. Только бомбовый удар нашей авиации по переправе мог бы помешать переброске на правый берег значительных сил гитлеровцев.

Связавшись с командующим 9-й армией, я снова попросил поддержки с воздуха. Увы! Девятка «петляковых» появилась над переправой лишь тогда, когда основные силы гитлеровцев уже были на правом берегу. Не зная, какой трудный бой пришлось перед тем выдержать нашим лётчикам с вражескими истребителями, я сгоряча ругнул их из-за опоздания и приник к стереотрубе.

Несмотря на ошеломляющий артналет и бомбовые удары вражеской авиации, наши артиллеристы, проявляя истинный героизм, начали ответный артобстрел. Но видно было, что им чрезвычайно тяжело делать своё дело под огнём такой высокой плотности.

Через полчаса сосредоточенные на правобережном плацдарме силы противника двинулись в атаку. И опять основной удар был направлен на прорыв обороны первого батальона 8-й бригады – на юг, вдоль шоссе и узкоколейки. Снова особенно тяжело пришлось третьей роте. В центр её боевых порядков ворвались три вражеских танка. Но, видно, недаром делали мы такую серьёзную ставку на противотанковые гранаты и бутылки с горючей смесью. Из «проутюженных» окопов то там, то здесь вылетала, сверкнув на солнце, бутылка… Вскоре от трёх фашистских Т-III к небу потянулись три столба чёрного дыма.

На левом фланге третьей роты с удивительным спокойствием вновь ловил в перекрестие прицела очередной танк сержант Саров. Однако его сорокапятку заметили. Башня танка развернулась в его сторону. Выстрелы орудия Сарова и танковой пушки прозвучали одновременно. Танк замер. Но в тот же миг взорвался рядом с сорокапяткой осколочный снаряд. Саров судорожно прижал к коленям лобастую голову и свалился у орудийного щита. Буквально через минуту над раненым в грудь сержантом склонилась осунувшаяся за этот день Галина Майская. Как могла она успевать от одного раненого к другому, как ухитрялась появляться в нужном месте через минуту – две после того, как потребовалась её помощь? И всё-таки успевала. Наскоро перебинтовав Сарова, военфельдшер попыталась вынести его с поля боя, но на первых же метрах пути сержант, не приходя в сознание, скончался.

Тем временем ожесточённый бой разгорелся на правом фланге третьей роты. Галина поспешила туда. Там, в районе позиции артдивизиона, гвардейцы схватились с танками врага. Сильным миномётным и пулемётным огнем они сумели отсечь вражескую пехоту от танков, а в это время наши артиллеристы обрушили на машины противника всю свою огневую мощь. Потеряв ещё два танка, гитлеровцы отошли.

Отошли… Нет, это не было отступлением. Противник отводил свои войска для того, чтобы дать им небольшую передышку и одновременно нанести очередной удар силами артиллерии и с воздуха по нашим боевым порядкам.

Минут через сорок снова появились Ю-88 и обрушили бомбы на наши позиции. Одновременно вступила в действие и артиллерия врага.

Приближался момент наивысшего напряжения боя. Танки и пехота противника снова атаковали первый батальон. На левом фланге третьей роты мужественно дрался основательно поредевший взвод лейтенанта Терещенко. Вторично раненный лейтенант умело руководил своими людьми, ведущими огонь по вражеской пехоте. Сюда-то и доставил патроны старший повар батальона сержант Алексеенко, увидев раненного лейтенанта и его поредевшей взвод:

– Будем помогать вам, хлопцы. Маловато вас, а этих гадов вон сколько прёт!

И, заняв удобную позицию, сержант открыл огонь по фашистам. В его опытных руках обыкновенная русская трёхлинейка была грозным оружием. Удивляло огромное самообладание старшего повара, не обращавшего внимания на разрывы мин и свист пуль. Десяток гитлеровцев нашли свой бесславный конец от руки Алексеенко. Но мина, угодившая прямо в окоп, оборвала жизнь мужественного воина, успевшего прошептать напоследок:

– Эх, ужин не успел сготовить!

Коммунисты, вперёд!

Ожесточённый бой шел и в районе кургана Абазу, на северных склонах которого оборонялся второй батальон майора Рудика. К двенадцати часам под натиском превосходящих сил противника батальон был вынужден оставить поселок Нижние Бековичи, где до этого занимал оборону, и отойти на километр южнее. Штаб батальона расположился теперь на вершине кургана. Закрепившись здесь на заранее подготовленных позициях, гвардейцы майора Рудика успешно отражали атаки врага.

Во второй половине дня авиация и артиллерия противника подвергли позиции батальона ожесточённой огневой обработке. Интенсивность бомбовых ударов и артиллерийско-миномётного огня была очень велика. Так, в миномётной роте было уничтожено два миномёта вместе с расчётами. И командир роты лейтенант Нурибеков доложил в штаб батальона, что настроение у бойцов упало. Майор Рудик, сам тяжело раненный, был обеспокоен таким докладом. Он сознавал, что именно сейчас – перед очередной атакой противника – необходимо поднять боевой дух личного состава.

– Слушай, Василий Фёдорович, – превозмогая боль, сказал он старшему политруку Житникову, – может, сходишь к миномётчикам?

– У нас там Бурмистров управится, – ответил комиссар. – А тебе, комбат, в тыл пора. С такой раной долго не продержишься.

Младший политрук Бурмистров уже находился на огневых позициях. Помогал привести в порядок материальную часть, подбадривал бойцов метко сказанным словом и непоколебимым спокойствием. И миномётчики быстро восстанавливали утраченное было душевное равновесие.

Тяжёлые испытания выпали также на долю пятой и шестой стрелковых рот. В их окопах были убитые и раненые. Ротные санитарки Женя Мясоедова и Тоня Скрипникова переползали от одного раненого к другому, оказывали первую медицинскую помощь. И вряд ли кто-нибудь сможет подсчитать, сколько жизней, рискуя потерять собственную, спасла каждая из них.

От перенапряжения бойцы устали. Но командиры пятой и шестой рот лейтенанты Филоненко и Третьяк были опытными офицерами. Они сумели сплотить людей, ободрить их и подготовить роты к отражению новой атаки.

Нелёгкая обстановка складывалась и на КП батальона. Медсестра Вера Колодей, небольшого роста восемнадцатилетняя девушка, едва закончила перевязывать тяжело раненого комбата Рудика, как ей снова пришлось начать борьбу за жизнь начальника штаба батальона лейтенанта Маркина. Вскоре их отправили в расположенный за курганом батальонный медпункт. Здесь, в полевом стане, вокруг которого росла кукуруза, скопилось очень много раненых. Медперсонал прилагал все силы и умение, чтобы своевременно оказать им помощь.

Ну вот улетели и скрылись из виду последние вражеские самолёты. И тотчас на южной окраине Нижних Бековичей показались шесть танков противника в сопровождении пехоты. Принявший командование батальоном командир четвёртой роты лейтенант Мельник видел со своего НП, как тяжело пятой и шестой ротам. Противнику удалось ворваться на наши позиции. И всё же лейтенант колебался вводить в бой свой последний резерв – четвёртую роту. Мельник вопросительно взглянул на комиссара батальона. Житников отрицательно покачал головой:

– Рано, Фёдор Григорьевич! Должны выстоять…

А шесть танков уже миновали первую нашу траншею и стали продвигаться в направлении батальонного НП. Казалось, ничто не сможет остановить их. Однако взводный шестой роты лейтенант Фёдоров сумел попасть бутылкой в моторную часть вражеской машины. Танк вспыхнул. Почти сразу же чуть левее загорелся ещё один танк: бойцы умело последовали примеру взводного. Не отставала от соседей и рота Филоненко. Её бронебойщики фланговым огнем подбили третью машину врага. Оставшиеся танки начали поспешно отходить.

Наступил самый подходящий момент для контратаки. И тогда впереди четвёртой роты появился комиссар батальона Житников. Бойцы услышали его спокойный и властный голос:

– За Родину! Гвардейцы, вперёд!

Рота поднялась в атаку. Комиссар, бежавший впереди с пистолетом в руке, внезапно упал.

Вера Колодей, наблюдавшая за атакой, видела, как падал комиссар. Убит?! Нет, поднялся и, как-то странно придерживая левой рукой живот, снова побежал. Шагов через тридцать он снова упал. Вера выскочила из окопа и бросилась к комиссару. Он лежал весь в крови. Перевернув Житникова на спину, медсестра увидела большую рану. Медицинская помощь была уже не нужна… Но поднятая комиссаром в контратаку рота выбила противника из наших окопов и восстановила положение на участке.

А враг тем временем готовил очередную атаку на позиции второго батальона. Политрук Мордвин принял на себя обязанность комиссара.

Наивысшего напряжения достиг бой на правом фланге третьей роты первого батальона, где артдивизион бригады отражал атаку гитлеровских танков. Из двадцати орудий четыре были выведены из строя «юнкерсами». Противник, рассчитывая на большие потери в дивизионе, бросил на этот участок несколько своих T-IV, предполагая добиться лёгкой победы. Но просчитался. Меткими выстрелами был подбит танк, через минуту – другой. Рассвирепевший враг бросил в атаку ещё взвод танков.

В центре боевых порядков дивизиона стояла сорокапятка сержанта Атрепьева. Сюда-то и направили свой удар гитлеровские танкисты. Сержант уловил момент, когда T-IV повернулся чуть боком, и пробил метким выстрелом бортовую броню. Внутри танка взорвался боезапас.

Но второй танк ударил по орудию осколочным. Прицельное приспособление было разбито вдребезги. Сержант вогнал снаряд в казённик и навёл орудие «на глазок». Словно почуяв неладное, танк пошёл зигзагами. Но уйти далеко ему не удалось: прозвучал выстрел, и моторная часть загорелась.

Однако через мгновение Атрепьева отбросило от орудия взрывной волной. Придя в себя, артиллерист пошевелил руками, ногами, ощупал голову. Ни единой царапины! Снова кинулся к своей пушке, но увидел, что она окончательно выведена из строя.

Один из танков устремился прямо на замолчавшее орудие, намереваясь раздавить и его, и расчёт. Атрепьев притаился в окопе с противотанковой гранатой. Когда до вражеской машины оставалось не более пятнадцати метров, он метнул гранату. Так был подбит третий вражеский танк.

Несмотря на потери, противник продолжал атаку. Теперь особенно напряжённо стало на левом фланге третьей стрелковой роты. Здесь основная тяжесть борьбы с танками легла на плечи бронебойщиков роты ПТР, в особенности на расчёт сержанта Луценко, удобно укрывшийся за насыпью узкоколейки. Противник стремился во что бы то ни стало обнаружить и уничтожить бронебойщиков. Стоило нашему ПТР сделать один выстрел, как его засекали и энергично обстреливали. В таких условиях уничтожить гитлеровский танк можно было, только поразив его с первого выстрела. Сержант Луценко хорошо знал это. Он долго и старательно выцеливал бронированное днище танка T-III, взбиравшегося на невысокий пригорок в метрах ста от насыпи. Наконец выстрелил. Танк сполз с пригорка, пуская в небо чёрно-серый дым.

Гитлеровцы осатанели, на окоп Луценко посыпались мины, снаряды. Пули хлестали по брустверу.

– Сейчас они ещё десятка два «юнкерсов» нашлют! – сказал Маломуж.

Сержант не ответил. Запрокинув чубатую голову, он неподвижно глядел в белесо-голубое небо, будто и впрямь высматривал там вражеские самолеты.

– Ну, гадьё! – крикнул в бешенстве Маломуж. И, не обращая больше внимания на шквальный огонь, торопливо занял место наводчика, повёл длинным стволом ПТР за танком, приближавшимся к нашим позициям.

– Это вам, сволочи, за сержанта! – крикнул он, добивая вторым выстрелом задымившую машину.

И тут же отвалился от своего ружья.

К нему подполз сержант Данцев, ротный парторг:

– Кузьмич! Ты что?

Но Маломуж замолчал навсегда.

Данцев накрыл лица павших бойцов пилотками и зло приложил к плечу приклад осиротевшего ружья. Но сражённый вражеской пулей, уронил голову на затвор, так и не выпустив оружие из рук.

А фашистские танки шли на наши позиции. И тогда ружьё из окоченевших рук Данцева взял политрук роты Амбарцумян. Сделал первый выстрел… И опять начался жестокий обстрел «ожившего» противотанкового ружья. С железным спокойствием Амбарцумян взял на прицел ближайший гитлеровский танк и двумя выстрелами вывел его из строя. Но вскоре погиб сам, сражённый осколком мины.

Так и лежали они вчетвером у противотанкового ружья – два комсомольца и два коммуниста, четверо бесстрашных сыновей нашей великой многонациональной Родины – украинец Луценко, белорус Маломуж, русский Данцев и армянин Амбарцумян. Но вражеская атака захлебнулась. Фашисты отходили на старые позиции, оставив на поле боя сотни трупов и полтора десятка танков.

Затишье перед бурей

Ещё двое суток длился неравный бой. Противник непрерывно бомбил и вводил в действие всё новые и новые танковые подразделения. К исходу 4 сентября ему удалось прорвать оборону бригады Красовского на участке Терская – Нижние Бековичи и продвинуться к югу на двенадцать километров. Здесь, на северных скатах Терского хребта, встретив упорное сопротивление 62-й отдельной морской стрелковой бригады, враг остановился и затих. Было ясно, что это затишье перед бурей. Противник явно готовился к новому, более мощному рывку. Запах кавказской нефти не давал ему покоя. Следовательно, и мы должны были принять меры, чтобы, как говорится, не ударить лицом в грязь. А для этого нужно было знать, когда, в каком направлении и какими силами будет нанесён удар. Необходимо было ещё раз тщательно взвесить свои собственные возможности, подробнейшим образом изучить обстановку…

5 сентября на позициях было сравнительно спокойно. Редкие разрывы снарядов, треск коротких пулемётных и автоматных очередей стали настолько привычными, что воспринимались как некие составные части многоголосого дневного хора, образованного скрипом обозных колес, шелестом высокой кукурузы, шутливой перебранкой у полевой кухни.

Где-то в станице прокричал петух. Заскрипели ворота. И такой мирной тишиной повеяло от всего этого, что мне стало как-то не по себе. Известно: тишина на поле боя – грозный предвестник. Если неопытный боец порой радуется её приходу, то бывалый воин, наоборот, настораживается.

С начальником артиллерии корпуса подполковником Лифшицем мы отправились на позиции 62-й отдельной морской стрелковой бригады.

Морские пехотинцы занимали оборону на рубеже Чумпалово – Красная Горка – Чеченская Балка, проходившем по северным скатам отрогов Терского хребта. Третий батальон бригады оседлал дорогу Моздок – Вознесенская, являвшуюся осью предполагаемого танкового удара гитлеровцев. Центром опорного пункта батальона были посёлок Красная Горка и одноименная высота, господствовавшая над лежащей впереди местностью. Сюда-то мы и нанесли свой первый визит.

Враг тщательно наблюдал за местностью. Пулемётные и автоматные очереди то и дело вздымали пыль на брустверах окопов, если кто-либо из наших бойцов неосторожным движением выдавал своё присутствие. Приходилось строго соблюдать правила маскировки.

По неглубокому ходу сообщения, пригибаясь до пояса, добрались мы до НП командира третьего батальона капитана Демченко. Он встретил нас кратким докладом и в деталях ознакомил с обстановкой.

Первую траншею занимали вторая и третья роты, во втором эшелоне находились первая рота и несколько сорокапяток. Там же удобно расположились НП командиров батарей и дивизионов.

Батальон капитана Демченко уже понюхал пороху. Совместно с другими частями он выдержал серьёзный бой с довольно большой группой танков противника, пытавшейся прорваться на Вознесенскую. Бой был длительным и упорным. Обе стороны понесли значительные потери.

В полукилометре просматривалась линия фашистских окопов. Оттуда изредка доносились короткие очереди.

– Осторожничают, сволочи, – усмехнулся комиссар батальона старший политрук Иван Васильевич Помазуев. – Вчера на рожон лезли.

Он только что возвратился из второй роты, понёсшей большие потери.

– Тяжёлый был бой, – рассказывал старший лейтенант Помазуев. – Левый фланг второй роты атаковала пехота под прикрытием двух танков. Передний танк с ходу проскочил было нашу первую траншею. В этот момент сноровку и хладнокровие проявил командир взвода младший лейтенант Рылов. Земля ещё сыпалась из-под траков в траншею, а он поднялся в полный рост и бросил бутылку с горячей смесью. И знаете, Рылов это проделал как на показном занятии. Второй танк подбили артиллеристы. Немцы так близко шли за танками, что, не прижми их пулемётчики, могли бы в нашу траншею ворваться.

– А как обстоят дела в роте сейчас?

– Люди готовятся к бою, товарищ генерал. В каждом отделении – по два истребителя танков. Они вооружены противотанковыми гранатами и бутылками с КС. Политрук роты Пинкин отрабатывает с ними технику уничтожения танков. Опыт Рылова распространяет. Кроме того, многие своими глазами видели, как взводный сжёг танк.

– Вчерашний бой многому научил нас, – включился в разговор политрук пулемётной роты Иван Андреевич Летёмин. – Да и люди себя с лучшей стороны показали.

Ефрейтор Синетов, пулемётчик, вместе с автоматчиком Лапиным находились в одном окопе. Врагам удалось обойти их с флангов, но воины не растерялись. Пулемёт Синетова и автомат Лапина нанесли большой урон атакующим фашистам.

Эти рассказы ещё раз подтвердили, что наши бойцы перестали бояться слов «танки» и «окружение». Рождались новые черты в характерах людей, которые вчера были ещё садоводами и студентами, плотниками и бухгалтерами. Те черты, которые делают человека воином: бесстрашие и чувства долга. Вместе с тем люди накапливали в боях с врагом опыт и знания, а без них никакие личные качества не могут обеспечить победу.

Я пожелал бойцам успеха и распрощался. Мы с Лифшицем спустились с Красной Горки и вскоре были в районе огневых позиций артиллерийского дивизиона капитана Токарева. Двадцать орудий дивизиона оседлали дорогу, ведущую в станицу Вознесенскую.

Артиллеристы, судя по всему, только закончили работы по оборудованию огневых позиций и отдыхали в ожидании ужина. Сбросив пропотевшие гимнастерки, батарейцы сидели или полулежали у орудий. На большинстве из них были полосатые флотские тельняшки – память о родных боевых кораблях, с которых сошли на берег, чтобы биться с врагом на суше.

Невдалеке несколько человек, окружив старшего лейтенанта Хотулева, командира первой батареи, слушали, как он под чуть приглушённый перебор гитары пел популярную в те дни песню о синем платочке.

Мы тоже остановились послушать.

Хотулев, смутившись, оборвал было песню, но я попросил его продолжать.

– День рождения у него сегодня, товарищ генерал, – словно оправдывая певца, пояснил мне лейтенант Корсаков.

– Да хватит! – смутился Хотулев. – Тем более, что к бою этого никакого отношения не имеет.

– Как не имеет? – возразил лейтенант Четыркин. – Ты теперь вполне совершеннолетний…

Тем временем старшина дивизиона Коваленков доложил, что ужин готов. Капитан Токарев, как хлебосольный хозяин, ни за что не хотел отпускать меня из расположения дивизиона, пока я не отведаю «артиллерийских харчей».

Только после ужина мы с начальником артиллерии корпуса двинулись по дороге на Вознесенскую. Справа и слева от неё располагались на огневых позициях 68-й тяжёлый и 98-й артиллерийские полки. Их огневые позиции были выбраны с таким расчётом, чтобы фланговые дивизионы могли своим огнём перекрыть дорогу, где стояли батареи Токарева. Восемьдесят четыре орудия этих артчастей на участке фронта шириной восемь километров представляли собой мощный барьер на пути танков противника.

Именно на эту артиллерию я и возлагал большие надежды. Во всех батареях проходила поорудийная тренировка в стрельбе прямой наводкой.

Корпусная артиллерия была надёжным заслоном. И всё-таки удара сотни танков этот заслон мог не выдержать. Тогда должен был вступить в действие последний резерв противотанковой обороны – отряд Корнеева, перекрывший дорогу у самого перевала. Отряд этот имел большой опыт боёв. В начале августа он был направлен в район Будённовска совместно с другими отрядами вести активную разведку и сдерживать врага. С этими задачами отряд Корнеева справился хорошо, но под натиском превосходящих сил противника вынужден был отойти к Моздоку и вместе с другими частями защищал его до 25 августа. Теперь, усиленный 98-м артполком, он закрывал дорогу на перевал. Личный состав отряда подготовил отличные позиции.

С наступлением сумерек в сопровождении подполковника Лившица я возвратился в штаб корпуса. В штабной землянке меня ожидал Базилевский. Комиссар корпуса тоже весь день был в войсках и приехал часом раньше. Мы долго беседовали с Базилевским, обменивались впечатлениями с возвратившимися из поездки в войска офицерами штаба и политотдела. Засиделись далеко за полночь. Разошлись отдыхать часа за три до рассвета.

Тишина взорвана

Разбудили меня в начале пятого. Было ещё темно. Прохладный ветер доносил тонкие запахи сухого разнотравья. И мне почему-то очень захотелось пройтись до своего НП. Расстояние было чуть больше километра. Тропинка вилась между кустами, постепенно поднимаясь в гору. Я шёл не торопясь, наслаждался утренней прохладой и тишиной. Общение с природой просто необходимо человеку. В особенности, когда он ежедневно и ежечасно видит вокруг себя смерть. Извилистая тропа вела к скрытому в полумраке НП. Справа, в той стороне, где Терек впадает в Каспий, горизонт посветлел и начал слегка розоветь. Пробуждались птицы, их песни доносились из ближних кустов. Утро сулило погожий день.

В блиндаже НП уже собрались офицеры штаба. Начальник оперативного отдела майор Никита Васильевич Минаев доложил, что связь со всеми частями работает нормально. Я поблагодарил его и попросил чаю, но гром артиллерийских залпов оборвал утреннюю тишину. Противник начал наступление.

6 сентября 1942 года в 5.30 начался бой у Красной Горки.

По всему фронту 62-й бригады противник вёл сильный артиллерийский огонь. Плотность его была необыкновенно высокой. Судя по всему, в огневом налёте принимала участие артиллерия всех четырёх фашистских дивизий – 3-й и 13-й танковых, 111-й и 370-й пехотных.

В 6.00, когда стало светло, две группы Ю-88 бомбили наши артпозиции. Почти одновременно, грозно ревя моторами, прошли в направлении вражеских позиций штурмовики ИЛ-2 4-й воздушной армии. Поддерживая нас с воздуха, эти «летающие танки» нанесли по находившимся на исходных позициях гитлеровским войскам сокрушительный удар. Огнём своих пушек и пулемётов они изрядно потрепали изготовившуюся к атаке живую силу противника. Но наша штурмовая авиация не смогла изменить положение. Два пехотных вражеских полка при поддержке тридцати танков начали фронтальную атаку.

Ты мне живой нужен

Командира второго взвода второй роты разбудил разорвавшийся снаряд.

– Чтоб ты пропал! – Рылов с хрустом потянулся. – Что за подлая манера будить людей таким гнусным способом!

Наработавшийся вчера со своими бойцами до полного изнеможения, младший лейтенант был разозлён тем, что ему не дали выспаться. Но в то же время понимал, как его людям, побывавшим всего в одном бою, необходима моральная поддержка. И потому сменил ворчливый тон на насмешливый:

– Нечиста совесть у фрица. Нет ему ни сна, ни покоя. Точно! Вот нашего Лапина взять. Человек завтрак проспать может. Значит, совесть чиста. Верно говорю, Лапин?

Лапину было не до шуток: он ещё не привык к артобстрелу и сейчас, съёжившись на дне траншеи, вздрагивал при каждом очередном разрыве.

Взводный подполз к Лапину вплотную и, привалясь спиной к стене траншеи, закурил.

– Я вот примечаю, что вы, Лапин, отчаянной храбрости человек. Вчера в окружение попали, а как дрались…

Но и похвала не подействовала. Автомат Лапина остался лежать на бруствере, подвергаясь опасности быть выведенным из строя.

– Красноармеец Лапин! – раздался тогда властный голос Рылова. – Где ваш автомат?

Побледневший автоматчик вскочил, схватил своё оружие и укрылся в траншее. Невдалеке снова прогрохотал разрыв, но теперь Лапин овладел собой.

– Молодец, Мина Ефимович! Так держать! С таким именем ничего не надо бояться. Подумаешь, снаряд! Он снаряд, а ты – мина.

Лапин улыбнулся пока ещё непослушными губами и, привалившись боком к стене окопа, закурил. А взводный уже торопился к командиру отделения сержанту Козлову. Тот – более опытный воин – умеет подавлять в себе чувство страха. Но он то и дело высовывается из траншеи, демонстрируя полное пренебрежение к опасности. Разъярённый Рылов сильным рывком швыряет Козлова на дно окопа:

– Мне здесь такие «герои» не нужны! Смерти не боятся только дураки. На кой чёрт мне убитый? Ты мне живой нужен, чтобы воевать, чтобы отделением командовать. Смотри мне! Ещё раз высунешься таким фертом…

На самом бруствере оглушительно грохает снаряд. Едкий пороховой дым заполнил траншею, на упавших ничком людей сыплются комья земли.

– Чем они, сволочи, снаряды начиняют? – спросил, надсадно кашляя, Козлов.

– Розовым маслом! – сердито отозвался Рылов.

Бойцы взвода старались не пропустить ни одного слова, сказанного младшим лейтенантом. Взводный, который позавчера в бою поджёг бутылкой с КС вражеский танк, для них – образец мужества. Каждому хотелось чем-нибудь походить на своего командира. Сами того не замечая, люди перестали прислушиваться к грохоту разрывов и жалобному вою летящих мин.

Слово командира, личный пример его очень много значат для бойца в такой обстановке. Достаточно услышать, как взводный или ротный подбодрил растерявшегося солдата или пожурил не в меру бравого, достаточно увидеть, как без лишней суеты делает он под обстрелом своё привычное дело, – и страх отступает, сменяется жгучей ненавистью к врагу.

Политрук третьей роты Михаил Алексеевич Пинкин всегда появлялся в тех местах, где бойцам нужна моральная поддержка. Вот и сейчас невдалеке, слева в траншее, рванул снаряд – Пинкин тотчас поспешил туда. Пострадал лишь один. Товарищи уже принялись его перевязывать.

– Что, Шамов, зацепило? – участливо спросил политрук. – Ну-ка, дайте взглянуть. – С видом знатока он осмотрел рану и заметил:

– Умный осколок был, кость не задета. Жить тебе, Шамов, лет до ста.

– Если второй снаряд в траншею не угодит, – заметил кто-то.

– Не было такого случая, – засмеялся Пинкин, – чтобы второй снаряд попал в то же место. Можете считать, что артобстрел вам уже не страшен.

Бойцы облегчённо вздохнули и стали осторожно выглядывать из траншеи, чтобы выяснить, как ведут себя враги. Ведь артподготовка предшествует атаке.

Но противник, по-видимому, не надеялся на свою артиллерию – в воздухе появилось несколько групп Ю-88. Они бомбили огневые позиции артиллерийских полков. Почти одновременно с налётом «юнкерсов» двинулись в атаку тридцать танков. Вслед за ними поднялась вражеская пехота.

Тяжёлое испытание

Противник перенёс огонь своей артиллерии в глубину нашей обороны. Именно теперь начиналось самое тяжёлое испытание. Шестнадцать вражеских танков двигались в направлении второй роты третьего стрелкового батальона бригады Кудинова.

– Ну, политрук, наше время пришло, – сказал Пинкину старший лейтенант Попов. – Трудно будет! Ты, брат, возьми на себя левый фланг.

– Слушаюсь!

– Смотри, чтобы народ на рожон не лез. Танки пропускать над собой. Главное – отсекать пехоту!

Команда гитлеровского танка надвигалась на окоп. Прижавшись к сыпучей стенке, сержант Козлов не отрывал взгляда от вражеской машины, выжидал, когда прогрохочут над ним стальные траки, чтобы метнуть в Т-IV бутылку с горючей смесью. Но снаряд сорокапятки опередил сержанта. Это стрелял наводчик Подольский.

– Подольский! Уходи ты по-доброму в тыл, – настаивал командир орудия сержант Коровников. – Это что такое делается! Ты ж мне орудие демаскируешь: в бинтах весь.

Подольский, дважды раненный в недавнем бою, хмуро отмалчивался, то и дело поправлял сползающую на глаза марлевую повязку.

– Я тебе что говорю?! – вышел из себя сержант.

– Не уйду я, – упрямо заявил Подольский. – Не имею такого морального права. Вон ещё одна скотина лезет!

А тем временем вражеский танк уже перевалил через первую траншею. Теперь он двигался прямо на орудие Коровникова. Подольский снова припал к прицелу, но ослепительное оранжево-зелёное пламя взметнулось вдруг над Т-IV. Это сержант Козлов, повторив подвиг младшего лейтенанта Рылова, поджёг вражескую машину бутылкой с горючей смесью.

На левом фланге роты положение было сложнее. Здесь пехоте противника удалось ворваться в наши окопы, после чего последовала попытка продвинуться дальше – в глубь обороны. Путь врагу преградил взвод младшего лейтенанта Воронова. Сильно поредели его ряды, многие бойцы погибли в бою за первую траншею. Плечом к плечу с Вороновым продолжали храбро сражаться ефрейтор Синетов, сержанты Ложакин и Дунаев, красноармеец Емельянов, раненный во время артобстрела, и другие. Теперь, оказавшись в полуокружении, они организовали оборону. Толково и расчётливо руководил боем взводный. И когда противник предпринял ещё одну попытку продвинуться, Воронов, сам раненый, заменил выбывшего из строя пулемётчика. Получив за пулемётом второе ранение, младший лейтенант не прекратил боя. Враг неоднократно предлагал ему сдаться, но взводный неизменно отвечал:

– Смерть фашистам!

Пользуясь тем, что наши стрелковые подразделения связаны боем с гитлеровской пехотой, вражеские танки продолжали своё продвижение. Но их поджигали артиллеристы. Мы понимали, что остановить вражеские машины у переднего края не удастся, и решили бить их в глубине обороны силами артиллерии. В то же время стрелковые части должны были отсечь пехоту противника от танков, не давая ей продвинуться дальше и создать угрозу нашим артиллерийским позициям.

Когда танки врага перевалили через траншею второй роты, их встретил плотный огонь первой батареи 45-миллиметровых орудий истребительно-противотанкового дивизиона. Позиции батареи, которой командовал старший лейтенант Шульпин, были удачно расположены «за спиной» первой роты третьего батальона.

С тревогой наблюдал Шульпин, как около десятка танков шли на четыре орудия его батареи.

– Можем не удержать, Степан Иванович, – хрипло сказал он политруку батареи Королёву.

– Брось шутить. Должны удержать!

– Какие к чёрту шутки…

– Огонь! – раздалась команда.

Звонко ударили пушки.

– Ишь, крутится, гад! – крикнул парторг дивизиона сержант Любименко. – Заряжай!

Т-IV, увернувшийся от первого снаряда, набирал скорость и зигзагами шёл на расчёт.

– Пусти-ка! – Любименко отстранил наводчика и сам приник к прицелу.

Нити перекрестия легли на чёрный крест, украшавший бортовую броню…

– О-гонь!

Танк вздрогнул, крутнулся на месте и заполыхал. Из люков полезли чёрные танкисты.

– Так стрелять! – крикнул парторг, обращаясь к наводчику.

Тем временем орудие сержанта Печерского остановило вторую машину врага.

Били по прорвавшимся танкам и соседи. В третий раз раненный, не оставлял орудия красноармеец Подольский.

– Этот от меня не уйдёт, – ворчал он, выцеливая очередной танк. – Ишь, моду пехота взяла, из-под самого носа фрицевскую таратайку увели…

Видно, никак не мог забыть наводчик, как сержант Козлов «похитил» у него «верный» танк.

Звонкий хлопок сорокапятки – и ещё один танк врага замер на поле боя.

– Ну, и жадный же ты! – пошутил сержант Коровников.

– Я на них счёт виду, – отозвался Подольский. – Не меньше сотни должен угробить.

И тут же спустился на землю: четвёртое ранение! Но герой все же не покинул орудия.

Четыре вражеских танка горели перед позициями первой батареи противотанкового дивизиона. Ещё несколько машин, подожжённых пехотой, полыхали справа и слева. Но противник упорно рвался вперёд, рассчитывая посеять панику. Вражеских машин, несмотря на значительные потери, было ещё много. Они прорвали оборону второго и третьего батальонов 62-й бригады. И хотя остановленная нашими стрелковыми подразделениями вражеская пехота не могла поддержать действия своих танков, последние сами по себе представляли достаточно грозную силу. Уничтожить танки можно было только массированным огнём корпусной артиллерии.

Огонь!

Огневые позиции 98-го артполка специально располагались таким образом, чтобы в случае прорыва танков противника через линию обороны второго и третьего батальонов бригады Кудинова преградить врагу дальнейший путь к перевалу через Терский хребет.

Артиллеристы всё время внимательно следили за действиями противника, были готовы в любой момент вступить в бой. Когда вражеские машины прорвались через боевые порядки 62-й бригады, командир 98-го артполка майор Павленко приказал батареям изготовиться к бою.

Не менее полутора десятков танков двигались в направлении первой батареи, которой командовал лейтенант Иван Фёдорович Кочергин. Недавно он был ранен осколком снаряда. На голове Кочергина вместо фуражки красовалась «чалма» из окровавленного бинта. Переходя от одного орудия к другому, лейтенант давал указания. Накануне он детально изучил местность, наметил ориентиры. Особенно удобным был один ориентир – хорошо заметный куст, видневшийся впереди, на расстоянии километра. К этому кусту и двигались теперь танки. Три машины вырвались вперёд. Их-то Кочергин и решил уничтожить в первую очередь.

– По та-а-нкам!.. – скомандовал лейтенант. – Первое орудие – по правому, второе и третье – по среднему, четвёртое – по левому… Огонь!

Залп из четрёх орудий тяжело ударил в уши.

Танки ответили осколочными. Кочергин пошатнулся.

– Врёшь! Всех не перебьёшь! – лейтенант продолжал руководить боем. А в сапог между тем набегала кровь.

Сапог разрезали, рану перевязали – и лейтенант захромал к месту в центре батареи.

– Огонь!

Прямыми попаданиями остановили два танка. Оставшийся в одиночестве «панцирник» замедлил ход, затем загорелся. Остальные машины развернулись и открыли по батарее шквальный огонь.

Старший сержант Бармин, командир орудия, встал на место раненого наводчика и с первого же выстрела поразил вражескую машину.

Но всё чаще рвались на нашей позиции снаряды, всё реже становились ряды батарейцев. Вскоре одно из орудий вышло из строя. Танки вот-вот ворвутся в расположение батареи… И в этот момент вступили в бой ещё две батареи, стоявшие на флангах и выжидавшие, когда танки подойдут к ним на расстояние прямого выстрела.

Находясь в расположении второй батареи, командир первого дивизиона старший лейтенант Михаил Захарович Давыдов видел, как ведут с врагом неравный бой артиллеристы Кочергина. Давыдов считал, что бить танки противника следует только прямой наводкой. И когда танки приблизились, вторая и третьи батареи по команде старшего лейтенанта открыли сокрушительный огонь.

Несколько вражеских машин было подбито, две загорелись. Остальные, отстреливаясь, начали отходить.

Второй дивизион 98-го артполка на своём участке – ближе к Чеченской Балке – бил по повернувшей вспять другой группе вражеских машин.

Северные скаты Терского хребта поросли кустарником. В лощинах были расположены огневые позиции 68-го тяжёлого артиллерийского полка. Здесь же, на одном из косогоров, находился и НП. Справа – селение Чеченская Балка. Через него из Малгобека на Моздок протянулась тонкая нить узкоколейки, по ней подвозилась нефть.

Замаскировавшись, к стереотрубе приник командир отделения разведки сержант Старич. Большая группа немецких танков атакует позиции 62-й морской стрелковой бригады. Но вот часть танков повернула в направлении позиций полка. Старич доложил командиру полка Петруне, а тот приказал батареям изготовиться к ведению огня прямой наводкой.

Двадцать танков атакуют позиции Петруни. Полк открыл огонь. Загорелись шесть машин врага. Остальные танки начали пятиться и отходить.

Запорошенные пылью, покрытые копотью, артиллеристы и пехотинцы с ненавистью смотрели вслед отступавшим танкам. Гвардейцы выстояли. Только смерть могла вывести их из строя.

«Концерт» по той же «программе»

Затишье длилось недолго. Противник не собирался отдыхать. И уж, конечно, в его планы не входило давать передышку нашим частям.

На позиции 62-й бригады снова обрушились тысячи мин и снарядов. Одновременно авиация противника нанесла бомбовые удары по нашей артиллерии. Утренний «концерт» повторялся по той же «программе». Весь передний край обороны бригады Кудинова затянуло клубами пыли и порохового дыма.

Ровно в полдень началась новая атака гитлеровцев. На сей раз вражеское командование бросило против бригады на участке фронта шириной не более четырёх километров сто танков. За ними двигалось множество пехотинцев. Направление удара совпадало с дорогой, что вела из Моздока на Вознесенскую через Красную Горку. Несмотря на то, что противник увеличил число атакующих боевых машин втрое, передовые батальоны не дрогнули. Успешно применяя новую тактику борьбы с бронетанковыми силами, стрелки хладнокровно пропустили танки через линию окопов в глубину обороны, предоставив нашей артиллерии возможность бить вражескую технику прямой наводкой. Сами же, уничтожив противотанковыми гранатами и бутылками с горючей смесью несколько вражеских машин, занялись пехотой, которая под шквальным огнем пулемётов и автоматов на большинстве участков была вынуждена залечь. Но в отдельных местах врагу всё же удалось ворваться в первую траншею. Оттуда доносились разрывы гранат: шла рукопашная схватка.

На участке, где держало оборону отделение старшего сержанта Бренера, вражеская пехота залегла в ста метрах от наших окопов. Но всего в десяти – пятнадцати метрах от первой нашей траншеи, буквально поливая её огнем пушки и пулемёта, упрямо маячила громадина T-IV, стремившегося во что бы то ни стало проложить дорогу своим пехотинцам. Когда танк двинулся прямо на окоп, командир отделения приказал бойцам приготовиться к отражению атаки пехоты, а сам затаился с бутылкой горючей смеси. И как только T-IV, обваливая стены траншеи, прогрохотал над его головой, Бренер метнул бутылку в моторную часть. Пламя сразу же охватило машину, мотор заглох. Экипаж выскочил наружу, но тут же был уничтожен огнём гвардейцев. Откатилась и залегла кинувшаяся было вслед за танком вражеская пехота.

Неожиданно обстановка осложнилась: внутри остановленного танка начал рваться боезапас. Сержант приказал бойцам отойти от машины на безопасное расстояние, не прекращая огня по пехоте противника.

А неподалёку прижали вражеских пехотинцев к земле стрелки старшего сержанта Горбачёва. На этом участке враг тоже пытался ворваться в наши окопы под прикрытием своего танка, но старший сержант подорвал машину противотанковой гранатой.

По-иному сложилась обстановка на участке взвода лейтенанта Виктора Ивановича Бойцова. Здесь один из танков противника, перемахнув через траншею, почти сразу же развернулся на сто восемьдесят градусов и снова ринулся на линию наших окопов, старательно «утюжа» их. Танкисты бросили из люков несколько гранат. В этот критический момент лейтенант Бойцов, пренебрегая опасностью, поднялся во весь рост и метнул в T-IV бутылку – на броне вспыхнуло пламя. Тем временем вражеская пехота просочилась в траншею слева и справа. Поредевший взвод оказался в полуокружении. Бойцы поняли: настал час самого сурового испытания. И распахнулись солдатские гимнастерки, обнажились полосатые флотские тельняшки. Чёрные матросские бескозырки, бережно хранившиеся на груди, лихо надвинулись вместо запылённых касок.

А фашисты кричали:

– Рус, сдавайс! Матрозен, давай плен!

– А ну-ка, дай ему плен, Готовкин! – насмешливо бросил Бойцов сухощавому старшине 1-й статьи.

– Есть! – ответил Готовкин, посылая в направлении немецкого голоса автоматную очередь.

Враг открыл бешеный огонь, но горстка моряков не дрогнула. Старшина 1-й статьи Готовкин, краснофлотцы Выворов, Соловьев, Кривонин, Жаркелов, Вересов и другие, сплотившись вокруг своего раненого командира, продолжали мужественно сражаться. Ни сломить сопротивление моряков, ни продвинуться дальше вглубь нашей обороны вражеская пехота не смогла.

Не добились фашисты успеха и на участке отделения сержанта Абита Сарманова. Положение здесь также было осложнено тем, что пришлось драться в полуокружении. Метким огнём из всех видов стрелкового оружия Сарманов и его боевые друзья привели врага в замешательство. Тогда сержант поднял своё отделение в контратаку. Яростным ударом гвардейцы выбили врага из траншеи. Но мужественный сержант погиб в этой контратаке смертью героя.

Большой урон пехоте противника нанесли бойцы пулемётной роты. Своевременно меняя позиции, пулемётчики прижимали врага к земле. Их огневая поддержка во многом способствовала тому, что наши стрелковые подразделения успешно отсекали фашистских солдат от танков. Младший сержант Пинаркин, поддерживая огнём отделение старшего сержанта Бренера, уничтожил из пулемёта более полусотни гитлеровцев.

Политрук роты Летёмин умело руководил действиями бойцов-пулемётчиков. В разгар боя он заменил тяжело раненого наводчика и в течение нескольких часов вёл по врагу огонь. Его сразило пулей у раскалённого пулемёта.

Капля, переполнившая чашу

Не менее напряжённый бой вела в глубине обороны наша артиллерия. Если во время предыдущей атаки основной удар танков противника пришлось отражать первому дивизиону 98-го артполка и 47-му отдельному противотанковому дивизиону, то теперь основной удар гитлеровцы направили против артиллерийского дивизиона 62-й бригады, которым командовал капитан Василий Кузьмич Токарев. Он видел со своего НП, как более тридцати машин противника, перевалив через боевые порядки третьего стрелкового батальона, двинулись вдоль дороги Моздок – Вознесенская, и приказал изготовиться к стрельбе.

Выстроившись шахматным порядком, чтобы дать возможность вести огонь идущим позади, вражеские машины неторопливо двигались вперёд.

– Как на параде идут, – заметил Токарев. – На психику давят! Тридцать штук! Многовато…

Двадцать орудийных расчётов изготовились к стрельбе.

Первая батарея старшего лейтенанта Ивана Фёдоровича Хотулева, как и другие подразделения дивизиона, несколько поредела после вторичного налёта вражеской авиации. Это усложняло выполнение боевой задачи, тем более, что против этой батареи гитлеровцы бросили семнадцать танков из тридцати.

Хотулев принял решение подпустить танки на расстояние верного выстрела. Он увидел, что люди нервничают, и, чтобы разрядить обстановку, запел свою любимую – «Синий платочек». Песню слушали командиры орудий В. И. Мильчаков, Г. А. Богданов, наводчики Е. М. Данилов, В. В. Бутаев, номера орудийных расчётов…

После песни прозвучала команда:

– Огонь!

Первыми выстрелами орудия Скрипникова и Богданова уничтожили две вражеские машины. Танки открыли по батарее шквальный огонь. Ранило командира огневого взвода лейтенанта Корсакова, вывело из строя орудие сержанта Скрипникова, был тяжело ранен лейтенант Четыркин…

Касательное ранение в голову получил командир орудия сержант Фирсанов. Его уговаривали покинуть поле боя.

– Отставить разговоры! – приказал сержант. Он встал к орудию за наводчика и, вращая маховик горизонтальной наводки, начал ловить в перекрестие вражескую машину. Первым же снарядом Фирсанов поразил танк.

– Запишите на мой текущий счет, – пошутил командир.

По соседству грохнуло орудие сержанта Мильчакова – ещё один T-IV завертелся волчком, поднимая бурую пыль.

– Не отстают соседи, – заметил Фирсанов и снова скомандовал: – Заряжай!

И тут же увидел: возле позиции соседей вздыбилась земля – орудие вышло из строя. Мильчакова отбросило взрывной волной на ящики с боеприпасами. Бойцы расчёта получили тяжёлые ранения и продолжать бой не могли.

Мильчаков поднялся, помог товарищам наложить повязки на раны, затем ушёл в соседний расчёт заменить там убитого наводчика.

Один за другим выходили из строя гитлеровские танки, подбитые орудиями дивизиона. Но «панцирников» оказалось очень много, и артиллеристы несли потери.

Вот убило ещё одного наводчика. На его место встал командир огневого взвода младший лейтенант Константин Петрович Андреенко, подбивший два вражеских танка. Тяжело ранило политрука батареи Михаила Железникова.

Особенно трудно пришлось артиллеристам на левом фланге. Здесь, на батарее Хотулева, подбившей шесть танков, осталось только два орудия. А танки всё ближе… Артиллеристы стали было разбирать бутылки с горючей смесью, но вражеские машины вдруг изменили направление, и, свернув круто вправо, начали обходить её. Но были встречены огнём батареи лейтенанта Керцмана.

Находившиеся на огневых позициях заместитель командира батареи лейтенант Литовчин и командир огневого взвода лейтенант Кубарев приняли верное решение: подпустить танки противника на расстояние прямого выстрела и накрыть их внезапным огнём.

Неожиданный огневой удар батареи ошеломил врага. Его машины торопливо меняли направление движения. Но расчёты сержантов Бородулина и Бурмистрова прицельным огнём подбили три гитлеровских танка. Остальные предпочли отход. И тогда громоподобный залп потряс землю. Это орудия 68-го тяжёлого артполка ударили по танкам прямой наводкой.

Надо заметить, что артиллеристам этого полка нелегко было поражать такие маневренные цели, как танки. Ведь тяжёлое орудие – не сорокапятка, лёгкая, способная быстро взять в перекрестие своего прицела движущуюся на большой скорости машину. Естественно, что из тяжёлого орудия реже удаются прямые попадания. Но есть у них своё неоспоримое преимущество: сила разрыва их снаряда такова, что даже попавший не прямо в цель, а поблизости, он может повредить ходовую часть танка.

Над перевалом грохотала канонада. Повсюду видны разбитые T-IV. Танковые башни, «вырванные с корнем», отлетели на несколько метров в сторону. Густые клубы пыли и дыма застилали поле боя, но и сквозь них можно было видеть, как замирали то здесь, то там исковерканные танки.

Врагу такая встреча пришлось явно не по вкусу. Около десятка танков устремились в промежуток между фланговым дивизионом 68-го артполка и дивизионом капитана Токарева. Противник намеревался прорваться по дороге к перевалу, сходу захватить его и тем самым обеспечить свободное продвижения пехоте.

Артиллеристы стремились остановить движение этой группы, однако им удалось подбить только две машины. А преградить оставшимся танкам дорогу нужно было во что бы то ни стало. Эту задачу взяла на себя рота автоматчиков 62-й бригады. Командир роты капитан Чистяков и политрук Салунин вызвали добровольцев-гранатомётчиков. Желание изъявили все как один. Капитан отобрал лучших: Михаила Ивановича Адамова, Сергея Васильевича Колотушкина, Михаила Степановича Быкова, Александра Григорьевича Жилкина и их командира – сержанта Беберты Дзарасова.

Выдвинувшись вперёд, пятеро гвардейцев замаскировались в кустарнике вдоль обочины дороги.

– Бить наверняка, – предупредил товарищей Дзарасов. – Как пятерка Фильченкова под Севастополем.

Танки приближались. Слышался лязг гусениц. Порывы ветра доносили запах перегретого машинного масла.

– Бей! – крикнул Дзарасов, когда первая четвёрка машин поравнялась с укрывшимися в засаде краснофлотцами.

Сверкнув на солнце, полетели пять бутылок с КС. Четыре машины загорелись почти одновременно. Остальные резко сбавили скорость, остановились, а затем торопливо поползли назад, обстреливая кусты из пулемётов. Моряки прижались к земле.

– Целы? – спросил Дзарасов.

– Жилкина убило, – тихо ответил Колотушкин.

Дзарасов молча снял каску.

Сурово сжав губы, четверо моряков возвращались в расположение роты. Над ними с визгом пролетали осколки, свистели пули. А они шли, неся на плечах павшего товарища, шли скорбные и грозные.

…Бой продолжался. Ещё нельзя было определить, на чьей стороне перевес.

Полковник Бушев, получив приказ, контратаковал слабо защищённый левый фланг противника силами резервной группы. Контратака была успешной – группа Бушева стала выходить на тылы наступающего врага. Командующий 9-й армии генерал Коротеев прислал большую группу штурмовиков ИЛ-2. Они обрушили свой удар на атакующие танки. И, наконец, в моём резерве оставался ещё один залп 50-го полка гвардейских миномётов. Я решил использовать его сразу же по окончанию налёта нашей авиации. После залпа огромное количество разрывов наблюдалось в самой гуще боевых порядков противника.

Наверное, всё это и явилось той каплей, которая переполнила чашу весов и решила исход боя в нашу пользу.

Самое грозное оружие

Бой начал угасать. С НП было видно, как откатывались назад гитлеровцы, оставляя на поле исковерканные, горящие танки, сотни убитых солдат и офицеров.