Читать онлайн Мара. Охота на оборотня бесплатно

Мара. Охота на оборотня

© Марика Полански, 2021

ISBN 978-5-0053-7570-4

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Глава 1. Таверна «Пристанище усталого путника»

В Вышней Живнице стоял знойный полдень. Нещадно припекало солнце, отчего казалось, будто сам бог света Ралок решил спуститься на землю на своей огненной колеснице. Тяжелый воздух рябью поднимался от раскаленной земли. Люд прятался в тени деревянных изб да теремов. Скотина в хлевах уныло жевала траву и лениво обмахивалась хвостами, спасаясь от вездесущей мошкары. На улице встречались редкие прохожие. Да и те торопились спрятаться под крышей какого-нибудь дома от опаляющих лучей. Городок впал в сонное оцепенение, разморенный жарой.

Во двор постоялого двора, спотыкаясь и прихрамывая, въехал вороной конь. Всадник спешился, взял под уздцы коня и передал его мальчонке-служке в драной рубахе. Он подбежал к нему, едва тот появился в воротах, изъеденных грибком.

– Дай ему воды, только самой чистой, овса лучшего, да вычисти как следует. Все понял? На вот тебе, – он сунул ему в руку золотой нар. – Сделаешь все, как я сказал, получишь еще столько же.

Глаза мальчонки расширились от удивления и радости. Он низко поклонился, сунул монетку за пазуху, взял коня и ничего не сказал. Что поделать – немой от рождения.

Всадник направился в бревенчатый терем. Затертая покосившаяся табличка рядом с дверью гласила «Пристанище усталого путника».

Постоялый двор принадлежал одному удачливому дельцу – Брюхоскупу. Имя очень подходило этому человеку. Он обладал даром убеждения и отталкивающей внешностью. Делец был небольшого роста, с червонной курчавой бородой и лысой постоянно потеющей башкой на толстой шее. Хитрые глаза-бусинки были так глубоко посажены, что невозможно разглядеть какого они цвета. Он причмокивал толстыми, похожими на вареники, губами. Складывалось неприятное впечатление, что старый хозяин «Пристанища» бубнит под нос проклятия. Одет он был просто: в холщовую рубаху, подвязанную блеклым поясом, и такие же порты.

Одни поговаривали, будто бы Брюхоскуп заключил сделку с богом торговли Влаком. Тот за небольшую плату в виде мешка золотых нар да бочки вина, ежемесячно поставляемых хозяином постоялого двора в местный храм, наделил его способностью получать прибыль даже от самых безнадежных сделок. Иные перешептывались, что делец был настолько скуп, что собирал каждую медяшку, а сам спал на мешках с золотом. При этом держал свою жену и детей в черном теле, отчитывая за каждый ломать съеденного ими хлеба.

И те, и другие оказались не совсем правы.

Брюхоскуп действительно был очень удачлив, но исключительно благодаря своему изворотливому уму, а не лукавому божеству. И спал он не на мешках с золотом, а на полатях своей служанки Радомирки – бойкой черноокой девицы. Та же похвалялась своим бабьим счастье всем, кто был готов ее слушать. Дескать, сам хозяин оказывает ей знаки внимания. И даже бусики подарил на прошлой неделе. Да-да, третьего дня! Красные, как ягоды калины зимой. Из цветного стекла, а значит, недешевые!

Странник вошел в терем и огляделся. Изнутри постоялый двор больше походил на корчму влакийцев. Напротив двери располагалась тяжелая деревянная стойка из мореного дуба, за которой хозяйничал сам Брюхоскуп. За стойкой – дверь, ведущая на кухню и уборную. Справа и слева стояли массивные столы с лавками. По углам висели пучки сушеной полыни, чтобы никакая нечисть – будь то злыдень или мошкара не смогли пробраться вовнутрь. Начищенные доски пола все еще блестели от воды после уборки. Справа от стойки находился закуток, отделенный от основного зала. Видать, для особо почетных гостей. Слева же располагалась лестница, ведущая наверх к гостевым комнатам.

Увидев на пороге путника, Брюхоскуп поспешил навстречу гостю.

– Свет вашему дому, господин, – растягивая слова, произнес хозяин постоялого двора. – Желаете отдохнуть? У меня очень хорошие комнаты – светлые, чистые, самые лучшие во всей Вышней Живнице. У меня…

Но странник прервал жестом его монолог.

– Мне нужны, – тихим, с хрипотцой голосом ответил он, – комната на пару дней и хороший обед. Плачу щедро, – он с нажимом произнес последнее слово.

– Как угодно будет господину, – поклонился тот, подобострастно растягивая толстые губы в улыбке. – Радомирка! – позвал он служанку. Девица появилась, точно выросла из-под земли. – Проводи господина в лучшие комнаты да стол накрой. Чай, господин устал после дороги, отдохнуть желает.

Она быстро поклонилась и жестом позвала гостя проследовать за ней.

«Чудно, – подумал про себя Брюхоскуп, глядя ему вслед. – Ей-ей, чудно. Таких постояльцев здесь еще не бывало… Интересно, откуда он пришел? И странно так одет… А, впрочем, платит – и Черног с ним!». Развернувшись, он прикрикнул на служку. Малец с испугу выронил поленья. А Брюхоскуп пошел на кухню поторапливать кухарку с обедом.

Тем временем Радомирка показывала гостю комнаты на верхнем этаже. Комнат было всего две – одна большая, другая поменьше. Хозяин не соврал. Комнаты действительно были светлые и чистые. В большой комнате находилась огромная кровать с мягкой периной под балдахином, в ногах которой стоял дубовый сундук, обитый позолоченным железом. Напротив – камин, рядом с которым стояли два больших мягких кресла, на полу – медвежьи шкуры. Перед окном – стол с резными ножками и письменными принадлежностями. Как и внизу, в этой комнате по углам висели пучки высушенной полыни.

– Это комната для господина, – проворковала служанка и открыла комнату поменьше, чья дверь находилась слева от камина. – А это комната для слуги.

В меньшей комнате стояли лишь жесткая кровать, грубо сколоченный стул да сундук.

– Нет у меня слуги. А, впрочем, здесь и останусь.

– Не желает ли господин что-нибудь? – услужливо спросила Радомирка, с девичьим любопытством разглядывая постояльца. Одновременно она обдумывала, что еще можно предложить, чтобы обратить на себя его внимание.

Незнакомец был очень высок и широк в плечах. Густые золотистые волосы ниспадали ниже плеч. На фоне загорелой обветренной кожи они казались льняными. Толстый кожаный обруч с золотым витиеватым рисунком пересекал лоб. Один белесый шрам тянулся от левого уха к уголку рта, навсегда запечатлев саркастическую ухмылку. Другой, более толстый шрам пересекал правый глаз и исчезал в густой бороде. На левом ухе висело золотое кольцо серьги. Стало быть, не из простых людей он.

Несмотря на жесткие, грубоватые черты лица, служанка посчитала странника привлекательным и даже красивым. Хотя прямой немигающий взгляд золотых глаз с вертикальными зрачками показался ей подозрительным. Почему-то именно этот взгляд пробудил в ней неприятное чувство беспокойства.

Одет он был как-то странно. Белая льняная рубаха с золотой вышивкой по краям и с завязками возле ворота доходила почти до колен. На золотом поясе висели ножны. Золотая рукоятка, выполненная в форме змеи с зелеными изумрудами глаз, выглядывала из-под епанчи. Вместо привычного красного, который носили ксеничи да анничи, он был белый с золотой каймой, скрепленный золотой застежкой в виде свернувшейся кольцом змеи. Бежевые порты были заправлены в пыльные светлые сапоги из мягкой кожи.

– Пусть воды принесут. Я хочу искупаться после долгой дороги, – небрежно бросил гость, поймав на себе изучающий взгляд служанки.

Та залилась краской и, коротко кивнув, выскочила из комнаты.

Он просил, чтобы его называли Странником. На дотошные расспросы хозяина постоялого двора он отвечал уклончиво или предпочитал и вовсе не отвечать. Говорил мало и по делу.

Он появился в таверне только после заката и занял стол в закутке. Так, чтобы видеть каждого, кто заходил, при этом оставаясь незамеченным.

К гостю тут же поспешил Брюхоскуп. Обычно с посетителями хозяин «Пристанища» так не церемонился. Он предпочитал хозяйничать за стойкой, в то время как подвыпивший люд обслуживали или Радомирка, или его маленькая светловолосая жена с загнанным взглядом.

Однако Странник держал свое слово. Он платил за все чуть ли не тройную цену. Поэтому Брюхоскуп, бросив все дела, суетился вокруг щедрого гостя. Вскоре на столе перед постояльцем выросли самые изысканные блюда, которые могло предложить заведение: три вида запеченного мяса под разными подливами, овощи, рыба, свежеиспеченный хлеб, лучшее вино, мед, фрукты и сладости, которые было сложно достать не только в Вышней Живнице, но и во всей Аракане. Облокотившись на стену и прикрыв глаза, постоялец медленно потягивал вино из оловянного кубка. Он рассматривал людей, постепенно наполнявших таверну. Казалось, что человек в углу кого-то или чего-то ждал.

Острый немигающий взгляд равнодушно скользил по лицам, присматриваясь и изучая. Про себя Странник отметил, что слишком разнообразный люд собирался в «Пристанище усталого путника». Здесь были ремесленники со слободы, расслабляющиеся после тяжелого дня. Разогретые дешевой выпивкой за столами возле дверей громко хохотали крестьяне, хватая с тарелок куски жирного мяса. Ближе к лестнице небольшой группкой собрались то ли контрабандисты, то ли скупщики краденого, – уж слишком воровато они оглядывались на всех. Ближе к центру за столами сидели наемники, и те, кто был известен как служивые городской стражи. Об их скрытой неприязни друг к другу можно было судить по тому, что наемники и стражники сидели за разными столами. Впрочем, они имели и общее – и те, что другие уплетали гречневую кашу с репой и говядиной, запивая ее огромным количеством медовухи. Сумрачное помещение, освещенное прыгающим пламенем лучин, полнилось тяжелыми запахами печеного мяса, разливного хмеля и людского пота. Между столами ловко сновали служки с тарелками и глиняными кувшинами.

– У господина отменный аппетит, – с иронией покачал головой незнакомец, появившийся словно из воздуха. – Угостить ли он своего старинного друга, который некогда спас его из плена жриц богини Мокалуши?

Странник оторвался от созерцания людей.

– Всегда удивлялся твоей способности, Гура, – уголки его губ дрогнули в еле заметной улыбке, – подбираться незаметно.

– Если бы не эта способность, то меня бы разорвали в клочья Кочевники во время битвы за Хладное море, – усмехнулся в ответ Гура и плюхнулся напротив него. То был среднего роста крепкий человек, удивительно похожий на лесного разбойника. Косматая каштановая голова с проседью на висках была обхвачена кожаным очельем. Темная борода заплетена в две косицы. На обветренном лице горели лукавством синие глаза. Рваный серовато-грязный шрам от когтистого кнута Северного Кочевника пересекал лицо, делая и без того неприятное лицо наемника жутковатым и пугающим. – Какими судьбами здесь?

– Еду с западных границ. Неспокойно там сейчас. Ксеничи междоусобицу затевать надумали. Как бы, пока они за передел земли дерутся, гардианцы напасть не решили. Вот и запросил володарь араканский помощи у володаря шуморского.

– Так, стало быть, ты по-прежнему Странником, то бишь разъездным советником при Великом Володаре служишь?

– Стало быть… Однако ж, негоже просто так, на сухую сидеть, – подметил Странник. Он жестом подозвал к себе Брюхоскупа. Тот, бросив на столешницу полотенце, подбежал к их столу и подобострастно наклонился. – Ко мне старинный друг мой присоединится.

Хозяин постоялого двора понимающе кивнул. Вскоре перед Гурой стоял оловянный столовый прибор

– Как я погляжу, Брюхоскуп достал из своих запасов все самое лучшее, что хранил, – ухмыльнулся тот, окинув блюда.

– Деньги творят чудеса, – произнес Странник, когда хозяин постоялого двора, разлив по кубкам вино, исчез. – Ну что ж… Давай выпьем за неожиданную встречу. Приятно видеть тебя в добром здравии… Поди, лет пятнадцать не виделись. Помнится, в последний раз мы виделись, когда ты наемником при Грознославе служил. Молодой был, ушлый. Черта с два тебя было вытащить из храма Мокалуши…

– Э-э-э… – наемник расхохотался. – Столько воды утекло! Время не щадит никого. Хотя… Гляжу я на тебя, ты не изменился. Ни постарел, ни подряхлел. Сказано, что змеиный сын… Время не властно над вами, детьми Шумора…

– Так и есть… Ты лучше о себе расскажи. Ты же был вольным наемником…

– Был. Да надоело потом…

Странник удивленно приподнял бровь. Вольные наемники просто так от своего ремесла не отказываются. Их жизнь – на полях битвы. В этом они видят свой смысл. Гура явно темнил. Простой вопрос заставил его понуриться. Он осушил одним махом кубок и взялся за кувшин с вином.

– А, впрочем, что греха таить, – помолчав, точно собираясь с мыслями, он принялся рассказывать: – Отправил нас Грознослав к Хладному морю. Дескать, Кочевники совсем распоясались. Наши валы охранные повадились эти ублюдки бить. Одиннадцать лет назад это было… Как сейчас помню, нас тогда с одним сопляком в разведку кинули. Их лагерь стоял в десяти верстах от наших позиций. А через два дня мы ночью на них напали… Ох, и славная битва была! Мне тогда северный каган лицо изорвал. Думал, сожрут, собаки северные. Ан нет, поперхнулись, отродья! Никого из них не осталось… Всех перебили. Благо, отряд с востока подтянулся… Ну, а дальше начался дележ, кто что себе забирает. Дошло дело до баб, коих там немного было. Из тех, знаешь, которых из захваченных деревень уводят да потом по своим нуждам таскают. Сам понимаешь, мужики голодные, боем разгоряченные… Чуть друг другу глотки не поперегрызли из-за них… Я себе девицу отбил… Женщины порой опаснее, чем топор кочевника. Когда ты в бою, ты знаешь откуда ждать удар. Различаешь своих и чужих. Видишь врага и бьешь по нему… Но с женщиной… – наемник покачал головой. – Нет более прочных силков, чем руки женщины, которая попала в сердце… Не заметил я, как к ней привязался, о другом стал думать… Опротивели мне битвы. Надоела эта походная жизнь. Ведь что там? Кровь да смерть кругом. А дома – она. Такая теплая, такая нежная. И чем-то вкусным пахнет. Чудно так было поначалу… Жизни другой захотелось, понимаешь?.. Я забрал ее и то, что заработал. Мы уехали с северных границ сюда, в Вышнюю Живницу. Женился на ней. Дом купил, землю. Стали выращивать животину всякую. Я кузнецом местным заделался. Работников нанял. Жизнь другим смыслом наполнилась. Детей, правда, у нас не было долго. А потом родила, мальчугана крепкого, бойкого… Да только три месяца назад не стало их… Мы с ней прожили душа в душу десять лет… Представляешь, десять лет! И вдруг… Сначала сын. А вслед за сыном и она ушла… Даже Мара спасти ее не смогла… Воистину говорю тебе, женщины – ведьмы! Ведь когда она уходит, она забирает с собой твою душу…

Повидал на своем веку Странник тех, кому приходилось провожать своих любимых в морановы чертоги. Одни постепенно возвращались к жизни, другие – ломались, теряя смысл дальнейшего своего существования. Каждый по-своему переживал потерю.

Наемник тяжело вздохнул. Как будто заново переживал смерть родных. Он привык и к кровопролитным боям, и к тяжелым военным походам. Никогда не жаловался и не робел перед тяготами жизни. Но внезапная смерть жены опустошила его, как опустошают селения ночные набеги кочевников.

– Кто такая Мара? – наконец произнес Странник, подливая еще вина Гуре.

Кубок был так же выпит залпом, как и предыдущий. Наемник вытер рукавом губы и раздул щеки, сдерживая отрыжку.

– Местная целительница. Что-то вроде ведуньи, но не из их ордена. Все, кому помощь нужна какая, к ней обращаются. Иной раз таких безнадежных у Мораны отвоевывала, что диву даешься.

– А лошадей она лечит?

– Лечит. А тебе зачем?

– Сивер хромать начал. Обращался к кузнецам да конюхам, но те лишь руками разводят. Подковы целы, ноги – тоже, мозолей нет… Еле до города добрались…

– …Да кто такая – эта Мара?! – раздалось за соседним столом. Пьяный темноволосый мужичок, забравшись на лавку, размахивал руками, пытаясь показать всем свою молодецкую удаль. – Кошка драная, ей-ей! Эх, встретиться с ней, да я ей бы когти повыдергивал, чтобы царапаться она больше не могла!

И, залихватски махнув рукой, он свалился под стол, опрокинув тьму стоящих под ним бутылок. Его собутыльники грубо расхохотались. Один из дружков схватил захмелевшего хвастуна за шиворот, пытаясь достать его из-под стола. Послышались сальные шуточки в сторону целительницы и сомнительные подбадривания.

– Экий он неловкий, – усмехнулся Гура, гулко отпив из кубка. Вино да выкрики таверного пьяницы отвлекли его от печальных воспоминаний. – Ему бы сначала себя на ногах удержать, а потом уже против Мары ерепениться…

– Странное отношение к местной целительнице, – заметил Странник.

– А-а-а, не бери в голову… Это местная голодрань. Лающая шавка, которая укусить боится, ибо своих зубов нет…

Вдруг дверь таверны с грохотом отворилась, заставив развеселившийся люд обернуться. Фигура в черном плаще со скрывающим лицо капюшоном неторопливо направилась в сторону стойки, где хозяйничал Брюхоскуп. В тяжелой тишине, будто находящиеся проглотили языки, слышалось, как поскрипывают половицы под ее ногами. Кто-то сполз под стол, стараясь ненароком не попасться вошедшей на глаза.

– А вот это уже не к добру, – прошептал наемник. Страннику показалось, что его друг невольно съежился.

– Хозяин, а хозяин, – промурлыкал мелодичный голос из-под капюшона. – Я пришла.

Хозяин постоялого двора, икнув, сполз под стойку, на полпути измарав исподнее содержимым своего кишечника.

– Сейчас, матушка Лесная Госпожа, – промямлил он. – Сейчас все будет, – и опрометью бросился за кухонную дверь.

Несчастный Брюхоскуп непослушными руками собирал в корзину фрукты, овощи, вяленое мясо и хлеб, попутно молясь Ралоку Всесоздателю, чтобы она забрала все это и не трогала его. С глухим стуком разбился глиняный кувшин. За ним на пол слетела тарелка. Он выругался себе под нос, проклиная тот день, когда обратился к ней за помощью.

Наконец дрожащий как осиновый лист и бледный как полотно хозяин вынес огромную корзину, накрытую льняным полотенцем.

– Вот, матушка, – чуть ли не скулил он. Его перепуганный вид вызывал жалость. – Здесь все, как ты любишь. Может, хочешь еще чего-то?

Ему показалось, что капюшон презрительно усмехнулся.

– Да нет, хозяин, – ответила фигура. – Я искренне благодарю тебя за это…

– А-а-а, это ты! – в этот момент из-под стола выполз пьяный хвастун. – Кажись-ка, на ловца и зверь бежит…

Побелевший собутыльник, тот самый, который пытался достать его за шиворот из-под стола, вцепился в рукав. Тот нетерпеливо выдернул руку и со словами: «Да отвали ты!» и со смешком, едва держась на ногах, направился к ней.

– Ой, дурак! – почти безголосо выдохнул Гура.

Странник бросил на друга быстрый взгляд. Обманчивое расслабленное состояние скрывало внутреннее напряжение. Прищуренные золотые глаза неотрывно следили за происходящим.

Пьянчуга, усмехаясь, окинул всех надменным взглядом. Его забавляло то, что остальные стушевались, недоверчиво и испуганно поглядывая на него. Дешевое пойло придавало смелости. Он представил, как завтра о нем все будут говорить со скрытым восхищением. И это лишило его остатков разума. Он чувствовал себя выше всех находящихся в этом сумрачном затхлом зале. Всех тех, кто сейчас трусливо прятался под столы и напряженно молчал. И это чувство руководило им.

Он приблизился к фигуре и развязно облокотился на стойку.

– Вы посмотрите, кто притащил сюда свою безобразную тушу! – по-хамски вызывающе усмехнулся он, окидывая взглядом находящихся в зале. Он желал видеть их реакцию, и вид притихших, внимательно следящих за ними людей ему понравился. – Это же Мара! Известная, мать ее, целительница! Черногова шлюха – вот кто ты! – последние слова он словно швырнул ей в лицо.

Она стояла молча, не шелохнувшись.

– Молчишь, сучье отродье?! Лучше бы ответила, где твои котята, а, Мара?

Довольный собой, негодяй весело расхохотался. Он ждал, что другие посетители «Пристанища» поддержат его. Однако все молчали. И эта неестественно напряженная тишина заставила его замолчать. В хмельном сознании заворочалось неприятное чувство тревоги.

Из-под капюшона послышался ледяной смешок. В давящем безмолвии этот звук ему показался жутким.

– Младек, Младек, – заговорила фигура тихим голосом. – Не тебе, жалкий олух, рассуждать о такой великой женщине, как мать. И, тем более, о моей. Видать, ты и вправду совсем пропил последние мозги… – жутковатый смешок прокатился волной по спине пропойцы. – Даже вопросы неправильные задаешь. Правильнее было бы спросить, где твои щенята?

Выражение лица Младека менялось с поразительной скоростью. Вызывающая смелость сменилась неуверенностью и смятением, а затем нескрываемым испугом. Он отступил назад на пару шагов. Молниеносное движение – и рука в черной перчатке хищнически сжала горло трепыхающегося тела.

– А хочешь я освежу тебе память? – издевательски продолжила Мара. – А ну-ка, посмотри мне в глаза…

Он пытался избежать взгляда…

Вдруг перед ним разверзлась бездна. Темная и пульсирующая, она поглотила его, жуя и перемалывая кости, точно гигантский рот, наполненный тысячами крючковатыми острыми зубами. Они вгрызались в его тело, терзая плоть. Все исчезло. Пропала Мара. Растворилась в бездне таверна со всеми ее гостями. Точно ее и не бывало. Он обернулся назад и ринулся в леденящую тьму. Бежал, пока совсем не обессилел. Споткнувшись, Младек упал во что-то липкое мерзко-холодное. Точно зловонная трясина она затягивала его.

Пьянчуга поднес руки к глазам. То была кровь. Вязкая и тягучая, она облепила его, покрыла с головы до ног. Она затекала ему в уши, в нос, в рот. Он захлебывался и задыхался. А кровь чернела и жглась огнем, заползая даже под кожу. Он пытался оттереть ее.

– Иди сюда, любимый… Иди сюда… – позвал его нежный знакомый голос.

Он в надежде бросился в его сторону. А голос все звал и смеялся.

– Иди сюда, любимый… Иди сюда… Я жду тебя…

Младек увидел ее. Он знал ее. Но, Всеясный Ралок, как смерть обезобразила ее черты! С протянутых к нему рук лохмотьями свисали куски гниющего мяса, а из провалившегося носа и обездвиженного рта вываливались могильные черви.

Мертвые пальцы вцепились в него. Зловонный запах разлагающегося тела забивал нос. Он чувствовал, как что-то впивается ему в ноги, как отрывают куски, слышал, как кто-то грызет кости. Его кости. Невыносимая боль пронзила тело, и ужас охватил все его существо.

– Смотри, как наш сын вырос… – хрипело чудище. – Смотри, как он вырос…

Бедолага опустил взгляд на ноги. Зеленовато-сизый распухший от воды уродец с причмокиванием вгрызался в его ногу. Раздвоенный синий язык плотоядно облизывал омерзительный безгубый рот, наполненный острыми как лезвия клыками, с которых капала зеленая слюна. Красные глаза без век дрекавак безумно вращались в разные стороны.

– Теперь ты навсегда с нами, милый… Теперь ты навсегда…

Лицо Младека перекосило от ужаса. Он пытался ослабить железную хватку существа, сдавившего его горло. Черные волосы стали серо-молочного цвета. И только тогда зловещая фигура в темном плаще разжала пальцы.

Вырвавшись, горе-храбрец бросился бежать куда глаза глядят. Он не видел ничего перед собой, кроме жутких красных глаз да пустых глазниц трупа. Долго были еще слышны нечеловеческие вопли. Вздрогнули даже бывалые вольные наемники и стражи.

Мара спокойно забрала корзину и молчаливо двинулась к двери. Занесла ногу над порогом, как вдруг остановилась. Качнулся капюшон, точно она окинула взглядом полутемный зал, устремив его в темнеющий угол, и резко обернулась к Брюхоскупу.

– Скажи, хозяин, – ее голос снова стал елейным, – ты зачем женился?

Напуганный до смерти увиденным Брюхоскуп попытался что-то ответить. Но получилось одно только бульканье.

– Ты жену брал, чтоб любить, заботиться и оберегать ее. Сам в этом клялся. И перед людьми, и перед богами… А сам что творишь? Жена у тебя хуже служанки, на полатях которой ты ночуешь. Дети у тебя полуголодные бегают, а сам украшения дорогие раздариваешь девкам. Коли не будешь о жене да о детях печься, сделаю так, что забудешь, как девок щупать, ибо нечем будет. Ты меня понял? – тот закивал, а она снова более строго повторила: – Я не услышала…

– Я понял все, матушка, понял, – затараторил испуганный хозяин постоялого двора. – О жене да о детях…

– Смотри у меня, – она погрозила ему пальцем в черной перчатке. – Ты меня знаешь.

Глухо ударилась дверь. Казалось, что все «Пристанище усталого путника» вздрогнуло. Гости таверны тревожно переглядывались друг с другом. Странник отметил про себя, как людей, столь различных между собой, объединил страх перед жуткой темной фигурой, чъе лицо невозможно было увидеть под капюшоном. Какое-то время гости не могли прийти в себя.

– Интересно, что теперь с ним будет? – спросил угрюмый бородач в затертой рубахе, похожий на скупщика краденого.

– Как что? – развел руками один из стражей. – Будет теперь вот так всю жизнь бегать… Или ты не знаешь, после ее взгляда мозги напрочь вышибает?

– Да так ему и надо, – равнодушно махнул рукой кто-то из вольных наемников. – А то он не знал, с кем связывается?! Герой хренов!.. Да и Черног с ним! Мы пьем, – обратился он к своим товарищам, – или вечер проходит зря?

– Да!

– Чертова баба! Что пил – все зря! Брюхоскуп! Брюхоску-у-уп! Неси браги!

– Да побольше-побольше! Надо восполнить утерянное!

Дальнейшая судьба несчастного забулдыги не слишком заботила посетителей. А после нескольких кружек медовухи, все и вовсе забыли о нем, предпочитая обсудждать куда более насущные проблемы. Постепенно веселье вернулось в привычное русло.

Один только Брюхоскуп никак не мог прийти в себя. Исподнее неприятно прилипало к ногам, но он не замечал. В голове у него по-прежнему звучал вкрадчивый голосок, не обещающий ничего хорошего. Отмахнувшись от радомиркиных расспросов, он скрылся у себя. Ему чудилось, что Лесная Госпожа наблюдает за ним. И виделась она ему в каждом темном углу. Так его до самого утра больше никто и не видел. Его жена и Радомирка сами управлялись с делами.

– Вот тебе и Мара-оборотница, – облегченно выдохнул Гура. Он вытер губы и принялся терзать запеченное мясо. – Пронесло! А могло быть и хуже… Поговаривают, будто совсем недавно в соседнем селенье с ней не по-хорошему поступили. Вылечила жену старшака, а он заерепенился. Дескать, не пристало ему, главе селенья, платить черноговой бабе. Можно подумать, что она деньгами берет! Уж собрать корзину с едой можно… Так потом всем селеньем мужиков в буйном помешательстве ловили, не знали, как спастись. Пришлось старшаку смирить свою гордыню, тащиться в наши леса да испрашивать прощения у нее.

– А расскажи-ка о ней побольше. Кто она? – попросил Странник, наблюдая, как тот быстро поглощает еду.

– О-о-о, брат! Это самая зловредная баба из всех, которые только встречаются.

– Я заметил. Не повезло тому бедолаге…

– Младеку? Сам виноват. Не самый хороший человек, хочу сказать. Постоянные пьянки да кутежи. Девица у него была. Поди, любила искренне, раз не замечала, что он из себя представляет. Все вокруг нее отирался, а заделав ей ребенка, этот скот исчез в неизвестном направлении. Долго от него не было ни слуху ни духу. Она родила. По городу поползли слухи о ней. Нехорошие. То ли слухи, от которых добрые люди не давали спокойно жить девице, то ли предательство – уж сам догадайся, кто свой язык развесил, – то ли еще какая причина, но слегла она в лихорадке, а через месяц и вовсе преставилась. Ребенка ее брат с женой приютили. Да только мальчонка в пять лет свалился в колодец. Спасти не успели – захлебнулся малец. А этому хоть бы хны. Как вел беспутную жизнь, так и продолжал… Скот еще тот, этот Младек. Не жалко его. Совсем не жалко.

– Гура…

– Что?

– Ты мне про Мару расскажи. Почему ее черноговой бабой называют?

Гура перестал жевать, вытер руки о скатерть и облокотился на стол.

– Ну, слушай. Печальная у нее история. Родилась она в семье местного кузнеца Гордыни. Родители погибли во время мора. Гордыня, ее дед, полностью посвятил себя воспитанию внучки. Других детей у него не было. А, стало быть, и внуков тоже. Жили они ни бедно ни богато на окраине города со стороны восточных ворот… Ну там, где сейчас заброшенная кузница стоит. Видел, небось. Так вот эта кузница некогда принадлежала ее деду. Он работников держал, да и сам не слабак был молотом помахать в свои-то года.

Мара росла сама по себе. Видать, оттого-то она и отличалась от других девочек. Добрая, смешливая. Хотя работать по дому она не особенно-то и любила. Ну, все эти бабские дела – пряжа там, харчи варить. Не ее это было. А вот с лошадьми возиться да в кузнице среди мужиков – это да. В общем, если бы она была юнцом, еще понятно. Но тут девка-то! Говорят, она даже упрашивала деда научить ее владеть оружием. Да Гордыня только отмахивался, дескать, не девичье это занятие мужицким делом заниматься. Ровесники ее не принимали – странная она для них была. В игры ее не брали, а при случае и подшучивали над ней. Иногда – зло. Бывало, поплачет-поплачет и бежит помогать, если о помощи просят. Никому не отказывала, открытая душа.

Время шло. Исполнилось ей тринадцать лет. Тем же летом повез ее Гордыня на праздник Мокалуши в соседние Вышняки. Упрямилась она, ни дать ни взять – перегруженный осел! Но слово Гордыни закон, и против него не попрешь. Там повстречался ей Митро, парень из Вышняков. Выходцем из работяг он был. Приглянулась она ему. Да и он ей не был особо противен. Согласилась стать его женой, другие-то не особо на нее обращали внимание. А вернуться одной обратно с праздника, значит, покрыть седую голову деда позором. Девку-то вырастил, да никому она не нужна.

Вот только спустя какое-то время Митро потерял к своей юной жене интерес. Стал из дому пропадать. По девахам непотребным шляться. В тавернах засиживаться. Иной раз мог на неделю пропасть, а то и вовсе на две. Долго она терпела, ссор из избы не выносила… Знаешь, это женское «А что люди скажут?» Пока однажды, совсем потеряв стыд, не заявился бедовый муженек домой ночью. Да не один. То была последняя капля… Пешком она шла от самых Вышняков. От обиды поклялась Мокалуше, что больше никогда не выйдет замуж.

По дороге встретился ей молодой красавец Загривко, сын аннича нашенского. Тот как раз после смерти отца своего только начинал городом править. В то время он в Вышняки ездил к брату своему, Младичу, договариваться о торгах или что-то в этом роде.

Он-то и привез ее обратно домой и передал в руки деду. Дед принял ее обратно. Не виновата же она, что муж оказался недостойным человеком. И вот что интересно, на следующий же день Митро в темницу отправили на полгодика – посидеть, подумать над своим поведением, а Мара оказалась разведенной. Благо, детей у них не было.

Тут уж и ежу понятно, что к этому руку приложил Загривко. Он стал захаживать в гости. Уж очень ему полюбилась Мара. На какие только ухищрения не шел юный аннич, чтобы привлечь ее внимание. А она – ни в какую.

Однако капля точит камень, а настойчивость и смекалка – девичье сердце. Влюбилась Мара и, забыв про свою клятву, вышла замуж за аннича… Но с богами шутки плохи. А на клятвы у них память хорошая. Разозлилась богиня, да и послала проклятие. Мара стала превращаться в лесную кошку. Каждый месяц в одну из недель она уходила в леса, где ночью принимала звериное обличье…

– А как же аннич не замечал этого? – перебил Гуру Странник.

– Заядлым охотником аннич оказался. Мог месяцами дома не появляться, выслеживая какого-нибудь кабана или оленя. И хотя жену он любил, но охоту он любил больше.

Вскоре по городу поползли слухи о том, что в лесах появилась кошка лесная небывалой красоты. Большая, как рысь, с золотой шерстью. Узнал об этом Загривко. Как-то на пиру, знатно перебрав вина, торжественно поклялся найти эту кошку и поймать ее. Сделать из нее ковер и принести жене. Испугалась Мара. Долго пыталась отговорить от этой затеи мужа. Только ничего не вышло. Аннич буквально помешался на идее поймать золотую кошку. Тем временем, у них родились двойнята – два золотоволосых мальчонка. Мара не отходила от них ни на шаг. Вилась над ними, как орлица над орлятами… И все бы хорошо, но проклятье есть проклятье. Оно не щадит никого.

Пришло время, и Мара снова отправилась в лес менять обличье. Мужа-то, поди, неделю не было. Когда появится – неизвестно. Но не повезло ей в тот раз. Обнаружил ее Загривко вместе со своими подручными. Долго гоняли они ее по лесу. Аннич подстрелил-таки золотую кошку. Стрела угодила прямо в плечо. Только чудом ей удалось сбежать.

Раздосадованный неудачей, он вернулся домой на следующее же утро. Заметив, что у жены рука ранена, он смекнул, что она – та самая лесная кошка. Видать со страху, что его жена оборотницей оказалась, Загривко малость умом тронулся. Запер ее вместе с детьми малыми, да и поджег терем. Вопли такие стояли, что народ посбегался со всех сторон. Тушили как могли. Но, увы, дети погибли в пожаре, а Мару, еле живую и страшно изуродованную, забрала к себе в лес служительница Верховной богини Житявницы Веда.

Долго ее выхаживала ведунья, очень долго. Иные думали, Мара совсем не вернется. Она вернулась. Но уже другой. Не стало больше той Мары, которую знали все. Будто злыдень принял ее обличье. Веда как могла лечила ее, но половина лица, да и большая часть тела Мары остались покрыты жуткими шрамами. Она же обучила Мару всем целительным премудростям и волшбе. Вот такая история.

Странник молча обдумывал услышанное. Он разлил вино по кубкам, и жестом указал Радомирке, чтобы кувшин сменили.

– Вроде все складно, – наконец произнес он, пока служанка меняла кувшины. – Но весьма странное отношение у ваших к ней… Вроде как она помогает, а они ее ненавидят и боятся…

– Поговаривают, будто после ухода Веды к Великим Матерям к оборотнице стал захаживать не кто иной, как сам Черног. Он научил ее обращаться в лесную кошку по собственному желанию. Также наградил даром карающего взгляда. Человека, осмелившегося заглянуть ей в глаза, сжирают его собственные грехи. Столкнуться со своим собственным злом – это, знаешь ли, не от жриц Мокалуши голым по крышам убегать. Младека ты сегодня видел.

– Черног? А какая нужда Злому Богу с безродной оборотницей путаться?

Гура задумчиво почесал подбородок.

– Вот то-то и оно… Черт разберет этих богов и их прихоти. Но, возможно, что она его сама призвала.

– Весьма необдуманно с ее стороны. Черног за свою помощь втридорого берет.

– Я бы сказал, ее отчаяние на это подтолкнуло… Пока была жива Веда, ее никто из местых не трогал. Но стоило ведунье уйти, как на нее объявили самую настоящую охоту. Дескать, нечего в наших краях оборотням делать. Затравили ее совсем… До тех пор, пока кошка не показала когти. После этого народец попритих.

Странник покачал головой:

– А что случилось с анничем?

– Знамо дело. Свихнулся он. Надел конский хомут на шею, да и утоп. Его потом только аж через неделю нашли в Вышняках.

Странник наконец-то принялся за еду.

– Знаешь, – прервал молчание Гура, задумчиво заглянув в пустой кубок, – она, конечно, отъявленная пакостница. Но в душе ее доброта по-прежнему теплится. Ее дети любят. Радуются, когда она приходит. Женщин оберегает. Если скотина заболела, то все к ней на поклон бегут, помощи просить. Ребенок захворал – снова к ней за помощью спешат. Муж бесноваться начинает – опять все к Маре. Уж она-то мастерица мозги вправлять. Слышал же, как ее Брюхоскуп называет – Матушка Лесная Госпожа. Или Лесной Кошкой. Или Марой-оборотницей. Многие здесь ей здоровьем, а то и вовсе жизнью обязаны. Она мою жену три дня спасти пыталась. Я сам видел. Своими глазами наблюдал, как она возле нее практически трое суток не спала… Но, увы… Сколько отмеряно нитью Арны, столько и живет человек. Больше ему не выпросить у богини… Ты своди к ней коня своего, она поможет. Только ты это… В глаза ей не смотри. Если вдруг петь начнет, уходи подальше, чтобы голоса ее не слышать. Иначе заснешь, и проснуться можешь в такой чащобе, что месяц плутать будешь, а дороги обратно не найдешь.

– Как мне ее найти?

– А выйдешь в лес с восточной стороны города, дойдешь до ручья, пересечешь его, а там ее владения начинаются. По красным ягодам найдешь дорогу к ее дому. И да, последнее предостережение – ты особо не рассматривай ее. Это в городе она только так закутывается. А дома-то, поди, без плаща ходит. Неприятно ей это – когда шрамы ее рассматривают. Зачем ей лишнее напоминание о том, что с ней сделали?.. Кстати, – перевел тему наемник, – ты говорил о гардианцах. Думаешь, они решат напасть? И это во время Тысячелетнего Мира?

– Гардиания всегда была неспокойной. Для них Тысячелетний Мир – просто бумажка, замаранная чернилами. Молох давно присматривается к араканским землям. Но пока Аракана имеет такого сильного союзника, как Шумор, он вряд ли отважится нападать в открытую.

– Тогда Старый Лис зря питает надежды напасть на наши земли. Всем известно, что ваш володарь охраняет Аракану, как свои собственные земли. Иначе, прости за ерничество, где ж ему баб себе брать?

Странник рассмеялся.

– Уруш может взять себе бабу откуда угодно. Дело в другом, не каждая из них может стать его женой. Ты же ведь предание знаешь? И Молох его знает. И что с завтрашнего дня начинается последняя неделя Уруш-Мая – тоже. Понимаешь, к чему я клоню?

– Думаешь, он попытается разрушить договор между Араканой и Шумором, помешав выбору Нареченной?

– Помешать выбору самого Уруша? Это невозможно. Великий Володарь не станет слушать правителя паучьих людей. Да и тот не дурак, чтобы вызывать на себя гнев бога. Но он явно что-то затевает.

Глава 2. Мара

В южных землях, где удивительным образом пустыни смешивались с неповторимыми лесами из огромных раскидистых пальм, благоухающих мандариновых деревьев и цветущих кустарников, коим нет названия в обычном языке, раскинулось Влакийское володарство. С севера оно граничило с Араканой. С восточной стороны Влакия разделялась пустыней Семерых Смертников с Западной Ралией. Она напоминала собой пояс из песка и раскаленных под солнцем камней, протянутого от южной границы Араканы до Южного моря. Никто не помнил, почему так была названа пустыня. Одни считали, что в ее сердце скрыты врата к Великим Матерям. Другие – что там некогда стоял Маар-Шатеб, город Перевернутой Луны, где жили канувшие в забвение народ ма-аров, который поклонялся богине смерти Моране. Однако ни ралийцы, ни влакийцы не преодолевали этой пустыни, опасаясь злых духов. Суеверные жители поговаривали, будто духи сдирали кожу и утаскивали под пески любого смельчака, потревожившего их покой.

Влакия была страной вольных торговцев и музыкантов, прославленная своими пряностями, вином и тканями. Местный володарь Альдуральбек поддерживал добрососедские отношения с Грознославом. И эта дружба весьма положительно сказывалось на казне обоих володарств: в Аракану поставлялись самые изысканные вина, пряности и шелка во всем Светлоземьем, а Влакия пополнялась золотом. А чтобы укрепить союз еще больше, араканский правитель выдал замуж одну из своих внучек за Альдуральбека. Подобные династические браки претили Грознославу, но ведение политики требует определенных жертв.

Молох задумчиво теребил пальцами жидкую, с проседью бороду. Он восседал на маленьком раскладном кресле и внимательно следил за тем, что происходило на противоположном берегу реки. Серое, изъеденное оспой лицо с кривым, точно разодранным ртом и уцелевшим в многочисленных боях раскосым черным глазом, зло смотрящим из-под кустистой брови, одновременно внушали и страх, и отвращение. Его многочисленные войска расположились в небольшом безымянном извилистом ущелье, которое едва заметным пятном разделяло Шамские горы. Оно было настолько незаметным, что многие просто не догадывались о его существовании. Этой прорехой Старый Лис решил воспользоваться. Гардианские воины во главе со своим володарем заняли отвесные склоны гор, надежно скрытый тенью гор. Точно пауки, они готовились к ночной атаке.

Старый Лис презрительно усмехнулся, наблюдая, как жизнерадостные влакийцы ныряют в реку. Во Влакии начинались праздненства, посвященные их покровителю – легкокрылому Влаку, богу веселья и торговли. Лучшего момента для нападения и не придумаешь.

– Я знал, что ты придешь, – вдруг произнес Молох. В его скрипучем голосе слышалась усмешка. – Это он послал тебя?

Тень отделилась от скалы и медленно проплыла над землей, не касаясь ее. Она замерла в нескольких шагах за его спиной.

– Воистину Арна наградила тебя паучьим чутьем, володарь, – прошелестела фигура. И в голосе том нельзя было разобрать кто говорит: мужчина или женщина. – Ты прав. Он послал меня.

– И что же надо Темному Богу от детей Арны?

– Он просил передать тебе это, – темная рука протянула ему свиток.

Гардианец нехотя повернулся. Он долго всматривался в темное пятно под капюшоном, а потом медленно взял свиток. Кривой рот перекосился в отвратительной улыбке. Молох пробежал глазами по письму и снова устремил свой взор на противоположный берег. Рука скомкала бумагу. Наконец он задумчиво произнес:

– Как думаешь, что делают эти люди?

Тень усмехнулась.

– Известное дело – они моются, володарь. Сегодня для них священный день. И в этот день полагается мыться. Считается, что так они продлят себе жизнь…

– Глупцы! – Молох презрительно рассмеялся и, почесывая искусанную вшами ногу, продолжил: – Всю удачу смывают! Неужто эти жалкие любители вина и прянностей думают, что водой способны продлить свои дни? Великая Паучиха Арна каждому из нас отмерила свою нить жизни. И завтра на рассвете станет ясно, чья нить подошла к концу… Передай своему Богу, Безликий, что дети Арны согласны.

Странник проснулся раньше, чем пропели первые петухи. Прохладный воздух сочился сквозь открытое окно и приятно холодил кожу. На темно-синем, почти черном предрассветном небе не было видно ни единой звезды. «Самое темное время перед рассветом, – промелькнуло в голове. – Н-да… Пожалуй, это правда…»

Он бесшумно встал, осторожно высвободив руку из-под головы Радомирки. Служанка сонно приподняла голову и, что-то бормоча, перевернулась на другой бок. Он накинул на ее обнаженное тело одеяло и принялся быстро одеваться.

Из соседней комнаты доносился утробный храп. Изрядно перебравший Гура спал поперек узкой кровати, почти касаясь коленками пола, и храпел, как настоящий берендей. После вчерашней попойки наемник смог разве что повиснуть на старом друге, пока тот тащил его до комнаты.

Застегнув плащ, Странник кинул взгляд на девушку. Она мирно посапывала, свернувшись калачиком под одеялом. Разметавшиеся волосы казались черным пятном на белой подушке. Он сунул под нее рубиновое ожерелье и вышел из комнаты.

Услышав шаги хозяина, Сивер встрепенулся. Странник внимательно оглядел коня и присел на корточки. Грива и хвост были заплетены в косы. Правая передняя нога обмотана ветошью, от которой исходил пряный травяной аромат. «Никак конюшенный постарался?» – отметил он про себя. Но в конюшне было тихо. Ни возни из яслей, ни шороха из кучи соломы. Точно и нет здесь старичка. Домовой дух предпочитал прятаться. И очень злился, если его кто-то видел.

Но Странник чувствовал, что тот затаился где-то и наблюдает за ним. Он оставил конюшенному несколько ломтей ржаного хлеба с солью, налил воды в пустую деревянную чеплашку и со словами благодарности поставил за кучу соломы. Ибо есть непреложный закон: не поблагодаришь домового духа за заботу – в другой раз замучает животину.

Странник потихоньку вывел коня из конюшни и погладил по широкой конской морде. Сивер захрапел и отвернулся.

– Ничего, друг, потерпи еще немного. Скоро легче будет.

Он взял его под уздцы и направился в сторону восточных ворот. Конь дернул ушами и, прихрамывая, поплелся за хозяином. В ночной тиши спящего города цокот копыт на мощеной дороге казался особенно громким.

За восточными воротами с правой стороны чернела заброшенная кузница, о которой накануне говорил Гура. А за ней – покосившаяся небольшая избушка. От времени крыша провалилась, и сквозь пустые разбитые окна виднелось светлеющее утреннее небо. Видно, не год и не два стояли дома без хозяев, и их жуткий вид пугал суеверных жителей Вышней Живницы. Те старались стороной обходить это место. Неудивительно, если оно стало пристанищем злыдней или какой-то другой нечисти.

Солнце практически поднялось из-за горизонта, когда путник и его конь дошли до границы, где начинался лес. Туман, окуташий поля, таял под солнечными лучами. Послышалось переливчатое пение соловьев. Сивер тяжело храпел и с трудом ставил ногу. Страннику пришлось замедлить шаг. Ветошь с травами, которую намотал на больную ногу конюшенный, помогла, но ненадолго.

Вскоре они вышли к ручью и остановились. Путник отпустил коня, а сам наклонился над водой. Сложив руки лодочкой, он несколько раз плеснул водой в лицо и смахнул капли с подбородка. В груди шевельнулось неприятное чувство, будто кто-то следит за ним. Он разогнулся и, вытащив меч, огляделся.

Из густых кустов орешника на него пристально смотрели кошачьи глаза необычного голубого цвета. Странник сделал вид, что ничего не заметил, но убрал в ножны меч, а потом резко обернулся. Кусты едва заметно зашевелились. В листве промелькнула золотистая тень. «Хм… Похоже, люди не лгут, – подумал он. – Действительно, золотая шерсть».

Значит, Мара уже знает, что к ней идут. В том, что это была оборотница, Странник не сомневался.

Конь нетерпеливо зафыркал.

– Да будет тебе, Сивер, – ласково потрепал его за ухо путник. – Потерпи еще немного. Чуть-чуть осталось.

За ручьем начиналась тропа, вдоль которой теснились кусты красной смородины. Их в свое время посадила Веда, чтобы люди, нуждающиеся в помощи, могли найти дорогу к ее дому.

Тропа оказалась недлинной, и вскоре Странник вышел на поляну. Посреди стояла самая обычная бревенчатая изба. Дерево потемнело от времени и дождей, но дом выглядел крепким и ладным. Резные ставни были отворены настежь. На плетеном заборе висели горшки, пучки полыни и серые мешочки с солью. Под окном – завалинка, а из-под навеса крошечного крыльца вылетали юркие ласточки. Слева от избы стоял низенький, грубо сколоченный сарай с покатой крышей.

Странник привязал Сивера к тоненькой березке рядом с крыльцом и постучался в дверь.

– Что тебе надобно, путник?

Странник резко обернулся.

Яркие синие со стальным отливом глаза внимательно изучали гостя. Их насмешливый взгляд не казался ни добрым, ни теплым. Скорее, острым и очень усталым. Неповрежденный глаз под темной дугой брови был большим и красивой миндалевидной формы. Левая половина лица была обезображена темно-коричневыми морщинистыми шрамами. Уголок губы, оттянутый вниз, и изуродованное веко, наполовину закрывшее безбровый глаз, застыли в вечной гримасе боли и горя. Правая же половина была бледновата. Черты, не тронутые огнем, показались ему приятными. Червонного цвета волосы словно плащом укрывали ее от постороннего взгляда, ниспадая почти до самых пят. Солнечные лучи играли бликами, и казалось, будто они светились изнутри. Оборотница оказалась высокой и тонкой, как осинка.

Мара представлялась ему совершенно не такой. По рассказам она казалась старухой с недобрым взглядом черных глаз, чье лицо горе избороздило морщинами, а волосы убелило сединами. По голосу, который он слышал в таверне, – женщиной с жесткими и отталкивающими чертами, больше похожими на мужские.

– Свет дому твоему, хозяюшка, – обратился он к ней, спустившись с крыльца навстречу оборотнице. – Говорят, ты помочь можешь. Поможешь – никакого золота не пожалею.

– И тебе благодати, – мягко и тихо отозвалась она. – Твое золото мне не нужно. Говори, что надо. Если смогу, помогу. Если нет, то не обессудь.

– Конь мой прихрамывает. И с каждым днем ему все хуже.

Целительница покачала головой и, неслышно ступая босыми ногами по влажной траве, обошла Странника. Из-под длинной белой рубахи виднелись стопы: одна – белесая, вторая – коричневая и бугристая.

Вороной поджимал под себя переднюю левую ногу и тяжело дышал. Она подошла к нему, и тонкие пальцы ласково коснулись жесткой шерсти морды.

– Что с тобой случилось, красавец? – обратилась она к нему. Тот доверчиво ткнулся носом ей в ладонь и шумно выдохнул. – Где ж тебя так, а?

Конь тонко заржал, словно жалуясь, и положил свою тяжелую черную голову на хрупкое плечо.

– Как тебя зовут? – шепотом спросила Мара, проводя ладонью по заплетенной гриве.

– Сивер, – ответил Странник, удивленный поведению своего четвероногого друга. Конь обладал редким норовом и никого не подпускал к себе, кроме хозяина.

– Хозяин ветров, значит, – ведунья наклонилась и принялась рассматривать повязку на ноге. Хмыкнула себе под нос, разматывая испачканную ветошь. – Хорошо постарался конюшенный. Не изменяет своим привычкам, старик. Пойдем со мной, Сивер. Я тебя накормлю да напою.

Она отвязала вороного от березы и повернулась к Страннику.

– Хворост собери, – нежно произнесла она. – Огонь разведи да воду поставь. Отпаивать твоего друга придется.

Взяв коня под уздцы, повела она его к сараю и скрылась за тяжелой дверью. Мгновение спустя оттуда послышалось пение.

Странник прислушался. Он не мог разобрать ни слова, но голос казался ему самым чарующим, из всех, что он когда-либо слышал. Голос проникал под кожу и разливался бархатистым ласковым океаном. Он успокаивал, укачивал на своих легких волнах. Пение окутывало его нежным шелком. Ему непреодолимо захотелось лечь на траву и закрыть глаза. Чтобы весь этот суетный мир исчез, чтобы подольше насладиться этим волшебным сладостным спокойствием, которое обещал этот голос…

Воистину Гура оказался прав насчет ее способностей. Странник с трудом подавил в себе желание заснуть. На непослушных, одеревенелых ногах он направился в глубь чащи. И только когда вокруг воцарилась тишина, его мысли устремились к последнему разговору с Ольхом.

Уж больно тихо стало на западе. Казалось, что Гардиания наконец-таки решила успокоиться и перестать спорить с Араканой по поводу передела земель на западе, там, где граничат два володарства. Володарь Гардиании Молох даже согласился подписать последний договор, согласно которому территория от Шамских гор до Раскидистого ущелья переходит под власть западного ксенича Араканы Ольха. Молох пообещал, что все гардианцы, что жили на тех землях, уйдут в течение недели. И, как ни странно, сдержал свое слово.

Однако чувство, что гардианцы что-то задумывают, не отпускало Странника. Паучьи люди были известны своим коварством и бесчестными способами ведения игры. Клятвопреступление для них не являлось чем-то из ряда вон выходящим. А тут Старый Лис вдруг проявил такую щедрость – честный передел земли в пользу володарства, которое он мечтал захватить.

– Не похоже это на Молоха, – сказал Странник Ольху. Он прибыл к западному ксеничу через неделю после подписания договора. – Не похоже. Кабы они чего не затевали.

Ольх в ответ лишь покачал головой. Это был высокий закаленный в боях человек, в пепельных волосах которого уже проглядывала седина – предвестница приближающейся старости. В нем удивительным образом уживались и буйный нрав, и благоразумие. Он мог трезво оценить ситуацию. Но если впадал в ярость, то не жалел никого. Не приведи Ралок попасться ему под горячую руку. Ходили слухи, будто некогда жену его, Малушу, похитил ксенич южных земель Ранор, позарившись на ее красоту. Ольх впал в такой гнев, что чуть не спалил все южные наделы. Спас ситуацию володарь Араканы Грознослав. Он не мог допустить, чтобы его ксеничи поубивали друг друга. Тем не менее, Ранор был наказан – были сожжены четыре его деревни, разрушен один из городов, да еще пришлось ему уплатить сто мер золота. Ольх же получил обратно свою жену и отеческое напутствие от Грознослава – дескать, бабы бабами, но нельзя из-за них внутри володарства бесчинства устраивать. Иначе так без родной земли можно остаться.

Западный ксенич стоял напротив разъездного советника шуморского володарства и пальцами перебирал свою окладистую бороду. Блеклые отблески лучины освещали его задумчивое усталое лицо.

– Н-да… Подозрительно это, – наконец промолвил он, бессмысленно глядя перед собой. – Но, с другой стороны, Молох сдержал свое слово…

Странник усмехнулся. Не похоже это было на Ольха. Тот на дух не переносил паучьих людей, а сейчас нехотя признавал показную честность гардианского володаря.

– Вот это и подозрительнее всего. Молох никогда не держит своего слова. Старый Лис Тысячелетний Мир периодически нарушал, когда ему было выгодно. Вспомни хотя бы, когда он Нижний Мост осадил. Сколько времени потребовалось, чтобы паучьих людей выбить оттуда?.. Не-е-е-ет, брат, мне не нравится все это. Затишье это – перед бурей. Узнать бы, что у них на уме…

– Я уже отправил разведчиков. Однако, судя по последним донесениям, на границе все тихо. Изредка еще встречаются то там, то здесь гардианцы. Но лишь те, кто не успел вовремя убраться восвояси.

– То-то и оно… Собирай-ка, Ольх, войска. Выстави их на границе. Да по-тихому, чтобы никто не знал. Не ровен час, Гардиания напасть может. А коли так, то начнет Молох с твоих земель. Да и надобно остальных ксеничей да Грознослава предупредить. Старый Лис хитер. А значит, попытается напасть внезапно. Нельзя, чтобы остальные пребывали в неведении.

– Ранор с Ювичем поделить не могут Пересвет Мирской. Сам знаешь, он стоит на границе Южного и Северного ксенства. Спорят они, кому этот город принадлежит, никто уступать не хочет. Оно и понятно – Пересвет-то, почитай, самый большой торговый город в Аракане. Да к тому же столица володарства. Кто им владеет, у того и кошелек толще. Сам понимаешь, никто не захочет его отдавать.

– Еще не хватало, чтобы ксеничи сейчас междоусобицу затеяли из-за мешка с золотом… Хотя, помнится, кто-то из-за женщины спалил четыре деревни… – он многозначительно посмотрел на Ольха, потирая подбородок пальцами.

– Это было давно и неправда, – отмахнулся ксенич. – Вот женишься, поймешь.

Странник благодушно рассмеялся. Его забавляло чуть смущенное лицо Ольха. Сам же ксенич не любил вспоминать об этом.

Он тряхнул головой, отгоняя мрачные мысли, и, наконец, посмотрел на советника.

– Так, значит, война грядет?

Тот лишь кивнул в ответ.

Странник повесил котелок над огнем и осмотрелся.

Внутри изба оказалась не такой большой, как снаружи, но чистой и очень светлой. Все ее убранство печка, напротив нее – стол с лавкой под окном. «Небогато для такой целительницы», – подумал он. Лекари и целители, которых знал советник, жили в больших теремах. Многие из них заводили собственную прислугу. Притом слуг могло быть несколько. Несчастья, вроде внезапных или тяжелых недугов, заставляли людей отдавать последние сбережения, и те не гнушались брать большие деньги за свою работу. Оттого и жили они лучше любого ремесленника, а порой и купца.

Полати над печкой были задернуты плотными цветастыми шторами. Рядом с печью висели в четыре ряда полки из грубых досок. На них стояли банки со всевозможными травами и отварами, гирляндами свешивались нитки и пучки с различной травой. Одно-единственное окно украшала белая тонюсенькая занавеска. Белая печь была украшена цветочным орнаментом. На столе лежала бежевая скатерть с вышивкой, а посреди – коричневый кувшин и глиняная кружка. Между лавкой и печкой стоял большой обитый железом сундук, накрытый бежевым расшитым сукном. По углам избы, на дверном косяке и окне были развешены пучки полыни – точно такие же, как на заборе. Под стеной тонкой полоской белела рассыпанная соль. Видать, оборотница чего-то или кого-то всерьез опасалась. «Если слухи правдивы насчет ее связи с Черногом, – размышлял Странник, – то ни соль, ни полынь ей не помогут. Темный бог никого просто так не отпускает».

В котелке зашумела вода. Она еще не успела закипеть, как в избу зашла оборотница. Длинные волосы были заплетены в тугую косу, кончик которой болтался на уровне щиколоток подобно хвосту. Она на ходу вытирала руки о передник.

– Что ж ты, путник, коня-то не бережешь? Еще б чуть-чуть – и не спасти его. Спасибо конюшенному за помощь. Конь мог сегодня и не встать, – с этими словами она сняла котелок с огня и исчезла за дверью.

Она еще два раза заходила в дом: то вешала котелок над очажком, то снимала его. Солнце уже прошло зенит, когда она наконец вошла в дом, бросив скупое: «Теперь все хорошо будет!»

В третий раз закипала вода, пока Мара быстро накрывала на стол. Затем она достала две глиняные кружки, насыпала в них травы из банки, что стояла на самой верхней полке, и залила водой.

– Садись поешь. Поди голодный, а время уже за полдень перевалило, – устало бросила она через плечо Страннику. Заметив его настороженность, она усмехнулась: – Да садись ты уже. Не бойся, еда не отравлена. Я так мелко не пакостничаю. Если надо будет, я найду способ, как по-другому тебя извести.

Он сел за стол, хотя голода и не чувствовал. Скорее, чтобы не обидеть хозяйку дома. Ели они в тишине. Советнику была непривычна простая еда. Но она оказалась настолько вкусной, что он, от души наслаждаясь пищей, согласился, когда оборотница предложила еще добавки.

– Спасибо тебя, хозяюшка, за вкусный обед и за гостеприимство, – искренне поблагодарил он, когда с едой было покончено. – Давно так сытно не ел.

– На здоровье, путник, – ответила она, чуть улыбнувшись странной улыбкой, и встала из-за стола. – Вкусная пища исцеляет друзей и располагает врагов. Бери кружку и пойдем на улицу. Ты будешь чай пить да рассказывать, а я слушать.

Они расположились в тени дома на завалинке. Оборотница достала из-под нее длинную трубку, разрисованную символическими рисунками, набила ее и затянулась. Она молчала, смотря сквозь сизый дым в сторону заборчика. На нем пучки с полынью чуть покачивались под легким ветерком, будто кто-то невидимый трогает их рукой.

– Ну рассказывай, – наконец произнесла она. Речь ее звучала мягко и умиротворяюще. – Кто ты? Откуда и куда путь держишь?

– Я – Странник из Шуморских земель, – ответил он, ловя себя на мысли, что никогда прежде не видел курящих женщин. Курить разрешалось только волхвам, которые поклоняются Урушу. Женщины же никогда не допускались к служению Змеиному богу, ибо тот являлся олицетворением всего, что было так или иначе связано с мужским началом. – Еду из западного ксенства домой.

– Так, значит, ты разъездной советник. Хм… Интересно… И что же ты делал у ксенича Ольха?

– Ксенич Ольх мне братом приходится.

– Не слышала я, чтобы у Ольха братья остались в живых…

– Он мне названый брат. Он позвал меня к себе. Совет ему нужен мой был.

– Уж не связано ли это с Гардианией, что по соседству расположилась?

Странник замолчал. Для ведуньи, одиноко живущей в лесу, Мара оказалась слишком осведомленной. Ведь о том, что в соседнем володарстве зреет что-то неладное, знали только несколько человек.

– Нет, – солгал он. – Я был на дне рождения сына ксенича.

Оборотница цокнула языком и покачала головой.

– Ну что же, Странник, не хочешь говорить, дело твое. Только вот тебе совет мой: держи-ка ты ухо востро. Ибо есть там те, кому не угоден ты. И сильно не угоден. Тебя убрать хотели, чтобы ты не мешался. Коня твоего специально отравили. Да не простым ядом. Таким промышляют гардианцы. У нас же во всей Аракане днем с огнем его не сыщешь. К вечеру сегодняшнего дня подох бы конь твой. А вслед за ним и ты. Да ты пей чай, пей до дна. Иначе домой не доедешь, преставишься где-нибудь на границе Араканы и Шуморского Володарства. Имя одно только от тебя останется.

Его передернуло. Он пристально посмотрел на Мару. Она спокойно выпускала небольшие клубы дыма вверх, задумчиво глядя перед собой.

– Что ж за яд такой? – наконец спросил он.

– Это яд черного криана. Змея, что водится в южных землях Гардиании. Змей очень хитрый, поэтому и поймать его тяжело. А яд действует избирательно. За что и ценится. Пока его варят, называют имя того, кого хотят извести. Потом мажут им вещь или животину какую – как коня твоего, например, – и все. Жертва умирает как от естественной смерти – сердце там остановилось, лихорадка приключилась или удар какой хватил. Что варивший его пожелает. И сроку он дает столько, сколько пожелает. Дня два-три, а может, и месяц, а то и год. Для всех остальных он безвреден. Вот только если животину им намазали, то проживает она месяц-два. Мало кто определить сможет. Животное спотыкаться начинает, хромать. А потом в один из дней просто падает – и все. Не понять сразу, что отравили. От обычного яда глаза становятся тусклыми, точно пеленой подернутые, лежит много, вялым становится. Все слишком просто. Сразу можно понять, что отравили. А так, вроде на ногу припадает – овод укусил или копыто стерлось. Никто внимания-то не обратит, пока поздно не будет. Судя по всему, коня твоего отравили недели две-три назад. Думай, Странник, где был ты в это время, с кем общался. Теперь это твоя забота.

Сказав это, целительница перевернула трубку и вытряхнула пепел.

– Пойду коня твоего будить. Хватит ему спать.

Она оставила Странника в одиночестве. Тот задумчиво смотрел ей вслед. Две-три недели. Неделя промежутка – это достаточно долго. И тех, на кого падают подозрения, много. После встречи с Ольхом, ровно три недели назад, он направился в Пересвет Мирской к Грознославу. Северный и южный ксеничи слишком уж рьяно решали между собой, на чьей земле араканская столица стоит. И Странник опасался, что Молох может воспользоваться моментом, чтобы напасть на володарство. В пути ему встретилась Ролана со своими сестрами-ведуньями. Они возвращались со стороны Хладного моря домой, на южные границы, где расположился храм богини Житявницы. Их пути пересеклись в Пересвете Мирском. Кроме того, в те дни, что он не был у Ольха и Грознослава, он останавливался на постоялых дворах… «Сложно будет вычислить мерзавца, – подумал Странник, допивая травяной чай. – Очень сложно».

Из-за угла вышла Мара, ведя под уздцы коня. Тот послушно следовал за ней, но, увидев хозяина, нетерпеливо замотал головой и радостно заржал. Странник потрепал Сивера по холке и обратился к оборотнице:

– Скажи, если во всей Аракане не найти и не купить этого яда, то как же он здесь оказался?

Она чуть раздраженно повела плечами. Мягкости как не бывало.

– Только одним способом, – ответила она, досадуя, что он не мог догадаться сам. – Его принес с собой гардианец. Найдешь гардианца, найдешь и того, кому ты мешаешь. Но тот, кто принес его, не простой гардианец. Ищи среди приближенных ксенича. Это все, что я могу сказать.

Он снял с руки широкий золотой наруч с изображением змеи с зелеными изумрудами вместо глаз и протянул его девушке.

– Вот, возьми себе. Я в неоплатном долгу перед тобой.

Мара лишь презрительно ухмыльнулась, покосившись на подарок.

– Долг всегда платежом красен, Странник. Но я не беру денег и не принимаю золото, – гордо заявила она и отвернулась, собираясь идти в избу.

Но Странник схватил ее за левую руку, резко развернув к себе лицом.

– Возьми, – тихо и вкрадчиво сказал он, глядя ей в глаза. – Это не плата. Это дар.

Глаза оборотницы испуганно расширились. В золотых немигающих глазах гостя таилась неведомая опасность. Ей вдруг почудилось, что этот ничего не выражающий, но тяжелый взгляд подавляет ее разум. Ни один из живущих не осмелился бы заглянуть ей в глаза, боясь потерять рассудок. Но он как в насмешку удерживал ее, пристально вглядываясь в лицо. Казалось, что он проникает в самую душу и видит то, что она прячет от остальных. И от себя самой тоже. Она почувствовала, как холодок пробежался по ее спине. Что-то жуткое было в этом человеке, что-то такое, что напугало ее до смерти. Но что, она не могла ни понять, ни объяснить.

– Ты не просто разъездной советник, – прошептала она побелевшими губами. – Тот ли ты, за кого себя выдаешь?

Щелкнул наруч на обожженной руке. Странник отпустил ее.

– Как знать, – он странно и неприятно усмехнулся и, вскочив на коня, поскакал прочь.

Младич оставил коня перед лесом и воровато оглянулся. Густой сумрак ночи объял спящие поля, но аннич все равно боялся, как бы кто не заметил его. Над полями царила тишина. Ни шороха полевых мышей, ни стрекота сверчков, ни дуновения ветерка – ничего. Будто сама природа отвернулась, чтобы не наблюдать за темными делами, что он замышлял. Шмыгнув носом, он вступил в непроглядную тьму лесной чащобы.

Молодое сердце точила черная злоба, а разумом всецело владела только одна мысль – сжить со свету ту, из-за которой погиб его старший брат. Стоя возле погребального огня, он поклялся отомстить за него и отправить оборотницу в мораново царство.

Но выполнить клятву оказалось труднее, чем дать ее. Долго Младич искал способ избавиться от нее. Да только как подберешься к ней, если она живет под крылом Веды? Старуха отнеслась к Маре, как к родной дочери. Своих детей у нее не было. Беда, постигшая оборотницу, тронула ее сердце. Она пеклась о ней, выходила ее, хотя все считали, что Мара не жилец. А после стала обучать ее премудростям целительства. Но никогда она не оставляла свою подопечную одну, будто что-то чувствуя.

Но вскоре Арна проявила к ему благосклонность – Веда, чей час пришел, отправилась к Великим Матерям, и оборотница осталась одна. Местные жители, несмотря на страшную трагедию, постигшую Мару, не скрывали к ней враждебности, чем не преминул воспользоваться Младич. К тому моменту он уже стал новым градоначальницом Вышней Живницы. Но действовать в открытую он побоялся. Многие помнили тот страшный пожар, в котором погибли дети оборотницы, а ее саму еле живую и страшно изуродованную вытащили из-под тлеющих бревен терема. Оттого и жалели ее. А новый аннич не настолько крепко сидел на своем месте, чтобы рисковать своим положением.

Особенно все усложнилось, когда за оборотницей прочно закрепилась слава целительницы. Многим Мара помогла. И люди, отбросив предубеждения, потянулись к ней за помощью. Хоть всеобщей любви она так не сыскала, но многие не одобрили бы желание аннича свести счеты с оборотницей.

Поначалу Младич подсылал к ней наемников. Только все без толку. Оборотница оказалась хитрее, чем ожидал аннич. Мара вела себя крайне осторожно, и просто так к ее жилищу невозможно было подобраться. Наемники, которым все же удавалось ее найти, сходили с ума, стоило ей в им глаза заглянуть. Один такой обезумевший чуть всему городу не разболтал, кто его послал и зачем. И стоило бы ему это не только места аннича, но и головы.

Младич заскрежетал зубами от злости. Если бы не она, жил бы сейчас Загривко, правил бы городом, устраивал шумные пирушки и продолжал бы охотиться под веселые улюлюканья приближенных и громкий собачий лай. Но нет! Из-за нее его любимый старший брат, окончательно тронувшись умом, наложил на себя руки. Пепел его погребального костра был развеян по ветру, а душа его – в чертогах Мораны. А эта тварь живет себе спокойно в лесах рядом с городом. Аннич ни на мгновение не допускал мысли о том, что Загривко стал жертвой собственного безумия, охватившего его разум.

Однажды проезжал через Вышнюю Живницу баечник. Он рассказал анничу, что за Вышняками в лесу колдун живет, который Моране поклоняется. Дед старый да злобный. Сжить со свету может любого, только попроси. Порчу навести, проклятие наслать или даже смерть накликать – для него пара пустяков. От радости поблагодарил Младич всех богов и отправил узнать так это своего прислужника Варушу. Через неделю тот явился исхудавший и бледный. Вид у него был такой, будто за ним сам Черног со своей свитой гнался. Долго пришлось его вином отпаивать, прежде чем слуга смог что-либо вразумительное сказать. Рассказал он хозяину, что действительно в лесах за Вышняками живет такой колдун. Да только он такие черные дела творит, что его, бесстрашного Варушу, до икоты довел своими проделками. А вот, что колдун с ним делал, слуга напрочь отказался рассказывать, предпочитая заливать воспоминания вином.

Младич долго не думал. Тем же вечером, взяв побольше золота да меч, отправился он в указанное место и только поздно ночью добрался до окраины леса, где жил служитель Мораны.

Аннич спешился и взял под уздцы коня. Пробираться через лесную чащобу было жутко. Конь нехотя плелся за хозяином, который прорубал дорогу мечом сквозь сплетения сухих кустов и корявых ветвей. Мысль о мщении была сильнее страха. Он долго шел, потеряв счет времени. Но вскоре Младич увидел мерцающий огонек среди деревьев и направился туда.

Конь вдруг встал как вкопанный. Аннич потянул за узду. Но животное резко дернуло головой и, вырвавшись, с диким испуганным ржанием помчалось обратно. Младич выругался себе под нос. Тишина поглотила его слова. В какой-то момент он осознал, что стоит в одиночестве посреди леса рядом с домом колдуна. Как осознал и то, что служитель Мораны мог запросто его убить. Просто так. Ради своей забавы. И ему стало жутко. Однако отступать было поздно, и аннич нерешительно вышел к дому.

Среди деревьев чернела покосившаяся изба, в окне которой мерцал блеклый огонек. Рядом с порогом, положив массивную голову на лапы, лежал огромных размеров волк, посаженный на цепь. Почуяв чужака, тот поднялся, злобно зарычал и ощерился. В темноте зеленоватый блеск волчьих глаз выглядел устрашающе. Младич застыл на месте.

– Опасно одинокому путнику бродить по лесам. Да еще в такое время! – раздался издевательский гнусавый голос за его спиной.

Младший аннич от испуга подпрыгнул. Сердце застучало с такой бешеной силой, что он почувствовал его удары в горле. Кровь же отхлынула от лица. Ему показалось, будто повеяло могильным холодом. Младич провел трясущейся ладонью по взмокшему лбу и обернулся.

Позади него стоял согбенный старик, опирающийся на посох. Глаза старика злобно отливали зеленым, как и глаза цепного волка, светом. Рот кривился в мерзкой улыбке, обнажая гнилые зубы. Из-под капюшона сосульками свисали нечесаные волосы, а длинная редкая борода доходила старику до пояса. «Никак волколак какой!» – промелькнуло в голове у аннича.

Teleserial Book