Читать онлайн Секс в браке бесплатно
ОКТЯБРЬ. 2004 год.
Глава 1.
«Гостевой брак»
Надо отдать Диме должное, он старался.
Он не просто не упал в обморок во время родов, как другие отцы. Он не пристрелил меня во время беременности, хотя мог бы…
Все с самого начала пошло не так. Карты не врали: я вышла замуж, но счастья мне это не принесло. В моих мечтах все начиналось с того, что я приносила ему в постель чашку кофе. В реальности он просыпался, услышав, как меня рвет. Я просила его. Умоляла: держись подальше. Он уверял, что врач и рвота, мол, его не смущает. Я объясняла: я девушка и меня смущает. Он только ржал и твердил, что девушки не страдают от токсикоза.
Токсикоз кончился, его отношение ко мне нет. Не знаю, на каком по счету осмотре я поняла, что интересуют его лишь дети.
Меня опять обошли!..
…Услыхав из детской шорох погремушек и смех, я поднялась с дивана. Обычно близнецы, просыпаясь, умели сами себя занять. Порой, повернув друг к другу головки, они смотрели друг на друга, словно обменивались телепатическими сведениями. Так долго, что это начинало пугать.
Но погремушку сами они крутить не могли.
Видимо, он вошел через кухню, чтобы не сталкиваться со мной!
Я вихрем взлетела по лестнице.
Разумеется, он был там. Все они. Все трое.
– Смотри-смотри, – прошептал Дима, схватив меня за запястье прежде, чем я повернусь, чтобы вновь уйти.
Я подавила в груди раздражение. Меня бесило то, как он с ними играет. Словно они были игрушечными солдатиками на пульте дистанционного управления. А еще больше бесило то, что близнецов, в отличие от меня, он любит. Кан снова раскрутил над кроваткой колесо с погремушками и дети, лежа, смотрели на него, застыв, словно суслики. Выставив руки перед собой.
– Прикольно, да?
– Что именно?!
Он сузил глаза и выпрямился. Дети разом сменили фокус, уставились на него. Что бы там не говорили врачи, но Диму они узнавали даже быстрее, чем свою няню. Порой мне казалось, что они тоже его любили.
Меня не любил никто. Доставка прошла удачно, мои услуги больше не требовались.
Быть может, виной тому была болезнь. После родов я почти два месяца провалялась в постели. Большую часть, в бреду. Еще месяц ушел на то, чтобы окрепнуть физически… Потом, как выяснилось, я должна была окрепнуть еще и морально.
Месяцы пролетали один за другим. Близнецы росли. Дима, впервые в жизни, как он твердил, был счастлив. А я не была, хоть и была теперь за ним замужем.
– Нормальная мать, поняла бы, что именно! – помолчав, бросил Кан.
Ощущая себя ненужной. Всем им сразу чужой, я резко высвободила руку.
– Это тебе психиатр сказал, или ты сам придумал?
Дима, тотчас изменившись в лице, уставился на меня.
– Ты себя плохо чувствуешь, – сказал он, помедлив. – Пойди и приляг.
– Я хорошо себя чувствую!
– Пойди и приляг.
Это был приказ.
Я повернулась и вышла, шарахнув дверью по косяку.
Глава 2.
«Спасибо за доставку!»
– Ты шутишь?! – сказал Макс, который бывал у нас в коттедже почти так же часто, как раньше бывал в городской квартире. – Что, если не любовь позволяет ему выносить твою рожу? Ты себя в зеркале давно видела?
– Иди ты в задницу!
– Я предлагал, но ты была не готова…
Я одарила его выразительным взглядом. Как содержимое памперса размазала по его лицу. Макс был на Диминой стороне. Всегда. И я, за неимением Димы, выносила мозги ему. Речь шла о любви и ее отсутствии.
– Ты просто так говоришь, потому что его боишься.
– У тебя послеродовая депрессия, что ли? – осведомился он, чуть откинув голову и сунув руки в карманы, прищурил глаза. – Или с Димой поссорились?
– Ты теперь семейный психолог, что ли? Или он велел тебе занять меня, пока сам трахается с Соней, или с кем он там опять трахается?
– Если он и трахается, то потому, что ты его довела!.. Насколько я знаю, он на деловой встрече.
Я фыркнула.
– Ставит кому-нибудь утюг на живот?..
– Сейчас времена другие, – сухо ответил Макс и, передумав пить чай, начал посматривать на часы.
– Знаешь, все так восхищаются тем, какой он заботливый. И тем, как он должно быть, любит меня. Как он всю мою беременность вел, как роды принимал… Но мы-то знаем: насрать ему! Всегда было, всегда есть. Он мне прямо тогда сказал, что я ему подхожу по генетическим маркерам. И вау, надо же, аж от бесплодия исцелился, стоило разочек сунуть в меня свой член! Знаешь, я решила: сейчас поправлюсь, открою специализированную клинику. Кан возражать не будет. Он ревнивый лишь с теми, в кого влюблен.
– Любовь, – сказал Макс, не глядя на меня, – это как цветок. Если выдрать ее с корнем и гладить по лепесткам, она умирает. А ты не гладишь, ты ее просто на терке трешь. Я думал, ты только со мной такая, но ты и в самом деле пристукнутая.
Он ушел, не дав мне ответить и беспокойно побродив по гостиной, я поднялась в детскую.
Няне было строго приказано не оставлять меня ни на миг одну и если что вызывать охрану. Это была своего рода терапия: в детскую заходить, чтобы с няней сразиться.
Мне всегда казалось, что и она моих приходов, в глубине души, ждет. Няня была уже взрослая, заслуженная-перезаслуженная. Звала меня «Ангелочкой», «малышкой» и «деткой». С таким превосходством в глазах, словно я была одноклеточным. Она считала меня тупицей, соской, выжившей из ума истеричкой, которая вышла замуж за богатого мужика и теперь бесится, не зная, чем бы себя занять.
Была ли она права? Я уже и сама не знала.
Стоило мне войти, няня отложила вязание и уставилась на меня. Подчеркнуто игнорируя этот взгляд, я прошагала мимо.
Близнецы, в разноцветных махровых комбинезончиках лежали в своей кроватке и тянули в пространство растопыренные пальчики. План «А» удался. Оба мальчики, оба, на редкость хорошенькие… Насколько я могла судить по фото в Димином кабинете. При виде меня они так орали, что я очень редко видела что-либо, кроме багровых щечек и широко распахнутых ртов. Они в самом деле были похожи на Диму. Разрез глаз, форма ушей, все это было Димино.
Даже мысок волос на лбу, но они родились светловолосыми, в меня и, быть может, в череду светловолосых родственников Диминого отца.
И всякий раз, когда я видела их макушки, то вспоминала, как испугалась до смерти, увидев их в первый раз. Думала, Кан сейчас приглядится и сунет в бочку всех нас троих; как царь Салтан.
Дима не сказал мне ни слова, ни тогда, ни сейчас. Но я успела поверить, что скажет и так себя накрутила, что чуть с ума не сошла.
В самом начале, еще внутри меня, они вызывали у меня токсикоз. Теперь раздражение было чисто психическое. Стоило взглянуть на детей, в чьих чертах которых все четче проступали его черты, я начинала злиться, сама не понимая, что на меня нашло. Не на Диму, который подложил мне подушку под бедра, опасаясь испортить простыни. На детей, которые были не виноваты…
История повторялась. Как моя мать, я родила в надежде заполучить мужчину. Как и она, я не смогла его удержать. Дети не вызывали никаких чувств, кроме раздражения. Теперь я понимала, как можно не любить собственных детей.
Очень хорошо понимала.
Я наклонилась к кроватке и, опершись щекой на собственную руку, протянула вторую мальчикам. Они не уцепились за нее, как сделали бы, будь на моем месте Дима. Лишь вытаращили темно-серые глазки и приоткрыли рты. Я снова всхлипнула: всем на меня насрать! Я даже не знала, кто из них Влад, а кто – Саша. А Дима знал. Они завладели им еще до рождения.
Я всхлипнула снова, слезы текли рекой. Дети залились громким плачем, сморщив крошечные, покрасневшие личики. Няня с помощницей немедленно разобрали их, вышли прочь под присмотром насупленного Толи.
С Толей, к слову, у нас все тоже не ладилось. Он все еще не мог позабыть тот день, когда явился в редакцию с дисками и застал нас с Тимуром.
– Дмитрисергеич сказал, чтобы я отвел тебя в комнату.
– Пошел вон! – завизжала я, швырнув в него погремушкой.
Толя даже не шевельнулся.
– Дмитрисергеич сказал, что тебе надо больше отдыхать.
– Иди на хуй вместе со своим Дмитрисергеичем! – я оттолкнула его и выбежала прочь.
Дмитрисергеич… Будь ты проклят, сукин ты сын! Я захлопнула дверь спальни перед Толиным носом. Рыдая, бросилась на кровать. Тогда, у ЗАГСа, рыдая в машине Димы, я не сказала ему причину, по которой хочу родить. Я хотела детей в надежде, что если Дима меня не любит, хотя бы его дети будут любить. Увы, это было у них наследственное.
Его детям я тоже была совсем не нужна.
Глава 3.
«Назад, в город!»
– Так дальше продолжаться не может, – высказывал Дима, расхаживая по кухне.
Я молча рассматривала его ботинки, раздражаясь всякий раз, когда он ступал мимо черных плит и на белом мраморе оставались следы от подошв. Он меня теперь всем раздражал.
С тех пор, как мы перебрались в коттедж за городом, моя жизнь закончилась. Детьми занималась няни. Домом – повар и приходящие горничные. А я слонялась туда-сюда. Неприкаянная и грустная, как бесплотная тень. Сегодня после обеда, я решила прогуляться по лесу и побродив взад-вперед среди трех берез, повернула назад, к коттеджу и заблудилась.
Меня нашли часа через три.
– …ты ни черта не делаешь, даже детьми не занимаешься, только ноешь или бьешься в истерике. Ты всю прислугу уже довела до ручки, я потакал тебе… Но это уже чересчур!..
Я шмыгала носом. В поисках участвовали те, кто не знал меня. И я слышала комментарии, которыми они обменивались. Кан был вне себя.
Я – нет. Я знала, на кого я похожа. Их замечания нисколько не задели меня. Я уже начала было тренировки, благо за два месяца болезни исхудала до самых костей, но вскоре бросила. Для кого? Зачем? Чтоб не встречаться со мной, Кан разве что по стенам не лазал в детскую, когда возвращался. А Толя с няней как-нибудь перетерпят.
– Ты не даешь мне заниматься детьми, – парировала я. – Да, я болела, но теперь я здорова. Но стоит мне хотя бы нахмуриться, как эта старая сука, которую ты нанял, тут же зовет охранников. И меня выводят, словно душевно-больную. Скажи уж прямо: теперь, когда твои дети снаружи, тебе на меня насрать. Ты прикопаешься, даже если я буду ровно сидеть на заднице и тихо смотреть в окно.
– Мы три часа искали тебя по лесу с собаками, – напомнил он, стараясь не закричать. – Три. Гребаных. Часа.
– Я заблудилась.
– Какого черта ты вообще пошла в лес?!
– Потому что не могла больше сидеть взаперти! – выкрикнула я. – Понял?! Мне надоело сидеть в тюрьме! Надоело, ясно тебе?! Я не упырь, как ты. Мне нужен свет и даже, представь себе, солнце!
Какое-то время он колебался, но неприязнь взяла верх. Я уже давно догадывалась, что Диме так же противна, как он мне. Но никогда не набиралась храбрости сказать это вслух. Он уставился на меня, широко распахнув глаза. Снова взял себя в руки, провел по лицу ладонью.
– Почему ты вечно усложняешь все, что так просто?.. – спросил Кан с горечью. – Я что, держу тебя взаперти?.. Здесь целый день сидит Толя. С машиной, – он снова начал вскипать. – Или, по-твоему, он сидит здесь, чтобы ты швырялась в него погремушками?! Почему ты к Андрею не съездишь, хотя бы волосы привести в порядок?! Сколько раз я тебя просил перестать их грызть?! Съезди к Соньке. По магазинам пройдись… Я не знаю… Зачем тебе понадобилось тащиться в лес?
– Я хотела, – сказала я, стараясь не разрыдаться, потому что знала, как он это ненавидит, – я хотела просто побыть одна. Ты вывез меня за город и даже права получить не дал. То я беременна, то нестабильна, то еще что-нибудь. Я не хочу, чтобы меня возил Толя. Когда тебя нет, он смотрит на меня, словно на пустое место, на котором кто-то насрал. Знаешь, каково это? Быть пустым местом не только для тебя, даже для твоих быков, которым ты сделал лоботомию!
– Хватит! – оборвал он. – Не смей унижать людей, которые не могут ответить тебе на равных, понятно? Помнится, ты сама хотела за город.
– Тебе помнится только то, что выгоднее ткнуть мне под нос. Дом нужен был тебе! А я всегда хотела жить в городе.
Кан почесал в затылке.
– Ну, хорошо. Хорошо! Без проблем. Хочешь жить в городской квартире? Ладно! Живи! Это все, или ты еще что-то хочешь?
Я растерялась. Нет, я догадывалась, что и ему наш семейный плот совсем не по вкусу. Но что он так вот, запросто, позволит мне съехать…
– Что насчет моих детей? – от неожиданности, брякнула я.
– Наши дети, – прошипел Дима, – останутся здесь. Если ты захочешь их повидать, то тебя привезут и отвезут.
– Но!..
– Я не отдам тебе детей. И не позволю оставаться с ними наедине, пока ты не начнешь, по крайней мере, вести себя адекватно!.. Взгляни на себя, – тут он не сдержался и все его чувства хлынули на меня, как поток помоев. Протянутая рука, казалось, источала неприязнь, как воду из шланга. – Ты просто взгляни, на что ты стала похожа!..
Слова стали не нужны.
НОЯБРЬ 2004.
Глава 1.
«Возвращение блудной дочери».
– Надеюсь, – сказал Чуви, – ты не влюбишься в Катю.
Он стоял у окна, прислонившись спиной к подоконнику и грыз ногти. По контрасту со стоящим за спиной фикусом, Чуви казался еще меньше, чем был. И еще язвительнее. Из прежнего состава нас осталось лишь двое. Тимур уехал, Полковник уволился, Просто-Дима шуток не понимал, а Катя обижалась на все, на что можно было обидеться. На то, что нельзя обидеться, Катя обижалась вдвойне. Вот и сейчас, стоило Чуви сказать, чтобы я в нее не влюблялась, она подскочила над стулом и убежала прочь.
– Она – лесбиянка?
– Фиг знает.
– Подарю ей экземпляр «Секс – андэ!»
На этом наш разговор себя исчерпал.
Я грустно погладила бывший Тимин стул. Положив на всех моделей города, моя «подружка» уехал работать в Китай. То ли гидом, то ли фотографом. «То ли хостесс!» – как, подмигнув мне, намекнул Шеф. На этом шутки закончились, ибо Катя, строго и деловито поставила Шефа на место, затем – туда же установила Долотова. И посмотрела на меня так преданно, что я даже растерялась. То ли вкусняшку кинуть, то ли за ухом потрепать.
Планерка превратилась в поминки.
Рисуя цветочки в новом ежедневнике, остро пахшем кожей, я хмуро, исподтишка, косилась на Катю. Новая фотографша сидела на краешке стула и хватала задания на лету. Не то, что Тима, который вздыхал, стонал и глаза закатывал. Даже сама себя назначила на два заявленных мною интервью. Мне больших трудов стоило вежливо объяснить ей, что я одна работаю. Без свидетелей.
Шеф вскинулся было. Явно хотел спросить: «Кан не учил тебя избавляться от лишних свидетелей?» Я даже обрадовалась, приготовившись ему остроумно ответить. Но Катя сдержанно кашлянула, глянув на Шефа, Шеф посмотрел на Катю и промолчал.
Она откинулась на спинку своего стула и ободряюще улыбнулась мне. Мол, не боись, я тебя прикрою. Я не ответила на эту улыбку. Только затосковала. Вспомнила, где мы с ней пересекались. Это была та самая, пусть и похудевшая изрядно, бабища из «Инфинити». Та, что встала из-за стола в тот памятный вечер знакомства с Сонечкой, хлопнула себя по бедру, и поперла на гопников, со словами: «Куд-да! А белый танец?!»
Внутренне побледнев, – внешне я все еще была такой бледной, что даже Дима рядом со мною казался румяным, я вместе со стулом слегка отодвинулась. Катя сделала вид, что не поняла. Раздавив сигарету в пепельнице, придвинулась ко мне снова.
В кабинете переглянулись и по-гиеньи заулыбались.
– Ты знаешь, – спросил Шеф Катю, – что Ровинская у нас замужем? За корейской мафией.
– Он не корейская мафия, – пошутила я. – Он – наполовину Гестапо.
Но шутку никто, почему-то, не оценил.
***
После скучной планерки, я составила еще более скучный рабочий план на неделю и затосковала. Вспомнила, почему не хотела работать. Интервью во вторник вечером – с депутатом Колкиным, «не забыть трижды крикнуть «Ура!» развитию борцовского спорта в Хабаровском крае». Депутат Колкин не просто друг уличных детей, но и друг Димы, а также – один из постоянных рекламодателей. И мой поклонник. Бывший.
Я встала и посмотрела в зеркало.
Оттуда, набычившись, на меня смотрел угрюмый бухенвальдский крепыш. Нежную синеву лица, я еще могла бы замазать тональным кремом. Слишком острые скулы чем-то визуально затушевать. Но этот взгляд, взгляд женщины, которая прошла в боях до столицы Мира и поняла, что победив, потеряла все… Такого макияжем не скроешь.
Я тяжело вздохнула, провела руками по выдающимся протезам. Хоть это не пострадало. Все остальное полетело в тартарары… Все, что я в жизни делала, я делала с одной целью. Заполучить Диму.
Теперь он был моим. Во всяком случае, по закону. И то, в том случае, если он не подделал паспорт, пытаясь не дать мне сделать аборт. Настоящей свадьбы у нас с ним не было. Так, маленькая семейная вечеринка у него дома. Свидетелями были Соня и Макс.
Итак, у меня был Дима. Паспорт с печатью. Дом. Кольцо. Дети. И все. У меня даже цели не было. Вообще ничего.
Я снова подняла глаза к зеркалу.
Я теперь настолько худая, что даже самой себе кажусь тощей. Увидев, на что я похожа, Александр Геннадьевич будет вряд ли так рад нашей встрече, как мне по телефону сказал. И я почему-то смутилась. Как очень давно уже не смущалась встречаться с Димой.
Я позвонила Андрею. Он долго стонал, листая свой ежедневник, но «окошко» было всего одно. На среду. Я скрипела зубами. В среду меня, как обычно ждал психотерапевт – поговорить о том, что именно меня не устраивает в моей, такой устроенной жизни. Ему моя внешность была до лампочки. Чем хуже, тем дольше можно меня лечить.
– Послушай, Швестер, – сказал Андрей. – Я из тебя в один прием все комплексы выбил. Если тебе реально нужно самооценку поднять, ты знаешь, кого из нас выбрать. Чао!
Я колебалась. На доктора тоже можно было покрикивать и даже орать. Андреем я дорожила.
Все решил спорт. В четверг – я вызвалась взять интервью у некогда лучшего бомбардира «Амура». Опять хоккей! Опять Спиря. Мысль, что я появлюсь перед ребятами с волосами, стянутыми в мамашью гульку, перевесила все. Пусть лучше Кан орет, что я не пошла к врачу, чем ребята… в ужасе разбегаясь в разные стороны.
Изначально, в клуб собирался Чуви, но в итоге решили, что будет лучше, если «Спортом» вновь займусь я.
– А «Sексом» не хочешь? – спросил Шеф, коварно.
– Какой секс? – рассмеялась я. – Я же замужем!..
Тут до меня дошло, что я ляпнула и вновь захотелось плакать. До брака, секс у нас был один раз в три года. По плану, до следующего раза, осталось два. Спасибо, вам и за это, дорогие мои детишечки!
Списав мою готовность расплакаться на послеродовую депрессию, Шеф поспешил сменить тему. Как и все мужчины, он не выносил женских слез. Меня бы это смутило, но не остановило, но… Катя так явно собралась меня утешать, что я тотчас же утешилась.
Сняв трубку, я набрала Андрюшу. Он попросил мое фото по ММС. Затем помолчал… Затем, сказал, что и не таких стриг, но все равно… Не сходить ли мне в магазин: за овсянкой, гречкой, молоком, яйцами и всем, что люди едят, когда собираются жить дальше, не пугая своим видом других людей?..
В этом был смысл. Я снова собрала свои ужасные космы в хвост, написала список продуктов и принялась развешивать над столом фотографии.
Хотела вернуть рабочему месту уютный вид.
Снимки были недавними, но девушка на них казалась мне незнакомой. Красивой… Только такой мудак, как мой муж, мог видеть во мне исключительно инкубатор. Первым делом, я гордо развесила фото с Сонечкой. День и ночь, блондинка и брюнетка. Андрюша был прав, только гей мог не хотеть нас обеих сразу. Затем фото с Тимой, хотя на них я была и не так эффектна. Период до-того, как Андрей научил меня краситься. Еще полновата. Еще рыжевата после того неудачного эксперимента с красным. А вот, опять хорошенькая. С Андрюшей, с подушками в руках: имитация девичника в розовых пижамах.
Фото с Максом, я, мучаясь, отложила в сторону. Бож, как он был хорош. А еще говорил, что сам бы себя порвал, если бы разжирел… Такое чувство, он нашел все те кило, что я потеряла. И приумножил их.
С Димой фото было всего одно. Редкое, на котором я тоже хорошо получилась. Со светом материнства в глазах. Но я смотрела не на себя, на него. Смотрела не узнавая: такой он был теплый и любящий. Одна рука на моем плече, вторая – на моем же выпирающем пузе. Я вспомнила, как мы болтали, выбирая имена детям. Дима наклонился, собираясь поцеловать мой живот, а Соня, сидевшая напротив нас с камерой, щелкнула… Запечатлела миг. Сказку, которой не было.
Сама себя презирая, я повесила снимок в центр. И рядом еще один. Один из самых последних. Дети. В одинаковых голубых комбинезонах, уставились в камеру одинаковыми темно-серыми глазками. Настолько хорошенькие, что я не сдержалась и захватила снимок.
Ощущая себя мошенницей, я прикрепила его к стене. Один из них был Саша, а второй Влад… Факт!
– Какие лапусики!.. – остановилась за моей спиной Катя. – А кто из них кто?
Мое самообладание лопнуло, обломки разлетелись по кабинету.
– Влад – доктор, а Саша – доктор наук!
Катя попятилась. Я резко отвернулась. Не говорить же, что я сама понятия не имею. Что стоит мне появиться, оба орут, словно я их сожрать пришла. Я все еще думала, кто из них, кто когда Катин взгляд уцепился за профиль Димы.
– Слушай-ка… Погоди-ка! Это разве не Матрица? Он же любовник Поповой!
– Это, – сказала я злобно, – Дима. Мой муж.
Катя фыркнула: фу-ты, ну-ты!
– Ты у своей любовницы мужика увела?
Я медленно обернулась.
– Слушай сюда!.. Мы с Соней – просто подруги. Что же касается его, то я сейчас наберу и попрошу подъехать. Задашь ему все скопившиеся вопросы. Лично. Совет: не называй его Матрицей, он знает кунг-фу.
Оскорбленно повернувшись ко мне спиной, Катя строевым маршем вышла из кабинета, едва не растоптав по дороге Чуви.
– Ровинская, – спросил он, потирая ушибленное плечо. – В народе спрашивают: как тебя теперь называть? Ровинская-сан или Ровинская-Кан?
– «Моя госпожа»! – откликнулась я, поверх Чувиного вихрастого затылка.
Такое могли только Долотов и Петров придумать.
– Моя госпожа, – выведенные на чистую воду, они тут же взяли издевательски-почтительный тон и поднялись, кланяясь мне в пояс и гогоча, – в старые времена, когда у барина рождались наследники, он всем по чарочке подносил. Мы люди простые, не гордые: понимаем, что барин занят. Но в честь возвращения, как говорится, проставиться бы тоже не грех. Чай, не барыня!
Я почесала голову.
Толком по понедельникам в конторе все равно никто не работал и в коридоре начали собираться, прослышав про халяву, коллеги. Я расслабилась и, сняв каблуки, сунула ноги в старые рабочие тапки.
Жить сразу стало проще, легче и веселее.
– Не все сразу! – останавливал Шеф добровольных гонцов. – Давайте не будем превращать встречу Секс-андэ в оргию!
Но потом уступил и не дожидаясь прибытия посланных, достал откуда-то бутылку шампанского и торжественно наполнил им мою кружку.
– Рад, что у тебя получилось, девочка!
Все начали аплодировать и мне, наплевав на запреты врача, пришлось выпить шампанского и радостно сделать вид, что все действительно получилось.
Глава 2.
«Кошка – лучшая мамаша».
Прошла всего три недели, а мне казалось, что год. Стоило лишь вырваться из заточения, стоило начать ступать без оглядки, не опасаясь выкидыша, простуды или потери сознания, как все закрутилось и понеслось.
Работа, дом, спорт, работа… Как кто-то смеет жаловаться? Да вы не знаете, как вам повезло! Какое счастье снова ездить в автобусе, без бритого Толи, согнувшегося под весом своей «голды». Без Димы, который вцепился в руль, как Круэлла Девиль, лишь бы не сорваться и не начать орать.
Одной.
Пока мы с Димой еще разговаривали, он рассказывал мне, что если не может что-то решить немедленно, он «вешает» проблему на гвоздь и начинает заниматься совсем другими делами. Это, якобы, помогало ему не сойти с ума. В итоге проблема либо решалась сама собой, либо у него появлялась пара идей по ее решению.
Я поступила так же.
Возобновила абонемент в спортзале, записалась к Андрюше в салон, на курс восстанавливающих масок и… приготовилась жить с того мига, на котором моя жизнь замерла. Закончилась, перечеркнутая двумя полосочками на тесте.
Дима был прав. Стоило заняться чем-то, что в моей власти, как отношение к жизни стало меняться. Заставив себя заниматься работой, я немного отвлеклась от неразрешимой проблемы. И она начала решаться сама собой. Во-всяком случае, перестала меня тревожить.
Быть одной и снова свободной. Принадлежать лишь самой себе… за его деньги. В его квартире. В шмотках, которые оплатил он. Самостоятельную из себя строить.
Сидя за белым кухонным столом на черно-белой Диминой кухне, я мрачно закусила губу. Осознала вдруг, что сама на такую квартиру не заработаю. Что ничего моего здесь нет. Все здесь по-прежнему его. Димино. Я получила право всем пользоваться, за то, что позволила воспользоваться собой. Но Дима владел всем этим и через собственность, он владел мной.
Хотя и не так, как мечталось в детстве.
Это напомнило мне еще одну вещь: на этой неделе я ни разу не позвонила ему. Сперва из принципа, ждала, что он сам позвонит. Потом – вообще забыла. Слегка увлеклась. Закрутилась в круговороте жизни. Забыла, что у меня вообще дети есть.
Кан был прав: мамаша из меня, хуже, чем из кошки. Хотя и не уточнял, проявится ли у кошки материнский инстинкт, если отгонять ее от котят с собаками…
…В дверь постучали.
Мое сердце гулко заколотилось о силикон. Господи! Ну, почему он не может по телефону на меня наорать?.. Я попыталась вспомнить, где мой телефон. Но память ничего не сохранила по этому поводу.
Эта история, что я начала писать, пока валялась в постели после болезни, захватила меня целиком. Я уже находила ключи в масленке, а телефон в ванной, среди лосьонов. Но еще больше вещей исчезали в недрах гулкой черно-белой квартиры бесследно. И я никак не могла припомнить, куда засунула их.
Телефон был одной из них. Разрядился видимо. Я как раз собиралась найти его после завтрака и выслушать все, что мне скажет Дима, но он не мог ждать так долго.
– Входи! – отозвалась я, не вставая с места и приготовилась умереть достойно.
Дима вошел.
Встал в дверях кухни, постукивая перчатками о ладонь. Красивый, сильный, чужой. Запах его парфюма, волнующий и резкий, поплыл по кухне. Я засмущалась, как девочка. Совсем, как раньше, когда ведомый непонятными мне порывами, он брал меня за душу и выворачивал наизнанку.
Дима не произнес ни слова, глядя в упор. Я приготовилась даже, к какому-нибудь несправедливому обвинению, но он вдруг бросил перчатки и снял кожанку.
– Это на тебе моя футболка надета? – спросил он, подозрительно уставившись на меня.
– Снять? – покраснела я, испугавшись, что он поймет.
– Оставь! – спешно ответил Кан.
Я оскорбилась.
– Кофе? – не так уж просто плюнуть человеку в лицо, который на голову выше и на столько же шире тебя в плечах.
– Спасибо! Сиди, я сам налью.
Расхаживая по кухне, Дима молчал. Как мне показалось, он был раздосадован и не знал, с какой стороны подступиться. Я молча ждала, сопела, накручивая на палец до плеч обрезанную прядь.
Кан сам меня научил меня этому приему: ждать. Первым заговаривает тот, кому больше нужно. Или тот, кто главнее. Дима заговорил:
– Доктор Алексенко сказал, что ты перестала ходить к нему.
– Мне некогда.
– Чем ты так теперь занята?
– Работаю, – я подогнула под себя ногу, навалилась локтями на стол. – Шеф предлагает мне снова рубрику «Seкс» писать. Под другим именем, разумеется. И «Спорт». Интервьюшки, все такое… А еще «Мисс Дальний Восток – 2004». Мы информационный спонсор и поскольку я всех моделей знаю, то я и основной корр… Кстати, могла бы твою рекламу просунуть.
Он слегка кивнул, не дав мне договорить. Я так и не поняла, одобряет Дима мой шаг, или ему плевать. Он все это время пялился на меня и взгляд был такой, словно я без спроса его машину взяла, а не футболку несчастную.
– Где ты была вчера? – спросил Дима.
– Зашли с Соней в «Пул». Мы вчера всю ночь были вместе, она тебе не сказала?..
Это был удар наугад. После того, что я ей устроила за случайную откровенность, Сонька клялась и божилась, что между нею и Димой ничего нет, но я ей не верила.
– Почему ты не позвонила мне?
– Тебе? – я искренне удивилась. – Зачем? Ты хотел в «Пул» пойти, что ли?..
Дима чуть дрогнул, сощурившись. Процедил сквозь зубы:
– Какой, блядь, «Пул»?! Ты не звонила мне всю неделю, хотя обещала. Я ждал, что ты заедешь, хотя бы взглянуть на детей. Но нет! Ты была, блядь, в «Пуле».
– Я не звонила, потому что не могу найти телефон. Кстати, ты не видел?
– Я?!
– Ты! Ты заходил вчера днем. Стулья были расставлены по-другому.
Дима сел, наконец и подпер щеку, водя пальцем по ободку своей кружки. На поверхности кофе отражалось его лицо.
– Я надеялся застать тебя.
– Что, на работе наорать не на кого?
Кан яростно поднял голову.
– Знаешь, что?! – он громко выдохнул, глубоко вдохнул и вдруг сменил тему. – Как так может быть, Ангела? Как может мать быть безразличной к собственным детям? Настолько, что даже лень домой позвонить?
Я тоже выдохнула, не зная, как объяснить Диме элементарные вещи, не разбивая ему о голову кофейный сервиз.
«Моих» детей в этом доме не было. И виноват во всем был лишь он. Именно Дима решил, что я нестабильна. Именно Дима велел мне отправляться на терапию к сущему мудаку, который стал терапевтом, потому что быстрей всех в палате надел халат. Именно Дима нанял эту сучью няню, которая не позволяла мне входить в детскую без нее. И именно он, когда я пожаловалась, позволил старой карге решать, когда она может вызвать охрану.
Пролистав это все в уме, я восхищенно покосилась на Диму. Тот сидел, глядя на меня тем же чистым взором, с каким расспрашивал, почему я не приехала повидать своих детей!
– Ты издеваешься?! – осторожно спросила я, хотя и знала, что он никогда этого не признает и не поймет. – Там моих детей нет, как и моего дома. Это – твой дом, твоя прислуга и твои сыновья! Мне даже притронуться к ним не позволяют без трех свидетелей. Что было в прошлый раз, когда я приехала? Помнишь? Нянька сказала мне, что я их пугаю! А когда я возмутилась и попыталась напомнить ей, кто она такая, то пришел Толя и начал гудеть, что мне надо успокоиться и пойти выпить чаю. А еще лучше – валиума.
– Я слышал другую версию.
– Ну, естественно. Это я ведь у тебя психбольная.
– Ты в самом деле была больна, – напомнил Кан сухо. – Ты бредила. Ты чуть не свалилась с лестницы с Алексом на руках!..
– Я уже давно здорова. Хотя и не настолько, как Толя, – я вскинула руки, чтобы в беспомощном сарказме описать ими траекторию Толиной головы, плавно переходящей в плечи. – Но все по-прежнему говорят мне, будто я не в себе. Хватит! Очень даже в себе.
Дима сделал несколько вдохов, обретая тот уровень дзенского спокойствия, что позволяет самураю решать проблемы с женой. Напомнил тихим свистящим шепотом:
– Всякий раз, когда ты оказываешься в детской, ты начинаешь выть в голос! Это – нормально?!
– Да! – я отшвырнула ложечку и, проследив траекторию ее полета глазами, он тут же сделал отметку в уме.
Обозлившись еще сильней, ощущая себя Холли Берри в «Готике», я встала и отошла к окну.
– Я не знаю, что у тебя в голове, Ангела! Я видел женщин, которые сходят с ума буквально на ровном месте. И мужчин – тоже. Я попросил няню следить, чтобы ты опять чего-то не учудила. Безопасность мальчиков для меня важней, чем твои разногласия с персоналом!
– Ты мне это все уже объяснял. Как раз в тот день, когда разрешил уехать. И я, серьезно, не понимаю, зачем ты здесь. Отсюда я не представляю для них опасности.
– Скажи, будь ты на моем месте, что бы ты сделала? – спросил он сухо.
– У меня никогда не было столько власти, чтобы все решать за других.
Дима снова отказался поднять перчатку.
– А если бы была?
Поколебавшись, я глубоко моргнула. Понимала, что перехожу Рубикон и, если скажу это, дороги назад не будет. И было страшно, страшно до одури, но и продолжаться так уже не могло.
– Какая разница, если ее все равно нет? – я вздохнула и отвернулась.
Вчера мы с Соней, обсудив со всех сторон ситуацию, пришли к очевидному выводу. Кан потерял ко мне интерес. Иначе нашел бы и время, и терпение. Приструнил бы старуху вместо того, чтобы назначать ее своей наместницей в детской.
Если он поступал иначе, значит, мне оставалось одно – уступить ему. Я согласилась: Соня знала Диму гораздо лучше, чем я. Какой бы нездоровой не казалась кому-то наша с ней связь, – или же ее любовная линия с моим мужем, – Соня была единственной, кому я все еще могла доверять.
За исключением супер-пупер-совета: сделать все, чтобы возвратить себе интерес Димы. Я ржала в голос. Словно он был у него когда-то там. Интерес ко мне. Дети-то уже в детской!
– Я не хочу больше ни приезжать, ни звонить. Решила считать для себя, что отдала их тебе на усыновление.
– Еще что-то, – осведомился он ледяным тоном, – что ты решила, но не решилась рассказать мне?
Я закусила губу и сделав над собой усилие, кивнула.
– Да. Я хочу развестись.
– Охуительно! – Кан хлопнул себя по колену и сузил глаза. – Могу я вежливо спросить – почему?
– Потому что ты не любишь меня.
– Еще охуительнее…
– Все, хватит! Охуевай от чего захочется, но услышь одно: если нет любви, значит нет. Значит, все закончено. Не нужны мне ни фиктивный брак, ни твоя квартира!
– И что тебе нужно?
– Чтоб ты оставил меня в покое! Я девять месяцев блевала дальше, чем видела. Я не могла ни работать, ни даже есть. Я чуть не сдохла, рожая тебе детей! И что в итоге? Ты хоть бы благодарен мне был?
– Ох-ху-еть! – он усмехнулся и покачал головой. – Благодарен!
– Зачем ты приехал? – спросила я; дрожа от бешенства, не в силах до него достучаться. – Рассказать мне, как много для меня делаешь? А я просила? Я тебя об этом просила?! Ты окончательно испортил мне жизнь!
– Испортил жизнь?! Я не дал тебе сбухаться! – сказал зло и резко повысив голос. – Я не позволил тебе пойти вразнос по корейским клубам! Я защищал тебя от тебя самой! И я не знал, насколько тяжелой будет твоя беременность! Господи!.. – он ударил ладонью столешницу и закрыл глаза. – Ничто не предвещало такого, ты понимаешь? Все анализы были в норме! Все до единого!
– Ну, да, ага! Ничего на свете не предвещало… Да ты бы заставил меня рожать, даже если бы я умерла в процессе! Просто подключил бы на ИВЛ и дождался сроков! Вот только не нужен мне такой брак!
– Не нужен, блядь?! – взвился Кан. – А мне нужен. Я, блядь, настаиваю на чести, блядь, оставаться вашим супругом, сударыня. Пока вы, не окрепнете мозгом. То бишь, пока смерть нас не разлучит.
– Тогда пристрели меня! – взвизгнула я, пожалуй, впервые повышая на него голос, как равная. – Возьми свои яйца в руки и пристрели сам, а не подталкивай ежедневно к самоубийству! Я не смогу! У меня недостаточно смелости, чтоб выйти в окно! Как бы ты надо мною ни издевался, моих мать и бабку тебе все равно не превзойти!
Дима, весь бледный, разлепил губы.
– И ты после этого еще хочешь, чтоб я любил?
Я рассмеялась, вытерла запястьями слезы. Потрясла головой.
– Нет, Дима! Уже давно нет. Ты никогда не был мужем по-настоящему. Ты никогда меня по-настоящему не хотел. Я предпочла бы скопытиться где-то в корейских клубах, но ты мне даже этого не позволил!..
Он встал. Посмотрел на меня в упор и не сказав ни слова, вышел из кухни.
Глава 3.
«Все жены делают это».
У Кати был целый ряд достоинств. За эти три недели я успела их оценить. Она была умна, прозорлива и по-настоящему хорошо умела писать. Она фотографировала гораздо лучше Тимура, который всегда был больше озабочен позированием, чем тем, чтобы позировали ему.
Недостаток, по сути, у Кати был лишь один. Она никак не могла взять в толк, что работа – это было одно, а дружба – совсем другое. Субботний вечер стал апогеем непонимания. Когда она, в третий раз, нежданно-негаданно приземлилась за нашим с Сонечкой столиком в «Великано», сообщив с ходу:
– Фу, духота! – и выпила мой сок залпом, Софа отчего-то решила приревновать.
– Тебе не кажется, – спросила она, – что ты здесь немного лишняя?
Немного, было преуменьшением.
Мы с Соней как раз обсуждали жизненно-важный вопрос – развод. Я волновалась: смогу ли я пожить у нее. Соня волновалась, что я из ума выжила. Зацепить его, выйти замуж и… развестись?!!
Какого черта я тут удумала? Разводиться! Трижды ха-ха! Ах, я так ему сказала? Да трижды плюнуть и растереть. Я – женщина. У меня гормоны. Мало ли, что я ему с расстройства сказала? Моя задача не «за базар ответить», а вывернуть все сказанное, чтобы виноватым остался он.
На этом месте я окончательно стухла.
– Да он на мне женился, только из-за детей.
– Что значит «женился из-за детей»?! – зашипела она. – Он этих твоих детей, тебе запулил из шприца, или все-таки, трахал так, что презерватив порвался?.. Иди, я тебе говорю, и дай ему уже. Только не залетай, ради бога… Я еще один твой залет не переживу.
Ответить я не успела; Катя пришла. И к Диме мне идти не пришлось.
***
– Эпично! – Дима, которого вызвонили охранники, вышел из клуба впереди нас. Распахнув заднюю дверцу джипа, подождал, пока мы усядемся. – Как ты собираешься завтра работать, Соня? В стиле девочки из фильма «Звонок»? С волосами на морде?
– Мне нужен лед, – ответила Сонечка. – Я смогу работать.
– Зеркало тебе нужно, – отрезал Дима. – Чтоб ты видела то же, что вижу я! Хоть нос не сломан?.. Что, ты не знаешь?! – он грубо взял ее за подбородок и подтянул ее лицо к свету. – Дай посмотреть… Блядь, как вы обе меня задрали!
Я открыла было рот, но… мой протест утонул в повелительном приказе умолкнуть. Достав телефон, Дима принялся набирать чей-то номер. Яростно выдохнув, я откинулась на сиденье. Посмотрела на Сонечку: видала?!
– Как ты могла с ней спать? – эгоистично закуковала она.
– Как ты могла подумать, что я с этой каракатицей сплю?! – вскинулась я.
– Может быть, она хороша в постели! Откуда мне знать?! – драматически воскликнула Сонечка.
– Заткнитесь обе! – прикрикнул Кан. – …нет, Анжела, это нереально замазать. Даже в «Фотошопе»…
Кан без всякого удовольствия рассмеялся, коротко покосился в зеркало заднего вида и ловко крутанув руль, влился в поток машин.
– Проще рожу на стенке нарисовать.
– …если у тебя нет другой девушки, почему тогда ты меня не хочешь? – не унималась Сонечка и покосившись на Диму, я шепнула в ответ:
– Потому что я, как бы, замужем, Соня!
– Я думала, я – почти член семьи!
Я не сдержалась.
– Член семьи – это Дима! Спи с Максом. Я больше так не играю.
– Можно поподробнее этот момент разъяснить? – спросил Кан, сверкнув на меня глазами в зеркальце заднего вида. – Вы, что с той бабой из-за Макса сцепились?!
– Ха! – оскорбилась Сонечка, которая никогда не стала бы драться из-за мужчины.
Димины брови сошлись в переносице, и он нехорошо уставился на меня через зеркало.
– Мы просто вместе работаем! – яростно возопила я.
– Ха-ха! – ядовито сказала Соня. – Из нее так и капал ее профессионализм! Аж, по ногам стекал. Скажи ей, хотя бы ты, Кан.
Он ничего не сказал, лишь громко скрипнул зубами, но я взбесилась. Это фамильярное обращение, задело меня за живое. Я себе такого не позволяла! А ведь это я, была его женой! Не она! Я! Но мне бы за подобное обращение прилетело.
– Вы, вроде бы, решили остаться просто подругами, – произнес он холодно, что я едва сдержалась, чтоб не вломить ему по башке.
Соня гневно скрестила руки на животе. Из кротких глаз летели желтые молнии.
– Я еще не пала так низко, чтобы унижать любовь дружбой, – проговорила она чуть слышно.
– Ага! – перебила я, обозлившись. – Я так и знала, что вы по-прежнему спите!
У Сони выпала челюсть. Она испуганно посмотрела на Диму в зеркало. Кан двумя пальцами изобразил пистолет и поднес его к своему виску.
– Ты спятила? – осторожно спросила Соня.
В тишине, нарушаемой ревом двигателя, я в слезах, отвернулась к окну.
– Иди ты в жопу!
– Я и так в жопе! – обиделась Сонечка и, забывшись, яростно закусила ноготь на большом пальце.
Громко хрустнул акрил.
– Все, что ты имеешь – благодаря мне!
Я яростно повернулась и зашептала в ответ:
– А что я имею, а?! Статус, за которым ничего не стоит. А я предпочла бы, чтобы на меня чей-то член стоял!
Джип крутануло.
Мы с Сонечкой ухватились за дверные ручки, каждая со своей стороны. Взвизгнув колесами, машина свернула с Муравьева-Амурского и завернула в первый же попавшийся переулок. Там Дима яростно ударил по тормозам. Нас швырнуло вперед и так же сильно отбросило, когда Кан вывернулся в кресле, втискиваясь в просвет между двумя передними сиденьями.
Я уже давно не видела его в такой ярости. На лбу рогами вздулись толстые вены, оскаленные зубы сверкали в желто-фиолетовом свете уличных фонарей. Не сговариваясь, мы с Сонечкой глубже вжались в белый искусственный мех, покрывавший сиденье.
– Слушайте обе! – глухо, как из бункера, раздался свистящий шепот. – Соня… Блядь, я все понимаю… Я в курсе, что у вас была эта ваша однополая хрень. Но вы поссорились, она вышла замуж. В данный момент она мне жена, а я сижу рядом. Разбираться с нею за измены тебе, при мне, это перебор. Не находишь?
Она возмущенно выдохнула, напряглась, прямая, как палка, но ничего не сказала. Не осмелилась, скорее всего. Я ее не винила.
– А ты!.. – убедившись, что Соня его услышала, Кан повернулся ко мне. – Запиши себе где-нибудь, чтобы не забыться. За твоим статусом все еще стою я! Если тебе нужен член, то выбирай как следует: в твоей жизни он будет последним.
Глава 4.
«Список претензий и притязаний».
Повинуясь безмолвному приказу его подбородка, я перебралась на переднее сидение. Хотелось из принципа отказать, но я не решилась. Нет таких принципов, которые стоили бы передних зубов.
– Пристегни ремень, – рыкнул Дима.
Словно ветер провел шершавой ладонью по арктическим льдам. Чехлов на передних сиденьях не было: он их терпеть не мог и я, опасливо, без всякого удовольствия, опустила практически голый зад на ледяную белую кожу.
– Еще раз ты в таком виде выйдешь на публику, – процедил Кан, пока я пыталась натянуть миниюбку хотя бы до края чулок, – я не знаю, что я с тобой сделаю!..
– Забыл, что ли, как это называется? – ехидно вставила Соня.
Кан обернулся, и она отодвинулась, замолчав. Будто он мог полоснуть ее взглядом, словно мачете.
– Ты, вообще, кто такая, чтобы рот открывать?
– Соня, – вклинилась я. – Твоя любовница. Секс дэ, все такое. Чистый, страстный, бездетный секс.
Дима набычился и умолк. Так, в ледяном молчании мы доехали до Речного вокзала, и Соня вышла.
– Сделай что-то с лицом, – прошипел он, вместо прощания. – Два дня я выторговал, но, если не сможешь работать, я другую девку пошлю.
– Я тебе позвоню, мы не договорили, – сказала она, игнорируя Кана с таким, добела раскаленным, спокойствием, что мне померещилось: на нем вот-вот займется одежда.
Дима всем корпусом повернулся к ней, вцепившись в руль так, словно висел над пропастью.
– Нет, ты ей не позвонишь.
– Почему?! – завопила Соня.
– Почему?! – возмутилась я.
– Потому что я так сказал! – рявкнул он, теряя терпение.
Соня открыла и снова закрыла рот.
Когда Димина врожденная интеллигентность начинала сдавать под напором сидевшего в нем братка, вопросов не возникало.
– Пошла домой, блядь! Живо! – выдохнул он, явно сам себя презирая за то, что не может утихомирить женщину словом. За то, что не может успокоиться сам.
– Я не твоя собственность!
– Да что ты? Даже, вот, так? – он вдруг ухмыльнулся; глаза вспыхнули адским пламенем. – Знаешь что? А ведь ты права: ты не моя собственность… С какой стати мне оплачивать текущий ремонт?.. – он взял телефон и набрал чей-то номер. – Кан, – представился, когда абонент ответил. – Где сама?.. Пьешь? Молодец, не пей. Завтра в двенадцать на Ленина, работаешь вместо Поповой… Не ори, – он поморщился, отводя трубку от уха. – Да, я знаю, что лучший. Все, спать иди.
Позабыв о Соне, застывшей столбом за приоткрытым окошком, я зажала ладонями рот; в носу щипало. Вот с кем он спит! С этой соской, как ее?.. Новой восходящей звездой эскорта… То есть, модельного бизнеса.
Если бы я только не тянула так долго, прежде, чем пойти на аборт!..
Мысль была гадкой, – умом я осознавала, – но выбросить из головы не могла. Как мне, вообще, пришло в голову, что Дима вдруг меня полюбил? В какой момент? Когда он подложил мне подушку под бедра?.. Якобы. В заботе о простынях, а на самом деле, чтобы сперма не вытекла. Чтобы его генетические маркеры объединились с моими, которые устраивали его?
Как я могла быть такой тупой? Мне было до боли жаль себя. Если бы я тогда сдалась и вернулась к Максу, ничего бы этого не было. Я и Соня бы помирились, у нас бы были другие парни. Макс бы не возражал.
– Не реви, – рявкнул Кан, отъезжая от вставшей, как жена Лота, Сонечки.
Я всхлипнула еще громче – назло ему.
– Ты с этой девкой спишь?! С той, с которой ты только что разговаривал?..
Кан не отреагировал. Поглядывая то на дорогу, то в телефон, Дима набирал чей-то номер.
– Ты, что оглох?!
– Захлопнись! Здорово, Бро. Слышишь, ты чем занят?.. – его голос отвлек меня от раздумий. – Опять жрешь, что ли?.. Я тебе отвечаю: я тебя в зале запру. С двумя морковками и пакетом овсянки… И, кстати, о морковках. Слышал про «Велик»?.. Да, пиздец. Две наши дуры и чья-то третья, – он послушал, приложив трубку к другому уху и рассмеялся. – Не-е, страшная… Ничего ты не пропустил. Съезди, свози Попову в больничку… С хера ли бы она пострадала? Ты че?.. Она, как обычно, жертва чужих амбиций.
Кан швырнул телефон в пустой подстаканник между сиденьями и еще раз приказав мне «перестать выть», вдавил в пол педаль газа. Жертвой, видимо, была я.
– Я виновата, что Катька решила в меня влюбиться?!
– Ну, что ты? Конечно, нет…
Выплеснув первый истерический залп, я достала салфетку и уткнулась в зеркальце, вытирая расплывшуюся тушь. Замолчала, стойко и яростно: пусть сам все поймет. Сволочь!.. Но Дима совсем не искал ключей к моему молчанию. Он ткнул пальцем в магнитолу и салон заполнился тягучими хрипами Элиса Купера, который пел свой «Яд».
Джип пролетел поворот на Ленина.
– Э-э, – нарушила обет молчания я, беспомощно вывернувшись в кресле. Моя четырнадцатиэтажка стремительно исчезла за поворотом.
– А-а?.. – мыслями Дима был так далек, что, если он и понял, почему я так трагично молчу, его это не задело.
– Ты пропустил поворот!
– Мы едем домой.
Я вновь умолкла. Уставилась на летящую за окном дорогу. Дома слились в серую, испещренную оранжевыми полосками, пелену. Изредка, мимо нас с грохотом и музыкой, пролетали другие автомобили, но по большому счету дорога была пуста, и Дима гнал машину под двести.
В первый миг я даже не поняла, что он спросил о чем-то. Оглянулась недоуменно через плечо. Кан пристально смотрел на дорогу, мертвой хваткой вцепившись в руль. Его ногти на кончиках стали багровыми.
– Ты понимаешь, что она тебя не просто присвоила, она тебя уже проглотила и переваривает? – повторил он, выключив музыку.
Голос был спокоен, поэтому я решила, что могу огрызнуться.
– Тебе достается меньше ласк, или что?
Оправданиями Дима не унижался.
– Я тебя щас так приласкаю, что ты навеки дерзить разучишься! – джип уже летел, но теперь ускорился так, что меня вжало в кресло, как в самолете.
Я схватилась рукой за дверную ручку.
– Едь медленнее! Ты думаешь, что будет с детьми, если ты разобьешься?!
Кан выдохнул, сбрасывая скорость.
– Их заберет моя мать.
Он отвечал спокойно и взвешенно. Очевидно, уже давно все решил.
– А я?
– А ты со мной разобьешься, – ответил Кан просто и я, обалдев, умолкла.
Мы выехали за город и мощные фары джипа выхватили из мрака кусок дороги. То тут, то там на асфальте зияли пробоины, и Дима маневрировал между ними, как в компьютерной игре. Мелкие камешки стучали о днище джипа.
Меня трясло на сиденье.
– Куда ты меня везешь?.. Ты хочешь убить меня?..
– Заткнись! – шепнули бледные губы.
Он сжал их снова. Так крепко, что рот превратился в тонкую линию; вытертый побелевший шов на кожанке. Я разрыдалась, глядя в окно. Молча и яростно. До боли в горле, до трясущихся плеч. Если бы Дима остановил машину, выстрелил мне в голову и поехал дальше, – оставив тело лежать посреди дороги, – это было бы гуманнее, чем то, что он делал со мной сейчас.
Я вспомнила почему-то, нашу первую брачную ночь. Как проводив гостей, мы с ним упали в постель и… старомодно уделали его простыни кровью.
Кто бы знал, что так легко избавиться от ребенка? Всего-то пара толчков и готово, а я-то на аборт собралась. Врачи сумели предотвратить выкидыш, но больше Дима не рисковал. Конечно, говорил, что все временно. Что подождет, пока я рожу, потом наверстает…
Я родила. С кем он наверстывал, я не знала.
Я снова всхлипнула. Есть такие мужчины, что ставят мать своих детей в специальный стеклянный ящик с подсветкой. С табличкой поверх стекла «Не ебать!» И продолжают жить; семейной и личной жизнью.
– Значит, теперь ты встречаешься с этой девкой, – постановила я медленно. – Которая завтра вместо Сони работать пойдет… Понятно.
Кан зло выдохнул, на миг закатив глаза. Джип вновь ускорился, – всякий раз, когда Диме хотелось сдавить мне шею, Дима давил на газ. Он набычился, крепче ухватился за руль, широко расставив напряженные локти: машина то и дело подскакивала на встречных колдобинах. Потом вдруг полетела плавно и ровно: мы выехали на асфальтовую дорогу, ведущую к коттеджному поселку. И Дима заговорил. Медленно; сухо. Отмеряя слова, словно отливал из них пули.
– Месяц почти… Да, месяц! Месяц, как ты переехала!.. Ты хоть раз, хоть голову к моему приходу помыла, не говоря уже о том, чтобы как-то там интерес проявить? Я думал: ладно, девочка пережила такой стресс… Я думал: будь терпеливее. Девочка чуть не умерла… Ей нужно время. Ей нужно оправиться, будь терпеливым… И что же в итоге? Я был терпеливым и что получил взамен? Мало того, что ты мне в наглую изменяешь, ты еще смеешь меня чем-то попрекать!
Я задохнулась от возмущения:
– Прости, что спрашиваю, но ты охерел?! Что именно ты называешь изменой?
Машина ехала ровно, но Дима этого словно не замечал. Его продолжало трясти и я поняла, что его колотит от бешенства. Давно колотит, просто я решила, что его по инерции, вместе с машиной трясет.
– Измена – это измена. Неважно, с мужиком или с бабой.
Я промолчала, и он продолжал:
– Уже ноябрь кончается!.. Сколько раз у тебя успела Соня заночевать? Восемь!.. И я молчал, как последний лох, который!.. Молчал, лишь бы ты была счастлива!.. Блядь, ты хоть бы раз, из приличия, намекнула, чтобы и я заглянул к тебе как-нибудь!.. – он стиснул зубы, словно силился не произнести то самое слово, но это было сильнее его. – Потрахаться! Я, блядь, по-твоему, евнух?!!
Я все молчала, остекленев от его признаний.
– И нет, я не трахаюсь с этой девкой, но, блядь, я все чаще думаю: почему – нет?!
– Вообще, здорово!
– Здорово, да? Ну, еще бы не здорово. Ни один мужик такого терпеть не будет, что я от тебя терплю. Я с тебя пылинки сдувал. Я для тебя дом построил. У тебя есть няня. Две няни! У тебя есть повар, у тебя есть домработница, у тебя есть шофер. Что тебе еще, блядь, надо?! – он врезал кулаком по рулю. – Чего тебе еще не хватает?!
Первым порывом было обнять его, сказать, что все, чего мне не хватает – это он сам. Но я не осмелилась. Сам Димин вид в тот миг отбивал желание вообще к нему прикасаться. Словно на коротко-стриженном виске горела табличка: «Не влезать – убьет!»
И я пролепетала беспомощно:
– Дим, ты… Я… Я не знала…
Он притормозил у шлагбаума, дальним светом маякнул охраннику в будке. На третий раз тот вскинулся в кресле и наклонился вперед – к панели управления. Спал на посту! Димин взгляд был громче самого вульгарного мата. Кан собрался было открыть окно, но слишком сильно дернул и сорвал ноготь. Боль отвлекла его. Охранник так и не узнал, что его жизнь была под вопросом. Кан вспомнил, что у него есть я.
– Чего ты не знала? – прошипел он, вынимая изо рта пораненный палец. – Что нельзя изменять мне?!
– Я не изменяла тебе! – буркнула я. – Я не знала, что тебе, как женщина интересна. Если бы ты просто намекнул…
– Я на тебе женился! Как еще прозрачнее тебе намекнуть?!
– Словами!
Дима коротко посмотрел на меня, но ничего не ответил. То ли не расслышал, то ли услышал что-то свое. Шлагбаум дрогнул и взмыл наверх, освобождая дорогу. Сетчатая дверь-купе, с металлическим лязгом поехала в сторону.
Выехав на главную улицу, Дима сбавил ход и понизил голос. Шины мягко шуршали о ровный асфальт.
– Ладно, я тебе намекну сейчас. Словами. Все, дорогая, хватит. Не можешь по-хорошему, будет по-плохому. Хер ты будешь там жить одна. Хочешь работать – будешь просыпаться пораньше. Не хочешь, блядь, тогда плети макраме! Захочешь поразвлечься, будешь ходить со мной. В «Шанхай»! Не хочешь в «Шанхай», будешь дома сидеть. А дружить отныне будешь с легализованными блядями – женами моих пацанов. Вплоть до Ирки, если понадобится? Понятно?! Увижу рядом с тобой Попову, прибью.
– У меня с ней в этом плане все кончено!
Димин взгляд был подобен молнии.
– Ах, да. Забыл… Она же спит с Кротким.
Я дрогнула. Я всякий раз вздрагивала.
Какая девушка спокойно уснет, узнав, что бывший не распался на атомы, узнав о ее замужестве? Что вместо того, чтобы расплакаться и убежать в монастырь, он преспокойно трахается с другой? Получше.
Это помогло мне взять себя в руки.
– Какая знакомая песня. Только раньше, вместо «Кроткий» там всегда было «Кан». Он тебе на свадьбу текст подарил?
Дима сузил глаза и раздул ноздри. Грудь напряглась и расправилась, став еще шире.
– Мое терпение, – сказал он на выдохе, – велико, но не безгранично.
Джип дернулся, меня вжало в кресло.
– О, – сказала я ровно. – Слава богу. Я думала, тебя подменили эльфы!
Глава 5.
«Старые обиды».
Сидя у туалетного столика в супружеской спальне, я бездумно и резко расчесывала волосы, не чувствуя боли. А Дима расхаживал взад-вперед за моей спиной. Вдоль нашего супружеского ложа. Брошенные им подушка и одеяло валялись у двери, как тела убитых охранников.
– Я не могу читать твои мысли! – драматически восклицала я.
Кан корчился, словно ходил по углям. Мы оба помнили, ни на секунду не забывали про то, что в доме полно посторонних. И все они сейчас навострили уши в едином порыве не пропустить ни слова. Мне мерещилось, я слышу, как по стенам скребут приложенные к ушам стаканы.
Хотя, возможно, я просто льстила себе, и все давно спали.
– Мысли? – тем временем изощрялся Дима. – Да ты даже прямую речь не распознаешь!
– Когда ты, в последний раз, говорил со мной прямой речью? Только что, в машине, орал, что я не уделяю тебе внимания. Я решила, это прямая речь. И кто сейчас не хочет трахаться? А? Кто?!
– Мне не нужен секс из жалости, ясно?
– Какая жалость?!! – заорала я одними губами и не удовлетворившись расческой, вцепилась в свои волосы пальцами. – Ты что, больной?! Ты себя в зеркало видел? Ты, блядь, отражаешься в зеркалах? Если нет, то найми, блядь, художника!
Наставив на меня указательный палец, Кан сказал всего одно слово:
– Заткнись!
И замер, прислушиваясь.
Джипы уже не взрывались. Реальные «пацаны» застраивали страну церквями и верили "по понятиям", как и жили. Но изменилась лишь видимость. Мужик, что не мог поставить на место собственную бабу – больше был не мужик.
Я замолчала, нервно закусив прядь волос.
– Прекрати это, – приказал Дима. – Иначе я тебя опять на принудительное лечение уложу. Какого хера ты это делаешь?
Я задумалась, перестала грызть волосы и принялась мрачно кусать губу.
– Ты себя хорошо чувствуешь? – спросил Дима, не глядя. – Вообще?
– Прекрасно! – вне всякой логики, воскликнула я и горестно всхлипнула. – Лучше бы я вообще умерла!
Дима даже не обернулся. Задумчиво, словно труп неизвестного зверя, он легонько пинал подушку.
– Ты знаешь, где я храню оружие.
Я поджала задрожавшие губы.
В первый раз, когда я пыталась таким образом вызвать сочувствие, Кан попросил меня в лесок выйти. Мол, задолбался он видеть чьи-то мозги на стенах и больше не хочет. Даже, если это, совсем уж крошечное пятнышко.
– Ты меня за этим сюда вернул? Чтобы я застрелилась?
Дима смущенно потер подбородок.
Я прошла мимо него, легла в постель и включив лампу, открыла лежавшую на тумбочке книгу. Я оставила ее, когда уезжала и горничная, вытирая пыль, продолжала класть ее на прежнее место. «Унесенные ветром». Трагическая повесть о том, как любящие друг друга люди, так и не осмелились признаться в своей любви.
Еще, там было что-то о чести, выживании и войне…
Со стороны двери скрипнула кровать: это современная версия Ретта Батлера, – преступника, сутенера, контрабандиста, – присела на край матраса. Спиной ко мне. Я искоса посмотрела на Димину спину. Футболка натянулась, когда он уперся локтями в широко расставленные колени. Вдоль хребта мгновенно вздулись полосы мышц. Когда-то меня один только вид его мускулов завораживал. Я прислушалась к себе… Но нет. Я ничего не чувствовала.
Не было ни тепла в районе солнечного сплетения, ни волнующих спазмов внизу живота. Вообще ничего. Передо мною просто сидел мужик. Просто рослый мужик. Хорошо сложенный и очень красивый. Он не имел ничего общего с мальчиком, которого я всем своим детским сердцем любила.
Это все еще был мой Дима. Но в то же время, он больше не был им.
Я поймала себя на мысли, что вновь надеюсь, что мои мальчики унаследуют его скульптурные скулы, подбородок и нос. И все. Ничего больше не замирало внутри, когда он сидел со мной рядом. Разве что от страха при мысли, что если бросить в меня ключи, они полетят со свистом. Если бы Дима сейчас решил изнасиловать себя супружеским долгом, я бы ему простила. Долг. Отказалась бы.
– Иди ко мне, – сказал он, словно мысли мои прочел.
И резко обернулся, а я… я отпрянула от его руки. Да так, что едва настольную лампу не сбила. Дальше слов не потребовалось. Изменившись в лице, он встал и вышел из комнаты. Даже подушку с одеялом не прихватил.
Глава 6.
«Норка, шпильки и бриллианты»
Он не солгал.
Про «Шанхай». В воскресенье вечером, я вылезла из машины. Процокала шпильками впереди него, томно кутаясь в коричневую норку. В Хабаровске натуральный мех был необходимостью. С нашими-то морозами и ветрами. Но шубками все равно гордились. Менялись с подружками, желая впечатлить количеством стан врагов. Воровали. Покупали в кредит. Рассказывали, как это пошло – рядиться в шкуры безвинно убиенных зверьков, а сами завидовали. Тем, кому было на чьи деньги быть пошлым.
На работу я предпочитала носить дубленку. Расхаживать в одной из своих трех шубок по улицам, без Димы, я бы ни за что не решилась. Это было своего рода, показателем мужества.
Таская на плечах норку, девушка рисковала многим. Шубки снимали посреди бела дня, оглушив владелицу ударом по голове, отбирали в подъездах, угрожая ножом. Одна моя знакомая, к примеру, шубку не отдала. Получив три колющих удара в живот, выдумала сказку о ревнивом поклоннике. Это здорово помогло ей… найти настоящего поклонника. Который компенсировал ей потерю.
Больше, чем жизнь, были эти шубки. Еще два года назад, стоя в пуховичке, я почку бы отдала за такую вещь… Теперь же, зябко кутаясь в облачко почти невесомого меха, я испытывала что угодно, кроме ожидаемого восторга. В Димином кругу, у всех девушек были шубки. У всех были бриллианты. Все цокали на шпильках-стилетах и походили друг на друга, как сестры.
Если бы парни сдавали нас в гардероб, не обошлось бы без путаницы.
Я покосилась в Димину сторону, с трудом разлепив смерзающиеся ресницы. Чуть нагнув голову, он шел рядом, подстроившись под мой семенящий шаг и держал наготове руку: девушки на шпильках чертовски неустойчивы на заледеневшем асфальте.
Когда-то так он придерживал руку для Сонечки, а я готова вторую почку была продать, чтобы просто пройтись рядом с ним. Теперь я ногтя бы за это не отдала. Просто злилась, что он заставил меня прийти сюда.
Очень трудно ценить что-либо, когда это стало твоим, не принося удовольствия. Сразу вдруг понимаешь, почему все девушки, что семенят за честными бизнесменами на бандитский сходняк, всегда так сосредоточенны, сердиты и, возможно, вовсе не счастливы. Только кто, из тех, что провожает их жадным взглядом из-под капюшона дешевого китайского пуховичка, проникнется?
Кто поверит?
Я, вот, не верила. А Ирка ведь ни слова не соврала. Всю правду мне об этих «суарэ» рассказала.
Дима притормозил: в недрах его пальто звонил телефон. Я тоже остановилась, не желая окунаться в затор на пороге: там уже собрались все гости. Гудели мужские голоса, чирикали женские. Все курили, смеялись, говорили наперебой. Некоторые бросали на нас заинтересованные взгляды. Кого-то я знала, кого-то нет.
Это был наш первый совместный выход.
Холодный ветер швырнул в лицо пригоршню колючего снега. Я вскинула руку, опасаясь, что потечет тушь и покачнулась. Не прерывая разговора, Дима тоже выбросил руку и подхватил меня, за миг до того, как я утратила равновесие.
Сунул трубку в карман, не выпуская моего локтя. Держа на вытянутой руке.
– Стоишь?
Я вспомнила вдруг, как в 2000-м, мы проезжали мимо «Шанхая» и я, подняв голову, случайно увидела Диму. Он был с Соней, – хотя тогда я еще не знала, что она Соня, – с красивой, тонкой девахой, в серебристо-белой норке и прямыми, как стрелы, черными волосами.
– Педофил, – сказала моя мать, сквозь зубы.
И сжавшись в бессильной зависти, я поняла, что любовь к нему никуда не делась. Что Скотт был всего лишь попыткой забыть его.
Неудачной попыткой.
Ах, Димочка!.. Мальчик мой…
Что-то внутри меня потеплело вдруг, полилось по застывшим венам. Я покосилась на бледный суровый профиль.
– Обними меня, – попросила я, балансируя на протянутой между годами нити. Нити между той девочкой, влюбленной в недоступного ей красавца и женщиной, что стала его женой. – Просто так… Не спрашивай, просто обними.
Кан моргнул. Удивился. Оторопел, – если еще прямее сказать. Словно я просила его исполнить цыганочку с выходом. Сегодня днем мы от силы перемолвились парой слов. Я чихнула, Дима сказал: «Будь здорова!», а я по инерции ответила: «Сам не сдохни!». Потому что с прошлого вечера, всю ночь и утром – ругалась с ним мысленно; подбирала новые и новые аргументы. В итоге, так сама себя накрутила, что стоило ему открыть рот, я тут же впилась зубами в глотку.
– Обнять?.. – уточнил он неуверенным тоном. – Замерзла?
Я открыла было рот, чтобы яростно возопить: «Че ты тупишь?!» Но поняла, что я опять неправа.
Дима не прикидывался шлангом. Просто на самом деле не понимал, что на меня вдруг нашло. Вслед за этим сразу же появилась мысль: может быть, это я туплю? С чего я взяла, будто он меня ненавидит? С чего взяла, что он не хочет меня? Ведь это мне нельзя было… Врачи запретили. Он не настаивал, просто ждал. Женился. Взял на себя все мои заботы. Построил дом… Но я не замечала его поступков, я ждала слов. А Дима все делал молча… и молча ждал. Ждал от меня поступков.
Я молча продела руку сквозь его согнутый локоть. Кашемир пальто был холодным и скопивший в складочках мелкий снег, посыпался мне на пальцы. Обжег и тут же растаял, и тут же снова обжег – заледенев на ветру.
Бицепс под моей рукой затвердел и напрягся.
Кан покосился на меня, как вампир на распятие. Не обнял, но и руку не отобрал. Просто стоял и смотрел, пытаясь найти объяснение тому, что мной движет. На щеках проступал румянец. И бедный, неуверенный в себе мальчик, жена которого спала с его лучшим другом, смотрел на меня из взрослых, цинично суженных глаз.
– Кого-то из знакомых увидела?
– Так, тип один, в детстве нравился…
Он хмыкнул.
– Матрица! – крикнул кто-то. – Ты заходишь?..
Он обернулся, коротко помахав рукой.
Матрицей его звали за сходство с Киану Ривзом и черные в пол пальто. И я задумалась:
– Слушай, Дима… Ты раньше, случаем, в сапогах не ходил? В смысле, почему тебя раньше называли Гестапо?
Его левая щека накренилась вдруг. Неожиданно и так резко, словно ее за веревку дернули. Дима улыбнулся уголком рта. Ему всегда очень нравились намеки на то, что половина его корейской крови – арийская.
– Понятия не имею! – сказал он скромно.
– Правда? – на этот раз улыбнуться было нетрудно. Улыбка раздвинула губы, словно сама собой. – Вот прямо совсем-совсем?
Дима рассмеялся, словно напряжение, владевшее им все утро, спало. Протянув руку, обнял меня за талию и привлек к себе. Почти касаясь носом моего носа, ответил:
– Люди бывают такие злые!..
Глава 7.
«Список гостей»
– Ты серьезно хочешь, чтобы я пригласила Иру?! – не веря своим глазам, я откинулась вместе с трубкой на спинку стула и чуть не свалилась с него при попытке закинуть ногу на стол. – Ты шутишь?
Передо мной, на экране светился список гостей, который выслала Димина секретарша. Ни мне, ни ему не хотелось устраивать шоу для окружающих, но его положение к этому обязывало. Накануне, в «Шанхае», только очень ленивый не спрашивал, когда же мы отпразднуем нашу свадьбу.
То, что у Димы в шкатулочке хранился список гостей, стало для меня неожиданностью. Как и то, что после трех упоительных часов, что мы провели вчера, он отправил меня домой, а сам даже ночевать не явился.
Имя Ирки и ее мужа в списке, стало контрольным выстрелом в голову.
– Почему – нет? – он зевнул. – Я был у них на свадьбе.
– А я – нет, если ты вдруг был занят и не заметил!
Дима промолчал.
Он, конечно, знал – почему я там не была. Но напоминания о том, что когда-то я спала с Максом, скорее всего, не радовали.
– Тебе не обязательно целоваться с ней в десны, – ответил он сухо. – Они приглашены с моей стороны.
Я яростно выдохнула: Иркин муж, помнится, назвал меня брошенной потаскухой. А теперь целовал себе пальцы и вскидывал их в воздух. Выказывал свое восхищение тем, как я прекрасна со всех сторон. Особенно с той, конечно, с которой стоит мой муж. Но этого Саня не говорил, лишь восхищался моими формами и горестно просил повлиять на Иркины.
Ирка, обабилась, растолстела и, забив на карьеру, всецело посвятила себя «хозяйству».
Это заключалось в том, что она целыми днями тупила у телека, пожирая приготовленные вкусности и орала на няньку. Саня еще не мог позволить ей целый штат прислуги и Ирка ненавидела его за это почти так же яростно, как за то, как он выглядит.
Так, по крайней мере, мне сообщила Богданова.
– Напиши список своих гостей после моего и перешли моей секретарше, – велел Дима еще суше.
Секретарша у него была, вроде няни: седовласая, похожая на бульдога дама, которая разбиралась в делопроизводстве и держала в кулаке трех младших секретарш, которые были похожи на бульдогов помладше.
С тех пор, как в городе перестали взрываться джипы, а по утрам уже не тянуло кисловатым запахом пороха, Дима стал таким деловым и законопослушным, что это начинало пугать. Я даже подозревала, что он собирается делать нечто, абсолютно легальное. И нашим детям станет нечего есть.
– Ты собираешься приглашать свою мать? – спросил Дима.
– Я же сказала, что нет! Или ты специально отбираешь гостей, общение с которыми для меня унизительно!?
– Так пригласи тех, с кем не унизительно, – отрезал он. Добавил, не сдержавшись. – О! Прости! Я забыл!.. Для тебя все, с кем ты когда-либо по жизни пересекалась – враги!
– Не все. Просто моих друзей ты вычеркнул. Если тебе Андрей не нравится, давай Скотта пригласим! Его уж точно никто не примет за гея! Пусть рядом с Кротким сидит.
Дима ответил грудным рычанием.
– Хорошо, – он что-то яростно вычеркнул. Я слышала, как ручка скрипнула по столу. – Блядь, хорошо, вычеркивай Самсоновых.
Я вычеркнула, но это не принесло никакого удовлетворения. Самого факта, что Дима их пригласил, было достаточно. Сразу вспомнилась наша первая свадьба. Я, Дима, Соня и Макс в кофейне. В ресторан не пошли: меня мутило от запахов. Жаль, не было тамады. Он мог бы кричать что-то, типа: «Кто еще не трахал невесту?..»
– Где ты был вчера?
– В городской квартире.
– Один?
– ДА!
– И что ты там один делал?
– Дрочил! – огрызнулся он и отключился.
– Придурок! – я бросила трубку, плюющуюся короткими гудками, и под внимательным взглядом Кати, которая сидела в черных очках, отослала список обратно.
Глава 8.
«Дом, милый дом»
Кан был, как обычно, с мальчиками, когда я приехала.
Расстелив толстый плед поверх ковра в детской, Дима уложил близнецов на животики и развлекался тем, что подманивал их к себе, гремя погремушкой. Оба уже вполне осмысленно следили за предметом в его руке и радостно гулили, ползя к нему.
– Добрый вечер! – сказала я.
Голос был раздраженным. В прошлый раз они с Максом устроили идиотскую игру на тотализаторе, надев близнецам на ручки разноцветные ленточки. Как я тогда взбесилась! Из-за того, что они оба – кретины, невзирая на возраст. Из-за того, что они наших детей низвели до беговых тараканов.
И из-за того, что меня не позвали…
– Добрый!..
Кан отвлекся от мальчиков и посмотрел на меня. Так, словно мое присутствие здесь было совершенно некстати.
– Ты что-то хотела?
Вопрос застал меня врасплох. Вообще-то да, я хотела. Но с детства приученная к тому, что мои желания не играют роли, мгновенно раздумала чего-то хотеть. Близнецы таращили на меня одинаковые темно-серые глазки. Их рты были одинаково широко открыты. Мои дети смотрели на меня, как на неведомое чудо и уже готовились, если понадобится, хором взреветь.
Совсем, как их папочка; только он, обычно, рычал.
– Вообще-то, – процедила я яростно, – блядь, да! Хотела. Это же мои дети!
– Тогда сделай лицо попроще и не ори. Или ты хочешь, чтобы твои дети стали заиками? – сказал Дима, вертя погремушку, чтобы отвлечь малышей от созерцания моего непростого лица.
Не поддавшись на уловку с игрушкой, близнецы без всякого энтузиазма рассматривали меня. Их губки слегка подрагивали; мальчики дружно кривили одинаковые личики.
Сама не зная, что хочу доказать, я подошла строевым шагом и резко села. Слегка помедлила, протянула руку, желая погладить ближайшего по мягким светлым волосикам. У Саши, а может, это все же был Владик, распахнулся в пронзительном крике рот.
Дима, одним движением подхватившись с пола, взял его на руки. Возмущенный предательством, брошенный брат тотчас зашелся в ответном, душераздирающем крике. Вслед за ними, ошарашенная, обиженная, разрыдалась и я. Да так, что даже младенцы заткнулись из уважения.
Я слышала Димины быстрые шаги, ощущала их вибрацию, когда повалилась на пол и зарыдала, уткнувшись носом в мягкий байковый плед. Слышала, как сплавив мальчиков нянькам, Дима сел на ковер и притянул меня к себе на колени.
– Все, Злобина, хватит выть, – сказал он, целуя меня в макушку и принялся отирать салфетками щеки. – В чем дело?
– А-а-а, – ответила я, выдав новую порцию слез. – Я всем ради них пожертвовала! Да, всем! А они меня ненавидят. И эта нянька… Сука!.. Ты что, мою бабку из мертвых поднял?! Она так смотрит на меня, словно по башке хочет даст, как только я что-то не так скажу… И как ты можешь думать, что это я тебя не хочу?!
Жалобы сыпались одна за другой; душа, слезами вылечившая боль, пыталась избавиться от ее остатков словами. Неотвратимая сила тянула мою голову на Димину грудь. Хотелось прижаться к нему, раствориться в нем, позабыть обо всем на свете.
И слезы вновь текли, но это были уже спокойные, почти что сладкие, слезы.
Выговорив все, в промокшую на груди Димину футболку, я замолчала, кончиком пальца обводя рисунок на ней. Дима тоже молчал. Его подбородок лежал на моей макушке. Одна рука на плече, другая на талии.
Я даже не знала толком, слушал ли он меня. Или, как часто поступают мужчины, на второй минуте моего монолога отвлекся, размышляя о тачках. Но ощущать его близость было приятно и я не спешила требовать ответов на все вопросы.
Осмелев, прижалась еще теснее. Замерла, не думая, не спрашивая, не делая из его молчания выводов. Что толку спрашивать? Я никогда его толком не понимала… Но так хорошо и спокойно было сидеть сейчас, прижавшись к нему ощущая ровное биение его сердца.
Совсем как тогда, в его офисе… Когда он внезапно поцеловал меня в шею. Но он не поцеловал.
– Анастасия Филипповна, – сказал Дима. – Зайдите-ка сюда на минутку.
Глава 9.
«Жена и мама»
Странное это было чувство – мягкое и теплое тельце, извивающееся в руках. И этот запах, чем-то напоминающий запах Димы и в то же время, совсем другой. Нежный и сладковатый запах, который хочется вдыхать бесконечно. Но мальчик не желал, чтобы я им дышала. Он рвался и голосил. Я никогда еще не держала на руках орущих детей. Стоило им лишь пискнуть, в дверях появлялась няня, но сейчас она не пришла и я, безуспешно попыталась укачать мальчика.
Вместо того, чтобы успокоиться, он заорал еще громче.
Я растерянно и испуганно смотрела на малыша, держа его на вытянутых руках и не зная, что делать. С одной стороны, я росла не в вакууме и видела, как матери успокаивают детей. С другой стороны, я росла среди женщин, которые каждый мой промах использовали в качестве прелюдии к подзатыльнику. Меня парализовало страхом. Я не решалась даже попробовать что-либо предпринять.
Стояла и выпучив глаза, смотрела. А мальчик орал, орал, орал…
Когда Дима резко шагнул ко мне, я отшатнулась, едва не выронив маленького. Подхватила, слишком сильно прижав к себе, охнула, сама расплакалась, вжав голову в плечи… И Дима все понял, прочел по моим глазам.
– Иди сюда, – он мягко обнял меня за плечи.
Подложив ладони под мои локти, заворковал с ребенком поверх моего плеча. Я успокоилась, ощущая спиной тепло Диминого тела. Увидев знакомое лицо, младенец тоже понизил звук.
– Поговори с ним.
– Ч-что? – в первый миг я решила, что Дима спятил. – О чем?!
– О Сартре, – он фыркнул, когда я подняла обалдевший взгляд. – Шутка! Просто поговори, – Дима щелчком пальцев выслал прочь прибежавшую няню, которая с явным неодобрением на меня зыркала. – Все хорошо, моя девочка. Это – ребенок, ему четыре месяца. Маленькие дети орут.
Дима усадил меня с ребенком на маленький диванчик, обнял за талию, заговорил с малышом, гладя того свободной рукой по животику. И по мере того, как он говорил, ребенок в моих руках начинал успокаиваться. Я тоже немного расслабилась и попыталась его укачать. Руки были уже не такие напряженные. Ласковые слова, вдруг, сами собой нашлись.
– Видишь? – прошептал Дима. – Все хорошо.
Я кивнула, хотя почти ничего не видела, потому что сама плакала и мои слезы падали на чистую, тщательно выглаженную рубашечку. Я гладила мягкие светлые волосики своего сына, вбирая в себя его теплую мягкую тяжесть. И стук его сердечка казался таким знакомым…
– Это Саша, или Влад? – спросила я, и вновь всхлипнула.
Дима осторожно вытер мне слезы.
– Да я понятия не имею!
Рассмеявшись, я крепче прижалась к нему спиной.
Димина ладонь все еще лежала на моей талии, а подбородок – у меня на плече. Мы часто сидели так раньше, слушая, как мальчики толкаются у меня в животе… С тех пор, как я родила, он никогда так больше не делал, и я боялась дышать, чтобы он не опомнился и не убрал руки. Но Дима, казалось, не замечал, что держит меня в объятиях. Он весь был поглощен воспитанием нашего сына.
– Что лыбишься? Довел мать и радуешься, да? Засранец такой. Она тебя для этого в муках рожала? Чтобы ты на нее орал?
Мальчик вовсю улыбался беззубым ртом и слипшиеся от слез ресницы, обрамляли сияющие глаза. Я вытерла его щечки и, впервые осмелившись, прижалась губами к маленькому личику.
– Маленький мой… Какой же ты у меня красивый!..
– Анастасия Филипповна!..
Няня принесла второго ребенка и отдала Кану. Они были похожи, как два яйца. Чудесные маленькие блондинчики с Димиными аккуратными ушками и миндалевидными Димиными глазами. Только темно-серыми, а не карими. Я чуть наклонилась и, продолжая укачивать своего, провела кончиками пальцев по нежной щечке.
– Давай, подпишем их маркером? – предложил счастливый отец.
– Дима-а-а! – шепнула я укоризненно, горло сжалось. – Не порти момент…
Он снова мне улыбнулся и наклонившись, потерся кончиком носа о носик ребенка.
Какое-то время, сидя плечом к плечу, мы молча корчили детям рожицы, целовали крошечные пальчики и сжимали в ладонях маленькие ножки, как делают родители в моменты умиления собой и своими отпрысками. И это больше не были его дети. Это были мои дети.
Наши.
– Спасибо! – шепнула я.
– За что?
«За то, что не позволил мне сделать аборт!.. – хотела я сказать. – За то, что взял меня в жены. За то, что так любишь моих детей!»
Но это звучало так пафосно, что журналист во мне взбунтовался.
– За все…
Дима поднял голову и посмотрел на меня, словно видел впервые. И не нашелся что на это сказать. Удерживая на сгибе локтя головку младенца, он взял меня за подбородок и молча поцеловал.
Не в лоб, как обычно. В губы.
***
В дверь постучали.
Няня, извинившись, напомнила, что «деточкам» пора купаться и спать. Помощница забрала ребенка у Димы. Я тоже неохотно отдала агукавшего мальчика и, неловко сунув руки в карманы, встала. Позволила Диме обнять себя.
Он вздохнул, еще крепче прижимая меня. Как вчера, во время медленно танца. Встав на цыпочки, я крепко-крепко обхватила его руками, уткнулась лбом в шею. Маленькая искорка внутри разрасталась до шаровой молнии.
Хотела сказать, что люблю его, но слов не потребовалось. Он сам все понял, прочел по моим глазам. Мои руки разжались, ладони легли на Димины плечи. Губы приоткрылись навстречу его губам.
ДЕКАБРЬ 2004.
Глава 1.
«Моя вторая мама»
– Ох, – сказала Жанна Валерьевна, прижимая руку к груди и отвернулась, задыхаясь от возмущения. – Среди бела дня!
Мы с Димой застенчиво выбрались из-под лестницы на второй этаж, куда он увлек меня, случайно встретив по дороге на кухню. Я одернула юбку, пригладила волосы и опустила глаза, предоставив Диме самому улаживать вопросы с родительницей.
– Это был просто поцелуй, – покраснев, буркнул человек, при виде которого другие люди бледнели.
Жанна Валерьевна возмущенно хохотнула ему в лицо.
– Для таких поцелуев, Дмитрий Сергеевич, есть ночь и есть спальня! В доме полно посторонних, а у вас – дети!.. Ты бы хотел, чтобы твои малыши росли среди сплетен о том, чем занимаются их родители? Под лестницей? Как бродяжки?!
У меня чесался язык спросить, как много бродяжек могут позволить себе целоваться под лестницей в собственном доме, но я промолчала. Жанна Валерьевна только издали казалась забавной и милой. Вблизи она была примерно так же забавна, как обвивший тебя удав. Дима тоже молчал. В его мозгу щелкали, вращаясь, как в барабане, буквы, которым он не позволял сложиться в слова.
Его мама нагрянула, словно туман в романе Стивена Кинга. Она имела способность подкрадываться неслышно, словно живущие в нем ядовитые твари. Что, собственно, только что и продемонстрировала. Я еще крепче прикусила губу, хранившую вкус Диминого лосьона после бритья, и притворилась потомственной девственницей.
– Идите завтракать! – велела свекровь, немного оправившись. – И чтобы никаких глупостей среди бела дня!
– А ты?
– А я, – тотчас разулыбалась Жанна Валерьевна, – пойду к моим маленьким Внучекам.
Она так наслаждалась ролью бабушки, что кажется, еще ни разу не назвала кого-то из близнецов по имени. Внучек и Внучек, так их звали теперь. По крайней мере, схема позволяла избежать путаницы.
– Если бы не глупости среди бела дня, – не выдержав, буркнул Дима, – у тебя не было бы Внучеков!
Но под взглядом мамы умолк и тихо, очень тихо, скрипнул зубами.
– Я знаю, откуда берутся дети, – ответила она с таким ледяным достоинством, что я даже восхитилась. Моего Принца воспитала настоящая Королева. – Избавь меня от подробностей. И от наблюдений, тоже. Я иду к Внучекам, как и сказала, а вы…
Но вместо того, чтобы идти на кухню, повинуясь безотчетному приступу родительской ревности, мы, не сговариваясь, пошли за Жанной Валерьевной. В детской, стоя вокруг кроватки, все втроем, умиляясь, мы наблюдали, как агукают близнецы.
Расчувствовавшись, Жанна Валерьевна, обняла Диму за талию. Прижавшись лбом к его бицепсу, всхлипнула, зажимая себе ладонью рот. Несказанные слова повисли в воздухе. Она уже не надеялась, что у нее будут внуки. Я тоже расчувствовалась и обняла его с другой стороны: я уже не надеялась, что у меня будет Дима.
– Интересно, – произнес он, почуяв важность момента, – у них волосы останутся светлыми, или потемнеют? По сути, ген рецессивный…
Теплые слезы высохли. Я ткнула его локтем. Дима шлепнул меня по… талии.
– Ну, все, – сказала свекровь, провожая нас до двери. – Хватит, идите завтракать. Остынет же все. Я сырники сделала. Ваши любимые!
– Ты сама? – прищурился Дима.
– Да, сама, – не моргнув, ответила мать.
– А что с поварихой?
– Я ищу новую, – спокойно сказала я. – Об этом не беспокойся, я разберусь.
